> г \ /, ■ г Ь С Т 1Ш *М О Л О Л А 5? ; ГВ А Р Л И И 

Л. Б г-ЛЯ И И

БОРЬБА В ЭФИРЕ

* НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РОМАН С ОЧЕРКОМ "НАУКА И ФАНТАСТИКА" .

СОДЕРЖАНИЕ

От редакции   5

Борьба и эфире 9

Вечный хлеб ' 143

Ни жизни, ни смерть * 229*1

Над бездной 283 ■

Фантастика и наука. Очерк 307

ОТ РЕДАКЦИИ

Известный ученый-популяризатор Вильгельм Белыне назвал сказку «проекцией в будущее технических за* даний человека*. Этим он хотел подчеркнуть, что даже „произвольнейший“ из всех вымыслов, сказочный, имеет реальную основу и вытекает из смутно или ясно осо¬знанных практических, чаще всего технических по¬требностей.

Научная фантастика стоит гораздо ближе к действи-, тельности, чем сказка. Если легенда об Икаре и сказка, о ковре-самолете опирались только на неподкреплен»’ ное реальными достижениями желание человека поко-. рить воздушную стихию и туманное предчувствие. ка-: кой-то возможности осуществить это желание,’ то Жюль-Верновские научные фантазии имели базу уже в конкретных достижениях науки, которые надо было только продолжить, чтобы получить реальные „Наути¬лусы*, воздушные корабли и снаряды для междупла- нетных путешествий, -ч-Ьгй '

В условиях советской действительности научная фантастика обещает стать одной из очень ценных; от- — раслей массовой литературы, организующее значение; которой как нельзя лучше совпадает с основными, за- ’ дачами и целями нашего строительства. В стране, где. общественный строй, решительно порвав с прошлым, весь находится в устремлении' к будущему, где'тор- ; жсство техники, организованного на основе науки ч •груда является главнейшей предпосылкой хозяйствен-," 

личной, так и общественной должен ориентироваться на ясно осознанные цели, впереди, а не позади нас находящиеся. 'I акой попыткой осознания будущего на основе научных достижений настоящего и является научная фантастика.

Предлагаемый сборник рассказов А. Беляева затра¬гивает в живой и занимательной форме ряд проблем, позволяющих читателю, с одной стороны, свести воедино известные ему, но разбросанные, случайно и бессистемно воспринятые факты современной научной действитель¬ности, с другой — уловить в каждом из этих фактов ту «проекцию в будущее", которая определяет их об¬щественную ценность, намечает возможные пути их дальнейшего развития.

Автор не ставит себе специальных художественных задач. Исходя от Уэльса и других мастеров научно- фантастического жанра, он берет одно за другим со¬временные достижения теоретической и практической науки и, „продолжая" их в будущее, вскрывает неко¬торые из содержащихся в них возможностей. При этом он заостряет внимание читателя на той стороне этих возможностей, которая требует особенно вниматель- .лого и критического подхода.

. — . Затрагивая ряд проблем, главным образом техниче¬ских, автор в некоторых случаях допустил, ряд услов¬ностей, сдвигов и перемещений планов, которые не во всем идут по линии естественного продолжения на¬стоящего в будущее. В романе «Борьба в эфире", например, у него показаны «живые машины" — рабочие , американских капиталистов — вовсе не потому, что капиталистическая эксплоатация мыслится способной просуществовать до столь отдаленного будущего. Это— условный прием, цель которого показать, во что могла бы вылиться эта эксплоатация, если бы капитализм просуществовал дольше предвидимого нами историче- ,-ГкоТо срока. Такой же условностью, не претендующей Ра предвидение реального историческою процесса, а стремящейся лишь по возможности широко осветить 1техни ческие .перспективы будущею, как они рису¬ются в свете современных научных достижений, является изображенная в романе картина последней борьбы социа¬листической Европы с капиталистической Америкой.

Всякая оживляющая работу воображения книга, каких бы вопросов она ни касалась, всегда оставляет после себя некоторый внутренний „разбег", стремление связать работу воображения с миром реальных фактов. Если книга хоть сколько-нибудь захватила читателя, после прочтения ее остается всегда маленькое чувство неудовлетворенности тем, что интересная книга окон¬чилась, инстинктивное желание найти .еще что-нибудь", что так или иначе продолжало бы нарисованные кни¬гой образы.

Этот психологический момент является чрезвычайно удобным трамплином, помогающим заряженной актив- костью мысли читателя перескочить из мира художе¬ственных образов в мир окружающей реальной дей¬ствительности, при чем легче всего это достигается, если такой переход происходит по линии естественной связи материала книги с фактами действительности.

Исходя из этого, мы даем в этой книге (то же бу-дет сделано и в других книгах дайной серии) заклю-чительный научно-популярный очерк, сжато расшифро¬вывающий научно-теоретическую и исследовательско- практическую основу содержащегося в книге материала, помогающий установить правильное отношение к со¬держанию и задачам книги, перекинуть мостик от книги к жизни.

Те, у кого подогретая содержанием прочитанного мысль особенно цепко свяжется с проблемами и фактами реальной жизни, найдут в приложенном к книге крат¬ком библиографическом справочнике указания на лите¬ратуру, которая поможет непосредственно и более глубоко связаться с затронутыми в книге вопросами. 

БОРЬБА В ЭФИРЕ 

В ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР

Я

СИДЕЛ на садовом, окрашенном в зеленый цвет плетеном кресле, у края широкой аллеи из каштанов и цветущих лип. Их сладкий аромат наполнял воздух. Заходящие лучи солнца золотили песок широкой аллеи и верхушки деревьев.

Как я попал сюда, в этот незнакомый сад? Я напря¬гал память, но она отказывалась служить мне. Только вчера, а может быть, и всего несколько часов тому назад была зима, канун нового года. Я возвращался со службы домой, из Китай-города в Москве, к себе на квартиру. Обычная трамвайная давка. Сердитые пассажиры. Все .такое привычное. Пришел домой и. уселся^у . письменного стола в ожидании обеда. На столе — стоял передвижной календарь и показывал 31 декабря.

С Новым годом! Не забудьте |

• купить календарь на 19.. год I ^

было напечатано на этом листке.

„Л ведь я действительно забыл купить",--подумал я, глядя на календарь. Все это я помню хорошо. Но дальше... Что было дальше? Я, кажется, одел, по при-, вычке, ушные телефонные трубки моего самодельногоV

радиоприемника „по системе йнженера Шапошникова", чтобы успеть до обеда прослушать несколько радио¬телеграмм ТАСС, — москвичи научились „уплотнять время". Помнится, тягучий голос передавал телеграмму о войне в Китае. Но дальше в моей памяти был какой-то провал. Она отказывалась служить мне. Не мог же я проспать до лета! Что все это значит? Загадка! В конце концов, мне ничего не оставалось больше, как примириться с происшедшей переменой.

„Если это сон, то интересный,—подумал я.—Будем смотреть*..

Но это не могло быть сном. Слишком все было реально, хотя и необычайно странно и незнакомо. По широкой аллее, уходящей лентой в обе стороны, ходили в разных направлениях люди. Почти все они были молоды. Стариков, бредущих дряхлой походкой, я не видал. Все были одеты в костюмы, напоминавшие гре¬ческие туники: широкая, опоясанная рубашка, доходив¬шая до колен, открытые руки и грудь, Этот кбстюм был- прост и однообразен по покрою, но в каждом было нечто особенное, очевидно, отражавшее вкус носителя. Костюмы отличались цветом, „Преобладали нежные тона сиреневые, бледно-палевые и голубые. Но были туники и более яркой окраски, с узорами и затейливыми складками. Ноги жителей неизвестной страны были обуты в легкие сандалии. Голова с остри¬женными волосами — непокрыта. Все они были про? порционально сложены, смуглы от загара, здоровы и, жизнерадостны. Среди них не было ни толстых, ни худых, пи чрезмерно физически развитых. И, правду сказать, я нс мог понять, кто они: юноши или девушки.

Особенно поразила меня одна их странность: одино- Ские люди шли, о чем-то разговаривая, хотя вблизи

>|была без волос, Лицо не Отличалось от Других, Только несколько морщинок у его темных, умных глаз говорили • "О том, что он уже не молод.

$ ; *Ви русски?— спросил он меня.

4.5 .Переводчик-, — подумали.

3 Г— Да, я русский. Д

;| — Я назвал свою фамилию и протянул ему руку. Этот жест, невидимому, напугал стоявших вблизи меня, и они "подались назад. ' ,

у-?.«Переводчик* удивленно посмотрел на мою протя-1 нутую руку, о чем-то подумал, улыбнулся, кивнул голо-.- « вой, и с некоторым внутренним усилием, как-будто он .

^боялся замарать свою руку, протянул ее. Эти странные ;

' ■люди, очевидно, не знали рукопожатия. Переводчик не пожал мою руку,, как это обычно делается, а лишь ; ^поднес свою руку и приложил к моей ладони. Окру*-;

: ;жающие молчаливо наблюдали эту церемонию.

ДД-* Здравствуйте, — сказал он, точно, как иностранец,

Я оговаривая каждую букву.—Я историк. Меня зовут- Г Эль.’ Мы хотим знать, кто вы, откуда вы, как вы при-'. Н»ыли сюда и какая цель вашего прилета? ? ‘X

гуг.;Гм1*»Цель прилета". Очевидно, они не знают дру. Дф-^стгасоба 'сообщения, как по воздуху. Однако, что .*.. ^’могу йтаетить^ему? ^:

■ Откуда--, я ужет сказал ; вам.’ Больше этого не ! могу вам сказать, потому что сам не знаю, как я попал 1 Дюда, И я очень желал бы скорее вернуться в МоеквуД : 7^ Вернуться в Москву? —Эль обернулся к толпе нД 'Очевидно, перевел слушателям мой ответ. Послышались . восклицания удивления и смех,

Д; Я| начал сердиться.

'! г г! Право, в этом нет ничего смешного, — сказал я ;

я, с своей стороны, просил бы вас ответить!

мне, кто вы и где я нахожусь. Как называется %гф город, в каком государстве он находится?

— Не сердитесь, прошу вас, — ответил Эль. -^Я вам , объясню потом, почему ваш ответ вызвал смех. Отвечу

по порядку на ваши вопросы. Мы — граждане.-'-^оя несколько запнулся,—чтобы быть вам понятным, я скалу, ччто мы граждане пан’европейского паназиатского союза . советских социалистических республик. ^ "!)

— Эс-эс-эс-эр? — воскликнул я. , .'*%

— Почти так, — улыбаясь ответил Эль,—- Город

.этот, если, теперь можно говорить о городах/ назы-вается Радиополис— Город Радио. .. 7* /дйт

’» — А'Москва далеко? ^Дчт.яС1**

; — В трех минутах лета, ,

:• Летим скорее туда! Я хочу... ^ ?&'■

— Не так скоро. Вы еще посмотрите на вашу'Москву. А пока нам нужно еще о многом переговорить с вами й

■ многое выяснить. Надеюсь, что’к утру все объясните^

. . — Арест? — спросил я. ‘

Эль в задумчивости поднял глаза вверх, с,; видой человека, желающего что-то припомнить, потом вынул из кармана маленькую книжку, перелистал ее,—словару подумал я,—-и ответил с улыбкой»^ ,,....

— Нет, не арест. Но простая мера предосторожности! Исключительный случай, Я объясню ' .вам. Я яриле^ ровно в полночь» то-есть в десять часов*.", * г

— Это и будет ровно в полночь. У счет времени’» А вас пока проводит За, --Й Эль что-то сказал Эа. За, молодой юноша, который первым; зато; ворид со мной, подошел ко мне и, приветливо кивнув головой, жестами предложил мне итти . за. собой.] Про¬тестовать? Возражать? Что мог я сделать» один против.

|*х?.зЯ пошел, едва поспевая за своим легконо)йло, конвоиром*, как мысленно назваЛч я его, в .боковую лею, Встречные , бросали на меня взгляды" удивления любопытства,; Очевидно, их поражал мой костюм. Скоро I вышли на небольшую площадку среди дубовой рощи. * центре площадки стояло несколько маленьких авиэток известней мне конструкции, с двумя пропеллерами: ереди’|и сверху, но без крыльев и без мотора.

: Мой путник указал на место для меня и уселся сам управления. Я последовал за ним. Эа нажал кнопку, рхкий пропеллер почти бесшумно завертелся, я мы (Стра начали отвесно подниматься. Полет"наш нро- лжался небольше пяти минут, но, вероятно, мы стигли большой вышины, так как даже в своем, конном костюме я почувствовал холод.

Рдруг сбоку от нас, показалась, огромная круглая арадка, неподвижно висящая в воздухе. Мы подня-ть еще адще и опустились на эту площадку. Посреди е(,стояу|о круглое железное здание с куполообразной 1ы1пей«-| . ’ , •

ГЛАВА ВТОРАЯ

/V а у* , --«V V*.,

ВОЗДУШНАЯ ТЮРЬМА * •

Ли бы строители Бастилии! ... „ .

Мой ^.молодой спутник ушел, оставив ^меня одного. .?; "подошел к краю площадки, обнесенной';железной,*: радой/посмотрел вниз и невольно залюбовался.; ''

г-.г|.г-2 — . . ■ ...■ .......

В

ОЗДУШНАЯ тюрьма? гг подумал я.— Отсюда не -'убежишь. Странные эти люди: не знают; словак рест%~ а {строят такие тюрьмы, которым позавидо* Г 

В лучах заходящего солнца сверкали золотомглавк-,’ кремлевских церквей. Иван-Великий, соборы. Нет ника¬кого сомнения, это московский Кремль. И все|же эт<’>' был . не тот московский Кремль, который знал ' я.7' Нельзя было узнать и Москвы-реки. Ее, очевидщ „выпрямили". Яузы совсем не было видно. Я напряга/; зрение, пытался рассмотреть Москву с этойЬысотд ! Но Эа легко коснулся моего плеча и жестом предложи,' : следовать за ним. Я повиновался и, вздохнув; игре ступил порог моей тюрьмы. ^ . й; .V'; г,

# Г *• * I 1 ' * '*

Здесь*, на верху, еще ярко светило солнце, а'вниз): уже легли синие тени. Вся видим*ай'^площадь до гори 1 зонта напоминала шахматную доску, с черными клер; нами лесов и более светлыми — полей. Какие-то реки,. или каналы, прямой, . голубовато-серебристой ? лентоГ прорезывали эту шахматную доску в нескольких местах ': Домов не было видно в синеве сумерек. Повернувшие!; вправо, я увидал нечто, заставившее меня вскрикнут^*

Странная, необычайная тюрьма! Огромный СидугЫ зал был залит светом. Все стены уставлены 'лиафам с книгами. Перед полками расставлены столй Гс вестиыми мне инструментами, похожими на сломанниГ фотографические аппараты?и микроскопы. А всю сср$ дину комнаты занимал огромный телескоп. Или . у'; нг* особая система содержания преступников, ; и ш../ иУ у них совсем нет тюрем, и меня поместили в обсерве1 торию, как наиболее надежное, трудное — для побег = место. Так оно и оказалось. ’<

Ко мне подошел пожилой, но. бодрый и }жизнёр1 Г достный человек, с несколько монгольским типом лиш ^ такой же безволосый, как и Эль.,Он радушно подн«(

руку в знак приветствия и с хорошо скрытым любопы'7 '". “"ром изучал меня. Я постарался скопировать его поиве- ' 

ственный жест. Рядом с ним стояла, повидимому, девушка в голубой тунике. Она также поздоровалась со мной. Затем пожилой человек указал мне на дверь в сосёд^ нюю комнату, куда я и прошел в сопровождении\Эа. Эта комната была также круглая, но меньшего размера. Здесь не было инструментов. Комната была.обставлена простой, но удобной мебелью и служила, очевидно, гостиной или столовой. У стены . стоял небольшой белый экран из какого-то металла, в. квадратный метр величиной, и около него черный лакированный ящик. Эа предложил мне сесть. На этот раз я охотно выпол¬нил его предложение. Я чувствовал себя несколько усталым. Этого мало. Мне хотелось есть. Как мне объяснить это?

Я просительно посмотрел на Эа, поднес руку к откры¬тому рту и стал жевать. Эа подошел ко мне и внима¬тельно посмотрел в рот. Он не понял меня и, очевидно, думал, что у меня что-нибудь болит. Я отрицательно замотал головой и начал выразительно жевать и глотать. .Удивительно непонятливый народ! Я изощрял все свои мимические способности, Эа с напряженным любопыт¬ством наблюдал за мною. Наконец он, повидимому, понял меня и, кивнув головой, вышел ив комнаты. Я вздохнул с облегчением. Но мне скоро пришлось разочароваться. Эа принес на золотом блюдечке облатку какого-то лекарства и маленькую ' рюмочку воды, чтобы запить это снадобье. Я сделал довольно энер¬гичный жест рукой, выражавший мою досаду, и резко отстранил его тарелочку. Эа не обиделся, а скорее опечалился. Потом он вдруг поднес свою руку с при¬крепленным к ладони телефоном и что-то сказал. Мгновенно свет погас.

„Рассердился!-— подумал я.

Вдруг экран загорелся белым светом; на. нем й уви¬дел. угол комнаты, и сидящего в кресле Эль. Изобра¬жение .было^тдк живо,,что мне казалось, будто я вижу историка сквозь,открывшееся окно в соседней комнате,

, Эль ,поднялся* подошел1 к самому- экрану и, с улыбкой ^ глядя; на ..меня, спросил:

у вас случилось? Вы голодны? Почему вы ; отказались от таблетки? Ее нужно проглотить, и вы I утолите голод. Мы не жуем, только глотаем. Вот | почему Эа и не поняла вашей мимики.

| — Но я... не. привык к такой пище, — смущенно

I ответил *я,- удивляясь, почему Эль сказал про юношу: | „Эа не поняла". . .

; — Завтра мы вам приготовим что-нибудь получше

' по вашему московскому вкусу, —опять улыбнулся | Эль, —а сегодня уж поужинайте таблеткой. Я буду г в десять, — напомнил он.

I Я, улыбаясь, кивнул головой Эа, взял таблетку, ; проглотил и запил водой. Таблетка была ароматичная .1 и оставила приятный вкус во рту. Не прошло минуты, .как я почувствовал сытость и жестом поблагодарил |Эа. Он улыбнулся с довольной улыбкой. Он или она? |Этот вопрос интересовал меня. Все эти новые „мо- 1сквичи“ так мало отличаются друг от друга и по сло¬жению, и по костйму, что трудно различить пол. Как бы Я мне спросить Эа? Если они говорят на эсперанто, то... ) надо вспомнить. В эсперанто много латинских корней. ‘Мужчина, муж по латыни УН* (вир). Попробуем.

— Ви виро? (вы.мужчина?)

^ Эа рассмеялась, отрицательно качнула головой и ^шаловливо выбежала из комнаты. Кто бы мог думать! ; Совсем мальчишка!

1 Экран погас, свет в комнате вспыхнул.

'V мшнок раскрылся, и п метнулся за борт воздушной зМощядки./...^,

Поужинав таблеткой, я вышел на площадку. На ней никого не было. Уже наступила ночь. Было прохладно. По темно-синему небу разливались шесть перекрещи¬вающихся огромных светлых полос, которые скрыва¬лись за горизонтом. Точно легкая золотая куполо¬образная арка покрывала землю. Это было изумительно красивое зрелище. Только гигантские, сверхмощные' прожекторы могли создать эти огненные реки. Когда глаз несколько привык к свету, я увидел, что по зо¬лотым рекам плывут золотые корабли, — длинные, си¬гарообразные воздушные суда, снующие, как челноки, с изумительной быстротой.

Налюбовавшись этим зрелищем, я обратил внимание на какой-то предмет, напоминавший большой шелко¬вый мешок. Этот мешок был укреплен на довольно высоком шесте, и от него спускалась на площадку ве¬ревка. Несколько таких мешков висело и в других ме¬стах у края площадки. Из любопытства я дернул веревку. Вдруг, прежде, чем я успел выпустить ее из рук, меня потянуло вверх. Мешок поднялся, с шумом раскрылся в огромный парашют и метнулся за борт воздушной площадки. Я похолодел от ужаса. К счастью, я заметил рядом нечто в роде трапеции. Я 'уселся на нее и полетел в бездну.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

САМАЯ КОРОТКАЯ НОЧЬ ,

З

ТО была самая короткая ночь в моей жизни, — ■ так быстро пролетела она, наполненная самыми необычайными впечатлениями.

Неожиданно сорвавшись на парашюте с площадки: воздушной обсерватории, я скоро привык к своему поло-, жению летчика по-невбле и с интересом смотрел вниз.

По мере того, как я опускался, быстро теплело. Легкий ветер относил меня в сторону, — по направле-нию к Кремлю. Недалеко от него я увидал рощу кипа-рисов, среди' которой стоял прекрасный мраморный фонтан, освещенный взошедшей луной. Эти кипа-рисы, росшие на открытом воздухе, рядом с Кремлев-скими стенами, поразили меня. Но я тотчас забыл о них, привлеченный новым зрелищем. Парашют перенес меня через кремлевскую стену, со стороны Боровицких ворот, и я опустился... на площади, покрытой снегом. Не веря своим глазам, я взял снег рукою. Это был настоящий холодный снег, но он не таял ни от окружавшего теплого воздуха, ни даже от моей горячей руки. Что за невероятные вещи творятся здесь?!

Я посмотрел вокруг. Стояла необычайная тишина. Луна золотила купола церквей и зажигала синие искры бриллиантов на запорошенных снегом крышах древних теремов. В одном из них, в маленьком окошке, со слю¬дой вместо стекол, светился желтоватый огонек. Но на улицах никого не было видно. У Красного Крыльца стояли два бородатых стремянных • в теплых кафтанах, отороченных мехом, и в меховых остроконечных шап-ках. Опираясь о бердыши *, они дремали. Стараясь не разбудить их, чтобы вторично не подвергнуться аресту, я осторожно обошел их по скрипевшему снегу и побрел к центру Кремля, пытаясь разрешить загадку: в каком же веке я живу? Мои размышления были неожиданно

1 Стрельцы (стремянные), составляишне стражу царя.

— Бердыши топорики на длинных, ровных топорищах (древках).

прерваны Элем, который буквально свалился с неба,— так быстро он опустился на своих крылышках.

— Вы наделали мне очень много хлопот, — сказал он, с укоризной глядя на меня. — Вы хотели бежать?

Я смутился и стал уверять, что все вышло случайно, из-за моего неосторожного любопытства.

Вслед за Элем спустилась на двухместной авиэтке Эа.

— Ну, хорошо, — поспешно ответил Эль. — Садитесь скорее, летим. По крайней мере, вы побывали в нашем музее.

— Так это был музей!

Я не успел притти в себя, как уже вновь был вод-ворен в небольшую круглую комнату моей воздушной тюрьмы.

Эль, Эа и я уселись в плетеные кресла у круглого стола, Эль .хмурился и как-будто ожидал чего-то. По-слышался очень мелодичный музыкальный аккорд, как- будто искусные, легкие пальцы пробежали по струнам арфы. Аккорд, прозвучал и замер.

— Десять часов. Полночь. Это пробили радио часы, — сказал Эль, обращаясь ко мне. Приложив рук> ко рту, он задал кому-то вопрос на своем лаконическом языке. Потом кивнул головою—очевидно на полученный ответ.

„Как же он слышит?* -г подумал я, глядя на Эля.

Я заметил в его ухе, несколько ниже слухового отверстия, небольшой черный предмет, величиной с го¬рошину. Это и был, очевидно, слуховой аппарат.

Необычайное молчание и озабоченность моих спут¬ников привели меня в нервное состояние. Я вынул ко¬робку папирос и закурил. Эль покосился на дым и отвернулся. Эа сидела ближе ко мне. Вдруг она сильно закашляла, побледнела и откинулась на спинку кресла. Потом быстро встала н, шатаясь, вышла из комнаты.

— Перестаньте курить, — сказал Эль и, подойдя, к стене, повернул какой-то рычажок. Воздух момен-тально освежился. Я погасил папироску и бережно уло¬жил ее в коробку.

Дверь открылась, и в нее вошла девушка, Ли, ассистент астронома Туна. Она подала Элю портрет и, что-то сказав, вышла. Эль кивнул головой и начал гля¬деть попеременно на принесенный портрет и на меня.

„Сличает! подумал я. — Из уголовного розыска, вероятно, прислали. Недостает, чтобы я, оказался по-хожим на какого-нибудь преступника!4

Но слова Эля успокоили меня.

— Да ничего похожего, — сказал он, передавая мне карточку.

— Только-что получена по радио из Америки.

Меня поразила художественность выполнения. Луч¬ший фотограф Москвы позавидовал бы такой работе. Но сам портрет заставил меня улыбнуться. На нем был изображен человек, костюм которого напоминал вязаную детскую „комбинацию* из шерсти. Сходство дополнял вязаный из такой же материи колпачок. Шея неизвестного была завернута шарфом до самого под¬бородка. Довольно большая голова без бороды и усов и даже бровей напоминала ребенка со старческим вы¬ражением лица. Только в несколько прищуренных гла¬зах светился недетский ум и хищность зверька.

_ — Что все это значит?*—спросил я Эля, окончив осмотр портрета.

— Так выглядят американцы, — сказал Эль и взял портрет.—А дело вот в чем..Мы получили сведения, что к нам послан шпион. В этот самый момент появи-лись вы...: '

— И вы решили?..

Эль пожал плечами.

— Вполне понятная предосторожность. Наступают тревожные времена. Вероятно, вновь придется создать Военно-Революционный Совет. — Вам знакомо это слово?

— Разумеется. А у вас нет его?

— Уже много лет в нем не было надобности.

— А теперь?

— Теперь он вновь стал нужен. Повидимому, вы действительно человек из далекого прошлого. Мы, ученые, со временем разъясним эту загадку. А пока я могу дать вам некоторые пояснения.

— Признаюсь, я многого не понимаю и очень хочу услышать ваши пояснения, но нельзя ли отложить их до завтра? Я смертельно устал и... сон одолевает меня...

Я зевнул во весь рот. Эль с любопытством посмотрел на меня.

— Неужели у вас всегда так страшно раскрывали рот, когда хотелось спать? Это называлось, кажется, зе... зе...

— Зевать.

— Да, да, зевать, Я читал об этом.

Эль вынул из кармана изящную коробочку из лило-вого металла, раскрыл ее и протянул мне.

Проглотите одну из этих пилюль, и ваш сон и уста- юсть исчезнут.

Заметив мое колебание, он поспешно сказал:

— Не бойтесь, это не наркотик, который искус-ственно поднимает нервы, в роде ваших ужасных па-пирос. Это —пилюли, нейтрализующие продукты уста-лости. Они безвредны и производят то же действие, что и нормальный сон.

Я проглотил ' пилюлю и вдруг почувствовал себя свежим, как после хорошего, крепкого сна.

— Ну, вот видите. Зачем терять непроизводительно треть жизни на сон, если это время можно провести более продуктивно! Теперь вы расположены слушать меня?

— Горю нетерпением...

— Так слушайте же.

И, усевшись удобнее в кресло, Эль начал свой рас¬сказ:

— Много лет тому назад революционные потрясе-ния прокатились по всей Европе и Азии. Я не буду перечислять вам этап этой ужасной, но вместе с.тем и великой эпохи. Американские капиталисты послали свой флот в помощь европейским „братьям" по классу, но флот был разбит красными английскими, немецкими, французскими и русскими моряками. Тогда испуганные американцы поспешили убраться, предоставив события в Европе, собственному течению и не теряя надежды нажиться!, на гибели экономической мощи своих за¬атлантических соседей. Однако эти надежды не оправ¬дались. Революция победила. В самой Америке нача¬лись рабочие волнения. Американские рабочие просили помощи. И мы, конечно, не отказали им в этой помоши.;. г*'г

Эль печально-опустил голову и замолчал. Я с не-терпением ожидал продолжения рассказа.

— Но наша помощь не принесла пользы. Амери-канская техника в это время вполне овладела новым, ужаснейшим орудием истребления — лучами смерти.

— Отправленный нами соединенный флот так и не увидел вра^а: он был испепелен в открытом море не-видимым противником. Никто не вернулся из этой экспедиции, кроме одной подводной лодки, которая случайно избегла действия лучей, может быть, потому,

.V Я7:

что плыла слишком, глубоко. Матросы этой^ лодки рас¬сказывали ужарные подробности. Из своих окоп, ко¬торыми снабжены наши „подлодки*, осветив прожекто¬ром мрак глубин океана, моряки видели падающий дождь из обломков кораблей, целые тучи рыб без го¬ловы или с наполовину сожженным туловищем, слу¬чайно уцелевшие части человеческого тела. Все обита¬тели моря, попадавшие в смертоносную зону, испепе¬лялись. Вода в океане бурлила и, вероятно,на поверх¬ности вся превращалась в пар. Даже на той глубине, на которой находилась подводная лодка, вода нагре-лась так, что моряки едва не погибли. Но действие дьявольских лучей, очевидно, не только тепловое. Они разрушают ткани живого организма ультра-короткими электроколебаниями.

— Это имеет связь с радио-волнами?

— Увы, это все то же радио, но примененное для целей разрушения.

— И чем же все это кончилось? *

— Это было только начало. Мы попытались приме¬нить воздушный флот. В то время и у нас техника уже была высоко развита. У нас имелись воздушные суда, действовавшие по принципу полета ракет. Эти суда могли подниматься выше слоя воздушной атмо¬сферы, то есть свыше двух тысяч метров. Мы надея¬лись напасть на врага врасплох „с неба*,, Но враг был хорошо подготовлен. Очевидно, по всем границам Аме¬рики от земли вверх были направлены те же невиди¬мые, но смертоносные лучи. Едва наши воздушные суда, сделанные из особого металла, вошли в эту за¬весу, как были превращены даже не в пепел-, а в пар...

А десять часов спустя страшное бедствие пронес¬лось по всем странам Европы и Азии. Через сороковой

меридиан северной широты —по Испании, Италии, Балканам, Малой Азии, Туркестану,'Китаю и острову: Ниппон в Японии, без единого звука пронесся смерто¬носный луч, испепеляющий на своем пути в полосе ста километров шириной все: дома, людей, животных, нивы, хлопковые поля, леса...

— Да вот, посмотрите, —сказал Эль* Он подошел к распределительной доске и нажал несколько, кнопок с цифрами, потом повернул рычаг. Свет .погас, и экран ожил. Я ожидал видеть кино-фильму, но то, что я уви¬дел, превзошло все мои ожидания. Это были не «дви¬жущиеся картинки",— это была сама жизнь. Иллюзия была полная.

Вот улица какого-то города...

— Испания, — тихо сказал Эль.

...Все дома, вдоль улицы, наискось, были как-будто срезаны каким-то невидимым ножом, открывая внутрен- ^ ние комнаты. Там, где прошел ужасный луч, остались ^лишь груды развалин, кучи пепла и мусора. Кое-где валялись части человеческих тел. Все, попавшие в дей- I ствие луча испепелялись. Местами догорали пожары.

, Я слышал треск пламени, грохот падения стен. Уце¬левшие, обезумевшие люди ходили среди этих разва-- лин, тщетно пытаясь разыскать своих родных. Они ры¬дали, кричали, посылали кому-то проклятия... Вот пробежала, с растрепанными волосами и безумными глазами женщина.

— Аугусто, Аугусто! — кричала она. И вдруг, повер¬нувшись прямо ко мне лицом, истерически захохотала...

Я слышал ее смех, слышал вопли людей. Зрелище было потрясающее. Невольно я отвернулся.

— Снято несколько часов спустя после катастрофы, — взволнованно проговорил Эль.

Он повернул рычаги, и на экране появилась новая картина. •'

— Все, что осталось от итальянского городка Мара-

тео у залива Поликастра, — сказал Эль. ^

Несколько пальм у груды развалин, двое чернома¬зых, кудрявых детей и старуха в лохмотьях. У одного ребенка были отожженьь.ноги по колена. Он лежал без сознания. Мальчик постарше смотрел на него с молча¬ливым ужасом, а старуха, склонившись над ребенком, раскачивала седой, взлохмаченной головой и выла про¬тяжно, надрывно, как воют собаки... Рядом с оскален¬ными зубами и большими остеклевшими глазами ле¬жала ослиная голова —одна голова... Листья пальм шумели,' шуршали гальки под набегающими волнами, как унылый аккомпанимент к однообразному, хватаю¬щему за душу вою старухи... Это было слишком....

— Я не могу больше, —тихо сказал я, — довольно!

Эль вздохнул, повернул рычаг. Экран погас, и в ком¬нате загорелся свет. ■

Подавленные виденными картинами, мы сидели молча.

— Я видал не раз эти картины,—сказал наконец Эль, — но и до сих пор я не могу их смотреть без глу¬бокого волнения...

— Да, это ужасно, — ответил я.

— Когда наша молодежь видит эти картины, она зажигается такой ненавистью и» такой жаждой борьбы, что ее трудно удержать от опрометчивых поступков и бесцельных жертв. Мы не часто показываем эти кар¬тины.

— Скажите мне, это кино? —спросил я, когда вол¬нение немного улеглось.

— Комбинация звучащего кино и передачи движу¬щихся изображений и звуков по радио. У нас есть

^«тральный киноархив, действующий, автоматически» Я ставлю на этой доске номер, нужная мне кино¬фильма автоматически подается в кино-аппарат, он на¬чинает работать на экране, установленном в киноархиве. При помощи радио изображение и звуки передаются в любое место.

— Поразительно! И что же было дальше?

— Что могло быть после всего, что вы сами видели? Дальнейшее упорство с нашей стороны могло погубить всю Европу и Азию. Мы вынуждены были прекратить борьбу, пока не создадим равного оружия.. И наши инженеры не мало поработали над изобретением такого оружия. В этом отношении мы многим обязаны Ли. Это гениальный юноша.

— Ли? Ассистент астронома Туна? В голубой тунике? Разве он... не девушка?

Эль улыбнулся. , •

Нет. Это юноша, вернее, молодой человек. Мы не скоро старимся. Сколько, вы думаете, может быть лет мне?,

— Тридцать пять, самое большее сорок, — сказали.

—■ Восемьдесят шесть,—улыбаясь ответил Эль,—

Ли —тридцать два, а Эа—-двадцать пять.

Я был поражен.

— И что же изобрел Ли?

— Он изобрел средство заграждения от дьяволь¬ских лучей. Они больше не страшны нам. Он нашел секрет и производства самих дьявольских лучей. Мы сравнялись силами.

— И теперь можете начать борьбу?

— Не совсем. Их лучи не пробивают нашей неви¬димой брони, а наши — их. Мы стали взаимно неуяз¬вимы друг для друга, но и только. И все же борьба;

продолжается- Не'так. давно каким-то чудом пробрался к нам нз Америки еще. один беглец—негр. Он рабо¬тал на береговых, заграждениях, на восточном берегу Северной Америки. Произошла порча аппарата, излу¬чающего заградительные лучи. Воспользовавшись этим» негр бросился в океан, долго плыл, пока его не по¬добрала Какая-то рыбацкая лодка, и наконец достиг наших берегов- Он сказал, что, несмотря на все жесто¬кости, на неслыханное подавление рабочих, в Америке идет подпольная революционная работа. Революционеры проникли даже а береговую охрану. Нам удалось завя ; зать с ними сношения. Мы узнали, что Америка, ои,> саясь нашей помощи их революционерам, замыщля.ет истребить нас. Убедившись, что.их лучи безвредны для нас, американские капиталисты решили отправить к нам шпионов, перебросив их неизвестным нам способом через наши воздушные заграждения, узнать наши воен¬ные, силы и средства, а затем переправить сюда тем же путем своих агентов с истребительными лучами, чтобы уничтожить на месте „очаг революции*.

— Европа и Азия — хороший „очаг*!

— Да, уничтожить большую половину мира. Перед этим они не остановятся! Но мы тоже не сидим сложа руки. Ли близок к разрешению задачи — найти орудие, пробивающее все заградительные средства американцев.

— Но ведь Ли астроном?

— Астроном, инженер, художник, шахматист. — все что хотите. И во всех областях он — первоклассная ве¬личина. Дни он отдает своим инженерным занятиям, а ночами работает с Туном.

— И не устает? • ;

— Ли—по крайней мере» наша молодежь-—не знает! усталости. Ведь вам не хочется спать?

• — Я чувствую себя прекрасно.

*• ~ Ну, вот видите. Так вот, мы получили сведение,; Что один из шпионов послан к нам. В это самое время появились вы. Теперь вы поймете нашу предосторож- ность в отношении вас?

— Разве я похож на американского шпиона?—полу¬возмущенно, полунедоумевающе спросил я.

Эль пожал плечами.

— Изобретательность врага беспредельна. Плохой тот шпион, при взгляде на которого каждый ребенок скажет: „это шпион*. Вы не обижайтесь. Я верю вам. Но все же некоторое время мы еще должны будем Сняться вашей личностью. Положение слишком серьезно. Не беспокойтесь, вы будете пользоваться свободой.

— Оставаясь в то же время под надзором?

— Просто при вас будет чичероне*, иначе вам не¬кого будет забрасывать вопросами. Иногда и я буду сопровождать вас, если вы ничего не имеете против. Кстати, сегодня я смогу побывать с вами в „стране воспоминаний*.

— Охотно, — ответил я, уже не решаясь надоедать ему новым вопросом: что это за „страна воспоми¬наний*.

— Вы должны изучить наш язык, вы видите, на-сколько я доверяю вам. Изучайте же скорее.

— С большим удовольствием, хотя, признаюсь, я не имею особых лингвистических способностей.

— У вас это не займет много времени. Вот, смо-трите,—Эль опять включил экран. На нем начали появляться изображения предметов и одновременно* звучало их название, а над изображением появлялась

1 Чичероне — проводник.

*» а

Надпись. На экране в продолжение минуты ЬрокелУс* нуло по крайней мере полсотни предметов — слов.

—• А ну-ка повторите их.

К моему изумлению, я повторил их без всякого труда.

— Поверьте, что вы больше не забудете их. К утру вы прекрасно овладеете языком.

— Я не узнаю своей памяти! — воскликнул я.

— У нас есть маленький секрет, который помогает памяти. Вы не просто видите предметы и их словес-ное изображение и слышите произношение. Все эти зрительные и слуховые явления сопровождаются излу¬чением особых радио-волн.

Опять радио!

— Не даром же наш город называется „Радиопо-лис". Вы еще не раз услышите о радио. Так вот, эти радио-волны усиливают мозговое восприятие, глубоко запечатлевают в .мозгу зрительные и слуховые впечат¬ления— словом, ускоряют процесс запоминания. Только таким путем наше подрастающее поколение и имеет возможность вбирать в себя огромное количество со¬временных знаний и быть глубоко просвещенным в са¬мых различных областях.

— Но отвлеченные понятия?..

— Вы их увидите образно и усвоите так же'легко, как самые простые вещи.

Дверь открылась, и в комнату вошли Ли и Эа, Я

с новым любопытством посмотрел на Ли. Инженер, астроном! Прямо невероятно. У нас в Москве так выглядят девушки из балетной студии.

На этот раз лицо астронома было озабочено. Ли тихо шепнул Элю несколько слов.

Обратившись ко мне, Эль сказал:

— бажяые новости: мы, кажется, напали на след нашего американца, Мы должны оставить вас. Займи* тесь пока изучением языка. Через два—три часа я зайду за вами,

И эти удивительные люди быстро удалились.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В СТРАНЕ ВОСПОМИНАНИЙ ' .

Б

ЫЛО раннее утро, когда я вышел на площадку обсерватории. Наше воздушное жилище сияло в лучах восходящего солнца, как болид, а внизу Радио¬полис еще тонул в синеватой предутренней мгле.

— Доброе утро! Как вы себя чувствуете?—услы-шал я около себя голос Эа. Она говорила на своем языке, но теперь я овладел им в совершенстве. Это не был эсперанто, как думал я вначале, хотя эсперанто и был положен в основу нового международного языка, еще более простого и звучного,

— Благодарю вас, прекрасно, — ответил я де-вушке,— Эль обещал сопровождать меня сегодня.

— Вот он летит, ~ ответила она, глядя в раскрыв-шуюся под нами бездну. Я еще ничего не видел.

— Скажите, как держится в воздухе это воздушное сооружение?—спросил я.

— Пропеллеры, помещенные под площадкой, дер¬жат его, а жироскопы придают полную горизонтальную устойчивость. Вполне капитальное сооружение. На всякий случай мы все же держим здесь несколько парашютов;

— На одном из которых я и совершил свое неволь¬ное путешествие?

— И очень счастливо для первого раза, — улыбаясь, ответила Эа.

— Но ведь, чтобы приводить в движение пропел-леры, нужны сильные моторы и для них целые склады горючего?..

— У нас энергия для всех двигателей передается по радио, — ответила Эа.

— Опять радио!

Внизу послышался легкий шум и голос Эля:

Доброе утро! Надевайте скорее крылья, летим в страну воспоминаний.

Я надел принесенные мне Эа крылья. Эль осмотрел широкие ремни, крестообразно стянутые на моей груди, и сделал указания, как управлять этим необычно про¬стым по конструкции летательным аппаратом.

— Попробуйте подняться и опуститься на пло-щадке, — сказал он.

Не без волнения повернул я рычажок у моего бедра. Суставчатые крылышки, как у летучей мыши, затрепе¬тали у меня за спиной, и я почувствовал, что почва уходит из-под ног. Инстинктивно я расставил руки и ноги, как бы готовясь упасть на четвереньки. Вид мой, вероятно, был очень смешон, я слышал заглушен¬ный смех Эа,

— Держитесь прямей! —командовал Эль.— Правый рычаг. Поворот. Больше. Так. Отдача. Левый рычаг назад.

Я плавно опустился.

— Хорошо. Можем лететь.

Я и Эль подошли к краю площадки, вспрыгнули на ограду и... бросились вниз. Это было мое третье воз-душное путешествие в Радиополисе, которое оставило во мне самое сильное впечатление. Мне приходилось

когда-то летать на аэропланах. Но разве можно срав^ нить ту громоздкую, грохочущую машину моего вре¬мени с этими крыльями, которых почти не ощущаешь! Впервые я почувствовал себя летающим чело¬веком, легким и свободным, как птица.

Несколько секунд полета — и мы оставили освещен¬ное солнцем пространство, погрузившись в синие су¬мерки.

Эль летел рядом, несколько впереди, направляя свой полет к Кремлю.

Скоро лод нами показался уже знакомый мне фон¬тан в кипарисовой роще.

Наши крылья так незначительно шумели, что мы могли свободно разговаривать.

— Эти' кипарисы,—я указал на рощу,—выставлены на лето из оранжереи?

— Нет, они свободно растут здесь. Мы изменили климат. Чему же вы удивляетесь? Мы могли Достигнуть этого разными способами, но для этого оказалось до¬статочно и одной лучистой энергии солнца. Вы знаете, что на пространстве в один квадратный километр эта энергия, использованная только на десять процентов, сможет произвести работу, равную семидесяти пяти тысячам миллионов лошадиных сил. Мы же получаем в одном Туркестане тысячи миллионов лошадиных сил этой энергии: вполне достаточное количество, чтобы не только „согреваться", но и приводить в действие все наши машины.

Башни Кремля промелькнули под нами. Мы опусти¬лись на тихую снежную площадь и сложили крылья.

Здесь было раннее зимнее утро.

Мы реставрировали прошлое век за веком. Вся старая Москва—ваша Москва—превращена в музей,—

сказал Эль. — Перелетая из квартала в квартал, вы будете как бы перелетать из века в век. Перед вами пройдет все характерное для данного времени, от архитектуры до мелочей быта.

Эль был прав, мы действительно перелетали из „века в век“.

— Зайдем в один из комиссариатов. Не все же вам спрашивать у меня, я тоже хочу кое о чем спросить у вас, как у современника этой эпохи, пополнить свои исторические знания,—сказал он, улыбаясь. — Вы где служили?

Я ответил...

Мы вошли в знакомое здание. Меня невольно охва¬тило волнение. Все осталось попрежнему. Не чудо ли? Даже мой письменный стол, и на нем папки дел,— все, как я оставил их вчера, если только это было вчера.

— Не будете ли вы любезны объяснить мне, чем вы занимались, в чем заключалась ваша работа?

Я был польщен. Наконец-то и я смогу дать объяс-нение этому человеку неограниченных знаний. Я охотно раскрыл свои папки и начал объяснять, в чем заклю¬чалась моя работа. Эль слушал внимательно. Иногда мне казалось, что он хочет поправить меня, но, оче¬видно, я ошибался: он только не совсем понимал меня и просил пояснений.

— Достаточно, — наконец сказал он. — Я оконча-тельно убедился, что вы, как это ни странно, чело¬век из прошлого. Никто лучше меня не знает прошлой истории. А вы проявили, — в своей области, конечно, -- такие знания, что всякая мысль о мистификации исклю¬чается.

Я не сразу понял его,

— Мысль о «нотификации?.. — И вдруг, поняв, я невольно покраснел от досады.

— Значит, все это было только испытание?

Эль дружески взял меня за руку. *

— Уверяю вас, последнее, — ответил он.—А теперь, чтобы сгладить неприятное впечатление, которое, я вижу, оставила моя хитрость поневоле, осмотрим бегло другие отделы нашего музея. Для нас они также только страна воспоминаний, а для вас — это страна неро¬жденного будущего.

И вдруг, без видимой связи, он сказал; — Да, да. Я очень рад. Только машина? Интересно посмотреть,— Вслед затем, обращаясь ко мне, он сказал:

— Ли сообщает, что он нашел разбитую летатель-ную машину, зарытую в песке недалеко от Красного моря.

— Но ведь оно находится за тысячи верст!

— Для нас почти не существует расстояния,—отве¬тил Эль. Вынув из кармана прибор, напоминавший цей- совский бинокль, он покрутил окуляры, глядя на деле¬ние с цифрами, и посмотрел, потом передал его мне.

Я увидел песчаный берег моря. Из груды песка виднелись части какого-то сломанного аппарата. Рядом стоял Ли и смотрел в такой же бинокль по направле¬нию ко мне. Очевидно, увидав меня, Ли улыбнулся и приветливо махнул рукой. Я ответил ему.

-~ Я уже не удивляюсь дальности расстояния ваших биноклей. Но как они могут видеть сквозь стены и только то, что нужно?

— Вы видите то, что нужно, при помощи точной наводки. А видеть сквозь преграду? Разве это уж так удивительно для вас, знакомых с лучами Рентгена?

—•Но они не совсем то,

— Новое всегда не совсем то,' что старое, тем оно и отличается от старого, — с улыбхой ответил Эль.

— Летим! — И мы полетели осматривать новую для меня Москву.

— Поднимемся выше. Вот этот участок—Москва второй половины двадцатого века. На ряду с амери-канскими многоэтажными небоскребами вы видите и те дома, которые стояли в ваше время. Здесь уже имеется целая сеть подземных железных дорог и начата по¬стройка воздушной. Москва к этому времени давно вышла из старых границ и широко разлилась во все стороны. В начале двадцать первого века мы строили небоскребы, но уже отделенные друг от друга большими незастроенными участками. Смотрите.

/ Странный вид представляла эта новая Москва. На ^огромном пространстве возвышались симметрично рас¬положенные, словно верстовые столбы, небоскребы в не¬сколько десятков этажей с плоскими крышами.

— Для посадки воздушных судов, — пояснил Эль.

— Нельзя сказать, чтобы этот город выглядел рчень красивым, — невольно сказал я, глядя на унылую пло¬щадь, утыканную домами-столбами.

— Зато он более гигиеничен, чем ваши скученные старые города. Когда мы начинали строить Москву небоскребов, у нас было много споров о том, строить ли эти .особняки* или приступить к постройкаV .городов-домов*, где многомиллионное население могло бы буквально жить под одной крышей. Спор начали наши врачи-гигиенисты, которые предостерегали от увлечения .урбанизмом*, предрекая физическое выро¬ждение населения в слишком искусственных условиях жизни этих городов — домов. Но мы еще не были настолько богаты/ чтобы покончить с городами. Эти особняки-небоскребы были компромиссом.

— Покончить с городами?

— Да, и мы покончили с ними. Ведь в конце кон-цов скученность населения вызывается не только не-достатком земельной площади, как было в Нью-Йорке двадцатого века, но и относительной дешевизной, .жилищной концентрации", а также несовершенствами способов сообщения.

— Радиополис — только старое название, оставшееся за районом. У нас нет больше городов. Если вы про¬летите от .Москвы" к .Ленинграду", вы найдете сплош-. ные сады, поля и раскиданные среди них белые домики, но городов ни там, ни в другом месте не найдете.

— Но ведь вы непроизводительно заняли огромную земельную площадь, которая могла бы пойти под посевы!

— Вы не представляете себе успехов нашей агри-культуры. На квадратном метре мы добываем продук-тов питания больше, чем вы добывали на своей де... десятине. Кстати, откуда произошло это слово? Корень, повидимому, .десять"?

— Не знаю, — смущенно ответил я.

Эль улыбнулся.

— Кроме того, мы изготовляем пищу химическим путем. У нас и сейчас парков и цветников больше, чем полей. Да, многое изменилось за эти годы. Мы не имеем городов, мы не имеем правительства, мы не имеем канцелярий. Необходимая в свое время кате-гория „совработников* давно вымерла, как вымерли лошади. Несколько лошадей, между прочим, вы еще- можете увидеть в нашем зоопарке, а совработникм остались только в виде музейных манекенов. . Он», впрочем, очень похожи на оригинал.

Для меня это была поистине ,^амая большая сен-сация за все время моего пребывания в Радиополисе. Нет канцелярий, нет совработников! Это уж слишком. Не шутит ли Эль? Как же можно обойтись без совра¬ботников?

— Но не сами же собой пишутся бумаги? — с на-смешкой, не лишенной горечи, сказал я.

— Друг мой, у нас совсем не „пишутся" бумаги. Я вижу, вы не можете сразу освоиться со всеми этими переменами.

Мы плавно опустились на зеленую лужайку. Среди этой лужайки, на песчаном круге, стоял сигарообраз¬ный серый предмет, напоминающий „цеппелин", но значительно меньших размеров.

Около „цеппелина" стояла Эа. Она еще издали мах¬нула рукой Элю и крикнула: **

— Скорее, надо спешить.

Я и Эль, не снимая крыльев, вошли в „цеппелин". Эа последовала за нами и плотно захлопнула толстую дверь. Вспыхнул яркий свет, осветив мягкие кресла, стол, экран в углу.

— Это наша „Пушка", самый скорострельный летательный аппарат.

Эа прошла вперед, за лакированную перегородку. Оттуда .послышалось гуденье, и я почувствовал, как поднялась передняя часть нашего воздушного судна.

— Летим, — сказал Эль.

— Почему здесь нет окон?

— Они не нужны: скорость и высота полета так велики, что вы все равно ничего не увидите.

Куда еще лечу я? Что ждет меня впереди?.,

НА БЕРЕГУ КРАСНОГО МОРЯ

М

Ы мчались на нашем воздушном снаряде, который был Одновременно и пушкой и ядром. За пере- городкой что-то тихо жужжало.

— Скажите, Эль, почему вы, Эа и Ли, занимаетесь розысками? Наводили „следствие" обо мне, теперь гоняетесь по свету за этим американским шпионом. Или вы совмещаете...

— Должность ученого с почетным званием сыщика?— спросил Эль. И, вздохнув, продолжал:

— Я вижу, что вам трудно привыкнуть к нашему общественному устройству. Я же говорил вам, что у нас нет милиции в обычном для вас смысле слова. Но, если хотите, у нас каждый гражданин—милиционер или следователь, если этого потребуют обстоятельства. Каждый, наш гражданин, без инструкций и кодексов, знает, как охранить интересы общества. И если случай именно его привел столкнуться с тем или иным фактом, угрожающим нашему порядку и спокойствию, этот гражданин и доводит дело до конца,

— Но у него есть и другие обязанности?

— Что же из этого? У следователя тоже не одно дело бывает на руках. Обязательный общественный труд занимает у нас около трех часов. Есть время заняться—хотя бы и поисками американского шпиона.

— Вы сказали, что обязательный труд у вас занимает около трех часов. Почему вы не указали точной нормы?

— По кодексу о труде? — с улыбкой спросил Эль.— ^ нас нет тс»чн<)й нормы, нет И самого кодекса. Если

4а

дело этого требует, работаем и больше трех часов. Но это бывает только в исключительных случаях:' какие-нибудь случайные аварии, стихийные бедствия. Обычный же наш труд „у станка" не превышает трех часов.

— А остальное время?

-- Каждый занимается тем, чем он желает. Главное и почти исключительное наше занятие — мы учимся, учимся и учимся. Непрерывно пополняем свои знания, изобретаем.

— Ну, а если кто не хочет работать даже три часа в сутки? Какие принудительные меры вы принимаете против лентяев?

Эль посмотрел на меня с крайним изумлением.

— Простите, но на этот р^з я отказываюсь пони¬

мать вас, — сказал он. — Разве нужно заставлять рыбу; плавать, а птицу летать? Ведь это их жизненная функ¬ция. Такой же жизненной функцией, непреодолимой: потребностью является для нас труд. ”

— Но труд может быть неприятен, например, тя-*

желый физический труд. |Г.-;

-- Физический труд выполняют наши рабы.

Я даже привскочил на кресле. ^

— Рабы? У вас есть рабство? . *■

— Ну, да, что же вас так удивляет? Порабощенные

силы природы, машины —- вот наши рабы. А все мы», «свободные граждане", работаем не только из сознания общественной, пользы,— это азбука, о которой мы уже забыли, — но и потому, что труд давно сделался для нас второй Натурой. :

— Что это? Свет погас?!

— Не беспокойтесь, я хочу посмотреть на карту,-и сказал Эль.

и

Перед ним вспёхйул бледным светом квадрат, на котором обрисовались очертания какого-то моря.

— Эта карта движется?

— Да, она движется, потому что мы летим. Наша карта — сама земля. Вот очертания... как это вы назы-вали?.. Азовского моря, вот Черное. Мы пролетаем его.

— Уже! Так скоро...

— Турция. Скоро мы увидим Красное море.

— Но как же можете вы обходиться совсем без карты?

— Эа направляет наш воздушный корабль по радио¬компасу. Ли посылает радиоволну, а мы летим в этом направлении, как бабочки на огонек. Ошибки быть не может. Впрочем, мы можем, если нужно, справиться по карте и магнитному компасу...

И, нагнувшись над картой, Эль сказал:

— Двадцатый градус северной широты и сороко-вой — восточной долготы. Мы в окрестностях Мекки, Скоро будем на месте.

Еще несколько минут полета, и мы плавно опусти-лись.

: Вышла Эа, открыла дверь нашего снаряда, и мы

“вышли.

Ли приветствовал нас.

— Вот, полюбуйтесь, — сказал он, указывая на обломки.

На самом берегу моря в буром песке лежали эти обломки воздушного корабля, обугленные и настолько искалеченные, что нельзя было определить его кон¬струкцию. Нос корабля, вероятно, не меньше чем на три метра зарылся в песок, образовав в нем широкую воронку.

— Сами посудите: можно Ли было спастись при такой катастрофе? Американский шпион погиб, на этот раз мы можем быть спокойны и не продолжать наших поисков, — сказал Ли.

— Да, конечно, — ответил Эль и, взобравшись на воронку, начал обходить ее, внимательно осматривая. Потом он вдруг сел на песок, вздохнул и поправил на голове белый шлем.

— Ли, вы делали себе глазную операцию?

Ли почему-то смутился.

Эль,укоризненно покачал головой.

— Хорошие глаза, Ли, нужны не только, вам лично. Наш Союз трудящихся должен иметь зоркие глаза. Почему вы не сделали операции?

Обратившись ко мне, Эль продолжал.

— Мы, люди „будущего", стоим неизмеримо выше

наших предков в умственном отношении. Но физическая природа наша, увы, кое-что'потерял# в новых условиях культуры. Мы все более теряем волоса Эа, "сними твой .головной убор... ,

( Эа, улыбаясь, сняла колпачок и без смущения пока- ■! зала свою голову, на которой н<е было ни единого волоса.

— Вот видите, —продолжал Эль. — Представление о красоте изменилось. Мы находим прекрасной безво-

, лосую голову женщины и пришли бы в ужас от воло- ’ сатого чудовища, похожего своей гривой на животного. Вы уж не обижайтесь,—прищурился! он, глядя на меня. Вам тоже лучше снять волосы, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Мы займемся потом вашим туалетом. Так вот, волосы... Потом зубы. Вы уже знаете, что мы не едим твердой пищи. Нам не нужны зубы. Естественно, что они без работы становятся все более

! 1редп.тление о красоте изменилось.

слабыми. Через несколько поколений люди станут Совершенно беззубыми, и нижняя челюсть превратится в маленький придаток.

— И это тоже будет красиво?

— Для своего времени, конечно.

— Представляю, — сказал я, улыбаясь, — что какой- нибудь Пракситель, гениальный скульптор будущего, высечет из мрамора статую идеала женской красоты...

— Она будет иметь огромную голову без волос, | маленький подбородок, рот без зубов, почти мужское {телосложение, очень тонкие ноги и руки, пальцы без

ногтей.

— Какое безобразие!—невольно воскликнул я.

— Если бы горилла мог говорить, то при взгляде на статую Венеры Медицейской он, вероятно, также воскликнул бы: «какое безобразие!" и перевел бы влюбленный и восхищенный взгляд на свою четверо-рукую, мордастую, косматую спутницу жизни, — отве-тил Эль. — Все условно в этом мирр, мой друг. Изме- няются звезды на небе, изменяются земли, изменяется человек, изменяются и его понятия о прекрасном. Мы теряем то, что нам перестает быть нужным. Мы хуже слышим чем вы, а вы — гораздо хуже, чем наши предки каменного века и это понятно: нас уже не подстере¬гает хищник за каждым кустом.

— К сожалению, в мире остались еще двуногие

хищники,—задумчиво сказала Эа,—они страшнее четве* роногих. И, быть может, вот это... — Эа показала на обломки машины. ", ■ "V

— Да, вот это, — перебил ее Эль. Я спросил у Ли, сделал ли он глазную операцию. Мы все близоруки. Дальнозоркость не нужна была человеку города. Его взгляд вечно упирается в стены. Мы живем свободнее.

\

Наши горизонты шире. Мы стали существами летучими. Зоркое зрение нам опять сделалось нужным. А в при¬роде так: если орган нужен, если он начинает уси¬ленно работать, он и развивается усиленно. И я думаю, наши потомки, которые, быть может, в воздухе будут жить больше, чем на земле, вновь приобретут зоркость орла. Но мы унаследовали от вас, — людей с ограни¬ченным кругозором города, — близорукость. И боремся с ней. Ваши очки не удовлетворяют нас. С ними много хлопот, они могут разбиться. И мы просто оперируем глаза, вправляя себе новый хрусталик. Вот Ли почему- то не хочет делать операцию, хотя она безболезненна и занимает всего несколько минут.

— Завтра же сделаю, хотя бы только для того, чтобы доставить вам удовольствие.

— Благодарю вас, Ли, — ответил Эль. — Сделайте

и для того, и для другого. Подойди сюда, Эа, что ты видишь? Р

Девушка взошла на насыпь вокруг упавшего сна¬ряда и посмотрела вокруг. Она задумалась, очевидно, что-то ища, что привлекло внимание Элй.

— Я вижу, что от центра воронки к краю и дальше идут углубления, которые... гм... пожалуй, можно при¬нять за следы.

— Следы? — спросил Ли.— Неужели?

— Ходил ли здесь кто-нибудь? — спросил Эль.

— Нет, место совершенно пустынное. На насыпь никто не поднимался.

— А вы?

— Я всходил только вот с этой стороны.

Эль прошел по песку.

— Вот видите, — сказал он, — песок очень зыбкий, осыпается и не дает отчетливых следов. Если же

, ‘Г.:' «12-4 *»

Ч

еще помешать песок вот так концом ноги, то получатся совершенно такие же впадины.

— Что же вы предполагаете?—спросил смущенно Ли.

— Я предполагаю, мой милый, но близорукий друг,— ответил Эль, —что наш американский шпион здрав* ствует.

— Но не мог же он уцелеть в этой катастрофе! Или американские кости прочнее дюралюминия, а тело и в огне не горит?—уже несколько обидчиво сказал Ли:

— А кто вам сказал, что здесь произошла ката¬строфа? — возразил Эль. — Все могло произойти очень просто. Мистер шпион благополучно опустился на своем аппарате, вылез, потом взорвал его.

— Но как же он тогда вернется в Америку?

— Он или они могли прилететь на двух воздушных судах и пожертвовать одним, чтобы „замести следы".

— А другой корабль?

— Другой может быть в другом месте. Однако продолжим наш осмотр.

Мы пошли по следам, Внимательно осматривая их. Следы шли в сторону, по песчаной равнине, и в не-скольких метрах пропадали. На этом месте в песке было небольшое углубление,

— Провалился сквозь землю?—улыбаясь спросил я.

— Наоборот, поднялся от земли на крыльях. Поло-жение осложняется! Местные жители лучше нас знают окрестности. Надо предупредить их, — сказали Эль.

— У меня в Мекке есть приятель шахматист, вызвать его? — предложил Ли.

— Отлично, — ответил Эль.

Сложенные крылья были у нас за спиной. Мы повернули рычаг у пояса, крылья затрепетали, и земля начала уходить из-под наших ног, '

•<! 4

—Я же, в своем тяжелом костюме от „Москвошвея", с очками на/;.;. "

и крыльями за спиной, вероятно, имел очень комичный в1’ * 

— Здесь когда-то была бесплодная долина, — ука-зывал Эль вниз на расстилавшиеся сплошные сады, перерезанные прямыми серебряными линиями каналов. Среди садов виднелись белые крыши домов, стоявших далеко друг от друга.

— Если вы ожидаете увидеть арабский город, с его базарами, лавками, кофейнями, верблюдами и грязью, вы будете разочарованы. Города давно нет, Я уже говорил вам, что у нас нет городов.

—- А вот летит и Вади, мой друг, я вызвал его,— сказал Ли, указывая на приближающегося человека с крыльями.

Скоро он был с нами. Мы с любопытством осмот¬рели друг друга. И, конечно, Вади был больше уди¬влен моей наружностью, чем я его. Он почти ничем не отличался от моих спутников, только одежДа его была из белой ткани, да лицо несколько более смуглым. Я же, в своем тяжелом костюме от „Москвошвея*, с очками нд*1Йбсу и крыльями за спиной, вероятно, имел очень^ “комичный вид. Мне было необычайно жарко, вбротник рубашки измялся, волосы растрепа¬лись.

— Человек из прошлого, рекомендую,—сказал Эль.

— Вы знаете о прибытии американских шпионов?

— Ли говорил мне.

— Они опустились недалеко отсюда и, повидимому, улетели. Их надо розыскать во что бы то ни стало.

Вади кивнул головой.

— Сообщите по радио по всей Аравии. Ищите везде. Мобилизуйте молодежь—у ребят острый глаз. , 5ыщите каждую складку гор, каждый куст.

V '“'тди еще раз кивнул головой, глядя в небо. Вдруг

— Смотрите, Эль, этот воздушный корабль мне не нравится.

Все устремили взоры на небо.

— Да, это не наша конструкция. Дайте сигнал тре-воги,— сказал Эль.

Неизвестный воздушный корабль, вычертив в небе полукруг, скрылся за горизонтом. Вади что-то сказал в кулак, и через минуту поднявшиеся, как испуганная стая птиц, от земли аэропланы полетели вслед за уле¬тевшим воздушным кораблем.

— Скорее, к нашей „Пушке*!—крикнул Эль.

Обливаясь потом в жгучих лучах аравийского

солнца, я полетел за .моими спутниками к берегу моря.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

БЕЛЫЙ ДОМИК

В

ТОТ вечер американской воздушной лодке удалось ускользнуть от преследования, пользуясь быстро наступившей темнотой.

— Ну, что ж, приходится отложить поиски. Наши товарищи-арабы будут следить за неприятелем. А мы летим на север, в Радиополис, — и, пэсмотрев на часы, Эль продолжал: — Я должен читать лекцию по радио. Однако вас надо устроить на постоянное жительство,— обратился он ко мне.

— Летим ко мне, — предложил Ли. Я живу пять¬десят шесть — тринадцать — двадцать восемь на сорок пять — шесть — два.

— Это что же, такое длинное название улицы?

— Совсем нет, тай мы называем кратко градусы, минуты и секунды географической долготы и широты. Ведь у нас нет городов, поэтому нам приходится да¬вать такие адреса. •

— Где же это будет?

— Примерно й тех местах, где был ваш Нижний- Нош'ород, на Волге. Хорошее' место, — сказал Эль.

Мы долетели на наших крыльях к общественным ангарам и взяли там небольшую воздушную лодку, на которой и поднялись в воздушную ВЫСЬ.

Темное, Ложное ночное небо было исполосовано светящимися дорогами, отмечавшими путь воздушных сверхмагистралей.

Огромные суда беспрерывно скользили по воздуш¬ным волнам этих светящихся рек.

— Куда движутся эТи воздушные великаны и где конечные пункты их маршрутов?

— Они движутся по кольцевым линиям, как не¬бесные тела, и нигде не останавливаются. Каждый из этих воздушных „дредноутов" имеет свою линию. Нам надо вот на ту,—указал Ли на вторую из пересекаю¬щихся линий.

— Чем больше кольцо полета, .тем выше его воз-душная линия. Видите, как это удобно в воздухе: целая беседка из перекрещивающихся воздушных путей!

Мы ловко причалили к несколько замедлившему движение кораблю. (Вместо двух тысяч километров, его скорость затормозилась до пятисот в час, пока мы до-гоняли его).

Нашу лодку, вместе с нами, ввели внутрь сигаро-образного корабля. Будто акула воздушного океана проглотила малую рыбешку.

Огромные суда беспрерывно скользили по воздушным волнам.

По прибытии на место, нашу лодку сбросили вниз. На этой лодке мы добрались до аэродрома, оставили ее там, а сами на „собственных* крыльях за спиною полетели к дому Ли.

Эль и Эа распрощались с нами и полетели в другую сторону.

— Вам пришлось лететь с пересадками. Это не-удобство приходится терпеть только на больших рас¬стояниях. В Радиополис же я летаю на своем аэробиле.

— Столкновений не бывает?

— Исключена всякая возможность. При встрече наши воздушные суда автоматически отклоняются в сто¬рону под воздействием радиоволны.

— Вот мы и дома,—сказал Ли, опускаясь на пло¬щадку у белого домика со сплошным окном-стеною на юг.

Как только Ли ступил на площадку, над нею загоре¬лась матовая лампочка. В доме также появился свет.

— Вас ждут?

— Нет, свет зажигается автоматически, как только я опускаюсь на землю, Нам нужно умыться с дороги и переодеться. Я вас проведу сначала в ванную комнату.

Обойдя дом, Ли открыл дверь.

— Прошу вас.

Я вошел в очень маленькую комнату-коробку, в ко¬торой было не больше четырех квадратных метров. Голые стены, никакой обстановки, только небольшой шкап в углу.

„Нельзя сказать, чтоб эта передняя была уютна*,— подумал я.

Ли очень плотно закрыл за собой дверь, подошел к шкафу и вынул оттуда две противогазовые маски. Подавая одну из них мне, он сказал:

. Бб

— Во избежание появления эпидемий, — хотя у нас о них не слышно, — каждый из нас, вернувшись из да¬лекого путешествия, считает своим долгом подвер¬гнуться дезинфекции. Увы, наш организм не приспо¬соблен к борьбе с болезнями в такой мере, как это было у наших предков, и поэтому мы все внимание сосредоточиваем на предупреждении болезней. Насморк укладывает нас в постель. Что же делать? Надо бе¬речься.

Он надел маску на лицо, приглашая меня последо вать его примеру. Потом повернул маленький кран, вделанный в тот же шкап, где хранились маски, и ком¬ната вдруг наполнилась'белым, как молоко, газом. Че¬рез три минуты так же быстро воздух очистился. Ли зажег какую-то металлическую спичку. Она вспыхнула голубым огнем. Он кивнул головой и снял маску.

— Осталось газа ровно столько, чтобы продезин- фецировать наши дыхательные пути. Теперь идем в ванну.

Он открыл дверь, и я был поражен. Белая ванная комната, вся залитая каким-то особенно золотистым светом, была слишком огромной для частной квартиры. Посредине этой комнаты находился такой большой мраморный бассейн, что в нем можно было свободно плавать. По обеим сторонам бассейна шел двойной ряд белых колонн, а среди них стояли цветущие растения. В одной стороне комнаты находилась черная, эбонито¬вая площадка, с креслом, и над ним что-то в роде зон¬тика без материи. Возле кресла стоял шкап.

— Садитесь, — сказал Ли. И, осмотрев меня, про¬должал.— Да, вам решительно надо побриться и рас¬статься с вашей шевелюрой. Гм, у нас нет парик¬махеров— ведь у нас волосы просто не растут—нет

ножниц и бритв. Положим, бритву можно было бы достать из музея. Но ведь это целая операция. Можно порезаться. Кровь, заражение крови, брр... Лучше я вам вызову продукт для уничтожения волос.

.Вызову продукт для уничтожения волос“, что за странное выражение", — подумал я.

Ли подошел к распределительной доске, скрытой ; цветами, и, что-то сказав, нажал несколько кнопок* Нё прошло минуты, как в стене открылась незамеченная мною раньше дверца, и там стояло нечто в роде пуль-веризатора.

— Откуда это? — спросцл я.

— Прислали из склада по автоматической трубе.

Взяв в руки пульверизатор и обернув меня просты-ней, он спросил:

— Позволите?

— Пожалуйста, — покорно ответил я и зажмурился,’ ожидая, ^то меня начнут вспрыскивать. Но Ли только овеял меня какою-то пряно пахнувшей струей воздуха.

И этого было достаточно, чтобы мои волосы упали с головы, как подрезанные, а лицо имело гладко выбри¬тый вид.

Ли остался доволен своей работой.

— Отлично. С волосами вы разделались на всю жизнь и, право же, так выглядите гораздо лучше.

Посмотрев на лежащие вокруг меня на полу волосы, , Ли вздрогнул всем телом и даже побледнел.

— Волосы вообще ужасны, но мертвые волосы еще * ужасней. Простите мне, но я не могу заставить себя убрать их. Может быть, вызвать щипцы? Щетки?

— Только щетку.

— Здесь пол моется автоматически, — как бы оправ¬дывался Ли. — Но волосы, они... они могут засорить ;

трубы. Их лучше сжечь. Знаете что, мы сожжем и ваш отвратительный костюм.

— Что-о? Сжечь костюм! Нет, благодарю вас!

— Но зачем он вам? Я вам вызову прекрасный ко¬стюм нашего покроя.

Рядом со мной оказалась еще одна дверь. Ли открыл ее и сказал.

— В этой небольшой комнате находится мусоросжи¬гательная печь. Я вас очень прошу бросить в' печь волосы, костюм и...

— Знаете что, ведь мы его дезинфецировали, убили всех микробов двадцатого века, оставим же его, как музейный предмет, — Схитрил я, желая спасти свой костюм от огня этого домашнего крематория.

— Ну, что же, я согласен. Дайте, я сниму с вас мерку. Ваш костюм будет цел, но вы все-таки оденете другой. Вот так. Вы значительно . выше меня. Какой цвет вы предпочитаете?

„Хорош бы я был в голубеньком, чорт возьми",— подумал я.

— Черный, серый, в крайнем случае оливковый.

— Хорошо. Я вызову костюм. А пока вы раздевайтесь и поплавайте в бассейне. Белье бросьте в этот люк в полу.

Ли вышел.

Я разделся и начал спускаться по белым ступенькам к воде. Но едва пальцы моей ноги коснулись воды, я вскрикнул от неожиданности, почувствовав уколы тысячи иголок.

— Простите, — услышал я голос Ли около себя, хотя его не было в комнате, — я забыл предупредить V вас — вода электризована. Мы не можем обойтись без этого: электричество — это массаж для наших нервов. Я сейчас уменьшу ток.

Ли вошел, повернул рычаг, разделся и бросился в воду.

Поплавав и поныряв,-мы вышли. Купанье в электри¬ческой воде чудодейственно освежило меня.

— Теперь еще одна электризация,—сказал Ли. — Сядьте на этот стул.

Я покорно уселся н'а стул, стоявший на черной эбо¬нитовой площадке. И вдруг, с концов прутьев „зонта* заструились потоки бледнолилового света.

— Электрический душ. Хорошо? .

— Д... да... о-очень хорошо, — сказал я, чувствуя себя, как преступник, приговоренный к смерти на „электрическом стуле*. Однако все обошлось благо¬получно.

— Теперь вот сюда,—продолжал Ли распоряжаться мною, — пройдите к этому шкапу. Это, так сказать, автоматический доктор-контролер. Дайте вашу руку. Так. Это сюда.,

Ли приложил к моему пульсу и сердцу пластинки, прикрепленные к шнурам, и погасил свет.

На экране появилась светящаяся кривая линия, она отмечала удары моего сердца.

— Да, сердце у вас немного не в порядке, — сказал Ли.—Посмотрим желудок, легкие. — На экране появи¬лось изображение моих внутренних органов.

— Легкие в порядке. Но желудок сильно сокра-щается. Очевидно, на одном химическом питании пи¬люлями вам трудно существовать, — организм еще не привык. Я закажу вам что-нибудь вроде каши и мусса. У нас также не все еще перешли на пилюли. Есть лю¬бители более „существенной* пищи, хотя все эти блюда очень легкие и полужидкие.

Ли зажег огонь.

во

И вдруг заструились потоки бледно-лилового света...

Я вздохнул, вспомнив о хорошем куске мяса. Но об этом не приходилось и мечтать. Не убьют же они ради меня последнюю корову зоологического сада?

— Ну, что ж, у вас относительно все в порядке. А я приму электромассаж.

Ли, улегшись на длинной скамье, нажал кнопку, и вдруг из-под скамьи вылезли какие-то руки-стержни» оканчивающиеся шарами, ручками, лопаточками. Все эти „руки* накинулись на тело Ли и стали мять его» тереть, пошлепывать, барабанить, гладить.

Со стороны казалось, что Ли попал в лапы какого-то страшного паукообразного насекомого. Хорошо, что Ля избавил меня хоть от этого удовольствия. Я бы, навер¬ное, заЛэдЛ.-от сДраха» переломал суставы этих метал¬лическийнЙП и св'алился со скамьи.

Но Ли чувствовал себя превосходно, поворачивался е'^оку на бок и повторял:

* —‘Хорошо, отлично! 1

Наконец эта экзекуция Окончилась. Ли быстро под¬нялся и оделся в чистую голубую тунику. ;

— А вот вам, — сказал он, подавая мне такую же тунику из серебристой ткани.

Я оделся. И когда посмотрел в большое зеркало, вделанное в стене, не узнал себя. У меня исчезли не только волосы на голове, но и брови. Костюм прида¬вал мне самый странный вид. „Показаться бы на Куз¬нецком в таком виде*, — подумал я.

— Теперь пять минут отдыха. Ложитесь на это пле¬теное кресло.

Мы легли. Свет опять погас.

Вдруг, будто стена против нас упала, открывая вид на берег моря. Луна зажигала изломы волн. Пальмы тихо качались. Я любовался зрелищем.

— Я люблю этот уголок Средиземного моря, — ска¬зал Ли. — И часто вызываю его. Передача по радио,— Добавил он. — Отдохнем, и я познакомлю вас с моей Женой.

— Вы женаты?

— Да, идем.

Экран погас. Свет загорелся снова.

Мы вышли из ванной комнаты.

Открыв смежную дверь, Ли сказал:

— Ин, вот человек из прошлого, с которым ты хо¬тела познакомиться.

Я вошел в комнату, которую принял за переднюю, и увидел жену Ли. Она. стояла у противоположной стены и, радушно улыбаясь мне, сделала приветствен¬ный жест рукой.

Я направился к молодой, красивой женщине, по привычке протягивая руку. Но она не поднимала своей Руки, и я вспомнил, что у этих новых людей рукопо¬жатия не приняты. Я сделал еще шаг и вдруг ударился головой о невидимую преграду. Женщина рассмеялась, но тотчас сдержала свой смех и обратилась к мужу.

— Ли, разве ты не предупредил нашего гостя?..

— Я полагал, что он уже привык к нашим экра-нам,— сказал Ли.

Опять экран! Я был уверен, что вижу живую жен¬щину, а не ее изображение.

— Я пока оставлю вас, — сказала Ин,—-через де¬сять минут мы будем ужинать.

Экран погас, и когда комната осветилась обычным светом, я оглядел ее и еще раз поразился. Комната была втрое меньше ванной и совершенно лишена ме¬бели. Голые стены без единого выступа, украшения. Неужели это единственная жилая комната?

Ли улыбнулся, заметив мое удивление. ;

— Ваше жилище очень скромно,—сказал я.

— Зато удобно и гигиенично.

' Ли нажал ногой на одну шашку паркетного пола, И вдруг из пола поднялся круглый стол на круглой ко-лонне и два стула.

— Садитесь, — сказал Ли.

Мы уселись.

— Спрашивайте, — с улыбкой предложил Ли.

Действительно, мне приходилось расспрашивать

без конца.

— Эль говорил мн$, — начал я,— что у вас нет пра¬

вительства, нет служащих, чиновников. Но как же вы, ведете свое хозяйство? Вот вы .вызвали" мне костюм. Значит, должен же кто-то вести счет. и

— Учет у нас поставлен образцово. Все это теперь делается очень просто и механически. Я .вызываю*, нужную вещь. Механически она подается из склада присылается сюда по пневматической трубе. Одновре¬менно счетчик отмечает, отпуск этой вещи. Тот же авто-матический счетчик подводит итоги. И к концу года мы знаем, какая у нас потребность в том или ином предмете, какой годовой прирост, сколько надо заго¬товить для будущего. У нас нет меняющихся .мод", Я некоторые запасы переходят из года в год. Так во всё*

Предметах потребления, — вплоть до летательных машин-

— Но должен же быть какой-нибудь контроль? Разве

у вас совсем не бывает злоупотреблений? •

Ли в недоумении поднял брови.

— Какие могут быть злоупотребления? Я вызову себе лишнюю воздушную лодку? Зачем она мне? Разве я могу полететь сразу на двух? Продать ее я также никому не могу, — во-первых, потому, что у нас нет ;

денег, а во-вторых, потому, что каждый сам может взять, ч*о ему нужно. По этой же причине нет ника-кого смысла красть или присваивать. У нас совсем нет преступлений этого рода. Не то, что мы стали „нрав¬ственней*, а просто преступления потеряли всякую Цель. Мы имеем все, что нам надо. Вот, вы сказали, что мое жилище очень скромно. Но что необходимо Для здоровой жизни? Свет. Вы видите это прекрасное освещение для ночи.

— Электричество?

— Нет, бактерии.

— Бактерии?!

—г Да, светящиеся бактерии. И это окно во всю стену для солнца. У нас идеальная [вентиляция и ото¬пление, в котором,.впрочем, нет особой нужды, так как мы отеплили весь климат наших широт. Что же еще?

V — Но культурные потребности: музыка, книги кар¬тины?..

— Вы еще познакомитесь с нашим искусством, на¬шими культурными потребностями.

— Еще один вопрос: где находится ваша жена?

— На Южном Алтае. Врачи прописали ей горный Воздух.

; — Давно?

л — Два года. Но ведь для нас не существует рас-стояния. Мы часто навещаем друг друга, видимся и .Говорим так же часто, как если бы мы жили в одной ^ комнате. Есть супруги, —и очень любящие, — которые | Постоянно живут на расстоянии тысячи километров, и Находят это удобным. Вообще вам надо твердо понять Одну вещь: никогда еще — по крайней мере, у нас в Европе, Азии и Африке, — человечество не жило Такой дружной, сплоченной семьей, несмотря на то, что

отдельные члены этой многомиллионной семьи физи¬чески в большей степени разбросаны, чем раньше. Мы находимся в постоянном общении. У меня есть друзья везде—от полюса до полюса, и я веду с ними непре¬рывные беседы. У нас часто бывают собрания, „съезды11, где мы обсуждаем наши общественные дела. Но все это мы делаем, если хотим, не выходя из комнаты.

Свет погас, экран засветился.

— Ну, вот и я, — сказала Ин. — Мне казалось, что

она подошла к нашему столу и'уселась в кресло рядом с мужем. *

— Дети будут сегодня? — спросил Ли.

— Ко сказал мне, что он сторожит в Аравии, — во что бы то ни стало хочет первым разыскать шпиона Америки, а Цаль...

•’ Вот и я!.. — и к столу подошел еще один „приз-’. рак“ — молодой юноша, очень похожий на Ли. ^

„У него такие большие дети!" — подумал я. ~

— Сегодня мы будем пировать, — сказал Ли, — по?., знакомив меня с сыном. — Надо показать этому допо-'. топному человеку, что и мы знаем толк в хорошем,: блюде и приятном напитке.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

„ВСЕ ВИЖУ, ВСЕ СЛЫШУ, ВСЕ ЗНАЮ11

Л

И нажал кнопку у края стола, и вдруг на столе появилось два прибора и необычайно узкие, как химические колбы, высокие рюмки.

В тот же момент на столе жены инженера, Ин, так же появились блюда, — она вызвала их.

Ли поднял рюмку и предложил мне посмотреть жид¬кость на свет. Рюмка казалась спектром. Жидкость была налита слоями, и каждый слой, не смешиваясь с другим, имел свою окраску.

— Пейте медленно, маленькими глотками. В этой жидкости нет ни капли алкоголя, но зато есть кое-что другое, безвредное и... вы сами узнаете.

Я, по совету Ли, стал пить очень медленно.- Не могу передать моего ощущения. Это была какая-то вкусо¬вая симфония. Вкус все время менялся, .и каждый гло¬ток доставлял мне неизъяснимое наслаждение.,Я почув¬ствовал. необычайную ясность мысли и какую-то осо¬бую жизнерадостность.

— Это не искусственный подъем нервов, а очище¬ние мозга от токсинов — продуктов отравления, — сказал Ли.

— Никогда еще я не испытывал такого вкусового наслаждения, — сказал я.

— Вы еще усилите его вот этим блюдом, — и Ли придвинул мне мусс.

— Вкусно? — спросила, улыбаясь Ин.

— Изумительно! — ответил я.

Сын Ли с удовольствием смаковал такой же мусс •на своем столе, на экране.

— Вы еще учитесь? — спросил я юношу.

— Почему „еще"? —ответил он вопросом.

— Потому, что вы молоды. Учитесь в какой-нибудь школе или университете, вот что я хотел сказать.

— В школе? Университете?-—опять с недоумением спросил юноша.

„Неужели у Ли такой глупый сын?..“ — подумал я. Но скоро мне пришлось убедиться, что я поспешил со своим выводом.

— Он не понимает вашу-мысль потому, — вступился за сына Ли, как бы угадавший мою мысль, — что у нас нет школьного возраста и у нас нет школ.

Видя мое изумленное лицо, Ли разъяснил мне:

— Еще ваше время ставило себе задачей прибли¬зить школу к жизни. На этом принципе вы строили свою трудовую школу. Нам удалось осуществить этот принцип, как говорится, на все сто процентов. Школа и жизнь слились у нас во-едино или, если хотите, жизнь и практика стали нашей единственной школой. :

— Но теория? ё

— Она изучается также, но это изучение не отры-вается от жизни и практики.

Отпив из своей длинной рюмки, Ли продолжал:

— Надо вам сказать, что управление нашими маши¬нами столь несложно, что даже подростки справляются с ним и делают это очень охотно. Даже стоя у „станка*»: они могут слушать лекции по радио.

— Опять радио! • •;

— Да, именно радио уничтожило ту школу, какая была в ваше время, когда она, в большей или мень-"^ шей степени, отрывала от жизни. Радио учит нас от колыбели до крематория. Мы учимся всегда и всюду-" Мы пополняем свои знания на работе, если она не требует особого, внимания, и на прогулке, даже и во время воздушного путешествия. Мы слушаем лекция величайших ученых, мы присутствуем при опытах, мЫ следим за формулами, появляющимися на экране. Только там, где нужен непосредственный опыт, мы прибегаем к вещам —колбам, станкам, сверлам. Но они всегда к нашим услугам—-и в заводских лабораториях, а отча' сти и на дому. Для химических опытов мы, например» всегда можем вызвать га дом псе нам необходимое^ ~

— Вы, вероятно, еще больше удивитесь, — сказала, Ин, — если узнаете, что мы почти не читаем книг.'

— Да, это верно, — подтвердил Ли. — Мы больше пользуемся звуковой передачей.

— Но как выделить из радиопередачи то, что вам нужно? Ведь у вас одновременно должны действовать сотни радиостанций?

— Каждая радиостанция действует на своей волне, а длина этих волн теперь различается не только мет¬рами, но сантиметрами и даже миллиметрами. При чем мы совершенно легко выделяем нужную станцию, если даже длина волны ее отличается от волны другой станции всего на несколько миллиметров.

— И потом, — деловито заявил Цаль, — этих стан¬ций не так уж много, как вы предполагаете. Наша сеть радиостанций построена на системе поясного вре¬мени или иначе сказать, по градусам долготы, — одна станция на пятнадцать градусов, так как время отли¬чается на час, считая на ваше время, через каждые пятнадцать градусов. Поэтому от западного берега Африки до восточного берега Азии у нас существует всего десять главных радиоустановок, которые и наполняют" радиоволнами каждая свои пятнадцать градусов дол¬готы от полюса до полюса. Есть, правда, еще цент¬ральные радиостанции, их радиус действия охватывает всю нашу территорию. Но мы пользуемся ими только для связи с десятью поясными.

— Ты еще не сказал о радиостанциях для передачи энергии, — добавил Ли,—но с ними я еще познакомлю вас. Да, радио внесло огромные изменения во всю общественную жизнь, изменения, о которых вы, ве¬роятно, не смели еще и мечтать. Радио упразднило необходимость физического скопища людей. Это было

огромным гигиеническим достижением, и в то же время радио сблизило людей в общественном смысле. Радио уничтожило не только старую школу, но и старый театр, кино. У нас нет душных, переполненных публи¬кой кино, театральных и концертных зал, аудиторий.

— Почему бы нам не познакомить сейчас нашего гостя с театром? — предложила Ин.

— Отлично, — согласился Ли, — для этого нам не нужно бежать за билетами и тащиться на ваших ужасных трамваях.

Вторая белая стена комнаты вдруг, как по волшеб-ству, превратилась в сцену, если только то, что я видел, можно назвать сценой.

Такого художественного богатства, такой обстановки, таких сценических и световых эффектов я не только никогда не видел, но и не предполагал, что они воз¬можны. Мелодичная музыка сопровождала игру акте¬ров. Это был новый род искусства. Речь переходила в пение, и тогда казалось, что идет опера, жесты и; движения были естественны, но так слиты^с музыкаль*; ным фоном, что это можно было бы назвать каким-то' новым балетом. Свет менял свою окраску вместё с ме^ лодией и казался светящимися звуками. Это было:

какое-то синтетическое искусство. *

Я сидел, как очарованный, и был огорчен, когда.* экран погас. * ;

— Вот мы и побыли в театре, — сказал Ли. — Наши : театры совсем не имеют зрительного зала. У них только огромная сцена и еще большее помещение для декора' -: ций и машин. У нас только десять театров.

— По поясному времени? 1

— Да, тоже по поясному. Только десять трупп, но зато все они состоят из первоклассных артистов;

и художников. Как видите, искусство также стало достоя- нием всех, как и наука... Неужели? Я слушаю. Восемь—Д, семь — Ц? Совершенно верно! — Обернувшись ко мне, Ли сказал:

— Мой друг Вади, завзятый шахматист, сообщил мне, что он разрешил задачу, которую я задал ему.

— А где он сейчас? —спросил я.

— Все подстерегает американского шпиона, летая над Красным морем. Да, шахматы, — продолжал Ли,— неумирающая игра. Но и она уже не удовлетворяет нас. Мы исчерпали почти все возможные комбинации. Всякая новая является событием. У нас есть новые развлечения, новые виды спорта и искусства, которые, к сожалению, недоступны' вам. Мы, например, испыты¬ваем настоящее эстетическое наслаждение, следя за ходом разрешения проблем высшей математики. Наши математические гении увлекают нас своим творчеством едва ли не в большей степени, чем вас увлекали ваши «божественные" тенора. В этой скромной комнате мы можем иметь все, что дает искусство, знание, жизнь. Каждый из нас может сказать: «все вижу, все слышу, все знаю“. По крайней мере, могу знать все из сокро¬вищницы науки и видеть все, что творится в мире...

Речь Ли была прервана каким-то странным звуком, Напоминавшим отдаленный фабричный гудок. Этот звук почему-то встревожил Ли, Ин и Цаля. Они вдруг сосредоточенно замолчали. И в наступившей тишине прозвучал голос:

„Алло. Говорит Радиополис. Всем. Нам удалось получить радио из Америки. Рабочие восстали на за¬градительных радиосооружениях, захватили в свои руки береговую радиостанцию и успели нам сообщить, что, Несмотря на ужасный террор, восстание разрастается.

Просят о помощи. Последние слова радиотелеграмм: «Гибнем от дьявольских лучей. Помогите..."—на этом радио окончилось.

Побледневший Ли поднялся.

— Несчастные. Они сожжены этими дьявольскими лучами. Больше медлить нельзя.

Обратившись к экрану, Ли сказал:

— Мы еще увидимся сегодня.

Жена и сын кивнули головой. Экран погас.

— Надо привести в боевую готовность наши силы, которые до сих пор служили мирному труду, — сказал Ли.—Летим со мной, кстати вы осмотрите наши сило¬вые установки.

Однако в эту ночь нам не удалось осмотреть сило¬вые установки.

Вади, за решением шахматных задач, не забывал зорко наблюдать горизонт. Скоро он сообщил, что неприятельская воздушная лодка вновь появилась в небе, что эскадрилья арабов гонится за ней, но отстает.

— Лодка летит на север. Попытайтесь отрезать ей

путь. .?

Через несколько минут я и Ли уже летели на нашей воздушной лодке навстречу врагу. Вади по радио руко*. водил нашим полетом. -

Ли осветил доску своеобразного перископа, и мы: увидели приближающуюся лодку врага, а за ним, как* стая птиц, летели аэропланы, преследовавшие его., Вдруг один аэроплан вспыхнул и начал падать.

— Они погибли! — воскликнул я. ;

— К счастью, кажется, нет, — ответил Ли. — Амери* канеЦ сжег лучами только крыло аэроплана.

— Но летчики падают.

— Это не страШнб.

— Как не страшно?

Однако, прежде чем я задал этот вопрос, летчики раскрыли крылья за спиной и начали плавно снижаться.

— А что, если американец пустит испепеляющий луч в нашу лодку?—спросил я с тревогой.

~ Ее поверхность неуязвима. Мое изобретение,— скромно сказал он.—Массовое применение его еще только налаживается.

Началась' бешеная погоня. Американцы летели на север. Наша лодка не отставала. Когда настало утро, я увидел сквозь перископ белые пространства.

— Снег? —спросил я.

— Да, мы за полярным кругом. Мистер шпион, повидимому, направляет свой путь в Америку через Северный Полюс.

Скоро мы вошли в полосу сплошных туманов и туч. Даже, сильный прожектор не мог обнаружить врага.

— Проклятье! — выбранился Ли.—Если бы Америка не мешала, мы отеплили бы и полюс. Собственно говоря, это мы могли бы сделать и сейчас, но выгоды не воз* награждают затрату энергии. Неужели ему удастся скрыться?

„ Однако у шпионов, очевидно, была цель остаться во что бы то ни стало в пределах Европейской России,— я называю по-своему,—и выполнить какое-то поручение.

Нам сообщили, что лодка обнаружена позади нас, значительно южнее. Она шла на большой высоте, но ее сумели обнаружить.

Мы полетели на юг. Целая эскадрилья таких же не¬уязвимых для дьявольских лучей лодок окружили врага.

— Вы можете испепелить лодку шпионов?—спро¬сил я.

— Она так же неуязвима для лучей, как и наша. Мы можем только бросить обыкновенный взрывчатый снаряд.

Очевидно, видя себя окруженным со всех сторон, шпион вдруг произвел совершенно неожиданный для меня вольт: лодка пошла вертикально вверх. Наши лодки последовали за нею.

Мы переместились на корму. Пилоту, вероятно, было очень трудно управлять в таком положении.

— Куда же он? На Марс? — спросил я.'

: — Немного пониже, — улыбаясь, ответил Ли. —

К счастью или сожалению, и его и наша лодка по-строены не по принципу ракет, которые могут летать в безвоздушном пространстве. Они движутся при по¬мощи винта особого устройства. Смотрите, лодка заме¬дляет путь. Воздух становится все реже и не служит опорой пропеллеру. Мы догоняем. Но нам надо под¬няться еще выше, чтобы бросить разрывной снаряд сверху. Вывезет ли наша машина? Отлично! Он не идет дальше. Еще бы немного... Везет... Вот... * ■

Но в этот момент воздушная лодка врага, как сна¬ряд, грохнулась вниз, а вслед за ней полетели в бездну и мы. Я думал, что у меня лопнет сердце.

— Катастрофа? — спросил я, задыхаясь.

— Нет, только уловка врага,—ответил Ли, сидя^ на спинке кресла.

Я посмотрел на перископ.

— Что это? Море?

— Да, Черное море.

— Он грохнулся в волны. Он погиб?

— Нисколько. Лодка под водой также хорошо пла¬вает, как и летает в воздухе. Ему не удалось скрыться в небе, и он пытается укрыться в воде.

П

Перед самой поверхностью воды наша лодка оста¬новилась.

— А мы?

— Видите, другие лодки уже нырнули вслед за ним. Остальные будут дежурить на поверхности. Отсюда ему трудно уйти. Я не могу больше оставаться здесь, надо спешить на осмотр силовых установок. Но сна¬чала дадим отдых нашему пилоту.

— На берег. Остановка, снижайтесь, — сказал Ли.

Лодка плавно опустилась.

Дверь кабины пилота открылась, и на пороге появи¬лась Эа.

— Опять вы? В этом опасном предприятии? — с удивлением спросил я.

— Разве оно опасно только для меня?—без рисовки спросила девушка.

— О, она у нас молодец, один из лучших и бес-страшнейших пилотов. Устала?

— Нисколько.

— Тогда летим скорее на гелиостанцию.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

СОЛНЦЕ ПОД ЯРМОМ

В

ОЗДУШНЫЙ корабль начал винтом забирать вы¬соту.

— Мы летим в солнечный край, который когда-то Назывался Туркестаном, — сказал Ли. — Там мы добы¬ваем солнечную энергию. Но это далеко не единствен¬ный источник энергии. Если бы я стал описывать вам Все способы добывания нами энергии, вам пришлось бы

слушать не одни сутки. Довольно Сказать, что камен¬ный уголь мы давно оставили. Его осталось слишком мало. Кажется, нет больше ни одной силы природы, которую мы не использовали бы. Мы добываем энер¬гию, пользуясь работой ветра. Мы покорили вулкани¬ческие силы, заставили работать земной магнетизм и земные электрические токи. Нам служит атмосферное электричество. Даже грозу, которой некогда с ужасом поклонялись, как страшному богу, мы запрягли на службу человечества. Морские волны, морские при¬ливы и отливы — наши работники-богатыри. Я уже не говорю о водяных двигателях. Высоту культуры мы теперь измеряем по количеству потребляемых киловатт. И, я думаю, это самый верный и точный измеритель. Все безграничное количество энергии, получаемое нами, мы перегоняем в центральные аккумуляторы и оттуда распространяем по радио во все уголки наших; стран: по поверхности земли, в небо; где летают наши корабли, в глубину океана для наших подводных судов и даже под землю. Ну вот, мы, кажется, и прилетели,-г сказал Ли.

Наш воздушный корабль мягко опустился, и я вышел из кабины.

Как ни хорошо освещалась внутренность корабля» я невольно прищурился от яркого солнца. Оно резало глаза до боли. Я бывал на юге. Но этот свет как-будто стал ярче, ослепительней. Ь

— Наденьте темные очки, — сказал мне Ли, подавай очки.—Вы не привыкли к этому освещению. 11

Надев очки, я увидел, что ослепило меня не столько солнце, как огромные зеркала, отражавшие его. Эт# зеркала имели форму усеченного конуса. По оси его были расположены паровые котлы, окруженные стеК'

лянным футляром. Особое приспособление с часовым- механизмом поворачивало зеркала вслед за солнцем.

— Видите, как все это просто, — сказал Ли. — Зер¬кала, поставленные под углом, собирают солнечные лучи в один фокус и нагревают воду до точки кипе¬ния. Получается пар. Он приводит в действие электри¬ческие машины, а энергия, как я сказал вам, передается по радио.

К Ли подходили люди в таких же костюмах, как и он, ни лицом, ни наружностью не отличавшиеся от него. Ли говорил с ними о сложных технических вопро¬сах, бросая непонятные для меня слова и термины.

’ Когда мы остались одни, я спросил:

— Вы разговаривали, вероятно, с инженерами. Но где же рабочие? Я хотел бы посмотреть на них.

Ли удивленно окинул меня взглядом.

— Рабочие? Каких таких особенных рабочих вы ищете?- Мы все рабочие. Один из нас знает немного больше, другой меньше, один более талантлив, другой менее, — вот и вся разница. Но вернее, пожалуй, ска¬зать, что у нас все-—инженеры. Потому что каждый из Наших рабочих знает больше, чем знали инженеры вашего века.

С нескрываемым удивлением смотрел я на работу этих «инженеров*. Здесь никто не кричал, не распоря¬жался, каждый знал свою роль, все работали согласо¬ванно, как музыканты в оркестре без дирижера.

— Вы удивлены этой „концертностью*? — спросил меня Ли. — Да, тут есть маленький секрет. Конечно, здесь большую роль играет простая привычка к кол¬лективному труду. Вспомните хотя бы пчел, которые Умеют так дружно работать, не мешая друг другу. Но у нас дело обстоит несколько сложнее. В тех

случаях, когда нам надо срочно произвести работу, тре¬бующую участия рабочих масс, мы пускаем в ход передачу мысли на расстояние. Невидимый вами „ди¬рижер" направляет и координирует действия отдельных работников и массы в целом.

— Передача мысли на расстояние?

— В этом нет ничего удивительного. Эль говорил, что и в ваше время уже знали, что всякая мысль сопровождается излучением электро-магнитных волн. Мы развили в себе высокую чувствительность к воспри¬ятию этих волн. И при помощи передачи мысли на расстояние нам удалось создать идеальные трудовые „артели".

— Но не подавляет ли это личность?..

— В вас еще не отмер индивидуалист,— улыбаясь, ответил Ли. —У нас нет противоречия между личностыо и обществом. Все, что полезно обществу, полезно и личности. Настанет время, — продолжал задумчиво Ли, —и энергия мысли заменит собой радио. По край¬ней мере, в области обмена мыслями. Мы иногда и теперь прибегаем к этому способу разговоров..

— Какая невыносимая жара! — сказал я, задыхаясь от зноя.

— Спустимся в подземные галлереи, там вы осве¬житесь,—предложил Ли. ^

— Шахты? — спросил я.

— А вот увидите, — загадочно ответил Ли. — И мЫ спустились по отлогой галлерее на широкую площадку находящуюся под землей.

— Садитесь в лифт, это будет скорее.

Лифт перенес нас на глубину двух десятков метров-

Выйдя из лифта, я увидел, что нахожусь посредВ огромной, круглой залы с высоким сводчатым потолком-

Мягкий свет заливал эту залу. Во все стороны от нее шли широкие туннели.

Мы углубились в один из этих уходящих вдаль туннелей. Я с удовольствием вдыхал чистый, свежий воздух. Туннель все расширялся, и в конце его я уви¬дел нечто, заставившее меня остановиться от неожидан¬ности. Казалось, я вижу мираж в пустыне. Перед нами вырос огромный тропический сад. Среди пышной, сочной растительности струились фонтаны. Дорожки были посыпаны золотистым песком. Посередине сада покоилось тихое озеро необычайно чистой голу¬бой воды. Множество птиц летало меж деревьев, наполняя воздух щебетаньем и шелестом крыльев. И над всем этим — голубой полог неба или стекла,— я не мог определить,—с огромным „солнцем" посе¬редине.

— В- этом подземном „городе" живут работники нашей солнечной станции, — сказал Ли.—Неправда ли, хороший уголок? Многим так нравится здесь, что они Проводят под землей все свое свободное время, насла¬ждаясь тишиной, прохладой, прекрасным воздухом и солнечным светом, который передается сюда системой зеркал. Радиоэкраны позволяют им видеть все, что про¬исходит в мйре на поверхности земли. Их комнаты ни¬чем нё отличаются от моего белого домика. Если у нас будет время, я покажу вам замечательный аквариум, зоологический сад...

Слова Ли были прерваны каким-то грохотом, раз¬давшимся над нашими головами. Ли насторожился.

— Идем скорее на поверхность, там что то случи¬лось,—сказал он.

Мы быстро поднялись и вышли, вернее, вошли Р горячую печь ярких лучей туркестанского солнца.

В тот же самый момент я увидел странное явление: на безоблачном небе вдруг сбразовалось прямо над нашими головами небольшое черное облачко.

