Место его издания было выбрано не случайно. Комикс «Конга» ("Konga"), опубликованный “Charlton Comics”, был предшественником и рекламой фильма «Конга» Джо Лемонта ("Konga", 1961, John Lemont), британско-американского совместного производства, вдохновленного «Кинг Конгом» Мериана К. Купера и Эрнеста Б. Шодсака (“King Kong”, 1933, Merian C. Cooper, Ernest B. Schoedsack). Комикс вышел за полгода до премьеры фильма, поэтому размещенная в некоторых местах (например, в польскоязычной Википедии) информация о том, что фильм является адаптацией комикса -- ошибочна. Комикс задумывался как разовая издательская инициатива, но уже через год после публикации он трансформировался в регулярную серию. Любителям комиксов может быть интересен тот факт, что за графику комикс-адаптации фильма, вошедшего в первый выпуск серии, а также большей части истории с титульным монстром, размещенной в более поздних выпусках, нес ответственность СТИВ ДИТКО (Steve Ditko).

Комиксы из серии "Konga" находятся в общественном достоянии, поэтому вы можете посмотреть их в репозитории Comic Book Plus по ссылке

http://comicbookplus.com/?cid=765

Бартломей Пашильк: Роман «Это лицо должно умереть» (“The Face that must Die”, 1979) – одно из самых откровенных ваших литературных произведений.

Рэмси Кэмпбелл: Да, это очень личностная, воистину субъективная история. Я написал в ней психологический портрет моей матери. Она, увидев незнакомого человека, очень часто считала, что его уже видела -- отсюда и отправная точка истории. [Главный герой, Хорридж, убежден в том, что в лицах встречающихся ему людей он распознает черты убийцы-психопата и сурово наказывает их за свои преступления. Б.П.] Самое страшное не то, что делает Хорридж со своими жертвам, как бы жестоко это ни выглядело, а то, что мы сами почувствовали бы, окажись на его месте. Вероятно именно такая точка зрения затруднила мне поиск издателя, зато получилась неплохая книга, выдержавшая испытание временем.

Бартломей Пашильк: Роман “Паразит” (“The Parasite”, 1979) пользовался большим успехом и завоевал Британскую премию фэнтези (British Fantasy Award). Почему вы считаете его самой слабой из своих книг?

Рэмси Кэмпбелл: Я там несколько перестарался -- пытался придумать нечто максимально страшное, и некоторые из сцен оказалась скорее отвратительными, чем страшными. Я также не смог удержать равновесие в паранормальных сюжетах, и местами рассказываемая история граничит с банальностью. Например, сцена с кошкой или с автокатастрофой – их невозможно воспринимать всерьез. Некоторые фрагменты мне очень нравятся — хотя бы те, что с видениями, но, а это касается и более позднего моего романа “Голодная Луна” (“The Hungry Moon”, 1986), мне жаль, что остальные страницы представляют собой сплошной кавардак.

Бартломей Пашильк: До недавнего времени роман (“Ancient Images”, 1989), был единственной вашей книгой, изданной в Польше (под названием “Wieźa strachu/Башня страха”). Как вы думаете, способна ли она дать нашим читателям представление о вашем стиле написания произведений в жанре ужасов?

Рэмси Кэмпбелл: Мне нравится эта книга. Она позволила мне погрузиться в мир классических фильмов ужасов. Однако я согласен с С. Т. Джоши (S.T. Joshi), который, оценивая мои литературные достижения, сказал, что сюжет фильма был не самым искусным образом вплетен в сюжет. Это одна из причин того, что я позже вставил подобную историю в роман «Усмешка тьмы» (“The Grin of the Dark”, 2007). A “Башня страха” — единственная моя попытка написания вампирского романа. Некогда Джо Данте хотел экранизировать эту историю, но из этого ничего не вышло.

Бартломей Пашильк: У польских читателей пока не было возможности ознакомиться со многими вашими рассказами. Но в сборнике “999” (“999”) можно прочитать гротескное «Развлечение» (“The Entertainment”, 1999), а в сборнике “Тигр здесь, тигр там” (“Tygrys tu, tygrys tam”) – рассказ “Трюк” (“The Trick”).

В этом втором вы применили свой знаменитый прием: последнее предложение представляет собой изюминку, которая надолго остается в памяти после окончания чтения. Что вы можете сказать об этих двух рассказах?

