Калейдоскоп фантастики

— Коган прислал в «ЛГ» письмо, очень приличное, пишет, что его не поняли, но ряд критических замечаний он все же учитывает. Письмо Севка [РЕВИЧ] хочет опубликовать со врезкой редакции.

Письмо КОГАНА под названием «Фантастика должна быть богаче!» было напечатано в «Литературке» 17 декабря. В нем доктор философских наук попытался разъяснить свою позицию:

— Хочется также защитить произведения братьев СТРУГАЦКИХ от... самих же СТРУГАЦКИХ. Я все-таки рекомендовал бы их произведения читателю, интересующемуся коммунистическим будущим, именно потому, что в отличие от многих других романов и повестей им удалось ярко показать черты людей коммунизма.

Мак РЕЙНОЛЬДС. Научная фантастика и политическая экономия

Зимой 1974 года мир научной фантастики был ввергнут в легкую суматоху с выходом тома 1, части 2 «Science Fiction Studies» — издания, выпускаемого факультетом английского языка Университета штата Индиана. Все началось со статьи Франца РОТТЕНШТАЙНЕРА из Вены, который ранее редактировал антологию научно-фантастических рассказов из Восточной и Западной Европы «Взгляд с другого берега» (от mif1959: на самом деле, речь идет о «Science Fiction Studies» 1973 года, в выпуске 1974 года было окончание дискуссии с репликой Мака РЕЙНОЛЬДСА, ответом своим оппонентам Франца РОТТЕНШТАЙНЕРА и итоговой статьей Фредрика ДЖЕЙМИСОНА).

Первым на статью откликнулся покойный Джеймс БЛИШ, а затем в спор вступили Урсула ЛЕ ГУИН, Говард Брюс ФРАНКЛИН, Чандлер ДЭВИС, Деймон НАЙТ и я. Не пересказывая всю дискуссию, просто изложу ее суть, процитировав позицию Деймона НАЙТА:

— Не стоит считать Франца РОТТЕНШТАЙНЕРА серьезным критиком, особенно когда он пишет, «что ни один американский или английский автор не написал произведения, которое бы исходило из марксистского взгляда на общество или хотя бы содержало разумное обсуждение такого взгляда». Но Мак РЕЙНОЛЬДС в целой серии рассказов, в журнале Analog в шестидесятые годы делал именно это.

Деймон мог бы, конечно, добавить, что были и другие авторы. В третьей части (весна 1974 г.) тех же «Science Fiction Studies» есть рецензия на книгу Айры ЛЕВИНА «Этот идеальный день», где он размышляет о специфическом марксистском «утопическом» обществе, издеваясь и над марксизмом, и над капитализмом. Джек ЛОНДОН, конечно же, считал себя марксистом и доказал это в некоторых своих работах, таких как «Железная пята».

А еще были Олаф СТЭПЛДОН, прославившийся в SF, и Эптон СИНКЛЕР, который считал себя социалистом и написал несколько утопических романов.

Я, несколько возмущенный после того, как десять лет проработал для Джона КЭМПБЕЛЛА, опубликовав три десятка рассказов на социально-экономические темы, написал тогда, в частности, следующее:

— Я просто не могу поверить, что мистер РОТТЕНШТАЙНЕР, читая фантастику, не сталкивался хотя бы с некоторыми из моих рассказов, которые «одобряют марксистский взгляд на историю», например, «Русские, убирайтесь домой» (1960), где описывается будущее, в котором Советский Союз осуществил все свои цели и стал самой богатой страной в мире. Или «Революция» (1960), где новое русское подполье пытается свергнуть бюрократию, чтобы сформировать новое правительство, более соответствующее учению Маркса. Или «Утопию» в антологии Гарри ГАРРИСОНА «Год 2000-й» (1970), где марксист-социалист с помощью трюка с путешествием во времени переносится в мир, ради которого он работал всю свою жизнь.

Однако, откровенно говоря, в том, что сказал герр РОТТЕНШТАЙНЕР, есть и немалая доля правды, несмотря на излишнюю резкость его оценок. Это относится не только к марксизму, но и ко всей политической экономии в целом, а также к другим социальным наукам.

В британском журнале «Foundation» (№ 16, май 1979 г.) под заголовком «Возвращение к утопической мечте» можно найти статью английского писателя-фантаста Брайана СТЭБЛФОРДА, который, как сообщает журнал «Locus», недавно защитил докторскую диссертацию по социальным наукам в Университете Рединга, где он читает лекции по социологии.

— Ни один писатель не может создать образ будущего, не рассуждая о политике и экономике этого будущего общества, но чень мало писателей, которые когда-либо чувствовали необходимость обратиться к политическим или экономическим наукам, прежде чем приступать к таким рассуждениям.

В некоторых случаях этот отказ оказался пагубным, поскольку мы до сих пор встречаем образы будущего общества, основанные на таких глупых и устаревших предположениях, как грубый социал-дарвинизм, или, в других случаях, такая попытка просто приводит к бездумному переносу современных политических и экономических систем в будущее (даже в далекое будущее галактических цивилизаций).

Причины такого нежелания использовать социологические теории различны. Отчасти это простая неспособность к воображению. Отчасти они отражают действительно неудовлетворительную ситуацию в современной социологии в отношении теорий социальных изменений. Частично, однако, это объясняется и тем, что научная фантастика как популярный жанр является американской по происхождению и вдохновению, а американская социальная философия всегда испытывала аллергию к обсуждению теорий социальных изменений, потому что трудно начать такое обсуждение, не принимая во внимание самую влиятельную теорию, которую создал Карл Маркс.

Марксистская социальная теория и марксистская политическая риторика (хотя между ними нет необходимой логической связи) настолько тесно связаны и переплетены, что враждебность к последней неизбежно порождает враждебность к первой. Эта враждебность, как правило, препятствует обсуждению последующих теорий социальных изменений, которые, даже если они противостоят марксистской мысли, все же должны принимать ее во внимание. Политический климат в Америке, обусловивший эту аллергическую реакцию в последние полвека, в значительной степени ответственен за неловкое положение американской социологии, а также за неспособность американской научной фантастики уделить реальное внимание возможному вкладу социальных наук в искусство спекулятивной экстраполяции.

Можно было бы предположить, что в Восточной Европе ситуация совсем иная, поскольку государственные системы этих стран открыто исповедуют марксистскую теорию общества. К сожалению, это не так, поскольку и здесь отношение к политической риторике марксизма доминирует и определяет отношение к теории социальных преобразований. Официальная позиция этих правительств заключается в том, что социальные изменения в соответствии с марксистской теорией (хотя это утверждение весьма сомнительно) доведены до соответствующего завершения, и поэтому нет больше смысла рассуждать о том, какие изменения могут постигнуть общество в будущем.

Таким образом, советская фантастика представляет собой последовательный принцип оптимистического самодовольства, но при этом совершенно лишена каких-либо серьезных социально-экономических размышлений. Дело в том, что ни одна политическая система не склонна терпеть мысли о собственной смертности, а социально-экономические рассуждения об этом в художественной или нехудожественной литературе всегда могут быть истолкованы как подрывные.

