По свежей информации, в "Азбуке" вот-вот должна выйти "Детская книга" Антонии Байетт. Переиздание. Но начали издатели с главного романа британской писательницы — "Обладать". На мой взгляд, роман совершенно потрясающий. К сожалению, в России эта вещь прошла почти незамеченной — и в первый раз, в 2006-м, и через десять лет, в 2016-м. Чертовски обидно. Тот случай, когда роман можно было рецензировать на сотнях страниц: поводов для осмысления и рефлексии хоть отбавляй. Может, еще выпадет шанс развернуть рецензию. Надеюсь, альтернативная история британской литературы — это достаточно фантастично, чтобы рецензию не выпили из колонки. Опубликована в газете "Санкт-Петербургские Ведомости" в начале 2016 года.
Альтернативная история любви
Антония Байетт. Обладать: Романтический роман. / A. S. Byatt. Possession: A Romance, 1990. Пер. с англ. Виктора Ланчикова и Дмитрия Псурцева. — М.: Иностранка. Азбука-Аттикус, 2016. — 640 с. — (Большой роман). Тир. 7000. — ISBN 978-5-389-10433-4.
Британская «Букеровская премия» — одна из немногих литературных наград, которые никогда не подводят читателя. Среди книг, отмеченных жюри, практически нет произведений слабых, проходных, второстепенных. Но даже на этом фоне роман «Обладать», удостоенный награды в 1990-м году, выделяется особо. Выделяется всем, начиная с подзаголовка («романтический роман», в оригинале «A Romance») и заканчивая выбором жанра. По сути, книга Антонии Байетт — «альтернативная история» британской литературы, в центре которой оказалось два классика викторианской эпохи, вымышленные автором от начала до конца — вместе со всем их внушительным поэтическим и эпистолярным наследием.
Когда речь заходит о настоящем, полноценном романе, выделить ключевое событие, ставшее отправной точкой в этом повествовании, как правило невозможно. Английский филолог не первой молодости с запутанной личной жизнью, не добившийся заметных успехов на академической стезе, случайно обнаруживает черновики письма великого британского поэта девятнадцатого века. Повинуясь мгновенному импульсу, он присваивает эти письма, адресованные безымянной даме — вместо того, чтобы передать их своему куратору и непосредственному начальнику. Такова завязка романа Антонии Байетт «Обладать», признанного одним из главных событий в британской литературе рубежа 1980-1990-х годов. Но когда на самом деле началась эта история? Тогда, когда Рандольф Генри Падуб, коллега и современник Роберта Браунинга и Уильяма Вордсворта, впервые повстречал на званом обеде холодную и неотразимую Кристабель Ла Мотт, поэтессу, не замеченную читателями девятнадцатого столетия и ставшую иконой феминизма в двадцатом? Или тогда, когда Кристабель, англичанку бретонского происхождения, впервые посетила мысль создать поэму «Мелюзина» на материале средневекового фольклора? Или еще раньше, во время медового месяца Падуба?
Антония Байетт выводит слишком сложную и слишком тонкую вязь, чтобы отыскать главную нить в этом сюжетном кружеве. Зато понятно, когда и где все закончилось: на уединенном английском кладбище, ненастной ночью в конце 1980-х, под театральный аккомпанемент громовых раскатов, неподалеку от недавно вскрытой могилы. Или, если мелодрама вам больше по душе, чем готика — следующим утром, на накрахмаленных простынях провинциальной гостиницы. Между двумя этими условными точками вместился целый клубок судеб, биографий и персональных историй. Но главными героями густонаселенного романа Байетт остаются Падуб и Ла Мотт — и современные исследователи их творчества, литературоведы Роланд Митчелл и Мод Бейли, Он и Она во все времена.
