Ну а это как бы вдогонку только что выложенной статье – отклик читателя Марцина Осуха/Marcin Osuch, опубликованный в сетевом журнале “Esensja” 30 октября 2007 года под названием:

Журналу «Fantastyka» исполнилось четверть века. Пора подводить итоги. В сентябрьском номере, юбилейном, 300-м выпуске журнала, Михал Цетнаровский пишет об иконе польских комиксов – «Фанки Ковале/Funky Koval». Текст интересный, хотя повод написания статьи навязал автору праздничный тон, поэтому в статье меньше критических наблюдений и резюме, <чем могло бы быть>. А жаль, ведь с момента появления последней, третьей части прошло много времени, и можно было попытаться провести более широкий анализ самой серии и ее влияния на комикс-арт в Польше.

Большая часть статьи посвящена генезису серии. Интересно раскрывается секрет мастерской ее создателей. Автор показывает, какой долгий и трудный путь пришлось им пройти, чтобы достичь того момента, когда они оказались готовыми к созданию нового качества в польских комиксах. Как они дополняли друг друга в творческом процессе, следя за тем, чтобы целое было связным, персонажи — разнообразными по характеру, а диалоги — оригинальными. Творческое использование лучших моделей как комиксов, так и фильмов привело к результату, который никому в Польше не удалось повторить по сей день. Возможно, это то направление, в котором мейнстримные создатели комиксов должны двигаться сегодня. Или, может быть, это причина, по которой de facto так никогда и не были созданы комиксы по образцу «Фанки Коваля». Комиксы, пытающиеся повторить масштаб размаха и полноту видения представленного мира. На самом деле, только РОБЕРТ АДЛЕР и ТОМАШ ПËНТКОВСКИЙ создали полноценные миры и вложили в них «полнометражную» историю. Но они, особенно в плане сценария, балансируют на грани мейнстрима. «Фанки Коваль» совершил космический прорыв, но после этого мало что изменилось.

Михал Цетнаровский отнесся к неточностям сценария с некоторой юбилейной снисходительностью. О них говорится вскользь – ровно столько, чтобы статью не пересолодить. А этих ошибок было несколько больше. В основном они сосредоточены в начальных эпизодах, каждый из которых рассказывал самостоятельную историю. В первом Фанки охраняет важный груз в рамках экзамена на должность космического детектива. Появляются пираты, и один из них невероятно смахивает на Фанки. Наверное, просто для того, чтобы настоящий Фанки мог догадаться, что что-то тут не так, и поймать нить, ведущую к Хаукеру («... Только вы знали, что я лечу...»). В следующем эпизоде Лилли Рай похищают темпористы. Действительно ли так выглядел бы мир, если бы путешествия во времени были возможными («лифт времени»)? Если вы специально поищете, то, вероятно, найдете еще что-нибудь. Но «кто не ошибается, тот ничего не делает» — это цитата из какого-то комикса. Считается целое, а в случае с «Ковалем» это самое целое выглядит очень хорошо. Рассуждать о том, какая часть лучшая, — это все равно, что выбирать лучший эпизод из «старой» трилогии «Звездных войн». Кажется, все знают, что это «Империя наносит ответный удар», но мы все равно с удовольствием смотрим все три.

В третьем томе обращение к реалиям тогдашней политической жизни при «закручивании» сюжета оказалось для авторов сенсационным. Здесь мы видим смену фронта нескольких важных персонажей (президента, сенатора Боббера), возвращение в игру скомпрометированной фирмы “Stellar Fox”, и все это приправлено вторым Ковалем. Жаль только, что разработчики восприняли задачу слишком буквально. Комикс наполнен прямыми отсылками (треугольный стол, война наверху), цитатами («Я против или даже за»), вплоть до визуального сходства персонажей (Валенса, Мазовецкий). В результате утрачена универсальность и вневременность всего цикла. Похоже, создатели этого культового комикса, как и многие другие художники того времени, не знали, как реагировать на внезапное исчезновение цензуры. То, что было привлекательным во времена Управления по контролю за публикациями, потеряло свое очарование в свободной стране – и в слишком большой дозе. Может быть, это и хорошо, что последующие части не создавались во времена аферы Рывина или в последовавшие, политически неспокойные годы. Я не хочу даже предполагать, за кем мне пришлось бы наблюдать на страницах моего любимого сериала. Для меня «Фанки Коваль» — это научно-фантастический комикс с элементами социально-политического характера, а не аллегория политической ситуации в Польше в то время, подаваемая под видом НФ.

Вопреки мнению Михала Цетнаровского, я считаю двусмысленность и недосказанность, проявляющиеся на протяжении всего сериала, сильной стороной сценария. Они вносят элемент головоломки и дают простор для различных интерпретаций и дискуссий. Например, союз с дроллами, упомянутый вскользь. При всей симпатии к Дритту, его поведение с точки зрения всего сериала больше подходит на роль «хорошего полицейского», в то время как «плохим» был красноглазый Утан. Но у них была общая цель, и они оба видели в людях не более чем инструменты. Именно Дритт устроил встречу Коваля с Великим Планировщиком, из которой и возникла вся интрига третьей части. А сам Дритт словно сквозь землю провалился.

Поклонники серии, вероятно еще ждут следующего отдельного выпуска, как сиквела, так и анонсированного приквела. По-видимому возможны два варианта. Оба они были упомянуты Мацеем Паровским в «Послесловии» к изданию «Эгмонта» 2002 года. Первый основан на информации о конфликтах между тремя авторами. Я не верю в заявление Паровского о том, что они были чем-то несущественным по сравнению с политическими землетрясениями того времени. Мне кажется, что они были и остаются достаточно глубокими, чтобы трое парней не смогли найти общий язык. Второй вариант более сложный. Настолько, что он мог бы стать предметом гораздо более глубокого анализа, ведь речь идет не о самом «Ковале», а обо всем польском рынке комиксов. Мацей Паровский назвал это «нехваткой времени». Если творец решает, что у него нет времени продолжать свою самую популярную серию, он, скорее всего, просто знает, что ему не заплатят столько же, сколько за некую другую работу. И в этом нет ничьей вины, потому что причины объективны. Издателям нужно зарабатывать деньги на альбомах, которые они продают. Гонорары для создателей нового альбома, безусловно, намного выше, чем лицензия на нечто иностранное. Ожидания читателей? Вопреки всему, рынок комиксов в Польше не так уж и глубок. Традиций комиксов нет.