На Западе подобные размышления далеко не полностью подавлены, но конформизм делает большую их часть довольно слабой и стимулирует большую активность в сфере апологетики. В научной фантастике, которая является жанром массового рынка, конформизм обычно правит, несмотря на устойчивую тенденцию к пародийному иконоборчеству. В пятидесятые годы появилось немало рассказов, в которых хотя бы метафорически комментировались вопросы современной политики, и эта тенденция сохраняется до сих пор, но, как правило, речь идет о выражении мнения по конкретным вопросам (гражданские права, космическая программа и т. д.), а не о попытках анализа фундаментальных проблем, связанных с социально-экономическими процессами. Количество историй, посвященных посткапиталистическому обществу (как бы оно ни представлялось), действительно очень невелико, и лишь немногие из тех, что существуют, прямо связаны с какими-либо предположениями о механизмах социальных изменений.

Суровые слова, коллега, однако следует отметить, что как восточные, так и западные писатели получают свои удары. И, действительно, не могу припомнить, чтобы когда-либо читал рассказ кого-либо из авторов СССР, адекватно или даже неадекватно описывающий будущее с действующей социально-экономической системой, не являющейся – сюрприз! сюрприз! — той, которую они ошибочно называют марксистской.

Этот вопрос возник еще в 1965 году, когда два русских литератора Е. БРАНДИС и Вл. ДМИТРЕВСКИЙ   раскритиковали американскую научную фантастику в журнале «Коммунист», органе Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза. Их статья называлась «Будущее, его провозвестники и лжепророки». В ней, в частности, критиковались Пол АНДЕРСОН, Рэй БРЭДБЕРИ, Айзек АЗИМОВ и я.

Теодор Гершон, хорошо знающий русский язык, заметил статью, перевел и передал в «The Magazine of Fantasy and Science Fiction», который незамедлительно напечатал ее и попросил нас четверых, подвергшихся критике, ответить на ее тезисы.

В статье, в частности, говорилось следующее:

— На Западе и в США, в частности, научная фантастика служит одним из средств идеологической обработки широких масс. В настоящее время в США издается массовым тиражом несколько специальных журналов (научно-фантастических)

Самой яркой чертой социальных пророчеств американских и английских писателей-фантастов является то, что они не основаны на какой-либо концепции прогрессивного развития общества, а предполагают регресс, упадок, вырождение, отсталость и уничтожение человечества. Современная западная научная фантастика пишет антиутопии, знаменательно, что буржуазные критики и сами писатели сами используют этот термин, говоря о социальной научной фантастике...

...Эти мрачные пророчества полностью соответствуют пессимистическим взглядам многих буржуазных ученых и писателей, которые не верят, что народы могут предотвратить всеобщее самоубийство.

Вслед за философами и социологами, буржуазные писатели проповедуют релятивизм, беспомощность разума перед таинственной и непознаваемой вселенной и иллюзорность социального прогресса. Они рассматривают историю как бесконечный цикл: то, что было, будет снова.

Характерной чертой современной научной фантастики англо-американских буржуазных писателей является проекция в будущее современных государственных отношений, социальных проблем, событий и конфликтов, присущих современному капитализму.

Эти писатели переносят империалистические противоречия в воображаемые космические миры, предполагая, что они будут подчинены старым отношениям господства и подчинения, колониализму и волчьим законам грабежа и наживы.

Результаты технократического режима ясно показаны в повести «Speakeasy» Мака РЕЙНОЛЬДСА, который был опубликован в январском выпуске журнала Fantasy and Science Fiction за 1963 год. История разворачивается в Америке, в XXI веке. Капиталистическое общество было поставлено на функциональную основу... когда группа людей, настроенных иначе, пытается провести реформы, чтобы спасти государство от застоя, заместитель начальника полиции ... устанавливает диктатуру «сильной личности».

Наши читатели знакомы с современной западной фантастикой по сборнику американских рассказов, выпущенному Издательством Иностранной литературы, и по отдельным рассказам, время от времени появляющихся в советских периодических изданиях. Если судить только по этим переводам, то может создаться ошибочное впечатление, что буржуазная фантастика сейчас в основном аполитична и довольно безобидна.

После этого наши русские друзья разбирают по отдельности АНДЕРСОНА, АЗИМОВА, БРЭДБЕРИ и РЕЙНОЛЬДСА, упоминая, в частности, «Прогресс» ПОЛА, вступление «доброго доктора» к антологии «Советская научная фантастика», мой роман «Speakeasy» и все творчество бедного БРЭДБЕРИ в целом.

Рэй БРЭДБЕРИ, будучи в прозе поэтом, каковым Рэй и является, попытался ответить мягко, но эмоционально. Его ответ начинался так: «Моя единственная реакция на выступление БРАНДИСА и ДМИТРЕВСКОГО — грусть».

Ответ «доброго доктора» вызвал у меня ехидные подозрения в том, что Айзек АЗИМОВ — один из немногих американских писателей, которые действительно получают гонорары из Советского Союза (мои собственные рассказы, выходившие в России, были пиратскими, как и произведения большинства других известных мне писателей, хотя, кажется, Фред Пол однажды упоминал, что у него случился контракт, согласно которому они клали рубли на его имя в московский банк, но он должен был ехать туда, чтобы их потратить). Как бы то ни было, АЗИМОВ закончил свой ответ последними строками своего предисловия к антологии:

— В целом, однако, я хотел бы верить, что советские граждане действительно хотели бы увидеть наступление царствования любви, когда «не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать».

Почему бы и нет?

Если бы только мы могли поверить, что это то, чего они действительно хотят, и если бы они только могли поверить, что это то, чего мы действительно хотим, тогда, возможно, все еще закончится хорошо.

А вот Пол АНДЕРСОН, будучи Полом, оказался совсем иным. Он не согласился и сказал, в частности, следующее:

— К сожалению, коммунизм — точнее, марксизм-ленинизм — утверждает способность человека к совершенствованию в качестве догмы, а не как теорию, гипотезу или благочестивое пожелание. Затем коммунизм добавляет еще одну догму о том, что есть один-единственный правильный способ достижения улучшения, и он уже открыт. Из этого логически следует вывод, что люди, которые знают этот путь, обязаны убедить своих собратьев идти по этому пути. Конечно, лучше убедить их разумом и примером; но если этого не удается, то принуждение не только допустимо, но и обязательно...

Научная фантастика на Западе обретается в той области, которую человек еще не знает и не испытал на себе. По сути дела, эти вещи непознаваемы до того, как они произойдут. Поэтому наша художественная литература, не ограничена догмами и рассматривает множество возможных ситуаций, как приятных, так и неприятных. Без всякой идеологической подоплеки... Тоталитаризм заключается в отказе кому бы то ни было — кому бы то ни было вообще, в праве на его личные убеждения и на его способ исследования реальности.

В своем ответе я, в основном, пошел по тому же пути, что и ПОЛ, хотя и в несколько более жестком ключе, и сказал, в частности, следующее:

— На самом деле, я нахожу некоторые основания для этой краткой статьи о западной научной фантастике... Несомненно, что когда писатели-фантасты экстраполируют свои идеи в области политической экономии, они, скорее, создадут антиутопию, чем оптимистичное общество будущего. На каждые "Через сто лет" БЕЛЛАМИ найдется несколько "1984" ОРУЭЛЛА. И, возможно, одна из причин этого заключается в том, что большинство писателей убеждены: наши нынешние социальные институты настолько оптимальны, что любые изменения только ухудшат их.