Рэмси Кэмпбелл: ”Трюк” я точно не написал бы после того, как стал отцом – слишком уж безответственно я обращаюсь там с молодыми героями. Можно показывать беззащитность детей и то, как взрослые игнорируют их опасения – я сам это делал в таких разных историях, как “Коготь” (“The Claw” = “Nighy of the Claw”, 1983), “) и “Последний голос, который они слышат” (“The Last Voice They Hear”, 1998), потому что эта тема меня привлекает -- но в “Трюке” я оставил детей наедине с монстром, у которого не было никакой разумной мотивации к действию. А что касается “Развлечения” — это одна из моих параноидальных комедий. Мне нравится писать в этом стиле. Сочиняя ее, я сам несколько раз смеялся. Я впервые попытался написал нечто подобное, работая над романом «Необходимые привидения» (“Needing Ghosts”, 1990) и тот факт, что в нем оказалось так много комедийных элементов, изрядно меня удивил.

Бартломей Пашильк: Чего нам можно ожидать от вашего нового романа “Семь дней Каина” (“The Seven Days of Cain”, 2010)?

Рэмси Кэмпбелл: У меня написалась книга о потерях. В ней исследуются темные свойства Интернета, что делает ее дополнением романа “Усмешка тьмы” (“The Grin of the Dark”, 2007). Моя жена, который всегда меня первою читает, говорит, что получилась очень тревожная история. А я знаю по опыту, что это предвещает книге успех.

Бартломей Пашильк: Вы любите повторять, что «пишете хорроры», но у меня сложилось впечатление, что огромное влияние на вас оказывают прежде всего авторы мейнстрима, такие как Грэм Грин, Айрис Мердок или Владимир Набоков.

Рэмси Кэмпбелл: Истоки жанра ужасов лежат в литературе основного течения. На протяжении многих лет рассказы ужасов включались в различные антологии наряду с мейнстримными текстами. Примером может быть сборник “Tomato Cain”, составленный Найджелом Нилом.

Или возьмите хотя бы антологии, подготовленные Элизабет Боуэн или Хартли. Трудно сказать, насколько повлиял на меня мейнстрим. Я многим обязан творчеству Э.А. По, М. Р. Джеймса, Г. Ф. Лавкрафта, и особенно Фрица Лейбера. Однако фактом является то, что, завершив написание моей первой опубликованной книги, я начал расширять свои читательские интересы и находить в произведениях основного литературного течения тревожившие меня фрагменты – в “Лолите” Набокова, в “Brighton Rock” Грэма Грина, в романах Сэмюэля Беккета, Томаса Хинде и многих других. То же самое это относится к таким фильмам, как “Забытые” Бунюэля, “Приключение” и “Затмение” Антониони, “В прошлом году в Мариенбаде” Рене. Вот это все и сформировало мое писательское сознание.

Бартломей Пашильк: Вы восхищаетесь Набоковым за то, как он способен получать наслаждение от написанного слова. Какое из написанных им произведений вы считаете самым волнующим?

Рэмси Кемпбелл: Безусловно «Под знаком незаконнорожденных». Особенно впечатляет клиническое описание смерть мальчика – из-за полного эмоционального отрешения рассказчика от описываемого им события.

Бартломей Пашильк: Кинопостановка «Без имени» (“The Nameless”) в режиссуре Жауме Балагеро, известная у нас как “Bezimenni/Безымянные”, это мрачный и безумно увлекательный в визуальном отношении триллер, который, на мой взгляд, все же не отражает атмосферу книжных событий. Что вы почувствовали, когда в первый раз посмотрели этот фильм, <поставленный по вашему одноименному роману>?

Рэмси Кэмпбелл: Камень упал с моей души, когда я понял, что доволен большинством аспектов этой экранизации. К самым смелым шагам Жауме следует отнести то, что он решительно избавился от всех сверхъестественных элементов, но я не имею ничего против этого. Это предприятие великолепно себя оправдало.

Бартломей Пашильк: Очередную адаптацию вашей прозы предпринял режиссер стал фильм Пако Плаза, снявший фильм «Второе имя» (“Second Name”) по мотивам вашего романа «Договор отцов» (“Pact of Fathers”, 2001).

