Данная рубрика представляет собой «уголок страшного» на сайте FantLab. В первую очередь рубрика ориентируется на соответствующие книги и фильмы, но в поле ее зрения будет попадать все мрачное искусство: живопись, комиксы, игры, музыка и т.д.
Здесь планируются анонсы жанровых новинок, рецензии на мировые бестселлеры и произведения, которые известны лишь в узких кругах любителей ужасов. Вы сможете найти информацию об интересных проектах, конкурсах, новых именах и незаслуженно забытых авторах.
Приглашаем к сотрудничеству:
— писателей, работающих в данных направлениях;
— издательства, выпускающие соответствующие книги и журналы;
— рецензентов и авторов статей и материалов для нашей рубрики.
Обратите внимание на облако тегов: используйте выборку по соответствующему тегу.
Кажется, нет таких рубежей, которые человек не готов пересечь в погоне за собственными призраками. Стремление это тем сильнее, чем эфемернее желанный фантом. Соблазнительность приманки обратно пропорциональна ее доступности. Когда в небесах виднеется желанный журавль, большинству уже не до синицы в руке. Согласно Клэю Маклауду Чэпмену, призрак и есть такой журавль, который всегда лучше синицы. Но чтоб до него дотянуться, придется хорошенько раскошелиться. Нет, речь не о деньгах. Как ни странно, но бывают вещи ценнее денег. Собственные жизнь и душа, например.
Эрин, Тобиас, Сайлас и Амара сдружились на начальных курсах университета. Заводилой был Сайлас, доморощенный поэт, ведущий полубездомную жизнь непризнанного гения-харимзатика. В университете было все – спиритизм на старом кладбище, литературные амбиции, а также секс, рок-н-ролл и все прочее, что к этому прилагается. Однако, веселые годы кончились, пришло время вступать во взрослую жизнь и как-то в ней устраиваться. Но только не для бунтаря Сайласа. Тот остался верен себе и продолжил пребывать в подростковой нирване.
Сайлас кочует по барам, друзьям и случайным знакомым, обрастая долгами и проблемами с накротиками. И попутно создавая проблемы старым друзьям. Наконец Эрин решает, что лучший способ помочь старому другу это перестать ему помогать. Она выставляет Сайласа за дверь и тот исчезает на некоторое время. А потом его находят мертвым. Но Сайлас нашел способ вернуться с того света. Об этом Эрин сообщает Тобиас. Он убеждает ее попробовать галюциногенный гриб, найденный Сайласом. Этот гриб может вызвать призрак Сайласа, причем так, чтобы тот оставался с ними навсегда. Считая, что это искупит ее вину, Эрин соглашается и вместе с Тобиасом и Амарой участвует в ритуале вызова умершего друга. И вскоре действительно видит Сайласа. И не только его. Призраки теперь окружают ее повсюду куда бы Эрин не пошла. Есть только одно место, где можно укрыться. Но и на него у Сайласа свои планы…
Послание, несомое «Пожирателями призраков» вроде бы простое – наркотики это дверь в потусторонний мир ужасов и призраков. Но здесь скрыта хитрая обманка. На самом деле все наоборот. Призрак и наркотик суть одно и то же. Метафора наркотического рабства в романе очевидна, но преломлена через призму сверхъестественных ужасов. Не ты пожираешь призраков – они пожирают тебя. Не ты употребил наркотик – он употребил тебя. И связь эта доходит до полного слияния. Границы между бредом и реальностью стираются у наркомана мгновенно. Ребятки, выращивайте гигантские грибы у себя в подвалах! — призывал добряк Рэй Брэдбери. Похоже, кое-кто понял его слишком буквально.
Сайлас и компания Брэдбери конечно читали, но вдохновлялись кем-то позабористей и вырастили собственный урожай, который щедро их насытил. Вернувшийся с того света дух это совсем не тот старый-добрый приятель, с которым вы задорно провели веселые университетские деньки. Он сильно изменился, а заодно не прочь изменить и вас. Претендуешь – соответствуй, такое у него жизненное кредо. Спрашивать согласия он не станет, оно было получено в момент, когда вы положили в рот капсулу с Призраком. Вы об этом не догадывались, но это уже ваши проблемы. Как там, кстати, наш мицеллий? Его бы подкормить.
Планов у новоиспеченных медиумов громадье, в неофитах недостатка тоже нет, люди стекаются тонким, но неиссякаемым ручейком. Каждый хочет вернуть дорогого ему духа. А кто-то идет к ним просто от скуки. Призрак азартно потирает руки – дело пошло.
Вопрос в том, хватит ли вам сил вырваться из призрачного плена. Особенно если учесть, что не очень то и хочется. Там снаружи никто не ждет, никому нет дела. Положиться можно только на себя, но эта такая ненадежная опора… а на сделку с собой наркоман идет с легкостью. Его жизнь и есть непрерывная череда таких сделок.
Может показаться, что Эрин движима лишь чувством вины перед Сайласом, которое мучит ее неотступно. Но вина лишь верхушка айсберга. Есть нечто гораздо более глубокое и тяжкое, что камнем тянет ее на дно. Это зависимость, не позволяющая отпустить то, чему давно пора стать прошлым, и, не оглядываясь, жить дальше.
В конечном итоге, именно тема зависимости ключевая в романе. Зависимости не только от наркотиков, но и от прошлого, эрзацем которого становится гриб, проводник в мир несбывшихся надежд и призраков. На этой метафоре автор и сыграл, сделав ее основой сюжета. И вышло очень убедительно. Без назиданий, но крайне доходчиво. Судя по всему, Чэпмен знает о чем пишет не понаслышке. Знание его основано не просто на досужих наблюдениях, но и на собственно тяжелом опыте.