Лично я с этим не согласен. Я придерживаюсь мнения, что социально-экономические институты мира, в том числе и Советского Союза, находятся в состоянии постоянного изменения. Я достаточно оптимистичен, чтобы верить, что у нас есть хорошие шансы сделать этот мир чертовски прекрасным, но я также не настолько слеп, чтобы не понимать, что, если нынешняя политика великих держав будет продолжаться, мы, скорее всего, увидим мировой хаос еще при нашей жизни.

Мои повести «Революция» и «Битва», которые появились в течение последних нескольких лет в журнале, ранее называвшемся «Astounding Science Fiction», посвящены будущему Холодной войны, события обеих происходят в Советском Союзе, и обе оптимистичны в своем отношении к будущему. Я бы даже сказал, что среднестатистический информированный советский гражданин не сочтет их предосудительными — я не говорю о партийных писаках.

Писатель-фантаст, специализирующийся на экстраполяции в социально-экономической сфере, имеет такое же широкое поле деятельности, как и писатели, опирающееся на более точные науки.

В свое время я публиковал истории, где говорилось о мире будущего, основанном на анархизме, технократии, социализме, коммунизме (советском), коммунизме (югославском), синдикализме, индустриальном феодализме, государственном капитализме и различных их комбинаций. Иногда они были оптимистичны, иногда нет. Это зависит от сюжета. И мой справочный материал не основан исключительно на западной пропаганде. Я объездил более шестидесяти стран, включая семь коммунистических, и всю жизнь изучал политическую экономию.

Понятно, что конформистам в любом обществе трудно представить себе будущее, в котором институты, которые они поддерживают, изменились бы. Будущее, в котором эти институты оказались бы устаревшими, для них просто нежелательно.

Поэтому я бросаю вызов господам БРАНДИСУ и ДМИТРЕВСКОМУ.

Допуская, что многим американским и британским писателям-фантастам трудно создать оптимистичную историю о будущем, в котором капитализм больше не является преобладающей социальной системой, а заменен чем-то более соответствующим перспективам завтрашнего дня, покажите нам произведение советского писателя-фантаста, которое выходит за рамки того, что вы называете коммунизмом.

Или вы утверждаете, что достигли вершины социальной эволюции? Что нет ничего, что могло бы превзойти нынешнюю систему Советского Союза.

******

Сегодня мало кто из писателей-фантастов осмелится в своем произведении обратиться к «точным наукам», если он не достаточно хорошо их знает. Или, по крайней мере, пока основательно не поизучает их. Лет двадцать пять назад было по иному. Бесстрашный космический курсант прыгнул бы в свой ракетный корабль и улетел бы на Марс со скоростью, превышающей скорость света, и — к черту физику. Оказавшись там, он обнаружил бы, что воздух и гравитация идентичны земным, и — к черту астрономию. А еще он нашел бы гуманоидных марсиан — хороших и плохих парней и стройных девушек в придачу, и — к черту биологию.

Но — увы. За исключением самых примитивных мультфильмов и телешоу, от писателей-фантастов сегодня ожидают, что они знают то, о чем пишут. Даже если они собираются превысить скорость света, у них находится хоть какое-нибудь объяснение, которое делает это превышение разумным. Но что касается политэкономии — все осталось по-прежнему.

Вот пример из романа Роберта ХАЙНЛАЙНА, лучшего рассказчика научно-фантастических историй, которым восхищаются и которого почитают. Речь идет о «Звездном десанте», одном из самых известных и самых противоречивых его романов. В нем один из его персонажей, подполковник Жан В. Дюбуа, преподаватель истории и моральной философии, читая лекцию своему классу, заявляет:

– Разумеется, определение стоимости, данное Марксом, просто нелепо. Вся работа, вложенная в комок грязи, не превратит его в яблочный пирог. Комок грязи и останется комком грязи, стоимость которого – ноль. Больше того: неумелая работа даже может понизить стоимость. Бесталанный повар превратит тесто и свежие яблоки, обладающие стоимостью, в несъедобную массу, стоимость которой – ноль. И напротив, искусный повар, мастер, из тех же компонентов изготовит кондитерское изделие стоимостью гораздо выше ординарной. И затратит на это не больше усилий, чем заурядный повар на заурядное лакомство.

Даже такие кухонные иллюстрации сводят теорию стоимости Маркса на нет (а ведь из этой ложной посылки возникает грандиознейшее мошенничество, имя коему – коммунизм) и подтверждают истинность проверенной временем теории общественной пользы (от mif1959: интересно, что в новом переводе «Звездной пехоты» Геннадия КОРЧАГИНА сказано мягче: «ложный довод, на котором построен величественный замок из песка – коммунизм», хотя в оригинале все же «magnificent fraud», что можно перевести и как «грандиозное мошенничество» или как «великолепный обман»).

В первую очередь. Бобу ХАЙНЛАЙНУ не следует называть трудовую теорию стоимости марксизмом. Если есть желание навесить на эту теорию ярлык, то лучше назвать ее франклинианской. Карл Маркс никогда не утверждал, что открыл трудовую теорию стоимости. Он приписывает эту заслугу (в первой главе «Капитала») Бенджамину Франклину, который в своем первом эссе «Скромное исследование о природе и необходимости бумажных денег», опубликованном в 1729 году, довольно подробно изложил эту концепцию. Задолго до Маркса она была также принята признанными капиталистическими экономистами Адамом Смитом и Давидом Рикардо. Верно, что Маркс тоже принял эту теорию, но он не создал ее. Его вкладом в экономику была теория прибавочной стоимости, которая представляет собой совершенно другую вещь.

Трудовую теорию стоимости можно сформулировать следующим образом: «Меновая стоимость товара определяется общественно необходимым трудом, затраченным на его производство».

Ключевые слова — «меновая стоимость», «товар» и «общественно необходимый труд».

Пирог с грязью не имеет меновой стоимости, потому что у него нет потребительной стоимости, и, следовательно, он не является товаром. Определение «товар» настолько важно, что Маркс посвящает ему целых 55 страниц первой главы «Капитала». Среди прочего, он утверждает, что товар должен обладать потребительной стоимостью, прежде чем его можно будет назвать товаром.

Если бы вы поручили стенографистке вспахать поле, она не добавила бы никакой стоимости к товару, поскольку, будучи неквалифицированной, она не обеспечивала бы «общественно необходимый труд».

Сам Маркс отвечает на нападки ХАЙНЛАЙНА в своем памфлете «Стоимость, цена и прибыль» следующим образом:

«Может показаться, что если стоимость товара определяется количеством труда, затраченного на его производство, то чем ленивее человек или чем неуклюжее он работает, тем ценнее его товар, потому что тем больше времени требуется для завершения работы над товаром. Однако это было бы печальной ошибкой. Вы помните, что я использовал слово «общественный труд», и в этой квалификации «общественный» задействовано много моментов. Говоря, что стоимость товара определяется количеством труда, вложенного в него или кристаллизованного в нем, мы имеем в виду количество труда, необходимое для его производства в данном состоянии общества, при определенных средних социальных условиях производства, при данной средней социальной интенсивности и средней квалификации используемого труда».

