Знаменитый французский художник-коммунист Пикассо на старости лет, засучив рукава, начал в одном маленьком городке расписывать в керамической мастерской тарелки и блюда. И что же? Получился великолепный художественный жанр.

А в Каховке на строительстве нового города один прораб показывал мне девушку, умеющую, по его словам, «художественно» разливать цементный раствор. Увидев эту девушку за работой, я понял, что, действительно, она разливала цемент художественно. Девушка была прекрасна, подлинно совершенна и пластична в любом своем движении, — а нет ничего более прекрасного, как человек в труде, как молодой человек в труде! — она была безупречна в своем художественном творческом жанре на постройке дома.

При самом глубоком уважении к литературе мы, к сожалению, не можем рассчитывать на получение ежегодно сотен новых романов, подобных «Тихому Дону», «Молодой гвардии», «Поднятой целине» или «Повести о настоящем человеке». Экранизация литературы никогда, по-видимому, не будет в состоянии обеспечивать кинематографию, как промышленность, потоком сценариев, потому что, кстати сказать, и сто пятьдесят картин в год — это не идеал, а только начало широкого течения киноискусства, названного В. И. Лениным самым важным из всех искусств. Не может великий советский двухсотмиллионный народ, несущий миру передовую, новую культуру, удовлетвориться даже ста пятьюдесятью картинами! Я думаю, что в очень недалеком времени мы придем не менее как к четыремстам картинам в год.

Движимый постоянной убежденностью в правоте этих мыслей, я позволю себе, однако, утверждать перед глубокоуважаемым съездом, что, может быть, и через десять лет, собравшись здесь и ревизуя свой арсенал — «Тихий дон», «Поднятую целину», «Молодую гвардию» и т. д., мы сможем приписать к этому старому и славному оружию не так много новых названий, как бы хотелось. Это может случиться, если мы не изменим в корне практику своего отношения к киноискусству, если не будем его рассматривать как самое могучее, самое художественно яркое, подлинно народное выражение действительности, если мы не условимся, что для современности кинематография имеет значение в тысячу крат большее, чем живопись для эпохи Ренессанса; что мы, советские писатели, недопустимо отстали в киноискусстве; что одна кинокартина в течение полугодия собирает больше зрителей, чем один театр за сто лет, если бы он играл без выходных и при аншлагах, и что нет дорогих кинокартин, а есть дорогое их отсутствие.

Природа кино, как никакого другого искусства, всем своим существом раскрывается в современности. Кино оперирует способом фотографирования, а фотография — документальна. Она — изображение действительности, реально, объективно существующей. В кино, как вам известно, лучше всего получаются природа, животные, дети и артисты, играющие с правдивостью детей. Стало быть, главным материалом кинематографии является реальная действительность, документальность.

Киноискусство принадлежит прежде всего дню нынешнему, устремленному в будущее, и в меньшей мере — прошлому, то есть фотографированию искусственно созданного, того, что не существует.

Все лучшее, что мы сделали в нашем киноискусстве — сюжеты, образы, характеры, народные сцены, события, — все принадлежало нашей живой современности, рожденной Великой Октябрьской революцией. Так было и так будет.

Поэтому пусть наш разговор о кинодраматургии будет разговором о современности и о будущем.

Самой чарующей особенностью киноискусства является лишь ему одному принадлежащая возможность чувственно, зримо переносить массового зрителя во времени и в пространстве в любом направлении. Эта его особенность драгоценна не только богатством зрелищности как таковой, почему-то упорно игнорируемой нашей кинематографией в последние годы.

Самым дорогим в этом изобразительном синтетическом искусстве является философская сущность его природы. Кино — порождение нашего великого XX века. Кинематография проникла в жизнь народов. Кинематография сегодня — могучее оружие в руках наших врагов. Пусть же она будет не менее, а более могучим оружием в наших руках — оружием передового отряда человечества!

Поэтому над количественным и качественным отставанием, над торможением развития кинематографии, происходящим по тем или иным причинам, нам, деятелям советской социалистической культуры, надо глубоко призадуматься, как над своим личным, творческим, кровным литературным и гражданским делом.

Как известно из высказываний крупнейших ученых, в ближайшие сорок пять лет, то есть до двухтысячного года, человечество обследует всю твердь системы, которая, предположительно, в одиннадцать раз больше тверди земного шара.

Почему оно это сделает? И для чего? Какой в этом практический смысл?

Можно утверждать, что это нужно для развития человечества, что это новая величайшая его сверхзадача. Но не потому, что, не осилив этой задачи, человечество начало бы вырождаться через одну тысячу или две тысячи лет, как думают некоторые зарубежные ученые. Этого, конечно, не произойдет. Человечество решит эту задачу, потому что, действительно, в век атомной энергии пришло время это сделать. И при жизни доброй половины нас, а может быть и всех, эта задача будет решена.

Что же перенесет в иные миры, на другие планеты? Что расширит наш духовный мир, наши познания до размеров поистине фантастических?

Кинематография.

Какие просторы раскрывает кино для творчества современного писателя! Сколько великих открытий ждет его в этой изумительной деятельности!

Поэтому сегодня особый интерес приобретает разговор о том, что такое двести художественных фильмов в год, которые нам с вами надлежит сделать и которые мы обязаны будем сделать как можно скорее, ибо интересы нашего советского народа уже не позволяют нам этого не делать.

Какое влияние окажут на характер нашей литературы, на ее развитие эти двести — триста не по-голливудски, разумно и талантливо сделанных киносценариев, киноповестей, кинодрам? Они, мне кажется, в значительной мере изменят облик литературы, они внесут много нового в наше писательское мировидение и мировыражение. Они заставят писателя стать более строгим, точным в своем искусстве, внесут в его палитру остроту, динамизм. Они увлекут нас к свободному движению в любой координате времени и пространства.

Я призываю: пусть киносценарий на ближайшие годы станет для нас главным испытательным полем чувства нового в литературе. Это организует наши творческие, мыслительные, подчас хаотические, подчас традиционные ряды. Мы станем лаконичны и от многотомных и толстых романов начнем, возможно, поворачиваться лицом к лаконизму Маяковского и Пушкина.

Вспомним, что в сценарии полнометражного фильма мы располагаем в среднем только семью тысячами слов диалога, то есть половиной словесных средств пьесы. Кино — это пластическое, наиболее образное, поэтическое видение. Ведь и поэзия — это тоже в своем роде проза, из которой убраны все лишние слова, отчего оставленные по воле автора вдруг предстают перед нами в стройных и чистых рядах, с новым чарующим смыслом. А там, где поэту надо двигаться, там все слова вдруг, как в сценарии, сами поворачиваются в настоящее время:

«За дело, с богом!» Из шатра,

Толпой любимцев окруженный,

Выходит Петр. Его глаза

Сияют. Лик его ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен...

Идет. Ему коня подводят.

Ретив и смирен верный конь.

Почуя роковой огонь,

Дрожит. Глазами косо водит

И мчится в прахе боевом...

Швед, русский — колет, рубит, режет.

Бой барабанный, клики, скрежет,

Гром пушек, топот, ржанье, стон...

Ура! мы ломим; гнутся шведы...

Еще напор — и враг бежит...

Пирует Петр...

Чем не сценарий?..

Как же надо дорожить в сценарии словом, сжатым до кристаллической формы, дорожить и мыслью и самой формой мысли, чтобы она, подобно диску дискобола, летела далеко и точно, а не как случайно брошенный кирпич!

Мыслей! Побольше мыслей — высоких, образных и ярких! Каким почерком, какой кистью писать: мелкой или крупной? Или писать двумя сразу: в одной руке — мелкая, для выписывания ресниц, в другой — широкая, крупная, для широкого письма столетий и тысяч километров?

Как располагать слова диалога? В один трескучий трафаретный ряд, как делаем мы пока почти все, или нет?

Обязательно ли вести творческий бой на экране при помощи одного лишь рода войск — диалога? Или двинуть с ним в наступление внутренние монологи, внутренние диалоги и авторские тексты?

Не угнетайте режиссеров излишеством слов, с которыми вы не привыкли бороться. Оставьте режиссерам только самые нужные слова. Пусть герои кинофильмов хоть иногда закрывают рты — для музыки и для паузы. Разве тишина не говорит подчас больше всяких слов? Тишина труда, гармонически слаженного. Тишина пространства. Тишина патетическая или тишина лирическая. Тишина покоя. Тишина созерцания, самосозерцания. Тишина мышления, творчества, тишина результата. Тишина глубоких душевных состояний, раздумья.

Вопросы, связанные с проблемой емкости фильма, с утерянной почти у всех поэтикой фильма, с его сюжетной композицией, с глубиной и многогранностью его содержания и с современными изобразительными средствами, потребуют, возможно, даже от маститых пересмотра некоторых классических, традиционных воззрений, в русле которых мы порой плывем, уклоняясь от работы над короткими сценариями.

