– Родион Михайлович, в Витебске вряд ли найдется человек, который не знает вашего имени. А вы чувствуете себя известным?

– Не чувствую. Да, меня узнают, где-то это помогает, но таким уж известным – нет, и мне это не нужно. Поэтому у меня нет охраны, нет нормальной машины, своей вообще нету, а служебная до сих пор «Волга». Могу себе позволить 15 лет ездить на старой машине. Артисты не могут, положение не позволяет.

– Ваш самый главный проект «Славянский базар» ругают уже давно – на сцене одни и те же лица, рамок на улицах понаставили, дух уже не тот, изюминки нет…

– Да, первые фестивали были демократичными, но жизнь диктует свои условия и в том, что касается безопасности в том числе. Ни один великий артист не сможет себя оправдать, если во время массового мероприятия случится несчастье. Вы помните, когда пьяный водитель въехал в толпу людей в центре города? Забыли все про фестиваль, говорили только про аварию.

Безопасность превыше всего. С этими требованиями пропали массовые гулянья, пропал и размах, и некоторые по всему этому скучают. Так же как было с кафе «Маэстро». Мы сделали нормальное кафе, и я стремился к этому: чтобы было тепло, чтобы был навес и в меню не только бутерброды. А народ жалуется, что раньше, когда можно было смотреть на звезды и плюнуть вниз, было интереснее, теперь дух пропал.

Изюминка? Ну подскажите, какая она может быть? Артист зарубежный первой величины? Это невозможно. Во-первых, это большие деньги. Вот был концерт Кайли Миноуг в Вильнюсе. Только ее шоу, три сцены, два миллиона евро, выступает она одна – никаких тусовок. Сегодня и здесь можно сделать что угодно. Все упирается в цену вопроса. Во-вторых, если завтра Мадонна или Элтон Джон скажут вдруг: в знак уважения бесплатно приеду, мы не обеспечим их требований по бытовому райдеру. Где они смогут здесь жить?

– Скажите, вы чувствительны к критике, или вас это уже не волнует?

– Вы знаете, чувствителен только потому, что на критику проектов очень болезненно реагируют люди вокруг меня. А меня лично… Вы не поверите, но у нас все можно. Даже говорить, что должны петь Долина и Басков. Часто приходиться где-то уступать, молчать, потом переживать, пропускать через себя. Большая часть энергии и сил уходит на борьбу с ветряными мельницами.

У нас нет много времени, чтобы придумывать что-то интересное. Нет, мы занимаемся объяснениями, доказываем людям, которые далеки от этой профессии, что мы не верблюды. И делаем это любым путем: включая где дурака, где клоуна, где непонятного человека. Мне это очень трудно. И не потому, что я распальцованный такой – за мной никого нет. А потому что я 35 лет работаю в культуре, из них 30 на одной и той же должности в одном и том же месте, можно уже понять, что знаю свое дело. И мудрость руководителя – доверять профессионалам. Но такова жизнь и тут два выхода: либо участвовать в этом на тех условиях, которые предлагаются, либо не участвовать. Третьего нет.

– С кем из известных людей вы общаетесь с удовольствием? Ваше основное правило в отношениях со знаменитостями?

– Не могу сказать, что я общаюсь с ними напрямую. А правило есть. Когда общаешься с большим человеком, надо больше слушать. Не всегда там интересно слушать, но они не приемлют другого варианта. Слушай, делай выводы и делай конкретные предложения.

– Возраст для вас актуален?

– Не актуален, пока не посмотришь в зеркало и не увидишь, что в тарелочке, кроме витаминов, лежат уже и лекарственные препараты. Я о нем думаю. А знаете, когда особенно думаю? Вот когда смотришь: Борис Моисеев пел, танцевал, но раз – и карьера для него закрыта. Когда ровесников хоронишь. А если забываешь, близкие напомнят.

– Есть ли у вас любимое развлечение? Как вы отдыхаете?