Призраки страшны, но страшней безысходность, которая настигнет везде. Вот она в обличье фантома протягивает ладонь с желатиновой капсулой в центре. Внутри немного того, что сходит для обреченного за лекарство. Которое хуже недуга. Потому что то, что начиналось как невинная шалость, закончится катастрофой и разрушением многих жизней. Чужих и своей.
Мрачности и депрессивности роману не занимать, он состоит из них чуть менее, чем полностью. Атмосфера безысходности окутывает читателя плотной непроницаемой завесой ужаса, переходящего в затяжной бэдтрип, которому, кажется, не будет конца.
Да и конец, когда он все же наступает, не гарантирует избавления. Жизнь зависимого всегда висит на очень тонком волоске.
Впервые рецензия была опубликована в мартовском номере журнала DARKER в 2024 году Рецензия в базе Фантлаба
Луиджи Музолино автор весьма причудливый. Однако, назвать его фантазию необычной значит просто прибегнуть к расхожему клише. Фантазия любого настоящего писателя необычна уже по определению, неважно, фантаст он или реалист. Нет, к Музолино следует подступаться иначе.
Про Луиджи Музолино правильнее будет сказать, что он владеет довольно редким даром видеть оборотную сторону вещей. Обычному человеку попасть на ту сторону почти нереально, но когда это все же случается, добра не жди. Это даже не пропасть. На первый взгляд то, что открывается глазам более всего похоже на огромную груду разнородного мусора. То, что она, оказывается живая, понимаешь уже со второго взгляда, когда она тянется к тебе тем, что заменяет ей конечности. И пожирать. Тем, что заменяет рот. Точнее рты. Которых много. Пожирать иногда буквально, иногда метафорически. Или даже метафизически. Выбирайте любой вариант. У Музолино представлены все.
Ртом этому странному чудищу, другой стороне, может служить что угодно. Да и путей на ту сторону великое множество. У каждого персонажа он свой, единственный и неповторимый.
Сборник «Уиронда» состоит из десяти рассказов и чем-то напоминает легендарные «Книги Крови». Напоминает скорее по структуре и общему настрою, нежели по стилистике. Это первое из поверхностных и очевидных сходств. Однако есть и другие, более глубинные и гораздо менее очевидные, о которых будет сказано ниже.
Первый рассказ сборника «Остров и Бездна» повествует о пятерых туристах, из-за аварии самолета попавших на крохотный островок посреди Индийского океана. Туристы, как водится, надеются, что их спасут. Но у Острова на этот счет имеются совсем иные соображения. Несмотря на предсказуемость финала «Остров и Бездна» радует причудливыми грезами и миражами, проникающими в сны пленников маленького клочка суши и не дающими им слишком долго терзаться неоправданными надеждами. Есть в этом какое-то потустороннее милосердие – не мучить случайных бедолаг долгой робинзонадой, а позволить им расслабиться и даже получить некоторое скоротечное удовольствие прежде, чем свершится неизбежное.
«Молочная кислота» о незадачливом любителе бега, который изменив привычному маршруту, попадает в обманчиво знакомые места, где ему придется хорошенько побегать, чтоб найти дорогу назад. Это очень наглядное описание той самой оборотной стороны, запутанной и безвыходной. И попасть туда определенно легче, чем вернуться обратно.
«Ночь в ночи» краткий эпизод в больнице, где дежурящему у постели неизлечимо больной подруги является очень зловещий персонаж, заставляющий его по-настоящему испугаться и иначе взглянуть на значение искусственного света. Да и образ потусторонней сущности очень выразителен и леденит душу. Роль оборотной стороны здесь играет темнота, внезапная и всепоглощающая. А роль смерти – сама смерть.
«Ньямби (переход)» о злоключениях африканских мигрантов, свидетелями которых становятся двое журналистов. После того, как очередное судно с африканскими беженцами затонуло, оставшиеся в живых столкнулись с чем-то, что раньше жило только в их преданиях. На это что-то они и приглашают посмотреть журналистов, обещая настоящую сенсацию. И журналисты убеждаются, что их не обманули. Наиболее впечатляют здесь финал и безумный образ из сна главного героя, возникающий в середине рассказа. Второй претендует на звание самого запоминающегося из кошмаров сборника.
«Черные холмы истязаний» сюрреалистический рассказ о мести непонятого юного художника маленькому городку, где он рос и подвергался травле. Здесь окруженная взявшимися ниоткуда черными горами крошечная община вырождается и деградирует. Впрочем, есть там житель, который может спасти город. Вот только шанс очень призрачный. Интрига сохраняется до конца рассказа и даже дольше.
«Уиронда» рассказывает о легенде дальнобойщиков, затерянном городе, который почти никто не видел. Все о нем только слышали. Эрмес, которого бросила жена, вынужден колесить днями и ночами, чтобы оплачивать алименты и судебные расходы. Жизнь Эрмеса все хуже и хуже, здоровье подводит, горестные воспоминания о жене и сыне не дают покоя. И только Уиронда с каждым днем все ближе. Возможно, именно там он обретет утраченное счастье. Еще одна оборотная сторона, где все совсем не так, как в реальности. Вернее почти так же, только гораздо чудовищней и гротескней.
«Муравьи» психологический хоррор о кризисе среднего возраста вписанный в мистическую историю о насекомых, которых не стоит обижать, потому что они могут очень изобретательно отомстить. Сюжет "Муравьев" внешне незамысловат, но обладает немалым внутренним напряжением, буквально разрывающим на части. Финал слегка предсказуем, но хуже от этого рассказ не становится. Напротив, можно как следует посмаковать неминуемый кошмар.
