— Всегда готов, — ответил он и сжал двумя указательными пальцами свой нос. — Попался, наконец!

— Кто попался, милый?

— Прыщ.

Он рассмеялся, повернулся к ней и крепко обнял. Нанси была очень красива. Ему здорово повезло, что у него такая жена. Если бы у него была жена дурнушка, его никогда бы не выбрали. Нанси составляет половину его успеха, а может быть и больше. Когда их показывали вдвоем по телевизору, — их снимали у этой виллы для передачи «Витамин космоса», — Нанси звонили по телефону гораздо больше, чем ему. И с каким шиком она отвечала на вопросы! Уитнэю не приходится беспокоиться за нее. Она сама всегда знает, что надо сказать. У нее это получается так естественно. Когда этот тип из Нью-Йорка спросил, например: «Что вы чувствуете, когда смотрите на своего мужа и думаете, что он скоро полетит в космос?», она, не задумываясь, ответила: «Я вижу звезды на небе». Ну не прелесть ли?

Он покорно последовал за женой. Спальня была самой красивой комнатой домика, подаренного им фирмой Хартлей. Стены ее были обтянуты холстами, имитирующими росписи тканей XVIII века, с изображением первых полетов на воздушном шаре. Вот уже десять месяцев, как они живут в этом бунгало, и, право же, жаловаться не приходится. В белоснежном гараже, под большой магнолией, их ждет спортивная машина, преподнесенная заводами «Больдмобиль». Рано утром, позавтракав на террасе, он понесется на ней на базу «Астронотик». Так уж заведено. Правда, с некоторого времени у него создалось впечатление, что настоящее дело делается где-то в другом месте. Впрочем, это его не касается. Он выполняет все, что от него требуется, и ему не в чем себя упрекнуть. Он просиживает столько, сколько требуется в испытательных камерах и в центрифугах. Вначале ему было немного не по себе, но теперь он привык, и тренировки его даже немного развлекают, точно он несется на карусели усовершенствованного типа. На этой базе он проходил обучение вместе с тремя другими парнями. Не хвастаясь, он мог с уверенностью сказать, что у него было наибольшее количество шансов быть назначенным, и это благодаря мистеру Уитнэю. Ему просто подвезло, что удалось напасть на типа такого класса. Ни Боб, ни Джони, ни Дик не могли и мечтать о подобном. Мистер Уитнэй занимался не только тем, что пытался сбыть свой товар; нет, он жаждал сделать из Фреда идеального космического человека. «Фредди, — говорил он, — если вы будете меня слушаться, через год сто миллионов американцев, услышав слово «космос», произнесут: «Фредди Локнесс». Я готов держать с вами пари на что угодно...»

И Уитнэй не подвел его. В бунгало пришлось даже установить настоящие книжные шкафы, чтобы разместить туда все, что было напечатано о Фредди и Нанси, все фото, интервью, кучу статей, которые они подписывали. И это, не считая передач по телевидению и радио. Да еще ему пришлось напеть пластинку. Он даже обнаружил у себя недурной голос, и теперь тысячи американцев повторяли вслед за ним: «Один в бесконечном просторе, я вижу тебя, мой друг».

Он не мог уснуть. Заложив руки за голову, он прислушивался в ночной тиши к ровному тиканию часов. Странная, незнакомая тревога вдруг овладела им: «А если это всерьез? Если эти безмозглые дураки и в самом деле попытаются ее запустить? Ну хотя бы только для того, чтобы насолить русским! Они способны на это! И так всем ясно, что мы здорово отстали. Во время тренировок их заставляют скручиваться в клубок, чтобы влезть в эту ореховую скорлупу, в то время как русские посылают в космос спальные вагоны! А эти контейнеры, которые падают в море, как только их запускают. Пфи-и-и-и-т! Взрыв пламени и — конец! Нанси получит десять тысяч долларов. А дальше?». Он подумал: «Еще два месяца, не больше. Затем я все брошу».

Он тяжело вздохнул. Нанси повернулась в кровати рядом.

— Ты не спишь? Надо спать, мой милый.

— Я думаю.

— Это плохо, — пробормотала она в подушку. — Думать вредно.

Он зажег лампу на ночном столике, и свет ее упал на длинные, рассыпавшиеся по лиловой простыне волосы Нанси.