Вдруг ослепительная,—даже в лучах солнца,—молния прорезала облако и, полоснув по небу, ударила в зер¬кальный собиратель солнечных лучей. Я невольно при¬гнулся от последовавшего удара грома. Осколки зеркал брызнули, как золотой дождь, в разные стороны.

—г Разрядник!—закричал Ли.

Но люди уже и сами знали, что делать.

Не прошло минуты, как в разных местах из-под земли начали показываться толпы людей с различными инструментами. Казалось, будто кто-то раскопал огром-; ный муравейник, и все муравьи вышли наружу.

Мне никогда не приходилось видеть, чтобы люди работали с такой быстротой и организованностью. Их было не меньше нескольких сот, и, тем не менее, нес слышалось ни крика, ни приказаний. Каждый знал свое место, работал как часть хорошо слаженной ма*: шины. Никто никому не мешал. Ни суеты, ни давки- Одни несли запасные зеркала, другие раздвигали склад-ные лестницы, иные разбирали осколки. Не прошло нескольких минут, как солнечные установки были испра¬влены, мусор и остатки зеркал унесены. Люди ушла под землю, и ничто больше не напоминало о разрушений- Я был восхищен этой необычайной организованностью и невольно вспомнил слова Ли об „оркестре", руково¬димом невидимым дирижером при помощи излучений мысли.

— Однако, что произошло? Откуда эта неожидан¬ная гроза?—спросил я Ли, когда все улеглось.

— Работа американцев,—ответил Ли.—Они сгущаю* на расстоянии атмосферное электричество и вызываю*

грозу. -Очевидно, у нас где-нибудь произошел времен¬ный прорыв воздушного заграждения. Этим и вос¬пользовались враги, чтобы нанести разрушения нашим силовым установкам. Но в другой раз им это не удастся. Недавно мною поставлены грозовые разрядники. К сожа¬лению, их не применяли до сих пор, считая, что и воз¬душное заграждение вполне охраняет нас.

Я не заметил, как подошла к нам Эа. Она сказала Ли, что шпионы пойманы, что в последней борьбе они уничтожили два наших корабля, но вместе с тем по¬гибли и сами.

— И потом... — Ээ наклонилась к самому уху Ли и что-то прошептала. Я удивился этой необычайной предосторожности.

Ли кивнул ей головой и, обратившись ко мне, ска зал так же тихо;

— Сейчас мы выступаем.—Повысив несколько голос, он добавил.—Момент слишком серьезный. Нужна особая Осторожность. Идем.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

НЕБЕ, насколько хватал глаз, видны были стаи

птиц, Можно было подумать, что куда-то на ноч¬лег слетелись со всего света вороны. Но это были не Птицы, а воздушные корабли, среди которых был и наш.

— Атлантический океан!—крикнул Ли, стараясь пере¬кричать шум ветра за стенками нашего снаряда/ Атлантический океай? Давно ли мы были в Турке-стане? Решительно, эти люди победили время.

ы 

Развернувшаяся внизу КарТина.ЗасГавиЛа меня вскрик* путь от удивления. Весь берег моря был заполнен необычайными существами, которых можно было при¬нять за чудовищных вымерших животных. Это были какие-то странные пресноводновоздушные животные. Хотя они были похожи друг на друга, одни из них, дойдя до края отлогого берега, погружались в волнь! и, очевидно, • продолжали свой путь под водой, дру-гие плыли по поверхности воды, иные летели над океаном.

— Не правда ли, это напоминает картину перво¬бытного мира? Стадо чудовищных ящеров идет на водопой! Это наши истребители. Они одинаково хорошо чувствуют себя на воде, под водой и в воз¬духе.

Их были тысячи, быть может, сотни тысяч. И тысячи воздушных кораблей реяли в воздухе. „Какая истреби¬тельная война! — подумал я. При таком количестве участников в один день могут погибнуть миллионы людей".

— Сколько человек насчитывает ваша армия? спросил я Ли.

— Вы хотели спросить, вероятно сколько кило¬ватт?—ответил он вопросом. 1

Я посмотрел на него с недоумением,

— Эти орудия истребления таят в себе миллиарды

киловатт энергии. А людей? Семьдесят три человека! считая и нас с вами. ;г:

— Но позвольте, кто же управляет всеми этим»1

машинами? •-

Эти машины не имеют людей. Небольшое число людей, составляющих всю нашу „армию", упрй' вляет движением машин на расстоянии, по радио. —

— Так, значит?..

— Значит, это будет больше войной МаШйн, Чем людей. «Победит тот, у кого выше техника*,—ведь так, кажется, говорили и в ваше время?

В этом новом для меня мире я совершенно потерял представление о времени. Побеждая огромными скоро¬стями передвижения пространство, эти люди победили и время! Я не могу определить, сколько минут или часов продолжался наш полет над океаном. Мы как- будто в бешеной скорости хотели догнать солнце. Его последние лучи еще золотили высокие облака над нами, когда Ли сказал:

— Мы подлетаем к берегам Америки.

Я посмотрел на него и увидел, что, против обыкно¬вения, он был взволнован.

— Настал день,—сказал он,—когда решится судьба Мира.—Погибнем ли мы или погибнут наши враги, но земной шар больше не будет разделен на две половины. Но я уверен, что погибнут они. Мы не можем погиб¬нуть потому, что за нами будущее, а они — последняя Мрачная страница прошлого.

Не успел Ли сказать эти фразы, как и я уже от-четливо увидел американские берега.

Еще несколько мгновений, и наши корабли уже ле¬тели над берегом, выползали из океана и быстро по¬крывали своими громоздкими черными телами отлогий берег. Место было пустынное. Мы летели значительно Тише, и я хорошо мог рассмотреть невеселый ландшафт. Верег отлого поднимался и переходил в обширную Равнину, края которой пропадали во мгле надвигаю-. 1Дегося вечера. «Не плохой плацдарм, есть где развер¬нуться, —подумал я. — Но почему нет врага? Мы, оче¬видно, застали их врасплох*.

Вспыхиулй прожекторы, и сразу над равниной на¬стал „голубой день“. Яркий голубой свет осветил дали, и я увидел странное явление: из-за далекого леса ме¬дленно, как слоны, двигались какие-то существа, напо¬минавшие гигантских сороконожек... Они направлялись к глубокой расселине, пересекавшей равнину.

— Это мосты, — сказал Ли. — Очевидно, о нашем приезде уже узнали.

— Мосты? Ходячие мосты?

— Старая штука, — ответил Ли.—У нас вам разве не приходилось видеть? Их устои подвижны, как ноги- Этими ногами, конечно, управляют люди. Управляют издалека. И мосты идут и становятся на место...

,, А мосты молча, деловито продолжали свое шествие, дошли до расизелины и начали осторожно, как лошадь, /опускающая ноги в воду, нащупывать почву. В ту же минуту я заметил, что ноги „живых мостов" удлиня¬ются, растут, пока не нащупают дна. Таким образом они перебираются через расщелину, пока передний конец моста не ляжет на противоположной стороне. И мост готов. Не успели мосты наладить переправу, как из-за леса появились огромные танки, ползущие по земле, а небо, как тучей саранчи, покрылось воЭ' душными судами. ?

Мы спустились на землю. Наш воздушный корабл* поместили в глубокую расщелину. Ли разложил переЯ собою карту боя. Это была особая, светящаяся карт»' где отражалась вся картина боя. Вместе с тем, на карт* имелись едва заметные кнопки.

Бой начался.

. Впрочем, слово „бой* не подходило к тому, я видел. Это была какая-то борьба стихий. В небе воЭ' душные корабли столкнулись, как две грозовые' туч**'

Эти тучи изрыгали из себя снопы огня. Корабли сталки¬вались, разбивались в щепы и падали на землю ливнем металлических осколков и светящимся дождем рас¬плавленного металла. Бешеным хороводом кружились стальные птицы в погоне друг за другом, смерчем под¬нимались выше облаков, опускались почти до земли, вихрем уносились в сторону и опять возвращались. Редели тучи стальных птиц, пролившиеся обломками на землю, и вновь сгущались от новых налетевших кораблей. Им не было числа, не было конца.

То, что происходило на земле, было не менее страшно, изумительно, фантастично. Неожиданно для меня земноводные танки выпустили из стального тела огромные клешни и бросились друг на друга, как огромные муравьи или бешено злые скорпионы. Они , *жалили“ друг друга струями огня, в клочья рвали стальными клешнями стальные тела, разбрасывая метал¬лические обломки далеко вокруг. Не прошло часа, как 'На месте гладкой равнины выросла целая груда облом¬ав, пепла, кусков расплавленного металла. Но гора Эта жила, кишела, как муравейник. Танки прорывали ходы в этой горе, всюду ища противника.

Удивительнее всего было то, что во всей этой сти¬хийной борьбе, во всех этих машинах не было ни од¬ного человека. На поле сражения проливалась нечело¬веческая кровь, а расплавленный металл, валялись' не груды мяса, а стальные обломки. Ли был прав. Это была в подлинном смысле слова война машин. Люди где-то сидели, сидели вдали, и направляли машины, которые как-будто стали живыми существами.

• Одного из этих человеческих существ, одушевляв¬ших мертвые машины, я видел перед собой. Это был Ли.

Он уже овладел собой; По крайней мере,'* бьГл| внешне спокоен. Склонившись над картой, мерцавшей* фосфорическим светом, он внимательно следил за про-Т исходившим на поле сражения, как-то разбираясь во! всей этой путанице мелькавших по карте пятен, теней? и лучей, от времени до времени отдавал кому-то корот-| кие приказания в рупор и -беспрерывно нажимал кла-| виши, укрепленные на карте. И я видел, как от каждого 1 его прикосновения перемещаются на карте темные! пятнышки, а вглядываясь в перископ, я видел, как| стаи кораблей и густые ряды танков, повинуясь его. руке, движутся в разных направлениях. Если бы не этот , перископ, то, глядя на Ли, можно было подумать, что он занят игрой в шахматы.

„В конце концов, эта война не так уж страшна,-- подумал я, не высказывая вслух свою мысль, чтоб не помешать Ли.—И, пожалуй, она гуманнее прежних войн.' Здесь гибнут не люди, а машины*.

— Но за машинами стоят люди, их жизнь и благо¬получие. ^.

Кто это сказал: Ли, или я подумал. В ту минуту я сам не мог отдать себе отчета. Я посмотрел на Ли- Лицо его нахмурилось. Он нервно сжал губы и не-сколько раз нажал на одну и ту же кнопку. Но она» видимо, не действовала. Я посмотрел в перископ И увидел, что на одном участке наши танки стоят каК парализованные, а вражеские танки усиленно Истреб¬ляют их.

— Несчастные, они погибли,—тихо сказал Ли. /

— Их погибло тысячи, — ответил я, думая, что ЛИ говорит о машинах. Почему же вы жалеете только эти?

— Погибли не машины, а люди. Те, которые руко¬водили этим участком,—ответил Ли,

Только впоследствии, разговаривая с Ли, я вполне понял значение происходящих событий. Оказывается, не здесь, не на поле сражения, происходили самые драматические сцены. Главное внимание противников было направлено совсем не сюда. Исход сражения зависел от того, кто первый найдет и поразит наи¬большее количество пунктов, откуда люди управляли действием своих машин и орудий истребления. .Найти эти пункты, находящиеся на огромном расстоянии от поля сражения, было не легко. И все-таки их находили благодаря особым пеленгаторным аппаратам, определяв¬шим направления радиоволн. Один только Ли рискнул поставить свой корабль почти у самого места сраже¬ния. Но у него, как я потом узнал, был свой расчет. На месте сражения перекрещивалось столько радио¬волн, что выделить излучаемую нашим кораблем радио¬волну врагу было особенно трудно.

Сражение продолжалось, и расчеты Ли оправдались.. Нас не замечали. К утру сражение велось уже с явным перевесом в нашу пользу. Европейцы нащупали и истре¬били несколько американских руководящих центров, быстро покончив на соответствующих участках поля сражения и с истребительными машинами врага. *■ Когда солнце осветило выросшую за ночь гору 067 ломкое, Ли, в первый раз за много часов, поднял голову от карты и, улыбаясь, сказал: г

— Победа! Теперь уже явная победа!—И, склонив¬шись вновь над картой, он опять углубился, продолжая нажимать кнопки. 7

Вдруг карта как-то потускнела.

— Они нащупывают нас!—тихо проговорил Ли.

От этой неприятной новости у меня холодок бежал по спине. г ;-

— Что же теперь будет? — спросил я. — Уйти неза¬меченным невозможно. Нас обнаружат и испепелят.

— Да, положение серьезно. Нам нужно подумать о себе.

— Что вы думаете предпринять?

— Попытаюсь „провалиться сквозь землю",—улы¬баясь даже в этот опасный момент, сказал Ли.

Я принял это за шутку. Но Ли говорил совершенно серьезно. Правда, мы не „провалились" сквозь землю. Но наше воздушно-земноводное судно, оказывается, имело еще одно качество, о котором я не знал.

— Этого не знают еще и американцы, — сказал Ли. Он отдал приказ, и я услышал какой-то новый глухой шум.

Носовая часть нашего корабля,—пояснил мне Ли,— снабжена особыми сверлами, которые буравят землю. Для &тих сверл даже гранит не предоставляет преград. Мы будем врываться в землю, как крот. На время, чтобы „замести следы", мы не будем излучать радиоволн. ; Таким образом мы проберемся под землей на новое ? место и поднимемся на поверхность.

Мощные сверла работали, прорывая узкий туннель* ; Особые „лапы" отбрасывали землю назад. Сверла скри- ” пели так, что этот пронзительный звук слышался ■ сквозь плотные металлические стенки корабля. И весь корабль дрожал лихорадочной дрожью. Металлические „ „кротовые" лапы скребли землю и продвигали длин¬ное тело корабля. Судя по наклону пола, мы зарыва¬лись в землю все глубже.

Куда приведет меня это подземное путешествие?..

ГОРОД-НЕБОСКРЕБ

Б

УРАВ скрежещет, скребут стальные крестовые лапы.

Наша стальная птица, превратившись в подзем¬ное животное, неустанно роет землю и продвигается вперед.

Временами скрежет сверла внезапно прекращается: мы попадаем в подземное озеро или реку. Тогда слышится шум винта, заменившего бурав. Потом опять скрежет. Я не знаю, из чего сделан бурав. Но он режет даже гранит, и безостановочно пролагает нам путь. Только иногда, очевидно, встречая слишком твердые пласты почвы, наш умный крот, чтобы не задерживать про-движения вперед, обходит залегания рудных пластов и находит более мягкую почву.

Наше' подземное путешествие продолжалось не¬сколько часов, и я уже начал уставать от однообразного шума. Посмотреть же, что делается на земле мы не решались, опасаясь ридиоволнами обнаружить наше местопребывание. Ли только отмечал на карте наш подземный путь.

— Где «А находимся? —спросил я его.

— Не могу сказать вам точно. Наш корабль так часто изменял направление, что не трудно сделать ошибку. Мы должны быть где-то ,в окрестностях Нью- Йорка.

— А он еще существует?

— Да, и под своим старым названием. Сейчас мы станем подниматься на поверхность.

— Но это не опасно?

— Я думаю, что наверху борьба уже окончена. И потом, надо же нам когда-нибудь подняться на землю. Довольно рыть кротовые норы.

Ли отдал распоряжение, и мы начали довольно круто ползти вверх. Лапы „крота" работали с удвоенной скоростью, как-будто ему самому захотелось подышать свежим воздухом. Еше несколько минут, и я услышал, что скрежет сверла прекратился. Стальные членистые лапы продвигали нас вперед.

— Нос нашего корабля вышел на поверхность,— сказал Ли.

— Быть может, это вода?

— Тогда слышался бы шум винта. Я* думаю, мы

можем выходить. . ; , •.».

Люк был открыт. Я вышел наружу и невольно вскрикнул от удивления. Мы . находились в центре какой-то залы необычайных размеров. Скорее это была площадь большого города, но над ней возвышался потолок.

„Без единой колонны! Как он держится?"—подумал я.

Площадь была полна народа, передвигавшегося в разных направлениях на подвижных площадках пола.

— Вот так штука! — воскликнул Ли, — мь)попали

в самый центр города. ..

— Это город?-—не удержался я от вопроса." Ли что- то ответил, но я не расслышал его слов.

Наше внезапное появление произвело* необычайный переполох. Люди кричали пронзительными, тонкими голосами и бросались в сторону. Подвижные площадки, продолжавшие свое движение, сбрасывали людей и пере¬мешивали груды человеческих тел. Находившиеся вблизи стеклянных стен этого странного города бросались на эти стены и бились о них, как мухи об оконное стекло.

Несмотря на громадную толщину стекол, одна из стен не выдержала этого натиска и разбилась. И я с удивле¬нием увидал, как толпы людей, словно позабыв о наше л вторжении, еще с большим ужасом начали убегать от разбитой стены.

— Что их так напугало? Теперь они бегут к нам.

Нагибаясь к моему уху, Ли крикнул мне:

— Они боятся простуды!

Шум помешал мне дослушать объяснения Ли.

Удивило меня и другое. Почему вся эта масса людей не попытается оказать нам сопротивление? Я начал при¬сматриваться к этим неведомым людям. Что за странные существа! Неужели человеческая порода так выродилась? Все они напоминали рахитичных детей. Непомерно большие головы, совершенно лишенные растительности, разросшиеся, как лопухи, уши, большие круглые глаза под огромным лбом и непропорционально малая нижняя часть лица, с маленьким подбородком, какой мне при¬ходилось видеть только у грудных детей и глубоких, беззубых стариков, делали эти существа мало привлека¬тельными. Вдобавок, они имели большие животы, сви¬савшие на маленькие, тонкие, кривые ножки.

Ли спокойно и несколько презрительно смотрел на эти жалкие существа. В их круглых глазах отражались беспомощность и ужас.

— Идем, — сказал мне Ли. Он отдал распоряжение механику ожидать нас и вызвал Эа — нашего пилота. Люк корабля захлопнулся, и мы отправились в путь среди беснующейся толпы.

Казалось, перед нами несется вихр, разбрасывающий людей, как сухие листья. Таким вихрем был страх, кото¬рый мы возбуждали в этих уродливых существах. И вес же я удивлялся смелости Ли. Нас были трое, их—тысячи.

вз

а странные сущестна! Неужели человеческая ныродилась?..

Мы воспользовались одной из скользящих платформ и подъехали к лифту. Лифт действовал автоматически- Мы сели в лифт, и он послушно понес нас наверх. Ли никогда не был в этом городе, и тем не менее он так уверенно держался, как-будто приехал в соб¬ственную квартиру. Скоро его спокойствие передалось и мне.

Этаж мелькал за этажем, а мы все еще летели вверх. Я пытался считать этажи, но скоро отказался от этого: они мелькали слишком быстро.

— Мы, кажется, летим на небо! — улыбаясь сказал я. — Когда же кончится эта Вавилонская башня?

— Трехсотый этаж, йще двести, — ответил Ли.

Я чувствовал, что у меня начинает замирать сердце. Наконец лифт замедлил движение и бесшумно оста¬новился.

Мм вышли и оказались на площади уже гораздо меньших размеров. Здесь не было вращающихся пло-; щадок, да в них не было и надобности. Площадь за-мыкалась с четырех сторон стеклянными стенами из голубоватого стекла, скрывавшего от глаз внутренность помещений. В стенах имелось множество дверей с номе¬рами над ними. Ли уверенно направился к одной из них, нажал кнопку, и дверь бесшумно отворилась- В ту же минуту, прежде чем мы вошли, из дверей показался молодой человек. Хотя его голова и большой лоб превосходили нормальные с моей точки зрении размеры, но все его телосложение было довольно про* порционально. Большие, умные, очень светлые глаза незнакомца вспыхнули радостью, когда он увидал Ли-

— Наконец-то! Я уже беспокоился о вас. 'I

— Здравствуй, Смит, —- радушно ответил Ли. — КаИ дела? Ведь я на несколько часов был оторван от событий-.

— Отлично! Полная победа! Но о ней еще не знает Весь город. Мы прервали сообщение. Весть о поражении Америки достигла только нижних этажей. Я дал приказ остановить работу лифтов. Ваш подъем был последним. Прошу вас зайдите ко мне и отдохните.

Ли познакомил нас, и мы вошли в комнату Смита. Она была очень не велика. Шкапы с маленькими ящи-ками занимали три стены. Несколько чертежных столов были завалены чертежами и приборами, назначение которых мне было неизвестно.

Смит был одним из инженеров, удостоившихся жить в городе. Здесь не только рабочие, но и инженеры жили при фабриках и заводах, город же населяли только денежные аристократы, державшие в своих руках власть. Смит был из рабочих. Необычайные способности выдвинули его на высокий пост. Но он не оправдал доверия господ и примкнул к рабочему восстанию. Все это я узнал от Эа в то время, как Смит беседовал с Ли.

— Как вам понравился наш город? — обратился ко мне Смит.

— Я еще не имел времени ознакомиться с ним.

— Я покажу вам это любопытное сооружение,— продолжал Смит. — Мы находимся на такой высоте, что не можем даже открывать окон: воздух слишком редок, и мы рисковали бы задохнуться. Внутри же здания мы дышим „воздухом долин*, который подается сюда снизу особыми нагнетателями. Но если опуститься этажей на двести, то можно выйти на балкон. В хорошую погоду, когда нижележащие тучи не мешают, вы увидите Величественную картину необозримых пространств. Старый Нью-Йорк, город небоскребов, давно исчез. На его месте построен один сплошной город-небоскреб, высота которого на много превышает высочайшие горы в мире. Однако нам надо торопиться. Как бы наши птички не улетели из клетки. Вчерашние властители сегодня стали нашими пленниками. К сожалению, не все. Из трех банкиров, управлявших американским миром, два все-таки успели как-то узнать о поражении и бежали. А, может быть, они решили предупредить события. Но старик Клайне у себя. Нам надо захватить его. Идем.

Мы вновь подошли к лифту, Смит протелефонировал, и лифт заработал.

Мы спустились на несколько сот этажей.

— Это „бель-этаж",—улыбаясь, сказал Смит, выходя

из лифта, — здесь живет верхушка капиталистического мира. Сейчас мы пустим -в ход вот этот движущийся тротуар и подъедем к дому „его величества", мистера. Клайнса... Вот и готово. Дверь заперта, но мы. сумеем ; открыть ее. I

Смит нажал кнопку, повернул стрелку на циферблате.^ с цифрами, еще раз нажал кнопку, и дверь открылась.;

— Сейфы, хранящие сокррвища, всегда снабжаются,

сложными запорами... Ь

Мы вошли в вестибюль, роскошь которого поразила меня. К моему удивлению, это была роскошь в стиле минувших веков. Но роскошь чрезмерная, пышность;', о которой могли бы мечтать короли средневековья. Мебель из литого золота, малахитовые колонны, тиснен'- ный бархат, шелка тончайших узоров, пушистые, ковры» зеркала, цветы, роскошные люстры, статуи — все гово* рило, кричало о силе, могуществе, богатстве владельца этого дворца. г

Мы поднялись по белой мраморной лестнице, и переД нами открылся целый ряд зал, отделанных в различны* стилях, начиная от стиля Людовика XIV. Белая зал*

■ 1 . ^

; с серебром, красная с позолотой, голубая, блеДно-Пале-Т вая, оранжевая... У меня зарябило в глазах. Казалось, мы переходили из эпохи в эпоху, из века в век. И все ; эти века были как бы ступеньками, ведущими вверх, на высоту могущества некоронованных королей капи¬тала. Каждая новая зала, в которую мы вступали, была больше, великолепнее пройденных. Я потерял им счет. Последние были отделаны в неизвестном мне стиле1; почти больном в своей вычурной роскоши. С огромного * бирюзового купола спускались тонкие золотые нити, а на , нйх висели маленькие, светящиеся фонарики, своей фор- . мой и игрой цветных лучей напоминающие бриллианты.

Вся мебель была сделана из такой же имитации сверкающих алмазов, бриллиантов, изумрудов, топазов, ;

; рубИНОВ...

— Все эти камни созданы химическим путем, — ска¬зал Смит, — но по своему составу они ничем не отли¬чаются от настоящих.

. \ „Бриллианты Тэт'а", — подумал я. — Но почему мы не встретили ни одного человека? Неужели здесь нет Слуг? Или все бежали?*

— Владыки этих мест, — ответил Смит, —не пере-носят присутствия низших существ — живых слуг.

Я думаю, они просто боятся их. Здесь все механизиро¬вано. Ну, вот мы и пришли наконец к жилым комна¬там. Вот дверь в кабинет мистера Клайнса. Дверь, до сих пор запертая для всех.

Смит открыл дверь, и мы вошли в комнату неболь¬ших размеров, всю заваленную старинными персидскими коврами и японскими шелковыми подушками. Среди груды подушек мы увидели существо, в котором я не сразу узнал человека. Это была какая-то куча теста, завернутого в голубой шелковый халат.

При нашем входе тесто пришло в легкое движение, и я услышал тонкий, визгливый голос. Мистер Клайне изволил спрашивать, кто мы и как мы осмелились притти сюда. Эа быстро переводила мне разговор, происхо¬дивший на лаконичном новом английском язуке.

Мистер Клайне сердился. Он не слушал того, что говорил ему Смит. Все повышая тон, Клайне уже виз-жал, пугая нас страшным наказанием за дерзкое втор-жение и за нарушение законов.

— Если -вы сейчас же не уйдете, я нажму вот эту кнопку, н от вас останется пепел!—кричал, комок теста, порозовевшего от гнева.

— Нажимайте, я жду! — спокойно ответил Смит. Из теста отделился кусок, который оказался рукой Клайнса. Клайне протянул руку к кнопке.

— Я сейчас нажму, я нажимаю!—кричал он, но не при¬водил своей угрозы в исполнение. Наконец, видя, что Смит приближается к нему, Клайне, с видом отчаяния на лице, нажал кнопку. Он нажимал все сильнее, а Смит стоял живой и спокойный, насмешливо поглядывая на Клайнса. Тесто опять стало белым, уже от страха. Клайне убедился, что смертоносный аппарат испортился. В его заплывший жиром мозг начало проникать сознание, ч"^ испортилось что-то не только в этом аппарате, но и в меха-! низме всей государственной машины. Клайне издал звук мыши, попавшейся в лапы кошки. Он даже попытался встать, но тотчас беспомощно опустился в подушки.

— Что же вы хотите? — пропищал Клайне.

— Мы уже достигли того, что хотели. Вы больше не владеете Америкой. Я пришел сказать вам, что вЫ арестованы. Извольте следовать за мной.

— Следовать? Куда? Но как же так, вдруг?.. Я... я еще не завтракал. Мне предписан строгий режим.

Мм увидели существо, и котором я не сраму узнал человека.

Мы невольно улыбнулись.

— Вас накормят, — ответил Смит.

— Да, но у меня специальный режим... таблетки...

— Вы можете взять их с собой.

— Вы разрешаете? —кисло улыбнувшись, сказал* Клайне.—Они в другой комнате, я сейчас возьму их.

Груда теста зашевелилась, как опара, вылезающая из квашни. У Клайнса оказался такой большой живот и такие тонкие ноги, что, казалось, он не в состоянии ходить. И он действительно не мог ходить без меха-нической помощи.

Рддом с Клайнсом стояла колясочка, которую я не заметил среди груды подушек. Клайне положил на колясочку свой свисающий до колен живот, подняв его каким-то рычажком, повернул ручку, и „домашний авто¬мобиль" тихо покатил к двери, унося полусидящего на маленькой площадке, толстяка.

Когда коляСочка Скрылась за косяком двери соседней комнаты, Смит сказал:

— Надо однако последить за этим господином.

Мы прошли к двери соседней комнаты. Заглянув

в комнату, я воскликнул, увидя жуткую картину.

Клайне, пыхтя и хрипя от страшных усилий, взо-брался на подоконник. Окно было открыто настежь, Толстяк перевесил свое грузное тело, в окне мелькнули тонкие ножки, и Клайне полетел в бездну.

„Он покончил с собой!"— подумал я.

— Проклятый толстяк,, он хочет убежать от нас! — крикнул Смит, бросаясь/к окну. Я последовал за ним. Круглое тело Клайнса, похожее теперь на головастика, перевернулось несколько раз в воздухе и вдруг превра¬тилось в шар. Шар сразу замедлил падение.

— Парашют, — сказал Ли.

1Ш

Навстречу этому живому шару уже летел амери-канский аэроплан. Подлетев к шару, аэроплан выбро-сил сетку и зачерпнул воздух, пытаясь поймать Клайнса, но промахнулся. В тот же момент появилось второе воздушное судно, по конструкции которого я узнал, что оно европейское. Оттесняя аэроплан американцев, европейское судно также выбросило сеть, подцепило падающий шар и подтянуло сеть.

— Ловко! Попалась птичка,— воскликнул Смит.— Но посмотрите на эту воздушную игру. Можно поду-мать, что мы присутствуем при новом виде спорта — „пуш-болл* в воздухе!

„Игра", действительно, шла во-всю. Из всех окон небоскреба падали такие же шарики, а воздушные суда двух враждебных армий гонялись за ними, как голод¬ные стрижи за мошкарой, стараясь отбить добычу друг у друга. Но это была не игра, а эвакуация, — самая странная из всех, которые когда-либо были. Остатки вражеского воздушного флота, проиграв сражение, бро¬сились к городу-небоскребу, чтобы спасти от плена и унести с собой неуспевших бежать обитателей города. Аэропланы дрались в воздухе, сталкивались меж собой, и упускали добычу. В этот жуткий момент, вероятно, многие из выбрасывавшихся предпочитали даже поимку их вражеским аэропланом неминуемой смерти на площадке небоскреба, так как не все парашюты успе-вали раскрываться. Много обитателей дворца миллиар¬деров было поймано, но многие из них успели спастись. Спастись на время.

Дальше земли не улетят, а весь земной шар теперь в наших руках, — сказал Ли,

Это было верно. Судьба земного шара была решена. Но борьба еще продолжалась, как последние вспышки

догоревшего костра. И эта борьба не окончилась еще и.для нас лично.

Не успела окончиться охота на падающие шары, как мы вдруг подверглись нападению. К окнам небо-скребов начали причаливать вражеские аэропланы, от¬куда высаживались одетые в черное люди. Мы броси¬лись в соседнюю комнату и заперли дверь. Но это была плохая защита. Град пуль из беззвучно стреляв¬ших ружей или пистолетов изрешетили дверь. Если бы мы не стояли у стены, от нас никого не осталось бы в живых. Пули, очевидно, обладали страшной силой, так как пробивали даже стену небоскреба.

„Скверно, — подумал я, — они изрешетят нзс“.

Смит, не терявший спокойствия, вынул из кармана небольшую металлическую коробочку и сказал:

— Их страшное орудие, — должен признаться,— мое изобретение. Но они не знают, что я изобрел и за-; щиту против него.

Смит нажал кнопку ящичка, и я услышал жужжанье.' Затем Смит направил аппарат на нас, производя такие, движения рукою, как-будто он окачивал нас жидкостью из пульверизатора. Передавая аппарат Ли, он сказал:

— Проделайте и со мной эту операцию. Здесь со-. браны омега-лучи, новый вид, неизвестный вам, электро- — энергии. Эти лучи облекут ваше тело невидимым флюи-? дом, который охранит вас от пуль. Всякая пуля, при-, коснувшись к вашей невидимой оболочке, превратится в пар. Вот посмотрите. Смит стал перед дверью под градом пуль и начал поворачиваться, как под струей душа. Вокруг' него образовалось облачко от превра¬щающегося в пар металла.

В этот момент уже изрешетенная пулями дверь с треском раскрылась и в комнату ворвался отряд черных людей. Другой отряд неожиданно показался из двери, ведущей во внутренние комнаты. Этот отряд, очевидно, ожидал конца атаки, чтобы не попасть под огонь атакующих с улицы, от окна.

Вошедшие, видимо, ожидали увидеть груду трупов и были очень удивлены, застав нас невредимыми. Их лица ■ были покрыты черными масками, — противога-зовый костюм, как узнал я впоследствии,--- и я не мог видеть выражение их лиц. Но все они начали быстро отступать назад, встретив нас лицом к Лицу. Первый отряд присоединился ко второму. Этот маневр был понятен: мы н'е имели даже парашютов, и путь отсту-пления через окно нам был отрезан. Враги соединен-ными силами пытались отрезать нам путь во внутренние комнаты, надеясь, очевидно^ захватить нас живыми, если не удалось прикончить смертельным оружием.

Однако они, видимо, еще не хотели верить, что это страшное оружие бессильно против нас. Их авто-матические пистолеты начали обливать нас целыми потоками пуль. Комната наполнилась паром, но мы по- прежнему стояли невредимы.

Враги опустили руки и стали совещаться. Что оста¬валось делать дальше? Вступить в рукопашную? На это у них —детей миллионеров', -.нехватало реши-мости. Их тела были столь же изнежены и дряблы, как и у их родителей. Они были сильны только своим механическим оружием. Смит, хотя был слабее моих европейских} друзей, но все же выглядел значительно крепче этих изнеженных аристократов. Что касается Ли и даже Эа, то они, вероятно, без труда разбросали бы каждый по десятку тонконогих черных людей. Но особенно их, повидимому, смущал мой вид. Я должен был казаться им каким-то мастодонтом, —настолько

мое телосложение было массивнее в сравнении с этой новой породой большеголовых, тонконогих людей.

Совещание длилось несколько минут. Самый щуп¬ленький и тоненький из них, бывший, очевидно, на¬чальником, отдал какое-то приказание. В ту же ми-нуту из следующей комнаты двинулись резервы. Чер¬ные люди сплотились и начали медленно подвигаться к нам. Отчаянность положения заставила их решиться на рукопашный бой.

Смит первый принял вызов. Он сам бросился впе% рёд, врезался в толпу и начал . разбрасывать нападав¬ших на него. Однако ему скоро понадобилась наша помощь. Черные люди облепили его с ног до головы,., по-трое и четверо повисая на руках, хватали за ноги., Ли, Эа и *я бросились к нему и освободили от этих черных муравьев.

При первом же моем столкновении произошел маленький случай, удививший меня самого. Желая от нять цепко ухватившегося за Смита назойливого, чер-' кого человечка, я неожиданно для себя поднял всю кучу и перебросил в угол комнаты. Я никогда не был' спортсменом тяжелой атлетики и не выделялся физи¬ческой силой. Но тела этих существ, — не исключая и Смита, — оказались необычайно легковесными.

Смит упал вместе с ними, и хотя, вероятно, рас- " шибся, но был очень доволен моим выступлением. Он скоро поднялся и присоединился к нам, а поверженные мною враги лежали недвижимо. Возможно, что от паде-■ иия все они разбились на смерть. Этот случай произ- ^ вел настоящую панику среди врагов. Они отступили . во вторую комнату. На помощь им шли все новые подкрепления. Я видел, что целая анфилада комнат ; заполнена черными людьми. Они решили подавить нас

массой. Нам нужно было во что бы то ни стало про¬браться вниз к нашей машине. И мы бросились на наших врагов. Завязалось горячее сражение и, пожалуй, без меня моим друзьям пришлось бы плохо. Я раз¬брасывал черных людей, как пустые бумажные пакеты. Они разлетались по всей комнате и замертво падали на мебель, ковры... Несколько черных тел повисли даже на люстрах. Я пролагал путь, но мне все время при¬ходилось возвращаться назад, чтобы освободить своих товарищей. Эа устала первой из нас. Два или три раза я раскапывал груду черных тел, чтобы освободить ее. И ее улыбка, — или это мне только казалось? — уже не была безразличной.

Странное дело, эта улыбка прибавляла мне сил.

Мне хотелось доказать ей, что и мы, грубые люди Двадцатого века, имеем свои преимущества.

Мы оттесняли врагов комната за комнатой, лестница за лестницей. Но этот небоскреб был чертовски велик

ЖИВЫЕ МАШИНЫ

Е

ЩЕ одна лестница, и мы будем внизу небоскреба, у нашей машины. Только бы хватило сил!.. Под ударами тяжелого канделябра черные тела рвались на части, как хрупкий фарфор. Но я сам падал от уста¬лости.

Среди пискливых голосов американцев, я вдруг услышал крик Ли. Он звал Меня на помощь. Оглянув¬шись назад, я увидел, что Ли, Смит и Эа повергнуты на землю. Черные тела грудой навалились на них и пытаются задушить. Я бросился на помощь к своим друзьям, но силы окончательно изменили мне. Я упал'. Плотная масса тел покрыла Меня. Я начинал терять сознание.

В этот самый момент до моего слуха донесся—каД мне показалось, — звук фабричной трубы. Звук этот рос, усиливался и переходил в мощный рев, от кото¬рого дрожали стеклянные стены небоскреба. Этот чудо¬вищный звук как-будто разбудил мен*. Откуда он?.. Я высвободил голову из груды тел и посмотрел вокруг.;

С черными людьми творилось что-то невероятное. Их изнеженный слух, привыкший к тишине города- дома и их слабые нервы не переносили резких звуков-' А это был не просто звук, а мощный рев. Среди черных поднялась настоящая паника. Они метались, как в пла¬мени пожара, закрывали уши руками, прятали головы в* груды тел, бесновались, катались по полу... А звук все рос, и уже не только стеклянные стены, но и весь остов грандиозного здания дрожал мелкой дрожью*

Даже для меня, привыкшего к реву паровозов и авто¬мобильных рожков, этот звук становился нестерпимым. Однако кто бы ни трубил в необычайную трубу, этот ужасный рев явился нашим спасителем.

Еще минута, и наши враги, один за другим, как подкошенные, попадали на пол. Некоторое время их тела конвульсивно подергивались, потом и эти движе¬ния затихли. Неужели звук убил их?

Рев трубы прекратился так же неожиданно, как. и начался. Огромный зал представлял собою поле сра¬жения, усеянное трупами людей, на теле которых не было ни единого повреждения, за исключением тех, кто подвернулся под мою тяжелую руку.

, Я подбежал к моим друзьям и начал приводить их в чувств- Первым пришел в себя Ли, вслед За ним Смит.. Только Эа лежала в полуобморочном состоянии. Быть может, и ее нервы не выдержали этой звуковой канонады, а может быть, она была измучена боем? Я поднял ее и бережно понес. Перед нами был открытый путь, если не считать массы поверженных, недвижимых тел. Мы пытались обходить их, но у дверей это оказа¬лось невозможным: здесь тела лежали сплошной

• массой. Если среди лежавших не все были мертвые, то едва ли кто вернулся к жизни из тех, по чьик телам прошла моя тяжелая поступь человека двадца¬того века.

Наконец мы спустились на нижнюю площадь, среди которой стояло наше судно. Механик был возле корабля и приветствовал нас издали рукой.

— Вы живы? — крикнул он нам.—Признаться, я уже потерял надежду увидеть вас снова. ,

—• Скажите, — обратился я к механику, — не знаете ли вы, кто поднял такой ужасный рев?

— Я поднял,^—ответил он, улыбаясь. — Что же мВ*

оставалось делать? Сидя внутри нашего корабля, $ наблюдал в перископ, что делают эти черные гады. Он11 пытались поднять люк нашего корабля, но это им удалось. Тогда они принесли машину, при помочь которой хотели расплавить корабль вместе со мно& И я решил отогнать этих черных насекомых наши** „громкоговорителем*. Кстати, Ли хотел испытать ег0 действие. Ведь это его изобретение. , ?

— Да, — сказал Ли,—„мегафон*—мое изобретений При помощи особых усилителей, я довожу силу звука до таких пределов, что колебания воздушных воля, вызываемые им, могут убить быка и разрушить стены*

— Настоящая иерихонская труба,—сказал я.

— Такая труба уже была изобретена в ваше время)

Иерихоном?—заинтересовался Ли. — Очевидно, ему были известны легенды далекого прошлого. >3

Мне не было времени рассказывать ему библейскую историю. Эа все еще не приходила в себя, и , я начал серьезно беспокоиться за ее жизнь. ,

— Вот мы сейчас оживим ее. —Ли вынул флакоя

с жидкостью и поднес к ее носу. Эа открыла глаза; и улыбнулась Ли. Я пожалел, что чудодейственная бутылочка не находилась в моих руках. Но Ли, как бм„ угадал мою мысль, и сказал Эа. -г1;

— Благодарите его,—Ли указал на меня, — он спас вашу жизнь.

Эа посмотрела на меня и улыбнулась уже мне. -г

— В конце концов, -- скромно отвел я от себя честь спасения девушки, — нас всех спас звук вашего мега¬фона и механик, который...

— Куда теперь? — спросил механик, перебив меня* Ои также отказывался от чести быть спасителем.

• — Летим на заводы, где наша помощь необходима,— ответил Смит.

Мы вошли в корабль, механик пустил мотор, Эа Уселась у руля управления и мы двинулись в путь.

— Хотите посмотреть, как управляется наша ма-шина?—услышал я голос Эа сквозь полуоткрытую Дверь кабины.

— Это очень интересно, — ответил я и, пройдя в кабину пилота, сел в мягкое кресло рядом с Эа.

— Управление так несложно, что ребенок мог бы справиться с этой машиной, — сказала Эа. — Вы видите, что хотя мы плотно забронированы от внешнего мира, весь путь, лежащий впереди нас, с четкостью зеркаль¬ного отражения обрисовывается на этом стекле. Я вижу весь путь полета. Ножными педалями я регули¬рую скорость, а рулевым колесом — направление.

;• Мы очень медленно катились по площади города- Дома.

* — Вот я пускаю сразу на вторую скорость...

;. Корабль рванулся вперед.

— И направляю руль сюда...

— Куда же вы?! — вскрикнул я. — Вы направляете прямо на железо-бетонный остов небоскреба...

Я ждал катастрофы и невольно сжал руку нашего Пилота, но Эа только улыбнулась. Острый металли-ческий нос корабля пробил стену огромной толщины С такой легкостью, что я не почувствовал даже толчка, Как-будто эта стена была сделана из картона. Как мог забыть я, что наш универсальный корабль еще так недавно пробивал толщи горных пород!

— Догоняют последние суда американцев,—сказала Эа и, склонив голову, посмотрела на карту, чтобы определить направление.

Я повернул перископ и начал смотреть на землю- Ми летели не высоко. Расстилавшийся внизу ландшафт был ясно виден. Под нами проходили равнины, изви- листые голубые ленты рек. Дорог не было видно, на это не удивило меня. С тех пор, как воздух сделался главной дорогой, в земных дорогах не стало нужды. Меня удивляло другое. Америка казалась безлюдной, заброшенной землей: Не было видно ни ферм, ни горо¬дов. Что бы это могло значить? Я обратился с вопро- ■ сом к Эа. ■{

— Ферм нет, — ответила она,—потому, что про-дукты питания добываются ие на полях, а в лаборато¬риях, химическим путем, А города?.. Богачи здесь жили в десяти гигантских небоскребах. Рабочие же... но вьг увидите, как жили здесь рабочие.

Воздушный корабль поднялся на высоту, перевалил? через небольшой горный кряж, и я увидел огромную долину с необычайно гладкой поверхностью, как-будтсГ вся она была асфальтирована. {

— Что это, гигантский аэродром?—спросил я.

— Нет, это всего только крыша, одна сплошная' Крыша над фабрикой, занимающей сто двадцать квад-" ратных километров.

— Вы так осведомлены в американских делах, как-: будто уже бывали здесь,

— Если бы мы не были осведомлены о многом, то и не победили бы, — ответила девушка. — Это фабрикам но вместе с тем это и город рабочих, так как рабочие здесь живут на фабриках. Под этой беспредельной кры-' шей они родятся и умирают, не видя неба над головой):

— Как это ужасно! — сказал я, еще не зная, что это

только начало тех ужасов, которые предстояло мне; увидеть: :

*

а*

по

Воздушный корабль снизился прямо на крышу. Мы открыли люк и вышли. Смит нажал ногой черный квадрат на серой крыше. Открылась дверь, ведущая вниз. Мы стали спускаться по узкой лестнице, сразу погрузившись в полумрак.

— Здесь хозяева экономили на всем, даже на свете. Осторожней ступайте.

Небольшая лестница кончилась и мы оказалйсь на бетонном полу фабрики. Это здание представляло собой, Лаже по своей конструкции, полный контраст с горо¬дом-небоскребом. Если тот строился по вертикали, то фабрика — по горизонтали. Небоскреб был весь залит лучами солнца, здесь тусклое искусственное освещение Наводило тоску. По расположению • это здание было Похоже на шахматную доску. Широкие, прямые улицы разделяли квадратные кварталы. Улицы были безмолвны. По полу, С легким шумом трения, двигались только бесконечные ленты, подававшие из квартала в квартал Насти заготовляемых машин.

— — Зайдем в этот цех,—сказал Смит.

Мы вошли в большую полутемную комнату.

Недалеко от дверей вращались два, стоявшие близко Друг к Другу колеса, около пяти метров в диаметре Каждое. Я подошел к этим колесам и вдруг отшатнулся.

Между колес, прямо на земле сидел какой-то урод. V него, повидимому, совершенно отсутствовали ноги, так как туловище помещалось в чашеобразном метал¬лическом сосуде. Зато его ру/си были непомерно велики. Он вращал ими огромные колеса. Это был какой-то придаток машины. К несчастному уроду подошел низко¬рослый рабочий, в замасленном костюме с масленкой в руке, и влил в рот вертящего колеса уродца какую-то жидкость, с таким видом, кзк-будто он смазал машину.

1 * -/и *

— Вот и пообедал,' — с грустью улыбаясь, сказал Смит.

Человек с масленкой ходил около колес, где сидели такие же уродцы, и „смазывал" эти живые машины.

Дальше стояла машина с очень сложным и непонят¬ным мне механизмом. В середине этой машины нахо¬дилось нечто в роде коробки не более шестидесяти сантиметров высоты, и в этой коробке бегал карлик, нажимая рычажки... И опять„такая же машина, с такой же коробкой и совершенно таким же маленьким чело¬вечком!

А еще дальше я увидел отверстие в потолке и чью-то неимоверно длинную и тонкую фигуру; собственно, я увидел только ноги, так как верхняя часть туловища от пояса находилась во втором этаже. От времени до времени, с автоматичностью машины, из отверстия, как длинныё рычаги, появлялись руки, захватывали пода¬ваемые на транспортере готовые части машин и подни¬мали их на второй этаж. . :

Это была не фабрика, а какой-то музей уродов. Их вид производил гнетущее впечатление. В их непо*. движные, тусклые глаза нельзя было смотреть без содрогания. Я много пережил за свое необычайное путешествие, но еще никогда мои нервы не былй потрясены до такой степени. Мне было необходимо собрать всю силу воли, чтобы не упасть в обморок.

— Нет, эго слишком... Уйдем скорее из этого ада,—* обратился я к Смиту.

Он тяжело вздохнул. -

— Да, видеть это—большое испытание для нервов,-' ответил он. — Но вы не видели и десятой части все* ужасов наших фабрик. Это,—Смит указал на уродцев,—*! безнадежные люди, даже не люди, а живые машины

Между колес, прямо на земле сидел какой-то урод.

Они не только не могут освободить себя, но им уже ничем нельзя помочь. Конечно, не все рабочие превра¬щены в такие придатки машин. Это в сущности пере¬житки старины. Много лет тому назад наша медицина сделала большие успехи в изучении действия желез внутренней секреции на развитие человеческого тела и отдельных органов. Хозяева этих фабрик не преми¬нули использовать успехи науки для своих целей. Они заставили ученых, путем подбора и воздействия на железы, создавать людей, которые являлись бы такой вот составной частью машины.

— И люди соглашались на это?..

— Не люди, а голод... Все делалось „добровольно"» за грошевые прибавки и посулы, а изуродованному потомству этих „охотников* ничего больше не остава¬лось, как продолжать участь отцов или умереть с го¬лоду за полной неприспособленностью организма делать какую-нибудь иную работу. Это была эпоха „профес-сиональной приспособленности*, доведенной до абсурда-

— Но в конце концов разве это могло быть вЫ' годнее простой механизации? Например, этот великан» таскающий руками части машин на второй этаж...

— Идея была не совсем глупой. Люди делали^ составной частью машин в тех случаях, когда все-такИ требовалось регулировать ход трудовых процессов уча-, ст'ием сознательной воли. Потом это было оставлено- Но часть производства осталась с людьми-машинамН- Они были дешевы и... совершенно безопасны. ЕсЛ** хотите, это является символом идеального рабочего с точки зрения капиталиста. Согласитесь, что в больше^. или меньшей степени и в ваше далекое время капитЯ' листы старались „машинизировать* рабочих, прикре‘ пить живых людей к машинам на возможно больш^

срок, в ущерб физическому и умственному развитию. Здесь в силу сложившихся условий им удалось только • осуществить этот идеал до конца. Теперь эти несчаст¬ные будут вынесены на. свежий воздух, увидят голубое небо и свет солнца. Мы сделаем все возможное, чтобы облегчить их жизнь.

Я вздохнул с облегчением, когда увидал наконец подо¬шедшего к Смиту рабочего, который казался нормально развитым и здоровым, если не считать бледного цвета лица от постоянного пребывания в закрытом помещении.

Смит начал о чем-то разговаривать с рабочим, а мы с Ли и Эа поспешили покинуть эту могилу с заживо погребенными.

Я вышел на поверхность и с облегчением вдохнул свежий воздух.

В этот момент раздался удар грома, шаровидная молния, такая же, какую я видел на солнечной станции, упала на крышу, с грохотом обрушив часть ее. Еще несколько молний упало вокруг нас.

— Разрядник! — услышал я голос Смита.

Молния прекратилась. Но в наступившей тишине я вдруг услышал громкий голос, как-будто исходивший с неба:

— Привет от Клайнса!

На крышу выбежал Смит.

— Проклятие! — кричал он. — Клайнсу удалось бе» -Жать!.. Эти беглецы, прежде чем погибнут, могут наде¬лать нам не мало бед...

А Ли, открыв люк нашего корабля, спрашивал меха¬ника.

■— Вы не отметили направления радиоволны?

— Есть, — ответил он.

— Тогда летим скорее!..

В СТРАНЕ БЕЛЫХ ДИКАРЕЙ

О

ПЯТЬ стальная птица кружит в воздухе, увлекая меня в неведомую даль. Эа спокойно поворачи¬вает рулевое колесо. Смит и Ли разговаривают о бег¬стве Клайнса.

■— Не понимаю, как мог еще раз улизнуть от нас Клайне, эта старая, хитрая лисица. Он был в высшем Совете Трех и являлся главой правительства.

— Я уже получил сведения, — ответил Ли. — Наш аэроплан, так ловко подцепивший падавшего Клайнса, сам был пойман в сети огромным аэропланом амери¬канцев. Четыре наших товарища в плену.

— Клайнса нужно разыскать и поймать во что бы то ни стало.

— Мы и поймаем его, — ответил Ли.

— Не так-то легко. Его молнии и дерзкое напоми--■ нание о себе дали нам направление, но ведь он не стоит: на месте.

— Каждый его новый выпад будет давать нам и новые нити к розыску. •]

— Да, но каждый его выпад будет стоить не одной * человеческой жизни...

Мы летели на юг. Леса, горы и реки проносились ■ под нами, как на киноленте, пущенной с бешеной ско¬ростью. Вот и Панамский канал скрылся позади нас. ; Не слишком ли мы забираем на юг? Мы летим уже над Южной Америкой... Огромная горная цепь преграждает нам путь. Воздушный корабль забирает высоту, подни¬маясь выше облаков. Земли не видно за белой пеленой,

расстилающейся под нами. Заходящее солнце опускается в эту пелену, окрашивая ее в пурпур.

Эа нажимает педаль ногой и вдруг бледнеет. Педаль не работает. Мотор остановился. Машина стремительно падает.

К счастью, наше судно приспособлено к этим, слу¬чайностям, Из стального тела выбрасываются плоские крылья. Но управление испорчено, планирование невоз¬можно. Корабль падает в воздухе скользящими углами, как кусок картона, брошенный с высоты. Каждую минуту корабль может повернуться вниз носом или кормой и грузно упасть на землю. Только огромная высота, на которой мы находимся, дает нам несколько мгновений, чтобы приготовиться к этому неизбежному . падению. Никто не говорит ни слова. Для всех ясно наше положение. Мы с лихорадочной быстротой прикре¬пляем небольшие крылья за спиной, открываем люки и выбрасываемся в вихри крутящегося вокруг нас воздуха.

Крылья затрепетали за нашей спиной, мы повисли в воздухе, а наш великолепный корабль стремительно падал.

Под нами густые заросли первобытного леса.

Еще мгновение, и корабль врезался носом в лесную чащу.

Над лесом поднялся огромный столб воды и грязи, который в лучах заходящего солнца казался изверже¬нием вулкана.

— Он упал в лесное болото, — сказал Смит.

— Это к лучшему, он уцелеет, — ответил Ли.

— Да, но удастся ли нам извлечь его из болота,— сумрачно проговорил Смит.

Через несколько минут наши крылья зашуршали между широких листьев тропического леса. Яркие 

попугаи с гортанным криком разлетелись при виде не¬обычайных птиц, за которых они, вероятно, нас приняли. Завизжала стая обезьян, и стала забрасывать нас соч¬ными плодами.

— Нечего сказать, гостеприимные хозяева, — сказал Смит, пытаясь освободить свои крылья от паутины лиан.

В этой гуще растений летать было невозможно. Пришлось плотно сложить крылья и спускаться по деревьям.

Внизу был полумрак. Быстро приближалась темная тропическая ночь. Мои ноги коснулись почвы и тотчас увязли в тине.

— Подождите спускаться, — сказал я своим спут¬никам, — здесь болото.

Ли зажег карманный фонарь. Луч света блеснул на жидкой поверхности болота. Змеи, обеспокоенные не¬ожиданным светом и нашими голосами, подняли головы над корявыми корнями и угрожающе зашипели. Я быстро . вскарабкался на сук, товарищи последовали моему при¬меру.

— Нечего сказать, в хорошенькое положение мы попали, —■ сказал Смит. — Придется переждать до утра на деревьях, а там видно будет.

Мы уселись на ветвях большого дерева, поближе друг к 'другу, как наши далекие предки, и покорились ' судьбе. Ни одной звезды не было видно над головой: сплошной полог листьев закрывал от нас небо. От болота поднимались сильные испарения. Я чувствовал, как дрожит соседний сук, на котором сидела Эа. От сырости ее лихорадило. Среди тишины ночи слышались какие-то ^ вздохи, шорохи, чавканье. Где-то далеко и протяжно завыл неведомый зверь.

И вдруг, покрывая все эти звуки, над нами послы-шался сильный, как звук пароходной сирены, голос.

— Привет от Клайнса!..

Вслед за этими хроматическими переливами раздался визгливый смех.

— Проклятие! — выбранился Смит. — Он издевается над нами! Это он какими-то новыми лучами испортил механизм нашего корабля. Вы оказались правы, Ли, Клайне подал о себе весть. Но теперь это бесполезно: наш пеленгаторный аппарат погребен вместе с кораблем...

— Но у меня есть карманный аппарат, с которым я никогда не расстаюсь, — ответил Ли. Блеснув фона-риком, он определил направление радиоволны и сделал отметку по компасу.

— Вы очень запасливы, Ли, но к сожалению ваши отметки не много принесут нам пользы. Без корабля мы беспомощны.

Голоса замолкли, и опять — тишина ночи, преры-ваемая чьими-то вздохами, шипеньем, криком попугая, которому приснилось что-то страшное. Быть может, неведомые птицы, спустившиеся с неба...

Кажется, это была самая томительная и самая длин¬ная ночь из всех, пережитых мною. Под утро свет луны пронизал густой туман, затянувший все вокруг белым паром. Мы несказанно обрадовались ей.

Пение и пронзительный свист птиц оповестили нас о наступлении утра. Скоро взошло солнце. Туман под¬нялся и стал редеть. Лес ожил и зазвенел тысячами голо¬сов. Я посмотрел на моих спутников. Они были бледны и истомлены. Я быстро спустился с дерева и попытался ступить на землю. Но это оказалось невозможным.

— Нам придется превратиться в обезьян и путе-шествовать по веткам,— сказал я своим спутникам.

Мы, цепляясь за ветви, перебирались с дерева на дерево в поисках упавшего корабля, но следов его не было. Наконец на одной прогалине Эа увидела воронко¬образное отверстие.

— Вот могила нашего корабля, — сказал печально механик Нэр.

Да, это была могила. Нечего было и думать извлечь тяжелый корабль руками пяти людей.

— Однако, что же нам делать? — спросил Ли.

— Прежде всего поискать место посуше, а потом позаботиться о пище и питье.

— У меня есть немного питательных таблеток,— сказал Ли. — Но нам их хватит всего на несколько дней. А дальше?

— А дальше нам придется приспособляться к новой пище, — ответил я. — Здесь должно быть много фруктов. Если вы не можете есть их сырыми, мы добудем огонь, как добывают его дикари, и Эа будет нам готовить кушанья.

— Но я не умею готовить, — ответила девушка.

— Научитесь. Я покажу вам, как это делается. Идем-

— Вернее, лезем, — поправил меня Ли. И мы отпра¬вились в путь.

Обезьяны досаждалй нам своим назойливым любо¬пытством. Они преследовали нас целой толпой, брани¬лись на своем обезьяньем языке, высовывали языки, потрясали кулаками и бросали в нас орехами и фруктами.

Я поймал на лету большой орех и, раскусив, съел его. Он был очень вкусный.

— Попробуйте, — предложил я Эа. Но она не реша¬лась есть и взяла питательную лепешку, предложенную ей запасливым Ли. Позавтракав, мы двинулись дальше. Но это лазанье быстро утомило моих спутников.

1—Собственно говоря, — сказал Смит, — нам нет нужды бесконечно лазать, пока у нас есть крылья за плечами. Нам нужно добраться до лесной прогалины и оттуда мы сможем продолжать путь по воздуху.

— Это правда, — ответил механик. — Смотрите, как ярко светит солнце. Вероятно, там есть чистое от за¬рослей место.

Мы направились к солнечному пятну и скбро дей-ствительно добрались до большой лесной прогалины» залитой водой.

Неизъяснимое чувство свободы охватило нас, когда наши трепещущие крылья подняли нас на воздух» В мальчишеской радости, обернувшись назад, я сделал рукой прощальный жест изумленным обезьянам.

Мы поднялись над лесом и долго летали над зеле-ным ковром. Наконец этот бесконечный лес окончился. Почва начала подниматься и скоро перешла в горный, кряж.

Мы облюбовали живописный склон горы, с журча-щим родником, и опустились у небольшой пещеры.

— Мы, кажется, проходим все этапы человеческой истории, —улыбаясь сказал я, опускаясь на зеленую лужайку. — Из „древесного" человека мы превратились в пещерных людей.

Посмотрев на Эа, я с удивлением заметил, что у нее смыкаются веки. Как ни был запаслив Ли, он не мог захватить с собой все. Не захватил он и пилюли, уничто¬жавшие токсины утомления. Смит и Ли также имели совершенно сонный вид. Я натаскал в пещеру сухого моха, сделал мягкие ложа и предложил им уснуть.

— Вы поспите, — сказал я им, — а я буду сидеть У входа на страже. Неизвестно, какая опасность может здесь подстерегать нас.

Спутники не заставили себя просить и скоро спали крепким сном.

После бессонной ночи меня также клонило ко сну. Чтобы чем-нибудь развлечься, я решил попытаться добыть огонь. Мне приходилось читать о том, как это делают дикари, но сам я умел добывать огонь только при помощи спичек.

Не упуская из виду пещеры, я прошел к близлежа¬щему лесу, выбрал два сухих сука смолистого дерева и принялся за дело. Укрепив один сук меж корней, я начал усиленно тереть его другим суком.

Работа была нелегкая. Скоро пот лил с меня ручьями, = а между тем, не появлялось не только огня, но и дыма. „ •Утомительнее всего было то, что я ни на минуту не мог •прекратить своей работы, иначе дерево остынет и все придется начинать сначала. Когда наконец запахло- гарью и появился первый дымок, я так обрадовался, как-будто сделал величайшее открытие, и начал тереть с удвоенным усилием. Я был страшно увлечен своей , работой. Вспыхнуло пламя, погасло, опять вспых-^ нуло, еще раз погасло, и наконец сук запылал. Но] мне не удалось спокойно насладиться моим торже-; ством.

В тот самый момент, как запылало впервые добы'- тое мною пламя, я услышал отчаянный крик Ли, за-глушенный каким-то диким ревом. Подняв глаза от пылающего дерева, я увидел дикарей в звериных; шкурах. Неизвестно откуда появившись, бни вошли в пещеру, захватили спящими моих спутников и теперь; тянули их на гору. При виде этого нападения дикарей. во мне самом пробудились первобытные инстинкты.' С диким ревом, не выпуская из руки пылающего сука* и размахивая им, от чего пламя разгоралось еще

больше, я смело бросился на врагов, тыча в их косма¬тые лица горящим суком.

Вид пламени произвел на них неожиданно сильное действие. Дикари выпустили из рук свои жертвы и, упав на колени передо мной, завыли, прося пощады. Очевидно, эти люди не были знакомы с добыванием огня и приняли меня за божество. Потрясая над голо¬вой своим пылающим факелом, я жестами'- дал им понять, что испепелю их, если они тронут моих спутни¬ков. Дикари как-будто поняли меня и покорно кивали головами. Потом они стали совещаться меж собой. Я имел возможность более внимательно рассмотреть их. Меня поразило, что их лица напоминали лица евро¬пейцев, а кожа, хотя и сильно загоревшая, была белого . .Цвета. Очевидно, судьба столкнула нас с белыми дика¬рями, о существовании которых ходили слухи еще ' в мое время. В следующий момент я был. поражен еще больше. В их разговоре я уловил, как мне показалось, несколько английских слов. И я не ошибся. Смит, также внимательно прислушивавшийся к их речи, вдруг заго¬ворил с ними на каком-то ломаном английском языке, и они, повидимому, поняли его. Между ними завя¬залась беседа, перешедшая в довольно горячий спор. Наконец Смит и дикари пришли к какому-то согла¬шению.

— Нам придется итти за ними,—сказал Смит, обра¬щаясь к нам.—Они не сделают нам зла, если „господин бог огня*, — и Смит с улыбкой указал на меня, — не сожжет их своим пламенем.

Нам ничего больше не оставалось, как следовать за дикарями.

— Можете ли вы себе представить, —сказал Смит, когда мы двинулись в путь,—что предки этих дикарей

были когда-то стопроцентными американцами. Они были рабочими, которым не повезло. Еще в двадцатом веке безработица создала целую «бродячую Америку", кадры людей, выброшенных за порог культурной жизни больших городов. Американская культура все более сосредоточивалась в одних крупных центрах, а эти люди оказались предоставленными самим себе, среди дикой природы. Из поколения в поколение они и сами дичали, забывали все культурные навыки, пока наконец, как видите, не превратились в настоящих первобытных людей, которым неведомо даже добывание огня. Если бы не ваш горящий сук, быть может, они убили бы всех нас. Не из злобы, но из простого страха перед неизвестными, новыми людьми, непохожими на них. — И обращаясь ко мне, Смит добавил. — Вам придется продолжать вашу роль бога огня. Это облегчит нашу, участь.

Я охотно согласился и потряс свойм пылающим; суком.

Мы поднялись на гору и нашли целый городок пещерных людей. Навстречу нам бежали голые маль;' чишки. Женщины в звериных шкурах не решались приблизиться к нам и с любопытством смотрели на нас издали. У пещер, на земле валялись каменные топорь! и кости убитых животных. На столбах висело несколько, черепов хищных зверей — трофеи удачных охот. Белый/ как лунь, благообразный старик подошел к нам с недо' верчивым видом. Я повертел в воздухе догоравшим суком и далеко отбросил его от себя. Дуга из дымй повисла над толпой и медленно растаяла в воздухе.

Седой старик расставил руки и отвесил мне глу' бокий поклон.

ОСВОБОЖДЕННЫЙ МИР

Я

С УСПЕХОМ выполнял роль „бога огня". На боль¬шой площадке перед пещерным городом, ночью и днем, горел неугосимый костер, отгонявший диких зверей, за что белые дикари были мне очень благо¬дарны. А вечерами, после захода солнца и наступления темноты, я совершал торжественное „богослужение*. В глазах диких людей я имел полное право считаться Существом божественным. Дело в том, что я не только владел тайной добывания огня, но и крыльями. Во время нападения дикарей и борьбы- с ними у Ли, Смита и механика крылья оказались поврежденными. Сохрани¬лись они только у меня и у Эа. И вот, в темные вечера, окруженные всеми обитателями пещер, мы подходили с ней к костру, держа в каждой руке по смолистой палке, зажигали наши „жезлы" с разными церемониями И медленно поднимались на воздух. Дикари поднимали вой, опасаясь, что мы вознесемся на небо, и Рни оста¬нутся без огня. Но мы не хотели оставить наших това¬рищей. Помахав в воздухе горящими палками, мы Разбрасывали их в стороны. Пылающие угли падали Красивыми дугами, и мы плавно возвращались на землю.

Я убедился, что быть „богом" совсем не трудное занятие. Тем не менее, я скоро начал тяготиться своей ролью, обманщика поневоле. Ночью, сидя у костра, я мечтал, о том, как было бы хорошо этих несчастных, одичавших людей освободить от их предрассудков и поднять культурно: научить земледелию, ремеслам. Но в конце концов это можно было сделать и без нас.

Если бы мы освободились, мы, конечно, не забыли бы об этих людях. Освободиться, но как! Пользуясь кар¬манным радиоприемником, сохранившимся у Ли, мы могли слышать о том, что нас усиленно ищут, ищут друзья и враги. Из Радиополиса каждую полночь доно¬сился к нам голос Эля.

— Ли, Эа, где вы, отзовитесь! — спрашивал он у эфира.

Но эфир молчал, потому что наша передающая станция была погребена в болоте вместе с нашим ко;'- раблем. Ли пытался снестись с Элем посредством пере¬дачи мысли на расстояние. Он сосредоточивал всю свою умственную силу и мысленно отвечал Элю. Но вероятно, какие-то препятствия поглощали слабые электроволны, излучаемые мыслящим мозгом, так как Эль пунктуально продолжал взывать к нам через эфир.

Искали нас и враги. Несколько раз мы перехваты-^ вали сигналы Клайнса, посылаемые своим сообщникам/ Судя по этим сигналам, мы знали, что уцелело еще' довольно много врагов, и находятся они где-то далеко на юге.

Хотя дикари относились к нам хорошо и не причи< няли зла, тем не менее они не хотели отпускать нас; тем более, что с нашими знаниями мы им были очень полезны. '

Не одну ночь, сидя у костра, мы обсуждали план бегства. Но трое бескрылых людей связывали всех- Еще я, пожалуй, убежал бы от быстроногих дикарей отдав свои крылья кому-нибудь из товарищей. Но трое из них все равно оказались бы пешими, их, наверно»- нагнали бы дикари. И наше положение только ухудши' лось бы.

А бежать нужно было во что бы то ни стало. Помимо того, что мы томились нашим бездействием в то время,, когда наша, в особенности, Ли помощь была так необходима в другом месте, мои спутники страдали от голода. Питательные лепешки все вышли, а при¬выкнуть к новой пище они не могли. И силы их быстро падали, что еще больше затрудняло бегство.

Однажды ночью мы сидели у костра и молчали.. Маленький приемник с громкоговорителем передавал музыку из Радиополиса. Эта радио-музыка, которой мы иногда угощали наших поработителей, также каза¬лась им сверхъестественным явлением и поднимала наци авторитет в их глазах. Радиополис веселился, празднуя победу. Новый музыкальный инструмент *— электро¬орган—исполнял гимн победы, произведение молодого- гениального к'омйозитора, соединярШег|о1>зацятие музы¬кой с работой на одной из силовых сН'нЦий. Музыка замолкла. Послышались аплодисменты. После неболь¬шой паузы новый взрыв аплодисментов, и когда нако¬нец они затихли, мы услышали голос Эля.

— Товарищи, — говорил старый ученый, — наша радость безмерна. День, о котором так долго мечтал Мир трудящихся, настал. Последний угол земного шара, где еще царил капитал, неистовствовавший в своей агонии, освобожден. И все же, в на^ радость, как в му¬зыку этого торжествующего гимна, который вы только- Что прослушали, вплетаются грустные аккорды. Враг побежден. Но часть врагов бежала, захватив с собой Ужаснейшие орудия истребления. Пока существует это последнее гнездо, мы не можем быть спокойны, по¬тому что и разбитый враг может причинить нам много зла. Это первое, что омрачает нашу радость. А второе— пы знаете, о чем я буду говорить. Ли, наш лучший.

инженер, наша самоотверженная Эа, наш преданный работник Нэр, наш загадочный гость из прошлого и вождь американских рабочих инженер Смит пропали без вести. Несмотря на все наши старания, нам не удалось узнать, живы они или погибли. Они не подают о себе вестей, — голос Эля дрогнул, — как мертвые. Но мы не хотим верить в их смерть и будем продолжать наши поиски, пока не узнаем истины, печальной или радостной. Мы разослали специальные экспедиции во все части мира. Мы обшарим каждый уголок земного шара. И мы их найдем! Вместе с тем, мы розыщем и наших врагов, хотя бы для этого пришлось спуститься на дно океана или подняться к звездам. И мы уничто-жим их. Тогда наша радость будет полною и не омра-ченною ничем.

Долго несмолкавшие аплодисменты покрыли эту речь.

Взволнованный Ли поднялся.

— Помощь близка, — сказал он,—будем терпеливы. Какое несчастие, что я не могу послать им привет!.. Мне хотелось бы кричать, кричать так, чтобы мой голос был слышен в далеком Радиополисе...

Возбужденные, мы так и не уснули в эту ночь.

Несколько дней под ряд мы не отходили от радио¬приемника. Мы все чаще начали получать сигналы от воздушных судов, которые искали нас. Мы знали о пути их полета. Некоторые пролетали в нескольких стах километров от нас. Иные из них погибли от внезапного нападения вражеских судов. Клайне, очевидно, тоже следил за ходом розысков и старался всячески вре¬дить им.

На исходе второй недели, когда я собирал сучья для костра, ко мне подбежала взволнованная Эа и сказала:

— Идите скорее, Ли получил важные вести. ' ' ‘

Я поспешил к отведенной нам для жилья пещере.

Там я застал Ли, Смита и Нэр. Ли нервно тер руки и ходил по пещере, рискуя разбить голову о йизкий свод. Увидав меня, Ли сказал:

— Я только-что получил известие, что один из наших кораблей сегодня ночью пролетит всего в десяти километрах от нас. На крыльях вам легко преодолеть это пространство. Корабль будет лететь медленно. Постарайтесь чем-нибудь привлечь его внимание, и мы спасены. Второй такой случай может не повториться.

— Вы нужнее, — ответил я. — Летите лучше вьт,-'я дам вам свои крылья.

Но Ли решительно отказывался.

— Случай сохранил крылья вам, вы и полетите. Вы гость среди нас, и я не могу подвергать вас риску остаться здесь, если есть возможность спастись и, быть может, спасти нас. Полетите вы и, на всякий случай, Эа. Она поможет вам сигнализировать.

Как я ни отказывался, но в- конце концов при-нужден был согласиться.

Мы высчитали время, когда должны были вылететь. Оно приходилось на полночь. Затем общими усилиями мы сделали две больших связки костров из смолистых, сухих ветвей.

В этот вечер, чтобы усыпить бдительность дикарей, мое „священнодействие" отличалось особенной торже¬ственностью. Я разбрасывал с высоты целые фейерверки сорящих кусков дерева, практикуясь вместе с тем в сигнализации. Дикари были в восторге, с криками одобрения разошлись они по окончании моего предста¬вления по пещерам и крепко, как дети, уснули. Впрочем, Не совсем как дети. Я уже мог убедиться не раз, что

ш

дикари умеют сдать с чуткостью животного. При малей¬шем шуме они просыпаются и засыпают не раньше, как убедятся, что кругом все спокойно. Поэтому нам надо <>ыло соблюдать крайнюю осторожность. От исхода предприятия зависела если не жизнь, то наша свобода-

Мы все сидели у костра. Это было обычно и не могло возбудить подозрения дикарей. Мы прислушива¬лись к их дыханию, вздрагивали при крике ребенка во сне, Мы были взволнованы, но .молчали. Все уже было обдумано и сказано. Ли посмотрел на хронометр.

— Пора, — тихо сказал он. Мы поднялись.. Насту¬пил самый решительный момент. Я и Эа разожгли наши факелы, пламя, которых мы должны были под¬держивать во все'в^емя полета,..и начали спускаться вниз, подальше от пещер, чтобы не разбудить спящих шелестом наших крыльев.

Прощание было короткое, но сердечное.

— В добрый1 пут^, — сказал Ли.

Мы тихо поднялись на воздух, пролетели над лесом, обогнули склон горы, поднимаясь все. выше и ускоряя полет.

— Если бы не эти факелы, — сказала Эа, — мы могли бы лететь гораздо скорее.

— Хорошо еще, что ветра нет, — ответил я, — по¬смотрите, какая чудная ночь.

— Да, но плохо то, что восходит луна. Сегодня полнолуние, В темную ночь наши факелы были бы видны лучше.

Мы поднялись еще выше, но неожиданно попали в поток сильного ветра. Мой факел погас. Хорошо, что я летел не один. Иначе мне пришлось бы спускаться вниз, чтобы добыть огонь трением, а на это ушло бы много времени. Я зажег свой факел от огня факела

Ш

Эа, и мы спустились ниже, где было тихо. Скоро мы достигли линии, через которую должен был пролетать наш воздушный корабль. Мое волнение достигло край¬них пределов. Чтобы свет наших факелов был лучше виден, мы отлетели друг от друга, создав таким обра¬зом две светящиеся точки. Несколько раз нам казалось, что мы слышим гул приближающегося корабля» но это был обман слуха.

— Летит! — вдруг крикнула мне Эа, указывая на горизонт.

Она не ошиблась. На диске луны четко вырисовался силуэт сигарообразного воздушного, корабля; пролетев Диск луны, он потерялся на фоне темно-синего неба, но потом опять стал заметен.

Он шел прямо на нас, быстро увеличиваясь в раз¬мерах.

Мы вынули запасные факелы, зажгли.их и, держа в каждой руке по факелу, начали махать ими в воздухе.

— Они заметили нас, корабль летит сюда, — воз-бужденно крикнул я Эа.

Но радость моя была преждевременной. .Немного «е долетая до нас, корабль вдруг начал заворачивать влево. Я размахивал факелами, рискуя загасить их,— корабль продолжал уклоняться в сторону. Вот уж он Миновал нас. Последняя надежда угасала...

— Зажигайте все факелы, бросайте, часть их на Землю, — крикнул я Эа что было мочи.

Вспыхнуло такое яркое пламя, что теперь уже мы сами рисковали сгореть живыми. Жар палил лицо, я задыхался от дыма, но неистово продолжал махать факелами.

В тот момент, когда уже отчаяние стало овладевать мною, налетевший ветер сдул дым в сторону, и я

увидел, что корабль резко изменил полет и быстро приближается к нам.

— Наконец-то! Мы спасены! крикнул я Эа.

Корабль спустился, замедлил полет) выбросил нечто в роде сети и подхватил- нас в .эту сеть прежде, чем мы успели бросить факейы.-Хорошо, что сеть оказа¬лась металлической и достаточно крупной. Мы бросили в отверстия сети факелы, и с нетерпением ожидали, когда она поднимет нас на корабль. Наконец через открытый люк мы -были доставлены в просторную каюту.

Первое же лицо, которое я увидел, заставило меня в ужасе отшатнуться. Если бы люк уже не был закрыт, быть может, я бросился бы вниз. Это было лицо типич¬ного американского богача. Из одного плена мы попали в другой.

Ни слова не говоря с нами, нас заперли в железную каюту, лишенную всякой мебели. Мы были так пода¬влены, что даже не говорили друг с другом. Что будет с нами? Нам не приходилось рассчитывать на пощаду- И что будет с Ли и Смитом?..

Мы летели долго. Наконец мы почувствовали, что- корабль снижается, — замедляет полет, останавливается.-; Так же молча наши тюремщики вывели нас наружу. ,

Два ощущения сразу больно ударили по нервам-) Яркий свет солнца после полумрака нашей тюрьмы и резкое чувство ходода. г

Корабль остановился на площадке, лежавшей на' поверхности ;какого-то океана. Кругом плавали огром- ные ледяные горы. Посреди площадки был люк- Конвоируемые толпой американцев, мы вошли в лифт и стали спускаться вниз. Спускались мы довольно долго.

Наконец мы вышли из лифта и пошли по кори-дору вдоль стеклянной стены. Сквозь толстое стекло проникал снаружи бледный свет. За стеклом вид-нелось зеленоватое водное пространство с мелькав-шими в нем огромными рыбами. Мы были на дне океана, в подводном городе—последнем убежище амери¬канцев.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

НА РАССВЕТЕ

Г

ДЕ находится Смит? Где Ли? — И, не ожидая моего ответа, Клайне спросил меня, очевидно, издеваясь надо мною:

— Какую смерть вы предпочитаете, спокойную, как засыпание, или сопровождаемую агонией ужаснейших страданий.

Да, это был Клайне. Тестообразный, с огромной головой, он сидел, зарывшись в подушки, и смотрел на меня своими водянистыми глазами.

За стеклянной стеной колыхалась вода, в которой виднелись рыбы, привлеченные светом из комнаты под¬водного городка.

— Какую смерть вы предпочитаете?-—еще раз спро¬сил меня Клайне.

— Я предпочитаю жизнь; — ответил я.

Мой ответ очень рассмешил Клайнса. Он долго смеялся тонким, визгливым смехом. Наконец, вытерев слезящиеся глаза, он ответил;

— Я тоже предпочитаю жизнь, и потому вы должны умереть. Вопрос только в том — как. Если выскажете, где Смит и Ли, вы умрете спокойно. Если не скажете— вас ждут страдания, ужасные мучения, какие только может испытать человек.

— Смит, • Ли и механик погибли при крушении корабля,-они-не успели одеть крылья.

— Гм... вы уже успели сговориться с этой девушкой!

Я не сговаривался с нею, но оказалось, что, по

счастливой случайности, она, допрошенная- раньше меня, дала такие же объяснения.

— Ваша ложь скоро будет открыта. И тогда пеняйте на себя,—сказал Клайне. Он хорошо говорил на $и.чке европейцев. Потом он перешел на английский язык.

Коротая время у дикарей, я, благодаря новым, упро¬щенным методам усвоения языков, довольно скоро научился говорить на новом английском языке, беря уроки у Смита.

— Приведите врача, — сказал Клайне.

„ Сейчас, очевидно, меня будут пытаТь в присут-ствии врача," — подумал я.

Вошел врач, такой же большеголовый, как и Клайне,, но не столь полный, он мог ходить на ногах, не поль'; зуясь подпорками и коляской. *

— Осмотрите этого человека,—сказал Клайне врачу, указывая на меня.

Врач с удивлением посмотрел на мое телосложение,: непохожее на телосложение окружающих людей, затем приступил к самому тщательному осмотру. Он принес с собой целый ряд аппаратов и последовательно осмот' рел при их помощи, мои легкие, сердце, печень... Кажется, ни одного органа он не оставил без внимания. Потом он шприцем взял у меня кровь и тут же произвел анализ.

— Ну, что? — спросил Клайне, внимательно следя за всеми манипуляциями врача.

— Прекрасная кровь, — ответил врач. •*- Количество красных кровяных шариков на двести-процентов выше нормального. Это совершенно исключительный экзем¬пляр человеческой породы.

— Прекрасно, — ответил Клайне.

Я совершенно не мог понять, какое значение имеет состав крови у человека, которого хотят подвергнуть пыткам и медленной смерти.

Скоро однако мои недоумения разрешились. Меня положили на стол возле Клайнса и произвели перели¬вание крови из моих вен в вены Клайнса.

' Так вот что значит его фраза „я тоже хочу жить, и потому вы должны умереть",

Я должен был умереть не только как враг Клайнса, но и потому, что моя кровь должна была продлить его жизнь. .

— Я чувствую себя гораздо лучше, — сказал Клайне вскоре после операции переливания. — Ко мне верну¬лась моя прежняя анергия. А она мне тан необходима. Ведь мы будем бороться, бороться до конца. Питайте его лучше, чтобы я смог как можно больше извлечь из него крови, а потом... он получит должное.

Какой ужас! Своею кровью я должен был укреплять силы самого страшного' врага моих друзей, укреплять силы на борьбу с ними... Если мне суждено умереть, то хорошо было бы отравить свою кровь, пусть она отравит и Клайнса...

Надо будет об этом поговорить с Эа, может быть, ей удастся достать нужный яд.

Однако мне не удавалось привести в-исполнение эту мысль. С Эа я виделся только урывками. Притом

Ш

врач перед каждым новым переливанием производил анализ крови.

Благодаря хорошему питанию и уходу, я- не очень обессиливал от потери крови в первое время» Но все же постепенное обескровление начало сказываться. Я чув¬ствовал слабость, головокружение.

Какая нелепая смерть!

Посмотрев как-то в зеркало, висевшее в одной из проходных комнат, я ужаснулся бледности своего лица.

В этот день, во время операции переливания, врач, не стесняясь моим присутствием, сказал:

— Ну, кажется, эти ресурсы близки к окончанию. Нам придется заняться девушкой. К сожалению, ее кровь не так богата красными шариками...

„Эа! Неужели и ее постигнет та же участь?* — с ужасом думал я, лежа на операционном столе.

— А с этим что? —спросил Клайне, лежавший рядом.,.

— Мы можем еще использовать его железы внутрен¬ней секреции, — ответил врач.—Сделаем пересадку. Это обновит ваш организм й придаст устойчивость составу вашей крови. Однако надо спешить, так как он на границе острого малокровия. Сделаем передышку на несколько дней; возьмем еще два—три стакана крови, и тогда можно будет оперировать.

На. меня смотрели как на обреченного, и потому совершенно не стеснялись говорить при мне обо всем. Во время операций переливания Клайне беседовал со своими друзьями и подчиненными. Из этих разговоров я узнал, что американцы, на всякий случай, заблаго¬временно приготовили себе это убежище. Подводный город находился в самой заброшенной части мира,

недалеко от Южного Полюса. Для того, чтобы не обнаружить его местопребывания, отсюда не произво¬дили никаких радиопередач; Но американские корабли продолжали делать налеты, сообщая с пути о всех событиях.

Посреди комнаты, в которой находился Клайне, стоял громкоговоритель и большой экран, на котором отражались события внешнего мира.

Однажды, лежа на — операционном столе, я увидел «а этом экране картину, глубоко взволновавшую меня и, кажется, самого Клайнса. Это было во время пред¬последнего переливания крови. Экран вдруг осветился, и я увидел площадь в парке Радиополиса. На трибуне, среди радостно возбужденной толпы, стояли Ли и Смит и рассказывали своим друзьям о своем спасении. Оказа¬лось, что следом за американским кораблем летел наш. Увидав раскиданные на земле догоравшие факелы, Друзья, летевшие на розыски, остановили корабль * воздухе. Сотни людей, с крыльями за спиною, выле¬тели из корабля и рассеялись по окружающей местно¬сти, ярко освещенной прожектором, чтобы разыскать тех, кто мог зажечь факелы в этой- дикой, безлюдной Местности.

Так были найдены Ли, Смит и Нэр.

— Вы, кажется, говорили, что они погибли при Падении?—с кривой усмешкой спросил меня Клайне.

Но эта усмешка быстро сошла с его лица, когда он услышал, что дальше говорил Ли.

Он говорил, что нашим кораблям удалось выследить то место, куда слетаются йорабли американцев и откуда они вылетают.

Таким образом мы открыли, где- укрылось это последнее осиное гнездо.

ОТ

Случайно повернувшись в сторону Клайнса, Ли сказал.

— Клайне, быть может, вы видите меня. -Так слу-шайте. Сдавайтесь без боя и отдайте,нам наших дру-зей. ЕСЛИ вы не сделаете этого, мы будем к вам беспо-щадны. Вместе с вами мы не хотим губить и наших друзей, и потому мы не приводим нашу угрозу в испол¬нение немедленно. Даю вам сутки на размышление.

Хотя я не видал в этот момент моего лица, но лицо Клайнса, вероятно, было также бледно,как и мое. Не- смотря на протесты врача, Клайне приказал немедленно созвать совещание штаба инженеров.

— Мы открыты, — сказал он, —когда все явились- Что делать? Здесь оставаться нам невозможно. Ваше мнение, Крукс.

Я уже слыхал эту фамилию. Крукс был главны* инженером, соперничавшим в гениальности с Ли. Его огромная голова с непомерно большим лбом свисала/ от тяжести на правое плечо, так что он смотрел вбок, исподлобья.

Крукс беспомощно развел руками.

Мы предвидели то, что рано или поздно будем открыты. Вы знаете что я сконструировал огромный летающий корабль, — целый город, который может вместить всех нас. Этот корабль лежит рядом с под* водным городом, в океане. Его движущая сила осно-вана на принципе ракет, и потому на нем мы можем подняться выше атмосферы и летать в безвоздушном пространстве. Мы могли бы продержаться на нем не-определенно долгое время далеко от земли. Но... тут есть большое но. Несмотря на все успехи химии, мь» не можем обеспечить питание всех нас более, чем на два — три года. Если бы нам удалось возобновлять-

Ш

Крукс был главным инженером, соперничавшим в гениальности с Ли.

запасы, ну хотя бы, клетчатки, мы добыли бы из нее все, что нужно для питания. Но для этого мы должны держаться ближе к земле, чтобы наши небольшие суде — могли от времени до времени спускаться на землю в безлюдных местах и пополнять запасы химических продуктовой воды. Но эти малые суда скоро были бы уничтожены один за другим...

— Значит, мы обречены, — раздельно сказал Клайне.

' — Да, мы обречены, как, впрочем, все живущие на

земле, — ответил Крукс.

— Это вы хорошо сказали,— возбужденно ответил Клайне, — хотя, может быть, вы и не о том думали, о чем думаю я. Если обречены умереть мы, то пусть не позже, а вместе с нами умрут все живущие, все да одного. Мы взлетим вверх на нашем воздушном городе и мы... мы пустим в ход атомную энергию. Мы развя- жем все разрушительные силы всех атомов, находя¬щихся на земле и взорвем весь земной шар. Кто возражает против этого? Конечно, никто. Если нам суждено умереть, существование земли теряет всякий смысл.

На этом совещание было закончено, и все обита-тели подводного города начали с отчаянной поспенК ностью готовиться в последнее путешествие. Тай кая все шли на смерть, то сборы были не велики, — нужно, было только поднять на поверхность огромный воз¬душный корабль, перебраться в него и подняться на воздух.

Через несколько часов все было закончено. Огром¬ный корабль-город поднялся на воздух.

Все были так поглощены мыслью о предстоящей гибели, что совершенно забыли обо мне и Эа. Мы скоро разыскали друг друга и ушли подальше от всех, в ни*'

Ш

нюю часть корабля, игравшую роль трюма. Здесь в огроМ"-; ных кладовых хранились, всяческие запасы.

— Эа, неужели через несколько часов, быть может минут, мир погибнет? — сказал я.

— Да, он может погибнуть, — отвечала она. — Мы должны, если сумеем, попытаться предотвратить эту опасность. Но как?..

Мы смотрели друг на друга, и- вдруг наши глаза засветились мыслью,—мы уже знали, что одною и тою же мыслью.

В этих трюмах должны быть запасы взрывчатых веществ, достаточные для того, чтобы взорвать весь- корабль со всеми его обитателями и нами самими. Взор¬вать корабль прежде, чем Крукс пустит в ход атомную энергию, — и земля будет спасена!

Не говоря друг другу ни слова, мы бросились с Эа На поиски.

Только бы успеть!..

Обежав несколько комнат, мы наконец нашли то, что искали. В мягких подушках на полках, снабженных пружинами, лежали бомбы. Довольно взорвать одну бомбу, как взорвется весь склад. Но мы взяли две бомбы — Эа тоже хотела принять непосредственное Участие в спасении земли.

С бомбами в руках, мы смотрели друг на друга.

— Прощай, Эа, — сказал я дрогнувшим голосом.

— Прощай!—тихо ответила она, и лицо ее освети¬лось печальной улыбкой, как бледный луч солнца, мельк¬нувший между осенних туч.

Мы подняли тяжелые бомбы и бросили на пол.

Взрыв... Пламя... Ничто... *

— Эа, Эа — закричал я, сам удивляясь тому, что еще могу кричать, и открыл глаза... На моем письмен¬ном столе горела лампа» а сквозь окно пробивался сумрачный свет московского утра.

— Наконец-то,—услышал я незнакомый голос. Это был голос врача.

— Что с Эа? Она тоже жива? — спросил я доктора, еще не соображая, почему я вновь оказался в Москве-

— Лежите спо- очень больны, но

койно, — ответил теперь опасность

нрач. — Вы еще совершенно мино-

бредите. Вы были вала.

ВЕЧНЫЙ ХЛЕБ 

I. ДЕРЕВЕНСКИЕ НОВОСТИ

Н

ЕБОЛЬШОЙ рыбацкий баркас медленно подплы¬вал к острову Фэр, входящему в группу Фрид- ландских северных островов Немецкого моря. Стоял осенний вечер. Крепкий северный ветер обдавал рыба¬ков брызгами ледяной воды. Лов был неудачный, и лица рыбаков, посиневшие от холода, хмурились.

— Зима в этом году будет ранняя, — сказал старый Рыбак, попыхивая короткой носогрейкой.

' — Да, похоже на то, — отозвался молодой и, по-молчав, прибавил:

— У Карла опять сеть украли, новую!

Все оживились. Рыбаки начали обсуждать, кто бы Мог заниматься у них кражами.

— Мое мнение такое, что это дело рук Ганса, — Решительно заявил молодой рыбак.

— Ганса? Ну, уж ты придумаешь! — послышались Удивленные голоса.

Ганс был полубольцой, тощий, как скелет* высокий старик, одиноко живший в старом, заброшенном зда¬нии маяка.

— Ганс. Да он еле ноги таскает! Какие же у тебя Доказательства?

— А такие, — заявил молодой рыбак, — что- Ганс толстеет. " ‘

иа

Это была правда. За последние недели лицо Ганса зн ачйтёльно'”ок ру гл и л ось, и эта загадочная полнота уже служила предметом деревенских разговоров.

— Говорят, Ганс нашел на берегу клад, выброшен¬ный морем. От такого подарка не мудрено пополнеть,— задумчиво сказал старый рыбак.

— Ганс занимается контрабандой.

— А я говорю вам, — не унимался молодой рыбак,— что Ганс крадет у нас сети и рыбу, продает их и жи¬реет. Вы заметили, поздно вечером он куда-то частенько отлучается. Какие такие у него дела? Все это очень подозрительно.

С молодым рыбаком спорили, но видно было, что его рассказ на многих произвел впечатление. И когда баркас подошел к берегу у старого маяка, один из рыбаков предложил.

— А что, если бы нам зайти к Гансу, посмотреть, как он живет? Обогреемся, а кстати и его пощупаем.

— Вот это дело! — оживился молодой рыбак и на¬чал быстро выгружать рыбу и прибирать снасти.

В небольшом оконце маяка светился огонек. Старик Ганс еще не спал. Он радушно встретил гостей и пред¬ложил погреться у полуразвалившегося камина.

— Ну, как лов? — спросил он, потирая жилистые, руки с крючковатыми пальцами.

— Плохо,—ответил молодой рыбак. Он был зол на’: неудачный лов и непогоду, и ему хотелось сорвать на / ком-нибудь злость.—А ты все полнеешь, Ганс, с чего бы?

Старик жалко улыбнулся ^развел руками.

— Ты тоже полнеешь, Людвиг, ответил он.

— Не обо мне речь. Когда человек своими сетями рыбу ловит, да продает, в этом нет ничего удивитель¬ного, что полнеешь. А ты вот скажи нам секрет, как

йе работая пополнеть, тогда и мы, может, будем у теп¬лого камина греться, вм,есто того, чтобы' в море ревма- тизмы наживать. „

Ганс был явно смущен. Он ежился, потирал руки, пожимал плечами. Все заметили смущение старика, и это заставило поверить в его виновность даже тех, кто сомневался.

— Надо бы произвести у него обыск,—тихо сказал рыжий Фриц, наклоняясь к уху другого рыбака, — я это тонко устрою. — И обратившись к Гансу, он сказал.

— Как ты не боишься жить в этакой развалине? Дунет хороший норд-ост, и тебя раздавит в лепешку.

— Стены толстые, как-нибудь доживу,—ответил Ганс. * — А если раздавит? — не унимался Фриц. — Тебе-то, старику, может быть, это и безразлично, а с нас спро-

•сят. Зачем не приняли мер безопасности. Еще под суд отдадут. Надо осмотреть твое жилище.

— Что ж его осматривать, — растерянно проговорил Ганс. Он уже не сомневался, что посетители в чем-то его подозревают и пришли не спроста.

— Приходите завтра, когда будет светло,, и осмо-трите, если желаете.

— Зачем завтра. Мы и сегодня можем осмотреть.

’ — Да ведь темно, лестницы разрушены, ушибиться можете. Ну, что за спешка, право. Полсотни лет жил, а тут вдруг одну ночь не переждать. х,.,

. Людвиг уже понял военную хитрость Фр'^да] и за-суетился. ’ 4* 5

— А ты фонарь зажги.

— Фонарь! У меня и масла нет.

Но Фриц уже шарил по круглой комнате.

— Масла? Вот фонарь. А вот и масло. Ты что же старик, лукавишь?

Фриц быстро налил масло, зажег фонарь.

— Идем.

Все поднялись и пошли за Фрицем. Ганс, тяжело вздыхая и шаркая ногами, шел следом за ними, под-нимаясь в полутьме по сырым, стертым ступеням вин¬товой лестницы.

В комнате второго этажа лежал всякий. хлам, по-крытый пылью и мусором обвалившейся штукатурки. Сквозь разбитые? стекла окон дул ветер. Свет спугнул несколько летучих мышей и они шарахались по стенам, сдувая пыль и паутину. Фриц внимательно осматривал каждый угол, ворошил мусор тяжелыми рыбацкими сапогами, потом, освещал стены и говорил.

— Ишь^ какие трещины!

Но ничего подозрительного он не нашел.

— Идем в третий этаж.

— Да ничего там нет, — проговорился Ганс.[

Но Фриц, не слушая его, уже карабкался в верхнюю комнату.

Здесь ветер пронизывал насквозь, проникая не только через открытые впадины окон, но и огромные щели.

*— Ты, кажется, ошибся, Людвиг,—тихо сказал Фриц.

— А вот, посмотрим, —громко ответил Людвиг и. разозлившись, толкнул Фрица, —Неси сюда фонарь. Что это такое?

— Надеть не похоже, — сказал громко и Фриц, уже »е считая'нужным скрывать цели прихода. Фонарь осветил полку и стоящйй на ней котелок, прикрытый дощечкой.

Фриц поднял дощечку и заглянул в котелок. Там лежала какая-то студенистая жидкость, напоминавшая лягушечью икру.

— Пойдем, Людвиг, это какая-то перекисшая дрянь. Я же тебе говорил, чтет ты ошибся.

Людвиг уже сам злился на себя, что затеял всю эту историю и остался в дураках. Чтобы оттянуть момент своего посрамления, он вытащил из темного угла Ганса и грубо закричал на него.

— Ты что держишь в этом горшке?

К общему удивлению, вопрос Людвига привел Ганса в крайнее смущение. От волнения у старика дрожала нижняя челюсть. Бессвязно он прошептал несколько слов и замолк. Это возбудило интерес к содержимому горшка у остальных рыбаков.

— Что же ты молчишь? — не унимался Людвиг. — Да ты знаешь, куда попадешь.за такие дела? —фанта¬зировал он, вдохновленный смущением Ганса.

— Не спрашивайте, прошу вас, — проговорил Ганс Упавшим голосом.—|Здесь нет никакого преступления, но я дал слово...

Эти слова произвели на всех ошеломляющее впе Чатление. Неожиданно они оказались перед лицом Какой-то загадки.

Торжествующий Людвиг бережно ухватил горшок И, приказав Фрицу светить фонарем, спустился вниз.

— Это, кажется, будет поинтересней краденых се-тей,—сказал он возбужденно Фрицу, ставя горшок на стол у камина.

— А теперь, — обратился он к Гансу, —ты должен

Рассказать нам все. ' 'к-

— Но я дал слово...

— Тогда ты пойдешь в тюрьму.

— За что же?

— За это самое. Ты был у нас уже давно на по-дозрении. Недаром ты стал полнеть.

— Неужели вы знаете?

Людвиг ничего не знал. Но в этот осенний вечер он неожиданно открыл в себе способности сыщика.

— Да, мы знаем все, — уверенно ответил он. — Если ты не будешь запираться, то мы, может быть, и не отправим тебя в тюрьму.

Старик был убит. Он низко опустил голову и, по-молчав, сказал:

— Я не хотел нарушить слово и сделать неприят-ность тому, кто пожалел меня, старика, и был моим благодетелем. Но если вы уже знаете... Это „вечный хлеб", который я получил от профессора Бройера.

Если Людвиг и имел способности сыщика, то ему нехватало профессиональной опытности. Забыв свою роль, он в полнейшем изумлении спросил.

— Вечный хлеб? Что это такое?

Услышав этот вопрос, заданный с искренним уди-влением, и возгласы других рыбаков, Ганс понял, что они ничего не знали о .вечном хлебе", и что, очевидно, другое подозрение привело их сюда и случайно открыло тайну, бережно им хранимую. Если бы он еще не на¬звал фамилии профессора! Но отступать было уже поздно. И сразу сгорбившийся Ганс тяжело опустился на скамью.

—- Слушайте. Я скажу вам все...

■» у**

II. СЧАСТЛИВЫЙ ГАНС

Я

ОЧЕНЬ нуждался,, больше того: я голодал,—так начал свое признание старик Ганс. — Однажды вечером, когда я от голодного истощения не в силах был выйти из дома, ко мне постучались. Я открыл дверь

и увидал перед собой старого профессора Бройера, ко¬торый, как вы знаете, живет недалеко от нашей дере¬вушки в усадьбе... .

— Знаем, говори дальше,—'Нетерпеливо -прервал Ганса Фриц.

— Профессор Бройер сказал мне: „Я могу накор-мить тебя Ганс, накормить на всю жизнь, если только ты дашь мне слово никому не говорить об этом". Я дал ему клятву... — старик тяжело вздохнул, — которую те¬перь нарушил... Тогда Бройер вынул, из-под плаща банку и протянул ее мне.— „В этой банке, — сказал он мне, — находится „вечный хлеб* или „тесто*. Если ты съешь половину этого теста, тр,- будешь сыт весь день. А через сутки тесто само наростет, и банка опять будет полная. Не бойся Ганс,— сказал профессор,— это не вредное тесто. Не смотри, что оно не красиво выгля¬дит. Тесто питательно и вкусно. Попробуй". Я не ре¬шался. Тогда профессор откушал сам и говорит. „Ну, вот видишь, я жив и здоров*. Он оставил мне банку и просил наведываться к нему и сказывать, как я себя чувствую. Потом он ушел...

Рыбаки слушали рассказ Ганса с таким напряжен¬ным вниманием и удивлением, что многие из них даже раскрыли рты.

— И что же было дальше? — ерзая на стуле от не¬терпения, спросил Фриц.

— Я долго не решался притронуться к тесту, —про¬должал Ганс. —Оно так похоже на лягушечью икру. Противно было. Несколько раз я подходил к банке, но не мог побороть отвращения. .От голода мне не спа¬лось. Под утро, когда спазмы стали сводить мне желу¬док, я решил: все равно умирать... И, зачерпнув лож¬кой, я проглотил кусок теста. Оно оказалось довольно

вкусным и напоминало растертое печеное яблоко. Не прошло минуты, как я почувствовал полную сытость. Силы быстро прибывали. Мысленно поблагодарив про¬фессора за его чудесный подарок, я крепко уснул и проснулся бодрым и здоровым.

— А тесто? Ты посмотрел на тесто?

— Я съел меньше половины, а к утру банка была полна до краев. С тех пор я начал хорошо питаться и быстро полнел.

Казалось, слушатели окаменели от изумления. Но когда старик окончил свой рассказ, все пришли в дви¬жение, заговорили, замахали руками, повскакали с мест.

— Это что же выходит? В роде скатерти-самобранки?..

— Да, если бы нам дали такой клад, то больше ничего на свете и не надо. Ни тебе землю пахать, ни тебе в море болтаться—лежи на лавке, да тесто за¬кладывай в рот...

— А по нашим безродным местам, где и картошка- то плохо растет...

Когда первое волнение несколько улеглось, всех охватило сомнение. Да возможно ли это? Не морочит ли их старый Ганс? Слишком необычайной, чудесной ка¬залась эта сказка о вечном хлебе.

— А тыне врешь, старик? — строго спросил Людвиг.

— Зачем мне врать. Я могу при вас покушать.— И Ганс, зачерпнув ложкой, с аппетитом проглотил боль¬шой кусок густого теста.

Все смотрели на него с таким видом, как-будто он глотает живую змею.

— Не угодно ли кому попробовать? -

Но никто не решался. Однако недоверие было сло¬млено. Все вновь начали обсуждать это необычайное событие, завидуя счастливому Гансу.