– Мне трудно отдыхать. Как люди отдыхают? Читают книжки, смотрят телевизор, ходят на концерты, а это наша работа. Дачи у меня нет, чтобы копать траншею или полоть. Мое любимое увлечение — кулинария. Люблю и умею готовить, причем блюда самых разных стран. У меня большая библиотека кулинарная с великолепными изданиями. Кухня французская, испанская, итальянская, грузинская, молдавская. Везде, где я бываю, покупаю книги по кулинарии. Даже в Египте нашел среди сотен книг одну на русском языке и привез «Египетскую кухню». Вот, как вы думаете, у кого главный продукт картошка? Все говорят – у белорусов, а я побывал недавно и говорю – нет, у литовцев. В Литве зайдешь в любую забегаловку, там столько предлагают блюд из картошки, нам и не снилось. Они даже специально разработали комбайн для того, чтобы тереть картошку и продается он только в Литве.

– Ваш жизненный девиз.

– Жить. Как можно дольше и как можно интереснее. Конечно, очень жалко, что мы живем не в Москве, не в Петербурге, я уже не говорю о далеком – о Париже, потому что мы очень многое теряем. Ты берешь журнал «Афиша» и чего там только нет! Совсем другие возможности.

Вот меня всегда ругают начальники: почему нет концертов? Для того, чтобы проводить концерты, надо обеспечить людей работой и нормальной зарплатой, потому что сегодня мы знаем: родители задумываются, на что потратить деньги – на оплату кружка для ребенка или мяса килограмм купить. Жизнь такая.

Себестоимость концерта огромная и с каждым годом она растет, не потому что артисты хотят больше, а потому, что дорожает все сопутствующее обслуживание. Гостиницы, проезд, транспорт, питание. В Москве, в Минске этого достаточно, на всех концертах достаточно народа, но это мегаполисы, там и желающих больше и уровень жизни выше. Мы обделены. Спасибо фестивалю – десять дней в году мы имеем выбор.

Что бы ни говорили, но только в Беларуси есть фестиваль, который дает возможность встретиться артистам славянских стран и показать свое искусство. Больше этого нет нигде. Раньше азиатские страны встречались в Алма-Ате на фестивале «Голос Азии», но он закрыт с 2004 года. «Славянский базар» уникален. И мне бы хотелось, чтобы в нашей стране на него обратили больше внимания. Не на Басса, а на культурологический проект, ведь как ни странно, на мировом уровне фестиваль дважды был признан лучшим, а в Беларуси «Славянский базар» не имеет ни одной премии, ни одной награды.

Сегодня, 14 июля 2021 года, на здании Дирекции фестиваля (ул. Маяковского, 1) открыли памятную доску Родиону БАССУ.

Надеюсь когда-нибудь увидеть это имя на Аллее звезд у Летнего амфитеатра. Уверена, все звезды и зрители проголосуют за это двумя руками.

Автор фото Геннадий Вычев.

History-The International Festival of Arts "Slavianski Bazaar in Vitebsk"

***

АББА – выросшие дети из Бюллербю.

Есть у меня одна стыдная слабость. Я симпатизирую Швеции. Не то чтобы как-то особо интересуюсь, просто симпатизирую. Мне кажется, что там как-то... или что-то… хорошо.

Началось это, пожалуй, во втором классе, когда взял на абонементе в детской библиотеке неподалёку от школы книжку "Мы все из Бюллербю".

Имею слабость (надо же, прямо соткан из них) считать её лучшей книгой Астрид Линдгрен, серьёзно. Хотя не лучшей детской книгой на свете – наши и лучше могут ("Марка страны Гонделупы" – плохо? "Скажите, что это плохо, и вы мой враг на всю жизнь...")

...Во всяком случае, "Бюллербю" я с удовольствием перечитывал – сначала с сыном, потом с дочерью. Им она тоже нравится, особенно Глаше, и я этому рад. Уютная, добрая со сдержанным нордическим юмором написанная книга. Всякие Калле-сыщики и кислотные Пеппи... Вам нравится Пеппи? Ну, не буду. Я в ней не разобрался. Вот Карлсон – другое дело!

