IV. Сен-Симон и его «промышленная система», стр. 55-70

V. Шарль Фурье и его фаланстер, стр. 71-107

VI. Роберт Оуэн и его коммунистическая община, стр. 108-130

VII. Этьен Кабэ и его «Икария», стр. 131-139

VIII. Попытки осуществления утопий, стр. 140-155

IX. Изображение социалистического строя в утопиях эпохи научного социализма, стр. 156-174

1. [Утопический роман Беллами «Через сто лет»], стр. 157-162

2. [Август Бебель (1840-1913)], стр. 162-166

3. [А. Богданов (А. Малиновский) – основатель теории тектологии], стр. 166-174

Часть II. Технические и научные утопии

[Аркадий Аркан, Эрнест Кольман]. Предисловие ко II части сборника (статья), стр. 177-187

I. Проф. М. Лобач-Жученко. Искания и утопии в области производства, транспорта и связи (статья), стр. 189-249

II. Арх. П. Блохин. Жилище будущего (статья), стр. 250-259

III. Проф. А. Чаянов. Возможное будущее сельского хозяйства (статья), стр. 260-285

IV. Проф. С.В. Орлов. Астрономические утопии (статья)

Введение, стр. 286-286

1. Микромегас Вольтера, стр. 287-289

2. Утопии о Марсе и марсианах [Рассмотрение утопии Курта Ласвица «На двух планетах»], стр. 289-297

3. Борьба миров [Рассмотрение повести Г. Уэльса «Борьба миров»], стр. 297-304

4. Планета Марс по научным данным, стр. 304-313

5. Астрономические утопии о жизни на Луне [Рассмотрение утопий Юрия Жулавского «На серебряном шаре», «Победитель» и «Старая Земля» и романа Г. Уэльса «Первые люди на Луне»], стр. 313-321

6. Луна по научным данным, стр. 321-325

7. Полет в межпланетное пространство [Обзор проектов для преодоления земного притяжения и полета в космическое пространство А. Графиньи, К. Э. Циолковского, Годдарда, Оберта], стр. 326-336

V. Приват-доцент Н.Ш. Мелик-Пашаев. Человек будущего (в свете современных достижений биологии и медицины) (статья)

Предисловие редакции, стр. 337-340

1. Психо-физический облик человека будущего, стр. 340-370

2. Изменение жизни человека в будущем, стр. 370-416

3. Биологические утопии в отражении современной художественной литературы

§1. Образ марсианина в утопическом романе «Борьба миров» Г. Уэльса, стр. 417-420

§2. Мир новых существ в романе Г. Уэльса «Остров доктора Моро», стр. 420-421

§3. Буржуазия и пролетариат через 80.000 лет в романе «Машина времени» Г. Уэльса, стр. 421-423

§4. Человек будущего по роману Н. Роже «Глядущий Адам», стр. 423-427

§5. «Люди как боги» – Г. Уэльса, стр. 427-431

VI. Проф. А. Залкинд. Психология человека будущего (Социально-психологический очерк), стр. 432-503

Примечание:

Псевдоним «Арк. А-н» [Аркадий Аркан] определен по «Словарю псевдонимов» И. Ф. Масанова (М.: Всесоюзная книжная палата, 1956, том 1).

первое издание

Составители: Арк. А-н, Э. Кольман

М.-Л.: Московский рабочий, 1928 г.

Тираж: 7000 экз.

ISBN: не указан

Тип обложки: мягкая

Формат: другой

Страниц: 504

Художник не указан.

Размер книги: 15,3х22,8 см.

Информация об издании предоставлена: teron

https://fantlab.ru/edition310508

Несколько слов от составителей сборника

Теоретики научного социализма, начиная с его основоположников, воздерживались от детального изображения грядущего социалистического строя, так как до самого последнего времени речь шла еще лишь о том, чтобы завоевать базу для социалистического строительства. Но теперь, когда эта база (хотя и в одной только стране) завоевана, и началось в широких размерах само социалистическое строительство, вопрос о том, каков будет грядущий строй в развернутом виде, приобретает острый, актуальный интерес для всего коммунистического мира и в особенности для нашей коммунистической молодежи. Последняя, в силу своей эмоциональной природы, жаждет поскорее узнать, во что выльется это строительство; она стремится за рабочими лесами сегодняшнего дня разглядеть, строящееся здание будущего в законченном виде.