Михал Цетнаровский задается вопросом, может ли возможное продолжение «Коваля» быть новаторским. Есть ли смысл в том, чтобы создавать комиксы на эту тему в нынешние времена, когда компьютеры могут создать любой фэнтезийный мир. Ответ прост – да. Потому что видение и работа рисовальщика предназначены только для того, чтобы поддерживать хорошо рассказанную историю. И пока есть интересные, оригинальные комиксные истории, комикс фильму не проиграет. Пока что это киноиндустрия ищет вдохновение в комиксах. И большая часть хитов последних лет – это как раз адаптации. Однако в случае возможного сиквела «Коваля» я не уверен, что вопрос новаторства инноваций наиболее важен. С определенной точки зрения в 1980-е годы с этим было гораздо проще. Потому что тогда точкой отсчета была грубая польская реальность военного положения. Сейчас, когда мы в буквальном смысле являемся частью западного мира, когда новые релизы появляются одновременно с мировыми премьерами, было бы сложно создать что-то по-настоящему оригинальное. Первая часть «Коваля» была новаторской. Остальные просто поддерживали, с небольшими отклонениями, установленный ею уровень. Я убежден, что такого подхода более чем достаточно для поклонников "Фанки Коваля".

В статье также рассматривается графическое оформление сериала и его эволюция в отдельных эпизодах. Мне нравится рисунок БОГУСЛАВА ПОЛЬХА. Я ценю его за решение изменить свой стиль для «Ведьмака», независимо от оценки самой линии. Эксперимент и поиск новых вызовов вписаны в жизнь художника. С другой стороны, я думаю, что не было необходимости вводить «ведьмаческую» линию (хотя бы в ограниченном объеме) в третий том «Коваля». Если аргумент в пользу «Ведьмака» состоял в том, чтобы адаптировать стиль к фэнтезийному миру, может быть, в техническом мире стоило оставить линию сверхреалистичности? Может быть, это академическая дискуссия, но я бы предпочел, чтобы Пол Барли выглядел как... Пол Барли. Кстати, раз уж мы заговорили о рисунке, признаюсь, что мне бы очень хотелось когда-нибудь увидеть несколько пробных эскизов для «Коваля». У меня есть пара альбомов по «Звездным войнам», показывающих работу над «Звездными войнами», и я должен признать, что первоначальный дизайн персонажей выглядит уморительно, а целое показывает, сколько творческих усилий потребовалось, чтобы получить окончательный результат.

Михал Цетнаровский не попытался ответить на вопрос, в какой степени «Фанки Коваль» был обусловлен польским рынком комиксов того периода. Напомню, он появился в 1982 году. Всего за год до этого вышел последний номер «Релакса». Журнал «Мир молодых» был на пике популярности, и самой желанной была его последняя страница, та, что с комиксами. Мне кажется, что без этих периодических изданий аудитория не была бы готова к такой истории, а лица, принимающие решения, не поняли бы, почему четыре страницы должны быть потрачены на рисунки. «Жбик», «Клосс» и «Подпольный фронт» недостаточны для того, чтобы оценить новое качество, представленное «Фанки Ковалем». «Релакс», при всей своей статичности и идеологической направленности, обеспечивал лишь минимальную точку опоры для сравнений и отсылок. К сожалению, автор статьи не воспользовался в полной мере возможностью, предоставляемой прямым доступом хотя бы к одному из авторов комикса – ведь он и Мацей Паровский работают в одном и том же журнале.

С другой стороны, автор прямо не указал, что текст появился по случаю 25-летия «Фантастыки» и самого «Коваля». Может быть, это промо-кампания перед выходом следующего альбома? Если это так, то я откажусь от всей вышеупомянутой (конструктивной) критики и публично заявлю, что покупаю новый альбом вслепую. Даже если в нем выступят (уже были) и вице-премьеры, и братья-близнецы.

11. На страницах 10—12 напечатана статья Михала Цетнаровского/Michał Cetnarowski, которая носит название:

Когда осенью 1982 года на страницах делавшей первые шаги “Фантастыки” появились первые панели с его приключениями, никто и предположить не мог, какую роль он сыграет в истории польского комикса. Впрочем, само определение «польский комикс» большинство критиков воспринимало тогда как язвительную шутку. Однако сам Фанки Коваль – ибо о нем идет речь – плевать на это хотел. Интересно, как сложилась бы его карьера, если бы его звали не Фанки Коваль, а, в соответствии с первоначальным замыслом – Панки Рок?..

Лицом к лицу с комиксом

Приключение с Ковалем стартовало ранней осенью 1982 года, когда редактор Яцек Родек, глава отдела зарубежной литературы в журнале “Fantastyka”, и писатель Виктор Жвикевич предложили редакции указанного журнала для рассмотрения синопсис комикса о приключениях космического детектива Панки Рока. Действие каждого состоящего из нескольких панелей фрагмента комикса должно было разыгрываться в своей художественной реальности – от «космической оперы» через horror и криминал аж до фэнтези. К сотрудничеству очень быстро подключили Мацея Паровского. Вскоре к двойке сценаристов (Жвикевич не принимал участия в дальнейшей работе) присоединился рисовальщик БОГУСЛАВ ПОЛЬХ. Его порекомендовал друг главного редактора «Фантастыки», писателя НФ Адама Холлянека, профессор ЕЖИ СКАРЖИНЬСКИЙ, автор иллюстраций к художественно изысканной комиксной адаптации «Яношика».

Если использовать терминологию Фрейда, в этом авторском коллективе Яцек Родек был изобретательным и стихийно-неистовым id,

Мацей Паровский – аналитическим ego, преобразующим зрительные представления в словесное их описание,

а БОГУСЛАВ ПОЛЬХ – superego, модератором, благодаря которому представленные замыслы осуществлялись в рисунках.