Вышеупомянутая брошюра рекомендуется всем, кто хотел бы прочитать краткое изложение экономических теорий Маркса в доступной форме в объеме десяти тысячах слов или около того. Это одна из его речей и представляет собой сжатое изложение «Капитала». Сомневаюсь, что она сделает из вас марксиста, но, по крайней мере, с этого момента вы будете знать, о чем идет речь, когда используется это слово.

Между прочим, если бы Боб ХАЙНЛАЙН хотел более эффективно раскритиковать трудовую теорию стоимости, он мог бы подойти к ней с другой стороны. Если меновая стоимость товара определяется количеством затраченных часов, то о каком труде вы говорите? Стоит ли час копателя канавы столько же, сколько час высококвалифицированного и опытного инженера-строителя? Маркс отвечает на это, говоря, что весь труд должен быть сведен к общему труду. Прекрасно. Но кто решает, какой труд стоит больше, а какой меньше? Стоит ли время Эйнштейна в пять раз больше, чем время рабочего, или в пятьдесят раз больше, или в тысячу?

Напомним, что и в статье Брайана СТЭБЛФОРДА, и в статье российских критиков в журнале «Коммунист» основной претензией к американским фантастам было их изображение социально-экономических систем далекого будущего. По сути, это замечание вполне справедливо. Кажется, нет другой такой области, в которой мы бы так же неуклюже экстраполировали.

Возьмем еще один шедевр другого мастера SF. Безусловно, трилогия «Академия» Айзека АЗИМОВА — одна из самых известных и любимых во всей научной фантастике.

Действие романа разворачивается через тысячи лет в будущем. В первой части «Академия», первой из трилогии, рассказывается, что Галактической Империи уже более 12 000 лет, и она состоит из почти 25 миллионов населенных планет. Стоит ли говорить, что прогресс не стоит на месте. На самом деле наука развивается во всех направлениях. Человек даже открыл гиперпространство и может мгновенно перемещаться из одного конца галактики в другой. Очевидно, что у него есть и такая мелочь, как антигравитация.

А какова социально-экономическая система?

Феодализм.

У них даже нет капитализма. Они вернулись к феодализму, одной из самых неэффективных социально-экономических систем, когда-либо придуманных человечеством.

В первом же абзаце выясняется, что Гэри Селдон родился в семье представителей среднего класса. Наличие среднего класса предполагает наличие высшего и низшего классов. Таким образом, за двенадцать с лишним тысяч лет, прошедших между нашим временем и временем Гэри Селдона, человек так и не придумал способа покончить с классовым разделением общества. А классовое разделение общества основано на семье и наследстве, кстати, а не на заслугах. Великие семьи», постоянно враждующие между собой, контролируют империю.

В самом начале персонаж Гааль Дорник берет такси от космопорта до отеля и, добравшись до него, расплачивается с водителем монетами и дает ему чаевые в размере десятой части. Итак, в качестве средства обмена они все еще используют монеты, очевидно, забыв о кредитной карте, и все еще дают чаевые. Проклятье, я надеялся, что со временем человечество отменит этот институт (от mif1959: забавно – в моем «полярисовском» издании нет никаких чаевых).

Политико-экономическая система, которую «добрый доктор» представляет себе через тысячи лет, — не единственное свидетельство того, что СТЭБЛФОРД назвал провалом воображения применительно к социальным наукам. Похоже, что в Галактической империи женская эмансипация оказалась на волоске от гибели. В первом томе трилогии «Академия» нет ни одной женщины в качестве основного персонажа. По сути, там вообще только один женский персонаж, и это — стервозная жена одного из диктаторов планеты.

Вспоминаются и «Звездный путь» и «Звездные войны». Неужели никто из женоподобных фанатов «Звездной пути» никогда не высказывал претензий к составу экипажа корабля «Энтерпрайз»? Все старшие офицеры — мужчины. Есть несколько младших офицеров, которые являются женщинами или, по крайней мере, девушками. Причем, довольно молодые девушки. Можно задаться вопросом, зачем членам экипажа быть красивыми, сексуальными девушками, если учесть, что «Энтерпрайз» находится в космосе долгие месяцы подряд? Когда я был моряком здесь, на Земле, у нас такой лафы никогда не было.

В «Звездных войнах» снова преобладает социально-экономическая система феодализма, и снова главными героями являются мужчины — за исключением красивых девушек. Фоном, как часто бывает, служит межзвездная война — концепция столь же нелепая, сколь и ужасающая, но — тема, составляющая большую часть всей научной фантастики.

Я не хочу создать впечатление, что среди американских и британских писателей-фантастов нет тех, кто обладает глубокими базовыми знаниями не только о марксизме, но и о других, порой более интересных аспектах социоэкономики. Навскидку могу назвать несколько писателей, которые, несомненно, обладают такими знаниями, включая Фреда ПОЛА, Джудит МЕРРИЛ, Джона БРАННЕРА, Брайана СТЭБЛФОРДА, Гарри ГАРРИСОНА, Теда КОГСВЕЛЛА и других.

Урсула ЛЕ ГУИН доказала в «Обделенных» свое глубокое знание анархизма и, без сомнения, изучала князя Кропоткина, Бакунина и Прудона, а также других пионеров анархизма. Единственное, что меня не устраивает в этом сочувственном изображении анархистского общества будущего, — то, что местом действия является очень негостеприимная планета, а из-за отсутствия подходящего сырья общество страдает от нищеты. Мне бы хотелось, чтобы она представила нам анархистское общество на богатой планете.

Среди других исследователей потенциальных социально-экономических систем будущего следует назвать британского писателя доктора Майкла ЯНГА с его увлекательной книгой «Возвышение меритократии». Проецируя себя в 2034 год, Янг предвидит общество, в котором, по сути, компьютеры отбирают подходящих людей, чтобы занять те или иные должности. Эксперты в области образования и отбора применяют научные принципы, чтобы определить лидеров завтрашнего дня. Для этого нужны коэффициент интеллекта, квалификация, опыт и заявление. Короче говоря, вы должны показать «заслуги». Не имеет ни малейшего значения, из какой вы семьи, какие у вас связи или сколько денег. Меритократия управляется меритократами, и они не мирятся с такой ерундой, как бедность, войны, расизм и другие проблемы, с которыми мы сталкиваемся сегодня. Это книга издана в Великобритании. Я не уверен, что она была опубликована в Соединенных Штатах, но считаю ее обязательной для всех, кто интересуется научной фантастикой и политической экономией будущего.

Следует отметить, что существуют убежденные сторонники концепции «исторических циклов», защитники права АЗИМОВА проецировать феодализм как социально-экономическую систему, господствующую в Галактической империи через много тысяч лет в будущем.

Пол АНДЕРСОН, возможно, главный среди них, и его хорошо ценят за «историю будущего», в которой фигурируют Николас ван Рейн и Доминик Фландри. Он поддерживает систему подъем-крах-спад-падение. Короче говоря, исторические циклы. Время от времени мы с ним сталкиваемся (исключительно по-дружески — мы знаем друг друга около тридцати лет и пришли в SF примерно в одно и то же время).