Сюжетные линии накладываются друг на друга, как два прерафаэлитских витража, повторяющие один и тот же сюжет, но собранные разными руками из разных элементов. «Все старинные легенды можно пересказывать снова и снова, по-новому, — наставляет Кристабаль юную кузину, мечтающую о славе поэта. — Что надлежит более всего в пересказах оберегать и шлифовать неустанно, так это простые, чистые части повествовательного канона... Однако нужно добавлять везде и что-то свое, присущее только тебе как писателю — чтобы узнаваемые сцены не давая впечатления чего-то присвоенного автором в тщеславных целях, светились ненавязчивой новизною и казались первозданными». На страницах романа Антонии Байетт «чистые части повествовательного канона» повторяются дважды, трижды, иной раз четырежды — в разные эпохи и с участием разных персонажей. Случайная встреча, словесная пикировка, поиск общих интересов, обоюдное желание, постепенно зарождающаяся душевна близость... Впрочем, автор выходит далеко за рамки этих ученических прописей. «Обладать» — роман о любви, о мужском и женском началах, о диалектическом единстве разума и чувства, об изменчивости и неизменности, о повторяющихся сюжетах, незакрытых паттернах и много о чем еще. Мелодрама и пародия, «производственный роман» и детектив, альтернативная история и семейная сага — все разом.
В послесловии переводчики Виктор Ланчиков и Дмитрий Псурцев подчеркивают, что английские филологи и критики давно «сточили перья, рассуждая о «вертикальном контексте», смысловой многоплановости, скрытых цитатах» у Байетт — вряд ли рецензенту удастся добавить к пестрому разнообразию трактовок что-то новое, остается только поделиться некоторыми наблюдениями, не претендующими на оригинальность. Мне кажется, один из героев романа неспроста вспоминает теорию раздробленной личности, «которая образована противоборствующими системами верований, желаний, языковых представлений, биологических стимулов». При этом личность остается единой, сохраняет динамическую целостность — или безвозвратно скатывается в пучину шизофрении. Антония Байетт, литературовед по профессии и по призванию, отлично усвоила уроки постмодернизма. Отрывки из дневников и мемуаров, бретонские народные предания и мотивы из Старшей Эдды, псевдоцитаты из литературоведческих статей, исторические реконструкции, поэтические и прозаические фрагменты — у нее все идет в дело. Однако роман «Обладать» не просто ворох стилизаций, отвлеченная «филологическая проза», остроумная постмодернистская игра. Как ни банально звучит, целое у Антонии Байетт неизмеримо больше арифметической суммы составляющих — и это, по сути, единственное оправдание для любого литературного эксперимента, независимо от его продуманности и сложности.
Из сравнительно недавнего. По-моему, Макс Барри буквально чуть-чуть не дотянул до настоящего Большого Романа. Самой малости не хватило. Тем не менее книга получилась весьма занятная, рекомендую. Опубликовано в газете "Санкт-Петербургские Ведомости".
Кто боится Вирджинии Вулф?
Макс Барри. Лексикон: Роман. / Max Barry. Lexicon, 2013. Пер. с англ. М.Павлычевой. — М.: Эксмо, 2015. — 416 с. — (Misterium). 2000 экз. — ISBN 978-5-699-79370-9.
Из всех ветвей англоязычной литературы об австралийской изящной словесности мы знаем меньше всего. Нобелевский лауреат Патрик Уайт, обладатель Международной Ленинской премии Джеймс Олдридж, детективист Картер Браун, Грегори Робертс с его «Шантарамом», еще пара-тройка имен... Ну и конечно рок-музыкант Ник Кейв, на счету у которого целых два романа и несколько поэтических сборников — но уважаем мы его не только за это. С некоторых пор к списку можно добавить и Макса Барри, сатирика из Мельбурна: в 2015 году в России вышел уже третий его роман, интеллектуальный триллер «Лексикон».
В Международном аэропорту города Портленд, штат Орегон, США, разыгралась трагедия. Позже пресса напишет об аэродромном технике, застрелившем двух человек и покончившем с собой, но в этом не будет ни слова правды. На самом деле события разворачивались совсем иначе: жестче, динамичнее и, как говорила кэрролловская Алиса, страньше. Все началось с того, что вооруженные люди, называющие друг друга именами классиков английской литературы, захватили Уилла Парка, простого парня, только что сошедшего с рейса из Чикаго — а другая группа попыталась его отбить, не считаясь с потерями. Кому и зачем понадобился обычный плотник из Австралии, кто такая «Вирджиния Вулф», которой панически боятся его похитители, до поры до времени останется загадкой — в первую очередь для самого Уилла. Однако итог конфликта журналисты описали более-менее точно: паника, автомобильная авария, перестрелка, три трупа на асфальте... Но это только первые жертвы на пути «мертвых поэтов», и далеко не всем попавшим в мясорубку суждено пополнить официальную уголовную хронику.