Яцек Родек, которому в то время было 27 лет, по словам коллег был «фанатиком прозы и кино, который посмотрел и прочитал все связанное с фантастикой». Девятью годами старший, чем он, Мацей Паровский зарекомендовал себя как теоретик и защитник комикса. В принципе он знал все теоретические работы, касавшиеся комикса, напечатанные в Польше – начиная с посвященного комиксу номера журнала “Szpilki” 1972 года, представлявшего читателям важнейшие достижения мирового андерграунда и первой комиксной лиги,

через журнал “Literatura na świecie” 1974, опубликовавший фрагменты «Поэмы в облаках» Дино Буццати

и позже – «Фантомаса против международных вампиров» Кортасара/СКАРЖИНЬСКОГО до следующего комиксного номера журнала “Spilki” (1977 года), где демонстрировался польский художественный комикс (МЛЕЧКО, ЧЕХОТ). С другой стороны, в середине 70-х годов Паровский впервые побывал в Париже, где непосредственно столкнулся с ошеломляющим богатством тамошнего комиксного рынка. Именно тогда, по его воспоминаниям, он привез в Польшу первые панели журнала “Pilot”, которыми были оклеены стены в… туалетах на горных туристических маршрутах.

Паровский выразил свое восторженное отношение к комиксу в трех августовских 1977 года номерах еженедельника “Ekran”, где был опубликован его длинный очерк «Комикс – мальчик для битья». В это же время он впервые встретился со сценарием для комиксов. Ему показал готовый текст Адам Колодзейчик, один из редакторов журнала “Relaks” – знаменитого польского комиксного журнала, основанного в 1976 году.

Паровский был разочарован – описания показались ему недостаточно выразительными, слишком статичными, а работа над ними – трудной и кропотливой. Пять лет спустя он обнаружил, что эта форма художественного выражения может быть также замечательной творческой забавой.

Самым опытным в этом творческом коллективе был третий из них, то есть БОГУСЛАВ ПОЛЬХ, которому исполнился в ту пору 41 год. Этот лицейский приятель ГЖЕГОЖА РОСИНЬСКОГО и автор рисунков к семи выпускам комикса «Капитан Жбик»,

как раз к этому времени завершил иллюстраторскую работу над восьмитомным циклом «По Эриху фон Дэникену».

Цикл пользовался большим успехом (тираж превысил миллион экземпляров) и ПОЛЬХ искал новое место приложения своим умениям. Это он предложил изменить имя героя на «более свойское» Фанки Коваль, и это он, будучи самым опытным из троицы, поначалу решал, в каком окончательном виде представлять зрителю отдельные панели. И это он также сумел уговорить Адама Холлянека предоставить для печатания комикса четыре, а не три страницы журнала, что имела большое значение для облика комикса в дальнейшем. Поначалу сюжет повествования сочинялся от эпизода к эпизоду. Согласно первоначальному намерению, сценография и фон должны были изменяться, а очередные приключения следовать друг за другом без видимой связи. Эта формула могла предоставить возможность игры материалом комикса. Однако ПОЛЬХ вынес вердикт: так не пойдет. Комикс должен иметь зрелищного героя, а отдельные его части должны слагаться в стройное целое. Ведь замучаешься, каждый раз вводя на четырех страницах читателя в новый «курс дела». Редактор согласился с вердиктом, но фрагментарность – особенно если знаешь историю возникновения комикса – можно заметить, разглядывая несколько первых панелей комикса.

В самом начале серии Фанки Коваль стремится получить лицензию космического детектива агентства Universs. Вместе с ним мы попадаем в трансмиттер темпористов («временной лифт»), вырываем мисс Универсум 2082 из рук жреца древнего культа, а после возвращения на Землю мы (опять же вместе с ним) оказываемся отозванными из заслуженного отпуска, чтобы попытаться выяснить, почему на всем земном шаре то и дело вспыхивают странные беспорядки и волнения. Только после разоблачения «зодиакальной аферы» (за приступами безумия стоят интриги дроллей – паукообразной расы с головами, напоминающими ободранный от шкуры овечий череп, и с очками-консервами вместо глаз) сюжет набирает ход и эпизоды начинают складываться в некоторое целое.

Хотя даже тогда, по словам Паровского, им иногда случалось отправлять в печать отрывок, не зная, с какой опасностью придется в следующем номере «Фантастыке» встретиться Фанки Ковалю. Эту фрагментарность и гонка из одного приключения в другое прекрасно отражается в названии первого альбома – “Bez oddechu/Без передышки”.

Во второй части, “Sam przeciw wszystkim/В одиночку против всех” (1985–1986), уже нет этой фрагментарности. Для геров, возвращающихся с тюремной планеты Денебола 4, наступают тяжелые времена. Интриги конкурентной организации Stellar Foks становятся все более изощренными, агентству Unuverss грозит роспуск, из-за кулис высовываются дергающие за ниточки ладони политиков, и в конце концов ближайшим союзником, на помощь которого может рассчитывать Фанки Коваль, оказываются… дролли. Сюжет усложняется с отрывка на отрывок, появляются новые стороны конфликта, враги проявляют все большие жестокость и беспощадность, а у союзников оказываются связанными руки. Не случайно «В одиночку против всех» считают лучшей частью серии, а если не лучшей, то по крайней мере наиболее стройной и последовательной.

Этой стройности не хватило третьей части. Альбом “Wbrew sobie/Вопреки самому себе” был опубликован в журнале “Nowa Fantastyka” в 1991 году. Сюжет был еще больше закрученным, а цели героев (раздвоенных дословно и в переносном отношении) еще более туманными и многозначными. Именно эта многозначность и неопределенность и оказалась предметом критики большинства читателей. Другим читателям не понравились рисунки ПОЛЬХА, который, отходя от прежнего традиционного стиля, все более склонялся к чему-то близкому к карикатуре. И те, и другие были не совсем правы. Однако, действительно, открытое завершение альбома «Вопреки самому себе» оставляет висящими несколько ответвлений сюжета и создается впечатление, что альбом рухнул под тяжестью собственной конструкции. Однако и мир за окном, который в комиксе о Фанки Ковале проявлялся в виде ряда аллегорий, впадал в очередные неясности и неопределенности, а также трудные компромиссы после Круглого стола. Коваль, как и вся Польша, оказался на распутье.

В одиночку против всех

«Фанки Коваль» был по тем временам переломным произведением. Разумеется, фантастические комиксы издавались в ПНР по меньшей мере с дня рождения журнала “Relaks”, однако ни один из них не был скроен с таким широким замахом. Или точнее – один был, но локальный характер публикации на много лет исключил его кандидатуру из списка претендентов на позицию предвестника полнометражного фантастического комикса в Польше. Речь идет о приключениях Кайко и Кокоша ЯНУША ХРИСТЫ, которые с конца 50-х годов публиковались в газете “Wieczór Wybrzeża”. Однако сценаристы “Фанки Коваля” этого комикса не знали. Но в таком случае где следует искать литературных и попкультурных предков “Фанки”?

