сабж

Я прочитала много романов Кутзее, но этот будет последним: мне надоело. Кажется, я раскусила эту стандартную схему, которая следует у него из текста в текст: берем человека среднего возраста, скорее ближе к пожилому, из самого что ни на есть среднего класса, мелкая буржуазия, в общем, с уклоном в интеллигенцию. И устраиваем ему череду неудач разного размера и степени постыдности. И к концу текста наш относительно благополучный мелкобуржуа скатывается уже практически в скотское существование, сам того не осознавая. Как же так получилось? А как получалось до этого, вот вопрос? Что, у них в жизни до всегда было медом намазано, и они могли жить по накатанной, не переживая никакие провалы и неудачи? Почему эти люди не сопротивляются, вот что меня волнует. В этом нет ничего от сознательного христианского смирения, ничего от "подставь другую щеку" — только какая-то скотская покорность и такое же скотское упрямство в отдельных вещах. Больше всего меня раздражает у этих героев полное отсутствие рефлексии на тему своего состояния: им почему-то не приходит мысль "какой ужас, что я делаю/позволяю с собой делать! надо срочно подрыгать лапами и выбраться из этого кувшина с молоком!" Нет, они так и тонут, унося с собой свои мелкобуржуазные воспоминания о никому не нужных книгах, которые они задумали написать, но не написали, и женщинах, с которыми они спали и которые их давно забыли.

А вот череда романов с ровно такими героями: "В ожидании варваров", "Жизнь и время Михаэля К.", "Железный век" — и "Бесчестье" как апофеоз этой схемы. Если в других романах помимо нее есть что-то еще, то в "Бесчестье" — больше ничего.

Герой, пожилой университетский преподаватель никому не нужного предмета (ему самому — тоже) совращает студентку и в результате скандала лишается работы. Так начинается его падение. Увы, посочувствовать ему не получается, потому что личность героя вызывает в лучшем случае раздражение: мало того, что человек закопал себя своими руками — его дело. Но он не думает об окружающих ни секунды, даже не пытается понять их чувства или смысл их поступков. И поэтому вполне естественные действия окружающих (вроде того, что совращенная студентка написала на него жалобу) вызывают у него такое удивление. Откровенно говоря, такого уровня проблемы с социализацией и такое полное отсутствие эмпатии наводят на мысль о каком-то психическом отклонении. И все это — в сочетании с какой-то невероятной степенью уверенности в себе; мы видим происходящее глазами героя, но вот что странно: в его внутреннем диалоге он ни разу не задумывается о том, что чувствуют (и чувствуют ли что-либо) другие люди к нему и какой эффект он производит своими поступками. К примеру, уже после всей этой шумной истории со студенткой он раздумывает совершенно спокойно, а не возродятся ли между ними былые чувства. В то время как читателю и из текста, и из всего сделанного ей, совершенно понятно, что со стороны девочки там не было никаких чувств, а был чистейший харрасмент — но нет, что она на самом деле испытывает, его не интересует ни секунды. Равно как и что на самом деле испытывает его дочь, решившая остаться жить на своей земле даже после разбойного нападения, а также что на самом деле испытывают все его случайные женщины. Может, героя и постигло кармическое воздаяние за толстокожесть и твердолобость, да только он в конце книги остался таким же эгоцентрическим кретином, каким был в начале. Дело тут не в бесчестье, и нет его вовсе, а в бесчувственности, безответственности, безынициативности и, в конечном счете, в бессердечии. Возможно, но начала действия герою просто везло, а в книге мы видим, как мир в лице всех остальных людей начал относиться к герою ровно так же, как и тот относится к миру — равнодушно.

У меня очень неоднозначное впечатление; в целом я люблю трагедии Шекспира за то, что они при своей своей растиражированности и "попсовости" действительно задевают за живое — но вот в "Лире" на меня произвело эмоциональное впечатление только несчастье Глостеров, а отнюдь не самого Лира. В целом понятно, за что так пострадал Глостер-отец — ведь он сначала предал собственного сына, поверив наветам его сводного брата и не дав тому шанса оправдаться. Глостер-сын пострадал за собственную наивность и глупость, известно, в большой семье клювом не щелкай. Зато из него вышел отличный бродяга, который своими речами, на мой взгляд, украсил пьесу даже больше, чем шут Лира.

