Когда к одному из островов Меланезии пристал первый корабль, он, несомненно, произвел неизгладимое впечатление на туземцев: гремела якорная цепь, отдавались команды, выгружались тюки и ящики с товарами. Необычность увиденного и обилие товаров гипнотизировали глядевших с берега людей. Это обилие, в сочетании с христианской проповедью, могло породить мечту о некоей разновидности потребительского «коммунизма», когда всего будет вдоволь для всех, когда будут сказочные урожаи и бессчетное количество свиней. Годы сменялись десятилетиями, а картина оставалась в памяти, став центральным образом культа.

      Уорсли пишет, что неудовлетворенные желания и обманутые надежды меланезийских племен (десятилетия проходили, а карго все не было!) в условиях возросшей ненависти к белым могли породить представление об утайке белыми товаров, «принадлежащих по праву островитянам». Значение этого представления объяснимо, если исходить из конкретных условий жизни на островах. У туземцев в результате соприкосновения с белыми быстро развивались потребности в европейских товарах. Но эти товары можно было получить, только работая на белых, покинув свои родные места. Туземцы были уверены, что европейцы сами товаров не производили, а получали их с пароходов, прибывавших из неведомых стран. Причем белым, как думали туземцы, и не надо было работать, т. к. они получали все в обмен на какие-то бумажки. Оставалось тайной, кто именно производил товары, где и каким способом производил. Видимо, товары делали предки.

       Туземцы строили специальные культовые храмы. Одной из особенностей ритуала было пользование флагштоком, который, якобы, помогает вступать в сношения с духами. На одном из островов этот ритуал был подражанием беспроволочному телеграфу «Англо-Иранской нефтяной компании». Один флагшток был оснащен «антенной» с «проволокой» из тростника и «кабинами оператора» на концах. По мысли устроителей этой «радиомачты», сооружение предназначалось для связи с пароходом, на котором привезут карго.

      В нашу задачу не входит анализ идеологии культа карго. Нас интересуют только те моменты, которые прочно вошли в основу самого культа и в его ритуал.

     Нельзя ли, пользуясь методом выявления «рационального зерна», осуществляя реконструкцию реальной картины, попытаться рассмотреть некоторые древние мифы, легенды и представления, подчеркивая в них «узнаваемые» моменты?

Визиты из Космоса?

    Сошлемся на известного английского ученого, исследователя истории религии, Джеймса Джорджа Фрейзера (1854–1941).

    Он считал «грустным и в некоторых отношениях неблагодарным трудом» свою деятельность, состоящую в том, чтобы «посягать на основы верований, в которых, как в прочной башне, надежды и устремления человечества в течение долгих веков искали убежища от бури и ярости жизни». Фрейзер, как известно, пользовался сравнительным методом изучения исторических фактов, мифов и легенд. Он верил, что «рано или поздно атака сравнительного метода пробьет брешь в … почтенных, покрытых плющом, мхами и дикими цветами стенах тысячи представлений и священных ассоциаций».

Но Фрейзер прекрасно понимал, что в эпоху, когда были написаны приведенные нами слова (а мы их позаимствовали из вышедшей в 1900 г. его книги «Золотая ветвь»), было еще рано говорить о радикальных выводах и коренных изменениях в некоторых мировоззренческих вопросах. Он писал: «Ныне мы лишь выдвинули пушки на позиции, они только еще начали говорить». Ученый справедливо полагал, что время для принципиальной переоценки знаний и представлений древних людей еще наступит.

       Труды Фрейзера изобилуют ценными фактами, а выводы, сделанные им из этих фактов, выглядят ныне явно недостаточными. Впрочем, автор сам трезво оценивал их и относил к разряду гипотез, говоря: «Гипотезы – необходимые, но часто временные мосты, построенные для связывания изолированных фактов. Если мои легкие мостки рано или поздно разрушатся или будут заменены более солидными сооружениями, – я надеюсь, что моя книга еще может иметь пользу и интерес как реестр фактов».

      Обратимся к другой книге Фрейзера – «Фольклор в Ветхом завете». Из нее мы узнаем, что начальная страница истории всех народов Земли – континентальных и островных, народов цивилизованных и стоящих на обочине центральной магистрали исторического прогресса, – связана с представлением о богах, приходивших с неба. Боги жили среди людей, преподносили им первые знания, помогали бороться с антагонистическими силами природы, были первыми советчиками людей, законодателями и установителями морали.

      Подобные представления очень устойчивы в мировом фольклоре. По всей вероятности, они связаны с первобытным политеизмом, многобожием, отражавшим эти представления. Но как же сложились подобного рода политеистические воззрения? Под воздействием каких событий люди обратили свой взор к «пустому» небу и прикрепили свое внимание к небесной сфере? Каковы те пути, по которым развивались астральные взгляды человечества? Если не было никакого сошествия «богов» с неба, то как, из чего возникли образы, легшие в основу многочисленных мифов и сказаний, существующих у всех народов земного шара?

      А может, такие сошествия были? Вся сложность вопроса состоит в том, кого подразумевать под богами. В эпоху Фрейзера ответ на последний вопрос был невозможен. Но вступление человечества в космическую эру принесло такие мысли, факты и образы, которые позволяют посмотреть на некоторые старые вопросы с новых позиций.

      Космической эре мы обязаны расширением сферы наших представлений о «внешнем мире», о «макрокосмосе», о вещах и явлениях, лежащих за «внешним кругом». С позиций расширившихся знаний мы можем пересмотреть свое понимание многих вопросов, связанных с прошлым.

Космическая эра утвердила нас в правильности древней мысли о населенности Космоса. Она принесла нам представление о том, что Земля – не единственное во Вселенной прибежище Жизни и Разума. Космическая эра позволила сделать предположение, что Земля связана с внешним Космосом прочными нерасторжимыми узами, что она находится в сфере постоянных внутригалактических контактов. Последнее предположение было высказано еще К. Э. Циолковским и Н. А. Рыниным. В наше время оно переросло в мотивированную гипотезу о посещаемости Земли представителями высокоразвитых внеземных цивилизаций. Разрабатывается эта гипотеза рядом ученых как в СССР, являющемся родиной гипотезы, так и за рубежом (М. Агрест, А. Казанцев, К. Саган, Р. Пинотти и др.).

        По этой гипотезе Земля во все периоды своей истории находилась в сфере космических контактов, которые не могли не наложить отпечаток на ее развитие. Религия как форма общественного сознания своего времени, видимо, сложилась непосредственно под впечатлением и влиянием этих контактов. Можно полагать, что в основе религии заложен комплекс определенных знаний, но эти знания были искажены человеческим восприятием и поставлены на службу себе господствующими группами людей.

       Религия – форма передачи информации, единственно возможная для древних времен. Это для своего времени наиболее доступная форма «программирования» земного человечества на дальнейшее развитие. Наука уже не сомневается, что Земля когда-то (12–13 тысяч лет назад) пережила сокрушительную катастрофу, которая уничтожила старую цивилизацию и большую часть человечества. Легко представить, что оставшиеся на Земле люди уже в третьем поколении стали дикарями. Современная цивилизация необыкновенно молода. Археология считает, что наша цивилизация насчитывает всего около семи тысяч лет, в течение которых она проделала огромный путь фактически от нуля до выхода в микро- и макрокосмос. Этот путь за столь короткий срок можно было проделать, нам кажется, только с какой-то внешней помощью. Возможно, некая космическая цивилизация помогает нам, осуществляя скрытое (а иногда, на переломных этапах нашей истории, – открытое) «программирование» человечества.

        Говоря о первобытных «богах», нисходящих с неба, мы легко можем связать их с нашими космическими пришельцами. В самом деле, если в истории Земли были подобные события, то они должны были вызвать к жизни представление о Высшем разуме во Вселенной. В материалистическом понимании Высший разум можно трактовать как высокоразвитую и высокоорганизованную жизнь некоторых планет, опередивших в прогрессе Землю. У древних же это представление приобрело мистическо-религиозный характер и в результате длительных модификаций переросло в понятие бога.

       В рассуждениях о периодичности прилетов на нашу планету для открытого «программирования» мы можем предположить в качестве исходных точек два срока за период «писаной» истории: 1) в эпоху, отстоящую от нас примерно на сорок веков, когда в некоторых районах земного шара стало складываться так называемое астральное мышление, и вместо земных «богов» появились небесные; 2) на грани двух летоисчислений, на заре нашей эры, когда, с одной стороны, начинается длительный процесс смены формаций, вместо рабовладельческого строя начинает возникать более прогрессивный, феодальный строй. С другой стороны, в это же время почти полностью превращается развитие материалистической науки и философии и начинается тысячелетнее царство идеализма в его наиболее консервативном выражении – в виде богословия.

«Господнее откровение»

     Ранние космические контакты могли усилить агностическое начало в земных людях: поскольку в небо не проникнешь, значит, только путем личного «общения с богом», путем «откровения свыше» можно познать тайны Вселенной.                  

     Смысл термина «господнее откровение» может быть объяснен рационалистически только как результат различного рода контактов «землян» с «небожителями». В этой связи следовало бы осуществить попытку переоценки старой концепции шотландского фольклориста Эндрю Лэнга (1844–1912), первым обратившего внимание на образы небесных богов в религиях некоторых народов Земли. В своей книге «Созидание религии» (1898) он пришел к выводу, что образы этих богов, «делателей», невозможно связать с анимистической, широко в то время распространенной, теорией, что они имеют какое-то другое, необъяснимое происхождение.

     Продолжением взглядов Лэнга можно считать воззрения австрийского этнографа и лингвиста Вильгельма Шмидта (1868–1954), автора концепции прамонотеизма. В 12-томном исследовании «Происхождение идеи бога» (1912–1955) он развернул мысль о «первобытном откровении», которую стремился доказать фактами этнографической науки. Он считал, что монотеистическая вера, вера в бога-творца могла сложиться в древнейшие времена под впечатлением «откровения». По Шмидту, подобная вера, не испорченная магическими и мифологическими наслоениями, дошла до поздних времен у некоторых племен Африки, у отсталых народов юго-восточной части Азии и у туземцев Австралии.