«Шаткое положение» еще один экзистенциальный кошмар о мужчине средних лет. Но на сей раз герой попадает не в жизненный тупик, как прочие персонажи Музолино, а получает шанс продвинуться по карьерной лестнице. Но тут возникает одно маленькое, но очень странное «но», которое все перечеркивает и обессмысливает. Или если точнее, наполняет происходящее новым, иным смыслом.
«3,5 этаж лестницы D» еще один вариант истории об обратной стороне обыденности. Двум мальчишкам открывается параллельная реальность их дома, спрятанная между лестничными пролетами. Эта реальность чудовищно извращена и превосходит любые, самые дикие фантазии. Постепенно диковинное Заподъездье затягивает друзей все сильнее, и страх быть поглощенным им растет. По-своему трогательный, мальчишеский хоррор о детях, познающих всю горечь и странность двух миров – реального и потустороннего. Финал, как часто бывает у Музолино, норовит преподнести нежданный сюрприз.
«В трещинах» последний и самый грандиозный рассказ сборника. Здесь одинокий старик узнает о древней истории района, где прожил всю жизнь, от могущественных подземных божеств. Божества очень голодны, а пожилой мужчина страдает от деменции и плохо отличает реальность от видений. Впрочем, реальность тут настолько потусторонняя, что ее безумную идиллию не поколеблет никакой ненадежный рассказчик. Здесь оборотная сторона настолько явна, что сомневаться приходится скорее в существовании обычного мира. «В трещинах» поглощает и завораживает читателя, заставляя вспомнить лучшие образчики сверхъественного ужаса. И прежде всего Клайва Баркера. Ох уж эти сходства… Кроме того, рассказ служит прологом ко второму сборнику Музолино. К «Другой темноте», с которой он связан особым образом.
И снова о сходствах, ибо тема эта важна, особенно когда речь об авторах ужасов. Кто же там из них на кого походит, кто кем беззастенчиво вдохновлялся всегда остается острым вопросом, который не обойдет вниманием ни один уважающий себя рецензент. Как уже было сказано, сходство с Баркером здесь имеется, но оно скорее поверхностно. Лиготти, также упомянутый одним из иностранных рецензентов вообще рядом не валялся. Это другое. Совсем.
Если же всерьез искать параллели с известными авторами, то довольно близок по духу и стилистике к Луиджи Музолино окажется Брайан Эвенсон с рассказами из сборника «Павшие кони». Ну и отчасти Нейтан Баллингруд с «Землей монстров». Второй похож гораздо меньше, но по касательной местами тоже чувствительно задевает.
«Другая темнота» являет собой еще более глубокий и впечатляющий образец странного сверхъестественного хоррора, выходящего далеко за грань безумия и обретающего бесконечные новые измерения, которые в «Уиронде» только наметились. В другой темноте Музолино развернулся в полную писательскую силу и производит таких чудовищ и фантомов, на которые предыдущий сборник разве что загадочно намекал.
Первый рассказ сборника, «Как собаки» повествует о мальчике, выросшем на ферме и отчаянно мечтавшим стать настоящим поэтом. Мечтам не суждено было сбыться из-за злой воли садиста-отца, избивавшего мальчишку и его собаку. Однако, месть, как известно, блюдо подающееся холодным и сроков давности для нее нет. Но рассказ, в сущности, совсем не о том, а больше о надежде, боли и тоске по недостижимому. Наименее странный и наиболее близкий к классической, «правильной» прозе рассказ. Поэтому он и идет первым. Хотя отдельные нотки безумия звучат и здесь. Но очень призрачно.
«Куда деваются зажигалки» одна из нескольких миниатюр-интерлюдий на две-три странички, которых в сборнике несколько штук. Они не то чтобы страшные, просто дополняют общую картину. Для ответа на заглавный вопрос рассказа забраться придется довольно глубоко.
«Копия» отличный пример рассказа о доппельгангере, зловещем двойнике, который позволяет себе то, о чем оригинал может только мечтать. Много ужаса, жестокости и боли. Живым не уйдет никто.
«Противнус» микро-интерлюдия на полстранички. Рассказывает, как сделать Противнуса и чем это чревато.
«Озеро без будущего» про вояж двух друзей на природу, где они встретились с необъяснимыми парадоксами мира. Время, смерть, жизнь, иная реальность и так далее. В «Озере без будущего» автор прибегает к приему ненадежного рассказчика, но не с целью придать происходящему двусмысленность, как это обычно делается, а для демонстрации зыбкости и относительности самой реальности. Это один из коронных номеров Луиджи Музолино и исполняет он его очень на ура.
«Двухъярусная кровать» лучшая из мини-интерлюдий сборника. Финал этого крохотного рассказа разит наповал своей непредсказуемостью. В общем, есть два брата, спящих на двухъярусной кровати. Старший очень любит пугать младшего. Но это далеко не все, что нужно о них знать…
«Лес, развилки» история о поездке двух супругов в Румынию. Там дешевле вставлять зубные импланты. А еще там красивые места и очень таинственные леса, куда так и тянет случайных туристов. По законам жанра ничем хорошим такие поездки не кончаются. Но туристы плевать хотели на законы жанра и это тоже закон жанра. Будет много жуткого и странного. А также временных и прочих парадоксов. А потом фантасмагорический финал. Пристегните ремни и наслаждайтесь.
«Послание» еще одна интерлюдия на три страницы. Двойник Энрико Бедолиса обращается к нему из Зазеркалья. Вообще, ничего лишнего в сборнике нет, и эти крохотные перебивки между основными рассказами недооценивать нельзя. Каждая из них важна. Из маленьких частей складывается большое безумие.
«Последняя коробка» о том, как исчезнуть из мира, не оставив никаких следов. Способ непростой, но гарантия стопроцентная. Как выражаются в некоторых кругах – эта темка точно выгорит.