Мацей Паровский, в чем убеждает хотя бы чтение упоминавшегося выше «Мальчика для битья», знал большую часть комиксов, публиковавшихся в “Relaks”-е, с комиксом “Spotkanie/Встреча” Сивановича/ПОЛЬХА во главе.

Он не только с уважением писал об этом последнем, но и кое-что заимствовал оттуда для «Фанки Коваля» — графически модифицированных персонажей космитов-дроллей, прячущихся в человекоподобных роботах.

Сравнивать тогдашние польские НФ-комиксы с сенсационным, рисованным в западном стиле «Фанки Ковалем», это все равно что сравнивать витрины магазинов по обеим сторонам Берлинской стены. Если бы создатели «Фанки Коваля» опирались только на “Relaks” и тогдашнюю весьма бедную комиксную среду, мы получили бы очередную сказочку о приключениях группы ученых, а не жесткое (по тем временам) мордобитие с космическим ковбоем в главной роли. Тому, как может выглядеть «солидный» комикс, создателей «Фанки Коваля» научили с одной стороны литература и кино, а с другой – американский и западноевропейский комикс.

Упоминавшаяся выше фигура космического ковбоя – это эхо «космических приключений» популярного в те годы Богдана Петецкого, герои которого поначалу били (и били обычно дважды) и лишь затем задавали вопросы. И также слабое, отдаленное эхо черного криминала. Причем, во всяком случае поначалу, в «Фанки Ковале» отсылки шли в сторону скорее менее «чандлеровской» вариации – менее рефлектирующей, более настроенной на взрывные развязки и черно-белое подразделение ролей. Однако только знания литературных первоисточников и отсылок к ним не хватило бы для создания произведения в рамках нового, неизвестного средства массовой коммуникации. Здесь попросту бесценным оказался опыт БОГУСЛАВА ПОЛЬХА и его осведомленность относительно европейских комиксов. Приступая к работе над «Фанки Ковалем», ПОЛЬХ пребывал под впечатлением от реалистической и точной манеры рисования ПОЛЯ ЖИЙОНА (Paul Gillon), сравниваемой с манерами рисования таких звезд французского комикса, как МËБИУС (Moebius) и ФИЛИП ДРУЙЕ (Philippe Druillet).

С возможностями комикса как средства массовой коммуникации ознакомились также сценаристы. Их многому научил № 2/5 за 1972 год журнала “Sztuka”, в котором были напечатаны короткие произведения БАРБЬЕ (Barbie), известного по французскому журналу “Métal Hurlant”.

«Покадрово» показываемые в его комиксах крупные планы отдельных персонажей (обычно обнаженных женщин) плавно переходят в комиксную ономатопею с тем, чтобы тут же, при очередном увеличении или уменьшении, принять совершенно новую, поначалу лишь туманно намечавшуюся форму. А из лекции комиксного андерграунда из журнала “Szpilki” 1972 года, публиковавшего помимо прочего работы РОБЕРТА КРАМБА (Robert Crumb) – но также и более «классического» РИЧАРДА КОРБЕНА (Richard Corben) – они узнали, как можно браться за серьезные и «некомиксные» темы на панелях, ассоциировавшихся прежде с молодежным потребителем. Два тома эссе “Super-Ameryka” начала 70-х годов, начиная со статьи Сельдеса Джилберта «Глупый кот, который ходит сам по себе» — о датированной началом XX века серии “Krazy Kat” ДЖОРДЖА ХЭРРИМАНА (George Herriman), упрочили их теоретические знания.

Добавим к этому гротескный космос из комиксов МËБИУСА и футуристические кадры ЭНКИ БИЛАЛЯ (Enki Bilal), которые они видели в журналах “Pilote” и “Métal Hurlant”, когда ездили в Париж,

а также увлеченность Паровского кино и фотографией, чтение им теоретических работ о работе съемочной камеры и монтаже в фильмах Орсона Уэллса и Альфреда Хичкока. И, наконец, «Звездные войны» и «Бегущий по лезвию бритвы» — фильмы, которые пан Мацей видел уже в 1983 году. Вот так вот они, отдельные элементы пестрой, неоднородной мозаики, из которой мглисто вырисовывался будущий облик Коваля, укладывались в прозрачное целое.

Глядя с сегодняшней точки зрения, замечаешь, что комикс не лишен недостатков. В особенности устарела техническая сторона повествования, переполненная авторскими комментариями в рамках, достраивающими сюжет, и «дымками» с вписанными в них мыслями героев. (Над такой манерой подтрунивал в «Титусах» ХЕНРИК ЕЖИ ХМЕЛЕВСКИЙ, где действие происходило «в течение 1985 минут»). Ныне, в постмуровской и посгеймановской эпохе, в комиксе все больше отходят от таких решений, смещаясь в сторону повествования от первого лица, квази-монолога героя (или третьестепенного персонажа), благодаря чему читатель может понять как что он думает, так и что, собственно, происходит.

Ориентированный на безудержное «приключалово» «Фанки Коваль» зачастую слишком спешит и использует развязки типа deus ex machina, впадая тем самым в один из главных грехов раннего коммерческого комикса. Ибо зачем Его Светозарность предводитель дроллей в первой части комикса сам сражается с Фанки, управляя изнутри боевым роботом? Почему вдруг во второй части, без какого-либо объяснения, Коваль оказывается вдруг непроницаемым для телепатического сканирования дроллями? Ответ, впрочем, очевиден – потому что иначе у него не оказалось бы в руках козыря и сюжет зашел бы в тупик.

Аналогично происходит с психологическими упрощениями. Сцены, открывающие комикс «Без передышки», в которых Коваль преследует жреца кровавого культа, или более поздние сцены совещания в Universs, смахивающие на производственные совещания промышленных предприятий, могут рассмешить современных читателей, что совершенно не планировалось авторами комикса. Что ж, как писал Мацей Паровский в статье «Комикс и мы» (1984): «Мы создали в Польше “второй комикс”, художественный [МЛЕЧКО и ЧЕЧОТА], не имея, в принципе, первого, супергеройского». И «Фанки Коваль» был как раз попыткой залить такой комиксный фундамент.