Рэмси Кэмпбелл: Мне очень понравились его первые сцены, фильм визуально прекрасен, но вот сюжетное развитие понравилось мне значительно меньше.

Бартломей Пашильк: И что там по-вашему пошло не так?

Рэмси Кэмпбелл: Продвигая «Безымянных» на испанском телевидении, я обмолвился, что работаю над романом под названием “Pact of the Fathers”. Этим заинтересовались работники студии “Filmax”, и я послал им набросок, подготовленный мною некогда для издателя. Надо сказать, что эта книга была худшей из тех, что я написал, и мой редактор, Мелисса Сингер, совершенно справедливо подвергла ее жестокой критике, которую я принял и внес в рукопись множество существенных правок. “Filmax” эту исправленную версию так никогда и не увидел. Их сценарист попытался собственными силами докопаться до хоть какого-то смысла в этой истории. Он имел на это право, но в результате оказалось, что фильм не имеет ничего общего или с моим первоначальным наброском, ни с окончательной версией романа “Pact of Fathers”.

Бартломей Пашильк: Интересно, что экранизацией ваших романов занимались исключительно испанцы, которые пару лет назад объединились и поставили блокбастер “[REC]”. Он вам понравился?

Рэмси Кэмпбелл: Фильм действительно весьма неплох, а финальная сцена и вовсе меня напугала.

Бартломей Пашильк: Ходили слухи, что Джон Карпентер хочет экранизировать ваш роман “Голодная Луна”. Была ли на самом деле такая возможность?

Рэмси Кэмпбелл: Джона восхитила мистика в программе BBC “Horror Café”, в которой появились Роджер Корман, Клайв Баркер, Пит Эткинс, Лиз Таттл и я. Никаких серьезных дискуссий на эту тему не последовало, а жаль, потому что на самом деле могло получиться что-то интересное.

Бартломей Пашильк: Вы мечтали увидеть экранизацию романа “Needing Ghosts” в режиссуре Дэвида Линча. Атмосфера таких фильмов, как “Шоссе в никуда” или “Малхоллэнд-драйв” идеально соответствовала бы этой истории. Однако последнее достижение Линча – несуразно длинный и практически лишенный сюжета фильм «Внутренняя империя» (“Inland Empire”), который свидетельствует о том, что ему сегодня не слишком интересно рассказывать нечто подобное.

Рэмси Кэмпбелл: Мне кажется, что во “Внутренней империи” Линч пытался сделать то, что не сработало в “Малхоллэнд-драйв”. Он хотел создать историю, любая попытка интерпретации которой стала бы сюрреалистически невозможной. На меня этот фильм произвел немалое впечатление, особенно, когда я посмотрел его во второй раз. Если бы его эмоциональное воздействие было столь же интенсивным, как и в предыдущих работах Линча, трехчасовая продолжительность киноленты могла бы оказаться попросту невыносимой. Большие фрагменты “Малхоллэнд-драйв”, “Твин Пик: Сквозь огонь" и в особенноcти “Шоссе в никуда” я нахожу невероятно жуткими, доводящими напряжение моих нервов до пределов выдержки. В некотором смысле Линч использует ту же технику создания напряжения, что и Хичкок, но в его случае она служит преумножению головоломок, что не исключает эмоционального участия зрителя, а прямо-таки наоборот.

Бартломей Пашильк: Когда вы в последний раз смотрели фильм ужасов, который «уложил вас на лопатки»?

Рэмси Кэмпбелл: Мне очень понравилось “Пятое измерение” Кристофера Смита, действие которого ведет к извлеченному из самых страшных кошмаров финалу. Великий, темный и вызывающий мурашки по коже -- фильм "Голубой свет" в режиссере Лени Рифеншталь. Временами он может ассоциироваться с ранними фильмами ужасов, но более загадочен. Это надолго запоминающаяся сказка из реальной жизни.

Бартломей Пашильк: А какая книга ужасов заставила вас позавидовать ее автору?

Рэмси Кэмпбелл: ”Не отпускай меня" Кадзуо Исигуро (“Never Let Me Go” 2005, Kazuo Ishiguro), которая написана таким обычным языком, как будто рассказчик пытается убедить нас в том, что во всех этих ужасных вещах на самом деле нет ничего необычного. Мой любимый роман Исигуро – “Безутешные” (“The Unconsoled”, 1995), но “Не отпускай меня” вызывает наибольший озноб.

