Данная рубрика посвящена всем наиболее важным и интересным отечественным и зарубежным новостям, касающимся любых аспектов (в т.ч. в культуре, науке и социуме) фантастики и фантастической литературы, а также ее авторов и читателей.
Здесь ежедневно вы сможете находить свежую и актуальную информацию о встречах, конвентах, номинациях, премиях и наградах, фэндоме; о новых книгах и проектах; о каких-либо подробностях жизни и творчества писателей, издателей, художников, критиков, переводчиков — которые так или иначе связаны с научной фантастикой, фэнтези, хоррором и магическим реализмом; о юбилейных датах, радостных и печальных событиях.
Во всех последних российских изданиях название романа Дэна СИММОНСА «Carrion Comfort» переводится как «Темная игра смерти». Не буду спорить, хотя заголовок автором взят из стихотворения английского поэта Джерарда Мэнли ХОПКИНСА, которое так и называется «Carrion Comfort». Первая его строфа является эпиграфом к роману СИММОНСА:
— О нет, утеха падали, не буду,
Отчаиваться или упиваться
Тобой — не буду
Распускать на пряди
Последние, хоть слабенькие, жилы,
На чем держусь я — человек,
Не крикну
В последней устали
"я больше не могу...”
Чей перевод – не указано, так что, скорее всего, — переводчика романа – Александра КИРИЧЕНКО.
Проблема в том, что этот перевод кардинально искажает смысл. К кому здесь обращается «лирический герой» (назовем его так, вспомнив школьную программу)? Кто это или что это — «Утеха падали»?
Бог его знает!
Но адресат сразу становится понятен, если мы возьмем оригинал, или другие переводы:
— Not, I'll not, carrion comfort, Despair, not feast on thee;
Not untwist — slack they may be — these last strands of man
In me ór, most weary, cry I can no more. I can;
Can something, hope, wish day come, not choose not to be.
— Нет, падали оплот, Отчаянье, не дам
Тебе торжествовать, когда терпеть невмочь,
Не возоплю, и гнет смогу я превозмочь,
И узы жизни сей не разрублю я сам.
(перевод Яна ПРОБШТЕЙНА)
— Я не буду, отчаянье, падаль, кормиться тобой,
Ни расшатывать — сам — скреп своих, ни уныло тянуть
И стонать: Все, сдаюсь, не могу. Как-нибудь
Да смогу; жизнь моя родилась не рабой.
(перевод Григория КРУЖКОВА)
Это обращение к Отчаянию, а потом, будучи поверженным им, и преодоление его.
Так что Александр КИРИЧЕНКО здесь очень не прав. Тем более, что в первой же главе, она же – рассказ «Утеха падали», он как переводчик дает внутренний монолог Мелани:
— Я в отчаянии от разгула насилия в нынешние времена. Иногда я целиком отдаюсь этому отчаянию, падаю в глубокую пропасть без какого-либо будущего, пропасть отчаяния, названного ХОПКИНСОМ утехой падали.
А может просто: стихи – это не его сфера. Ведь сам роман переведен вполне качественно.
P.S. Эта же первая строфа стихотворения ХОПКИНСА идет эпиграфом к 3-й главе романа Кассандры КЛЭР "Механическая принцесса" (в российском издании указан перевод Яна ПРОБШТЕЙНА).
Переводя главу «Остранение и познание» из книги Дарко СУВИНА «Метаморфозы научной фантастики», у меня был большой соблазн перевести базовое его определение НФ «cognitive estrangement», как «когнитивное очуждение», а не так, как оно сформировалось в отечественном литературоведении, — «когнитивное остранение».
Хотя профессор СУВИН в этой главе и отдает должное Виктору Шкловскому, который, собственно, и придумал в 1917 году «остранение» (ostranenie), сам он ориентируется все же на брехтовский термин «очуждение» с его активным социальным смыслом.