     Некоторые знания древние действительно могли получить в результате «откровения», т. е. контактов с представителями более высокой цивилизации.

Что же могли воспринять земляне от «небожителей»? Принцип радиосвязи, телевидения, синтезирования продуктов питания? Двигатель внутреннего сгорания, огнестрельное оружие или что-либо другое?

      Ничего из подобных вещей!

     Принцип рычага первого и второго рода, каток, колесо, блок, способ добывания огня трением – люди могли воспринять (если, конечно, они сами постепенно до этого не додумались).

    Элементарные сведения о Вселенной, о природе, о человеческой жизни, о способах добычи пищи, ряд абстрактных понятий, представление о первичной этике и морали – люди могли воспринять.

    Есть два взгляда на нашу цивилизацию. Один из них сводится к тому, что она впитала в себя знания предыдущих цивилизаций Земли, погибших в результате больших катаклизмов (смотри, например, А. А. Горбовский. Загадки древней истории. М., 1966). Другой взгляд предполагает, что земная культура сложилась под влиянием внешнего, космического воздействия. Возможна и третья точка зрения, сводящаяся к утверждению обоих взглядов, превосходно дополняющих друг друга.

«Ангелы божьи»

      Слово «ангел» у древних греков означало «вестник, посланец, гонец». «Ангел божий» – буквально значит «посланец бога».

     Вот как представлял ангела Иоанн Теолог: «И видел я… Ангела сильного, сходящего с неба, облеченного облаком: над головою его была радуга, и лицо его как солнце, и ноги его как столпы огненные» («Откровение», X, 1). Ангелы Иоанна оглашают землю «трубным гласом» так, что их далеко слышно, летают они со страшным шумом.

    Можно, конечно, объявить все это голым вымыслом. Но ведь человеку, проникнутому религиозным пиететом, легче придумать ангела тихого, вроде лермонтовского, летящего «по небу полуночи». Недаром, когда люди хотят отметить тишину, они говорят о «тихом ангеле», словно подразумевая, что вообще-то ангелы – существа шумные.

    В некоторых памятниках письменности можно найти странные детали, которые, на наш взгляд, следует считать отголосками каких-то конкретных вещей, виденных в жизни. В самом деле, нельзя ли задаться вопросом: как могли связываться между собой «бог иже на небеси» и «ангелы иже на земли»? Вопрос может показаться довольно праздным. Но, оказывается, люди отдаленных от нас времен имели некоторые представления о таких вещах и тоже задавались подобным вопросом.

   В софийском «Соборнике», хранящемся в отделе рукописей Государственной публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, одна глава называется «Сказание о небесных силах». Написана она в форме диалога. Читаем:

  «ВОПРОС: Ангелы божии лица божия не видят. И како бывает им повеление божие посылая их на службу?

ОТВЕТ: Ангелы господни имут над ушима тороцы (от слова «торчать, выставляться наружу». – В. 3.), то бо есть покоите святаго духа иже им действо имат.

А им же над челом белость то суть слухи. Егда приидет ангелу повеление от бога, на которую службу, тогда вострепещет у ангела слух. Он же абие (тотчас. – В. 3.) зрит в зерцале иже имат в руце своей. И обретает повеленное ему от бога в зерцале написано яко же кто пишет на воде. А лица божия не видят, токмо славу его».

    У Даля находим следующее объяснение: «Тороки и тороци (в иконописи) – ток божественного или ангельского слуха, изображаемый на иконах в виде излучистой струи, тока, лучей». Может, и в сказочном сюжете с «волшебным зеркалом» есть какой-то реальный смысл?

   Современные попытки создать приспособление для индивидуального полета, без самолета, связаны с усилиями сделать человека более мобильным. Уже считается рациональным движущие дюзы в виде металлических гильз крепить к ногам. Реактивная струя газов, бьющих вниз, выходит из этих гильз и толкает человека вверх («ноги как столпы огненные»). Набрав нужную высоту, человек сможет разбросить сложенные за спиной легкие крылья для свободного парения. Естественно, что он должен иметь шлем («лицо его как солнце»), антенну над шлемом («над головой радуга», т. е. дуга, если антенна будет круговой, в виде нимба), полет будет сопровождаться включением время от времени дюз («облеченный облаком»).

   В наши дни в киножурналах и на страницах печатных журналов можно видеть испытания «ангельского снаряжения» и картины полета «ангелов». С волнением смотришь, например, как несколько советских мастеров парашютного спорта проделывают сложные эволюции в небе, не прибегая к помощи парашютов, воспроизводя «ангельские» действия в экспериментальном фильме «Люди над облаками» (Киев, 1965).

«Молитва Всевышнему»

     Молитва мыслилась как акт непосредственного общения с богом. Человек должен был отвлечься от всех посторонних «раздражителей» и вспомнить соответствующий случаю текст молитвы. «Не каждая молитва доходит до господа». В случае если человек не соблюдает положенного по ритуалу, рассеян, неискренен, злонамерен (например, просит о нанесении зла ближнему) – считалось, что акт общения с богом не состоится.

    В этой связи можно вспомнить возникшую на Афоне в XIV веке богословскую дискуссию об «умной» молитве между варлаамитами (приверженцами Варлаама Калабрийского) и паламитами (сторонниками Григория Паламы, солунского митрополита). В основе дискуссии лежал вопрос о природе так называемого Фаворского света, того «неизреченного» света, которым светились ризы и лицо Христа в момент преображения на горе Фаворской (Матфея, XVII, 2; Луки, IX, 29 и Марка, IX, 3). Паламиты защищали особый вид молитвенного созерцания (исихазм), «умное делание», каковым они объявляли молитву. Они считали, что фаворский свет – это «внутренний» свет, которым просияло лицо Христа «изнутри». Варлаамиты же полагали, что это был свет «внешний», созданный для «просвещения апостолов» и исчезнувший бесследно, поскольку был «внешним». Паламиты думали, что это был свет вечный, «присносущий», имманентный небесной природе Христа; варлаамиты полагали, что свет был эфемерным, мгновенно созданным и, так сказать, искусственно «отключенным».

     Воззрения Паламы были в 1368 году на Соборе объявлены истинно православными, а точка зрения Варлаама была отброшена. В наше время можно было бы сказать, что рационалистического смысла было все же больше в воззрениях варлаамитов.

     Христос, согласно новозаветным представлениям, неоднократно беседовал со своим «отцом небесным». Его ученики ВИДЕЛИ, как он разговаривал, но НИКОГДА НЕ СЛЫШАЛИ его беседы. Видимо, это было «умное делание» (т. е. некое умственное, «мозговое» действие).

Нельзя ли предположить, что молитва (будь то христианская, иудейская, мусульманская и др.) – это уподобление акту телепатической связи, акту, который приходилось наблюдать земным людям в случаях встречи с представителями высокоразвитой цивилизации?

    Уже в наше время осуществляются попытки использования телепатии в качестве средства связи в космическом пространстве. Известно, что программа НАСА (Американской Национальной администрации по астронавтике и космосу) включает в себя опыты по установлению телепатической связи между космическими кораблями. Председатель Комитета по биоастронавтике при Международной федерации по астронавтике доктор философии Юджин Б. Конеси на 14-м съезде федерации (Париж, 1963) коснулся в докладе психофизиологических яв-лений, связанных с новыми способами сообщения в космосе. В частности, он заявил, что «советская программа развития полета человека в космос, по некоторым сообщениям, ставит задачу срочно изучить один из наиболее интересных вопросов современной науки: в чем заключается сущность некоторых явлений, которые связаны с электромагнитным способом общения между живыми существами?» Опираясь, видимо, на книгу Б. Б. Кажинского «Биологическая радиосвязь» (Киев, 1962), Конеси говорил: «С советской точки зрения, цель исследований – создание «записывателя мысли», «электронного гипноза», или «при¬бора для передачи мысли на расстояние».

    Наш мир, видимо, стоит перёд перспективой открытия нового вида связи. Эта перспектива обусловлена необходимостью ускорения передачи информации на большие расстояния, поскольку радиосвязь в будущем может оказаться очень «медлительным» способом коммуникации (радиолуч преодолевает расстояние от Земли, до Солнца примерно за 8 минут, а до Альфы Центавра более чем за 4 года!) Если МЫ уже подошли к этой перспективе, то почему к ней не могли подойти ранее нас ДРУГИЕ цивилизации?

   Люди, которые могли наблюдать акт телепатической коммуникации, воспроизводили этот акт в молитве, подражая и по-своему его осмысливая. «Радиопоклонники» с островов Меланезии, в XX веке сооружаю¬щие «радиомачты» и устраивающие из тростниковых палочек «антенны», производя слепо действия, подсмотренные у радистов-европейцев, в этом смысле похожи на наших предков, подражавших космическим пришельцам.

   Нельзя ли считать некоторые атрибуты, участвующие в совершении ритуальных действий, отдаленными реминисценциями предметов, использованных «небожителями» в процессе осуществления телепатической связи и подсмотренных земными жителями?

   Мы уже говорили, что ангелы имели «над ушима тороци», а «над челом слухи», с помощью которых они получали приказы от бога. А нельзя ли рассматривать тефилин, используемый во время молитвы верующими евреями, как нечто подобное ангельским «слухам»? Тефилин (греческое «филактерии») – это «два выкрашенных в черную краску кожаных наглухо зашитых ящичка», своеобразные хранилища «святого духа». В них содержатся заветы Яхве Моисею и израильскому народу. Один из ящичков надевается на голову, второй крепится на руку. Между собой они соединены черными кожаными ремнями. Считается, что значение тефилина – чисто символическое, указывающее на то, что человек обязан посвятить всю свою душу служению богу. А некоторые ученые пытаются трактовать тефилин просто как амулеты, предохраняющие человека от злой силы.