— Дорогая, — заговорил он, — я хочу бросить все.

Нанси резко села на кровати, и выражение паники исказило ее

ненакрашенное лицо.

— Ты с ума сошел! Что с тобой? А что мы будем делать?

Он пробурчал:

— У меня же есть специальность.

— Твоя специальность! Что ты называешь специальностью? Неужели ты думаешь, что стюард второго класса, да еще на внутренних линиях, может себе позволить такую жизнь, как наша? Мой глупый мальчик! Ты же ничего не понимаешь! Что у тебя будет? Форма, и только. Разве что какие-то дурочки из Пинки Рэнч могут принять тебя за летчика. Ну нет. К тому же чем ты рискуешь?

Он сухо прервал ее:

— Что ты знаешь? Ты знаешь, как все это может кончиться...

Надув щеки, он изобразил звук вылетающей пробки из бутылки шампанского.

— Вот как все может кончиться...

Тонкие брови Нанси поползли на лоб, и она окружила лицо ладонями.

— Ты же знаешь, что на этой базе, это же не всерьез. Это только ради рекламы. Неужели ты когда-нибудь мог поверить, что тебя действительно пошлют туда, наверх. Я бы и одного дня не прожила, если бы поверила, что это возможно на самом деле.

Он покачал головой вместо ответа. Конечно, у него не раз закрадывалось сомнение, что база «Аэронотик» не очень солидное предприятие. Но в конце кондов какая разница между ним и парнями с базы Ленглей? Разве не посвящает «Лайф» целые страницы им и их женам, публикуя их портреты вдоль и поперек? Что это доказывает?

— Есть одна вещь, которая меня давно уже мучает, — заговорил он внезапно. — Во всем том, что говорят и пишут повсюду, как-то упустили из виду бога.

— Бога?

— Да, да, бога. Мне кажется, что следует найти подходящий случай и сообщить, что я верю в бога. Ведь есть же, наверное, люди, которых не может не беспокоить эта история с вознесением на небо. Я уверен, что многим это совсем не по душе. Ведь сказано, что человек должен знать свои пределы или что-то в этом роде.

— Я сама не знаю. Может быть, ты и прав. А почему бы тебе не сказать, что когда ты полетишь туда, то возьмешь с собой медальон, который дала тебе твоя мать?

Его толстые пальцы машинально нащупали в заросшей волосами широкой груди голубой медальон с изображением богоматери, который он носил на шее.

— Я, право, не знаю, — заговорил он нерешительно. — Надо спросить у Уитнэя. Медальон может прийтись по вкусу католикам, а ведь протестантам это может и не понравиться.

— На всех не угодишь, — примирительно произнесла Нанси. — А теперь спать, мой милый.

Он наклонился и поцеловал ее в мягкие губы.

— Не волнуйся, — проговорил он тихо. — Я выдержу. Спи.

Когда зазвонил телефон, ему показалось, что он спал целую вечность тяжелым сном, без видении. Он подскочил на кровати и зажег свет. Его объял ужас: «А если это и есть? А если все правда?» Совсем растрепанная Нанси вздрогнула от неожиданности:

— Что там такое? Что они вздумали звонить в такой час? Не отвечай. Ты мог и не слышать звонка...

Он поглядел на нее усталым взглядом человека, который знает свой долг и которого не могут остановить мольбы жены, и снял трубку.

— Алло, Фредди, — говорил чей-то голос, — одну фразу, нам нужна одна только фраза.

— Среди ночи?

— Я полагал, что вас уже разбудили, — говорил голос в трубке. — Не я же первый звоню вам. Это говорит Ди Маджио. Ди Маджио из радио. Мне нужна только одна фраза, ваше впечатление. Если вы готовы, начинайте. Я включаю микрофон.

— …….

— Как вы ничего не знаете? Нет?

— Я ничего не знаю, — ответил Фред.

Прикрыв левой ладонью трубку, он объяснил Нанси:

— Это из радио. Они окончательно помешались.

— Повесь трубку. — ответила Нанси. — Да ну их совсем.

Но в это мгновение она увидела на лице Фредди такое невероятное удивление, что соскочила с кровати.

— Ах ты, боже мой. — приговаривал он, — вот те, что! Ну и здорово! Ах ты, черт!

— Что такое? — повторяла Нанси. — Что там случилось?