Вспомним, что гениальный Лев Толстой, в конце своей жизни, на заре кино, мечтал о сценарии! Это в те времена, когда пахал он свою ниву сохой и ездил верхом на лошади! Как же нам, парящим в «ЗИМах» и перелетающим в одну ночь через океаны, как же не вспомнить об этом сегодня? Ведь от Толстого до нас прошло, в известном смысле, больше времени, чем от Данте до Толстого.

Вспомним, как много освященных веками мнимых достоверностей, воспетых поэтами минувшего, гениями ушедших времен, исчезло за это время в нашей стране, кануло в Лету. Исчезли божество, святые, сатана, душа, дух Банко, демон, загробная жизнь, рай, ад, чистилище, предсказания, судьба, рок, молитвы, исповедь, грехи, дуэль, наследство, земельная собственность, спекуляция, династия, национальная рознь, неравенство, эксплуатация... Все эти огромные бреши заполнены другим, разумным смыслом. Вся, так сказать,

психодинамика нашего нового, советского человека, да и не только нашего, стала иной. Исчезли тайны, неизвестные земли. От скоростей и радиоволн земной шар уменьшился до крайних пределов, а жизнь человека стала шире и богаче. И впервые за всю историю перед людьми предстала судьба всего человечества во всем драматизме гигантской борьбы труда с капиталом.

Разрушение или созидание? Вот главный вопрос, возникший сегодня перед человечеством.

На страже мира и созидания стоит наш советский народ. Стоит гордо, с ясным сознанием своего высокого назначения, во всеоружии техники, разума, морально-политического единства.

Почему ж мы не вооружили его и самым важным из искусств в той мере, на которую он вправе давно рассчитывать?

Как могло случиться, что народ сегодня недоволен нами, киноработниками, что нами недовольны партия и правительство?

Большой урон был нанесен киноискусству, когда во времена свершения народом величайших всемирно-исторических дел, как бы изверившись в моральной стойкости и силе великих и малых своих современников, авторов и исполнителей побед, кинематографисты, по указке бывшего министерства, устремились за какой-то ненужной санкцией в историю прошлых веков, как бы ища в ней ненужных аналогий; когда, увлекшись пышным декорумом исторических экранизаций, толкнулось киноискусство в театральщину, во внешнюю пышность, во власть оперных гримеров, костюмеров, от которых не освободилось и по сей день; когда забыло оно, что основное дело его — не прошедший, а нынешний день, что в темах и проблемах современности заключаются и будут заключаться его самые главные задачи, что не было к тому же в истории более героических времен, чем наше время, ни по размаху событий, ни по силе драматизма, ни по безмерной глубине их значения.

История народов учит нас, что то государство велико, в котором велик малый человек.

Мы смело можем сказать всему миру, что наше государство велико потому, что малые люди в нем велики!

Наше Советское государство велико именно величием простых своих людей — тружеников, воинов, мыслителей, преобразователей земли. Вот главная, великая тема киноискусства.

Почему же и во имя чего мы упустили тему обыкновенного советского человека? Почему тему человека мы трактуем как рядовую тему? И почему наша кинематография уменьшилась в последние годы до размеров бальзаковской шагреневой кожи в момент ее предельного сокращения?

Существует в математике так называемая кривая Гаусса, применяемая при различных статистических исчислениях. Возьмем для примера население страны. Как расположится оно по кривой Гаусса? Скажем, гениев — три, талантов — тысяча, столетних — двенадцать тысяч, силачей — пятнадцать тысяч, бюрократов... один, рабочих-ударников — столько-то, колхозников-ударников — столько-то, итого — сто миллионов.

Кинематография, допустим, производит ежегодно сто картин, из них блестящих — пять, хороших — двадцать, средних — пятьдесят, плохих, извините, — двадцать пять...

Не нравится нам эта кривая Гаусса, сказали мудрецы в бывшем Министерстве кинематографии. Откажемся от средних и плохих и будем делать только хорошие и блестящие фильмы, то есть не сто, а двадцать пять.

На следующий год расположились на кривой двадцать пять фильмов: блестящих — два, хороших — пять, средних — десять, плохих — восемь.

Не годится! Будем делать всего семь картин.

Делаем семь: блестящих — нет, хороших — две... и т. д.

Вот как мстит за себя непонимание того, что прекрасное познается в сравнении и что качество вырастает из количества.

Что потеряли мы из-за уменьшения производства до семи картин в год? Очень много...

Отдавая должное всему драгоценному, что создала наша славная советская кинематография, мы не можем не признать понижения нашего профессионализма. Работая на сценарной студии в качестве члена редколлегии, я замечаю, как часто и охотно авторы игнорируют богатейшие возможности киноязыка. Обходя главные темы современности и прячась в историю или экранизации спектаклей и опер, мы тем самым перестали быть разведчиками партии, а становимся запоздалыми иллюстраторами ее мероприятий.

Мы не стремимся к зрелищности, к поискам новых форм, к новаторству — этой первой потребности человеческого воображения. Утеряна страстность, всегда отличавшая наши картины.

Драматургия, поэзия, страстность уступили место усердству редактирования, субординации. Битвы подчас заменялись маневрами, характеры и образы — должностями. Мы стали забывать, что в сценариях, а также в фильмах должна все время отчетливо ощущаться художественная атмосфера, отсутствие которой ничто не может заменить: ни руководящие интонации героев, ни их хвастовство будущим. Без трепета человеческих чувств картина мертва, как планета без атмосферы. Бывают не только сценаристы и режиссеры, но художники и скульпторы, у которых все краски, камни и глина мертвы. Все есть: мастерская, высокое звание, академия, ум. Одного только нет — дара преображения косной природы в живую. Нет эмоций, таланта, а без человеческих эмоций, как говорил Ленин, никогда не бывало, нет и быть не может человеческого искания истины. Там, где нет борьбы человеческих страстей, нет искусства. Чтобы волновать зрителя, надо не только артистам-исполнителям, надо и автору быть взволнованным. Чтобы потрясать, надо быть потрясенным. Чтобы радовать, просветлять душевный мир зрителя и читателя, надо нести просветленность в своем сердце, надо правду жизни поднимать до уровня сердца, а сердце нести высоко.

Художественная совесть не позволяет мне согласиться с утверждением содокладчика С. Герасимова, что якобы Эйзенштейн с его ложными теориями был когда-то виновником многих наших заблуждений и что его неудачу в немом фильме «Октябрь» позднее исправил М. Ромм в своих ленинских фильмах. Мне кажется, что о художниках, особенно завершивших свой жизненный путь, следует судить по тому, в чем они успели, а не по тому, в чем они потерпели неудачу!

Как говорит китайская пословица: «Боец и с недостатками боец, а муха без недостатков — всего лишь безупречная муха». Гоголь остался в памяти благодарных потомков как основоположник русской реалистической литературы, как гениальный автор «Мертвых душ», а не «Переписки с друзьями». И Сервантес не меньше от того, что не все его произведения были на уровне «Дон-Кихота». История искусства знает немало великих имен, оставивших свой свет в одном произведении.

Эйзенштейн живет в мировом киноискусстве «Броненосцем «Потемкиным», составившим в свое время славу русского советского киноискусства.

В авангарде всегда было и будет трудно. Эйзенштейн был великим бойцом нашего киноавангарда. Он познал счастье побед, тернистый путь исканий и роковую горечь терпкого напитка из чаши Иоанна Грозного, к которой вряд ли надо было ему прикасаться. Как человек он всегда был больше своих картин. И дело, стало быть, не в «исправлении» ошибок его «Октября»: родилось ведь новое киноискусство, звуковое.

Товарищи писатели! Хорошо, что наконец мы заговорили о чувствах. Подобно тому как отдельного человека можно иногда увеличивать или уменьшать в зависимости от того, что ему долго приписывать, можно уменьшить даже душевные богатства целого поколения, приписывая ему долго и упорно небрежение к глубоким и нежным чувствам. Во всяком случае, мы, кинодраматурги, почему-то пытаемся это делать.

Много лет я спрашиваю: откуда у нас этот убогий антинародный стиль показа любви на экране? Что это за глумление над лучшими чувствами сыновей и дочерей народа? Почему в своих сценариях и фильмах мы так скупы на нежные движения души, на внимание, согласие, ласку, поцелуй? Зачем мы обедняем сердца наших юных современников? Почему, неудовлетворенные, они вынуждены искать ответа на эти благородные влечения своего возраста у художников прошлых времен, у них черпать образцы красоты?

Любовь умна, гласит поговорка, любовь прозорлива. Любовь возвышает человека, делает его прекрасным, вдохновенным. Сколько великих шедевров искусства продиктовано любовью! Какими кистями художников двигала она! Разделенная и гармоническая, она делает человека счастливым. Отринутая и потоптанная, повергает некоторые натуры в глубокие душевные страдания, которые были, есть и будут, пока будет жить человек на земле.

