Июньский номер 2006 года (192-й «Новой Фантастыки» и 285-й, если считать ab ovo) редактируют: Мацей Маковский/Maciej Makowski (главный редактор); Павел Матушек/Paweł Matuszek (исполнительный редактор), Ежи Жимовский/Jerzy Rzymowski (отдел критики и публицистики), Мацей Паровский/Maciej Parowski (отдел польской литературы, заместитель главного редактора), Ирина Субоч/Irina Subocz (художественно-оформительский отдел), Павел Земкевич/Paweł Ziemkiewicz (отдел иностранной литературы), Катажина Соснович/Katarzyna Sosnowicz (секретарь редакции), Иоанна Коньчак/Joanna Kończak (корректура).
В списке постоянных сотрудников числятся: Блажей Дзиковский/Błażej Dzikowski, Люция Грудзиньская/Łucja Grudzińska, Агнешка Хаска/Agnieszka Haska, Иоанна Кулаковская/Joanna Kułakowska, Лукаш Орбитовский/Łukasz Orbitowski, Пшемыслав Романьский/Przemysław Romański, Роберт Сильверберг/Robert Silverberg, Ежи Стахович/Jerzy Stachowicz, Камиль Смялковский/Kamil M. Śmiałkowski, Адам Сыновец/Adam Synowiec, Якуб Винярский/Jakub Winarski, Роберт Зембиньский/Robert Zębiński.
И что ж мы видим? Стабилизацию в составе как собственно редакции, так и коллектива постоянных сотрудников журнала – ни там, ни там нет никаких изменений.
Тема номера – horror в широком его понимании.
«Галереи» в этом номере все еще нет (вообще давненько таковой не было). Цветные страницы в середине журнала занимают продолжение комикса и рекламы.
В оформлении лицевой стороны передней обложки использована работа норвежского художника-иллюстратора ХЕННИНГА ЛЮДВИГСЕНА/Henning Ludvigsen. На внутренней стороне передней обложки напечатана реклама первого тома серии книг американского писателя Тэда Уильямса, которую начинает издавать “Rebis”.
На внутренней стороне задней обложки размещена реклама очередного номера журнала “Fantastyka. Wydanie specjalne”, на внешней стороне задней обложки – реклама четвертого тома серии «Приключения Артемиса Фаула” ирландского писателя Йона Колфера.
Тираж номера – 27 тыс. экземпляров (снизился на 4 000 экземпляров). Цена экземпляра – 7 злотых 90 грошей.
Содержание номера следующее:
PUBLICYSTYKA – ARTYKUŁY
Joanna Kułakowska DEMONY, DŻINNY I DYBUKI 4
Przemysław Romański, Rafał Chojnacki
POLSKA LITERATURA GROZY NOWEGO MILENIUM 8
Przemysław Romański MITOLOGIA CICHEGO WZGÓRZA 41
Agnieszka Haska, Jerzy Stachowicz GROZA Z LAMUSA 42
Ежи Стахович/Jerzy Stachowicz задается вопросом выдержал ли испытание временем роман (на минуточку, первый роман, награжденный премией “Hugo”) американского писателя Альфреда Бестера «Человек на переработку» (Alfred Bester “Człowiek do Przeróbki” – это “The Demoliszed Man”, 1953. Tłum. Andrzej Sawicki. "Solaris”, 2006), и находит, что да, выдержал;
Мацей Паровский довольно сурово критикует монографию польской исследовательницы Катажины Качор «Геральт, колдуньи и вампир. Культурный рециклинг Анджея Сапковского” (Katarzyna Kaczor “Geralt, czarownice I wampir. Recykling kulturowy Andrzeja Sapkowskiego”. “Slowo/obraz/terytoria”, 2006); «исследовательница импонирует эрудицией и начитанностью, но она явно недооценивает художественный и эмоциональный вклад Сапковского в цикл о ведьмаке»;