Например, вот что он говорит в письме в фэнзин «The Diversifier» в ноябре 1976 года, в ответ на небольшую статью, которую я туда прислал:

«...когда он (Мак РЕЙНОЛЬДС) отрицает, что, уже имея сегодня капитализм и свободную конкуренцию, в будущем возможно существование феодализма, империй с наследственным правлением, угнетение женщин или другие черты реального прошлого, он показывает тот же самый недостаток воображения, который описывает у других. Более того, на мой взгляд, он неправильно понимает историю. Эти вещи появлялись снова и снова, цивилизация за цивилизацией. Институты, которые мы сегодня считаем достойными внимания, были изобретены ранее.

Женщины в дохристианской Скандинавии имели свободу, которую они обрели только в XIX веке. Рабство процветало в Новом Свете, рано угасло на средневековом Западе и получило массовое распространение благодаря открытию Нового Света и более поздним технологическим достижениям, таким как хлопковая машина. Карьера Мао Цзэдуна с почти жуткой точностью параллельна карьере Цинь Шихуанди в третьем веке до нашей эры.

Я мог бы продолжить, но суть очевидна. Возможно, мы сейчас настолько мудры и нравственны, что никогда не повторим ошибок наших предков. Возможно, мы стали настолько умнее их, что, когда в будущем возникнут проблемы, мы будем реагировать на них совершенно другими способами, не имеющими собственных пагубных побочных эффектов. Возможно. Несомненно, это вполне обоснованное предположение для того, чтобы, основываясь на нем, сочинить научно-фантастическую историю.

Однако противоположное предположение тоже имеет право на жизнь, и его последствия, может быть, не менее интересно проанализировать. Поскольку никто не знает, каким на самом деле будет будущее, мы можем и должны исследовать каждую идею, которая приходит нам в голову....».

Ну, хорошо. Было бы нелепо отрицать, что различные институты повторяются на протяжении всей истории. Например, свобода женщин в первобытном обществе вновь начинает проявляться в современном мире. А демократия как политическая система повторяется снова и снова. Первобытный коммунизм (пример — американские индейцы) был демократическим. Одна из форм демократии преобладала даже в условиях рабства (Афины, республиканский Рим). Другая практиковалась при феодализме в некоторых итальянских городах-государствах. И, конечно, при капитализме демократия существовала во многих странах, на протяжении длительных или коротких периодов времени. Хотя навскидку я не могу определить демократию в тех частях мира, которые сегодня находятся в условиях государственного капитализма (читай «коммунизма»), разве что в Югославии, да и то с натяжкой.

Однако это не совсем то же самое, что повторение экономических систем. Рабство могло ослабнуть в западном мире, включая Северную Америку, но оно не умерло. Появление хлопковой машины, как отмечает ПОЛ, возродило его с новой силой, но до Илая Уитни оно все еще преобладало.

Я также не могу согласиться с тем, что Цинь Шихуанди, представитель недолговечной династии Цинь и первый император Китая, был настолько похож на Мао. Они руководили двумя совершенно разными социально-экономическими системами. Цинь Шихуанди покончил с феодальностью предшествующего периода и создал империю. Мао принес в Китай государственный капитализм («коммунизм»). То, что оба они имели дело с полчищами людей, с фантастически огромными государственными предприятиями, такими как Великая стена, плотины и другие проекты Мао, не означает дублирования социально-экономических систем.

Я не могу вспомнить ни одного случая в истории, чтобы народ, достигший капитализма, вернулся к феодализму. Я также не могу вспомнить ни одного случая, чтобы народ, который прошел путь от рабства до феодализма, вернулся к рабству. Я также не могу вспомнить ни одного народа, который когда-либо поднимался от института первобытного коммунизма к институту рабства, когда-либо возвращался к первоначальной социально-экономической системе человека.

Социальная эволюция, насколько я знаю, никогда не шла вспять. А биологическая эволюция? Вымирал ли когда-нибудь вид, затем возрождаясь?

Мне кажется, науки, более или менее, идут плечом к плечу. Конечно, много стартов и остановок, но если, например, физика совершает большой прорыв, то вскоре то же самое делает химия и даже, скажем, биология, что затем может привести к ряду медицинских прорывов. Не застрахованы от этого и социальные науки. Если, например, открыто ядерное деление, то нам лучше поскорее пересмотреть наши социально-экономические системы до такой степени, чтобы война стала анахронизмом. Если мы, конечно, уверены, что это было бы хорошо для нас всех.

Я полностью поддерживаю горячий призыв Харлана ЭЛЛИСОНА в его речи на ИгуанаКоне к социуму научной фантастики более активно участвовать в решении таких социальных проблем, как эмансипация женщин, борьба с расизмом и прекращение войны. Мы можем пойти еще дальше. Для меня совершенно невероятно, что будущее будет потворствовать политико-экономическим системам, ведущим к войне, и социальным системам, основанным на классовом разделении общества и эксплуатации человека человеком. Мы должны каким-то образом эволюционировать к более высокой этике. Почему бы научной фантастике не проложить этот путь, как это произошло во многих других науках?

«Science Fiction Review» август 1980 года

P.S. Проиллюстрировано карикатурами Алексиса ДЖИЛЛИЛАНДА к статье Мака РЕЙНОЛЬДСА «Научная фантастика и политическая экономия» в фэнзине «Science Fiction Review» за август 1980 года.

P.S. Евгений БРАНДИС и Владимир ДМИТРЕВСКИЙ ответили Рэю БРЭДБЕРИ в статье «Фантастика в движущемся мире», опубликованной в 1-м номере журнала «Иностранная литература» за 1967 год:

— В нашей статье «Будущее, его провозвестники и лжепророки» («Коммунист» № 2, 1964) из разных аспектов проблемы социального моделирования был выбран один-единственный: соотношение фантастических идей и образов с философскими и социологическими концепциями нашего времени. Основные положения иллюстрировались недавно изданными произведениями писателей-фантастов Запада и социалистических стран.

Эта статья вызвала отклик в Соединенных Штатах. Отрывки из нее с кратким предисловием от редакции и репликами Айзека АЗИМОВА, Пола АНДЕРСОНА, МакРЕЙНОЛЬДСА и Рэя БРЭДБЕРИ напечатаны в «Fantasy and Science Fiction» (№ 10, 1965) – одном из самых распространенных американских научно-фантастических журналов.

К сожалению, редакция этого журнала познакомила читателей не с полным текстом статьи, а всего лишь с тенденциозной подборкой механически скомпонованных цитат. И это, конечно, не могло не привести к недоразумениям, тем более что редакция «Fantasy and Science Fiction» исключила в своем «монтаже» все, что говорилось о социалистической научной фантастике и ее существенных отличиях от западной.

Но отрадно заметить, что американскими писателями были высказаны мысли, создающие почву для установления контактов и поисков взаимопонимания между советскими и американскими фантастами: никакие раздирающие мир противоречия не могут быть разрешены с помощью новейших разрушительных средств, ведущих к непоправимой катастрофе...