В июле 1985 года Дарко СУВИН в интервью Такаюки Тацуми о своих изысканиях истоков фантастики так и заявил:
— Между научной фантастикой и драмой существует сильное внутреннее и формальное — даже формализуемое — родство, поскольку и то, и другое — возможные миры. И по счастливой случайности, будучи сначала театральным критиком, а затем теоретиком драмы, я наткнулся на эту мысль, развитую Брехтом (Научно-фантастические исследования, №36/1985).
«Остранение» как ошибка
С этими терминами и в русском и в английском языках есть некоторая путаница.
Во-первых, спустя много лет Виктор Шкловский признался, что термин в данном написании возник в результате типографской ошибки и на самом деле должен звучать «остраннение», но было уже поздно – он вошел в мировой оборот в первоначальном виде:
— И я тогда создал термин «остранение»; и так как уже могу сегодня признаваться в том, что делал грамматические ошибки, то я написал одно «н». Надо «странный» было написать. Так оно и пошло с одним «н» и, как собака с отрезанным ухом, бегает по миру («Рассказ об ОПОЯЗе» в книге «О теории прозы» — М.: Советский писатель, 1983)
Уже в 1966 году в «Поэтическом словаре» (М.: Советская энциклопедия) Александр Квятковский представил этот термин с двумя «н» — «Остраннение». Но Вадим Руднев в «Словаре культуры XX века» (М.: Аграф, 1997) его дает все же с одним «н» — «Остранение». По сию пору в российских научных литературоведческих работах используют оба варианта.
Во-вторых, и брехтовское «очуждение» (Verfremdung) много лет в советском литературоведении фигурировало и нередко продолжает фигурировать, как «отчуждение».
Как утверждает немецкий исследователь Ганс ГЮНТЕР («Остранение – Брехт и Шкловский» в журнале «Русская литература» №2/2009), со ссылкой на комментаторов полного немецкого собрания сочинений Брехта, «сам Брехт сначала (с 1930 года – mif1959) пользовался исключительно словом «Entfremdung» и лишь позднее перешел на «Verfremdung». Это произошло в 1936 году, после того как он годом ранее в Москве познакомился с китайским актером Мей Лан-Фангом и концепцией остранения Шкловского».
Термином «Entfremdung» оперировали Гегель и молодой Маркс. На русский он традиционно переводится как «отчуждение». Согласно «Новому философскому словарю» это «категория, выражающая такую объективацию качеств, результатов деятельности и отношений человека, которая противостоит ему как превосходящая сила и превращает его из субъекта в объект ее воздействия».
Так как на русский много лет и «Entfremdung», и «Verfremdung» переводились как «отчуждение», все несколько запутывается.
«Остранение» как прием, «очуждение» — как цель
Исследователи (в частности, Ганс ГЮНТЕР) отмечают, что между «остранением» Шкловского и «очуждением» Брехта есть разница.
В статье «Искусство как прием» 1917 года Виктор Борисович ввел этот прием (в основном на примерах из Льва Толстого и загадок), как технический:
— Становясь привычными, действия делаются автоматическими. Так уходят, например, в среду бессознательно-автоматического все наши навыки… Вещи не видятся нами, а узнаются по первым чертам. Вещь проходит мимо нас как бы запакованной, мы знаем, что она есть, по месту, которое она занимает, но видим только ее поверхность...
И вот для того, чтобы вернуть ощущение жизни, почувствовать вещи, для того, чтобы делать камень каменным, существует то, что называется искусством. Целью искусства является дать ощущение вещи, как видение, а не как узнавание; приемом искусства является прием «остранения» вещей и прием затрудненной формы, увеличивающий трудность и долготу восприятия, так как воспринимательный процесс в искусстве самоцелен и должен быть продлен; искусство есть способ пережить деланье вещи, а сделанное в искусстве не важно.
У Брехта в его собственных примечаниях к «Краткому описанию новой техники актерской игры, вызывающей так называемый «эффект очуждения» сказано очень похоже:
— "Эффект очуждения" состоит в том, что вещь, которую нужно довести до сознания, на которую требуется обратить внимание, из привычной, известной, лежащей перед нашими глазами, превращается в особенную, бросающуюся в глаза, неожиданную. Само собой разумеющееся в известной степени она становится непонятной, но это делается лишь для того, чтобы потом она стала более понятной. Чтобы знакомое стало познанным, оно должно выйти за пределы незаметного; нужно порвать с привычным представлением.