— Свершилось. Русские в космосе. — сказал он мрачным голосом. — Они послали своего, и у них получилось. Он облетел вокруг Земли.

— И что же, — спросила она.

— Что же…

На том конце провода Ди Маджио начинал терять терпение:

— Одну фразу, Фредди. Скажите, что вы чувствуете? Вы же должны чувствовать что-нибудь! Черт возьми! Я включаю микрофон. Начинайте...

Фредди Локнесс сдвинул брови, затем медленно, отчеканивая каждое слово, тоном боксера, проигравшего мировое первенство, произнес: «Поздравляю парня, который сделал это. Конечно, я разочарован. Никто не любит проигрывать».

Нанси, не переставая, подсказывала: «Хартлей, Хартлей». Внезапно его осенило: «Я хочу сказать еще только одно слово всем тем, кто меня слушает в этот час: — Зато у нас есть то, чего нет у русских. У нас есть пилюли Хартлей, витамин космоса».

— Вы немного переборщили, — заговорил Ди Маджио в телефон. — Но вы хорошо сыграли.

Фредди Локнесс положил трубку и глубоко вздохнул. Вытянувшись на спине, он уставился в потолок.

—Ты был великолепен! — сказала Нанси.

МОСКВА.

Лишь восемь человек во главе с широкоплечим седым Владимиром Гордеевым соблюдали своеобразный нейтралитет во всей этой шумихе. Верный своим многолетним привычкам, Гордеев учил своих старых и молодых друзей ловить окуней на сверчков с обрывистого берега одного из островов Московского моря, где находилась дача экипажа «Планеты». Этому невинному занятию Гордеев и его спутники обычно предавались после обеда, проведенного в горном отеле Нальчика, куда они ежедневно вынуждены были спасаться на скоростном самолете от сотен советских и иностранных корреспондентов. Один из молодых предприимчивых репортеров муромской «Вечерней газеты» погнался однажды за экипажем «Планеты» на редакционной старушке «АНТ-55», но отстал еще в Чугуеве.

Весь мир был полон слухов о предстоящем старте «Планеты», и всюду распространялась крылатая шутка одного из новейших подражателей Бернарда Шоу: «У меня создается впечатление, что я остался один на нашей бедной Земле. Человечество переселилось в воздух. Я не привык к одиночеству, я скучаю из-за отсутствия собеседников».

За несколько дней до старта экипаж «Планеты» покинул дачу на Московском море, оставил сверчков на попечение внуков Гордеева и переселился в одну из квартир штаба транспланетного беспосадочного перелета.

Начальником штаба перелета был старик Челаев, по-прежнеиу строгий и пунктуальный, выпускавший на заре новой эры авиации самолеты «АНТ-25», один из которых хранился теперь в Большом зале московского Дворца авиации. Среди чрезвычайно возбужденных предстоящим полетом инженеров останавливал на себе внимание своим мрачным, разочарованным видом инженер Богданов, которому не удалось отстоять давнишнюю свою идею о совершении кругосветного беспосадочного полета на самолете с дизельным двигателем. Старту «Планеты» предшествовала упорная борьба конструкторов, предлагавших и паровые, и ракетные двигатели. Но победителями оказались энтузиасты двигателя, питающегося энергией от наземных электростанций, передающих ее на расстояние. Конструкции ракетных двигателей были признаны еще недостаточно надежными и разработанными. По-видимому, им суждено будет сыграть роль в будущем межпланетном опытном перелете.

18 августа 194... года, как назло, выдался незадачливый денек. С утра лил дождь. Над Москвой низко бежали тяжелые серые облака. Видимость была неважная.

По главной Серпуховской автостраде, разбрызгивая лужи, спешили один за другим трехэтажные троллейбусы, автомобили «ЗИС-416» и «М-52», переполненные людьми. Изредка проносились на авиэтках москвичи. Они чувствовали себя неважно. Облака прижимали их к земле. Сидевший в одном из троллейбусов старик-колхозник из села Малые Кармакулы вслух выразил опасение, что старт может быть отменен.

Он сказал:

— На метеостанции нашего колхоза сегодня толковали, что облака идут на высоте 4.320 метров. Плоховато, выходит, дело у старичка Гордеева...

Кругом рассмеялись.