А сами шведы совершенно ничего не смыслят в Карлсоне. Они даже мультфильм по нему сподобились снять только в XXI веке, и то частично передрав наш, советский.

А может, смутная симпатия к Швеции началась ещё в дошкольном деревенском детстве. Мы с дедом вставали, я чистил зубы порошком (хорошо, если "Мятный" – а если "Особый"? Бр-р-р...), он затапливал печку, и мы садились либо за проклятый английский, либо за "Полтавский бой", который надо было учить от "уж на равнине, по холмам" и до "заздравный кубок поднимает".

После урока дед занимался завтраком (гречневая каша с кипячённым молоком – или манная с лужицей масла, вы какую предпочитаете?) а я скакал по дивану с пластмассовым мечом, переживая изученное: "Швед, русский, колет, рубит, режет, бой барабанный, крики, скрежет!.." (И ещё эти замечательные шведские имена – "сдаётся пылкий Шлиппенбах"...)

Потом были вырезанные из картона и раскрашенные цветными карандашами солдатики в зелёных и синих мундирах; но тут всё было по-честному, наши зелёные побеждали.

Ну а гвоздь в крышку странной любви вбили – известно кто. "О-о-о-о... Олл зе сынгз ай кулду... Иф-ай-хэд!.. Э лидл мани..." Пластинка из журнала "Кругозор", год 76-й, кажется.

Так вот речь как раз о них, об Аббе. Оп Аббе. О Аббе? Посмотрите-ка этот клип. Ничего странного не замечаете?

youtu.be/RnvVaUK08rE

Вынос мозга, параллельная реальность, разве не да?! Мир, в котором не было Агнетты! (Так говорим мы, советские, на самом деле она Аньета.)

Ну, разгадка-то тут простая: это Ингер Брундин (в замужестве Хайнерборг) подруга Анни-Фриды, заменявшая Агнетту в нескольких шоу, пока та была беременна.

Разумеется, знатоки творчества группы об этом факте знают, но сколько там тех знатоков – по сравнению с людьми, просто любящими эти звуки, эти обертона, эти свои детство и молодость?

Надеюсь, потешил вас любопытной находкой. А заодно и свои "звуки" немножко вспомнил. У вас же тоже похоже было?

P.S.

А самое занятное – знаете, что? Пока искал для этой заметки в интернете картинки, дочка заглянула через плечо, увидела Бенни, Бьорна, Агнетту и Фриду – и спрашивает: "Это выросшие дети из Бюллербю"? Глаз-алмаз. И заголовок теперь не надо вытуживать.

https://vk.com/wall-140584280_92226

«Карлсон – это счастье, свалившееся с бухты-барахты!» – вспоминала переводчица Лилианна Лунгина. Именно она открыла русскому читателю книги Астрид Линдгрен – вместе с Карлсоном это были «Пеппи Длинный чулок», «Эмиль из Леннеберге» и «Рони, дочь разбойника». Афоризмы из перевода Лунгиной вот уже долгие годы живут собственной жизнью: «Спокойствие! Только спокойствие!», «Пустяки, дело житейское!» и «Если я получу какой-нибудь подарок, то, может быть, и повеселею».

Линдгрен говорила, что Лунгина подарила Карлсону новую жизнь. В СССР книжку про пузатого человека с пропеллером впервые выпустили в 1957-м и затем переиздавали не менее десятка раз. Линдгрен написала переводчице: «Грандиозно! У вас там дети едят их, что ли, эти книжки?»

Лунгиной было 35, когда Карлсон попался ей в руки. Взяться за переводы со шведского языка ей посоветовал Борис Грибанов, экс-однокурсник и один из редакторов издательства «Детская литература». Она, проведшая часть детства в Европе, свободно говорила на немецком и французском. Но переводов с этих языков ей не давали. Потому что, как по секрету сообщил ей Грибанов, такова была «литературная» политика в СССР – «лимит на евреев»: те и так слишком много переводили с основных зарубежных языков на русский. «А вот если бы ты занялась каким-нибудь экзотическим языком? Ты же учила в институте скандинавские?» – предложил Грибанов.