Однако принципиальное отличие брехтовского термина – в том, что это не только технический прием, как у формалиста Шкловского, а критический способ осмысления и преобразования мира:
— Такое отношение может быть только критическим. Критическое отношение к реке заключается в том, что исправляют ее русло, к плодовому дереву — в том, что ему делают прививку, к передвижению в пространстве — в том, что создают новые средства наземного и воздушного транспорта, к обществу — в том, что его преобразовывают. Наше изображение общественного бытия человека мы создаем для речников, садоводов, конструкторов самолетов и преобразователей общества, которых мы приглашаем в свои театры и просим не забывать о своих радостных интересах, когда мы раскрываем мир перед их умами и сердцами с тем, чтобы они переделывали этот мир по своему усмотрению («Малый органон для театра», заметка 22).
Понятно, что в Советском Союзе, где литература официально преподносилась как помощник партии и правительства в деле преобразования социума, идеи марксиста Брехта были предпочтительнее соображений формалиста Шкловского. Так что в середине 60-х последний в статье «Обновление понятия» был вынужден (а формализм критиковали на протяжении десятков лет) опровергать собственное «остранение»:
— Больше сорока лет тому назад я вводил, как мне казалось — впервые, в поэтику понятие «остранение».
Теперь я знаю, что термин «остранение», во-первых, неверен, а во-вторых, не оригинален.
Неверность термина состоит в том, что я стилистическое средство давал как конечную цель искусства, лишая тем самым искусство его истинной функции.
Кроме того, термин «остранение» при своем появлении был противоречив. Противоречие состояло в том, что одновременно утверждалось мною, что искусство «не надпись, а узор», «остранять» и возвращать ощущению можно только существующее в действительности и уже почувствованное, что и было ясно из всех приводимых мною примеров.
Но искусство, по тогдашней моей теории, с действительностью, с явлениями не должно было быть связанным, оно было явлением языка и стиля.
Ложная теория даже на протяжении одной статьи приходила в противоречие сама с собой.
Сейчас я знаю, что в основе искусства лежит стремление проникнуть в жизнь. Не будем, видя и осязая жизнь, уверять, что она не существует, отказываться oт миропознания, оставляя себе только торможение ощущения, самое остановку перед познанием.
Посмотрим, как человечество пробивается к познанию, сколько уже пройдено, поймем, для чего мы преобразуем мир (Шкловский В.Б. Повести о прозе. Т. 2. Москва: «Художественная литература», 1966. С. 304-305).
Забавно, что статья начинается с заявления о прогрессивности «принципа отчуждения» (с буквой «т») Брехта с подчеркиванием его «активного отношения к жизни»:
— Писатель Бертольт Брехт, создавая новый «эпический» театр, пытается театральным представлением, воспитывая в зрителе классовое самосознание, научить его по-новому принимать и анализировать сложные явления жизни.
Но Виктор Борисович не преминул все же показать в кармане фигу, дав в этом самом начале как пример брехтовского «отчуждения» толстовский «Холстомер» из своей статьи 1917 года «Искусство как прием», иллюстрировавший там принцип «остранения», показывая тем самым источник появления на свет концепции немецкого драматурга.
При этом, как видите, Шкловский употребляет термин «отчуждение».
«Ostranenie» как перевод
На английский язык с немецкого гегелевко-марксово «отчуждение» переводится, как «alienation».
Дарко СУВИН в одном из примечаний к главе «Остранение и познание» 1978 года пишет:
— В переводе «Искусство как прием» Ли Т. Лемона и Марион Дж. Рейс в книге «Русская формалистическая критика» (Линкольн, NE, 1965), ostranenie несколько неуклюже переводится как"defamiliarization". См. также классический обзор Виктора Эрлиха «Русский формализм» (Гаага, 1955).