«Галенскап» расскажет, как правильно собрать тумбочку из ИКЕИ. По-настоящему правильно, чтобы остаться удовлетворенным результатом.
«Скала – их дом» о путешествии девушки-фотографа в заброшенную деревню, где есть свои страшные легенды, которые иногда оживают. Рассказ очень атмосферный, насыщенный тьмой, одиночеством и страхами, с которыми героиня оставлена один на один. Набор приемов используемых автором вполне традиционный, но то, как оживает и наполняется ужасом происходящее достойно восхищения. Сложно, сказать, какой именно из рассказов «Другой темноты» лучший, но этот заслуживает одно из первых мест.
Еще одна кроха на страницу – «Пустующий дом». В мире много пустых домов, но этот лучше не тревожить.
«Пука» это не то, о чем может подумать русскоязычный читатель, это всего лишь маленький плюшевый слоненок, забытый мальчиком в далеком детстве. И вот слоненок вновь нашелся в пыльной старой коробке. И, похоже, не к добру.
«Просто не впускай их» — небольшая абсурдистская зарисовка с условными хоррор-мотивами. О том, что бывает с людьми, отказывающимися смотреть телевизор. И все равно — не смотрите телевизор.
«Тело» еще один образец абсурдистской прозы, но уже в декорациях научной фантастики. Когда избранная часть человечества переселяется с раздираемой конфликтами Земли на Марс, призрак старого человечества не дает им покоя. Абсурд, смешанный с хоррором в равных частях.
«Зачем старики смотрят на стройки» еще одна миниатюра. О том, что стройки скрывают нечто ужасное. Как, впрочем, и старики.
«Другая темнота» о судьбе супругов, чья пятилетняя дочь бесследно исчезает. Долгие поиски не дают никаких результатов. Но однажды мать девочки, спустившись в подвал их дома, находит нечто такое, что может пролить свет на судьбу ребенка. Рассказ имеет классическую рамочную композицию и представляет собой компромисс между излюбленной полуабсурдистской манерой Музолино и психологическим триллером. Соотношение жанров выдерживается на всем протяжении повествования вплоть до финала, который несколько предсказуем, но закономерен. И в самом деле – иначе и быть не могло. В целом стилистика «Другой темноты» напоминает Стивена Кинга периода «Ночных кошмаров».
«…Об Энрико Бедолисе» замыкающая сборник миниатюра. Эпилог, который кое-что объясняет. У Лавкрафта был Абдул Аль Хазред, у Луиджи Музолино – Энрико Бедолис.
Может показаться, что все написанное Луиджи Музолино сплошная мешанина чудовищных биоманифестаций, парадоксов, вечного разложения и становления материи, но это отнюдь не так. Главное у него это хрупкий внутренний мир человеческого Психе, уязвимость и беззащитность души и эфемерность счастья, которое всегда слишком мимолетно и рушится под первым же порывом свирепой стихии жизни.
Вечное разложение, препарированное Луиджи Музолино не вторгается в человеческую жизнь само по себе, вратами ему служат жизненные трагедии обыденные в своей банальности. Чувство обреченности, депрессия и безуспешная борьба с неизбежным присущи всем без исключения его персонажам. Среди героев Музолино нет ни одного фальшивого, они все пугающе живые, как любой человек толпы, как каждый из нас.
Ужас «Другой темноты» это прорыв на ту же самую оборотную сторону что и «Уиронда», но только в несоизмеримо больших масштабах. Здесь безумие обретает иное, превосходное качество и становится тем, вокруг чего крутится всё и вся. Реальность «Другой темноты» зыбка и обманчива и является скорее демо-версией с истекающей сроком годности, нежели чем-то подлинным. Зато кошмар, лезущий из каждой щели такой неподдельный и беспредельный, что в его существовании сомневаться не приходится. Любители странного и страшного, обожающие путаться в чудовищных головоломках, сполна получат то, в чем нуждаются.
Раз уж обещал сделать отзыв на "Беспредел", то так тому и быть. Тем более, что книга вышла, и уже расходится по читателям. Будет отзыв максимально нелицеприятный, без скидок на дружбу и симпатию. Всем сестрам достанется по серьгам, а некоторым даже и по соплям. Мы тут "Беспредел" или где? Погнали!
Владислав Женевский. Каждая 6/10
Довольно странный выбор для открывашки. Как по мне, стоило бы жахнуть чем-то более ярким, чем общественный толкан. С прозой покинувшего нас Влада у меня отношения неровные. Не зависимо от профессионализма, большую часть его текстов считаю скучноватыми. Кабы в эти годно сложенные предложения ещё сюжет интересный завезли, было б вообще замечательно. К тому же, это — довольно ранний Женевский. Однако, если целью ставилось с ходу внушить читателю отвращение, то, пожалуй, с этой задачей рассказ справляется. Злоключения уборщицы общественного туалета, которую атаковали внезапные дерьмо-спермо-демоны уж точно не для любителей розовых пони. Если до этого момента вы всё ещё не понимали, что за книга попала к вам в руки, то этот рассказ развеет все сомнения.
Сплаттер? Да, пожалуй.
Виктор Точинов. Хрень 7/10
Ещё один писатель, который, к сожалению, больше ничего не напишет. Дядя Витя был профи, тут без разговоров. Однако не редко слышал я такое мнение, мол, без души пишет. Местами это было даже справедливо. Конкретно этот рассказ, на мой взгляд, тому пример. Перелицованная идея "Серой дряни" Стивена "Нашевсё" Кинга, среди родных осин, оставила у меня ощущение профессиональной пустышки. Выше среднего, да. Грамотно, да. А вот души — нет. Быть может, она осталась в оригинальном названии, слишком жёстком даже для самого жёсткого сборника, самых жёстких отечественных ужасов. Кто знает?