Что мы сделали с ней?

Побуждаемые разными, но всегда лицемерными соображениями, в угоду ли моде или мнимой производственной деловитости, а чаще всего от «столичного» равнодушия к народу и незнания его, мы подчинили его чувства своим киносхемам, выдуманным в кабинетах редакторов. Этим самым мы обеднили на экране коллективный портрет нашего юношества. Оно в действительности лучше, глубже, душевно богаче.

Руководимые ложными побуждениями, мы все, за исключением одного, может быть, Шолохова, изъяли из своей творческой палитры страдание, забыв, что оно является такой же величайшей достоверностью бытия, как счастье и радость. Мы заменили его чем-то вроде преодоления трудностей...

Нам так хочется прекрасной, светлой жизни, что страстно желаемое и ожидаемое мы мыслим порой как бы осуществленным, забывая при этом, что страдание пребудет с нами всегда, пока будет жив человек на земле, пока будет он любить, радоваться, творить. Исчезнут только социальные причины страданий. Сила же страдания всегда будет определяться не столько гнетом каких-либо внешних обстоятельств, сколько глубиной потрясения.

Я не зову никого к плаксивым пессимистическим сюжетам. Так же как и вы, я люблю народ и понимаю, что личная жизнь моя имеет смысл постольку, поскольку она направлена на служение народу. Я верю в победу братства народов, верю в торжество коммунизма, но, если при первом полете на Марс любимый мой брат или сын погибнет где-то в мировом пространстве, я никому не скажу, что преодолеваю трудности его потери. Я скажу, что я страдаю. Я прокляну небесные пространства и буду плакать по ночам в своем саду, заглушая рыдания, чтобы не спугнуть соловья с цветущей вишни, под которой будут целоваться влюбленные.

Вспомним героический путь нашего вооруженного народа от Сталинграда до Берлина, когда, сокрушив фашизм, поставил он памятник своему сыну-воину с мечом в одной руке и с младенцем у сердца в другой, — какой великий, беспримерный символ! Нам ли игнорировать эту великую его достоверность!

Сколько пролито крови, сколько положено трудов, сколько выстрадано! Надо полной палитрой писать портрет великого советского народа.

Надо так его писать и так завещать этот портрет грядущему, чтобы народы, которые придут к коммунизму, всегда при взгляде на этот коллективный портрет, читая о нем в книгах, рассматривая в кинокартинах, вспоминали с любовью и благодарностью: какие великолепные, мужественные и достойные люди жили в начале строительства нового мира, строительства коммунизма.

Товарищи писатели! Требуйте от своих режиссеров показа красоты советского народа, народа русского и, в частности, русской женщины. Красота стала исчезать с экрана. Русский народ красивее, чем мы его изображаем на экране. О красоте русской женщины писали многие иностранные мемуаристы всех веков. Об этом говорили и наши соседи в годы Великой Отечественной войны. Здесь у нас, кинематографистов, давно уже дело не в порядке. Я помню, некоторые эстетствующие кинодеятели изгоняли с экрана красоту юных сыновей и дочерей народа, как ненужную, видите ли, «красивость», считая, что дочери рабочих и крестьян должны быть попроще, погрубее. В этом небрежении к юности и красоте народа скрывается неуважение к его достоинству. Под видом якобы жизненной правды наносится урон возможности созерцания прекрасного в народе. Побольше юности в искусстве, побольше обаяния душевного и физического!

Народ не прощает плохих полководцев. Он выдвигает их для того, чтобы они выигрывали сражения, а не проигрывали. Народ не простит и нас, если мы не будем помнить об этом. И Центральный Комитет партии в своем приветствии нашему съезду призывает нас «к смелым творческим дерзаниям, к обогащению и дальнейшему развитию всех видов и жанров литературы, к повышению уровня художественного мастерства с тем, чтобы в полной мере удовлетворять все растущие духовные запросы советского человека».

У нас, советских писателей, есть все необходимые условия для творчества — внимание партии и многомиллионного народа.

Дадим же народу четыреста сценариев в год, хороших и разных!

— - -

Обработанная и дополненная стенограмма выступления на Втором Всесоюзном съезде писателей 20 декабря 1954 г.

— Давай, старик, слушаем, — раздались голоса.

— Мы уже давно привыкли к спокойному миру на земле, — начал Эрнест. — О войне знаем лишь из книг по истории, в которые заглядываем лишь для того, чтобы лишний раз убедиться, как много идиотов было среди наших предков. Но, спрошу я вас, знаете ли вы, кому и как человечество обязано приходом прочного мира на землю? Почему вторая мировая война оказалась последним побоищем глобального масштаба?

*

— Ну, что ж, я вас просвещу. — разгладил седые усы бармен. — Первый признак того, что с человечеством начало происходить что-то невероятно странное, был отмечен в марте 1967 года. Однажды утром в церкви Киллара произошло серьезное событие. Старые прихожане упали в обморок, когда священник обратился к хору мальчиков: «А теперь, детки мои, спойте гимн. Только должен вас предупредить, что хотя слова в нем красивые, но являются сущей неправдой. Над голубым небосводом нет ни обители, ни доброго дедушки, восседающего на троне. Там только ионосфера, пояса радиации, планеты, звезды, галактики. Ваш дом и ваши друзья — здесь, на земле, мои дорогие.

Так любите ее, берегите, облагораживайте!»

Бармен обвел взором зал. Перед посетителями начали пустеть кружки.

— Но главные события. — продолжал он, — только начинали разворачиваться. В арбитражном суде города Брисбена, который прославился своей преданностью предпринимателям, судья заявил адвокату, представлявшему рабочих: «А вы знаете, этот свидетель абсолютно прав. Я вполне согласен, что невозможно работать, когда за тобой по пятам ходят с хронометром». В Женеве на совещании по разоружению делегат от США сказал: «Предложение Советского Союза начать разоружение под взаимным контролем с запрещения ракет, способных доставлять ядерное оружие, является разумным, безусловно, реальным и выгодным для обеих сторон. Но, господа, я был бы в высшей степени неискренним, если бы не сообщил вам, что компания «Дженерал дайнемикс» обещала мне солидный пакет акций, если я утоплю советское предложение, как направленное против безопасности Запада и блокирующее весь дальнейший ход переговоров о разоружении».

Вслед за этим по всему миру прокатилась волна утечки секретов, странных выступлений министров и падения курса акций на биржах.

*

Бармен вновь обвел глазами зал и болезненно поморщился: число пустых кружек неуклонно росло.

— События принимали все более острый характер, — продолжал Эрнест — В Австралии они достигли своего апогея, как бы сказали греки, когда по всем телевизионным станциям было неожиданно объявлено, что вечером из Канберры будет передаваться чрезвычайно важное обращение правительства к нации.

Впервые в истории Австралии у телевизионных экранов собралось больше людей, чем при демонстрации серии американских боевиков о гангстерах Аль-Капоне, известной под названием «Неприкасаемые».

На экране появился видный министр из партии либералов. Он заявил, что ему поручено довести до сведения австралийцев страшные факты, и попросил людей с расстроенной нервной системой отойти от телевизоров. «Вчера. — сказал он, — организация «Объединенные научные силы свободного мира» сделала открытие, что странные явления, происходящие в последние недели, являются результатом самой чудовищной агрессин, когда-либо совершавшейся Советским Союзом.

Космический корабль «Восход-3», который с пятью учеными на борту сделал недавно пятьдесят оборотов вокруг Земли и которому так безудержно радовались австралийские коммунисты и другие враги нашего народа из лейбористской партии и Австралийского совета профсоюзов, оказывается, рассеивал над нашей планетой вирус «сультхомиксотпокуспроцептос», что означает «стопроцентный детектор правды».

Этот вирус, созданный в сверхсекретных советских лабораториях в Сибири, обладает способностью проникать через любую среду и выдерживать температуру даже атомного взрыва. Более того, наши ученые единодушно установили, что его нельзя обнаружить никакими современными средствами. Сейчас, в этот грозный момент истории, аналогичные заявления от имени правительств делаются в Бонне. Вашингтоне, Лондоне, Париже и других столицах свободного мира. Я призываю вас еще теснее сплотиться и уж во всяком случае забыть о забастовках. Опасность огромна! Люди, ставшие жертвой вируса, сразу же начинают проявлять ничем не сдерживаемое желание рассказывать служебные тайны.

А что это означает? Один пример. Окажись я в числе этих жертв, я должен был бы, в частности, сообщить вам, что наше правительство подписало с США сверхсекретный договор, дающий неограниченное право...»

На экранах запрыгали строки, а потом полнилась надпись: «Извините. Передача закончена из-за технической неисправности. Спокойной ночи!»