Конкретизированное изображение будущего, отвечающее указанным стремлениям и запросам молодого ума, может и должно иметь немаловажное воспитательное значение. Оно способно сделать понятнее и привлекательнее будничную работу сегодняшнего дня, оно способно, далее, рассеять наблюдающиеся там и сям настроения уныния и упадочничества, вселить бодрость и усилить энтузиазм, необходимые для дальнейшей борьбы за конечный идеал, который, став более ясным и понятным, тем самым станет еще более близким и дорогим.

Вот те мысли, которые руководили составителями настоящего сборника. Предлагаемые в нем очерки названы утопиями, потому что в них мы стремимся изобразить будущую, быть может, не очень отдаленную от нас жизнь человечества, пользуясь не только уже сделанными и проверенными изобретениями, но всеми техническими предположениями, совершенно еще гипотетическими и даже, на первый взгляд, фантастическими, памятуя, что искания и построения, которые 20—30 лет тому назад казались чисто фантастическими, сейчас сделались реальностью и чуть ли не обыденщиной.

Становясь в известной степени на почву утопического изображения будущего, мы сочли нужным дать представление о том, как рисовали себе идеальный общественный строй наиболее значительные социалисты-утописты, стремившиеся уврачевать современные им социально-политические недуги, и как изображается более или менее отдаленное будущее в художественных утопиях-романах, пользующихся часто для своих изображений всеми научно-техническими достижениями нового времени.

Наш сборник по объединяемому им материалу распадается на две части: в первой из них дается краткое изложение социальных утопий; во второй — дается представление о последних достижениях, исканиях и предположениях в области науки и техники, начиная с вопросов энергетики и производственной техники и кончая вопросами евгеники, омоложения, новых форм быта, психологии человека будущего и пр.

Спешим оговориться: мы не даем законченной интегральной картины будущего строя — до этого наша фантазия и творчество не простираются. Мы касаемся только отдельных сторон жизни и техники будущего, причем социалистическая, а потом и коммунистическая база сами собой разумеются. Но даже такой общий и иногда беглый обзор создаваемых научным, и техническим прогрессом грандиозных возможностей для строительства будущего, по нашему мнению, может иметь вышеуказанное воспитательное значение и увлечь, быть может, пытливые умы в сторону самостоятельных исканий и опытов.

В заключение считаем нужным сказать еще следующее.

Составители этого сборника сами сознают его недочеты, из коих прежде всего бросается в глаза его неполнота (отсутствие статей по вопросам зрелищ и искусства, недостаточный охват исканий в области химии и пр.). Объясняется это в значительной степени неудачами, которые пришлось испытать при подыскании соответствующих сотрудников и стремлением поскорее выпустить сборник, составление которого слишком затянулось. Эти недочеты мы надеемся исправить, если сборнику суждено будет выйти вторым изданием.

Издательство выражает благодарность музею института К. Маркса и Ф. Энгельса, любезно предоставившему для настоящего сборника снимки с портретов утопистов и с видов кооперативной общины Оуэна и фаланстера Фурье.

[Аркадий Аркан, Эрнест Кольман]

Собственно, книга в ПДФ http://tehne.com/library/zhizn-i-tehnika-...

Благородные доны советской литературы

В канун дня рождения Бориса Стругацкого его ученик, писатель Михаил Веллер — о том, кем были простые и знаменитые братья для огромной страны.

Ох и здоровые же они были ребята! Сто девяносто два росточку и плечи под шестидесятый размер. Молва утверждала, что норма Аркадия была полтора литра коньяку. После этого он мог изящно и здраво рассуждать о литературе.

На одном из литературных совещаний в доме творчества «Комарово», когда речь держал Аркадий Стругацкий, в кучке куривших за открытыми дверьми вдруг пробормотали:

— Давайте-ка потише, ребята. Пока Аркадий в рыло не въехал. Он это может.

.. Аркадий Натанович Стругацкий родился в Ленинграде в 1925 году. Борис — в 1933-м. Восемь лет разницы — естественная причина, чтобы младший брат, опекаемый в мальчишеской жизни старшим, сформировался под его влиянием. А позднее, когда с возрастом положение уравнивается, образ мыслей и все мировоззрение оказывается общим.

При этом Аркадий был филологом-японистом, референтом-переводчиком и послужил в погонах не один год — на самых восточных рубежах. (Заметим, что элементы японского колорита, детали и термины, обряды и оружие вошли в русскую литературу последних десятилетий именно с его легкой — тяжелой? — руки.) Борис же по специальности, напротив, звездный астроном и большую часть жизни проработал в Пулковской обсерватории. Аркадий был чубат, усат, сиповат и крут. Что оттеняла лукаво-мудрая улыбка, дружелюбные манеры, негустые волосы и лопоухие уши Бориса.