Жены и дети, беспокоясь о долгом отсутствии мужей и отцов, разыскали их,,и скоро наполнили всю комнату. К полуночи уже вся рыбацкая деревня знала о необы¬чайной новости. И разговоры шли до утра. А рано утром, -еще до восхода солнца,, к старому маяку потяну¬лось настоящее паломничество. Каждому хотелось посмо¬треть на чудесный вечный хлеб, и насколько он вырос за ночь. Фриц и Людвиг сторожили у банки всю ночь, и теперь явились свидетелями того, что действительно тесто „подошло**, как опара, и заполнило всю банку.

Фриц первый решился испробовать тесто и удосто¬верил, что оно, очень вкусно и сытно. .

Никогда еще круглая комнатка маяка не видала столько народа. Теперь здесь шло беспрерывное засе¬дание. Рыбаки не могли примириться с мыслью, что таким кладом обладает один только Ганс. После долгих споров они решили послать депутацию к профессору Бройеру, расспросить его о хлебе и просить наделить этим хлебом всех. Депутатами были избраны Фриц, Людвиг и учитель Отто Вейсман, как самый грамотный и начитанный в деревне человек. Ганс просил взять и его, чтобы он мог оправдаться перед профессором.

Профессор Бройер был ученый с мировым именем. Его работы в области биохимии, поражавшие своей смелостью, возбуждали споры и в то же время живей¬ший интерес среди ученых Европы и Америки. Не¬сколько лет тому назад, будучи старым, но еще очень бодрым человеком, он неожиданно для всех оставил чтение лекций в берлинском университете и удалился „на покой", как говорил он, избрал своим местожи¬тельством отдаленную от центра местность и построил себе небольшой домик на острове Фэр. Ближайшим своим друзьям он говорил, что удаляется от „мирской

суеты", чтобы заняться лабораторными опытами над разрешением одной задачи мировой важности. Однако, в чем заключалась эта задача, он никому не говорил.

— В наших университетах, — не без горечи говорил он своим друзьям, — можно работать только по шаблону. Всякая революционная научная мысль возбуждает тре¬вогу и опасения. За вами следят ассистенты, студенты, лаборанты, доценты, корреспонденты, ректора и даже представители церкви. Попробуйте при таких условиях революционизировать науку! Вас засмеют, утопят в интри¬гах прежде, чем вы добьетесь какого-нибудь резуль¬тата. Там я свободен. О моих ошибках не узнает никто, мой конечный успех будет говорить сам за себя.

И он „ушел от суеты", прекратив всякое общение, ^ даже переписку с внешним миром. ^

Рыбаки деревушки, по соседству с которой он по-селился, не знали о мировой известности профессора, . да и вообще очень мало знали его, так'как он почти никуда не показывался. Изредка, ранним утром или на ; закате, его можно было видеть бродящим среди пустын¬ных дюн. Его считали непонятным, немного чудаковатым ■*. стариком, и только. И неожиданно в руках этого ста¬рика оказалось богатство, которое может осчастливить всех. Депутатов-рыбаков охватила невольная робость, . когда они поднялись на небольшой холм и увидали бе¬лый домик, среди тощего сада, возвышающийся над невы¬соким забором из дикого камня. Как-то примет он их! Подарит ли он и им „вечный хлеб", как подарил Гансу?..

Учитель несмело нажал калитку, — она была от-крыта,— и вошел в сад. Вслед за ним вошли Фриц и Людвиг. Ганс плелся в хвосте с видом человека, кото¬рого ведут на суд. Навстречу вошедшим бросились две овчарки, необыкновенно жирные.

Профессор Бройер был ученый с мировым именем.

— Ишь, отъелись. Тоже, небось, тестом кормятся, — заметил Фриц. — Какие толстые! Если у него тесто со¬баки жрут, то неужели же он людям откажет?..

На лай собак вышел упитанный, свежий старичок лет шестидесяти с хорошо сохранившимися русыми во¬лосами на голове и седой бородкой. Это и был про-фессор Бройер. Он отогнал собак и радушно спросил рыбаков, что им нужно.

— Мы пришли просить, не можете ли вы дать нам «вечного хлеба", —сказал Отто Вейсман, решившийся действовать напрямик.—Если только этот хлеб действи¬тельно обладает такими свойствами, как уверяет Ганс.

Лицо профессора Бройера внезапно переменилось. Он нахмурил брови и так сверкнул глазами на Ганса, что тот сгорбился и задрожал.

— Господин профессор, я не виноват! — воскликнул Ганс, прижимая ладони к груди. — Они хитростью вы¬манили у меня тайну.

— Да, он не виноват, — подтвердил Фриц, и рас-сказал профессору, как ими случайно была открыта тайна „вечного хлеба*. Лицо профессора несколько прояснилось, но все же продолжало оставаться хмурым- Он молчал несколько минут, очевидно, обдумывая со¬здавшееся положение. Это молчание казалось депута¬там томительно долгим. Наконец профессор заговорил:

— Ганс прав. Один килограмм теста может пропи-тать человека всю жизнь, и остаться в наследство сыну Едва ли вы поймете, если я стану вам объяснять, из чего оно сделано. Да это для вас и не важно.

— Конечно, нам важно его есть, — - ответил Люд-виг.—Значит, вы дадите его нам?

— Нет, не дам. Но крайней мере, сейчас не могу дать.

Фриц и Людвиг взволновались.

— Но почему же Гансу?.. У вас вот и собаки ка* Кие толстые, тоже, наверно, едят ваше тесто.

— Да, едят, — ответил Бройер. И, остановив под-нятой рукой Фрица, который хотел говорить, профес-сор властным тоном, которого от него нельзя было ожидать, сказал:

— Подождите говорить и выслушайте меня внима¬тельно. Я всю свою жизнь посвятил на то, чтобы изо¬брести этот хлеб, который избавил бы от голода все человечество. Для вас я трудился над изготовлением этого хлеба, и вы получите его. Мне кажется, я уже

. достиг цели, но опыты еще не закончены. А пока они не закончены, я не могу раздавать хлеб направо и налево.

— Но Ганс...

— Ганс — это тоже Опыт, — сурово прервал Фрица профессор. — Я делал опыты над животными, вот над этими собаками и морскими свинками. Потом я делал

, Опыт над самим собой. И, убедившись в полной без-вредности, решил, произвести опыт над Гансом. Но это еще не все. Я сам не изучил еще всех свойств хлеба. Может быть, длительное питание им окажется вредным Для здоровья. Не спешите завидовать Гансу. Я не знаю, как будет вести себя „тесто* через месяц. Может быть, оно будет скисать и станет негодным для еды. Поэтому * я говорю: подождите еще немного. Жили же вы без этого теста, можете подождать еще несколько месяцев. Я обещаю вам, что вас, вашу деревню, я снабжу хлебом первыми, но при одном непременном условии: если вы сохраните эту тайну и не разболтаете ее среди рыбаков соседних деревень. Если мне станет известно, что еще хоть один человек узнал о „вечном хлебе*, я уничтожу хлеб у Ганса и уеду отсюда. Это мое последнее слово.

—. Господин профессор, — сказал учитель, — но как...

— Никаких возражений, — отрезал Бройер,

— Я не о том. Мне хотелось знать, как все-таки этот хлеб растет. Я, видите ли, здешний школьный учи¬тель и, может быть, пойму.

— Я, видите 'ли,— ответил Бройер, — профессор берлинского университета, но мне самому потребовав лось сорок лет труда, чтобы «понять* это. Ну, как вам; объяснить? Если вы разрежете пополам дождевого: червя, то обе половинки отрастут, и появится два це¬лых червя. Ясно? Нечто подобное происходит и с тестом. Меня ждет работа. До свидания. Так помните же о моих ; условиях. Или несколько месяцев терпения и молчания,-: и вы все получите хлеб, или же вы не получите ничего.'

И, кивнув головой, профессор ушел в дом.

Разочарованные депутаты топтались на месте.

— Коротко и ясно,— сказал раздосадованный Люд¬

виг. — Вместо теста можете резать дождевых червей. Одну половинку зажаривать и есть, а другую оставлять; на вырост... 1

— Да ведь это'для примера сказано,-возразил учитель..

— Примерами сыт не будешь. Собаки для опыта,:

Ганс для опыта. Почему же мы не годимся для опыта? Нет, этого дела я так не оставлю. '

Огорченные депутаты пошли в обратный путь, чтобы | сообщить односельчанам печальную весть об отказе^

III. ГАНС СТАНОВИТСЯ «ХЛЕБОТОРГОВЦЕМ* '

В

ОЛНЕНИЕ в деревне не прекращалось. Всем каза¬лось несправедливым, что „вечным хлебом* обла¬дает один Ганс. Рыбаки собрались на сходе, решили объявить тесто общей собственностью, реквизировать

й поделись поровну. Однако и1ульц (старшина) йрй- знал это решение незаконным и отказался привести его в исполнение. Особенно волновались Людвиг и Фриц. Они даже осмеливались утверждать, что с законом не¬чего считаться, так как, когда писались законы, о «веч¬ном хлебе* не знали. Однако большинство побоялось оказаться самоуправцами и нарушителями закона' и на¬жить бед, если о самочинном законодательстве деревни станет известно в центре.

Во время одного из таких совещаний кто-то со-общил новость, что воры уже дважды похищали у Ганса часть теста. Воры были, повидимому, совестливые, так как брали только не более тридцати грамм.

'— Нашлись же умные люди, —сказал Фриц. — Я бы Даже это и кражей не назвал. Тесто не может принад¬лежать одному человеку, я давно твержу это.

После того, как Людвиг узнал о краже теста, у него *8ердо засела в голове мысль похитить у Ганса кусо* % чудесного теста.

В одну темную ночь он захватил с собой веревку и ^правился к маяку. Ему удалось закинуть веревку с Узлом на конце в одну из стенных расселин, подтя- иУться на руках и влезть в комнату, где хранилось Тесто. Когда он протянул руку впотьмах к той полке, На Которой стоял горшок, неизвестное существо бро* сйлось на него с необычайным криком и исцарапало емУ лицо и руки. Людвиг от неожиданности вскрикнул, °Тс*упил назад и свалился вниз по лестнице.

На шум вышел Ганс с фонарем в руке.

Что ты тут делаешь, Людвиг? — спросил старик.

— Я... Я хотел накрыть вора, который крадет у тебя Тёс*о. Но это, наверно, сам чорт. Он исцарапал мне все своими когтями.

В чорта, впрочем, Людвиг не верил, и потому пред* дожил Гансу пойти в верхнюю комнату с фонарем и осмотреть ее.

Когда они поднялись наверх, то увидали большого черного кота, который сердито ворчал на них.

— Вот так вор,—удивился Людвиг. — Неужели и кошки находят вкус в этом тесте? — И с горечью, поду* мал: „Они, небось, не считаются с глупыми законами''

Но едва не попавшись на месте преступления, ой уже не повторял попытки украсть тесто. Впрочем, дело скоро приобрело совершенно иной оборот.

Ганс был обеспечен хлебом и не голодал. Но у него свалились с ног сапоги, ветхая одежда расползалась на пополневшем теле, он не имел дров, и ему приходи* лось мерзнуть в своем полуразвалившемся маяке. Словом* он оставался нищим, хотя и сытым нищим.

Этим воспользовались деревенские богатеи. Они на¬чали наперерыв искушать его продать им тесто з* сапоги, новую шубу, дрова. Ганс долго крепился и И*

. поддавался этим искушениям. Однако, когда в середин* декабря наступили сильные морозы, он не удержало* и начал торговать тестом. Сам он уже достаточно огь* елся, старческий организм не требовал много. Ганс н* съедал за день половины теста, и у него оставался, небольшой излишек. Этот излишек он и пускал в тор¬говый оборот, продавая каждый день кому-нибудь част*» теста. На покупку теста установилась очередь. Чей дальше шла торговля, тем больше охватывал Ганса ДУ* наживы. Он запрашивал все большую цену, торговался* как ростовщик. Его ругали, но платили. Нельзя же от; стать от других.

У Ганса появилась настоящая страсть к наживе. О*1 даже уменьшил свой дневной паек, чтобы расширив

1.Ю

торговлю, и несколько похудел. Зато у него появились тяжелые сундуки, набитые шубами и кафтанами, в камине пылали большие поленья дров, а в маленьком сундучке под кроватью росли стопки денег. За какие-нибудь два месяца Ганс сделался самым богатым человеком в деревне.

Он даже помолодел от привалившего счастья. Теперь он начал бояться смерти и, опасаясь, как бы старый Майк, в самом деле, не раздавил его, купил новенький Домик, перебрался туда и нанял служанку, чтобы она мыла ему белье, ухаживала за хозяйством и варила кофе, который он пил .как настоящий богач", под¬ражая пастору соседнего села, пившему по утрам кофе со сливками. Ганс выписал себе из города радиоприем¬ник с комнатным громкоговорителем, целый день сидел 8 удобном кресле, попыхивал трубочкой и с самодо- 80льной улыбкой слушал, что делается на белом свете. Ёго даже не мучила совесть. Когда изредка он вспо¬минал о профессоре Бройере, то думал: .Что же пло¬хого я сделал? Профессор накормил, но не одел меня, притом надо подумать и о других. Несправедливо, 8 самом деле, одному владеть тестом".

Рыбаки также были довольны. Правда, теста было Маловато. К тесту приходилось добавлять хлеб и рыбу. Но *се же тесто было хорошим подспорьем в хозяйстве. Только несколько бедняков не имели средств, чтобы купить теста. Один из них* наслушавшись речей о том, '‘ТО „вечный хлеб" должен быть общим достоянием, по¬пался было осуществить это на практике, запустив РУку в банку с тестом, стоявшую случайно, в открытом чУл^нчике, но был пойман на месте, избит хозяином — ^татым рыбаком — и предан суду за кражу. К его Удивлению, все рыбаки, купившие тесто, были крайне 80амущены его поступком. Он пытался оправдываться, повторяя их^же слова об общем достояний. Но ему никого не удалось убедить.

— Когда тесто будет раздаваться бесплатно, — отве¬чали ему, — тогда оно и будет общим достоянием. Как же ты хочешь силой и даром получить то, за что мы платили деньги? А ты знаешь, что такое для нас деньги? Это тяжелый труд рыбака, полный опасностей. Ты не тесто украл, а наш. труд.

И вор был осужден со всей строгостью закона.

Впрочем, в приговоре деревенские судьи не писали* какое он украл тесто. Рыбаки все ж таки сохраняли тайну «вечного хлеба" в пределах своей деревни. Им хоте- лось жить лучше соседних деревень. Притом они надея- лись, что профессор всех их скоро наделит тестом вдо- воль. И они скрывали от Бройера покупку хлеба у Ганса-

Однако профессору скоро стало известно все. И я* только ему.

Однажды Бройер сидел в своей лаборатории, когД* ему сказали, что его ждет какой-то молодой человек, «прилично, по-городскому одетый". Профессор помор' шился. Он не любил, чтобы ему мешали работа*!” А тут еще городской костюм неизвестного посетителе

— Скажите, что меня нет дома, — ответил он слуге Карлу.

— Я говорил. Молодой человек ответил, что о1* подождет, пока вы вернетесь.

— Скажите, в таком случае, что я сегодня не вернусь,'' уже раздраженно ответил Бройер и углубился в занятИ*

На другое утро слуга Карл доложил, что пр"' шел вчерашний посетитель и вновь просит приняв его... И слуга протянул профессору визитную карточкУ'

Профессор, видя, что ему не отделаться от назо#л*1 вого посетителя, вздохнул и вышел в гостиную. 

* ЬаЬавв ац<& 5Д/аГц ' №к1еа — ? Мао Бем, у, 1п$-саг, гоШ всЫито У ^‘в 1ш Тгаиш ЛигА 51гаВеп1а(српе1 МаосЬша! Ьоп гав! ^о*1паш»г? Вой’ ВсЫаГев мг|’г н*в<(с "’*сЪеп, Ь<Ш а?г ипаегеш Виго . .

\Ув11 <<( «

ива Ваае-, хию

*акео?

1/ввег ЬеЬев Тгаю Ь«|] — '

— Я корреспондент берлинской газеты... 

Навстречу ему поднялся бритый молодой человек с большими круглыми очками на носу, одетый с пре- увеличенной элегантностью.

— Простите, дорогой профессор,—быстро заговорил посетитель,—что я нарушил ваше уединение...

— Я очень занят и могу уделить вам не более пяти минут, — сухо ответил профессор.

— Я вас не задержу. Я—корреспондент берлинской газеты...—молодой человек назвал одну из крупных газет. Профессор недовольно крякнул, узнав, что имеет дело с корреспондентом.—Редакция поручила мне побеседо- вать с вами по поводу вашего величайшего изобретения-

— Какого изобретения?—насторожился Бройер.

, —1 Изобретения „вечного хлеба", разумеется. Ведь это ^Ьткрыряет такие грандиозные перспективы...

— Как, и вы о „вечном хлебе?" — крикнул профес- I сор, весь побагровев. — Откуда вы взяли! Все это глу*

пости, праздная болтовня. Никакого „вечного хлеба*, я не изобретал.

Молодой человек выслушал эту горячую речь со спокойной улыбкой, которая еще больше раздражила профессора.

— Уважаемый профессор, — ответил он, — мы не смели бы проникнуть в тайны вашего творчества, если бы их не открыл нам случай. Это вышло помимо нас>

— Какой случай!—спросил профессор, чувствуя, что его тайна действительно раскрыта.

— Вы дали в виде опыта часть „вечного хлеба" или теста, как его здесь называют, старому рыбаку Гансу. Ганс начал торговать этим хлебом среди своих односельчан-

— Не Может быть! — вскричал профессор.

— Увы, это так. Он не оправдал вашего доверия* Одна из жен рыбака не утерпела и послала кусочен

теста в соседнюю деревню своей бедной, больной матери. Вторая дочь этой матери, живущая с ней, на¬писала о чудесном тесте своему брату в Берлин. А этот брат, — какая счастливая для нас случайность! — служит в нашей редакции рассыльным,

— Какая несчастная для меня случайность! — тихо проговорил профессор.

— Таким образом наша газета узнала первая об изобретении, которому суждено перевернуть мир. Новость была столь ошеломляющей, что, признаться, Мы не поверили словам нашего курьера, и редакция командировала меня на место, чтобы проверить все.

Всякие отпирательства были бесполезны. Профессор понурил голову.

— Продолжайте.

— На месте я узнал, правда, прибегнув к некото¬

рой хитрости, что все действительно так и есть, как Говорил рассыльный. „Вечный хлеб“ существует в при¬роде. • • ■

Бройер порывисто подошел к молодому человеку и крепко сжал ему руку.

— Послушайте,—задыхаясь, сказал Бройер,—я очень Прошу вас, не сообщайте ничего в газетах. Опыт еще Не окончен, и его нельзя разглашать... Это может наделать неисчислимые беды. Обещаю, даю вам слово, Что вы первые узнаете о моем изобретении, когда а найду это своевременным. Я сам напишу вам обо всем.

Молодой человек, с участливой улыбкой на лице, отрицательно покачал головой.

— К сожалению, это невозможно, дорогой профес¬сор. В газете уже была помещена заметка. Не могли асе мы ожидать, пока такую сенсационную новость пере¬хватят другие газеты.

— Вам все только бы сенсации, — с горечью прого* ворил Бройер. — Ну, напишите другую заметку, что по проверке на месте слухи оказались вздорными.

— Теперь уж поздно. Сюда наедут другие коррес-понденты. Впрочем, я поговорю с редактором и сделаю все, что возможно. Но, услуга за услугу. Я просил бы вас сообщить мне хотя бы -краткие сведения о сущности вашего изобретения. Не для немедленного опубликова¬ния, а на тот случай, если потушить это дело не удастся. Чтобы, по крайней мере, в нашей газете пер¬вой появились кое-какие подробности об этом из¬обретении.

Бройер прошелся в волнении по комнате. Желая задобрить корреспондента, он решил удовлетворить его просьбу. И начал говорить, как перед аудиторией, не¬вольно воодушевляясь, а корреспондент, открыв блок¬нот и вынув вечное перо, записывал речь профессора стенографически.

— Как вам, вероятно, известно, мысль о создании „искусственного хлеба", изготовляемого в лаборатории» давно занимала ученых. Но все они шли неверный путем, пытаясь разрешить вопрос исключительно силам# одной химии.

Химия — великая наука и великая сила, но кажда* наука имеет свои пределы. Если бы даже химикам уда' лось, скажем, получить белок химическим путем, а рана или поздно это, конечно, будет достигнуто, — то про' блема питания еще не будет разрешена. Первый вО' прос — практический. Ученым удалось получить золот0 химическим путем, осуществить мечту древних алхимН' ков о превращении неблагородных металлов в благо' родные. Но стоимость добывания грамма золота ла6<У раторным путем во много превышает рыночную стой' мость того же грамма обыкновенного золота. Научно¬великое открытие практически—нуль. Второе—это то> что для нашего питания требуются не только белки, но и углеводы и жиры. Создать химически все необхо¬димое для питания организма—разрешимая, но чрезвы¬чайно трудная задача при современном состоянии наших знаний. И я решил призвать на помощь биологию. Живые организмы — та же лаборатория, где происходят самые изумительные химические процессы, но лабора¬тория, не требующая участия человеческих рук. И я уже много десятков лет тому назад начал работать над культурой простейших организмов, пытаясь вырастить такую «породу", которая заключала бы в себе все не¬обходимые для питания элементы. Эта задача была выполнена мною успешно ровно двадцать лет тому назад.

— Двадцать лет! И вы молчали о ней?—удивленно воскликнул корреспондент.

— Да, молчал, потому, что этим разрешалась только половина дела. Мои простейшие представляли велико¬лепное кушанье. Как одноклеточные, они размножались простым делением и в этом смысле представляли тоже «вечйыЙ хлеб". Но чтобы поддерживать их «вечную" Жизнь, требовался большой уход за ними, требовалось особое питание. А это обходилось не дешевле, чем выращивать, скажем, свиней. Словом, мое лабораторное золото стоило дороже, чем обыкновенное. И последние двадцать лет я посвятил на то, чтобы найти такую культуру простейших, которая не требовала бы никаких забот и расходов на «кормление".

— И вам удалось это?

— Удалось. Но, повторяю, опыты не закончены. Вот почему я так настоятельно и прошу повременить немного с их опубликованием. Я нашел и вывел искус¬ственным подбором такую „породу* простейших одно¬клеточных, которые сами добывают все необходимое им для питания непосредственно из воздуха.

— Из воздуха!—снова не удержался от восклицания молодой человек. — Но какое же питание может дать воздух? Воздух состоит только из азота и кислорода...

— И аргона, и водорода,-— продолжал Профессор,— и неона, и криптона, и гелия, и ксенона. Но, кроме этих постоянных элементов, в атмосфере находятся еще в переменном количестве водяные пары, угле¬кислый газ, азотная кислота, озон, хлор, аммиак, бром, перекись водорода, иод, сероводород, хлористый натрий, эманация радиоактивных элементов — радия, тория» и актиния, затем неорганическая и, заметьте себе хоро¬шенько, органическая пыль — бактерии. А это уже „мясо". Не правда ли, хорошенькая кухня?

Корреспондент даже бросил писать и с удивлением смотрел на профессора. Молодой человек никогда не думал, что воздушная „пустота" имеет такой сложный состав.

— Правда, не все в этой воздушной кладовой съедобно в сыром виде. Но мои простейшие берут то, что надо, перерабатывают в своем организме и изготовляют нам великолепное блюдо.

Профессор увлекся, и еще долго говорил бы, если бы корреспондент сам не прервал его речь. Молодому человеку не терпелось. Он вскочил со стула, спрятал записную книжку и начал бегать по комнате, ероша свои волосы.

— Изумительно, непостижимо! Ведь это новая эра в истории человечества. Нет больше голода, нет бед-ности, нет войн, нет классовой вражды...

— Хотелось, чтобы это было так, — сказал профес¬сор.—Но я не питаю таких надежд. Люди всегда найдут из-за чего ссориться. Кроме хлеба, им нужна одежда, и дома, и автомобили, и искусство, и слава.

— Но все-таки это грандиозно!.. Как вы думаете

использовать ваше изобретение? ,

— Разумеется, я не стану спекулировать этимхлебом, как Ганс. „Вечный хлеб" должен быть общим достоянием.

— О, разумеется! Вы не только ученый. Вы пре-красный человек. Вы... вы — благодетель человечества... Позвольте пожать вашу руку.

И молодой человек крепко пожал руку Бройера.

— Так помните же о вашем обещании, — сказал на прощание профессор.

— О, разумеется! Оделаю все возможное и невоз-можное.— И он выбежал из комнаты.

„Какие перспективы! — думал он, спеша на при-стань.— И... сколько строк, сколько можно написать статей, какие гонорары заработать..."

А профессор Бройер сидел в своем кабинете над тиглями и колбами и думал о том, какие неприятности ищут его еще впереди.

IV. КОРОЛИ БИРЖИ

В

ЧИТАЛЬНОМ зале Коммерческого клуба было тихо. В эту обширную комнату, устланную тол¬стыми пушистыми коврами, не долетало ни одного звука уличного шума. Мягкий, матовый свет падал на круглые столы, с разбросанными на них журналами й газетами, зажигал золото солидных переплетов в мас¬сивных книжных шкапах, сверкал на стеклах очков

солидных людей, развалившихся в глубоких, удобных креслах. Эта тишина нарушалась только шелестом газетных листов, музыкальным боем часов и короткими фразами, которыми изредка перебрасывались посетители. Библиотечный зал—„самое тихое место в Берлине"— был излюбленным уголком высшей денежной знати. Сюда приходили они отдохнуть „в своем кругу" от лихорадоч¬ной суеты делового дня; нужно было иметь капитал не меньше миллиона, чтобы проникнуть в стены этого клуба.

Роденшток, полный, пожилой человек, с сонными, за¬плывшими глазками и ленивыми движениями—владелец большого завода сельскохозяйственных машин—отбро¬сил в сторону газету, попыхтел сигарой и вяло спросил своего соседа, тонкого, остролицого банкира Кригмана.

— Вы читали это?... „Новая эра в истории челове¬чества. Величайшее изобретение. Нет больше голода"-

^ Кригман молча, движением кошки, поймавшей -^ышь, схватил газету и быстро пробежал* газетную за¬метку. Отбросив в' сторону золотые пенснэ, он с недо¬умением посмотрел-на Роденштока.

— Я не совсем понимаю. Это шутка или очередная газетная утка?

— Боюсь, что это бомба. Бомба страшной разруши¬тельной силы, которая может взорвать всех нас.

— Но разве все это мыслимо? „Вечный хлеб"—химера-

— Чорт возьми, после аэропланов, рентгенов, радио и прочего нам пора бы уже привыкнуть к химерам- От этих ученых всего можно ожидать. Я уже наводил справки. Увы, одной химерой стало больше: „вечный хлеб" действительно существует...

Кригман тем же движением кошки хватил свой пенснэ, бросил их на нос и воскликнул, нарушая тишину священного места.

Роденшгок — владелец большого завода сельскохозяйственных

машин.

— Но тогда ведь это действительно переворот!.. Что же произойдет с нашим экономическим строем? Рабочие, получив «вечный хлеб", бросят работать,..

— Рабочие не бросят работать, — довольно грубо прервал Роденшток своего собеседника. Представитель старой, «довоенной" фирмы, Роденшток, презирал в душе своего собеседника, только недавно составив¬шего себе состояние на спекуляции валютой.

— Рабочие не бросят работать,— продолжал Роден¬шток.—Кроме хлеба, им нужно обуваться и одеваться. Цены на хлеб падут, зато поднимутся цены на про¬мышленные товары. И нужда заставит их работать. Но пертурбации действительно могут произойти ужасные. Все цены потерпят колоссальнейшие изменения. Сель¬ское хозяйство уничтожится. Крестьянам нечего будет продавать городу, их покупательная способность будет убита. Мы потеряем огромный сельский рынок. Это приведет к колоссальным кризисам производства, без¬работице, волнениям рабочих. Целые отрасли производ¬ства, обслуживающие сельское хозяйство, принуждены будут совершенно прекратить существование. Кому нужны будут тракторы, сеялки, молотилки? Экономи¬ческие потрясения вызовут сотрясения социальные, революционные. И, быть может, вся наша цивилизация погибнет в- этом катаклизме... Вот что такое „вечный хлеб".

Роденшток рисовал все эти ужасы своим обычным, спокойным, вялым* тоном, и это сбивало Криигмана с толку: может быть, Роденшток только шутит?..

Слушая пророчество старого коммерсанта, Кригман то откидывал голову назад, втягивал ее в плечи, то» вытянув тонкую шею, выбрасывал голову вперед.

— Что же делать? —спросил он.

— •Уничтожить „вечный хлеб", весь, до последнего остатка, — ответил Роденшток. И, понизив голос, до¬бавил.—А если понадобится, то уничтожить и „пекаря" этого хлеба.

Теперь Кригман знал, что Роденшток не шутит. Ста¬рый коммерсант, очевидно, все обдумал и принял опре¬деленное решение. Поэтому он и говорил так спокойно о таких страшных вещах. На душе Крингмана отлегло.

— А это можно... уничтожить?...

— Это нужно, и этим решается вопрос. Уничто-жить всегда легче, чем создать.

— Но как? В этой газете сообщается, что „вечным хлебом" питается уже целая рыбацкая деревушка. Не можем же мы взорвать ее на воздух.

— Зачем такие ужасы. Мы просто скупим хлеб У рыбаков. Эти люди не понимают всей его ценности. Они во всю свою жизнь не видали в глаза кредитного билета в сто марок. Если им предложить тысячу, они будут считать себя обеспеченными на всю жизнь. -

— А изобретатель, этот профессор Бройер? Роденшток помолчал и затем сказал сквозь зубы:

— О нем другой разговор.

^ Роденшток посмотрел на часы и продолжал.

— Мои агенты уже действуют. Я послал скупщиков ;<хлеба“ в рыбацкую деревню. И сегодня в девять Майер Должен был мне привезти известия о том, как идут уела. Но он что-то запоздал.

;1 Собеседники замолчали. Роденшток повесил голову и1а грудь и, казалось, дремал. Кригман вертелся на |Туле, что-то! бормотал. Взгляд его был сосредоточен, ;,!Рови сдвинуты,—он думал.

3 Большие стенные часы, роняя мелодический звон, |робили десять.

"I

па

Роденшток встрепенулся и зажег потухшую сигару. В ту же минуту в комнату вошел молодой человек в штат¬ском, но с военной выправкой. Это был секретарь Ро- денштока, Майер.

Роденшток молча показал ему на свободное кресло около себя и, прикрыв глаза, сказал:

— Говорите.

Майер был, видимо, утомлен с дороги. Он с удоволь¬ствием опустился в мягкое кресло, откинулся, но тотчас выпрямил спину и. начал свой доклад.

— Мы не можем похвалиться успехом, господин Роденшток. Несмотря на все наши старания и уговоры» рыбаки решительно отказывались продавать нам „тесто*, как называют они „вечный хлеб". Они не хотели с нами даже разговаривать. И только когда мы предложили каждому рыбаку по три тысячи марок, они стали колебаться.

— Скоты!—пробурчал Роденшток.

— И все же не соглашались. Пришлось поднять цену до пяти тысяч...

— Грабители!..

— Тогда двое из них согласились: Фриц и Людвиг, как называли их. Фамилии их я еще не знаю.

— .-Ага, все-таки согласились?

— Да, и с остальными пошло легче. Мы уже скУ' пили тесто более чем у половины рыбаков, и надеялись к вечеру закончить скупку хлеба, но тут обнаружило# одно обстоятельство, которое заставило меня прекратит* скупку до получения ваших дальнейших распоряжений'

Роденшток поднял веки и сонно спросил:

— Какое обстоятельство?

— Вся операция имела смысл только в том слУ' чае, если нам удастся скупить весь „хлеб*, до послед'

него грамма. Однако оказалось, что Фриц и Людвиг утаили часть хлеба „на вырост", как они говорили.

— Мошенники!

— Об этом они проболтались сроим однодеревен- цам, похваляясь перед ними, как-де хорошо им удалось одурачить скупщиков. А рыбаки, продавшие нам хлеб без остатка, конечно, были огорчены тем, что не посту¬пили так же, как Фриц с Людвигом. И от досады вы¬дали своих односельчан. Несчастие в том, что мы не знаем точно количества запасов теста, и. потому нет Никакой гарантии, что нам удастся извлечь весь хлеб,— особенно после того урока, который дали нам Фриц и_ Людвиг. .Вот почему я прекратил дальнейшую скупку «вечного хлеба". По этой же причине я не приступал к выполнению и второй -задачи, в отношении профес¬сора Бройера.

Лицо Роденштока было еще сонно, но- его брови уже ползли к переносице, собирая в складки кожу на лбу. Майер знал, что значит эта перемена, и вытянулся еще больше.

— Скверно, — тихо сказал Роденшток, — но в этом тихом звуке уже слышался отдаленный 'удар грома.— Скверно!—повторил он неожиданно громко, и лицо его побагровело.

„Ага, и ты умеешь волноваться",—не без злорадства подумал Кригман. И вдруг, поднявшись, он поднял вверх указательный палец и нагнул голову к Роден- Штоку.

— Слушайте меня, я хочу что-то сказать.

Глаза Роденштока не спали, теперь они метали молнии. Но он внимательно выслушал Кригмана.

— Кризисы, революции, войны — это все ужасно — Начал Кригман развивать свой проект. — Но то, что ужасно для масс, может быть совсем не ужасным для отдельных людей. Умный человек должен из всего извлекать выгоду для себя, даже из войн.

„Да, ты не можешь пожаловаться на войну",— подумал Роденшток, глядя на Кригмана.

Кригман как-будто уловил эту мысль.

— Вот вы, например, господин Роденшток, вы во время войны перековали на своих заводах орала на мечи и работали на оборону.

Роденшток поморщился. Это была правда. Он тоже не мог пожаловаться на войну.

— Вы говорите, „вечный хлеб" это бомба.—И, мот-нув головой, Кригман продолжал.

— На бомбах люди тоже не плохо зарабатывали. Пока там и кризисы, и революции, на этом „вечной хлебе" можно сделать хороший оборот. • Чтобы долго не распространяться, я скажу прямо. Зачем уничтожать „вечный хлеб". Лучше будем торговать им. Купим па5, тент на изобретение у профессора Бройера, заплатим. ему какие угодно суммы,—я для такого дела не пожа¬лею всей наличности моего банка,—организуем акцио¬нерное общество по продаже и экспорту „вечного хлеба" и наживем миллиарды, прежде чем случатся всякие там потрясения. А тогда—пусть хоть потоп. Ведь перед нами мировой рынок. Шутка сказать! И мы единствен' ные монополисты. Да ведь это греза, мечта! Нет, „вечный хлеб" не бомба. Хлеб есть хлеб, и он очень хорошо прокормит нас.

— Но мои заводы сельскохозяйственных машин...

— Они все равно обречены. „Вечный хлеб" суще*' ствует, и вы его уже больше не уничтожите. Я думаю, не один Фриц и кто там еще, припрятали себе кусочки теста хоть с горошину. Из горошины через год, может

быть, вырастет тора. А будем мы монополисты, у нас будут горы золота.

— Пожалуй, вы правы, — задумчиво сказал Роден- шток. — Майер, поезжайте немедленно к профессору Бройеру. Предложите ему миллион, два, сколько за¬просит. Не останавливайтесь ни пред какой ценой!.

Майер встал, поклонился одной головой и, круто повернувшись на каблуках, вышел.

Через несколько дней Майер делал доклад Роден- штоку и Кригману.

— Профессор решительно отказывается продать свое изобретение для коммерческой эксплоатации. Он гово¬рит, что мечтой всей его жизни было избавить чело¬вечество от голода, и он решил предоставить «вечный хлеб*1 бесплатно всем нуждающимся.

— Идеалист,—иронически сказал Кригман.

— Просто дурак, — коротко отрезал Роденшток.— Вы называли ему сумму, которую мы предлагаем за его изобретение?

— Называл.

— И что же?

— Когда я сказал: «миллион*, он весь закипел гне-вом. Когда я сказал: «пять*, он... он выставил меня за Дверь. Мне кажется, он не совсем нормален. Он даже не взял патента на свое изобретение.

— Как, не взял патента!—вскричал Кригман.—Тогда Мы с ним и считаться не будем. Сами заявим патент. И будем торговать. Пригласим какого-нибудь химика сдчэ- *овой, но без штанов, дадим ему пару—другую тысяч, он нам поклонится в ножки и произведет анализ хлеба. Кое-что можем изменить в составе „хлеба*, сдобрить Чем-нибудь ароматическим, что ли, и дело пойдет. Это все пустое!

вХв—12

— Но другим [тоже йзвестно о хлебе. Не одйбму вам могут приходить в голову такие гениальные ком-мерческие планы,—иронически сказал Роденшток.

Кригман задумался.

— Да, надо охранить наши „золотоносные россыпи* на острове Фэр,— сказал он. — Но я думаю, что при наших деньгах и связях это нам удастся.

— Другие тоже имеют деньги и связи,—не унимался Роденшток.

— Но что же делать? Это необходимо, и этим решается все, не так ли вы сказали?

Другого исхода не было, Роденшток принужден был согласиться. И уже не споря больше, они начали обдумывать план действий.

V. „ЗОЛОТЫЕ РОССЫПИ*

л

Ф

РИЦ, в новом узком городском костюме, так не шедшем к его дюжей, коренастой фигуре, приехал из города и хвастал перед Людвигом своими покуп- ками. Небольшая комната была похожа на магазин слу: чайных вещей.

— Вот, садись на это кресло. *

Людвиг недоверчиво осмотрел высокое, узкое кресло с бархатным сиденьем, сделанное из белого полирован¬ного металла, и уселся. '■

Фриц что-то повертел сзади, и вдруг кресло скольз¬нуло вниз. Людвиг испуганно ухватился за ручки, не¬лепо подняв ноги. Фриц, его жена и сын засмеялись. , — Вот занятная штука! Дорого стоит, но очен*> интересно.

Это было зубоврачебное кресло.

Людвиг вылез из кресла, и продолжал осмотр.

— — А это что? Биллиардные шары? Зачем они тебе?

— Сын играть будет, вместо мяча. Уж больно гладкие, понравились мне. А вот, смотри, труба.

Фриц показал большую медную трубу.

— Эк, блестит как! Золото. Ну, конечно, купил кое- что жене: зонтик, на платье бархата, шубу лисью.

Людвиг осмотрел- трубу.

— Играть умеешь?

— Научусь.

— Ты трубу, а я пианино себе купил. Дочка играть Учиться будет. Это получше твоей трубы.

Что пианино! У меня еще на пристани одна штука

лежит. Всем вам нос утру. Хочешь, идем посмотрим.

Людвиг согласился, и они пошли, продолжая хва-тать друг перед другом своими покупками.

На пристани уже толпились рыбаки. Они давно Оставили рыбную ловлю и все обратились в завзятых спекулянтов с тех пор, как их маленькая деревушка Неожиданно сделалась „золотым дном“. Фриц оказался хитрее всех. Он первый сообразил, что если тесто так Дорого, то питаться .можно и рыбой, а все тесто растить на продажу. В последнее время он продавал тесто агентам Ыненштока чуть ли не на вес золота, и очень разбога¬тел, далеко оставив за собой своих односельчан.

— А ну-ка, покажи, что у тебя есть,—говорили они, Разглядывая с завистью и любопытством большой ящик. Фриц с помощью нескольких добровольцев из рыбаков вскрыл ящик и извлек оттуда новенький мотоцикл с коляской. Это было невиданное в деревне зрелище, ^се ахнули. Ну и Фриц! Действительно, утер всем нос. Фриц хлопотал около мотоцикла, налил масла, смазал, ^о-то покрутил.

— И когда *гы успел научиться! Неужто поедешь?

Мотор заработал. Фриц вскочил на мотоцикл и про¬ехал несколько шагов вверх. Но на глубоком песке колеса застряли. Мотоцикл пострелял немного и оста¬новился. Эта неудача была встречена радостно-ирони¬ческими замечаниями. Как ни бился Фриц, он не мог оживить мотор.

— Ничего, выпишу шофера, пойдет. — И он пово¬лок машину в гору.

Людвиг шел следом, прикованный взглядом к бле¬стящему мотоциклу. Зависть снедала сердце Людвига* Он уже ненавидел Фрица. Того самого Фрица, с кото¬рым не раз делил смертельные опасности на море* Нет, Людвиг не успокоится до тех пор, пока у него не будет такой же машины. Для этого надо только достать хороший кусок теста. У Фрица еще есть. Ой сам хвалился. И Людвиг знает, где Фриц хранит это сокровище. Сегодня вечером Фриц, вероятно, опять напьется пьяный и будет лежать, как убитый... Сегодня ночью... .

Людвиг не мог дождаться ночи. Когда в окнах по¬гасли последние огни, Людвиг пробрался к дому Фрицй: Собака залаяла, но скоро затихла, узнав Фрица. Ой переждал немного и начал осторожно выдавливать окно Осколки стекла зазвенели, но никто не проснулся. ЛюД\ виг пролез через окно в дом и стал ощупью проби¬раться в темноте к новому дубовому буфету, гД® у Фрица хранилось теперь тесто.

Дверца буфета заскрипела. Людвиг замер. В сосед: ней комнате кто-то повернулся, скрипнув кровать#» что-то пробормотал во сне и захрапел. Фриц достай небольшой кувшинчик и с драгоценной ношей начаД пробираться к окну. Впотьмах он задел рукой за ме^'

ную трубу. Она упала с ужасным грохотом. Фриц про-снулся и выпрыгнул из спальни.

' — Кто здесь?

Фигура Людвига вырисовывалась на фоне окна, освещенного взошедшей луной.

„Воры!" — в одно мгновение подумал Фриц, и его вдруг охватила необычайная злоба. Он осмотрелся. На столе лежали биллиардные шары. Фриц хватил один шар, и не помня себя, бросил им в голову вора. *Люд- Виг упал, как подкошенный, опрокинувшись на зубо¬врачебное кресло. Поднялась испуганная жена и пришла с фонарем. Фриц осмотрел вора.

* — Людвиг!—с удивлением воскликнул он, рассматри¬вая огромную рану на голове. Биллиардный шар с такой силой врезался в череп, что вошел в него до половины И выглядывал из кровавой массы, .как огромный, выпу¬ченный глаз.

1 Жена плакала. Фриц растерялся. Он убийца! Что Теперь будет? Но скоро успокоился.

— Довольно тебе выть, — сказал он жене. — Я не совершил никакого преступления. Ко мне в дом забрался грабитель, напал на. меня. Я стал защищаться. Пони¬маешь, ты видала, как он нападал, а я защищался. Ты скажешь это, должна сказать. Понимаешь? И мне ничего не будет.

Убийство Людвига взволновало всю деревню. Но Рыбаки были на стороне Фрица. Каждый защищает свою собственность. Его даже не арестовали, и дело было прекращено.

* Жизнь пошла своим чередом. Майер Со своими агентами успешно скупали тесто. Но нужно было спе¬шить, пока сюда не наехали другие скупщики. Не¬сколько подозрительных личностей уже появилось

в деревушке. Майеру удалось сманить их на свою сто¬рону, предложив большую сумму. Только с одним, недавно приехавшим скупщиком Майеру пришлось по¬возиться. Этот скупщик не шел ни на какие перего¬воры, его нельзя было подкупить. Майер не упускал его с глаз. Скупщику удалось скупить более ста грамм теста, и он, видимо, старался уехать с добычей неза¬меченным. Но Майер ходил за ним, как тень.

Однажды вечером, они встретились у берега, неда¬леко от старого, безлюдного теперь маяка.

— Вы преследуете меня?—сказал неизвестный.

— Да, — ответил Майер, — и буду преследовать до тех пор, пока вы не согласитесь на мои предложения. Я не пущу вас с острова, й вы не унесете отсюда ни одного грамма теста.

Скупщик был, очевидно, человек не робкого де-сятка. Презрительно прищурившись, он ответил, опуская руку в карман:

— Вы угрожаете мне? Напрасно. Я умею защищаться.

Майер понял жест скупщика и бросился к нему-

В ту же минуту скупщик вынул из кармана револьвер. Но Майер успел выбить ловким ударом револьвер из руки противника. Завязалась рукопашная борьба. Они катались по песку, опрокидывая друг друга, как во французской борьбе. Майер был более ловкий, скуп¬щик—более сильный. Это уравновешивало шансы из исход борьбы. Майер начал уставать первым. Случайно он заметил лежащий в стороне отброшенный револь-вер. Перекатившись два раза со своим- противником с боку на бок, он оказался рядом с лежащим на земле револьвером. Но скупщик, очевидно, понял план Майер2 и также протянул руку к револьверу. В борьбе они вырыли яму, царапая песок руками. Наконец МайерУ

Удалось левой рукой оттянуть назад голову врага, а правой ухватиться за револьвер. Однако противник успел сжать ему руку, ^огда Майер невероятным из-гибом кисти повернул револьвер к голове врага испу-стил курок. Глухо прозвучал выстрел, заглушаемый песчаными дюнами, прибоем и воем ветра. Борьба была окончена. Еще раз пролилась человеческая кровь.

Майер осмотрелся. Кругом было пустынно. Ни жи-вой души. Только чайки испуганно кричали, низко пролетая над человеком и трупом. Майер взвалил труп на спину, отнес его в здание маяка, втащил в верхнюю комнату и бросил у того самого места, где когда-то Ганс хранил свое сокровище, «вечный хлеб".

С самым упорным соперником было покончено. Но на смену ему могли приехать другие. Майер телеграфи¬ровал Роденштоку, что нужно принять какие-нибудь особые меры, чтобы ускорить скупку хлеба.

Когда Роденшток прочитал эту телеграмму Криг- ману, он сказал:

— Я уже придумал. Назовите меня старой метлой, если мое средство не выкачает всех запасов теста из лап этих скряг рыбаков. Оци сами все отдадут нам, и мы на этом еще наживемся.

И, как по мановению, волшебного жезла, в деревушке вдруг закипела новая, необычайная жизнь. Подходили корабли, груженные лесом и огромными ящиками. На¬скоро сколоченные здания выростали вокруг деревни, как грибы. Скоро на зданиях появились красивые вы¬вески: «Бар", «Кинематограф", «Танцовальный Зал", еще и еще «Бар", и над самым большим зданием: „Казино".

Жизнь рыбаков превратилась в вечный праздник. Жены наполняли кинематограф, упиваясь картинами роскоши привольной жизни, — Кригман сам подбирал картины,—а мужья пропадали в барах и игорном доме. Отрава азарта крепко захватила непосредственные на¬туры рыбаков, и они предавались игре до самозабвения.

Многие уже спустили все нажитое на спекуляции и в непреоборимой страсти продолжать игру и от- играться бросали на игорный стол последнюю „валюту": тесто, которое принималось по весу, как золото. Недалек был тот день, когда охваченные безумной горячкой азарта рыбаки положат на зеленый стол последний кусочек заветного теста, хранимый ими как сокровище.

Однако планы Майера скоро были разрушены самым неожиданным образом.

В один темный, весенний вечер к старому, забро-шенному зданию маяка подошли три молодых рыбака. Несколько лет они работали на заводах в Эссене, но безработица последнего времени заставила их вернуться в деревню и вновь заняться рыбным промыслом.

— Зайдем сюда, — сказал старший из них, Иоганн, указывая рукой на открытую, изломанную ветром дверь маяка.

Все вошли и поднялиаь за Иоганном в верхнюю комнату.

— Что это здесь так падалью пахнет?—сказал Оскар, потягивая носом.

— Какая-нибудь бродячая кошка подохла,—ответил Роберт.

— Я вам сейчас покажу эту кошку. — Иоганн зажег спичку.

В слабом,. дрожащем пламени товарищи Иоганна увидали лежащий на мусоре полуразложившийся труп человека в городском костюме.

Они невольно вскрикнули.

— Это труп одного из спекулянтов, убитых Май-ером,— сказал Иоганн.—»Я был свидетелем убийства. Но дело не в этом трупе. Одним спекулянтом меньше— не велика потеря. Я хотел поговорить с вами о другом. Пойдем на берег моря, здесь трудно дышать.

И когда они вышли на берег и уселись на песчаную отмель, Иоганн начал говорить.

— Вы видели труп. Вы знаете, что это первое и, вероятно, не последнее убийство в нашей деревне. Товарищи, подумайте о том, что происходит. Люди будто с ума посходили. Убийства, кражи, пьянство, разврат, азарт... Господа Майеры совершенно развратили наших стариков, превратили их в завзятых спекулянтов и картежников.

— Да, эти безобразия пора прекратить, — сказал Оскар.

— Конечно, пора, — согласился Иоганн. — Но есть Кое-что поважнее безобразий. Это — «вечный хлеб", Который и наделал всю кутерьму. Зачем понаехали сюда Майеры и их приспешники? Зачем они раз¬вращают, спаивают, обыгрывают в рулетку наших Рыбаков?

— Для того, чтобы выманить хлеб и нажить мил-лионы,— отозвался Роберт.

— Правильно. Чтобы нажить миллионы за счет голодающих рабочих, надо прибавить. А между тем втот же хлеб, сделайся он достоянием рабочих, может стать огромным орудием в их борьбе с капитали¬стами.

— Довольно, мы поняли тебя! — сказал Оскар» под¬нимаясь с земли. ,

— Нам необходимо овладеть тестом, собрать его как можно больше. Но как это сделать?

— В этом весь вопрос, — ответил Иоганн. — Мы слишком бедны, чтобы конкурировать с Майерами в скупке хлеба...

— Уговорить, доказать нашим?

— Не докажешь. Поздно. Деньги и азарт сделали свое дело. Рыбаки не скоро проснутся от угара.

— Может быть, похитить? — предложил Рудольф.

Иоганн пожал плечами.

— Отчего бы и не похитить, если это нужно для великого дела. Но много ли мы похитим? Старики дрожат над своим сокровищем. Из-за теста брат убивает брата. Я кое-что придумал, и, может быть, мне удастся достигнуть цели.

Иоганн обернулся и посмотрел на дорогу, ведущую к деревне. Дорога была безлюдна.

— Сейчас сюда должен притти Майер, — сказал Иоганн. — Я назначил ему здесь свидание, предложив свои услуги по... организации бандитской шайки, кото¬рая' могла бы ограбить рыбаков — отнять у них все оставшееся тесто. Покончить с тестом одним ударом, вместо того, чтобы „выкручивать* тесто в рулетку! Майер, кажется, не совсем доверяет мне, но план ему нравится. •

— Значит, ты хочешь, — сказал . Оскар, — получить от Майера оружие, с нашей помощью ограбить рыбаков, овладеть тестом и послать его безработным, оставив этого спекулянта Майера с носом?

— Не совсем так, — ответил Иоганн. И, обернувшись еще раз к дороге, сказал:

— Вот он, кажется; идет. Спрячьтесь в маяк и слу-шайте, о чем я буду говорить с ним. Может быть, ваша помощь мне будет нужна.

Оскар и Роберт быстро скрылись в здание маяка.

ИогаИн аажег трубку и, выпуская клубы дыма, спокойно поджидал Майера.

Шаги Майера уже слышались за спиной Иоганна, но рыбак продолжал смотреть на море с видом человека, погруженного в думы.

— Здравствуйте, Иоганн! О чем это вы так заду-мались? — окликнул его Майер.

Иоганн лениво поднялся.

— Ах, это вы, господин спекулянт? Здравствуйте!

Майер дернул головой и нахмурился. Ему не понра¬вилось это приветствие.

«Как грубы эти люди", — подумал Майер и любезно Опросил:

— Ну, как наши дела?

— Дела прекрасны,—ответил Иоганн.—Труп уби-того вами спекулянта совсем протух.

• Майер сразу изменился в лице.

— Труп? Убитого мною? Спекулянта?.. О чем вы говорите, дорогой мой!

/ — Вот об этом самом, — ответил Иоганн, указывая на маяк. — О трупе, который там тухнет. Не запирай-тесь, Майер. Я был свидетелем вашего-^убийства. Вы не Дидали меня, но я вас хорошо видел. Я случайно бродил по дюнам.

— Это ловушка? — спросил Майер, чувствуя, что У него стынут конечности. — Шантаж? Сколько же вы хотите за молчание?

— Ага, наконец-то вы догадались! Я хочу многого, господин убийца. Не морщитесь, и слушайте меня. Во-первых, вы должны мне дать,все собранное вами Тесто, все до последнего кусочка. Чтобы вы ничего не утаили, я самолично обыщу вас на вашей квартире. • — Это... наглость...

— Во-вторых, — не обращая внимания на Майера, говорил Иоганн,— вы должны немедленно закрыть все ваши богоугодные заведения. В третьих, отдать нашим рыбакам все проигранные деньги. Подождите, это еще не все. И, в четвертых, вы должны убираться отсюда к чорту на рога со всей вашей шатией. Даю вам три секунды на размышление.

Майер,—бывший военный,—привык к решительным действиям. Ему даже не потребовалось трех секунд, чтобы броситься на Иоганна и свалить его с ног.

Повергнув врага на землю, Майер пытался убежать. Но Иоганн, уже лежа на земле, успел подставить ногу. Майер упал. Через две секунды Иоганн сидел на нем. Майер отбивался отчаянно.

Но на помощь Иоганну уже спешили Оскар и Роберт.

Увидав их, Майер заскрежетал зубами от злобы.

— Сдаюсь,—хрипло проговорил он,—отпустите мне руку, вы сломаете ее, чорт вас возьми.

— Оскар, обыщи его!

Оскар вытащил из карманов Майера два револьвера.

— Ого, целая артиллерия! Ничего нет больше в кар¬манах, Оскар? Ну, вот теперь можно и руку освободить. Все надо делать в свое время. Принимаете наши усло¬вия или предпочитаете лечь рядом в маяке с вашим уважаемым конкурентом? — спросил Иоганн.

— При... нимаю, — задыхаясь, ответил Майер.

— Так идем к вам.

В сопровождении Иоганна, Оскара и Роберта Майер поплелся по дороге. Он занимал отдельный домик у края деревни. Рыбаки произвели тщательный обыск и взяли все, как было условлено: тесто и деньги.

Когда наконец они ушли, обещав проводить его на пароход, было уже далеко за полночь.

Майер в изнеможении опустил голову на стол, про¬сидел так несколько минут. Потом вдруг поднял голову, стукнул кулаком по столу и крикнул:

— Так опростоволоситься!..

Несколько успокоившись, он начал составлять теле¬грамму Роденштоку. Работа не ладилась. Вдруг кто-то постучал в дверь.

„Неужели опять эти разбойники!" — подумал Майер.

— Кто там?

— Срочная телеграмма.

Убедившись, что пришел действительно почтальон, Майер открыл дверь, получил телеграмму и вскрыл ее. Телеграмма была от Роденштока.

„Игорный дом и увеселительные, заведения закрыть точка дела ликвидировать точка выезжайте немедленно".

Майер*~не мог понять, чем вызвана эта телеграмма, но она пришла весьма кстати. Теперь он может выпол¬нить требование Иоганна, не нарушая интересов хозяев.

Рано утром Майер взялся за работу.

Погасли веселые огни на барах, закрылись кинема¬тограф и танцовальные залы, угрюмо молчало пустое здание казино. Рыбаки, лишенные всех этих удоволь¬ствий, волновались и едва не побили Майера, требуя открытия игорного дома. Они даже пытались силой овладеть зданием казино, но оказалось, что душа этого здания, рулетка, была еще ночью вывезена и погру- ' жена на пароход. Игроки были несколько утеш.ены тем, что получили от Иоганна проигранные в рулетку Деньги. Рыбаки ходили как после тяжелого похмелья, хмурые, молчаливые. Буйства, драки, пьянство и воров¬ство понемногу прекратились. Люди бесцельно бродилй по деревне, глядя друг на друга тупым бессмысленным взглядом, не зная, что делать, о чем говорить. Иногда

оми оживлялись, вспоминая веселые безумные ночи. Но разговор обрывался, и снова тускнели глаза, и рг>т раскрывался в тяжелом зевке. О работе никто не думал. Все ожидали, что вновь — начнется золотая горячка, спекуляция, игра и разврат. Но день проводил-за днем', а все оставалось полрежнему. Только весенний, бодря-щий ветер, уже начинавший теплеть, весело проносился над деревней, освежая мутные головы.

Майер, прибыв в Берлин, узнал крупную новость. При¬глашенному Кригманом химику удалось определить со¬став „вечного хлеба", и искусственно изготовить „тесто".

— Нам не нужны теперь ни Бройер, ни рыбаки,—ска^

зал Роденшток. — Мы будем сами изготовлять „вечный хлеб". %

— Не страшны нам и конкуренты,—добавил КриК*;

май,— пусть они' дажё скупают по граммам хлеб и/ ростят его. Мы будем изготовлять его тоннами и убьем . их конкуренцией. '

И акционерное общество по продаже и экспорту — „вечного хлеба"'1 начало свои операции.

**

VI. БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Ь

КРУПНЕЙШИЕ капиталисты Германии объединили ^ свои капиталы в этом деле, ^есь земной шар был оклеен кричащими рекламами компании:

ПОКУПАЙТЕ

ВЕЧНЫЙ ХЛЕБ!

ВКУСНО! ПИТАТЕЛЬНО!

Одного килограмма достаточно,

чтобы прокормить человека всю жизнь)

В этой рекламе не было только одного: указания на дешевизну хлеба. Роденшток и Кригман долго спо-рили, о ценах на хлеб. Кригман настаивал на том, чтобы хлеб продавался вначале по дорогой цене, доступной только богачам.

— Мы снимем сливки, а потом пустим хлеб по деше¬вой цене для массового распространения.

Против этого возражал Роденшток.

— Не забывайте, что каждый килограмм „хлеба* через некоторое время превращается в два. Хлебок будут спекулировать. Не можем же мы обязать купив-ших не продавать его. Нам необходимо очень быстро повести наши операции, чтобы вернуть капитал с про¬центами, прежде чем поступивший на рынок хлеб будет использован спекулянтами для снижения цен.

Цены скоро пришлось снизить, но по иной причине: богатые люди отнеслись к хлебу скептически. Они не хотели отказаться от всего разнообразия изысканной кухни и пикантных блюд, чтобы „сесть на кисель* который вызывал у них брезгливое чувство.

Зато беднота, когда хлеб подешевел, набросилась на „ тесто “ с жадностью.

Агенты компании проникали в самые отдаленные уголки мира. Тысячи брошюр, кинолент и агитаторов, знакомили население с выгодностью и незаменимыми ка¬чествами „вечного хлеба". Дела компании шли блестяще-

Однако борьба вокруг „хлеба* скоро возгорелась.

На этот раз ее начал профессор Бройер. Когда ой узнал о продаже хлеба акционерной компанией, т°. разослал в редакции газет открытое письмо, в ^оторо^ протестовал против использования его изобретений- Он настаивал на том, чтобы правительство прекратил0 деятельность компании.

„Я не для того,—писал профессор, — потратил сорок лет моей жизни, чтобы предоставить возможность обо¬гатиться на моем изобретении кучке спекулянтов. Я про¬тестую против этого. Но еще больше я протестую против того, что мое изобретение получило широкое Распространение в то время, когда я еще не закончил моих опытов. Это является не только возмутительным нарушением авторских прав, но и представляет угрозу Для общества, поскольку хлеб еще не изучен до конца Как новое питательное вещество".

— Он хочет запугать наших покупателей, — сказал Кригман, прочитав это письмо.—Напрасный труд. У нас есть отзывы врачей о полной безвредности хлеба и разрешение врачебного совета. Все, кто ест наш Хлеб, находятся в полном здравии, благословляют нас и служат нам лучшей рекламой. Нет, господин, профес¬сор, вы опоздали, и вам не удастся испортить нам дело!

Однако письмо профессора произвело большое впе¬чатление на общество. Поднялись горячие споры^-Оря- Вительство поняло, что совершило ошибку, разре¬шение акционерной компании торговать хлеб^; . * Ъявле- »ие на рынке «вечного хлеба" уже. сказал« й* ла лихо¬радочном изменении цен. Весь коммерческий' и про¬мышленный мир находился в сильнейшем волнении. «Вечный хлеб" был слишком сильным средством воз¬действия на экономику не только страны, но % всего Чира. Такое средство нельзя было оставлять руках Частных лиц. -К'

И правительственные газеты доказывал^ необходи¬мость объявления государственной монополии на „хлеб".

Рабочие газеты не соглашались с этим, Ссылаясь на волю изобретателя, они настаивали на объявлении хлеба общим достоянием и на бесплатной его раздаче.

Пока велись эти горячие споры, в рыбацкой деревне события шли своим чередом.

Ранним весенним утром рыбаки были удивлены не¬обычайным зрелищем. По деревне, размахивая руками, без шляпы, с растрепанными волосами бежал профессор Бройер,' направляясь к новому дому старика Ганса.

Ганс только поднялся и наслаждался ароматическим кофе со сливками в обществе своей экономки. Увидав профессора, он, по старой привычке, почтительно встал и, указывая на удобное кресло рядом с собой, сказал:

— Прошу садиться, господин профессор. Не угодно ли кофе?

Профессор в изнеможении опустился в кресло. Он так устал от быстрого бега, что не мог выговорить слова и только отрицательно завертел головой. Отды¬шавшись немного, профессор сказал:

— Ганс, у вас есть еще „тесто*, которое я подарил вам?

...„Гщш насторожился. ч

— РЛет, господин профессор. Виноват. Слабости чело¬веческие. рее продавали, и я продавал. А последней проиграл « рулетку.

Профессор строго посмотрел в глаза Ганса. Стари* не выдержал этого взгляда и отвел глаза в сторону. .

— Вы правду говорите, Ганс?

— ^ущую правду.

./Профессор поднялся.

— Я не верю вам, Ганс, вы уже не раз обманули меня. Вы не сдержали своего слова.

— Виноват, господин профессор.

Бройер досадливо махнул рукой.

— Теперь не до извинений. Знаете ли вы, Ганс, что вы сделали? Вы своим непослушанием наделали много

вреда, а наделаете еще больше. Слушайте меня внима¬тельно, Ганс. Я сейчас производил опыты над хлебом. И я убедился, что его есть нельзя. Собачка, которой я дал хлеб на неделю раньше вас, издохла в страшных мучениях. И если вы не вернете мне сейчас же теста до последнего кусочка, вас постигнет ужасная смерть, бы почернеете, вас будут ломать судороги, пена у вас 'будет итти изо рта, как у бешеного. И вы умрете.

Ганс побледнел и присел на край кресла. Смерть! Он давно уже не думал о ней, наслаждаясь сытым, : -спокойным существованием.' Умереть теперь! Не пить кофе со сливками, уйти от этих мягких кресел, пуховых перин! Нет, это слишком ужасно. Он смотрел на профес¬сора, и вдруг хитрый огонек вспыхнул в глазах Ганса. — — А вы, господин профессор? Вы говорили, что тоже кушали тесто. Вы тоже умрете?.

Бройер смутился, но тотчас овладел собой.

— Да, может быть, и я умру. Но я принял противо-ядие.

— Тогда, конечно, вы не откажете и мне в противо¬ядии.

— Нет, откажу, — сердито сказал Бройер. — Пусть это будет преступление, но я не дам вам противоядия, бы сами накажете себя за ваше преступление. Если же вы хотите жить, то сейчас же несите сюда тесто.

Ганс повеселел.

— Если уж так, делать нечего. Умирать никому не Хочется. Сейчас, господин профессор.

Ганс вышел в другую комнату, прикрыл за собой Дверь, долго копался там и наконец вышел. С тяжелым вдохом передал он профессору тесто.

Бройер посмотрел в небольшую металлическую банку.

— Это все?

— Неужели же я еще раз обману вас, господин...

— Хорошо. Если обманете, тем хуже будет для вас.

— А противоядие, господин профессор?

— Я принесу вам. Не беспокойтесь.

Когда Бройер вышел из комнаты, Ганс залился ве-селым старческим смехом и, обращаясь к своей эко-номке, сказал:

— А я ведь оставил себе маленький кусочек. Самый малюсенький. Сдается мне, что профессор тоже лукавит. Тут не отравление, ему тесто надо на что-нибудь другое.

У дома Ганса уже толпились рыболовы, ожидая услышать свежую новость от Ганса. Но эту новость им пришлось услышать от самого профессора. Он обратился к ним с тою же речью, что и к Гансу. Уверял, что все они умрут через неделю, если не примут про¬тивоядия. А противоядие обещал в обмен за тесто. Рыбаки слушали, одни с удивлением, другие с испугом. Но все они уверяли, что теста у них не осталось „ни порошиночки*. Расторговались и проигрались.

Профессор кричал, пугал их, топал ногами, ничего не помогало. Теста нет, но противоядие он должен им дать. Только трое обещали принести тесто. Остальные были настроены уже враждебно.

— Обещал всех оделить, а теперь последнее отби¬раешь!

— Если отравил, так и лечи,—слышались угрожаю¬щие выкрики.

— Да поймите вы, несчастные, что я вас жалею, о вас беспокоюсь...

— Видим, как жалеешь...

— Вы сами не знаете, какие несчастия, какой уя^с ожидает вас.

Истощив весь запас убеждений, профессор в изне¬можении опустился на ступеньки крыльца и закрыл лицо руками.

— Какой ужас, какой, ужас,—тихо говорил он, по-качивая головой.

Некоторым рыбакам стало жаль его.

— Дадим уж ему по маленькому кусочку, пусть не убивается.

Бройер услышал это. Подняв голову, он сказал:

—Все или ничего! Кусочками тут не поможешь.

— Вот это я уж и не понимаю, — сказал, выступая вперед, старый рыбак. — Почему это так выходит, что если все отдадим, то не отравимся?

— Если все не отдадите, то я не дам вам противоядия.

— Как так не дашь?

Настроение толпы вновь резко изменилось.

— Если не дашь, то раньше нас к бабушке пой-дешь. Давай сейчас же!

Толпаокружила Бройера, подхватила подруки и повела к его дому, как арестованного. Профессор беспомощно висел на руках рыбаков и только говорил, как в бреду:

— Какой ужас!.. Какое несчастие!..

Придя домой, он шатающейся походкой прошел к себе в лабораторию и вынес оттуда большую склянку * прозрачной жидкостью.

— Вот, отпейте по глотку. Отнесите к Гансу. Дайте 0тпить всем, кто ел тесто.

Рыбаки ушли, обсуждая странное поведение про-фессора.

Рехнулся человек.

— Очень просто. Он и раньше был с придурью.

А профессор прошел к себе в кабинет и дрожащей Рукой написал телеграмму на имя знакомого депутата.

„Сообщите правительству необходимости немедлен¬ного изъятия и уничтожения всех запасов вечного хлеба точка сообщите это иностранным державам точка про¬тивном случае тире массовое отравление точка Бройер*.

Депутат передал эту телеграмму министру здраво¬охранения.

Так как вопрос о монополии на .вечный хлеб" ре-шен был государством, то для обсуждения телеграммы Бройера было созвано совещание кабинета министров. Чтобы не возбуждать паники, телеграмма держалась в полном секрете. Министр финансов возлагал большие надежды на хлеб, чтобы поправить государственные финансы и укрепить курс марки, и потому горячо убеждал членов кабинета не придавать значения телеграмме.

— Это или кунштюк изобретателя, недовольного тем, что не ему досталась роль „благодетеля человече¬ства", или,—что скорее,— бред сумасшедшего. Наши лучшие профессора производили тщательный анализ „хлеба* и не нашли в нем никаких вредных веществ.

Заседание было очень бурное. Все соглашались только в одном, что нельзя спешить с опубликованием приказа об уничтожении хлеба, пока это .дело не бу¬дет всесторонне освещено. Министру здравоохранения спешно поручили произвести еще раз, через специали¬стов, исследование хлеба, а также людей, которые питались им. Решено было также отправить к профес¬сору Бройеру двух профессоров — одного психиатра и другого—химика, личных его знакомых, чтобы они. под видом дружеского посещения, справились о здоровье Бройера и попытались разузнать, какая опасность может . угрожать тем, кто ел тесто.

Через несколько дней врачи, которым поручено было исследовать йхлеб* и питавшихся им, сделали доклад»

они говорили» что вторичное исследование хлеба дало те же результаты. Хлеб питателен, богат витаминами, настолько удобоварим, что прекрасно усваивается же¬лудком больных и даже^ грудных детей, как дополни¬тельное питание к молоку матери, и совершенно без¬вреден. Все питающиеся этим хлебом чувствуют себя прекрасно. Малокровные и худосочные поправились в короткий срок. В состоянии здоровья туберкулезных, перешедших на питание „тестом", произошло значитель¬ное улучшение.

Министр торговли, услышав этот доклад, вздохнул с облегчением.

— А я, признаться, из любопытства и по долгу службы скушал кусочек злополучного теста. И прочитав згу телеграмму, все время ощущал, как-будто из этой, лягушечьей икры у меня в желудке развелись лягушки.

Скоро прибыли и профессора, командированные на остров Фэр.

Они сообщили, что нашли Бройера в очень подав-ленном состоянии.

— О психозе говорить нельзя, — докладывал пси-хиатр,—но состояние нервной системы Бройера неуте¬шительно. У него замечаются резкие изменения настрое¬ния, характерные для сильной степени неврастении. От Полного угнетения, ой вдруг переходит к возбужден¬ному состоянию. Нас встретил не совсем дружелюбно. Сообщить что-либо конкретное о своих опасениях отказался. Говорит: „сами заварили кашу, сами и рас¬хлебывайте. Я исполнил свой долг и предупредил об опасности. Теперь поступайте, как хотите, и принимайте ответственность на себя".

Этим докладом министры были несколько смущены. Если бы не государственная монополия! Но брать на правительство ответственность за какую-то грозящую опасность... Однако практические интересы восторжество¬вали. С телеграммой Бройера решено было не считаться.

Кригман, которому удалось узнать об этой теле-грамме, сказал Роденштоку:

— Правительство отнимает у нас хлеб. Ну, что ж! Свой капитал мы успели вернуть, хоть и с небольшими процентами. Если теперь что и выйдет неприятное с этим хлебом, нас не будут обвинять в отравлении*

VII. НЕНУЖНОЕ БОГАТСТВО

В

ЕСНА принесла Гансу огорчение: от него ушла экономка, вышедшая замуж за рыбака соседней деревни. Старику трудно было привыкать к жизни холо¬стяка: самому прибирать комнаты, готовить обед, мыть белье. Он ходил по деревне и приглашал к себе в услу¬жение вдов и сирот. Но никто не шел. Женщины, как и мужчины, давно отвыкли от труда. Несмотря на опусто¬шения, произведенные кабачками и рулетками, никто еще не нуждался так, чтобы итти работать у других.

Старик должен был примириться со своей участью- Чтобы не готовить себе обед, он опять начал питаться «тестом*, которое до сих пор берег на вырост и продажу- В теплое весеннее утро он открыл буфет, чтобы взять^ ложкой тесто из банки. К своему удивлению, ой увидел, что тесто -подросло больше обыкновенного» и даже свесилось через край банки, тогда как обычно оно едва доходило до края. Он побежал в погреб, где у него хранились запасы теста, которые он откладывал» в расчете на будущую продажу. Там тесто вело себя обычно, почти не увеличиваясь.

Старик удивился и обрадовался.

— Должно быть, это от тепла оно так быстро пух-нет,—решил он. Ганс вычерпнул полбанки и с аппети¬том поел теста. Посидел на солнышке, покурил тру¬бочку и в двенадцать часов дня улегся отдохнуть. Проснувшись в два часа, он опять полюбопытствовал заглянуть в буфет. Банка опять была полна до краев.

„Вот так штука! Если бы теперь приехали скуп-щики, можно было бы поторговать",—думал он, огор-чаясь на затишье в торговле тестом.

Вечером он отправился в дом рыбака, который имел большую семью. Поговорил о том, о сем и, как бы между прочим, спросил:

— А не понадобится ли вам тесто?

Рыбак неопределенно пожал плечами.

— С нас почти что хватает-своего. Кило, пожалуй, купил бы.

— А сколько дадите?

— Пару марок дам.

Ганс даже обиделся. И поговорив о ранней весне, распрощался и ушел.

— Пару марок!—ворчал старик, возвращаясь к себе.— Платили люди тысячами, а тут — пару. И куда они за¬пропастились? Не поймешь этих городских. То чуть с руками не оторвут,' то и не показываются...

Огорченный неудачей, Ганс рано лег спать.

А когда на утро он проснулся и открыл буфет, то невольно отпрянул в изумлении. Тесто не только вы-лезло из банки, но заполнило всю полку.

— Ну и прет!—воскликнул старик.—Этак, действи-тельно, придется мне по две марки продавать.

Он обошел всю деревню, предлагая тесто. Но ему ®езде говорили:

— Не нуждаемся.

Через несколько дней уже все были сыты по горло. Правда, неожиданные холода задержали рост теста, но в каждой семье его было вполне достаточно для дневного пропитания.

Отяжелел и Ганс. Если бы не заботы, он располнел бы еще больше. Его мучила мысль о том, что этакие богатства пропадают даром. Он не мог допустить мысли, чтобы выбросить тесто на улицу. И он пожи¬рал его сам, с появившимся вдруг неистощимым стар¬ческим аппетитом. Наконец он почувствовал, что уже не может есть так много. Он еле таскал растолстевшие, как бревна, ноги. Его мучила одышка.

С трудом доплелся он до соседнего дома. Муж и двое детей сидели у калитки. Жена выглядывала из открытого окна. «

— Добрый день,—любезно сказал Ганс.—Скучно мне одному сидеть. Не изволите ли вы притти ко мне от¬кушать теста?

Рыбак измерил расстояние между домами. Оно было не более тридцати шагов.

— Далеко итти,—апатично сказал он.

— Ну что там, далеко! Я же дошел, а я старше вас.

г- Нет, спасибо, да я уже и сыт. Сегодня раз пять

принимался за еду.

— Очень жаль.

И опустившись рядом с рыбаком на скамью, Ганс откровенно сказал:

— Я уж не то что в гости, а как бы в виде помощи вас прошу. Уж очень быстро расти стало тесто. Три полки в буфете заняло. Ем, ем, а оно все растет. Посо¬били бы!

Жене рыбака как-будто стало жалко Ганса.

— Надо пособить бедному человеку, — сказала она мужу, — в беду всякий попасть может. Нас много, мы еще справляемся, а он один, да старый.

— Ну, и иди,—равнодушно отозвался муж,—а я не хочу, лень.

Жена рыбака пошла с Гансом, который не переста¬вал благодарить ее.

— Да уж ладно, долг платежом красен. Когда-то, когда у нас теста не было, вы пожалели нашу бедность, и с большой скидкой тесто продали.

— Как же, как же, — засуетился Ганс, — нам надо помогать друг другу. Вот, кушайте, пожалуйста, на здоровье.

Женщина зачерпнула ложкой теста и, превозмогая себя, съела большой кусок.

• — Вот, спасибо вам, выручили старика. Еще кусочек.

Гостья поднесла ко рту вторую ложку, но вдруг быстро отвела ее в сторону и сказала тихо, с каким-то испугом:

— Не могу, с души воротит.

— Ну хоть маленький кусочек, будьте настолько добры, не откажите в просьбе старику.

Ганс клянчил, как-будто он умирал с голоду и вы-прашивал милостыню'.

— Говорю вам,. что немоту, чего пристал, — уже грубо ответила женщина.—Не прогневайся.

И она вышла из комнаты.

Ганс кланялся ей вслед и говорил:

— Ну, что ж, не смею настаивать. И на том спасибо.

Ночью ему долго не спалось. Он высчитывал, сколько

У него было бы денег, если бы он продал все тесто по тысяче марок за кило. Заснул он только под утро.

но скоро был разбужен каким-то треском, раздавшимся в комнате. Ганс вскочил с кровати и осмотрелся. В се¬рых сумерках утра рн увидел, что разросшееся тесто выдавило дверку буфета и вытекло на пол.

Ганс был охвачен ужасом. Впервые он подумал о той опасности, которою угрожает тесто.

„Что же это будет! — думал он. — Ведь этак тесто выживет меня из дома".

Он не спал остаток ночи. Ему мерещилось, что тесто, как серый змей, подползает к кровати и душит его...

Рано утром он пошел к большой дороге, по кото-рой проходили иногда безработные, бродяги и нищие.

Ему удалось залучить троих дюжих, но изголодав-шихся парней обещанием хорошо накормить их.

Парни, видимо, никогда не ели теста. Они вначале отнеслись к предложенному блюду недоверчиво. Но когда Ганс показал им пример, они попробовали, одо¬брили и с жадностью набросились на тесто. Оно как- будто таяло во рту, и съесть его, не обременяя же¬лудка, можно было много. Желудки же у них были объемистые, а аппетит и того больше. В какие-нибудь двадцать минут гости опустошили две полки теста.

Ганс повеселел.

— Ну, что? Хорошо?

— Не худо!—отвечали они, полузакрывая замаслив¬шиеся от сытости глазки.

— То-то. Я человек добрый, сам голодал, знаю, что такое голод. Надо помогать ближнему. Человек я одино¬кий, есть лишний хлеб—отчего не накормить голодного.

— Спасибо.

— Не за что. Приходите зав#>а. Если хотите, каж-дый день приходите. • Товарищей с собой приводите. Я добрый, я всех накормлю. д'

— Спасибо, придем.

Парни ушли. Ганс повеселел еще больше.

— Вот так-то лучше.

Тесто уже не казалось ему страшным змеем, выпол¬зающим из буфета и готовым поглотить его.

— Этакие парни сами всякого змея проглотят!

Он с нетерпением ожидал их на следующее утро, но они не пришли. День был теплый. Тесто снова на¬полнило весь буфет и выползло на пол. Ночью старика опять душили кошмары. Ему казалось, что тесто под¬ползает к нему, лезет все выше и выше, поднимает серые руки... Он просыпался, обливаясь потом. Наконец он заснул и спал, вероятно, очень долго. Его разбудил чей-то крик.

— — Хозяин, а, хозяин!

Ганс открыл глаза и увидел, что солнце уже довольно высоко поднялось на небе.- Ганс подошел к окну и рас¬пахнул его. У окна стояли трое. Двух из них он узнал: это были безработные, евшие у него тесто. Третий был Нищий в заплатанной одежде.

Ганс очень обрадовался, увидав их, и поспешил от¬крыть дверь.

— Милости просим! Проголодались? Я вас вчера под¬жидал, приготовил вам вкусненького теста.

Но гости не спешили войти. Один из безработных Деловито спросил:

— Потребуется тесто есть?

Ганса несколько удивило это приветствие, но он с прежним радушием сказал:

— Прошу вас.

— А какая ваша цена будет? — с тою же деловитость^ , СпРосил безработный. Ганс даже открыл глаза от 1*3Умлёния.

— Цена? Я же вас бесплатно кормлю!

— Ну, да, еще бы того нехватало, чтоб мы вам платили. Я спрашиваю, сколько вы нам заплатите за еду?

— Я — вам? За еду? Да где же это видано?

— Видано или не видано, а бесплатно мы есть не будем. Не хотите платить, не надо. Мы в другом месте работу найдем.

— Какая же это работа? Постойте, да куда же вы уходите?—испугался Ганс.—Ну, я могу немножечко дать.

— А сколько?

— Двадцать пфеннигов дам.

— Цена неподходящая. Нам по две марки за кило* грамм платят в вашей деревне. Нарасхват берут. Только ешь.

У Ганса помутилось в голове. Платить за то, что люди будут есть тесто. То самое тесто, за которое ему платили по тысяче и более марок за кило. Или эти люди смеются над ним, или он с ума сошел...

— Нет, я не буду платить. Найдутся другие...

— Не найдутся, во всей округе уже все знают.

— Сам съем, ■— упрямо сказал Ганс.

— Твое дело. Если не лопнешь, завтра по четыре марки заплатишь. Идем, ребята!

И они ушли. Ушли, оставив его одного с тестом. А оно серой массой лежало на полу и уже опоясало весь низ буфета. За ночь оно наполнит всю комнату...

На Ганса напал ужас. Он бросился к окну и закри-чал удаляющимся „едокам*.

— Подождите, эй, вы, вернитесь!

Они вернулись, подсчитали на глаз вес теста и при¬нялись за работу. Они не брезгали даже есть с пола» очистили все выползшее наружу тесто и две нижних полки. Больше они не могли съесть.

Ему мерещился страшный сон.

Трясущимися руками Ганс расплатился с „рабочими* и опустился в изнеможении в кресло. •

Едоки приходили каждый день. С каждым днем они становились толще, ели меньше, за еду брали дороже. Деньги Ганса быстро таяли. Наконец он не выдержал. Однажды после их ухода он пытался сам есть до пол- ного изнеможения. Он ел так много, что утром не мог подняться с кровати. Сердце противно замирало, ще¬мило в груди.

Когда на утро пришли едоки, он сказал им слабым голосом:

— Выбросьте вы эту всю дрянь на улицу, подальше от дома.

— Давно бы так, — весело ответили бродяги. Им самим уже смертельно надоело есть тесто. — Другие односельчане уж давно выбросили.

Они быстро принялись за работу, и дом был нако-нец очищен от теста. Ганс хотел приподняться, чтобы расплатиться, но вдруг откинулся назад, посинел и за¬хрипел.

— Ну, и этому крышка! — сказал нищий, подходя к Гансу. — Лопнул от жира! Двое вчера уж померли в этой деревне. Что ж, возьмем себе что-нибудь на память с старичке, да и на пристань. Довольно нам здесы проедаться. Где у него деньги-то были?

— Брось, Карл, — сказал безработный, — еще на-кроют.

— Кто тут накроет? Да в этой деревне никто с места не двинется целый день.

Нищий нашел сундучок с деньгами набил карманы и ушел со своими спутниками, оставив холодеющий труп.

VIII. ХЛЕБНЫЙ ПОТОП

Л/'ЖАС вселился в деревню. В каждом рыбацком доме V оказалась хоть крупица „вечного хлеба*. Когда настали летние жары и хлеб начал быстро расти, все Пережили кратковременную радость о небывалом «урожае*. Но следующие же за этим дни убедили всех, что тесто растет с угрожающей быстротой, превращаясь из драгоценного питательного вещества в страшного врага, вырастая в могучий хлебный потоп, который гро* зит всеобщей гибелью.

Общая опасность встряхнула всех. Надо было при¬нимать какие-то меры, чтобы спастись от ужасной смерти. Рыбаки, как и Ганс, в первое время пытались истребить тесто, поедая его. Они ели с отчаянием, остер. Мнением, доедались до спазм в желудке, до обморока.

многих из них проснулся какой-то звериный, перво¬бытный эгоизм. Желая спасти себя, старшие и более Сильные принуждали есть слабейших и младших. Ничего Не помогало. Скоро всем стало очевидным, что „поедом* теста не истребишь. Оно наполняло комнаты, разбивая Окна, выползало на улицу и растекалось серым потоком. Сила роста была так велика, что тесто, заполнив камин, Поднималось вверх по каминной трубе, вылезало наружу ,И наростало на крыше, как снежные сугробы.

. Многосемейные рыбаки еще кое — как справлялись с тестом. Они во-время вынесли его из дома и выбро-сили на улицу. Ночами рыбаки подбрасывали куски Теста своим соседям. Если их застигали на месте пре¬ступления, то жестоко избивали.

Один из этих преступников был застигнут Фрицем У своего дома. Взбешенный Фриц свалил „подкидчика*

«н~«

ударом кулака и тело несчастного бросил в хлебный сугроб. К утру тесто совершенно поглотило труп. Так Фриц совершил свое второе убийство. Он даже не скры¬вал этого, объясняя односельчанам, что это была лишь необходимая оборона. Городские судьи, может быть, и нашли бы в действиях Фрица .превышение пределов необходимой обороны”. Но все рыбаки твердо стояли на том, что Фриц действовал как должно, что этот слу¬чай послужит уроком для других.

Изгнанные тестом из домов, растерянные, полупо¬мешанные от страха люди часто, собирались на берегу моря и обсуждали свое положение. На этих собраниях рассказывались страшные вещи. Как погибла в тесте вся семья плотника: ночью, когда все спали, тесто за¬валило дверь и окно, и несчастные были удушены тестом... Как погибали грудные дети и беспомощные больные, оставленные в домах.

Одна мать, потерявшая ребенка, рассказывала:

— Я пошла к соседям просить помощи, чтобы по¬могли мне хоть вынести вещи из дома. Тесто заполнило у меня только одну комнату до половины, а в другой лежал мой ребенок. Я надеялась скоро вернуться. НО мне пришлось обойти всю деревню, прося помощи» однако никто не шел. У каждого были свои заботы* Не могу сказать, долго Ли я была в отлучке. Когда же вернулась, то увидала, что вся комната почти до по¬толка заполнена тестом и через нее мне не пройти в комнату, где лежал мой ребенок. Я бросилась к окну» но оно было закрыто изнутри. Тогда я решила пройти сквозь тесто. Оно оказалось очень вязким, как густая тина. Я сделала несколько шагов и уже выбилась и* сил. Голова моя была еще выше теста, достигая плеч* Но скоро тесто начало покрывать мне шею, подошли

под подбородок... Еще несколько минут, и оно удушит меня... Я тонула в нем, как в вязкой тине болота. Я начала кричать. Спасибо, мимо бежал Фриц. Он услы¬шал мой крик и багром вытащил меня. А ребенка мы так и не могли спасти...

— Да, все это так и было, — подтверждал Фриц.— Я сам порядочно наглотался теста, прежде чем мне уда¬лось вытащить Марту.

И это самоотверженное спасение погибающего каза¬лось слушателям таким же простым и нужным делом, как и убийство „подкидчйка",— слово, которое Появи¬лось с появлением нового вида преступления. Оно так же клеймило человека, как и прежнее слово „вор"» -

Рыбаки угрюмо молчали, слушая эти жуткие рас-сказы.

— Неужто всем нам погибать? — спросила молодая женщина.

— Или бросать дома и уходить отсюда подальше, — Отозвался старый рыбак.

Фриц смотрел задумчиво на море.

— А почему бы нам не попробовать,—-сказал он,— выбросить тесто в море, благо оно у нас под боком. В море места много. Может быть, тесто тонет в воде. А нет — ветер и волны унесут его от наших'берегов, и дело с концом.

Эта мысль понравилась всем. Чем бы ни кончилась эта затея, она дает какой-то выход из томительного бездей¬ствия. И рыбаки горячо принялись за работу. День и ночь таскали они тесто к берегу и выбрасывали в море.

Тесто несколько погружалось в воду, но не тонуло. Оно плавало на поверхности, как побуревший на ве¬сеннем солнце грязный прибрежный лед. Не уносило его и от берега. Волны прибоя выбрасывали часть теста назад на берег. Зато тесто оказалось по вкусу рыбам. Они появились у берегов в необычайном коли¬честве, пожирая вкусное тесто.

Это развлекло рыбаков.

— А ведь сожрут, пожалуй... Смотри, какая гибель рыб.

— Вот так приманка. Хорошая была бы рыбная ловля!

— Ни одна сеть не выдержит. Да они уж и погнили, наши сети.

Никто однако серьезно о рыбной ловле не думал». Все продолжали таскать тесто и выбрасывать в море.

На третий день один из рыбаков заметил*.

, _ >Гг- Что это значит? Сколько .мы потаскали теста, сколько рыба поела, а теста становится еще больше.

— Значит, и в воде растет.

Еще через несколько дней стало очевидным, что тесто не только продолжает расти в воде, но растет гораздо быстрее, чем на земле, быть может, получив добавочное питание от воды. Тесто уже выпятилось над поверхностью воды, захватив огромное пространство моря, насколько глаз хватал. В довершении бед, оно затянуло всю прибрежную полосу, остановило прибой, сравнялось с берегом и поползло на сушу. Как-будто море уже насытилось, не принимало больше и отдавало излишки назад земле. Подойти к берегу уже не пред¬ставлялось возможным,

Последняя надежда рыбаков разбилась. В отчаянии стояли они у берега, не зная, что делать, как спастись. Перед ними было какое-то новое море — серая,студе- нистаЯи масса, какой-то кисель, по которому, вероятно» нельзя даже плыть на лодке... Позади стояли брошенные, опустевшие дома...

Один из рыбаков все-таки сделал попытку спустить лодку. Но ока увязла в тесте, как в тине, а весла нельзя было повернуть.

— И море испортили, — хмурясь, сказал старый ры¬бак.— Теперь ни проезду, ни проходу... А с острова не убежишь... И кто это наделал таких дел?

Да, кто наделал? Эта мысль была подхвачена всеми. Отчаявшиеся в спасении люди искали виновного, чтобы на нем сорвать гнев за все несчастия.

— Кто же другой виноват? Конечно, профессор Бройер!

Рыбаки забыли, что не хотели вспоминать, как по-лучили они тесто, как профессор уговаривал их отдать .все запасы вечного хлеба.

— Это он погубил нас! Он лишил нас жилища, обрек на смерть наших детей. Он обрушил на наши головы все несчастия. Смерть профессору Бройеру! Смерть душителю!

И разъяренная толпа бросилась на холм, к усадьбе профессора.

Напрасно Иоганн, Рудольф и Оскар пытались убе¬дить толпу не делать безумных поступков. Гнев не рас¬суждает.

IX. ОСАДА

П

РОФЕССОР Бройер переживал тяжелые дни. Он знал, что делается на деревне. Он сделал все воз¬можное, •чтобы предупредить несчастие, но все же чув¬ствовал себя косвенным виновником происшедшего.

— Какой ужас, какой ужас! —* повторял он, шагая из угла в угол по своему кабинету. — Что за несчастная судьба! Сорок лет жизни потратить на то, чтобы сде¬лать людей счастливыми» и причинить им столько не¬счастий...

От вспышек отчаяния профессор переходил к лихо¬радочной работе: он изобретал средство, которое могло бы быстро уничтожить тесто, или, по крайней мере, замедлить его рост. Он ночи просиживал, не от¬рываясь, за работой в своей лаборатории. Но ему не¬обходимо было произвести огромное количество опытов, прежде чем он сможет добиться каких — нибудь практи¬ческих результатов. На это нужно было время. А ра¬ботать приходилось в постоянном нервном напряжении, среди окружавших его ужасов. И он был близок к нерв¬ному расстройству. Бройер ожидал, что рано или поздно возмущенная толпа может произвести нападение, и при¬готовился к этому. Жизнью он не дорожил, но ему ка¬залось, что только он один может спасти человечество прежде, чем оно погибнет от теста. И он решил отстоять свою жизнь во что бы то ни стало.

Когда испуганный слуга вбежал в его кабинет и пре¬рывающимся голосом сказал:

— Толпа рыбаков бежит к нашему дому.

Профессор Бройер только с грустью спросил:

— Уже?

Минуту он сидел в глубокой задумчивости, как осу-жденный, которому сказали: „За вами пришли. Идите на казнь**. Но скоро овладел собой, выпрямился и спо¬койно отдал приказание.

— Закройте двери, Карл. Вставьте дубовые ставни в окна первого этажа.

Бройер и Карл быстро принялись за работу. Вход-ная дверь была сделана из толстого, тяжелого дуба, окованного железом. Такая дверь могла долго выдер-живать натиск. Довольно узкие окна нижнего этажа прикрывались ставнями с железными болтами. Все было Давно обдумано. Карл успел даже закрыть ворота, хотя они были сделаны и ,не так прочно, как входные двери.

— Все-таки, задержат их на время, — сказал слуга.

Домик профессора приготовился к осаде. Крики толпы

Уже отчетливо слышались за стеною каменной ограды.

— Смерть душителю! — кричала разъяренная толпа, и удары тяжелыми рыбацкими баграми посыпались на Доски ворот. Собаки, спущенные с цепи, подняли отчаян¬ный лай. Толпа волновалась, ворота трещали и наконец подались. Вооруженные баграми и гарпунами, рыбаки ворвались в сад, прикончили с собаками и осадили дом.

— Открывай дверь! — кричали рыбаки. —Все равно, тебе не уйти живым отсюда.

Профессор выглянул из узкого окна второго этажа. Несмотря на весь ужас положения, он невольно улыб¬нулся, увидя толпу осаждавших. Ни одна армия в мире не состояла из таких толстых, неповоротливых людей. Заботы и труды последних дней сделали свое дело, но все же все они были еще так неимоверно толсты, что Можно было подумать, будто они собраны на какой-то конкурс толстяков. Они страдали одышкой и быстро Уставали. Это делало их менее опасными противниками.

— Я выйду, но прежде выслушайте меня, — сказал профессор, пытаясь убедить их словами.

— Я предупреждал вас... — начал он.

Но ему не давали говорить.

— Убийца! Душитель! Смерть, смерть!

— Я скажу вам, как уничтожить тесто! — пытался он перекричать толпу.

Стоявшие вблизи, услышав эти слова, замолкли, но Дальние продолжали кричать.

— Пока я не нашел средства, которое сразу изба-вит вас от теста, трите его меж камней, толките в ступе, жгите огнем, А главное—.не мешайте мне работать. Вы уже раз не послушались меня¬но слова Бройера были заглушены ревом толпы. Рыбаки начали работать баграми, как таранами. Однако ни двери, ни ставни окон не поддавались.

Рыбаки продолжали осаду. На смену уставшим стано¬вились другие и упорно долбили двери. К вечеру двер¬ные доски уже значительно пострадали. В нескольких местах острые багры сделали сквозные дыры. Но и армия толстяков сильно устала. Осаждавшие уселись вокруг дома и начали обсуждать план, действий. Мно¬гим работа баграми казалась слишком утомительной и длительной. Надо было придумать более быстрые спо¬собы взятия осажденной крепости.

Беспорядочные крики толпы постепенно затихли. Неорганизованная толпа, очевидно, превращалась в орга¬низованную „армию*, выделявшую свой штаб, своих военачальников.

„Это хуже*, — подумал Бройер.

— Ишь, руками размахивает, — сказал Карл, указы¬вая на одного рыбака,—это Фриц, я знаю его.

Фриц что-то объяснял рыбакам. Они слушали его внимательно, потом все вновь громко заговорили и ушли за ворота, оставив у дома только несколько человек, „Неужели он убедил их не делать глупостей?—поду¬мал Бройер.—Но тогда зачем они оставили этих часовых?* Прошло около часа. И вдруг Бройер увидел воз¬вращавшихся крестьян, и сразу угадал их план. Они* несли за спиной по связке хвороста.

— Что же это такое? Они хотят нас сжечь живьем?— в испуге проговорил Карл.

— Постараемся остаться в живых, — ответил Бройер, наблюдая, как рыбаки складывают у двери и стен здания связки хвороста.

— А ну-ка, пустим в ход нашу «артиллерию",— сказал профессор. ,

Слуга принес огромную связку ракет. Прежде чем рыбаки успели сложить костры, Бройер и его слуга выпустили в осаждавших десяток ракет. Ракеты эти ’ были особого свойства. Они неимоверно шипели, тре¬щали, изрыгали струи огня, прыгали из стороны в сто¬рону и оставляли после себя удушающий смрад. Не смотря на весь свой страшный внешний эффект, ракеты были совершенно безвредны.

Однако они произвели среди врагов настоящую панику. Рыбаки бросились убегать, закрывая рот руками и чихая. Они были уверены, чтр их отравили удушли¬выми газами.

Было уже за полночь. Луна на ущербе показалась сквозь разорванные, быстро гонимые ветром тучи. Ры¬баки, убедившиеся в полном своем здоровье, вернулись к дому в тот самый момент, когда профессор уже подумы¬вал о том, чтобы бежать, пользуясь отступлением врагов.

В рассеянном свете луны Бройер увидел, что рыбаки» завязав платками нос и рот, приближаются к дому. В руках нападающих были зажженные фонари. Не смотря на свою толщину и неповоротливость, на этот раз нападающие действовали скоро и решительно. «Организация &рмии“ сделала свое дело. Прежде чем Бройер успел выпустить новый заряд ракет, рыбаки подожгли костры и, отойдя в сторону, уселись.

— Скверно, — сказал Бройер, глядя, как языки пламени охватывают сухие ветки смолистого дерева. Он потер лоб и задумался.

— Другого средства нет, прядется прибегнуть к газб- вой атаке... Это безвредный газ, и от него никто не погибнет. Но враги будут усыплены, по крайней мере, на три часа.

Бройер быстро прошел в свою лабораторию и вынес оттуда два баллона. Когда он отвинтил металлическую пробку, из баллона потекла вниз струя почти бесцвет* ного газа. Выпустив один баллон, Бройер и слуга надели противогазовые маски, и вслед за первым баллоном выпустили еще три. Действие газа было быстрое и полное. Как только газовая волна докатилась до ры¬баков,- они начали падать.

— Можно итти, — сказал Бройер.

Они вышли, закрыли за собой дверь, быстро рас-таскали горевшие костры, потушили пламя. Подняв-шийся ветер разогнал газ.

— Тем лучше, через час—два они все будут на ногах. За это время мы будем далеко.

Бройер открыл гараж, вывел небольшой двухместный автомобиль и уселся с Карлом. Они выехали за ворота и быстро поехали по дороге, ведущей к ближайшему городу.

X. . ПРЕСТУПНИК

/

У

ТРОМ рыбаки проснулись и с недоумением глядели друг на друга. Что такое произошло с ними? Во¬круг дома валялись разбросанные ветвй и сучья. Дом безмолвствовал.

Сломали двери, вошли внутрь. Везде было пусто. — Ушел! Бежал! Перехитрил нас!

Разочарованные, они вернулись в деревню и только теперь вспомнили совет Бройера, как истреблять тесто.

Принесли большой котел, развели под ним огонь и начали бросать в котел тесто. Из котла шел смрад, тесто быстро таяло в котле, оставляя на дне неболь-шой осадок. Те, у кого не было котлов, терли тесто между камней или толклц в ступе.. Работа шла довольно Успешно, но теста было слишком много, и рыбакам, приходилось сидеть за работой целый день, чтобы ис¬треблять все нараставшее тесто. .

В то время, как рыбаки были заняты этим египет-ским трудом, профессор со слугою Карлом ехали по Направлению к городу. Когда они проезжали одной Деревушкой, им повстречался старый рыбак, который Знал профессора Бройера'в лицо. .

— Вот едет душитель, — сказал рыбак, указывая кре- стьянам на проезжавшего Бройера. Среди крестьян по¬вышались угрожающие крики. Карл, включил полную скорость. Но один из крестьян бросил в автомобиль навозные вилы. Вилы ударились в колесо и пробили Шину. Кое-как беглецы выехали за деревню, сошли 1 автомобиля и начали одевать новую шину на колесо. Однако крестьяне увидали их и уже бежали к авто-- Нобилю с угрожающими криками. Бройер и Карл бро¬сили автомобиль и поспешили скрыться в соседнем лесу. Они не решались выйти на дорогу, просидели 8 своем убежище весь день и только ночью пустились 8 путь.

„Отверженный, — с горечью думал Бройер. — Каж-дый прохожий может убить меня, как преступника, объявленного вне закона..."

Когда наконец путники явились в город, Бройер Оправился к прокурору и, назвав себя, сказал:

— Я прошу вас арестовать меня и отправить 8 тюрьму, иначе толпа растерзает меня.

— Вы явились очень своевременно, — ответил про¬курор,— я только-что получил приказ арестовать вас.

— Чтобы охранить меня от толпы?

— Да, — неопределенно ответил прокурор. — И не только для этого. Вам, повидимому, будет предъяв¬лено обвинение.

Бройер был удивлен, но ничего не сказал. Он по-жал плечами и безучастно позволил отвести себя в тюрьму.

Скоро его перевезли в Берлин.

— Знаете ли вы о тех несчастиях, которые припи-лили своим изобретением?—спросил его следователь, вызвав для допроса.

— Да, знаю. Но виновным себя признать не могу. Я предупреждал...

— О виновности речь впереди. Вы знаете то, что произошло в рыбацкой деревне, но, вероятно, не знаете того, что произошло во всем мире.

— Вероятно, то же самое, но в большем масштабе.

— В большем масштабе! — с возмущением в голосе проговорил следователь. — Как можете вы спокойно говорить об этом? Целые деревни, села, города затоп¬лены вашим ужасным тестом. Сотни тысяч, миллионы людей остались без жилищ. Мореплавание и речное судоходство приостановились, так как воды рек и морей превратились в какую-то тину. Вы причинили катастрофу» с которой не может сравниться даже извержение вул¬кана. А. вы спокойно говорите о „большем масштабе"-

— Что же мне, падать ниц и просить прощения? уже с раздражением сказал профессор. — Ведь не * раскидал тесто по всему земному шару, не я затеял эту торговлю „вечным хлебом". Скажите, по крайней мере, в чем именно вы меня обвиняете?

— В том, что вы, не закончив-опытов, не исследовав- ®сех качеств теста, имели преступную неосторожность Предать часть теста старому рыбаку Гансу, С этого. ®се и началось.

— Я принял все меры предосторожности. Старик. Бане обманул меня.

— Вы дали в руки полуграмотного человека страш- йУк> разрушительную силу. Хороша предосторожность! Благоволите сообщить- мне все подробно.

И следователь, усевшись за стол, начал формальный Допрос, который длился довольно долго.

Следователя особенно интересовал вопрос, почему Бройер не сообщил в своей телеграмме, какой именно опасности подвергается мир, а говорил только о вред- йости теста для здоровья, направив таким образом следствие на ложный путь.