Но какой уж тут покой. Весь мир пришел в брожение. Десятилетие, последовавшее за 1960 годом, явилось свидетелем крушения одного капиталистического правительства за другим. В конце концов эксплуататорское общество перестало существовать. Вот почему человечество навсегда избавилось от угрозы войны.

*

В это время на улице раздался шум подъехавшего грузовика. Бармен выглянул из окна, и его лицо расплылось в улыбке.

— Поскольку вирус до сих пор не истреблен, — сказал он, — я должен признаться, что эту историю я выдумал сам. Что же мне оставалось делать, черт побери, когда пиво оказалось на исходе. Не закрывать же наш знаменитый бар в новогоднюю ночь! Но теперь, о слава космосу, прибыл драгоценный продукт. Давайте ваши кружки!

А вирус правды все-таки был. Распространялся он не с космического корабля сверху, а внизу, на самой земле, и прежде всего коммунистическими газетами, в одной из которых я сам работал наборщиком, пока меня не произвели в руководители этого заведения. Так выпьем за здоровье коммунистов!

— - -

Перевел с английского Ю. Яснев. г. Сидней, декабрь.

Сильнее любых ядерных взрывов потрясли Земной шар слова:

                      В КОСМОСЕ ЧЕЛОВЕК!

И, как и ожидали все, в космосе летел советский человек, простой советский человек из трудовой семьи, двадцатисемилетний, бодрый, жизнерадостный, человек острого взгляда и точного слова, литейщик, формовавший в земле детали машин, а мечтой улетавший к звёздам, ставший мастером производственного обучения, а обучивший весь мир беспримерной отваге, беззаветному служению своему народу и человечеству, недавно ещё любитель Саратовского аэроклуба, а потом военный летчик, майор и, наконец, первый космонавт Земли, её первый звездолётчик!

Нет в мире равнодушных! На беспримерный подвиг Героя Знания окликаются все. Шквал восторга прокатился по Европе, Америке, Африке, по всем материкам...

Недавно в иностранной кинохронике демонстрировали трёх американских летчиков: капитана Вирджила Грисса, Аллана Шепарда и подполковника Джона Гленна, готовящихся на мысе Канаверал (в штате Флорида) лететь в космос. Американцы показали своих будущих астронавтов задолго до их заблаговременно объявленного космического полёта – дома, в семье, на Земле…

Сейчас мы узнали по телефону их мнения. Все трое, признавая большую победу русских, выразили своё разочарование: не они открыли новую эру.

Сам наш Юрий Гагарин, после полёта сказал: «Мы, конечно, будем рады успехам американских космонавтов, когда они полетят. В космосе места хватит для всех. Но эта арена должна быть использована не для военных целей, а для мирных. Американским космонавтам придётся догонять нас. Их успехи мы будем приветствовать, но постараемся всегда быть первыми».

Весь мир признал наше первенство!

Лицо первого звездолётчика мира Юрия Гагарина, простое, открытое, на редкость располагающее к себе русское лицо, люди увидели впервые на телевизионных экранах сначала в минуты полета, потом на Внуковском аэродроме и во время поездки с Никитой Сергеевичем Хрущевым через Москву, наконец, на митинге на Красной площади.

Это была первая телевизионная передача из Москвы, которую видели не только во многих городах СССР, но почти по всей Европе и за океаном, в Америке.

На первого звездолётчика мира люди разных стран смотрели как на своего героя, как на Героя Земли, его имя нельзя уже забыть и его не забудут далекие потомки.

Голос первого космонавта во время его полета ловили радиоприёмные станции и радиолюбители, записывали на магнитные плёнки, как в своё время «голос спутника, чтобы прослушивать без счёта раз, пусть не разбирая слов» незнакомого языка, но улавливая деловитое спокойствие и краткость фраз, посвящённых служебной информации, но исполненных величайшего значения и подлинно родственной близости для всех людей Земли.

Меньше всего я думал во время полёта Гагарина, что именно мне выпадет счастье продемонстрировать этот голос миллионам советских радиослушателей.

Вместе с моим другом писателем Владимиром Немцовым меня пригласили в радиоцентр и дали нам в руки драгоценную пленку.

Голос из космоса.

Впервые он прозвучал 4 октября 1957 года, возвестив всему миру, что человек, советский человек достал рукой космос! Страна победившего социализма оставила позади мир прославленной деловитости и технического расцвета и, вслед за оковами угнетения порвав оковы гравитации, запустила в космос маленький тогда еще шарик с отброшенными назад, словно подчеркивающими небывалую скорость, лучами антенн.

Когда первый искусственный спутник Земли сделал свой тысячный оборот, можно было с уверенностью сказать, что за тысячу оборотов нового небесного тела, новой маленькой луны, за полторы тысячи земных часов на земном шаре в соотношении сил и представлений о них произошли изменения большие, чем за предшествующую тысячу оборотов земного шара. И с той минуты голоса радиоприборов из космоса возвещали миру о все новых и новых победах советской науки, советского строя.

Впервые вырвалась из зоны земного притяжения и прошла вблизи Луны космическая лаборатория с целым штатом автоматических научных сотрудников. Она стала «десятой» планетой нашей системы, получив имя Мечты.

Новая планета солнечной системы знаменовала мечту человечества проникнуть в космос. Миллионы лет будет она двигаться по обретённой орбите, и, кто знает, может быть, далёкие наши потомки, на могучем звездолёте облетая (в памятный день 12 апреля по древнему календарю) солнечную систему, сняв шлемы, почтительно поравняются с первым космическим аппаратом, который, как знамение своих побед и стремлений, подарили солнцу «древние люди», только ещё строившие у себя коммунизм. А вскоре имя Мечты было присвоено новому Лунному морю, обнаруженному на невидимой стороне Луны.

Тогда голос из космоса, записанный на магнитную ленту, отозвался на земле не звуками, а световыми всплесками, строчка за строчкой воспроизводя фотографию всегда скрытой от людей страны высочайших гор, мореподобных низин и циклопических цирков, среди которых на новых лунных картах ныне значатся имена Ломоносова, Жолио-Кюри, Жюля Верна и где появился «залив космонавтов».

А сегодня москвичи просят переименовать Манежную площадь в Площадь Космонавтов. Голос первого из них только что прозвучал из космоса, живой, бодрый, деловой, голос человека, летевшего среди звезд.

Бесценную его запись держим мы сейчас в руках.

С волнением прослушали мы её на магнитофоне.

Мысленно мы были с ним, с первым космонавтом, представляли себе обстановку, в которой он находится, старались понять, что стоит за каждым произнесённым им словом.

Слова нелегко разобрать, они пробивались сквозь шум и треск словно взбунтовавшейся атмосферы, которую впервые всю до конца дерзко пронизал человек. Мы повторяем эти слова.

Вот что он говорил сразу после старта, перенеся шум и вибрацию, перегрузку ускорения, потеряв вес, видя вокруг себя летающие предметы, уже не сидя в кресле, а повиснув над ним:

САМОЧУВСТВИЕ ОТЛИЧНОЕ.

НАБЛЮДАЮ ЗЕМЛЮ, ВИДИМОСТЬ ХОРОШАЯ. СЛЫШУ ВАС ОТЛИЧНО.

Он работал. Для него полёт был не только испытанием его организма, он был сложной и напряжённой работой.

Пилоты Земли знают, что значит для них в полёте заботливая служба радаров и радиомаяков, бюро погоды и аэродромов.

По в каком необычном положении по сравнению с ними летел их собрат в космосе, не просто пилот, а сверхпилот, не просто лётчик, а звездолётчик!

Он мог взлететь над миром, стать живым спутником Земли потому, что не просто радары и радиомаяки помогали ему. Ему служили невиданная, изумительная техника, нигде, кроме Советского Союза, не существующие приборы, управляемые электронным мозгом, с быстротой электрической искры вычисляющие траектории полета, на которых одна десятая метра в секунду скорости сказывается сотнями километров отклонения.

Но вот снова звучит голос звездолётчика, который успел пролететь огромное расстояние:

ПОЛЁТ ПРОДОЛЖАЕТСЯ ХОРОШО. НАБЛЮДАЮ ЗЕМЛЮ, ВИДИМОСТЬ ХОРОШАЯ... НЕКОТОРОЕ ПРОСТРАНСТВО ПОКРЫТО КУЧЕВОЙ ОБЛАЧНОСТЬЮ.

Он видит Землю, первый видит её со стороны звёзд!

Если подняться высоко над Землей, она кажется вогнутой чашей, горизонт словно на уровне твоих глаз, а под тобой — пропасть. Но если уйти от Земли в космос, она превращается в шар, в исполинский глобус. Весь мир слышал рассказ Гагарина о том, что он различал на этом глобусе не только океаны и знакомые по школьному глобусу очертания материков, но даже большие города, реки, квадраты колхозных полей… Они виднелись сквозь мраморные прожилки облаков, которые лишь местами полупрозрачной сетью прикрывают планету.