Иоанна Кулаковская/Joanna Kułakowska советует обратить внимание на новый НФ-роман американского писателя Ричарда Моргана «Силы рынка» (Richard Morgan “Sily rynku”. Tłum. Marek Pawelec. “ISA”, 2006); «не побоюсь сказать — роман выдающийся, великолепно написанный и использующий прекрасно сконструированный сюжет с постановкой вопросов о границе человечности и смысле жизни»;
Агнешка Хаска/Agnieszka Haska в общем хвалит роман польского писателя Петра Патыкевича «Злой берег» (Piotr Patykiewicz “Zły brzeg ”. “superNOWA”, 2006), «писателю удалось рассказать связную интересную и интригующую историю»;
Ежи Стахович/Jerzy Stachowicz называет странной, но интересной книгой роман американского писателя Брета Истона Эллиса «Лунапарк» (Bret Easton Ellis “Księżycowy park”. Tłum. Maciej Szymańcki. "Rebis”, 2006), в которой автор описывает собственную жизнь, начиная со школьных годов по настоящее время;
Бартломей Пашильк/Bartłomiej Paszylk представляет читателям журнала седьмой том сериала «Темная башня» американского писателя Стивена Кинга «Темная башня» (Stephen King “Mroczna Wieża. Cykł Mroczna Wieża, tom VII”. Tłum. Zbigniew A. Królicki. “Albatros”, 2006);
Иоанна Коньчак/Joanna Kończak иронично проходится по историко-приключенческому роману польского писателя Рафала Дембского «Слезы Немезиды» (Rafał Dębski “Łzy Nemezis”. “Copernicus Corporanion”, 2005); «герои ведут полные пафоса споры, сюжет стоит на месте, а главное послание состоит в том, что война это плохо, месть тоже, да и плохих людей в мире хватает»;
Павел Матушек/Paweł Matuszek в общем хвалит второй роман из четырехтомного цикла фэнтези «Проклятие Империи» (вариации на тему альтернативной истории Древнего Рима) Томаса Харлана «Врата огня» (Thomas Harlan “Brama ognia”. Tłum. Janusz Ochab. “Prószyński I S-ka”, 2006); «в сумме это хорошая развлекательная фэнтези, и, хотя ее довольно сложный сюжет спотыкается о схематизм, целое радует динамикой и красочными сценами»;
Ежи Жимовский/Jerzy Rzymowski представляет читателям очередной роман из цикла «Плоский мир» британского писателя Терри Пратчетта «Последний континент» (Terry Pratchett “Ostatni kontynent”. Tłum. Piotr W. Cholewa. “Prószyński I S-ka”, 2006);
Якуб Винярский/Jakub Winarski рекомендует к прочтению сборник статей торуньских литературоведов «Польская фантастическая литература. Интерпретация» (“Polska literatura fantastyczna. Interpretacje”. Pod. red. Andrzeja Stoffa I Dariusza Brzostka. “Wydawnictwo Uniwersytetu Mikolaja Kopernika”. Toruń, 2005) (стр. 69—71).
11. В рубрике «Felieton» напечатана статья “Szanujcie łańcuszki/Уважайте цепочки”, в которой Конрад Левандовский рассуждает об активности «глобального мозга», рождающегося в мировой сети Интернета (стр. 76--77).
12. В этой же рубрике “Felieton” Лукаш Орбитовский/Łukasz Orbitowski в статье “Przyjąć Dick na klatę czyli Teledysk SF” из цикла /“gabinet luster”/ рецензирует спектакль “Trzy stygmaty Palmera Eldritcha/Три стигмата Пальмера Элдритча”, поставленный режиссером Яном Клята в Старом театре г. Кракова (стр. 78).
13. В списках бестселлеров за март 2006 года из книг польских авторов находятся книги “Zabawki diabła” Анны Каньтох, “Smokobójca” Томаша Пациньского, “Nocarz” Магдалены Козак и из книг российских авторов “Dzienny Patrol” Сергея Лукьяненко (стр. 79).
9. В рубрике «Из польской фантастики» размещены три текста.