Так Лунгина принялась «таскать домой из издательства эти шведские книжечки» – как вспоминала она сама. Большинство из них, по ее словам, были «красивые и бессмысленные». Той, что была бы талантливо написана и «зацепила» ее саму, не попадалось. «Но вот однажды, месяцев через пять, я принесла очередную порцию этих книжек, и одна обложка сразу привлекла внимание. Потому что на ней был нарисован летящий человечек с пропеллером на спине и написано: “Карлсон по такет”, что значит “Карлсон на крыше”. Я начала читать и буквально с первой же страницы увидела, что это не просто книжка, это чудо какое-то! Это то, о чем можно лишь мечтать! Изумительная по интонации, по забавности, по простоте, по фантастичности выдуманного образа вещь!» – вспоминала Лунгина, которая даже спустя годы, кажется, не могла забыть восторга от первой встречи с Карлсоном.

Глубокой ночью она звонком подняла редактора из постели и заявила, что нашла «изумительную книжку». «Ты не ошибаешься?» – спросил Грибанов. «Нет! И еще раз нет! Ты увидишь, это будет колоссальный успех!» – убеждала переводчица. И так закипела работа над Карлсоном – сказкой, которая скоро влюбит в себя весь Советский Союз.

Лунгина признавалась: несмотря на то, что язык Линдгрен был на первый взгляд ясен и прост, ей пришлось многое менять в тексте, чтобы передать его юмор и задиристость. Так в сказке появились знаменитые «домомучительница» – так Карлсон называл домработницу в семье Малыша, «курощение», «дуракаваляние» и «низведение» – это все методы Карлсона по борьбе с домработницей. Ну, и легендарные «упитанный мужчина в самом расцвете сил», он же «самый больной человек в мире», которому надо «основательно подкрепиться» – это эпитеты Карлсона по отношению к самому себе в зависимости от ситуации. До сих пор в среде переводчиков идут споры: а права ли была Лилианна Лунгина, когда позволяла себе «вольничать» с исходным текстом? Но для самой переводчицы подобных вопросов не существовало. Она влюбилась в сказку и скрупулезно искала аналоги – а когда их не было, придумывала собственные слова: таких могло не быть в русском языке, но они лучше всего отражали суть оригинала. Как позже писала Лунгиной Астрид Линдгрен: «По-настоящему Карлсон стал популярен только в Швеции и в СССР. В других странах он остался прозябать на задворках книжных полок – из-за безликого перевода».

Это языковое чутье Лилианна Лунгина усвоила еще в детстве. Она родилась в Смоленске в 1920-м, но затем вместе с родителями переезжала из одной европейской страны в другую. Ее отец Зиновий Маркович работал замом у наркома просвещения Луначарского, а позже получил должности в полпредствах СССР в Германии и во Франции. Так Лилианне, едва начавшей говорить по-русски, пришлось окунуться сначала в одну незнакомую языковую среду, а затем в другую. В 30-х Маркович вернулся в СССР, откуда его уже не выпустили. Лилианна вместе с матерью Марией Либерсон еще несколько лет жила в Париже. Девочка училась в частной школе, а деньги зарабатывали в том числе кукольным театром. «Нас приглашали на детские утренники в богатые дома. И там я получила свои первые уроки социального неравенства, – вспоминала Лунгина в «Подстрочнике». – Нас никогда не звали к столу, а выносили угощение в комнату. Дети, барские дети, ели отдельно. Мы не имели возможности с ними контактировать, у нас, очевидно, была недостаточно голубая кровь».