Одевались они как заштатные советские инженеры. Эти фланелевые рубашки, эти нейлоновые куртки, эти кроличьи ушанки и поношенные штаны... Ничего от небожителей, от блеска звезд. И квартирки по хрущевским малогабаритным стандартам в спальных районах. Автомобиль «запорожец» достойно завершит портрет гения в интерьере.

Высокий стиль. Быть, а не казаться. Гений не нуждается в атрибутике и аффектации. И не определяется оценкой официальных инстанций либо их зеркального отражения — профессиональной тусовки.

В таком уже далеком 1966 году молодежь, которую сейчас назвали бы «продвинутой», читала трех авторов и тем гордилась: Брэдбери, Лем, Стругацкие. «Трудно быть богом», непревзойденная по чистоте и изяществу иронично-романтического стиля книга, сделала их знаменитыми. «Понедельник начинается в субботу» превратил Стругацких в кумиров бесчисленных НИИ и КБ, студентов и лаборантов. «Улитка на склоне» привлекла эстетствующих снобов и утонченных интеллектуалов.

«Разночинная интеллигенция» — вот как на сто лет раньше был бы определен главный читатель Стругацких. Сливки среднего класса, мозги и совесть страны. Те, кто в оппозиции власти, при этом веря в добро и в свои силы.

Что поразительно: поколения меняются, время течет, а Стругацкие находят читателей в каждой взрослеющей генерации, и остаются с ней, и не исчезают с прилавков.

А сильна художественная составляющая. Поэтическое начало. Стальной стержень сюжета, о котором они столько повторяли своим ученикам. Прозрачный язык, как чистой воды кристалл. Живые характеры, смачные фразы — и спокойная мудрость без зауми.

«Ну а потом? Когда вы победите своих врагов? И установите справедливый режим? Что вы тогда будете делать? Сладко жрать? — Да! Тогда мы будем сладко жрать, и пить, и веселиться, и свободно наслаждаться жизнью! Мы это заслужили, черт возьми! — Вот именно. А дальше-то что? — Простите? Я вас не понимаю, сеньор. А чего же еще?» Этот диалог был обращен к нам — сорок лет спустя впилившимся в этот политкорректный и цивилизованный мир — вымирающий без цели и идеи. И не говорите, что вас не предупреждали!

Как они работают вдвоем? Утверждалось единичными посвященными: один сидит за машинкой и стучит по клавишам, иногда сопровождая появление текста чтением вслух. Второй лежит на диване, или пьет кофе в кресле, или расхаживает с сигаретой. Иногда вставляет свою фразу или абзац, продолжая мысль и сцену соавтора. Через несколько страниц или через час-полтора они меняются местами. Стиль, интонация, ход действия — един для обоих. От прямых ответов о технологии соавторства Стругацкие всегда уклонялись. Говорили лишь, что предварительно долго обсуждают и согласовывают все по телефону: Аркадий жил в Москве, Борис — в родном Ленинграде.

Еще при советской власти в разных городах возникали их клубы фэнов и играли в их книги. Больше никто из советских писателей этим похвастаться не мог.

Любая их книга начинается как игра. Необременительная условность, развлекающая сказка. И вдруг звучит фраза, и ты понимаешь, что началось уже — настоящее. «Румата стянул перчатку и с размаху треснул ею жеребца между ушами.

— Ну, мертвая! — сказал он по-русски. Была уже полночь, когда он въехал в лес».

Проходит время, и ты обнаруживаешь, что тот легкий сказочный мир остался в тебе и обрел жесткость: это наш, реальный мир в одной из своих глубинных сущностей, открытой талантом Художника.

Второе место в рейтинге живого цитирования всей русской литературы занимает роман братьев Стругацких «Трудно быть богом». На первом — «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок». На третьем — «Мастер и Маргарита». Четвертое — Горе от ума». Если кто не знал. И это не мода. Тому уже многие десятилетия.

Ни один более из советских писателей этой эпохи нового слова в русский язык не ввел. Слово «сталкер» слышали? «Пикник на обочине» стал устойчивым оборотом.

Ни один современный им советский писатель столько не переводился. Сотни изданий на всех цивилизованных и менее цивилизованных языках мира: точное число трудно поддавалось учету (были на то причины). Они могли быть богаты — но ВААП (Всесоюзное агентство по авторским правам) СССР забирало в пользу государства 97 процентов (!) гонораров.