Брехтовское Verfremdung известно в переводе Джона Уиллетта 1965 года как "alienation". Я изменил его на мое "estrangement", поскольку "alienation" вызывает неверные, даже противоположные коннотации: очуждение было для Брехта подход, направленный непосредственно против социального и когнитивного отчуждения (alienation).
Это примечание, кстати, еще раз подчеркивает, что исследователь ориентировался не на Шкловского, а на Брехта. Хотя, возможно, именно с сувинской подачи в последние десятилетия оба отличающихся ранее друг от друга англоязычных термина (Шкловского и Брехта) нередко теперь заменяются на один — "estrangement" или "estrangement effect", подчеркивая тем самым их общую историю происхождения.
Существует еще один перевод брехтовского термина как «The distancing effect» (эффект дистанцирования).
Помимо этого «Verfremdungseffekt» нередко сокращают до «V-Effekt», как и английское «alienation effect» — до «A-Effect».
Фильм «Касабланка» Майкла КЁРТИСА получил свои три «Оскара» — «Лучший фильм», «Лучший режиссёр» и «Лучший сценарий» — в 1944 году, хотя вышел в свет в 1942-м, о чем указано во всех справочниках. Обычно премию эту вручают фильму, вышедшему в прокат в предыдущем календарном году. Например в 1943-м «Оскара» в трех номинациях – «Лучшая мужская роль», «Лучший звук» и «Лучший саундтрек» — получил фильм того же КЁРТИСА «Янки Дудл Денди», тоже снятый 1942 году.
Объяснение просто: «Касабланка» вышла в мировой прокат 26 ноября 1942 года, а в американский – 23 января 1943-го. Впрочем, в данном случае мировой прокат – понятие условное: премьера была в Нью-Йорке. Однако по правилам номинации на Оскар американским прокат считается на территории округа Лос-Анджелес. Такие вот нюансы.
это немецкий постер фильма 1952 года
Далее фильм более-менее успешно прокатывался по миру. Премьера в Западной Германии состоялась 29 августа 1952 года. Однако немцы смотрели совсем не тот фильм, который шел на экранах в других странах. Он был короче на 25 минут. В этих 25 вырезанных минутах оказались все упоминания о гитлеровской Германии и режиме Виши. Вырезаны были, в частности, все сцены с майором Генрихом Штрассером, хотя в титрах продолжал числиться игравший его Конрад Фейдт. Понятно, что исчезла и знаменитая дуэль хоров – «Марсельеза» против "Die Wacht am Rhein". Борец сопротивления Виктор Ласло превратился в физика-атомщика норвежца Виктора Ларсена, а французский полицейский офицер Луи Рено в сотрудника Интерпола мсье Ляпорта. Ларсен открыл некие таинственные и опасные дельта-лучи и теперь его ищут.
В оригинале, когда персонаж Хамфри Богарта, Рик, разговаривает с коррумпированным французским полицейским Луи Рено, он говорит, что Ласло «сбежал из концлагеря; нацисты преследуют его по всей Европе». В немецкой версии Рик не упоминает концентрационные лагеря или нацистов; вместо этого актер дубляжа говорит: «Он вырвался из тюрьмы и сбежал от многих людей до вас».
То есть по сути немецкие зрители смотрели романтическую историю с научно-фантастическими элементами.
Причем сокращение и дубляж (фильм озвучивали известные немецкие актеры) осуществила сама Warner Bros.Studio в лице немецкого подразделения. Оно убедило своих американских боссов, что «Касабланка» «не подходит для демонстрации в Германии». И было право, так как «Касабланка» оказалась не единственным фильмом, подвергшимся корректуре. Аналогичным образом были переделаны некоторые фильмы ХИЧКОКА, где в оригинале упоминались нацистские преступники.