   В какую-то связь с тефилином можно поставить и талис – употребляемое иудеями во время утренней молитвы покрывало, к четырем краям которого привязываются «кисти видения». Все атрибуты иудейской молитвы, на наш взгляд, напоминают систему объединенных между собой датчиков.

   Почему католический клирик имеет тонзуру, т. е. гладко выбритое место на голове, а верующий мусульманин бреет всю голову? Может, для того, чтобы облегчить нисхождение «духа святого» на верующего во время молитвы? Телепатическая связь нуждается, видимо, в каком-то приборе, который мог бы обеспечить надежность и устойчивость самой связи, а также сделать ее достоянием не исключительных личностей, предрасположенных к ней от природы, а любого человека. Подобно тому, как люди научились усиливать звук, увеличивать изображение, открыли возможность «видеть» в темноте, они, возможно, сконструируют и усилитель биотоков.

Крещение водой

В отдаленные времена у народов Аравийского полуострова не было обычая омовения (как нет его и до сих пор у некоторых народов). Отсутствие такой элементарной гигиены было причиной распространенности многих болезней. Чтобы ввести в практику пользование водой в гигиенических целях, нужно было сделать это в глазах людей богоугодным действием, имеющим сакральный оттенок. Можно предположить, что один из представителей высокоразвитой «внешней» цивилизации совершил целую реформу, введя «крещение водой». Видимо, с аналогичными целями на несколько тысячелетий ранее был введен обычай обрезания.

Можно ли поднять в небо то, чего нет на Земле?

     Рассуждая о «неисповедимости» путей сложения мифов и легенд, многие высказывают мнение, что человек в процессе осмысления реальной действительности создавал небесный мир по образу и подобию мира земного. Он, якобы, населил его человекоподобными разумными существами, создал иерархию этих разумных существ и перенес на небо свои идеальные представления о формах человеческих отношений. Иными словами, «царство небесное» – это идеализированный образ человеческого общежития.

    Но как можно было «населить» небесный мир Разумом, если не иметь об этом мире никаких фактических сведений, никаких образов? Ведь простое созерцание ночного неба, настраивающее любого человека на самый возвышенный лад, не дает ни малейшего факта, ни малейшего «зерна», которое «проросло» бы в образ реального, фактического мира. Исходя из чистого созерцания, легче представить звезды «светильниками ночи», «господними украшениями», но образ «тверди» без исходных данных возникнуть никак не может. Всем известно, что даже наука имела более чем странные представления о небе. До 1803 года, например, падение с неба «камней» полностью отрицалось учеными, среди которых был и Лавуазье. Человеку невозможно было представить «небесную твердь» в виде планет исходя только из своего земного опыта и наблюдений за небом. Значит, где-то в глубине тысячелетий надо искать запрятанные под толстыми напластованиями суеверий и невежества какие-то исходные сведения, которые были получены человеком в порядке «откровения», в результате сношения с «запредельным» миром. Эти-то сведения могли лечь в основу мифов и легенд о небе, подобно песчинке, попадающей в жемчужную раковину и помогающей появиться на свет самой жемчужине.

     Если человек никогда сам не был на Луне и не слышал о ней рассказов из уст «небожителей», как могло зародиться библейское выражение «твердый, как Луна»? Ведь к подобному знанию мы приходим только сейчас, после мягкой посадки советских и американских лунных станций, а большинство ученых до тех пор считало, что Луна покрыта пылью. Наконец, как человек древности мог умозрительно прийти к мысли, что материя дискретна? В книге Премудрости Соломоновой сказано, что мир создан из «необразного» (т. е. аморфного) вещества!

     Как правило, исходный образ, несмотря на все деформации, каким его подвергают создатель и рассказчик мифа или легенды; сохраняет до конца свою «узнаваемость». Так можно ли перенести в небо то, чего нет на Земле?

В древней, религиозной литературе существует образ «небесного храма» или «дома господня», как правило, толкуемый в «космическом», «небесном» плане. Некоторые комментаторы склонны считать этот образ чисто умозрительным. Другие полагают, что человеческая фантазия создала его по аналогии с храмом земным.

     «Небесный храм» нисходил на землю с неба, обладая способностью летать. Читаем: «Были громы и молнии, и густое облако над горою (Синайскою), и трубный звук весьма сильный… Гора же Синай вся дымилась оттого, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась…» Картине, нарисованной в ветхозаветной книге, не противоречит образ, виденный Иоанном Богословом: «И отверзся храм Божий на небе… И произошли молнии и голоса, и громы и землетрясение, и великий град».

     Можно ли считать, что в обоих случаях описано извержение вулкана? Нет! Слишком конкретно и точно указано направление действия – с неба на землю, т. е. сверху вниз, а не наоборот. В смысле соблюдения точности главных, принципиальных деталей мифы всегда очень надежны. В них не могли быть спутанными «верх» и «низ». Отвергая вулканический вариант, мы можем отклонить и вариант, связанный с молнией.

     В I книге Паралипоменон рассказывается о том, как царь Давид, выполняя волю бога, поручил сыну своему Соломону построить «дом господен». В более пространной редакции этот рассказ содержится в апокрифе «О церкви святая святых юже царь Давид виде духом, егда восхищен бысть на небеса». Здесь излагается версия о том, как Давиду, вознесенному на небо, был показан «образ церковный на небесах», положенный впоследствии в основу Иерусалимского храма. Храм на Земле строился в связи с возможностью нового пришествия на Землю бога – если «бог наш к нам придет, то поживет с нами».

    Ангелы говорили Давиду: «Да будет (этот образ) домом церковным богу в Иерусалиме». Вернувшись на землю и «рассмотрев… что видел и какую красоту, он призвал Соломона и поведал ему, что видел и слышал, и сказал Соломон: «Как я могу построить дом богу? Ведь господь в нерукотворных церквах живет». И так Соломону, говорившему: «Как я такие дела могу сотворить?» – отвечал Давид: «Я тебе сотворю образ церковный, который я видел, и ты дерзай...». И повелел отрокам своим принести по сту свеч, и сотворил церковь малую, и показал Соломону. И сказал: «Смотри, чадо, как стены, и как столпы, как балки, как верх и как окна».

    В обоих документах нет никаких ассоциаций с молнией. Зато на первый план выступают ассоциации с… космическим кораблем!

Можно ли было умозрительно создать образ «небесного храма»? По нашему мнению – нет, если для подобного образа не было никакого прецедента, явления, хотя бы отдаленно напоминающего этот образ.

    Могло ли сложиться представление о «небесном храме» под впечатлением конструкции «храма земного»? Внешние черты могли быть и перенесены с земли на небо. Но внутренний смысл, сама природа «небесного храма», его способность «летать», нисходить с неба на Землю—не могли возникнуть под впечатлением земного опыта. Нельзя было поднять с земли в небо то, чего не было на Земле! Невозможно было создать образ «небесного храма», не видев его!

     В процессе мифотворчества, несомненно, происходило смешение элементов «земных» и «небесных». Тот или иной «небесный» факт или явление осмысливались «по-земному», толковались «по-земному» с участием большой доли фантазии и воображения. Говоря об идеализме сознания мифотворцев, надо иметь в виду, что этот идеализм проявлялся в процессе абстрагирования и САМОГО ИСТОЛКОВАНИЯ какого-то «рационального», конкретного «зерна». Но само «зерно» не могло возникнуть из ничего. Вспомним слова Ленина из «Философских тетрадей»: «Раздвоение познания человека и ВОЗМОЖНОСТЬ идеализма (религии) ДАНЫ уже в ПЕРВОЙ, ЭЛЕМЕНТАРНОЙ абстракции. Подход ума (человека) к отдельной вещи, снятие слепка (понятия) с нее НЕ ЕСТЬ простой, непосредственный, зеркально-мертвый акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, ВКЛЮЧАЮЩИЙ В СЕБЯ возможность отлета фантазии от жизни; мало того: возможность ПРЕВРАЩЕНИЯ (и притом незаметного, несознаваемого человеком превращения) абстрактного понятия, идеи в ФАНТАЗИЮ (в последнем счете – бога)»

      Принципиальная схема человеческого познания, предложенная Лениным, превосходно объясняет сложность процесса образования понятий и диалектику взаимоотношения реальности и ее отражения в сознании человека.

     Надо учитывать еще две особенности процесса познания. Первая состоит в том, что по мере удаления от факта во времени человек склонен все более и более мистифицировать и сам факт, и его отражение, сохранившееся в человеческом сознании Другая особенность состоит в том, что не посредственное отражение с течением времени проделывает эволюцию – из прямого значения оно превращается в иносказательное.

      В какие-то времена человек мог видеть, как «бог» выходит из «машины». Сложилась словесная формула «бог из машины». (Выражение приписывается Платону – 429–347 гг., встречается у Менандра – 343–292). Постепенно прямой смысл этой формулы утрачивался, но на смену ему пришел смысл иносказательный. В древнеримском театре выражение «бог из машины» уже стало означать неожиданную развязку действия вследствие вмешательства либо какого-то лица, либо опускавшегося на сцену божества.

      Такую же эволюцию могло проделать выражение «тьма кромешная». Буквальный смысл его – «тьма запредельная», «внешняя», т. е. когда-то оно могло отражать представление о тьме космической, о черноте космоса (заметка «Мифы, легенды и космос» в альманахе «На суше и на море», М., 1965). С течением времени эго выражение приобрело смысл, ничего общего не имеющий с первичным, буквальным смыслом.

      На двух последних примерах, приведенных нами, можно отчетливо видеть, как «небесное» постепенно утрачивало свое значение и приобретало значение чисто «земного». В том и трудность, чтобы за «земным» разглядеть черты «небесного»!