Для официальной критики они не существовали. Одни завидовали их блеску и славе, другие полагали «настоящую литературу» в форме исключительно «критического реализма» в пику реализму «социалистическому». За кусок казенного пирога литераторы жрали друг друга живьем, и брезгливые насмешливые Стругацкие держались в стороне от «литературного процесса».

Между ними и их читателями никогда не стояло чужих мнений и государственных приманок. А в читателях была половина всей молодой интеллигенции страны. Та половина, у которой лоб был повыше, а шоры на глазах поменьше. Потом молодая интеллигенция становилась немолодой, и к читателям добавлялось новое поколение повзрослевших школьников.Их язык доставлял наслаждение, сюжет затягивал, а мысль заставляла думать. Студенты, инженеры и врачи, юристы и журналисты — слой, из которого в нормальных странах формируется элита, — перекидывались фразами Стругацких, как паролем.

.. Это началось в 1962 году. Несколько ранних повестей и рассказов не выбивались из общего потока советской фантастики, хлынувшего с хрущевской оттепелью. Долгие годы до того фантастика была под запретом. Никакие отклонения от генеральной идеологической линии не приветствовались — ни насчет будущего, ни насчет настоящего.

Прорыв! Первый спутник Земли — советский! Первый человек в космосе — наш! Коммунистическое завтра всего человечества уже недалеко! Короче, советские космические корабли забороздили просторы Вселенной, сея конфликт хорошего с лучшим.

И тут выходит небольшая повесть А. и Б. Стругацких «Попытка к бегству». В которой космический перелет сугубо условен и не играет никакой роли. Просто нормальные люди попали из одного мира в другой. А один из людей сбежал в будущее из фашистского концлагеря. Как? А не важно. А в конце, устыдившись своего дезертирства, беглец возвращается обратно и погибает в бою.

По нервам — с оттяжкой. Нету вам в будущем светлого будущего, и в других мирах нету, и в других эпохах. И драться за счастье и справедливость, драться с фашизмом и мразью всех мастей и обличий тебе придется всегда и везде. Вместо приятного отдыха в благоустроенном светлом завтра, ага.

То была эпоха, когда написать честную рецензию на книгу было все равно что написать на нее донос.

Стругацкие никогда не писали фантастику (в расхожем понимании). Стругацкие писали жесткие и пронзительные антиутопии. Единственные в глухой и непробиваемой советской империи — они умудрились быть свободными меж всех пишущих.

Под уцененной этикеткой «фантастика» они выскальзывали из загородок и границ в пространство неподцензурного анализа человека и истории. Антиутопия была запрещенным жанром: никакого вольнодумства, партия укажет и предскажет сама все нужное! Но... «фантастика», юношество, облегченный жанр, Жюль Верн, понимаете...

Заодно с партией и цензурой Стругацкие (уже как побочный эффект) обманули серьезных критиков и уважающих свое самомнение «авторитетных читателей»: э-э-э, фантастика — это недолитература.

А в 1973-м разразился международный скандал с «Гадкими лебедями», невесть как попавшими на проклятый Запад и там опубликованными. И вот уже из всех журналов публиковал Стругацких только молодежно-научпоповский «Знание — сила», и книги по пять лет ждали очереди в издательствах.

«Работая над этой повестью, мы пришли к выводу о невозможности коммунизма», — сказали они в «Хищных вещах века», вышедших в 1965-м. Написанная чуть не полвека назад — это пророческая книга, жестокая и непримиримая. Предсказана и повальная наркомания, и экстрим как единственный способ ощутить остроту бесцельной жизни, и самоубийственный тупик существования ради потребления.

А еще их всегда любили за несгибаемость, за жесткий и активный оптимизм. Герои Стругацких всегда дрались за то, во что верили. Дрались с такой убежденной силой, что победа была неизбежна. Даже если она выходила за рамки книги.

Михаил Веллер

***

Братья Стругацкие. Приказано жить

Их книги были открытием в 60-е, глотком свободы и отдушиной в застойные 70–80-е, пророчеством в 90-е. Они предсказали Википедию, Скайп и возращение тоталитарного, деспотичного режима. Но дали и надежду. Сегодня, когда старшему из них, Аркадию, исполнилось бы 90 лет, мы попросили тех, кто знал их лично, вспомнить самые удивительные моменты из жизни легендарных братьев.