В то время параметры фильмов в Германии регулировало FSK (Freiwillige Selbstkontrolle der Filmwirtschaft), которому в 1949 году эти права передала военная цензура оккупационных властей. Действовало оно под знаменем защиты молодежи от негативных влияний и в какой-то мере основывалось на практике «Кодекса Хейса». Как утверждает профессор Дженнифер КАПЧИНСКИ из университета Вашингтона в Сент-Луисе, «Я думаю, что тогда было много западногерманской публики, которая не горела желанием столкнуться с некоторыми аспектами Второй мировой войны». С другой стороны. правительство и культурные организации страны проявляли осторожность, так как "было такое ощущение, что, при показе персонажей из нацистского прошлого — и, безусловно, фигуры Гитлера — существовала опасность пробудить в людях желание определенного периода времени, периода истории, из которого они абсолютно отрезаны. Это могло бы пробудить подавленные желания фашистской истории, — это еще одна цитата из Дженнифер КАПЧИНСКИ.
Получило некоторую известность письмо генерального консула Германии в Базеле фон Борриса, который был возмущен в октябре 1953 года тем, что этот «подстрекательский фильм» «Касабланка» был полностью показан в Базеле, несмотря на его «антинемецкие тенденции». А в 1950 году FSK не разрешило показывать в стране «Рим, открытый город», где Роберто РОССЕЛИНИ проследил судьбу римской группы сопротивления во время немецкой оккупации.
Лишь в 1975 году телекомпания ARD заказала синхронную, точную версию оригинала "Касабланки" у "Bavaria Studios" и показала ее 5 октября по телевизору.
Забавно, что классическую фразу из «Касабланки» «Смотрю я на тебя, малыш», или, точнее, «Глядя на тебя, крошка» ("Here’s looking at you, kid") западные немцы цитировали десятилетиями (и продолжают цитировать) несколько иначе. Старшее поколение, заставшее фильм 1952 года — «Посмотри мне в глаза, малышка!», а среднее, видевшее его в 1975-м — «Я смотрю тебе в глаза, малышка!». Кто знает немецкий, может сравнить эти две фразы здесь.
Был еще один вариант научно-фантастического фильма «Касабланка»: в 2014 году энтузиасты выпустили его трейлер, где в кёртисовскую Касабланку прилетает космический корабль, а с Риком и Ильзой беседуют роботы.
Вот так друг друга узнают/ В моей стране единоверцы
Известный исследователь акмеизма Роман ТИМЕНЧИК недавно издал книгу «Подземные классики: Иннокентий Анненский. Николай Гумилев».
Как утверждает сам Роман Давидович, «формулу «Подземные классики» предложил один французский критик в конце XIX века для тех авторов, читатели которых лелеют свою избранность. Таким был Иннокентий Анненский, вокруг имени которого сложился культ в 10–20-е годы прошлого века. Таким стал Николай Гумилев, окруженный полувековым замалчиванием».
Есть там глава «Читатели Гумилева» — «о тайном культе Гумилева в Советской России». Как известно, вскоре после его расстрела в 1921 году на много десятилетий имя этого поэта в СССР было под запретом.
ТИМЕНЧИК приводит многочисленные примеры, что в 20-30-х годах размытые цитаты из Гумилева спорадически всплывали в советской поэзии. По этим цитатам друг друга узнавали знатоки и любители настоящей поэзии.
Как известно, первые подборки стихов Николая ГУМИЛЕВА были напечатаны после 60-летнего молчания лишь 15 апреля 1986 года в газете «Литературная Россия» и 19 апреля 1986 года в №17 журнала "Огонек". Причем история «огоньковской» публикации подробно рассказывалась: инициаторы до последнего не были уверены, что цензура стихи пропустит.
Самиздатовская «Хроника текущих событий» не раз сообщала об изъятии текстов Гумилева при обысках в конце 60-х и 70-е годы. Попытки официально напечатать стихи поэта или пропагандировать их плохо заканчивались для инициаторов. Подборка таких примеров приведена, в частности, в статье Ольги СУРИКОВОЙ «Судьба наследия Николая Гумилева в 1960-1980-е годы» («Вестник Московского университета». Серия «Филология». 2010. №5).
Но сквозь застойный сизый пепел иной раз удивительным образом вспыхивали алыми огоньками угольки узнаваемых далеко не всеми строк. О чем ТИМЕНЧИК, возможно, и не слышал. В частности, в фантастике. В 60-е это было все же чтением интеллигенции – и технической и гуманитарной. В какой-то мере «сказками для умных». Где говорилось о том, что выделялось из общего обыденного ряда повседневных регламентированных событий.