Однако в комиксе Паровского, Родека и ПОЛЬХА есть выдающиеся моменты. Конечно сегодня, обогащенные уроками комиксного рисунка ДЖЕФА ДАРРОУ (Geoff Darrow; “Hard Boiled”) или невероятного ХУАНА ХОСЕ РИПА (Juan Jose Ryp; “Another Suburban Romance”), мы иначе смотрим на черпающую полными горстями из традиции ligne claire, но при этом техницизированную и оперирующую геометрическими формами иллюстративную манеру ПОЛЬХА. Однако четверть века назад сосредоточенный на частностях рисунок не мог не восхищать.

Известна история о рисунке монеты, на котором ПОЛЬХ воспроизвел все возможные детали. Когда ЯНУШ ХРИСТА спросил его с почтительным удивлением, зачем ему это, ведь при воспроизведении рисунка в печати их никому видно не будет, ответ пана БОГУСЛАВА был краток: «Но я-то знаю, что они там есть». Кто сегодня так работает?

В «Фанки Ковале» прекрасны вторые планы: бары с псевдовавилонскими барельефами львов, уличные толпы, вездесущие рекламы, футуристические дымы, взмывающие в небо между фасадами небоскребов… Поражают формальные эксперименты. Сцен из операции освобождения сенатора Боббера, показанных в кадрах, стилизованных под съемочные планы операционных камер полиции, не устыдился бы и сам ФРЭНК МИЛЛЕР, который годом позже ввел в комикс (в «Возвращении Темного рыцаря») характерные talking heads – повествование с помощью кадров, представляющих собой воспроизведение телеэкранов и вещающих с них ведущих новостных программ.

Столь же смело развивалось действие, все более наполнявшееся отсылками к действительности. Когда в половине черных 80-х годов Фанки Коваль бил по зубам угрожавших ему полицейских, а с комиксного телевизора лгал представитель правительства по делам печати, аллюзии и подмигивания читателям, которые поначалу были забавой, становились все более читабельными. Как оказалось – о чем поначалу не подозревали даже сами создатели – Коваль, космический Бонд, сражался не только за облик современного польского комикса, очень вскоре он начал вступать в сражения и с внекомиксной действительностью.

Борьба за планету

Что интересно, поначалу «Фанки Коваль» встретился с холодным приемом читателей «Фантастики». В письмах в редакцию писали: зачем тратить место на нечто такое? И насмехались над Фанки, когда тот – по типу американских супергероев – старался быть героем без страха и упрека.

И только тогда, когда «Фанки Коваль» под напором стереотипов нашел свою формулу – его герой не только неплохо работал кулаками и уверенно держал удар, но и имел некоторые недостатки – читатели изменили свое отношение к нему на более приязненное. Когда, в 1985 году, после двух лет отсутствия, Фанки вернулся на страницы «Фантастики», его приветствовали как хорошего знакомого, с которым можно поделиться общей тайной. Комикс поймал читателей на крючок.

Благодаря успехам Фанки Коваля стартовало ежеквартальное приложение к журналу “Fantastyka” – журнал “Komiks-Fantastyka”. В первом номере этого журнала впервые показали «Фанки Коваля» в цвете.

Следом за этим номером в руки читателей попали первые альбомы комикса “Yans” Дюшато-РОСИНЬСКОГО,

“Mir mutantów” легендарного РИЧАРДА КОРБЕНА

и два альбома с выдающимся “Rork”-ом АНДРЕАСА.

Были изданы и следующие альбомы «Фанки Коваля».

Родился рынок комиксов.

Журнал “Komiks-Fantastyka” редактировал Яцек Родек. Позже он также занимался редактурой в издательстве «Орбита», благодаря чему в Польше появились несколько очередных альбомов “Thorgal”-я.

Все эти издания показали, что можно делать неглупый, дерзновенный, изысканный в отношении формы и многослойный в отношении содержания комикс. Комикс для взрослого читателя.

Командор Коваль (получивший служебное повышение в третьей части) при оказии сражался также и на других фронтах. Тех читателей, которые помнят давно отзвучавшие споры между редактором Паровским и редакционным коллективом журнала “Feniks”, отстаивавшим упор на развлекательность в польской фантастике, возможно удивит то, что если они сегодня приглядятся повнимательнее к «Фанки», то обнаружат, что за десять лет до этих споров Паровский и К выступили в качестве предвестников развлекательной (но неглупой) НФ.

Еще важнейшей была роль, которую «Фанки Коваль» сыграл в… нравственной революции. Обнаженная грудь мисс Лилли, довольно часто мелькающая на кадрах, была первой столь смело показывавшейся «обнаженкой» не только в польском комиксе, но также и в рождающейся поп-культуре. (Впервые обнаженная женщина в польском комиксе была показана, вероятно, в комиксе “Spotkanie” Сивановича-ПОЛЬХА). Да, эта роль Фанки-бабнику должна была понравиться.

Авторы комикса время от времени говорят о возможном продолжении комикса. Поможет ли такой шаг Ковалю, или, может быть, повредит? Стартуя в начале 80-х годов в развлекательной и довольно-таки простой конвенции, авторы заложили краеугольный камень польского комикса. Может ли такое продолжение сегодня – после всех эти «Человек-паук»-ов и очередных «Звездных войн» — стать чем-то новаторским? Кажется, что к «Ковалю» опять же стоило бы подойти с достойной его серьезностью. Но в таком случае надо было бы считаться с возможностью коммерческой неудачи, потому что сейчас рынок, также фантастический, оккупирован весьма «попкорновым» потребителем.

Пока что, хотя с момента его рождения прошла уже более чем одна попкультурная эпоха, командор Коваль держится неожиданно хорошо как на страницах статей, описывающих историю польского комикса, так и – что, вероятно, самое важное – в сердцах читателей.

Фанки Коваль живет.

Punky Rock is not dead.

12. В рубрике «Из польской фантастики» напечатаны рассказ и авторская подборка коротких текстов.

12.1. Рассказ Лукаша Орбитовского/Łukasz Orbitowski носит название “Popiel Armeńczyk/Попель, сын Армения” (стр. 37—57). Иллюстрации АРКАДИУША КЛИМЕКА/Arkadiusz Klimek.