«Страх господен»

      С ангелами связаны два противоположных по смыслу мифических представления. Одно трактовало их как олицетворение злых небесных сил. Мятежный ангел Люцифер, «носитель света», восставший на бога, был низринут с неба на Землю и стал Сатаной, повелителем ада и воинства злых ангелов.

Ангелы добрые считались покровителями людских судеб, хранителями человеческих жизней. Но в книгах Священного писания они выступают не как бесплотные символы, а как действующие в событиях реальные лица, имеющие «небесную» природу. Их поведение описывается в Библии с большим реализмом.

     Вспомним ветхозаветную легенду о гибели городов Содома и Гоморры. Она легко, на наш взгляд, увязывается с пришествием на Землю «небожителей».

В книге Бытия рассказывается о том, как праведный Лот, укрывший в своём доме ангелов от разъяренной толпы горожан-содомитов, захотевших «познать» их, был предупрежден богом, чтобы спасался с женой, дочерьми и зятьями, т. к. город будет сожжен. Защищая ангелов, Лот предлагал содомитам двух дочерей своих невинных для «познания», лишь бы они оставили ангелов. Но настойчивые горожане, разгневанные на Лота, не отступали. Тогда ангелы (их было двое) втащили Лота через дверь в дом, закрыли ее и чем-то ослепили передних, напиравших на дверь горожан. А наутро, когда Лот с семейством укрылся за городом, города были сожжены. Пострадала при этом жена Лота (она оглянулась; когда услышала грохот за спиной, хотя это было запрещено), превратившаяся почему- то в соляной столб. Рассказывается, что бог послал на Содом и Гоморру жупел и огонь небесный, «и ниспроверг города сии, всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и произрастания земли».

     Существует метеорная гипотеза гибели этих городов, с которой мы не можем согласиться: картина, нарисованная в книге Бытия, совсем не похожа на картину падения метеорита. «Жупел и огонь небесный» древние никак не могли спутать с гигантским метеоритом, который обычно оставляет после себя круглую воронку.

     М. М. Агрест связывает картину гибели Содома и Гоморры с пришествием из Космоса. Соглашаясь в основных чертах с ним, мы можем добавить, что уничтожение «городов сих, и всех жителей городов сих», видимо, было необходимо кому-то, чтобы создать устрашающий прецедент, преподнести людям внушительную «фигуру страха», «страха божьего», как начала всякой премудрости», как «программирующего» условия для людей той эпохи.

     В древности появились понятия «Свет ярче солнца» (апокриф «Вопросы Иоанна Богослова Господу на горе Фаворской») и «ярче» десяти тысячи солнц» («Махабхарата» – «Бхагавадгита»). Как могли они зародиться? Солнце в древности всегда считалось верховным божеством, носителем тепла, света, животворной силы. И практически, и теоретически трудно было представить свет ярче солнечного. А говорить об этом в переносном смысле – означало бы оскорбить небесное божество, Солнце, признать тем самым существование некой более великой стихии.

     В апокрифе «Вопросы Иоанна...» есть место, которое можно поставить в соответствие с библейским рассказом о Содоме и Гоморре: «Пошлю аггелы мои святые и да зажгут землю… И изгорит земля локтей пятьдесят тыщ… И изгорят горы великие, и ниспадут и сокрушатся. И будут яко и прахи. Изгорит все дерево… Изгорит всяк скот и всяк гад ползающий по земли, и всяка птица, парящая по аэру. И потом не будет на лице всея земли дрожащего ничего. И будет вся земля недвижима». Но «вся земля» – это не вся поверхность земного шара, а только территория диаметром в 50 000 локтей, т. е. примерно 20 км. А это – диаметр зоны поражения обычного ядерного взрыва по световому излучению! Еще древнегреческий историк и географ Страбон (I в. до н. э. – I в. н. э.), совершивший путешествие в район Мертвого моря, писал, что скалы в окрестностях этого моря, в котором погребены Содом и Гоморра, оплавлены каким-то неизвестным огнем. А остатки Вавилонской башни (Э. Церен. «Библейские холмы», М., 1966, стр. 110) представляют собой «плотную массу, подобную расплавленному стеклу». Можно предположить, что «акция устрашения» была произведена не в одном месте земного шара. В «Махабхарате» мы читаем: «Сверкающий снаряд, обладающий сиянием огня, лишенного дыма, был выпущен. Густой туман внезапно покрыл войско. Все стороны горизонта погрузились в мрак. Поднялись несущие зло вихри. Тучи с ревом устремились в высоту неба… Казалось, даже солнце закружилось. Мир, опаленный жаром этого оружия, казалось, был в лихорадке. Слоны, обожженные пламенем оружия, бежали, объятые ужасом». Разве похоже это на падение метеорита или извержение вулкана?

      Сохранилось даже описание внешнего вида этого оружия. Оно «было похоже на огромную железную стрелу».

     О характере оружия можно только догадываться, прочитав в той же «Махабхарате», как с летательного аппарата «был выпущен снаряд, который заключал в себе силу всей вселенной… Вспышка была яркой, как десять тысяч солнц в зените». Называлось это оружие в разных странах по-разному: в Индии – «Оружие Брахмы» или «Пламя Индры», в Южной Америке – «Машмак», у кельтов – «Искусство Грома».

    Фигура «страха господня» как «программирующего» фактора, была, видимо, преподнесена во всех главных очагах земной цивилизации. Только если в случае с Содомом и Гоморрой можно предположить, что «силы небесные» истребляли очаги, пораженные определенным пороком, то в «Махабхарате» речь могла идти об уничтожении на века идеи войны, поскольку эти «силы» вмешивались в сражения двух воюющих сторон, истребляя и тех и других.

Миф?

       Перенесемся совсем в другую эпоху. Обратимся к событиям более поздним, относящимся к рубежу старого и нового летоисчислений.

       Во многих писаных документах первых веков нашей эры (И. Флавий, Тацит, Светоний, Плиний Младший, Евангелия, Талмуд и др.) встречается упоминание об удивительной личности, «пришедшей с неба», – об Иисусе Христе.

      Как же случилось, что в историчности Гаутамы (Будды) мало кто сомневаетя, историчность Магомета никогда не составляла проблему, а личность Христа—до сих пор загадка?

     В истории человечества были люди, окруженные ореолом святости еще при жизни. Идеалы, ими проповедовавшиеся, были не менее значительны, чем идеалы Христа. Им поклонялись массы людей. Достаточно вспомнить хотя бы Франциска Ассизского. Тем не менее, эти люди не приобрели такого значения, как Христос. Чем это объясняется? Не тем ли, что они имели слишком земную биографию, были «пророками в отечестве своем?»

     Узаконенная в науке точка зрения на Христа только как на церковный миф вряд ли может считаться удовлетворительной. Правда, в деле атеистической пропаганды историзм личности Христа с точки зрения марксизма представляет вопрос второстепенный. Эта проблема имеет значение главным образом только историческое. Правы, по нашему мнению, Йоханнес Ирмшер (ГДР) и Л. Варцль (ЧСР), упрекающие советских ученых в том, что они слишком увлеклись отрицанием историчности Христа и создали из этого целую проблему.

     Церковная версия о Христе – это, конечно, миф. Но за этим мифом ясно просматривается историческая личность. В связи с этим английский историк-марксист А. Робертсон в своей книге «Происхождение христианства» писал: «То, что происхождение христианства окутано мифом, не является для нас предметом спора. Но в каком-то месте миф должен закончиться и должна начаться история».

«За кого почитают Меня люди?»

      Проблема возникла еще в I веке. «Пришед же в страны Кесарии Филипповой, Ииcyc спрашивал учеников Своих: за кого люди почитают Меня, Сына Человеческого? Они сказали: одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию или одного из пророков. Он говорит им, а вы за кого почитаете меня? Симон же Петр, отвечая, сказал: «Ты – Христос, Сын Бога Живого» (Матф., 16, 13–16). Кстати, заметим, что слова Пилата «Это человек», сказанные им при виде Христа, тоже отражают наличие в те дни проблемы: кем был Христос? Если он обычный земной человек – почему возникла такая проблема? Почему Иосиф Флавий, римский историк I в., в своих «Иудейских древностях» говорит о Христе как о «мудром человеке, если его вообще можно назвать человеком»?

«Я сошел с небес»

     Христос говорил не раз, что пришел свидетельствовать о своем отце небесном. «Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца» (Иоан., 6, 38). «Еще не долго быть Мне с вами, я пойду к Пославшему Меня; будете искать Меня и не найдете, и где буду Я, туда вы можете придти… При сем иудеи говорили между собою: куда Он хочет идти, так что мы не найдем Его? Что значат сии слова, которые Он сказал: будете искать Меня, и не найдете, и где буду Я, туда вы не можете придти?» (Иоан., 7, 33–36). «Я знаю, откуда пришел и куда иду; а вы не знаете, откуда Я, и куда иду» (Иоан, 8, 14). «Куда я иду, туда не можете придти… Вы от мира сего, Я не от сего мира» (Иоан,, 8, 21–23), Христос объяснял наместнику Пилату: «Царство Мое не от мира сего» (Иоан., 18, 36). Пилат переспросил: «Откуда Ты? Но Иисус не дал ему ответа» (там же, 19, 9). Не дал ответа, потому что было бесполезно объяснять свое «небесное» происхождение: «Если я сказал вам о земном, и вы не верите, – как поварите, если я буду говорить вам о небесном». Стена непонимания стоит между ним и его слушателями, когда речь идет о «царстве небесном». Потому он и вынужден был говорить притчами, все переводя в земной план.

       Попытки объяснить свое происхождение не приводили к успеху. Читаем у Ионна: «Тогда сказали Ему: кто же Ты?.. Не поняли, что Он говорил им об Отце» (8, 25–27). Люди не понимают и другого; они размышляют: «Как же говорит Он: Я сошел с небес?» (6, 42).