Затемнение, смена плана. Другое место, другое время. Девушка Эмили, в недавнем прошлом талантливая уличная наперсточница, учится в частной школе для одаренных детей. В тихом провинциальном городке, вдалеке от досужих глаз, подростков обучают лингвистике, семиотике, истории живых и мертвых языков, нейрофизиологии, основам психологии — и туманно намекают на страшные тайны, которые откроются самым прилежным в выпускных классах. Но прежде всего их учат искусству словесного убеждения, вербальному нападению и защите. Пройдя строгий отбор, Эмили и ее однокашники становятся гениями манипуляции, мастерами внушения — но при этом вынуждены постоянно скрывать свои уязвимые места, сдерживать естественные порывы, подавлять желания, прятаться под масками, которые постепенно прирастают к лицу...
Нетрудно заметить, что объединяет эти сюжетные линии: идея поэзии, языка, слова как безотказного средства подчинения чужой воли. К той же теме отсылает и название романа — «Лексикон». Каждая лексема, каждое осмысленное созвучие вызывает в человеческом мозгу определенную биохимическую реакцию — а значит, теоретически можно подобрать звукосочетание, которое вскроет сознание, словно консервный нож, сломает сопротивление, сделает собеседника податливым, как пластилин. Дело за малым: подобрать ключик, подыскать это самое заветное «элементарное слово». Именно такое допущение положено в основу романа Макса Барри. А отсюда полшага до конспирологической теории о тайном ордене языкознатцев, правящем племенами и пасущем народы с незапамятных времен...
Идея, разумеется, не нова. Утверждение «язык это оружие» даже не клише, не литературный штамп — архетип. Заклятия и проклятия, заговоры и наговоры — древнейшие фольклорные формы, уходящие корнями в неолит. «В начале было Слово» в конце концов. Однако в отличие от других авторов конспирологической прозы Макс Барри не играет на контрасте между профанным и сакральным. Австралийский писатель по возможности избегает заезженных ходов из скудного арсенала поп-культуры, связанных с «теорией заговора». Параноидальный страх перед вездесущими носителями тайного знания, чувство тотального превосходства над простыми смертным, маниакальный поиск «истины где-то рядом» — это не о «Лексиконе». У манипуляторов, как показывает автор, есть задачи посерьезней и поинтереснее, чем дергать за ниточки правительственных чиновников или скрываться от агентов ФБР. Вполне логично: люди, читающие для развлечения словари и монографии по философии языка, редко ведут себя как герои молодежного блокбастера — их жизнью и судьбой управляют другие жанровые законы.
Макс Барри и сам манипулятор не из последних — по крайней мере когда речь идет об управлении вниманием читателя. Автор «Лексикона» кропотливо работает с темпом и ритмом, то ускоряет, то притормаживает повествование, закручивает интригу, непринужденно жонглирует метафорами. «Роман взросления» и динамичный экшн идут здесь рука об руку, сухой треск выстрелов и стук мела по классной доске сливаются в один рваный, нервный, жаркий ритм. И только в финале писатель дает петуха, «играет мимо нот» — и мелодия тонет в слезливо-мелодраматическом диссонансе. Но это, пожалуй, единственная серьезная уступка традициям на всех 416 страницах романа.
В начале июня Леонид Юзефович стал лауреатом премии "Национальный бестселлер", обогнав в премиальной гонке среди прочих Мария Галину с замечательными "Автохтонами". Тот случай, когда за любимую писательницу совсем не обидно. "Зимняя дорога" Юзефовича — действительно мощная, умная, талантливая книга, тут и проиграть не стыдно. Рецензию на "Автохтонов" я в колонке уже приводил — ну а сегодня о "Зимней дороге", хотя это совсем не фантастика. Опубликовано в "Санкт-Петербургских Ведомостях" зимой этого года.