Бартломей Пашильк: Спасибо за интервью.

В своей подборке я сосредоточился на иллюстрациях с фантастическими существами (хотя и не ограничился только ими), потому что они больше всех мне понравились. Моя любимая иллюстрация — Беовульф, сражающийся с матерью Гренделя.

ФОРД, вероятно, вскоре вернется сюда, потому что он проиллюстрировал много книг.

”Nowa Fantastyka”: Чандлер сказал, что способность увлекательно писать подобна цвету глаз, человек с этим рождается. Когда ты понял, что обладаешь даром введения читателей в транс? Как ты его развивал?

Анджей Сапковский: Хотя слово «дар» звучит несколько высокопарно, нечто правдивое в этом должно быть. Это, безусловно, в какой-то степени врожденное. Обладание указанным даром, по-моему, необходимое, но не достаточное условие, дару требуются уход и развитие. С помощью чтения, разумеется. И чем больше чтения, тем лучше.

”Nowa Fantastyka”: Ведьмаковские рассказы — это, по слухам, переработанные фрагменты никогда не изданного первого романа. Может быть, от этих материалов осталось что-то, что ты не откажешься показать читателям или литературоведам?

Анджей Сапковский: Эти вот «фрагменты утерянного романа» -- легенда, которая уже успела вырасти в очередной миф. Сущая чушь. Ни один из так называемых «ведьмаковских» рассказов не был переработанной или сокращенной частью некоего большего целого. Лишь «Дорога без возврата» (“Droga, z której się nie wraca”) основывалась в некоторой степени на разрозненных и довольно-таки хаотичных писательских пробах и экспериментах. Но она не является неотъемлемой частью цикла. Из этих разрозненных страничек не осталось ни одной такой, которую я хотел бы кому-нибудь показать. Дальнейшую разработку этих месторождений я также не намечаю.

“Nowa Fantastyka”: Что сегодняшний Сапковский знает о прозе такого, о чем не имел понятия тот, что был моложе на четверть века?

Анджей Сапковский: Четверть века назад мне было, не забывай об этом, лет около сорока. Я дебютировал не в щенячьем возрасте, мои знания о мире и мои взгляды на него были уже прочно сформированными, также в плане того, о чем писать и как. Очевидно, что обсуждаемая четверть века принесла огромное количество новых чтений, новых замечательных книг и прекрасных авторов, в конце концов, это изрядный кусок времени, а мы жили отнюдь не в интеллектуальной пустыне. Однако между почти сорокалетним и близким к семидесятилетию возрастом не так уж много места для бурного интеллектуального развития -- можно, ха-ха, уже только стареть, прогоркать и впадать в злобную иронию. Кстати говоря, иногда это идет на пользу творчеству. А иногда и не идет.

“Nowa Fantastyka”: Ты не старался писать «по-киношному». “Зачем мне рисовать мир, если у меня есть герои, которые разговаривают друг с другом” -- сказал ты как-то. Однако с самого начала на результаты твоего творчества набросились комиксисты, кинематографисты, теперь вот разработчики игр. Им оказалось достаточно выразительных характеров, неоднозначных ситуаций, высоких ставок придуманных тобой приключений?

Анджей Сапковский: Я не очень-то понимаю, что значит писать «по-киношному», но это ассоциируется у меня с чем-то не больно хорошим. По моим понятиям так писать ipso facto примитивно и плохо. Писатель должен оперировать словом, а не пытаться нарисовать картинку. Александр Дюма не писал «по-киношному», но это один из самых экранизируемых писателей. Виктор Гюго совершенно не кинематографичен, а сколько раз ставили его «Отверженных»? Я также видел комикс, основанный на его «Соборе Парижской Богоматери». Тот, кто назовет прозу Герберта Уэллса «киношной», спорет глупость, но ты глянь: «Война миров», «Машина времени», «Человек-невидимка» -- все экранизировались по несколько раз. Отнюдь не «киношно» пишет Артуро Перес-Риверте, однако по сюжетным мотивам его книг создана игра RPG. И не один уже фильм снят.

”Nowa Fantastyka”: Фильм «Ведьмак» тебя разочаровал, комикс тоже, хотя и в меньшей степени. “Берите деньги и проваливайте” -- советовал ты после этого приключения писателям. И что бы ты сказал коллеге по перу, творчеством которого заинтересовался разработчик игр?