— Если бы вы сказали правду, несчастие могло быть предотвращено. Были бы сделаны какие-либо холодиль¬ники или герметические сосуды.,

— Я полагал, что угроза отравления — самое дей¬ствительное средство заставить людей отказаться от Употребления „хлеба* и истребить его. Притом мне просто могли бы и не поверить, если бы я сказал правду. Притом никакие холодильники и сосуды не помогли бы. Их изготовление требует времени, а тесто растет со ско¬ростью размножения бактерий: через двенадцать часов Каждая „палочка* дает 16 миллионов потомства.

Когда к профессору был допущен защитник, от него Бройердузнал еще некоторые, подробности.

— Да, дорогой профессор, наделали вы бед. Теперь Люди только тем и заняты, что сидят и толкут в ступах -тесто. Богатые еще могут нанимать бедняков работать за себя, а все остальные обречены на этот сизифов,

труд. Некоторые государства пробовали даже сваливать тесто на территорию соседних государств. Это вызвало ряд войн. Хорошо еще, что само тесто охладило воин* ственный пыл. Как тут повоюешь, когда ни пройти, ни проехать. Люди и лошади вязнут в тесте.'Только аэро- планы подрались в воздухе, на этом дело и кончилось- Но дальше-то, дальше что будет, скажите мне? Вот газеты пишут, что ваше тесто расползется по всей земле, покроет земной шар сплошной коркой, и тогД* капут. Солнце подрумянит этот земной колобок.. Он» может быть, будет вкусный й питательный, только' есть его будет некому. Все живое умрет. Предусмотрительна люди, — кто побогаче, конечно, —уже сейчас покупаю* участки на горах. Все швейцарские ледники захвачены кучкой богачей, которые хотят переселиться туда, в нЯ' дежде, что на такую высоту тесто не дойдет, притом же там холодно, а на холоде тесто растет медленно.

— Скажите мне,— прервал защитника Бройер, — но почему именно обвиняют меня? Ведь хлеб продавали Роденшток и Кригман!

Адвокат улыбнулся.

— Дело в том, что правительство успело объявить монополию на хлеб и уже продавало от себя. Не м0‘ жет же правительство обвинять само — себя. Чтобй оправдаться перед массами, надо свалить на кого-то вину, чтобы отвлечь внимание.

— Теперь мне все понятно, — сказал Бройер. — При" таких условиях мне трудно оправдаться.

— Да, не легко. Вы могли бы только одним купить себе прощение — изобрести скорее «противоядие-» средство, которое уничтожило бы ваше изобретение.

— Но для этого мне надо работать, — сказал горячо Бройер.

— Вам дадут эту .возможность, — ответил адвокат. — Сегодня вас переведут в лабораторию, оборудованную здесь же, в тюрьме. К вашим услугам будет предо¬ставлено все необходимое. Поверьте мне, для вас это •будет лучший способ защиты.

XI. СПАСЕННЫЙ МИР

П

ОЗВОЛЬТЕ представиться, приват-доцент Шмидт.

Меня командировали вам в помощь. Я уже рабо¬тал по биохимии у Роденштока и Кригмана. Мне уда¬лось открыть состав вашего хлеба и вырабатывать его Для экспорта.

— Вот как, — сказал Бройер, — значит, и вы „со-участник преступления*. Не по- этому ли поводу вы И оказались моим помощником в тюремной лабора-тории?

— Представьте, нет. Меня не тронули. Очевидно, признали, что и одной жертвы достаточно.

— Но Роденшток и Кригман тоже на свободе?

— О, да, и процветают попрежнему. Они сейчас Изготовляют машины для механического истребления теста и на этом наживают большие деньги. Все со¬стоятельные люди обзавелись такими машинами. Тысячи рабочих работают на истреблении хлеба. Увы, рабочий День во всем мире удлинен до двенадцати часов. Что Делать! Везде объявлено военное положение. Рабочие Работают, как военнообязанные. Всякие забастовки ка¬раются самым жестоким образом.

Бройер опустил голову и сидел подавленный. „Бедный Бройер. Об этом ли он мечтал?1* — по-думал Шмидт. Ему стало жалко старика. Уг'»,

-

— Посмотрите, как обставлена лаборатория? Нс правда ли, недурно?

Бройер вышел из своей задумчивости и взглядом знатока окинул лабораторию. Он остался доволен. У* дав микроскоп, реторты и колбы, он как-будто пришел в себя после всех перенесенных волнений. Его потя-; нуло к работе.

— Да, да, — сказал он, — хорошая лабораторг

Здесь кое-чего нехватает, но мы, конечно, полу л все, что нужно. Работать, работать! : . л

— Ну, вот и отлично. Мы с вами скоро справимся

с тестом. Кстати, скажите, профессор, чем вы объяс* няете усиление роста теста? Только ли поднятием тем¬пературы с наступлением лета? :

— Разумеется, не этим только. В самом летнем’ воздухе имеется больше бактерий, чем в зимнем. Культура моих „простейших* получает большее пита-1' ние, и „хлеб* усиленно растет.

— Я так и предполагал,—сказал Шмидт. — Ради¬

кальное истребление „вечного хлеба* поэтому может итти двумя путями. Или мы должны будем найти культуру таких бактерий, которые бы поглощали „тесто* в большем количестве, чем оно разрастается, или же мы должны стерилизовать воздух, окружающий тесто и таким образом лишить питания „простейших*, иэ которых состоит ваше тесто. .г".

— Я думал о первом способе, — сказал Бройер. ' Ваш способ стерилизации воздуха мне кажется не менеб интересным.

— Так вот и будем работать в двух направлениях;

Бройер нашел в лице Шмидта опытного, талантливого

работника и хорошего товарища. Бройер и Шмидт рабо¬тали без устали, и их работа шла бы, вероятно, еще

Лучше, если бы посещенйя следователя не выбивали брокера из колеи. После этих посещений Бройер впадал в тяжелую задумчивость или начинал нервничать.

'Шмидт, как умел, пытался успокоить Бройера.

■ка!_ Не обращайте внимания на эту судейскую крысу. Ваше изобретение, что бы ни говорили, остается вели¬чайшим. Всякая научная работа сопряжена с неуспе¬хом. Сейчас мы работаем над тём, что бы уничтожить /'Чне изобретение, :Но мы не остановимся на этой „раз* К?Яштельной“ работе. Мы найдем узду для вашего ^еста, сделаем его послушным орудием в руках чело¬века и навсегда освободим человечество от голода.

Весь мир с напряженным вниманием следил за тем, что делается в тюремной лаборатории. Однако терпе¬ние людей, видимо, истощалось. Газеты все чаще писали о том, что пора назначить суд над профессором Бройе- ром, так как, видимо, ему не удастся разрешить задачу. Шмидт, который успевал прочитывать газеты, скрывал эти сообщения от Бройера, чтобы не волновать его.

Однако Бройер однажды прочитал эти газетные статьи. Он долго сидел в задумчивости, а вечером уго¬ворил Шмидта лечь спать пораньше, так как Шмидт Уже много ночей почти не спал.

X Шмидт лег в кровать, — они спали здесь же в ла-боратории, — но не мог уснуть. Бройер вел себя в этот вечер особенно нервно, и Шмидт, представившись спя¬щим, следил за Бройером сквозь прикрытые глаза. Бройер долго ходил по лаборатории, потом сел за ра¬боту. Успокоившийся за него Шмидт начал уже засы¬пать, как вдруг был разбужен криком Бройера.

— Эврика (нашел)!

Шмидт хотел было встать с кровати и поздравить Бройера с открытием, но что-то удержало его. Бройер

быстро прошел к письменному столу, сжег на срир- товке какие-то бумаги, написал несколько строк и вы¬нул шприц.

„Он хочет покончить с собой!" — подумал Шмидт и, вскочив с кровати, бросился к профессору.

— Э, нет, дорогой профессор, так не годится! Я не позволю вам.

— Не мешайте мне, — сказал Бройер. — Если я и про¬винился, то и Искупил вину: я открыл средство уничто¬жения теста. Но я слишком устал... Довольно.

—г Устали —■ отдохнете; Такой мозг не должен поги¬бать раньше времени. Вырвав из рук профессора шприц» Шмидт продолжал:

*- Позвольте вас поздравить, дорогой профессор! Представьте,. вы можете поздравить и меня. СеТодня вечером я так же благополучно разрешил задачу.

— Почему же вы не сказали мне?

— Мне хотелось еще кое-что проверить, — скромно

отвечал Шмидт. На самом деле он, зная, что работе Бройера, близка к концу, хотел предоставить ему честь. первого открытия. ^

— А теперь, дорогой профессор, мы еще поживем. Поживем и поработаем. Мы усовершенствуем свой „хлеб", — ваш „хлеб", — и все будут его есть и вспоминать добром его гениального пекаря.

Профессор Бройер улыбнулся и протянул руку Шмидту.

Скоро газеты и радио оповестили мир о том, что средство для радикального истребления хлеба найдено. „Грибок" профессора Бройера работал великолепно. Довольно было бросить в тесто несколько грамм этого грибка, как тесто начинало скисаться, оседать, и скоро на месте огромных гор студенистой массы оставалось

лишь немного серой плесени. Плесень высыхала на солнце и превращалась в пыль. Хорошо действовали и стерелизаторы воздуха Шмидта, но средство Бройера было проще и дешевле, и потому оно вошло во все¬общее употребление. ,

Мир избавился от теста. Человечество было спасено.

XII. СВЕЖИЙ ВЕТЕР

ранней осени. Сильнее чувствовался запах моря. Белые облака быстро неслись над морем. А ъ/ежду морем и небом -летали птицы, оглашая воздух резкими гортанными криками. Белый прибой окатывал песчаные

Вся рыбацкая деревня толпилась на берегу. Сети были починены, лодки проконопачены и осмолены. Сейчас они поедут в море на рыбную ловлю. Лица рыбаков сосредоточены. Быстро и уверенно работают Мускулистые руки, крепя паруса.

— Свежий ветер, — сказал Фриц, — становясь у руля.

— Хороший должен быть лов, — отозвался старый Рыбак, шагая по колено в воде, в высоких рыбацких сапогах, к парусной лодке.

Казалось, большой баркас подпрыгивает на волнах От нетерпения, как застоявшаяся лошадь. Последние пРиготовления окончены.

Всех охватило радостно приподнятое настроение, йетер сразу натянул парус, и баркас, круто повернув Иосом в открытое море, быстро понесся по волнам.

Фриц приналег на руль. Свежий ветер обвевал Открытую голову Фрица.

И ему казалось, что этот крепкий, соленый мор-ской ветер делает его вновь бодрым и сильным. Как смутный, полузабытый сон, промелькнули перед ним картины последних месяцев: богатство, уплывшее так же неожиданно, как оно явилось, кражи, убийства, пьянство, бессонные ночи в игорном доме, бешеный азарт игрока, страшные картины хлебного потопа...

Неужели все это было с ним, рыбаком Фрицем?

Невероятно! Чтобы проверить, явь или сон это кошмарное прошлое, Фриц начал всматриваться в су¬ровое лицо старика рыбака, уверенно управлявшего парусом. Ни один мускул не дрогнет на этом как-будто высеченном топором из дуба лице с плотно сомкнутым ртом и зоркими глазами старого морского волка.

Неужели лицо вот этого самого старика он видел . там, в игорном доме, за зеленым столом рулетки?.. Полуоткрытый рот, трясущиеся руки и глаза — безум-ные, страшные глаза, горящие алчностью...

— Нет, это кошмар...

Фриц так задумался, что не успел во-время повер¬нуть руль. Боковая волна хлестнула через борт и ока¬тила рыбаков.

— Малый, не зевай! — строго сказал старик.

Этот деловитый окрик спугнул кошмары Фрица. Ему стало весело. Он навалился на руль и направил лодку прямо в открытое море, навстречу свежему ветру*

НИ ЖИЗНЬ, НИ СМЕРТЬ

I. МИСТЕР КАРЛСОН ПРЕДЛАГАЕТ СВОЙ ПЛАН

Ч

ТО вы на это скажете?—спросил мистер Карлсон, окончив изложение своего проекта.

Крупный углепромышленник Гильберт ничего не ответил. Он находился в самом скверном расположении Духа. Перед приходом Карлсона главный директор Гильберта сообщил ему, что дела на угольных шахтах обстоят из рук вон плохо. Экспорт падает, советский уголь все больше вытесняет конкурентов на азиатском и даже европейском рынках. Банки отказывают в кре¬дите. Правительство находит невозмржным дальнейшее субсидирование крупной угольной промышленности.* Рабочие волнуются, дерзко предъявляют невыполни¬мые требования, угрожают затопить шахты... Надо найти какой-то выход...

И в этот самый момент, как-будто в насмешку, судьба подсылает какого-то Карлсона, с его сумасшед¬шим проектом. Гильберт хмурит свои рыжие .брови, и мнет длинными, желтоватыми зубами ароматическую, сигаретку. На его бритом, озабоченном лице застыло выражение скуки. Гильберт молчит...

Но Карлсон не из тех, кого обескураживает мол-чание. Неопределенной профессии и неизвестного про¬исхождения, маленький, суетливый человечек, с ирланд¬ским акцентом, коротким носом, черными волосами,

стоящими как у ежа, Карлсон вонзил свои острые гла¬зенки в усталые, выцветшие глаза Гильберта и сверлит их своей настойчивой, беспокойной мыслью.

— Что вы на это скажете? — повторяет он свой вопрос.

— Чорт знает что такое, ваша мороженая чело-вечина!— наконец апатично отвечает Гильберт и с брез¬гливой миной кладет сигарету.

— .Позвольте! Позвольте! — вскакивает, как на пру¬жине, Карлсон. — Вы, очевидно, недостаточно усвоили себе мою идею...

— Признаюсь, не имею особого желанья и усваи-вать. Это глупость или безумие.

Не безумие, не глупость, а величайшее изобре-тение, которое в умелых руках принесет человеку миллионы. А если вы сомневаетесь, то позвольте ва$ напомнить историю этого изобретения.

И Карлсон затараторил, будто он отвечал заучен-ный урок.

Анабиоз случайно открыт русским ученым Бах-метьевым. Изучая температуру насекомых, этот уче-ный заметил, что при постепенном охлаждении темпе¬ратура тела насекомого падает, затем, достигая темпе¬ратуры^— 9,3° Цельсия, сразу поднимается почти до нуля, а потом вновь опускается уже до температуры окружающей среды примерно на 22 градуса ниже нуля. И тогда насекомое впадает в странное состояние ни сна, ни смерти: все жизненные процессы приоста¬навливаются, и насекомое может пролежать, окочене¬лое, замороженное, неопределенно долгое время. Но достаточно осторожно и постепенно подогреть насеко¬мое— оно оживает и продолжает жить, как ни в чем не бывало. От насекомых Бахметьев перешел к рыбам.

Он „замораживал", например, карася, который проле¬жал в окоченении или „анабиозе*, как назвал это состоя¬ние Бахметьев, несколько месяцев. Подогретый, карась вернулся к жизни и плавал, как всегда. Смерть ученого прервала эти интересные опыты, и о них скоро забыли. И, как это части бывает, русские изобретают, а пло¬дами их изобретений пользуются другие. Изобретением Бахметьева воспользовался немец Штейнгауз для практи¬ческих целей: перевозки и хранения живой рыбы. Как вам известно, он нажил миллионы.

Гильберт заинтересовался и слушал Карлсона уже с некоторым вниманием.

—■ Благодарю вас за „лекцию*, — сказал он. — Я сам получаю к столу свежую рыбу, пойманную в отдален¬нейших морях. Но, признаться, я не интересовался способом ее замораживания. Тем или другим — не все ли равно. Только бы ' рыба была абсолютно све- Жею... Так вы говорите, Штейнгауз заработал на этом деле миллионы?

— Десятки, сотни миллионов. Он теперь один из самых богатых людей Германии...

Гильберт задумался.

— Но ведь это только рыбы! -»сказал он после паузы. — А вы предлагаете совершенно невероятную вещь: замораживать людей. Возможно ли это?

— Возможно! Теперь возможно. Бахметьев замора¬

живал животных, подвергающихся зимней спячке, так Называемых холоднокровных: сурка, ежа, летучую

мышь. Что касается теплокровных животных, то их Не удавалось подвергать анабиозу. Однако русский же Ученый, профессор Вагнер, -известный своею победою Над сном, изобрел способ изменять состав крови тепло-

: кровных животных, приближая его к крови животных

холоднокровных! И ему уже удалось благополучно „замо¬розить* и оживить обезьяну.

— Но не человека.

— Какая разница? \

Гильберт недовольно тряхнул головой, Карлсон

улыбнулся.

— Я говорю лирь с точки зрения биологии и физио- , логин. У обезьян совершенно одинаковый с человеком

состав крови. Абсолютно одинаковый. Следовательно— И вот вам необычайные, но вполне осуществимые пер¬спективы: массовое замораживание людей, в данном слу¬чае э... э... безработных. Кому неизвестно, какое крити¬ческое положение переживает угольная промышлен¬ность, да и одна ли угольная! Периодические кризисы и сопровождающая их безработица, к сожалению, по-стоянное бедствие нашего общественного строя. На этом играют всякие смутьяны, в роде коммунистов, предсказывающие гибель капитализма от раздирающих его "внутренних противоречий. Пусть они не спешат хоронить капитализм. Капитализм найдет выход, и одним из выходов является предлагаемый мною способ.

Карлсон вдохновился и говорил, как на трибуне.

— Разразится кризис, — мы заморозим безработных и сложим их в особых ледниках, а минует кризис, появится Спрос на рабочие руки, — мы подогреем их и — пожалуйте в шахту.

— Ха-ха-ха! —не удержался Гильберт. — Да вы шут¬ник, мистер...

— Карлсон... Но я говорю совершенно серьезно,— обиделся Карлсон.

Гильберта начинал занимать этот человек.

— Да, — продолжая смеяться, сказал углепромыш¬ленник,— бывают такие мерзкие времена, когда кажется,

и сам охотно заморозил бы себя до лучших дней. Но сколько будет стоить ваш сумасшедший проект? Надо строить специальные здания, поддерживать в них по-стоянную температуру...

Карлсон поднял палец вверх, потом приставил его' к своей колючей шевелюре.

— Здесь все обдумано. Мой план проще. Вам, как владельцу шахт, должно быть известно, что теплота Увеличивается приблизительно на один градус с каж-дыми семьюдесятью футами вглубь земли. Вам также Известно, что в Гренландии, за полярным кругом, в лед¬никах Гумбольдта, найдены богатейшие залежи велико¬лепнейшего каменного угля. Как только угольный рынок окрепнет, вы сможете начать там разработку. Вы полу¬чите ряд шахт различной глубины с различной темпе¬ратурой. И эта температура будет стоять там неизменно Во все времена года. Останется только ввести неболь¬шие изменения, чтобы приспособить шахты для наших Целей. Я не могу затруднять вас сейчас изложением Подробностей, но могу представить, когда прикажете, вполне разработанный технический план и смету.

„Что за курьезный человек!" — подумал Гильберт и задал Карлсону вопрос:

— Скажите, пожалуйста, да вы-то сами кто: инже-нер, ученый, профессор?

Карлсон скромно потупил глаза.

—• Я прожектёр. Ученые и профессора умеют вы-сидеть в своих лабораториях прекрасные яйца, но они Не всегда умеют разбить их и приготовить яичницу. Надо уметь из невещественных идей извлекать веще¬ственные фунты стерлингов.

Гильберт опять улыбнулся и, подумав немного, про¬гнул Карлсону коробку с сигаретами.

„Победа!"—ликовал в душе Карлсон, зажигая сига* рету электрической зажигалкой, стоявшей на столе.

Но Гильберт не сдавался.

. — Допустим, что все это возможно. Однако я пред¬вижу целый ряд препятствий. Первое: получим ли мы разрешение правительства?

— А почему бы правительству и не дать этого раз¬решения, если мы докажем полную безопасность при¬менения к людям анабиоза. Социальное же значение этой меры наше правительство прекрасно учтет.

— Да, это так, — ответил Гильберт, перебирая в ум? фамилии членов консервативного правительства, боль;-

, шинство которых имело личные крупные интересы в угольной промышленности.

— Но вот самый главный вопрос: пойдут ли на это рабочие? Согласятся ли они периодически „зами- рать* на время безработицы?

— Согласятся! Нужда заставит!—убежденно сказал Карлсон.—Люди с голоду вешаются, топятся, а тут в род? отдыха. Конечно, надо подойти умело. Прежде всего нужно найти первых смельчаков, которые согласились бы подвергнуть себя анабиозу. Этим первым надо по¬сулить крупные суммы вознаграждения. Когда они „воскреснут*, ими надо воспользоваться, как рекламой- Затем, первое время надо будет обещать денежную поддержку семьям. Ну, конечно, придется заткнуть глотку и кое-кому из рабочей аристократии, лидерам, рабочего движения. А дальше... вы увидите, что дальше все пойдет, как по маслу. Безработные будут „замораживаться* целыми семьями. И страшное зло-<. безработица — будет уничтожено. У вас будут развя¬заны руки. Необычайные перспективы откроются для вас. Миллионы, десятки миллионов потекут в ваши

<*йфы и несгораемые шкафы, Решайтесь! Скажите: Да, и я Завтра же представлю вам все сметы, планы К расчеты.

Здравый *практический смысл говорил Гильберту, что весь этот фантастический план была чистейшая ввантюра... Но Гильберт переживал такое финансовое Положение, когда человек перед страхом неминуемого Краха бросается в самые рискованные предприятия. А Карлсон рисовал такие заманчивые перспективы...

Крупный коммерсант и делец стыдился признаться самому себе в том, что он, как утопающий, готов ухва-титься за эту химерическую соломину „мороженой Человечины".

_ — Ва'ш проект слишком необычен... Я подумаю и дам Вам ответ.

— Подумайте, подумайте! — охотно согласился Карл¬сон, поднимаясь с кресла.

— Не смею вас задерживать,-—и он ушел, довольно Улыбаясь.

• — Клюет!—весело крикнул он, окунаясь в клоко-чущий котел уличного движения Сити.

II. СТРАННЫЙ КЛИЕНТ

К

АРЛСОН, вы разорили меня! —с кислою миной говорил Гильберт. — Я затратил громадные сред¬ства на оборудование подземных телохранилищ. Я бро¬саю деньги на рекламу и наши объявления. И тем не *снее, за весь месяц газетной кампаний не явилось ни °Дного желающего подвергнуть себя первому публич¬ному опыту замораживания, несмотря на предлагаемое Нами хорошее вознаграждение. Очевидно, жизнь рабо-

чих не так плоха, Карлсон, как {фичат об этом социа¬листы. В конце концов, если анабиоз такая безопасная штука, почему бы вам, Карлсон, не подвергнуть себя первому опыту. *

— Мне?

— Ну да, вам.

Мне самому? — еще раз спросил Карлсон и взъеро¬шил свои щетинистые волосы.

— Я готов! 'Да, да. Я готов. Но что станет со всем делом? Оно уснет, вместе, со мной. Нет, усыпляя дру-

' гих, кому-нибудь надо бодрствовать... Я — прожектер- Без таких, как я, весь мир погрузился бы в спячйу анабиоза! -

Их препирательства были прекращены стуком вход¬ной двери.

В контору вошел необычайно тощий человек с намо¬танным вокруг длинной шеи большим шарфом. ПрИ: свете сильной лампы большие круглые очки посетителя сверкали, как автомобильные фонари. Он откашлялся и протянул номер газеты.

— Я по объявлению. Здравствуйте. Позвольте пред* ставиться. Эдуард Лесли. Астроном.

Карлсон шаром подкатился к посетителю.

— Очень рады с вами познакомиться. Прошу са-диться. Вы желаете подвергнуть себя опыту? Условия наши вам известны. Мы уплатим вам значительную сумму и обеспечиваем семью пожизненной пенсией в слУ' чае... гм... Но, конечно, этого случая не произойдет. '

— Не надр! Кхе-кхе... не надо вознаграждения. М°е имя, казалось бы, достаточно говорит за то, что я нуждаюсь в деньгах.—Лесли поморщился. — У меня> другое... кхе-кхе... проклятый кашель.

— Из научных целей, так сказать?

— Да, научных, Р > только не тех, о которых вы> Наверно, думаете... Я — астроном, как сказал вам. Мною написан большой труд о группе Леонидов, которые Падают в ноябре из созвездия Льва... — Лесли опять

Эдуард Лесли. Астроном.

сИльно закашлялся, ухватившсь рукою за грудь. От-кашлявшись, он оживился и вдруг заговорил с жаром.

— Группа эта наблюдалась Гумбольдтом в Южной Америке в 1799 году. Он прекрасно описал это чудес-ное небесное явление. Затем Леониды приближались К земле в 1833 и 1866 году. Их ждали через обычный

период времени в 33 — 34 года — в 1899 году. Но тут с ними случилось несчастие... Да-с, песчастие. Они слишком близко подошли к планете Юпитеру, притя¬жение которого отклонило их от обычной орбит,Ы| и теперь они проходят свой путь на расстоянии двух миллионов километров от земли, так что они почти невидимы для нас.

Лесли сделал паузу, чтобы откашлянуться.

Карлсон, давно уже выражавший нетерпение, по-старался воспользоваться этой паузой.

— Позвольте, уважаемый профессор, но какое от-ношение имеют падающие звезды, Леониды, созвездие Льва и сам Юпитер к нашему предприятию?

Десли дернул длинной шеей и с некоторым раздра¬жением наставительно заметил:

— Имейте терпение дослушать, молодой человек.— И астроном, демонстративно повернувшись на стуле, обратился к Гильберту. — Я занят сложными вычисле¬ниями, о которых не буду говорйть подробно. Зтй вычисления связаны с судьбой группы Леонидов... Точ¬ность моих вычислений оспаривает мой почтенный коллега Зауер...

Гильберт переглянулся с Карлсоном. Не с маниаком ли они имеют дело?

Взгляд этот поймал Лесли и, с раздражением дер-нув шеей, окончил речь, направив свои круглые очки в потолок, будто поверяя свои мысли небу.

— Я болен... последняя стадия туберкулеза...

— Но вы не по адресу обратились, уважаемый про*, фессор! — Сказал Карлсон.

— По адресу! Извольте дослушать! Я болен и скоро умру, А ближайшее появление Леонидов в поле нашего зрения можно ожидать только в 1933 году. Я не

Доживу до этого, времени. Между тем, я могу дока-зать свою правоту научному миру только в результате Дополнительных наблюдений.

— И вот; я прошу вас подвергнуть меня анабиозу и вернуть к жизни в 1933 году, потом опять погрузить з анабиоз, пробуждая'в тысяча девятьсот шестьдесят пятом, девятьсот девяносто восьмом и две тысячи Двадцать первом году. Ясно? — и Лесли уставил свои окуляры на собеседников.

— Совершенно ясно, — ответил Гильберт.—Но, ува¬жаемый профессор, к тому времени ваш ученый про¬тивник может умереть, и вам некому будет-доказывать вашу правоту.

— — Мы, астрономы, живем в вечности1—с гордостью ответил Лесли.

— Это все очень занятно, — сказал Карлсон.

— Я вижу, что анабиоз — очень хорошая вещь для астрономов. Вы, например, можете попросить разбу¬дить вас, когда погаснет солнце, чтобы проверить вер¬ность ваших вычислений, но мы, не астрономы, интере¬суемся более близким будущим. Сейчас нам нужен лишь опыт в доказательство того, что анабиоз совершенно безвреден и безопасен для жизни. Поэтому мы ставим Условие, чтобы пребывание в анабиозе не длилось больше Месяца. Второе: все процессы — погружения в анабиоз И возвращение к жизни должны происходить публично.

— На это я согласен. Но месяц меня совершенно не устраивает, —и огорченный Лесли стал завязывать Шарф вокруг своей длинной шеи.

— Позвольте,—остановил его Гильберт.—Мы могли бы сделать так: мы «пробуждаем* вас через месяц, а потом опять погружаем вас в анабиоз на какое угодно нам время.

— Отлично! — воскликнул обрадованный Лесли.—$ готов.

— Вы должны подписать ряд обязательств и заяв-лений о том, что вы по доброй воле подвергаете себя анабиозу и что вы и ваши родственники не будете иметь никаких претензий к нам в случае неблагоприят¬ного исхода. Это только формальность, но все же...

— Согласен! Согласен на все. Вот моя рука. Сооб¬щите, когда я вам буду нужен.

— Ну, что? Клюнуло? — повторил Карлсон свое люби¬мое выражение, когда Лесли ушел, и хлопнул по плечу Гильберта.

Гильберт поморщился от этой фамильярности.

— Не совсем то, что нам нужно. Вот если бы пару рабочих, которые раззвонили бы потом в шахтах...

— Будут и рабочие! Терпение, мой молодой друг» как говорит этот астроном.

— Можно войти? — в дверь конторы просунулась лохматая готова,

— Пожалуйста, прошу вас.

В контору вошел молодой человек в желтом, клет-чатом костюме. Сделав театральный жест широкополой шляпой, незнакомец отрекомендовался.

— Мерэ. Француз. Поэт...

И, не ожидая ответного приветствия, он нараспев начал:

— Устал от муки ожиданья,

Устал гоняться за мечтой,

Устал от счастья и страданья,

, Устал я быть самим собой...

Уснуть и спять не пробуждаясь, Чтоб о себе самом забыть И, в сон последний погружаясь,

Не знать, не чувствовать, не быть..

— Замораживайте, готов! Деньги даете сейчас или после пробуждения?

— После. с

— Не согласен. Чорт его знает, воскресите ли вы меня? Деньги на бочку. Кутну в последний раз, а там делайте что хотите.

Гильберта заинтересовал этот курьезный лохматый поэт.

— Я могу дать вам авансом пять фунтов стерлин-гов. Это устроит вас?

. У поэта глаза сверкнули голодным блеском. Пять фунтов. Пять хороших английских фунтов. Человеку, который питался сонетами и триолетами.

. — Конечно1 Продам душу чорту, и готов кровью

подписать договор.

Когда поэт ушел, Карлсон набросился на Гильберта.

— Вы упрекаете меня в том, что я разоряю вас, а сами бросаете деньги' на ветер. Зачем вы выдали аванс? Не видите, что это за птица? Держу пари на пять фунтов, что он не вернется.

— Принимаю. Посмотрим. Однако сегодня счастли¬вый день. Смотрите, еще кто-то!

В контору входил изящно одетый молодой человек.

— Позвольте представиться: Лесли.

— Еще один Лесли! Неужели все Лесли питают склонность к анабиозу? — воскликнул Карлсон.

Лесли улыбнулся.

— Я не ошибся. Значит, дядюшка уже был... Я Артур Лесли. Мой дядя, Эдуард Лесли, профессор астрономии, сообщил мне прискорбную весть о том, что он хочет подвергнуть себя опыту анабиоза...

— А я полагал, что вы сами не прочь испытать на себе этот интересный опыт. Подумайте, ведь вы станете

одним иЗ самых модиых людей в Лондоне! — закиды¬вал удочку Карлсон. Но на этот раз рыба не клевала.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы прибегать к столь экстравагантным способам популярности, — с скромной гордостью проговорил молодой человек.

— В таком случае, вы опасаетесь за дядюшку? Совершенно напрасно. Его жизнь не подвергается ни малейшей опасности.

— Неужели? — с большим интересом осведомился Артур Лесли.

— Можете быть спокойны.

— Никакой опасности? — тихо проговорил Лесли, и Карлсону' послышалось, что еще тише Лесли доба-вил: .очень жаль".

— А нельзя ли отговорить дядю от этого опыта? Ведь он—туберкулезный, и при слабости его здоровья едва ли он годен для опыта. Вы рискуете, и только можете скомпрометировать ваше дело.

— Мы настолько уверены в успехе, что не видим никакого риска.

— Послушайте! Я заплачу вам... хорошо заплачу, если вы откажетесь от дядюшки, как объекта вашего опыта.

— Мы не идем на подкуп, — вмешался в разговор Гильберт. — Но если вы скажете причину, то, может быть, мы и пойдем вам навстречу.

— Причину? Э-э... она столь щекотливого свойства..*

— Мы умеем молчать.

— Как это ни неприятно, но я должен быть откро-венным. Видите ли, мой дядюшка богат, страшно богат. А я... я его единственный наследник. Дядюшка безна¬дежно болен. Врачи говорят, что его дни сочтены. Быть может, только несколько месяцев отделяют меня от богатства. Это как нельзя более кстати. Я имею невесту. В этот самый момент ему попадается ваше объявление, и он решается подвергнуть себя анабиозу, чтобы уснуть чуть не на сто лет, пробуждаясь от времени до времени только для того, чтобы посмотреть какие-то падающие звезды. Войдите в мое положение. Ведь не может же суд утвердить меня в правах наследства, пока дядюшка будет в анабиозе?

— Конечно, нет.

— Вот видите. Но тогда —прощай наследство. Его получат мои пра-пра-пра-правнуки...

— Мы можем заморозить и вас, вместе с вашим Дядюшкой. И вы будете лежать мумией до получения наследства.

— Благодарю вас. Этак рискуешь пролежать до скончания мира. Итак, вы не отказываетесь иметьдело

с ДЯДЮШКОЙ?

— Было бы странно с нашей стороны отказываться После того, как мы сами публиковали объявления о вы¬зове охотника.

— Ваше последнее слово?

— Последнее слово.

— Тем хуже для вас! — и, хлопнув дверью, Артур Лесли вышел из конторы.

III. НЕУТЕШНЫЙ ПЛЕМЯННИК

ПЕРВЫЙ опыт анабиоза человека решено было про¬извести в самом центре Лондона, в специально Нанятом помещении, публично.

Широкая реклама привлекла в огромный, белый зал многочисленных зрителей. Несмотря на то, что зал

был переполнен, в нем искусственно поддерживалась температура ниже нуля. Для того, чтобы не произво¬дить неприятного впечатления на публику, операцию вливания в кровь человека особого состава, для при¬дания ей свойств крови холоднокровных животных, решили произвести в особой комнате, куда имели до¬ступ только родные и друзья лиц, подвергавшихся опыту.

Эдуард Лесли явился, по своему обыкновению с астрономической точностью, минута в минуту, ровно в двенадцать часов дня. Карлсон испугался, увидав его, — до того астроном осунулся. Лихорадочный румя¬нец покрывал его щеки. При каждом вздохе кадык судорожно двигался на тонкой шее, а на платке, кото¬рый профессор подносил ко рту во время приступов кашля, Карлсон заметил капли крови.

„Плохое начало..." — думал Карлсон, ведя астронома под руку в отдельную комнату.

Вслед за Эдуардом Лесли шел его племянник с ли¬цом убитого горем родственника, провожающего на кладбище любимого дядюшку...

Толпа жадно разглядывала астронома. Щелкали фо¬тографические аппараты репортеров газет, слышались отдельные голоса.

— Ну, этому опыт не страшен. Все равно умрет нс сегодня —завтра.

— Интересно, какую пенсию дадут его семье...

— Говорят, он одинокий.

— Единственный родственник — его племянник- Смотрите, как он убит горем...

— И как это правительство позволяет...

За Лесли закрылась дверь кабинета, и публика, в не¬терпеливом ожидании, стала осматривать „эшафоты",

Как назвал кто-то стоявшие высоко посреди зала при-способления для анабиоза.

Эти „эшафоты* напоминали громадные аквариумы, с двойными стеклянными стенками, или два стеклян¬ных ящика, вложенных один в другой. Меньший по размерам ящик служил для помещения человека, а между стенками обоих ящиков находилось приспособление для охлаждения температуры.

Один „эшафот* предназначался для Лесли, другой — Для Мера, который, с поэтической неточностью, опоздал.

Пока врачи приготовлялись в кабинете к операции вливания в кровь и выслушивали у Лесли пульс и сердце, Карлсон несколько раз, в нетерпении, вбегал в зал справиться, не пришел ли Мерз.

— Вот видите! — крикнул Карлсон, в третий раз вбегая в кабинет и обращаясь к Гильберту. — Я был прав. Мерэ не явился. Я выиграл пари.

Гильберт пожал плечами.

Но в этот самый момент дверь кабинета с шумом раскрылась,* и на пороге появился поэт. Его лицо и одежда носили явные следы бурно проведенной ночи. Блуждающие глаза, глупая улыбка и нетвердая походка говорили за то, что ночной угар еще далеко не испа¬рился из его головы.

Карлсон, раздраженный тем, что проиграл пари, с гневом набросился на Мерэ.

— Послушайте, ведь это безобразие! Вы пьяны.

Мерэ ухмыльнулся, качаясь вперед и назад.

— У нас, во Франции, — ответил он, — есть обычай: Исполнять последнюю волю обреченного на смерть и Угощать его перед казнью блюдами и винами, какие только он пожелает. Многие, идя на смерть, на-смерть и напиваются. Меня вы хотите „заморозить*. Это —ни

жизнь, ни смерть; Поэтому и я пил с середины на по¬ловину: ни пьян, ни трезв...

Карлсон продолжал браниться, но разговор — этот был прерван неожиданным криком хирурга:

— Подождите! Дайте свежий раствор! Влейте его в новую стерилизованную кружку!

Карлсон оглянулся. Эдуард Лесли, полураздетый, сидел на белом стуле, тяжело дыша впалой грудью. Хирург зажимал пинцетом уже вскрытую вену.

— Вы видите, — нервничал хирург, обращаясь к при¬

служивавшей сестре милосердия, которая высоко дер¬жала стеклянную кружку с химическим раствором, — жидкость помутнела. Дайте другой раствор. Жидкость должна быть абсолютно чиста. — ■

Сестра быстро принесла бутыль с раствором и но-вую кружку. Вливание было произведено.

— Как вы себя чувствуете? • ,

— Благодарю вас, —ответил астроном,--терпимо.

Вслед за Лесли операции подвергся Мерэ. .

В легкой одежде, сделанной из свободно* пропускаю¬щей тепло материи, их ввели в зал.

Взволнованная толпа затихла. По приставной лестнице Лесли и Мерэ вошли на верх „эшафотов” и легли в свои стеклянные „гробы*.

Здесь, уже лежа на белой простыне* Мерэ вдруг продекламировал охрипшим голосом эпитафию Сци-пиону римского поэта Энния:

Тот погребен здесь, кому

ни граждане, яи чужеземцы Были не в силах воздать

чести, достойной его...

И вслед за этим неожиданно он захрапел усталым сном охмелевшего человека.

В публике послышался смех.

Эдуард Лесли лежал, как мертвец. Черты лица его заострились. Он часто дышал короткими вздохами.

Хирург, следя за термометром, начал охлаждать воз¬дух между стеклянными стенками. -

По мере понижения температуры, утихал храп Мерз. Дыхание Лесли было едва заметно. Мерз раз или два шевельнул рукой и затих.

У Лесли глаза оставались полуоткрытыми. Наконец дыхание прекратилось у обоих, а у Лесли глаза зату¬манились. В этот же самый момент стеклянные крышки были надвинуты на „гробы". Доступ воздуха был прекращен-.

— Двадцать один градус по Цельсию. Анабиоз на-ступил! — послышался голос хирурга среди полной тишины.

Публика медленно выходила из зала.

Гильберт, Карлсон и хирург прошли в кабинет. Хи-рург сейчас же засел за. какой-то химический анализ. Гильберт хмурился.

— В конце концов, все это производит удручающее впечатление. Я был прав, настаивая на том,чтобы дать публике только зрелище пробуждения. Эти похороны отобьют у всякого охоту подвергнуть себя анабиозу. Хорошо еще, что этот' шалопай Мерэ внес комическую Ноту в этот погребальный хор...

— Вы правы и неправы, Гильберт, — ответил Карл¬сон. — Картина получилась невеселая, это верно. Но толпа Должна видеть все от начала до конца, — иначе она не Поверит. У наших „покойничков" установлено контроль¬ное дежурство. Они открыты для обозрения во всякое нремя дня и ночи. И если мы проиграли на похоронах, То вдвое выиграем на воскрешении. Меня занимает другое: операция вливания довольно неприятна и сложна. Для массового замораживания людей Она негодна. Но мне писали, что профессор Вагнер нашел более упро¬щенный способ нужного изменения крови путем вды¬хания особых паров...

— Чорт возьми! Я подозревал это! — вдруг восклик¬нул хирург, поднимая пробирку с какою-то жид¬костью.

— В чем дело, доктор?

— А дело в том, что весь наш опыт и сама жизнь профессора Лесли висели на волоске.

Встряхнув пробирку, доктор продолжал:

— Как вы погните, при вливании химического рас-твора, я обратил внимание на то, что жидкость стала мутной. Этого не должно было быть ни в каком слу-чае. Я сам составлял жидкость в условиях абсолютной стерильности. Теперь я хотел установить причины по¬мутнения жидкости.

— И что же вы нашли? — спросил Гильберт.

— Присутствие синильной кислоты.

— Яд?

— Один из самых сильных. Убивает мгновенно, и от него нет спасения.

— Но как он туда попал?

-- В этом весь вопрос.

— Это Артур Лесли! Неутешный племянник астро-нома. Вы помните,. Гильберт, его просьбу и потом угрозу? Какой негодяй! А ведь смотрите, какое душев* ное прискорбие разыграл. Когда он мог это сделать? Кажется, он не подходил близко к аппаратам.

— Да, — задумчиво проговорил хирург, — возможно, что тут замешаны другие... быть может, сестра мило¬сердия...

— Нужно дать знать полиции. Ведь это преступле¬ние,— воскликнул возмущенный Гильберт.

— Ни в коем случае! — возразил Карлсон. — Это только повредит нам, особенно среди рабочих, на которых мы, в конечном счете, рассчитываем. Будут говорить: они травят людей. И в конце концов, что может сделать полиция? Кого мы, можем обвинять? Артур Лесли — заинтересованное лицо. Но что он замешан в преступлении, у нас нет никаких доказа-тельств.

— Может быть, вы и правы, — задумчиво ответил Гильберт. — Но, во всяком случае, нам надо быть очень осторожными.

’ ?

IV. ВОСКРЕСЕНИЕ МЕРТВЫХ"

*

П

РОШЕЛ месяц. Приближался день «воскрешения мертвых*. Публика волновалась. Шли споры — Удастся ли вернуть к жизни погруженных в анабиоз.

В ночь накануне оживления хирург, в присутствии Гильберта и Карлсона, осмотрел тела Лесли и Мерз. Они лежали, как трупы — холодные, бездыханные. Хи¬рург постучал своим докторским молоточком по за¬мерзшим губам поэта,' и удары четко разнеслись по пустому залу, как будто молоточек ударял по куску Дерева. Ресницы покрылись изморозью от вышедшего Из тела тепла.

При осмотре тела астронома, наметанный глаз хи¬рурга заметил на обнаженной руке небольшой бугорок под кожей. На вершине бугорка виднелось едва замет¬ное пятнышко, как-будто от укола, а ниже — замерзшая Капля какой-то жидкости.

Хирург неодобрительно покачал головой. Соскоблив ланцетом замерзшую каплю, хирург осторожно отнес кусочек льда в кабинет И там подверг его химическому анализу. Карлсон и Гильберт внимательно следили за работой хирурга.

— Ну что?

— Тоже самое. Опять синильная кислота. Несмотря на всю нашу предосторожность, Артуру Лесли, лови- димому, удалось каким-то путем впрыснуть под кожу своего обожаемого дядюшки несколько капель смерто¬носного яду.

Гильберт и Карлсон были удручены.

— Все погибло! — в отчаянии проговорил Гильберт." Эдуард Лесли не проснется больше. Наше дело безна¬дежно скомпрометировано...

Карлсон бесновался.

Под суд его, негодяя! Теперь и я вижу, что этого преступника надо предать в руки правосудия, хотя бы скандал и повредил нам.

Хирург, подперев голову рукой, о чем-то думал.

— Подождите. Может быть, еще ничего не поте-ряно,'— наконец заговорил он.

— Не забывайте, что яд был впрыснут под кожу совершенно замороженного тела, в котором приоста¬новлены все жизненные процессы. Всасывания не могло быть. При отсутствии кровообращения яд не мог раз¬нестись и по крови. Если ядовитая жидкость была на¬грета, то она могла, в небольшом количестве, проник¬нуть под кожу, которая, под влиянием тепла, стала более эластичной. Но дальше жидкость не могла про-никнуть. По капле, выступившей в месте укола, вы можете судить, что преступнику не удалось ввести зна¬чительное количество...

— Но ведь и одной капли довольно» чтобы отра¬вить человека!

— Совершенно верно. Однако эту каплю мы можем преспокойно удалить, вырезав ее с кусочком мяса.

— Неужели вы думаете, что человек может остаться «сивым после того, как яд находился в его теле, быть может,, две — три недели?

— А:'почему бы и нет! Нужно только вырезать по-глубже, чтобы ни одной капли не осталось в теле. Раз¬огревать тело, хотя бы частично, рискованно. Придется Произвести оригинальную „холодную* операцию.

Взяв молоток и инструмент, напоминающий долото, Хирург отправился к трупу и стал срубать бугорок, Работая как скульптор над мраморной статуей. Кожа И мышцы мелкими морожеными осколками падали на Дно ящика. Скоро в руке образовалось небольшое Углубление.

— Ну, кажется, довольно.

Осколки тщательно смели. Углубление смазали иодом, который тотчас замерз.

— Закончили во-время.

За окнами начиналось уличное движение. У дома е?ояла уже очередь ожидающих. Двери открыли, и зал "«полнился публикой.

Ровно в двенадцать дня сняли стеклянные крышки "пш'ков, и хирург начал медленно повышать темпера-туру, глядя на термометр.

— Восемнадцать;., десять... пять ниже нуля...

. — Нуль...

Все насторожились.

— Один... два... пять выше нуля...

^ Пауза. Иней на ресницах Мерз стаял и, как слезинки, ''"полнил углы глаз.

Первым шевельнулся Мерэ. Напряжение в зале до¬стигло высшей степени. Среди наступившей тишины Мерэ вдруг громко чихнул. Это разрядило напряжение толпы, и она загудела, как улей. Мерэ поднялся, уселся в своем стеклянном ящике, зевнул и посмотрел на толпу осовелыми глазами.

— С добрым утром! — пошутил кто-то из толпы.

— Благодарю вас. Но мне смертельно хочется спать... И он клюнул головой.

В публике послышался смех.

— За месяц не выспался! *

— Да ведь он пьян! — слышались голоса.

— В момент погружения в анабиоз, — громко пояснил хирург, — мистер Мерэ находился в состоянии опьяне¬ния. В таком состоянии застиг его анабиоз, прекратив¬ший все процессы организма. Теперь, при возвращении к жизни,, естественно, мистер Мерэ находится еще поД влиянием алкоголя. И так как он, очевидно, ие спал в ночь перед анабиозом, то чувствует потребность снЯ- Анабиоз—не сон, а нечто среднее между сном и жизнью-

— Кровь, кровь! — послышался чей-то испуганный женский голос.

Хирург посмотрел вокруг. Взгляды толпы были устремлены на тело Лесли. На рукаве его халата высту' пало кровавое пятно.

— Успокойтесь, — воскликнул хирург. — Здесь неТ ничего страшного. Во время анабиоза, профессору ЛеслИ пришлось сделать небольшую операцию, не имеющую отношения к его замораживанию. Как только кро»1’ отогрелась, и возобновилось кровообращение, из рань1 выступила кровь. Вот и все. Мы сейчас сделаем перевязку Разорвав рукав халата Лесли, хирург быстро забинтовав его руку. Во время перевязки Лесли пришел в себя.

— Как вы себя чувствуете?

— Благодарю вас, хорошо. Кажется, мне легче ды-шать.

Действительно, Лесли дышал ровно, без судорожных движений груди.

— Вы видели, — обратился хирург к толпе, — что опыт анабиоза удался. Теперь подвергшиеся анабиозу будут освидетельствованы врачами-специалистами.

Толпа шумно расходилась, а Мерэ и Лесли прошли в кабинет.

— Что это значит? — спросил Эдуард' Лесли, войдя в кабинет, и указал на перевязанную руку.

Хирург попросил на время удалиться всех, кроме Гильберта, Карлсона и молодого Артура Лесли, который стоял около дядюшки с искусственной улыбкой радости на убитом лице.

Когда они остались одни, хирург сказал, обращаясь Н Эдуарду Лесли:

— Ваша жизнь дважды висела на волоске. Вы под-ергались опасности быть отравленным. Мы не имеем прямых улик, но много данных указывают на то, что Виновник этого — ваш племянник Артур Лесли.

— Как вы смеете! — воскликнул Артур Лесли с де-ланным негодованием. Но на его крик никто не обра-тил внимания. Эдуард Лесли сидел некоторое время с поникшей головой.

— Да... это похоже на него, — тихо сказал астроном.

■ — Неблагодарный! — обратился он к племяннику.—

^ак отблагодарил ты за все, что я сделал тебе? Молчи!

оправдывайся. У меня не было врагов. Один ты мог ^гь заинтересован в моей смерти. Смерть. В конце кбнцов это было бы не так важно. Но ты лишил бы м,е“я возможности еще и еще раз наблюдать группу

Леонидов! За одно это стоило бы лишить тебя наслед¬ства. Я не хочу скандала. Я не желаю подвергать пуб¬личному позору нашу фамилию, одну из самых ува¬жаемых в Англии. Пусть это останется между нами,- и астроном посмотрел на Гильберта и Карлсона. Те кивнули головами в знак согласия.

— Скажи мне, сколько тебе нужно денег, чтобы ты больше не покушался на мою жизнь?

Артур Лесли, бледный, стоял молча, кусая губы.

— Сто? Двести тысяч фунтов?.. Я дам тебе их, но не лишай меня радости увидать Леонидов.

— Дорогой дядюшка...

— Довольно! Не надо. Кончено... — замахал руками старик.—Позовите врачей, прошу приступить к осви¬детельствованию .

Врачи вошли. Но когда хватились Мерэ, оказалось, что он куда-то исчез.

После долгих поисков его нашли мирно спящим в соседнем кабинете, на операционном столе.

V. ВЫГОДНОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ

П

РИ тщательном медицинском освидетельствований' Эдуарда Лесли выяснились неожиданные для? Гильберта и Карлсона, а также для самого астронома, последствия анабиоза. Оказалось, что под влиянием ; низкой температуры все туберкулезные палочки, нахо-. лившиеся в больных легких Лесли, были убиты, и Эдуард * Лесли таким образом совершенно излечился от туберс кулеза.

Правда, еще при опытах Бахметьева такая возмож* ность теоретически предполагалась. Но теперь это был;

неопровержимый -факт, блестяще разрешивший вопрос о борьбе с туберкулезом, этим страшным врагом че¬ловечества.

Карлсон не ошибся: Эдуард Лесли и Мерз стали самыми модными людьми в Лондоне, да и во всем мире. Их интервьюиривали, снимали, приглашали для публич¬ных выступлений. Астроном хотя и чувствовал себя теперь совершенно здоровым, тяготился этим непри¬вычным шумом толпы. Он настоял на том, чтобы его- вновь подвергли анабиозу до 1932 года.

— Мне надо консервировать себя для науки, — го¬ворил он. '

Его желание было исполнено. Его перевезли в Грен¬ландию. Он был первым, опустившимся в глубокие Шахты „Консерваториума", как было названо это под¬земное хранилище для массового'замораживания людей.

Зато Мерэ прямо купался в волнах популярности. Он не удовлетворялся публичными выступлениями. Он Написал стихотворную поэму „На том берегу Стикса* Он писал о том, как его душа, освободившись от оков окоченевшего тела, понеслась вихрем в голубом . эфире мирового пространства. Она плавала на све¬тящихся кольцах Сатурна. Посещала планеты отдален¬ных звезд, „где растут лиловые людоцветы, поющие вечную песню счастья". Она витала в пространствах Четвертого измерения, где предметы измеряются в ши¬рину, длину, глубину и иксату. „На земле нет подхо¬дящего выражения",—писал Мерэ и путанно объяснял ; Условия существования в мире Четвертого измерения,

' »где нет времени", где нет понятия „вне" и „внутри",

1 Стикс — легендарная река, через которую старик Харон пере- , “озит на лодке души умерших людей в „страну теней*.

' (12 — 17

где все предметы проницают друг друга, не смешивая своих форм. Он писал о необычайных встречах на Млечном Пути, уводящем за пределы известного нам звездного неба...

Его поэма, разумеется, не выдерживала ни малейшей научной критики: в состоянии анабиоза он не мог даже видеть сна своим замороженным мозгом. Но публика, падкая до сенсаций, склонная к мистицизму, увлекалась этими фантастическими картинами. Нашлись любители сильных ощущений, пожелавшие испытать на себе ощу¬щения „полета в беспредельных пространствах", погру¬жаясь в анабиоз. Они, конечно, ничего не чувствовали, как замороженная туша, но „пробуждаясь", поддержи-' вали ложь Мерэ. Создалась целая литература об этих фантастических полетах. Можно было думать, что мир вновь переживает средневековье. И изящные лэди, как новые ведьмы, рассказывали в салонах о своих полетах*

Сверх всякого ожидания, анабиоз принес Гильберту громадные барыши. Помимо любителей острых ощущег ний, к Гильберту стекались со всего света больные, туберкулезом. Гренландская „санатория" работала пре-*, красно. Больные получали полное излечение. А скоро- прибавились еще новые клиенты. Английское правитель*?- ство нашло более „гуманным" и, главное, дешевым подвергать „неисправимых" преступников анабиозу»^ вместо пожизненного заключения и смертной казни.

Наконец анабиоз был применен для перевозки скота- Вместо невкусного, замороженного обычным способом мяса, получаемого из Австралии, в Англию начали до* ставлять животных в состоянии анабиоза. Их не нужно,' было кормить в дороге, по привозе же на место и*, , отогревали, оживляли, и англичане получали к столу у самое свежее и дешевое мясо.

Карлсон потирал руки. На его долю падала не малая часть огромных доходов, которые приносил анабиоз.

— Ну, что? — говорил он самодовольно Гильберту,— теперь вы понимаете, что значит прожектер. Ваши деньги м мои проекты принесли вам миллионы. Без меня вы давно разорились бы с вашими угольными шахтами.

— Угольные шахты и сейчас дают мне убыток, — отвечал Гильберт. — Сбыта нет, рабочие несговорчивы,

: правительство отказывает в субсидиях.. Да, Карлсон,' . жизнь сложная штука. Вы хороший прожектёр, но жизнь проводит свои проекты вопреки нашему желанию. Мы предполагали «замораживать* безработных, вместе с их семьями, а вместо этого превратили наши холодильники в санатории и тюрьмы...

— Терпение! Придут и рабочие. Теперь у вас имеются свободные капиталы. Обещайте хорошее содержание семьям рабочих, в случае, если глава их семьи захочет Подвергнуть себя анабиозу. Поверьте, они пойдут на Вту удочку. А когда они попривыкнут к анабиозу* можно будет сбавить цену. В конце концов они сами будут «росить, чтобы их заморозили вместе с семьями,

Только бы не голодать. Они придут! Нужда загонит. Поверьте мне, они придут. г И они пришли.

».

VI. ВО ЛЬДАХ ГРЕНЛАНДИИ

' /

Х

ОЛОДНЫЙ, осенний ветер валил с ног. Молодой шахтер-забойщик, работавший в Кардифских Шахтах, понурив голову, медленно подходил к неболь¬шому коттэджу, видневшемуся сквозь обнаженные ветви <ада.

Бенджэмин Джонсон постоял у двери, глубоко вздох- нул, прежде чем открыть ее, и. наконец несмело вошел в дом.

Его жена, Фредерика. Джонсон, мыла у большого камина посуду. Двухлетйий сын Самюэль уже спал.

Фредерика вопросительно посмотрела на мужа,

Джонсон, не раздеваясь, опустился на стул и тихо проговорил...

— Не достал...

Тарелка выскользнула из рук Фредерики и со зво-ном упала в лохань. Она со .страхом оглянулась на ре¬бенка, но он не проснулся.

— Забастовочный комитет не имеет больше средств...

" В лавке не отпускают в кредит...

Фредерика перестала мыть посуду, отерла руки о фартук и молча села к столу, глядя, в угол, чтобы скрыть от. мужа свое волнение.

Джонсон медленно вынул из кармана легкого не по сезону пальто измятый номер газеты и положил на стол, перед женой.

— А вот, читай...

И Фредерика, .смахивая, слезу, которая застилала ей глаза, прочитала крупное объявление:

„Пять фунтов в неделю получают семьи рабочих#- которые согласиться проспать до весны"... Дальше шло. объяснение, что такое анабиоз. Фредерика уже слыхала о нем. Агенты Гильберта давно вели пропаганду ана' биоза среди рабочих.

— Ты не сделаешь этого, — твердо сказала она.<-*%

Мы не скоты, чтобы нас замораживали. \

— Городские джентльмены не брезгают анабиозом-

— С жиру бесятся твои джентльмены. Они нам но!

указ, *

— Послушай, Фредерика, йо ведь в конце концов в этом нет ничего ни страшного, ни постыдного. Опас¬ности для меня никакой. Я не штрейкбрехерствую, ничьих интересов не затрагиваю.

— А мои, а твои собственные интересы? Ведь это же почти смерть, хоть и на время. Мы должны бороться за право на жизнь, а не отлеживаться замороженными тушами до тех пор, пока господа хозяева не соблаго¬волят воскресить нас.

Она разгорячилась и говорила слишком громко.

Маленький Самюэль проснулся, заплакал и просил есть. Фредерика взяла его на руки и начала укачивать. Джонсон с тоской смотрел на русую головку сына... Он так побледнел! Побледнела и Фредерика...

Ребенок уснул, и Фредерика опустилась у стола, за¬крыв лицо руками. Она не могла больше сдерживать слез...

Бенджэмин гладил своей грубой рукой забойщика ее пушистые волосы, такие же светлые, как у сына, и тихо, как ребенка, уговаривал:

—* Ведь я за вас болею душой. Пойми же! Завтра Самюэль будет иметь большие кружки молока и белый хлеб, а у тебя на столе будет хороший кусок говядины, картофель, масло, кофе... Разлучаться трудно, но ведь это только до весны:' зацветут яблони в нашем саду, й я опять буду с вами. Я встречу вас веселых, здоро вых, цветущих, как наши яблони,

Фредерика еще раз всхлипнула и умолкла.

• — Спать пора, Бен.

Больше они ни о чем не говорили.

Но Бенджэмин знал, что она согласна.

На другой день, простившись с женой и ребенком, бн уже летел на пассажирском аэроплане в Гренландию,

Серо-зеленая пелена Атлантического океана смени¬лась полярными картинами севера. Ледяная пустыня, с разбросанными по ней кое-где горными вершинами. Временами аэроплан пролетал низко над землей, и тогда видны были хозяева этих пустынных мест — белые медведи. При виде аэроплана они в ужасе поднимались на дыбы, протягивая вверх лапы, как бы прося пощады, потом бросались убегать с неожиданной скоростью.

Джонсон невольно улыбнулся им и позавидовал их суровой вольной жизни...

Вдали показались постройки и аэродром...

— Прилетели!

Дальнейшие события шли необычайно быстро.

Джонсона пригласили в контору „ Консерваториума “, где записали его фамилию, адрес и снабдили номером, который был прикреплен к руке в виде браслета.

Затем он спустился в подземные помещения.

Подземная машина летела вниз с головокружитель¬ной быстротой, пересекая ряд горизонтальных шахт. Температура постепенно повышалась. В верхних шахтах она была значительно ниже нуля, тогда как внизу под-' нималась до 10 градусов.

Машина неожиданно стала.

Джонсон вошел в ярко освещенную комнату, посреди которой находилась площадка с четырьмя металличе¬скими канатами, уходящими в широкое отверстие в по¬толке. На площадке стояла низкая кровать, застланная • белой простыней. Джонсона переодели в легкий халат ‘ и предложили лечь в кровать. На лицо надели маску»: заставляя дышать какими-то парами.

— Можно, — услышал он голос врача.

В ту же минуту площадка с его кроватью начала/ подниматься вверх. Скоро он почувствовал все уеили'1

вающийся холод. Наконец холод стал невыносимым. Джонсон пытался крикнуть* сойти с площадки, но все члены его тела как. бы окаменели. Сознание его стало мутиться. Вдруг он почувствовал, как приятная теплота разливается по его телу. Но это был обман чувств, ко¬торый испытывают все замерзающие: в последнем усилии организм поднимает температуру тела, перед тем как отдать все тепло холодному пространству.

В это короткое мгновенье мысли Джонсона зарабо¬тали с необычайной быстротой и ясностью. Вернее, это были не мысли, а яркие образы. Он видел свой сад, в золотых лучах солнца, яблони, покрытые пушистыми, белыми цветами, желтую дорожку, по которой бежит к нему навстречу его маленький Самюэль, а вслед за ним идет улыбающаяся, юная, краснощекая, белокурая Фре¬дерика.

Потом все стало меркнуть, и он окончательно по-терял сознание, но через какое — нибудь мгновенье оно вернулось к нему, и он открыл глаза.

Перед ним, наклонившись, сидел молодой человек.

— Как вы себя чувствуете, Джонсон? — спросил он, улыбаясь.

— Благодарю вас... небольшая слабость в теле, а в общем не плохо, — ответил Джонсон, оглядываясь вокруг. Он лежал в 'белой ярко освещенной комнате.

— Подкрепитесь стаканом вина и бульоном, а потом и в дорогу.

— Позвольте, доктор, а как же с анабиозом? Он не удался, или на шахтах срочно потребовались рабо-чие?

Молодой человек улыбнулся.

— Я не доктор. Будем знакомы. Моя фамилия Крукс,— И он протянул Джонсону руку.

— Анабиоз удался, но мы об этом еще успеем пого¬ворить. Нас ждет аэроплан.

Джонсон, удивляясь, что с анабиозом так скоро по¬кончено, быстро оделся и поднялся с Круксом на по¬верхность.

„А Фредерика-то проплакала, небось, всю ночь“,— думал он, радуясь скорой, 'встрече.

У входа в подземелье стоял большой пассажир-ский аэроплан.. Кругом расстилалась вечная ледяная пустыня.

Была ночь. Северное сияние полосовало небо сно¬пами лучей нежной, меняющейся окраски*

Джонсон, уже в теплой, шубе, с удовлетворением вдыхал чистый морозный воздух.

— Я доставлю вас додома, — сказал Крукс, помогая Джонсону подниматься по лестнице в кабину.

И аэроплан быстро взвился на воздух;

Джонсон увидал ту же пересеченную местность, те же оледенелые кратеры, появляющиеся от времени до вре¬мени на пути, как степные курганы, и тех же медведей, которым он так недавно позавидовал. Вот и древние, седые волны Атлантического океана. Еще немного вре¬мени и на горизонте в сизом тумане показались берега Англии.’ * ■ < •

Кардиф... шахты... уютные коттэджи...

Вот виднеется и его беленький коттэдж, утопающий в густой зелени сада. У Джонсона сильно забилось сердце. Сейчас он увидит Фредерику, возьмет на руки маленького Самюэля и начнет подбрасывать вверх...

„Еще, еще!..“ — будет лепетать малыш, по своему обыкновению...

Аэроплан сделал крутой вираж и спустился на лу-жайку у домика Джонсьна.

VII. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Д

ЖОНСОН, в нетерпении, вышел из кабины. Воз¬дух был теплый- Сбросив шубу, Джонсон побежал ■к дому. Крукс едва поспевал за ним.

Был прекрасный осенний вечер.* Заходившее солнце ярко освещало крупные красные йблоки на яблонях сада.

„Однако, — с удивлением подумал Джонсон, —не-ужели я проспал до осени?*

Он побежал к ограде сада и увидел сына и жену. Маленький Самюэль сидел среди осенних цветов и со . смехом бросал яблоки матери. Лица Фредерики не было видно за ветками яблони.

— Самюэль! Фредерика! — радостно закричал Джон- ср" и, перепрыгнув через низкую ограду, побежал через к^мбы навстречу жене и сыну.

Но малыш, вместо того, чтобы броситься навстречу •отцу, вдруг заплакал, увидя приближающегося Джон¬сона и в испуге бросился к матери.

Джонсон остановился и вдруг увидел свою ошибку: Это были не Самюэль и не Фредерика, хотя мальчик очень походил на его сына. Молодая мать вышла из-за Ветки дерева. Она была одних лет с Фредерикой, та¬кая же свежая и румяная. Но волосы были темней. Конечно, это не Фредерика; И как только он мог оши¬биться. Вероятно, это одна- из подруг или соседок Фре¬дерики.

Джонсон медленно подошел и поклонился. Молодая Женщина выжидательно смотрела на него.

> — Простите, я, кажется, испугал вашего сына,— сказал он, приглядываясь к ребенку и удивляясь сход-ству с Самюэлем. — Фредерика дома?

— Какая Фредерика? — спросила женщина.

— Фредерика Джонсон, моя жена.

— Не ошиблись ли вы адресом? — ответила жен- щина. Здесь нет Фредерики.

— Хорошенькое дело! Чтобы я ошибся в адресе собственного дома.

— Вашего дома?

-— А чьего же?—Джонсона начала раздражать эта бестолковая женщина.

На пороге домика показался молодой человек леТ тридцати трех, привлеченный, очевидно, шумом голо¬сов.

— В чем дело, Элен?.. — спросил он, не сходя со сту¬пенек крыльца и попыхивая коротенькой трубкой. /

— .Дело в том, — ответил Джонсон на вопрос, об-ращенный не к нему, — что за время моего отсутствия/ из дома здесь, очевидно, произошли какие-то измене-/ ния. В моем доМе поселились другие...

— В вашем доме? — насмешливо спросил молодой человек, стоявший на крыльце.

— Да, в моем доме, — ответил Джонсон, махну®

рукой на свой коттэдж. ’

— С кем же я имею честь говорить? — спросил мо-,

лодой человек. /

— Я Бенджэмин Джонсон.

— Бенджэмин Джонсон? — переспросил молодой че¬ловек и расхохотался.

— Слышишь, Элен? — обратился он к женщине. Еше один Бенджэмин Джонсон и владелец этого коттэдж®*;

— Позвольте вас уверить, — вдруг вмешался в раз¬говор подошедший Крукс,— что пред вами действи¬тельно Бенджэмин Джонсон, — и он указал на Джон¬сона рукой.

—■ Это становится занятно. И свидетеля с собой притащил. Но позвольте и вам,сказать, что ваша шутка не удачна. Тридцать три года я был Бенджэмин Джон¬сон, родившийся в этом самом доме, и его собственник, а теперь вы хотите — убедить меня, что собственник дома Бенджэмин Джонсон—вот этот молодой человек.

— Я не только хочу, но и надеюсь убедить вас в этом. Разрешите мне только зайти в дом и разъяснить вам некоторые обстоятельства, оставшиеся, очевидно, неизвестными вам.

Крукс говорил так' убедительно, что молодой чело¬век, подумав немного, пригласил его и Джонсона войти в дом.

С волнением вошел Джонсон в свой дом, который оставил так недавно. Он еще надеялся встретить из , обычном месте у камина Фредерику и сына, играю¬щего у ее ног на полу. Но- их там не было...

С жадным любопытством окинул Джонеон комнату, в которой провел столько радостных и горьких минут. : Вся мебель была 'незнакомой, чуждой ему.

Только над камином висели еще расписные тарелки елизаветинских времен, фамильная драгоценность Джон¬сонов.

;■ А у камина, в глубоком кресле, сидел седой, дряхлый старик, с завернутыми в плэд ногами, несмотря на Теплый день. Старик окинул вошедших недружелюбным взглядом.

— Отец, — обратился молодой человек к старику, — вот эти люди утверждают, что один из них Бенджэмин Джонсон и собственник дома. Не желаешь ли заполу¬чить еще одного сынка?

: — Бенджэмин Джонсон?—-прошамкал старик, раз¬глядывая Крукса,— так звали моего отца... но он давно- погиб в Гренландии, в этом, проклятом леднике, где морозили людей.

— Позвольте мне рассказать, как было дело, — от¬ветил Крукс.— Прежде всего Джонсон — не я, а вот он- Я — Крукс. Ученый, историк. —И, обращаясь к старику, он начал свой рассказ.

— Вам было, если не ошибаюсь, около двух лет, когда ваш отец, Бенджэмин Джонсон попался на удочку углепромышленника Гильберта и решил подвергнуть

• себя «замораживанию", чтобы спасти вас и вашу мать от голодной смерти во время безработицы. Примеру, Джонсона скоро последовали и многие другие исстра¬давшиеся и отчаявшиеся семейные рабочие. Пусту¬ющий „Консерваториум" на северо-западном берегу,- Гренландии быстро заполнялся телами замороженных: рабочих. *

Но Карлсон и Гильберт ошиблись в своих рас-четах. •

«Замораживание" рабочих не разрешило кризиса,'; который переживал английский капитализм. Даже на-' •оборот: это только обострило разгоревшиеся страсти классовой борьбы. Наиболее стойкие рабочие были возмущены «замороженной человечиной", как называли’ они применение анабиоза к «консервированию" безра' ботных, и использовали «замораживание" как агитацион¬ное средство. Вспыхнула революция. Отряд вооружен* ных рабочих, захватив аэропланы, направился в Грен* ландию с целью оживить своих братьев, спящих мертвым снрм, и поставить их в ряды борющихся. г

Тогда Карлсон и Гильберт, желая предупредить события, дали по радио приказ своим прислужникам в Гренландию взорвать «Консерваториум", надеясь объяснить это преступление несчастным случаем.

Радиотелеграмма была перехвачена:, Карлсон и Гиль-* берт понесли заслуженное наказание... Однако радио- волны летят- быстрее всякого аэроплана... И когда: красные летчики спустились у цели своего полета, они застали толькЪ зияющие, дымящиеся пропасти, обломки построек и куски мороженого человеческого мяса... Удалось раскопать несколько-нетронутых катастрофой тел, но они погибли от слишком быстрого повышения температуры.

Работы затруднялись тем, что планы подземных телохранилищ исчезли. Оставалось только поставить памятник над этим печальнкм местом...-Прошло' семь¬десят три года...

Джонсон невольно вскрикнул.

— И вот, не так давно, изучая историю нашей рево¬люции по архивным материалам, в архиве одного из бывших министерств я нашел заявление Гильберта о раз¬решении ему построить „Консерваториум" для консер¬вирования безработных. Гильберт подробно и красно¬речиво писал о том., какую пользу можно извлечь из 'анабиоза „в деле изжития периодических кризисов и связанных с ним рабочих волнений". Рукою министра ;Па этом заявлении была наложена резолюция: „Конечно, Лучше, если они будут мирно почивать, чем бунтовать. Разрешить..."

Но самое интересное было то, что к. заявлению -Гильберта был приложен план шахт. И в этом плане 'Мое внимание обратила одна шахта, идущая далеко 8 сторону от общей сети. Не знаю, какими сообра-жениями руководились строители шахт, прокладывая шахту. Меня заинтересовало другое, в этой шахте Могли остаться тела, неповрежденные катастрофой. Я Тотчас сообщил об этом нашему правительству. Была

снаряжена специальная экспедиция и приступлено к рас* копкам. После нескольких. недель неудачных поисков .нам удалось открыть вход в эту шахту. Она была почти нетронута, и мы направились вглубь ее.

Жуткое зрелище представилось нашим Глазам. Вдоль длинного коридора в стенах были устроены ниши, в три ряда, а .в них лежали тела. Ближе ко входу, очевидно, проник .горячий воздух при взрыве, и он сразу убил лежавших в* анабиозе людей. Ближе к сере¬дине шахт температура, видимо, повышалась < более -медленно, и несколько рабочих ожило, но они, вероятно, погибли от удушья, голода йли холода. Их искаженные лица и судорожно сведенные члены говорили о пред¬смертных страданьях.

Наконец в самой глубине шахты, за крутым по-воротом, стояла ровная, холодная температура. Здесь мы нашли только три тела, остальные ниши были лустые.

Со всеми предосторожностями, мы постарались ожи- : вить их; .И это нам удалось. Первым из них был известный астроном Эдуард Лесли, гибель которого оплакивал весь ученый мир, вторым — поэт Мерэ И третьим — БендЖэмин Джонсон, только-что доставлен¬ный мною сюда на аэроплане... Если моих слов не до¬статочно, в подтверждение их я могу привести неос¬поримые доказательства. Я кончил.

Все сидели молча, пораженные рассказом. Наконец? Джонсон тяжело вздохнул и сказал:

— Значит, я проспал семьдесят три года! Отчего же вы не сказали мне об этом сразу? — обратился ой{ с упреком к Круксу.

— Дорогой мой, я опасался подвергать вас слишком С сильному потрясению после вашего пробуждения.

Их искаженные лица и судорожно сведенные члены говорили V о предсмертных страданиях.

— Семьдесят три года! Какой же у нас теперь год?

— Август месяц тысяча девятьсот девяносто восьмой*

— А тогда мне было двадцать пять. Значит, теперь мне девяносто восемь лет?

— Рассуждая биологически, вам осталось двадцать пять,— ответил Крукс, — так как все ваши жизненные процессы были приостановлены, пока вы лежали в со-

— стоянии анабиоза.

— Но Фредерика, Фредерика!.. — с тоской вскричал Джонсон.

— Увы, ее давно нет, — сказал Крукс.

— Моя мать умерла уже тридцать лет тому назад, —

проскрипел старик. }

— Вот так штука! — воскликнул молодой человек-'

И, обращаясь к Джонсону, он сказал: .}

— Выходит, что вы—мой дедушка. Вы моложе меня/ а у вас семидесятилетний сын.

Джонсону казалось, что он бредит. Он провел ля-\ донью по своему лбу. ‘

— Да... сын. Самюэль! Мой маленький Самюэль —•

вот этот старик! Фредерики нет... Вы — мой внук, — обратился он к своему тезке, Бенджэмину, — а та жен¬щина и ребенок? *

— Моя жена и сын. '

— Ваш сын? Значит, мой правнук! Он в том же воз-: расте, в каком я оставил моего маленького Самюэля! *

Мысль Джонсона отказывалась воспринимать, что этот дряхлый старик и есть его сын. Старик-сын также не мог признать в молодом, цветущем, двадцатипяти¬летием юноше своего отца.

Они сидели, смущенные, в неловком молчании, глядя друг на друга.

VIII. АГАСФЕР

П

РОШЛО два месяца после того, как Джонсон вернулся к жизни’.

В холодный, ветреный ноябрьский день он играл 8 саду со своим правнуком Георгом.

Игра эта состояла в том, что мальчик усаживался 8 маленькую летательную машину, авиэтку с авто¬матическим управлением. Джонсон настраивал аппарат Управления, запускал мотор, и мальчик, громко крича °т восторга, летал вокруг сада на высоте трех метров пт земли. После нескольких кругов, .аппарат плавно ^пускался на заранее определенное место.

Джонсон долго не мог привыкнуть к этой новой Детской забаве, неизвестной в его время. Он боялся, с механизмом может что-либо случиться, и ребенок Упадет и расшибется. Однако летательный аппарат Действовал безукоризненно.

„Посадить ребенка на велосипед тоже, впрочем, ка¬ялось нам когда-то опасным", — думал Джонсон, следя Да летающим правнуком.

Вдруг резкий порыв ветра отбросил авиэтку в сто¬рону, Механическое урравление тотчас восстановило крушенное равновесие, но ветер отнес аппарат в сто¬рону, Авиэтка, изменив направление полета, налетела Да яблоню и застряла в оголен,них кустах дерева.

Ребенок в испуге закричал. Джонсон, не в меньшем Испуге, бросился на помощь ребенку. Он быстро вскараб¬кался на яблоню и начал снимать маленького Георга.

— Сколько раз я говорил вам, чтобы вы не летали Д саду! — вдруг услышал ДжонсшГ голос своего сына Самюэля.

Старик стоял на крыльце и в гневе потрясал ку-лаком.

— Есть, кажется, площадка для полетов! Нет, непре¬менно надо в саду. Неслухи! Беда с этими мальчишками. Вот поломаете мне яблони, уж я вас... ,

Джонсона возмутил этот стариковский эгоизм. Ста¬рик Самюэль очень любил печеные яблоки и болыш беспокоился за целость яблонь, чем за жизнь внука...

— Ну, ты не забывайся! — воскликнул Джонсон,—- обращаясь к старику-сыну.

— Сад впервые, был разведен мною, когда еще тебя в живых не было. И покрикивай на кого-нибудь дру¬гого. Не забывай, что я твой старик.

— Что же, что отец?—ворчливо ответил старик.-"

По милости судьбы, у меня отец оказался мальчишкой. Ты мне почти что во внуки годен. Старших слушаться надо,— наставительно закончил отец. — "

— Родителей слушаться надо, — не унимался Джои*; сои, спуская правнука на землю. — И потом, я же старше тебя. Мне девяносто восемь лет.

Маленький Георг побежал в дом, к матери. Стари* постоял еще немного, шевеля губами, потом сердито махнул рукой и тоже ушел.

Джонсон отвез авиэтку в большую садовую беседку», заменяющую ангар, и там устало опустился на скамьЮ среди лопат и граблей.

Он чувствовал себя одиноким.

С стариком-сыном у него совершенно не сложились отношения.

Двадцатипятилетний отец и семидесятилетний сын это ни с чем несообразное соотношение лет положило преграду между ними. Как ни напрягал Джонсон свое воображение, оно отказывалось связать воедино дв*1

образа: маленького, двухлетнего Самюэля и этого дрях¬лого старика.

Ближе всех он сошелся с правнуком, Георгом. Юность вечна. Дух нового времени еще не наложил на Георга своего отпечатка. Ребенок, в возрасте Георга, Радуется солнечному лучу и ласковой улыбке, и крас¬ному яблоку так же, как радовались дети его возраста сотни лет назад. Притом и лицом он напоминал его сына — Самюэля-ребенка... Мать Георга, Элен, также не¬сколько напоминала Джонсону Фредерику, и он не раз останавливал на ней взгляд тоскующей нежности. Но 8 глазах Элен, устремленных на него, он видел только Жалость, смешанную с любопытством и страхов, как- будто он был выходцем из могилы.

А ее муж, внук Джонсойа, носящий его имя, Ьенджэмин Джонсон, был далек ему, как и все люди $тогб нового, чуждого ему поколения.

Джонсон впервые*' почувствовал власть времени, власть века.

* Как жителю долин трудно дышать разреженным Горным воздухом, так Джонсону, жившему в первую Четверть двадцатого века, трудно было примениться Н условиям жизни конца этого века.

Внешне все изменилось не так уж сильно, как можно было предполагать. Правда, Лондон разросся на мно¬гие мили в ширину и поднялся вверх тысячами небо¬скребов.

' Воздушные сообщения сделались почти исключи-тельным способом передвижения.

В городах движущиеся экипажи были заменены Подвижными дорогами. Стало тише и чище. Не дымили *Рубы фабрик и заводов. Техника создала новые спо¬собы добывания энергии.

\

Но й общестйеййой жизйй и й быте разница оо вре¬мени чувствовалась сильнее.

Рабочих не стало, как низшей группы на ступенях общественной лестницы, — группы, отличной от выше стоящих и по костюму, и по образованию, и по при¬вычкам.

Машины почти освободили рабочих от наиболее тяжелого и грязного физического труда.

Здоровые, просто, но хорошо одетые, веселые, не¬зависимые рабочие были единственным классом, дер¬жавшим в руках все нити общественной жизни. Они были прекрасно образованы. И Джонсон, учившийся на медные деньги, почти сто лет тому назад, чувство¬вал себя неловко в их среде, несмотря на всю их при¬ветливость.

Все свободное время они проводили больше на воз¬духе, летая на своих легких авизтках, чем на земле. У них были совершенно иные интересы, запросы, раз¬влечения.

Даже их язык, сжатый и лаконичный, как теле-грамма, со многими новыми словами, выражавшими новые понятия, был во многом непонятен Джонсону.

Они говорили о новых для Джонсона обществах, учреждениях, новых видах искусства и спорта.

На каждом шагу, при каждой фразе он должен был спрашивать:

— А что это такое?

Ему нужно было нагнать время, овладеть всем, что протекло без него в продолжение семидесяти трех лет, и он чувствовал, что не в силах сделать это. Трудность заключалась не только в обширности новых знаний, но и в том, что ум его не был так воспитан, чтобы вос¬принять и усвоить все накопленное человечеством з|?

три четверти века. Он мог быть только сторонним, чуждым наблюдателем и предметом наблюдения для Других. Это также стесняло его. Он чувствовал постоянно направленные на него^ взгляды скрытого любопытства. Он был чем-то в роде ожившей мумии, археологиче¬ской находкой, занятного предмета старины. Между ним и обществом лежала непреодолимая грань вре¬мени.

„Агасфер!*—подулал он, вспомнив легенду, про-читанную им в юности.

Агасфер, вечный странник, наказанный бессмертьем, чуждый всему всеми...

Во всем мире нет человека моего времени за исключением, может быть, нескольких забытых смертью стариков. Но и они не поймут меня, потому что они все время жили, а в. моей жизни провал. Нет Никого! )

„А те, двое, которые ожили вместе со мной там, н Гренландии!*

Он в волненьи поднялся.

Его неудержимо потянуло к этим неизвестным лю¬дям, которые вдруг стали ему так дороги. Они жили й одно время с Фредерикой и маленьким Самюэлем... какие-то нити протянуты между ними. Но как найти Их? Крукс! Он должен знать.

Крукс не оставлял Джонсона, пользуясь им, как •живым историческим источником* для своей работы По истории революции.

Джонсон поспешил к Круксу и изложил ему свою просьбу, ожидая ответа с таким волнением, как- бУдто ему предстояло свидание с женой и маленьким СЬ1Н0М.

Крукс что-то соображал. 

— Сейчас ноябрь... Ноябрь тысяча девятьсот девя¬носто восьмого года. Ну да, конечно, Эдуард Лесли должен быть в Пулковской обсерватории, стоять за те¬лескопом в поисках своих исчезающих Леонидов. В Пул¬ковской обсерватории, лучшей в мире. Лесли, конечно, там. Там же вы найдете и поэта Мерз. Он писал мне недавно, что едет к профессору Лесли.

И, улыбнувшись, Крукс добавил:

— Очевидно, все вы, „старички", чувствуете тяготе¬ние друг к другу.

Джонсон наскоро простился и отправился в путь с первым отлетевшим на Ленинград пассажирским дирижаблем.

Он сам не представлял себе, каково будет пред-стоящее свидание, но чувствовал, что это все, что еще может интересовать его в жизни.

тонул во мраке.

Когда глаза несколько привыкли к темноте, Джон-сон увидел стоявший среди зала гигантский телескоп» напоминающий дальнобойную пушку, направившую свое жерло в одно из отверстий купола. Труба был# укреплена на массивной подставке, вдоль которой шля лестница в пятьдесят ступеней. Лестницы вели и к пло¬щадке для наблюдения, на высоте трех метров. С это# площадки, сверху, слышался чей-то голос.

— ...Отклонение от формы растянутого эллипса " приближение к форме параболы происходит в зависИ'

мости от особенного действия масс отдельных планет, которому кометы и астероиды подвергаются при своем движении по направлению солнца. Наибольшее влияние в этом отношении как — раз оказывает Юпитер, сила притяжения которого' составляет почти тысячную долю притяжения солнца...

Когда Джонсон услышал этот голос, четко разда-вавшийся в пустоте зала, когда он услышал эти непо¬нятные слова, на него напала робость. Зачем он при¬шел сюда? Что скажет профессору Лесли? Разве эти параболы и эллипсы не так же непонятны ему, как и Новые слова новых людей? Но отступать было поздно, и он кашлянул.

— Кто там?

— Можно видеть профессора Лесли?

Чьи-то шаги быстро простучали по железным сту-пеням лестницы

— Я—-профессор Лесли. Чем могу служить?

— Я—Бенджэмин Джонсон, который... который ле¬жал с вами в Гренландии, погруженный в анабиоз. Мне хотелось поговорить с вами.

И Джонсон начал путанно объяснять цель своего прихода.

Он говорил о своем одиночестве, о своей потерян¬ности в этом новом, непонятном для него мире, даже о том, что он хотел умереть...

Наверно, эти новые не поняли бы его. Но профес¬сор Лесли понял тем легче, что многие переживания Джонсона испытал он сам.

— Не печальтесь, Джонсон, не вы один страдаете от этого разрыва времени. Нечто подобное испытал и я, так же, как и мой друг Мерз. Позвольте его пред¬ставить вам.

Джонсон пожал руку спустившемуся Мерз, по ста¬рой привычке, давно оставленной „новыми" людьми: они — восстановили красивый и гигиенический обы¬чай древних римлян поднимать в знак приветствия РУКУ-

— Вы тоже из рабочих? — спросил Джонсон Мерз, хотя тот очень мало походил на рабочего.

— Нет. Я—поэт.

— Зачем же вы замораживали себя?

— Из любопытства а, пожалуй, и из нужды.

— И вы пролежали столько же времени, как и я?

Мера, немного постаревший, отвечал.

— Нет, несколько меньше. Я пролежал всего два месяца, „воскрес", а потом опять решил погрузиться в анабиоз. Я хотел... как можно дольше сохранить мо¬лодость,— и Мерэ засмеялся.

Несмотря на разность по развитию и по прежнему положению этих трех людей, их сближала общая, стран¬ная судьба и эпоха, в которую они жили. К удивлению Джонсона, беседа приняла оживленный характер. Каж¬дый многое мог рассказать друг другу.

~ Да, друг мой, — обратился Лесли к Джонсону,— не один вы испытываете оторванность от этого нового мира. Я сам ошибся во многих расчетах. Я решил под¬вергнуть себя анабиозу, чтобы иметь возможность наблюдать небесные явления, кото ^че происходят через несколько десятков лет. Я хотел разрешить трудней¬шую для того времени научную'эадачу. И что же? Те¬перь все эти задачи давно разрешены. Наука сделала колоссальные открытия, раскрыла за это время такие тайны неба, о которых мы не смели и мечтать.

— Я отстал. Я бесконечно отстал!—с грустью доба¬вил он после паузы и вздохнул.

— Но все же, я, быть может, счастливей вас. Там,— и он указал на купол, — время исчисляется миллионами лет. Что значит для звезд наши столетия? Вы никогда, Джонсон, не наблюд:ли звездного неба в телескоп?

— Не до того бьТло!— махнул рукой Джонсон.

— Посмотрите на нашего вечного спутника, луну,— и Лесли провел Джонсона к телескопу.

Джонсон посмотрел в телескоп и невольно вскрик¬нул от удивления.

Лесли засмеялся и сказал с удовольствием знатока.

— Да, таких инструментов не знало наше время...

Джонсон видел луну, как-будто она была от него

на расстоянии нескольких километров. Огромные кра¬теры поднимали свои вершины, черные зияющие тре¬щины бороздили пустыни... Яркий, до боли, свети глу¬бокие тени придавали картине.необычайно рельефный вид. Казалось, можно протянуть руку и. взять один из лунных камней.

— Вы видите, Джонсон, луну такою, какою она была тысячи лет назад... На ней ничего не изменилось. Для вечности семьдесят пять лет — меньше чем, одно мгновенье. Будем же жить для вечности, если судьба оторвала нас от настоящего. Будем погружаться в ана¬биоз, — в этот сон* без сновидений, чтобы, пробу¬ждаясь раз в столетие, наблюдать, что творится на земле и на небе. Через двести — триста лет мы, быть может, будем наблю дть на планетах жизнь животных, растений и людей. Через тысячи лет мы проникнем о тайны самых отдаленных времен. И мы увидим но¬вых людей, менее похожих на теперешних, чем обезьяны на людей. Быть может, Джонсон, эти будущие обита-тели нашей планеты низведут нас _на степень низших существ, будут гнушаться родством с нами и даже

отрицать это родство. Пусть Так. Мы нс обидчивы. Но зйго мы увидим такие ' вещи, о которых и не смеют мечтать люди, отживающие положенный им жизнью срок... Разве ради этого не стоит жить, Джонсон?

— По нашей просьбе, меня и Мерэ скоро опять подвергнут анабиозу. Хотите присоединиться к нам?

— Опять?... — с ужасом воскликнул Джонсон.

После долгого молчанья, опустив голову, он глухо

ответил:

— Все равно.

НАД БЕЗДНОЙ 

I. ТАИНСТВЕННАЯ ДАЧА

В

О ВРЕМЯ своих прогулок в окрестностях Симеиза, я обратил внимание на одинокую дачу, стоявшую на крутом склоне горы. К этой даче не было прове¬дено даже дороги. Кругом она была обнесена высоким забором, с единственной низкой калиткой, которая всегда была плотно прикрыта. И ни куста зелени, ни дерева не виднелось над забором. Кругом дачи—голые уступы желтоватых скал, меж ними кое-где росли чахлые можжевельники и низкорослые, кривые горные сосны.

„Что за фантазия пришла кому-то в голову посе-литься на этом диком, голом утесе? Да и живет ли там кто-нибудь?*—думал я, бродя вокруг дачи.

Я еще никогда не видел, чтобы кто-нибудь выходил оттуда. Любопытство мое было так велико, что я, при¬знаюсь, пытался заглянуть на двор таинственного жи¬лища, взобравшись на выше лежащие скалы. Но дача была так расположена, что, откуда бы я ни заходил, я мог видеть только небольшой угол двора. Он был так же пуст и невозделан, как и окружающая местность.

Однако после нескольких дней наблюдений мне удалось заметить, что по двору прошла какая-то пожи¬лая женщина в черном.

Это еще больше заинтересовало меня.

— Если там живут люди, то должны же они под-держивать хоть какую-нибудь связь с внешним миром, ну, хотя бы ходить на базар за продуктами!

Я стал наводить справки среди своих знакомых и наконец мне удалось удовлетворить мое любопытство. Правда, никто не знал достоверно об обитателях дачи, но один знакомый сообщил мне, что, по слухам, там живет профессор Вагнер.

Профессор Вагнер!

Этого было достаточно, чтобы совершенно прико-вать мое внимание к даче. Мне во что бы то ни стало захотелось увидеть необычайного человека, наделавшего столько шума своими изобретениями. Но как?.. Я бук¬вально стал шпионить за дачей. Я чувствовал, что это было не хорошо, и все-таки продолжал свои наблюде¬ния, целыми часами, в разное время дня и даже ночи просиживая за можжевеловым кустом, недалеко от дачи.

Говорят, если человек неотступно преследует одну цель,/го рано или поздно он Достигнет ее.

Как-то рано утром, когда только — что рассвело, я вдруг услышал, что заветная дверь в высоком заборе скрипнула. Я весь насторожился, сжался и, за та и Взды¬хание, стал следить, что будет дальше.

Дверь открылась. Высокий человек, с румяным ли¬цом, русой бородой и нависшими усами вышел и вни¬мательно осмотрелся вокруг. Конечно, это он, профес¬сор Вагнер!

Убедившись, что вокруг никого нет, он стал мед-ленно подниматься вверх,' дошел до небольшой горной площадки и начал заниматься там какими-то совер¬шенно непонятными для меня упражнениями. На пло¬щадке были разбросаны камни различной величины.

рагнер подходил к ним и делал попытки поднять их, Затсм, осторожно ступая, переходил на новое место и йпять брался за камни. Но все они были так велики и Тяжелы, что даже профессиональный атлет едва ли сМог бы сдвинуть их с места.

„Что за странная забава!" — подумал я. И вдруг я был >ак поражен, что не мог сдержать невольное воскли¬цание. Произошло что-то невероятное: профессор Ваг- Цер подошел к огромному облрмку скалы, величиною Ролее человеческого роста, взял за выступавший, острый фай и поднял обломок с такой легкостью, как если бы это был кусок картона. Вытянув руку, он начал опи¬рать дуги этим обломком скалы. .

Я не знал, что подумать. Или Вагнер обладал сверх- Ттественной силой... но тогда почему он не мог под¬ать небольшие сравнительно камни, или... — Я не ^пел додумать свою мысль, как новый фокус Вагнера фе больше поразил меня.

Вагнер бросил глыбу вверх, как маленький каме- Фк, и она полетела, поднявшись на высоту двух., де- ятков метров. С волнением ожидал я. как грохнет эта яыба на землю. Но обломок падал обратно довольно 'едденно. Я насчитал десять секуйд, прежде чем глыба 'Пустилась вниз. И когда она была над землей на вы- °те человеческого роста, Вагнер подставил руку, поймал Удержал глыбу, при чем рука его даже не дрогнула.

— Хо-хо-хо! — весело,' баском, рассмеялся Вагнер и 1*леко отшвырнул от себя глыбу. Она, пролетев нено¬вое время параллельно земле, вдруг круто изменила 'Пйию полета на отвесную, быстро упала и с огромным Хохотом разлетелась в куски.

— Хо-хо-хо! — опять рассмеялся Вагнер и сделал 'Фбычайный прыжок, Поднявшись метра на четыре, он

пролетел вдоль площадки в мою сторону. Он, очевидно, не рассчитал прыжка, так как с ним случилась такая же история, что и с глыбой: неожиданно он стал быстро падать. И если бы не откос, куда он упал, Вагнер, ве¬роятно, расшибся бы на смерть. Он упал неподалеку от меня, по другую сторону можжевелового куста, за¬стонал и выбранился, ухватившись за колено. Погладив ушибленное место, он сделал попытку встать и вновь застонал.

После некоторого колебания я решил обнаружить свое присутствие и подать ему помощь.

— Вы очень расшиблись? Не помочь ли вам? — спро¬сил я, выходя из куста.

Повидимому, мое появление не удивило профессора- По крайней мере, он ничем не проявил его.

— Нет, благодарю вас, — спокойно ответил он,--

я сам дойду, — и он сделал новую попытку встать. Лиц° его исказилось от боли. Он даже откинулся назад- Нога в колене быстро пухла. Было очевидно, что без посторонней помощи ему не обойтись. 1

И я решил действовать решительно.

— Идемте, пока боль не обессилила вас еще больше,-;* сказал я и поднял его. Он повиновался. При каждом \ движении больная нога причиняла ему страшные боли-: Мы медленно поднимались по крутому склону. Я почтЯ | нес Вагнера на себе, и сам изнемогал под тяжестью его : довольно грузного тела. Но вместе с тем я был чрезвЫ”: чайно доволен, что таким образом получил возможность не только увидать, но и познакомиться с профессоров Вагнером, побывать в его жилище. Впрочем, может быть, дойдя до калитки, он поблагодарит меня и не впустит к себе? Эта мысль беспокоила меня, когда мы подхо¬дили к высокому забору его дачи. Но он ничего не ска*

* ■ '

Зал, и мы переступили заветную черту, — - да едва ли он и мог что-либо сказать. Ему было совсем плохо. Ог боли и сотрясения он почти потерял сознание. Я тоже Длился от усталости. И все же, прежде чем ввести его в дом, я успел бросить через плечо пытливый взгляд на двор.

: Двор был довольно'обширный. Посреди стоял ка- вой-то прибор, похожий на аппарат Морена. В глубине Двора, в земле, виднелось какое-то большое, застланное Толстым стеклом, круглое отверстие. Вокруг этого от¬верстия, от него к дому и еще в нескольких направле¬ниях из земли выступали металлические дуги, находив¬шиеся друг от друга на расстоянии полуметра.

Больше я ничего не успел рассмотреть. Навстречу вам из дома вышла испуганная пожилая женщина в черном, — его экономка, как потом узнал я.

Мы уложили профессора Вагнера в кровать.

II. ЗАКОЛДОВАННЫЙ КРУГ

В

АГНЕРУ было совсем худо. Он тяжело дышал, закрыв глаза, бредил.

„Неужели от сотрясения может погибнуть эта те* 'Шальная машина-—мозг профессора Вагнера?" — думал " с беспокойством.

Больной бредил математическими формулами и от "Ремени до времени стонал. Растерявшаяся экономка Стояла беспомощно и только повторяла:

. —Что ж теперь будет? Батюшки, что ж теперь 'Цт?,.

Мне пришлось подать профессору первую помощь 11 Ухаживать за больцмм,

Только на второй день к утру Вагнер пришел в себя. Он открыл глаза и смотрел на меня вполне сознательно.

— Благодарю вас...—слабо проговорил он.

Я дал ему пить, и он, кивнув мне головой, попросил оставить его. Утомленный треволнениями вчерашнего дня и бессонной ночью, я наконец решил оставить боль- ного одного и вышел на двор подышать свежим, утреН' ним воздухом. Неизвестный аппарат, стоявший посреди двора, вновь привлек мое внимание. Я подошел к не»*У и протянул руку.

— Не ходите! Стойте! — услышал я за собой приглУ' шенный, испуганный голос экономки. И в тот же мЧг я почувствовал, что моя рука вдруг стала необычайн0 тяжелая, как-будто, к ней привесили огромную гир>0' которая рванула меня вниз с такою силой, что я упл" на землю. Невидимая гиря придавила кисть моей рук" С большим усилием я отвел руку назад. Она боле^ и была красна.

Около меня стояла экономка и сокрушенно кача"* головой.

— И как это вы... Разве можно?.. Вы лучше не & дите по двору, а то вас и совсем сплющит!

Ничего не понимая, я вернулся в дом и положил к* больную руку компресс.

Когда профессор вновь проснулся, он выглядел у1"* совсем бодрым. Очевидно, у этого человека был необ^ чайно здоровый организм.

— Что это? —спросил он, указывая на мою рукУ' Я объяснил ему.

— Вы подвергались большой опасности, — сказал о*

Хотя мне очень хотелось скорее услышать от Вагнер*.

разъяснение всего необычайного, что мне пришлой

пережить, я удержался от вопросов, не желая беспокоить больного.

Вечером в тот же день Вагнер, попросив передвинуть его кровать к окну, сам начал говорить о том, что так занимало меня.

— Наука изучает проявления сил природы, — начал он без предисловия*— устанавливает научные законы, но очень мало знает сущность этих сил. Мы говорим: электричество, сила тяжести. Мы изучаем их свойства, используем для своих целей. Но конечные тайны своей природы они открывают нам очень неохотно. И потому мы используем их далеко не в полной мере. Электри¬чество в этом отношении оказалось более податливым. Мы поработили эту силу, овладев ею, заставили рабо¬тать на себя. Мы ее перегоняем с места на место, копим в запас, расходуем по мере надобности. Но сила тя¬жести — это, поистине, самая неподатливая сила. С ней мы должны ладить, больше приспос<?блять'ся к ней, чем приспособлять ее к своим нуждам. Если бы мы могли изменять силу тяжести, управлять ею по своему жела¬нию, аккумулировать, как электричество, то какое мо¬гущественное орудие мы получили бы? Овладеть этой непокорной силой было давнишним моим желанием.

— И вы овладели ею! — воскликнул я, начиная по¬нимать все происшедшее.

— Дя, я овладел .ею. Я нашел средство регулировать силу тяжести по своему желанию. Вы видали мой пер- вый успех... Ох... успехи иногда дорого стоят!.. — вздохнул Вагнер, потирая ушибленное колено. — В виде опыта, я уменьшил силу тяжести на небольшом участке около дома. И вы видели, с какой легкостью я поднял глыбу. Это сделано за счет увеличения силы тяжести на небольшом пространстве моего двора... Вы едва но поплатились жизнью за свое любопытство, приблизив' шись к моему „заколдованному кругу".

— Да вот, посмотрите, — продолжал он, указывая рукой в окно. — По , направлению к даче летит-стая птиц. Может быть, хоть одна из них пролетит над зоной усиленного притяжения...

• Он замолчал, и я с волнением наблюдал за при-ближающимися птицами... Вот они летят над самым двором...

И вдруг одна из них камнем упала на землю и даже не разбилась, а прямо превратилась в пятно, которое покрыло землю слоем, вероятно, не толще папиросной бумаги.

— Видали?

Я содрогнулся, представив себе, что и меня могла бы постигнуть такая же судьба. ч

— Да, — угадал он мою мысль, — вы были бы раз-: давлены тяжестью собственной головы и преврати- : лись бы в лепешку.— И опять усмехнувшись, он про-- должал.—Фима, моя экономка, говорит, что я изобрел , прекрасное средство сохранять продукты от бродячи* кошек. .Совсем их не губите, — говорит она, — а чтоб, лапы прилипли: другой раз не явятся!* Да... — сказал он после паузы, — есть кошки еще более шкодливые * и опасные — двуногие, вооруженные не когтями и зу-4 бами, а пушками и пулеметами.

Представьте себе, каким оградительным средством будет покоренная сила тяжести! Я могу устроить загра;,' дительную зону на границах государства, и ни один враг не переступит ее. Аэропланы будут падать камнем, ; как эта птица. Больше того: даже снаряды не в сила* будут перелететь этой заградительной зоны. Можно сделать и наоборот: лишить наступающего врага снлЦ

тяжести, и солдаты при малейшем движении, будут вы¬соко подпрыгивать и беспомощно болтаться в воздухе... Но это все пустяки по сравнению с тем, чего я достиг. Я нашел средство уменьшить силу тяжести на всей поверхности земного шара, за исключением полюсов...

— И как вы этого достигнете?

— Я заставлю земной шар вращаться быстрее, вот и все, — ответил профессор Вагнер с таким видом, как- будто дело шло о волчке.

— Увеличить скорость вращения земли?! — не мог удержаться я от восклицания.

— Да, я увеличу скорость ее движения, и тогда щентробежная сила начнет возрастать, и все тела нахо¬дящиеся на земле будут становиться все легче. Если вы ничего не имеете против того, чтобы погостить у меня еще несколько дйей...

— С удовольствием!

— Я начну опыт, как только встану, и вы увидите умного интересного.