9.1. Рассказ “Drzwi do piekła/Двери в ад” написал Кшиштоф Коханьский/Krzysztof Kochański (стр. 45—47). Иллюстрации ГЖЕГОЖА ПУДЛОВСКОГО/Grzegorz Pudłowski.
И это еще один из цикла «рассказов с чертовщинкой», где герой каждый раз оказывается один на один с угрозой, которая ужасает и изумляет в то же самое время. Позже из этих рассказов сложился замечательный авторский сборник “Drzwi do piekla/Врата в ад” (2009).
На русский язык (как, впрочем, и на другие языки) он не переводился.
И это деcятая (предыдущие см. №№ 2/1983, 11/1984, 1/1992, 4/1998, 9/2000, 10/2002, 11/2003, 2/2005, 5/2005) публикация К. Коханьского в нашем журнале. Биобиблиографического профиля этого замечательного писателя на сайте ФАНТЛАБ нет, карточки рассказа, впрочем, нет тоже.
9.2. Рассказ “Pierwszy krok/Первый шаг” написал Адам Пшехтша/Adam Przechtrza (стр. 48—61). Иллюстрации МАРЦИНА КУЛАКОВСКОГО/Marcin Kułakowski. Позже рассказ был расширен и доработан до одноименного романа (2008, переиздание 2012).
«Магия и техника. Война и борьба, также с самим собой. Люди и демоны. Пытки, любовь, интриги. Французский королевский двор, римская империя и королевство Бездны – эти пейзажи завладеют тобой с первого же шага. А кроме того, приходилось ли тебе бывать в таверне “Под кабаньим рылом” ?..»
И это первое появление писателя на страницах нашего журнала.
На русский язык рассказ не переводился. Почитать о писателе можно ЗДЕСЬ А заглянуть в карточку можно ТУТ
9.3. "Детективный рассказ" (это авторское определение) под названием “Powiedz, kto cię zabił?/Скажи, кто тебя убил?” написал Конрад Левандовский/Konrad T. Lewandowski (стр. 62—68). Иллюстрации ПШЕМЫСЛАВА ЛЕБИДЫ/Przemysław Lebida.
Томашевский, частный детектив без лицензии, расследует убийство девушки. Суть его метода расследования в том, что, будучи медиумом, он умеет допрашивать мертвых...
В дальнейшем этот рассказ не перепечатывался.
На русский язык рассказ не переводился. Его карточки на сайте ФАНТЛАБ нет. Нет на сайте и биобиблиографии писателя.
Это отнюдь не первая публикация писателя в нашем журнале. Пан Конрад часто печатает в нашем журнале свои рассказы (см. тэг «Левандовский К.») и статьи. Больше о писателе можно узнать, пройдя по указанному тэгу.
8. В рубрике «Иностранный рассказ» напечатаны три текста.
8.1. Рассказ, который в оригинале называется “Travels with My Cats” (2004, “Asimov’s Science Fiction”, 2; 2006, ант. “Nebula Award Snowcase”; 2006, авт. сб. “New Dreams for Old”) написал американский писатель Майк Резник/Mike Resnick. Его перевела на польский язык под названием “Podróże z moimi kotami/Путешествия с моими кошками” ЭЛЬЖБЕТА ГЕПФЕРТ/Elżbieta Gepfert (стр. 13—21). Иллюстрации НИКОДЕМА КАБАЛЫ/Nikodem Cabała. И это пятнадцатое появление писателя в нашем журнале (см. тэг «Резник М.»).
Рассказ завоевал премии “Hugo”, и “Asimov’s Riders” и номинировался на получение премии “Nebula”. Он переводился помимо польского на французский, испанский, голландский и румынский языки.
На русский язык его впервые перевел под названием «Путешествия с моими кошками» К. СТАШЕВСКИЙ в 2019 году (ант. “Погружение”).
Существует и другой перевод – рассказ перевел под названием «Странствия в компании кошек» Ф. ПАРЕЕВ в 2020 (журн. “Umlaut # 1”).