Земля мертвых
Леонид Юзефович. Зимняя дорога: Документальный роман. — М.: АСТ. Редакция Елены Шубиной, 2015. — 432 с. — (Исторические биографии). 3000 экз. — ISBN 978-5-17-090038-1.
Среди книг Леонида Юзефовича, лауреата «Нацбеста» и «Большой книги», историка, прозаика и сценариста, особое место занимает исследование, посвященное барону Унгерну, одному из самых эксцентричных лидеров Белого движения. Новая книга, изданная с подзаголовком «документальный роман», посвящена тому же историческому периоду — но ее действующими лицами стали люди совершенно иного склада и образа мысли.
Начало 1920-х. Советская власть прочно утвердилась в Европейской части России. На смену продразверстке, продналогу и «диктатуре пролетариата» вот-вот придет НЭП. Буферные государства, такие как Дальневосточная республика со столицей в Верхнеудинске, доживают последние месяцы. Гражданская война почти закончилась. Лишь на диких окраинах бывшей империи еще продолжает тлеть ее пламя. Последним значительным эпизодом Гражданской войны в отечественной историографии принято считать Якутское восстание 1921-1923 годов, главными же героями этой драмы стали генерал «колчаковского призыва» Анатолий Пепеляев, в 1922-м выдвинувшийся во главе Сибирской Добровольческой Дружины на помощь восставшим, и красный командир Иван Строд, вступивший в изматывающее противоборство с пепеляевскими добровольцами. Именно им по сути и посвящена документальная книга Леонида Юзефовича, написанная на основе множества документов, включая личные дневники участников и материалы уголовного дела над Пепеляевым и его соратниками.
Общую атмосферу задает само место действия. Урал, Приморский край, Забайкалье, Сибирь — холода за минус пятьдесят, озера, промерзшие до дна, огромные безлюдные пространства, укутанные белым саваном... «Космический мороз, инопланетные пейзажи с голыми скалами по берегам ледяных рек и бескрайняя снежная тайга подходящий фон для вселенской битвы», — пишет Юзефович. Земля мертвых, край света, сакральное пространство, где смыкаются Верхний и Нижний миры таежных шаманов. Тут не то что вести бои, но и просто выжить — задача не из легких. Война превращается в испытание духа, обнажает глубинную суть человека, и мало кому по силам оказывается такая ноша.
«Зимняя дорога» — страшная книга. Сдержанный публицистический стиль Леонида Юзефовича вряд ли обманет читателей. Дьявол в деталях, а жуткими подробностями история Гражданской войны в России богата как никакая другая. Автор излагает факты по возможности беспристрастно, не отдавая предпочтения ни красным, ни белым, но сами по себе эти эпизоды чудовищны. Ревкомовцы, застрявшие на заброшенной телеграфной станции без транспорта и продовольствия, превратившиеся в каннибалов. Белые офицеры, выматывающие у пленных кишки, забивающие насмерть колотушками для добычи кедровых шишек, рубящие изнасилованных женщин шашками. Арестованные в Якутске за контрреволюционную деятельность, которых босиком выгоняют на сорокаградусный мороз. Семьи красных казаков, заживо сожженные людьми барона Унгерна. Мародерство. Пытки. Моральное разложение в войсках. Нечеловеческая жестокость. Предательство. И на этом фоне голодные, замерзающие, смертельно уставшие люди продолжают остервенело рвать друг друга на куски...
Но самое страшное то, что смертельными врагами в этом противостоянии волей случая стали смелые, умные, честные люди, герои Первой мировой, в горячке Гражданской не поддавшиеся всеобщему озверению, чуждые мстительности и цинизма. Ни один из них не был фанатиком идеи: ни посредственный поэт Пепеляев с его наивной верой в народовластие, в святость решений, принятых «простым русским мужиком», ни будущий успешный романист Строд, анархист, чтивший «Хлеб и волю» Кропоткина выше «Капитала» Маркса.