Так сложилось, что однажды зимой 1999 года, на рубеже веков, я пришла в гости к Борису Натановичу в сталинский дом на улице Мира взять у него интервью для газеты, где тогда работала. Хорошо помню эту уютную квартиру, полную книг. Хозяин в очках с сильными диоптриями разговаривал со мной уважительно и подробно, хотя за свою жизнь ответил на миллион вопросов и дал огромное количество интервью. Он был настоящим питерским интеллигентом, блокадником, его взгляды прошли серьезную эволюцию, и я застала Бориса Натановича убежденным демократом. Они с братом жили в разных городах (Аркадий – в Москве, Борис – в Петербурге) и в последние годы совместной работы встречались обычно в домах творчества, где и писали свои повести и романы. Существует миф, что эти встречи проходили в Бологом, в трактире, но это всего лишь миф.

После того как старший брат умер в 1991 году, Борис Натанович, по собственным его словам, «потерял половину себя». Писал немного и ничего под своим именем не издал, но очень много занимался с молодежью: в Петербурге царил «культ Стругацких» и издавался специальный журнал, где печатались под руководством Бориса молодые фантасты. Его очень волновала политика, и до самых последних дней он дружил, встречался и разговаривал с моим коллегой, известным в Петербурге журналистом и депутатом Борисом Вишневским. Именно ему мы обязаны «площадью Стругацких» – так теперь называется площадь рядом с домом писателя. Недавно мы попытались с Вишневским вместе вспомнить самое удивительное, что было в жизни и судьбах легендарных братьев.

…На северо-востоке Украины простая, неграмотная девушка влюбилась и вышла замуж за сына адвоката Натана Стругацкого – искусствоведа, прошедшего революцию и Гражданскую войну политработником у Фрунзе. Девушка была проклята родней за то, что вышла замуж за еврея, однако эта пара прожила в любви и согласии до самого 1942 года, когда Натан Стругацкий погиб при попытке выбраться из блокадного Ленинграда. Во время блокады семья разделилась. Мать и маленький Борис остались в Ленинграде, и как ни мучительны были последующие месяцы блокады, это всё же спасло их. На «Дороге жизни» грузовик, на котором ехали отец и Аркадий, провалился под лед в воронку от бомбы. Отец погиб, а Аркадий выжил. Его, 16-летнего дистрофика, довезли до Вологды, слегка подкормили и отправили в Чкаловскую область (ныне Оренбургская). Там он оправился окончательно и в 43-м был призван в армию. По рассказам Бориса, Аркадий мог погибнуть несколько раз в своей жизни. Но что-то спасало. Не погиб во время блокады, не провалился под лед, не попал на Курскую дугу (а должен был уйти туда летом 43-го и сгинуть вместе со всем своим курсом). Но вместо этого был отправлен учиться на японское отделение восточного факультета Военного института иностранных языков. Кстати, один из мифов – о том, что Аркадий на самом деле был инопланетянином – с удовольствием повторяли журналисты, когда в присутствии писателя у них переставали работать диктофоны и камеры.

Демобилизовался Аркадий в июне 55-го и сначала поселился у мамы в Ленинграде, где крепко и навсегда сдружился с братом. До этого братья встречались от случая к случаю, но вдруг Аркадий обнаружил не юнца, заглядывающего старшему брату в рот, а современного молодого ученого, эрудита и спортсмена. Борис мечтал о ядерной физике, но национальность не давала возможности поступить на избранный факультет, поэтому он закончил механико-математический факультет Ленинградского университета по специальности «звездный астроном», был приглашен аспирантом в Пулковскую обсерваторию и работал там над проблемой происхождения двойных и кратных звезд.

Выяснилось, что Бориса давно уже тянет писать, а Аркадий начал писать еще до войны. Жена Аркадия так долго подтрунивала над этим их общим стремлением писать, что в итоге братья написали первую совместную повесть на спор. Это было научно-фантастическое произведение «Страна багровых туч», вышедшая в издательстве «Детская литература» в 1959 году.

На этом, собственно, и заканчивается событийная часть биографии Стругацких, и начинаются книги, которые появлялись на фоне грандиозных катаклизмов, происходивших в стране: от оттепели – к брежневской удушающей атмосфере цензурного беспредела, событиям в Чехословакии, Чернобылю, перестройке и всем 90-м с их свободой и несбывшимися мечтами.