На карточку рассказа можно глянуть ЗДЕСЬ А почитать об авторе можно ТУТ
8.2. Рассказ американского писателя Джо Холдемана/Joe Haldeman, который называется в оригинале “Angel of Light” (2005, Cosmos: The Science of Everything. Australian’s Magazine of Ideas, Science, Society and the Future”, Dec. 2005-Jan. 2006; 2006, ант. “The Year’s Best SF: 11 Annual Collection”; 2013, авт. сб. “The Best of Joe Haldeman”) перевела на польский язык под названием “Anioł Swiatłości /Ангел света” СИЛЬВИЯ СОСИНЬСКА/Sylwia Sosińska (стр. 22--25). Иллюстрации ТОМАША ЕНДЖЕËВСКОГО/Tomasz Jędrzejowski.
Этот номинировавшийся на получение премии “ Locus” рассказ помимо польского переводился на румынский и итальянский языки. На русский язык его перевела под названием «Ангел света» А. БРОДОЦКАЯ в 2008 году (ант. “Лучшее за год ХХIII. Научная фантастика, космический боевик, киберпанк”). Этот перевод был перепечатан в самиздатовском авторском сборнике “Мост к разуму”.
Карточка рассказа находится ЗДЕСЬ А почитать об авторе можно ТУТ
8.3. Рассказ американского писателя Аллена Стила/Allen Steele, который называется в оригинале “Agape Amongs the Robots” (2000, “Analog SF&Fact”, May; 2000, ант. “Imagination Fully Dilated”; авт. сб. “American Beauty”), перевела на польский язык под адекватным названием “Agape pośród robotów/Агапе cреди роботов” МАРИАННА ПЛЮСА/Marianna Plusa (стр. 26–-36). Иллюстрации ОЛАФА ЦИШАКА/Olaf Ciszak.
Рассказ номинировался на получение премий “Hugo”, “HOMer”, “Locus”, на русский язык его перевел В. ГРИШЕЧКИН под названием «Самсон и Далила» в 2000 году (“Если” № 11), этот перевод был воспроизведен в антологии “Затерявшиеся в торговых рядах” (б/г, самиздат).
И это второе появление писателя на страницах нашего журнала (первое см. “Nowa Fantastyka” № 7/1997). Почитать о нем можно ЗДЕСЬ А карточка рассказа находится ТУТ
7. К сожалению, это случилось: 27 марта 2006 года и Польша, и весь мир потеряли великого писателя и самобытного философа – на 85-м году жизни скончался Станислав Лем. Журнал откликнулся на скорбное событие написанной Мареком Орамусом статьей (стр. 4—5), которая называется:
ТРУРЛЬ и КЛАПАУЦИЙ МЕРТВЫ
(Trurl I Klapaucjusz nie żyją)
Станислав Лем был великим и, пожалуй, недооцененным народным достоянием. В принципе не известно, как мог возникнуть такой феномен в отсталой de facto в научном и техническом отношении стране. Нам очень повезло, что мы могли читать его в оригинале.
До Второй мировой войны фантастика в польской литературе не имела ни крепких традиций, ни богатой репрезентации относительно количества авторов или произведений. Усилия Антония Смушкевича, который в монографии “Zaczarowana gra/Волшебная игра” искал следы проявления научной фантастики в нашем литературном прошлом, или авторов-составителей антологии “Polska nowela fantastyczna/Польская фантастическая новелла”, где представлены некоторые исторические достижения этого литературного направления, не меняют того удручающего факта, что с этой точки зрения мы отставали от мирового авангарда. Согласно моей оценке, польская фантастика после Второй мировой войны остановилась где-то на уровне Герберта Уэллса или историй об одиноких изобретателях и безумных ученых, меняющих мощью своих новаторских научных и технических достижений облик цивилизации. Такая ситуация длилась вплоть до выхода на сцену Станислава Лема, который в одиночку, не опираясь на поддержку критики или коллег по перу, засыпал пропасть, отделявшую нас от мировой фантастики. При этом он не вдохновлялся также ни отечественной наукой, но отечественной же техникой, поскольку откуда было взяться той и другой в разрушенной войной стране.