Вместе с матерью она вернулась в Москву к отцу в 1934-м. Пошла в знаменитую школу № 204 имени Горького, известную своей новаторской методикой преподавания. Позже поступила в ИФЛИ – Институт философии, литературы и истории, который в конце 30-х стал частью МГУ. Там же она закончила аспирантуру и стала мечтать о карьере переводчицы. Но как раз тогда, в начале 50-х, в СССР гремело дело врачей и развернулась борьба с «безродными космополитами». Да и без этого, признавалась Лунгина, она всегда чувствовала себя чужой, не такой как все. «Я стояла в синем пальто с какими-то серебряными или золотыми пуговицами и каракулевым воротником, а передо мной – все черное, лохмотья... И я почувствовала такой ужас и такую свою неуместность…» – вспоминала она свое возвращение в Россию.

Спасало одно: в личной жизни Лилианны царило счастье. В конце 40-х она вышла замуж за драматурга Семена Лунгина. До его смерти в 96-м супруги жили душа в душу. «Это был один из самых открытых в Москве домов, – вспоминал писатель Владимир Войнович. – Там всегда с утра до вечера толклось много разного народу, приходили, пили, ели, общались, каждому находилось доброе слово, рюмка водки, тарелка супу и стакан чаю. Если взять самых знаменитых людей того времени в литературе, театре, кино, то всех можно было здесь встретить...»

«Я пришел за статьей для праздничного номера газеты, но через полчаса забыл, зачем пришел. Таким был этот дом, – рассказывал уже в 90-е один из московских журналистов. – Семен Львович иногда нетерпеливо кричал в открытые двери: “Лиля, послушай, что говорит этот молодой человек…” Лилианна Зиновьевна допечатывала на машинке свою статью, но приходила, стояла в дверях с улыбкой. Это удивительно, но в доме, где жили два пожилых человека, была атмосфера влюбленности, какого-то молодого, открытого для всех счастья».

Ну и, конечно – в разные трудные минуты жизни выручал Карлсон. А за ним и другие переводы Астрид Линдгрен. В 70-е шведская писательница впервые приехала в Москву. Они с Лунгиной быстро сдружились, и после этого Линдгрен стала частым гостем в доме переводчицы. «Она – совершенно из своих книг. Худая, высокая, очень веселая, очень живая и как-то очень непосредственно на все реагирующая», – рассказывала Лунгина. Когда шведка в первый раз пришла к ней в гости, то немедленно разбудила ее младшего сына, посадила на ковер и начала с ним играть. «А когда мы ее проводили этим же вечером в гостиницу “Россия”, а там второй троллейбус делает круг, – она вышла из троллейбуса и начала танцевать. В час ночи», – вспоминала Лунгина. И это, по ее словам, было настолько заразительно, что они с мужем тоже пустились в пляс.

Лилианна Лунгина умерла в Москве в 1998-м – на два года пережив своего Симу, как она с любовью называла мужа. За свою жизнь она перевела книги десятков зарубежных авторов – тех, кого сегодня принято называть «современными классиками». Среди них – и норвежец Генрик Ибсен, и француз Борис Виан, автор эпатажного романа «Пена дней». Но российскому читателю она запомнилась прежде всего Карлсоном и другими адаптациями текстов Астрид Линдгрен.

Когда уже в 90-е в России вышло новое издание Карлсона, в переводе Людмилы Брауде, на книжных толкучках спрашивали: «А у вас Карлсон с одной буквой “с” или двумя?» И это было паролем, который позволял отличить текст Лунгиной от дотошного, но, как выразилась одна из читательниц, «дико раздражающего перевода Брауде»: в ее версии «Карлсон» писался с двумя «с». Преданные фанаты Лунгиной негодовали и продолжают негодовать по поводу этой новой адаптации: «Ну как? Как можно было обозвать всем известную домомучительницу “домокозлючкой”?» Впрочем, сама Брауде на эти упреки реагировала спокойно: «Каждое время требует своих переводов. Есть много причин, по которым меня не устраивал перевод Лили Лунгиной, но после ее смерти мне не хотелось бы об этом говорить».

https://jewish.ru/ru/stories/reviews/2087...

С этими интересными людьми Каверин познакомился еще до войны (работа над книгой только начиналась). В дальнейшем судьбы двоих «Александров Григорьевых» сложатся по-разному…

Капитан, ставший капитаном.