Анджей Сапковский: Давай не будем преувеличивать это разочарование. Фильм, конечно, мог бы быть и лучшим, но я видывал, по правде говоря, и много худшие якобы адаптации неплохой прозы. Все видят, что культурные деятели, в том числе писатели, подвергаются в нашей стране быстро прогрессирующей пауперизации – уж такая культурная политика проводится у нас, под каждым флагом и знаменем. Каждый писатель знает уже вероятно о том, что писательством он себе на жизнь не заработает. Чего он не знает, так это того, в какой момент наши замечательные власти начнут внедрять свой Новый Экономический Курс: отяготят книги новыми налогами, вознося цены на них на неприемлемый для читателя уровень, ликвидируют те послабления, которыми писатели и художниками пока еще пользуются. И тогда писательство станет попросту затратным занятием. Так что, если к писателю приходит кто-то, кто хочет превратить его прозу в сценарий для комиксов, игры или фильма и заплатить за это, ну что ж... В киношном мире рассказывают такой анекдотец: у актера спросили, нравится ли ему фильм, в котором он недавно снимался. А тот ответил, что фильм фильмом, а вот дом, который он построил за гонорар, ему ну прямо-таки невероятно нравится. Думаю, для нашей отрасли -- mutatis mutandis – это прямо-таки попадание в яблочко.

“Nowa Fantastyka”: Что ты чувствуешь, когда видишь Геральта в роли героя компьютерной игры? Узнал ли ты из нее что-то новое о восприятии твоей прозы? Не складывается ли у тебя в голове литературная пародия на то, что ты увидел на экране?

Анджей Сапковский: Есть игра, есть герой, а уж каков герой, каждый сам видит. Так чего же такого я мог узнать из игры о восприятии моей прозы, чего бы, кстати говоря, не знал без игры? Мне не нужно объяснять, что одно средство массовой информации может потянуть за собой второе. Что касается литературной пародии, то, во-первых, такие пародии не входят в сферу моих интересов. Во-вторых, цель пародии – высмеять, оплевать, поиздеваться. В компьютерной игре нет ничего, над чем мне хотелось бы поиздеваться. В-третьих, пародии рождаются из-за отсутствия собственной творческой силы, их авторы питаются чужим творчеством, паразитируют на нем, словно клещи, пьющие кровь кормильца. У меня нет желания делать это вместо клеща.

“Nowa Fantastyka”: Случалось ли тебе ставить свою подпись на коробочке с игрой?

Анджей Сапковский: С момента выхода игры на рынок я подписываю коробки, инструкции, карты и плакаты очень часто, как у нас в стране, так и за рубежом. Я никогда и никому не отказываю в автографе, даже на мятых листочках бумаги. Впрочем, я отказался бы подписаться на торте, чего, как мне известно, потребовал однажды от известного автора один господин.

“Nowa Fantastyka”: Литература все чаще становится промыслом, в котором автору отводится роль поставщика персонажей и сюжетных линий, а остальное делают специалисты по маркетингу. Что ты, как писатель и бывший торговец, думаешь о такой ситуации?

Анджей Сапковский: Первый раз слышу о чем-то подобном. Говоришь -- специалисты по маркетингу пишут книги? Основываясь на замысле и кратеньком синопсисе, который им походя бросают на стол некие такие как Стивен Кинг, Артуро Перес-Реверте, Дэн Браун, Джон Гришем или Йен Ранкин? Не верю. Бывает, что реклама – а бывает, что нахальство и напор – возносят автора или произведение на высокий пьедестал, все мы знаем такое случаи. Но в долгосрочной перспективе об успехе книги решает читатель, а не специалист от public relation. Хвала и честь оборотистому издателю, спасибо ему за его усилия, особенно в том случае, когда они достигают цели. Но реальный маркетинг рождается именно на этапе написания книги. Это писательский талант, а не политика продаж, создает из книги бестселлер, а из фамилии автора товарный знак. Кинг, Гришем, Эко, Перес-Реверте, Акунин, Пратчетт, Гейман -- это уже товарные знаки, по праву связывающиеся в сознании потребителя с самым высоким качеством.

”Nowa Fantastyka”: Рейневан из гуситской трилогии – роскошный персонаж, вписанный в интересный исторический и фантастический общественный порядок, но, наверное, не столь архетипический, не столь однозначно героический персонаж, как Геральт? Предлагали ли тебе сотворить из него героя игры или фильма?