Например, в первой же фантастической повести Геннадия ГОРА «Докучливый собеседник» 1962 года один из персонажей цитирует две строфы из стихотворения «Память» Николая ГУМИЛЕВА (авторство не указывалось):
Память, ты рукою великанши
Жизнь ведешь, как под уздцы коня,
Ты расскажешь мне о тех, что раньше
В этом теле жили до меня.
Дерево да рыжая собака,
Вот кого он взял себе в друзья,
Память, Память, ты не сыщешь знака,
Не уверишь мир, что то был я.
(Так как в разных изданиях могут быть разночтения, строфы эти я взял из варианта, опубликованного в имеющемся в моей библиотеке авторском сборнике «Глиняный папуас», М.: «Знание», 1966).
А вот сборник «Вторжение в Персей» (Лениздат, 1968). Здесь впервые увидела свет вторая книга романа Сергея СНЕГОВА «Люди как боги», где к одной из частей эпиграфом стоит стихотворение уже с указанием автора: Н. Гумилев:
Христос сказал: «Убогие блаженны,
Завиден рок слепцов, калек и нищих,
Я их возьму в надзвездные селенья,
Я сделаю их рыцарями неба
И назову славнейшими из славных...»
Пусть! Я приму! Но как же те, другие,
Чьей мыслью мы теперь живем и дышим,
Чьи имена звучат нам как призывы?
Искупят чем они свое величье,
Как им заплатит воля равновесья?
Иль Беатриче стала проституткой,
Глухонемым — великий Вольфганг Гете
И Байрон — площадным шутом?..
Сергей СНЕГОВ, кстати, сидел несколько лет в норильских лагерях вместе с сыном Николая Гумилева Львом.
Ну и наконец, братья СТРУГАЦКИЕ.
В главе 8 «Эйномия. Смерть — планетчики» повести «Стажеры» есть следующая фраза: «Ого! Я уже не гожусь в начальники? Это что, бунт? Где мои ботфорты, брабантские манжеты и пистолеты?» (даю по перевертышу 1968 года. «Молодая гвардия»). Это цитата из знаменитых «Капитанов»:
— И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт,
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.
В 1 номере журнала «Байкал» в 1968 году начала публиковаться повесть Аркадия и Бориса СТРУГАЦКИХ «Улитка на склоне» (Часть «Перец»). В 3 главе Перец является в приемную директора, где знакомится с неким Ахти:
— А "Голубка" Пикассо! — сказал мосье Ахти. — Я сразу же вспоминаю: "Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать, мгновения бегут неудержимо…" Как точно выражена эта идея нашей неспособности уловить и материализовать прекрасное!
И перед нами снова цитата из Николая ГУМИЛЕВА. На этот раз «Шестое чувство»:
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти всё мимо, мимо.
Так что советские фантасты в самую глухую пору запрета вовсю цитировали Николая Гумилева. А напоследок еще один пример. Иосиф ШКЛОВСКИЙ, конечно, не фантаст, но в 70-е и 80-е годы каждый советский любитель фантастики знал его книгу «Вселенная. Жизнь. Разум» о возникновении жизни во Вселенной и поисках внеземного разума. В начале 80-х он написал мемуары «Эшелон», опубликованные впервые в журнале «Химия и жизнь» в 1989-м и 1990-м. И есть в них главка «На далекой звезде Венере», где рассказывается, как ему удалось процитировать Николая Гумилева в центральной газете «Известия» в 1961 году:
— Позвонила Женя Манучарова: «Мне срочно нужно Вас видеть» Манучарова — жена известного журналиста Болховитинова — работала в отделе науки «Известий». Только что по радио передали о запуске первой советской ракеты на Венеру — дело было в январе 1961 г. Совершенно очевидно, что немедленно нужен был материал о Венере, — ведь «Известия» выходят вечером, а «Правда» — утром, и органу Верховного Совета СССР представлялась довольно редкая возможность опередить центральный орган… «Известия» тогда занимали в нашей прессе несколько обособленное положение: ведь главредом там был «Зять Никиты — Аджубей» (цитирую популярную тогда эпиграмму).