Михаил Ефимович Лобашев родился глубокой осенью 1907 году в селе Большое Фролово на берегу Волги, в семье грузчика. Позднее Каверин напишет:

«даже столь необычные подробности, как немота маленького Сани, не выдуманы мною»

В 1915 году умер отец Миши, а в 1919 году мальчик остался круглым сиротой. Будущий доктор наук до 13 лет считался глупым и не мог выучить азбуку…

Потеряв мать, Миша Лобашев попал в детский дом, но там было так плохо, что мальчик бежал и стал беспризорником. Дальнейшую жизнь нашего героя определила случайная встреча с талантливым педагогом. Сорванца определили в «школу-коммуну имени Карла Либкнехта». Однако эта школа находилась не в Москве, как в романе, а в Ташкенте, куда Саня Григорьев из книги так и не доехал.

Обложка первого издания

Михаил Лобашев учился в этом интернате с 1920 до 1928 года. У мальчика открылось два таланта – научный и художественный. Скульптуры Лобашева показывали на выставках, но все же победила биология.

В 1929 году юноша поступил на биофак Ленинградского университета. В то время в Ленинграде и Москве активно развивалась новая область науки – радиационная генетика (влияние различных излучений на мутации в клетке). Сделавший главное открытие американец Герман Меллер в 1930-е работал в СССР, он получил потом нобелевскую премию. Его коллегами были советские генетики, в том числе и наш герой. В 1935 году Михаил Лобашев защитил кандидатскую диссертацию, а через год, в санатории, встретился с будущим автором «Двух капитанов». Дадим слово Вениамину Каверину:

«Это был человек, в котором горячность соединялась с прямодушием, а упорство – с удивительной определенностью цели. Он умел добиваться успеха в любом деле, будь то даже партия в карамболь, которым мы тогда увлекались. Ясный ум и способность к глубокому чувству были видны в каждом его суждении. В течение шести вечеров он рассказывал мне историю своей жизни...»

Теперь расскажем о дальнейшей жизни ленинградского ученого!

В 1937 году на партсобрании Лобашев имел мужество открыто выступить в защиту репрессированных коллег (привет всем тем, кто пишет в комментариях: «не-нам-их-судить», «доносчиком-был-каждый», «все-вертелись»), после чего сам приготовился к аресту… повезло. Не посадили.

В первые дни войны пошел добровольно на фронт, рядовым. Хотя люди с ученой степенью имели право на броню. На фронте Лобашев проделал путь от простого солдата до капитана, заслужил ордена и медали. При этом во время войны он умудрялся и статьи писать!

После войны советская генетика была разгромлена и объявлена лженаукой. Лобашев, только что защитивший докторскую, потерял работу в Ленинградском университете. Через десятилетие он туда возвратится с триумфом и возглавит ленинградскую генетику. Михаил Лобашев создал физиологическую теорию мутационных процессов, написал много прорывных работ по физиологии. Издал учебник по генетике, по которому училось старшее поколение современных биологов.

Михаил Ефимович Лобашев

Один из ведущих биологов страны ушел из жизни в 1971 году. Сын его стал крупным физиком, внук – поэт и вокалист современных рок-групп.

Капитан, так и не ставший капитаном.

Самуил Яковлевич Клебанов родился в 1910 году в Орше, в бедной еврейской семье. Когда мальчику было 13 лет, в его руки попал журнал «Вестник воздушного флота», и это определило судьбу будущего летчика. Несколько лет он клеил модели самолетов, а в 1927 году был принят на учебу в Ленинград. Инструктором планерной секции, в которой Самуил начал осваивать профессию, был не кто иной, как Чкалов.

Клебанов выучился на пилота в 1932 году. Работал и в Ленинграде, и в Архангельске, и в автономной области Коми. Однако летчика тянуло все дальше на север. И в 1935 году представился шанс! Виталий Сущинский – воздушный ас времен Первой мировой войны – должен был лететь в Нарьян-Мар, а напарника не было. Когда Самуил Яковлевич впервые пересек полярный круг, его самолет приветственно качнул крылом…

Клебанов проработал в заполярье только восемь месяцев, но они стоили многих лет. На своем опыте исследовав условия крайнего севера, летчик опубликовал несколько статей с рекомендациями летчикам-полярникам. Наверное, эти руководства спасли немало жизней. Многое в этом опыте нашло документально-точное отражение в «Двух капитанах».