Анджей Сапковский: Рейневан, позволю себе заметить, персонаж как нельзя более архетипический. Это Простодушный, Персиваль, Симплициссимус, наивный как ребенок в тумане, проходящий – во многих трудах и заботах – свой rite de passage. Способен ли он как таковой заинтересовать адаптаторов? А почему бы и нет?

“Nowa Fantastyka”: Может, расскажешь, какие пожелания высказывают тебе читатели? И собираешься ли ты их выполнять?

Анджей Сапковский: Среди пожеланий и требований чаще всего встречается: «Хотим продолжения “Ведьмака"». Читателей я уважаю, но исполнять их желания не собираюсь, и тем более -- писать на заказ, под некий общественный спрос. Я предпочитаю удивлять их жанровым экспериментом в рамках фэнтези, на нечто такое меня больше тянет. Хотя в последнее время мне все чаще случается медитировать… над тем или иным. И выходит, что ничего -- в том числе и «продолжений следует» -- исключать не стоит.

”Nowa Fantastyka”: Видишь ли ты в котором-то из авторов молодого поколения достойного преемника?

Анджей Сапковский: А я должен видеть? А с какой стати и с какой точки зрения? Я не рецензент и не литературный критик, у меня нет полномочий на oценку чьего-то творчества или на выставление писателям требований. Среди многочисленных авторов нынешней фантастики, вероятно, не найдется ни одного, кто не возмутился бы тем, что его называют «преемником Сапковского», ибо каждый из них, наверное справедливо, считает, что он идет своим творческим путем и делает для фантастики если не больше, то уж конечно не меньше, чем Сапковский. А поскольку ты только что назвал меня бывшим торговцем, то как таковой спешу вежливо обратить твое внимание на то, что никто не спрашивает у фирмы Volkswagen AG, какой автомобиль можно считать преемником автомобиля его марки. Ибо Volkswagen все еще жив, неплохо себя чувствует на рынке, и уходить из отрасли пока что не собирается.

”Nowa Fantastyki”: Тебе не хочется снова написать нечто вроде «Пируга» ? Какие из критических замечаний ты считаешь по-прежнему актуальными, и появились ли у тебя новые замечания?

Анджей Сапковский: «Пируг» (“Piróg”) был выражением борьбы с определенными проклевывавшимся в польской фэнтези явлениями. Как инструменту борьбы, ему следовало быть сильно демагогическим. Свою роль, как мне кажется, он исполнил, а за демагогию я прошу прощения. Что все еще актуально? В основном то, что самые жесткие противники фэнтези – это по-прежнему люди, знающие о жанре удивительно мало. Но хватит об этом, публицистическая борьба за образ и форму польской фэнтези перестала меня интересовать, я не буду об этом уже ни говорить, ни писать. Forse altri cantera con miglior plettro.

”Nowa Fantastyka”: Как ты тренируешь свои литературные мускулы? Читаешь на многих языках — прозу, критику, репортажи, исторические исследования, или, может быть, что-то еще?

Анджей Сапковский: Я читаю то, что мне аккурат в этот момент хочется читать. А когда желание читать пропадает, у меня есть еще телевизор и кабельное телевидение.

”Nowa Fantastyka”: «Змея» получила не бог весть как много восторженных отзывов и рецензий, и даже самые ярые твои поклонники крутили носами. Доволен ли ты, как автор, этой повестью? Удалось ли тебе сделать это в этой книге то, что ты задумывал?