И он видел гигантскую сферу планеты с голубым ореолом, переходящим в непостижимо чёрный цвет космического неба.

— КРАСОТА-ТО КАКАЯ! — воскликнул он еще в самом начале полёта, поражённый феерическим зрелищем.

Освещённый солнцем рельефный шар планеты с четкими линиями

океанских берегов, с пятнами больших городов, с зелеными массивами лесов окаймлялся, казалось, тонкой полоской, в которой голубой цвет постепенно переходил в синий, в фиолетовый, становясь чёрным. И вспоминалось старое и прекрасное русское слово «окоём». Только таким словом можно было назвать видимый из космоса земной горизонт.

А над ним, несмотря на день, мёртвыми самоцветами, пристальные, немигающие в десятки раз более яркие, чем с Земли, светили колючие звёзды. Казалось странным найти среди этих диковинных светил знакомые созвездия. И в противоестественном соседстве света и мрака на небе тьмы, неистово косматое, сверкало медузообразное Солнце, всё в пламенной короне языков. Нет! Звездолётчик не просто видел, он словно окунулся в этот бездонный мир миров, который так немыслимо огромен, что его измеряют не мерами длины, а годами пути лучистой энергии, столь долгими, что на Земле успевают смениться геологические периоды, подняться и опуститься материки, погибнуть допотопные ящеры и появиться Человек с его всепобеждающей способностью мыслить. Из глубины миров на Землю можно смотреть словно из иного времени, видеть планету не разделённой ни океанами, ни мировоззрениями, ни границами государств или характером общественного устройства, видеть Землю такой, какой она будет в грядущем.

Развитие науки, принесшее человечеству за последние сто пятьдесят лет невиданные достижения: победу над тысячелетним энергетическим голодом, увеличение скоростей передвижения от десятка до сорока тысяч километров в час, появление паровоза и парохода, автомобиля и самолёта, электричества, радио, телевидения, ядерной энергии, электронного мозга и автоматики, наконец, победу над тяготением, — это развитие не могло проходить оторванно от подъёма общественного самосознания, и вынесенный на гребне научных достижений в космос человек не может не думать о том, что необычайный расцвет науки нельзя оторвать от того, что одна треть человечества строит общество на коммунистических началах, а в подавляющей части человечество пересматривает основы общества, крушит сам фундамент колониализма и эксплуатации. Так пусть ощутится символом грядущего то, что Человеком, достигшим космоса, разбиты цепи тяготения!

В полёте.

Из космоса доносится бодрый голос:

ПОЛЁТ ПРОДОЛЖАЮ. ВСЁ НОРМАЛЬНО.

ВСЁ РАБОТАЕТ ОТЛИЧНО, ВСЁ ОТЛИЧНО РАБОТАЕТ, ИДЁМ ДАЛЬШЕ.

Он сказал «идём дальше», словно был не один!

Он сказал это среди бездонной пустоты и бесконечной тишины, по сравнению с которой земная тишина — симфония звуков: шум раковины, звон молчания, треск кузнечиков, далекий лай собаки, но одиночества он не чувствовал!

Юрий Гагарин, пользуясь одновременно многими каналами связи, выстукивая передачи ключом, наслаждаясь передававшейся специально для него музыкой, а главное, слушая голос, призывавший его к Земле, голос столь близкого человека, товарища по подвигу, не ощущал одиночества, находясь в космосе.

Да, звездолётчик Гагарин был не одинок и в своём полёте и в своём научном подвиге. Он чувствовал заботу командиров перелёта, своих товарищей по его осуществлению, оставшихся на Земле, но делавших не менее важную часть работы, чем он сам; знал о пристальном внимании и заботе руководителей партии и правительства. И один среди звезд, паря в невесомости посреди кабины, он говорил:

ИДЁМ ДАЛЬШЕ. ВАС СЛЫШУ ОЧЕНЬ СЛАБО. САМОЧУВСТВИЕ ХОРОШЕЕ, НАСТРОЕНИЕ БОДРОЕ.

Он чувствовал себя хорошо, даже ощущая невесомость! Он рассказывал потом об этом удивительном чувстве. Он не весил ничего, рука его ничего не весила, ничто его не тянуло вниз. Чувство необыкновенной лёгкости... Но на работоспособности не сказывалось. И питался он в эти минуты нормально...

Надо было лишь следить, чтобы не улетел карандаш, не уплыл планшет, когда пишешь. А почерк не изменился...

Как вообразить себе это испытанное лишь одним человеком Земли чувство невесомости, непередаваемой лёгкости, опьяняющей внутренней свободы?!

Впрочем, одним ли человеком?..

Нет, я не имею в виду тех, кто во время специальных научно продуманных тренировок короткие секунды испытывал на себе это ощущение или у кого замирало сердце при спуске высотного лифта.

Нет! Я вспоминаю о странном, всеми пережитом, особенно в юности, ощущении во сне, когда без всякого мышечного напряжения вдруг взмываешь вверх и медленно плывёшь над землёй, даже не уподобляясь птице, не затрачивая усилий, летишь по воздуху, невесомый!.. Помните, какое это невыразимое блаженство?!.

Откуда это ощущение у людей, память каких переживаний предков? Почему человек летает во сне? Откуда у него понятие о невесомости?

Однако оставим это вопросом! Подумаем совсем о другом.

Невесомость! Она не связана при полёте на орбите спутника с исчезновением гравитационного поля. Ускорение силы тяжести лишь компенсировано центробежным ускорением космического корабля, летящего по почти круговой орбите вокруг Земли.

В последующих полётах человек ощутит ту же невесомость при достаточном удалении от Земли.

Когда думаешь о том, как человек вырвется из цепей гравитации, вспоминаешь, что Эйнштейн после гениального своего взрыва мысли, в двадцать пять лет создавший теорию относительности, всю остальную свою долгую жизнь посвятил построению единой теоретической системы, объединяющей все виды полей: и электромагнитные поля (радиоволны и свет) и гравитационные (тяжесть)...

Если видеть в этих полях, как стремился он это осознать, частные проявления одного и того же начала, как хочется допустить, что и в отношении поля гравитации можно ждать того же, что и от электромагнитного поля! Если мы можем экранировать электромагнитное поле, искривлять его силовые линии, произвольно ослаблять, вызывать или компенсировать его, то... Ведь Эйнштейн показал взаимосвязь электромагнитного поля с полем тяготения, искривление светового луча вблизи больших масс... Неужели мы лишь не умеем пока владеть в полной мере гравитацией? Неужели, проникнув в её тайны, мы сумеем?..

Впрочем, не будем заглядывать в «неподтверждённое».

Недавно мне привелось беседовать с крупнейшим американским физиком Лео Сциллардом, тем самым, который вместе с Эйнштейном обратил внимание президента Рузвельта на возможность создания атомной бомбы (боясь, что она может быть создана у Гитлера) написал так и непрочтённое покойным Рузвельтом новое письмо, настаивающее на отказе от применения атомной бомбы, которой не оказалось у противников.

Я спросил Лео Сцилларда, что он думает о перспективах познания гравитационного поля. Он сразу понял меня.

— Хотите подняться вверх? — сказал он, делая выразительный жест рукой, и отрицательно покачал головой. — Не выйдет.

— Не выйдет?..

Впрочем, мы так мало знаем о тяготении, едва ли больше того что знал Ньютон, наблюдая за падением яблока, хотя с того времени мы открыли электромагнитное поле и научились им управлять, создав новые науки, новые виды техники. А гравитация...

Она притягивала нас к Земле, от которой волей вооружённых знанием людей оторвался Человек, Герой Знания!..

А если летит над нами в космической высоте Герой Знания, кто помешает нам помечтать о таком скачке Знания, когда Человек познает все тайны гравитации, которую уже научился побеждать?

Конечно, можно отрицательно качать головой. Так же отрицательно качал головой открывший первые ядерные превращения маститый Резерфорд, говоря о том, что ядерная энергия никогда (?!) не будет использована человеком. То же самое повторил потом прославленный Нильс Бор и, наконец, сам великий Эйнштейн...

У великих людей — великие ошибки.

Победит ли человек гравитацию иным способом, чем сегодня, — это вопрос грядущего. Но уже ныне наши корабли способны вырваться из поля гравитации Земли, лететь к Луне, Венере, Марсу, нести туда человека вслед за автоматическими межпланетными разведчиками, которых мы шлём вперёд.

Корабль-спутник «Восток» прошёл над Южной Америкой... Латиноамериканец потом спросил Гагарина, как понравилась ему Южная Америка из космоса. Юрий со светлой улыбкой ответил:

— Очень красива!

Корабль «Восток» за несколько минут пересек Атлантический океан, оказался над Африкой.

ПРОДОЛЖАЮ ПОЛЁТ. ВСЁ ИДЁТ ХОРОШО. МАШИНА РАБОТАЕТ НОРМАЛЬНО.