— Отстал, старик! — заметил сидящий рядом молодой аспирант Института по использованию внутриатомной энергии. — «Планета» пойдет на высоте 10 тысяч метров! Это же стратоплан, облачка твои тут ни при чем.

В 17 часов звуковой радиосигнал с вершины Дворца Советов оповестил весь мир о том, что старт «Планеты» состоится точно в назначенный срок — в 18 часов. Из ворот Кремля вышло несколько машин, которые направились к Ново-Серпухову. Прибывших гостей встречал на пороге штаба сам Гордеев. Он был одет очень легко. Традиционный белый костюм и сорочка с расстегнутым воротом — вот и все. «Вы еще не одевались для полета?» — спросили его. «На сей раз, — ответил Гордеев, — мы решили лететь в обычной одежде. Кабина нашего стратоплана герметически закрыта. Мы решили кондиционировать температуру в 15 градусов тепла и поддерживать состав воздуха, равный составу воздуха подмосковной дачной местности».

Гордеев улыбнулся. Он вспомнил, как еще недавно для полета в стратосферу ему приходилось надевать громоздкий и неуклюжий скафандр. В нем он казался себе скорее жителем подводного царства, чем надоблачным путником.

Гордеев посмотрел на часы. До назначенного срока оставалось 8 минут. Газетчики бросились к пилоту, добиваясь получения последнего перед стартом интервью.

Гордеев махнул рукой и дружелюбно проворчал:

— Куда вы спешите, ребята! Завтра все расскажу...

В самом деле, свой беспосадочный кругосветный полет «Планета» должна была закончить менее чем в сутки.

Скорость «Планеты» в стратосфере превышала скорость звука.

Гордеев вошел в кабину «Планеты», где, склонившись над склеенными в ленту картами 55-й параллели, сидел штурман Чернецов. Гордеев похлопал по плечу одного из механиков и сказал:

— Ну, Миша, проверь-ка Куйбышев!

Механик поднял трубку радиотелефона и вызвал Куйбышевский гидроузел. Все оказалось в полном порядке. Куйбышев, который должен передавать «Планете» энергию до проникновения ее в зону следующего гидроузла — Ангарского, начал передачу.

Через минуту взвилась ракета. «Планета» тронулась с места. Вопреки предположениями многих специалистов, старт не представлял для нее особой трудности, — полетный вес самолета был невелик. Рассчитанная на получение энергии с земли, «Планета» избавилась от необходимости брать с собой самый тяжелый груз — горючее. В этом заключалось ее преимущество перед самолетами других конструкций — паровыми, дизельными и т. п., которым приходилось стартовать, с помощью добавочных самолетов, расположенных под крыльями основного самолета-гиганта и после взлета покидавших его в воздухе.

«Планета» была окрашена в темный цвет: во время полета в стратосфере она должна была обогреваться также солнечными лучами. Как это ни странно, описать идеальную обтекаемую форму «Планеты» довольно трудно. Этот стратоплан не имел постоянной неизменной формы. Конфигурация его несущих поверхностей изменялась в зависимости от условий полета на разных высотах. При уменьшении скорости пилот имел возможность увеличить площадь крыльев, так как обычные их размеры не дали бы нужной подъемной силы.

Пробежав несколько секунд по асфальту аэродрома, «Планета» взвилась в воздух и вскоре исчезла из поля зрения. Восемь летчиков страны социализма, отправившиеся в кругосветный беспосадочный полет на «Планете», не слышали уже ни пения «Интернационала», ни восторженных криков толпы, ни аплодисментов, ни рева возвращавшихся в город машин.

Они летели на восток. Это было наиболее удобное направление для кругосветного перелета — слагающая ветров в этом поясе земного шара направлена на восток и северо-восток. Через 20 минут после вылета Гордеев с явным неудовольствием отошел от штурвала, к которому так привык за всю свою жизнь, и доверил «Планету» заботам автопилота. Курс выдерживался автоматически. Машина мчалась в стратосфере, над облаками, на высоте 11 тысяч метров. Все былые неприятности, связанные с атмосферными явлениями, остались далеко внизу, в тех слоях, где плыли облака, проносились грозы, лил дождь, вставали коварные туманы. «Планета» шла в идеальной среде, о которой авиация мечтала уже давно.