Нет исторического подхода и в реплике Рэя БРЭДБЕРИ. Мы не сомневаемся в гуманных побуждениях этого замечательного художника и в его искреннем желании улучшить отношения между нашими странами. Но в своих рассуждениях он так далек от реального хода истории.

«Россия, – пишет БРЭДБЕРИ, – меняет свои убеждения под влиянием развивающейся техники и индустриализации и начинает походить на Соединенные Штаты, тогда как Соединенные Штаты под натиском требований и нужд масс некоторыми своими сторонами начинают походить на русское общество. Хотим мы этого или нет, но это будет происходить независимо от того, чего желает каждая из наших стран и чем она стремится быть, до тех пор, пока одна не станет зеркальным отображением другой. Те из нас, кто наблюдает, поняли, что этот процесс начался уже много лет назад. Для всего человечества это будет только выгодно».

Талант БРЭДБЕРИ получил мировое признание. Он оригинален, самобытен, неповторим. Но в его взглядах на будущее ощущается влияние распространенной сейчас в кругах буржуазных социологов фальшивой теории так называемой «конвергенции» капитализма и социализма – их последующего слияния в «единое индустриальное общество».

И если мы не можем принять предложенный БРЭДБЕРИ рецепт «синтеза» капитализма и социализма на основах экономического прогресса, то хочется только приветствовать его пожелание установить постоянный обмен духовными ценностями.

«Мы должны, – пишет он, – узнать друг друга, это совсем просто и совершенно необходимо. Где бы ни существовали тирания и гнет, каждая страна должна стараться обнаружить и устранить их. Я искренне надеюсь, что мы можем читать произведения друг друга без всякого предубеждения и принимать их как вполне обоснованные рассказы, созданные народом, искренне желающим выдвинуть свою точку зрения».

Конечно, никто не ждет, что в результате впервые состоявшегося обмена мнениями между советскими критиками и американскими писателями-фантастами наши оппоненты станут на платформу научного коммунизма. Да и они вряд ли рассчитывают обратить нас в свою веру. Тем не менее возможность диалогов и встреч нужно только приветствовать.

P.P.S. Дополнил реплики Пола АНДЕРСОНА и Мака РЕЙНОЛЬДСА ответными комментариями БРАНДИСА и ДМИТРЕВСКОГО из 1 номера журнала "Иностранная литература" за 1967 год.

P.P.P.S. Сделаю месячный перерыв до публикаций следующих дискуссий о советской фантастике.

Если бы наши русские друзья были постоянными читателями этого журнала, они могли бы прочитать пару лет назад «Русские, убирайтесь домой!», где советские граждане, преуспевшие даже больше, чем можно было бы мечтать, становятся самыми вездесущими туристами в будущем. История юмористическая, но только фанатик может утверждать, что она антироссийская или антиутопическая.

Мои повести «Революция» и «Битва», которые появились в течение последних нескольких лет в журнале, ранее называвшемся «Astounding Science Fiction», посвящены будущему Холодной войны, события обеих происходят в Советском Союзе, и обе оптимистичны в своем отношении к будущему. Я бы даже сказал, что среднестатистический информированный советский гражданин не сочтет их предосудительными — я не говорю о партийных писаках.

Писатель-фантаст, специализирующийся на экстраполяции в социально-экономической сфере, имеет такое же широкое поле деятельности, как и писатели, опирающееся на более точные науки.

В свое время я публиковал истории, где говорилось о мире будущего, основанном на анархизме, технократии, социализме, коммунизме (советском), коммунизме (югославском), синдикализме, индустриальном феодализме, государственном капитализме и различных их комбинаций. Иногда они были оптимистичны, иногда нет. Это зависит от сюжета. И мой справочный материал не основан исключительно на западной пропаганде. Я объездил более шестидесяти стран, включая семь коммунистических, и всю жизнь изучал политическую экономию.

Понятно, что конформистам в любом обществе трудно представить себе будущее, в котором институты, которые они поддерживают, изменились бы. Будущее, в котором эти институты оказались бы устаревшими, для них просто нежелательно.

Поэтому я бросаю вызов господам БРАНДИСУ и ДМИТРЕВСКОМУ.

Допуская, что многим американским и британским писателям-фантастам трудно создать оптимистичную историю о будущем, в котором капитализм больше не является преобладающей социальной системой, а заменен чем-то более соответствующим перспективам завтрашнего дня, покажите нам произведение советского писателя-фантаста, которое выходит за рамки того, что вы называете коммунизмом.

Или вы утверждаете, что достигли вершины социальной эволюции? Что нет ничего, что могло бы превзойти нынешнюю систему Советского Союза.

P.S. Евгений БРАНДИС и Владимир ДМИТРЕВСКИЙ ответили Маку РЕЙНОЛЬДСУ дважды. Первый раз — в статье «Фантасты пишут для всех!» 1 февраля 1966 года в «Литературной газете»:

— В какое бы далекое будущее не уводило воображение писателя-фантаста, трамплином для него неминуемо остается настоящее — реальная действительность, сегодняшний день.

Перенесение во времени и пространстве позитивных или негативных социальных представлений зависит прежде всего от мировоззрения писателя. Перенесение в будущее либо на другие обитаемые миры всех противоречий современного империализма, буржуазного строя со всеми его уродливыми проявлениями, вплоть до неоколониальной политики и гангстеризма — характерная черта англо-американской фантастики.

Для советских писателей, опирающихся на философию марксизма, вполне естественно видеть в будущем дальнейшее развитие тех общественных отношений, которые уже сложились или намечаются в эпоху коммунистического строительства.

Это и определяет в конечном счете идеологическое размежевание двух основных направлений мировой фантастики — советского и англо-американского.

Полемизируя с нашей статьей «Будущее, его провозвестники и лжепророки» («Коммунист», № 2, 1964), известный американский фантаст Мак РЕЙНОЛЬДС пишет на страницах журнала «Fantasy and Science Fiction» (№ 10, 1965): «Вы считаете, что многим американским и английским писателям трудно создать оптимистический рассказ о будущем, в котором капитализм уже перестал быть господствующей социальной системой, а сменился чем-то более соответствующим дальнейшему развитию. Пусть так, но тогда покажите нам рассказ советского писателя-фантаста, мечтающего о чем-то более совершенном, чем то, что вы называете коммунизмом. Или вы утверждаете, что уже завершили свою социальную эволюцию? Что дальше уже немыслимо ничего, что могло бы быть совершеннее системы, существующей сейчас в Советском Союзе?»

Из слов РЕЙНОЛЬДСА можно заключить, что он не только недостаточно осведомлен о советской фантастической литературе, но находится в плену распространенных на Западе ошибочных и весьма ограниченных представлений о научном коммунизме. Ведь преимущество наших писателей в том как раз и состоит, что история для них не останавливается на сегодняшнем дне. Заложенный фундамент новых общественных отношений создает стимулы для непрерывного и безграничного развития. И если с этой точки зрения рассматривать произведения советских писателей, опирающихся на традиции социально-утопического романа, то мы убедимся, что в каждом из них, независимо от того, на сто или на тысячу лет вперед отнесено действие, совершенствование общества и самого человека никогда не прекращается.