Эти спокойные слова были сказаны незадолго до конца космического рейса.

Предстояло торможение.

Лётчикам не желают счастливого пути, им желают удачных посадок.

Перед отлётом Юрия Гагарина спросили, боится ли он.

Я представляю, как улыбнулся он (мы все теперь знаем его улыбку). Он ответил:

— Я ведь человек.

Но как волновался об этом человеке весь мир, когда в 10 часов 25 минут, спустя восемьдесят минут, за которые корабль-спутник «Восток» облетел весь земной шар, он начал торможение.

Помните, как, затаив дыхание, слушали мы сообщения о запуске первых космических кораблей? Как поразило весь мир известие о первом удачном спуске?..

И как горевали потом все друзья науки, узнав, что один из кораблей вместо того, чтобы притормозить перед спуском, разогнался до ещё

большей скорости и вышел на более удлиненную орбиту. А другой, пойдя не по расчётной траектории круто вниз, сгорел вместе со всеми приборами, кабиной и подопытной собакой...

Это волновало, тревожило, кое в кого вселяло неверие.

И напрасно!

Если научный опыт получается сразу, в этом нет гарантии дальнейшего успеха. Могут сказаться благоприятные случайности, которых не знает экспериментатор. В другой раз этих случайностей может и не быть и опыт не удастся, причём неизвестно почему. Если же опыт первоначально не удается, экспериментатор может последовательно выявлять и устранять мешающие успеху причины. Тогда достигнутый после неудач успех будет уже не слепой, выпавшей на лотерейный билет экспериментатора удачей, а закономерно и расчётливо достигнутым результатом.

Вот почему неудачи спуска космического корабля были даже нужны науке. Устранение вызвавших их причин стало гарантией успеха эпохального эксперимента, гарантией благополучного полёта в космос человека.

В космосе летел семейный человек, отец двух дочек, Лены двух лет и Гали одного месяца. Нет, он не выглядел и не был «смертником», самоотверженно отдававшим свою жизнь во имя науки! Он любил жизнь, хотел жить и был уверен в удачном исходе.

И в этом были уверены те, кто посылал его, кто создавал удивительный корабль... Были уверены, а всё-таки...

Голос из космоса умолк.

Там ревели сейчас тормозные установки.

Их работу, в восемьдесят минут облетев вокруг света, ценой своей жизни проверял отважнейший из людей — Юрий Гагарин.

«Вокруг света в восемьдесят дней».

Ни один роман великого фантаста не имел такой бурной, громкой и мгновенной славы, как этот роман Жюля Верна.

Жюль Верн печатал его отдельными фельетонами в газете «Тан»,

точно не зная, что будет дальше. Его герой — порождение процветающего капитализма, эксцентричный, добивающийся своего Филеас Фогг, сопутствуемый приметой века, деловитейшим пройдохой Паспарту (что в переводе значит «везде пройдёт»), — неукротимо двигался из страны в страну, опоясывая земной шар. И читатели жадно следили за путешествием, раскрывавшим перед ними захватывающе разнообразный мир, спорили о препятствиях, которые встретятся на пути, о том, что увидят герои. Филеас Фогг не останавливался ни перед чем, пользовался всеми видами транспорта, какие существовали или появлялись в дни Жюля Верна, будь то поезд, лодка или слон. Филеас Фогг двигался вперед символично олицетворяя собой прогресс, успех, преуспеяние и вместе с беспринципностью Паспарту — победное шествие по Земному шару капитализма.

Восемьдесят дней, которые назначил своему герою Жюль Верн для путешествия вокруг света, казались в то время невероятно коротким сроком, знаменующим небывалый прогресс техники.

И уже в жизни, совсем не в книгах, путешественники, не вымышленные, а подлинные, увлечённые идеей побить не поставленный никем рекорд не раз пытались обойти Земной шар быстрее литературного героя.

Но до самого конца XIX века намеченный прославленным провидцем рекорд не был бит, точно отражая возможности времени, даже характеризуя его.

Средства сообщения, меняясь, отражают развитие человеческой культуры.

Когда-то человек ходил только пешком, он познавал край, до которого мог дойти ногами, измерял мир только шагами. Племена, жившие далеко, или враждовали, или не знали друг друга. К концу своего младенчества человек приручил животных. Дороги сблизили людей, помогая взаимопроникновению культур.

Потом человек использовал реку с её естественной гладью, а вслед за тем море и ветер. Ветер, могучий ветер, рожденный солнечной энергией, заряженный ею, надувал паруса, отдавая эту энергию кораблю, превращая ее в скорость. И корабли плыли в чужие страны, к неведомым землям. Далекие народы узнавали о существовании друг друга, торговали или воевали. Разделенные океаном, они становились соседями более близкими, чем государства, отгороженные горой или лесом.

Но разрозненное человечество ещё не соприкоснулось всеми своими частями…

Филеас Фогг начал по воле Жюля Верна своё путешествие именно тогда, когда человечество, пусть раздробленное враждой и неравенством, поняло что оно живёт на планете, любое место которой стало достижимым благодаря появлению машин.

Пути машин пересекли материки, сблизили края. Столкнулись разные языки, начали смешиваться народности.

На подножке первого паровоза, у дымящей трубы первого парохода начинал своё шествие по свету молодой, обещающий, смелый и жадный капитализм. Его энергией, оптимизмом и неукротимостью был полон герой Жюля Верна Филеас Фогг.

Какой же мир увидел он? Страны богатства и бесправия, страны так называемой «экзотики», нищеты, гордой борьбы за свободу и алчного и жестокого угнетения, мир смены одного рабства другим, мир воинствующего, захватывающего колонии капитализма, мир, который обошёл герой Жюля Верна за восемьдесят дней восемьдесят лет тому назад!

Девятнадцатый век! Век великих гуманистов, писателей, художников, музыкантов, подаривший человечеству гениальных провозвестников коммунизма, век великих изобретателей, людей дерзкой, ищущей мысли, часто одинокой, но всегда возвышающейся над общим уровнем техники. Ему свойственны свои черты прогресса.

Великие бойцы прогресса, искатели, пытливые учёные и вдохновенные изобретатели за один девятнадцатый век продвинули цивилизацию от открытия электрической индукции Фарадеем до промышленного электромотора Доливо-Добровольского, от первых паровых машин Ползунова и Уатта до железнодорожной сети, охватывающей Европу и Америку, от электрической дуги Петрова (так называемой вольтовой дуги) до электрических солнц Яблочкова, от обобщений Ломоносова до изобретений Эдисона.

И вот на смену девятнадцатому веку пришёл двадцатый.

Никто из преемников Жюля Верна не написал роман о новом путешествии вокруг света. Теперь книгу пришлось бы уже назвать не «Вокруг света в восемьдесят дней»...

«В восемьдесят минут вокруг света».

Роман этот не написан, но беспримерное путешествие за десятки

Минут вокруг Земного шара вписано в историю человечества самой жизнью, талантом советского народа, волей нового общества, которое, строя коммунизм, подводит итог прогрессу.

Для прогресса в двадцатом веке характерны уже не счастливые находки и «великие изобретения» доброй памяти эдисоновских времён, а вместе с появлением новых отраслей техники кропотливое и развёрнутое улучшение конструкций и методов производства, и теперь уже массового производства, в конце концов вылившееся в современные автомобили, самолёты, холодильники и телевизоры.

И если девятнадцатый век славен рождением телеграфа, телефона, фонографа, паровоза и других шедевров техники, то в двадцатом веке рождаются уже не просто шедевры, а новые области науки, техники с несчётными шедеврами, такие, как радиотехника и автомобилестроение, химия пластмасс и самолетостроение, ядерная энергия, телевидение, кинопромышленность, кибернетика и, наконец, реактивная техника, вынесшая Человека на орбиту спутника, по которой он совершил ныне полет вокруг света за восемьдесят или чуть больше минут.

Поистине в сопоставлении двух «кругосветных сроков» можно как бы отразить черты прогресса двух столетий.

И если герой Жюля Верна, герой XIX века, отражал общественный строй капитализма, то сегодня с невообразимой для современников Жюля Верна скоростью вокруг Земли летел человек коммунистического времени, управляя не допотопным штурвалом, а пользуясь электронным мозгом приборов и в космосе и на Земле, — знамение небывалого прогресса науки, техники, летел над миром наследник Октябрьской революции, выразитель неиссякаемых сил нашего народа, строитель нового общества, коммунист.

Герой девятнадцатого века передвигался по Земле.

Герой нового времени, советский человек Юрий Гагарин, летел в космосе!

И летел он уже над новой Землёй. Как изменились страны «процветания и обогащения» и вместе с тем страны «экзотики и угнетения»! Одряхлели рассыпающиеся колониальные империи «доброго, старого», викторианского времени, отпали от них поднявшиеся с колен страны древних культур и новых возможностей, многие страны отвоевали свою независимость в Азии и в Африке, свалены в кучу цепи и гербы. Одна треть человечества словно живёт на другой планете, с иным масштабом времени, с иным темпом жизни, с иными целями, стремлениями, возможностями.