Вот это — та самая публикация в "Известиях"
Когда я усадил гостью за мой рабочий стол, она сказала: «Умоляю Вас, не откажите — Вы же сами понимаете, как это важно!» Не так-то просто найти в Москве человека, способного «с ходу», меньше чем за час накатать статью в официальную газету. Осознав свое монопольное положение, я сказал: «Согласен, но при одном условии: ни одного слова из моей статьи Вы не выбросите. Только прошу запомнить, что «Венера» — не последнее наше достижение в Космосе. Если Вы свое обещание не выполните — больше сюда не приходите. Кроме того я постараюсь так сделать, что ни один мой коллега в будущем не даст Вам даже самого маленького материала». «Ваши условия ужасны, но мне ничего не остается, как принять их», — без особой тревоги ответствовала журналистка.
И совершенно напрасно! Я стал быстро писать, и через 15 минут, не отрывая пера, закончил первую страницу, передал ее Жене и с любопытством стал смотреть, какая у нее будет реакция. А написал я буквально следующее: «Много лет тому назад замечательный русский поэт Николай Гумилев писал: «На далекой звезде Венере солнце пламенней и золотистей; на Венере, ах, на Венере у деревьев синие листья…» Дальше я уже писал на привычной основе аналогичных трескучих статей такого рода. Правда, в начале пришлось перебросить мостик от Гумилева к современной космической эре.
И самое интересное – 13 февраля 1961 года это было опубликовано в «Известиях». Правда, в заголовке цитату несколько исказили: «На далекой планете Венере…», но в самом тексте ничего исправлено не было:
— А через несколько дней разразился грандиозный скандал. Известнейший американский журналист, аккредитованный в Москве, пресловутый Гарри Шапиро (частенько, подобно слепню, досаждавший Никите Сергеичу), опубликовал в "Нью-Йорк таймс" статью под хлестким заголовком "Аджубей реабилитирует Гумилева". В Москве поднялась буча. Аджубей, как мне потом рассказывали очевидцы, рвал и метал. Манучарову спасло высокое положение ее супруга. Все же каких-то "стрелочников" они там нашли. А меня в течение многих месяцев журналисты всех рангов обходили за километр.
Были времена, в жертву сын и жена/ Деньги, руку ли, дом, забыв о своем -/ Ведь в беде страна.
В фильме «Обливион» Джек Харпер в исполнении Тома КРУЗА в развалинах нью-йоркской библиотеки находит книгу стихов Томаса Маколея «Песни Древнего Рима». На станции он читает XXVII строфу:
— И смерти нет почётней той
Что ты принять готов
За кости пращуров cвоих
За храм своих богов.
Когда его захватывают «падальщики», ранее за ним наблюдавшие, их глава, которого сыграл Морган ФРИМЕН, зачитывает ему те же строки из поэмы «Гораций». В немалом количестве интернет-источников утверждается, что принадлежат они древнеримскому поэту, что памятник себе воздвиг «нетленный», Квинту Горацию Флакку, а переведены на английский Маколеем. Это неправда. Стихи написаны самим Томасом Маколеем. Складывались они в Индии, в просвещении которой он сыграл колоссальную роль, а изданы были вскоре после того, как он успел побыть в правительстве Великобритании государственным секретарем по вопросам войны.
В «Песнях Древнего Рима» (Lays of Ancient Rome) 1842 года — четыре гигантских стихотворения из истории Рима и два — из европейского времени (победа при Иври Генриха IV и разгром «непобедимой» Армады). Написаны в виде баллад, которые, по словам Маколея, похожи на те, что могли бы петь в те давние времена. Каждому римскому стиху предшествует прозаический текст о том же событии с исторической точки зрения.
В советское время переводилась только поэма «Виргиния». И понятно почему: речь идет о восстании плебеев против власти аристократов в 449 году до н. э.:
Плебеи, люди с любящей
И верною душой.