Понятно, что Лем свершил сей титанический труд не сразу. Должно было пройти 15 лет с его фактического дебюта в жанре (“Człowiek z Marsa/Человек с Марса”, 1946), чтобы читателям и критикам стало ясно, что появился выдающийся писатель. На очень плодотворной для Лема грани 50-60-х годов им был возведен фундамент корпуса его произведений, в который вошли те из них, которые считаются ныне классическими и с которыми в последующие десятилетия идентифицировалось его имя: “Powrót z gwiazd/Возвращение со звезд”, “Eden/Эдем”, “Solaris/Солярис”, “Niezwyciężony/Непобедимый”, “Dzienniki gwiazdowe/Звездные дневники”. Из созданных в это время “Сказок роботов/Bajki robotów” вскоре родилась бессмертная “Cyberiada/Кибериада”.
Лем не только не уступал мировым тенденциям в сочинении рассказов о будущем, но и очень скоро принялся придавать этим тенденциям такие качества, которых до него мировая фантастика не знала. Фантастический гротеск Лем вознес на такую высоту, что писателя без особого преувеличения можно счесть его отцом. “Cyberiada” – это бриллиант сам по себе, как и мой любимый “Kongres futurologiczny/Футурологический конгресс”, а также рассказы и повести с бесстрашным Ийоном Тихим в главной роли. Он брался за выполнение таких заданий для научной фантастики, которые казались головоломными – таких, как повествование о расшифровке письма, посланного со звезд, наблюдаемого с точки зрения математического гения (“Głos Pana/Глас Господень”), имитация лекций суперразумного компьютера (“Golem XIV/Голем XIV”) или рецензирование несуществующих книг (“Doskonała próżnia/Абсолютный вакуум”); в этих рецензиях он представлял читателям невероятные замыслы с пограничья науки, футурологии и философии, а также развенчивал литературные течения вроде nouveau roman. Лем следил за движением мировых научных фронтов, стараясь знакомиться со всеми новинками в науке и технологии, и, опираясь на это, формулировал прогнозы, в значительной мере оправдавшиеся ныне. Вспомним здесь хотя бы о вскармливаемых в компьютере цифровых организмах из рассказа “Non serviam”; не миновали и два десятилетия, а эта идея уже дождалась реализации в западных научных учреждениях.
Таким образом, Лем не только вывел жанр НФ из польского захолустья на мировые пути-дороги, но также и сам в одиночку заменял целый батальон писателей, потому что умел все. Филип Дик, который столкнулся с творчеством Лема при оказии издания у нас его романа “Ubik/Убик” (Лем включил этот роман в состав недолго существовавшей книжной серии “Stanisław Lem poleca/Станислав Лем советует”), всерьез отрицал его существование. По его мнению, автора «Астронавтов» сотворил КГБ, потому что не может такого быть, чтобы один человек располагал такой всесторонностью и свободой в разработке тем и плодотворностью в различных видах и жанрах литературы. Дик, один из выдающихся американских писателей ХХ века, а может быть и самый выдающийся, в ходе собственной литературной работы видел, какого «многоборья» требует НФ, поэтому знал, что говорит. А сам Лем как-то сказал, что достаточно его встряхнуть, чтобы «закишело логарифмами» — настолько перенасыщен он был наукой.
В годы моей молодости Станислав Лем был несомненным гуру этой литературы. Плоды его творчества мы знали вразбивку, кидались на каждую новинку, подписанную его именем, в частных разговорах даже «говорили Лемом». Те писатели, которые дебютировали в 1970-х годах и позже, чувствовали необходимость определения своего отношения к Лему, потому что автор «Гласа Господнего» не только на голову превышал их замыслами, но также очень высоко установил планку исполнения, «завысил уровень», как говаривали на учебных курсах. Хотя он жил в той же, что и они, стране, и редко выезжал, жил как бы в башне из слоновой кости, к нему трудно было попасть, он не братался с коллегами, не участвовал в фэновском движении. Некоторые обижались на него за это; не случайно Лем оказался, например, не достойным награждения премией имени Зайделя. Во время проведения Полкона в Кракове фэны все же превозмогли себя и решили присудить ему специальную премию. Понимая, что писатель не придет на церемонию вручения премий, они привезли статуэтку ему домой. Лем встретил их без особого энтузиазма. «Принесли мне что-то похожее на колотушку для убоя свиней, поэтому я тут же отнес ее на кухню» — рассказывал он мне об этом позже.