От Википедии до Скайпа

Их книги, строки из которых стали для многих своеобразными паролями, по которым определяли «своих», начали появляться в годы оттепели, но даже для оттепели были удивительно смелыми. Веря поначалу в светлое коммунистическое «завтра», Стругацкие тем не менее отчетливо видели настоящее и предвидели то, что может ожидать общество в будущем. Вот об этом их «видении будущего» и есть смысл поговорить особо.

Стругацкие в интервью не любили давать предсказания. Однако предсказано ими очень и очень много, и не только на уровне «подводной лодки» Жюля Верна, хотя и в этой области было много открытий. Ну, например, в знаменитой иронической и веселой повести «Понедельник начинается в субботу» (1965) Стругацкие описали Большой Всепланетный Информаторий, который является ничем иным, как прототипом современной Википедии. В романе «Пикник на обочине» (1972), ставшем прототипом знаменитого фильма Тарковского, явно есть пророческие картины Чернобыльской зоны отчуждения. Хотя книга очень сильно отличается от фильма, в ней писатели не просто рассказывают историю Сталкера, пробирающегося в Зону, а ставят вопросы гораздо более важные. Рядом с нами существует нечто непостижимое. И люди используют это неизведанное нечто для убийств или развлечений, ведь чудесами Зоны, прежде всего, интересуются именно военные и представители индустрии развлечений.

В «Гадких лебедях» (1967) появляются странные дети-вундеркинды – чуждые, отрешенные, слишком умные. «Дети индиго», сказали бы мы сейчас. Люди из будущего учат этих детей, чтобы не допустить страшного будущего человечества. В романе «Жук в муравейнике» (1979) авторы придумывают то, что мы сегодня называем «скайпом»: «В самый разгар этой дискуссии, в 19.33, закурлыкал видеофон. Андрей, сидевший ближе всех к аппарату, ткнул пальцем в клавишу. Экран осветился, но изображения на нем не было... Потом появилось лицо – узкое, с глубокими складками от крыльев носа к подбородку». И, конечно, «Хищные вещи века» (1964), где предсказаны блютуз («серьга-приемник»), пейнтбол («ляпник»), экстремальные виды спорта (приключения в заброшенных шахтах метро у «рыбарей»).

Невозможно перечислить все открытия-предсказания, сделанные писателями в многочисленных романах, повестях и рассказах, переведенных на 42 языка в 33 странах мира. Но Стругацкие, конечно, знамениты не этим. А тем, что в будущем они увидели нечто, невидимое их современникам. Они предсказали многие социально-политические процессы, задали философские вопросы, во многом опередившие время. В этом они видели свою миссию. «Есть такое замечательное правило, – сказал мне в той беседе на улице Мира Борис Стругацкий, – если человечество осознает опасность угрозы, катастрофы не происходит».

Рабы паханов и фюреров

В 1965 году в повести «Хищные вещи века» Стругацкие напишут о мире потребления, где изобретены не только новые наркотики, но и новый подход к управлению людьми. Они пишут о волновой психотехнике, воздействующей на разум сограждан. Вот как описывает это явление некий «философ» в газете вымышленного города, где, казалось бы, все проблемы решены: «Мы знаем: наступит час, и невидимое излучение грезогенератора, который я вместе с публикой склонен называть именем “Дрожка”, исцелит нас, исполнит оптимизма, вернет нам радостное ощущение бытия». Не так ли можно описать сегодня воздействие государственной пропагандистской машины, современную борьбу телевизора за души граждан?

Там же они предостерегают человечество от нового фашизма: «Ветерок перебирает листы “Истории фашизма” под ногами... Не успели вдоволь повосхищаться безоблачными горизонтами, как из тех же грязных подворотен истории полезли недобитки с короткоствольными автоматами и самодельными квантовыми пистолетами, гангстеры, гангстерские шайки, гангстерские корпорации, гангстерские империи...» Пишут они и о тех, кто противостоит этому движущемуся к распаду миру, ­– об интеллектуалах – истинных патриотах: «Интели не гангстеры, это отчаявшиеся люди, патриоты... У них одна задача – расшевелить это болото. Любыми средствами. Дать этому городу хоть какую-нибудь цель, заставить его оторваться от корыта... Они жертвуют собой, понимаете? Они вызывают огонь на себя…» Но, конечно, самую жесткую и мрачную картину тоталитарного то ли прошлого, то ли будущего рисуют браться в романе «Трудно быть богом», где средневековый мир так похож на современные диктаторские режимы, где всё живое подавлено, наука убита, литература задушена. Авторы знают, чем это может закончиться. «Там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные». В этом мире всё построено на «основных установлениях нового государства. Установления просты, и их всего три: слепая вера в непогрешимость законов, беспрекословное оным повиновение, а также неусыпное наблюдение каждого за всеми!» Здесь властитель – невзрачен и не умен, однако дело свое знает. «Грамотный? На кол тебя! Стишки пишешь? На кол! Таблицы знаешь? На кол, слишком много знаешь!» Потому что «Умные нам не надобны. Надобны верные».