В этом рассказе, «написанном специально для 300-го номера нашего журнала, Орбитовский меряется силами с мифом Сентября’39, c тем, что в поляке ангельское и что демоническое» (Мацей Паровский).

«Название рассказа автоматически вводит произведение в контекст романтической версии польской национальной истории. Главный герой рассказа — Попель, легендарный вождь племени полян, от которого якобы ведет свое начало первая польская королевская династия. Здесь он в то же время является Эром, сыном Армения, — тем персонажем “Государства” Платона, который в историософской поэме Юлиуша Словацкого «Король-дух» воплощается в последующих властителях Польши. Начало истории (что для литературы ужаса кажется необычным) увязано с конкретным историческим моментом: 1939 год, часть Польши уже оккупирована Вермахтом, но до затерянной в глуши деревни доходят пока лишь страшные отголоски войны. Как раз в это время герой-рассказчик — простой деревенский паренек — и находит раненого польского офицера, которого приводит к себе домой, чтобы вылечить. Офицер, обладающий исключительной харизмой, оказывается чудотворцем, способным исцелять одним лишь прикосновением, а кроме того одержимым провидцем, но одновременно и психопатом, страдающим манией величия: он требует называть себя то Попелем, то Болеславом или Владиславом, то всё новыми и новыми королевскими именами: история польских королевских династий превращается в очередные стадии психоза.

Харизма офицера быстро привлекает к нему “свиту” — правда, весьма специфическую: двух насильников, четырех грабителей и убийц, плюс патологическую садистку Ванду, которая становится любовницей офицера… Всю эту подозрительную компанию Попель сбивает в своего рода партизанский отряд, вооружает чем попало и уводит в лес сражаться за Польшу. Дальнейшее напоминает слэшер. Ванда калечит живых немцев и глумится над трупами. “Отряд”, не подчиняясь никому, безжалостно реквизирует у местных сельчан еду и имущество, пока, наконец, во время одного из таких набегов дело не доходит до массовой бойни (польских крестьян загнали в амбар и забросали гранатами). В финале “партизаны” убивают посланца от Войска Польского, который принес им приказ сложить оружие.

У историка — даже далекого от героической риторики — наверняка отыщутся к этому рассказу серьезные претензии. Да, в польском партизанском движении действительно были командиры, не подчинявшиеся никакому командованию и совершавшие брутальные реквизиции и преступления против гражданского населения (в том числе и польского) — взять хотя бы спорную фигуру Юзефа Курося по кличке “Огонь”. Но массовая резня мирных жителей, устроенная при реквизиции провианта, — явная гипербола, как, впрочем, и убийство присланного командованием связного. Однако Лукашу Орбитовскому не важна историческая правда или правдоподобие. Его интересуют не столько исторические факты, сколько воображение, — тем интереснее его “другая правда”: правда польского коллективного бессознательного и его связей с тем, что мы называем современной “коллективной памятью”» (Остап Сливинский, сайт culture.pl).

Позже рассказ вошел в состав авторского сборника “Nadchodzi/Надвигается” (2010). Автор рассказа – частый гость в нашем журнале (последняя встреча — № 6 за 2006 год); тем, кому это интересно, стоит пройтись по тэгу «Орбитовский Л.» в этом блоге.

На русский язык рассказ не переводился. На украинский язык его перевел под названием «Вiрменин Попель» С. ЛЕГЕЗА в 2019 году (авт. сб. “Голова змii”).

Заглянуть в карточку рассказа можно ЗДЕСЬ А почитать об авторе можно ТУТ

12.2. Собрание из 13-ти литературных миниатюр “Diabelski tuzin/Чертова дюжина” публикует в журнале Гжегож Януш/Grzegorz Janusz (стр. 58--64). Автор иллюстраций не указан.

И это, конечно, далеко не первая публикация Гжегожа Януша на страницах нашего журнала.

  Напомню: «Януш специализируется в лирических литературных миниатюрах, наводящих на размышления и объединяющих интеллектуальное провокаторство, издевательство и ересь с горячей проповедью. Самые, пожалуй, ценные из них (и самые длинные) – “Pancerfaust” (“NF” 2/1994) и “Moje pierwsze dzieło” (“NF” 10/1994) мы представили читателям в нашей юбилейной антологии “Miłosne dotknięcie Nowego Wieku/Любовное прикосновение Нового Века” (“Prószyński I S-ka”, 1998). Мы печатали также его “Sennik jesenny” (“NF” 2/1999), “Skron” и “Antygrawitacja” (“NF” 5/2002), “Raj pod ziemią” (“NF” 2/2003) и множество микрорассказов-шортов» – так писал ранее о пане Гжегоже Мацей Паровский. Последнюю публикацию писателя в нашем журнале (опять же с подборкой литературных миниатюр) см. № 5/2004.

    Миниатюры из собрания “Diabelski tuzin” на русский язык не переводились, карточек как отдельных миниатюр, так и их собрания на сайте ФАНТЛАБ нет. Биобиблиографии автора на сайте тоже нет. Узнать то-другое о нем на русском языке можно разве что только в этом блоге, пройдя по тэгу «Януш Г.»

(Продолжение следует)

11. В рубрике «Иностранный рассказ» опубликованы три текста.

11.1. Рассказ австралийского писателя Грега Игана/Greg Egan, который называется в оригинале “Border Guard” (1999, ”Interzone”, # 148, 1999, Okt.; 2000, ант. “Year’s Best SF 5”; 2009, авт. сб. “Oceanic”) перевела на польский язык под названием “Strażnicy granic/Стражи границ” ИВОНА МИХАЛОВСКАЯ/Iwona Michałowska (стр. 17–26). Иллюстрации ТОМАША ЕНДЖЕËВСКОГО/Tomasz Jędrzejowski.

Рассказ номинировался на получение премии “Hugo” и завоевал премию “Locus”. Он переводился также на японский, итальянский, голландский, французский языки, на русский язык его перевел под названием «Хранители границы» Ю.Р. СОКОЛОВ в 2001 году (ж-л “Если”, № 7). Перевод использован в ряде самиздатовских книг.

Заглянуть в карточку рассказа на сайте ФАНТЛАБ можно ЗДЕСЬ А почитать об авторе на сайте ФАНТЛАБ можно ТУТ.