Сплаттер? Похоже на то. Хотя от рассказа с таким названием (опять же, я про оригинальное) я ждал чего-то более отвязного.
Юрий Погуляй. Уткоробот и Злобные Свиньи 8/10
Вот кого из "тёмной волны" не могу связать со сплаттером, так это Погуляя. Хуже, разве что, представляется, только Провоторов. И тем не менее, это зачётная попытка сделать нечто максимально жёсткое. Ребёнок, запертый в подвале маньяка, и вынужденный творить страшные дела, пусть даже спасая свою жизнь — это пугает, да. Как батёк, я проникся. Как человек, ожидавший чего-то прям запредельно хардкорного — почувствовал себя обманутым. Не в упрёк автору. Рассказ хороший. А вот сплаттер ли? Большой вопрос.
Герман Шендеров. Аппетитный 8/10
Первый рассказ, который, на мой взгляд, является чётким попаданием в жанр. Иногда автору отказывает чувство меры (чёго бы ещё такого, штоп до блевоты? о! пусть герой дрюкает дохлую крысу!), но это сугубо индивидуально. Кому-то может, напротив, покажется, что всего в меру, а то и маловато будет. В отрыве от жанра рассказ тоже хорош — крипота, таинственные видео файлы, твари, живущие на изнанке, и их странные правила. Сделано умело, и видно, что автор сам кайфовал, пока это дело расписывал, а это дорогого стоит. В смысле, от процесса создания истории кайфовал. А то понапридумываете сейчас.
Что не понравилось лично мне? Ну не могу я поверить в чудовище, которое бегает за ГГ и гаденьким голосом скрипит "апетииитныыый"! Такое вот буга-буга-буга! То же самое мешало мне нормально читать, к примеру, "Ненужных", Подольского.
Валерий Лисицкий. Любви хватит на всех 8/10
По хорошему отбитый рассказ, эксплуатирующий тему секса и эпидемии. Вся эта перманентно трахающаяся биомасса, конечно, вызывает определённое омерзение. Ощущение огромной опухоли, готовой убить весь организм, сиречь мир, не покидает до самого конца. Написано ладно и складно. Так что, да, автор справился не только с обязательной, но и с произвольной программой.
А ещё, такой момент — в последнее время всё чаще сталкиваюсь с рассказами Лисицкого, и они хороши.
Анна Елькова. Дама червей 6/10
Да простит меня автор, но это самый слабый рассказ сборника. На мой вкус, вестимо. Ещё двум рассказам сборника я поставил аналогичную оценку, но оба они уделывает "Даму червей" и по структуре, и по языку. Я старательно вчитывался в рассказ, но не могу сказать, что до конца его понял. Взаимодействие бессмертной бомжихи с отъехавшим (внезапно!) подростком не впечатлило. Главная героиня подбешивала. Сюжет в процессе как-то рассыпался.
Сплаттер? Наверное, всё-таки, да. Хотя, опять же, чего-то запредельно жёсткого, чего бы никогда не бывало в обычных ССК, я не нашёл.
Вадим Громов. Катька 8/10
Читал ещё на "Чёртовой дюжине", и оценил довольно высоко. Дилемма ГГ — а что делать, когда в твоего близкого человека вселился демон, цепанула. Подчиниться, пойти на поводу, жестоко убивая ни в чём не повинных людей? Или пробовать бороться? Удачно собранный, цельный рассказ в фирменном Громовском стиле. Хотя на конкурсе я авторства не угадал.
Сплаттер ли? Сложно сказать. По градусу жести он показался мне где-то на уровне того же "Шарика", который вполне спокойно был опубликован в обычной ССК. Ну, пусть будет сплаттер, ок.
М. С. Парфёнов. Сюрприз 6/10
Считал и считаю этот рассказ зарисовкой. Не в плане объёма, а в плане сюжета. На мой взгляд история о том, как барышня поехала в деревню и пряталась от маньяка в яме деревенского сортира — это именно зарисовка на тему. Профессиональная, да, тут порядок. В общем, оценка поставлена ещё в какие-то бородатые годы, и с тех пор мнение моё не поменялось.
Сплаттер? В плане отвращения — точно да. Публиковался ли рассказ до этого, не в "самом экстремальном сборнике"? Тоже да.
Илья Усачев. Зайка моя, я твой зайчик! 7/10
Рассказ построенный по принципу Красавицы и Чудовища. Густо замешан на сексе. Насилие тоже в наличии. Есть у рассказа этакие, простихоспаде, вайбы девяностых. Написано тоже довольно складно. Единственное, что на мой вкус несколько портит историю, это предсказуемость. Ладно, "портит" не то слово. Мешает прям нормально с ноги залететь в сюжет, не думая о том, что вот этот вот поворот ты уже просчитал.
Чё по сплаттеру, посоны? Да, пожалуй. От описания когтей в сфинктере ГГ, у меня самого всё сжалось. Но, если серьёзно, опять же, ничего сверх жёсткого и запредельного не нашёл. Просто добротный рассказ от новичка с потенциалом.
Юджин Ром. Балабол 7/10
Читал на дюжине, и зело грешил на Гонтаря. Что, кстати, до сих пор не исключается, учитывая псевдоним. Очень уж похожи эти бандитские разборки с использованием колдунских сил, на его иерофантский цикл. Здесь всё лихо, динамично, безумно — читателя сразу бросают в незнакомый мир, предлагая выплывать самому. Читатель, конечно, справится. Но вот сочтёт ли он такие методы приемлемыми — вопрос. В моём лице читатель решил, что Эребор. Где-то тут автору чувство меры изменило. Лютейшее ИМХО, конечно.