…нам нужно было укрепить самолет, потому что иначе его унесло бы пургою… Попробуйте сделать это в тундре без всякой растительности, при ветре, достигающем десяти баллов! … Тогда мы сделали одну простую вещь – рекомендую всем полярным пилотам: мы привязали к плоскостям веревки, а к ним, в свою очередь, лыжи, чемоданчики, небольшой ящик с грузом, даже воронку, – словом, все, что могло бы помочь быстрому завихрению снега. Через пятнадцать минут вокруг этих вещей уже намело сугробы...

В свободное время Клебанов вместе с нарьян-марской детворой клеил модельки самолетов. Полярнику было 25 лет, но он был низеньким, ребячливым, и завтрашнего героя войны все вокруг звали «Муля» (вместо «Самуила Яковлевича»).

В конце 30-х «Муля» познакомился с Кавериным и стал вторым прототипом романа.

Самуил Яковлевич Клебанов

С 1941 года Клебанов служил в авиации дальнего действия. Отважный бомбер долетал до Кенигсберга, сея смерть и панику в глубоком тылу у врага. Два раза был сбит, два раза возвращался «на честном слове и на одном крыле». В сентябре 1941 года он смог дотянуть падающую машину до линии фронта, а потом вытащил из горящего самолета тяжелораненых товарищей. Клебанов получил за это орден Ленина.

Военный летчик дослужился только до старшего лейтенанта. Капитаном он стать не успел…

В апреле 1942 года самолет «Мули» Клебанова не вернулся с ночного задания. Рассказывают, что его машина была сбита при бомбардировке Витебского аэродрома, хотя подробности документально не изучены.

Уже в наши дни историк-архивист Георгий Рамазашвили хотел написать биографию своего двоюродного дедушки, но не смог сделать этого, так как большинство нужных архивных дел – до сих пор засекречены. Тогда молодой историк подал иск на Архивную службу Вооруженных сил. Чтобы довести иск до суда, ему потребовался 21 месяц бюрократической переписки. Как вспоминает Георгий,

«слушания в Мосгорсуде были краткими, бессмысленными и беспощадными».

Архивист проиграл и не смог написать полноценное исследование о собственном двоюродном деде, герое войны.

Таковы судьбы двух прототипов Сани Григорьева из романа Вениамина Каверина «Два капитана».

Екатерина Г.

16 июн 2021

Безусловно, основными прототипами Сани Григорьева стали именно эти люди: М.Е.Лобашев и С.Я.Клебанов (о последнем упоминает в своих воспоминаниях "Дальняя бомбардировочная..." маршал авиации А.Е.Голованов). Спасибо за сообщения о них. Но были и другие, фрагменты биографий которых тоже вошли составляющей в биографию литературного героя В.А.Каверина — лётчики — первые Герои Советского Союза, спасавшие экипаж и пассажиров парохода "Челюскин". После благополучного завершения спасательных операций в том же, 1934 г., вышел сборник "Как мы спасали челюскинцев", содержавший рассказы всех (не только лётчиков), кто участвовал в проведении этих операций. Но именно рассказы лётчиков дали автору возможность познакомиться с условиями их работы в Арктике, а в отдельных местах романа детали этих рассказов воспроизведены дословно. К прототипу А.Григорьева ближе всех из них Н.П.Каманин (в частности, он тоже был невысоким, и его страдания из-за роста при поступлении в лётную школу полностью вошли в роман).