11.2. Второй рассказ австралийского писателя Грега Игана/Greg Egan, который называется в оригинале “Unstabile Orbits in the Space of Lies”, перевела на польский язык под названием “Niestabilne orbity w przestrzeni kłamstw/Нестабильные орбиты в пространстве лжи” (1992, “Interzone”, # 61, July; 1995, авт. сб. “Axiomatic”; 2020, авт. сб. “The Best of Greg Egan”) ИВОНА МИХАЛОВСКАЯ/Iwona Michałowska (стр. 27–33). Иллюстрации ТОМАША ВИТАСА/Tomasz Witas.

Рассказ переводился на японский, французский, итальянский, испанский языки, на русский язык его перевели под названием «Неустойчивые орбиты в пространстве лжи» в 1997 году Л. ЛЕВКОВИЧ-МАСЛЮК и Е. МАРИНИЧЕВА (авт. сб. «Карантин»).

Заглянуть в карточку рассказа на сайте ФАНТЛАБ можно ЗДЕСЬ Где почитать об авторе мы уже знаем.

Добавим, что мы уже встречались с писателем на страницах нашего журнала (см. “Nowa Fantastyka” № 1/2003), ну и, разумеется, смотрим тэг «Иган Г.» в этом блоге.

11.3. Рассказ американской писательницы Мэри Сун Ли/Mary Soon Lee, который называется в оригинале “Lifework” (1999, ”Interzone”, # 144, June; 2000, ант. “Year’s Best SF”, t. 5) перевела на польский язык под названием “Dzieło życia/Дело жизни” ИВОНА МИХАЛОВСКАЯ/Iwona Michałowska (стр. 34–36). Иллюстрации РАФАЛА ШЛАПЫ/Rafał Szłapa.

2162 год. Молодая американка Киоко Уильсон пытается достичь если не счастья, то хотя бы спокойствия в своей жизни, тщательно контролируемой государством и обществом…

И это третья публикация писательницы в нашем журнале (первые две см. “Nowa Fantastyka” №№ 9/1997 и 7/1999).

Рассказ переводился на итальянский язык, завоевал премию “Locus” и номинировался на получение премии “Hugo”. На русский язык он не переводился.

Заглянуть в карточку рассказа на сайте ФАНТЛАБ можно ЗДЕСЬ А почитать о писательнице на сайте ФАНТЛАБ пока негде, но о ней можно кое-что узнать, пройдя в этом блоге по тэгу “Ли М.С.”.

(Продолжение следует)

10. На стр. 8—9 напечатана статья польского журналиста, переводчика (среди прочего произведений К.Воннегута и Ф. Дика), редактора, политического деятеля Леха Енчмыка/Lech Jęczmyk, которая носит название:

Курт Воннегут (1922–2007) в этом году, то есть в возрасте 85 лет, ушел из мира, которым не больно-то и дорожил. Он дебютировал в 1949 году как автор слегка фантастических рассказов в многочисленных литературных журналах. Это были дотелевизионные времена, люди много читали и с нетерпением дожидались нового номера своего журнала, который прочитывали от корки до корки. Эта литературная пресса представляла собой мощный всасывающий насос, неустанно нуждающийся в новых произведениях. Это был золотой век великолепных рассказов.

В отличие от своего ровесника, Филипа Дика, Воннегут печатал свои произведения не в пальповых НФ-журнальчиках, но в элегантных периодических изданиях типа “The Saturday Evening Post”, “Collier’s” и “Argosy”, и его отношение к научной фантастике было скорее «кузеновским», чем братским. Однако без НФ не было бы того Воннегута, какого мы знаем: «Пианола» — о грядущей революции,

«Сирены с Титана»,

«Колыбель для кошки» (где фантастический “лед-9” не является, правда, исходной точкой сюжета, зато его завершает),

«Бойня номер пять» (с жизнью, переживаемой в случайной очередности эпизодов),

“Slapstick” (с коллективным сознанием),

«Галапагосы» (с побегом от разума в пучины),

«Времятресение».

Все эти романы, не говоря уже о большинстве рассказов, не смогли бы возникнуть без НФ-замыслов.

Оставим, однако, профессорам-литературоведам решение проблемы был или не был Воннегут писателем научной фантастики. Важно то, что любители этой литературы могут наслаждаться фантастическими замыслами, а ее противники – замечательной прозой Воннегута, несмотря на содержание в ней фантастических элементов.

Ангажированный писатель

Продукцию творчества Воннегута не один раз пытались разложить по полочкам. То учреждали категорию «черных юмористов», то цепляли к писателю бирку «постмодернизма». Он сам считал себя наследником Марка Твена, но когда я сообщил ему, что Твен считается в Польше детским писателем, а не атеистом и личным врагом Бога, согласился с моим предложением считать его духовным и литературным наследником Вольтера. Действительно, если мы сравним Кандида и Билли Пилигрима из «Бойни номер пять», потерявшихся в непонятном мире, управляемом законами слепого случая, одного на фоне Лиссабона, уничтоженного цунами, второго на фоне Дрездена, обращенного бомбардировками в прах, их подобие окажется чрезвычайно большим.

Я позволю себе сказать, что Курт Воннегут писал попросту современные философские притчи, насыщенные вдобавок тем самым, что и у Вольтера, духом безбожия, в результате чего мир представал перед нашим взором хаотическим набором случайностей. Так, как, например, в «Сиренах Титана»: история человечества – это очередные литеры сигнала, который жертва крушения из Тралфамадории посылает на родную планету, словно бросает в океан бутылку с запиской, в которой просит о помощи.

Воннегут любил также называть себя идейным писателем. Так во времена социализма называли авторов, публично выражающих свое (разумеется единственно правильное) мировоззрение и политическое направление.

В интервью для «Плейбоя» (да, некогда «Плейбой» славился высоко оплачивавшимися интервью, взятыми у лучших писателей) на вопрос, почему он пишет, Воннегут ответил:

« -- По политическим мотивам. Я согласен со Сталиным, Гитлером и Муссолини в том, что писатель должен служить своему обществу. Я не согласен с диктаторами относительно того, как он должен служить. Я считаю, что он главным образом должен быть – и биологически обязан быть – фактором перемен. Надеюсь, что к лучшему.

-- Как это биологически?

-- Писатели – это высокоспециализированные клетки в общественном организме. Эволюционные клетки. Человечество пытается измениться, неустанно экспериментирует с новыми замыслами. Писатели – средство внедрения новых замыслов в общество, а также средство символической реакции на жизнь.