Кто его родители

      Указания на то, что у Христа были родители на Земле, весьма противоречивы. Если полагаться на указания новозаветных документов, он неоднократно отказывался от своих родственников, объясняя родство с ними только как родство «по богу»: «указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои; ибо кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь» (Матф., 12, 49–50; Марк., 3, 32–35). Сами его соотечественники не уверены, что он действительно сын их народа. Лука указывает, что люди только «думали», что он «Сын Иосифов» (3, 23).

Родословная Христа, «Сына Давидова, Сына Авраамова» (Матф., 1, 1) нужна была иудеям для соблюдения преемственности ожидаемого мессии от древних еврейских родов. Марк считал Христа «Сыном Божьим» (1, 1). Лука вообще лишает его родословной, объявляя его «пророком Всевышнего» (1, 76), а Иоанн «Агнцем Божьим, Который берет на Себя грех мира» (1, 29), предпосылая его появлению на Земле «космогоническую» преамбулу (1, 1–10).

     Синкретизм, многосоставность образа канонического Христа, о чем написано много исследований, наиболее отчетливо выражены в легенде о его рождении, включившей элементы митраизма, зороастризма и буддизма (С. И. Ковалев, М. М. Кубланов.Находки в Иудейской пустыне, М., 1960, стр. 72). Почему-то авторы жизнеописания Христа приводят версию о рождении, но не дают всей биографии (если не принимать в расчет некоторых апокрифов), т. е. в истории «церковного» Христа добрых тридцать лет пустых. Видимо, легенда о рождении была создана специально для того, чтобы сделать образ его понятным для земных людей ти прикрепить его к земному иудейскому племени. Недаром культ Девы Марии сложился несколькими веками позднее истории Христа.

Голый среди волков

      В Христе поражают его незнание земной жизни и беспомощность, его одиночество и отсутствие земные корней. Он не может видеть пагубных результатов своей деятельности, не боится спорить с представителями власти, отвергает субботу, заявляя, что «не человек для субботы, а суббота для человека», и даже недоумевает, почему нельзя есть до звезды. Он научил своих учеников не соблюдать поста. Он беспомощен, видя свое одиночество: «Жатвы много, а делателей мало» (Матф., 9, 37). Но он иногда видит, что его приход к людям повлечет за собой многие последствия, что будет литься кровь и настанет смятение среди людей, что произойдет «о Нем распря в народе» (Иоан., 7, 43). И он говорил: «Не мир пришел Я принести, но меч» (Матф,, 10,34).

      Эту особенность – незнание многих земных дел – не мы первыми отмечаем. Среди многочисленных сект ранних веков христианства существовала секта монофизитов, в числе которых были агноиты (от древнегреческого «agnola», т. е. незнание, неведение, непонимание), объединенные убеждением, что Христос не был осведомлен в земных делах.

      Разве не удивительно и то, что Христос был наделен исключительным демократизмом и национальной терпимостью, трудно объяснимыми в условиях рабовладельческого строя? Лучшие умы человечества того времени мечтали лишь об улучшенном варианте рабовладельчества. А Христос был «друг мытарям и грешникам» (Матф., 11, 19), открыто беседовал с женщиной самаритянкой, ел и пил у мытарей Левия и Закхея, принимал дары блудницы. Для него не было разницы между эллином и иудеем. Не зная земных обычаев, он де¬монстративно отвергал богатых. Его даже обвиняли в том, что он «развращает народ… и запрещает давать подать Кесарю» (Лук., 23, 2). Правда, иногда в нем просыпался инстинкт самосохранения: когда фарисеи подослали к нему двух осведомителей-провокаторов, чтобы «уловить Его на словах» (Матф., 22, 15), скомпрометировать и выдать римским властям по обвинению в подстрекательстве не платить подать кесарю, – он им заявил: «Кесарево кесарю, а Божие Богу» (Матф., 22, 21).

Иудейских виртуозов праведности, фарисеев, Христос называл «слепыми вождями слепых» (Матф., 15, 14). О лживости и эгоизме «книжников и фарисеев» он разразился целой тирадой, гневно призывая на них кару. Он не почитал иудейских храмов, так что в 1 в. среди широкой массы людей сложилось убеждение, что Христос и его окружение – это секта безбожников и безнравственных людей (В. Снегирев. Учение о лице господа Иисуса Христа в первых трех веках христианства. Казань, 1870, стр. 29).                            

     Он был суров и непримирим к властям, церковникам, фарисеям и книжникам, но бесконечно терпим и снисходителен к «малым сим». Разговаривая с ними, он советовал им терпимость, доброту друг к другу. Вывод о том, что он был непротивленец, нуждается в определенном ограничении.

Христос представляется нам жертвой собственного благородства, доверчивости и незнания земных обстоятельств. С другой стороны – это жертва банальной людской зависти и человеческого невежества, о котором еще Маркс писал как о «демонической силе». Судьба Иисуса – лишь эпизод в мартирологе земной истории. Но есть еще третья сторона его жертвы: вся повесть о деяниях Иисуса Христа на Земле от начала и до конца выглядит как заранее запланированная акция. Об этом – ниже.

Сколько ему было лет?

       Спор о личности Христа длился до середины XIII века, пока Папа не положил конец ему, поелику вещи сии, якобы, выше уразумения. Начавшись еще в 1 веке, дискуссия породила ряд сект и ересей, среди которых особенно примечательна, с нашей точки зрения, ересь константинопольского архимандрита Евтихия, так называемое монофизитство. Это течение можно рассматривать как отзвук ранних споров о природе Христа. Среди монофизитов были ктиститы, убежденные в том, что Христос, как и простой человек, подвержен после смерти тлену, что он, как и все люди, рожден, а не возник из божественного духа. Основные положения монофизитов сводились к признанию «единосущностной» природы Христа и к так называемому «пресуществованию» его. Эти положения, если их очистить от мистико-богословской гностической фразеологии, могут отражать вполне материалистический смысл, сводящийся к признанию человеческой природы Христа, не связанной с «троицей», и к признанию того, что до появления на Земле он жил еще где-то («предварительное существование»),

     Христос «начал свое служение» на Земле в возрасте «лет тридцати» (Лук., 3, 23). Это «служение», согласно свидетельству евангелистов, продолжалось от одного до трех лет. Распят он был на 34-м году жизни. Если считать его личностью космического происхождения, то ему должно было быть по «внутреннему времени» значительно больше лет. Учитывая «пресуществование», ему могло быть много сот лет. Правда, мы должны в данном случае при-нимать в расчет «парадокс времени», проявившийся во время его путешествия «с неба на грешную землю».

     В определенном соответствии с нашими рассуждениями могут стоять слова Христа из Иоанна: «Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой, и увидел и возрадовался. На это сказали Ему иудеи: Тебе нет еще пятидесяти лет, – и Ты видел Авраама? Иисус сказал им: … прежде нежели был Авраам, я есмь».

Земля – Космос – Земля

   Если верить многим мифам и легендам, а также показаниям многочисленных памятников древней письменности, то создается отчетливое впечатление, что с Земли на «небо» летали многие земные люди. Некоторые из них (Исайя, Давид и др.) вернулись на Землю, а другие (Енох, Моисей, Илья) так и не вернулись. Не мог ли Христос быть сыном человека, оставшегося в «царстве небесном»? Христос мог говорить людям о своем фактическом, материальном отце, который остался на другой планете, а земные люди отождествляли отца с богом, в которого они привыкли верить. Между тем, отец и бог, как мы это понимаем, в данном случае не одно и то же.

   Христу приходилось доказывать, что «царство небесное» – это не царство теней, не прибежище душ умерших. «Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых» (Марк., 12, 27).

    Не может ли высказанная выше версия (сводящаяся) к предположению, что Христос был посланным на Землю сыном одного из земных людей, взятых на другую планету), объяснить нам исключительное сходство Христа с земными людьми, знание им одного из земных языков, знание иудейской истории и его ссылки на ветхозаветные изречения и в то же время незнание жизни на Земле? Не может ли эта же версия объяснить обилие космологических высказываний Христа? Анализируя его рассказы о небе, содержащиеся в хенобоскионских документах, И. Доррес писал, что они изменили «все космические ориентации» Христа (J. Doresse. L’Evangile selon Thomas ou les paroles secretes de Yesus, Paris, 1959, глава «Пришествие Спасителя в этот мир и ниспровержение представлений о космическом порядке»).   

Что такое «царство небесное»

      Христос не пророчествовал и не читал религиозных проповедей. Он не проповедовал никакой религии и, как писал Уэйсс, «не был основателем секты. У него не было желания основать школу; его учение было обращено к народу просто как выражение своих знаний (as a notion)» (Weiss. Lite of (hrist). Он просто рассказывал земным своим собеседникам о возможности других, более высоких и благородных форм человеческого общежития, ссылаясь на свой опыт жизни на «небе». И люди могли подумать: царство небесное есть благо. И захотели устроить «царство небесное» на своей земле. Он не обещал людям путешествия или переселения на другую планету, но внушал и подсказывал им необходимость изменения земной жизни в соответствии с высоким предназначением человека.

      Слова Христа «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его» (Матф., 6, 33), «Царствие божие внутри вас» (Лук., 17, 21), «Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем» (Матф., 13, 24) следует понимать как совет перестроить земную жизнь на принципах человечности и справедливости. Ставя подобную задачу перед людьми, он мог понимать, что выполнение такой задачи не по плечу испорченному и «развращенному роду»: семена добра следует сеять в сердцах молодого поколения, не успевшего развратиться философией «книжников и фарисеев». Христос говорил, показывая на детей: «Не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное» (Матф., 19, 14; Марк., 10, 14).