Кирилл К

2 июн 2021

Замечательный писатель Вениамин Каверин обычно собирал в одного персонажа черты многих своих знакомых, в том числе, и случайных. В Сане Григорьеве, помимо тех, о ком Вы пишете, явно проглядывают обстоятельства жизни самого Вени Зильбера во Пскове и, в особенности, в Москве. Школа явно списана с 144й ЕТШ, ну и так далее.

https://dzen.ru/a/YKtvVbpvg3sEqHaO

***

НАЗВАНИЕ: Уладзімір Караткевіч. Быў. Ёсць. Буду (успамiны, iнтэрв'ю, эсэ)

АВТОР: Галіна Шаблінская

ISBN: 985-02-0787-6

ГОД ИЗДАНИЯ: 2005

ИЗДАТЕЛЬСТВО: «Мастацкая літаратура»

СЕРИЯ: «ЖЗЛБ. Жыццё знакамітых людзей Беларусі»

***

***

[Вірші] // Білоруська радянська поезія. Антологія. Київ, 1971, т. 2. Чозенія., Київ, 1972. Земля під білими крилами. Київ, 1972. Чорний замок Ольшанський. Дике полювання короля Стаха. Київ, 1984. Saxifraga // Вітчизна, 1986, № 9. [Вірші] // Сузір'я, 1987, вип. 26. Христос приземлився в Городні (Євангеліє від Іуди). Київ, 1988. Тракт невмирущості // Вітчизна, 1988, № 7. Твори. Київ, 1991, тт. 1-2. Човен розпачу // Дзвін, 1991, № 1.

Багато творів присвятив Україні (есей «Абраная» // «Братэрства», Мінск, 1982), діячам укр. культури (Лесі Українці, О. Білецькому та ін.), Києву (повість «Лісце каштанаў» // «Маладосць», 1973, № 5, окре­­ме вид. в укр. перекл. — К., 1982; есей «Мой се градок!» // «Ма­­ладосць», 1982, № 5), Криму (цикл віршів «Таўрыда» у зб. «Мая Іліяда»). Написав есеї про Т. Шев­­ченка «І будуць людзі на зям­лі» («Маладосць», 1964, № 3), Лесю Українку («Saxifraga» // «Полымя», 1971, № 2; в укр. пе­рекладі — «Вітчизна», 1986, № 9). Товаришував і листувався з Р. Іваничуком, виступав на захист його роману «Мальви», що був підданий компарт. критиці. Переклав білорус. мовою низку віршів В. Лучука, О. Сенатович, М. Зерова, В. Чумака, С. Литвина, І. Гнатюка (добірка опубл. в зб. «Украінская савецкая паэ­­зія», Мінск, 1975, т. 1), а також вірші М. Львович із циклу «У вінок Максиму Богдановичу» (у зб. «Братэрства», Мінск, 1982). Вірш І. Франка «Каменярі» в інтерпретації К. (1979) увійшов до зб. «“Каменярі” мовами народів світу» (К., 1983). Основні твори Выбраныя творы: укр. перекл. — [Вірші] // Білорус. рад. поезія: Антологія. Т. 2. К., 1971; Чозенія. К., 1972; Чорний замок Ольшансь­­кий — Дике полювання короля Стаха. К., 1984; [Вірші] // Сузір’я. Вип. 26. К., 1987; Христос приземлився в Городні (Євангеліє від Іуди). К., 1988; Тракт невмирущості // Вітчизна. 1988. № 7; Тво­­ри: У 2 т. К., 1991. Човен розпачу. Л. Каменяр. 1991. Рекомендована література Чапруша В. Поетична оповідь // Прапор. 1973. № 1. Рочинь М. Романтичний світ Володимира Короткевича // Дніпро. 1983. № 10. Бородулін Р. Лист у безсмертя // Сузір’я. Вип. 26. К., 1987. Іванычук Р. Мой рэквіем // Літаратура і мастацтва. 1987, 21 кастрычніка; Русецкі А. Уладзімір Караткевіч: Праз гіс­­торыю ў сучаснасць. Мінск, 1991. Маль­­дзіс А. Жыцце і ўзнясенне Уладзіміра Караткевіча. Мінск, 2010. Законников С. Охоронна зірка // ЛУ. 2011, 3 лют.