III. .ВЕРТИТСЯ*

Ч

ЕРЕЗ несколько дней профессор Вагнер оправился совершенно, если не считать того* что он немного прихрамывал. Он надолго отлучался в свою подземную 'лабораторию, находящуюся в углу двора, предоставляя в мое распоряжение свою домашнюю библиотеку. Но в лабораторию он не приглашал меня.

Однажды, когда я сидел в библиотеке, вошел Вагнер, “очень оживленный, и еще с порога крикнул мне:

' — Вертится! Я пустил свой аппарат в ход, и теперь

посмотрим, что будет дальше!

Я ожидял, что произойдет что-нибудь необычайное. Но проходили часы, прошел день, ничего не изменилось.

— Подождите, — улыбался профессор в свои навис¬шие усы, — центробежная сила возрастает пропорцио¬нально квадрату скорости. А земля — порядочный волчок, ее скоро не раскачаешь!

На утро, поднимаясь с кровати, я почувствовал ка¬кую-то легкость. Чтобы проверить себя, я поднял стул. Он показался мне значительно легче обычного веса. Очевидно, центробежная сила начала действовать. Я вы¬шел на веранду и уселся с книгою в руках. На книгу падала тень от столба. Невольно я обратил внимание на то, что тень передвигается довольно быстро. Что бы это могло значить? Как-будто солнце стало двигаться быстрее по небу.

—. Ага, вы заметили? — услышал я* голос Вагнера, который наблюдал за мною. — Земля вращается быстрее, и смена дня и ночи становится короче.

— Что же будет дальше? — с недоумением спросил я.

—- Поживем — увидим, — ответил профессор.

Солице в этот день зашло на два часа раньше

обычного.

— Представляю, какой переполох произвело это со¬бытие во всем мире! — сказал я профессору. — Инте¬ресно было бы знать...

— Можете узнать об этом в моем кабинете, там стоит радио-приемник, — ответил Вагнер.

Я поспешил в кабинет и мог убедиться в том, что население всего земного шара находится в необычайном волнении. •

Но это было только начало. Вращение земли все увеличивалось. Сутки равнялись уже всего четырем часам.

— -- Теперь все тела, находящиеся на экваторе, поте¬ряли в весе одну сороковую часть, — сказал Вагнер.

— Почему только на экваторе?

— Там притяжение земли меньше, а радиус вращения больше, значит и центробежная сила действует сильнее.

Ученые уже поняли грозящую опасность. Началось великое переселение народов из экваториальных обла¬стей к более высоким широтам, где центробежная сила была меньше. Но пока облегчение веса приносило даже выгоду: поезда могли поднимать огромные грузы, слабо¬сильного мотоциклетного мотора было достаточно, чтобы везти большой пассажирский аэроплан, скорость дви¬жения увеличилась. Люди вдруг стали легче и сильнее. Я сам испытывал эту все увеличивающуюся легкость. Изумительно приятное чувство!

Радио скоро стало приносить и более печальные вести. Поезда все чаще начали сходить с рельс на укло¬нах и закруглениях пути, впрочем, без особенных ка¬тастроф: вагоны, даже падая под откос, не разбивались. Ветер, поднимая тучи пыли, которая уже не опускалась На землю, переходил в ураган. Отовсюду приходили Вести о страшных наводнениях.

' Когда скорость вращения увеличилась в семнадцать раз, предметы и люди на экваторе совершенно лишились веса.

Как-то вечером я услышал по радио ужасную но-вость: в экваториальной Африке и Америке отмечалось Несколько случаев, когда люди, лишенные тяжести, под влиянием все растущей центробежной силы, падали вверх. Вскоре пришло и новое ужасающее известие: на Экваторе люди стали задыхаться.

— Центробежная сила срывает воздушную оболочку Земного шара, которая, была «прикреплена* к земле

силою земного тяготения, — объяснил мне спокойно профессор.-

Но... тогда и мы задохнемся? — с волнением спро¬сил я Вагнера.

Он пожад плечами.

— Мы хорошо подготовлены ко всем переменам.

— Но зачем вы все это сделали? Ведь это же ми¬ровая катастрофа, гибель цивилизации!.. — не мог удер¬жаться я от восклицания.

Вагнер оставался невозмутимым.

— Зачем я это сделал, вы узнаете потом.

— Неужели только для научного опыта?

— Я не понимаю, что вас так удивляет, — ответил,

он. — Хотя бы и только для опыта. Странно! Когда про-; носится ураган или происходит извержение вулкана ^ и губит тысячи людей, никому не приходит в голову ; обвинять вулкан. Смотрите на это, как на стихийное ‘ бедствие... .

Этот ответ не удовлетворил меня. У меня невольно * стало появляться к профессору Вагнеру чувство недобро- ~ желательства.

.Надо быть извергом, не иметь сердца, чтобы ради* научного опыта обрекать на смерть миллионы людей",—, думал я.

Моя неприязнь к Вагнеру увеличивалась по мере', того, как. мое собственное самочувствие все более ухуд- шилось, да и было от чего: эти ужасные, необычайные вести о гибнущем мире, это все ускоряющееся мелька% ние дня и ночи хоть кого выведут из себя. Я почти неГ спал и был чрезвычайно нервен. Я должен был дви-.г; гаться с величайшей осторожностью. Малейшее усилие.' мускулов и я в?летал вверх и бился головой о по- , толок,— правда не очень больно. Вещи теряли свой вес, Г

и с ними вес труднее было сладить. Довольно было случайно задеть за стол или кресло, и тяжелая мебель отлетала в сторону.

Вода из умывальника текла очень медленно, и струя также отклонялась в сторону. Движения наши сделались порывисты. Члены тела, почти лишенного тяжести, дергались, как у картонного паяца, приводимого в дви¬жение нитками. „Моторы" нашегб тела—мускулы—ока¬зались слишком сильны для облегченного веса тела. И мы никак не могли привыкнуть к этому новому по-ложению, так как вес все время убывал.

Фима, экономка Вагнера, злилась не меньше меня. Она походила на жонглера, когда готовила пищу. Кастрюли и сковородки летели вверх, в сторону, она пыталась ловить их и' делала нелепые движения, пля¬сала, подпрыгивала.

Один только Вагнер был в прекрасном настроении и даже смеялся над нами.

; На двор я решался выходить, только набив карманы камнями, чтобы „не упасть в небо". Я видел, как • мелело море, — воду сгоняло на запад, где, вероятно, она заливала берега... В довершение всего я стал чувствовать головокружение и удушье. Воздух становился реже. Ураганный ветер, дувший все время с востока, начал как- будто слабеть... Но зато температура быстро понижалась.

Воздух редеет... скоро конец... У меня было такое отвратительное самочувствие, что я начал задумываться над тем, какую смерть мне избрать: упасть ли в небо или задохнуться. Это — худшая смерть, но зато я до¬смотрю до конца, что будет с землей...

„Нет, все-таки лучше покончить сразу", решил я, испытывая тяжелое удушье, и я стал вынимать"** камни из кармана. ’

Чья-то рука остановила меня.

— Подождите! — услышал я голос Вагнера. В раз¬реженном воздухе этот голос звучал очень слабо.

— Пора нам спуститься в подземелье!

Он взял меня под руку, кивнул головой экономке, которая стояла на веранде, тяжело дыша, и мы напра¬вились в угол двора, к большому круглому „окну" в земле. Я потерял свою волю, и шел как во сне. Вагнер открыл тяжелую дверь, ведущую в подземную лабораторию, и втолкнул меня. Теряя сознание, я мягко упал на каменный пол.

IV. ВВЕРХ ДНОМ

Я

НЕ знаю, долго ли я был без сознания. Первым моим сознательным ощущением было, что я опять дышу свежим воздухом. Я открыл глаза, и очень уди¬вился, увидав электрическую лампочку, укрепленную посреди пола, недалеко от места, где я лежал.

— Не удивляйтесь, — - услышал я голос профессора Вагнера. — Наш пол скоро станет потолком. Как вы себя чувствуете?

— Благодарю вас, лучше.

— Ну, так вставайте, довольно лежать! — и он взял меня за руку.'Я взлетел вверх, к стеклянному потолку и очень медленно опустился вниз.

Пойдемте, я познакомлю вас с моей подземной квартирой, — сказал Вагнер.

Все помещение состояло из трех комнат: двух тем-ных, освещаемых только электрическими лампочками, , и одной большой со стеклянным потолком или полом, я затрудняюсь сказать. Дело в том, что мы переживали,

2У8

очевидно, тот момент, когда притяжение земли и центро¬бежная • сила сделали паши тела. совершенно невесо¬мыми.

Это чрезвычайно затрудняло наше путешествие по Комнатам. Мы делали самые необычайные пируэты Цеплялись за мебель, отталкивались, прыгали, налетали на столы, иногда беспомощно повисали в воздухе, про¬тягивая друг другу руки. Всего несколько сантиметров Разделяло нас, но мы не могли преодолеть этого про¬странства, пока какой-нибудь хитроумный трюк не вы¬водил нас из этого неустойчивого равновесия. Сдвину¬тые нами вещи летели вместе с нами. Стул „парил" среди комнаты, стаканы с водой лежали боком, и вода почти не выливалась, — она понемногу обтекала внеш¬ние стенки стекла...

Я заметил дверь и в четвертую комнату. Там что-то судело, но в эту комнату Вагнер .не пустил меня. В ней, очевидно, Лоял механизм, ускорявший движение земли.

Скоро однако наше „межпланетное путешествие" окончилось, и мы опустились на... стеклянный потолок, Который отныне должен был стать нашим полом. Вещей Не нужно было перемещать: они переместились сами, и электрическая лампа, укрепленная на потолке, как нельзя более кстати оказалась у нас над головою, осве¬щая нашу комнату в короткие ночи.

Вагнер, действительно, все предусмотрел. Наше по¬мещение хорошо снабжалось воздухом, хранимым в осо¬бых резервуарах. Мы были обеспечены консервами и водой. „Вот почему экономка не ходила на базар",— Подумал я. Переместившись на потолок, мы ходили по Нему так же свободно, как по полу, хотя, в обычном смысле, мы.ходили вниз головой. Но человек ко всему Привыкает. Я чувствовал себя относительно хорошо.

Когда я смотрел вниз, под ноги, сквозь толстое, но хо¬рошо прозрачное стекло я видел под собою небо, и мне казалось, что я стою на круглом зеркале, отражавшем в себе это небо.

Однако зеркало отражало в себе иногда необычай¬ные и даже страшные вещи... *

Экономка заявила, что ей нужно сходить в дом, так как она забыла масло.

— Как же вы' пойдете? — сказал я ей. — Ведь вы свалитесь вниз, то1 есть вверх, фу, чорт, все перепу¬талось!

— Я буду держаться за скобы в земле, меня про-фессор выучил. Когда мы еще не повернулись вниз головами, у нас были скобы в том доме, в потолке, и: я училась «ходить руками", хваталась за них и ходила5 по потолку.

Профессор,Вагнер все предусмотрел!

Я не ожидал такого геройства от женщийы. Риско¬вать собой, „ходить руками* над бездной из-за какого-то: масла!

— Но все же это очень опасно, — сказал я. .-г

— Не так, как вы думаете, — возразил профессор. Вагнер. — Вес нашего тела еще незначителен, — он только начал увеличиваться от нуЛя, и нужна совсем небольшая мускульная сила, чтобы удержаться. При¬том я буду сопровождать ее, — кстати мне нужно захватить из дома записную книжку, — я забыл взять ее с собой. :■

— Но ведь снаружи сейчас нет воздуха?

— У меня есть колпаки с сжатым воздухом, кото-. рые мы наденем на голову.

И эти странные люди, облачившись в скафандры, будто они собирались опуститься на дно моря, отпра-

вились в путь. Двойная дверь захлопнулась. Я услы- шал стук наружной двери.

Лежа на своем стеклянном полу, я прижал ляцо к толстому стеклу и с волнением стал следить за ними. Два человека в круглых колпаках, стоя вверх ногами и цепляясь за скобы, прикрепленные к земле, быстро „шли руками", к дому. Можно ли представить себе что- либо более странное!

„Действительно, это не так страшно,— подумал я.—Но все же это необычайная женщина. Вдруг у нее закру¬жится головь?..“ Вагнер и экономка проследовали в той же позе по ступеням на веранду и скрылись из виду.

Скоро они появились обратно.

Они уже прошди полпути, как вдруг случилось нечто, от чего я похолодел. Экономка выронила банку с маслом и, желая подхватить ее, сорвалась и полетела в бездну...

Вагнер сделал попытку спасти ее: он неожиданно размотал веревку, прикрепленную к поясу и, зацепив ее за скобу, бросился вслед за экономкой'. Несчастная, женщина падала довольно медленно. А так как Вагнер сильным толчком придал своему телу более быстрое движение, то ему удалось догнать ее. Он уже потянул к ней руку, но не мог достать: центробежная сила отклонила ее полет несколько в сторону. И скоро она- отделилась от него...» Вагнер повисел немного на рас¬пущенной веревке и начал медленно подниматься из бездны неба на землю...

Я видел, как несчастная женщина махнула руками- ее тело быстро уменьшалось... Наступившая ночь, как , занавесом, покрыла эту картину гибели...

Я содрогнулся, представив себе ее последние ощу¬щения... Что будет с ней?,, Ее труп, не разлагающийся:

Ц02

в холоде вселенной, будет вечно нестись вперед, если какое-нибудь светило, проходящее вблизи, ие притянет этот труп.

Я был так занят своими мыслями, что не заметил, как вошел Вагнер и опустился рядом со мной.

— Прекрасная смерти, <— сказал он спокойно.

Я сжал зубы и не, отвечал ему. Во мне вдруг опять пробудилась ненависть к Вагнеру.

Я с ужасом смотрел на бездну, расстилающуюся под моими ногами, и впервые с необычайной ясностью понял, что небо — не голубое пространство над нами, а бездна... что мы „живем в небе", прилепившись к пылинке, земле, и нас с большим правом поэтому можно назвать жителями неба, „небожителямичем жителями земли. Ничтожные небожители! Тяготение земли, очевидно, действовало не только на наше тело, но и иа сознание, приковывая его к земле. Теперь эта связь порвалась. Я чувствовал хрупкость нашего зем¬ного существования... Наше сознание зародилось вместе с землею, в- безднах неба, в4, безднах бесконечного про¬странства и там же оно угаснет...

Я думал, а перед моими глазами творилось что-то необычайное... От земли отрывались камни и падали вверх... Скоро начали отрываться целые глыбы скал... День и ночь сменялись все быстрее... Солнце проно¬силось по бездне-небу и наступала ночь, звезды неслись с той же бешеной скоростью, и опять солнце, и опять ночь... Вот, в свете солнца, я вижу, как сорвался и упал забор, открыв горизонт. Я вижу высохшее дно моря, опустошенную землю... Я вижу, что скоро конец...

Но люди еще есть на земле... Я слышу, как гово-рит небольшой громкоговоритель нашей радиостанции...

Земля опустошена почти до полюсов. Все гибнет.? Эго 'последняя уцелевшая радиостанция, на острове Врангеля. ,Она подает сигналы, ждет и не получает ответа... Радиоволны летят в мертвую пустоту,.. Мол* чит земля, молчит и небо...

Дни и ночи так быстро сменяют друг друга, что все сливается во мглу... Солнце, пролетая по небу, чертит огненную полосу на темном фоне,—вместе с последними остатками атмосферы земля потеряла свой голубой полог, свет небесной лазури... Луна уменьшилась в размерах... земля уже не может больше удерживать своего спутника, и луна удаляется от земли...

Я чувствую, как толстые стекла нашего стеклян-ного пола напружились, стали выпуклыми, дрожат.... Скоро они не выдержат, и я провалюсь в бездну...

Кто это ворчит рядом с мной?.. А, профессор Вагнер.

Я с трудом поднимаюсь: бешеная скорость земли . наполнила свинцом мое тело. Я тяжело дышу...

— Вы!.. — обращаюсь со злобой к профессору Ваг-? перу. — Зачем вы сделали это? Вы погубили челове¬чество, вы уничтожили жизнь на земле... Отвечайте мне'- Сейчас же уменьшите движение земли, иначе я...

Но профессор, молча, отрицательно качает головой. ;

— Отвечайте! — кричу я, сжимая кулаки.

— Я не могу ничего поделать... очевидно, я допу* стил ошибку в расчетах...

— Так вы заплатите за эту ошибку! — вскричал я,_; и, совершенно обезумев, бросился на Вагнера и начал его душить... В этот же момент я почувствовал, как трещит наш пол, лоапются стекла, и я, не выпуская Вагнера, лечу с ним в бездну-,,

V. „НОВЫЙ СПОСОБ ПРЕПОДАВАНИЯ

П

ЕРЕДО мною улыбающееся лицо профессора Вагнера. Я с удивлением смотрю на него, потом вокруг себя.

Раннее утро. Голубой полог неба. Море синеет вдали. У веранды две белых бабочки мирно порхают. Мимо меня проходит экономка с большим куском сливочного масла на тарелке...

— Что это?.. Что все эго значит? — спрашиваю я профессора.

Он улыбается в свои длинные усы.

‘— Прошу извинения,—говорит он,—что я без вашего разрешения, и даже не будучи с вами знаком, использо¬вал вас для одного опыта. Если вы знаете меня, то вам вероятно, известно, что я давно работаю над разреше¬нием вопроса, как одному человеку вместить огромную массу современных научных знаний. Я лично, например, достиг того, что каждая половина моего мозга работает самостоятельно. Я уничтожил сон и утомляемость...

— Я читал об этом, — ответил я.

Вагнер кивнул головой.

— Тем лучше. Но это не всем доступно. И я ре-шил использовать для педагогических целей гипноз. Ведь в конце концов и в обычной педагогике есть Доля гипноза... Выйдя сегодня рано утром на прогулку, я заметил вас... Вы уже не первый день дежурите за можжевеловым кустом? — спросил он с веселой искоркой в глазах.

Я смутился.

— Ну вот, я и решил наказать вас за ваше любо-пытство, подвергнув гипнозу...

в1а —ги

— как, неужели все это было-'..

— Только гипнозом, с того самого момента, как вЫ увидали меня. Не правда ли, вы все пережили как реальность? И уж, конечно, никогда в жизни вы не за¬будете пережитого. Таким образом вы имели возмож¬ность получить урок наглядного обучения о законах тяжести и-центробежной силы... Но вы оказались очень нервным учеником, и под конец урока вели себя не¬сколько возбужденно...

— Но сколько же времени продолжался урок?

Вагнер посмотрел на часы.

— Минуты две, не более. Не правда ли, продуктив¬ный способ усвоения-знаний?

— Но позвольте,—вскричал я, — а это стеклянное

окно, эти скобы на земле... — Я протянул руку и вдруг замолчал... Площадь двора была совершенно ровною- На нем не было ни скоб, ни стеклянного круглого „окна“... »

— Так это... тоже был гипноз?

— Ну, разумеется. Сознайтесь, что вы не очень скучали за моим уроком физики? Фима, — крикнул он, — кофе готов? Идемте завтракать.

ФАНТАСТИКА И НАУКА

ФАНТАСТИКА И

Очерк

Фантастические литературные произведения бывают двух родов. Одни из них являются лишь свободной игрой воображения. Они не считаются ни с действительностью, ни с законами причинности. Таковы, например, арабские сказки .Тысяча одна ночь*, сказ> Гоф¬мана, Уайльда.

Среди такого рода фантастики могут быть шедевры в смысле остроумия, выдумки, литературного оформления. Чтение их может доставить эстетическое наслаждение и быть увлекательным. Но в этом только и заключается вся их ценность.

Второй род литературных произведений составляет так называемая научная фантастика. Автор научной фантастики, исходя от научных данных, рисует картины будущего. Он как бы строит .перспективные планы* на более или менее отдаленное будущее технического и социаль¬ного прогресса. Таково большинство романов Жюля Верна и Уэльса.

Построение научно-фантастического литературного произведения имеет свои трудности. В то время, как авторы реалистических, исто-рических и бытовых романов живут с героями своих произведений п настоящем или прошлом времени, автор научно-фантастических романов почти всегда живет в будущем.

Это создает своеобразную судьбу его произведений, напоминаю¬щую судьбу первых изобретателей: для современников автора его научно-фантастические романы кажутся пустым фантазерством, сказ¬ками, не заслуживающими внимания серьезных, взрослых людей. Для следующих поколений эта научная фантастика, воплощенная в жизнь, кажется чем-то устаревшим, неспособным возбудить интереса и вни-

мания (кроме разве занимательной фабулы). Подводное плавание, по¬леты по воздуху — все это воспринимается современным читателем, конечно, не так, как воспринималось тогда, когда это было еще только красивой фантазией.

Поэтому автору научно-фантастических произведений приходится заботиться о том, чтобы правильно установить .дальность прицела" в полете фантазии. Оторваться от настоящего, быть слишком смелым в изображении будущего представляет дли автора известный риск: это может запугать читателя и скомпрометировать техническую или социаль¬ную основу произведения, как беспочвенную выдумку и несбыточ¬ную химеру. И наоборот: слишком близкий „прицел" оставляет чита¬теля неудовлетворенным. Передача, например, изображений по радио

Сравнительная величина черепов —

еще не вошла в наш быт, но такого рода темы уже не удивят читателя необычностью.

Вторая трудность, перед которой стоит автор научно-фантастиче¬ских произведений, заключается в том, что построение литературных художественных иронзнсдеиий имеет свои законы, свои требования, ради которых иногда необходимо поступаться научной точностью, до¬пускать условную „истину". Уэльсовекую „машину времени" нелегко обосновать научно. По без принятия этой „условности" нс было бы н самого романа, в рамках которого автор мог развернуть целый ряд образов и илей не только тнмлтслышх, но и поучительных. Эти „условности" в научно — фантастических произиедепиях играют ту же, роль, что так называемые „служебные теории" в науке.

На этих двух крыльях — научности и фантастике — и держится всякое научно — фантастическое произведение. Дать равновесие этим крыльям составляет главную задачу автора научно — фантастических произведений.

Насколько удалось это равновесие автору помещаемых в сборнике рассказов? Что в этих рассказах от науки и что от фантастики?

Роман „Борьба в эфире“ рисует картину будущего человечества и технического прогресса. '

Все герои этого романа (в особенности, „американцы") больше¬головые, безволосые, слабосильные люди, почти с одинаковым у муж¬чин и женщин сложением тела. Такое описание людей будущего вполне согласуется с научными данными. Если мы сравним черепа

от обезьяны до человека будущего.

обезьяны, иптекаптроиуса (человека, жившего приблизительно 475 ты¬сяч лет тому назад), неандертальского человека (150 тысяч лет до нашей эры) и современного человека, то увидим огромную разницу в строении черепа предков и потомков.

Нижняя челюсть постепенно уменьшается, п то время как лобная поверхность и весь объем черепа растут. На современном объеме череп человека, разумеется, не остановится. С дальнейшим развитием мозга все больше будет увеличиваться и череп. Наоборот, зубы и челюсти постепенно должны иттп „на убыль", так как они уже не служат орудием защиты, не рвут толстой кожи, не дробят костей убитых животных. Всякий же орган, лишенный работы, постепенно атрофируется, т. е. делается меньше н слабее.

Известный английский нроф Лоу так рисует человека будущего:

.Люди будущего несравненно будут отличаться от современных более развитым интеллектом и большей способностью к напряженной умственной работе. Но в искусственной среде, созданной культурой будущего, физически они станут гораздо слабее современных людей. У них будет уменьшена способность сопротивляться неблагоприятным условиям: холоду, голоду и многим болезням. Близорукость, — чрез¬вычайно редкая у первобытных народов, — сильно увеличится. Зубы будут также очень слабые,. Растительность на голове исчезнет. Бла¬годаря движущимся тротуарам и лестницам, мышцы ног значи¬тельно атрофируются. Ноги сделаются слабее и тоньше. Несомненно также, что люди будущего станут придавать гораздо меньшее значение процессу питания. Даже наши приемы пищи уже давно отошли от тех грандиозных, обильных пиршеств, которым предавались наши предки. Так как человек с веками утрачивает свою выносливость, то ему, вероятно, придется поддерживать в будущем свой организм искус¬ственными мерами и электрическим лечением. Поэтому требуется допустить, что со временем благодаря своей изнеженности человек не будет в состоянии выходить на воздух без особых предосторожностей*.

„Если б, — говорит дальше Лоу, — современный человек со¬хранил остро развитые слух и обоняние своих далеких предков, он не мог бы жить среди шума и зловония современных городов. Это доказано опытами, произведенными с крыши одного здания в Лондоне в самое спокойное время ночи. При помощи микрофонов слуховая впечатлительность уха была приблизительно доведена до той степени, какою обладали пещерные жители. При этом нормальные человеческие голоса городской толпы превратились в резкие, кричащие и лающие звуки. Разговорная речь была слышна не только в непосредственной близости, но и из-за соседних окрестностей. Звук каблуков на камен¬ных тротуарах, слышимый на расстоянии четверти километра, произ¬водил впечатление топтания огромных животных, а шум поезда казался ужасным грохотом сражения*.

Немудрено поэтому, что сильный звук „мегафона*, — как пове¬ствует автор романа „Борьба в эфире*, — возбуждал ужас и повергал на землю людей будущего.

К этому описанию физических свойств человека будущего следует добавить, что, по наблюдению ученых, с ростом цивилизации все более сглаживается резкое различие между мужским и женским типом. Мужчина, окруженный удобствами большого современного культур¬ного города, становится слабее физически, делается женственнее и вместе с тем более нервным, наоборот—женщина, призванная эконо¬мическими условиями к борьбе за существование, приобретает многие черты мужского характера. Эти изменения постепенно отражаются и на физических свойствах, вырабатывая ,средний тип" женоподоб¬ных мужчин и мужчиноподобных женщии.

Сравнительный объем мозга — от обезьяны до человека

будущего.

По мнению Лоу, даже костюмы мужчин и женщин будут одина¬ковые, так что при одевании, по его словам, .мужчина легко может по ошибке надеть костюм своей жены".

Герои романа .Борьба в зфире" очень близко подходят к изо¬бражённому им типу человека будущего, Автор делает лишь различие

между людьми, живущими в Европе, и американцами, находящимися в наиболее искусственных условиях „города — небоскреба". Их изне¬женность доходит до того, что разбитое окно пугает их (простудой) больше, чем вторжение врагов. Клайне—законченный тип этой изнежен-ности. Он не может даже ходить без механического приспособления.

1 Таковы люди будущего в изображении романиста. Теперь об¬ратимся к технике. В центре технического прогресса поставлено

радио. Не превалирует ли в этой области у автора фантастика над научно¬стью? Вот авторитетное мнение о будущности^1 радио доктора 1.со Дс Рогоз!,, которому радио обязано многими ценными изобретениями. („Радио в 1950 году").

„Мы см.жем обна¬ружить, — говорит он, — новое излучение, которое следует за поверхностью земли. Возможно, что удастся открыть какую- либо новую форму луче¬вой энергии, которую можно направлять могу-чими потоками, наподобие струи воды из шланга. Конец такого вообра-

жае.мого шланга, расмоло- Всроитпый тип человека будущего. женный иа берегу Атлан¬тического океана, пото¬ками энергии, надлежаще направляемой на запад, через Соединенные Штаты, сможет снабжать аэропланы движущейся силой, во много раз превышающей возможную в наши дни скорость. Мы сможем пересе-кать американский континент после утреннего чая, в полдень завтра¬кать на побережьи Неликого океана к возвращаться в Нью-Йорк к обеду. К тому времени гигантские аэропланы будут проноситься по небу гораздо выше штормового пояса.

ЯМ 

Современная передача изображений не есть телевидение в пол¬ном смысле этого слова. Когда мы сможем видеть, сидя в театре или У себя дома, движение уличйой толпы или театральное представление, идущее в другом городе, находящемся на несколько сот километров от нас, тогда можно будет сказать, что подлинное телевидение достиг¬нуто.

В настоящее время основным вопросом телевидения являются трудности механического порядка, но необходимые .ускоряющие процессы" изучаются и прорабатываются-в научных лабораториях. Телевидение — возможность вйдёть «а расстоянии — вполне осуще¬ствимо, и ближайшие годы сулят в этом отношении поразительные юрспективы.

Уже близко то время, когда одной лампы будет достаточно радиолюбителю для усиления й, так сказать, распространения слыши¬мости его уха на все пространств! земного шара. Представьте мыс-ленно возможность слышать охоту на тигров в Индии, шум битв, или слышать и видеть события за десятки тысяч миль.

Далее радио суждено сыграть весьма крупную роль в суще¬ствующей системе обучения. Уже сейчас школьные радиоустановки Широко практикуются. В будущем появится совершенно новая система обучения, при которой большая часть преподавания будет происхо¬дить по радио...* (Ро^и1аг КасЦо. МагсйГ 1927 г ).

Слова крупного научною работника и изобретателя в области радио, как видим, вполне подкрепляют фантастику автора.

В этом научном предвидении КогсзСа самое интересное—уве¬ренность автора в возможности передачи, при'помошн радио, энергии да расстояние. Если такая возможность осуществится, то осуществить все технические сооружения «Радиополиса* вплоть до подземных «танков*, не представит большого труда.

Не мешает также сказать несколько слов о поясной системе рас¬пределения радиостанций в .Радиополисе*. Сущность поясного вре¬мени всем более или менее известна. Для городов, расположенных иа разных меридианах, существует не одно и то же время. Чем восточ* нее расположен город, тем раньше там восходит солнце. Поэтому, — если часы поставить везде одинаково,—получится, например, такой курьез: телеграмма, посланная из Томска в 2 часа дня, получится в Ленин¬граде в 11 часов утра, т. е. как-будто раньше на три часа своей от¬правки. П.тссажир аэроплана, летящего из Москвы в Томск, должен через каждые 16 километров переводить свои часы иа 1 минуту вне-

ред, чтобы иметь правильный ход своих часов. Это создавало большие неудобства, в особенности для железных дорог. Поэтому начальник железных дорог Канады (Сев. Америка) С. Флеминг еще в 1879 г предложил разделить весь земной шар по числу часов■ в сутках на 24 части или пояса. В Европе это предложение Флеминга было при¬нято в 1888 г., а у нас введено декретом Совнаркома 8 февраля 1919 г.

Следует отметить, что и Народный Комиссариат Почт и Телегра¬фов строит план радиофикации СССР, учитывая поясное время, так как СССР, из общего числа поясов, занимает 11,—от второго до 12,— то-есть почти половину охвата земного шара.

Не более „фантастичной*, чем перспектива использования радио для добывания энергии, является и солнечная станция. Использование солнечной энергии уже совершившийся факт. Солнечные двигатели существуют в Лос Анжелосе, Миди (на берегу Нила в Африке), и в других местах, где солнечных дней бывает наибольшее количе-ство в году. Таких мест с наименьшей облачностью на земном шаре несколько. Солнечные двигатели можно применять в юго-западной части Северной Америки, по западной береговой полосе Южной Америки, на юге и севере Африки, почти во всей Австралии (кроме восточного берега), в малой Азии и наконец у нас в Туркестане. Вопрос лежит только в плоскости технических усовершенствований. Количество же солнечной энергии безгранично’. Весь земной шар получает от солнца энергию, равную 350 биллионам лошадиных сил, — цифра, которую невозможно себе даже представить. Поэтому проще представить такой расчет. На каждый квадратный метр поверхности мощность солнечного излучения равна почти двум лошадиным силам. Стало быть, с одного кв. километра поверхности, перпендикулярной к солнечным лучам—теоретически при 10О“/о полезного действия — можно получить 2.000.1ХХ) лошадиных сил. При использовании только 10°/0 за год один километр даст 75.0СО лошадиных сил. На 13—15 тысячах километров можно добывать энергию, равную энергии годо¬вого расхода каменного угля во всем мире. Таковы грандиозные пер¬спективы использования энергий солнечных лучей. Одного солнечного Туркестана достаточно, чтобы снабонть энергией весь мир. Прибавьте к этому возможность передавать эту энергию на расстояние при помощи радио -и перед человечеством откроются перспективы техни-ческого прогресса нс менее обширные, чем те, которые изображает автор в романс „Борьба в эфире*,

Интересно также, остановить Внимание читателя на картина* ро¬мана, изображающих одичание культурных американцев. Эти картины как — будто противоречат понятию о прогрессе. По общепринятому представлению, человечество идет лишь по пут» прогресса. — восхо¬дящей линией в области культуры и техники. Однако этот закон про-грессивного развития имеет свои исключения в жизни отдельных на¬родов. История знает и Обратные явления — понижения культуры, нравов и ир., словом, явления регресса (как бы обратного движения в историческом развитии). Такой, например, регресс в области и нравов, и культуры, и умственного развития произошел в древнем Риме в эпоху императоров. К тому же, приблизительно, времени относится и регресс в истории Греции. Но особенно резко отмечается регресс в истории древнего Египта. Египет пережил блестящую эпоху в пе¬риод XII династии, затем наступило время упадка. XVI XX династии вновь дают картину пышного расцвета культуры, архитектуры и искусства, а затем начинается упадок. Таким образом более чем за тысячу лет до нашей эры Египет во всех отношениях стоял выше, чем к началу этой эры. Этот регресс долго вводил в заблуждение ученых египтологов нашего времени: более совершенные произведе¬ния искусства и архитектуры они, естественно, относили к поздней¬шему" времени, а более грубые —' к раннему. И только когда удалось лучше овладеть египетской хронологией, пришлось сделать обратную перестановку: от высших форм к низшим.

Ацтеки — обитатели Мексики—мало чем в настоящее время отли¬чаются от кочевых и полукочевых индейцев. Между тем, и этот народ переживал цветущий период, имел довольно высокую культуру, строил грандиозные сооружения. Некоторые образцы древнего искусства ацтеков могут соперничать с классической страной искусства—древ¬ней Грешней.

Наконец последний пример: Китай. Китайцы небезосновательно называли первых европейцев, с которыми они познакомились, варва¬рами. Порох, бумага, фарфор были известны в Китае задолго до того, как они стали изготовляться в Европе. Китайская литература —одна из богатейших в мире. Китайские историки и астрономы вели свои записи десятки веков... Затем Китай надолго погружается в свое¬образную китайскую косность, застой. Не даром Китай считался до недавнего времени синонимом косности, консервативности, неподвиж¬ности. И только на наших глазах Китай пробуждается от этой вековой спячки, стараясь в героическом порыве как бы не только нагнать

потерянное, но н стать в первых рядах Строителей новых форм жизни человечества.

Из технических деталей интересно здесь отметить упоминающийся в романе «Борьба в эфире* аппарат для определения передающей радиостанции по направлению радио-волн. Идея такого аппарата была осуществлена еще до войны. Во время империалистической войны применяли в Англии так называемые пеленгаторные аппараты для того, чтобы определить местонахождение цеппелинов по тем радиосигналам, которые они дают. Для этого устраивались две пеленгаторных станции на некотором расстоянии друг от друга. Каждая определяла угол и место пересечения линий, идущих от этих-углов. Этим-определялось местонахождение излучавшей станции (помещенной на цеппелине).

Чтобы объяснить принцип — этого определения, дадим небольшой чертеж.

При помощи пелеигаторного аппарата определяется первый угол с места А (делается .засечка*). Затем, направление излучающей станции определяется с другого места—Б (на расстоянии нескольких километров от А). На новом месте — Б —делается вторая .засечка" (определяется угол). Место пересечений двух линий, идущих от угла А и Б, — точка В и будет искомая.

Если же .засечки делаются из трех точек, как это показано на чертеже 2-м, то линии не сойдутся в одной точке; пересекаясь, они составят треугольник. Это и называется треугольником ошибок. От середины каждой стороны этого треугольника необходимо провести

Я1Я

к противоположному углу, и тогда уже в середийе «того Дикого треугольника определится искомая точка (местонахождение Сдающей станции).

I Рассказ .Вечный хлеб* содержит в себе ту .условность", о кото- 8 мы говорили.

’• Проблема искусственного, лабораторного, химического создания <иш давно занимает ученых. 'Этой проблемой химического питания ^ресовялся еще знаменитый французский химик Вертело, поверх ^Ший химические исследования от анализа к синтезу. Создание ^Умственного белка (путем химического синтеза) и в настоящее ^Мя занимает ученых. Поскольку же белок является одним из основ- ^ элементов питания, разрешение этой задачи на много подвинуло

II вопрос об изготовлении питательных веществ химическим путем. Поэтому проблему, положенную в основание научно-фантастиче-

>о рассказа, следует признать вполне научной. .Условность* за¬дается лишь в том, что герой рассказа — профессор Бройер—изо- ^тает биологический .хлеб*, который может безгранично увеличи¬ться, получая все необходимое для питания (роста) из воздуха. Еретически рассуждая, и это положение нельзя назвать ненаучным. Честно, что простейшие организмы распространяются с необычайной ‘^ротой.

И если бы. какая-нибудь бактерия получила возможность раз¬даться безостановочно, если бы ни одна из этих бактерий не ёла от неблагоприятных условий, то бактерии действительно могли ' заполнить весь земной шар, как .тесто* профессора' Бройера. °вкгически же, разумеется, происходит иначе. Борьба за существо• «ие является регулятором, который препятствует безграничному Умножению одного какого-либо вида. Проблематичным является "Же и то, что один воздух мржет дать все необходимое для питания ловека хотя бы и через простейшие организмы, .питающиеся* воз- : *0м.

Автору понадобилось допущение такого положения лишь для о, чтобы на основе этой .условности* наиболее ярко выявить за- шость между экономическими факторами и правосознанием ‘оралью людей.

Автор показывает, какие Изменения в .правосознании* и нравах ^исходят в зависимости от изменений ценности .вечного хлеба*. — останавливаясь на этом, автор дает парадоксальную картину того обычайного положения, когда „хлеб* из полезного продукта пита-

переходят в свою противоположность: кража уже не становится В! ступлением. Наоборот, уничтожение хлеба делается благодеяи' Подбрасывание же хлеба карается как страшное преступление. Бр*!1 мзобргвший хлеб, из благодетеля, человечества превращается а1 стушшка и нрага...

От этой „условности* мм вновь переходим иа более твер! почву в рассказе „Ни жизнь, ни смерть*. «

А н а б и о з—одно из интереснейших явлений, связанных с вопрЯ

тих организмов Опыты в этом направлении производились ! в конце прошлого столетия физиком Раулем Пиктэ. Он, например, о* делил, что собак* погибает при понижении температуры тел* -- 22" по ЦеЛьсию, мышь—при температуре тела — 18° Ц. Полягу* гибли только при температуре — 28° Ц., улитки—110—120ч; Спорй бактерий выдерживали холод до 2(Х> градусов ниже нуля (точка смсР

При исследовании температуры насекомых русскому ученому ! метьеву удалось заметить интересное явление: что если температуру кусственно медленно понижать, не доводя ее до точки смерти, то К комос впадает в особое состояние спячки; из которого его м<я вывести постепенным же поднятием температуры Это состояние и О названо анабиозом („между жизнью и смертью'). )

Анабиоз напоминает собою состояние зимней спички, кото подвержены некоторые животные (еж, сурок, ящерица, череШ летучая мышь). Эти животные поддаются и анабиозу. БахмрР с успехом применял анабиоз к летучей мыши. Что же касается те( кровных животных, то осторожная научная мысль считает примени к ним анабиоза менее вероятным, чем, например, применение к рыбам. Однако возможность эта не исключена. Проф. Г1. Ю. 1НМ говорит:

„Менее вероятно, что удастся на практике применить аиай к теплокровным животным, но если бы это удллось, то! произвело бы, конечно, колоссальный переворот во всем селье| хозяйстве*. !

Следует указать, что применение анабиоза к человеку, во вся1 случае, интересовало ученых, которыми, в частности, высказыв* взгляд, что при удаче этого опыта он мог бы оказаться могучим днем борьбы с туберкулезом, так как туберкулезные нал(п 

довольно чувствительны к температуре. (В рассказе—астроном Лесли, исцеленный от туберкулеза).

Наконец, что касается последнего рассказа — „Над бездной", то в нем условно принята возможность усиления вращения земли. Современная наука, разумеется, даже нс может ставить такие проблемы. Но пользуясь этой условностью, автор вполне показал обоснованные физические последствия такого усиленного круговращения земли. Фан¬тастика таким образом помогает усвоить законы тяготения ч центро¬бежной силы, которых в обычных условиях мы даже нс замечаем.

Читателям, которые заинтересовались бы затрону¬тыми в романе и рассказах А. Беляева вопросами, можно рекомендовать следующие книги:

Никольский А. К. — „Техника войны. Войны прошлого, настоя¬щего и будущего". ГИЗ, 1926 г. Стр. 130, с 55 рис. ц. 60 к.

Книга знакомит как с историей войны ,и военной техники, так и с орудиями убийства и разрушения, применяемыми в со¬временной войне. Кроме того, в чей намечаются и вероятные перспективы развития военной техники будущего. На писан*» живым, образным языком. Доступна для читателя, обладающего некоторой притачкой к чтению.

Ауэрбах. — „Физика на войне*. ГИЗ, 1928 г. Стр. 218 ц. 1 р. 50 к.

Описываются разнообразные физические приборы, приме¬няемые в современной войне, а также применение физики и артиллерии, флоте, инженерных войсках и т. д. Доступна для подготовленного читателя.

Гюнтер Г.— „Книга о радио..Элементарное введение в радиотеле¬графий и' радиотелефонию*. ГИЗ, 1927 г. Стр. 250, ц. 1 р, 85 к.

Рекомендуется как одна из лучших книг для первоначаль¬ного ознакомления с радиотехникой всем начинающим любителям, .знакомым с началами физики и электротехники. Для понимания ч требует небольшую подготовку.

Брестский П. (Лопатин). — „Техника завтрашнего дня". „Молодая Гвардия", 1926 г. Стр. 64, с 19 рис., ц. 45 к.

Содержание: Завоевание солнца. — Пойманное тепло вулка¬нов. — Покоренный океан.— Пойманный ветер, — Электричество из воздуха и солнечного света. — Богатырь-радий. Доступна для малоподготовленного читателя.

Го л л С — „Завоевания техники. Великие- сооружения нашего вре¬мени*. ГИЗ, 1926 г., Стр. 224, с 75 рис.-, ц. 1 р. 40 к. -.

В книге рассказывается об изумительных достижениях совре¬менной строительной техники:- мостах, подземных и подводных туннелях, небоскребах. Доступна для средне подготовленного читателя.

Лобач -Жученко Б., проф. .Побежденное пространство", .Моло¬дая Гвардия", 1926 г., стр. 120, с 37 ряс. и. 1 р.

Книжка знакомит с успехами современного транспорта. Доступна для средне подготовленного читателя:

Лопатин П. — .Солнце и машина", .Молодая Гвардия", 1925 г. с чертежами и рисунками, стр. 120, ц. 25 к.

Популяр» о''написанная книжка об использовании солнечной энергии для технических и промышленных целей. Доступна малоподготовленному читателю.

Завадовский Б. — ,0 брожении", .Молодая Гвардия", 1925 г. стр. 52, ц. 20 к.

Книжка знакомит с различными видами брожения, в частно¬сти хлебного, и ролью бактерий в процессе брожения. Доступна средне подготовленному читателю.

Леб, Вальтер,- .Химия биологических процессов", ГИЗ, 1925 г. стр. 75, ц. 60 к.

Дает сжатое изложение химических процессов, происходящих в организмах животных и растений. Пригодна для подготовлен¬ного читателя.

Шимкевич В. М. — .Будущее человечества сеточки зрения нату¬ралиста", ГИЗ, Берлин, 1923 г. стр. 39, с 11 рис., ц. 40 к.

Попытка дать образ будущего человека в его анатомических особенное!ях, на основании анализа происхождении и развития человека в процессе эволюции. Пригодна для подготовленного читателя.

Г ремяцкий М. — .Смерть и'оживлеиие", ГИЗ. Стр. 47 ц. 10 к.

Содержание: Отчего Иногда шевелятся покойники, отрезанных пальцев и кусочков тела. Оживление человеч!/ сердца, и т. д. Для малоподготовленного читателя.

Шмидт П. Ю,—.Загадки жизни", ГИЗ, стр. 188, с 33 рис., и. Д,;Д.

Содержание: Загадка жизни. Химия жизни. — АнабГ ! ;:.-Д : Старость, смерть и бессмертие по учению И. И. Мечнике-.• Гипноз животных. Для читатели со средней подготовкой. /д’

Пиотровски й.—.Что происходит вокруг нас. Физика обых

жизни для начинающих". ГИЗ, стр. 204, ц. 1 р. " ; . '

Книжка на примерах из повседневной жизни зш|,тД — с основами физики и ярко показывает тесную связь между наукой и жизнью. Доступна малоподготовленному читателю.

Андреев 1>. •— «Завоевание природы. Физика на службе ^еловече- * ства*. ГИЗ, 1927 г. стр: 135, с 48 рис., «ц. 75 к.

Содержание: Что такое физика. — Физика и сйвершенство- — .вание жизни. — Человек и силы природы. Физика н познание мира.

Книжка предназначается для привыкшего к чтению рабочего серединка, не получившего подготовки в области наук о природе.

Лебедев Н. К.— .Поясное время", ГИЗ, Стр.,55 ц. 30 к.

Книга знакомит читателя с -.приминном поясного времени. Доступна малоподготовленному читателю.

4

ИЗДАТЕЛЬСТВО ЦК ВЛКСМ

„МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ"

Москва, Центр, Новая площадь, 6/8

СОВРЕМЕННАЯ БИБЛИОТЕКА ПУТЕШЕСТВИЙ, КРАЕВЕДЕНИЯ, ПРИКЛЮЧЕНИЙ И НАУЧНОЙ □ □ □ □ □ ФАНТАСТИКИ а о о □ о

под редакцией С. П. Полтавского

Современность гораздо больше, чем прошлые эпохи, богата фактами, способными поразить воображение.

Сказки былого становятся действительностью наших дней. Границы познания непрерывно расширяются. Происходящее на наших глазах изменение социальных условий'и те задачи, кото* рме оно себе ставит, создают новые предпосылки для раэвер* тывания человеческой изобретательности, героики, способности овладеть непокоренными еще стихиями и силами природы. После Октябрьского сдвига в нашей стране растут и углубля¬ются революционные сдвиги народов Востока, колонйий, полу¬колоний. Внутри страны у нас, на ряду с подготовкой к реши¬тельным боям с капитализмом, идет усиленная стройка, в кото¬рую все больше и больше, вовлекаются входящие в состав СССР .малые* народности окраин.

В таких условиях становится вполне очевидной необходи¬мость создания современной .Библиотеки путешествий, краеведения, приключений и научной фантастики*, которая, продолжая в более широких рамках и с более современным материалом работу крупнейших мастеров образовательной лите¬ратуры, поставила бы себе целью планомерный, насколько воз-, можно в стадии первоначального развертывания работы, подход к разрешению этой задачи.

Предлагаемая вниманию читателя .Современная библиотека путешествий, краеведения, приключений и научной фантастики* будет заключать в себе ряд произведений современных совет¬ских авторов, объемом от 8 до 12 печатных листов каждое. 

ИЗДАТЕЛЬСТВО ЦК ВЛКСМ §

„МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ" |

Москва, Центр, Новая площадь, 6/8 :

;

| В состав библиотеки войдет краеведческая беллетристика, „коло- | ниальные* романы, романы и повести, посвященные жизни и 1 быту Красной армии, физкультуре, туризму и различным, вилам I* спорта, достижениям науки и техники, путешествиям, приклю- ! чениям и научной фантастике.

I Ближайшие книги серии

! Н- Могучий.— Гнев Мое-то-они. Роман из { австралийской жизни, с иллюстрациями.

| Канвой романа является исторический факт стихийного

| восстания австралийских туземцев против белых колонистов, ! разыгравшегося в половине прошлого столетия. На фоне | этого исторического события роман дает увлекательно 5 очерченные и в то же время серьезно проработанные и | научно достоверные картины быта, нравов и обычаев оссд- | лых австралийских туземцев, флоры и фауны Австралии : в их наиболее интересных образцах, сцены из быта а ветра-

; лийских фермеров и золотоискателей.

Чжимбэ.—Люди ущелий. Современный роман из жизни хевсуров (Кавказ), с иллюстрациями.

ромаи переносит героев—участников неудачного мснь- • ’»вистского- восстания в Грузии —в недоступные горные делья Хевсуретии. Здесь развертывается ряд неожидан- . „/х событий, знакомящих читателя с бытом и нравами

' '^суров, суровых воинов, сохранивших до наших дней 'оружение средневековых крестоносцев и предания о них, , к о своих предках.

. 1 *. И. Мюр.—Машина Уитнея. Роман из исто- •• техники, с иллюстрациями. 

у$Г'

промышленности и текстильной индустрии. Его полная дра¬матических моментов деятельность описана в живой белле-тристической форме в романе Н. И. Мюра, одного из круп¬нейших инженсров-популяризаторов. Попутно дан ряд инте-ресных для массового читателя сведений о рабовладельце- стве, об экономике, природе н населении Соединенных Штатов описываемой эпохи.

П. Скосырев. — Прошу сохранить мне жизнь.

Роман, с иллюстрациями.

Касаясь широко известных фактов недавнего про¬шлого — иностранного шпионажа в СССР, взрыва бомбы в Ленинграде и пр., роман уделяет значительное место изображению жизни и быта защитницы СССР от покушений извне — Красной армии. В.живо и художественноямзоер- иутом действии показано формирование в новых условиях новых кадров красных бойцов. Выведенные автором типы жизненны. Сюжет увлекателен и полон драматизма.

Ф. Воскресенский.—„Степь". Краеведческий роман из жизни степных киргизов Казакстана, с иллюстрациями.

Роман захватывает события с 1922 по 1927 гг. Жизнь героя, молодого киргиза, дает автору возможность, па ряду с интересной, богатой драматическими эпизодами фабу¬лой, построенной на борьбе двух культур, кочевнической , и городской, оседлой, показать кочевой быт киргиз с его колоритными особенностями, кризис этого быта и переход кЬчсвников к оседлой жизни в современных совет¬ских условиях.

Готовится к печати ряд других книг на темы

путешествий, краеведения, приключений

и научной фантастики, принадле-

жащих перу лучших совре-

менных советских

писателей.

https://fantlab.ru/edition137289

ОГЛАВЛЕНИЕ

Первая встреча 3

Тайиа запретного крана Й

Голова заговорила 10

Смерть или убийство? 15

Жертвы большого города 21

Новые обитатели лаборатории 23

Головы развлекаются 28

Небо и земля 30

Порок и добродетель 38

Мертвая Диана 47

Сбежавший экспонат 59

Допетая песня • 04

Женщииа-загадка 38

Веселая прогулка 75

В Париж! • ■ • • 80

Жертва Керна 84

Лечебница Равино

«Сумасшедшие» • • 35

«Трудный случай в практике» 39

Новенький . . 105

Побег 109

Между жизнью и смертью 112

Опять без тела 118

Тома умирает во второй раз 123

Заговорщики 127

Испорченный триумф 132

Последнее свидание   137

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

— Прошу садиться.

Мари Лоран опустилась в глубокое кожаное кресло.

Пока профессор Керн вскрывал конверт и читал пись¬мо, она бегло осмотрела кабинет.

Какая мрачная комната! Но заниматься здесь хорошо: ничто не отвлекает внимания. Лампа с глухим абажуром освещает только письменный стол, заваленный книгами, рукописями, корректурными оттисками. Глаз едва разли¬чает солидную мебель черного дуба. Темные обои, тем¬ные драпри. В полумраке поблескивает только золото тисненых переплетов в тяжелых шкапах. Длинный маят¬ник старинных стенных часов -движется размеренно и плавно.

Переводя взгляд на Керна, Лоран невольно улыбнулась: сам профессор целиком соответствовал стилю кабинета. Будто вырубленная из дуба, тяжеловесная, суровая фи¬гура Керна казалась частью меблировки. Большие очки в черепаховой оправе напоминали два циферблата часов. Как маятники двигались его глаза серо-пепельного цвета, переходя со строки на строку письма. Прямоугольный нос, прямой разрез глаз, рта и квадратный, выдающийся вперед подбородок придавали лицу вид стнлизовапной декоративной маски, вылепленной скульптором-кубистсм.

«Камин украшать такой маской»—г подумала Лоран.

— Коллега Сабатье говорил уже о вас. Да, мне нужна помощница. Вы медичка? Отлично. Сорок франков в день. Расчет еженедельный. Завтрак, обед. Но я ставлю одно условие». .

Побарабанив сухим пальцем по столу, профессор Керн задал неожиданный — Вы умеете молчать? Все женщины болтливы. Вы — женщина, — это плохо. Вы красивы, — это еще хуже.

— Но какое отношение...

— Самое близкое. Красивая женщина — женщина вдвой¬не. Значит, вдвойне обладает п женскпми недостатками. У вас может быть муж, друг, жених. И тогда все тайны кчорту.

!— Но...

— Никаких «но»! Вы должны быть немы, как рыба. Вы должны молчать обо всем, что увидите и услышите здесь. Принимаете это условие? Должен предупредить: неисполнение повлечет за собой крайне неприятные для вас последствия. Крайне неприятные.

Лоран была смущена и заинтересована.

— Я согласна, если во всем этом нет. . .

— Преступления, хотите вы сказать? Можете быть со¬вершенно спокойны. И вам нс грозит никакая ответствен¬ность. .. Ваши нервы в порядке?

— Я здорова. .. • •

Профессор Керн кивнул головой.

— Алкоголиков, неврастеников, эпилептиков, сума¬сшедших не было в роду?

— Нет.

Керн еще раз кивнул головой.

Его сухой, острый палец впился в кнопку электриче¬ского звонка.

Дверь бесшулшо открылась.

В полумраке комнаты, как на проявляемой фотографи¬ческой пластинке, Лоран увидала только белки глаз, за¬тем постепенно проявились блики лоснящегося лица негра. Черные волосы и костюм сливались с темными драпрп двери.

— Джои! Покажите мадемуазель Лоран лабораторию.

Негр кивнул головой, предлагая следовать за собой, и

открыл вторую дверь.

Лоран вошла в совершенно темную комнату.

Щелкнул выключатель, и яркий свет четырех матовых полушарий залил комнату. Лоран невольно прикрыла гла¬за. После полумрака мрачного кабинета белизна стен ослепляла.. . Сверкали стекла шкапов с блестящими хирур-гическими инструментами. Холодным светом горели сталь и алюминий незнакомых Лоран аппаратов. Теплыми жел¬тыми бликами ложился свет на медные полированные ча-

стп. Трубы, змеевики, колбы, стеклянные цилиндры... Стекло, каучук, металл.

Посреди комнаты большой прозекторский стол. Рядом со столом — стеклянный ящик; в нем пульсировало чело¬веческое сердце. От сердца шли трубки к баллонам.

Лоран повернула голову в сторону и вдруг увидала не¬что, заставившее ее вздрогнуть, как от электрического удара.

На нее смотрела человеческая голова, — одна голова без туловища.

Она была прикреплена к квадратной стеклянной доске. Доску поддерживали четыре высокие блестящие металли¬ческие ножки. Ог перерезанных артерий и вен, через от¬верстия в стекле, шли, соединившись уже попарно, труб¬ки к баллонам. Более толстая трубка выходила из горла и сообщалась с большим цилиндром. Цилиндр и баллоны были снабжены крапами, манометрами, термометрами и неизвестными Лоран приборами.

Голова внимательно и скорбно смотрела на Лоран, ми¬гая веками. Не могло быть сомнения: голова жила, отде¬ленная от тела, самостоятельной и сознательной жизнью.

Несмотря на потрясающее впечатление, Лоран не могла не заметить, что эта голова удивительно похожа на го¬лову недавно умершего известного учепого, хирурга, про¬фессора Доуэля, прославившегося своими опытами ожи¬вления органов, вырезанных из свежего трупа. Лоран не раз была на его блестящих публичных лекциях, и ей хо¬рошо запомнился этот высокий лоб, характерный про¬филь, волнистые, посеребренные сединой, густые русые волосы, голубые глаза. .. Да, это была голова профес¬сора Доуэля. Только губы и нос его стали тоньше, виски и щеки втянулись, глаза глубже запалы в орбиты и белая кожа приобрела желтотемнын оттенок мумии. Но в гла¬зах была жизнь, была мысль.

Лоран, как зачарованная, нс могла оторвать взгляд от этих голубых глаз.

Голова беззвучно шевельнула губами.

Это было слишком для нервов Лоран. Опа была близка к обмороку. Негр поддержал ее и вывел из лаборатории.

— Это ужасно, это ужасно. . . — повторяла Лоран, опу¬стившись в кресло.

Профессор Керн молча барабанил пальцами по столу.

— Скажите, неужели это голова.. .

— Профессора Доуэля? Да, это его голова. Голова Доуэля, моего умершего уважаемого коллеги, возвращен¬ная мною к жизни. К сожалению, я мог воскресить одну голову. Не все дастся сразу. Бедный Доуэль страдал не-излечимым, пока, недугом. Умирая, он завещал свое тело для научных опытов, которые мы вели с ним вместе. «Вся моя жизнь была посвящена науке. Пусть же науке послу¬жит и моя смерть. Я предпочитаю, чтобы в моем трупе копался друг-ученый, а не могильный червь» — вот какое завещание оставил профессор Доуэль. И я получил его тело. Мне удалось не только оживить его сердце, но и воскресить сознание, воскресить «душу», говоря языком толпы. Что же тут ужасного? Люди считали до сих пор ужасной смерть. Разве воскресение из мертвых нс было тысячелетней мечтой человечества?

— Я бы предпочла смерть такому воскресению.

Профессор Керн сделал неопределенный жест рукой.

— Да, оно имеет свои неудобства для воскресшего. Бедному Доуэлю было бы неудобно показаться публике в таком. . . неполном виде. Вот почему мы обставляем тайной этот опыт. Я говорю мы, потому что таково же¬лание самого Доуэля. Притом опыт еще нс доведен до конца.

— А как профессор Доуэль, то есть его голова, выра¬зил это желание? Голова может говорить?

Профессор Керн на мгновение смутился.

— Нет. .. голова профессора Доуэля не говорит. Но она слышит, понимает и может отвечать мимикой лица.. .

И чтобы перевести разговор на другую тему, профес¬сор Керн спросил:

— Итак, вы принимаете мое предложение? Отлично. Я жду вас завтра к девяти утра. Но помните: молчание, молчание и молчание.

ТАЙНА ЗАПРЕТНОГО КРАНА

Мари Лоран нелегко давалась жизнь. Ей было семна¬дцать лет, когда умер ее отец. На плечи Мари легла за¬бота о больной матери. Небольших средств, оставшихся после отца, хватило не надолго, приходилось учиться и

(>

поддерживать семью. Несколько лет она работала ноч¬ным корректором в газете- Получив звание врача, тщет¬но пыталась найти место. Было предложение ехать в гиб¬лые места Новой Гвинеи, где свирепствовала желтая ли¬хорадка. Ни ехать туда с больной матерью, ни разлу-чаться с нею Мари не хотела. Предложение профессора Керна явилось для нее выходом из положения.

Несмотря на всю странность работы, она согласилась почти без колебания.

Лоран не знала, что профессор Керн, прежде чем при¬мять ее, наводил о ней тщательные справки.

Уже две недели она работала у Керна. Обязанности ее были несложны. Она должна была в продолжение дня следить за аппаратами, поддерживавшими жизнь головы. Ночыо се сменял Джон.

Профессор Керн объяснил ей, как нужно обращаться с кранами у баллонов. Указав на большой цилиндр, от которого шла толстая трубка к горлу головы, Керн стро¬жайше запретил ей открывать кран цилиндра.

— Если повернуть кран, голова будет немедленно убита. Как-нибудь я объясню вам всю систему питания головы и назначение этого цилиндра. Пока вам довольно знать, как обращаться с аппаратами.

С обещанными объяснениями Керн, однако, не спешил.

В одну из поэдрей головы был глубоко вставлен ма¬ленький термометр. В определенные часы нужно было вынимать его и записывать температуру. Термометрами же и манометрами были снабжены и баллоны. Лоран сле¬дила за температурой жидкостей и давлением в баллонах. Хорошо отрегулированные аппараты не доставляли хло¬пот, действуя с точностью часового механизма. Осо¬бой чувствительности прибор, приставленный к диску головы, отмечал пульсацию, механически вычерчивая кри¬вую. Через сутки лента сменялась. Содержимое баллонов пополнялось в отсутствие Лоран, до ее прихода.

Мари постепенно привыкла к голове и даже сдружи¬лась с нею.

Когда Лоран утром входила в лабораторию с порозовев¬шими от' ходьбы и свежего воздуха щеками, голова слабо улыбалась ей, и веки ее дрожали в знак приветствия.

Голова не могла говорить. Но между пей и Лоран скоро установился условный язык, хотя и очень ограниченный.

Опускание головою век означало «да». Поднятие наверх — ' «нет». Несколько помогали и беззвучно шевелящиеся губы.

— Как вы сегодня чувствуете себя? — спрашивала Ло¬ран.

Голова улыбалась «тенью улыбки» и опускала веки: — «хорошо, благодарю».

— Как провели ночь?

Та же мимика.

Задавая вопросы, Лоран проворно исполняла утренние обязанности. Проверила аппараты, температуру, пульс. Сделала записи в журнале. Затем с величайшей осторож¬ностью обмыла водой со спиртом лицо головы при по¬мощи мягкой губки, вытерла гигроскопической ватой уш¬ные раковины. Сняла * клочок ваты, повисший на ресни¬цах. Промыла глаза, уши, нос, рот, — в рот и нос для этого вводились особые трубки. Привела в порядок волосы.

Руки ее проворно и ловко касались головы. На лице головы было выражение довольства.

— Сегодня чудесный день, — говорила Лоран. — Си- нее-синее небо. Чистый морозный воздух. Так и хочется дышать всей грудью. Смотрите, как ярко светит солнце, совсем по-весеннему.

Углы губ профессора Доуэля печально опустились. Глаза с тоской глянули в окно и остановились на Лорап.

Она покраснела от легкой досады на себя. С инстинк¬том чуткой женщины Лорап избегала говорить обо всем, что было недостижимо для головы и могло лишний раз напомнить об убожестве ее физического существования.

Мари испытывала кайую-то материнскую жалость к голове, как к беспомощному, обиженному природой ре¬бенку.

— Ну-с, давайте заниматься! — поспешно сказала Ло¬ран, чтобы поправить ошибку.

По утрам, до прихода профессора Керна, голова зани¬малась чтением. Лоран приносила ворох последних меди¬цинских журналов и книг и показывала их голове. Голова просматривала. На нужной статье шевелила бровями. Лоран клала журнал на пюпитр, и голова погружалась в чтепие. Лоран привыкла, следя за глазами головы, угады¬вать, какую строчку голова читает, и во-время перевора¬чивать страницы.

Когда нужно было на полях сделать отметку, голова делала знак, и Лоран проводила пальцем по строчкам, следя да гладами головы и отмечая карандашом черту иа полях.

Для чего голова заставляла делать отметки иа полях, Лоран не понимала, при помощи же их бедного мимиче¬ского ядыка не надеялась получпть разъяснение и потому не спрашивала.

Но однажды, проходя через кабинет профессора Кер¬на в его отсутствие, она увидала иа письменном столе журналы со сделанными ею, по указанию головы, отмет¬ками. А иа листе бумаги рукой профессора Керна были переписаны отмеченные места. Это заставило Лорап за¬думаться.

Вспомнив сейчас об этом, Мари не удержалась от во¬проса. Может быть, голове удастся как-нибудь ответить.

— Скажите, зачем мы отмечаем некоторые места в на¬учных статьях?

На лице профессора Доуэля появилось выражение не¬удовольствия и нетерпения. Голова выразительно посмо¬трела на Лоран, потом на край, от которого шла трубка к горлу головы, и два рада подняла брови. Это означало просьбу. Лоран помяла, что голова хочет, чтобы откры¬ли этот запретный кран. Уже не в первый раз голова обращалась к ней с такой просьбой. Но Лоран объясняла желание головы по-своему: голова, очевидно, хочет по¬кончить со своим безотрадным существованием. И Лоран не решалась открыть запретный кран. Ома не хотела быть повинной в смерти головы, боялась и ответствен¬ности, боялась потерять место.

— Нет, нет, — со страхом ответила Лоран иа просьбу головы. — Если я открою этот кран, вы умрете. Я не хочу, не могу', не смею убивать вас.

От нетерпения и сознания бессилия по лицу головы прошла судорога.

Три раза она энергично поднимала вверх веки и глада...

«Нет, нет, нет. Я не умру!» — так поняла Лоран. Она колебалась.

Голова стала беззвучно шевелить губами, и Лоран по- кадалос*., что губы пытаются сказать:

' «Откройте. Откройте. Умоляю!..» . ,

Любопытство Лоран было возбуждено до крайней сте¬пени. Она чувствовала, что здесь скрывается какая-то тайна.

В глазах головы светилась безграничная тоска. Глаза просили, умоляли, требовали. Казалось, вся сила челове¬ческой мысли, все напряжение воли сосредоточились в этом взгляде.

Лоран решилась.

Ее сердце сильно билось, рука дрожала, когда она осторожно приоткрывала кран.

Тотчас из горла головы послышалось шипенье. Лоран услышала слабый, глухой, надтреснутый голос, дребезжа¬щий и шипящий, как испорченный граммофон.

— Бла-го-да-рю. . . вас. . .

Запретный кран пропускал сжатый в цилиндре воздух- Проходя через горло головы, воздух приводил в движе¬ние горловые связки, и голова получала возможность го¬ворить. Мышцы горла и связки не могли уже работать нормально: воздух с шипеньем проходил через горло н тогда, когда голова не говорила. А рассечение нервных стволов в области шеи нарушало нормальную работу мышц голосовых связок и придавало голосу глухой, дре¬безжащий тембр.

Лицо головы выражало удовлетворение. •

Но в этот момент послышались шаги из кабинета и звук открываемого замка (дверь лаборатории всегда за¬крывалась ключом со стороны кабинета). Лоран едва успела закрыть кран. Шипение в горле головы прекра¬тилось.

Вошел профессор Керн.

ГОЛОВА ЗАГОВОРИЛА

С тех пор как Лоран открыла тайну запретного крана, прошло около недели.

За это время между Лоран и головой установились еще более дружеские отношения. В те часы, когда профессор Керн уходил в университет или в клинику, Лоран откры¬вала кран, направляя в горло головы небольшую струю воздуха, чтобы голова могла говорить внятным шопотом. Тихо говорила и Лоран. Они опасали<у/у~ч2обы -негр не услыхал их разговора. *

На голову профессора Доуэля их разговоры, видимо, хорошо действовали. Глаза стали живее, и даже скорб¬ные морщины меж бровей разгладились.

Голова говорила много и охотно, как бы вознаграждая себя за время вынужденного молчания.

Прошлую ночь Лоран видела во сне голову профессора Доуэля и, проснувшись, подумала: «видит ли сны голова Доуэля?»

— Сны. . . — тихо прошептала голова. — Да, я вижу сны. И я не знаю, чего больше они доставляют мне: горя или радости. Я вижу себя во сне здоровым, полным сил, п просыпаюсь вдвойне обездоленным. Обездоленным н физически и морально. Ведь я лишен всего, что доступ¬но живым людям. И только способность мыслить оста¬влена мне. «Я мыслю. Следовательно, я существую»,— с горькой улыбкой процитировала голова слова философа Декарта. — Существую. . .

— Что же вьг видите во сне?

— Я никогда еще нс видал себя в моем теперешнем виде. Я вижу себя таким, каким был когда-то. . . вижу родных, друзей. .. Недавно видал покойную жену и пе¬реживал с нею весну нашей любви. Бетти когда-то обра¬тилась ко мне как пациентка, повредив ногу при-выходе 113 автомобиля. Первое паше знакомство было в моем приемном кабинете. Мы как-то сразу сблизились с нею. После четвертого визита я предложил ей посмотреть лежащий па письменном столе портрет моей невесты. «Я женюсь на ней, если получу ее согласие» — сказал я. Опа подошла к столу и увидала лежащее на нем небольшое зеркало; взглянув на него, она рассмеялась и сказала: «Я думаю. .. она не откажется». Через неделю она была моей женой. Эта сцена недавно пронеслась передо мной во сне. . . Бетти умерла здесь, в Париже. Вы знаете, я приехал сюда из Америки как хирург во время европей¬ской войны. Мне предложили здесь кафедру, и я остался, чтобы жить возле дорогой могилы. Моя жена была уди¬вительная женщина.. .

Лицо головы просветлело от воспоминаний, но тотчас омрачилось.

— Как бесконечно далеко это время!

Голова задумалась. Воздух тихо шипел в горле.

— Прошлой почыо я видел во сне моего сына. Я очень

хотел бы посмотреть на него еще раз. Но не смею под¬вергнуть его этому испытанию... Для него я умер...

— Он взрослый? Где он находится сейчас?

— Да, взрослый. Он почти одних лет с вами или не¬много старше. Кончил университет. В настоящее время должен находиться в Англин, у своей тетки по матери. Нет, лучше бы не видеть снов. Но меня, — продолжала голова помолчав, — мучают нс только сны. Наяву меня мучают ложные чувства. Как это ни странно, иногда мне кажется, что я чувствую свое тело. Мне вдруг захочется вздохнуть полной грудью, потянуться, расправить широ¬ко руки, как это делает засидевшийся человек. А иногда я ощущаю подагрическую боль з левой ноге. Не правда ли, смешно? Хотя, как врачу, это должно быть вам понят¬но. Боль так реальна, что я невольно опускаю глаза вниз и, конечно, сквозь стекло вижу под собой пустое пространство, каменные плиты пола.. . По временам мне кажется, что сейчас начнется припадок удушья, и тогда я почти доволен своим «посмертным существованием», избавляющим меня по крайней мере от астмы... Все это — чисто рефлекторная деятельность мозговых клеток, связанных когда-то с жизнью тела. ..

— Ужасно!.. — пе удержалась Лоран.

— Да, ужасно. .. Странно, при жизни мне казалось, что я жил одной работой мысли. Я, право, как-то не за¬мечал своего тела, весь погруженный в научные занятия. И только потеряв тело, я почувствовал, чего я лишил¬ся. .. Теперь, как никогда за всю мою жизнь, я думаю о запахах цветов, душистого сена где-нибудь на опушке леса, о дальних прогулках пешком, шуме морского при-боя. : . Мною не утеряны обоняние, осязание и прочие чувства, но я отрезан от всего многообразия мира ощу¬щений. Запах сена хорош на поле, когда он связан с тысячей других ощущений — и с запахом леса, п с кра¬сотой догорающей зари, и с песнями лесных птиц. Искус-ственные запахи не могли бы мне заменить натуральных. Запах духов «Роза» вместо цветка? Зто так же мало удо¬влетворило бы меня, как голодного запах паштета без паштета. Утратив тело, я утратил мир, — весь необъ¬ятный, прекрасный мир вещей, которых я не замечал, ве-щей, которые можно взять, потрогать, и в то же время почувствовать свое тело, себя. О, я бы охотпо отдал мое

химерическое существование зй одну радость иочувстьо- вать в своей руке тяжесть простого булыжника. Если бы вы знали, какое удовольствие доставляет мне прикоснове¬ние губки, когда вы по утрам умываете мне лицо. Ведь осязание — это единственная для меня возможность по¬чувствовать себя в мире реальных вещей. .. Все, что я могу сделать сам, это прикоснуться кончиком моего языка к краю моих пересохших губ.

В тот вечер Лоран явилась домой рассеянной и взвол¬нованной. Старушка-мать по обыкновению приготовила ей чай с холодной закуской, но Мари не притронулась к бутербродам, наскоро выпила стакан чаю с лимоном и поднялась, чтобы нтти в свою комнату. Внимательные глаза матери остановились на ней.

— Ты чем-то расстроена, Мари? — спросила старуш¬ка. — Быть может, неприятности на службе?

— Нет, ничего, мама, просто устала и голова болит. . . Я лягу пораньше, и все пройдет.

Мать не задержала се, вздохнула и, оставшись одна, задумалась.

С тех пор как Мари поступила на службу, она очень изменилась. Стала нервная, замкнутая. Мать и дочь все¬гда были большими друзьями. Между ними не было тайн. И вот теперь появилась тайна. Старушка Лоран чувство¬вала, что ее дочь что-то скрывает. На вопросы мате¬ри о службе Мари отвечала очень кратко и неопреде¬ленно.

— У профессора Керна имеется лечебница на дому для особенно интересных в медицинском отношении больных. И я ухаживаю за ними.

— Какие же это больные?

— Разные. Есть очень тяжелые случаи... — Мари хму¬рилась и переводила разговор па другие темы.

Старушку не удовлетворяли эти ответы. И она начала даже наводить справки стороной, но ей ничего не уда¬лось узнать, кроме того, что уже было известно от дочерп.

«Уж нс влюблепа ли она в Керна и, быть может, без¬надежно, — бед ответа с его стороны? ..» — думала ста¬рушка. Но тут же опровергала себя: се дочь не скрыла бы от нее своего увлечения. И потом, разве Мари не хо¬рошенькая? А Керн холостяк. И если бы только Мари

любила его, то, конечно, и Керн нс устоял бы. Другой такой Мари не найти во всем свете. Нет, тут что-то дру¬гое. .. И старушка долго нс могла заснуть, ворочаясь на высоко взбитых перинах.

Не спала и Мари. Погасив свет, чтобы мать ее думала, что она уже спит, Мари сидела на кровати с широко рас¬крытыми гладами. Опа вспоминала каждое слово головы и старалась вообразить себя на ее месте; тихонько каса¬лась языком своих губ, нёба, зубов и думала:

«Это все, что может делать голова. Можно прикусить губы, кончик языка. Можно шевелить бровями. Ворочать глаза. Закрывать, открывать их. Рот и глаза. Больше ни одного движения. Нет, еще можно немного шевелить ко¬жею на лбу. И больше ничего. ..»

Мари закрывала и открывала глаза и делала гримасы. О, если бы в этот момент мать посмотрела на нее! Ста¬рушка решила бы, что ее дочь сошла с ума.

Потом вдруг Мари начала хватать свои плечи, колени, руки, гладила себя по груди, запускала пальцы в густые волосы и шептала:

. — Боже мой! Как я счастлива! Как много я имею! Ка¬кая я богатая! И я не знала, не чувствовала этого!

Усталость молодого тела брала свое. Глаза Мари не¬вольно закрылись. И тогда она увидела голову Доуэля. Голова смотрела на нее внимательно и скорбно. Голова срывалась со своего столика и летала по воздуху. Мари бежала впереди головы. Керн, как коршун, бросался на голову. Извилистые коридоры.. . Тугие двери... Мари спешила открыть их, но двери не поддавались, н Керн на¬гонял голову, голова свистела, шипела уже возле уха... Мари чувствовала, что она задыхается. Сердце колотится в груди, его учащенные удары болезненно отзываются во всем теле. Холодная дрожь пробегает по спине... Она открывает все новые и новые двери. . . О, какой ужас. ..

— Мари! Мари! Что с тобой? Да проснись же, Мари. Ты стонешь. ..

Это уже не сон. Мать стоит у изголовья и с тревогой гладит ее волосы.

— Ничего, мама. Я просто видела скверный сон.

— Ты слишком часто стала видеть скверные сны, дитя мое...

Г<

Старушка уходит, вздыхая, а Мари еще несколько вре¬мени лежит с открытыми глазами и сильно бьющимся сердцем.

;— Однако нервы мои становятся никуда нс годными, — тихо шепчет она и на этот раз засыпает крепким сном.

СМЕРТЬ ИЛИ УШШСТНО?

Однажды, просматривая перед сном медицинские жур¬налы, Лоран прочла статью профессора Керна о новых научных исследованиях. В этой статье Керн ссылался на работы других ученых в той же области. Все эти выдерж¬ки были взяты из научных журналов и книг и в точности совпадали с теми, которые Лоран по указанию головы подчеркивала во время их утренних занятий.

На другой день, как только представилась возмож¬ность поговорить с головой, Лоран спросила:

— Чем занимается профессор Керн в лаборатории в мое отсутствие?

После некоторого колебания голова ответила:

— Мы с ним продолжаем научные работы.

— Значит, и все эти отметки вы делаете для него? Но вам известно, что вашу работу он публикует от своего имени?

— Я догадывался. . .

— Но это возмутительно. Как вы допускаете это?

— Что же я могу поделать?

— Если нс можете вы, то смогу сделать я! — гневно воскликнула Лоран.

— Тнше. . . Напрасно. . . Было бы смешно в моем по¬ложении иметь претензии на авторские права. Деньги? На что они мпе? Слава? Что может дать мне слава? . . И потом. . . если все это откроется, работа нс будет до¬ведена до конца. А в том, чтобы она была доведена до конца, я сам заинтересован. Признаться, мне хочется ви¬деть результаты моих трудов.

Лоран задумалась.

— Да, такой человек, как Керн, способен на все,— тихо проговорила она. — Профессор Керн говорил мне, когда я поступила к нему на службу, что вы умерли от неизлечимой болезни и сами завещали свое тело для на¬учных работ. Это правда?

— Мне трудно говорить об этом. Я могу ошибиться. Это правда, но, может быть... не все правда. Мы рабо¬тала вместе с ним над оживлением человеческих органов, взятых от свежего трупа. Керн был моим ассистентом. Конечной целью моих трудов в то время я ставил ожи¬вление отсечепной от тела головы человека. Мною была закончена вся подготовительная работа. Мы уже оживля¬ли головы животных, но решили не оглашать наших ус¬пехов до тех пор, пока нам не удастся оживить и проде-монстрировать человеческую голову. Перед этим послед¬ним опытом, в успехе которого я не сомневался, я пере¬дал Керну рукопись со всей проделанной мной научной работой для подготовки к печати. Одновременно мы ра¬ботали над другой научной проблемой, которая также была близка к разрешению. В это время со мной слу¬чился ужасный припадок астмы — одной из болезней, ко¬торую я, как ученый, пытался победить. Между мной и сю шла давняя борьба. Весь вопрос был во времени: кто из пас первый выйдет победителем. Я знал, что победа может остаться на ее стороне. И я, действительно, заве-щал свое тело для анатомических работ, хотя и ие ожи¬дал, что именно моя голова будет оживлена. Так вот.. . во время этого последнего припадка Керн был около меня и оказывал мне медицинскую помощь. Он впрыснул мне адреналин. Может быть. .. доза была слишком вели¬ка, а может быть и астма сделала свое дело...

-— Ну, а потом?

— Асфиксия (удушье), короткая агония — и смерть, которая для меня была только потерей сознания... А по¬том я пережил довольно странные переходные состояния. Сознание очень медленно начало возвращаться ко мне. Мие кажется, мое сознание было пробуждено острым чув¬ством боли в области шеи. Боль постепенно затихала. В то время я не попял, что это значит. Когда мы с Керном делали опыты оживления собачьих голов, отсеченных от тела, мы обратили внимание на то, что собаки испыты¬вают чрезвычайно острую боль после пробуждения. Го¬лова собаки билась на блюде с такой силой, что иногда из кровеносных сосудов выпадали трубки, по которым подавалась питательная жидкость. Тогда я предложил анестезировать место среза. Чтобы опо не подсыхало и не подвергалось воздействию бактерий, шея собаки п*-

1'ружалась в особый раствор Ринген-Локк-Доуэль. ^тот раствор содержит и питательные, и антисептические, и анестезирующие вещества. В такую жидкость и был по¬гружен срез моей шеи. Без этой предохранительной меры я мог бы умереть вторично очень быстро после пробу-ждения, как умирали головы собак в наших первых опы¬тах. Но, повторяю, в тот момент обо всем этом я не ду¬мал. Все было смутно, как будто кто-нибудь разбудил меня после сильного опьянения, когда действие алкоголя еще ие прошло. Но в моем мозгу все же затеплилась ра-достная мысль, что если сознание, хоть и смутное, верну¬лось ко мне, то, значит, я нс умер. Еще не открывая глаз, я раздумывал над странностью последнего припадка. Обык¬новенно припадки астмы обрывались у меня внезапно. Иногда интенсивность одышки ослабевала постепенно. Но я еще никогда не терял сознания после припадка. Это было что-то новое. Новым ^ыло также ощущение сильной боли в области шеи. И еще одна странность: мне каза¬лось, что я совсем не дышал, а вместе с тем и не испы¬тывал удушья. Я попробовал вздохнуть, но ие мог. Боль¬ше того: я потерял ощущение свогё.й груди. Я не мог рас-ширить грудную клетку, хотя усиленно, как мне каза¬лось, напрягал свои грудные мышцы. Что-то странное, — думал я, — или я сплю, или грежу... С трудом мне уда¬лось открыть глаза. Темнота. В ушах смутный шум. Я опять закрыл глаза. .. Вы знаете, что когда человек уми¬рает, то органы его чувств угасают не одновременно. Сна¬чала человек теряет чувство вкуса, потом гаснет его зре¬ние, потом слух. Повиднмому, в обратном порядке шло и их восстановление. Через некоторое время я снова под¬нял свои веки и увидел мутный свет. Как будто я опу¬стился в воду на очень большую глубину. Потом зелено¬ватая мгла начала расходиться, и я смутно различил пе-ред собою лицо Керна и в то же время услыхал уже до¬вольно отчетливо его голос: «Пришли в себя? Очень рад вас видеть вновь живым». Усилием воли я заставил мое сознание проясниться скорее. Я посмотрел вниз и увидал прямо под подбородком стол, — в то время этого столика еще не было, а был простой стол, вроде кухон¬ного, наскоро приспособленный Керном для опыта. Хо- /*ел оглянуться назад, но не мог повернуть голову. Рядом с этим столом, повыше его, помещался второй стол—■

прозекторский. На этом столе лежал чей-то обезглавлен¬ный труп. Я посмотрел на него, и труп показался мне странно знакомым, несдютря на то, что он не имел головы н его грудная клетка была вскрыта. Тут же рядом в сте¬клянном ящике билось чье-то человеческое сердце... Я с недоуменпем посмотрел на Керна. Я еще никак не мог понять, почему моя голова возвышается над столом п почему я ие вижу своего тела. Хотел протянуть руку, ко не ощутил ее. «В чем дело?..»—хотел я спросить Кер¬на н только беззвучно шевельнул губами. А он смотрел на меня и улыбался. «Не узнаете? — спросил он меня, кивнув по направлению к прозекторскому столу. — Это ваше тело. Теперь вы навсегда избавились от астмы». Он еще мог шутить! . . Ия понял все. Сознаюсь, в первую минуту я хотел кричать, сорваться со столика, убить себя и Керна.. . Нет, совсем не так. Я знал умом', что дол¬жен был сердиться, кричать, возмущаться, и в то же вре¬мя был поражен ледяным спокойствием, которое владело мною. Быть может, я и возмущался, но как-то глядя на себя и на мир со стороны. В моей психике произошли СДВИГИ. Я только нахмурился и. . . молчал. Мог ли я волно¬ваться так, как волновался раньше, если теперь мое сердце бплось в стеклянном сосуде, а новым сердцем был мотор?

Лоран с ужасом смотрела на голову.

— И после этого. .. после этого вы продолжаете с ним работать. Если б не он, вы победили бы астму и были теперь здоровым человеком... Он — вор и убийца, и вы помогаете ему вознестись на вершину славы. Вы рабо¬таете на него. Он, как паразит, питается вашей мозговой деятельностью, он сделал из вашей головы какой-то ак¬кумулятор творческой мысли II зарабатывает на этом деньги и славу. А вы! . . Что дает он вам? Какова ваша жизпь? . . Вы лишены всего. Вы — несчастный обрубок, в котором, па ваше горе, еще живут желания. Весь мир украл у вас Керн. Простите меня, но я не понимаю вас. И неужели вы покорно, безропотно работаете па него? ..

Голова улыбнулась печальной улыбкой.

— Буиг головы? . Это эффектно. Что же я мог сде-лать? Ведь я лишен даже последней человеческой воз¬можности: покончить с собой.

— Но вы могли отказаться работать с ним!

' Если • хотите, я прошел черед это. Но мой бунт не

был вызван тем, что Кери пользуется моим мыслитель¬ным аппаратом. В конце концов какое значение имеет имя автора? Важно, чтобы идея вошла в мир и сделала свое дело. Я бунтовал только потому, что мне тяжко было привыкнуть к моему новому существованию. Я предпочи¬тал смерть жизпп. . . Я расскажу вам один случай, проис¬шедший со мной в то время. Как-то я был в лаборатории один. Вдруг в окно влетел большой черный жук. Откуда ом мог появиться в центре громадного города? Не знаю. Может быть, его завез авто, возвращающийся из загород¬ной поездки. Жук покружился надо мной и сел на сте-клянную доску моего столика, рядом со мной. Я скосил глаза и следил за этим отвратительным насекомым, не имея возможности сбросить его. Лапки жука скользили по стеклу, и он, шурша суставами, медленно прибли¬жался к моей голове. Не знаю, поймете ли вы меня. . . я чувствовал всегда какую-то особую брезгливость, чувство отвращения к таким насекомым. Я никогда не мог заста¬вить себя дотронуться до них пальце.м. И вот, я был бес¬силен даже перед этим ничтожным врагом. А для него моя голова была только удобным трамплином для взлета. И он продолжал медленно приближаться, шурша ножками. После некоторых усилий ему удалось зацепиться за во-лосы бороды. Он долго барахтался, запутавшись в воло¬сах, но упорно поднимался все выше. Так ои прополз по сжатым губам, по левой стороне носа, через прикрытый левый глаз, пока, наконец, добравшись до лба, не упал на стекло, а оттуда на пол. Пустой случай. Но он про¬извел на меня потрясающее впечатление... И когда при¬шел профессор Керн, я категорически отказался продол¬жать с ним научные работы. Я знал, что он не решится публично демонстрировать мою голову. Без пользы же пе станет держать у себя голову, которая может явиться уликой против него. И он убьет меня. Таков был мой рас¬чет. Между нами завязалась борьба. Он прибег к доволь¬но жестоким мерам. Однажды поздио вечером ои вошел ко мне е электрическим аппаратом, приставил к моим вискам электроды и, еще не пуская тока, обратился с речью. Он стоял, скрестив руки на груди, и говорил очень ласковым, мягким топом, как настоящий инквизитор. «Дорогой коллега,— начал ои. — Мы здесь одни, с глазу на глаз, за толстыми каменными стенами. Впрочем, если

бы они были и тоньше, это не меняет дела, так как вы не можете кричать. Вы вполне в моей власти. Я могу причинить вам самые ужасные' пытки и останусь безна-казанным. Но зачем пытки? Мы с вами оба ученые и ; можем понять друг друга. Я знаю, вам нелегко живется, I но в этом не моя вина. Вы мне нужны, и я не могу осво- I бодить вас от тягостной жизни, а сами вы не в состоя- I нии сбежать от меня даже в небытие. Так не лучше ли нам покончить дело миром? Вы будете продолжать ваши ; научные занятия. . .» Я отрицательно, повел бровями, н | губы мои бесшумно прошептали:' «Нет!». — «Вы очень , огорчаете меня. Не хотите ли папироску? Я знаю, что ; вы не можете испытывать полного удовольствия, так как : у вас нет легких, через которые никотин мог бы всо- ; саться в кровь, но все же знакомые ощущения. . .»—Ион, | вынув из портсигара две папиросы, одну закурил сам, а | другую вставил мне в рот. С каким удовольствием я вы- 1 плюнул эту папироску! «Ну хорошо, коллега, — сказал он тем же вежливым, невозмутимым голосом, — вы при- ; нуждаете меня прибегнуть к мерам воздействия. . .» — И он пустил электрический ток. Как будто раскаленный бурав пронизал мой мозг... «Как вы себя чувствуете? — забот- \ ливо спросил он меня, точно врач пациента. — Голова болит? Может быть, вы хотите излечить ее? Для этого вам стоит только...» — «Нет!»—отвечали мои губы. «Очень, очень жаль. Придется немного усилить ток. Вы очень огорчаете меня». — И он пустил такой сильный ток, что мне казалось — голова моя воспламеняется. Боль была невыносимая. Я скрипел зубалгп. Сознание мое му¬тилось. Как я хотел потерять его! Но, к сожалению, не терял. Я только закрыл глаза п сжал губы. Керн курил, пуская мне дым в лицо, и продолжал поджаривать мою голову иа медленпом огне. Он уже не убеждал меня. И когда я приоткрыл глаза, то увидел, что он взбешен моим упорством. «Чорт побери! Если бы ваши мозги мне но были так нужны, я зажарил бы их и сегодня же накор- р мил бы ими своего пинчера. Фу, упрямец!» — И он бес- церемонно сорвал с моей головы все провода и уда-лился. Однако мне еще рано было радоваться. Скоро ок — вернулся и начал впускать в растворы, питающие мою голову, раздражающие вещества, которые вызывали у меня сильнейшие мучительные боли. И когда я невольно

морщился, он спрашивал меня: «Так как, коллега, вы решаете? Все еще нет?» Я был непоколебим. Он ушел еще более взбешенный, осыпая меня тысячей проклятий.

Я торжествовал победу. Несколько дней Керн не появлял- ся в лаборатории, и со дня па депь я ожидал избавитель¬ницы-смерти. На пятый день он пришел как ни в чем нс бывало, весело насвистывая песенку. Не глядя на меня, он стал продолжать работу. Дня два или три я наблю¬дал за ним, не принимая в ней участия. Но работа не могла не интересовать меня. И когда он, производя опы¬ты, сделал несколько ошибок, которые могли погубить результаты всех наших усилий, я не утерпел и сделал ему знак. «Давно бы так!» — проговорил он с довольной улыбкой и пустил воздух через мое горло. Я объяснил ему ошибки и с тех пор продолжаю руководить рабо¬той. .. Он перехитрил меня.

ЖЕРТВЫ БОЛЬШОГО ГОРОДА

С тех пор как Лоран узнала тайну головы, она возне¬навидела Керна. И это чувство росло с каждым днем. Она засыпала с этим чувством и просыпалась с ним. Она в страшных кошмарах видала Керна во сне. Она -была прямо больна ненавистью. В последнее время при встре¬чах с Керном она едва удерживалась, чтобы нс бросить ему в лицо: «Убийца!»

Она держалась с ним натянуто и холодно.

— Керн — чудовищный преступник! — восклицала Ма¬ри, оставшись наедине с головой. — Я донесу на* него... Я буду кричать о его преступлении, не успокоюсь, пока не развенчаю этой краденой славы, не раскрою всех его Злодеяний. Я себя не пощажу.

— Тише!.. Успокойтесь, — уговаривал Доуэль.—Я уже говорил вам, что во мне нет чувства мести. Но, если

^ ваше нравственное чувство возмущено и жаждет возмез¬дия', я не буду отговаривать вас... только не спешите. Я прошу вас подождать до конца наших опытов. Ведь и я нуждаюсь сейчас в Керне, как и он во мне. Он без меня не может окончить труд, но так же; и я без него. А ведь это — все, что мне осталось. Большего мпе не со¬здать, но начатые работы должны быть окончены.

В кабинете послышались шаги, 

Лоран быстро закрыла кран н уселась с книжкой в руке, все еще возмущенная. Голова Доуэля опустила веки, как человек, погруженный в дремоту.

Вошел профессор Керн.

Он подозрительно посмотрел на Лоран.

— В чем дело? Вы чем-то расстроены? Все в порядке?

— Нет... ничего.. . все в порядке... семейные непри-ятности. ..

— Дайте ваш пульс...

Лоран неохотно протянула руку.

— Бьется учащенно... Нервы пошаливают... Для

нервных, пожалуй, это тяжелая работа. Но я вами дово-лен. Я удваиваю вам вознаграждение. " '|

— Мне не нужно, благодарю вас.

— «Мне не нужно». Кому же не нужны деньги? Ведь у вас семья.

Лоран ничего не ответила.

— Вот что. Надо сделать кое-какие приготовления.

Голову профессора Доуэля мы поместим в комнату да V

лабораторией.. . Временно, коллега, временно. Вы нс ;

спите? — обратился он к голове. — А сюда завтра при- |

везут два свеженьких трупа, и мы изготовим из них |

пару хорошо говорящих голов и продемонстрируем их в I

научном обществе. Пора обнародовать наше открытие. ]

И Керн снова испытующе посмотрел на Лоран. ]

Чтобы раньше времени не обнаружить всей силы своей '! неприязни, Лоран заставила себя принять равнодушный : вид и поспешила задать вопрос, первый из пришедших | ей в голову: |

— Чьи трупы будут привезены? 3

— Я не знаю, и никто этого нс знает. Потому что сей- ^ час это еще не трупы, а живые и здоровые люди. Здоровее , р нас с вами. Это я могу сказать с уверенностью. Мне нуж- • й ны головы абсолютно здоровых людей. Но завтра их ожи- 1 дает смерть. А через час, не позже, после этого они будут здесь, на прозекторском столе. Я уж позабочусь об этом.

Лоран, которая ожидала от профессора Керна всего, посмотрела на него таким испуганным взглядом, что он ,,, ■ на мгновение смешался, а потом громко рассмеялся.

— Нет ничего проще. Я заказал пару свеженьких тру* ~ пов в морге. Дело, видите ли, в том, что город, этот со- временный молох, требует ежедневных человеческих

жертв. Каждый день, с непреложностью законов при-роды, в городе гибнет от уличного движении несколько человек, не считая несчастных случаев на заводах, фаб¬риках, постройках. Ну, к вот эти обреченные, жизнера¬достные, полные сил и здоровья люди сегодня спокойно уснут, не зная, что их ожидает завтра. Завтра утром они встанут и, весело напевая, будут одеваться, чтобы итти,— как они будут думать, — на работу, а на самом деле — навстречу своей неизбежной смерти. В то же время в другом конце города, так же беззаботно напевая, будет одеваться их невольный палач: шофер или вагоновожа¬тый. Потом жертва выйдет из своей квартиры, палач вы¬едет из противоположного конца города из своего гаража или трамвайного парка. Преодолевая поток уличного движения, они упорно будут приближаться друг к другу, не зная друг друга, до самой роковой точки пересечения их путей. Потом на одно короткое мгновение кто-то из них зазевается, и — готово. На статистических счетах, от¬мечающих число жертв уличного двюкения, прибавится одна косточка. Тысячи случайностей должны привести их к этой фатальной точке пересечения. И, тем не менее, все это неуклонно совершится с точностью часового ме¬ханизма, сдвигающего на мгновение в одну плоскость две часовых стрелки, идущих с различной скоростью.

Никогда еще профессор Керн не был так разговор¬чив с Лоран. И откуда у него эта неожиданная щед¬рость? «Я удваиваю вам вознаграждение...»

«Он хочет задобрить, купить меня, — подумала Ло¬ран. — Он, кажется, подозревает, что я догадываюсь или даже знаю о многом. Но ему не удастся купить меня».

НОВЫЕ ОБИТАТЕЛИ ЛАБОРАТОРИИ

Наутро на прозекторском столе лаборатории профессо¬ра Керна действительно лежали два свежих трупа.

Две новые головы, предназначенные для публичной ..демонстрации, нс должны были знать о существовании головы профессора Доуэля. И потому она была преду¬смотрительно перемещена профессором Керном в смеж¬ную комнату.

Мужской труп принадлежал рабочему лет тридцати, погибшему в потоке уличного движения. Его могучее

тело было раздавлено. В полуоткрытых, остеклянсвшнх глазах замер испуг.

Про фессор Керн, Лоран и Джон в белых халатах рабо- тали над трупами.

— Было еще несколько трупов, — говорил профессор Керн. — Один рабочий упал с лесов. Забраковал. У него могло быть повреждение мозга от сотрясения. Забраковал я и несколько самоубийц, отравившихся ядами. Вот этот парень оказался подходящим. Да вот эта еще. .. ночная красавица.

Он кивком головы указал на труп женщины с краси-вым, но увядшим лицом. На лице сохранились еще следы румян и гримировального карандаша. Лицо было спо¬койно. Только приподнятые брови и полуоткрытый рот выражали какое-то детское удивление.

— Певичка из бара. Была убита наповал шальной пу¬лей во время ссоры пьяных апашей. Прямо в сердце, — видите? Нарочно так нс попадешь.

Профессор Керн работал быстро и уверенно. Головы были отделены от тела, трупы унесены.

Еще несколько минут — и головы были помещены на высокие столики. В горло, в вены и сонные артерии вве-дены трубки.

Профессор Кери находился в приятно-возбужденном состоянии. Приближался момент его торжества. В успехе он не сомневался.

На предстоящую демонстрацию и доклад профессора Керпа в научпом обществе были приглашены светила науки. Пресса, руководимая умелой рукой, помещала пред¬варительные статьи, в которых превозносила научный ге¬ний профессора Керна. Журналы помещали его порт¬реты. Выступлению Керна с его изумительным опытом оживления мертвых человеческих голов придавали значе¬ние торжества национальной науки.

Весело посвистывая, профессор Керн вымыл руки, за¬курил сигару и самодовольно посмотрел па стоящие пе¬ред ним головы.

— Хе-хе! На блюдо попала голова не только Иоанна, но и самой Саломеи. Недурная будет встреча. Остается только открыть кран — и. . . мертвые оживут. Ну что же, мадемуа¬зель? Оживляйте. Откройте все три крана. В этом большом цилиндре содержится сжатый воздух, а не яд, де-хе,,,

Для Лоран это давно не было новостью. Но она, по бессознательной почти хитрости, ис подала и виду.

Кери нахмурился, сделался вдруг серьезным. Подойдя вплотную к Лоран, он, отчеканивая каждое слово, сказал:

— Но у профессора Доуэля прошу воздушного крана нс открывать. У него. . . повреждены голосовые связки и. ..

Поймав недоверчивый взгляд Лоран, он раздраженно добавил:

— Как бы то ни было. .. я запрещаю вам; будьте по> слушны, если не хотите навлечь на себя крупные неприят- ности.

И, повеселев опять, он протяжно пропел на мотив опе¬ры «Паяцы»:

— Итак, мы начинаем!

Лоран открыла краны.

Первой стала подавать признаки жизни голова рабоче¬го. Едва' заметно дрогнули веки. Зрачки стали прозрачны.

— Циркуляция есть. Все идет хорошо. ..

Вдруг глада головы изменили свое направление, повер¬нулись к свету окна. Медленно возвращалось сознание.

— Живет! — весело крикнул Керн. — Дайте сильнее воздушную струю.

Лоран открыла крап больше. ;

Воздух засвистал в горле.

— Что это?.. Где я?.. — невнятно произнесла голова.

— В больнице, друг мой, — сказал Керн.

— В больнице?.. — Голова повела глазами, опустила их вниз и увидала под собой пустое пространство.

— А где же мои ноги? Где мои руки? Где мое тело? ..

— Его нет, голубчик. Оно разбито вдребезги. Только голова и уцелела, а туловище пришлось отрезать.

— Как это отрезать? Ну нет, я не согласен. Какая же это операция? Куда я годен такой? Одной головой куска хлеба не заработаешь. Мне руки надо. Без рук, без ног на работу никто не возьмет. . . Выйдешь из больницы... Тьфу! и выйти-то не на чем. Как же теперь? Ппть-есть надо. Больницы-то наши знаю я. Подержите маленько, да и выгоните: вылечили. Нет, я не согласен, — твер¬дил он.

Его выговор, широкое, загорелое, веснущатое лицо, прическа, наивный взгляд голубых глаз — все обличало в нем деревенского жителя.

Нужда оторвала его от родимых полей, город растерзал молодое здоровое тело.. .

— Может, хоть пособие какое выйдет? .. А где тот? ..—■ вдруг вспомнил он, и глаза его расширились.

— Кто?

— Да тот. . . что наехал на меня. Тут трамвай, тут дру¬гой, тут автомобиль, а он прямо на меня. . .

— Не беспокойтесь. Он получит свое. Номер грузовика записан: четыре тысячи семьсот одиннадцатый, если вас это интересует. Как вас зовут? — спросил профессор Керн.

— Меня? Тома звали. Тома Буш, вот оно как.

— Так вот что, Тома... Вы не будете ни в чем ну-ждаться п не будете страдать ни от голода, ни от холода, ни от жажды. Вас не выкинут на улицу, не беспокойтесь.

— Что ж, даром кормить будете, или на ярмарках за деньги показывать?

— Показывать покажем, только не на ярмарках. Уче-ным покажем. Ну, а теперь отдохните. — И, посмотрев на голову женщины, Керн озабоченно заметил:—Что-то Са¬ломея заставляет себя долго ждать.

— Это что ж, тоже голова без тела? — спросила голова Тома.

— Как видите, чтоб вам скучно не было, мы позаботи-лись пригласить в компанию барышню.. . Закройте, Лоран, его воздушный кран, чтобы не мешал своей бол-товней.

Керн вынул из ноздрей головы женщины термометр.

— Температура выше трупной, но еще низка. Оживле¬ние идет медленно...

Время шло. Голова женщины нс оживала. Профессор Керн начал волноваться. Он ходил по лаборатории, по¬сматривал на часы, и каждый его шаг по каменному полу звонко отдавался в большой комнате.

Голова Тома с недоумением смотрела на него и без¬звучно шевелила губами.

Наконец Керн подошел к голове женщины и вниматель¬но осмотрел стеклянные трубочки, которыми оканчива¬лись каучуковые трубки, введенные в сонные артерии.