      Христианство в общих чертах было земным учением, на Земле рожденным, из земной жизни вытекающим, и зародилось оно до Христа как идеология масс, выражающая протест против рабства. В уставе общины Хирбет-Кумран можно найти некоторые положения, характерные для раннего христианства (И. Д. Амусин. Рукописи Мертвого моря, М., 1961, стр. 142–149). А. Робертсон в «Происхождении христианства» писал: «Я отвергаю любое действие независимого от материи дух, любое божественное вмешательство в историю и в соответствии с этим любую гипотезу о происхождении христианства, которая возводит его к одному-единственному учителю, состоящему в личных отношениях с богом, – независимо от того, как истолковывалась эта гипотеза. На вопрос о том, внес ли какой-либо распятый претендент на звание мессии, носивший обычное еврейское имя Христос, некоторые элементы в легенду об Иисусе Христе, является таким вопросом, относительно которого мы можем придти как к положительному, так и отрицательному заключению, не нанося ущерба материалистическому пониманию истории» (подчеркнуто нами – В. 3.).

       Христос мог сыграть вполне определенную роль: невольно, самим необычным появлением своим он мог соединить мечты человеческие в единую мечту, послужив примером и внешним толчком, и эта мечта стала идеологией, уводящей от бренной и скудной жизни и зовущей к светлому грядущему. Эта мечта обещала награду именно в земной жизни. Человек наивный и жаждущий справедливости стал мечтать о «царстве небесном» на Земле. Новая мечта разрушала старую веру, прежние устои, старую идеологию. Этого было вполне достаточно, чтобы пришли в беспокойство первосвященники, держатели ключей от храма господствовавшей веры, и начали преследование «возмутителя спокойствия». Однако христианское учение быстро распространялось.

Увидев, что противиться распространению новой идеологии невозможно, римские власти решили признать христианство, сделав его законной религией. Но центральный смысл христианского учения о построении «царства небесного на Земле» постепенно был изменен. Тезис стал звучать «царство небесное после смерти», т. е. мечта о свободе и справедливости стала «узилищем души и тела» и «сетью для уловления человеков». Когда была произведена эта инверсия, христиане должны были постепенно смириться и поверить в новый смысл, так как иго жизни не давало им возможности разорвать узы рабства, не обещало надежды на лучшее в этой жизни. Это положение исчерпывающе объясняется мыслью Ленина: «Бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами так же неизбежно порождает веру в лучшую загробную жизнь, как бессилие дикаря в борьбе с природой порождает веру в богов, чертей, в чудеса и т. п.».

«Дырочкина вера»

       В истории о пришествии на Землю Христа центральное место занимает образ «Звезды Вифлеемской». Эта звезда, как символ рождения бога, сохранилась в преданиях и обычаях христианских народов. В эпоху средневековья и в Новое время она неизменно привлекала к себе внимание людей. Византийский философ и богослов Иоанн Дамаскин (VII–VIII вв.) в сочинении «Правильное изложение веры» отождествлял эту звезду с кометой и, основываясь на неизвестных нам показаниях, отмечал «маневренность» ее. Он писал:; «… явившаяся волхвам звезда то с востока на запад совершала движение, а то с севера на юг; то скрывалась, то являлась, что ни с чином, ни с естеством звезд не сходствует». Станислав Любинецкий в сочинении «Theatrum Cometicum» также отождествлял Вифлеемскую звезду с кометой. Между тем, история астрономии не знает ни одной кометы, более или менее подходящей ко времени к началу нашей эры. Этот образ интересовал великого астронома и математика Иоганна Кеплера. В наше время он остался интригующей загадкой для многих астрономов мира, посвятивших один из своих симпозиумов дискуссии о «Звезде Вифлеемской».     

      В «священном писании» эта звезда трактуется не как звезда «стоящая» или «падучая», а как звезда «идущая». Она обладала способностью не только «идти», но и «останавливаться». В Новом завете эту звезду видели остановившейся над Вифлеемом, что означало: в этом городе родился Христос.

Такова каноническая версия.

     Но есть версия и апокрифическая, отвергнутая официальной церковью. О ней мы читаем в «Повести о трех королях-волхвах». Оригинал этой повести был создан на латинском языке, видимо, не ранее середины III века. В последующие века повесть переводилась на различные языки, В нашем распоряжении – белорусский вариант перевода XV в., опубликованный в 1903 г. в 150 томе «Памятников древней письменности и искусства». В 8-й главе апокрифа есть совершенно необычное толкование «Звезды Вифлеемской». Рассказывается, что ее наблюдали во многих странах Востока, для чего на горах были по¬строены «каплицы», в которых засели «астрономы». Появившись ночью, звезда осветила весь небосвод «наподобенство солнца». Целый день «поветрие нерушаючи се стала», т. е., не возмущая воздух, висела над землей. Когда вечером появились звезды на небе, она так ярко светила, что не было разницы между нею и солнцем. О ее нисхождении на гору Ванс говорится: «Легко, словно орел, на тую гору вступила». В апокрифе есть ссылка на «некоторые книги», в которых якобы утверждалось, что Христос сошел с той звезды. «Но тая звезда была не такая, как ее в наших странах по церквам малюют, но крылья имела яко у орла и многие длинные лучи», которые звезду «по кругу двигали», когда она опускалась на гору Ванс.

      Византиец Федот в I в., как явствует из одного раннегностического свитка, обнаруженного в Хенобоскионе в Верхнем Египте в 1945 г., тоже связывал пришествие Христа на Землю с появлением на небосклоне «новой звезды».

    Среди многочисленных сект, связанных с ожиданием «второго пришествия», есть секта, называющая свое исповедание «Дырочкина вера». Иногда членов этой секты зовут «дырники». Дело в том, что в каждом доме у «дырников» в крыше и потолке – отверстия. Назначение их, оказывается, очень простое. «Господь бог Иисус Христос, наш спаситель, пришел со звезды. Вот мы, чающие его второго прихода, и смотрим на звезду, чтобы не прокараулить, когда он придет с неба одесную своего Отца во главе небесного воинства».

    Можно предположить, что подобная ассоциация Христа со звездой предшествовала представлению о нем как о человеке Земли. Мы уже говорили, что если внимательно ознакомиться с некоторыми апокрифическими и каноническими христианскими документами, то можно отметить эволюцию представлений о Христе. В документах I в. он предстает существом небесного происхождения. В хенобоскионском «Евангелии от Фомы» «черты исторической личности сменяются представлениями о символе космической драмы. Ряд изречений (Иисуса) связан с темой царства отца, высшего мира, мира света» (М. К. Трофимова. Из истории идеологии II в. н. э. «Вестник древней истории», 1962, 4). Земная биография Христа и понимание его как человека сложились значительно позднее.

     Иногда приходится слышать, что вопросы, о которых сейчас говорим мы, якобы окончательно решены марксистско-ленинской наукой. Между тем, сами классики марксизма-ленинизма были несколько иного мнения. Так, оценивая работу критиков раннехристианской традиции и сравнивая даты возникновения отдельных частей Нового завета, Энгельс писал: «Между этими границами лежит действительная истина. Можно ли ее установить при нынешних данных, весьма сомнительно. Новые находки в Риме, на Востоке и прежде всего в Египте дадут здесь гораздо больше, чем какая угодно критика».

Проницательность Энгельса позволила ему предсказать «новые находки»: «прежде всего в Египте» – хенобоскионская библиотека, состоящая из 44 раннегностических документов (1945); затем «на Востоке» – библиотека общины Хирбет-Кумран (1948–1949); наконец, «в Риме», если иметь в виду документы, позволившие XXI Вселенскому собору поставить вопрос о невиновности еврейского народа в смерти Христа.

«Чудеса»

      Большинство чудес Христа связано с излечением людей от нервно-психических заболеваний. «… и приводили к Нему всех немощных, одержимых различными болезнями, и припадками, и бесноватых, и лунатиков, и расслабленных, и Он исцелял их» (Матф., 4, 24). Положив на человека руки, Христос взывал к силе внутреннего убеждения человека, мобилизуя волю и веру его.

      Мы не беремся толковать факт воскрешения Лазаря. Наша земная наука еще далека от того, чтобы объяснить его. У нас еще нет адеквата такому чуду. Видимо, здесь было проявлено большее искусство, чем то, какое было достигнуто когда-либо людьми.

     Когда же Христу не верили, никаких чудес он не производил!

    Такие же чудеса, как насыщение тысяч людей пятью хлебами, хождение по воде и другие, можно сравнить с массовым гипнозом, с искусством левитации, находящимся в пределах человеческих возможностей.

     В лице Христа мы видим не только человека, воспитанного в условиях высокоразвитой цивилизации, но и исключительно одаренную личность.

«Воскресение»

     Вся история Христа выглядит как заранее запланированная акция «программирования» человечества, как действие с целью утверждения новой морально-этической концепции в жизни людей.

    В какую-то более раннюю эпоху «писаной» истории надо было оставить на Земле «программу», основанную на «страхе господнем» как начале «всякой премудрости». Возможно, тогда и были уничтожены Содом и Гоморра, создана устрашающая концепция ада и посеяна идея возмездия за грехи.

Позднее, учитывая, что старая «программа» исчерпала себя и уже не могла служить критерием правильности социальной и личной жизни человека, успевшего шагнуть по ступеням исторического прогресса, но оставшегося неизменным в своей сущности, – могла потребоваться новая «программа», базирующаяся на принципах общечеловеческого братства и любви к ближнему. Надо было преподнести человечеству, запутавшемуся во внутренних противоречиях и подошедшему к тому рубежу истории, за которым не просматривались никакие идеалы, – новую концепцию жизни, которая будет действовать до тех пор, пока люди снова не взгромоздят «Пелион» греха на «Оссу» разврата.

    В свете подобных представлений вся деятельность Христа кажется, повторяем, заранее запланированной акцией, критический пункт которой – «воскресение из мертвых».

    Существует представление, что «если не было воскресения из мертвых – то тщетна вся вера наша». Мы должны сказать: вера, если она была искренней, если она охватывала миллионы людей и длилась десятки веков – не могла быть тщетной. Для тех, кто верил убежденно, вера до конца их жизни была великим смыслом, освещавшим «велик день» и «злосчастие». Было бы неимоверной несправедливостью по самому существу отрицать наличие этого великого смысла. Мы не можем согласиться с тем, что если бы не было феномена воскресения, то идеология миллионов и веков была сплошным заблуждением и тщетой.