Роли в этой таежной трагедии распределились почти случайно: при другом раскладе эти двое могли бы стать соратниками, единомышленниками, даже друзьями. «Едва ли не впервые за пять лет Гражданской войны в России, — пишет Леонид Юзефович, — она утратила характер войны религиозной с обычной для таких конфликтов бесчеловечностью, ибо их цель — не победить врага, а уничтожить его или обратить в свою веру». Вполне логично — учитывая, что оба военачальника придерживались схожих убеждений, а в переписке (и даже во взаимных ультиматумах) обращались прежде всего к аргументам морально-нравственного порядка. Между тем автор показывает нам только маленький кусочек кровавой мозаики Гражданской войны: можно предположить, что за долгие годы противостояния этот сюжет повторялся многократно, в разных комбинациях и с разным исходом.
Понятно, что любому публицисту, пишущему о Гражданской, трудно удержаться от выбора «своей» стороны в конфликте — книга Леонида Юзефовича в этом смысле счастливое исключение, она свободна от спекуляций и пафоса. «Зимняя дорога» обладает одним из главных достоинств хорошей исторической литературы: она возвращает читателю чувство перспективы, утраченное под градом сиюминутных «информационных поводов». Что греха таить, все мы склонны преувеличивать значимость событий, происходящих здесь и сейчас, прямо у нас на глазах. Стоит пристальнее вглядеться в зеркало истории, чтобы осознать, насколько мелки наши нынешние склоки и обиды. Должен признать, это парадоксальным образом успокаивает и, как принято выражаться, настраивает на позитивный лад: ведь с таким прошлым никакое настоящее уже не страшно.
История Гиллиан Флинн — пример благотворного влияния кризиса. Вот сидела барышня в своем киноведческом журнале, писала статьи и рецензии, была известна в узком кругу профессионалов, пусть и с лучшей стороны... А стоило ее сократить — взялась за роман, другой, третий, книгу экранизировали, Флинн прославилась на весь мир... Жаль что в родных пенатах таких примеров не наблюдается.
Скелеты в шкафах
Гиллиан Флинн. Острые предметы: Роман. / Gillian Flynn. Sharp Objects, 2006. Пер. с англ. И.Егорова. — СПб.: Азбука. М.: Азбука-Аттикус, 2014. — 352 с. — (Звезды мирового детектива). Тир. 5000. — ISBN 978-5-389-08696-8.
К выходу фильма «Исчезнувшая» по мотивам одноименной книги Гиллиан Флинн петербургская «Азбука» переиздала все три детективных романа американской писательницы, включая «Острые предметы», блестящий дебют, который сразу вывел Флинн в первые ряды мастеров криминального жанра.
Маленький провинциальный городок, сонная глубинка — классическая декорация для кровавой драмы. Такова давняя американская литературная (и кинематографическая) традиция: за благопристойным фасадом сплошь и рядом таятся жуткие, отвратительные тайны, а от «скелетов в шкафах» трещат и прогибаются крепкие дубовые дверцы. В забытой богом провинции открывается путь в Черный Вигвам (см. сериал «Твин Пикс»), высаживаются инопланетные пришельцы («Вторжение похитителей тел»), поднимаются из сырой земли мертвецы («Кладбище домашних животных»)... А уж что творилось за плотно задвинутыми шторами в Аркхеме и Инсмуте, городах, придуманных в начале XX века Говардом Лавкрафтом, и вспомнить жутко.
В дебютном романе Гиллиан Флинн обошлось без мистики, что не помешало восторженно отозваться о книге самому Стивену Кингу: «Сказать, что это потрясающий дебют — не сказать почти ничего» и т.д. Камилла Прикер, криминальный репортер одной из чикагских газет — далеко не самой преуспевающей — по настоянию редактора возвращается на свою «малую родину», чтобы написать серию статей о творящихся тут преступлениях. Точнее — о садистском убийстве одной девочки-подростка с живым независимым нравом и бесследном исчезновении другой. Уже через сутки после того, как Камилла постучалась в дверь родительского дома, обнаруживается второе мертвое тело — и становится ясно, что в маленьком городке на границе Севера и Юга, выросшем вокруг скотобойни, которая принадлежит семье Прикер, орудует серийный убийца. Скорее всего, кто-то из местных — на этом сходятся и журналистка, и молодой следователь, взявшийся за это гиблое дело. Как и положено профессиональному репортеру из американского романа, Камилла разъезжает по городу, разговаривает с родителями и друзьями погибших, задает каверзные вопросы начальнику полиции, — а главное, окунается в атмосферу своего детства, разматывает клубок воспоминаний, в основном болезненных и безрадостных. И не напрасно: именно в прошлом ее семьи, в событиях, которые когда-то довели будущую «акулу пера» до нервного срыва, кроется ключик к разгадке нынешних преступлений. Слишком много неприглядных тайн похоронено на задних дворах роскошных особняков — и дом, где выросла Камилла, в этом смысле не исключение...