Анджей Сапковский: «Змея» -- это эксперимент. Я уже сказал о том, что меня привлекает и развлекает экспериментирование. Я могу себе позволить и таковое, и связанные с ним риски. И я, пожалуй, займусь дальнейшими экспериментами, не обращая внимания на кручение носами, которое производит на меня именно такое впечатление, которого оно заслуживает. Если бы я не был на сто процентов доволен «Змеей» и если бы не достиг в ней намеченных целей, я бы не стал ее показывать издателю. Мне не в чем себя упрекнуть, и, как пела незабвенная Эдит, «je ne regrette rien». На критику я никогда не обращал особого внимания, а сегодня, когда ею занимаются в основном интернетовские «мишутки» -- типа: «мишутке» это не по нраву – ничего кроме смеха она во мне не пробуждает. Особенно впечатляет орфография «мишуток» -- она может развеселить даже в ноябре, в похоронной процессии, бредущей под дождем против ветра. Жабьим ядом фэнзинов я попросту пренебрегаю, потому что, хоть он и изливается в изобилии, уровень потока выше голенищ моих сапогов не поднимается. Что касается так называемой серьезной критики, то сейчас она в основном занимается обвинениями в краже серебряных ложек. Поясню вслед за Лемом: Иоганн Петер Экерманн некогда спросил у Иоганна Вольфганга Гете должен ли писатель вступать в какой бы то ни было спор с критиком. Гете утверждал, что нет, никогда. «И когда критик обвинит писателя в краже серебряных ложек, тогда тоже нет?» -- спросил Экерманн. «Тоже», -- ответил Гете. И был прав.

”Nowa Fantastyka”: Кто такой Анджей Сапковский? Которая из легенд о тебе, циркулирующих в обществе, хоть немного приближается к истине? Как выглядит твой обычный день писательской работы?

Анджей Сапковский: Часть легенд о себе я сам же и выдумал, так с какой такой стати мне их сейчас дезавуировать? Это было бы нонсенсом. Немало легенд придумали другие люди, их я тоже не стану разрушать. Пусть авторы не слишком вредных слухов получат немного удовлетворения из-за того, что их выдумки с шумом разносятся в народе. Авторам вредных слухов я вообще откажу во внимании, на которое они рассчитывали. А что касается расписания моего дня, я не смогу удовлетворит твоего любопытства в этом отношении, потому что в последнее время ничего не делаю как писатель. А до других аспектов моего расписания никому дела нет.

”Nowa Fantastyka”: Сейчас, когда ты доказал, что способен писать не только «ведьмаковские» произведения, не хочется ли тебе вернуться в этот мир, который ты покинул много лет назад. Развернуть в более крупной форме витки, касающиеся второстепенных персонажей, или подойти с некоей иной стороны к сюжетам, развернутым в играм, комиксам и фильме, созданным по мотивам твоей саги?

Анджей Сапковский: А ты знаешь, в последнее время меня действительно тянет продолжить «Ведьмака», тянет, словно электромагнитом. Что-то в духе Роджера Желязного и второго пятикнижия «Амбера». Нет, наверное я зря пугаю и тебя, и читателей. С другой стороны, кто знает? Но если даже что-то подобное появится, то, конечно, это не будет иметь никакого отношения к чужим сюжетам. Потому что, во-первых, это звучит так оксюморонно, что уши болят. Во-вторых, что более важно, давай, наконец, проясним: при всем моем уважении к играм, комиксам и фильмам, все они очень далеки от моего литературного творчества. Несмотря даже на мое -- более или менее символическое – участие в их создании, адаптации, они – нечто совершенно отличное от того, что я пишу. Нынешние времена приучают нас к странной конвергенции СМИ, границы и контуры начинают размываться, цвета сливаются, вкусы смешиваются. Получается коктейль, в котором доминируют визуальные медиа, они затмевают, и даже -- horribile dictu – прямо-таки стирают литературный прототип. Примеры навскидку: "Святой" Симон Темпелар, Зорро и доктор Килдэр — эти персонажи узнаются всеми, но скорее не в связи с их создателями. Кто сегодня помнит, что первого создал Лесли Чартерис, второго Джонстон Маккалли, а третьего Макс Брэнд? Так и с Ведьмаком получится? Может быть. Но пока что я не принимаю этого. Это мои книги важны, существенны и легальны, визуальные адаптации не имеют с ними ничего общего. Комикс «Дорога без возврата» не является и никогда не был приквелом к книжному ведьмаковскому циклу, и ошибается тот, кто считает игру “The Witcher” сиквелом и официальным продолжением книг. это адаптации, более или менее верные, лишь отчасти опирающиеся на оригинал. И в то же время — last not least — они неотъемлемые и живущие своей жизнью произведения их создателей. Их создателей, а не мои. Так как же я мог бы создать нечто свое на их основе? Извини за качество метафоры, не скрывающей — уверяю тебя, положив руку на сердце, — никаких намеков на качества работ: меня не прельщает бытие шампиньоном, черпающим вегетативные силы из чужого навоза.