Натура земная, кипучая, Гордеев тосковал, видя под собой вместо земли лишь бескрайную снежную равнину облаков. Он был недоволен тем, что прекрасно оборудованная машина как будто совсем устранила его от управления. Для того, чтобы следовать от одной промежуточной направляющей радиостанции до другой, достаточно было закрепить рычажок на шкале или воспользоваться услугами прибора, выдерживающего курс по солнцу. Конечно, недовольство Гордеева было преувеличено. Для манипулирования сложной системой приборов «Планеты» нужны были высокая культура, выдержка и внутренняя собранность экипажа. Часы шли один за другим. Штурман молча следил за приборами, механики — за тихим и ровным гулом мотора. Несмотря на то, что вокруг была все та же фиолетовая мгла стратосферы, штурман время от времени отчеркивал Урал, Байкал, Яблоновый хребет, Охотское море, берега Камчатки, Берингово море и, наконец, Скалистые горы Америки. Казалось, что земной шар медленно передвигается под крыльями самолета, изолированного от вращения шара вокруг своей оси.

Хотя перелет совершался с безукоризненной точностью по заранее намеченному графику и дела в кабине обстояли как нельзя лучше, нельзя все же сказать, что спутники были абсолютно спокойны. Сегодня осуществлялась давнишняя вдохновенная мечта человечества, и переживания, связанные с участием в этом грандиозном предприятии, были необычны. Несмотря на то, что радиосвязь с «Планетой» была строжайше регламентирована, все же радисту досаждал своими вопросами какой-то назойливый корреспондент одной из канадских газет. Ему не отвечали, он не унимался.

— Это никуда не годится, товарищи, — ворчал Гордеев. — Вы же находитесь в герметически закрытой кабине. Вы не подвержены действию разреженного воздуха и кислородного голодания. Вы должны испытывать голод, вы должны питаться — обедать, ужинать, пить чай с бубликами.

Его слова имели серьезное основание. В условиях герметически закрытой кабины организм человека сохранял обычную свою жизнедеятельность. В далеком прошлом остались необычные переживания пилотов, летавших в открытых машинах, когда на высоте свыше 4 тысяч метров в результате кислородного голодания организм переставал усваивать пищу, аппетит у людей пропадал. На этот раз действовали другие причины, — есть не хотелось потому, что обитатели «Планеты» испытывали повышенное нервное возбуждение. Однако Гордеев не желал с этим считаться и продолжал ворчать. Оп предлагал товарищам закусить и над Сибирью, и над Беринговым морем, и над Скалистыми горами, и над восточным побережьем Америки, но безрезультатно.

Кабина, в которой находились участники перелета, была устроена очень остроумно. Больше всего гордился конструктор системой управления самолетом. Ему действительно удалось разрешить самую трудную проблему. Как вывести наружу всю проводку, все передачи к приборам, всю систему тросов, управляющих движениями самолета? Казалось, эту задачу невозможно осуществить без ущерба для герметичности внутренних помещений. Конструктор вышел из положения, прибегнув к помощи электричества. Работа контрольных приборов управления рулями проводилась обычным способом, но все манипуляции выводились наружу по электрическим проводам.

«Планета» неслась над океанами и материками. Гордеев оживился, когда впервые за все время перелета в просвете облаков показалась земля. «Планета» летела над Европой. Десятки самолетов устремились ей навстречу. Чем ближе к Москве, тем сильнее бились сердца восьми отважных сынов Страны Советов.

Они вылетели из Москвы только вчера, но каждому из них казалось, что целая вечность прошла с тех пор, как они распрощались с друзьями на аэродроме, миновали Урал, Сибирь, оставили за собой Азию, пролетели над Америкой, снова вернулись в Европу и теперь шли к Москве. Они вступили в зону действия Куйбышевского гидроузла.

— Здравствуй, Куйбышев! — сказал механик, — ну, теперь-то мы дома.

Над Ново-Серпуховом самолет, спускавшийся из стратосферы в нижние слои, попал в дождь. Они облетели вокруг света, прорезали множество климатов на разных параллелях, прошли над бурями, ураганами, циклонами, а когда вернулись в Москву, то попали в тот самый дождь, который начался в ночь накануне старта. Это был действительно сверхбыстрый полет. Мир аплодировал. Столицы рукоплескали. Человечество отмечало вступление в новую эру истории авиации.

-----------

------------------------------------------------

Перевод в текстовый формат ЛысенкоВИ