Да сплаттер, сплаттер. Или, нет. Не знаю. К концу сборника я окончательно запутался, что мы считаем жестью, а что нет.
Олег Кожин. Для всех —/--
Тут вместо отзыва расскажу вам немного о рассказе. Как-то неожиданно он приобрёл широкую (в узких кругах) интернет-известность. На него сделана куча профессиональных озвучек Михаилом Коршуновым. На него написан здоровенный стих по мотивам. И отличный стих, надо сказать! Некая металл-банда просила у меня текст, чтобы написать песню. Дал, не жалко. Правда, не срослось. Ну, и вообще, рассказ притянул ко мне некоторое количество читателей, которые раньше о Кожине знать не знали. Не зря написал.
А, да! Не обманывайтесь названием. Не для всех. Что до сплаттера, то хз. Писал я его именно, как сплаттер. А получилась история про любовь.
Александр Подольский. Слякоть 7/10
Ну, тут у нас то, о чём так долго говорили большевики. Слякоть в бумажном! Как будто это что-то прям сильно меняет. Рассказ уже давно отпочковался от автора, и живёт своей жизнью, порождает споры и бурления, и даже (ох, май!) ответы на ответ. Злоключения одной городской семьи, попавшей в лапы отечественных реднеков, помещены в палату мер и весов русского хоррора, чтобы все авторы знали, каков он — сплаттерпанк а-ля рюс. Однако и по сей день нет в сети ничего даже отдалённо столь же жестокого, безнадёжного, и в то же время талантливо написанного. Жуткое сочетание. Почему же тогда не полновесная десятка? Как и в случае с "Сюрпризом", оценка поставлена давно, и с тех пор не менялась. Потому что это гиперреалистично, а я не люблю гиперреалистичного зла в хорроре. Вкусовщина, прости, Подольский.
Николай Романов. Мясной танк 10/10
Я столько слышал про этот рассказ, что очень боялся завышенных ожиданий. Поэтому не ожидал ничего. Но это ореховое... простите, мясное безумие, сумело меня удивить! Это именно что безумие одного конкретного человека, возведённое в Абсолют. Паранойя, озлобленность, бесчеловечность и расчеловечивание на марше! При этом язык повествования подобран чудесно — строгий, скупой, когда дело доходит до технических моментов, но при этом кроваво-яркий, когда безумец транслирует свои мысли. Моё почтение!
Абсурд? Да! Сплаттер? Ещё как да! Выбор закрывашки на десять из десяти!
Подведём итоги. Попытка собрать под одной обложкой работы в таком неоднозначном жанре, определённо удалась. Да, не всё мне показалось хардкором, да не всё, по моему нескромному, соответствует заявленному градусу жести, но это позиции сугубо индивидуальные. И, да, не все рассказы мне понравились, но и это тоже индивидуально. Нет такого сборника, который понравился бы мне от и до. Но на то и вкусы фломастеров, чтобы каждому нашлось что-то своё. Дал бы я эту книгу своей бабушке? Пффф, щеглы! Вы не представляете, что, порой, читала моя бабушка! А вот детям своим не дал бы. Это щекоталочка для более крепких нервов. Учтите это, когда будете подбирать себе чтиво на вечер.
За сим всё! Приятного чтения всем, кто ещё читает!
Сперва небольшое пояснение для тех, кто не в теме. Эдуард Сепир и Бенджамин Ли Уорф – исследователи, в прошлом веке сформулировавшие так называемую «гипотезу языковой относительности». Согласно ей, язык так или иначе определяет сознание; различия в словарном запасе и грамматических средствах обусловливают и разное восприятие реальности, практически задают отличные друг от друга миры опыта. В качестве классического (и часто критикуемого) примера тут обычно приводят названия снега у инуитов. Пример попроще и понаглядней: русский язык различает «синий» и «голубой». В английском то и другое – blue; всякие light blue и indigo – скорее оттенки, чем базовые цвета. И что характерно, эксперименты показали, что носители языков, где такое различие имеется, замечают разницу этих тонов быстрее и легче. (Ссылки с пруфом сейчас под рукой, к сожалению, нет, так что здесь поверьте на слово.)
В хорроре, кстати, этот принцип использован не единожды, но это тема для отдельной, вполне увесистой статьи, которую, надеюсь, я однажды напишу. А эта заметка немножечко о другом.
На днях, в очередной раз вспомнив об этом деле, собрался провести давно задуманный эксперимент. Сел с блокнотом и принялся, не подглядывая в словари, писать синонимы к слову «страшный». Набралась эдак дюжина единиц – с натяжкой, если считать, к примеру, «страшный» и «устрашающий» разными словами. На другой страничке, точно так же, без шпаргалки, принялся выписывать английские аналоги. С подобным же допуском быстро набралось слов эдак девятнадцать. Уже заметен перевес. Что ж, пока что это говорит только о моём личном словарном запасе – но теперь давайте-ка подойдём к делу серьёзнее и обложимся тезаурусами...
У меня вышла такая вот славная табличка.
Мой абсолютный фаворит – это eldritch. Оно настолько елдрическое хтоническое и непостижимое, что даже этимология толком неясна. Есть версия, что оно каким-то образом мутировало от слова «эльф» (у шотландцев есть вариант elphrish) – да, если кто вдруг не в курсе, изначально эльфы дофига страшные. А по другой, оно происходит от староанглийских «el» (другой, потусторонний) и «rice» (царство). Короче, оно не просто страшное, но с отчётливым сверхъестественным нездешним оттенком, и этимологически непрозрачное, стоящее особняком. (К тому же обманчиво намекающее на древность, что придаёт отдельное очарование.) Непереводимое прилагательное, сродни weird, не попавшему в этот список – потому что то вообще уже даже не про ужас, а про непонятку вне всяких рамок. Словом, неудивительно, что эти два прилагательных стали двумя главными вербальными маркерами всякого космического ужаса.