Показывая весь физиологический ужас, вонь, мрак этого средневекового мира, режиссер Алексей Герман, снимавший свой фильм по роману не одно десятилетие, тем не менее не задается вопросом Стругацких «как бы спасти такое человечество?». Он явно сомневается в том, что эта задача в принципе выполнима. Братья же всегда были умными оптимистами, их веру в людей трудно было поколебать. Они настрадались от цензуры, они, сжав зубы, корежили свои повести и романы, внося в некоторые из них бессчетное количество поправок, так что потом рукописи приходилось возвращать первозданный вид. Но они верили в прогресс – и научно-технический, и моральный. Верили, но предостерегали.

Таким предостережением стало последнее их совместное произведение – пьеса «Жиды города Питера, или Невеселые беседы при свечах». В этой пьесе евреи, а также «богачи», «распутники» и прочие группы сограждан получают повестки явиться утром с вещами в пункт сбора. И с ужасом собираются идти… В театрах пытались менять название, однако писатели оставались непреклонны, они считали, что название – это мостик между страшным прошлым и нисколько не менее страшным виртуальным будущим. («Жиды города Киева!»– так начинались в оккупированном Киеве 1941 года обращения немецко-фашистского командования к местным евреям– приказы, где требовалось, собрав золото и драгоценности, идти на смерть в Бабий Яр.) Пьесе предшествовал говорящий эпиграф из Акутагавы: «Назвать деспота деспотом всегда было опасно. А в наши дни настолько же опасно назвать рабов рабами».

Однажды в самые глухие годы застоя Аркадий Натанович выступал в небольшом городке, где его спросили из зала, правда ли, что на Западе вышла запрещенная к изданию в СССР повесть «Гадкие лебеди». «Да, правда, – ответил писатель. И подошел к краю сцены: – Вот тут у меня есть несколько экземпляров, могу дать почитать». Но публика, отпрянув от сцены, моментально стала просачиваться из зала наружу. В последние годы жизни Борис тоже смотрел на ситуацию со всё меньшим оптимизмом, ему не нравились процессы, происходящие в России. Его не стало 19 ноября 2012 года.

Алла Борисова, 28.08.2015

Об этой истории я узнал когда-то из фельетона Семена Нариньяни «Тенор в офсайде».

Настроение у организаторов концерта было неважным: первая гастроль ансамбля песни и пляски ЦДКЖ — Центрального дома культуры железнодорожников — в городе Буе прошла при полупустом зале. А полупустой зал — это полупустая касса.

— Вы как хотите, — сказал на следующий день артистам директор клуба железнодорожников Туганов, — а я вторую гастроль ансамбля решил отменить. Давайте в целях увеличения кассового сбора устроим сегодня вместо концерта футбольный матч Москва — Буй. От Москвы выступает ЦДК, от Буя — «Локомотив». Жители города читают на афише ЦДК, думают, что это команда мастеров, и валом валят на стадион.

— С чего же зритель повалит валом? — усомнились артисты. — Команда мастеров — ЦДКА, а мы ЦДКЖ.

— Это обстоятельство учтено, — сказал директор, — мы напишем на афишах крупно «ЦДК», а рядом мелко поставим «ж». Пока зритель разберется, что к чему, билеты будут уже распроданы.

— Нет, я против такого матча, — попробовал запротестовать начальник ансамбля Алешин. — Мы и в футбол-то играть не умеем!

— Не верю! — отрезал Туганов и, обратившись к артистам, добавил: — А ну, поднимите руки, которые умеют!

Ни одна рука не поднялась.

— Жалко, — сказал Туганов, — а я бы неплохо заплатил.

Пои этих словах вперед вышел трубач оркестра Ряхов. Трубачу хотелось сказать «нет», а он сказал "да".

— Значит, сможешь?

— Господи, для меня футбол — раз плюнуть! — ответил, не моргнув, бойкий трубач.

— Следующий!

Вперед вышел лирический тенор Казаков, человек с брюшком и одышкой.

— Я играл, по только очень давно, в детстве, — сказал, краснея, тенор.