Любопытная биографическая деталь: в юности Гиллиан Флинн пыталась сделать карьеру криминального репортера, но не преуспела на этом поприще и стала всего-навсего ведущим теле- и кинообозревателем журнала «Entertainment Weekly». После «Острых предметов» (2006) она выпустила еще два романа: «Темные тайны» (2009) и «Исчезнувшую» (2012), недавно экранизированную режиссером Дэвидом Финчером. Три тонкие психологические драмы с криминальной интригой, написанные беспощадно-точными, как хирургические надрезы, штрихами, сделали ее одной из ярчайших звезд современного американского детектива. И в каждой книге преступление, которое приходится расследовать главному герою, неразрывно связано с его семейной историей, с неприглядными тайнами, глубоко спрятанными, но не забытыми. А часто и с психическими отклонениями большей или меньшей тяжести — из песни слово не выкинешь. Это авторская метка писательницы, ее любимый прием. Проза Гиллиан Флинн предельно далека от классического детективного канона, где сыщик всегда безупречен: рефлексия, самоанализ для ее героев куда более эффективный инструмент расследования, чем «дедуктивный метод» Шерлока Холмса. Что, в общем-то, выводит «Острые предметы» за традиционные рамки «жанровой» литературы. Но кручиниться по этому поводу не стоит: в конце концов, именно такова судьба всякой хорошей прозы, какими бы ярлыками ни снабжали ее издатели.
Дебютант дебютанту люпус эст. Как правило, первые романы даже тех авторов, которым суждено со временем прославиться, страдают множеством типичных "новичковых" недостатков. Но когда речь идет о дебюте автора, весьма преуспевшего на другой стезе, мимо него трудно пройти. Как мимо первой книги Дэвида Кроненберга, одного из самых необычных режиссеров двадцатого века — и одного из моих любимых...
В одном из неснятых фильмов...
Дэвид Кроненберг. Употреблено: Роман. / David Cronenberg. Consumed, 2014. Пер. с англ. Любови Трониной. — М.: АСТ. Corpus, 2015. — 416 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-17-090080-0.
Слово «дебютант» неизбежно вызывает в воображении образ юноши бледного со взором горящим или нервной девы с пачкой мелко исписанных листов бумаги. Канадский режиссер Дэвид Кроненберг, живой классик современного кинематографа, предельно далек от этого клише. Но факт остается фактом: роман «Употреблено», вышедший на английском в 2014 году и оперативно переведенный в России, стал его дебютом в «крупной форме».
В свои семьдесят с лишним лет Дэвид Кроненбег сделал вполне достаточно, чтобы остаться в истории. Снял новаторскую, шокирующе-физиологичную «Муху» и параноидальный «Видеодром». Экранизировал «Обед нагишом» Уильяма Берроуза, «Автокатастрофу» Джеймса Балларда и «Мертвую зону» Стивена Кинга. Вывернул наизнанку эстетику киберпанка в «Экзистенции». Рассказал об «ужасах тела», о болезненных кошмарах психической и физической трансформации и о разнообразных «теориях заговора» столько, что хватило бы на дюжину диагнозов с пожизненным заключением в «желтый дом». Перечень кинематографических премий и номинаций опустим — достаточно упомянуть, что на одном из Каннских кинофестивалей Кроненберг стал председателем жюри.
И вдруг, когда все мыслимые вершины уже покорены, канадский режиссер выпускает книгу. Роман. Обращается не просто к другому жанру — к новому виду искусства. Отказывается от привычных инструментов ради черных строчек на белом листе. Почему? Зачем? В чем суть, потаенный смысл этой трансформации?..