А вот сам Лир — взбалмошный и неприятный старик; если ты считаешь, что можешь так распоряжаться судьбами других людей, ломая им жизни из-за нескольких невинных слов (я имею в виду начальный эпизод с изгнанием Корделии) — то почему же так удивляешься, когда другие люди начинают платить тебе тем же? Неудивительно, что две старших дочери, которые, очевидно, были не то чтобы поумнее, а более опытными в жизни, и не верили ни капли в любовь и добрые намерения Лира, а просто сыграли с ним в эту игру, формально выполнив свои роли. Вопрос, было ли это предательством или расчетом? Сдается мне, первое предательство в этой пьесе совершил сам Лир, ну а дальше, как водится, расплачивался за него; и первый поступок по расчету — тоже, думаю, его. Зачем разделять королевство между наследницами и передавать им всю власть, да еще и специально оговаривая совершенно конкретные условия своего содержания? В нашей правовой системе это называется пожизненной рентой, и такие договоры обычно заключают с государством: ты им — квартиру, оно тебе — содержание до конца жизни. Он пытался заключить со своими дочерьми такую же сделку, и с его стороны в этом была не любовь, а расчет — малоудивительно, что они показали буквально то же самое. На мой взгля, Лир вполне стоит своих старших дочерей, и если он всегда был таким и всегда их так воспитывал, то чего он ждал? Преданность младшей дочери, как и преданность Глостера, тем похвальнее, чем меньше причин имеет под собой.

Вереница трупов в конце слегка удивила даже меня; понятно, что это Шекспир, но некоторых он положил как-то совсем уж походя и не особо утруждаясь обоснованием — тех же старших дочерей, например.

Читать в оригинале, как выяснилось, вполне можно, хотя, конечно, очень помогали английские комментарии — без них было бы в некоторых местах совсем ничего не понятно даже со словарем. С другой стороны, довольно много мест, где комментарий сообщает, что исследователь А читает это так-то, а исследователь Б так-то, а что там на самом деле имел в виду Шекспир — бог весть. Я не пользовалась словарем не из самоуверенности, а потому, что читаю в основном в метро в час пик, и это просто физически невозможно, хотя он бы не помешал. По части стихов и самыми интересными, и самыми темными были речи шута и Эдгара в образе бродяги.

Почему-то именно про Плутарха сложно сказать что-то особенное, как, например, про Геродота, Светония или Саллюстия. И дело не в том, что он плох — наоборот, он очень ровно хорош. По-моему, Плутарх пишет именно так, как вообще идеально писать на эту тему, местами подсвечивая характеры своих героев, местами — рассказывая о их семье и происхождении, временами делая лирические отступления, но ровно в меру. В нем как-то действительно всего очень в меру, и текст нельзя в целом назвать ни трагическим, ни комическим, ни строго биографическим — потому что, конечно, Плутарх рассматривает в целом эпоху и достаточно детально изучает всю совокупность происходящих вокруг событий, чтобы можно было составить впечатление о том, какое влияние оказал конкретный деятель на то, что происходило вообще в его стране и вокруг, кто влиял на его решения и почему обстоятельства были именно таковы. Это удивительное свойство, в общем, при таком широком размахе и таком разнообразии описываемых известных личностей из разных стран и эпох во всех случаях суметь создать у читателя не просто полное понимание характера и причин поступков героя, но и ситуации, в которой он действовал, в целом, да еще и на протяжении всей жизни.

Читая первый том, я выписывала цитаты, но потом их потеряла где-то и на втором томе уже не стала этого делать — тем более, что, мне кажется, они все равно не отображают точно специфики Плутарха как историка. У него есть и очень комические моменты, и очень точные "лирические" замечания и отступления, и меткие характеристики людей, но как-то это не говорит о целом. Плутарх — автор неторопливый, но при этом он как-то очень удачно сочетание замедление повествования на действительно важных эпизодах и событиях, расписывая их буквально по отдельным действиям участников, да еще и приводя иногда версии из разных источников, и ускорение повествования, когда ничего критично важного не происходит. Вообще с точки зрения баланса Плутарх мне кажется идеальным: у него так сочетаются объем и детальность, внимание, которое он уделяет разным аспектам жизни своих героев, внимание герою и его окружению и вообще все части, какие должны быть в сочинении подобного толка. Возможно, именно из-за этой идеальной сбалансированности про него и сложно сказать что-то конкретно, кроме ничего не значащего "отличный текст". А еще в нем совсем нет политической ангажированности, что также является большим и редким достоинством для историка. В его текстах нет "плохих" и "хороших", и даже описывая конкретных деятелей, он очевидным образом стремится к максимальной справедливости, найдя, за что осудить в целом положительных персонажей и за что похвалить в целом отрицательных.

Что еще более ценно — так это отсутствие попыток выжать из истории каждого исторического деятеля какой-то моральный урок кроме того, что и так очевиден читателю. В "Сравнении" Плутарх, по сути, кратко подводит достоинства и недостатки одного и другого (прежде всего, проявляемые ими в конкретных поступках), но не пытается сделать никаких далеко идущих выводов относительно судеб Рима вообще, скажем.