Второй раз Евгений БРАНДИС и Владимир ДМИТРЕВСКИЙ ответили Маку РЕЙНОЛЬДСУ (назвав его в этот раз МакРЕЙНОЛЬДСОМ) в статье «Фантастика в движущемся мире», опубликованной в 1-м номере журнала «Иностранная литература» за 1967 год:

— Высказывания МакРЕЙНОЛЬДСА затрагивают проблему изображения будущего. «Очевидно, – заявляет он, – что когда писатели-фантасты основываются на данных из области политической экономии, то им легче представить себе антиутопию, нежели совершенное общество будущего. На каждое произведение типа «Взгляд назад» БЕЛЛАМИ приходится несколько произведений типа «1984 год» ОРУЭЛЛА. Одна из причин этого, возможно, заключается в следующем: большинство наших писателей убеждены в том, что современные социальные учреждения настолько совершенны, что всякое изменение их может быть только в худшую сторону». Для МакРЕЙНОЛЬДСА не имеет ценности ни одна из существующих социальных систем:

«В свое время, – пишет он, – я опубликовал рассказы о мире будущего, основанном на анархизме, технократии, социализме, коммунизме (вариант, принятый в Советском Союзе, и вариант, осуществляющийся в Югославии), синдикализме, промышленном феодализме, государственном капитализме и различных комбинациях этих общественных формаций. Некоторые из этих рассказов оптимистичны, другие нет. Это зависит от рассказа и его задач.

Любой из предложенных «вариантов будущего» становится для МакРЕЙНОЛЬДСА а не более чем литературным экспериментом. Так он демонстрирует широту своих взглядов в противовес однозначности коммунистической доктрины.

Его реплика завершается на высокой ноте:

«Вы считаете, что многим американским и английским писателям трудно создать оптимистический рассказ о будущем, в котором капитализм уже перестал быть господствующей социальной системой, а сменился чем-то более соответствующим дальнейшему развитию. Пусть так. Но тогда покажите нам рассказ советского писателя-фантаста о чем-то более совершенном, чем то, что вы называете коммунизмом!

Или вы утверждаете, что уже завершили свою социальную эволюцию? Что дальше уже немыслимо ничего, что могло бы быть совершеннее системы, существующей сейчас в Советском Союзе?»

МакРЕЙНОЛЬДС не знает, что коммунизм никогда не изображался его теоретиками застывшей формацией, ограничивающей возможности дальнейшего совершенствования и развития. Напротив, чем больше достигнуто, тем больше остается впереди. И это относится к самому человеку и к общественному устройству, которое не может быть неизменным и стабильным, и к безграничным перспективам познания и покорения природы. Не зная, видимо, этого, МакРЕЙНОЛЬДС полагает, что советская социальная фантастика заполнена розовыми утопиями, где коммунизм с барабанным боем вторгается в будущее.

Если бы МакРЕЙНОЛЬДС был лучше осведомлен в нашей научно-фантастической литературе, он убедился бы, что все обстоит не так, как ему кажется. Коммунистическое будущее отнюдь не изображается в советских утопических романах (мы, употребляем этот термин за неимением лучшего) в тонах сплошной идиллии, как полное благополучие, самоуспокоенность, отсутствие всяких-конфликтов. Напротив! Герои произведений, действие которых переносится в грядущие века, вечно в исканиях, испытывают чувство неудовлетворенности достигнутым, дающее стимул к дальнейшему поступательному движению. Они полны жажды деятельности, задумывают и совершают грандиозные дела, идут на подвиги. Подробно раскрывая новые общественные отношения, авторы новейших коммунистических утопий видят безграничные возможности для приложения сил и способностей наших далеких потомков. Непрерывное устремление вперед – в вечном поиске – является для них естественной нормой поведения и главным стимулом дальнейшего развития общества. Это одинаково относится к столь разным и непохожим одно на другое произведениям, изображающим мир будущего, как «Туманность Андромеды» и «Сердце Змеи» И. ЕФРЕМОВА, «Далекая Радуга» и «Возвращение. Полдень XXII-й век» А. и Б. СТРУГАЦКИХ, «Докучливый собеседник» и «Скиталец Ларвеф» Г. ГОРА, «Легенды о звездных капитанах» Г. АЛЬТОВА, «Леопард с вершины Килиманджаро» О. ЛАРИОНОВОЙ и многие другие.

МакРЕЙНОЛЬДС, вероятно, и не подозревает, что у нас создаются не только утопии, но и «предупреждения». Разумеется, они не имеют ничего общего с антиутопиями типа «1984 год» Оруэлла, но в них смело говорится о тех огромных и неизбежных трудностях, с которыми сталкивается человечество, расчищая себе дорогу в грядущее. И только недальновидные критики могут принять «Страну Дономагу» И. ВАРШАВСКОГО, негативные социальные построения братьев СТРУГАЦКИХ («Трудно быть богом», «Попытка к бегству», «Хищные вещи века») или кибернетические памфлеты А. ДНЕПРОВА за выражение авторских идеалов.

Однако и в тех произведениях, которые мы относим к коммунистическим утопиям, и в тех, которые мы называем предупреждениями, советские писатели исходят из марксистско-ленинской теории общественного развития. Иначе говоря, их социальные концепции, даже выраженные языком фантастических образов, опираются на научное понимание исторического процесса.

Например, было бы невозможным для идеалов коммунизма утверждать, что человек — это низменная, обреченная обезьяна: то, что мы называем "добром" — для него редкость и противоестественно, а то, что мы называем "злом", является нормой. Но на Западе такая мысль вполне приемлема. Я не утверждаю, что это правильная мысль — я сам в это не верю, — но я утверждаю, что ее продвижение вредит свободному обществу не больше, чем продвижение любой другой идеи. Я не верю и в то, что тотальная ядерная война неизбежна, и надеюсь так же искренне, как господа БРАНДИС и ДМИТРЕВСКИЙ, что ничего подобного никогда не произойдет. Тем не менее, чувствую себя вправе рассматривать в художественной литературе такую возможность и описывать ее вероятные последствия.

«Прогресс» на самом деле — оптимистичная история. Она предполагает, что человек может пережить почти все, например, ядерную войну, восстановиться и снова познать счастье. А также, что наша нынешняя машинная культура, возможно, не является оптимальной для такого животного как человек. Я не знаю, так на самом деле или нет; но я не верю, что кто-либо это знает.

Мне кажется, глубоко ненаучным утверждать, что история имеет определенный характер и в будущем будет следовать определенному курсу. Правда, Маркс и Ленин (так же как Сталин и Мао!) сделали несколько очень интересных выводов об истории. Но настаивать на том, что это были самые основополагающие выводы, которые когда-либо будут сделаны, значит выходить далеко за рамки имеющихся у нас данных.

Научная фантастика на Западе обретается в той области, которую человек еще не знает и не испытал на себе. По сути дела, эти вещи непознаваемы до того, как они произойдут. Поэтому наша художественная литература, не ограничена догмами и рассматривает множество возможных ситуаций, как приятных, так и неприятных. Без всякой идеологической подоплеки.