Питер ДЕННИС
Остальное, насколько могу судить, целиком не переведено до сих пор. Включая «Гораций», где речь идет о подвиге Публия Горация Коклеса. Он во время войны Рима с этрусским царем Порсеной сдерживал с двумя сотоварищами вражеские войска на мосту через Тибр, пока за их спиной этот мост разрушали соотечественники. За миг до того, как арка упала, сотоварищи успели перескочить назад, а Гораций продолжал сражаться в одиночку, но, наконец, и он бросился в реку и смог доплыть до родного берега.
Забавно, что имя Гораций согласно Dictionnaire Gaffiot latin-français 1934 года – этрусского происхождения от "Horatius" — "танцор, славный танцор, изящный".
О подвиге Горация Коклеса было широко известно и до Маколея. Чуть ли не каждый источник по истории Рима упоминал и этот рассказ, и другой – о стойкости Муция Сцеволы во время той же войны с Порсеной. Даже Дон Кихот говорит своему оруженосцу: «Однако Санчо, желание славы никогда не угасает в нас. Как ты думаешь, что заставило Горация броситься в полном вооружении с моста в глубины Тибра? Почему Муций сжег себе руку?».
Стихи Маколея апеллировали к патриотизму и более чем на сто лет вошли школьную программу Великобритании. Как пишет Артур Конан Дойл в эссе «За волшебной дверью»:
— Одна из вещей, которую человечество еще не осознало, — это значение благородных воодушевляющих слов… Когда вам потребуется какая-нибудь замечательная фраза о мужестве или патриотизме… Тогда вы сможете найти целый букет таких фраз в песнях Маколея. Мне посчастливилось выучить наизусть песнь «Гораций» еще в детстве. Она запечатлелась в моем восприимчивом уме, так что даже теперь я могу почти всю ее продекламировать наизусть.
Северино БАРАЛЬДИ
В эссе цитируется другой — Николая ПАЛЬЦЕВА — перевод строфы:
И дано ль погибнуть краше,
Чем средь полчища врагов
На защите древних башен
И святынь своих богов?
В английском фильме 2009 года «Навстречу шторму» («Into the Storm», не путать с очень похожим – с теми же героями «The Gathering Storm» 2002 года) премьер-министр Уинстон Черчилль говорит в 1945 году на заседании правительства «в детстве в школе у меня была феноменальная память. Я выиграл приз за чтение «Песен древнего Рима» Маколея. Целиком. Знал всю чертову поэму наизусть от начала до конца:
— Когда сказал Гораций
Отважный страж ворот
К любому из живущих
Однажды смерть придет.
И смерти нет почетней
Той, что ты принять готов
За пепел пращуров своих
За храм своих богов».
Той же цитатой на фоне титров и начинается этот фильм-биография Черчилля.
Поэма Маколея настолько была знакома каждому окончившему школу англичанину, что даже в эпилоге какотопии Энтони БЁРДЖЕССА «Семя желания» майор военного ведомства иронизирует в разговоре с Тристрамом Фоксом: «Отребье будет призываться сразу по достижении половой зрелости. Каждый должен умереть, и история учит нас (вы, как историк, тут со мной согласитесь), что смерть солдата – лучшая смерть. «Достоин вечной славы тот», как сказал один поэт. Прах его отцов, храмы его богов и так далее».
В самом конце фильма «Обливион» Джек Харпер опять – перед тем, как взорвать вместе с собой управляющий корабль пришельцев – цитирует поэму Маколея:
— Я не знаю, кто ты и откуда. Я хочу рассказать тебе об одной книге. Об истории древнего Рима. Вы ведь Рим уничтожили. Отличная книга. Там один парень по имени Гораций в одиночку бился с целой армией. И Гораций сказал: «И смерти нет почетней той…» Все умирают, Салли. Главное умереть достойно.
P.S. Заметку проиллюстрировал работами современных художников, указанных в базе «Фантлаба», — Питера ДЕННИСА и Северино БАРАЛЬДИ.
облако тэгов