    Видимо, все-таки, Христос на кресте не умирал. «Чаша», которую он видел в Гефсиманском саду, миновала его. Она и должна была миновать его. Но все же оставался большой риск. Потому Христос и «ужасался и тосковал» и «скорбел смертельно» (Марк., 14, 33–35). На кресте было либо забытье, обморок, либо смерть, не перешедшая за тот критический биологический порог, за которым уже вообще невозможно возвращение к жизни.

   Видимо, все было предусмотрено заранее: после того как Христос «испустит дух» на кресте, его воскресят «ангелы». Кстати, на фресках Дечанского монастыря в Югославии (XIV в.) эти «ангелы» изображены летящими в аппаратах, похожих на… реактивные космические снаряды (альманах «На суше и на море», М., 1965, стр. 639–643; журналы «Неман», Минск, 1966, № 12, стр. 143–144 и «Sputnik», Moscow, 1967, № 1, стр. 169–171). «Ангелы» видимо, специально дожидались свидетелей, чтобы те убедились в факте воскресения. Это было нужно, чтобы показать самое большое чудо – победу над смертью, чтобы доказать «божественную» природу Христа. Новая вера мыслилась основанной на опыте, на знании, поскольку вера без знания и опыта вообще невозможна.

      В процессе «программирования» нужно было создать зримую иллюзию освобождения человечества от «первородного греха» и внушить идею о символе «искупительной жертвы», принимающей на себя все грехи мира и тем самым страдающей за ВСЕ человечество. Нужно было потрясти воображение, ум и чувства людей.

      Мы знаем, что «программа» в ходе ее реализации, на протяжении веков дала ряд отклонений от намеченной линии…

      Еще об Иисусе: в 9 вечера он «испустил дух» на кресте. Ноги его не были перебиты, как это было сделано в отношении разбойников. Через несколько часов его уже сняли с креста. А в истории сохранились сведения, что некоторые распятые находились на кресте по 72 часа, не теряя даже сознания.

«Преображение»

       В Евангелии от Матфея говорится, что Иисус, взяв с собой трех учеников, взошел с ними на гору, «и преобразился пред ними: и просияло лицо Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет». Вот, собственно, и все, что касается «преображения». Обычно этот эпизод трактуется примерно так: доказав людям свое «божественное» происхождение с помощью чудес и проповедей, Христос решил лишний раз укрепить своих учеников в вере, для чего каким-то «необычным», «неизреченным» способом показал им славу бога своего. В Евангелиях мы не находим каких-то конкретных указаний на то, как понимать смысл самого «преображения». Появление в момент «преображения» Ильи и Моисея из «облака» не содействует уяснению смысла.

Приведя каноническую версию, обратимся к версии апокрифической, нашедшей отражение в живописи. В венецианской «Минее праздничной» 1538 г. и в киевском «Анфологионе» 1619 г. есть почти аналогичный рисунок. Мы видим Христа, находящегося в момент «преображения» в каком-то обтекаемом вместилище, имеющем стреловидные «подкрылки», подчеркивающие устремленность вместилища вверх. Христос облачен в длинные одежды, покрывающие его до пят, вокруг головы ореол, но не похожий на типичный иконописный, а скорее напоминающий шлем.

Наибольший интерес представляют изображенные с большим динамизмом фигуры трех апостолов у подножия Фаворской горы, на которой стоит вместилище. Можно было бы ожидать, что апостолы, увидев Христа в «новой славе», упадут перед ним ниц, преисполненные благоговения. Но на рисунке ничего подобного нет. Средний апостол какой-то силой опрокинут так, что ноги его и спина обращены к Христу, руки касаются земли, а ноги вскинуты выше головы. Апостол справа одной рукой держится за землю, а другой закрыл глаза. Слева апостол стоит на коленях, закрыв глаза одной рукой, а другой ища опоры. Хитоны всех апостолов, как паруса, надуты ветром и вскинуты вверх. Создается впечатление, что с холма к подножию направлен сильный воздушный поток.

     Нам кажется, что центральный момент «преображения» – смена одежды: вместо хитона, в котором Христос ходил среди людей, он надел «ангельские ризы», а голову покрыл герметическим шлемом, так что «просияло лицо Его как солнце». Каким бы фантастичным ни казалось наше предположение – оно менее фантастично, чем то, к которому мы привыкли, читая евангельские толкования.

«Вознесение»

     Евангелист Лука описал эпизод «вознесения» весьма лаконично: «И вывел их (апостолов. – В. З.) вон из города до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их. И когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься в небо». Версия, как видим, необыкновенно лаконична.

     А теперь откроем Учительное Евангелие, написанное в XIV в. (т. е. за 600 лет до начала космической эры), архиепископом Константинограда и вселенским патриархом Каллистом. В нашем распоряжении белорусский перевод, сделанный в 1616 г. в Евье. В главе «Наука на Вознесение Господне» можно найти интересные детали. Во-первых, рассуждение: на чем мог «вознестись» Иисус, на «оболоце» (облаке) или на «возе огнистем» (огненной колеснице)? Во-вторых, весьма реалистично рассказывается о скорости «вознесения»: «великая розстан (расстояние) есть с земли на небо, и быстрость очная поднятого на оную высокость тела дозрети (увидеть) не могла. Але як высоко взлетелого птаха взроку (взора) человечого быстрость доити не может, и коко наше вынеслым летанем бывает перевышано, так и оное тело им (чем) ся вышей подносило, тым барзей (быстрее) з быстрости взроку людского отходило, и прирожоныи очи вынеслым поднесением своим перевышало».

    В этом рассказе отчетливо выражено представление, что Христос возносился отнюдь не «духом», а «телом». Наконец, рассказанная Каллистом версия в принципе не совпадает с версией Луки. По всей вероятности, наряду с каноническим вариантом «вознесения» существовал еще вариант апокрифический, который, будучи широко распространенным в человеческих умах, на протяжении веков проникал и в литературу, дозволенную для духовного чтения. Хотя в Каллистовом евангелии мы не находим полной картины, тем не менее, и те элементы ее, что здесь изложены, весьма выразительны и многозначительны.

«Второе пришествие»

    Автору этих строк не кажется ни странным, ни мистически осложненным представление о «втором пришествии». Под тем углом зрения, под которым мы рассматриваем некоторые этапы человеческой истории, можно предположить, что людям было сказано о возможности нового прилета. Под этим же углом зрения легко объясняются некоторые пророчества, которые воспринимались суеверными и мистически настроенными людьми как прозрение будущего и которые на самом деле могли оказаться ни чем иным, как изустной легендой, передаваемой из поколения в поколение, сложенной на основании обещания космического экипажа о возможности повторения прилета на Землю (признаком его должно быть появление на небосклоне «идущей звезды».

В свете подобных рассуждений будет понятным и зарождение представлений о Мессии. Окончательное сложение этого представления у древних евреев обычно относят к VI в. до н. э., к периоду «вавилонского пленения». Но зарождение его можно отнести к более ранним временам. Идея Мессии, содержавшаяся в ветхозаветных книгах, перешла к христианам и вошла в новозаветный канон. Можно предположить, что идея эта сложилась как отражение длительной и устойчивой надежды на избавление с помощью «небесных сил». Вокруг этого представления сложились утешительные легенды, в которых так нуждался тогда угнетенный еврейский народ.

Где же эти книги?

      Мы снова и снова возвращаемся к мысли, что параллельно каноническим представлениям, отраженным в книгах Ветхого и Нового завета, существовали другие представления, находившие отражение в легендах и апокрифических документах. Можно полагать, что были письменные памятники, содержащие   отличные от узаконенных официальной церковью толкований «трудных мест» Библии. Не случайно в 8-й главе «Повести о трех королях-волхвах» имеется указание на «некоторые книги», в которых изложена совершенно необычная версия «пришествия» Христа.

      Пока нельзя сказать, какая судьба постигла эти «книги» – были ли все они уничтожены церковной цензурой, погибли ли естественной «смертью» в результате действия времени или до сих пор лежат где-то неоткрытыми. Одно нам кажется несомненным – такие «книги» должны были существовать.

Двойники Христа

    В Южной Америке существует сказание о Кетцалькоатле, белом человеке с бородой, проповедовавшем царство добра и справедливости, учившем народы устроению жизни. Кетцалькоатль пришел на Землю неизвестным образом с Востока, а ушел так: вышел на берег океана, сжег себя и превратился в утреннюю звезду,предварительно пообещав вторичное свое появление на Земле.

    О Кетцалькоатле написано много исследований. Есть евангельская, ирландская, скандинавская и атлантская версии, объясняющие эту фигуру (см. Д. Вайан. История ацтеков," М.. 1949, стр. 133—134). Советский ученый Ю. Кнорозов в предисловии к книге Диего де Ланда «Сообщения о делах в Юкатане» (М.—Л., изд. АН СССР, 1955, стр. 17) утверждает, что это личность из IX—X вв. и. э. Другие говорят, что это один из ранних проповедников католицизма, примерно в VI в., еще до плавания Колумба, перебравшийся через океан в Южную Америку. Третьи утверждают, что Кетцалькоатль—один из апостолов Христа, возможно, Фома. Д. Вайан, ссылаясь на ацтекские и испанские хроники, говорит, что царя толтеков можно отнести к рубежу нашей эры.

Если мы обратимся к исследованию С. Георгиевского «Принципы жизни Китая»(СПб., 1888), мы найдем в нем не менее, чем Кетцалькоатль, странную личность с именем Чжан-дао-лин, который считался сыном девственницы, в 60 г. 1 в. и. э. стал правителем провинции Чзян-чжоу, а после смерти вознесся на небо.