Девятнадцатый век знаменовался завершением «открытия Земли», стиранием последних белых пятен с её географических карт.

Полёт в середине двадцатого века первого звездолётчика, посланца коммунизма в космос, начинает новую эру развития человечества — открытие Вселенной.

Космос.

Среди египетских пирамид, в тени колонны храма бога Ра, среди беломраморных статуй Паллады и Юпитера или в философском уединении пустынь безвестные учёные глубокой древности наблюдали звезды, заложив основу астрономии, этой науки ночной тишины, сосредоточенного одиночества и острого зрения, науки жрецов, мечтателей и мореходов.

Египетскими иероглифами или клинописью, кабалистическими знаками или греческим алфавитом в течение тысячелетий велись записи взаимного расположения звёзд, планет, появления комет, солнечных и лунных затмений: человек пытливо познавал Вселенную.

Древние свидетельства и современные наблюдения позволяют видеть космос в относительном движении, меняющимся на протяжении столетий.

Девятьсот лет назад, когда в средневековой Европе лжеучёные

астрологи в мантиях составляли по звёздам гороскопы, предсказывая закованным в латы рыцарям победу и славу, а врагам в чалмах — погибель, далеко на Востоке, за Великой китайской стеной, мудрый звездочёт двора царствующей династии Сун заметил ночью яркую вспышку сверхновой звезды. Он запечатлел это открытие тушью на шёлковых свитках и внёс тем самым огромный вклад в современную… радиоастрономию — новое средство познания космоса. Описанная китайским звездочётом сверхновая звезда породила массу светящегося газа – туманность, которую ныне называют Крабовидной. Её радиосигналы принимаются современными радиотелескопами — телескопами без линз, но с мощными электронными усилителями. Учёные изучают вещество, отделённое от нас пугающими безднами пространства, через которые радиоволны идут долгие годы.

Нет более благородной неудовлетворённости, чем в поиске истины Знания! От былых наблюдений с крыши храма, от сферических башенок с телескопами, от решётчатых гигантов, сооружённых для исследования космического радиомира, человек ныне сделал новый шаг, перешёл к самому желанному для него исследованию – исследованию путешественника.

С той самой минуты, когда люди Земли услышали из космоса голос советского звездолётчика, увидели на телеэкранах переданное его изображение, астрономия и география путешествий сливаются воедино, порождая великую географию Вселенной. Дерзкий человек провозглашает планеты солнечной системы новыми, не исследованными ещё континентами, своими новыми землями, с которых предстоит стереть белые географические пятна! Человек отныне будет смотреть на звёзды как на различимые, но пока ещё не достигнутые берега!

Звёзды! Силы тяготения собрали миллионы миллионов звёзд в гигантские звёздные скопления — Галактики, круглые, сплюснутые и напоминающие колоссальные диски циклопических дискоболов. Смотря ясной ночью на Млечный Путь, мы видим изнутри обод такого звёздного диска нашей Галактики через всю его толщу. Наблюдая в мощный телескоп далёкую спиральную туманность в созвездии Волосы Вероники, мы видим извне обод, но только другого, стоящего к нам ребром диска чужого, бесконечно далекого звёздного мира. Множество подобных Галактик можно увидеть в небе, и многие из них отчётливо вырисовываются в черноте неба, как огненные колеса со спиральными спицами.

Несомненно едины законы развития материи в любой части космоса, как бы таинственны они ни были. Но из всех великих тайн космоса величайшей останется тайна цветущей Земли, тайна самосовершенствования материи, зарождения и развития жизни, через которую в конечном счете, как говорил Энгельс, природа познаёт самое себя.

Образование солнечной системы отнюдь не исключение. Планетные системы, несомненно, существуют и у множества звёзд. И есть, конечно, есть такие планеты, условия на которых во всем сходны с земными! Жизнь на них должна была зародиться, как и на Земле. Неуклонно развиваясь, стремясь к высшему совершенству, жизнь с неотвратимой неизбежностью приходит к своему совершенству — к мыслящему существу!

Самые строгие скептики, оценивая возможности жизни во Вселенной, считая, что лишь у одной звезды из миллиона существует не более одной планеты, условия на которой сходны с земными, вынуждены были признать, что в одной только нашей Галактике можно ожидать существования жизни на ста пятидесяти тысячах миров! И по крайней мере на половине из них жизнь не уступает земной и даже превосходит её по развитию, в том числе и по уровню культуры разумных существ!..

Семьдесят пять тысяч высших цивилизаций в одном только нашем звёздном острове! Это едва ли не больше, чем городов на Земле!..

Зачем лететь в космос?

Но зачем нам всё это? Зачем тяжёлым ракетам, зачем человеку лететь в космос?

Неужели раздаются такие голоса?

Да, раздаются... и даже из очень почтенных кресел королевских учёных, с трибун политиканов и от прилавков, где толкутся обыватели.

Именно сегодня, пожимая руку первому звездолётчику, Герою Знания, Герою Советского Союза, стоит ответить на этот вопрос.

Зачем человеку лететь в космос?

Усилиями подлинных Героев Знания, в числе которых мы чтим и Циолковского, и Кибальчича, и Александра Попова, и всех тех учёных и инженеров, которые воплотили в реальность мечту, кому адресованы слова признания и благодарности руководителей партии и правительства, мы создаём в нашей стране фантастических возможностей беспримерную технику, создаём её вовсе не для того только, чтобы использовать космически точный прицел тяжёлых ракет для наземных целей, скажем, в небольшом квадрате Тихого океана.

Нет! Космическая точность прицела, сравнимая с сверхсказочным Вильгельмом Телем, попадающим за сотню километров в муху, — эта точность наших приборов, могучие реактивные двигатели ракет и топливо поразительной энергоёмкости, позволяющее развивать мощность двигателей, сравнимую с величайшими энергостанциями, — это всё нам нужно не во имя абстрактных далей, а во имя Земли!

Во имя Земли изучают астрономы далёкие туманности, познавая исходные законы развития материи, во имя Земли и её людей занимались учёные, казалось бы, совсем отвлечёнными идеями вроде, например, бесперспективного, как казалось даже корифеям науки, расщепления атомных ядер или, ещё раньше, курьёзных опытов с подергиванием лапок лягушки, породивших в конце концов Великую Электротехнику...

Во имя Земли стремятся изучать люди вторую часть нашей двупланетной системы — Луну, где в девственной неприкосновенности видны следы первородных процессов развития планетного тела, давно стершиеся на Земле.

Во имя Земли должны мы узнать, что скрыто под вечными облаками Венеры, этой первой из трёх планет, находящихся в зоне жизни. Во имя Земли мы должны узнать и утвердить величие Жизни, которая, по Энгельсу, должна зарождаться всюду, где условия будут благоприятствовать ей, и породить в конце концов как вершину развития породу разумных существ.

Но есть ли такие условия на Венере? Кто прав: профессор И. С. Шкловский, радиоастроном, недавно утверждавший, что температура на поверхности Венеры около 300° С и нет там ни морей, ни жизни — одно лишь мрачное дно плотного воздушного океана ядовитой атмосферы, или же доктор наук, пулковский астроном Н. А. Козырев, открывший на Луне вулканическую деятельность, который на днях объяснил по радио заблуждение радиоастрономов тем, что ионизированный слой Венеры не пропускает радиоволн и измеренная радиоастрономами температура относится не к поверхности Венеры, а к её ионизированному слою в верхних слоях атмосферы. (А на Земле в верхних слоях атмосферы температура в её условном понимании и того выше!) На самой же Венере, как считает Козырев, отражая взгляды многих астрономов, температура совсем, как на Земле, в жарких её краях... А если так, то какую жизнь создала природа под слоем вечных облаков в этой удивительной всепланетной оранжерее?

А Марс? Если на Венере хочется увидеть прошлое ещё юной Земли, то на Марсе встретишь дряхлость планеты, которой никогда не будет на Земле. Ведь Земля не теряет, как Марс, атмосферу и водяные пары. Но, может быть, на Марсе жизнь когда-то была совсем такой, как на Земле. Неужели не появились в первородных океанах Марса первые живые клетки, не образовали организмов, не породили в конце концов разумных существ?

И не прав ли в этом случае тот же профессор И. С. Шкловский, который увидел объяснение загадочного замедления во вращении двух спутников Марса в том, что они полые и созданы искусственно былой марсианской цивилизацией?

Как же не знать того, что переживала Земля, что может ей грозить в грядущем, как не побывать во имя Земли на Луне, её седьмом материке, на Венере, перенесясь в земное прошлое, на Марсе, чтобы увидеть предостерегающие картины замирания или... или обогатить там нашу цивилизацию за счёт инопланетной цивилизации, рассчитывая на которую мы, по-видимому, ведь и вложили в вымпел посланной на Венеру станции такие символы, как модель земного шара и схему солнечной системы, понятные любым братьям по Разуму!

