Постоянные читатели прекрасно осведомлены о моей страсти к пост- и просто апокалиптике, которую я никак не могу удовлетворить. Чтение обзоров и обсуждение в сообществах на указанную тему плодов тоже не приносят. Однако, из одного такого обсуждения я вытащила Балларда, попутно узнав, что именно он и придумал Водный мир. Глянула библиографию и биографию и сочла его достаточно сумасшедшим для ознакомления с его творчеством. Зря.

Именно Хрустальный мир был выбран по названию, что уже ошибочно, вот и получилось. Тут требуется еще одно отступление: из всех катаклизмов я предпочитаю замерзание потому что а) оно мне кажется самым красивым, б) выживание в там потребует всяких халабуд, что для выживших, понятно, хреново, а мне уютно, в) вообще непонятно как при этом можно выжить, оттого особенно интересно. Опять же, уговоренное в детстве Лейберовское Ведро воздуха сильно торкнуло, вот и ищу аналоги.

Сначала было такое чувство, что я пересматриваю какой-то любовный сериал про прошлый век. Пересматриваю – потому что дежа вю мучает страшно, в то время как ГГ мучается терзаниями страсти времен собственной молодости. Какой-то он главный доктор в лепрозории. Нет, работка как для персонажа занимательная, но автор эту занимательность не эксплуатирует, делая упор на психологическую подоплеку – вроде герою нравится медленное увядание, если я правильно поняла. И, я так понимаю, проникнувшись процессом, по жизни буксует немыслимо. Получил он, значицца, письмо от старой любови из какой-то жопной африканской дерёвни и поехал по вырезанному на конверте адресу. Цензура, значицца, вырезала, потому что что-то непонятное в том районе происходит. Теперь герой ищет, откуда писали.

Ну и все в таком жевастиковском ключе. При том, что время действия не указано, по стилю мне предположилось, что это конец девятнадцатого – начало двадцатого века. Опять же, герой очевидно западает на толстых теток, а это давно немодно.

В общем, приплыл он в какой-то областной центр, его глазами нам показали нескольких его попутчиков, у которых есть шанс стать персонажами, и странные стеклянные скульптуры в местных лавочках. Да, и еще автор все время повторяет, что свет странный. Ну, который от солнца. И все это в лучших традициях тех самых мыльных опер. Я знаю, что говорю, я смотрела Изауру и Марианну и даже сейчас под мытье посуды Сансет Бич смотрю. Так я знаю, зачем я это делаю: там не страшно пропустить серию или даже десяток – все, чего ты не увидел, будет показано тебе флешбеками, а все, чего ты не услышал, актеры повторят специально для тебя. Раз десять, не меньше. Так вот, Баллард делает то же самое. Я вполне понимаю, что таким образом мир вколачивается в читателя намертво, но уже после второго-третьего повтора от него начинает подташнивать. Видит Бог, лучше б эти силы и эти строки автор потратил на детали, или на эмоции, или на мысли – что, конечно, сложнее, но некоторым нравится.

В общем, томная атмосфера африканской провинции передана чудно, но я бы предпочла без нее обойтись. Да, и замерзать там никто не собирается. Могу только догадаться, что эти хрустальные поделочки – это какая-то хрень, в которую превращаются джунгли – или как там называется африканский лес?

Читала я с распечатки, уговорила двадцать одну страницу мелкого бисера, кои есть четверть романа, поняла, что плевать я хотела на хрустальные растишки и пошла читать Маккалоу. В общем, недоходчивым любителям избыточного психологизма и сомнительной томной эмоциональности посвящается.

2009-11-30