Мне не кажется, что мы властвуем над тем, что делаем. Мы делаем то, что делаем, и выражаем все общество – так как чувствительные клетки на поверхности нашего тела служат всему телу как целому. И когда общество находится в большой опасности, мы обычно трубим тревогу. Моя теория искусства опирается на принцип канарейки в шахте. Как известно, шахтеры брали с собой в шахту птиц в клетках, чтобы обнаружить с их помощью газ, прежде чем люди отравятся… Я думаю, что художников – всех художников – следует высоко ценить, потому что они – нечто вроде систем раннего предупреждения…»

О роли писателя он пишет также в «Колыбели для кошки»:

" -- Я собираюсь объявить всеобщую забастовку писателей, пока человечество не одумается окончательно. Поддержите меня?

-- Разве писатели имеют право бастовать? Это все равно, как если забастуют полицейские или пожарники.

-- Или профессора университетов. (…) Нет, мне совесть не позволит поддержать такую забастовку. Если уж человек стал писателем – значит, он взял на себя священную обязанность: что есть силы творить красоту, нести свет и утешение людям”.

И далее Воннегут задумывается над тем, а что бы стало, если бы вдруг перестали появляться новые книги, пьесы, рассказы, стихи? Не стали ли бы люди помирать, как мухи?

« -- Нет, они бы скорее перемерли как бешеные собаки, рычали бы друг на друга, все бы перегрызлись, перекусали собственные хвосты».

Неслабое представление о роли писателя и неслабое бремя ответственности. Ангажированные социалистические писатели знали (а если забывали, то им напоминали) какой мир и какое будущее они должны пропагандировать. У Курта Воннегута не было никакого позитивного представления. Самое большее, он говорил: «Не воюйте, не убивайте, не глумитесь над бедными и несчастными». Имел мировоззрение американского интеллигента с Восточного побережья, умеренного социалиста (там таких называют либералами) со всеми этого последствиями. Он был, например, пацифистом и противником кары смерти, а сторонником разрешения абортов и эвтаназии, написал и издал даже книжечку под названием «Благослови вас Бог, доктор Кеворкян» (Кеворкян, известный как Доктор Смерть, сидел в тюрьме за эвтаназию).

Воннегуту вообще мир не нравился, а Америка Джорджа Буша с ее войнами и отсылками к Духу Святому, переполняла чашу горечи, и в своей последней книжечке, состоящей из цитат, почерпнутых из предыдущих произведений («Человек без родины») Воннегут выписался из Соединенных Штатов, взял развод, вышел и хлопнул дверью.

Памятник безбожнику

Многие люди его покроя терпеть не могут Буша и ходят со значками ABB, что значит Anybody But Bush (Любой, только не Буш), но у Воннегута эта его заядлая неприязнь происходила не столько из любви Буша к бомбардировке отдаленных стран, сколько из его демонстративного христианства. Какое это христианство – другой разговор, но Воннегут, как воинствующий атеист не вдается в детали. Ибо вся его семья была из воинствующих атеистов, а сам писатель в старости исполнял функции почетного председателя общества сторонников свободомыслия American Human Association, заняв это кресло после смерти Айзека Азимова. На похоронах Азимова Воннегут неосторожно заявил, что Айзек вознесся на Небеса, заставив улыбнуться всех присутствующих на церемонии.

То есть отношение Воннегута к Богу не было равнодушным. Оно напоминает стоявший некогда в Советском Союзе памятник, на котором возвышался юноша, грозивший небу кулаком, и люди шепотом спрашивали друг у друга: «Если Бога нет, то кому он угрожает?» Вот и Воннегут то и дело вспоминает о Боге, которого нет. Чувствуется, что ему не хватает элемента в конструкции мира, но атеистические предрассудки не позволяют ему сделать этот шаг в пропасть. Что же остается делать? Терпеть с достоинством, уйти с достоинством – это программа древних стоиков, программа Петрония из «Quo vadis». Единственный рецепт Воннегута на исправление мира, это избавление от человечности. Люди вредят себе тем, что носят в черепе большие мозги. В позднем романе «Галапогосы» эволюция, а точнее деволюция приводит людей к превращению в дельфиноподобных существ, которые живут счастливо, играя среди волн. Можно и так, хотя эта оптимистическая развязка является выражением наичернейшего пессимизма.

Симпатичный пессимист

Ибо Воннегут – несомненно писатель-пессимист, и не известно, следует ли приписать это его вере в то, что Бога нет (чешский писатель Богумил Грабал – чистой воды атеист, но его произведения лучатся радостью жизни), или генам, несущим припадки депрессии и покушения на самоубийства в его родне. Он умеет, однако приправлять этот свой пессимизм черным юмором, создавая неповторимую смесь, принесшую ему огромную популярность не только на родине (от которой он перед смертью отрекся), но и в мире. По его произведениям ставились фильмы, создавались театральные и телевизионные спектакли, даже писались оперы (в Венгрии). Изрядной популярностью пользовался Воннегут и в Польше, где его книги беспрестанно издавались несколько десятков лет, а спектакли по ним ставились на театральных сценах. Писатель посетил Польшу в 1984 году как делегат PEN-клуба, чтобы оценить ситуацию польских писателей под правлением генерала Ярузельского после роспуска Союза писателей Польши. Тогда же он встретился с Лехом Валенсой и дал согласие на безгонорарное издание романа «Мать Тьма» с подпольным его распространением – это была единственная его книга, запрещенная ПНР-овской цензурой.

Этот великий пессимист сумел понравиться читателям всего мира и стать одним из важнейших писателей второй половины XX века. Вероятно потому, что в творчестве Воннегута явственно отражалась его необычайно симпатичная, лишенная всякой злобы, скромная личность. Будучи популярным среди студентов (американцы заставили включить его книги в литературный канон) и часто выступая на университетских празднествах, он как-то спросил у ректора, не будет ли его выступление слишком критическим в отношении политики. «Говорите что хотите, — ответил всякое видевший ректор, — люди все равно не запомнят, что вы им скажете, лишь подумают: симпатичный, однако, тип». Курт Воннегут, который, к своему удивлению, уже пребывает на Небесах (ну, может быть, в Чистилище) был без сомнения одним из самых симпатичных литераторов в литературе ушедшего столетия, а его книги еще долго будут читаться.