Париж. В холодильнике знаменитых, без пяти минут великих французских философов Селестины и Арестида Аростеги обнаружены фрагменты расчлененного и частично съеденного тела. Анализ ДНК подтверждает: это останки Селестины — между тем следы ее мужа теряются где-то в Азии, предположительно в Японии, куда его пригласили с курсом лекций.
Восточная Европа, окрестности Будапешта. Молодой честолюбивый хирург Злотан Мольнар практикует метод лечения рака груди при помощи радиоактивных имплантов. Коллеги называют его шарлатаном, Интерпол разыскивает за незаконную трансплантацию органов, но и Злотану, и его пациентам плевать. Для большинства из них это последний шанс, ну а для доброго доктора — способ бросить вызов обществу, покрасоваться перед журналистами... и неплохо заработать.
Канадская глубинка. Другой врач, пожилой, но все еще крепкий эпидемиолог Ройфе, первооткрыватель венерического заболевания, названного в его честь, с болезненным интересом наблюдает за развитием психического недуга у дочери, пережившей во время учебы в Сорбонне психотравму, о которой упорно отказывается говорить.
Что связывает всех этих персонажей? О, неожиданно многое. Но прежде всего то, что все они попали в поле зрения пары журналистов-фрилансеров, путешествующих по миру в поисках новых сюжетов. Наоми и Натан — «семья нового типа», на протяжении романа они встречаются только раз: их общее интимное пространство складывается из тысяч фотографий, текстов, видео- и аудиозаписей, голосовых посланий, электронных ссылок, которыми они непрестанно обмениваются, физически пребывая в разных концах света. Это и есть главные герои романа, полноправные граждане дивного нового мира, поколение айфонов, беспроводных компьютерных сетей и цифровых «мыльниц». Люди крайне неглупые, не тешащие себя иллюзиями, знающие о потребительской цивилизации все — и тем не менее раз за разом попадающие в ее ловушки.
Рецензенты уже вынесли свой вердикт: «Употреблено» — роман не для всех. Ну да, так оно и есть. Располосованные тела и «теория заговора», внезапно обрастающая плотью, секс и философия, связные, но абсолютно безумные по сути диалоги, глубокая фиксация на технических характеристиках гаджетов, которыми обвешаны герои... Сделано очень по-кроненберговски, с легким привкусом шизофрении и намеком на детектив. Такое ощущение, что смотришь новый, еще не снятый фильм киноклассика — «от создателя «Мухи», объявляет профессионально-гнусавый голос за кадром. Не изменился и главный предмет исследования режиссера: «тело как объект потребления». Кроненберг преподносит этот мессадж читателям на блюдечке с голубой каемочкой: тот же предмет изучали супруги Аростеги, специалисты по эволюции консюмеризма, прежде чем их подхватил вихрь иррационального — или похитили зловещие агенты Северокорейской Народной Республики. И все-таки: почему книга, почему не фильм? Отчего Дэвид Кроненберг рассказывает то, что мог бы с успехом показать — да и показывал неоднократно, если вдуматься?
Велико искушение увидеть в этом некий философски обоснованный акт самоотречения, сознательную смену мировоззренческой перспективы, но мне кажется, все рациональнее и практичней. Литература — занятие для одиночек: здесь можно обойтись без толпы капризных актеров, декораторов, костюмеров, осветителей, звукооператоров, без высококлассной съемочной аппаратуры и выездов на натуру. Все спецэффекты — у тебя в голове. Не надо волноваться о реакции студийных чиновников на очередную интеллектуальную провокацию, о рейтинге, о прокате, о рекламном бюджете... По-моему, именно это в первую очередь и привлекло Дэвида Кроненберга. В конце концов, он уже не мальчик — нет времени бодаться с идиотами, как не раз случалось за время его кинематографической карьеры. По словам самого режиссера, на хороший, интересный фильм у него уходит лет десять — на хорошую, интересную книгу, рискну предположить, потребовалось существенно меньше.
Для поклонников Кроненберга «Употреблено» — must read, обязательное чтение. Да и журналистам-фрилансерам для общего образования не помешает ознакомиться.
облако тэгов
Опубликована в газете "Санкт-Петербургские Ведомости" в начале 2016 года.