— Вот где причина. Эта трубка входит слишком свобод¬но,и! потому циркуляция идет медленно. Дайте трубку шире.

Керн заменил трубку, и через несколько минут голова ожила. |

Голова Брике — так звали женщину — реагировала бо¬лее бурно на свое оживление. Когда она окончательно пришла в себя и заговорила, то стала хрипло кричать, умоляла лучше убить ее, но не оставлять таким уродом.

— Ах, ах, ах... мое тело... мое бедное тело... Что вы сделали со мной? Спасите меня или убейте. Я не могу жить без тела. .. Дайте мне хоть посмотреть на него... нет, нет, не надо. Оно без головы... какой ужас!.. какой ужас!..

Когда она немного успокоилась, то сказала:

— Вы говорите, что оживили меня. Я мало образована, ио я знаю, что голова не может жить без тела. Что это, чудо или колдовство?

— Ни то, ни другое. Это — достижение науки.

— Если ваша наука способна творить такие чудеса, то она должна уметь делать и другие. Приставьте мне дру¬гое тело. Осел Жорж продырявил меня пулей. . . Но ведь немало девушек пускают себе пулю в лоб. Отрежьте их тело и приставьте к моей голове. Только раньше пока¬жите мне. Надо выбрать красивое тело. А так я не могу. . . Женщина без тела. Это хуже, чем мужчина без головы.

И, обратившись к Лоран, она попросила:

— Будьте добры дать мне зеркало.

Глядя в зеркало, Брике долго и серьезно изучала себя.

— Ужасно. . . Можно вас попросить поправить мне во¬лосы? Я даже не могу сама сделать себе прическу...

— У вас, Лоран, работы прибавилось, — усмехнулся Керн. — Соответственно будет увеличено и ваше возна¬граждение. Мне пора.

Он посмотрел па часы и, подойдя близко к Лоран, шепнул:

— В их присутствии, — он показал глазами на голо-вы,— ни слова о голове профессора Доузля!..

Когда Керн вышел из лаборатории, Лоран пошла на¬вестить голову профессора Доуэля.

Глаза Доуэля смотрели на нее грустно. Печальная улыбка кривила губы.

— Бедный мой, бедный... — прошептала Лоран. — Но скоро вы будете отомщены!

Голова сделала знак. Лоран открыла воздушный кран.

— Вы лучше расскажите, как прошел опыт, — проши: пела голова, слабо улыбаясь.

/

ГОЛОВЫ РАЗВЛЕКАЮТСЯ

Головам Тома и Брике еще труднее было привыкнуть к своему новому существованию, чем голове профессора Доуэля. Его мозг занимался сейчас теми же научными ра¬ботами, которые интересовали его и раньше. Тома и Брике были люди простые, и без тела жить им не было смысла. Немудрено, что они очень скоро затосковали.

— Разве это жизнь? — жаловался Тома. — Торчишь как пень. Все стены до дыр проглядел...

Угнетенное настроение «пленников пауки», как шутя называл их Керн, очень озабочивало его. Головы могли захиреть от тоски прежде, чем настанет день их демон-страции.

И профессор Керн всячески старался развлекать их.

Он достал киноаппарат, и Лоран с Джоном вечерами устраивали кинематографические сеансы. Экраном слу-жила белая стена лаборатории.

Голове Тома особенно нравились комические картины с участием Чарли Чаплина и Монти Бэнкса. Глядя на их проделки, Тома забывал на время о своем убогом суще¬ствовании. Из его горла даже вырывалось нечто похожее на смех, а на глаза навертывались слезы.

Но вот отпрыгал Бэнкс, и на белой стене комнаты по-явилось изображение фермы. Маленькая девочка кормит цыплят. Хохлатая курица хлопотливо угощает своих птен¬цов. На фоне коровника молодая здоровая женщнна~доит корову, отгоняя локтем теленка, который тычет мордой в вымя. Пробежала лохматая собака, весело махая хвостом, и вслед за нею показался фермер. Он вел на поводу ло¬шадь. ..

Тома как-то прохрипел необычайно высоким, фальши¬вым голосом и вдруг крикнул:

— Не надо! Не надо!..

Джон, хлопотавший около аппарата, не сразу понял, в чем дело.

— Прекратите демонстрацию! — крикнула Лоран и по¬спешила включить свет. Побледневшее изображение еще мелькало некоторое время и, наконец, исчезло. Джон остановил работу проекционного аппарата.

Лоран посмотрела на Тома. На глазах его виднелись слезы, но это уже не были слезы сыеха. Вре его пухлое лицо собралось в гримасу, как у обиженного ребенка, ро'г скривился:

— Как у нас... в деревне... — хныча, произнес он. — Корова... курочка... пропало... все теперь пропало...

У аппарата уже хлопотала Лоран. Скоро свет был по¬гашен, и на белой стене замелькали тени. Гарольд Ллойд улепетывал от преследовавших его полисмспов. Но на¬строение у Тома было уже испорчено. Теперь вид дви¬жущихся людей стал нагонять на него еще большую тоску.

— Ишь, носится, как угорелый, — ворчала голова То-ма, — посадить бы его так, — не попрыгал ра.

Лоран еще раз попыталась переменить программу.

Вид великосветского бала совершенно расстроил Брике. Красивые женщины и их роскошные туалеты раздра¬жали ее.

— Не надо... я не хочу смотреть, как живут другие,— говорила она.

Кинематограф убрали.

Радиоприемник развлекал их несколько дольше.

Их обоих волновала музыка, в особенности плясовые мотивы, танцы.

— Боже, как я плясала этот танец! — вскричала одна-жды Брике, заливаясь слезами.

Пришлось перейти к иным развлечениям.

Брнке капризничала, требовала ежеминутно зеркало, изобретала новые прически, просила- подводить ей глаза карандашом, белить и румянить лицо. Раздражалась бес¬толковостью Лоран, которая никак нс могла постигнуть тайн косметики.

— Неужели вы не видите, — раздраженно говорила го¬лова Брике, — что правый глаз подведен темнее левого. Поднимите зеркало выше.

Она просила, чтобы ей принесли модные журналы и ткани, и заставляла драпировать столик, на котором была укреплепа ее голова.

Она доходила до чудачества, заявив вдруг с запозда-лой стыдливостью, что не может спать в одной комнате с мужчиной.

— Отгородите меня на ночь ширмой или, по крайней мерс, хоть книгой.

И Лоран делала «ширму» из большой раскрытой книги, установив ее на стеклянной доске у головы Брике.

Нс меньше хлопот доставлял и Тома.

Однажды он потребовал вина. И профессор Бери при¬нужден был доставить ему удовольствие опьянения, вводя в питающие растворы небольшие дозы опьяняющих ве¬ществ.

Иногда Тома и Брике пели дуэтом. Ослабленные голо¬совые связки не повиновались. Это был ужасный дуэт.

— Мой бедный голос... Если бы вы могли слышать,'

как я пела раньше! — говорила Брике, и брови се стра¬дальчески поднимались вверх. I

Вечерами на шгх нападало раздумье. Необычайность | существования заставляла даже эти простые натуры за- ' думываться над вопросами жизни и смерти.

Брике верила в бессмертие. Тома был материалистом.

— Конечно, мы бессмертны, — говорила голова Бри¬ке. — Если бы душа умирала с телом, она не вернулась бы в голову.

— А где у вас душа сидела: в голове или в теле?— 1

ехидно спросил Тома. |

;— Конечно, и в теле была... везде была... — нсуве- ; ренно отвечала голова Брике, подозревая в вопросе ка- \

кой-то подвох. I

— Так что же, душа вашего тела безголовая теперь •

ходит на том свете? •

— Сами вы безголовый, — обиделась Брике.

— Я-то с головой. Только она одна у меня и есть,—

не унимался Тома. — А вот душа вашей головы нс оста- ч лась на том свете? По этой резиновой кишке назад на : землю вернулась? Нет,.— говорил он уже серьезно,—мы \ как машина. Пустил пар, — опять заработала. А раэб’ | лась вдребезги, — никакой пар не поможет... 1

И каждый погружался в своп думы... !

V

НЕБО И ЗЕМЛЯ |

Доводы Тома не убеждали Брике. Несмотря на свой бс- 1 эалаберный образ жизни, она была истой католичкой. Ведя довольно бурную жизнь, она не имела времени не только думать о загробном существовании, но даже и хо¬дить в церковь. Однако привитая в детстве религиозность крепко держалась в ней. Й теперь, казалось, пастушья са¬мый подходящий момент для того, чтобы эти семена ре-

лигнозностн дали всходы. Настоящая нОнзнь ее была ужасна, но смерть — возможность второй смерти—пугала ее еще больше. По ночам ее мучили кошмары загробной жизни.

Ей мерещились языки адского пламени. Она видела, как ее грешное тело уже поджаривалось на огромной сково¬роде. ..

— Брике в ужасе просыпалась, стуча зубами и задыхаясь. Да, она определенно ощущала удушье. Ее возбужденный мозг требовал усиленного притока кислорода, но она была лишена сердца, — того живого двигателя, который так идеально регулирует поставку нужного количества кро¬ви всем органам тела. Она пыталась кричать, чтобы раз¬будить Джона, дежурившего в их комнате. Но Джону на¬доели частые вызовы, и он, чтобы спокойно поспать хоть несколько часов, вопреки требованиям профессора Керна, выключал иногда у голов воздушные краны. Брике от¬крывала рот, как рыба, извлеченная из воды, и пыталась кричать, но ее крик был не громче предсмертного зеванья рыбы... А по комнате продолжали бродить черные тени химер, адское пламя освещало их лица. Они приближа¬лись к ней, протягивали страшные когтистые лапы. Брике закрывала глаза, но это нс помогало: она продолжала ви¬деть их. И странно: ей казалось, что сердце ее замирает н холодеет от ужаса.

— Господи, господи, неужели ты не простишь рабу твою, ты всемогущ, — беззвучно шевелились ее губы, — твоя доброта безмерна. Я много грешила, но разве я ви¬новата? Ведь ты знаешь, как все это вышло. Я нс помню ■доей матери, меня некому было научить добру... Я го- одала. Сколько раз я просила тебя притти мне на по¬мощь. Не сердись, господи, я не упрекаю тебя, — бояз¬ливо продолжала она свою немую молитву, — я хочу ска¬зать, что не так уж виновата. И по милосердию своему ты, быть может, отправишь меня в чистилище... Только не в ад! Я умру от ужаса... Какая я глупая, ведь там не умирают! — II она вновь начинала свои наивные молитвы.

Плохо спал и Тома. Но его не преследовали кошмары ада. Его снедала тоска о земном. Всего несколько месяцев тому назад он ушел из родной деревни, оставив там все, что было дорого его сердцу, захватив с собою в дорогу только небольшой мешок с лепешками -и свои мечты —

собрать в городе деньга на покупку клочка зеМли. Й тогдё он женится на краснощекой, здоровой Мари. .. О, тогда отец ее не будет противиться их браку.

И вот все рухнуло. .. На белой стене своей неожидан¬ной тюрьмы он увидел ферму и увидел веселую, здоро¬вую женщину, так похожую на Мари, доившую корову. Но ! вместо него, Тома, какой-то другой мужчина провел че- 1 рез двор, мимо хлопотливой курицы с цыплятами, ло- | шадь, мерно отмахивавшуюся хвостом от мух. А он, Тома, убит, уничтожен; и голова его вздернута на кол, как во- * ронье пугало. Где его сильные руки, здоровое тело? 1 Б отчаяныт Тома заскрипел зубами. Потом он тихо за* плакал, и слезы капали на стеклянную подставку. !

— Что это? — удивленно спросила Лоран во время \

утренней уборки. — Откуда эта вода? 1

Хотя воздушный кран предусмотрительно уже был ; включен Джоном, но Тома не отвечал. Угрюмо и недру¬желюбно посмотрел он на Лоран, а когда она отошла к голове Брике, он тихо прохрипел ей вслед:

— Убийца! — Он уже забыл о шофере, раздавившем его, и перенес весь свой гнев на окружавших его людей.

— Что вы сказали, Тома? — обернулась Лоран, пово¬рачивая к нему голову. Но губы Тома были уже вновь крепко сжаты, а глаза смотрели на нее с нескрываемым > гневом.

Лоран была удивлепа и хотела расспросить Джона о причине плохого настроения, но Брике уже завладела ее вниманием.

— Будьте добры почесать мне нос с правой стороны. Эта беспомощность ужасна.. . Прыщика там нет? Но отче¬го же тогда так чешется? Дайте мне, пожалуйста, зеркало. ;1

Лоран поднесла зеркало к голове Брике.

— Поверните вправо, я не вижу. Еще... Вот так. Крас¬нота есть. Быть может, помазать жольд-кремом? 1

Лоран терпеливо мазала кремом. ;

— Вот так. Теперь прошу припудрить. Благодарю вас... Лоран, я хотела у вас спросить об одной вещи...

— Пожалуйста. ^

— Скажите мне, если... очень грешный человек испо- \ ведуется у священника и покается в своих грехах, может ли такой человек получить отпущение грехов и попасть

в рай? •

— конечно может, — серьезно ответила Лоран.

— Я так боюсь адских мучений... — призналась Бри¬ке. — Прошу вас, пригласите ко мне кюре. . . я хочу уме¬реть христианкой. . .

И голова Брике с видом умирающей мученицы закатила глаза вверх. Потом она опустила их и воскликнула:

— Какой интересный фасон вашего платья! Это по¬следняя мода? Вы давно нс приносили мне модных жур¬налов.

Мысли Брике вернулись к земным интересам.

— Короткий подол... Красивые ноги очень выигры-вают при коротких юбках. Мои ноги! Мои несчастные ноги! Вы видели их? О, когда я танцовала, эти ноги сво¬дили мужчин с ума!

В комнату вошел профессор Кери.

— Как дела? — весело спросил он.

— Послушайте, господин профессор, — обратилась к нему Брике, — я не могу так... вы должны приделать мне чье-нибудь тело. . . я уже просила вас об этом однажды и теперь прошу еще. Я очень прошу вас. Я уверена, что если только вы захотите, то сможете сделать это.. .

«Чорт возьми, а почему бы и нет?» — подумал профес¬сор Керн. Хотя он присвоил себе всю честь оживления человеческой головы, отделенной от тела, но в душе со¬знавал, что этот удачный опыт является всецело эаслу-. гой профессора Доуэля. Но почему не пойти дальше Доуэля? Из двух погибших людей составить одного жи¬вого,— это было бы грандиозно! И вся честь, при удаче опыта, по праву принадлежала бы одному Керну. Впро¬чем, кое-какими советами головы Доуэля все же можно было бы воспользоваться. Да, над этим решительно сле¬дует подумать.

— А вам очень хочется еще поплясать? — улыбнулся Керн и пустил в голову Брике струю сигарного дыма.

— Хочу ли я? Я буду танцовать день и ночь. Я буду махать руками как ветряная мельница, буду порхать как бабочка. . . Дайте мне тело, молодое, красивое жен¬ское тело!

— Ио почему непременно женское? — игриво спросил

Кери. — Если вы только захотите, я могу дать вам и муж¬ское тело. ' >

1 Брике посмотрела на него с удивлением н ужасом.

— Мужское тело? Женская голова па мужском теле! Нет, нет, это будет ужасное безобразие! Трудно даже при¬думать костюм. . .

— Но водь вы тогда уже не будете женщиной. Вы пре¬вратитесь в мужчину. У вас отрастут усы н борода, изме¬нится и голос. Разве вы не хотите превратиться в мужчи¬ну? Многие женщины сожалеют о том, что они не роди¬лись мужчиной.

— Это наверное такие женщины, на которых мужчины не обращали никакого внимания. Такие, конечно, выигра¬ли бы от превращения в мужчину. Но я. . . я нс нужда¬юсь в этом. — И Брике гордо вздернула свои красивые, брови.

— Ну, пусть будет по-вашему. Вы останетесь женщи¬ной. Я постараюсь подыскать вам подходящее тело.

— О, профессор, я буду бесконечно благодарна вам- Можно это сделать сегодня? Представляю, какой я произ¬веду эффект, когда вновь вернусь в «Ша-нуар». . .

— Это так скоро не делается.

Брике продолжала болтать, но Керн уже отошел от нее и обратился к Тома:

— Как дела, приятель?

Тома не слыхал разговора профессора с Брике. Заня¬тый своими мыслями, он угрюмо посмотрел на Керна и ничего не ответил.

С тех пор как профессор Керн обещал Брике дать но¬вое тело, ее настроение круто изменилось. Адсйис кош¬мары уже не преследовали ее. Она больше не думала о загробном существовании. Все ее мысли были поглощены заботами о предстоящей новой земной жизни. Глядя в зеркало, она беспокоилась о том, что ее лицо стало ху¬дым, а кожа приобрела желтоватый оттенок. Она изму-чила Лоран, заставляя завивать себе волосы, делать при¬ческу и наводить грим на лицо.

— Профессор, неужели я останусь такая худая и жел¬тая? — с беспокойством спрашивала она Керна.

— Вы станете красивей, чем были, — успокаивал он ее.

— Нет, красками здесь не поможешь, это самообман, — говорила она по уходе профессора. —- Мадемуазель Ло¬ран, мы будем делать холодные обмывания и массаж. У глаз и от носа к губам у меня появились новые мор-щинки. Я, думаю, если хорошо массировать, они уничто-

йгатся. Одна моя подруга. . . ах, Да, я и забыла вас спро¬сить, нашли ли вы серого шелку на платье? Серый цвет очень идет ко мне. А модные журналы принесли? От¬лично! Как жалко, что еще нельзя делать примерки. Я не знаю, какое у меня будет тело. Хорошо, чтобы он достал повыше ростом, с узкими бедрами. . . Разверните журнал.

II она углубилась в тайны красоты женских нарядов.

Лоран не забывала о голове профессора Доуэля. Она попрежпему ухаживала за головой и по утра.м занималась чтением, по па разговоры не оставалось времени, а Лоран еще о многом хотела переговорить с Доуэлсм. Она все более переутомлялась гг нервничала. Голова Брике нс да-вала ей ни минуты покоя. Иногда Лоран прерывала чте¬ние и принуждена была бежать на крик Брике только для того, чтобы поправить спустившийся локон или от¬ветить, была ли Лоран в бельевом магазине.

— Но ведь вы же не знаете размеров вашего тела,— сдерживая раздражение, говорила Лоран, наскоро попра¬вляла локон на голове Брике и спешила к голове Доуэля.

Мысль о производстве смелой операции захватила Керна.

Керн усиленно работал, подготовляясь к этой сложной операции. Он надолго запирался с головой профессора Доуэля и беседовал с ней. Без совета Доуэля Керн, при всем желании, обойтись нс мог. Доуэль указывал ему на целый ряд затруднений, о которых Керн не подумал и которые могли повлиять на исход опыта, советовал про¬делать несколько предварительных опытов на животных и руководил этими опытами. И — такова была сила интел¬лекта Доуэля — он сам чрезвычайно, заинтересовался предстоящим опытом. Голова Доуэля как будто даже по¬свежела. Мысль его работала с необычайной ясностью.

Кери был доволен п недоволен столь широкой по-мощью Доуэля. Чем дальше подвигалась работа, тем больше убеждался Кери, что без Доуэля ои с нею не справился бы. И ему оставалось тешить свое самолюбие только тем, что осуществление этого нового опыта будет произведено им.

— Вы — достойный преемник покойного профессора Доуэля, — как-то сказала ему голова Доуэля с едва замет-

ной иронической улыбкой. — Ах, если бы я мог принять более активное участие в этой работе!

Это не было ни просьбой, ии намеком. Голова Доуэля слишком хорошо знала, что Керн не захочет, нс решится дать ей новое тело.

Керн нахмурился, но сделал вид, что не слыхал этого восклицания.

— Итак, опыты с животными увенчались успехом,— сказал он. •— Я оперировал двух собак. Обезглавив их, пришил голову одной к туловищу другой. Обе здрав¬ствуют, швы на шее срастаются.

— Питание? — спросила голова.

— Пока еще искусственное. Через- рот даю только де¬зинфицирующий раствор с иодом. Но скоро перейду на нормальное питание.

Через несколько дней Керн объявил:

— Собаки питаются нормально. Перевязки сняты, и, я думаю, через день-два они смогут бегать.

-— Подождите с недельку, — посоветовала голова. — Молодые собаки делают резкие движения головой, и швы могут разойтись. Не форсируйте. — «Успеете пожать лав¬ры» — хотела добавить голова, но удержалась. —- И еще одно: держите собак в разных помещениях. Вдвоем они будут поднимать возню и могут повредить себе.

Наконец настал день, когда профессор Керн с торже¬ственным видом ввел в комнату головы Доуэля собаку с черной головой и белым туловищем. Собака, видимо, чув¬ствовала себя хорошо. Глаза ее были живы, она весело помахивала хвостом. Увидав голову профессора Доуэля, собака вдруг взъерошила шерсть, заворчала и залаяла диким голосом. Необычайное зрелище, видимо, поразило и испугало ее.

— Проведите собаку по комнате, — сказала голова. Керн прошелся по комнате, ведя за собой собаку. От-

наметанного, зоркого глаза Доуэля ничего не ускользало.

— Л это что? — спросил Доуэль. — Собака немного припадает на заднюю левую ногу. И голосок не в по¬рядке.

Керн смутился.

— Собака хромала и до операции, — сказал он, — нога перешиблена.

— На-глад деформации не видно, а прощупать, увы, я 36

не могу. Вы нс могли найти пару здоровых собак? — с сомнением в голосе спросила голова. — Я думаю, со мной можно быть вполне откровенным, уважаемый коллега. На¬верно, с операцией оживления долго возились и слишком задержали «смертную паузу» остановки __ сердечной дея-тельности и дыхания, а это, как вам должно быть известно из моих опытов, нередко ведет к расстройству функции нервной системы. Но успокойтесь, такие явления могут исчезнуть. Постарайтесь только, чтобы ваша Брике не Захромала на обе ноги.

Керн был взбешен, но старался не. подавать вида. Он узнал в голове прежнего профессора Доуэля, *— прямого, требовательного и самоуверенного.

«Возмутительно, — думал Кери. — Эта шипящая, как проколотая шина, голова продолжает учить меня и изде¬ваться над моими ошибками, и я принужден, точно школь¬ник, выслушивать ее поучения. . . Поворот крана, и дух вылетит из этой гнилой тыквы.. .» Однако вместо этого Керн, ничем не выдавая своего настроения, со вниманием выслушал еще несколько советов.

— Благодарю за ваши указания, — сказал Керн и, кив¬нув головой, вышел из комнаты.

За дверьми он опять повеселел.

«Нет,—утешал себя Керн, — работа проведена отлич¬но. Угодить Доуэлю не так-то легко. Припадающая нога и дикий голос собаки — пустяки в сравнении с тем, что сделано».

Проходя через комнату, где помещалась голова Брике, он остановился и. показывая на собаку, сказал:

— Мадемуазель Брике, ваше желание скоро испол¬нится. Видите эту собачку? Она так же, как и вы, была головой без тела, и, посмотрите, она живет и бегает, как ни в чем нс бывало.

— Я не собачка, — обиженно ответила голова Брике.

— Но ведь это же необходимый опыт. Если ожила со¬бачка в новом теле, то оживете и вы.

— Нс понимаю, при чем тут собачка, — упрямо твер¬дила Брике. — Мне нет никакого дела до собачки. Вы лучше скажите, когда я буду оживлена. Вместо того чтобы скорее оживить меня, вы возитесь с какими-то собаками.

Керн безнадежно махнул рукой и, продолжая весело улыбаться, сказал:

— Теперь скоро. Надо только найти подходящий труп. . . то есть тело, п вы будете в полной форме, как говорится.

Отведя собаку, Керн вернулся с сантиметром в руках п тщательно измерил окружность шен головы Брике.

— Тридцать шесть сантиметров, — сказал он.

— Боже, неужели я так похудела? — воскликнула го¬лова Брике. — У меня было тридцать восемь. А размер туфель я ношу. . .

Но Кери, не слушая сс, быстро ушел к себе. Не успел он усесться за свой стол в кабинете, как в дверь посту- ; чалнсь. '

— Войдите. I

Дверь открылась. Вошла Лоран. Она старалась дер¬жаться спокойно, но лицо сс было взволновано.

НОРОК II ДОБРОДЕТЕЛЬ

— В чем дело? С головами что-нибудь случилось?— ]

спросил Керн, поднимая голову от бумаг. I

— Нет.. . но я хотела поговорить с вамп, господни про- \

фессор. !

Керн откинулся на спинку кресла.

— Я вас слушаю, мадемуазель Лоран. '

— Скажите, вы серьезно предполагаете дать голове ;

Брике тело или только утешаете ее? ’

— Совершенно серьезно.

— И вы надеетесь на успех этой операции? |

— Вполне. Вы же видали собаку?

— А Тома вы нс предполагаете. . . поставить на но¬ги? — издалека начала Лоран.

— Поче.чу бы нет? Он уже просил меня об этом. Не всех сразу.

— А Доуэля. . . — Лоран вдруг заговорила быстро и взволнованно. — Конечно, каждый имеет право на жизнь, — на нормальную человеческую жизнь, и Тома, и Брике. Но вы, разумеется, понимаете, что • ценность го¬ловы профессора Доуэля гораздо выше, чем остальных ваших голов. . . И если вы хотите вернуть к нормальному существованию Тома и Брике, то насколько' важнее вер¬нуть к тон же нормальной жи'зии голову профессора Доуэля.

Кери нахмурился. Вес выражение его лица сделалось настороженным и жестким.

— Профессор Доуэль, вернее его профессорская го¬лова, нашел прекрасного защитника в вашем лице, — ска¬зал он, иронически улыбаясь. — Но в таком защитнике, пожалуй, нет и необходимости, и вы напрасно горячитесь н волнуетесь. Разумеется, я думал и об оживлении го¬ловы Доузля.-

-— Но почему вы нс начнете опыта с него?

— Да именно потому, что голова Доузля дороже ты¬сячи других человеческих голов. Я начал с собаки пре¬жде, чем наделить телом голову Брике. Голова Брике на¬столько дороже головы собаки, насколько голова Доузля дороже головы Брике.

— Жизнь человека и собаки несравнима, профессор...

— Так же, как и головы Доузля и Брике. Вы ничего больше не имеете сказать?

— Ничего, господин профессор, — ответила Лоран, на¬правляясь к двери.

— В таком случае, мадемуазель, я имею к вам кое-ка¬кие вопросы. Подождите, мадемуазель.

Лоран остановилась у двери, вопросительно глядя на Керна.

— Прошу вас, подойдите к столу, присядьте.

Лоран со смутной тревогой опустилась в глубокое кре¬сло. Лицо Керна не обещало ничего хорошего. Керн от¬кинулся на спинку кресла и долго испытующе смотрел в глаза Лоран, пока она не опустила их. Потом он быстро поднялся во весь свой высокий рост, крепко оперся кула-ками в стол, наклонил голову к Лоран и спросил тихо и внушительно:

— Скажите, вы нс пускали в действие воздушный кран головы Доузля? Вьг не разговаривали с ним?

Лоран почувствовала, что кончики пальцев ее похоло¬дели. Мысли вихрем закружились в ее голове. Гнев, ко¬торый возбуждал в ней Керн, клокотал и готов был про¬рваться наружу.

«Сказать или не сказать ему правду?» — колебалась Ло¬ран. О, какое наслаждение бросить в лицо этому человеку слово «убийца», но такой открытый выпад мог бы испор¬тить все.

Лоран не верила в то, что Керн даст голове Доузля

т.

новое тело. Она уже слишком много знала, чтобы верить такой возможности. И она мечтала только об одном, что-.^ бы развенчать Керна, присвоившего себе плоды трудов ■ Доуэля, в глазах общества и раскрыть его преступление. Она знала, что Керн не остановится ни перед чем, и, ■; объявляя себя открытым его врагом, ома подвергала свою ' жизнь опасности. Но не чувство самосохранения остана- вливало сс. Она не хотела погибнуть прежде, чем престу¬пление Керна не будет раскрыто. И для этого надо было лгать. Но лгать не позволяла ей совесть, все ее воспи¬тание. Еще никогда в жизни она не лгала н теперь пере¬жила ужасное волнение.

Керн не спускал глаз с ее лица.

— Не лгите, — сказал он насмешливо, — не отягощайте свою совесть грехом лжи. Вы разговаривали с головой, не отпирайтесь, я знаю это. Джои подслушал все.. .

Лоран, склонив голову, молчала.

— Мне интересно только знать, о чем вы разговари¬вали с головой?

Лоран почувствовала, как отхлынувшая кровь прилила к щекам. Она подняла голову и посмотрела прямо в глаза Керна.

— Обо всем.

— Так, — сказал Керн, не снимая рук со стола. — Так я и думал. Обо всем.

Наступила пауза. Лоран вновь опустила глаза вниз и сидела теперь с видом человека, ждущего приговора.

Керн вдруг быстро направился к двери и запер ее па ключ. Прошелся несколько раз по мягкому ковру каби¬нета, заложив руки за спину. Потом бесшумно подошел, к Лоран и спросил:

— И что же вы думаете предпринять, милая девочка? Предать суду кровожадпое чудовище Керна? Втоптать его имя в грязь? Разоблачить его преступление? Доуэль, на¬верное, просил вас об этом?

— Нет, нет, — забыв весь свой страх, горячо загово¬рила Лораи,— уверяю вас, что голова профессора Доуэля совершенно лишена чувства мести. О, это благородная душа! Он даже. .. отговаривал меня. Он не то, что вы, нельзя судить по себе! — уже с вызовом закончила она, сверкнув глазами.

Керн усмехнулся и вновь зашагал по кабинету.

— Так, так, отлично. Значит, у вас все-таки были разо¬блачительные намерения, и если бы не голова Доуэля, то профессор Керн уже сидел бы в тюрьме. Если доброде¬тель не может торжествовать, то, по крайней мерс, по¬рок должен быть наказам. Так оканчивались все доброде¬тельные романы, которые вы читали, не правда лн, ми¬лая девочка?

г — И порок будет наказан! — воскликнула она, уже по¬чти теряя волю над своими чувствами.

— О, да, конечно, там, на небесах. — Керн посмотрел на потолок, облицованный крупными шашками из черного

( дуба. — Но здесь, на земле, да будет вам известно, наив¬ное создание, торжествует порок, н только порок! А доб¬родетель. .. Добродетель стоит с протянутой рукой, вы¬маливая у порока гроши, или торчит вот там, — Керн ука¬зал в сторону комнаты, где находилась голова — Доуэля, — как воронье пугало, размышляя о бренности всего зем¬ного.

И, подойдя к Лоран вплотную, он, понизив голос, сказал:

— Вы знаете, что и вас, и голову Доуэля я могу, в буквальном смысле слова, превратить в пепел, и ни одна

1 душа не узнает об этом.

— Я знаю, что вы готовы на всякое. . .

— Преступление? И очень хорошо, что вы знаете это.

Керн вновь зашагал по комнате и уже обычным голо¬сом продолжал говорить, как бы рассуждая вслух:

— Однако, что вы прикажете с вами делать, прекрас¬ная мстительница? Вы, к сожалению, из той породы лю¬дей, которые не останавливаются ни перед чем и ради правды готовы принять мученический венец. Вы хрупкая, нервная, впечатлительная, но вас не запугаешь. Убить вас? Сегодня же, сейчас же? Мне удастся замести следы

/ убийства, но все же с этим придется повозиться. А мое время дорого. Подкупить вас? Этр труднее, чем запугать вас. . . Ну, говорите, что мне делать с вами?

— Оставьте все так, как было. . . ведь я же не доно¬сила на вас до сих пор.

— II не донесете?

Лоран замедлила с ответом, потом ответила тихо, но твердо:

— Донесу.

Керн гоинул ногой.

— У-у. Упрямая девчонка! Так вот что я скажу вам. Садитесь сейчас же за мой письменный стол. . . Нс бой¬тесь, я еще не собираюсь пн душить, ни отравлять вас. Ну, садитесь же.

Лоран с недоумением посмотрела на него, подумала н пересела в кресло у письменного стола.

— В конце концов вы нужны мне. Если я сейчас убью вас, мне придется нанимать заместительницу или замести¬теля. Я не гарантирован, что на вашем месте не окажется какой-нибудь шантажист, который, открыв тайну головы. Доуэля, не станет высасывать из меня деньги, чтобы в итоге все же донести на меня. Вас я, по крайней мерс, знаю. Итак, пишите. «Дорогая мамочка, — или как вы там называете свою мать? — Состояние больных, за ко¬торыми я ухаживаю, требует моего неотлучного присут¬ствия в доме профессора Керна.. .»

— Вы хотите лишить меня свободы? Задержать в ва¬шем доме? — с негодованием спросила Лоран, нс начи¬ная писать.

— Вот именно, моя добродетельная помощница.

— Я не стану писать такое письмо, — решительно за¬явила Лоран.

— Довольно! — вдруг крикнул Керн так, что в часах загудела пружина. — Поймите же, что у меня нет другого выхода. Нс будьте, наконец, глупой.

—■ Я не останусь у вас и не буду писать это письмо!

— Ах, так? Хорошо же. Можете нтти на все четыре стороны. Но, прежде чем вьг уйдете отсюда, вы будете свидетельницей того, как я отниму жизнь у головы Доуэля и растворю эту голову в химическом растворе. Идите и кричите тогда по всему миру о том, что вы видели у меня голову Доуэля. Вам никто не поверит. Над вами бу¬дут смеяться. Но берегитесь! Я не оставлю ваш донос без возмездия. Идемте же!

Керн схватил Лоран за руку и повлек к двери. Она была слишком слаба физически, чтобы оказать сопроти¬вление этому грубому натиску'.

Керн отпер дверь, быстро прошел через комнату Тома и Брике и вошел в комнату, где находилась голова про¬фессора Доуэля.

Голова Доуэля с недоумением смотрела на этот неожн-

данный визит. А Керн, нс обращая внимания на голову, быстро подошел к аппаратам и редко повернул кран от баллона,, подающего кровь.

Глаза головы непонимающе, но спокойно повернулись в сторону крана, затем голова посмотрела па Керна и рас* терянную Лоран. Воздушный кран не был открыт, и го¬лова нс могла говорить. Она только шевелила губами, и Лоран, привыкшая к мимике головы, поняла: это был не-мой вопрос: «Конец?»

Затем глаза головы, устремленные на Лоран, начали как будто тускнеть, и в то же время веки шпроко рас¬крылись, глазные яблоки выпучились, а лицо начало су¬дорожно подергиваться. Голова переживала 'муки удушья.

Лоран истерически крикнула. Потом, шатаясь, подошла к Керну, уцепилась за его руку и, почти теряя сознание, заговорила прерывающимся, сдавленным спазмой голосом:

— Откройте, скорее откройте кран. . . Я согласна на вес!

С едва заметной усмешкой Керн открыл кран. Живи¬тельная струя потекла по трубке в голову Доудля. Судо¬рожные подергнванья лица прекратились, глаза приняли нормальное выражение, взгляд просветлел. Угасавшая жизнь вернулась в голову Доуэля. Вернулось и сознание, потому что Доуэль вновь посмотрел на Лоран с выраже¬нием недоумения и как будто даже разочарования.

Лоран шаталась от волнения.

— Позвольте вам предложить руку, — галантно сказал Керн, и странная пара удалилась.

Когда Лоран вновь уселась у стола, Керн, как ни в чем не бывало, сказал:

— Так, на чем мы остановились? Да.. . «Состояние больных требует моего постоянного, — или нет, напи¬шите: — неотлучного пребывания в доме профессора Керна. Профессор Керн был так добр, что предоставил в мое распоряжение прекрасную комнату с окном в сад. Кроме того, так как мой рабочий день увеличился, то профессор Керн утроил мое жалованье...»

Лоран с упреком посмотрела на Керна.

— Это но ложь, — сказал он. — Необходимость заста¬вляет меня лишить вас свободы, но я должен чем-нибудь вознаградить вас. Я действительно увеличиваю вам жало¬ванье. Пишите дальше: «Уход здесь прекрасный, и хотя

работы много, но я чувствую себя великолепно. Ко мне не приходи, •—■ профессор никого не принимает у себя. Но не скучай, я тебе буду писать. . .» Так. Ну, и от себя прибавьте еще каких-нибудь нежностей, которые вы обыч¬но пишете, чтобы письмо не возбудило никаких подо¬зрений.

И уже как будто позабыв о Лоран, Керн начал раз-мышлять вслух:

— Долго так, конечно, продолжаться не может. Но, на¬деюсь, я долго и не задержу вас. Наша работа приходит к копцу, н тогда. .. То есть, я хотел сказать, что голова не долговечна. И когда она прикончит свое существова¬ние. . . Ну, что там, вы знаете все. -Проще сказать, когда мы кончим с Доуэлем работу, окончится п существова¬ние головы Доуэля. От головы не останется даже пепла, и тогда вы сможете вернуться к своей уважаемой ма¬тушке. Вы больше не будете опасны для меня. И еще раз — имейте в виду, если вы вздумаете болтать, у меня есть свидетели, которые, в случае надобности, покажут под присягой, что бренные останки профессора Доуэля, вместе с головой, ногами и прочими профессорскими атрибутами, сожжены мною после анатомического вскры¬тия в крематории. Для этих случаев крематорий — очень удобная вещь.

Керн позвонил..Вошел Джон.

— Джон, ты отведешь мадемуазель Лоран в белую ком¬нату, выходящую окном в сад. Мадемуазель Лоран пере¬селяется в мой дом, так как сейчас предстоит большая ра¬бота. Спроси у мадемуазель, что ей необходимо, чтобы устроиться поудобнее, и достань все необходимое. Мо¬жешь заказать от моего имени по телефону в магазинах. Счета я оплачу. Нс забудь заказать для мадемуазель обед.

И, откланявшись, Кери ушел.

Джон проводил Лоран в отведенную ей комнату.

Керн не солгал: комната действительно была очень хо¬роша: светлая, просторная и уютно обставленная. Огром¬ное окно выходило в сад. Но самая мрачная тюрьма нс могла навести на Лоран большей тоски, чем рта веселая, нарядная комната. Как тяжело-больная, добралась Лоран до окна и посмотрела в сад.

«Второй этаж... высоко... отсюда не убежишь...» —=•

Г

подумала она. Да если бы и могла убежать, не убежала бы, так как ее бегство было бы равносильно приговору

ДЛЯ ГОЛОВЫ ДоуЭЛЯ. V.

Лоран в изнеможении опустилась на кушетку и погру¬зилась в тяжелое раздумье. Она не могла определить, сколько времени находилась в этом состоянии.

— Кушать подало, — услышала она, как сквозь соп, го¬лос Джона и подняла усталые веки.

— Благодарю вас, я не голодна, — уберите со стола.

Вышколенный слуга беспрекословно исполнил приказа¬ние и удалился.

И она вновь погрузилась в свои думы. Когда в окне противоположного дома вспыхнули огни, она почувство¬вала такое одиночество, что решила немедля навестить головы. Особенно ей хотелось повидать голову Доуэля.

Неожиданный визит Лоран чрезвычайно обрадовал го¬лову Брике.

— Наконец-то, — воскликнула она.'—Уже? Принесли?

— Что?

— Мое тело, — сказала Брике таким тоном, как будто вопрос шел о новом платье.

— Нет, еще не принесли, — невольно улыбаясь, отве¬тила Лоран. — Но скоро принесут, теперь уж вам недолго ожидать.

— Ах, скорей бы...

— А мне также пришьют другое тело?— спросил Тома.

— Да, разумеется, — успокоила его Лоран. — И вы бу¬дете такой же здоровый, сильный, как были. Вы соберете денег, поедете к себе в деревню и женитесь на вашей Мари.

Лоран уже знала все затаенные желания головы.

Тома чмокнул губами.

— Скорее бы.

Лоран поспешила пройти в комнату головы Доуэля.

Как только воздушный кран был открыт, голова спро¬сила Лоран:

— Что все это значит?

Лоран рассказала голове о разговоре с Керном и своем заключении.

— Это возмутительно! — сказала голова. — Еслн бы я только мог помочь вам. ..Ия, пожалуй, смогу, если толь¬ко вы сами поможете мне. .

У

В глазах головы были гнев и решимость.

— Все очень~просто. Закройте кран от питательных трубок, и я умру. Поверьте, что я был даже разочарован, когда Керн вновь открыл край и оживил меня. Я умру, и Керн отпустит вас домой.

— Я никогда не вернусь домой такой ценой! — вос¬кликнула Лоран.

— Я бы хотел иметь все красноречие Цицерона, что¬бы убедить вас сделать это...

Лоран отрицательно покачала головой.

— Даже Цицерон не убедил бы меня. Я никогда не ре¬шусь прекратить жизнь человека. . .

— Ну, разве я человек? — с грустной улыбкой спро¬сила голова.

— Помните, вы сами повторили слова Декарта: «Я мыслю. Следовательно, я существую», — ответила Лоран.

■—- Положим, это так, но тогда вот что. Я перестану инструктировать Керна. И уже никакими пытками он не заставит меня помогать ему. И тогда он са.м прикончит меня.

— Нет, нет, умоляю вас. — Лоран подошла к голове. — Послушайте меня. Я думала раньше о мести, теперь ду¬маю об ипом. Если Керну удастся приставить тело трупа к голове Ерике и операция пройдет удачно, то есть на¬дежда и вас вернуть к жизни.. . Не Керн, так другой.

—— К сожалению, надежда эта очень слабая, — ответил Доуэль. — Едва ли опыт удастся даже у Керна. Он злой н преступный человек, тщеславный, как тысяча Геростра¬тов. Но он талантливый хирург и, пожалуй, самый спо¬собный из всех ассистентов, которые были у меня. Если не сделает этого он, который пользовался моют сове¬тами до настоящего дня, то ые сделает никто. Однако я сомневаюсь, чтобы и он сделал эту невиданную операцию.

— Но собаки.. .

— Собаки — дело иное. Обе собаки, живые и здоровые, лежали на одном столе, перед тем как совершить опера¬цию пересадки голов. Все это произошло очень быстро. Да и то Керну, повиданному, удалось вериуть к жизни только одну собаку, иначе он привел бы их обеих ко мне похвастать. А тело трупа может быть привезено для опе¬рации только через несколько часов, когда, быть может, начались уже процессы гниения. О сложности самой опе¬рации вы сами можете судить как медик. Это не то, что пришить полуотрезанный палец. Надо связать, тщательно сшить все артерии, вены и главное — нервы и спинной мозг, иначе получится калека; затем возобновить крово-обращение. .. Нет, это бесконечно трудная задача, непо¬сильная для современных хирургов.

— Неужели вы сами не сделали бы такой операции?

— Я обдумал все, уже делал опыты с собаками и по¬лагаю, что мне это удалось бы. ..

Дверь неожиданно открылась. На пороге стоял Кери.

— Совещание заговорщиков? Не буду вам мешать. — И он хлопнул дверью.

МЕРТВАЯ ДИАНА

Голове Брике казалось, что подобрать и пришить к го¬лове человека новое тело так же легко, как примерить и сшить новое платье. Объем шеи снят, остается только по¬добрать такой же объем шеи у трупа.

Однако она скоро убедилась, что дело не так просто.

Утром, н белых халатах,, к ней явились профессор Керн, Лорам и Джон. Керн распорядился, чтобы голова Брике была осторожно снята со стеклянной подставки и положена лицом вверх так, чтобы можно было видеть весь срез шеи. Питание головы кровыо, насыщенной кис¬лородом, не прекращалось. Кери углубился в изучение и промеры.

— При всем однообразии человеческой анатомии, — говорил Керн, — каждое тело человека имеет свои инди¬видуальные особенности. Иногда трудно бывает разли¬чить, предлежит ли, например, наружная или внутренняя сонная артерия. Не одинаковой бывает и толщина арте¬рий, ширина дыхательного горла даже у людей с одина¬ковым объемом шеи. Немало придется повозиться и с нервами.

— Но как же вы будете оперировать? — спросила Ло¬ран.1— Приставив срез шеи к срезу туловища, вы. тем самым закроете сразу всю поверхность среза.

— В том-то и дело. Мы с Доуэлем проработали этот вопрос. Придется делать целый ряд продольных сече¬ний — итти от центра к периферии. Это очень сложная работа. Придется сделать свежие сечения на шее головы

II трупа, чтобы добраться до еще не отмерших, жизнедея¬тельных клеток. Но главное затруднение все же не в этом. Главное—как уничтожить в теле трупа продукты начавшегося гниения или места инфекционного зараже¬ния, как очистить кровеносные сосуды от свернувшейся крови, наполнить их свежей кровью и заставить зарабо¬тать «мотор» организма — сердце. . . А спинной мозг? Малейшее прикосновение к нему вызывает сильнейшую реакцию, зачастую с самыми тяжелыми последствиями».

— И как же вы предполагаете преодолеть все эти трудности?

— О, пока это мой секрет. Когда опыт удастся, я опу¬бликую всю историю воскрешения из мертвых. Ну, на се¬годня довольно. Поставьте голову на место. Пустите воз¬душную струю. Как вы себя чувствуете, .мадемуазель? — спросил Керн, обращаясь к голове Брике.

— Благодарю вас, хорошо. Но послушайте, господин профессор, я очень обеспокоена. . . Вы тут говорили о разных непонятных вещах, но одно я поняла, что вы со¬бираетесь кромсать мою шею вдоль и поперек. Ведь это же будет сплошное безобразие. Куда я покажусь с та¬кой шеей, которая будет похожа на котлету?

— Я постараюсь, чтобы рубцы были менее заметны. Но, разумеется, скрыть совершенно следы операции нс удастся. Не делайте отчаяиных глаз, мадемуазель, вы мо¬жете носить на шее бархатку ИЛИ даже колье. Так и быть, я подарю его вам в день .вашего «рождения». Да, вот еще что. Сейчас ваша голова несколько усохла. Когда же вы заживете нормальной жизнью, голова должна пополнеть. Чтобы узнать ваш нормальный объем шеи, придется вас «раскормить» теперь же, иначе могут произойти неприят¬ности.

— Но ведь я же не могу есть, — жалобно ответила голова.

— Мы вас раскормим по трубочке. Я приготовил осо¬бый состав, — обратился он к Лоран. — Кроме того, при¬дется усилить и подачу крови.

— Вы включаете в питательную жидкость жировые ве¬щества?

Керн сделал неопределенный жест рукой.

— Если голова и не разжиреет, то «набухнет», а это нам и надо. Итак, — закончил он, — остается самое глав*

нос: молите бога, Мадемуазель Брике, чтобы скорее Й0- гибла какая-нибудь красавица, которая одолжит вам после смерти свое прекрасное тело.

— Не говорите так, это ужасно! Человек должен уме¬реть, чтобы я получила тело... И, доктор, я боюсь. Ведь это тело мертвеца, А вдруг она придет и потребует отдать мне свое тело.

— Кто оиа?

— Мертвая.

— Но ведь у нее не будет ног, чтобы притти, — смеясь отвечал Керн. — А если и придет, то вы скажете ей, что это вы дали ее телу голову, а не она вам тело, и она, конечно, будет благодарна за этот подарок. Иду дежурить в морг. Пожелайте мне удачи!

Успех опыта во многом зависел от того, чтобы найти возможно свежий труп, и поэтому Керн бросил все де¬ла и почти переселился в морг, поджидая счастливого случая.

С сигарой во рту он ходил по длинному зданию так спокойно, как будто гулял по бульварам. Матовый свет падал с потолка на длинные ряды мраморных столов. На каждом столе лежал труп, уже обмытый струей воды и раздетый.

Заложив руки в карманы пальто и попыхивая сигарой, Керн обходил длинные ряды столов, заглядывал в лица и от времени до времени поднимал кожаные покрывала, чтобы осмотреть тело.

Вместе с ним ходили и родственники или друзья по¬гибших людей. Керн относился к ним недоброжелательно, опасаясь, как бы они не вырвали у него подходящий труп из-под рук. Получить труп для Керна было не так- то просто. До истечения трехдневного срока на каждый труп могли предъявить права родственники, по истече-нии же трех дпей полуразложившийся труп не предста¬влял для Керна никакого интереса. Ему был нужен со¬вершенно свежий, по возможности даже неостывший труп.

Кери нс поскупился на взятки, чтобы иметь возмож¬ность получить свежий труп немедленно. Номер трупа мог быть заменен, и какая-то неудачница, в конце концов, была бы зарегистрирована как «пропавшая без вести».

«Однако нелегко' найти Диану по вкусу Брике» — ду-

4 А. Беляев — 302 

мал Керн, разглядывая широкие ступни и мозолистее руки трупов. Большинство лежащих здесь принадлежало | не к тем, кто ездит на автомобилях. Керн прошел 113" | конца в конец. За это время несколько трупов было опо-Д знано и унесено, а на их места уже тащили новые. Но и®?| среди новичков Керн нс мог найти подходящего для опс- * рации материала. Находились трупы без головы, но или неподходящей комплекции, или имеющие раны на теле, ■ или же, наконец, начинавшие уже разлагаться. День был- ' на исходе. Керн чувствовал приступы голода и с удоволь¬ствием представил себе куриные котлеты в дымящемся горошке.

«Неудачный день» — подумал Керн, вынимая часы. И он направился к выходу среди двигающейся у трупов толпы, полной отчаянья, тоски и ужаса. Навстречу ему служащие несли труп женщины без головы. Обмытое мо¬лодое тело блестело, как белый мрамор.

«О, это что-то подходящее» — подумал он и пошел вслед за сторожами. Когда труп был положен, Керн бегло ' осмотрел его и еще больше убедился в том, что он нашел то, что нужно. Керн уже хотел шепнуть служащим, что- ; бы они унесли труп, как вдруг к трупу подошел плохо одетый старик с давно небритыми усами и бородой.

— Вот она, Марта, — вскрикнул он и вытер рукой со лба пот.

«Чорт его принес» — выбранился Керн и, подойдя к старику, сказал:

— Вы опознали труп? Ведь он без головы.

Старик показал на большую родинку на левом плече.

— Приметная, — ответил он.

Керн удивился, что старик говорит так спокойно.

— Кто же она была? Ваша жена или дочь?

— Бог милостив, — ответил словоохотливый старик. — Племянницей она мне была, да и не родной. От моей- ку¬зины их трое осталось, — кузина умерла, а мне их на шею. У меня же своих четверо. Нужда. Но что сделаете, ч сударь? Ведь не котята, под забор не подкинешь. Так и . жили. А тут случилось несчастье. Живем мы в старом доме, нас давно выселяли из него, но куда денешься. И вот дожили. Крыша обвалилась. Остальные дети ушибами отделались, а этой голову начисто срезало. Меня со ста¬рухой дома не было, мы с ней жареными каштанами тор¬

гуем. Я прпшсл домой, а Марту в морг уже отвезли.

И зачем в морг? Говорят, за компанию, в других квар¬тирах тоже люден подавило, и некоторые из них одино¬кие были, вот всех их сюда. Я домой пришел, фгоить, и войти нельзя, словно землетрясение.

«Дело подходящее» — подумал Керн и, отведя старика в сторону, сказал ему:

— Что случилось, того нс поправишь. Видите ли, я врач, и мне нужен труп. Буду говорить прямо. Хотите по¬лучить сто франков — и можете отправляться домой.

— Потрошить будете? — Старик неодобрительно пока¬чал головой и задумался.—Ей, конечно, все равно пропа¬дать. . . Мы люди бедные. . . А все ж таки не чужая кровь. . .

— Двести. . .

— А нужда велика, детишки голодные.. . но все-таки жалко. . . Хорошая девушка была, очень хорошая, очень добрая, и лицо как розан, не то, что этот хлам.-.. — Ста¬рик пренебрежительно махнул на столы с трупами.

«Ну и старик, он, кажется, начинает расхваливать свой товар» — подумал Керн и решил изменить тактику.

— Впрочем, как хотите, — небрежно сказал он.—Тру¬пов здесь не мало, и есть нисколько не хуже вашей пле¬мянницы. — И Керн отошел от старика.

— Да нет, как же так, дайте подумать... — семенил за — ним старик, явно склоняясь к сделке.

Керн уже торжествовал, но положение неожиданно из¬менилось еще раз.

— Ты уже здесь? — послышался взволнованный старче¬ский голос.

Керн обернулся и увидал быстро приближающуюся тол¬стенькую старушку в чистеньком белом чепце. Старик, при виде ее, невольно крякнул.

-— Нашел? — спросила старушка, дико озираясь по сторонам и шепча молитвы.

Старик молча показал рукой на труп.

— Голубка ты наша, мученица несчастная, — заголоси¬ла старуха, приближаясь к обезглавленному трупу.

Керн видел, что со старухой будет трудно сладить.

— Послушайте, мадам, — сказал он приветливо, обра¬щаясь к старухе. — Я тут беседовал с вашим мужем и узнал, что вы очень нуждаетесь...

— Нуждаемся или нет, у других пе просим, — отрезала не без гордости старушка.

— Да, но. . . видите ли, я член благотворительного по¬хоронного общества. Я могу принять похороны вашей племянницы иа счет общества и возьму все хлопоты на себя. 'Если хотите, можете поручить это мне, а сами идите к своим делам, вас ждут ваши дети и сироты.

— Ты что тут наболтал? — набросилась старушка на мужа. И, обернувшись к Керну, она сказала: — Благодарю вас, господин, но я должна все выполнить, как полагается. Как-нибудь справимся и без вашего благотворительного общества. Что глазами ворочаешь? — перешла опа на обычный -тон в разговоре с мужем. — Забирай покойницу. Поедем. Я п тачку привезла.

Все это было сказано таким решительным тоном, что Керн сухо поклонился п отошел.

«Досадно! Нет, решительно сегодня неудачный день».

Он отправился к выходу и, отведя привратника в сто¬рону, тихо сказал ему:

— Так смотрите же, если .будет что-нибудь подходя¬щее, немедленно звоните мне по телефону.

— О, сударь, непременно, — закивал, головой приврат¬ник, получивший от Кериа хороший куш.

Керн плотно пообедал в ресторане и вернулся к себе.

Когда он зашел в комнату Брике, она встретила его обычным в последнее время вопросом:

— Нашли?

— Нашел, да неудачно, черт побери! — ответил он. — Потерпите.

— Но неужели так-таки ничего подходящего и не бы¬ло?— не унималась Брике.

— Были этакие кривоногие каракатицы. Если хотите, то я.. .

— Ах, нет, уж лучше я потерплю. Я не хочу быть ка¬ракатицей.

Керн решил лечь спать раньше обыкновенного, чтобы пораньше встать и вновь отправиться в морг. Но не успел он заснуть, как затрещал телефон у кровати. Кери выбра¬нился и взял трубку.

— Алло. Я слушаю. Да, профессор Керн. Что такое? Крушение поезда у самого вокзала? Масса трупов? Ну да, конечно, немедленно. Благодарю вас.

Ксрп начал быстро одеваться, вызвал Джона и крикнул:

— Машину!

Через пятнадцать минут он уже мчался по ночным ули¬цам как на пожар.

Привратник не обманул. В эту ночь смерть собрала большой урожай. Трупы таскали беспрерывно. Все столы были завалены. Скоро пришлось класть их на пол. Керн был в восторге. Он благословлял судьбу за то, что эта катастрофа не случилась днем. Весть о ней, вероятно, еще не распространилась в городе. Посторонних в морге пока нс было. Керн рассматривал еще не раздетые и не обмы¬тые трупы. Все они были совершенно свежие. Исключи¬тельно удачный случай. Одно плохо, что и этот благоде¬тельный случай не очень считался с специальными тре¬бованиями Керна. Большинство тел было раздавлено ИЛИ повреждено во многих местах. Но Керн не терял наде¬жды, так как трупы все прибывали.

— Покажите-ка мне вот эту, — обратился он к служа¬щему, несшему труп девушки в сером костюме. Череп был разбит со стороны затылка. Волосы окровавлены, платье тоже. Но платье не измято. «Видимо, повреждения тела не велики... Идет. Телосложение довольно плебей¬ское, — вероятно какая-нибудь камеристка, но лучше та-кое тело, чем ничего»,—: думал Керн. — А это? — Керн указал на другие носилки. — Да это целая находка. Со¬кровище! Чорт возьми, досадно все-такн, что погибла та¬кая женщина!

На пол опустили труп молодой женщины с необычай¬но красивым аристократическим лицом, на котором за¬стыло только одно глубокое удивление. У нее был про¬бит череп выше правого уха. Очевидно, смерть наступила мгновенно. На белой шее виднелось жемчужное ожерелье. Изящное черное шелковое платье было лишь немного изорвано внизу и от ворота до плеча. На обнажившемся плече видпелась родинка.

«Как у той,— подумал Кери.— Но это... какая кра¬сота! — Керн наскоро измерил шею. — Как по заказу».

Керн сорвал дорогое ожерелье из настоящих крупных жемчужин, бросил его служащим и сказал:

— Я беру вот этот труп. Но так как у меня нет вре¬мени произвести здесь тщательный осмотр трупов, то на

всякий случай я беру и вот этот, — он указал на первый труп девушки.

— Скорее, скорее. Оберните их холстом и выносите. Вьг слышите? Толпа собирается. Вам придется открыть морг и через несколько минут здесь будет настоящее стол¬потворение.

Трупы были унесены, уложены на автомобиль и быстро доставлены в дом Керна.

Все необходимое для операции было уже заранее при¬готовлено. День, — вернее, ночь воскресения Брике на¬ступила. Кери не хотел терять ни одной .минуты.

Оба трупа были обмыты и принесены в комнату Брике завернутыми в простыни и уложены на операционный стол.

Голова Брике горела нетерпением посмотреть на свое новое тело, но Керн умышленно поставил стол так, что¬бы голова не видела трупов, пока не будут закончены все приготовления.

Керн быстро произвел сечение голов трупов. Эти го¬ловы были завернуты в холст и вынесены Джоном, края среза и стол вымыты, тела приведены в порядок.

‘ Еще раз критически осмотрев тела, Кери озабоченно покачал головой. Тело с родинкой на плече было безуко¬ризненной красоты форм и особенно выигрывало по срав¬нению с телом «камеристки» — ширококостным, углова¬тым, неладно скроенным, но крепко сшитым. Брике, ко-нечно, выберет тело этой аристократической Дианы. Однако при тщательном осмотре тела Керн заметил у Дианы, как называл он ее, некоторый дефект: на ступне правой ноги была небольшая рана, причиненная каким-ни¬будь обрезком железа. Большой опасности это не предста¬вляло. Керн прижег рану, заражения крови опасаться еще не было оснований. Но все же за успех операции с телом камеристки он был более спокоен.

— Поверните голову Брике, — сказал Керн, обращаясь к Лоран. Чтобы Брике не мешала своей болтливостью во время подготовительных работ, у нее был заткнут рот, то есть выключен баллон с сжатым воздухом.—Теперь мож¬но пустить воздушную струю.

Когда голова Брике увидала трупы, она вскрикнула так, как будто неожиданно обожглась. Глаза ее расширились от ужаса. Один из этих трупов должен стать ее собствен*

ным телом. Впервые, остро до боли, почувствовала она всю необычайность этой операции и начала колебаться.

— Ну, что же вы? Как вам нравятся тру... эти тела?

— Я. .. боюсь... — прохрипела голова. — Нет, нет, я не думала, что это так страшно... я не хочу...

— Не хотите? В таком случае, я прпшыо к трупу го¬лову Тома. Тома сделается женщиной. Вы хотите, Тома, сейчас же получить тело?

— Нет, подождите, — испугалась голова Брике. — Я со¬гласна. Я хочу иметь вот то тело... с родинкой на плече.

— А я вам советую выбрать вот это. Оно не так кра¬сиво, но зато без единой царапины.

— Я не прачка, а артпетка, — гордо заметила голова Брике. — Я хочу иметь красивое тело. И родинка на пле¬че. .. Это так нравится .мужчинам.

— Пусть будет по-вашему, — ответил Берн. — Ма¬демуазель Лоран, перенесите голову мадемуазель Брике на операционный стол. Сделайте это осторожнее, искус¬ственное кровообращение головы должно продолжаться до последнего мгновения.

Лоран возилась с последними приготовлениями головы Брике. На лице Брике были написаны крайнее напряже¬ние и волнение. Когда голова была перенесена на стол, Брике нс выдержала и вдруг закричала так, как она еще никогда не кричала:

— Не хочу! Не хочу! Не надо! Лучше убейте меня! Боюсь! А-ааа. . .

Керн, не прерывая своей работы, резко крикнул Лоран:

— Закройте скорее воздушный кран! Введите в пита¬тельный раствор гедонал, и она уснет.

— Нет, нет, нет!

Кран закрылся, голова замолчала, но продолжала ше¬велить губами и смотреть с выражением ужаса и мольбы.

— Господин профессор, можем ли мы производить опе¬рацию против ее воли? — спросила Лоран.

— Сейчас не время заниматься этическими проблема¬ми, — сухо ответил Керн. — Она потом сама нас блахрда- рить будет. Делайте-свое дело, или уходите и не мешайте мне.

Но Лоран знала, что уйти она не может, — без ее по¬мощи исход операции оказался бы еще более сомнитель¬ным. И она, пересилив себя, продолжала помогать Керну,

Голова Брике гак билась, что трубки едва не вышли из кровеносных сосудов. Джон пришел на помощь и придер¬жал голову руками. Постепенно подергивания головы пре¬кратились, глаза закрылись, гедонал производил свое дей¬ствие.

Профессор Керн приступил к операции.

Тишина прерывалась только короткими приказаниями Керна, требовавшего тот или иной хирургический инстру¬мент. От напряжения у Керна даже вздулись жилы на лбу. Он пустил в ход всю свою блестящую хирургтгческую тех¬нику, соединяя быстроту с необычайной тщательностью и осторожностью. При всей своей ненависти к Керну, Ло¬ран не могла в эту минуту не восхищаться им. Он рабо¬тал как вдохновенный артист. Его ловкие чувствительные пальцы совершали чудеса.

Операция продолжалась час пятьдесят пять минут.

— Кончено, — наконец сказал Керн, выпрямляясь, — отныне Брике перестала быть головой от тела. Остается только вдунуть ей жизнь, — заставить забиться сердце, возбудить кровообращение. Но с этим я справлюсь один. Вы можете отдохнуть, мадемуазель Лоран.

— Я еще могу работать, — ответила она.

Несмотря на усталость, ей очень хотелось посмотреть на последний акт этой необычайной операции. Но Керн, очевидно, не хотел посвящать ее в тайну оживления. Он еще раз настойчиво предложил ей отдохнуть, и Лоран по¬виновалась.

Керн вновь вызвал ее через час. Он выглядел еще бо¬лее уставшим, но лицо его выражало глубокое самоудо¬влетворение.

— Попробуйте пульс, — предложил он Лоран.

Девушка не без внутреннего содрогания взяла за руку

Брике; за ту руку, которая всего три часа тому назад принадлежала холодному трупу. Рука была уже теплая и прощупывалось биение пульса. Керн приложил к лицу Брике зеркало. Поверхность зеркала запотела.

— Дышит. Теперь нужно хорошо спеленать нашу но¬ворожденную. Несколько дней ей придется пролежать со¬вершенно неподвижно.

Сверх бинтов Керн наложил на шею Брике гипсовый лубок. Все тело было спеленато, а рот крепко завязан.

— Чтобы она не вздумала говорить, — пояснил Керн. —

Первые сутки мы продержим ее в сонном состоянии, если сердце позволит.

Брике перенесли в комнату, смежную с комнатой Ло¬ран, бережно уложили в кровать и подвергли электро¬наркозу.

— Питать мы ее будем искусственно, пока не произой¬дет сращения швов.' Вам уж придется поухаживать за ней.

Только на третий день Керн позволил Брике «притти в себя».

Было четыре часа дня. Босой луч солнца прорезал ко.чнату и осветил лицо Брике. Она легко повела бровями и открыла глаза. Еще смутно соображая, посмотрела на освещенное окно, потом перевела взгляд на Лоран и, на¬конец, опустила глаза вниз. Там уже нс было пустоты. Она увидела слабо колыхавшуюся грудь и тело,—ее тело, прикрытое простыней. Слабая улыбка осветила се лицо.

— Не пытайтесь говорить и лежите тихо, — сказала Лоран. — Операция прошла очень хорошо, и теперь все зависит от того, как вы будете вести себя. Чем спокойнее вы будете лежать, тем скорее подниметесь на ноги. Пока мы будем с вами объясняться мимикой. Если вы опустите веки вниз, это будет означать «да», вверх — «нет». Чув¬ствуете вы где-нибудь боль? Здесь. Здесь. Шея и нога, фто пройдет. Хотите вы пить? Есть?

Брике ие ощущала голода, но хотела пить.

Лоран позвонила Керну. Он тотчас пришел из своего кабинета.

— Ну, как себя чувствует новорожденная? — Он осмо¬трел ее и остался доволен.—Все благополучно. Терпе¬ние, мадемуазель, и вы скоро будете танцовать. — Он сделал несколько распоряжений и ушел.

Дни «выздоровления» тянулись для Брике очень мед- ч лепно. Она была примерной больной: сдерживала свое нетерпение, лежала спокойно и выполняла все приказа¬ния. Настал день, когда ее, наконец, распеленали, но го¬ворить еще не разрешали.

— Чувствуете ли вы свое тело? — с некоторым волне¬нием спросил Керн.

Брике опустила веки.

— Попробуйте очень осторожно пошевелить пальцами на ногах. 

Брике, очевидно, попробовала, так как на лице ее вы* разилось напряжение, но пальцы не двигались.

— Очевидно, функции центральной нервной системы, еще не вполне восстановились, — авторитетно сказал Керн. — Но я надеюсь, что они скоро восстановятся, а вместе с ними восстановится и движение. — Про себя же подумал: «Как бы Брике не захромала, в самом деле, на обе ноги».

«Восстановится, — как странно звучит это слово»—по¬думала Лоран, вспомнив о холодном трупе на операци¬онном столе.

У Брнке появилась новая забота. Теперь она часами за¬нималась тем, что пыталась шевелить пальцами на ногах. Лоран едва ли не с меньшим интересом следила за этим.

И однажды Лоран радостно вскрикнула:

— Шевелится! Большой палец на левой ноге шевелится.

Дальше дело пошло быстрее. Зашевелились и другие

пальцы на руках и ногах. Скоро Брнке уже могла не-много поднимать руки и ноги.

Лоран была поражена. На глазах ее совершилось чудо. «Как бы ни был преступен Керн, — думала она, — он не¬обыкновенный человек. Правда, без головы Доуэля ему не удалось бы это двойное воскрешение мертвого. Но все же и сам Кери талантливый человек, — ведь это утвер-ч ждала н голова Доуэля. О, если бы Керн воскресил и. его! Но нет, этого он не сделает».

Еще через несколько дней Брике разрешили говорить. У нее оказался довольно приятный голос, но несколько 

рушением функций центральной нервной системы? Со¬вершенно непонятно. . . Интересно знать, чье это моло¬дое, изящное тело, какой несчастной голове оно принад¬лежало. . .»

Лоран, ничего не говоря Брике, начала просматривать номера газет, в которых печатались списки погибших при крушении поезда. Скоро ей попалась заметка о том, что известная итальянская артистка Анжелика Гай, следовав¬шая в поезде, потерпевшем крушение, исчезла бесследпо. Труп ее обнаружен не был, и над разрешением этой за¬гадки изощрялись газетные корреспонденты. Лоран была почти уверена, что голова Брике получила тело погиб¬шей артистки.

СБЕЖАВПШП ЭКСПОНАТ

Наконец, в жизни Брике настал великий день. С нее были сняты последние бинты, и профессор Керн разре¬шил ей встать.

Она поднялась и, опираясь на руку Лоран, прошлась по комнате. Движения ее были неуверенны и несколько- порывисты. Иногда она делала странные жесты рукой: до известного предела ее рука двигалась плавно, затем сле¬довала задержка и как бы принужденное движение, пе-реходившее опять в плавное.

— Все это пройдет, — убежденно говорил Керн.

Немного беспокоила его только небольшая ранка на

ступне Брике. Ранка заживала медленно. Но со временем и она зажила настолько, что Брике не испытывала боли, даже наступая на больную ногу. А еще через несколько дней Брике уже пыталась танцовать.

— Не пойму, в чем дело, — говорила она, — некоторые движения мне даются свободно, а другие затруднены. Ве¬роятно, я еще не привыкла управлять своим новым те-1 лом... А оно великолепно! Посмотрите на ноги, маде¬муазель Лоран. И рост отличный. Вот только эти рубцы на шее. . . Придется их закрывать. Но зато эта родинка на плече очаровательна, не правда ли? Я сошью платье такого фасона, чтобы была видна... Нет, я решительно довольна своим телом.

«Своим телом, — думала Лоран. — Бедная Анжелика Гай».

Все, что так долго сдерживала в себе Брике, радом прорвалось наружу. Она забросала Лоран требованиями, заказами, просьбами о костюмах, белье, туфлях, шляпах, модных журналах, принадлежностях косметики. . .

В новом сером шелковом платье она была представле¬на Керном голове профессора Доуэля. И так как это была мужская голова, Брике не могла не пококетничать. И была очень польщена, когда голова Доуэля про¬хрипела:

— Отлично! Вы отлично справились со своей задачей, коллега, поздравляю вас!

И Керн, под-руку с Брнке, сияя как новобрачный, вы¬шел из комнаты.

— Садитесь, мадемуазель, — галантно сказал Керн, ко¬гда они пришли в его кабинет.

— Не знаю, как мне благодарить вас, господин про¬фессор, — сказала она, томно опуская глаза и затем ко¬кетливо взглянув на Керна. — Вы так много сделали для меня... А я пичем не могу вознаградить вас.

— Этого и не нужно. Я вознагражден больше, чем вы думаете.

— Я очень рада. — И Брике окинула Керна еще более лучистым взглядом. — А теперь разрешите мне уйти... выписаться из больницы.

— Как уйти? Из какой больницы? — сразу даже не понял Керн.

— Уйти домой. Представляю, какой фурор произведет мое появление среди подруг.

Она собирается уйти! Керн не допускал мысли об этом. Он проделал огромный труд, разрешил сложнейшую за¬дачу, совершил невозможное вовсе не для того, чтобы Брике производила фурор' среди своих легкомысленных подруг. Он сам хотел произвести фурор демонстрацией Брике перед ученым обществом. Впоследствии он, может быть, и даст ей некоторую свободу, но теперь об этом нечего и думать.

— К сожаленшо, я не могу отпустить вас, мадемуазель Брике. Вы должны еще некоторое время остаться в моем доме, под моим наблюдением.

— Но зачем? Я чувствую себя великолепно, — возра¬зила она, играя рукой.

— Да, но вам может стать хуже.

— Тогда я приду к вам.

— Позвольте мне лучше знать, когда вам можно бу* дет уйти отсюда, — уже резко сказал Керн, — Не забы-вайте, чем бы вы были без меня.

— Я уже благодарила вас за это. Но я не девочка и не невольница и могу распоряжаться собой!

«Ого, да она с характером» — с удивлением подумал Кери.

— Ну, мы еще поговорим об этом, — сказал он. — А пока извольте итти в свою комнату. Джон, вероятно, уже принес вам бульон.

Брике надула губы, поднялась и, не глядя па Керна, вышла.

Брике обедала вместе с Лоран в се комнате. Когда Брике вошла, Лоран уже сидела за столом. Брике опусти¬лась на стул и сделала небрежный, изящный жест кистью правой руки. Лоран не раз замечала этот жест и размы¬шляла над тем, кому он, собственно, принадлежит: телу Анжелики Гай или Брике? Но разве не мог остаться в теле Анжелики Гай автоматизм движений, как-то закре¬пившийся в двигательных нервах? . .

Для Лоран все эти вопросы были слишком сложными.

«Ими, вероятно, заинтересуются физиологи» — поду¬мала она.

— Опять бульон! Надоели мне эти больничные блю-да, — капризно сказала Брике. — Я с удовольствием съела бы сейчас дюжину устриц н запила стаканом шаб¬ли. — Она отпила несколько глотков бульона из чашки и продолжала: — Профессор Керн заявил мне сейчас, что он не отпустит меня из дому еще несколько дней. Как бы не так! Я не из породы домашних птиц. Здесь можно умереть с тоски. Нет, я люблю так жить, чтобы все вер¬телось колесом. Огни, музыка, цветы, шампанское.. .

Непрерывно тараторя, Брике паскоро пообедала, под¬нялась со стула п, подойдя к окну, внимательно взгляну¬ла вниз.

— Спокойной ночи, мадемуазель Лоран, — сказала она, обернувшись. — Я сегодня рано лягу спать. Пожа¬луйста, не будите меня завтра утром. В этом доме сон — лучшее препровождение времени.

И, кивнув головой, она ушла в свою комнату.

А Лоран уселась писать письмо своей матери.

Все письма контролировались Керном. Лоран знала, как строго он следит за ней, и потому даже не пыталась переслать какое-нибудь письмо без его цензуры.

Впрочем, чтобы не волновать свою мать, она решила, —- если бы и могла переслать письмо без цензуры Керна, — не писать ей правды о своем невольном заточении.

В эту ночь Лоран спала особенно плохо. Она долго ворочалась в кровати, думая о будущем. Жизнь ее нахо¬дилась в опасности. Что предпримет Керн, чтобы «обез¬вредить» ее?

Не спалось, видно, и Брике. Из се комнаты доносился какой-то шорох.

«Примеряет новые платья» — подумала Лоран. Потом все стихло. Смутно, сквозь сон, Лоран услышала как будто заглушенный крик и проснулась. «Однако мои не])вы никуда не годятся» — подумала она и вновь уснула крепким предутренним сном.

Проснулась она, как всегда, в семь часов утра. В комнате Брике все еще было тихо. Лоран решила *не бес¬покоить ее и прошла в комнату головы Тома. Голова Тома попрежнему была мрачна: После того как Керн «пришил тело» голове Брике, тоска Тома усилилась. Он просил, умолял, требовал, чтобы ему также скорее дали новое тело, наконец грубо бранился. Лоран стоило боль¬ших трудов успокоить его. Она с облегчением вздохнула, окончив утренний туалет головы Тома, и направилась в комнату головы Доуэля, который встретил Лоран привет-ливой улыбкой.

— Странная это вещь — жизнь! — сказала го лова Доу¬эля. — Еще недавно я хотел умереть. Но мои мозг про¬должает работать, и не далее как третьего дня мне при¬шла в голову необычайно смелая и оригинальная идея. Если бы 'мне удалось осуществить мою мысль, это произ¬вело бы целый переворот в медицине. Я сообщил свою идею Керну, и надо было видеть, как загорелись его глаза. Ему, вероятно, мерещился прижизненный памятник, поставленный благодарными современниками... И вот, я должен жить для него, для идеи, а значит и для себя. Право, это какая-то ловушка.

— Ив чем же эта идея?

— Я как-нибудь расскажу вам, когда все это более оформится в моем мозгу...

'В девять часов Лоран решила постучать Брике, Но от¬вета не получила. Обеспокоенная Лорап попыталась от¬крыть дверь, но она оказалась запер_той изнутри. Лоран ничего больше пс оставалось, как сообщить обо всем этом профессору Керну.

Керн, как всегда, действовал быстро и решительно.

— Ломайте дверь! — приказал он Джону.

Негр ударил плечом. Тяжелая дверь треснула и со-рвалась с петель. Керн, Лоран и Джон вошли в ком-нату.

Измятая постель Брике была пуста. Керн подбежал к окну. От ручки рамы вниз спускалась вязка из разо-рванной простыни и двух полотенец. Клумба под окном была измята.

— Это ваша проделка! — крикнул Керн, поворачивая грозное лицо к Лоран.

— Уверяю вас, что я не принимала никакого участия в побеге мадемуазель Брике, — твердо сказала Лоран.

— Ну, с вами мы еще поговорим, — ответил Керн, хотя решительный ответ Лоран сразу убедил его в том, что Бриде действовала без сообщников. — Теперь надо позаботиться о том, чтобы поймать беглянку.

Керн прошел в свой кабинет и в волнении зашагал от камина к столу. Первою его мыслью было вызвать по¬лицию. Но он тотчас оставил эту мысль. Полицию менее' всего следовало вмешивать в это дело. Придется обра¬титься к частным сыскным агентствам.

«Чорт возьми, я сам виноват. . . Надо было принять меры охраны. Но кто бы мог подумать. Вчерашний труп — сбежал! — Керн злобно рассмеялся. — И теперь, чего доброго, она разболтает обо всем, что произошло с нею. Ведь она говорила о фуроре, который произведет ее появление.. . Эта история дойдет до газетных корре¬спондентов, и тогда. . . Не следовало показывать се го¬лове Доуэля. . . Наделала хлопот. Отблагодарила!»

Керн вызвал по телефопу агента частной сыскной кон¬торы, вручил ему крупную сумму на расходы, обещая еще большую, в случае успешных розысков, и дал под¬робное описание пропавшей.

Агент осмотрел место побега и следы, ведшие к желез¬ной ограде сада. Ограда была высокая и оканчивалась острыми прутьями. Агент покачал головой. «Молодец дев-

, ез

чонка!»— На одном пруте он заметил кусок серого шел¬ка, снял его и бережно уложил в бумажник.

— В этом платье она была одета в день побега. Будем искать женщину в сером.

И, уверив Керна, что «женщина в сером» будет им разыскана не позже, чем через сутки, агент удалился.

Сыщик был опытным в своем деле человеком. Он ра¬зузнал адрес последней квартиры Брике и адреса несколь¬ких прежних ее подруг, завел с ними знакомство, у од¬ной из подруг нашел фотографическую карточку Брике, узнал, в каких кабаре Брике выступала. Несколько аген¬тов было разослано по этим кабаре на поиски беглянки.

— Птичка далеко не улетит, — уверенно говорил сыщик.

Однако на этот раз он ошибся. Прошло два дня, а на след Брнке не удавалось напасть. Лишь на третий день поисков завсегдатай одного кабачка на Монмартре сооб¬щил агенту, что в ночь побега там была «воскресшая» Брнке. Но куда она затем исчезла, никто не знал.

Керн волновался все более. Теперь он опасался не только того, что Брике разболтает о его тайнах. Он бо¬ялся навсегда потерять ценный «экспонат». Правда, он мог сделать второй — из головы Тома, но на это требо¬валось время, колоссальная затрата сил. Да и новый опыт мог закончиться не столь блестяще. Демонстриро-вание же оживленной собаки, разумеется, не произвело бы такого эффекта. Пет, Брике должна быть найдена во что бы то ни стало. И он удваивал, утраивал премиаль¬ную сумму за розыск «сбежавшего экспоната».

Каждый день агенты доносили ему о результатах поис¬ков, но эти результаты были неутешительны. Брике точ¬но провалилась сквозь землю.

ДОПЕТАЯ ПЕСНЯ

После того как Брике, при помощи своего нового лов¬кого, гибкого и сильного тела, перебралась через ограду и вышла на улицу, она подозвала такси и дала странный адрес: ,

— Кладбище Пэр-Лашез-

Но не доезжая до площади Бастилии, она сменила такси и направилась к Монмартру. На первые расходы она да-

Хватила с собой сумочку Лоран, где лежало несколько десятков франков. «Одним грехом больше не составляет расчета, и притом это было необходимо» — успокаивала она себя. Покаяние в содеянных прегрешениях было от¬ложено на долгий срок. Она опять ощущала себя цель¬ным, живым, здоровым человеком, притом даже моложе, чем была. До операции, по ее женскому счету, ей было близко к тридцати. Новое же тело имело едва ли больше двадцати лет. Железы этого тела омолодили голову Бри¬ке: морщинки на лице исчезли, цвет его улучшился. «Те¬перь только и пожить» — думала Брике, мечтательно глядя в маленькое зеркальце, оказавшееся в сумочке.

— Остановитесь здесь, — приказала ома шоферу и, расплатившись с ним, отправилась дальше пешком.

Было около четырех часов утра. Она подошла к знако¬мому кабаре «Ша-нуар», где выступала в ту роковую ночь, когда шальная пуля прекратила на полуслове весе¬ленькую шансонетку, которую она пела. Окна кабаре еще горели яркими огнями.

Не без волнения вошла Брике в знакомый вестибюль. Утомленный швейцар, очевидно, не узнал ее. Опа быстро прошла в боковую дверь и через коридор вошла в по¬мещение для артистов, примыкавшее к сцене. Первой встретила ее Рыжая Марта. Испуганно вскрикнув, Марта скрылась в своей уборной. Брике рассмеялась и посту¬чала в дверь, но Рыжая Марта нс открывала.

— О, Ласточка! — услышала Брике мужской голос. Под этим именем она была известна в кабаре за свое при¬страстие к коньяку с ласточкой на этикетке. — Так ты жива? Л мы тебя давпо считали мертвой!

Брике обернулась и увидала красивого, элегантно оде¬того мужчину с очень бледпым, бритым лицом. Такие бледные лица бывают у людей, которые редко видят солнце. Это был Жан, муж Рыжей Марты. Он нс любил говорить о своей профессии. Его же друзья и собутыль¬ники ие считали тактичным спрашивать об источнике его существования. Достаточно было того, что у Жапа ча¬стенько водились деньги и что он был «душа-парень». В те ночи, когда у Жана оттопыривался карман, вило лплось рекой, и Жап платил за всех.

— Откуда прилетела, Ласточка?

— Из больницы, — ответила Брике.

5 А. БРЛЛСП — 302 

Боясь, чтобы у нес не отняли новое тело родственники или друзья той, которой оно принадлежало, Брике ре¬шила никому не говорить о необычайной операции,

— Мое положение было очень серьезно, — продолжала она сочинять. — Меня сочли умершей и даже отправили в морг. Но там один студент, осматривавший труп, взял меня за руку и прощупал слабый пульс. Я была еще жива. Пуля прошла возле самого сердца, не задев его. Мепя тотчас отправили в больницу, и вес обошлось бла¬гополучно.

— Великолепно! — воскликнул Жан. — Наши все будут ужасно удивлены. Надо спрыснуть твое воскресение.

Дверной замок щелкнул. Рыжая Марта, подслушива¬вшая из-за дверей этот разговор, убедилась в том, что Брике не привидение, и открыла дверь. Подруги обня¬лись и крепко поцеловались.

— Ты как будто стала тоньше, выше и изящнее, Ла-сточка, — сказала Рыжая Марта, с любопытством и неко¬торым удивлением рассматривая фигуру так неожиданно явившейся подруги.

Брике слегка смутилась под этим пытливым женским взглядом.

— Разумеется, я похудела, — отвечала она. — Меня кормили только бульоном. А рост? Я купила себе туфли с очень высокими каблуками. Ну, и фасон платья. ..

— Но отчего так поздно ты явилась сюда?

— О, это целая история... Ты уже выступала? Можешь посидеть со мной минутку?

Марта утвердительно кивнула головой. Подруги усе¬лись около столика с большим зеркалом, уставленного ко¬робками с гримировальными карандашами и красками, флаконами духов, пудреницами, всевозможными коробоч¬ками со шпильками и булавками.

Жан примостился рядом, куря египетскую папиросу.

— Я сбежала из больницы. Форменным образом, — со¬общила Брике.

— Но почему?

— Надоели бульоны. Понимаешь, бульон, бульон и бульон... Я прямо боялась захлебнуться в бульоне. А доктор не хотел меня отпускать. Он должен был еще по¬казать меня студентам. Боюсь, что меня будет разыски¬вать полиция. .. Я не могу вернуться к себе и хотела бы остаться у тебя. А еще лучше — сйвссм уехать из Парижа- на несколько дней.... Но у меня так мало денег.

Рыжая Марта даже всплеснула руками, — так это было интересно.

— Ну, конечно, ты у меня остановишься, — сказала она.

— Боюсь, что меня тоже будет искать полиция, — за¬думчиво произнес Жан, пуская колечко дыма. — Мне тоже па несколько дней следовало бы скрыться с горизонта.

Ласточка была своя, и Жан не скрывал "от нее своей профессии. Ласточка знала, что Жан — птица «большого полета». Его специальностью был взлом сейфов.

— Летим, Ласточка, с нами на юг. Ты, я и Марта. На Ривьеру, подышать морским воздухом. Засиделся, надо проветриться. Веришь ли, я больше двух месяцев не ви¬дал солнца и уж начинаю забывать, как оно выглядит.

— Вот и прекрасно, — захлопала в ладоши Рыжая Марта.

Жаи посмотрел на дорогие золотые часы-браслет.

— Но у пас есть еще час времени. Чорт возьми, ты должна пам допеть свою песенку. .. А потом — летим, и пускай тебя ищут.

Брике с удовольствием приняла это предложение.

Ее выступление произвело фурор, как она того и ожи¬дала.

Жан вышел на эстраду в роли конферансье, вспомнил трагическую историю, происшедшую здесь с Брике' не¬сколько месяцев тому назад, и затем заявил, что мадемуа¬зель Брике, по* желанию публики, ожила после того, как он, Жан, влил ей в горло рюмочку коньяка «Ласточка».

■— Ласточка! Ласточка! — заревела публика.

Жаи сделал знак рукой и, когда крики смолкли, про-должал:

— Ласточка споет *шансопетку с того самого места, на котором ее так неожиданно прервали. Оркестр, — «Ко¬шечку»!

Оркестр заиграл, и в половине куплета, под бурные аплодисменты, Брике допела свою песенку. Правда, шум стоял такой, что она сама не слыхала своего голоса, но этого и не нужно было. Она чувствовала себя счастливой, как никогда, и упивалась тем, что ее не забыли и встре¬тили так тепло. Что эта теплота была сильно подогрета винными парами, ее не смущало.

Окончив пение, она сделала неожиданно изящный жест кнстью правой руки. Это было ново. Публика зааплоди¬ровала еще громче.

«Откуда у нее это? Какие красивые манеры. Надо пе¬ренять этот жест...» — подумала Рыжая Марта.

Брике сошла с эстрады в зал. Подруги целовали ее, знакомые протягивали бокалы и чокались. Брике раскрас¬нелась, глаза блестели. Успех и вино вскружили ей го¬лову. Она, забыв об опасности преследования, готова была просидеть здесь всю ночь. Но Жан, пивший не меньше других, нс терял контроля над собой.

От времени до времени он поглядывал на часы . и, на¬конец, подошел к Брике и тронул ее за руку.

— Пора!

— Но я не хочу. Вы можете уезжать один. Я не по-еду, — ответила Брике, томно закатывая глаза.

Тогда Жан, молча поднял ее и понес к выходу.

Публика подняла ропот.

— Сеанс окончен!-—крикнул Жан уже у двери.—До следующего воскресенья!

Он вынес отбивавшуюся от него Брике на улицу и уса* дил в автомобиль. Вскоре пришла и Марта с небольшими чемоданчиками.

— На площадь Республики, — сказал Жан шоферу, не желая указывать конечного пункта. Он привык ездить с пересадками.

ЖЕНЩИНА-ЗАГАДКА

Волны Средиземного моря ритмично набегали на песча¬ный пляж. Легкий ветер едва надувал паруса белых яхт и рыбачьих судов. Над головой, в синей воздушной глу¬бине, ласково ворчали серые гидропланы, совершавшие короткие увеселительные рейсы между Ниццей и Мен¬тоной.

Молодой человек в белом теннисном костюме сидел в плетеном кресле и читал газету. Возле кресла лежали в чехле теннисная ракета и несколько свежих английских научных журналов.

Рядом с пим, под огромным белым зонтом, у мольберта возился его друг, художник Арман Ларе.

Артур Доуэль, сын покойного профессора Доуэля, и-

Арма» Ларе были неразлучными друзьями, н эта дружба лучше всего доказывала правдивость пословицы о том, что крайности сходятся.

Артур Доуэль был песколько молчалив и холоден. Он любил порядок, умел усидчиво и систематически зани¬маться. Ему оставался всего один год до окончания уни¬верситета, и его уже оставляли в университете при ка¬федре биологии.

Ларе, как истый француз-южанин, был чрезвычайно увлекающейся натурой, сумбурный, взбалмошный. Он за¬брасывал кисти и краски на целые недели, чтобы потом вновь приняться за работу запоем, и тогда никакие силы не могли оторвать его от мольберта.

Только в одном друзья были похожи друг на друга: оба они были талантливы и умели добиваться раз поста¬вленной цели, хотя и шли к этой цели разными пу¬тями: один — порывами, скачками, другой — размерен¬

ным шагом.

Биологические работы Артура Доуэля привлекали вни¬мание крупнейших специалистов, и е.му сулили' блестя¬щую научную карьеру. А картины Ларе вызывали много толков на выставках и некоторые из них уже были при¬обретены известнейшими музеями разных стран.

Артур Доуэль ■ бросил па песок газету, прислонился го¬ловой к спинке кресла, прикрыл глаза и сказал:

— Тело Анжелики Гай так и не найдено.

Ларе безутешно тряхнул головой и тяжко вздохнул.

— Ты до сих пор не можешь забыть о ней? — спросил Доуэль.

Ларе повернулся с такой быстротой к Артуру, что тог невольно улыбнулся. Перед ним был уже не пылкий ху¬дожник, а рыцарь, вооруженный щитом — палитрой, с копьем — муштабелем в левой руке и мечом — кистью в правой, — оскорбленный рыцарь, готовый уничтожить того, кто нанес ему смертельное оскорбление.

— Забыть Анжелику!.. — закричал Ларе, потрясая своим оружием. — Забыть ту, которая...

Внезапно подкравшаяся волна, шипя, окатила его ноги почти до колен, и он меланхолически закончил:

— Разве можно забыть Анжелику? Мир стал скучнее с тех пбр, как замолкли ее песни...

Впервые Ларе узнал о гибели, вернее о бесследном исчезновении Анжелики Ган в Лондоне, куда он приехал, чтобы писать «симфонию лондонского тумана». Ларе был не только поклонником таланта певицы, но и се другом, ее рыцарем. Недаром он родился в Южном Провансе, среди развалин средневековых замков.

Узнав о случившемся с Гай нссчастьн, он был так по¬трясен, что единственный раз в жизни прервал свой «жи¬вописный запой» в самом разгаре творчества.

Артур, приехавший в Лондон из Кембриджа, желая от¬влечь своего друга от мрачных мыслей, придумал* это пу¬тешествие на побережье Средиземного моря. . .

Но и здесь Ларе не находил себе места. Вернувшись с пляжа в отель, он переоделся и, сев на поезд, отпра¬вился в самое людное место — игорный дом Монте-Карло. Ему хотелось забыться.

Несмотря на сравнительно ранний час, возле приземи¬стого здания уже толпилась публика. Ларе вошел в пер¬вый зал. Публики было мало.

— Делайте вашу игру, — приглашал крупье, вооружен¬ный лопаточкой для загребания денег.

Ларе, не останавливаясь, прошел в следующий зал, стены которого были расписаны картинами, изображаю¬щими полуобнаженных женщин, занимающихся охотой, скачками, фехтованием, — словом, всем тем, что возбу¬ждает азарт. От картин веяло напряжением страстной борьбы, азарта, алчности, но еще больше и резче эти чувства были написаны на лицах живых людей, собрав¬шихся вокруг игорного стола.

Вот толстый коммерсант с бледным лицом протягивает деньги трясущимися пухлыми, веснущатыми руками, по¬крытыми рыжеватым пушком. Он дышит тяжело, как аст¬матик. Глаза его напряженно следят за вертящимся шари¬ком. Ларе безошибочно определяет, что толстяк уже круп¬но проигрался и теперь ставит последние деньги в наде-жде отыграться. А если нет — этот рыхлый человек, быть может, отправится в аллею самоубийц, и там произойдет последний расчет с жизнью.. .

За толстяком стоит плохо одетый бритый старик с всклокоченными седыми волосами и маниакальными гла¬зами. В руках его записная книжка и карандаш. Он за¬писывает выигрыш и выходящие номера, делает какие-то подсчеты... Он давно уже проиграл все свое состояние

н сделался рабом рулетки. Администрация игорного дома выдает ему небольшое ежемесячное пособие — на жизнь н игру: -своеобразная реклама. Теперь он строит свою «теорию вероятности», изучает капризный характер фор¬туны. Когда он ошибается в своих предположениях, то сердито бьет карандашом по записной книжке, подскаки¬вает на одной ноге, что-то бормочет и вновь углубляется в подсчеты. Если же его предположения оправдываются, лицо его сияет, и он поворачивает голову к соседям, как бы желая сказать: вот видите, наконец-то мне удалось от¬крыть законы случая.

Два лакея вводят под-руку и усаживают в кресло у стола старуху в черном шелковом платье, с брильянтовым ожерельем на морщинистой шее. Лицо ее набелено так, что уже не может побледнеть. При виде таинственного шарика, распределяющего горе и радость, ее ввалившиеся глаза загораются огнем алчности, и тонкие пальцы, уни¬занные кольцами, начинают дрожать.

Молодая, красивая, стройная женщина, одетая в изящ¬ный темнозеленый костюм, проходя мимо стола, бросает небрежным жестом тысячефранковый билет,, проигрывает, беспечно усмехается и проходит в следующую комнату.

Ларе поставил на красное сто франков и выиграл.

«Я сегодня должен выиграть» — подумал он, ставя тысячу — и проиграл. Но его не покидала уверенность, что в конце концов он выиграет. Его уже охватил азарт.

К столу рулетки подошли трос: мужчина, высокий и статный, с очень бледным лицом, и две женщины, одна- рыжеволосая, а другая в сером костюме... Мельком взгля¬нув на нес, Ларе почувствовал какую-то тревогу. Еще не понимая, что его волнует, художник начал следить за женщиной в сером и был поражен одним жестом правой руки, который сделала она. «Что-то знакомое! О, такой жест делала Анжелика Гай». Эта мысль так поразила его, что он уже не мог играть. А когда трое неизвестных, смеясь, отошли, наконец, от стола, Ларе, забыв взять со стола выигранные деньги, пошел следом за ними.. .

В четыре часа утра кто-то сильно постучал в дверь Артура Доуэля. Сердито нащшув на себя халат, Доуэль открыл. • .

В комнату шатающейся походкой вошел Ларе и, устало опустившись в кресло, сказал:

— Я, кажется, схожу с ума. . .

— В чем дело, старина? — воскликнул Доуэль.

— Дело в том, что.. . я нс знаю, как вам и сказать... Я играл со вчерашнего дня до двух часов ночи. Выиг-рыш сменяется проигрышем. И вдруг я увидел женщину, и один ее жест поразил меня до того, что я бросил иг¬ру и последовал за ней в рссторап. Я сел за столик и спросил чашку крепкого черного кофе. Кофе мне всегда помогает, когда нервы слишком расшалятся... Незна¬комка сидела за соседним столиком. С нею были моло-- дон человек, прилично одетый, но не внушающий особо¬го доверия, и довольно вульгарная рыжеволосая женщи¬на. Мои соседи пили вино и весело болтали. Незнакомка в сером начала напевать шансонетку. У нее оказался писклявый голосок довольно неприятного тембра. Но не¬ожиданно она взяла несколько низких грудных нот... — Ларе сжал свою голову. — Доуэль! Это был голос Анже¬лики Гай. Я из тысячи голосов узнал бы его.

«Несчастный! до чего' он дошел» — подумал Доуэль, и, ласково положив руку на плечо Ларе, сказал:

— Вам померещилось, Ларе. Возьмите себя в руки. Случайное сходство’. . .

— Нет, нет! Уверяю вас, — горячо возразил Ларе.— Я начал внимательно присматриваться к певице. Она до¬вольно красива, четкий профиль и милые лукавые глаза. Но ее фигура, ее тело! Доуэль, пусть черти растерзают меня зубами, если фигура певицы нс похожа, как две капли воды, на фигуру Анжелики Г ай. . .

— Вот что,-- Ларе, выпейте брому, примите холодный душ и ложитесь спать. Завтра, вернее сегодня, когда вы проснетесь...

Ларе укоризненно посмотрел на Доуэля.

— Вы думаете, что я с ума сошел. Не торопитесь де¬лать окончательное заключение. Выслушайте меня до конца. Это еще не все. Когда певичка спела свою песен¬ку, она сделала кистью руки вот такой жест. Это люби¬мый жест Анжелики, жест совершенно индивидуальный, неповторяемый.

— Но что же вы хотитй» сказать? Не думаете! же вы, что неизвестная певица''обладает телом Анжелики?

Ларе потер лоб.

— Нс знаю. .. от этого действительно с ума сойти можно... Но слушайте дальше. На шее певица носит за¬мысловатое колье, вернее даже не колье, а целый при¬ставной воротничок, украшенный мелким жемчугом, ши¬риной, по крайней мере в четыре сантиметра. А на ее груди довольно широкий вырез. Вырез открывает на плече ро¬динку — родинку Анжелики Г ай. Колье выглядит как бинт. Выше колье — неизвестная мне голова женщины, ниже — знакомое, изученное мною до мельчайших деталей, линий и форм тело Анжелики Гай. Нс забывайте, ведь я худож¬ник, Доуэль. Я умею запоминать неповторяемые линии и индивидуальные особенности человеческого тела... Я де¬лал столько набросков и эскизов с Аняселики, столько на¬писал ее портретов, что не могу ошибиться.

— Нет, это невозможно! — воскликнул Доуэль.— Ведь Анжелика по...

— Погибла? В том-то и дело, что это никому не из¬вестно. Она сама, или се труп бесследно исчез. И вот те¬перь. ..

— Вы встречаете оживший труп Анжелики?

— О-о... — Ларе простонал. — Я думал именно об

ЭТОМ.

Доуэль поднялся и заходил по комнате, Очевидно, се¬годня уже не удастся лечь спать.

— Будем рассуждать хладнокровно, —■ сказал он. — Вы говорите, что ваша неизвестная певичка имеет как бы два голоса: один свой, более чем посредствеппый, и другой — Анжелики Гай?

— Низкий регистр — ее неповторимое контральто, — ответил Ларе, утвердительно кивнув головой.

— Но ведь это же физиологически невозможно. Не предполагаете же вы, что человек высокие' ноты извле¬кает из своего горла верхними концами связок, а ниж¬ние— нижними? Высота звука зависит от большего или меньшего напрянюния голосовых связок на всем протя¬жении. Ведь это как на струне: при большем' натяжении вибрирующая струна дает больше колебаний и более вы¬сокий звук, и обратпо. Притом, если бы проделать та¬кую операцию, то голосовые связки были бы укорочены, значит голос стал бы очень высоким.,Да и едва ли чело¬век мог бы петь после такой операции: рубцы должны

были бы мешать правильной вибрации связок, и голос, в лучшем случае, был бьг очень хриплым. . . Нет, это ре¬шительно невозможно. Наконец, чтобы «оживить» те¬ло Анжелики, надо бы иметь голову, чыо-то голову без тела.

Доуэль неожиданно замолк, так как вспомнил о том, что в известной степени подкрепляло предположение Ларе.

Артур сам присутствовал при некоторых опытах сво¬его отца. Профессор Доуэль вливал в сосуды погибшей собаки нагретую до тридцати семи градусов Цельсия пи¬тательную жидкость с адреналином — веществом, раз¬дражающим сосуды и заставляющим их сокращаться. Когда эта жидкость под некоторым давлением попадала в сердце, она восстанавливала его деятельность, и сердце начинало прогонять кровь по сосудам. Мало-помалу вос¬станавливалось кровообращение, и животное оживало.

— Самою важною причиною гибели организма, — ска¬зал тогда отец Артура, — является прекращение снабже¬ния органов кровью и содержащимся в ней кислородом.

— Значит, так можно оживить и человека? — спросил Артур.

’— Да, — весело ответил его отец, — я берусь совер¬шить воскресение и когда-нибудь произведу это «чудо». К этому я и веду свои опыты.

Оживление трупа, следовательно, возможно. Но воз¬можно ли оживить труп, в котором тело принадлежало одному человеку, а голова другому? Возможна ли'такая операция? В этом Артур сомневался. Правда, он видел, как отец его делал необычайно смелые и удачные опера¬ции пересадки тканей и костей. Но все это было нс так сложно, и это делал его отец.

«Если бы мой отец был жив, я, пожалуй, поверил бы, что догадка Ларе о чужой голове на теле Анжелики Гай правдоподобна. Только отец мог осмелиться совершить такую сложную и необычайную операцию. Может быть, эти опыты продолжали его ассистенты, — подумал До¬уэль. — Но одно дело оживить голову, или. даже целый . труп, а другое — пришить голову одного человека к тру¬пу другого». I

— Что же вы хотите делать дальше? — спросил Доуэль.

— Я хочу разыскать эту женщину в сером, познако-миться с ней и раскрыть тайну. Вы поможете мне в этом?

— Разумеется, — ответил Доуэль.

Ларе крепко пожал ему руку, и они начали обсуждать план действий.

ВЕСЕЛАЯ ПРОГУЛКА

Через несколько дней Ларе был уже знаком с Брике, ее подругой и Жаном. Он предложил им совершить про¬гулку на яхте, и предложение было принято.

В то время как Жан и Рыжая Марта беседовали на па¬лубе с Доуэлем, Ларе предложил Брике пройти вниз осмотреть каюты. Их было всего две, очень небольших, н в одной из них стояло пианино.

— О, здесь даже есть инструмент, — воскликнула Брике.

Она уселась) у пианино и заиграла фокстрот. Яхта

мерно покачивалась на волнах. Ларе стоял возле пиани¬но, внимательно смотрел на Брике и обдумывал, с чего начать свое следствие.

— Спойте что-нибудь, — сказал он.