Славно, правда? Почти на каждое из основных понятий в этом поле у англоговорящих – эдак от двух до шести синонимов. Немалая часть корней и лексем там, конечно, заимствованная, но сама необходимость заимствовать именно эти слова о чём-то да говорит. Так вот, этот небольшой эксперимент, безусловно, не даёт полного ответа на вопрос, почему среди мастеров тёмной словесности так много англоговорящих и почему готический роман появился именно в Великобритании – но это, как минимум, не последняя часть ответа. (Прикольно, конечно, было бы провести и полноценное сравнительное исследование по разным языкам, изучая богатство семантического поля, но это уже к настоящим лингвистам, а не к скромному литературоведу в моём лице.)
Но зато это – совершенно точный и исчерпывающий ответ на вопрос, почему Лавкрафта и Кэмпбелла нужно читать в оригинале и только в оригинале. Our mother tongue simply does not contain such hideous eldritch abominations and so abysmal depths of shrieking lunacy to do them justice.
Наиболее яркий представитель русского dark fantasy – таким принято считать Алексея Провоторова. Писателя, что прославился жутким, в какой-то степени хрестоматийным для жанра «Костяным». Автора, взявшего гран-при «Рукопись года» еще до того, как читатели услышали его имя на «Чертовой Дюжине». Мастера, который победил на этом конкурсе – и надолго ушел в тень. Лишь спустя десяток лет, в текущем году, у него вышел авторский сборник, где кроме страшного «Костяного» есть не менее пугающие рассказы. Но чем они нас пугают? Ведьмами, восставшими мертвецами? Или тем, как их создатель работает с самым сложным, что есть в мрачной литературе – темой пола, возраста и рефлексии?
В рассказах Алексея данные темы выражены сильнее всего. Автор работает с ними, проводя своих героев через множество инициаций. И зачастую использует узнаваемую фигуру воина-странника. Потому знакомые с автором читатели хорошо знают, что чаще всего он рассказывает о скитальцах с мечом. Закономерно, что образ пилигрима в доспехах принято ассоциировать с наиболее удавшимися текстами Провоторова. Однако это не так. В сборнике среди историй о воителях-путниках сильных меньше половины (46%). Поэтому нельзя сказать, что они особо выделяются по качеству. Так что, образ скитальцев у Алексея зачастую универсален, и вписывается в произведение любого качества.
Подавляющее большинство сюжетов о скитальцах с мечом здесь построены на пути к цели (поиске человека, добычи и проч.). Но, несмотря на общий нарратив, у них нет четкой обусловленности финала, который в нашем случае запросто может быть положительным, отрицательным и минорным. Проходя инициацию, герои Провоторова часто обретают желаемое, но утрачивают что-то важное внутри себя. Подобный финал мы часто можем встретить в работах, где мотив протагониста не вполне ясен, и сам он не знает, куда и зачем идет. Что видно по истории «К зверю», где главное лицо – маг, желающий колдовством вернуть голос, чтобы расставить точки над «и» в давно исчерпавших себя отношениях.
«Костяной» М.: АСТ, СПб.: Астрель-СПб, 2024 г. (январь)
Зачастую странники в латах у Провоторова глубоко рефлексируют. Даже направляясь к заветнейшей цели, они часто переосмысливает свои желания. Но, сколь бы сложной или простой не была мотивация, воители всегда что-то или кого-то ищут. Причем, не только взрослые, но и дети. Об этом говорят внушительные цифры: из всего сборника поискам посвящены 74 % рассказов. В их числе наиболее показателен «Сие — тварям», герой которого, ориентируясь по древней карте, буквально ищет край света мира, где живет. И, что характерно, — снова без особой, личной цели.
На поисках держится нарратив почти двух третей от сильнейших историй книги. Они, в свою очередь, часто завязаны на выполнении договора о мене или услуге. Важно, что многие тексты пересекаются. Так, одна треть произведений одновременно повествуют о следовании персонажа к цели и, в то же время, о договоре-мене. Как, например, в «В свое время» — сильнейшей работе сборника, которая показывает всю силу Провоторова-мастера. Разумеется, не без помощи соавтора Е. Ульяничевой.
На примере «Чувства долга» видно, что часто следование за целью имеет форму погони или побега вследствие нарушенного договора. Когда, не сдержав слово, герой хитростью или воровством освобождает себя от обязательств и получает дополнительное время (годы жизни или возможность остаться живым после смертельного удара), что более ярко выражено в вирдовом «Волке, Всаднике и Цветке».
В рассказах с нарушенным договором, как правило, фигурируют ведьмы и колдуны. Где-то, например, действующее лицо уходит от условий сделки, обманув напарника с помощью колдовства. В других сам колдун, согласившийся помочь герою, узнает об обмане со стороны последнего и насылает на него чары, чтобы наказать. Интересно, что злое колдовство исходит только от мужчин или потусторонних сущностей в мужской ипостаси, а не от ведьм. Ни одна из них у Алексея не является злом. Даже в пресловутом «Костяном» колдунья Буга, выполняя роль посредницы между мирами живых и мертвых, оказывает помощь герою Люту в обмен на плату. То же касается вообще всех женщин из других произведений автора, которые не являются колдуньями: они либо положительны, либо нейтральны. Что похоже на мотивы старых сказок, где Яга – весьма условное зло, не вмешивающееся в дела людей.