В какой-то момент на мое восприятие творчества Лема повлиял тот факт, что я сам стал автором литературы этого жанра. Это углубление в литературу в практическом отношении позволило мне полнее оценить класс писателя и изощренности используемых им средств. Можно сказать, что тогда, в 70-80-х годах, мы все находились в тени Лема, и обойти его стороной было невозможно, потому что он возвышался на горизонте как гигантский монумент. То, что мы писали, вырастало в значительной мере из Лема и из сопротивления Лему, но он всегда был для нас точкой отсчета. Мы были также ему благодарны: хоть мы и слабо разбирались в достижениях и тенденциях западной фантастики, но благодаря Лему не имели комплексов. Лем был для нас вратами в НФ-литературу, он нас снабдил паспортами этой заколдованной страны, благодаря чему мы не чувствовали себя там убогими родственниками. Его творчество возвышало также нас хотя бы потому, что мы говорили на том же языке и читали Мастера в оригинале, в полной мере наслаждаясь его словесными играми и особым юмором. «Тетку паровоза на шницелях прокатить» — повторяли мы с любовью, а стихи Электрибальта доводили нас чуть ли не до метафизических переживаний. Насколько мне известно, следующие поколения писателей не пережили такого очарования Лемом, они им пренебрегали или и вовсе его отвергали. Не завидую им в этом «высвобождении», считаю, что они в чем-то существенном себя обеднили.
Позже некоторых из нас стал раздражать его непримиримый атеизм: «Я не могу дать согласия на существование какого бы то ни было Бога». В те времена, когда триумфировал подход Иоанна Павла II, столь далеко зашедшая религиозная отрешенность Лема виделась мне находящейся не на месте. Мне казалось, что этим обедняется его творчество, лишенное существенного элемента. Лех Енчмык оценил это со свойственной ему бескомпромиссностью следующим образом: «Парень выбрасывает из мозаики важнейший элемент и удивляется тому, что у него ничего не стыкуется». Где-то в начале XXI века мне начало казаться, что Лем смягчается, а его непримиримость относительно Бога уступает более благосклонным раздумьям. Когда я спросил его об этом в ходе одной из наших с ним бесед, он устроил мне головомойку. Да, он знает, что окупается скорее вера, чем неверие – сказал Лем, имея в виду, вероятно, пари Паскаля – но не станет менять свои взгляды на старости лет и переходить в ислам или какую-либо другую религию. Смерть неотвратимо кладет всему конец, после нее ничего уже нет. Интересно, стал ли бы он теперь, когда оказался по той стороне, с той же настойчивостью отстаивать свое мнение.
Трурль и Клапауций, пара механических конструкторов из «Кибериады», всегда казались мне двумя сторонами личности Лема. Первый – вспыльчивый, искусный в своем ремесле, но вечно попадающий из-за своей горячности в неприятности. Второй – холодный скептик, который ко всему подходит с крайней осторожностью. Хотя в повседневном быту Лем вел себя скорее как Клапауций, по моему мнению он всегда имел в себе нечто от Tрурля – упрямого, несносного, старавшегося любой ценой настоять на своем.
Теперь Трурль и Клапауций мертвы. Но равным образом я мог бы написать: Пиркс и Ийон Тихий мертвы. Когда умирает писатель, все его герои окончательно умирают вместе с ним (правда Пиркс погиб в последнем романе Лема«Фиаско», но во власти писателя лежало его воскрешение или представление неизвестных эпизодов из его прошлого. Теперь мы отрезаны от этой иллюзорной возможности).