И дело, конечно, не в одних только близких к Земле планетах. Ведь, как мы уже видели, даже самые скептические умы допускают, что где-то в космосе разумная жизнь, несомненно, существует, местами достигая более высокого уровня развития, чем на Земле. А это значит, что наша мечта о вступлении человека в космос, осуществившаяся на Земле сегодня, где-то в другом месте Вселенной могла быть осуществлена раньше. И если люди за какие-нибудь сто лет заставили свои машины увеличить скорость от десятков километров в час до сорока тысяч километров в час, если в одном только двадцатом веке человечество сделало непостижимый скачок от признания атома до использования его внутренней энергии, то можно допустить, что где-то в космосе звездолёты уже летают со скоростями, близкими к скоростям света. Стоит вспомнить, что тогда ощутимо скажется парадокс времени, вытекающий из теории относительности, когда время космонавта, летящего с субсветовой скоростью, течёт медленнее, чем время любых обитателей Галактики.

Этот парадокс времени, как оказывается, делает возможным перелёты между звёздными системами за время, доступное, скажем, человеку. Понять этот парадокс времени сравнительно просто, если допустить для наглядности, что течение времени, абсолютное и неизменное для всех точек и условий пространства, измеряется углом поворота воображаемой стрелки. Однако прожитый отрезок времени, отмечаемый длиной дуги, не одинаков для конца стрелки, для ее середины или для точки у самого центра вращения.

Для миров с обычными скоростями, для нашей Земли, любых звёзд и планет прожитый отрезок времени соответствует перемещению конца стрелки. Звездолёт же, набирая скорость, по мере приближения к субсветовой как бы перемещается по стрелке времени к оси её вращения. И естественно, что при скоростях движения, близких к световым, когда прожитый отрезок времени на звездолёте отмечается точкой близ центра вращения стрелки времени, дуга, пройденная ею, будет, скажем, в тысячу раз короче, чем дуга, описанная концом стрелки.

Подсчитано, что до самых далёких пределов видимой Вселенной космонавт мог бы долететь за время нормальной человеческой жизни.

И если мы только что могли представить себе звездолёт в космосе, то у нас нет оснований отказываться от того, чтобы представить его летящим через бездны пространства к Земле.

Во время грядущих наших полётов в глубины космоса контакты земной цивилизации со звёздными будут не только возможны, но и желанны. Их будет искать устремившийся в космос человек.

И во имя всего этого человек у стоит заглянуть в самые сокровенные, казалось, навечно закрытые от него пределы Знания — вот для чего человек полетел в космос.

Знание открывается не тем, кто с близорукой корыстью тянется к нему захватывающей рукой. Знание в полной мере раскрывается лишь перед теми, кто одержим великой и благородной, неуёмной и зовущей вперёд жаждой знания, которая подарила человечеству силу и разум, пар и электричество, металл и пластмассу, радио и телевидение, электронный мозг, атомную энергию, наконец, великие идеи коммунистического общества.

Человек, вступив в космос, уже побывав в нём, стоит на пороге самых удивительных открытий, которые прежде всего отзовутся на самой Земле, на жизни её людей. Именно потому удовлетворение неуёмной нашей жажды знания становится характерной чертой страны строящегося коммунизма, совершившей посылкой человека в космос подвиг, достойный коммунистического общества.

Мечта и прогресс.

С Земли в небо, к звёздам, увидев их без помехи атмосферы, поднялся Юрий Гагарин, первый разведчик космической армии землян.

Думая о грандиозных задачах, которые встанут перед этой армией, мы позволили себе помечтать даже о контактах с инопланетными цивилизациями.

Но это правомерная мечта, её в глубине души, а может быть, и в программе возможных работ будут иметь многие космонавты, когда пойдут в космос.

Космонавты и люди их века не могут жить без фантазии. Фантазия, как говорил Владимир Ильич Ленин, — качество величайшей ценности. Когда наш первый звездолётчик совершил свой беспримерный космический рейс, газеты задавали мне характерный вопрос:

— Что вы считаете фантастичным после полёта Гагарина?

В этом вопросе крылась ядовитая мысль. Человек вступил в космос. После этого уже нечего сказать фантастам. Действительность обогнала мечту.

Как это ошибочно!

Действительность никогда не может обогнать мечту, ибо мечта подобна прожектору на автомобиле Прогресса. Как бы ни мчался прогресс, он всегда находится в том месте, которое мгновение назад освещалось лучом Мечты, и луч этот светит уже дальше.

В этом самое чудесное свойство Мечты. Она зовёт и ведёт вперёд!

Учёные, искатели, изобретатели и космонавты живут Мечтой. Вспомните, Юрий Гагарин признавался, что мечтает сам увидеть марсианские каналы!..

Сам увидеть!

Он, первый и единственный, увидел в космосе уже так много! И увидит ещё, потому что своим полётом он разрешил острый спор о том, кому быть в космосе: человеку или машине!

Утверждали, что машина надежнее, нетребовательнее, дешевле человека в космосе. Ей не нужно ни питания, ни запасов кислорода, ни защиты от всяких космических бед, она всё заметит, всё запишет, всё передаст...

На пресс-конференции, посвящённой первому космическому полёту, президента Академии наук СССР академика А. Н. Несмеянова кто-то из иностранных корреспондентов спросил, почему было не ограничиться фотографиями, снятыми из космоса. Академик Несмеянов ответил, что ведь очень многие из приехавших на эту пресс-конференцию корреспондентов не пожелали ограничиться изучением фотографии космонавта Гагарина, а захотели на него посмотреть сами. Стремление, понятное и в отношении космоса!

Да, никогда машина, как бы совершенна она ни была, не сможет

заменить человека-исследователя, зоркого и находчивого!

Пусть труднее запустить в космос, на Луну или другие планеты человека, но полететь туда должен именно человек. Машины полетят, полетят раньше него, но лишь как его разведчики, прокладывая ему путь, полетят чтобы сделать возможным и безопасным его полёт.

Человек стал космическим путешественником, и перед ним открылись необъятные загадочные и манящие просторы.

Сдерживая дыхание, смотрел в них наш Первый Вселеннопроходец, сменивший в истории землепроходцев прошлого.

Вселеннопроходцы будущего!

Первый из них облетел Землю за восемьдесят минут.

Его собратья завтра облетят Солнце... за восемьдесят дней, исследуя, как завещал Циолковский, околосолнечное пространство.

Их преемники проложат пути к братским цивилизациям Разума, отправляясь с субсветовыми скоростями в рейс, когда, быть может, благодаря парадоксу времени теории относительности удастся в пределах жизни звездолётчика совершить фантастическое путешествие вокруг Галактики за какие-нибудь 80 месяцев!

И ведь недаром, совсем недаром в дни, когда совершён нашими Героями Знания подвиг, достойный коммунистического общества, эти же Герои уже, наверное, рассчитывают фотонные ракеты, способные развивать скорости, близкие к световым, чтобы утвердить Величие Человека, который, как нынче подсчитано, на протяжении своей жизни сможет достигнуть самых отдалённых глубин пространства.

Мы поймём, что так оно и будет, если прочувствуем стремительный разбег цивилизации, осознаем те перемены, которые произошли в жизни общества, если представим себе, что даёт человечеству воплощённая в жизнь светлая Мечта о коммунизме.

================================================================

Перевод в текстовый формат ЛысенкоВИ.

------------------------------

Примечания:

Вирджил Гриссом (3 апреля 1926 — 27 января 1967) — американский астронавт. 21 июля 1961 года Гриссом совершил второй американский суборбитальный космический полёт.

Аллан Шепард (18 ноября 1923 — 21 июля 1998) — американский астронавт. 5 мая 1961 года совершил первый американский суборбитальный космический полёт.

Джон Гленн (18 июля 1921 — 8 декабря 2016) — американский астронавт. 20 февраля 1962 года совершил первый американский орбитальный космический полёт.

Лео Сциллард (Силард) (11 февраля 1898 — 30 мая 1964) — американский физик, автор нескольких фантастических произведений.

---

0. Первоначальный замысел: статья "Звёздная трасса" в "Комсомольской правде" № 89, 14 апреля 1961, с. 2.

1. Статья "В восемьдесят минут вокруг света" в переработанном виде вошла в книгу "Ступени грядущего" (глава "В 80 минут вокруг света", а также подглавы "Всемирное внимание", "В полёте", "Зачем лететь в космос?").

2. "Вместе с моим другом писателем Владимиром Немцовым меня пригласили в радиоцентр" / читать воспоминания В. Немцова.

3. "Недавно мне привелось беседовать с крупнейшим американским физиком Лео Сциллардом" / когда и где?