В заключение хочу сказать, что я был знаком с коммунистами и спорил с ними. Когда споры велись цивилизованно, как взаимный поиск взаимопонимания, а не как соревнование в оскорблениях, мы всегда приходили к каким-то выводам. Так, например, я увидел, что одно из наших коренных отличий заключается в том, что они несколько больше верят в человеческую рациональность, чем я. Возможно, когда-нибудь научная психология докажет, какая позиция ближе к истине. Между тем, они имеют право на свою веру, и я на свою. Тоталитаризм заключается в отказе кому бы то ни было — кому бы то ни было вообще, в праве на его личные убеждения и на его способ исследования реальности.

P.S. Интересно, что эта реплика Пола АНДЕРСОНА вызвала, в свою очередь, немаленький жесткий комментарий Анатолия БРИТИКОВА в его классической монографии «Русский советский научно-фантастический роман» 1970 года:

— Американскому писателю П. АНДЕРСОНУ, специализирующемуся на исторической фантастике, принадлежит рассказ «Прогресс». В нем изображена примитивная жизнь остатков человечества несколько столетий спустя после сокрушительной атомной войны. В статье «Будущее, его провозвестники и лжепророки» («Коммунист», 1964, № 2) Е. БРАНДИС и В. ДМИТРЕВСКИЙ отметили, что мрачная концепция рассказа перекликается с пессимизмом буржуазных философов, проповедующих бессилие человека перед якобы неопределенным (и неопределимым!) ходом истории. В журнале «Fantasy and Science Fiction», напечатавшем подборку откликов американских фантастов на эту статью, АНДЕРСОН возразил: «Прогресс» — рассказ оптимистический, ибо «внушает ту мысль, что человек может пережить почти все, даже атомную войну, и вновь построить свое счастье».

Показателен этот «оптимизм» посредством пессимизма, перекликающийся, кстати сказать, с псевдореволюционной оценкой оружия массового уничтожения как бумажного тигра. Для АНДЕРСОНА, как и для Мао Цзе-дуна (которого писатель ставит на одну доску с К. Марксом и В. И. Лениным), не существует вопроса, во имя чего человеку надо пережить всеобщее уничтожение. Для него фатально равнозначны оба гамбита: «если атомная война будет» и «если атомной войны не будет». Подобно тому, как для АЗИМОВА тезис: «если коммунизм будет продолжаться» равноправен (с точки зрения игры ума) антитезису: «если капитализм будет продолжаться».

Разумеется, АНДЕРСОН приводит другое объяснение: «Наша научная фантастика, не ограниченная никакой догмой, говорит о многих мыслимых ситуациях, иные из которых приятны, иные нет. Какого-либо другого идеологического смысла наша фантастика не имеет».

Но этот-то смысл и существен: здесь и появляется «научный» релятивизм в оценке исторических тенденций.

АНДЕРСОН не согласен с «марксистской догмой», что история носит «определенный характер» (будто она сама этого не доказала!) и что «в будущем она пойдет по одному пути», т. е. к коммунизму. На словах — свобода от догм, на деле, в выборе фантастической ситуации, — догма фатализма (в этом мы убедимся и в главе о повести А. и Б. СТРУГАЦКИХ «Трудно быть богом»). На словах АНДЕРСОН «искренне надеется», что атомной войны не будет, на деле все-таки рисует ее возможные последствия, а не возможность устранения.

Примечательна одна полемическая обмолвка. АНДЕРСОН сожалеет, что марксизм-ленинизм в своем историческом детерминизме якобы догматизировал "теорию, гипотезу или благочестивое пожелание совершенствования человеческого рода". Можно было бы не придираться к этой небрежности, если бы уравнивание коммунистической доктрины с прекраснодушным провиденциализмом не было оборотной стороной попыток дискредитировать научный фундамент коммунистического учения о революционном преобразовании мира во имя человека. Приспешник Б. ГОЛДУОТЕРА черносотенец Т. МОЛЬНАР призывает вообще разделаться с научной теорией, потому что она «является, по сути дела, позвоночником утопизма, а точнее мысли о том, что человечество должно… полностью взять под контроль свою судьбу». В этой философии проступает отчетливая политическая программа: «Наука ослабляет человека, обещая ему всяческие утопии, как марксизм, в котором основным тезисом является борьба с отчуждением, дабы вырвать человеческую судьбу из рук слепого случая». Ясно, о каком ослаблении идет речь.

АНДЕРСОН, который на словах отмежевывается от подобных «ястребов», на деле, в своей фантастике, превращает человечество в игрушку случая и после этого утверждает, что его фатализм и есть научная позиция.

P.P.S. Евгений БРАНДИС и Владимир ДМИТРЕВСКИЙ тоже ответили Полу АНДЕРСОНУ в статье «Фантастика в движущемся мире», опубликованной в 1-м номере журнала «Иностранная литература» за 1967 год:

— Пол АНДЕРСОН, подчеркивая свое несогласие с доктриной коммунизма, тем не менее признает: «Коммунизм воплощает благородную идею о том, что люди способны совершенствоваться, что судьба их может быть улучшена и что долг каждого индивидуума помочь этому улучшению... Я знал многих коммунистов и спорил с ними. Когда спор шел в вежливой форме и мы больше искали взаимопонимания, чем старались обвинить друг друга, мы всегда к нему приходили. Так, например, я понял, что одно из коренных наших разногласий состоит в том, что у них больше веры в человеческий разум, чем у меня».

Не будем сейчас говорить о том, что нам трудно принять апелляцию АЗИМОВА к библейскому «царству любви», точно так же, как и метафору БРЭДБЕРИ о «двух группах слепцов, движущихся в темноте». Гораздо важнее в этих заявлениях отметить искреннее стремление отыскать в первую очередь не то, что нас разделяет, а то, что в какой-то степени может сблизить.

Принципиальные расхождения начинаются там, где американские писатели противопоставляют коммунизму свое понимание свободы. И в этом отношении наиболее показательны высказывания Пола АНДЕРСОНА, полагающего, что коммунистический идеал «из-за присущего ему догматизма, обязательно вступает в конфликт с не менее благородным идеалом свободы».

Это старая песня! Против понимания свободы как осознанной необходимости «ниспровергатели» марксизма выступают со времен его зарождения. Но любопытно еще и такое признание Пола АНДЕРСОНА, которое следует непосредственно за его толкованием «идеала свободы». «Американцы, – заявляет он, – такой свободой не пользуются, никогда не пользовались и никогда не будут пользоваться ею. Не так уж порабощены и люди за «железным занавесом». Что я хочу показать, так это только контраст между ориентацией, высшими ценностями и конечными целями обоих обществ. Так как литература по необходимости всегда есть упрощение жизни, то конфликт легче увидеть в ней, чем в запутанной и вечно меняющейся сфере современной политики».

Не найдя воплощения идеала свободы ни за «железным занавесом», ни в своей стране. Пол АНДЕРСОН пытается утвердить этот идеал в собственных фантастических сочинениях.

Как и многие его коллеги, АНДЕРСОН видит в истории лишь хаотическое нагромождение событий, где нет и не может быть никаких закономерностей. И потому ему ничего не стоит замещать в своих произведениях современные отношения канувшими в лету патриархальными порядками. И даже корда он переносит действие на просторы вселенной, далекое будущее фатально оказывается все тем же прошлым.