    Нельзя ли предположить, что Кетцалькоатль у толтеков. сын девы Чжан-дао-лин у китайцев, Иисус у народов Ближнего Востока, судя по времени (во всех трех случаях I век), характеру деятельности, характеру появления и исчезновения,—это лица одного порядка, одних обстоятельств и, может, члены одного космического экипажа, разбросанного по земному шару в соответствии с наличием на нем трех главных очагов культуры того времени—Южная Америка, Индия — Китай и Ближний Восток?

   Можно, конечно, возразить, что это просто «бродячий» сюжет, возникший где-то в одном пункте Земли и распространившийся по различным континентам. Но в условиях больших расстояний и отсутствия путей сообщения и средств связи в I веке сюжет не мог распространиться так быстро. Будь между тремя легендами дистанция хотя бы в один—два века, версия «бродячего» сюжета была бы правомерной.

“Молчание века"

    Со времен тюбингенских критиков школы Ф. Бауэра сложилось представление, что первый век нашей эры «молчит» относительно Иисуса Христа. Указание И. Флавия («Иудейские древности») на личность Христа было объявлено христианской интерполяцией (вставкой); упоминания о нем в сочинениях Тацита, Плиния Младшего, Светония стали считать недостоверными. Синоптические Евангелия (от Матфея, Марка и Луки) рассматривались как тенденциозные документы, результат исключительно «рукотворческой» деятельности заинтересованных эксплуататорских групп.

   Так, Д. Штраус признавал историчность Христа, а Евангелия относил к легендам. Бауэр же вообще считал Христа вымыслом церковников. А. Гарнак, в отличие от них, доказывал историчность новозаветных письменных документов (в частности, трех первых Евангелий), но признавал образ «церковного» Христа синкретическим, наряду с существованием исторического прототипа.

   Так на протяжении многих десятилетий вошло в разговорный обиход выражение «молчание века». Между тем, в новейших исследованиях (А. Робертсон, А. Донини и многие др.) совершенно справедливо делается заключение о несостоятельности подобной оценки I века и о неправильности характеристики источников, содержащих указания на существование Христа. Находка в Верхнем Египте хенобоскионских документов окончательно делает беспочвенной подобную характеристику, разрушая тенденциозное представление о «молчании века». Но есть один вопрос, который требует ответа: почему историки I—II вв. не говорят о космическом характере личности Христа? Почему мы вынуждены в данном случае ссылаться на апокрифы и евангельские документы, подвергая их соответствующему переосмыслению, пользуясь только косвенными аргументами?

   В I веке римские историки и хронисты могли и не видеть Христа, а говорить о нем вынуждены были на основании молвы, легенд, слухов, смешанных с невежественными предрассудками, суевериями и вымыслом. Живые же свидетели, как например, Иоанн Теолог, подвергались гонению. Мы предполагаем, что приземление «небесного храма» состоялось к западу или северо-западу от Египта. Картину «пришествия» могли наблюдать многие полудикие кочевые племена северной части Африки. И, конечно, слухи, доходившие до центров цивилизации, были слабой пищей для добросовестных и в меру скептичных историков и летописцев. Поэтому в их записях мы находим упоминание только о том, как Христос «служил людям», но не найдем указания на его космическую природу.

     Вещественных, прямых доказательств в пользу своей правоты мы представить пока не можем. Поэтому мы и оперируем доказательствами только косвенными. Но, по нашему глубокому убеждению, косвенных аргументов может со временем накопиться столько, что они приобретут характер аргументов прямых. Правда, необходимо принципиально решить вопрос: что считать прямыми, а что косвенными доказательствами? Можно ли, например, считать косвенным аргументом многочисленные евангельские и апокрифические указания на то, что Иисус «пришел с небес?» На наш взгляд, подобные вещи следует рассматривать отнюдь не как иносказания. Такого же взгляда мы придерживаемся, например, относительно записей в древних китайских хрониках «Хуайнаньцзы» и «Шаньхайцзин» о «небесных колесницах», с которых на Землю сходили люди. А подобных записей в памятниках древней письменности содержится чрезвычайно много.

Спекуляция на новых знаниях?

    Иногда можно слышать такое рассуждение: как только на Земле появились спутники и космические корабли, как только человек проник в околоземное пространство—нашлись ученые, которые начали переносить эти атрибуты космической эры не только в будущее, но и в прошлое, ища в других временах аналог нашей эпохе; это нечто иное, как спекуляция на новых знаниях.

   Люди, рассуждающие так, забывают, что наука всегда развивается подобным образом: прошлое и будущее во все века объясняются с помощью настоящего, «иные времена» всегда трактуются с позиций «времен нынешних». Такова особенность человеческого познания: по мере накопления сведений наука раздвигает картину познания в обе стороны, в будущее и в прошлое. Двусторонняя направленность научного прогресса — это закон, «иже не преминеши».

Память истории

    Следует учитывать, что сама «историческая» память человечества слишком несовершенна. Об этом еще Экклезиаст писал: «Бывает нечто, о чем говорят: смотри, вот это новое, но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».

    Несовершенство «исторической» памяти трудно объяснить. Конечно, определенную роль в этом играла этническая, территориальная и конфессиональная разобщенность человечества. Имела значение и та особенность, что во все времена лишь ограниченный круг людей был хранителем знаний, большая часть человечества к знаниям не допускалась. Следует также считаться и с тем, что в знаниях видели большую опасность для рода человеческого; существовало убеждение, что извечно установлен определенный «порог познания», за который нельзя переступать без риска для судеб земной цивилизации. Поэтому трудно говорить, почему роду людскому приходится снова и снова открывать ценности, которые были известны в минувшие времена. Закон обновления? Закон обязательного повторения на новом уровне пройденных этапов? Инстинкт самосохранения человечества? Не будем пока гадать. Одно остается несомненным, не требующим никаких догадок — это разрушительная деятельность людей и времени. И, пожалуй, не столько времени, сколько людей, прямо-таки одержимых «демоном разрушения». Французский археолог Д. До в своей книге «Этапы археологии» писал: «Вода, мороз и солнце атакуют камень и дерево; влажность земли и соли, содержащиеся в ней, разрушают фундаменты, терзают металл; морской ветер и песок разъедают колонны, землетрясения разрушают дворцы и храмы, Этна разрушила Катану, а Везувий—Геркуланум и Помпеи; в результате изменения береговых линий скрылись под водой многие древние поселения. Но не меньше природы сделали люди. Армии и отдельные лица грабили и разрушали, поджоги уничтожили храм Артемиды в Эфесе и Александрийскую библиотеку, города возникали на древних руинах, древние сооружения служили карьерами для добычи камня для следующих поколений, они превращали в щебень рельефы и статуи, рядом со всеми великими руинами греческими и римскими стояли печи для выжигания извести.

     Форум, Палатин и Акрополь были добычей каменщика, в XVIII в. храм Гигантов в Агригенте дал материал, необходимый для постройки ближайшей дамбы, в XVII в. часть бронзовых украшений пантеона Адриана послужила для изготовления пушек, религиозный фанатизм христиан и мусульман привел к разрушению многих статуй, Феодосий II в 435 г. приказал разрушить все языческие храмы. Парфенон, использованный турками как

пороховой завод, был бомбардирован венецианцами, храмы перестраивались в церкви, а церкви—в мечети».

Создается отчетливое впечатление, что вся история—это история созидания и последующего за тем разрушения людьми результатов своей созидательной деятельности.

Каждое открытие тайны -- рождение новых тайн

     Некоторые считают, что введение «рационалистического» угла зрения в рассмотрение загадок, оставшихся от прошлого,—это недостаточно благородное занятие, наносящее определенный ущерб человеку как нравственно-этическому единству. «Люди нуждаются в тайне. Не нужно все открывать, надо пощадить тайну! Не убивайте тайну!»—говорят любители иррационального.

    Если отрешиться от «провинциализма во времени», являющегося разновидностью «чванства», которое «всегда бывает отвратительным для потомства»; если помнить о том, что «в дальнейшем будет наука XXI века и даже XXX, с позиции которых наши познания о космосе могут показаться совсем другими, чем кажутся нам сейчас» (мы цитируем слова американского профессора Дж. Аллена Хайнека)—то можно ответить «охранителям тайны»: за каждым разгаданным секретом истории или природы открывается новая таинственная перспектива, целая «анфилада» тайн, которых хватит для всех поколений. Высший нравственный долг ученого-—стремиться к разгадке всех этих хитростей и секретов, участвовать в процессе, имя которому—бесконечность, ибо каждое открытие тайны—это рождение новых тайн.

     Отказываясь от естественного права говорить вслух и выносить свои мысли на суд общества, боясь показаться перед людьми наивными и «недостаточно научными», не уподобляемся ли мы добровольно тем грешникам в аду, которых «бог» лишает права «взывать о милости»? «Бог», видимо, делает это потому, что не до конца уверен в своей правоте; поскольку он милостив и всеблаг, он может снизойти на жалобы грешников в минуту своей слабости, чего не может себе позволить в минуту твердости. А грешники, зная, что они правы, забывают о своем праве на «милость» и вынуждены постепенно смиряться со своей участью, повторяя практики своей земной жизни. «Каким я был, таким и в смерти буду», — говорил один из грешников Данте.

    Каждая мысль — это уже факт. Но мысль не может существовать в герметически замкнутом объеме. Она развивается только в условиях контакта с мыслящим коллективом. Мысль в глобальном масштабе— фактор космический. Тейяру де Шардэну казалось, что с течением времени Земля окутывается единой мыслящей оболочкой, образующей функционально одну обширную крупинку мысли в космическом масштабе».

    Мысль имеет своего материального носителя — слово. Человек, осужденный на длительное одиночество и молчание, перестает мыслить. В каждом случае — это утрата для мыслящего человечества.

   Мы не все еще знаем о природе и смысле мышления. Но мы понимаем, что без мышления нет жизни, нет прогресса.

Основной смысл нашей статьи — призыв к ученым не отмахиваться от «роковых» проблем, а принять непосредственное участие г. их освещении и решении.