Брике не заставила себя упрашивать. Она запела, ко¬кетливо поглядывая на Ларе.', Он ей правился.

— Какой у вас. . . странный голос, — сказал Ларе, ис¬пытующе глядя в ее лицо. — В вашем горле как будто заключено два голоса: голоса двух женщин...

Брике смутилась, но, быстро овладев собой, принуж¬денно рассмеялась.

— О, да... Это^ у меня-с детства... Один- профессор пения нашел у меня контральто, а другой — меццо-со-прано. Каждый ставил голос по-своему, и-вышло... при¬том я недавно простудилась.. .

<<Нс слишком ли много объяснений для одного фак¬та? — подумал Ларе. — И почему она так смутилась? Мон предположения оправдываются. Тут что-то есть».

— Когда вы поете на низких нотах, — с грустью заго¬ворил он, — я будто слышу голос одной моей хорошей. знакомой.. . Она была известная певица. Бедняжка по¬гибла при железнодорожном крушении. Ко всеобщему удивлению, се тело не было найдено... Ее-фигура чрез¬вычайно напоминает вашу. . . как две капли воды. . . можно подумать, что, это ее тело.:.

Брике посмотрела на Ларе с уже нескрываемым стра¬хом. Она поняла, что этот разговор ведется Ларе не¬спроста.

— Бывают люди, очень похожие друг на друга... — сказала она дрогнувшим голосом.

— Да, но такого сходства я не встречал. И потом... ваши жесты. .. вот этот жест кистью руки.. . И еще... Вы сейчас взялись руками за голову, как бы поправляя пышные пряди волос. Такие волосы были у Анжелики Гай. И так она поправляла капризный локон у виска. . . Но у вас нет длинных локонов. У вас короткие, остри-женные по последней моде волосы.

— У меня раньше были тоже длинные волосы, — ска¬зала Брике, поднимаясь. Ее лицо побледнело, кончики пальцев заметно дрожали. — Здесь душно. . Пойдемте наверх...

— Погодите, — остановил ее Ларе, также волнуясь. — Мне необходимо поговорить с вами.

Он. насильно усадил ее в кресло у иллюминатора.

— Мне дурно. . . Я не привыкла к качке, — восклик-нула Брике, порываясь уйти. Но Ларе как бы нечаянно коснулся руками ее шеи, отвернув при этом край колье. Он увидел розовевшие рубцы.

Брике пошатнулась. Ларе едва успел подхватить ее: она была в обмороке.

Художник, не зная, что делать, брызнул ей в лицо пря¬мо из стоявшего графина. Она скоро пришла в себя. Не¬передаваемый ужас засветился в ее глазах. Несколько долгих мгновений они молча смотрели друг на друга. Брике казалось, что наступил час возмездия. Страшный час расплаты за то, что она присвоила чужое тело. Гу¬бы Брике дрогнули, и она чуть слышно прошептала:

— Не губите меня... Пожалейте...

— Успокойтесь* я не собираюсь губить вас... но я должен узнать эту тайну. — Ларе поднял висевшую, как плеть, руку Брике й сильно сдавил ее. — Признайтесь, это не ваше тело? Откуда оно у вас? Скажите мне всю правду!

— Жан! — попыталась крикнуть Брике, но Ларе за-жал ей рот ладонью, прошипев в самое ухо:

— Если вы еще раз крикнете, вы не выйдете из этой каюты.

Потом, оставив Ёрикс, ои быстро запер дверь каюты на ключ и плотно прикрыл раму иллюминатора.

Брике заплакала, как ребенок. Но Ларе был неумолим.

— Слезы вам не помогут! Говорите скорее, пока я не потерял терпения.

— Я не виновата ни в чем, — заговорила Брике, всхлипывая. — Меня; убили... Но потом я ожила... Од¬на моя голова... на стеклянной подставке... это было так ужасно... И Тома голова стояла там же... Я не знаю, как это случилось... Профессор Керн, — это он оживил меня... Я просила его, чтобы он вернул мне тело... Он обещал.. . И привез откуда-то вот это тело... — Она почти с ужасом посмотрела на свои плечи и руки. — Но когда я увидела мертвое тело, то отказалась... мне было так страшно. .. Я не хотела, умоляла не приставлять моей головы к трупу... Это может подтвердить Лоран, — она ухаживала за нами, но Керн не послушал. Он усы¬пил меня, и я проснулась вот такой. Я не хотела оставать¬ся у Керна и убежала в Париж, а потом сюда.. . я знала, что Керн будет преследовать меня... Умоляю вас, не убивайте меня и не говорите никому... Теперь я не хочу остаться без тела, оно стало моим... Я никогда не чув¬ствовала такой легкости движений. Только болит нога... Но это пройдет. .. я не хочу возвращаться к Керну!

Слушая эту бессвязную речь, Ларе думал: «Брике, ка¬жется, действительно не виновата. Но этот Керн... Как мог он достать тело Гай и использовать его для такого ужасного эксперимента? Керн! Я слышал об этом имени от Артура. Керн, кажется, был ассистентом его отца. Эта тайна должна быть раскрыта».

— Перестаньте плакать и внимательно выслушайте ме¬ня, —■ строго сказал Ларе. — Я помогу вам, но при од¬ном условии, если п вы никому не скажете о том, что произошло с вами вплоть до настоящего момента. Ни¬кому, кроме одного человека, который сейчас придет сю¬да. Это Артур Доуэль, — вы уже знаете его. Вы должпы повиноваться мне во всем. Если только вы ослушаетесь, вас постигнет страшная кара. Вы совершили преступле¬ние, которое карается смертной казнью. И вам нигде не удастся спрятать вашу голову и присвоенное вами чу¬жое тело. Вас найдут и гильотинируют. Слушайте же меня. Во-первых, успокойтесь. Во-вторых, садитесь за

пианино и пойте. Пойте как можно громче, чтобы было слышно там, наверху. Вам очень весело, ш вы не собпг раетесь подниматься на палубу.

Брике подошла к пианино, уселась и запела, аккомпа¬нируя себе едва повинующимися пальцами.

— Громче, веселее, — командовал Ларе, открывая ил¬люминатор и дверь.

Эю было очень странное пение, — крик отчаяния и ужаса, переложенный на мажорный лад.

— Громче, барабаньте >по клавишам! Так! Играйте и ждите. Вы поедете в Париж вместе с нами. Не взду-майте бежать. В Париже вы будете вне опасности, мы сумеем скрыть! вас.

С веселым лицом Ларе поднялся на палубу.

Яхта, наклонившись на правый борт, быстро скользи¬ла по легкой волне. Влажный морской ветер освежил Ларе. Он подошел к Артуру Доуэлю н, незаметно отведя его в сторону, сказал:

— Пойдите вниз в каюту и заставьте мадемуазель Брике повторить вам все, что она сказала мне. А я зай¬му гостей.

— Ну, как вам нравится яхта, мадам? — обратился он к Рыжей Марте и начал вести с нею непринужденный разговор.

Жан, развалясь на плетеном кресле, блаженствовал вдали от полиции и сыщиков. Он не хотел больше ни ду¬мать, ни наблюдать, он хотел забыть о вечной насторо¬женности. Медленно потягивая из маленькой рюмки пре¬восходный коньяк, он еще больше погружался в созер¬цательное, полусонное состояние. Это было как нельзя более на-руку Ларе.

Рыжая Марта также чувствовала себя великолепно. Слыша из каюты пение подруги, она сама, в перерывах между фразами, присоединяла свой голос к доносивше¬муся игривому напеву.

Успокоила ли Брике игра, или Артур показался ей ме¬нее опасным собеседником, но на этот раз она более связно и толково рассказала ему историю своей смерти и воскресения.

— Вот и все. Иу, разве я виновата? — уже с улыбкой спросила она и спела коротенькую шансонетку «Винова¬та ли я», повторенную на палубе Мартой.

— Опишите мне третью голову, которая жила у про¬фессора Керна, — сказал Доуэль.

—■ Тома?

— Нет, ту, которой вас показал профессор Керн! Впрочем.. .

Артур Доуэль торопливо вынул из бокового кармана бумажник, порылся в нем, достал оттуда фотографиче¬скую карточку и показал ее Брике.

— Скажите, похож изображенный здесь мужчина на голову моего. . . знакомого, которую вы видели у Керна?

— Да это совершенно он! — воскликнула Брике. Она даже бросила играть. — Удивительно! И с плечами! Голова с телом. Неужели и ему уже успели пришить тело? Что с вами, мой дорогой? — участливо н испуган¬но спросила она.

Доуэль пошатнулся. Лицо его побледнело. Он, с тру¬дом владея собой, сделал несколько шагов, тяжело опу¬стился в кресло и закрыл лицо руками.

— Что с вами? — еще раз спросила его Брике. Но он ничего не отвечал. Потом губы его-прошептали:—Бед¬ный отец, — но Брике не расслышала этих слов.

Артур Доуэль очень быстро овладел собой. Когда он поднял голову, его лицо было почти спокойно.

— Простите, В, кажется, напугал вас,— сказал он.— У меня иногда бывают такие легкие припадки на сер¬дечной почве. Вот все уже и прошло.

— Но кто этот человек? Он так похож на. . . Ваш брат? — заинтересовалась Брике.

— Кто бы он ни был, вы должны помочь нам разыс¬кать эту голову. Вы поедете с нами. Мы устроим пас в таком укромном уголке, где вас никто не найдет. Когда вы можете ехать?

_ — Хот^—сегодня, — ответила Брике. — А вы. .. не от¬нимете ”у меня мое тело?

Доуэль сразу не понял, потом улыбнулся к ответил:

—— Конечно, нет... если только вы будете слушать нас и помогать нам. Идемте на палубу.

— Ну, как ваше плавание? — весело спросил он, под¬нявшись на палубу. Затем посмотрел на горизонт с ви¬дом опытного моряка и, озабоченно покачав головой, ска¬зал: — Море мне не нравится.. . Видите эту темноватую по¬лосу у горизонта?.. Если мьг^ во-время нс вернемся, то. ..

— О, скорее назад! Я не хочу утонуть, — полушутя, полусерьезно воскликнула Брике.

Никакой бури не предвиделось. Просто Доуэль решил напугать своих сухопутных гостей, для того чтобы ско¬рее вернуться на берег.

Ларе условился с Брике встретиться на теннисной площадке после обеда, «если не будет бури». Они рас¬ставались всего на несколько часов.

— Послушайте, Ларе, мы неожиданно напали на след больших тайн, — сказал Доуэль, когда они вернулись в отель. — Знаете ли вы, чья голова находилась у Керпа? Голова моего отца, профессора Доуэля!

Ларе, уже усевшийся на стуле, подскочил как мяч.

— Голова? Живая голова вашего отца! Но возможно ли это? И это все Керн! О, я растерзаю его! Мы найдем голову вашего отца.

— Боюсь, что мы не застанем ее в живых,—печаль¬но ответил Артур. — Отец сам доказал возможность ожи¬вления голов, отсеченных от тела, но головы эти жили не более полутора часа, затем они умирали,.потому что кровь свертывалась, искусствениые же питательные рас¬творы могли поддержать жизнь еще меньшее время.

Артур Доуэль не знал, что его отец незадолго до смерти изобрел препарат, пазванный нм «Доуэль 217» и переименованный Керном в «Керн 217». Введенпый в кровь, ЭТОТ препарат совершенно устраняет свертывание крови и потому делает возможным более длительное су¬ществование головы.

— Но, живою или мертвою, мы; должны разыскать го¬лову отца. Скорее в Париж!

Ларе бросился в свой номер собирать вещи.

В ПАРИЖ! ~г_ч

Наскоро пообедав, Ларе побежал на теннисную пло¬щадку.

Несколько запоздавшая Брике была очень обрадована, увидав, что он уже ждет ее. Несмотря па весь страх, ко¬торый внушил ей этот человек, Брике продолжала на¬ходить его очень интересным мужчиной.

— А где же ваша ракетка?.. — разочарованно спро¬сила она его.—Разве вы сегодня не будете учить меня?

Ларе уже в продолжение нескольких дней учил Брике играть в теннис. Она оказалась очень способной учени¬цей. Но Ларе знал тайну этой способности больше, чем сама Брике: она обладала тренированным телом Анжели¬ки, которая была прекрасной теннисисткой. Когда-то она сама учила Ларе некоторым ударам. И теперь Ларе оста¬валось только привести в соответствие уже тренирован¬ное тело Гай с еще не тренированным мозгом Брике,— закрепить >в ее мозгу привычные движения тела. Иногда движения Брике были неуверенные, угловатые. Но часто, неожиданно для себя, она делала необычайно ловкие движения. Она, например, чрезвычайно удивила Ларе, когда стала подавать «резаные мячи», — ее никто не учил этому. А этот ловкий и трудный прием был своего рода гордостью Анжелики. И, глядя на движения Брике, Ларе иногда забывал, что играет не с Анжеликой. Имен¬но во время игры в теннис у Ларе возникло нежное чув¬ство к «возрожденной Анжелике», как иногда называл он Брике. Правда, это чувство было далеко от того обожания и преклонения, которым он был преисполнен к Анжелике.

Брике стояла возле Ларе, заслонившись ракеткой от заходящего солнца, — один из жестов Анжелики.

— Сегодня мы не будем играть. . .

— Как жалко. А я бы нспрочь поиграть, хотя у меня сильней, чем обычно, болит нога, — сказала Брике.

— Идемте со мной. Мьг едем в Париж.

— Сейчас?

— Немедленно.

— Но мне же необходимо хоть переодеться и захва¬тить кое-какие вещи. . . '

— Хорошо. Даю вам на сборы сорок минут, и ни ми¬нуты больше. Мы заедем за вами в автомобиле. Идите же скорее укладываться.

«Она действительно прихрамывает» — подумал Ларе, глядя вслед удаляющейся Брике.

По пути в Париж нога у Брике разболелась не на шут¬ку. Брике лежала в своем купе и тихо стонала. Ларе успокаивал ее, как умел. Это путешествие еще больше сблизило их. Правда, он ухаживал с такой заботливостью, как ему казалось, нс за Брике, а за Анжеликой Гай. Но Брике относила заботы Ларе целиком к себе. Это внимание очень трогало ее.

а Л. Беляев—302

— Вы такой добрый, — сказала она сентиментально. —■ Там, на яхте, вы напугали меня. Но теперь я не боюсь вас. — И она улыбнулась так очаровательно, что Ларе не мог не улыбнуться в ответ. Эта ответная улыбка уже всецело принадлежала голове, — ведь улыбалась голова Брике. Она делала успехи, сама нс замечая того.

А недалеко от Парижа случилось маленькое событие, еще больше обрадовавшее Брике и удивившее самого виновника этого события. Во время особенно сильного приступа боли Брике протянула руку и сказала:

— Если бы вы знали, как я страдаю. . .

Ларе невольно взял протянутую руку и поцеловал ее.

Брике покраснела, а Ларе смутился.

«Чорт возьми, — думал он, — я, кажется, поцеловал ее. Но ведь это была только рука, — рука Анжелики. Одна¬ко ведь боль чувствует голова, значит, поцеловав руку, я пожалел голову. Но голова чувствует боль потому, что бо-лит нога Анжелики, но боль Анжелики чувствует голова Брике. . .» Он совсем запутался и смутился еще больше.

— Чем вы объяснили ваш внезапный отъезд вашей подруге? — спросил Ларе, чтобы скорее покончить с не¬ловкостью.

— Ничем. Она привыкла к моим неожиданным поступ¬кам. Впрочем, она с мужем тоже скоро приедет в Париж. Я хочу ее видеть. Вы, пожалуйста, пригласите ее ко мне. — И Брике дала адрес Рыжей Марты.

Ларе и Артур Доуэль решили поместить Брике в не¬большом пустующем доме, принадлежащем отцу Ларе, в конце авеню дю Мэн.

— Рядом с кладбищем! — суеверно воскликнула Брике, когда автомобиль провозил ее мимо кладбища Монпарнас.

— Значит, долго жить будете, — успокоил ее Ларе.

— Разве есть такая примета? — спросила суеверная Брике.

— Вернейшая.

И Брике успокоилась.

Больную уложили в довольно уютной комиате на ог¬ромной старинной кровати под балдахином.

Брике вздохнула, откидываясь на горку подушек.

— Вам необходимо пригласить врача н сиделку, — сказал Ларе. Но Брике решительно возражала. Она боя¬лась, что новые люди донесут на нее.

С большим трудом Ларе уговорил ее показать ногу своему другу, молодому врачу, и пригласить в сиделки дочь/ консьержа,

—■ Этот консьерж служит у нас двадцать лег. На него и на его дочь вполне можно положиться.

Приглашенный врач осмотрел распухшую и сильно по¬красневшую ногу, предписал делать компрессы, успокоил Брике и вышел с Ларе в другую комнату.

— Ну, как? — Опросил не без волнения Ларе.

—■ Пока серьезного ничего нет, но следить надо. Я бу¬ду навещать се через день. Больная должна соблюдать абсолютный покой.

Ларе каждое утро навещал Брике. Однажды он тихо вошел в комнату. Сиделки не было. Брике дремала или лежала с закрытыми глазами. Странное дело, ее лицо, казалось, все более молодело. Теперь Брике можно было дать не более двадцати лет. Черты лица как-то смягчи¬лись, стали нежнее.

Ларе на цыпочках подошел к кровати, нагнулся, дол¬го смотрел на это лицо, и. . . вдруг нежно поцеловал в лоб. На этот раз Ларе даже не анализировал, целует ли он «останки» Анжелики, голову Брике или всю Брике.

Брике медленно подняла веки и посмотрела на Ларе, бледная улыбка мелькнула на ее губах.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Ларе. — Я не разбудил вас?

— Нет, -я не спала. Благодарю вас, я чувствую себя хорошо. Если бы не эта боль. . .

— Доктор говорит, что ничего серьезного. Лежите спо¬койно, и скоро вы поправитесь. . .

‘ Вошла сиделка. Ларе кивнул головой и вышел. Брике проводила его нежным взглядом. В жизнь ее вошло что- то новое. Она хотела скорее поправиться. Кабаре, танцы, шансонетки, веселые, пьяные посетители «Ша-нуар» — все это ушло куда-то далеко, потеряло смысл и цену. В сердце ее рождались новые мечты о счастьи. Быть может, это было самое большое чудо «перевоплощения», о ко-тором не подозревала она сама, не подозревал и Ларе! Чистое, девственное тело Анжелики Гай не только омо¬лодило голову Брике, но и изменило ход ее мыслей. Развязная певица из кабаре превращалась в скромную девушку.

ЖЕРТВА КЕРНА

В то время как Ларе был всецело поглощен заботами о Брике, Артур Доуэль собирал сведения о доме Керна. От времени до времени друзья совещались с Брике, ко¬торая сообщила им все, что знала о доме и людях, на¬селявших его.

Артур Доуэль решил действовать очень осторожно. С момента исчезновения Брике Керн должен быть насто¬роже. Застать его врасплох едва ли удастся. Необходимо вести дело так, чтобы до последнего момента Керн не подозревал, что на него уже ведется атака.

— Мы будем действовать как можно хитрей, — сказал он Ларе. — Прежде всего нужно узнать, где живет ма¬демуазель Лоран. Если она не заодно с Керном, то во многом нам поможет, — гораздо больше, чем Брике.

Разузнать адрес Лоран не представляло большого труда. Но когда Доуэль посетил квартиру, его ждало ра¬зочарование. Вместо Лоран он застал только ее мать, чистенько одетую благообразную старушку, заплакан¬ную, недоверчивую, убитую горем.

— Могу я видеть мадемуазель Лоран? — спросил он.

Старуха с недоумением посмотрела на него.

— Мою дочь? .. Разве вы ее знаете? ..Ас кем я имею честь говорить и зачем вам нужна моя дочь?

— Если разрешите...

— Прошу вас. — И мать Лоран впустила посетителя в маленькую гостиную, уставленную мягкой старинной ме¬белью в белых чехлах с кружевными накидками на спин¬ках. На стене большой портрет. «Интересная девушка» — подумал Артур.

— Моя фамилия Радье, — сказал он. — Я — медик из провинции, вчера только приехал из Тулона. Когда-то я был знаком с одной из подруг мадемуазель Лоран по университету. Уже здесь, в Париже, я случайно встретил эту подругу и узнал от нее, что мадемуазель Лоран ра¬ботает у профессора Керна.

— А как фамилия университетской подруги моей до¬чери?

— Фамилия? Риш!..

— Риш! Риш!.. Не слыхала такой, — заметила Лоран и уже с явным недоверием спросила:—А вы не от Керна?

— Нет, я не от Керна, — с улыбкой ответил Артур. — Но очень хотел бы познакомиться с ним. Дело в том, что он работает в той области, которой я очень интере¬суюсь. Мне известно, что ряд опытов, и самых интерес¬ных, он производит на дому. Но он очень замкнутый че¬ловек и никого не желает пускать в свое святая святых.

Старушка Лоран решила, что это похоже на правду: поступив на работу к профессору Керну, дочь говорила, что он живет очень замкнуто и никого не принимает. «Чем же он занимается?» — спросила она у дочери и получила неопределенный ответ: «Всякими научными

опытами».

— И вот, — продолжал Доуэль, — я решил познако¬миться сначала с мадемуазель Лоран и посоветоваться с нею, как мне вернее достигнуть цели. Она могла бы под¬готовить почву, предварительно поговорить с профессо¬ром Керном, познакомить меня с ним и ввести в дом.

Вид молодого человека располагал к доверию, но все, что было связано с именем Керна, возбуждало в душе мадам Лоран такое беспокойство и тревогу, что она не знала, как вести дальше разговор. Она тяжело вздохну¬ла и, сдерживая себя, чтобы нс заплакать, сказала:

— Моей дочери нет дома. Она в больнице. ..

— В больнице? В какой больнице?

Мадам Лоран нс стерпела. Она слишком долго остава¬лась одна со своим горем и теперь, забыв о всякой осто¬рожности, рассказала своему гостю все, — как ее дочь неожиданно прислала письмо о том, что работа заставля¬ет ее остаться некоторое время в доме Керна для ухода за тяжело-больными, как она, мать, делала бесплодные попытки повидаться с дочерью в доме Керна, как вол¬новалась, как, наконец, Керн сообщил ей, что ее дочь заболела нервным расстройством и отвезена в больницу для душевнобольных.

— Я ненавижу этого Керна, — говорила старушка, вы¬тирая платком слезы. — Это он довел мою дочь до су¬масшествия. Я не знаю, что она видела в доме Керна и чем занималась, — об этом она даже мне не говорила, — но я знаю одно, что как только Мари поступила на эту работу, так и начала нервничать. Я не узнавала ее. Она приходила бледная, взволнованная, она лишилась аппети¬та и сна. По ночам ее душили кошмары. Она вскрики- пала и говорила сквозь сон, что голова какого-то про¬фессора Доуэля и: Керн преследуют ее... Керн присы¬лает мне по почте заработную плату дочери, довольно значительную сумму, присылает до сих пор. Но я не при¬касаюсь к деньгам. Здоровья не приобретешь ни за какие деньги... Я потеряла дочь. .. — И старушка залилась слезами.

«Нет, в этом доме не может быть сообщников Кер¬на»— подумал Артур Доуэль. Он решил больше нс скрывать истинной цели своего прихода.

— Сударыня, — сказал он, — я теперь' откровенно признаюсь, что имею не меньше основания ненавидеть Керна. Мне нужна была ваша дочь, чтобы свести с Кер¬ном кое-какие счеты и.. . обнаружить его преступле¬ния. ..

Мадам Лоран вскрикнула.

— О, не беспокойтесь, ваша дочь не замешана в этих преступлениях.

— Моя дочь скорее умрет, чем совершит преступле¬ние, — гордо ответила Лоран.

— Я хотел воспользоваться услугами мадемуазель Ло¬ран, но теперь вижу, что ей самой необходимо оказать услугу. Я имею основания предполагать, что ваша дочь не сошла с ума, а заключена в сумасшедший дом про¬фессором Керном...

— Но почему? За что?

— Именно потому, что ваша дочь скорее умрет, чем совершит преступление, как изволили вы сказать. Оче¬видно, она была опаспа для Керна.

— Но о каких преступлениях вы говорите?

Артур Доуэль еще недостаточно знал Лоран и опа¬сался ее старушечьей болтливости, а потому решил не раскрывать всего.

— Керн делал незаконные операции. Будьте добры сказать, в' какую больницу отправлена Керном ваша дочь?

Взволнованная Лоран едва собралась с силами, чтобы продолжать связно говорить. Прерывая свои слова ры¬даниями, она ответила:

— Керн долго не хотел мне этого сообщать. К себе в дом он не пускал меня. Приходилось писать ему пись¬ма. Он отвечал уклончиво, старался успокоить меня и

уверить, что моя дочь поправляется и скоро вернется ко мне. Когда мое терпение истощилось, я написала ему, что напишу на него жалобу, если он сейчас же не отве¬тит, где моя дочь. И тогда он сообщил адрес больницы. Она находится в окрестностях Парижа, в Ско. Больни¬ца принадлежит частному врачу Равино. Ох, я ездила туда! Но меня даже нс пустили во двор. Это настоящая тюрьма, обнесенная каменной стеной... «У нас такие по¬рядки, — ответил мне привратник, — что родных мы ни¬кого не пускаем, хотя бы и родную мать». Я вызвала де¬журного врача, но он ответил мне то же. «Сударыня, — сказал он, — поссщепие родственниками больных всегда волнует и ухудшает их душевное состояние. Могу вам только сообщить, что вашей дочери лучше». И он за¬хлопнул передо мной ворота.

— Я все же постараюсь повидаться с вашей дочерью. Может быть, мне удастся и освободить се.

Артур тщательно записал адрес и откланялся.

— Я сделаю вес, что только будет возможно. Поверь¬те мне, что я заинтересован в этом так же, как если бы мадемуазель Лоран была моей сестрой.

И, напутствуемый всяческими советами и добрыми по¬желаниями, Доуэль вышел из комнаты.

Артур решил немедленно повидаться с Ларе. Его друг целые дни проводил с Брике, и Доуэль направился на авеню дю Мэн. Возле домика стоял автомобиль Ларе.

Доуэль быстро поднялся на второй этаж и вошел в гостиную.

— Артур, какое несчастье! — встретил его Ларе. Он был чрезвычайно расстроен, метался по комнате и еро¬шил свои; черпые курчавые волосы.

— В чем дело, Ларе?

— О.. . — простонал его друг. — Она бежала. . .

— Кто?

— Мадемуазель Брике, конечно!

— Бежала?. Но почему? Говорите же, наконец, толком!

Но нелегко было заставить Ларе говорить. Он продол¬жал метаться, вздыхать, стонать и охать. Прошло ие ме¬нее десяти минут, пока Ларе заговорил:

— Вчера мадемуазель Брике с утра жаловалась ца усиливающиеся боли в ноге. Нога очень опухла и пост нела. Я вызвал врача. Он осмотрел ногу и оказал, ч.то

положение резко ухудшилось. Началась гангрена. Необ¬ходима операция. Врач нс брался оперировать на дому и настаивал на том, чтобы больную немедленно пере¬везли в больницу. Но мадемуазель Брике ни за что не соглашалась. Она боялась, что в больнице обратят вни¬мание на шрамы на ее шее. Она плакала и говорила, что должпа вернуться к Керну. Керн предупреждал ее, что ей необходимо остаться у него до полного «выздоровле¬ния». Она не послушалась его, и теперь жестоко наказа¬на. И она верит Керну как хирургу. «Если он сумел вос¬кресить меня из мертвых и дать повое тело, то может вылечить и мою ногу. Для него это пустяк». Все мои уговоры не приводили ни к чему. Я нс хотел отпускать ее к Керну. И я решил прнмепнть хитрость. Я сказал, что сам Отправлю ее к Керну, предполагая перевезти в больницу. Но мне необходимо было принять меры к тому, чтобы тайна «воскресения» Брике в самом деле не рас¬крылась ранее времени, — я не забывал о вас, Артур. И я уехал на час, не более, чтобы сговориться с знако¬мыми врачами. Я хотел перехитрить Брике, но она пере-хитрила меня и сиделку. Когда я приехал, ее уже не бы¬ло. Все, что от нее осталось, — вот эта записка, лежав¬шая на столике возле ее кровати. Вот, посмотрите. — И. Ларе подал Артуру листок бумаги, на котором каранда¬шом наспех было написано несколько слов:

«Ларе, простите меня, я не могу поступить иначе. Я возвращусь к Керну. Не навещайте меня. Керн поста¬вит меня на ноги, как уже сделал это раз- До скоро-с свиданья, — эта мысль утешает меня».

— Даже подписи нет.

— Обратите внимание, — сказал Ларе, — на почерк. Это почерк Анжелики, хотя несколько измепспньгй. Так могла бы написать Анжелика, если бы она писала в су¬мерки, или у нее болела рука: более крупно, более раз¬машисто.

— Но, все-таки, как это произошло? Как она могла бежать?

— Увы, она бежала от Керна, чтобы теперь беждть от меня к Керну. Когда я приехал сюда и увидел, что клет* на опустела, я едва не убил сиделку. Но она объяснила, что сама была введена в заблуждение. Брике, с трудом дрдвявщись, подошла к телефону и вызвала меня. Это

была хитрость. Меня она нс вызывала. Поговорив по телефону, Брике заявила сиделке, что я, как будто, все устроил и прошу ее немедленно ехать в больницу. И Брике попросила сиделку вызвать автомобиль, затем с се помощью добралась до автомобиля и укатила, отказав¬шись от услуг сиделки. «Это недалеко, а там меня сни¬мут санитары» — сказала она. И сиделка была в полпой уверенности, что все делается по моему распоряжению и с моего ведома. Артур, — вдруг крикнул Ларе, вновь приходя в волнение. — Я еду к Керну немедленно. Я не могу ее оставить там. Я уже вызвал по телефону мой ав¬томобиль. Едем со много, Артур!

Артур прошелся по комнате. Какое неожиданное осложнепнс! Положим,' Брике уже сообщила все, что знала о доме Керна. Но все же ее советы были бы не¬обходимы в дальнейшем, нс говоря о том, что она сама являлась уликой против Керна. И этот обезумевший Ларе. Теперь он — плохой помощник.

— Послушайте, мой друг, — сказал Артур, опустив руки на плечи худржника. — Сейчас, больше чем когда- либо, нам необходимо крепко взять себя в руки и воз¬держаться от опрометчивых поступков. Дело сделано. Брике у Ксриа. Следует ли нам тревожить прежде време¬ни зверя в его берлоге? Как вы полагаете, расскажет ли Брике Керну обо всем, что произошло с нею с тех пор, как она бежала от него, о нашем знакомстве с нею и о том, что мы многое узиалп о Керне?

♦ — Могу поручиться, что она ничего не скажет, — убежденно ответил Ларе. — Она дала мне слово там, на яхте, и неоднократно повторяла, что сохранит тайну. Те¬перь она выполнит это, не только под влиянием страха, но и. . . и по другим мотивам.

Артуру были понятны эти мотивы. Он уже давно за¬метил, что Ларе проявлял все большее внимание к Брике.

«Несчастный романтик, — подумал Доуэль, — везет ему на трагическую любовь. На этот раз он теряет не только Анжелику, но и вновь зарождающуюся любовь. Однако еще не все потеряно».

— Будьте терпеливы, Ларе, — сказал он. — Наши цели сходятся. Соединим наши усилия и будем вести осторож¬ную игру. У нас два пути: или нанести Керну немедлен¬ный удар, или ШР постараться сначала окольными путя-

ми узнать о судьбе головы моего отца и о Брике. После того как Брике убежала от него, Керн должен держать¬ся настороже. Если он еще не уничтожил головы моего отца, то, вероятно, хорошо скрыл се. Уничтожить же го¬лову можно в несколько минут. Если только полиция начнет стучаться в его дверь, он уничтожит все следы преступления прежде, чем откроет дверь. И мы ничего не найдем. Не забудьте, Ларе, что Брике тоже «следы преступления». Керн совершал незаконные операции. Мало этого: он незаконно похитил тело Анжелики. А Керн — человек, который не остановится ни перед чем. Ведь осмелился же он, тайно от всех, оживить голову моего отца. Я знаю, что отец разрешил в завещании ана¬томировать его тело, но я никогда не слыхал, чтобы он соглашался на опыт с оживлением своей головы. Почему Керн скрывает от всех, даже от меня, о существовании го¬ловы? Для чего она нужна ему? И для чего нужна ему Брике? Быть может, он занимается вивисекцией над людьми, и Брике для него сыграет роль кролика?

— Тем более ее надо скорее спасти, — горячо возра¬зил Ларе.

— Да, спасти, но не ускорить сс смерть. А наш ви¬зит к Керну может ускорить этот роковой конец.

— Но что же делать?

— Итти вторым, более медленным путем. Постараем¬ся, чтобы и этот путь был возможно короче. Мари Ло¬ран нам может дать гораздо более полезные сведения, чем Брике. Лоран знает расположение дома, она ухажи¬вала за головами. Быть может, она говорила с моим от-цом. .. то есть с его головой.

— Так давайте скорее Лоран.

— Увы, ее тоже необходимо сначала освободить.

— Она у Керна?

— В больнице. Очевидно, в одной из тех больниц, где За хорошие деньги держат взаперти таких же больных людей, как мы с вами. Нам придется немало поработать, Ларе. — И Доуэль рассказал своему другу о своем сви¬дании с матерью Лоран.

— Проклятый Керн! Он сеет вокруг себя несчастье и ужасы. Попадись он мне.. .

— Постараемся, чтобы он попался. И первый ша? к этому — нам надо повидаться с Лоран.

!

— Я немедленно еду туда.

— Это было бы неосторожно. Нам лично нужно пока¬зываться только в тех случаях, когда ничего другого не остается. Пока будем пользоваться услугами других лю¬дей. Мы с вами должны представлять своего рода тай¬ный комитет, который руководит действиями надежных людей, но остается неизвестным врагу. Надо найти вер-ного человека, который отправился бы в Ско, завел зна¬комство с санитарами, сиделками, поварами, приврат¬никами, — с кем1 окажется возможным. Если удастся подкупить хоть одного, дело будет наполовину сде¬лано..

Ларе не терпелось. Ему самому хотелось немедленно приступить к действиям, но он подчинялся более рассу¬дительному Артуру и в конце концов примирился с по¬литикой осторожных действий.

—■ Но кого же мы пригласил!? О, Шауб. Молодой ху¬дожник, недавно приехавший нз Австралии. Мой прия¬тель, прекрасный человек, отличный спортсмен. Для пего поручение будет тоже своего рода спортом. Чорт возь¬ми,— выбранился Ларе,—'Почему я сам не могу взяться за это?

— Это так романтично?—с улыбкой спросил Доуэль.

ЛЕЧЕБНИЦА РАВИНО

Шауб, молодой человек двадцати трех лет, розоволи¬цый блондин атлетического сложения, принял предложе¬ние «заговорщиков» с восторгом. Его не посвящали пока во все подробности, но сообщили, что он может оказать друзьям огромную услугу. И он весело кивнул голо¬вой, не спроспв даже Ларе, нет ли во всей этой истории чего-нибудь предосудительного: он верил в честность

Ларе и его друга.

— Великолепно!—воскликнул Шауб.—Я еду в Ско немедленно. Этюдный ящик послужит прекрасным оправ¬данием появления нового человека в маленьком горо¬дишке. Я буду писать портреты санитаров и сиделок. Если они будут не очень безобразны, я даже немножко поухаживаю за ними.

— Если потребуется, предлагайте руку и сердце, — сказал Ларе с воодушевлением.

— Для этого я недостаточно красно, — скромно заме- '-.-Э?. тнл молодой человек. — Но свои бицепсы я охотно пущу

в дело, если будет необходимо.

Новый союзник отправился в путь.

— Помните же, действуйте с возможной скоростью и предельной осторожностью, — дал ему Доуэль послед¬ний совет.

Шауб обещал приехать через три дня. Но уже на дру¬гой день вечером он, очень расстроенный, явился к Ларе.

— Невозможно, — сказал он. — Не больница, а тюрь¬ма, обнесенная каменной стеной. И за эту стену не вы¬ходит никто из служащих. Все продукты доставляются подрядчиками, которых нс пускают даже во двор. К во¬ротам выходит заведующий хозяйством и принимает все, что ему нужно. . . Я ходил вокруг этой тюрьмы,- как волк вокруг овчарни. Но мне не удалось даже одним глазом заглянуть за каменную ограду.

Ларе был разочарован и раздосадован.

— Я надеялся, — сказал, он с плохо скрытым раздра¬жением,— что вы проявите большую изобретательность и находчивость, Шауб.

— Не угодно ли вам самим проявить эту изобретатель¬ность,— ответил нс менее раздраженно Шауб. — Я не оставил бы своих попыток так скоро. Но мне случайно удалось познакомиться с одним местным художником, ко-торый хорошо знает город и обычаи лечебницы. Он ска¬зал мне, что это совершенно особая лечебница. Много преступлений и тайн хранит она за своими стенами. Наследники помещают туда своих богатых родственни¬ков, которые слишком долго зажились и не думают уми¬рать, объявляют их душевнобольными и устанавливают над ними опеку. Опекуны несовершеннолетних отправля¬ют туда же своих опекаемых перед наступлением их со-вершеннолетия, чтобы продолжать «опекать», свободно распоряжаясь их капиталами. Это тюрьма для богатых лю¬дей, пожизненное заключение для несчастных жен, му¬жей, престарелых родителей и опекаемых. Владелец ле¬чебницы, он же главный врач, получает колоссальные доходы от заинтересованных лиц. Весь штат хорошо оплачивается. Здесь бессилен даже закон, от вторжения которого охраняет уже не каменная стена, а золото. Здесь рее держится на подкупе. Согласитесь, что при та-

ких условиях я Мог просидеть в Ско целый год и ни на один сантиметр не продвинуться в больницу.

— Надо было не сидеть, а действовать, — сухо заме¬тил Ларе.

Шауб демонстративно поднял свою ногу и указал на порванные внизу брюки.

— Действовал, как видите, — с горькой иронией ска¬зал он. — Прошлую ночь попытался перелезть через стену. Для меня это не трудное дело. Но не успел я спрыгнуть по ту сторону стены, как на меня набросились огромные дога, — и вот результат... Не обладай я обезь¬яньим проворством и ловкостью, меня разорвали бы на куски. Тотчас по всему огромному саду послышалась перекличка сторожей, замелькали зажженные электриче¬ские фонари. Но этого мало. Когда я уже перебрался обратно, тюремщики выпустили своих собак за ворота. Животпыс выдрессированы точно так же, как дрессиро¬вали в свое время собак на южноамериканских планта¬циях для поимки беглых негров. . . Ларе, вы знаете, сколько призов я взял в состязаниях на быстроту бега. Если бы я всегда бегал так, как улепетывал минувшей ночью, спасаясь от проклятущих псов, я был бы чемпи¬оном мира. Довольно вам сказать, что я без особого труда вскочил на подножку попутного автомобиля, мчав¬шегося по дороге с'о скоростью по крайней мере тридца¬ти километров в час, и только это спасло меня!

— Проклятие! Что же теперь делать? — воскликнул Ларе, ероша волосы. — Придется вызвать Артура. — И он устремился к телефону.

Через несколько минут Артур уже пожимал рукп сво¬их друзей.

— Этого надо было ожидать, — сказал он, узнав о не¬удаче. — Керн умеет хоронить свои жертвы в надежных местах. Что же нам теперь остается делать? — повторил он вопрос Ларе. — Итти напролом, действовать тем же оружием, что и Керп, — подкупить главного врача и...

— Я не пожалею отдать все мое состояние! — восклик¬нул Ларе.

— Боюсь, что его будет недостаточно. Дело в том, что коммерческое предприятие почтенного доктора Равино зиждется на огромных кушах, которые он получает от своих клиентов, с одной стороны, и на том доверии, ко¬

торое питают к нему его клиенты, вполне уверенные, что уж если Равино получил хорошую взятку, то ни при ка¬ких условиях он не продаст их интересов. Равпно нс захочет подорвать свое реноме и тем самым пошатнуть все основы своего предприятия. Вернее, он сделал бы это, если бы мог сразу получить такую сумму, которая равнялась бы всем его будущим доходам лет на двадцать вперед. А на это, боюсь, исхватнт средств, если бы мы сло¬жили наши капиталы. Равино имеет дело с миллионерами,» нс забывайте этого. Гораздо проще и дешевле было бы- подкупить кого-нибудь из его служащих помельче. Но все несчастье в том, что Равино следит за своими служа¬щими не меньше, чем за заключенными. Шауб прав. Я сам наводил кое-какие справки о лечебнице Равино. Легче постороннему человеку проникнуть в каторжную тюрьму и устроить побег, чем проделать то же в тюрьме Равино. Он принимает к себе на службу с большим разбором, — в большинстве случаев людей, нс имеющих родных. Не брезгает он и теми, кто не поладил с законом и желает скрыться от бдительного ока полнцш. Он платит хорошо, но берет обязательство, что никто из служащих не будет выходить за пределы лечебницы во все время службы, а время это определяется в десять и двадцать лет, не меньше.

— Но где же он найдет таких людей, которые реши¬лись бы на такое почти пожизненное лишение свободы? — спросил Ларе.

— Находит. Многих соблазняет мысль обеспечить себя на старости. Большинство загоняет нужда. Но, конечно, выдерживают не все. У Равино случаются, — хотя и очень редко, раз в несколько лет, — побеги служащих. Не так давно один служащий, истосковавшийся по сво¬бодной жизни, бежал. В тот же день его труп нашли в окрестностях Ско. Полиция Ско — на откупе у Равино. Был составлен протокол о том, что служащий покончил жизнь самоубийством. Равино взял труп и перенес к себе в лечебницу. Об остальном можно догадаться. Равино, вероятно, показал труп своим служащим и произнес соответствующую речь, намекая на то, что такая же судьба ждет всякого нарушителя договора. Вот и все.

Ларе был ошеломлен.

— Откуда у вас такая информация?

Артур Доуэль самодовольно улыбнулся.

— Ну, вот видите, сказал повеселевший Шауб. — Я же говорил вам, что я не виноват.

— Представляю, как весело живется в этом проклятом месте Лоран. Но что же нам предпринять, Артур? Взо¬рвать стены динамитом? Сделать подкоп?

Артур уселся в кресло и задумался. Друзья молчали, поглядывая на пего.

— Эврика! — вдруг вскрикнул Доуэль.

«СУМАСШЕДШИЕ»

Небольшая комната с окном в сад. Серые стены. Серая кровать, застланная светлосерым пушистым одеялом. Бе¬лый столик и два белых стула.

Лоран сидит у окна и рассеянно смотрит в сад. Луч солнца золотит ее. русые волосы. Она очень похудела и побледнела.

Из окна видна аллея, по которой гуляют группы боль¬ных. Между ними мелькают белые с черной каймой ха¬латы сестер.

— Сумасшедшие.. . — тихо говорит Лоран, глядя на гуляющих больных. — Ия сумасшедшая.. . Какая неле¬пость! Вот все, чего я достигла. . .

Она сжала руки, хрустнув пальцами.

Как это произошло? . .

Кери вызвал ее в кабинет и сказал:

— Мне нужно поговорить с вами, мадемуазель Лоран. Вы помните наш первый разговор, когда вы пришли сюда, желая получить работу?

Она кивнула головой.

— Вы обещали молчать обо всем, что увидите и услы¬шите в этом доме, не так ли?

— Да.

— Повторите же сейчас это обещание и можете нттн навестить свою мамашу. Видите, как я доверяю вашему слову.

Кери удачно нашел струну, на которой играл. Лоран была чрезвычайно смущена. Несколько минут она мол¬чала. Лоран привыкла исполнять данное слово, но после того, что она узнала здесь. .. Керн видел ее колебания н с тревогой следил за исходом ее внутренней борьбы.

— Да, я дала вам обещание молчать, — сказала онй, наконец, тихо. — Но вы обманули меня. Вы многое скрыли от меня. Если бы вы сразу сказали всю правду, я не дала бы вам такого обещания.

— Значит, вы считаете себя свободной от этого обе¬щания?

— Да.

— Благодарю за откровенность. С вами хорошо иметь дело уже потому, что вы, по крайней мере, не лукавите. Вы имеете гражданское мужество говорить правду.

Керн говорил это не только для того, чтобы польстить Лоран. Несмотря на то, что честность Керн считал глу¬постью, в эту минуту он действительно уважал ее за мужественность характера и моральную стойкость. «Чорт возьми, будет досадно, если придется убрать с дороги эту девочку. Но что же поделать с нею?»

— Итак, мадемуазель Лоран, при первой же возмож¬ности вы пойдете и донесете на меня? Вам должно быть известно, какие это будет иметь для меня последствия. Меня казнят. Больше того, мое имя будет опозорено.

— Об этом вам нужно было подумать раньше, — отве¬тила Лоран.

— Послушайте, мадемуазель, — продолжал Кери, как бы не расслышав ее слов. — Отрешитесь вы от своей узкой моральной точки зрения. Поймите, если бы не я, профессор Доуэль давно сгнил бы в земле или сгорел в крематории. Стала бы его работа. То, что сейчас делает голова, — ведь это, в сущности, посмертное творчество. И это создал я. Согласитесь, что при таком положении я имею некоторые' права на «продукцию» головы Доуэля. Больше того, без меня Доуэль — его голова — не смог бы осуществить свои открытия. Вы знаете, чго мозг не поддается оперированию и сращиванию. И, тем не менее, операция «сращения» головы Брнке с телом удалась прекрасно. Спинной мозг, проходящий через шейное позвонки, сросся. Над разрешением этой задачи рабо¬тали голова Доуэля и руки Керна. А эти руки, — Керн протянул руки, глядя на них, — тоже чего-нибудь стоят. Они спасли не одну сотню человеческих жизней и спасут еще много сотен, если только вы не занесете над моей головой меч возмездия. Но и это еще не все. Последние наши работы должны произвести переворот не только

п медицине, но и в жизни всего человечества. Отныне медицина может восстановить угасшую жизнь человека. Сколько великих людей можно будет воскресить после их смерти, продлить им жизнь на благо человечества! Я удлиню жизнь гения, верну детям отца, жене — мужа. Впоследствии такие операции будет совершать рядовой хирург. Сумма человеческого горя уменьшится. . .

— За счет других несчастных. ..

— Пусть так, но там, где плакали двое, будет плакать один. Там, где было два мертвеца, будет один. Разве это нс великие перспективы? И что в сравнении с этим пред¬ставляют мои личные дела, пусть даже преступления?" Какое дело больному до того, что на душе хирурга, спа¬сающего его жизнь, лежит преступление? Вы убьете не только меня, вы убьете тысячи жизней, которые в буду¬щем я мог бы спасти. Подумали ли вы об этом? Вы со¬вершите преступление в тысячу раз большее, чем совер¬шил я, если только я совершил его. Подумайте же еще раз и скажите мне ваш ответ. Теперь идите. Я не буду торопить вас.

—■ Я уже дала вам ответ. — И Лоран вышла из каби¬нета.

Она пришла в комнату головы профессора Доуэля и передала ему содержание разговора с Керном. Голова Доуэля задумалась.

— Нс лучше ли было скрыть ваши намерения или, по крайней мере, дать неопределенный ответ? — наконец прошептала голова.

— Я не умею лгать, — ответила Лоран.

— Это делает вам честь, но... ведь вы обрекли себя. Вы можете погибнуть, и ваша жертва не принесет никому пользы.

— Я. . . иначе я не могу, — сказала Лоран н, грустно кивнув голове, удалилась.

— Жребий брошен, — повторяла она одну и ту же фразу, сидя у окна своей комнаты. «Бедная мама, — Не¬ожиданно мелькнуло у нее в голове. — Но она поступила бы так же» — сама себе ответила Лоран. Ей хотелось на-писать матери письмо, в котором изложить все, что про¬изошло с нею. «Последнее письмо». Но нс было ника¬кой возможности переслать его. Лоран не сомневалась, что должна погибнуть. Она была готова спокойно ветре-

7 А. Беляев — 302

«г.

ж-:,.' ■ 

'гнть смерть. Ее огорчали только заботы о матери и мыслй о том, что преступление Керна останется неотомщенным. Однако она верила, что рано или поздно все же возмез¬дие не минует его.

То, чего она ждала, случилось скорее, чем она пред¬полагала.

Лоран погасила свет и улеглась в кровать. Нервы ее были напряжены. Она’ услышала какой-то шорох за шка¬пом, стоящим у стены. Этот шорох больше удивил, чем испугал ее. Дверь в ее комнату была заперта на замок. К ней не могли войти так, чтобы она не услышала. «Что же это за шорох? Быть может, мыши? ..»

Дальнейшее произошло с необычайной быстротой. Вслед за шорохом послышался скрип. Чьи-то шаги быстро приблизились к кровати. Лоран испуганно при¬поднялась на локтях, но в то же мгновение чьи-то силь¬ные руки придавили ее к подушке и прижали к лицу маску с хлороформом.

«Смерть!..» — мелькнуло в ее мозгу, и, затрепетав — всем телом, она инстинктивно рванулась.

— Спокойнее, — услышала она голос Керна, совсем такой же, как во время обычных операций, а затем поте¬ряла сознание.

Пришла в себя она уже в лечебнице. . .

Профессор Керн привел в исполнение угрозу о «чрез¬вычайно тяжелых для нее последствиях», если она не сохранит тайны. От Керна она ожидала всего. Он ото¬мстил, а сам не получил возмездия. Мари Лоран принесла в жертву себя, но ес жертва была бесплодной. Сознание этого еще больше нарушало ее душевное равновесие.

Она была близка к отчаянию. Даже здесь она чув¬ствовала влияние Керна.

Первые две недели Лоран не разрешали даже выхо¬дить в большой тенистый сад, где гуляли «тихие» боль¬ные. Тихие — это были те, которые не протестовали про¬тив заключения, не доказывали врачам, что они совер¬шенно здоровы, не грозили разоблачениями и нс делали попыток к бегству. Во всей лечебнице было не больше десятка процентов действительно душевнобольных, да и тех свели с ума уже в больнице. Для этой цели у Равино была выработана сложная система «психического отрав¬ления».

«ТРУДНЫЙ СЛУЧАЙ В ПРАКТИКЕ»

Для доктора Равино Мари Лоран была «трудным слу¬чаем в практике». Правда, за время ее работы у Керна нервная система Лоран была сильно истощена, но воля не поколеблена. -За это дело и взялся Равпно.

Пока он не принимался за «обработку психики» Ло¬ран вплотную, а только издали внимательно изучал ее. Профессор Ксрп еще не дал доктору Равино определен¬ных директив относительно Лоран: отправить ее прежде-временно в могилу или свести с ума. Последнего во вся¬ком случае в большей или меньшей степени требовала сама система психиатрической «лечебницы» Равино.

Лоран в волнении ожидала того момента, когда ее судьба окончательно будет решена. Смерть или сумасше¬ствие — другого пути здесь для нее, как и для других, не было. И она собирала все душевные силы,-чтобы про-тивоборствовать, по крайней мере, сумасшествию. Она была очень кротка, послушпа и даже внешне спокойна. Но этим трудно было обмануть доктора Равино, обладавшего большим опытом и недюжинными способностями пси¬хиатра. Эта покорность Лоран возбуждала в нем лишь еще большее беспокойство и подозрительность.

«Трудный случай» — думал он, разговаривая с Лоран во время обычного утреннего обхода.

— Как вы себя чувствуете? — спрашивал он.

.— Благодарю вас, хорошо, — отвечала Лоран.

— Мы делаем все возможное для наших пациентов, но все же непривычная обстановка и относительное лише¬ние свободы действуют на некоторых больных угнетающе. Чувство одиночества, тоска.

— Я привыкла к одиночеству.

«Ее не так-то ■ легко вызвать на откровенность» —• поду¬мал Равино и продолжал:

— У вас, в сущности говоря, все в полном порядке. Нервы немного расшатаны, и только. Профессор Керн говорил мне, что вам приходилось принимать участие а научных опытах, которые должны производить доволь¬но тяжелое впечатление на свежего человека. Вы так юны. Переутомление и небольшая неврастения... И про¬фессор Керв, который очень ценит вас, решил предо¬ставить вам отдых...

— Я очень благодарна профессору Керну,

> «Скрытная натура, — злился Равнно. — Надо свести ее с другими больными. Тогда она, может быть, больше рас* кроет себя, и таким образом можно будет скорее изучить ее характер».

— Вы засиделись, — сказал он. — Почему бы вам не пройти в сад? У нас чудесный сад, даже не сад, а настоя¬щий парк в десяток гектаров.

— Мне не разрешили гулять.

— Неужели? — удивленно воскликнул Равино. — Это недосмотр моего ассистента. Вы не из тех больных, кото¬рым прогулки могут принести вред. Пожалуйста, гуляйте. Познакомьтесь с нашими больными, среди них есть инте¬ресные люди.

— Благодарю вас, я воспользуюсь вашим разреше¬нием. . .

И когда Равнно ушел, Лоран вышла из своей комнаты и направилась по длинному коридору, окрашенному в мрачный серый тон с черной каймой, к выходу. Из-за запертых дверей комнат доносились безумные завывания, крики, истерический смех, бормотание. . .

— О. . . о. . . о. . . — слышалось слева.

— У-у-у- Ха-ха-ха-ха,:— откликались справа.

«Будто в зверинце» — думала Лоран, стараясь не под- . даваться этой гнетущей обстановке. Но она несколько ускорила шаги и поспешила выйти из дома. Перед нею расстилалась ровная дорожка, ведущая в глубь сада, и Лоран пошла по ней.

«Система» доктора Равино чувствовалась даже здесь. На всем лежал мрачный оттенок. Деревья только хвой¬ные, с темной зеленью. Деревянные скамьи без спинок окрашены в темносерый цвет. Но особенно поразили Лоран цветники. Клумбы были сделаны наподобие могил, а среди цветов преобладали темносиние, почти черные, анютины глазки, окаймленные по краям, как белой траур¬ной лентой, ромашками. Темные туи дополняли картину.

«Настоящее кладбище. Здесь невольно должны ро¬ждаться мысли о смерти. Но меня не проведете, господин Равино, я отгадала ваши секреты, и ваши «эффекты» не застанут меня врасплох» — подбадривала себя Лоран и, быстро миновав «кладбищенский цветник», вошла в сос¬новую аллею. Высокие стволы, как колонны храма, тяну-

лись вверх, прикрытые темиоэелеными куполами. Вершины сосен шумели ровным, однообразным сухим шумом.

В разных местах парка виднелись серые халаты больных.

«Кто из них сумасшедший и кто нормальный?» — Это довольно безошибочно можно было определить, даже недолго наблюдая за ними. Те, кто еще не был безнаде¬жен, с интересом смотрели на «новенькую»—Лоран. Больные же с померкнувшим сознанием были углублены в себя, отрезаны от внешнего мира, на который смотрели невидящими глазами.

К Лоран приближался высокий, сухой старик с длин¬ной седой бородой. Старик высоко поднял свои пушистые брови, увидал Лоран и сказал, как бы продолжая гово¬рить вслух, сам с собой:

— Одиннадцать лет я считал, потом счет потерял. ' Здесь нет календарей, и время стало. И я не знаю, сколько пробродил я по этой аллее. Может быть два¬дцать, а может быть тысячу лет. Перед лицом бога депь один — как тысяча лет. Трудно определить время. И вы, вы тоже будете ходить здесь тысячу лет туда, до камен¬ной стены, и тысячу лет обратно. Отсюда нет выхода. Оставь всякую надежду, входящий сюда, как сказал гос¬подин Данте. Ха-ха-ха! Не ожидали? Вы думаете, я су¬масшедший? Я хитер. Здесь только сумасшедшие имеют право жить. Но в'ы не выйдете отсюда, как и я. Мы с вами. .. — И, увидав приближающегося санитара, па обязанности которого было подслушивать разговоры больных, старик, не изменяя тона, продолжал, хитро под¬мигнув глазом:—Я Наполеон Бонапарт, и мои сто дней еще нс наступили. Вы меня поняли? — спросил он, когда санитар прошел дальше.

«Несчастный, — подумала Лоран, — неужели он при¬творяется сумасшедшим, чтобы избегнуть смертного при¬говора? Не я одна, оказывается, принуждена прибегать к спасительной маскировке».

Еще один больной подошел к Лоран, — молодой чело¬век с черной козлиной бородкой, — п_ начал лепетать какую-то несуразицу об извлечении квадратного корня из квадратуры круга. Но па этот раз санитар не прибли¬жался к Лоран. — очевидно, молодой человек был вне

подозрения у администрации. Он подходил к Лоран и говорил все быстрее и настойчивее, брызгая слюной:

— Круг — это бесконечность. Квадратура круга — квадратура бесконечности. Слушайте внимательно. Из¬влечь квадратный корень пз квадратуры круга — значит извлечь квадратный корень из бесконечности. Это будет часть бесконечности, возведенная в энную степень, таким образом можно будет определить и квадратуру. . . но вы не слушаете меня, — вдруг разозлился молодой человек и схватил Лоран за руку. Она вырвалась и почти побе¬жала по направлению к корпусу, в котором жила. Не-далеко от двери она встретила доктора Равино. Он сдер¬живал довольную улыбку.

Едва Лоран вбежала к себе в комнату, как в дверь постучали. Она охотно закрылась бы на ключ, но вну¬тренних запоров у двери нс было. Она решила пе отве¬чать. Однако дверь открылась, и на пороге показался доктор Равино.

Его голова, по обыкновению, была откинута назад, вы¬пуклые глаза, несколько расширенные, круглые и внима¬тельные, смотрели сквозь стекла пенсне, черные усы и эспаньолка шевелились вместе с губами.

— Простите, что вошел без разрешения. Мои врачеб¬ные обязанности дают некоторые права.. .

Доктор Равино нашел, что наступил удобный момент начать «разрушение моральных ценностей» Лоран. В его арсенале имелись самые разнообразные средства воздей¬ствия — от подкупающей искренности, вежливости и обая¬тельной внимательности до грубости и циничной откро¬венности. Он решил во что бы то1’ ни стало вывести Ло¬ран из равновесия и потому взял вдруг тон бесцеремон¬ный и насмешливый.

— Почему же вы не говорите: «войдите, пожалуйста, простите, что я не пригласила вас. Я задумалась и не слыхала вашего стука...», или что-нибудь в этом роде?

— Нет, я слыхала ваш стук, но не отвечала потому, что мне хотелось остаться одной.

,— Правдиво, как всегда! — иронически сказал он.

— Правдивость — плохой объект для иронии, — с не¬которым раздражением заметила Лоран.

«Клюет» — весело подумал Равино. Он бесцеремонно уселся против Лоран и уставил на нее свои рачьи неми-

№

гающие глаза. Лоран старалась выдержать этот взгляд, в конце концов ей стало неприятно, она опустила веки, слегка покраснев от досады на себя.

— Вы полагаете, — произнес Равино тем же ирониче¬ским тоном, — что правдивость — плохой объект для иронии. .. А я думаю, что самый подходящий. Если бы вы были такой правдивой, вы бы выгнали меня вон, по¬тому что вы ненавидите меня, а между тем стараетесь сохранить любезную улыбку гостеприимной хозяйки.

— Это.. . только вежливость, привитая воспитанием, — сухо ответила Лоран.

— А если бы не вежливость, то выгнали бы? — И Ра¬вино вдруг засмеялся неожиданно высоким, лающим сме¬хом.— Отлично! Очень хорошо! Вежливость не в ладу с правдивостью. Из вежливости, стало быть, можно поступаться правдивостью. Это раз. — И он загнул один палец. — Сегодня я спросил вас, как вы себя чувствуете, и получил ответ — «прекрасно», хотя по вашим глазам видел, что вам впору удавиться. Следовательно, вы и тогда солгали. Из вежливости?

Лоран не знала, что сказать. Она должна была или еще раз солгать, или же сознаться в том, что решила скрывать свои чувства. И она 'молчала.

—■ Я помогу вам, мадемуазель Лоран, — продолжал Равино. — Это была, если так можно выразиться, маски¬ровка самосохранения. Да или нет?

— Да, — вызывающе ответила Лоран.

— Итак, вы лжете во имя приличия — раз, вы лжете во имя самосохранения — два. Если продолжать этот разговор, боюсь, что у меня нехватит пальцев. Вы лжете еще из жалости. Разве вы не писали успокоительные письма матери?

Лоран была поражена. Неужели Равино известно все? Да, ему действительно было все известно. Эго также вхо¬дило в его систему. Он требовал от своих клиентов, по¬ставляющих ему мнимых больных, полных сведений как о причинах их помещения в его больницу, так и обо всем, что касалось самих пациентов. Клиенты знали, что это необходимо в их же интересах, и не скрывали от Равино самых ужасных тайн.

— Вы лгали профессору Керну во имя поруганной справедливости и желая наказать порок. Вы лгали во имя

правды. Горький парадокс! И если подсчитать, то ока¬жется, что ваша правда все время питалась ложью.

Равино метко бил в цель. Лоран была подавлена. Ей самой как-то не приходило в голову, что ложь играла такую огромную роль в ее жизни.

— Вот н подумайте, моя праведница, на досуге о том, сколько вы нагрешили. А чего вы добились своей прав¬дой? Я скажу вам: вы добились вот этого самого пожиз¬ненного заключения. И никакие силы не выведут вас от-сюда — ни земные, ни небесные. А ложь? Если уважае¬мого профессора Керна считать исчадием ада и отцом лжи, то он ведь продолжает прекрасно существовать.

Равино, не спускавший глаз с Лоран, внезапно замол¬чал. «На первый раз довольно, заряд дан хороший» — с удовлетворением подумал он и, не прощаясь, вышел.

Лоран даже не заметила его ухода. Она сидела, закрыв лицо руками.

С этого вечера Равино каждый вечер являлся к ней. чтобы продолжать свои иезуитские беседы. Расшатать моральные устои, а вместе с тем и психику Лоран сдела¬лось для Равино вопросом профессионального самолюбия.

Лоран страдала искренно и глубоко. На четвертый день она не выдержала и, поднявшись, с пылающим лицом, крикнула:

— Уходите отсюда! Вы не человек, вы демон!

Эта сцена доставила Равино истинное удовольствие.

— Вы делаете успехи, — ухмыльнулся он, не двигаясь с места. — Вы становитесь правдивее, чем раньше.

—- Уйдите!—задыхаясь, проговорила Лоран.

«Великолепно, скоро драться будет»—подумал доктор и вышел, весело насвистывая.

Лоран, правда, еще не дралась и, вероятно, способна была бы драться только при полном омрачении сознания, но ее психическое здоровье подвергалось огромной опас¬ности. Оставаясь наедине с собой, она с ужасом созна-вала. что надолго ее нехватит.

А Равино не упускал ничего,' что могло бы ускорить развязку. По вечерам Лоран начали преследовать звуки, жалобной песни, исполняемой на неизвестном ей инстру¬менте. Как будто где-то рыдала виолончель, иногда звуки поднимались до верхних регистров скрипки, потом вдруг, без перерыва, изменились не только высота, но и тембр.

ц звучал уже как бы человеческий голос, чистый, пре¬красный, но бесконечно печальный. Ноющая мелодия совершала своеобразный круг, повторялась без конца.

Когда Лоран услыхала эту музыку впервые, мелодия даже понравилась ей. Причем музыка была так нежна и тиха, что Лоран начала сомневаться, действительно ли где-то играет музыка или же у нес развивается слуховая галлюцинация. Минуты шли за минутами, а музыка про¬должала вращаться в своем заколдованном круге. Вио¬лончель сменялась скрипкой, скрипка — рыдающим чело¬веческим голосом... тоскливо звучала одна нота в акком¬панементе. Лерез час Лоран была убеждена, что этой музыки не существует в действительности, что она зву¬чит только в ее голове.' От унылой мелодии некуда было деваться. Лордн закрыла уши, но ей казалось, что опа продолжает слушать музыку — виолончель, скрипка, го¬лос. . . виолончель, скрипка, голос. ..

— От этого с ума сойти можно, — шептала Лоран. Она начала напевать сама, старалась говорить с собой вслух, чтобы заглушить музыку, но ничего не помогало. Даже во сне эта музыка преследовала ее.

«Люди не могут играть и петь беспрерывно. Это ве¬роятно механическая музыка. .. Навождснис какое-то» — думала она, лежа без сна с открытыми глазами п слушая бесконечный круг,—виолончель, скрипка, голос... виолон¬чель, скрипка, голос.. .

Она не могла дождаться утра и спешила убежать в парк, но мелодия уже превратилась в навязчивую идею. Лоран действительно начинала слышать незвучавшую музыку. И только крики, стоны и смех гуляющих в парке умали¬шенных несколько заглушали ее.

ИОВЕПЫШП

Постепенно Мари Лоран дошла до такого расстройства нервов, что впервые в своей жизни стала помышлять о самоубийстве. На одной из прогулок она начала обду¬мывать способ покончить с собой и так углубилась в эти мысли, что- нс заметила сумасшедшего, который подошел близко к ней и, преграждая дорогу, сказал:

— Те хороши, которые не знают о неведомом. Все это. конечно, сентиментальности..

Лоран вздрогнула от неожиданности и посмотрела на больного. Он был одет, как все, в серый халат. Шатен, высокого роста, с красивым, породистым лицом, он сразу привлек ее внимание.

«Повидимому, новенький, — подумала она. — Брился в последний раз не более пяти дней тому назад. Но по¬чему его лицо напоминает мне кого-то? . .»

И вдруг молодой человек быстро прошептал:

— Я знаю вас, вы мадемуазель Лоран. Я видел ваш портрет у вашей матери.

— Откуда вы знаете меня? Кто вы? — спросила удив¬ленно Лоран.

— В мире — очень мало. Я — брат моего брата. А брат мой — я, — громко крикнул молодой человек.

Мимо прошел санитар, незаметно, но внимательно по¬глядывая на него.

Когда санитар прошел, молодой человек быстро про¬шептал:

— Я — Артур Доуэль, сын профессора Доуэля. Я не безумный и представился безумным только для того, чтобы.. .

Санитар опять приблизился к ним.

Артур вдруг отбежал от Лоран с криком:

— Вот мой покойный брат! Ты — я, я — ты. Ты вошел в меня после смерти. Мы были двойниками, но умер ты, а не я.

И Доуэль погнался за каким-то меланхоликом, испуган¬ным этим неожиданным нападением. Санитар кинулся вслед за ними, желая защитить маленького, хилого ме¬ланхолика от буйного больного. Когда они добежали до конца парка, Доуэль, оставив свою жертву, повернул обратно к Лоран. Он бежал быстрее санитара. Минуя Лоран, Доуэль замедлил бег и докончил фразу:

— Я явился сюда, чтобы спасти вас. Будьте готовы сегодня ночью к побегу. — И, отскочив в сторону, запля¬сал вокруг какой-то ненормальной старушки, которая не обращала на него ни малейшего внимания. Потом он сел на скамью, опустил голову и задумался.

Он так хорошо разыграл свою роль, что Лоран недо¬умевала, действительно ли Доуэль только симулирует сумасшествие. Но! надежда уже закралась в ее душу. Что молодой человек был сыном профессора Доуэля, она

не сомневалась. Сходство с его отцом бросалось теперь в глаза, хотя серый больничный халат и небритое лицо значительно «обезличивали» Доуэля. И потом он узнал ее по портрету. Очевидно, он был у ее матери. Все это было похоже на правду. Так или иначе, Лоран решила в эту ночь не раздеваться и ожидать своего неожидан¬ного спасителя.

Надежда на спасение окрылила ее, придала ей новые силы. Она вдруг как будто проснулась после страшного кошмара. Даже назойливая песня стала звучать тише, уходить вдаль, растворяться в воздухе. Лоран глубоко вздохнула, как человек, выпущенный на свежий воздух из мрачного подземелья. Жажда жизни вдруг вспыхнула в ней с небывалой силой. Она хотела смеяться от ра¬дости. Но теперь, более чем когда-либо, ей необходимо было соблюдать осторожность.

Когда гонг прозвонил к завтраку, она постаралась сде¬лать унылое лицо, — обычное выражение в последнее время, — и направилась к дому.

Возле входной двери, как всегда, стоял доктор Равино.- Он следил за больными, как тюремщик за арестантами, возвращающимися с прогулки в свои камеры. От его взгляда не ускользала ни одна мелочь: ни камень, при¬прятанный под халатом, ни разорванный халат, ни цара¬пины на руках и лице больных. Но с особой вниматель-ностью он следил за выражением их лиц.

Лоран, проходя мимо него, старалась не смотреть на него и опустила глаза. Она хотела скорее проскользнуть, но он на минуту задержал ее и еще внимательнее по¬смотрел в лицо.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Как всегда, — отвечала она.

— Это какая по счету ложь и во имя чего? —ирони¬чески спросил он и, пропустив ее, прибавил вслед: — Мы еще поговорим с вами вечерком.

«Я ждал меланхолии, неужели она впадет в состояние экстаза? Очевидно, я что-то просмотрел в ходе ее мыс¬лей и настроений. Надо будет доискаться...»—поду¬мал он.

И вечером он пришел доискиваться. Лоран очень боялась этого свидания. Если она выдержит,'— оно может быть последним- Если це выдержит, — она погибла.

№

Теперь она в душе называла доктора Равнно «великий инквизитор». И действительно, живи он несколько сто¬летий тому назад, он мог бы с честыо нести это звание. Она боялась его софизмов, его допроса с пристрастием, неожиданных вопросов-ловушек, поразительного знания психологии, его дьявольского анализа. Он быт поистине «великий логик», современный Мефистофель, который может разрушить все моральные ценности и убить со¬мнениями самые непреложные истины.

И, чтобы не выдать себя, чтобы не погибнуть, она ре¬шила, собрав всю силу воли, молчать, молчать, что бы он ни говорил. Это был тоже опасный шаг. Это было объявление открытой войны, последний бунт самосохра¬нения, который должен был вызвать усиление атаки. Но выбора нс было.

И когда Равнно пришел, уставился, по обыкновению, своими круглыми глазами на нее и спросил:

— Итак, во имя чего вы солгали? — Лоран не произ¬несла ни звука. Губы ее были плотно сжаты, а глаза опу¬щены.

Равино начал свой инквизиторский допрос. Лоран то бледнела, то краснела, но продолжала молчать. Равино — что с ним случалось очень редко — начал терять терпе¬ние и злиться.

— Молчание — золото, — сказал он насмешливо. — Растеряв все свои ценности, вы хотите сохранить хоть эту добродетель безгласных животных и круглых идио¬тов, но вам это нс удастся. За молчанием последует взрыв. Вы лопнете от злости, если не откроете предо-хранительного клапана обличительного красноречия. И какой смысл молчать? Как будто я не могу читать ваши мысли? «Ты хочешь свести меня с ума, — думаете вы сейчас, — но это тебе не удастся». Будем говорить откровенно. Нет, удастся, милая барышня. Испортить человеческую душонку для меня не труднее, чем повре¬дить механизм карманных часов. Все винтики этой не-сложной машины я знаю наперечет. Чем больше вы бу¬дете сопротивляться, тем безнадежнее и глубже будет ваше падение во мрак безумия.

«Две тысячи четыреста шестьдесят один, две тысячи четыреста шестьдесят два...» — продолжала Лоран счи¬тать, чтобы не слышать того, что говорит ей Равино.

Неизвестно, как долго продолжалась бы эта Пытка, # если бы в дверь тихо не постучалась сиделка.

— Войдите, — недовольно сказал Равиио.

— В седьмой палате больная, кажется, кончается, — сказала епделка.

Равиио неохотно поднялся.

— Кончается, тем лучше, — тихо проворчал он.

— Завтра мы докончим наш интересный разговор, — сказал он и, приподняв голову Лоран за подбородок, насмешливо фыркнул и ушел.

Лоран тяжело вздохнула -и почти без сил склонилась над столом.

А за стеной уже играла рыдающая музыка безнадеж¬ной тоски. И власть этой колдовской музыки была так велика, что Лоран невольно поддалась этому настроению. Ей уже казалось, что встреча с Артуром Доуэлем — толь¬ко бред ее больного воображения, что всякая борьба бес¬полезна. Смерть, только смерть избавит се от мук... Она огляделась вокруг. .▲ но самоубийства больных не вхо¬дили в систему докфра Равиио. Здесь не на чем было даже повеситься. Л<?раи вздрогнула. Неожиданно ей пред¬ставилось лицо матери.

«Нет, нет, я не сделаю этого, ради нес не сделаю... хотя бы эту последнюю ночь. .. Я буду ждать Доуэля. Если он не придет. . .» — Она не додумала мысли, но чув¬ствовала всем существом то, что случится с нею, если он не выполнит данного ей обещания.

ПОБЕГ

Это была самая томительная ночь из всех, проведен¬ных Лоран в больнице доктора Равино. Минуты тянулись бесконечно и пудно, как доносившаяся в комнату знако¬мая музыка.

Лоран нервно прохаживалась от окна к двери. Из ко¬ридора послышались крадущиеся шаги. У нее забилось сердце. Забилось и замерло, — она узнала шаги дежур¬ной сиделки, которая подходила к двери, чтобы загля¬нуть в волчок. Двухсотсвечовая лампа не гасла в ком¬нате всю ночь. «Это помогает бессоннице» — решил док- — тор Равиио. Лоран поспешно, не раздеваясь,, легла в кро¬вать, прикрылась одеялом и притворилась спящей.

И с ней случилось необычное: она, не спавшая в продол¬жение многих ночей, сразу уснула, утомленная до послед¬ней степени всем пережитым. Она спала всего несколько минут, но ей показалось, что прошла целая ночь. Испу-ганно вскочив, она подбежала к двери и вдруг столкну¬лась с входящим Артуром Доуэлем. Он не обманул-. Она едва удержалась, чтобы ие вскрикнуть.

— Скорей, — шептал он. — Сиделка в западном кори¬доре. Идем.

Он схватил ее за руку и осторожно повел за собой.

Их шаги заглушались стонами и криками больных, стра¬дающих бессонницей. Бесконечный коридор кончился. Вот наконец и выход из дома.

— В парке дежурят сторожа, но мы прокрадемся мимо них. . . — быстро шептал Доуэль, увлекая Лоран в глу¬бину парка.

-— Но собаки. . .

— Я все время кормил их остатками от обеда, и они знают меня. Я здесь уже несколько дней, но избегал вас, чтобы не навлечь подозрения.

Парк тонул во мраке. Но у каменной стены, на неко¬тором расстоянии друг от друга, как вокруг тюрьмы, были расставлены горящие фонари.

— Вот там есть заросли... туда.. .

Внезапно Доуэль лег на- траву и дернул за руку Лоран. Она последовала его примеру. Один из сторожей близко прошел мимо беглецов. Когда сторож удалился, они на¬чали пробираться к стене.

Где-то заворчала собака, подбежала к ним и завиляла хвостом, увидев Доуэля. Он бросил ей кусок хлеба.

— Вот видите, — прошептал Артур. — Самое главное.^-., сделано. Теперь нам осталось перебраться через стену.

Я помогу вам.

— А вы? — спросила с тревогой Лоран.

— Не беспокойтесь, я — за вами, — ответил Доуэль.

— Но что же я буду делать за стеной?

— Там нас ждут мои друзья. Все приготовлено. Ну, прошу вас, немного гимнастики.

Доуэль прислонился к стене и одной рукой помог Лоран взобраться на гребей»* '

Но в этот момент один из сторожей увидел ее и под¬нял тревогу. Внезапно весь сад осветился фонарями.

НО

Сторожа, сзывая друг друга й собак, приближались к бег¬лецам.

— Прыгайте! — приказал Доузль.

— А вы? — испуганно воскликнула Лоран.

— Да прыгайте же!—уже закричал он, и Лоран прыг¬нула. Чьи-то руки подхватили ее.

Артур Доузль подпрыгнул, уцепился руками за верх стены и начал подтягиваться. Но два санитара схватили его за ноги. Доузль был так силен, что почти приподнял их на мускулах рук. Однако руки соскользнули, и он упал вниз, подмяв под себя санитаров.

За стеной послышался шум заведенного автомобиль¬ного мотора. Друзья, очевидно, ожидали Доузля.

— Уезжайте скорее! Полный ход! — крикнул он, бо¬рясь с санитарами.

Автомобиль ответно прогудел, и слышно было, как он умчался. I

— Пустите меня, я сам пойду, — сказал Доузль, пере¬став сопротивляться.

Однако санитары не отпустили его. Крепко сжав ему руки, они вели его к дому.

У дверей стоял доктор Равино в халате, попыхивая папироской.

— В изоляционную камеру. Смирительную рубашку! — сказал он санитарам.

Доузля привели в небольшую комнату без окон, все стены и пол которой были обиты матрацами. Сюда поме¬щали во время припадков буйных больных. Санитары бросили Доузля на пол. Вслед за ними в камеру вошел Равино. Он уже не курил. С руками, заложенными в кар¬маны халата, он наклонился над Доузлем и начал рас¬сматривать его в упор своими круглыми глазами. Доузль выдержал зтот взгляд. Потом Равино кивнул головой санитарам, и они вышли.

— Вы — неплохой симулянт, — обратился Равино к Доуэлю, — но меня трудно обмануть. Я разгадал вас в первый же день вашего появления здесь и следил за вами, но, признаюсь, не угадал ваших намерений. Вы и Лоран дорого поплатитесь за зту проделку.

— Нс дороже, чем вы, —^ответил Доузль.

Равино зашевелил своими тараканьими усами.

— Угроза?

111

— На угрозу, — лаконически бросил Доуэль.

— Со мною трудно бороться, — сказал Равино. — Я ломал пе таких молокососов, как вы. Жаловаться влас¬тям? Не поможет, мой’ друг. Притом вы можете исчезнуть прежде, чем нагрянут власти. От вас не останется и следа. Кстати, как ваша настоящая фамилия? Дюбарри — ведь это выдумка.

— Артур Доуэль, сын профессора Доуэлл.

Равино был явно удивлен.

— Очень приятно познакомиться, — сказал он, желая скрыть за насмешкой свое смущение. — Я имел честь быть знакомым с вашим почтенным папашей.

— Благодарите бога, что у меня связаны руки, — отве¬чал Доуэль, — иначе вам плохо пришлось бы. И не смейте упоминать о моем отце. . . негодяй!

— Очень благодарю бога за то, что вы крепко свя¬заны, п надолго, мой дорогой гость!

Равино круто повернулся и вышел. Звонко щелкнул замок. Доуэль остался один.

Он не очень беспокоился о себе. Друзья не оставят его и вырвут из этой темницы. Но все же он сознавал опас¬ность своего положения. Равино должен был прекрасно понимать, что от исхода борьбы между ним и Доуэлем может зависеть судьба всего его предприятия. Недаром Равино оборвал разговор и неожиданно ушел из камеры. Хороший психолог, он сразу разгадал, с кем имеет дело, н даже не пытался применять свои инквизиторские та¬ланты.

С Артуром Доуэлем приходилось бороться не психо¬логией. не словами, а только решительными действиями.

МЕЖДУ жизнью И СМЕРТЬЮ

Артур ослабил узлы, связывавшие его. Это ему уда¬лось, потому что, когда его связывали смирительной ру¬башкой, он умышленно напружил свои мышцы. Медленно начал он освобождаться из своих пеленок. Но за ним сле¬дили. И, едва он сделал попытку вынуть руку, замок щелкнул, дверь открылась, вошли два санитара и пере¬вязали его заново, на этот раз наложив поверх сми¬рительной рубашки еще несколько ремней. Санитары грубо обращались с ним и угрожали побить, если он

возобновит попытки освободиться. Доуэль не отвечал. Туго перевязав его, санитары ушли.

Так как в камере окон не было и освещалась она элек¬трической лампочкой на потолке, Доуэль нс знал, насту¬пило ли утро. Часы тянулись медленно. Равнно пока ни¬чего не предпринимал и нс являлся. Доуэлю хотелось пить. Скоро он почувствовал приступы голода. Но никто не входил в его камеру и не приносил еды и питья.

«Неужели он хочет уморить меня голодом?»—поду¬мал Доуэль. Голод мучил его все больше, но он нс про¬сил есть. Если Равнно решил уморить его голодом, то незачем унижать себя просьбой. Доуэль ие знал, что Равияо испытывает силу его характера. И, к неудо¬вольствию Равино, Доуэль выдержал этот экзамен.

Несмотря на голод и жажду, Доуэль, долгое время проведший без сна, незаметно для себя уснул. Он спал безмятежно н крепко, нс подозревая, что этим самым доставит Равино новую неприятность. Ни яркий свет лампы, ни музыкальные эксперименты Равино не произ-водили на Доуэля никакого впечатления. Тогда Равино прибегнул к более сильным средствам воздействия, кото¬рые он применял к крепким натурам. В соседней ком¬нате санитары начинали бить деревянными молотами по железным листам и трещать на особых трещотках. При этом адском грохоте обычно просыпались самые крепкие люди и в ужасе осматривались по сторонам. Но Доуэль, очевидно, был крепче крепких. Он спал как младенец. Этот необычайный случай поразил даже Равино.

«Поразительно, — удивлялся Равино, — и ведь этот че¬ловек знает, что жизнь его висит на волоске. Его не разбудят и трубы архангелов».

-— Довольно, — крикнул он санитарам, и адская му¬зыка прекратилась.

Равино не знал, что невероятный грохот пробудил Доуэля. Но, как человек большой воли, он овладел собой при первых проблесках сознания и пи одним вздо¬хом, ни одним движением не обнаружил, что он уже не спит.

.«Доуэля можно уничтожить только физически»—таков был приговор Равино.

‘А Доуэль, когда грохот прекратился, вновь уснул по- настоящему и проспал до вечера. Проснулся он свежим и бодрым. Голод уже меньше мучил его. Он лежал с от-

113

крытыми глазами и,. улыбаясь, смотрел на волчок двери. Там виднелся чей-то круглый глаз» внимательно наблю¬давший за ним.

Артур, чтобы подразнить своего врага, начал напевать веселую песенку. Это было слишком даже для Равнно. Первый раз в жизни он почувствовал, что не в состоянии овладеть чужой волей. Связанный, беспомощно лежащий на полу человек издевался над ним. За дверью разда¬лось какое-то шипение. Глаз исчез.

Доуэль продолжал петь все громче, но вдруг поперх¬нулся. Что-то раздражило его горло. Доуэль потянул носом и почувствовал запах. В горле и носоглотке щеко¬тало, скоро присоединилась к этому режущая боль в гла¬зах. Запах усиливался.

Доуэль похолодел. Он понял, что настал его смертный час. Равино отравил его хлором. Доуэль знал, что он не в силах вырваться из туго связывавших его ремней и смирительной рубашки. Но в этот раз инстинкт самосо¬хранения был сильнее доводов разума. Доуэль начал делать невероятные попытки освободиться. Он извивался всем телом как червяк, выгибался, скручивался, катался от стены к стене. Но он не кричал, не молил о помощи, он молчал, крепко стиснув зубы. Омраченное сознание уже] не управляло телом, и оно защищалось инстинк-тивно. ..

Затем свет погас, и Доуэль словно куда-то прова¬лился. . .

Очнулся он от свежего ветра, который трепал его во¬лосы. С необычайным усилием воли он постарался рас¬крыть глаза: на мгновение перед ним мелькнуло чье-то знакомое лицо, — как будто Ларе, но в полицейском ко¬стюме. До слуха дошел шум автомобильного мотора. Го¬лова трещала от боли. «Бред, но я, значит, еще жив» — подумал Доуэль. Веки его опять сомкнулись, но тотчас открылись вновь. В глаза больно ударил дневной свет. Артур прищурился и вдруг услышал женский голос:

— Как вы себя чувствуете?

По воспаленным векам Доуэля провели влажным ку¬ском ваты. Окончательно открыв глаза, Артур увидел склонившуюся над ним Лоран. Он улыбнулся ей и, осмотревшись, увидел, что лежит в той самой спальне, в которой некогда лежала Брике.

— Значит, я не умер? — тихо спросил Доуэль.

— К счастью, не умерли, но вы были на волоске от смерти, — сказала Лоран.

В соседней комнате послышались быстрые шаги, и Ар¬тур увидел Ларе. Он размахивал руками и кричал:

— Слышу разговор. Значит, ожил. Здравствуйте, мой друг! Как себя чувствуете?

— Благодарю вас, — ответил Доуэль и, почувствовав боль в груди, сказал:—Голова болит... и грудь...

— Много не говорите, — предупредил его Ларе, — вам вредно. Этот висельник Равино едва не отравил вас газом, как крысу в трюме корабля. Но, Доуэль, как мы великолепно провели его!

И Ларе начал смеяться так, что Лоран посмотрела на него с укоризной, опасаясь, как бы его слишком шумная радость пс потревожила больного.

— Не буду, не буду, — ответил он, поймав ее взгляд. — Я сейчас расскажу вам все по порядку. Похитив маде¬муазель Лоран и немного подождав, мы поняли, что вам не удалось последовать за нею...

— Вы... слышали мой крик? — спросил Артур.

— Слышали, — молчите. И поспешили укатить, прежде чем Равино вышлет погоню. Возня с вами задержала его свору, и этим вы очень помогли нам скрыться незамечен¬ными. Мы прекрасно знали, что вам там не поздоровится. Игра в открытую. Мы, то есть я и Шауб, хотели воз¬можно скорее притти к вам на помощь. Однако необхо¬димо было сначала устроить мадемуазель Лоран, а уж затем придумать и привести в исполнение план вашего спасения. Ведь ваше пленение было непредвиденным.. . Теперь и нам надо было во что бы то ни стало про¬никнуть за каменную ограду, а это, вы сами знаете, — не легкое дело. Тогда мы решили поступить так: я и Шауб достали себе полицейские костюмы, подъехали на авто¬мобиле и заявили, что мы явились для санитарного осмо¬тра. Шауб изобразил даже мандат со всеми печатями. На наше счастье, у ворот стоял не постоянный приврат¬ник, а простой санитар, который, очевидно, не был зна¬ком'с инструкцией Равино, требовавшей при впуске кого бы то ни было предварительно созвониться с ним по телефону. Мы держали себя на высоте положения и...

— Значит, это был не бред. . . — перебил Артур. —

Я вспоминаю, что видел вас в форме полицейского и слышал шум автомобиля.

— Да, да, на автомобиле вас обдул свежий ветер, и вы . пришли в себя, но потом впали в беспамятство. Так слу¬шайте дальше. Санитар открыл нам ворота, мы вошли. Остальное сделать было нетрудно, хотя и не так легко, как мы предполагали. Я потребовал, чтобы нас провели

в кабинет Равино. Но второй санитар, к которому мы обратились, был, очевидно, опытный человек. Он подо¬зрительно оглядел нас, сказал, что доложит, и вошел в дом. Через несколько минут к нам вышел какой-то горбоносый человек в белом халате, с черепаховыми очками на носу...

— Ассистент Равино, доктор Буш. . .

Ларе кивнул головою и продолжал:

— Он объявил нам, что доктор Равино занят и что мы можем переговорить с ним, Бушем. Я настаивал на том, что нам необходимо видеть самого Равино. Буш по¬вторял, что сейчас это невозможно, так как Равино на¬ходится у тяжело-больного. Тогда Шауб, недолго думая, взял Буша за руку вот так, — Ларе правой рукой взял за запястье своей левой руки, — и повернул вот этак. Буш вскрикнул от боли, а мы прошли мимо него и вошли •- в дом. Чорт возьми, мы не знали, где находится Равино, и были в большом затруднении. По счастью, он сам в это время шел по коридору. Я узнал его, так как виделся с ним, когда привозил вас в качестве моего душевно¬больного друга. «Что вам угодно?» — резко спросил Ра¬вино. Мы поняли, что нам нечего больше разыгрывать комедию, и, приблизившись к Равино, быстро вынули револьверы и направили их ему в лоб. Но в это время носатый Буш — кто бы мог ожидать от этой развалины такой прыти — ударил по руке Шауба, причем так сильно и неожиданно, что выбил револьвер, а Равино схватил меня за руку. Тут началась потеха, о которой, пожалуй, трудно и рассказать связно. На помощь к Ра¬вино и Бушу уже бежали со всех сторон санитары. Их было много, и они, конечно,- быстро справились бы с нами. Но, на наше счастье, многих смутила полицейская форма. Они знали , о тяжелом наказании за сопротивление поли¬ции, а тем более, если оно сопряжено с насильственными действиями над представителями власти. Как Равйпо ни

кричал, что наши полицейские костюмы — маскарад, большинство санитаров предпочитали роль наблюдателей, и только немногие осмелились положить руки на священ¬ный и неприкосновенный полицейский мундир. Вторым нашим козырем было огнестрельное оружие, которого не было у санитаров. Ну, и, пожалуй, не меньшим козырем были наша сила, ловкость и отчаянность. Это и уравняло силы. Один санитар насел на Шауба, наклонившегося, чтобы поднять упавший револьвер. Шауб оказался боль¬шим мастером по части всяческих приемов борьбы. Он стряхнул с себя врага и, нанося ловкие удары,’ отбросил ногою револьвер, за’ которым уже протянулась чья-то рука. Надо отдать ему справедливость, он боролся с чрез¬вычайным хладнокровием и самообладанием. На моих плечах тоже повисли два — санитара. И неизвестно, чем окончилось бы это сражение, если б не Шауб. Он оказался молодцом. Ему удалось-таки поднять револьвер, и, недолго думая, он пустил его в ход. Несколько вы¬стрелов сразу охладпли пыл санитаров. После того как один из них заорал, хватаясь за свое окровавленное пле¬чо, остальные мигом ретировались. Но Равиио не сда¬вался. Несмотря на то, что мы приставили к обоим его вискам револьверы, он крикнул: «У меня тоже найдется оружие. Я прикажу своим людям стрелять в вас, если вы сейчас не уйдете отсюда!» Тогда Шауб, не говоря лишнего слова, стал выворачивать Равиио руку. Этот прием вы¬зывает 'такую чертовскую боль, что даже здоровенные бандиты ревут, как бегемоты, н становятся кроткими и послушными. У Равино кости хрустели, на глазах появи¬лись слезы, но он все еще не сдавался. «Что же вы смо-трите?— кричал он стоявшим в отдалении санитарам.— К оружию!» Несколько санитаров побежали, вероятно, за оружием, другие снова подступили к нам. Я отвел на мгновение револьвер от головы Равино и сделал пару выстрелов. Слуги опять окаменели, кроме одного, кото¬рый упал на пол с глухим стоном. . .

Ларе передохнул и продолжал:

— Да, горячее было дело. Нестерпимая боль все более обессиливала Равино, а Шауб продолжал выкручивать его руку. Наконец, Равино, корчась от боли, прохрипел: «Чего вы хотите?» — «Немедленной выдачи Артура Доуэля» — сказал я. «Разумеется,— скрипнув зубами, от-

ветил Равпно, — я узнал ваше лицо. Да отпустите же руку, чорт возьми! Я проведу вас к нему. . .» Шауб отпу¬стил руку ровно настолько, чтобы привести его в себя: он уже терял сознание. Равипо провел нас к камере, в ко-торой вы были заключены, и указал глазами на ключ. Я отпер двери и вошел: в камеру в сопровождении Ра- внно и Шауба. Глазам нашим представилось невеселое зрелище: спеленатый, как младенец, вы корчились в по-следних судорогах, подобно полураздавленному червю. В камере стоял удушливый запах хлора. Шауб, чтобы не возиться больше с Равипо, нанес ему легонький удар снизу в челюсть, от которого доктор покатился на пол как куль. Мы сами, задыхаясь, вытащили вас из камеры и захлопнули дверь...

— А Равино? Он...

— Если задохнется, то беда не великая, — решили мы. Но его, вероятно, освободили и привели в чувство после нашего ухода... Выбрались мы из этого осиного гнезда довольно благополучно, если не считать, что нам при-шлось расстрелять оставшиеся патроны в собак. .. И вот вы здесь.

— Долго я пролежал без сознания?

— Десять часов. Врач только недавно ушел, когда ваш пульс и дыхание восстановились и он убедился, что вы вне опасности. Да, дорогой мой, — потирая руки, про¬должал Ларе, — предстоят громкие процессы. Равино ся¬дет на скамью подсудимых вместе с профессором Кер-ном. Я этого дела не оставлю.

— Но прежде надо найти — живую или мертвую — го-' лову моего отца, — тихо произнес Артур.

ОПЯТЬ БЕЗ ТЕЛА

Профессор Керн был так обрадован неожиданным возвращением Брике, что даже забыл побранить ее. Впрочем, было и пе до того. Джону пришлось внести Брике на руках, причем она стонала от боли.

— Доктор, простите меня, — сказала она, увидав Кер¬на. — Я не послушалась вас...

— И сами себя наказали, — ответил Керн, помогая Джону укладывать беглянку на кровать.

— Боже, я не сняла даже пальто...

— Позвольте, я помогу вам сделать это.

Керн начал осторожно снимать с Брике пальто, в то же время наблюдая за ней опытным глазом. Лицо ее не¬обычайно помолодело и посвежело. От морщинок не оста¬лось следа. «Работа желез внутренней секреции, — поду¬мал он. — Молодое тело Анжелики Гай омолодило го¬лову Брике».

Профессор Керн уже давно знал, чье тело похитил он в морге. Он внимательно следил за газетами и ирониче¬ски посмеивался, читая о поисках «безвестно пропавшей» Анжелики Гай.

— Осторожнее... Нога болит, — поморщилась Брике, когда Керн повернул ее на другой бок.

— Допрыгались! Ведь я предупреждал вас.

Вошла сиделка — пожилая женщина с туповатым вы¬ражением лица.

— Разденьте ее, — кивнул Керн! на Брике.

— А где же мадемуазель Лоран? — удивилась Брике.

— Ее здесь нет. Она больна.

Керн отвернулся, побарабанил пальцами по спинке кровати и вышел из комнаты.

— Вы давно служите у профессора Керна? — спро¬сила Брике новую сиделку.

Та промычала что-то непонятное, показывая на свой рот.

«Немая, — догадалась Брике. — И поговорить не с кем будет...»

Сиделка молча убрала пальто и ушла. Вновь появился Керн.

— Покажите вашу ногу.

— Я много танцевала, — начала Брике свою покаян¬ную исповедь. — Скоро открылась ранка на подошве ноги. Я не обратила внимания...

— И продолжали танцовать?

— Нет, танцовать было больно. Но несколько дней я еще играла в теннис. Это такая очаровательная игра.

Керн, слушая болтовню Брике, внимательно осматри¬вал ногу и все более хмурился. Нога распухла до колена и почернела. Он нажал в нескольких местах.

— О, больно!.. — вскрикнула Брике.

— Лихорадит? ,

— Да, со вчерашнего, вечера.

— Так. . . — Керн вынул сигару и закурил. — Положе¬ние очень серьезное. . . Вот до чего доводит непослуша¬ние. С кем это вы изволили играть в теннис?

Брике смутилась.

— С одним. . . знакомым молодым человеком.

— Не расскажете ли вы мне, что вообще произошло с вами с тех пор, как вы убежали от меня?

— Я... была у своей подруги. Она очень удивилась, увидав меня живою. Я сказала ей, что рана моя оказа¬лась не смертельной и что меня вылечили в больнице.

— Про меля и. .. головы вы ничего не говорили?

— Разумеется, нет, — убежденно ответила Брике. — Странно было бы говорить. Меня сочли бы сумасшедшей.

Керн вздохнул с облегчением. «Все обошлось лучше, чем я мог предполагать» — подумал он.

— Но что же с моей ногой, профессор?

—“Боюсь, что ее придется отрезать!

Глаза Брике засветились ужасом.

— Отрезать ногу! Мою ногу? Сделать меня калекой?

Керну самому не хотелось уродовать тело, добытое и

оживленное с таким трудом. Да и эффект демонстрации много потеряет, если придется показывать калеку. Хо¬рошо было бы обойтись без ампутации ноги. Но едва ли это возможно.

— Может быть мне можно будет приделать новую ногу?

— Не волнуйтесь, подождем до завтра. Я еще навещу вас, — сказал Керн и вышел.

На смену ему вновь пришла безмолвная сиделка. Она принесла чашку с бульоном и гренки. У Брике не было аппетита. Ее лихорадило, и она, несмотря на настойчи¬вые мимические уговаривания сиделки, не смогла съесть' больше двух ложек.

— Унесите, я не могу.

Сиделка вышла.

— Надо было измерить сначала температуру, — услы¬шала Брике голос Керна, доносившийся из другой ком¬наты. — Неужели вы не знаете таких простых вещей? Я же говорил вам.

Вновь вошла сиделка и протянула Брике термометр.

Больная безропотно поставила термометр. И когда вынула его и взглянула, он показывал тридцать девять,

Сиделка записала температуру и уселась возле боль¬ной.

Брике, чтобы не видеть тупого и безучастного лица сиделки, повернула голову к стене. Даже этот незначи¬тельный поворот вызвал боль в ноге и внизу живота. Брике глухо застонала и закрыла глаза. Она подумала о Ларе: «Милый, когда я увижу его?..» *

В девять часов вечера лихорадка усилилась^ начался бред. Брике казалось, что она находится в каюте яхты. Волнение усиливается, яхту качает, и от этого в груди поднимается тошнотворный клубок и подступает к гор¬лу. .. Ларе бросается на нее и душит. Она вскрикивает, мечется по кровати... Что-то влажное и холодное прика¬сается к ее лбу и сердцу. Кошмары исчезают.

Она видит себя на теннисной площадке вместе с Ларе. Сквозь легкую заградительную сетку синеет морс. Солнце палит немилосердно, голова болит и кружится. «Если бы не так болела голова. . . это ужасное солнце... я не могу пропустить мяч.. .»— И она с напряжением следит за движениями Ларе, поднимающего ракетку для удара. «Плей» — кричит Ларе, сверкая зубами на ярком солнце, и, прежде чем она успела ответить, бро¬сает мяч. «Аут» — громко отвечает Брике, радуясь ошибке Ларе...

— Продолжаете играть в теннис? — слышит она чей- то неприятный голос и открывает глаза. Перед нею, на¬клонившись, стоит Керн и держит ее за руку. Он считает пульс. Потом осматривает се ногу и неодобрительно ка¬чает головой.

— Который час? -г- спрашивает Брике, с трудом воро¬чая языком.

— Второй час ночи. Вот что, милая попрыгунья, вам придется ампутировать ногу.

— Что это значит?

— Отрезать.

— Когда?

— Сейчас. Медлить больше нельзя ни одного часа, иначе начнется общее заражение.

Мысли Брике путаются. ■ Она слышит голос Керна,-как во сие, и с трудом понимает его слова.

— И высоко отрезать? — говорит она почти безуча¬стно.

— Вот так, — Керн быстро проводит ребром ладони внизу живота. От этого жеста у Брике холодеет живот. Сознание ее все больше проясняется.

— Нет, нет, нет, — с ужасом говорит она. — Я не позволю! Я не хочу!

— Вы хотите умереть? — спокойно спрашивает Керн.

— Нет.

— Тогда выбирайте одно из двух.

— А как же Ларе? Ведь он меня любит...—лепе¬чет Брике. — Я хочу жить и быть здоровой. А вы хо¬тите отнять все.. . Вы страшный, я боюсь вас! Спасите! Спасите меня!..

Она уже вновь бредила, кричала и порывалась встать. Сиделка с трудом удерживала ее. Скоро на помощь был вызван Джон.

Тем временем Керн быстро работал в соседней ком¬нате, приготовляясь к операции.

Ровно в два часа ночи Брике положили на операцион¬ный стол. Она пришла в себя и молча смотрела на Керна так, как смотрят на своего палача приговоренные к смерти.

— Пощадите, — наконец прошептала она. — Спасите...

Маска опустилась на ее лицо. Сиделка взялась за

пульс. Джон все плотнее прижимал маску. Брике поте¬ряла сознание.

Она пришла в себя в кровати. Голова кружилась. Ее тошнило. Смутно вспомнила об операции и, несмотря на страшную слабость, приподняв голову, взглянула на ногу и тихо простонала. Нога была отрезана выше колена и туго забинтована. Керн сдержал слово: он сделал все, чтобы возможно меньше изуродовать тело Брике. Он по¬шел на риск и произвел ампутацию с таким расчетом, чтобы можно было сделать протез.

Весь день после операции Брике чувствовала себя удо¬влетворительно, хотя лихорадка не прекращалась, что очень озабочивало Керна. Он заходил к ней каждый час и осматривал ногу.

— Что же я теперь буду делать без ноги?—'Спраши¬вала его Брике.

— Не беспокойтесь, я вам сделаю новую ногу, лучше прежней, — успокаивал ее Керн. — Танцовать будете. — Но лицо его хмурилось. Нога покраснела выше ампути- т

рованного места и опухла.

К вечеру жар усилился. Брике начала метаться, стонать и бредить.

В одиннадцать часов вечера температура поднялась до сорока и шести десятых.

Керн сердито выбранился: ему стало ясно, что нача¬лось общее заражение крови. Тогда, не думая о спасе¬нии тела Брике, Керн решил отвоевать у смерти хотя бы часть экспоната. «Если промыть ее кровеносные сосуды антисептическим, а затем физиологическим рас¬твором и пустить свежую, здоровую кровь, — голова бу¬дет жить».

И он приказал вновь перенести Брике на операцион¬ный стол.. .