— Кем играли?

— Ну, этого, как его… — начал вспоминать тенор, — ну, того, который в свои ворота мячи забивает.

— Чудесно! — сказал Туганов. — Центр полузащиты у нас, значит, есть.

Легкий успех тенора Казакова соблазнил баритона Волгина, и баритон тоже поднял руку.

— А где играли вы?

— Я не играл, — сознался баритон, — но я видел, как играют другие.

— Прекрасно! — сказал Туганов и поставил баритона рядом с тенором в защиту.

Вслед за вокалистами подняли руки представители хореографической группы ансамбля.

— А вы что умеете?

— Мы балет. Мы делаем па-де-де и па-де-зефиры.

— Замечательно! — обрадовался Туганов. — Вас как раз пять. Вот вы все впятером и пойдете в нападение.

Пока Туганов укомплектовывал таким образом команду москвичей, сотрудники клуба успели оклеить город афишами. Маленькая буква «ж», как и предполагал директор, сделала свое преступное дело. Буй — город небольшой, однако спортивных болельщиков в Буе, как и во всяком другом нашем городе, имелось предостаточно. А так как посмотреть на игру мастеров футбола хотели не только болельщики, то к пяти часам чуть ли не весь город был у входа на стадион. Кассиры живо распродали весь имевшийся у них запас билетов, а народ все шел и шел.

Было уже самое время начинать матч. Но матч не начинался. Москвичи искали спортивную форму. К семи часам трубач Ряхов принес из города три пары бутсов и несколько маек, и так как ждать больше было нельзя, то москвичи вышли на поле в каком-то диком, неправдоподобном виде. Разномастные трусы и майки дополнялись разномастной обувью. Одни были в бутсах, другие — в полуботинках, третьи — в тапочках.

Директор клуба Туганов — а он изображал в этом матче судью — попросил публику не осуждать гостей за их внешний вид.

— Москвичи отправили свою форму в Буй багажом, — сказал он, — а багаж задержался в пути.

— А вратарь у них тоже отправлен багажом? — спросил с трибуны чей-то звонкий насмешливый голос.

Туганов оглянулся. В команде москвичей действительно не было вратаря. Его впопыхах попросту забыли назначить. Что делать? Уйти с поля? Но тут на помощь пришел аккордеонист ансамбля Белогазов. Он выскочил на поле в чем был, не переодевшись, и весело крикнул:

— Можете начинать! Хомич на месте!

— Какой Хомич? — всполошились на трибуне. — Он же играет в другой команде!

Для того, чтобы замять неприятный вопрос, Туганов поспешил начать матч.

И вот наконец раздался долгожданный свисток. Пас налево, пас направо, и мяч, к всеобщему ликованию, мчится мимо балетной пятерки, мимо лирического тенора и баритона к воротам Москвы. Жители Буя в волнении поднимаются с мест, ожидая, как вратарь команды москвичей в акробатическом прыжке перехватит мертвый мяч. Но акробатического прыжка у самозванного Хомича не получилось. Он только беспомощно дрыгнул ногами и плюхнулся наземь, как куль с песком.

Гол в воротах чемпиона страны! И когда?! Через тридцать секунд после начала матча! Восторгам жителей города не было конца!

— Это случайность, — пробовали угомонить чересчур восторженных болельщиков местные скептики.

Но, увы, это не было случайностью.

Не успела балетная пятерка вторично начать игру, мяч, снова оказавшись у игроков «Локомотива», промчался мимо злосчастного центра в ворота. Аккордеонист снова упал кулем, и снова зря.

Прошла еще одна минута — и еще один мяч оказался в московских воротах. На этот раз восторженно аплодировали своим только дети. На шестом мяче замолчали даже дети.

Когда аккордеонист пропустил пятнадцатый мяч, судья посмотрел на часы, и, хотя время матча еще не истекло, он дал свисток на окончание. Испытывать дольше терпение зрителей было уже не совсем безопасно.

Одиннадцать обманщиков в разномастных майках уходили с поля во главе с обманщиком-судьей при гробовом молчании публики.

Чувствуя свою вину, горе-футболисты предусмотрительно закрыли головы руками. Но в них не кидали камнями. Их просто презирали, презирали за то, что они пытались в наше время возродить нравы пресловутого Остапа Бендера.

1949 г.

***

Кроме "сухого" разгромного счёта, в "Старике Хоттабыче", начиная с редакции 1958 г.. был персонаж "кот Хомич".