Кстати, если римские деятели, о которых пишет Плутарх, были мне в большинстве своем известны хотя бы по имени, то в отношении греческих я открыла много новых имен, о существовании которых даже не подозревала. В плане выбора героев, мне кажется, Плутарх оправдывает ожидания и даже более того: я не могу припомнить такого знаменитого правителя из античной истории, про которого он бы не написал (с учетом времени, когда его хронология останавливается, то есть на Отоне). Не хватает только императора Августа, пожалуй. В части собственно подбора пар персонажей — мне довольно сложно оценить, учитывая, что я совсем плохо знаю "греческую" часть; понятно, что Цезарь отлично монтируется с Александром, а философ Демосфен с философом Цицероном, но в остальном меня больше интересовала собственно биография каждого из пары, чем их сходства и различия. Впрочем, на сравнительной части Плутарх особо и не заостряет внимание, она скорее является саммари всего рассказанного по паре. Возможно, с точки зрения современного историка такой подход (биография с большим объемом фактажа, но без критического анализа) был бы неверен, но Плутарх для нас не только историк, но и источник. Тот же Шекспир почерпнул у него несколько историй для своих пьес, включая любимого мной "Кориолана". К тому же историческая критика хороша, пожалуй, в своей стране и в свою эпоху и вряд ли какие взгляды и оценки смогут просуществовать, сохраняя ту же ценность, 2000 лет. А вот благодаря сдержанной, детальной и разумной плутарховской манере изложения "Сравнительные жизнеописания" и сейчас прекрасно читаются, и в будущем им вряд ли что грозит.

Робер де Клари был непосредственным участником Четвертого Крестового похода, того самого, когда французы с венецианцами собирались идти в Вавилон или Александрию (тоже не совсем понятно, зачем, правда), но как-то так самого вышло, что они завоевали и разглабили вполне христианский Константинополь. И положили конец цвету Византийской империи, основав на ее месте империю Латинскую.

Прелесть хроники Клари — в его изумительной, местами даже вопиющей непосредственности, которая по искренности эмоций и восторженности, а также наивности в описании событий и попытке объяснить их причины напоминает "Что я видел" Бориса Житкова, если кто читал в детстве. Комментарий сообщает, что Клари был хоть и рыцарем, но мелкопоместным, тех, кого в Пикардии называли miles, и явно не имел ни широкого кругозора, ни хорошего образования. Текст написан на пикардийском диалекте французского, и комментатор полагает, что классический французский образованных людей, не говоря уж о латыни, был автору, вероятно, недоступен. Но что самое ценное: изложение событий совершенно не политизировано, в отличие, понятно, от множества подобных воспоминаний о разных военных компаниях, написанных более образованными и разумными людьми с конкретной целью, например, оправдать себя и очернить противника. Клари не скрываясь говорит о разногласиях во французском стане, а также о многочисленных попытках договориться с венецианцами, рассказывает обо всей притронной кутерьме, которая сопровождала смену правителей в Константинополе после того, как крестоносцы появились там впервые.

Отдельного упоминания заслуживает описание достопримечательностей Константинополя — все там сплошь "богатое", "из золота и парчи", и в целом это изрядно напоминает восторги любого туриста из глубинки, которые впервые куда-то выехал, еще и за границу. В целом в тексте очень много довольно комичных деталей, вроде указания, сколько в какой-то момент в каком-то городе стоили сухари и цыплята, — что для серьезного исторического хроникера, конечно, невероятно, но для восторженного туриста более чем логично; причем эти сухари и цыплята интересны ему примерно так же, как и кто будет сидеть на троне империи.

Опять же комментарий сообщает (я не настолько хорошо знаю историю, увы), что Клари периодически путается в показаниях, в смысле, путает хронологию событий, а также придумывает не совсем корректные объяснения тем или иным фактам. В частности, когда он додумывает разговоры высоких правителей, при которых, конечно, сам не присутствовал, они звучат невероятно комично. С другой стороны, вероятно, в период похода Клари был еще очень молод, вряд ли сильно страше 20, что вкупе с невеликой образованностью и провинциальным происхождением (Клари были вассалами Петра Амьенского), но большой честностью и восторженностью, а также изрядным старанием, создает очень легкий и веселый текст.