Таким образом герои Лема умерли вместе с ним, и оказалась завершенной большая глава польской фантастики. Однако ныне видно, что к подобному выводу можно было прийти уже в 1988 году, когда Лем официально объявил о своем расставании с беллетристикой, отсылая сам себя на писательскую пенсию. Он, правда, писал статьи, давал интервью, которые слагались в целые книги, вырабатывал прогнозы и диагнозы, показывая в каком направлении движется молох цивилизации, но раздел беллетристики оставался для него замкнутым на ключ, а немногочисленные попытки возвращения, особенно в короткой форме, терпели неудачу. Писатель в конце концов признался в разговоре со Станиславом Бересем, что под старость опасался упадка литературной формы и предпочел вовремя уйти с литературной сцены. Это дилемма, которую вынуждены решать большие мастера спорта, особенно боксеры – когда им сойти с ринга: на вершине славы или только после сокрушительного нокаута. Лем решил эту дилемму путем перестраховки, отказавшись от сюжетной прозы, выдуманных героев и ситуаций.
Что касается меня, я всегда считал это решение преждевременным, если не ошибочным. Когда я спрашивал о нем писателя, он объяснял, что имел на него право, что он свое написал, что ему уже наскучило придумывание сюжетов, что он предпочитает высказываться в публицистике. Все это правда – и все же я считал (и продолжаю считать), что писатель такого ранга, одаренный талантом такой величины и интенсивности, находится как бы на общественной службе и перестает быть находящимся лишь в своей собственности. Он становится чем-то вроде общественного достояния и, пока у него хватает сил и воображения, не должен выпускать перо из пальцев. Хотя Лем пользовался этим пером, сочиняя статьи и эссе, существует все же разница между художественным произведением и тем, что пишется с пылу, с жару, между завтраком и полдником, рассуждениями на различные темы. Другими словами, я упрекал моего любимого писателя в том, что он всплыл на литературную мель и в какой-то момент – слишком рано – отослал себя на позицию наблюдателя.
Последствием этого поспешного решения оказалось то, что Лем с начала 1990-х годов стал превращаться в живую окаменелость, в классика, почившего на лаврах и – если продолжить пользоваться спортивной терминологией – перестал бить жизненные рекорды. Я видел в этом проявление мелочности, разочарования тем фактом, что, несмотря на несомненные достижения, он не пользовался особой любовью и был не слишком высоко возносимым под небеса. Существовали ли поводы для такой обиды? Несмотря на перевод его произведений на 41 язык и продажу 27 миллионов книжных экземпляров, Лем не дождался ни одного великого бестселлера, который прославил бы его во всем мире и last but not least обсыпал долларами. Ему кошмарно не повезло с кинематографистами. Однако, не сочиняя новых произведений, он перестал подогревать интерес к уже написанным и принимать участие в тех изменениях, которым подвергалась научная фантастика. Его писательство всегда черпало многое из достижений науки, из великих открытий и научных дискуссий. Проблематика его творений осталась, правда, живой, но старосветские сценография и техника по мере того, как текли годы, все более ассоциировались с Жюлем Верном.
Вероятно следует согласиться с тем мнением Малгожаты Шпаковской, что Лем был хорош в железках и механических устройствах, но, по правде говоря, электроники не понимал. Она казалась ему несколько более сложным продуктом слесарного ремесла, из которого он вытащил все, что удалось, но в дальнейшем нужно было уже менять подход. Поэтому возможно, что под конец 80-х годов XX века Лем уже не чувствовал перемен в лоне цивилизации, не принимал их и не понимал. Продуцируя свои анализы и прогнозы, он полагал, что следит за главными направлениями перемен, хотя de facto находился на паркинговой орбите. Его звезда все более тускнела, ослабевало восприятие его произведений, и в конце концов пришло поколение, которое отправилось в поисках науки и развлечения к другим писателям. А может, если бы не было этих 17 лет на битом стекле, увядания Лема и вовсе бы не случилось?
Надо же было такому статься, что через три дня после смерти Лема мне пришлось отправиться за покупками в большой супермаркет. Там я из любопытства заглянул также в книжный отдел. Среди множества книг на полках не было ни одной его авторства.
облако тэгов