Нужно признать, что такая роль колдуний выглядит аутентично. Сочинитель «Костяного» осознанно работает с мотивами сказок, порой совмещая образы восточнославянского и западного фольклора. Эти совмещения относятся не только к культурному коду разных народностей, но и, как ни странно, к гендерным ролям. Отделив женщину от негативного контекста, Провоторов делает ее центральным персонажем даже когда повествует о воине-страннике. В отдельных случаях он экспериментирует с возрастом, превращая героиню-воина в ребенка. К примеру, в рассказах «Долли» и «Приблуда», повествующих об одной девушке, героиня оказывается в роли боевого следопыта, что ходит по лесу с призраками, дабы отыскать заблудившихся в чаще людей.
Нужно сказать, работ о детях в сборнике всего лишь 21% Но к ним относятся все психологичные тексты, которых в сборнике всего пара. В связи с чем накладывается подозрение, что автор не может или не хочет написать сильную историю о ребенке без использования психологических тем. К подобным выводам толкает и специфика работы с гендерными образами, о чем сказано выше. Во всех психологичных текстах отсутствуют не то, что взрослые герои – там нет ни одного протагониста-мужчины. Последние только на вторых ролях, как моряки в «Елке». Что, в принципе, касается всех произведений о детях: большая их часть повествует о девочках / девушках (3 из 4) и лишь один – о мальчике (не мужчине) в «Молоке».
Не вдаваясь глубоко в психологическую и половую плоскости, отметим, что образ героя у Провоторова много проще в сюжетном плане. По закону жанра, добрые (или нейтральные) действующие лица не могут иметь большого веса: в хоррор и триллер-историях значимые фигуры, как правило, остаются на стороне зла. Вполне закономерно, что сильные персонажи у Провоторова – темные антагонисты, чьи мотивы не понятны. Их функция – испугать нас неизвестностью и совершить неожиданный поступок. Мотивация же главных действующих лиц в основном достаточно проста, а сложности у «добрых» парней и девушек лишь в том, чтобы осуществить задуманное (например, укрыться от колдуна через побег). Опять же, нарушив слово или освободившись от неволи, когда тебя сковали чары договора.
Причины нарушения слова у протагонистов разные. В рассказе «Ларец», например, один из них действительно совершает преступление. Но в других ситуациях он, обманывая сильную фигуру, совершает благое дело. Например, хитростью собирает души, чтобы вернуть память любимой женщине, как в «Дунге». Часто для этого герою приходится отправиться в путешествие, дабы отыскать заветный предмет, который нужно обменять для нового, уже выгодного себе договора – и, конечно же, сделать все незаметно, скрываясь от погони.
В данной модели жанр вступает в свои полномочия особенно крепко, потому что большинство историй с погоней / побегом у Алексея относится именно к тревожным рассказам. Конечно, не каждый тревожный текст основан на таких «догонялках» (всего лишь 30% от всех с погоней), но четко видна взаимосвязь — работая с нарративом погони, писатель a priori нагнетает крепкий саспенс.
Особенно важно то, что ни одна из тревожных работ не построена на мудреном сюжете (там нет сложных причинно-следственных связей), а твист содержится лишь в одном. То есть, тревожное произведение автор делает простым. Максимум, чем он его может усложнить – это один-два флэшбека или повествование от нескольких лиц. Как говорится, множество деталей – излишни, и не должно быть ничего, кроме жанра.
Однако, сохраняя динамику повествования внутренним напряжением, Алексей не повышает ее по ходу действия. Даже при наличии саспенса, большинство рассказов нельзя назвать жуткими. Вопреки негласному канону dark fantasy, в них нет хоррор-составляющей, а имеющиеся жанровые элементы немного пресноваты. Во многом потому, что кровь и насилие поданы в легком виде. Они вовсе не бросаются в глаза. Из-за чего не ощущается беспросветного ужаса, желанного ценителями мрачной литературы. Закономерно, что ставки конфликта в подобных историях не растут, а драматический накал ослаблен.
Несмотря на простой сюжет и отсутствие хоррор-элементов, крепкие рассказы писателя все же недалеко ушли от канона черного фэнтези. Как минимум потому, что, наряду с минимальным саспенсом, у них выражен свойственный жанру символизм. Сюжетов, где он крепок, в сборнике почти треть. Возможно, именно благодаря таким примерам образ воина-странника и принято ассоциировать у мастера с наиболее удавшимися текстами. Потому что именно за счет яркой символики пилигрима, ищущего заветную цель, в них наиболее полно раскрываются глубинный, психологический слой.
Рассказ«Фемур» в «Мир фантастики» №7, июль 2017. Том 167
Смотря на образ странника через психологическую призму, создается впечатление, что Провоторов в своих произведениях исследует образ мужчины. Фигура последнего для него будто бы понятна не до конца. Алексей словно желает ее осмыслить, часто ввергая своих героев в рефлексию. Персонаж-мужчина у него выглядит «хорошим парнем», только когда погрузился в себя и ушел от конфликтов окружающего мира. Там же, где погружения в себя нет, мужской персонаж творит волю открыто и всегда – агрессивно (хотя, порой, и не со зла).
Это поведение контрастно с женскими действующими лицами и детьми, которые не рефлексируют и не творят зло, даже будучи ведьмами. В отличие от мужчин, провоцирующих «хорошего парня» войти с ними в конфликт. Как следствие, у протагонистов Алексея не остается выбора: они вынуждены вступить в борьбу с сильной фигурой, совершая путь личностной трансформации. По той же причина он часто ведет их сквозь лес – архетипичный символ преодоления себя. Вполне естественно, что перед встречей с «великим и ужасным» герои заранее устанавливают особые взаимоотношения со спутником – конем, что олицетворяет зрелую маскулинность. Возможно, именно из бессознательного контакта с ней автор черпает образы для своих историй. И, таким образом, неосознанно работает с темами возраста и пола, которые, как мы видим, довольно специфично выражены в его рассказах.
облако тэгов