Если начать его цитировать, то невозможно будет остановиться, потому что на каждой странице маленькой книжечки наберется с пачку гэгов, но приведу мой любимый, по разделу "Занимательная этнография":

"Ну а Кумания — это земля, которая граничит с Блакией, и я вам сейчас скажу, что за народ эти куманы. Это дикий народ, который не пашет и не сеет, у которого нет ни хижин, ни домов, а имеют они только войлочные палатки, где они рождаются, а живут они молоком, сыром и мясом. Летом же там столько мух и всякой мошкары, что они не отваживаются выходить из своих палаток чуть ли не до самой зимы. А зимой, когда собираются отправиться в набег, то выходят из своих палаток и удаляются из своей страны. И мы сейчас скажем, что они делают. У каждого из них есть десяток или дюжина лошадей; и они так хорошо их приучили, что те следуют за ними повсюду, куда бы их ни повели, и время от времени они пересаживаются то на одну, то на другую лошадь. И у каждого коня, когда они вот так кочуют, имеется мешочек, подвешенный к морде, в котором хранится корм; и так-то лошадь кормится, следуя за своим хозяином, и они не перестают двигаться ни днем ни ночью. И передвигаются они столь быстро, что за одну ночь и за один день покрывают путь в шесть, или семь, или восемь дней перехода. И пока они так передвигаются, то никогда никого не преследуют и ничего не захватывают, пока не повернут в обратный путь; когда же они возвращаются обратно, вот тогда-то и захватывают добычу, угоняют людей в плен и вообще берут все, что могут добыть. А из одежды и оружия у них имеются только куртки из бараньих шкур; да еще они носят с собой луки и стрелы; и они не почитают ничего, кроме первого попавшегося им утром навстречу животного, и тот, кто его встретил, тот ему и поклоняется целый день, какое бы животное это ни было."

Кумания — это вроде та территория, на которой жили племена, известные нам как половцы.

Как писал Сапковский, если автор больше не может выжать ничего из своих героев, он начинает писать про их детей. Героями первой книги новой трилогии Аберкромби «The Age of Madness» стали дети персонажей из предыдущей — «The First Law» — Савин дан Глокта (приемная дочь Глокты, понятно) и принц Орсо, сын короля Джезаля. Что несколько обидно: со сменой поколений характеры не поменялись: Савин во многом такая же уверенная, сильная и безжалостная, как и Занд дан Глокта, а Орсо — такой же напыщенный болван, по факту представляющий собой пустое место, как и его отец. Автор мог бы хотя бы ради фана поменять эти характеры местами.

Кому как, а первую трилогию лично для меня сделал персонаж Глокты — за ним было интересно следить, и я ему очень сочувствовала. С Савин такого не получилось, увы: читая про все ее несчастья в Вальбеке, я думала, что она получила по заслугам; Орсо, в общем, тоже не вызывает ни симпатии, ни сочувствия — его отец хотя бы прикладывал усилия, чтобы победить в турнире.

Неожиданно более симпатичной оказалась «Северная» часть, в которой соединенные армии Союза и Протектората (наиболее разумных северян) воюют с северянами, которых возглавляет сын Бетода. Девочка-провидица Rikke оказалась очень удачной находкой, представляя собой комический и приятный персонаж, за которого можно искренне болеть. Ее приятель The Young Lion скорее вызывает раздражение сродни принцу Орсо своим полным отсутствием мозгов и ни на чем не основанной самоуверенностью. На мой вкус, два таких героя в одном романе — уже перебор. Собственно, уже было замечено, что женские персонажи в «Немного ненависти» сплошь умные и сильные, а мужские — самоуверенные кретины, которые на самом деле ни на что не способны; очень мужененавистнеческий текст получился. Единственный мужской персонаж, который додает за остальных — это пару раз эпизодически появляющийся Занд дан Глокта. Именно он в реальности и правил страной все это время, как выяснилось; впрочем, не то чтобы были какие-то сомнения.

Зато в отличие от первого романа цикла «Кровь и железо», здесь уже есть явный и законченный сюжет, даже два, потому что «северная» линия войны с сыновьями Бетода никак сюжетно не пересекаются с «южной» — подавления восстания рабочих в Вальбеке, кроме как на итоговом параде, который и завершает книгу. Но чего не хватает, пожалуй, так это былого размаха: в «Первом законе» была империя Гуркхула с ее злодейскими Едоками, была древняя магия из дома Делателя, было путешествие на край света. Здесь же мир Земного круга вступил в эпоху промышленной революции, и хотя маг Баяз периодически появляется в тексте, но ничего толком не делает, и нет явного красивого задела на следующие книги.

Читала с интересом, и следующие книги трилогии буду читать, но так ждать, как эту — наверное, уже нет. Если только Баяз не тряхнет стариной и не устроит этому мирку фабрикантов какой-нибудь катаклизм или хотя бы настоящую пролетарскую революцию.