Брике лежала без сознания и не почувствовала, как острый скальпель быстро сделал надрез на ее шее, выше красных швов, оставшихся от первой операции. Этот надрез отделял не только голову Брике от ее. прекрас¬ного молодого тела. Он отсекал от Брике весь мир, все радости и надежды, которыми она жила.

ТОМА УМИРАЕТ ВО ВТОРОЙ РАЗ

Голова Тома хирела с каждым днем. Тома не был при¬способлен для жизни одного сознания. Чтобы чувство¬вать себя хорошо, ему необходимо было работать, дви¬гаться, поднимать тяжести, утомлять свое могучее тело, потом много есть » крепко спать.

Он часто закрывал глаза и представлял, что, напрягая свою спину, поднимает и носит тяжелые мешки. Ему казалось, что он ощущает каждый напряженный мускул. Ощущение было так реально, что он открывал глаза в надежде увидеть свое сильное тело. Но под ним по- прежнему виднелись только ножки стола.

Тома скрипел зубами и вновь закрывал глаза.

Чтобы развлечь себя, он начинал думать о деревне. Но тут же он вспоминал и о своей невесте, которая навсегда была потеряна для него. Нс раз он просил Керна по¬скорее дать ему новое тело, а тот с усмешкой отгова¬ривался:

— Все еще нс находится подходящего, потерпи не¬много.

— Уж хоть какое-нибудь завалящее тельце, — про¬сил Тома: так велико было его желание вернуться к жизни.

— С завалящим телом ты пропадешь. Тебе надо здо¬ровое тело... — отвечал Керн.

Тома ждал, дни проходили за дпями, а его голова все еще торчала на высоком столике.

Особенно были мучительны ночи без сна. Он начал галлюцинировать. Комната вертелась, расстилался туман, и из тумана показывалась голова лошади. Всходило солнце. На дворе бегала собака, куры поднимали возню. . . И вдруг откуда-то вылетал ревущий грузовой автомобиль и устремлялся на Тома. Эта картина повто¬рялась без конца, и Тома умирал бесконечное количе-ство раз-

Чтобы избавиться от кошмаров, Тома начинал шептать песни, — ему казалось, что он пел,—или считать.

Как-то его увлекла одна забава. Тома попробовал ртом задержать воздушную струю. Когда он затем внезапно открыл рот, воздух вырвался оттуда с забавным шумом.

Тома это понравилось, и он начал свою игру снова. Он задерживал воздух до тех пор, пока тот сам нс про¬рывался через стиснутые губы. Тома стал поворачивать при этом язык: получались очень смешные звуки.

А сколько секунд он может держать струю воздуха? Тома начал считать. Пять, шесть, семь, восемь. .. Ш-ш-ш — воздух прорвался. Еще. .. Надо довести до дюжины... Раз, два, три. . . шесть, семь. . . . девять, одиннадцать... двенад...

Сжатый воздух вдруг ударил в нёбо с такой силой, что Тома почувствовал, как голова его приподнялась на .своей подставке.

«Этак, пожалуй, слетишь со своего шестка» — по¬думал Тома.

Он скосил глаза и увидел, что кровь разлилась по стеклянной поверхности подставки и капала на пол. Оче¬видно, воздушная струя, подняв его голову, ослабила труб¬ки, вставленные в кровеносные сосуды шеи. Голова Тома пришла в ужас: неужели конец? И действительно, сознание начало мутиться. У Тома появилось такое чувство, будто ему иехватает воздуха: это кровь, питавшая его голову, уже не могла проникнуть в его мозг в достаточном коли-

честве, принося живительный кислород. Он видел свой кровь, чувствовал свое медленное угасание. Он не хотел умирать! Сознание цеплялось за жизнь. Жить во что бы то ни стало! Дождаться нового тела, обещанного Кер¬ном. . .

Тома старался осадить свою голову вниз, сокращая мьпицы шеи,, пытался раскачиваться, но только ухудшал свое положение, — стеклянные наконечники трубок еще больше выходили из вен. . . С последними проблесками сознания Тома начал кричать, кричать так, как он не кри¬чал никогда в ЖИЗНИ.

Но это уже не был крик. Это было предсмертное хри¬пение. . .

Когда чутко спавший Джон проснулся от этих незна¬комых звуков и вбежал в комнату, голова Тома едва шевелила губами. Джои, как умел, установил голову на место, всадил трубки поглубже и тщательно вытер кровь, чтобы профессор Керн не увидел следов ночного проис¬шествия.

Утром голова Брике, отделенная от тела, уже стояла на своем старом месте, на металлическом столике с стек¬лянной доской, и Кери приводил ее в сознание.

Когда ом «промыл» голову от., остатков испорченной крови и пустил струю нагретой до тридцати семи граду¬сов свежей, здоровой крови, лицо Брике порозовело. Через песколько минут она открыла глаза и, еще не по¬нимая, уставилась на Керна. Потом с видимым усилием посмотрела вниз, и глаза се расширились.

— Опять без тела. .. — прошептала голова Брике, и глаза ее наполнилась слезами. Теперь она могла только шипеть: горловые связки были перерезаны выше ста¬рого сечения.

«Отлично, — подумал Керн, — сосуды быстро напол¬няются влагой, если только это не остаточная влага в слезных каналах. Однако на слезы не следует терять драгоценную жидкость».

— Не плачьте и ие печальтесь, мадемуазель Брике. Вы жестоко наказали сами себя за ваше непослушание. Но я вам сделаю новое тело, лучше прежнего, потерпите еще несколько дней.

И, отойдя от головы Брике, Керн подошел к голове Тома.

№

/

— Ну, а как поживает наш фермер?

Керн вдруг нахмурился и внимательно посмотрел на голову Тома. Она имела очень плохой вид. Кожа потем¬нела, рот был полуоткрыт. Керн осмотрел трубки и на¬пустился с браныо на Джона.

— Я думал, Тома спит, — оправдывался Джон.

— Сам ты проспал, осел!

Керн стал возиться около головы.

— Ах, какой ужас!.. — шипела голова Брике. — Он умер. . . Я так боюсь покойников. . . Я тоже боюсь уми-рать. . . Отчего он умер? . .

— Закрой у нее кран с воздушной струей! — сердито приказал Кери.

Брике умолкла на полуслове, но продолжала испу-ганно и умоляюще смотреть в глаза сиделки, беспомощно шевеля губами.

— Если через двадцать минут я не верну голову к жизни, ее останется только выбросить, — сказал Керн.

Через пятнадцать минут голова подала некоторые признаки жизни. Веки и губы ее дрогнули, но глаза смотрели тупо, бессмысленно. Еще через две минуты голова произнесла несколько бессвязных слов. Керн уже торжествовал победу. Но голова вдруг опять замолкла. Ни один нерв не дрожал на лице.

Керн посмотрел на термометр:

— Температура трупа. Кончено!

И, забыв о присутствии Брике, он со злобой дернул голову за густые волосы, сорвал со столика и бросил в большой металлический таз-

— Вынести ее на ледник. . . Надо будет произвести вскрытие.

Негр быстро схватил таз и вышел. Голова Брике смо¬трела на него расширенными от ужаса глазами.

В кабинете Керна зазвонил телефон. Керн со злобой швырнул на пол сигару, которую собирался закурить, и ушел к себе, сильно хлопнув дверью.

Звонил Равино. Оп сообщал о том, что отправил Керну с нарочным письмо, которое им должно быть уже получено.

Керн сошел вниз и сам вынул письмо из дверного почтового ящика. Поднимаясь по лестнице, Керн нервно разорвал конверт и начал читать. Равино сообщал, что

Артур Доуэль, проникнув в его лечебницу под видом больного, похитил мадемуазель Лоран и бежал сам.

Керн оступился и едва не упал на лестнице.

— Артур Доуэль!.. Сын профессора... Он здесь? И он, конечно, знает все...

Объявился новый враг, который не даст ему пощады.. . В кабинете Керн сжег письмо и зашагал по ковру, обду¬мывая план действий. Уничтожить голову профессора Доуэля? Это он может всегда сделать в одну минуту. Но голова еще нужна ему. Необходимо только будет при¬нять меры к тому, чтобы эта улика нс попалась на глаза посторонним. Возможен обыск, вторжение врагов в его дом. . . Потом. . . потом необходимо ускорить демонстра-цию головы Брике. Победителей не судят. Что бы ни говорили Лоран и Артур Доуэль, Керну легче будет бороться с ними, когда его имя будет окружено ореолом всеобщего призпания и уважения.

Керн снял телефонную трубку, вызвал секретаря науч¬ного общества и просил заехать к нему для переговоров об устройстве заседания, па котором он, Керн, будет демонстрировать результаты своих новейших работ. Затем Кери позвонил в редакции крупнейших газет и просил прислать интервьюеров.

«Надо устроить газетную шумиху вокруг величайшего открытия профессора Керна... Демонстрацию можно будет произвести дня через три, когда голова Брике не¬сколько придет в себя после потрясения и привыкнет к мысли о потере тела... Ну-с, а теперь...»

Керн прошел в лабораторию, порылся в шкапчиках, вынул шприц, бунзеновскую горелку, взял вату, коробку с надписью «парафин» и отправился к голове профессора Доуэля.

ЗАГОВОРЩИКИ

Домик Ларе служил штаб-квартирой «заговорщиков»: Артура Доуэля, Ларе, Шауба и Лоран. На общем совете было решено, что Лоран рискованно возвращаться в свою квартиру. Но так как Лоран хотела скорее повидаться с матерью, то Ларе отправился к мадам Лоран и привез ее в свой домик.

Увидев дочь живой и невредимой, старушка едва

не лишилась чувств от радости; Ларё пришлось Под-хватить ее под-руку и усадить в кресло.

Мать и дочь поместились в двух комнатах третьего этажа. Радость мадам Лоран омрачалась только тем, что Артур Доуэль, «спаситель» ее дочери, все еще лежал больной. К счастью, он не слишком долго подвергался действию удушливого гада. Брал свое и его исключи¬тельно здоровый организм.

Мадам Лоран и ее дочь по очереди дежурили у по-стели больного. За это время Артур Доуэль очень по-дружился с Лоранами, а Мари Лоран ухаживала да ним более чем внимательно; не будучи в силах помочь голове отца, Лоран переносила свои заботы на сына. Так ей казалось. Но была еще причина, которая заставляла ее неохотно уступать своей матери место сиделки. Артур Доуэль был первый мужчина, поразивший ее девичье воображение. Знакомство с ним произошло в романти¬ческой обстановке, — он, как рыцарь, похитил ее, осво¬бодив ид страшного дома Равино. Трагическая судьба его отца налагала и на него печать трагичности. А его личные качества — мужественность, сила и молодость — завершали очарование, которому трудно было не под¬даться.

Артур Доуэль встречал Мари Лоран не менее ласко-вым взглядом. Он лучше разбирался в своих чувствах и не скрывал от себя, что его ласковость — не только долг больного по отношению к своей внимательной сиделке.

Нежные взгляды молодых людей не ускользали от окружающих. Мать Лоран делала вид, что ничего' не замечает, хотя, повидимому, она вполне одобряла выбор своей дочери. Шауб, в своем увлечении спортом пре¬зрительно относившийся к женщинам, улыбался насмеш¬ливо и в душе жалел Артура, а Ларе тяжело вздыхал, видя зарю чужого счастья, и невольно вспоминал пре¬красное тело Анжелики,. причем теперь на этом теле он чаще представлял голову Брике, а не Гай. Он даже сам досадовал на себя за эту «измену», но оправдывал .себя тем, что здесь играет роль только закон ассоциации: голова Брике всюду следовала за телом Гай.

Артур Доуэль не мог дождаться того времени, когда доктор разрешит ему ходить. Но Артуру было разре-

шено только говорить, не поднимаясь с кровати, при¬чем окружающим был дан приказ беречь легкие Доу- эля.

Ему волей-неволей пришлось взять на себя роль пред¬седателя, выслушивающего мнение других и только кратко возражающего или резюмирующего «прения».

А премия бывали бурные. Особенную горячность вно¬сили Ларе и Шауб.

Что делать с Равино и Керном? Шауб почему-то облю¬бовал себе в жертву Равино и развивал планы «разбой¬ных нападений»! на него.

— Мы не успели добить эту собаку. А ее необходимо уничтожить. Каждое дыхание этого пса оскверняет землю! Я успокоюсь только тогда, когда удушу его соб¬ственными руками. Вот вы говорите, —. горячился он, обращаясь к Доуэлю, — что лучше предоставить все это дело суду и палачу. Но ведь Равино сам нам говорил, что у него власти на откупе.

— Местные, — вставлял слово Доуэль.

— Подождите, Доуэль, — вмешался в разговор Ларе. — Вам вредно говорить. И вы, Шауб, не о том толкуете, о чем нужно. С Равино мы всегда сумеем по-' считаться. Ближайшей нашей целью должно быть раскры¬тие преступления Керна и обнаружение головы. профес¬сора Доуэля. Нам надо каким бы то ни было способом проникнуть к Керну.

— Но как вы проникнете? — спросил Артур.

— Как? Ну, как проникают взломщики и воры.

— Вы — не взломщик. Это тоже искусство не малое. '

Ларе задумался, потом хлопнул себя по лбу.

— Мы пригласим на гастроли Жана. Ведь Брике от¬крыла мне, как другу, тайну его профессии. Он будет польщен! Единственный раз в жизни совершит взлом дверных замков не из корыстных побуждений.

— А если он не столь бескорыстен?

— Мы уплатим ему. Он может только проложить нам дорогу и скрыться с театральных подмостков прежде, чем мы вызовем полицию, — а это мы, конечно, сделаем.

Но здесь его пыл охладил Артур Доуэль. Тихо и мед¬ленно он начал говорить:

— Я думаю, что вся эта романтика в данном случае не нужна. Керн, вероятно, уже знает от Равино о моем

О А. Беляев — 302

прибытии в Париж и участии в похищении мадемуазель Лоран. Значит, мне больше нет оснований хранить инкогнито. Это первое. Затем, я сын. . . покойного про¬фессора Доуэля и потому имею законное право, как го¬ворят юристы, вступить в дело, потребовать судебного расследования, обыска...

— Опять судебного, — безпадежно махнул рукой Ларе. — Запутают вас судебные крючки, и Кери вывер¬нется.

Артур закашлял и невольно поморщился от боли в груди.

— Вы слишком много говорите, — заботливо сказала мадам Лоран, сидевшая подле Артура.

— Ничего. . . — ответил он, растирая грудь. — Это сейчас пройдет;. ..

В этот момент в комнату вошла Мари Лоран, чем-то сильно взволнованная.

— Вот, читайте, — сказала она, протягивая Доуэлю газету.

На первой странице крупным шрифтом было напеча¬тано:

С Е II С А Ц И О И И О К О Т К Р Ь1 Т И К ПРОФЕССОРА К Е Р II А

Второй подзаголовок — более мелким шрифтом:

ДЕМОНСТРАЦИЯ

о ж и ПЛЕННОЙ чЕ л о иЕ Ч Е С К ОИ ГОЛО» м

В заметке сообщалось о том, что завтра вечером в на¬учном обществе выступает с докладом- профессор Керн. Доклад будет сопровождаться демонстрацией оживлен¬ной человеческой головы.

Далее сообщалась история работ Керна, перечислялись его научные труды и произведенные им блестящие опе¬рации. ч

Под первой заметкой была помещена статья за под¬писью самого Керна. В ней в общих чертах излагалась история его опытов оживления голов — сначала собак, а затем людей.

*

Лоран с напряженным вниманием следила То за выра¬жением лица Артура Доуэля, то за взглядом его глаз, переходивших со строчки на строчку. Доуэль сохранял внешнее спокойствие. Только в конце чтения на лице его появилась и исчезла скорбная улыбка.

— Не возмутительно ли? — воскликнула Мари Лоран, когда Артур молча вернул газету. — Этот негодяй ни одним словом нс упоминает о роли вашего отца во всем этом «сенсационном открытии». Нет, этого я так не могу оставить!—Щеки Лоран пылали. — За все, что сделал Керн со мной, с вашим отцом, с вами, с теми несча-стными головами, которые он воскресил для ада бесте¬лесного существования, он должен понести наказание. Он должен дать ответ не только перед судом, но и перед обществом. Было бы величайшей несправедливостью допустить его торжествовать хотя бы один час. ...

— Что же вы хотите? — тихо спросил Доуэль.

— Испортить ему триумф! — горячо ответила Ло¬ран. — Явиться на заседание научного общества и все¬народно бросить в лицо Керну обвинение в том, что он убийца, преступник, вор. . .

Мадам Лоран нс на шутку была встревожена. Только теперь она поняла, как сильно расшатаны нервы ее дочери. Впервые мать видела свою кроткую, сдержан¬ную дочь в таком возбужденном состоянии. Мадам Лоран пыталась ее успокоить, но девушка как будто ничего не замечала вокруг. Она вся горела негодованием и жаждой мести. Ларе и Шауб с удивлением глядели на нее. Своей горячностью и неукротимым гневом она превзошла их. Мать Лоран умоляюще посмотрела на Артура Доуэля. Он поймал этот взгляд и сказал:

— Ваш поступок, мадемуазель Лоран, какими бы бла¬городными чувствами он ни диктовался, беэрассу...

Но Лоран прервала его:

— Есть безрассудство, которое стоит мудрости... Не подумайте, что я хочу выступить в роли героини-обличи¬тельницы. Я просто не могу поступить иначе. Этого тре¬бует мое нравственное чувство. -

— Но чего вы достигнете? Ведь вы не можете сказать обо всем этом судебному следователю?

— Нет, я хочу, чтобы Керн был посрамлен публично!

* Ш

«

Керн воздвигает себе славу на несчастьи других, на пре¬ступлениях и убийствах! Завтра оп хочет пожать лавры славы. И он должен пожать славу, заслуженную им.

— Я против этого поступка, мадемуазель Лоран, — сказал Артур Доуэль, опасаясь, что выступление Лоран может слишком потрясти ее нервную систему.

— Очень жаль, — ответила она. — Но я не откажусь от него, если бы даже против меня был целый мир. Вы еще не знаете меня!

Артур Доуэль улыбнулся. Эта юная горячность нрави¬лась ему, а сама Мари, с раскрасневшимися щеками, еще больше.

— Но ведь это же будет необдуманным шагом, — на¬чал он снова. — Вы подвергаете себя большому риску. ..

— Мы будем защищать ее, — воскликнул Ларе, под¬нимая руку с таким видом, как будто он держал шпагу, готовую для удара.

— Да, мы будем защищать вас, — громогласно под¬держал друга Шауб, потрясая в воздухе кулаком.

Мари Лоран,- видя эту поддержку, с упреком посмо¬трела на Артура.

— В таком случае я также буду сопровождать вас, — сказал он.

В глазах Лоран мелькнула радость, но тотчас же она нахмурилась.

— Вам нельзя... Вы еще нездоровы.

— А я все-таки пойду. ..

— Но...

— И не откажусь от этой мысли, если бы целый мир был против меня! Вы еще не знаете меня, — улыбаясь, повторил он ее слова.

ИСПОРЧЕННЫЙ ТРИУМФ

В день научной демонстрации Керн особенно тща¬тельно осмотрел голову Брике.

— Вот что, — сказал он ей, закончив осмотр. — Се¬годня в восемь вечера вас повезут в многолюдное со¬брание. Там вам придется говорить. Отвечайте кратко на вопросы, которые вам будут задавать. Не болтайте лишнего. Поняли?

Керн открыл воздушный кран, и Брике прошипела:

— Поняла, но п просила бы. . . позвольте. . .

Кери вышел, не дослушав ее.

Волнение его все увеличивалось. Предстояла нелегкая задача — доставить голову в зал заседания научного общества. Малейший толчок мог оказаться роковым для жизни головы.

Был приготовлен специально приспособленный авто¬мобиль. Столик, на котором помещалась голова со всеми аппаратами, поставили на особую площадку, снабжен¬ную колесами для передвижения по ровному полу и ручками для переноса по лестницам. Наконец все было готово. В семь часов вечера отправились в путь.

. . . Громадный белый зал был залит ярким светом. В партере преобладали седины и блестящие лысины мужей науки, облеченных в черные фраки и сюртуки. Поблескивали стекла очков. Ложи и амфитеатр предо¬ставлены были избранной публике, имеющей) то или иное отношение к ученому миру.

Роскошные наряды дам, сверкающие бриллианты на¬поминали обстановку концертного зала при выступле¬нии мировых знаменитостей.

Сдержанный шум ожидающих начала зрителей напол¬нял зал.

Возле эстрады за своими столиками оживленным мура¬вейником хлопотали корреспонденты газет, очиняя карандаши для стенографической записи.

Справа был установлен ряд киноаппаратов, чтобы за¬печатлеть на ленте все моменты выступления Керна и оживленной головы. На эстраде разместился почетный президиум из наиболее крупных представителей уче¬ного мира. Посреди эстрады возвышалась1 кафедра. На ней микрофон для передачи по радио речей по всему миру. Второй микрофон стоял перед головой Брнкс. Она возвышалась на правой стороне эстрады. Умело и умеренно наложенный 1рим придавал голове Брпке свежий и привлекательный вид, сглаживая тяжелое впе¬чатление, которое должна была производить голова на неподготовленных зрителей. Сиделка и Джон стояли возле ее столика.

Мари Лоран, Артур Доуэль, Ларе и Шауб сидели в пер¬вом ряду, в двух шагах от помоста, на котором стояла кафедра. Один только Шауб, как никем нс «расшифро-

1

ванный», был в своем обычном виде. Лоран явилась в вечернем туалете и в шляпе. Она низко держала голову, прикрываясь полями шляпы, чтобы Керн, при случай¬ном взгляде, не узнал ее. Артур Доуэль н Ларе явились загримированными. Их черные бороды и усы были сде¬ланы артистически. Для большей конспиративности было решено, что они друг с другом «не знакомы». Каждый сидел молча, рассеянным взглядом окидывая соседей. Ларе был в подавленном состоянии: он едва не потерял сознания, увидев голову Брике.

Ровно в восемь часов на кафедру взошел профессор Керн. Он был бледнее обычного, но полон достоинства.

Собрание приветствовало его долго не смолкавшими аплодисментами.

Киноаппарат затрещал. Газетный муравейник затих. Профессор Керн начал доклад о мнимых своих откры¬тиях.

Это была блестящая по форме и ловко построенная речь. Керн не забыл упомянуть о предварительных, очень ценных работах безвременно скончавшегося профессора Доуэля. Но, воздавая дань работам покойного, он не забывал и о своих «скромных заслугах». Для слушате¬лей не должно было оставаться никакого сомнения в том, что вся честь открытия принадлежит ему, профессору Керну.

Его речь несколько раз прерывалась аплодисментами. Сотни дам направляли па него бинокли и лорнеты. Бинокли и монокли мужчин с не меньшим интересом устремлялись на голову Брике, которая принужденно улыбалась.

По знаку профессора Керна сиделка открыла кран,, пустила воздушную струю, и голова Брике получила воз¬можность говорить.

— Как вы себя чувствуете? — спросил ее старичок- ученый.

— Благодарю вас, хорошо.

Голос Брике был глухой и хриплый, сильно пущенная струя воздуха издавала свист, звук был почти лишен модуляций, тем не менее выступление головы произвело необычайное впечатление. Такую бурю аплодисментов не всегда приходилось слышать и мировым артистам. Но Брике, которая когда-то упивалась лаврами от своих вы-

стуилений в маленьких кабачках, на этот раз только устало опустила веки.

Волнение Лоран все увеличивалось. Ее начинала трясти нервная лихорадка, и она крепко сжала зубы, чтобы они нс стали отбивать дробь. «Пора» — несколько раз гово¬рила она себе, но каждый раз ей нехватало решимости. Обстановка подавляла ее. После каждого пропущенного момента она старалась успокоить себя мыслью, что чем выше будет вознесен профессор Керн, тем ниже будет его падение.

Начались речи.

На кафедру взошел седенький старичок, один из круп¬нейших ученых.

Слабым, надтреснутым голосом он говорил о гениаль¬ном открытии профессора Керна, о всемогуществе науки, о победе над смертью, о счастьи общаться с такими умами, которые дарят миру величайшие научные дости¬жения.

И в тот момент, когда Лоран меньше всего этого ожи¬дала, какой-то вихрь долго сдерживаемого гнева и нена¬висти подхватил и унсс ее. Она уже нс владела собой.

Она бросилась на кафедру, едва нс сбив с ирг оше¬ломленного старичка, почти сбросила его, заняла его место и со смертельно бледным лицом и лихорадочно горящими глазами фурии, преследующей убийцу, зады¬хающимся голосом начала свою пламенную, сумбурную речь.

Весь зал всколыхнулся при ее появлении.

В первое мгновепис профессор Керн смутился и сде¬лал невольное движение в сторону Лоран, как бы желая удержать ее. Потом он быстро обернулся к * Джону и шепнул ему на ухо несколько слов. Джои выскользнул » дверь.

В общем замешательстве никто на это не обратил вни¬мания.

— Не верьте ему, — кричала Лоран, указывая на Керна. — Он вор и убийца! Он украл труды профессора Доуэлл! Он убил До'уэля! Он п сейчас работает с его головой. Он мучает се* и пыткой заставляет продолжать научные опыты, гг потом выдает их за Свои открытия. . . Мне сам Доуэль говорил, что Кери отравил его. . .

В публике смятение переходило в панику. Многие повскакали с мест. Даже некоторые корреспонденты уронплн карандаши и застыли в ошеломленных позах. Только кинооператор усиленно крутил ручку аппарата, радуясь неожиданному трюку, который обеспечивал ленте успех сенсации.

Профессор Керн вполне овладел собой. Он стоял спокойно, с улыбкой сожаления на лице. Дождавшись момента, когда нервная спазма сдавила горло Лоран, он воспользовался наступившей паузой, повернулся к стояв¬шим у дверей контролерам аудитории и сказал им властно:

— Уведите ее! Неужели вы нс видите, что она в при¬падке безумия?

Контролеры бросились к Лоран. Но, прежде чем они успели пробраться к ней через толпу, Ларе, Шауб и Доуэль подбежали к ней и вывели в коридор. Керн про¬водил всю группу подозрительным взглядом.

В коридоре Лоран пытались задержать полицейские, но молодым людям удалось вывести се на улицу и уса¬дить в автомобиль. Огги уехали.

Когда волнение несколько улеглось, профессор Керн взошел на кафедру и извинился перед собранием «за печальный инцидент».

— Лоран — девушка нервная и истерическая. Она нс вынесла тех сильных переживаний, которые ей прихо¬дилось испытывать, проводя день за днем в обществе искусственно оживленной мною головы трупа Брике. Психика Лоран надломилась. Она сошла с ума.. .

Эта речь была прослушана при жуткой тишине зала.

Раздалось несколько хлопков, но они были заглушены шиканьем. Будто веяние смерти пронеслось над залом. И сотни глаз теперь уже смотрели на голову Брике с ужасом и жалостью, как на выходца из могилы. .. На¬строение собравшихся было испорчено безнадежно. Многие из публики ушли, не ожидая окончания. Наскоро прочитали заранее заготовленные речи, приветственные телеграммы, акты об избрании профессора Керна почет¬ным членом и доктором различных институтов и акаде¬мий наук — и собрание было закрыто.

За спиною профессора Керна появился негр и, неза¬метно кивнув ему, стал готовить к обратной отправке голову Брике, сразу поблекшую, усталую и испуганную.

Оставшись один в закрытом автомобиле, профессор Керн дал волю своей злобе. Он сжимал кулаки, скрипел зубами и так бранился, что шофер несколько раз сдер¬живал ход автомобиля и спрашивал по слуховой трубке: — Алло?

ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ

Утром, на другой день после злополучного выступле¬ния Керна в научном обществе, Артур Доуэль явился к начальнику полиции, паэвал себя и заявил, что он про¬сит произвести обыск в квартире Керна.

— Обыск в квартире профессора Керна уже был про¬изведен минувшей ночью, — сухо ответил начальник полиции. — Никаких результатов этот обыск не дал. Заявление мадемуазель Лоран, как и следовало ожидать, оказалось плодом ее расстроенного воображения. Разве вы не читали об этом в утренних газетах?

— Почему вы так легко предположили, что заявление мадемуазель Лоран является плодом расстроенного вооб¬ражения?

— Потому что, сами посудите, — отвечал начальник полиции, — это совершенно немыслимая вещь, и потом обыск подтвердил.. .

— Вы допрашивали голову мадся1уазель Брике?

— Нет, мы не допрашивали никаких голов, — ответил начальник полиции.*

— Напрасно! Она также могла бы подтвердить, что видела голову моего отца. Она лично сообщила мне об ртом. Я настаиваю на производстве вторичного обыска.

— Не имею к этому никаких оснований, — резко отве¬тил начальник полиции.^

«Неужели подкуплен Керном?» — подумал Артур.

— И потом, — продолжал начальник полиции, — вто¬ричный обыск может только возбудить общественное не¬годование. Общество достаточно уже возмущено выступ¬лением этой сумасшедшей Лоран. Имя профессора Керна у всех на устах. Он получает сотни писем и теле¬грамм с выражением соболезнования ему и негодования- на поступок Лоран.

— И тем нс менее я настаиваю, что Керн совершил несколько преступлений.

— Нельзя: необоснованно бросать такпе обвинения,— нравоучительно сказал начальник полиции.

— Так дайте же мне возможность обосновать их, -гг- возразил Доуэль.

— Эта возможность уже была предоставлена вам. Властями был произведен обыск. . .

' — Если вы категорически отказываетесь, я принужден буду обратиться к прокурору, — сказал Артур реши¬тельно и поднялся.

— Ничего не могу для вас сделать, — ответил началь¬ник полиции, тоже поднимаясь.

Упоминание о прокуроре, однако, произвело свое действие. Немного подумав, он сказал:

— Я, пожалуй, мог бы сделать распоряжение о произ¬водстве вторичного обыска, но, так сказать, неофициаль¬ным порядком. Если обыск даст новые данные, тогда я донесу об ртом прокурору.

— Обыск должен быть произведен в присутствии моем, мадемуазель Лоран и моего друга Ларе. ..

— Не слишком ли много?

— Нет, все эти лица могут оказать существенную ■пользу.

Начальник полиции развел руками и, вздохнув, сказал:

— Хорошо! Я командирую несколько агентов полиции в ваше распоряжение. Приглашу и следователя.

В одиннадцать часов утра Артур уже звонил у двери Керна.

Негр Джон приоткрыл тяжелую дубовую дверь, не ■снимая цепочки.

— Профессор Керн не принимает.

Выступивший полицейский заставил Джона пропу¬стить неожиданных гостей в квартиру.

Про фессор Керн встретил их в своем кабинете, при¬няв вид оскорбленной добродетели.

— Прошу вас, — сказал он ледяным тоном, широко распахнув двери лаборатории и бросив мельком уничто¬жающий взгляд на Лоран.

Следователь, Лоран, Артур Доуэль, Керн, Ларе и двое полицейских вошли.

Знакомая обстановка, с которой было связано столько тягостных переживаний, взволновала Лоран. Сердце ее сильно забилось.

В лаборатории находилась только голова Брике. Ее щеки, лишенные румян, были темножелтого цвета мумии. Увидя Лоран и Ларе, она улыбнулась и заморгала гла- I зами. Ларе с ужасом и содроганием отвернулся.

I Вошли в смежную с лабораторией комнату.

Там находилась наголо обритая голова пожилого чело- ; века с громадным мясистым носом. Глаза этой головы были скрыты за совершенно черными очками. Губы слегка подергивались.

— Глаза болят... — пояснил Керн. — Вот и все, что я могу вам предложить, — добавил он с иронической улыбкой.

И действительно, при дальнейшем осмотре дома, от подвала до чердака, других голов не обнаружили.

На обратном пути вновь пришлось проходить через комнату, где помещалась толстоносая голова. Разочаро¬ванный Доуэль направился уже было к следующей двери, а за ним двинулись к выходу следователь и Керн.

— Подождите! — остановила их Лоран.

Подойдя к ■ голове с толстым носом, она открыла воз¬душный кран и спросила:

— Кто вы?

Голова шевелила губами, но голос! не звучал. Лоран пустила более сильную струю воздуха.)

Послышался шипящий шопот:

— Кто это? Вы, Керн? Откройте же мне уши! Я не слышу вас. . .

Лоран заглянула в уши головы и вытащила) оттуда плотные куски ваты.

' — Кто вы? — повторила она вопрос.

— Я был профессором Доуэлем. .'.

— Но ваше лицо?.. — задохнулась Лоран от волнения.

-— Лицо?.. — голова говорила с трудом. — Да...

меня лишили даже моего лица... Маленькая операция... Чгчу)афин введен под кожу носа... Увы. .. моим остался тейъ^ко мой мозг в этой изуродованной черепной ко- роботь-^. но и он отказывается служить... Я умираю.... наши ОПь^ы несовершенны... хотя моя голова прожила больше, ч«, я рассчитывал теоретически.

— Зачем У улс очки? — спросил следователь, прибли¬зившись.

— Последнее КОЛЛега не доверяет мне, — и

V. *

голова попыталась улыбнуться. — Он лишает меня воз¬можности слышать и видеть. Очки не прозрачные... чтобы я не выдал себя перед нежелательными для него посетителями... Снимите же мне очки...

Лоран дрожащими руками сняла очки.

— Мадемуазель Лоран. . . вы? Здравствуйте, друг мой!.. А ведь Керн сказал, что вы уехали... Мне плохо. .. работать больше не могу.. . Коллега Керн только вчера милостиво объявил мне амнистию... Если я сам не умру сегодня, он обещал завтра освободить меня. . .

У

с тооои сделали:

Оп пошатнулся. Ларе поддержал его.

— Вот. . . хорошо. .. Еще раз мы свиделись с тобой... после моей смерти. .. — просипела голова профессора Доуэля.

Горловые связки почти не работали, язык плохо дви¬гался. В паузах воздух со свистом вылетал из горла.

— Артур, поцелуй меня в лоб... если тебе. .. не... неприятно...

Артур наклонился и поцеловал.

— Вот так... теперь хорошо. . .

— Профессор Доуэль, — сказал следователь, — мо¬жете ли вы сообщить пам об обстоятельствах вашей смерти?

Голова перевела на следователя потухающий взгляд, гидимо плохо понимая, в чем дело. Потом, поняв, мед¬ленно скосила глаза на Лоран и прошептала:

— Я ей... говорил... она знает все. ,

Губы головы перестали шевелиться, а глаза заволок¬лись' дымкой.

— Конец!. . — сказала Лоран.

Некоторое время все стояли молча, подав~нные про¬исшедшим.

— Ну, что ж, — прервал тягостное »'-'чаиие следова¬тель и, обернувшись- к Керну, про* иес: Прошу сле- "Ль

довать за мною в кабинет! Мне надо снять с вас допрос.

Когда дверь за ними захлопнулась, Артур тяжело опустился на стул возле головы отца и закрыл лицо ла¬донями.

— Бедный, бедный отец!

Лоран мягко положила ему руку на плечо. Артур поры¬висто поднялся и крепко пожал ей руку.

Из кабинета Керна раздался выстрел.

Конец.

Ответств. редактор П.'Капица. Техн. редактор А. Кггрнарская. Корректор Р. Бекетова. Художник М. Кирнарский. г Леноб.порлнт Ле 2962. С.Н.—446/Л. Тираж 10 ООО.

Сдано в набор //VI •1938 г. Под-, писано к печати 7/IX 1938 г. Форм, бумаги 82x4401,«. Бум. л. 21/,. Колич. знаков в 4 б. л. 432600. Печ. л. 9. У. а. .г. Я1/,. А. л. 7,7. Заказ № 302. Отпеча¬тано во 2-й типографии ОГПЗа РСФСР треста аИолиграфкнигап- а Печатный /Iвор» н.и. А. А/. Горь-кого. Ленинград, Гатчинская, 26.

2 р. 30 к. Переплет 4 р. 30 к.

ИЗДАТЕЛЬСТВО ПРОСИТ ЧИ-ТАТЕЛЕЙ П БИБЛИОТЕКИ ОТЗЫВЫ ОБ ЭТОЙ КНИГЕ ■ ПРИСЫЛАТЬ по АДРЕСУ: ЛЕНИНГРАД, ВНУТРИ Го-СТИНОГО ДВОРА, ПОМЕЩЕНИЕ Л1? 122, ИЗДАТЕЛЬСТВУ «СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ».

https://fantlab.ru/edition137290

https://disk.yandex.ru/i/Zicc8iyEYVFazw

Многим- из сиДяЩих здесь молодых людей приготовлен ужасный жребий. Многие из вас будут расстреляны, или уничтожены,, или изувечены, или отравлены, "или обречены на голодную смерти. Мир, как мы видим; явно обречен. Капиталистическая система рушится. Признаки этого видны повсюду. И нет выхода. Разве... построить ковчег подобно библейскому Ною, в котором мы могли бы укрыться от угрожающего нам разрушения...

Из речи Герберта Уэллса в Лондонской Скул Оф Икономикс. Май 1932 года.

эпиграф

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть первая.

ЗЕМЛЯ.

Глава I — Читатель знакомится с почтенным обществом леди Хинтон, ее племянницей. Эллен, а также узнает о том, что н в домах с двойными шторами нельзя укрыться от хода

истории 5

Глава II — На сцену выступают новые герои, почти ничего

общего с обществом леди Хинтон не имеющие 15

Глава III — В ней описывается город, не отмеченный ни па

какой карте и не похожий на другие города мира 25

Глава IV — Достойный ученик Циолковского 48

Глава V — Как можно многое вместить в малом "52

Глава VI — О небесных ученых, которые служат земным де¬лам, и о том, нужны ли на Венере зонты и галоши .... 67

Г л а в а VII—«О гробах» и о том, что появилось нового в

СтОрмер-сити, пока Ганс сидел в шаре 79

Глава VIII — Веселый старик Пуччи и его «драконы» .... 90

Глава IX — Маленький пробный полет 95

Глава X — Первый «ковчег» оставляет Землю 97

Часть вторая.

В МИРЕ НЕВЕСОМОГО.

Глава I — Начало путешествия едва не превратилось в его

конец 120

Глава II — Происходят окончательное «воскрешение мертвых»

и некоторые «небесные чудеса» 127

Глава III — Как Лео Цандер, вместо завтрака, накормил пас¬сажиров «ковчега»... уроком астрофизики 135

Глава IV — Пленники машины 141

Глава V — О плохо устроенном космосе, теории относитель¬ности и прочих вещах , 146

Глава VI — И в небе капиталисты остаются сами собой, когда

узнают о «некоторых» земных делах 159

Глава VII — Как осрамилась леди Хинтон 166

Глава VIII — Невеселыэ для пассажиров дни, занятые устрой¬ством оранжереи и солнечного двигателя 171

Глава IX — Пинч побивает рекорды Шерлока Холмса 178 2^2

Г п а в а X — Пассажиры овладевают техникой 184

Глава XI — «Тррр — и готово!!» * ■ . 194

Глава XII — «На всех парах» к Венере 197

Часть третья.

«НОВАЯ ЗЕМЛЯ».

Глава I — Венера принимает гостей 202

Глава II —'Странные приключения, случай с осетром и поро- -

сен ком . 209

Глава III — Экскурсия в каменноугольный период 222

Глава IV — Некоторые события — одним приятные, для других роковые 228

ПОСЛЕСЛОВИЕ    235

ГЛАВА 1

Читатель зпакомитея с почтенным обществом леди Хинтон, ее

племянницей Эллен, а также узнает о том, что и в домах с двой-

ными шторами нельзя укрыться от хода истории.

Несмотря на теплый вечер, высокие узкие готические окна гостиной роскошного особняка были плотно закрыты. За толстыми стенами дома глухо гудел Лондон, но гул гигантского города почти не проникал сквозь двойные шторы. Не то, чтобы хозяйка боялась свежего воздуха. Дород¬ная,. высокая, похожая на королеву Викторию, облику и привычкам которой она старалась подражать, хозяйка дома леди Хинтон, как и покойная королева, любила сквозняк. Но открытые окна приносили не только освежающую струю воздуха. Сквозь них в этот аристократический квартал в последнее Время все чаще и чаще стали доноситься гул «черни», революционные песни, речи охрипших уличных агитаторов и иногда выстрелы. Все это волновало обитателей солидного особняка. И прислуге был дан приказ: натлухо закрыть окна, выходящие на улицу. Вечерами спускались плотные, двойные шторы. В доме становилось так тихо, что тиканье часов было слышно в смежных комнатах.

Эллен, племянница хозяйки дома, в черном платье, с ко¬роткими манжетами и воротничком, сидела прямо, словно проглотив аршин, и смотрела в сад, где доцветали Последние цветы.

Ее близорукие, несколько выпуклые глаза цвета увяд¬шего василька были прищурены, и это придавало лицу брез¬гливое выражение. Она вздохнула и- медленно осмотрела комнату, одну из гостиных, где по четвергам устраивался традиционный файф-о-кдок, на который приглашались наи¬более близкие люди,

Бронза, мрамор, французские гобелены, японские стату¬этки слоновой кости, картины итальянских мастеров, — в одной этой комнате заключалось богатство, на которое сот¬ни голодных рабочих семейств могли бы просуществовать несколько лет. Единственная наследница, Эллен привыкла смотреть на эту роскошь глазами будущей хозяйки.

Но... ко всем этим сокровищам уже протягивают руки не¬прошенные наследники... Железная ограда, сторожа, поли¬ция, двойные занавески были весьма кстати в это беспо¬койное время.

— Скажи, как пришла тебе в голову эта уличная мысль — остричь волосы? — волновалась старая леди.

— Генри сказал, что короткая прическа была бы мне к лицу...

— Я так и знала! — с торжеством следователя, вырвав¬шего признание у преступника, воскликнула леди Хинтон.— А ты и уши развесила? У твоего Генри ветер свищет в голове. Нашла кого слушать! Он мот, а мотовство — мать пороков. Промотал два состояния — отцовское и теткино. Каждый день у него новые выдумки. Сколько одно дерби ему стоило! Но дерби ему надоело. Продал скаковых лошадей и накупил, как купчишка какой-нибудь, автомобилей Целую -коллек¬цию всяких марок. И шевроле, и паккард, и бьюик, и рольс- ройс, и кадильяк, и мак-магон...

— Мак-Магон был французский маршал, а не автомобиль, тетя...

— Молчи! Что у него за вкус! Фи! А еще лорд. Ну разве можно променять такое благородное животное, как чисто¬кровная лошадь, на эти вонючие, ревущие чудовища? Ездить на горяшем примусе—то-то удовольствие! Того и гляди, взо-рвется. Потом и это ему надоело. В Индию махнул. Какие- то папирусы собирать начал.

— Папирусы в Египте, тетя.

— Не противоречь старшим! Противоречие от гордости, а гордость мать пороков. На папирусах его сумасбродство не окончилось. Автомобили и папирусы променял на аэропланы. И во всем-то, видите ли, ему рекорды ставить надо. Рекордс¬мен! Сейчас рекорды высоты ставит. Выше, да выше, и те¬перь ему уж в страс... тосферу, лететь, видишь ли, надо! — Эллен приоткрыла рот, но сдержалась. — К звездам, на Луну лететь собирается. Связался с каким-то немцем-инже- нером, тот из него последние Фунты И вщтягцвщц'. Дурак твой Генри!

— • Олл райт! ДуракI Дурак! — заорал попугай, висев¬ший в клетке справа, и замахал крыльями.

— Он мой жених, тетя! — сказал Эллен, и глаза ее со¬всем сощурились*

— Ну, что ж, что жених? — более миролюбиво продолжа¬ла старуха.— Он—все-таки не совсем глуп. Лорд Генри Блот- тон на приданое твое рассчитывает, в этом он не дурак... Он тебе — титул, ты ему — деньги. Хотя и браки по расчету бывают счастливые, — заметила она тоном высокого специ¬алиста.— Не беспокойся, милая Эллен, теперь он твоего со¬стояния не просвищет. Я его возьму в руки. Однако который час?

— Без четырех минут пять.

—• Фу, как я заболталась с тобой. Все ли на столе в порядке? Мед есть? Его преосвященство мёд любит — пищу пустын¬ников... Нет? Ах, эта несносная Мэри. Мэри! Мэри!

Хинтон зазвонила в колокольчик.

Вошла девушка в сером платье и белой наколке.

— Шери-бренди для сэра Генри — есть? Бенедиктин для епископа? Белое вино? Сыр? Кекс? Ну, как будто все! Возьми книгу и дай мне воздух, Эллен!

Леди Хинтон уже пять месяцев вышивала полотом и шел¬ками цветы и херувимов на «воздухе» для алтаря церкви, в которой служил епископ Иов Уэллер, духовник леди, ее старый друг и советчик.

Гости приходили аккуратно, — всякое опоздание хозяйка дома считала за проявление неуважения к ней и тонко да¬вала понять это провинившемуся.

— Читай, Эллен.

Хинтон принялась вышивать, а Эллен, раскрыв книгу с вышитой закладкой, начала читать несколько монотонным голосом.

«... Тогда только чувствуют они себя в счастливом состоянии дружественного товарищества и взаимного доброжелатель¬ства, являющегося источником самого чистого, непорочного блаженства...»

— О чем это оп? Ах, да, о святках. — Хинтон вздохнула.— Милая, добрая старая Англия!.. Продолжай.

Но продолжать не пришлось. Часы медленно и глухо, словно звуки доносились с далекой башни, пробили пять. В дверях бесшумно появился лакей в ливрее и почтительно доложил:

— Доктор мистер Артур Текер.

Леди Хинтон нахмурилась. По четвергам домашний врач Текер должен был являться в четыре часа пятьдесят минут, чтобы закончить вечерний визит до прихода гостей. Сегодня он опоздал на целых десять минут.

— Проси.

В комнату вошел, кланяясь еще от дверей, плотный че¬ловек средних лет в черном, наглухо застегнутом сюртуке и белом галстуке. Сюртук вместо смокинга — традици¬онного вечернего костюма! Осторожно, словно боясь по¬скользнуться на паркета, Текер прошел расстояние от двери до троноподобного кресла, еще раз поклонился и осторожно, как хрупкую драгоценность, взял протянутую толстую руку достопочтенной- пациентки, чтобы прощупать- пульс.

— Мне говорили, — тягуче начала леди Хинтон, отки¬нувшись на спинку своего трона, — что врачи отличаются пунктуальностью, немецкие — в особенности. Оказывается, мне сказали неправду.

Коротко остриженные, жесткие волосы доктора с седею¬щими висками шевельнулись вместе с кожей, передвинув¬шейся ко лбу, словно у испуганного ежа.

— Шестьдесят шесть... шестьдесят семь... — отсчитывал Текер, глядя на секундную стрелку карманных часов. — Пульс нормальный. Простите, леди, — продолжал он, бе¬режно опуская руку пациентки,:— домашние обстоятельства задержали меня. У меня жена... разрешилась от бремени. Мальчиком! — И глаза его вспыхнули радостью, а колючие волосы стали на место.

— Наступление родов не должно являться неожиданно¬стью'для опытного врача.

— Но ни один врач не может с точностью определить мо¬мент... — И, чтобы перевести разговор на другую тему, он спросил: — Утренний стул был?

— Ни-ка-кого! — отчеканила леди.—-НЪвое лекарство никуда негодно. Вы уморите меня вашими немецкими патен¬тованными снадобьями. Их изобретают только для того, чтобы вытягивать деньги из карманов больных. Садитесь!— И леди принялась за вышиванье, с ожесточением втыкая иглу.

Доктор осторожно пробрался к стулу и сел с видом ученика, провалившегося на экзамене.

Текер был немцем, прошедшим тяжелую жизненную школу и полосу острой голодовки у себя на родине, где большинство его коллег давно уже не имело, как и он, никакой практи-

ки. Счастливый случай помог ему устроиться домашним врачом леди Хинтон. Он очень дорожил этим местом и терпе¬ливо переносил все капризы и грубости леди Хинтон.

Чтобы прервать тягостную паузу, Текер, тронув пальцем колючие, низко подстриженные усы, после некоторого коле¬бания сказал:

— Я прочел вчера о том, что когда-то в лондонской экономи¬ческой школе выступал знаменитый писатель Уэллс. Ои обратился к слушателям с такой речью: «Многим из здесь сидящих молодых людей уготована ужасная участь. Одни из вас будут удушены газами, другие искалечены, третьи умрут от голода. Надвигается мировая катастрофа. Цивили¬зация гибнет, и нет выхода. Остается разве только построить ковчег вроде Ноева...»

— Перестаньте говорить такие вещи! — нетерпеливо пре¬рвала его леди Хинтон. — Вы нарочно рассказываете мне вся¬кие ужасы, чтобы расстроить мои нервы и потом лечить их!

Вошел слуга.

— Его преосвященство епископ Иов Уэллер, его сиятель¬ство барон Маршаль де Терлонж и профессор мистер Освальд Шнирер.

Первым вошел епископ—полный, здоровый мужчина с породистым лицом. Его глава и сочные, красные губы улы¬бались.

Вслед за ним проковылял Маршаль де Терлонж, француз ский банкир, делец с темным прошлым, нажившийся на войне и купивший титул барона. Ему было ва пятьдесят, но выглядел он совершенной развалиной.

Последним вошел профессор философии Освальд Шнирер. Он недоуменно огляделся кругом, словно попал не по адресу.

После взаимных приветствий йсе уселись за чайный стол. В этот момент у подъезда проревел гудок автомобиля. Леди Хинтон недовольно поморщилась («позже всех являете л а Эллен легко покраснела. Она узнала гудок блоттоновского авто.

Черев две минуты лорд Генри Блоттон уже входил в го¬стиную в черном смокинге, модном жилете и'галстуке, свер¬кая моноклем. Он был раздушен, отлично выбрит.

—■ Я не опоздал? Здравствуйте, ма тант!—так называл он леди Хинтон, которой приходился отдаленным родствен¬ником.

Как только все уселись за стол, леди заговорила на лю¬бимую тему о падении нравов, распущенности молодежи,

современных книгах, «которые нельзя дать в руки благо¬воспитанной девушкр», об отсутствии должного уважнния к авторитетам и старшим...

— Скажите, дорогой барон, — обратилась она к банкиру,— вы приехали к нам выкачивать английское золото? Хотите об¬мелить наш золотой бассейн?

Лицо банкира перекосилось.

— Хь... хь... хь...—начал он, сильно заикаясь,— я для этого селишком мммаломощный насос, леди. Ссс таким же успехом.я мог бы обмелить Атлантический океан.

Леди Хинтон неохотно принимала у себя «этого выскочку», но была с ним любезна по настоянию своего юрисконсульта и управляющего делами Чарльза Смиггерса, который вел с банкиром крупные дела.

Не забыла леди Хинтон, как гостеприимная хозяйка, и старого философа.

— А где же ваша прелестная дочь, мистер Шнирер?

— А? Что? — спросил профессор, словно пробуждаясь от сна. —Амели? Да! На футбольном матче. Каково? Фут¬бол! А! — И он снова погрузился в свое обычное созерцатель¬ное состояние.

— Очень жаль! — протянула леди Хинтон, хотя в душе была рада: она предиочйтала мужское общество, при том в Амели многое шокировало ее.

— Доктор Текер рассказывал мне странные вещи, — про¬должала она, обращаясь уже ко всем и бросая колючий взгляд на Текера. — О том, как писатель Уэллс предсказывал гибель нашей цивилизации. Неужели это возможно?

Текер сидел как, на иголках. Он думал о своей жене и но¬ворожденном и ежеминутно порывался встать, откланяться и уйти, но не решался сделать это.

Шнирер, услышав о своей любимой теме,.неожиданно пре¬вратился из созерцательного Будды в пламенного оратора.

— Гибель цивилизации? — воскликнул он, сверкнув гла¬зами, и продолжал, все повышая тон: — Да, цивилизация гибнет. Она обречена, и ее губит машина, это железное чу¬довище, порожденное человеком и теперь пожирающее своего 'творца. Хозяин земли становится рабом машины. Она за-ставляет нас, всех без исключения, знаем ли и хотим ли мы этого или нет, итти по ее пути. Бешено несущаяся колесница волочит за собой сверженного победителя, пока он не погиб¬нет... Машины зачали и начали плодиться и размножаться по своим собственным законам. Человеческие существа, столр

Ю

заботливо вскормившие их, проснулись и нашли себя в окру¬жении новой расы диких и опасных зверей, господствующих над ними...

Шнирер уже не говорил, а вопил, потрясая сухим кулаком:

— Необходимо взнуздать развивающуюся науку, задер¬жать рационализацию, зажать технику, удушить изобрета¬тельство, иначе гибель цивилизации неизбежна... Еще чашку чая, покрепче, если позволите! — неожиданно закончил он.

Эллен молча разливала чай, незаметно поглядывая на жени¬ха. Но тот больше интересовался ликерами, усиленно под¬ливая епископу, лицо которого сияло светом земных наслаж¬дений.

— Фф..* ффвы правы, профессор, — возразил банкир, — технику надо держать в крепкой узде. Но цивилизации угро¬жают не только ммаш... машины. Есть звери более опасные, коварные и беспощадные...

— Большевики! — взвизгнула леди Хинтон.

Точно декабрьским холодом повеяло в августе. Общество, собравшееся за» столом, всколыхнулось. Все заговорили разом, забыв во Ъшювеййе об этикете. Лица налились нена¬вистью, злобой и страхом. Слово было произнесено. Общая болезнь, которая подтачивала их всех, омрачала, отравляла радости жизни, навевала кдшмарные сны, была названа...

Каждый спешил облегчить свою душу, излить то, что давно переполняло сердце. Говорили разно, но об одном и том же: о проклятых большевиках, исчадиях ада, разрушителях культуры и цивилизации, коварных фанатиках, обезумевших тиранах. Тут было все: и национализация женщин, и Ком¬интерн, и демпинг, и «ужасы ГПУ», и разрушение храмов, и голод, и поджоги...

Никогда еще общество леди Хинтон не былотак единодушно, так искренно в выражении чувств и мыслей. Никогда за круг¬лым чайным столом не звучала так гармонично «симфония» ненависти и животного страха перед революцией.

В салоне леди Хинтон считалось плохим тоном говорить о политике, тем более в такой резкой форме. Это было почти скандалом, но вышло само собой после того, как сама хозяй¬ка дома первая неожиданно для себя открыла щлюзы, не будучи больше в силах сдерживать напор одолевавших ее чувств.

Окаянные, красные звери!'Разве не они угрожают отнять у нее все—титул, власть, положение, богатство, скопленное всеми правдами и неправдами?

И

Пеонили ух'рожают планам Генри о сверхвысотных нолетах в небе и беспечальной жизни .на земле?

Их безбожные агитаторы разлагают стадо Христово и грозят мерзостью запустения божьим храмам, угрожая го¬лодной смертью епископу Иову Уэллеру.

А философ Шнирер, — что иное, кроме безграничной не¬нависти, он мог чувствовать «к покорителям техники и эн¬тузиастам индустриализации, заставившим служить себе ма-шины, которые своими зубьями рвут человеческие существа и угрожают раздавить своими шестернями современную куль¬туру...»?

Люди, сидевшие за круглым столом, принадлежали к одному обществу, — потому все они мыслили одинаково.

Один только виновник всего этого бунта страстей против «нарушителей порядка» доктор Текер, рассказавший в недобрый час о «Ноевом ковчеге», не присоединил своего голоса к общему хору. Он не был большевиком — сохрани бог! Но у него не было капиталов, и он хорошо знал цену зависимости, подневольного труда и нужды.

Когда волнение несколько улеглось, леди Хинтон наконец овладела разговором и ввела его в нормальное русло.

— Я недавно пожертвовала два миллиона фунтов на борьбу с большевиками, но этого, конечно, мало. Каждый из нас должен понять, что лучше сейчас, пока не поздно, добро¬вольно отказаться от части своего имущества, чем потерять все.

■ — Я читал о докладе Уэллса п его «Ноевом ков-чеге» и полагаю, что он вполне своевременно ставит вопрос большой важности, -— сказал Генри, наматывая и разматы¬вая па пальце ленточку с моноклем. —Когда в стране побеж¬дает революция, побежденные, бешено сопротивляясь, сходят со сцены и, как крайнее, средство, ищут спасения в бегстве. Но куда бежать, если вот-вот наступит мировой пожар? Об этом нам, побежденным, давно пора поду¬мать! Надо действовать!

— Олл райт1 — прокричал попугай, поглядывая па са¬харницу с высоты верхней жердочки.

— Не примите моих слов, — сказал барон, — за преждевременное капитулянтство, панику, неверие в на¬шу победу. С большевиками мы будем бороться не на жизнь, а на смерть, беспощадно, до последней возможности, и мы им еще покажем, на что способен «разлагающийся» капитализм. Но счастье наше, скажу прямо, проблематично.

М плох тот пбЛНоводбц, который, ведй войска к победе, пб позаботится в то же время обеспечить пути отступления. Вопрос серьезный. Уже сейчас мы озабочены тем, в какую страну перемещать наши капиталы, где большая гарантия их безопасности. Однако может наступить момент — и ско¬рее, чем многим Это кажется, — когда придется думать уже не столько о капиталах, сколько о самих себе.

— И люди будут метаться из страны в страну, как в доме, объятом плам нем,—вновь ожил в Шнирере пророк.—Из ком¬наты в комнату, из страны в страну будут бежать они и всюду встретят всепожирающее пламя, губительное пламя, неукро¬тимое, неизбежное, как судьба. И не спасут от него ни стража, ни железные решетки оград, ни эти толстые стены. Все по¬гибнет. Все обратится в пепел. И мы погибнем. — И, вновь перейдя на визгливый крик, Шнирер закончил:—А кто ви¬новат? Машины! м шины, машины, проклятое порождение техники!.. Еще чашечку чая покрепче, если позволите.

— Машины и стачки начали, докончат большевики, — внес реплику банкир.

— Да минет нас чаша сия! — воскликнул епископ, мгно¬венно сделав постное лицо, и перекрестился. — Тут дей¬ствительно пора подумать о каком-то... ковчеге, в котором, с божьей помощью, могли бы укрыться праведники — цвет нашей цивилизации и культуры. Не Сам ли милосердный гос¬подь внушил эту мысль, как во времена Ноевы?

— Построить этакий «Титаник», ковчег современного масштаба, оборудованный по последнему слову техники? — иронически спросил Генри. — Ну, а дальше? Куда на нем направите вы путь? К южным морям? К необитаемому ост-рову,.затерянному в океане и не наг военному даже на карту? Нет, ведь, больше белых пятен на карте мира. Нет почти та- ких*островов. А если и есть, их скоро обнаружат. Постройка «ковчега» и его отплытие не могут пройти незамеченными. Нас разыщут, настигнут и раздавят как клопа вместе с на¬шим «ковчегом».

Наступило молчание.

— Так неужели, же нет выхода? — спросила леди Хинтон.

— Почему же нет? Выход есть и не плохой, как мне ка¬жется, ,— спокойно ответил Генри. — Вот вы, господин про¬фессор философии, бранили технику, и, со своей точки зреягя, вы, конечно, правы. Но эта же техника может дать нам и выход, открыть путь к спасению. Мы заставим технику ока¬зать нам эту‘.последнюю услугу, а затем я ничего не имею

против, если она будет уничтожена к вашему удовольствию, профессор.

Все насторожились, внимательно слушая. Генри, доволь¬ный произведенным эффектом, сделал паузу и не спеша про¬должал:

— Идея Уэллса верна. Но «ковчег» может спасти не всех принадлежащих к нашемуклассуикругу, а лишь некоторых... Могий спастись да спасется, так, кажется, говорится в писа¬нии, лорд епископ? Итак, «ковчег» может и должен быть по¬строен. Но «ковчег» совершенно особого сорта, который унес бы нас подальше от этой мятежной планеты — ну, хотя бы па время, .пока большевизм не будет разбит на-голову, уничтожен с корнем. Или же, в противном случае... навсегда!

Слушатели разочарованно откинулись на спинки стульев, а епископ, воспринявший слова Генри как ловкий маневр отвлечь общество от мрачных мыслей, сбросил постную маску, засиял и добродушно расхохотался.

— Великолепно! Ковчег, плывущий по волнам эфирного океана. Бесподобно!

— Да, по волнам эфирного океана, — серьезно ответил Генри.

— Это могло прийти в голову только Генри!—воскликнула почтенная леди далеко не лестным для него тоном.

— Менее всего в мою голову, ма тант. Признаюсь, я мало понимаю Ь технике. Но вы, господа, знаете, что в последнее время я отдаю дань увлечения стратосферным полетам вме¬сте с моим ‘другом, инженером, крупным теоретиком звездоплавания и талантливым конструктором Лео Цан¬дером. И если бы вы знали о его работах, его достижениях...

— Но, ведь, это же химера!

— Фантазия!

— А как же мы там будем дышать?

— И чем питаться? Эфиром?

— Мы окоченеем от мирового холода, который уничтожит нас так же скоро и верно, как и большевики!

— Он хочет преждевременно отправить нас на небо!

— А вы сами полетите? — послышались восклицания, шутки, смех. •

— Леди и джентльмены, — не унимался Генри, — ваши вопросы и восклицания свидетельствуют лишь о полном ва¬шем, мягко выражаясь, незнакомстве с предметом. Я ут¬верждаю, что если бы вы...

и

Но его уже не слушали. Нервное напряжение нашло выход. Общество развеселилось. Даже Шнирер вышел из своей мрачной сосредоточенности и открыл, что в этом мире, кроме крепкого чая и страшных машин, существуют еще изуми¬тельно приятные жидкости, заключенные в изящные буты¬лочки, а епископ покраснел больше обыкновенного и сме¬ялся громче*, чем надлежало при его сане.

Леди Хинтон была довольна и уже милостиво поглядывала на Генри, вольно или невольно оказавшего ей услугу.

— Не будем, господа, думать о мрачных вещах, — ска¬зала она. — Бог милостив, английский народ благоразумен, власть в надежных руках, и нам, надеюсь, не придется при¬бегать к воздушным кораблям и искать спасения в воздуш¬ных 'замках. Почему вы не попробуете этого ликера, барон?

Генри, раздосадованный провалом агитации звездопла¬вания, — он рассчитывал получить несколько чеков на про¬должение опытов Цандера, — подошел к окну.

Вся улица была запружена толпой возбужденных лю¬дей. Сквозь смех и шутки сидящих за чайным столом до слуха Генри долетал глухой гул и отдельные выкрики.

Блоттон торжествовал. Теперь он мог отплатить веселя¬щимся ва осмеяние его проекта, казавшегося ему единствен¬ным средством спасения от гибели.

Каждую минуту он мог расстроить их веселье, обратив внезапно их внимание па то, что происходит за окном.

ГЛАВА II.

На сцену выступают новые герои, почти ничего общего с общество и

леди Хинтон не имеющие.

Ганс Фингер сидел у окна кабины и улыбался. Он пере¬живал восторг первого полета на стратоплане.

Десятки километров отделяли его от земли. Несколько высоких земных гор надо поставить одну на другую, чтобы добраться до него.

На этой высоте небо казалось полусферой глубокого темно- аспидного цвета, и на нем — в полдень — сияли немер- цающис звеэды. По краям солнечного диска вихрились про¬туберанцы, словно огненно золотые кудри.

Нижний край полусферы бледнел, голубел, растворялся, терял свою округлую форму, словно плавился и из «твердого»

Становился газообразным. Млечный путь, вверху купола ярко выделявшийся тысячами разноцветных звезд. Стекая с зенита к краям горизонта, выцветал и исчезал, как степная река, выпитая песком и зноем. В сизоватой дымке тонул и горизонт. А внизу темно-синйМ полированным щйтом лежал океан, и на нем ослепительно ярко блестел кружок отражен¬ного солнца.

А давно ли?.. Фридрихсгафен, утренний завтрак у Боденско¬го озера, и вот уже они приближаются к целй. Чудовищный прыжок через Европу, Атлантический океан, Южную Америку. Гигантским снарядом стратоплан перелетел ее от края до края над бассейном Амазонки, перевалил Анды на такой высоте, что Фингер не мог хорошо разглядеть их, сделал широкий полукруг над побережьем Великого океана и теперь идет на снижение' к тем же Андам, виднеющимся на горизонте, едва заметной зазубринкой.

Старший механик' Альфред Винклер попыхивает коротень¬кой трубкой, с которой-расстается только в постели, и наблю¬дает за своим молоды^ спутником. Улыбка— редкий гость — появляется на суровом лице Винклера. Его большие, серые, стального блеска глаза смягчены выражением почти отече-ской ласки. «Выйдет толк из парня!»

— Да, здесь спокойнее, чем на аэроплане. Летим .быстрее звука.

— Быстрее трехсот сорока метров в секунду?

■— Четыреста. Сейчас мы замедляем' ход и снижаемся. Летим на высоте двадцати километров.

— Но, ведь, здесь температура должна быть значительно ниже, чем на поверхности земли, а скорость звука, ведь, уменьшается с понижением температуры.

Винклер кивнул утвердительно.

— Доходя при нуле до трехсот тридцати двух метров в се¬кунду. Но ты упустил из виду, что мы летим в очень раз¬реженной атмосфере. На высоте тридцати пятидесяти кило, метров содержание кислорода — около десяти процентов, а водорода уже до трех. В легких же гайах'скорость звука увеличивается. Здесь она равна примерно тремстам шести¬десяти метрам в секунду. Температура минус шестьдесят. Плотность воздуха — шесть сотых. Если бы даже звуки и обгоняли нас, мы едва услышала бы их: в таком разрежен¬ном воздухе они долетали бы до нас ослабленными раз в. де¬сять. Сейчас, вероятно, дюзы уже выключены.

— А каков потолок?

— Максимум рЯтьДесЯт, и Среднем —■ тридцать пять ки¬лометров. Эго самая выгодная высота, если не гоняться за рекордной скоростью.

— Комариный взлет! Двести-триста километров — куда пн шло. Пятьсот-шестьсот — это настоящая высота! — по- слышался голос третьего пассажира.

С египетской сигареткой в янтарном мундштуке с золотым ободком на конце к креслу Винклера подошел Генри Блот- тон, принеся с собой пряный аромат сигареты и тонких фран¬цузских духов. Лорд был одет в светло-коричневый спортив¬ный комбинезон, хотя в такой «прозодежде» не было никакой необходимости: кабина стратоплана хорошо отапливалась электричеством и снабжалась чистым воздухом. В пей было тепло, уютно, комфортабельно, словно в купе пульманов-ского вагона.

— Аэропланные рекордсмены высоты, разумеется, копо¬шились в пыли по сравнению с нами. Для всех этих саун- дерс-валькирий, фарман-1 уперголиф, юнкерсов, клам- тов семь-восемь-десять тысяч метров были уже почти пре¬дельной высотой. Исследователи стратосферы поднимались повыше. Пикар в третий полет поднялся немного выше сем¬надцати километров, Браун—на двадцать, русские ученые— на двадцать, двадцать пять. Но они поднимались на аэро¬статах. А вот недавно в «Таймсе» я читал...

Блоттон оседлал своего любимого конька и начал нескон¬чаемый разговор о рекордах высоты, о соперниках, которые могут оспорить его лавры, о шансах на победу таких же ре¬кордсменов, как он.

Ганс Фингер рассеянно слушал и невольно улыбался, думая о том, как круто повернулась его жизнь в последнее время.

Работа на сталелитейном заводе, "забастовка, в которой он принимал, как комсомолец, живейшее участие, закрытие за¬вода, безработица, голод, демонстрации, стычки с фашистски¬ми оголтелыми бандами, тюрьма, побег, подполье, неожидан¬ная помощь Винклера, таинственная работа с ним у инженера Цандера. Ночи напролет за учебой, чертежами. В короткий период — какая смена событий и лиц! Штрейкбрехеры, фа¬шисты, шуцманы, тюремщики, друзья, Винклер, Цандер и вот теперь —- неожиданный полет... в обществе лорда... куда и зачем? Он сам еще хорошенько не знал. Куда-то в Южную Америку, в Анды... Вес ото вышло так неожиданно, что Ганс не успел даже поговорить как следует с Винклером.

Фингер не оченЬ-то охотно принял Эту поездку. В Ёвропс назревали решительные и, быть может, последние бои. Гансу чудились баррикады, море знамен, шпокидать в этот самый момент свою страну ему было не легко. Но Винклер заявил категорически: «Этого требует партия. Красный фронт вовсе не ограничивается одной лишь улицей, заводом. Т амты будешь не менее нужен!..» И Фингер в полчаса собрал свои пожитки.Винклер успел только сказать ему, немало удивив: «Помни, что отныне ты сын сельского пастора. Держи себя так, как подобает добродетельному благовоспитанному по¬повичу. Вид у тебя подходящий: беленький, розовенький, и нос пятачком*...

— Вот отправитесь в межпланетное путешествие и сразу побьете всех своих соперников, — уловил Фингер насмеш¬ливую реплику Винклера.

— Да, но... опасаюсь, что об этом не будет напечатано в «Таймсе», и мои соперники просто не узнают о новом рекор¬де 1 — меланхолически заявил Блоттон.

Стратоплан снижался и замедлял ход. Горы на горизонте росли, темный цвет неба бледнел, голубел, одна за другой гасли звезды, как на рассвете.

Далеко внизу, у подножия гор, как ярко-зеленый океан, разлилась буйная, тропическая растительность.

— Анды, южноамериканское продолжение Кордильер, — сказал Винклер. — За ними пустынная низменность, а дальше—Скалистые горы. Республика Эквадор.

— Удивительно! К этому трудно привыкнуть. Какая ско¬рость, какая победа над пространством! — воскликнул Фии- гер и еще раз пережил весь полет. Европа словно большая карта. Германия, Франция, Испания... Густо-синяя гладь Атлантического океана... Справа — Азорские острова, слева острова Зеленого мыса, едва различимые даже в сильнейший морской бинокль, Южная Америка... Бассейн Амазонки с ее притоками, похожими на ветви дерева... Полукруг «атмо¬сферного тормошения» над Великим океаном, и вновь берега Южной Америки — уже западные.

— Да, не плохой способ изучения географии. Это получше наших школьных книг и карт! — сказал Генри. — Но скорость • черепашья. Иное дело — космический полет.

— Космический полет? Черепашья скорость! — в тоне Блоттона продолжал Винклер. — Что значат какие-то двенадцать-восемнадцать километров в секунду космического полета по сравнению хотя бы с тридцатью километрами по-

— Только спешите, иначе советские ученые действительно опередят вас, — прибавил Винклер, улыбаясь.

— Я не думаю, чтобы европейская и американская наука оказалась в хвосте, — сказал Блоттон. — Мне приходилось читать о работах нашего Резерфорда...

— А о советских ученых Гамове, Капице, а о группе харьков¬ских физиков, разложивших уже давным-давно ядро лития — о них вы не слыхали?—спросил Винклер.—А целый ряд дру¬гих молодых талантливых советских ученйх-экспериментато- роч 1... — Эту фразу Винклер проговорил с некоторой го¬рячностью и, спохватившись, продолжал уже, как бы сокру¬шаясь о буржуазной науке: — Дело, к сожалению, не в от-дельных лицах, а в различных условиях научной работы. Тяжелый экономический кризис лишает европейскую и аме¬риканскую науку возможности разрабатывать и переносить сложнейшие и точнейшие научные достижения в практику. Вы знаете, что в некоторых европейских государствах объяв¬лено запрещение не только вводить, но и опубликовывать но¬вые технические изобретения. И научная мысль по необхо¬димости ушла в глубокое абстрагирование и теоретизирова¬ние, являющиеся, несомненно, следствием загнивания науки. Сейчас просто невозможно сказать, когда достижения те-оретической мысли мы сможем в наших условиях переклю¬чить в практику. Иное положение там—в Советском Союзе, где теория крепко увязана с практикой, где наука поставлена на службу кровным экономическим и политическим интересам страны. Практика там подхватывает, что называется, на лету достижения теоретической мысли. Все это введено в строгое плановое русло. Поверьте, что советские ученые, не в пример нашим схоластам, уже серьезно работают над тем, как ис¬пользовать практически свои успехи. Советские ученые од-

I , I

Повременно ведут работу над соединением, ассоциацией, син¬тезом атомов, что, в сущности говоря, и должно дать, в случае успеха, внутриатомную энергию... Но мы говорили о полете на звезды. Заманчивая цель. Бою'сь, что нам не удастся опередить их и лететь на звезды.

— Не-пре-менно 1 — отчеканил насторожившийся от ти¬рады Винклера Блоттон.

— Увы, даже со скоростью света вам придется лететь до ближайшей звезды четыре года и четыре месяца. До других же солнц-звезд, которые мы считаем нашими «сосе¬дями» в мировом пространстве, — 10 — 15 лет. Лишь не¬сколько десятков звезд находится от нас на таком близком расстоянии. До остальных пришлось бы лететь сотни и ты¬сячи лет. Вас окружала бы необъятная пустыня в течение месяцев, годов, десятков лет. Всякое понятие о.времени утра¬тило бы смысл. При том, если бы вы летели со скоростью света, то едва ли бы вы даже увидали звезды. Если бы мы со скоростью света оставляли Землю и летели от Солнца, то оно багровело бы, тускнело, пока совсем не погасло бы для нас. При встречном же полете звезды все синели бы, потом стали бы фиолетовыми и наконец совсем погасли.

Почему?

— Со светом или, вернее, его цветовой окраской происхо¬дило бы то же, что со звуком. Приходилось ли вам обращать внимание на то, что высота тона паровозного гудка прибли¬жающегося поезда становится все выше по мере приближе¬ния? Когда же встречные поезда разойдутся, то эта высота сразу понижается?

— В самом деле! — заинтересовался Бл'ттон. — Но от¬чего это происходит?

— Вы знаете, что звук порождается вибрацией упругих тел в какой-нибудь весомой среде, скажем — в воздухе. От этой вибрации рождаются звуковые волны. Чем они в единицу времени чаще, тем звук выше. Представьте эти следующие друг за другом звуковые волны ну хотя бы в виде спиральной пружины. Когда звук быстро приближается к вам, то есте¬ственно, что в определе! -ный промежуток времени, скажем — в секунду, в. ше ухо воспримет большее количество звуко¬вых волн, — «пружина» звуковых волн как бы сжимается. Частота волн увеличивается, — значит, увеличивается и высота звука. Наоборот, когда поезда удаляются друг от друга, то звуковые волны удаляющегося поезда приходят к вам замедленно потому, что с каждым мгновением расстоя-

ние между вами и источником звука увеличивается. «Пру¬жина» растягивается, в единицу времени вы воспринимаете меньшее количество звуковых волн, и тон «понижается». Свет — то же явление — волнообразное колебание эфира, производимое источником света. Продолжая это сравне¬ние дальше, можно сказать, что различная окраска, различные цвета спектра — это как. бы «ноты» света. Самой низкой «нотой» сректра является красный цвет: число его колебаний в секунду... всего 484 триллиона. Самый вы¬сокий световой «тон» — фиолетовый... 709 триллионов коле¬баний в секунду. Между ними идут от красного к фиолето-вому — желтый, зеленый, голубой, сине-голубой, синий, фио¬летовый. Вот в таком порядке и будут изменяться цвета не¬бесных светил в зависимости от того, приближаетесь ли вы к ним, или отдаляетесь.

-Ну, если все зависит только от скорости, то я от времени до времени мог бы задерживать полет моей ракеты, чтобы увидать цель моего путешествия и не сбйться с пути. Какая ближайшая звезда?

— Альфа Центавра. Всего около сорока триллионов ки¬лометров.

— Четыре года с небольшим — не так уж много. Лечу!.. —- И, помолчав, он вернулся к земным делам. — А почему, собственно, для старта выбрано это дикое, пустынное место?

— Именно потому, что оно дикое, пустынное, нелюдимое. Таково желание акционеров вашего дикого общества «Ноев ковчег». — Фингер с удивлением посмотрел на Винклера. — Конспирация! — продолжал он с насмешкой.

— Но, ведь, пустынных мест немало на земном шаре, — взять хотя бы Южный полюс. Там нам ни-кто не помешал бы, даже вездесущие репортеры. По¬чему именно здесь? Я хотел бы знать, чем определялся выбор.

— На это были свои, и немаловажные, основания, — серь¬езно ответил Винклер. — Именно здесь существуют наиболее благоприятные условия для взлета. Вам, вероятно, известно, что ракете при взлете с Земли необходимо пробиться через двойной панцырь: атмосферы и земного тяготения. Наиболь¬шее тяготение существует на полюсах, наименьшее — на эк¬ваторе, так как Земля несколько сплющена к экватору. Поэтому же на полюсах наименьшая, а на экваторе наиболь¬шая центробежная сила, — на полюсах до центра Земли —

«фокуса притяжения» — ближе, чем на экваторе. Поэтому и «панцырь тяготения» на экваторе минимальный.

— Все-таки я не понимаю. При чем тут центробежная сила?

Винклер терпеливо стал разъяснять, как туповатому школь¬нику:

— Привяжите камень к бечеве и вращайте его. Бечева на¬тянется тем больше, чем быстрее вы будете'вращать камень, и она даже может оборваться. Что удерживает камень в его круговом полете? Бучева. Чем вызывается стремление камня сорваться с круга и улететь? Центробежной силой, вызван¬ной вращением. Земля также вращается. И от этого вращения все тела, находящиеся на поверхности Земли, стремятся уле¬теть от нее в мировое пространство. Так оно и было бы, если бы их не держала «бечева» земного притяжения. Если бы это притяжение было меньше, или движение быстрее, с Земли начали бы срываться в мировое пространство камни, глыбы, песок, улетела бы атмосфера, «вылились» в мировое про¬странство океаны. Ученые говорят, что Земля в отдаленней¬шие времена и переживала такой . опасный момент — она вращалась гораздо скорее. Сутки ее были на несколько ча¬сов короче теперешних.

— И тогда камни падали с Земли?

— И даже такие «кусочки», как Луна. Но она, как и камни, в те времена была в полужидком состоянии. Оторвавшись от Земли, этот ком собрался в шар и сделался известной нам Луной.

— Да, да, я читал что-то подобное.

— Ив настоящее время благодаря центробежной силе на экваторе вес всякого тела меньше, чем на полюсах.

— Но все-таки — почему на экваторе?

Винклер выпустил клуб дыма. Его терпение истощалось.

— Потому, что чем ближе к полюсу, тем меньший круг де¬лает тело, лежащее на поверхности Земли, а, значит, тем меньше и центробежная сила. Камень, лежащий на полюсе п кружащийся вместе с Землей, совершает суточный оборот всего только вокруг себя. На него почти не действует центро-бежная сила, здесь она равна нулю. На экваторе же камень за сутки пробегает сорок тысяч километров. Есть разница? Ясно, что должна быть разница и в весе.

— И какова она?

— На экваторе тело весит на одну двестидевяностую часть менее, чем на полюсе.

— Только-то!—разочарованно сказал Блоттон.

—■ Да, толькб-то. Благодаря центробежной силе и «взду¬тию» земного шара у экватора, тела здесь весят на полпро¬цента меньше, чем у полюсов. Как будто, в самом деле, не много. Но посчитайте. Ракета, весящая на нолюсе, скажем, нять тысяч тонн, на экваторе будет иметь вес па двадцать тонн меньше. Вам станет ясно все значение этого факта, если сказать, что для переброски одного кило-грамма в небесное пространство требуется затратить работу более шести миллионов килограммометров! Поднимите килограмм на высоту метра шесть миллионов раз, и вы поймете, что это не шутка. Это все равно, что втащить мо-ментально броненосец на купол вашего лондонскогоо собора святого Петра. При полете ракеты движущую силу дает го¬рючее. Жидкое горючее ракеты составляет девяносто пять процентов общего веса ракеты. Представляете, что это зна¬чит? Каждый лишний килограмм вызывает необходимость взять девяносто пять лишних килограммов горючего. И ваши двадцать тонн вырастают уже в четыреста, считая двад¬цать тонн «лишнего» веса и триста восемьдесят горючего. Какое огромное увелич ние объема и тяжести ракеты, не говоря уже о расходах. Этого увеличения можно избежать, если ракета будет подниматься с экватора. Как видите, пол- ироцепта веса — совсем не маленькая величина в нашем предприятии.

— Хорошо. Экватор. Согласен. Но почему ото именно Место на экваторе?

— Чтобы ответить и на этот вопрос, нам придется погово¬рить уже о другом панцыре — атмосферном. Воздух, которого мы на глаз не замечаем, представляет почти непреодолимое препятствие для быстро движущегося тела. Чем быстрее дви-жение, тем больше сопротивление.- При очень больших ско¬ростях сопротивление воздуха почти так же велико, как твер¬дого тела— настоящего стального панцыря. Это не только образное выражение. Метеориты, падающие с неба камни, летят с космической быстротой. Врезаясь в атмосферу, эти железные глыбы, нагреваясь трением об атмосферу, часто сгорают, осаждаясь тончайшей пылью. Вот с каким препят¬ствием нам придется иметь дело в нашем полете. Жюль- верновские герои, вылетевшие из пушки в ядре, должны были бы разбиться в лепешку в первое же мгновение вы¬стрела о дно снаряда. Нам следует постараться избегнуть этой печальной участи. Для этого мы будет постепенно

увеличивать скорость нашей ракеты. Мы должны выбрать такое место на земном шаре, где атмосферный панцырь обла¬дает наименьшей «мощностью» — толщиной. Относительная плотность воздуха зависит от давления, температуры, влаж¬ности, а все это в свою очередь — от высоты над уровнем моря. Чем выше над уровнем моря, тем нанцырь атмосферы тоньше, тем легче, следовательно, пробить его, тем меньше надо затратить горючего.

На высоте шести километров плотность воздуха пример но уже вдвое меньше, чем на уровне моря. Теперь, надеюсь, в;.м понятно, что межпланетному кораблю выгоднее всего старто¬вать с возможно высокого места, с какой-нибудь горной поверхности.

«Итак, что же нам нужно? Экватор и наибольшая высота на нем. Возьмите глобус и, поворачивая ех’о, отметьте, какие горные местности пересекает экватор. Острова Суматра и Борнео п Южноамериканские Кордильеры — Анды. Острова гористы. Там имеются высоты выше четырех тысяч метров. Возможно, что Суматра и Борнео станут «ракетодромами» будущих регулярных межпланетных путешествий, как н Анды. Но на этих островах... слишком людно: нефть, камен¬ный уголь, тропические пряности и фрукты и прочие заманчи-вые вещи привлекли туДа капитал и люден, и острова стали колониями целого ряда держав. Притом Суматра и Борнео находятся сравнительно далеко от тех фабрик и заводов, па которых изготовляются части ракеты. Переброска обо¬шлась бы дорого. Следовательно, остаются Анды. Здесь все, что нам — вернее, вам — нужно: экватор, высокие горы, безлюдье, бездорожье, пустыня, тлушь.

«Вполне подходяща и топография местности. Полет будет направлен по наклонной в двенадцать градусов, на восток, то есть в том же направлении, в каком вращается и земной шар. Это для того, чтобы воспользоваться «бесплатной» до¬бавочной скоростью вращения земли, — нриложить эту ско-рость к скорости ракеты. Как видите, если умело взяться, то и центробежную силу из врага можно сделать союзником. Между Андами и Скалнстамн горами лежит долина. Там, где Анды обрываются к этой долине, удобно устроить пло¬щадку для разбега ракеты. Набрав скорости, ракета «со¬рвется» с обрыва, чтобы оставить Землю.

«Ну, теперь все «почему» разрешены?»

Блоттон кивнул головой.

— Благодарю вас, все понятно. Не сетуйте на меня за

мою тупость, мне не приходилось заниматься этими высо¬кими материями.

— Однако мы так заболтались, что едва не провевали по¬садку, — сказал Винклер. — Уже Стормер-сити виднеется •— цель нашего путешеств — я. На всякий случай, пристегни¬тесь к креслу ремнями. Стратодром здесь не вполне обору¬довал.

Фингер молча выполнил этот совет, но Блотаон, присте¬гиваясь, небрежно сказал с видом бывалого человека:

— Излишняя предосторожность!

ГЛАВА Ш.

К ней оцисываетсн город, це отмеченный ни на какой карте п не

похожий на другие города мира.

Стратоплан накренился. На мгновение Фингер увидал словно падающую на пего горную площадку с расположен¬ным на ней городом.

Этот город имел несколько необычный вид. На централь¬ной площади возвышались странные сооружения. Посре¬дине стояла гигантская подкова, прикрепленная к земле закругленной частью. Ни один собор в мире не мог сравняться с. нею по высоте. Фингер не видал американских небоскре-бов, но имел представление о них по карликам в журналах. И он решил, что подкова намного должна превосходить са¬мый высокий небоскреб.

Вокруг подковы расположились не менее странные соору¬жения. Шарообразные здания, гигантские цилиндры, лежа¬щие на боку или стоящие на своем основании. Один шар был стеклянный и, как показалось Фингеру, быстро вра-щался. Другой был совершенно черным. Лежащий цилиндр, или «цистерна», имел поверхность наполовину черную, ма¬товую, наполовину блестящую, серебристую. Мелькнули ка¬кие-то странные карусели, мостки, висящие в вовдухе, рель¬совые круги.

В следующий момент стратоплан выравнялся, площадка провалилась. Фингер вытянул шею, чтобы посмотреть вниз.

— Любуешься па «Луна-парк»? — спросил Винклер с улыбкой.

Второй небольшой крен, и Ганс увидел одноэтажные сос¬новые дома, за ними — двухэтажные длинные стандартные бараки, еще дальше — палатки. Пересекая весь город, шла насыпь, полого поднимавшаяся в направлении обрыва. На

самом краю города виднелись фабричные корпуса и трубы, из которых вал1 л дым. Узкоколейки в разных направлениях перерезали город. Сновали грузовики. Насыпь чернела от ра¬бочих, копошившихся, словно муравьи. Вдоль насыпи воро¬чались длинные шеи экскават1 ров..

— Неужели здесь устроен «Луна-парк»? — хотел спросит!» Фиигер, но не успел. Стратоплан резко пошел на посадку, сел на землю, подпрыгнул, покатился и неожиданно круто остановился, заторможенный сильными электромагнитами, установленными под полотном посадочной площадки.

•— Прилетели! — сказал Ганс.

Путешественники быстро оделись в меховые нальто н шапки. Герметически закрывавшаяся дверь стратоплана от¬крылась. Пахнуло морозным воздухом. У дверей прилетев¬ших встретил главный инженер строительства Лео Цапдер. Он был в шлеме, кожаной куртке с меховым воротником и теплых перчатках.

■— Здравствуйте, дорогой Цандер! — сказал Блоттон.— У вас здесь настоящий ледник. Наша «Пикколо» готова? Как идут работы? Как доставляется материал? Прилетел ли Хоп¬кинс? — забросал он вопросами главного инженера.

К стратоплану подошел быстрой, семенящей походкой тол¬стенький человечек в дохе. Этот был коммерческий директор Коллинз.

— Вы прилетели на десять минут раньше! — сказал он, здороваясь. — Я услышал адский треск вашего страто¬плана и по.спешил сюда. Вы ранены, сэр? У вас на лбу кровь!

■—■ Пустяки! — ответил Блоттон. — Врачебной помощи нс потребуется. Просто ушиб о косяк. А вот если вы накор¬мите меня хорошим бифштексом, я буду вам весьма призна¬телен. Голоден так, словно не ел со вчерашних суток, а между тем перед отлетом я плотно позавтракал.

■ — Недаром теория относительности говорит, что чем быст¬рее движется тело, тем медленнее на нем протекает время, — с улыбкой сказал Цандер. ■—■ Вы в три-четыре чдса покрыли такое пространство, на протяжении которого пассажиры,са¬мого быстролетного аэроплана успели бы несколько раз по¬обедать, -— с улыбкой сказал Цандер.

— Я думаю, сэр Генри Блоттон сейчас предпочтет горячий грог и бифштекс теории Эйнштейна! — заметил Коллинз.

Цандер, Коллинз и Блоттон пошли вперед, Винклер и Фингер — па некоторой! расстоянии позади их.

Стратоплан летел над странным городом. Это был Стормер-сити.

— Я покажу тебе наше жилище, — сказал Винклер- — >1 думаю, тебе удобнее всего будет поместиться в комнате рядом со мной'.

— Разумеется! —• ответил Фингер и, понизив голос, до¬бавил: — Я ... ведь... не привык к обществу лордов.

— Привыкай! — смеясь, говорил Винклер. — Ничего но поделаешь! Тебе, может быть, очень долго придется делить с ними общество.

— Не хочешь ли ты этим сказать, что мне придется жить в обществе еще более неприятных для меня людей, чем лорд?

— Увы, да. Но об этом мы еще поговорим.

Они шли по улицам Стормер-сити, поддерживая друг друга. В этом городе, повидимому, еще не успели позабо¬титься о благоустройстве. Тротуаров не было, лед не скалы¬вался, слежавшийся снег обледенел под ногами, и люди не¬редко падали.

— Стормер-сити. Почему город так назван?

— По имени и прихоти одного из акционеров — амери¬канского миллиардера Стормера. Он поставил это непремен¬ным условием вложения капитала.

Это был город, вся жизнь которого была приспособлена для осуществления одной грандиозной строительной цели. Холодный горный воздух был наполнен гулом, шумом, кри¬ками, гудками... Глухо, как голодные львы в зверинце, ревели экскаваторы, резко перекликались маленькие паро¬возы-кукушки, хлопотливо сновавшие по узкоколейке, виз¬жали иа закруглениях вагонетки. От времени до времени гулкие выстрелы потрясали воздух, — то динамитом рвали скалы при прокладке пути для подъемной площадки. Звуко¬вой канвой однотонно пели лесопилки. Пахло сосной, газоли¬новым перегаром. Где-то трещали воздушные перфораторы.

Всюду слышалась гортанная, разноязычная речь рабочих. Они сновали взад и вперед но улицам, перенося на плечах тя¬жести, наполняли город гамом и движением. На этой горной площадке словно встретились века и народы. Экскаваторы, сделанные по последнему слову техники, и люди — «вьючные животные», — перетаскивавшие тяжести, как во времена фараонов.

«Мускульная сила вдесь, очевидно, дешевле и выгодней, чем машины!» думал Фингер, присматриваясь к рабочим.

Кого только здесь не было! И желтолицые китайские кули, н темные негры, н шоколадпые малайцы, и бронзовые индусы,

Истрепались и делые лица, —■ чаще всего Это были над¬смотрщики.

Несмотря на снег, покрывавший улицу города, и холодный, резкий горный ветер, рабочие были одеты легко. У многих сквозь рубища просвечивало тело.

— Настоящий интернационал! — сказал Фингер.

— Да, и интернационал нищеты, — ответил Винклер. — Все они куплены за гроши агентами общества и законтракто¬ваны на несколько лет. Люди соглашались на любые усло¬вия, только бы избежать голодной смерти, вечной безработицы на родине, и все же встретили здесь худшее, нежели ожи¬дали. А отсюда пути отступления отрезаны. Неприступные снеговые горы со снежными буранами, обрывы скал, про¬пасти, безлюдные, голые пустыни, охраняют этот голодный люд лучше всяких сторожей. Немногие из рабочих решаются на побег, и почти все платятся жизнью за это нарушение контракта. Забастовки здесь беспощадно подавляются, но и не прекращаются.

Фипгер нетерпеливо крякнул. Винклер поглядел на него, потрепал по плечу и продолжал:

— Я вижу, тебя охватывает уже зуд агитатора. Да, здесь благодарная почва, и надо приложить совсем немного труда, чтобы весь этот пороховой погреб взорвался. Но, — продолжал он многозначительно, — сын пастора не должен заниматься агитацией!

— Почему?

— Он будет работать и учиться. Выдержка, Ганс, и тер¬пение столь же необходимы настоящему революционеру, как и отчаянная храбрость. Все -г- в свое время, а сейчас об этом думать рано. Вот и наш домик!

Они вонцщ в небольшой.дом, сложенный из неотесанных бревен горной сосны.

Стены комнаты Винклера были покрыты фанерными ли¬стами. В углу стояла железная печь. Два стола — обеденный и рабочий с телефоном и лампой на нем, пара стульев, кро¬вать, рукомойник и небольшой шкапчик составляли всю обстановку. Цветной ковер на стене у кровати и шкура мед¬ведя на полу скрашивали спартанскую простоту обстановки.

— Ты не устал? Не хочешь отдохнуть?

— Нет, я не устал, — ответил Фингер, раздеваясь. -— Я хотел бы поскорее ознакомиться с городом и...

— Узнать наконец цель твоего «похищения» ив Фридрихс- гафена? Так и быть, я больше не буду испытывать твоего

терпения. Мы можем пообедать дома, у меня есть консервы. За это время я кое-что расскажу тебе.

Вирклер вынул из шкапчика электрическую плитку, кон¬сервные банки, хлеб, тарелки и принялся хозяйничать.

— Так вот, слушай. Несколько времени тому назад круп¬ными магпатами капитала было организовано страпное конспиративное международное общество или акционерная компания под не менее странным названием «Ноев ковчег». Члены этого крайне немногочисленного общества — за са¬мым малым исключением — крупнейшие миллиардеры. Цель этого странного общества — постройка своего рода «Ноевых ковчегов», в которых виднейшие представители капитализма могли бы в последнюю минуту спасти свои жизни от бу¬шующих волн мирового революционного потока.

— Бежать с Земли в небесные пространства на ракетных кораблях?

— Вот именно. Ты догадался, мой мальчик. По мысли акционеров, от Земли должны отойти ракетные поезда, начиненные горючим и... миллиардерами. Надо тебе сказать, что многие акционеры, вложившие в это дело свои капиталы, сами мало верят в то, что им в самом деле удастся искать спасения в бегстве, причем и самый способ этого спасения они считают чуть ли не фантастичным.

— И тем не менее вкладывают свои капиталы?

— Эти люди никогда не задумывались вкладывать капи¬талы даже в заведомо химерические предприятия, если только из этого можно было извлечь прибыль. Разве мало создава-лось таких дутых предприятий, на которых наживалась кучка дельцов за счет разорения мелких вкладчиков? Вокруг «Ноева ковчега» идет более крупная игра. Здесь нет мелких вклад¬чиков. Каждая акция стоит не менее миллиона долларов. Главари общества тайком спекулируют на панике, которая, как тебе известно, все более охватывает капиталистическую верхушку. Эта паника уже давно создала среди них эпиде¬мию самоубийств. И вот в такую-то «самоубийственную» ми¬нуту к миллиардеру является «демон-искуситель», агент кон¬спиративного общества, и дает всяческие гарантии спасения жизни капиталиста, расписывает прелести и полную безопас¬ность бегства... в межпланетное пространство. «Революцион¬ный потоп минет, как миновал и всемирный библейский. Советские страны, этот очаг мировой революционной заразы, будут уничтожены, на Земле наступят вновь мир и благо¬воление, и тотда можно будет вновь вернуться на Землю, от-

копать припрятанные сокровища и зажить попрежнему. Но горе оставшимся при наступлении потопа...» Словом, агенты умеют великолепно за деньги заговаривать зубы.

«Разумеется, далеко не все капиталисты идут на эту удочку. Наиболее сопротивляющиеся, активные естественно пред¬почитают борьбу до конца и до исчерпания всех средств этой борьбы верят в утопию — в победу капитализма над ком-мунизмом— и остаются на Земле. Но среди — капиталистов уже немало вконец отчаявшихся, добитых кризисом «миллио¬неров», уже стоящих одной ногой в могиле, ищущих мни¬мого спасения «в небе». Их одолевает животный страх. Их обуревает одно желание спасти свою шкуру, бежать, найти безопасное место, где бы оно ни было, какой угодно ценой.

«Какой-нибудь промышленный «король» старается убедить себя в том, что устами агента говорит сама истина. И золотой ноток льется в кассу общества «Ноев ковчег». В зависимости от размера пая устанавливается и очередь на отлет. Обще¬ство проектирует постройку ряда звездолетов — «Ноевых ковчегов».

«В настоящее время сооружается первая большая ракета, рассчитанная на двадцать человек. За ней должны последо¬вать, другие. А для того, чтобы окончательно убедить мало¬веров, колеблющихся, нерешительных богатеев, уже построе¬на маленькая ракета «Пикколо», в которой может поместиться один человек. Неофициально пробный полет совершит сам Цандер, чтобы испытать ее летные качества. При официаль¬ном же полете в присутствии акционеров полетит Блоттон, — он никому не хочет уступить этой чести. Надо сказать, этому лорду-спортсмену нельзя отказать в характерной для бур¬жуазного рекордсмена необдуманной храбрости. Для по¬каза ракета совершит небольшой взлет, поднимется над стра-тосферой — новый лавр в рекордсменском венце лорда — и спустится на поверхность Великого океана, где мы ее и выловим. Ог успеха этого первого полета зависит многое. Количество «кубометров в секунду» золотого потока может значительно возрасти, если Блоттон предстанет после поле¬та живым и,невредимым перед королями биржи, принеся им звездный привет».

— А ты сам, Винклер, веришь в возможность спасения ка¬питалистической верхушки таким необычным образом?

—- А почему бы не попробовать?

— И... способствуешь этому?

— И мало того, что сам способствую, но еще и тебя привлек

К ^соучастию в преступлении Против рабочего класса». Да, да! Ты будешь не только работать на стройке звездолета, но и по¬летишь вместе со мною и лордами,которых ты так справедливо не любишь, — разумеется, если только сам полет состоится. Ганс, не горячись! Выслушай меня спокойно. Я хорошо знаю, что ты хочешь сказать. Расстроить всю эту музыку мы могли бы, разумеется, очень легко. Мы могли бы вызвать восстание, могли бы взорвать ракету перед самым взлетом. Но что вы-играли бы мы от этого? Идею мы не убили бы. Полет вс‘е же может состояться, но уже в другом месте, без нас. А это было бы уж гораздо хуже. Звездолет — опасная игрушка. Он мо¬жет бы!ь использован не только для позорного бегства,ной наступления. В конце концов, мы, ведь, не знаем досконально всех замыслов главарей этого дела. А что они имеют в виду использовать звездолет и для метания бомб в критический момент последних, решительных боев капитала с коммуниз¬мом, это не подлежит сомнению. Эго уже делается в коло¬ниальных войнах. Нет, гораздо безопаснее и практичнее, если мы с тобой на ракете будем сами. В нужный момент мы всегда сумеем ударить кого следует по рукам. Ты не уди¬вляйся, вопрос этот обсуждался даже в ЦК...

■— И обо мне лично?

— И о тебе лично.

Ганс не был тщеславен. Он нокраснел просто от чувства гордости и удовольствия: на него возложили такую ответ¬ственную задачу!

— Если все обстоит так, и нам и в небе может предстоять более интересная и значительная работа, чем обслуживание пытающихся удрать капиталистов, то... это мне нравится! Идет! — И он крепко сжал поднятый к правому плечу ку¬лак.— Но как тебе удалось узнать о целях полета и войти в ото дело?

— О, это целая история, -— ответил Винклер. — С Цанде¬ром я работаю уже много лет. И когдаеро секретно пригласи¬ли строить ракету, он предложил мне работать у него его по¬мощником, — ведь, специалистов в этой области и сейчас еще очень мало. Цандер долго пе говорил мне, для чего и кого строится ракета. Вероятно, что это скрывали, пока было мож¬но, и от него. И я принял свои меры. Признаюсь, при случае мне приходилось заглядывать даже в переписку Цандера в его отсутствие. Предполагая, что ракета имеет и военные цели — для борьбы с СССР, я сообщил об этом ЦК партии. К моему со¬общению отнеслись очень внимательно. Для расследования

аз

был выделен Десяток Надежных товарищей, которым удалось получить ту или иную работу на стройке. Часть их оставалась в Германии, часть была направлена в Стормер-сити. При их помощи нам удалось узнать многое прежде, чем Цандер сам открыл нам кое-какие планы акционеров «Ковчега». Дело на¬чалось с леди Хинтон, которая, как тебе известно, пожертво¬вала два миллиона фунтов стерлингов на борьбу с большеви¬ками. Говорят, будто она получила анонимное письмо угрожа¬ющего характера. Я не верю в это, но, как бы то ни было, она оказалась смертельно испуганной и серьезно начала думать о бегстве. Ее поддержал барон-банкир Маршаль де Терлонж, у которого есть свои причины к бегству. К нему примкнул ан¬глийский банкир Стормер, в то время приезжавший в Па¬риж к Терлонжу для переговоров о крупном займе. Что за¬ставило Стормера принять участие в полете, я еще не знаю. Но, видимо, не только одна боязнь революции. Очевидно, за ним водятся темные делишки, которые всплывают наружу, и другого ему ничего не остается. Он берет с собою секретаря Пинча не то в качестве лакея, не то телохранителя. Фило¬соф 'Шнирер — старый друг Хинтон. Так и набралась эта международная теплая кампания «сливок» нынешнего об¬щества.

«Дело с постройкой ракеты акционеры ведут в строжайшей конспирации. Для них это упрощается тем, что обращаются они исключительно к миллиардерам, которые, конечно, не выдадут их, если даже сами и откажутся от полета. Прово¬дится строжайший классовый подбор инженерно-техниче-ского персонала. Рабочих же предпочитали брать по преиму¬ществу из среды диких и малокультурных колониальных ра¬бов разных стран. Часть квалифицированных европейских рабочих — из безработных — шла на все. Они дали под¬писку о невыезде с места до конца работы, — а Стормер-сити сам отрезан от всего мира. Таким образом акционерам и удалось до настоящего времени сохранить тайну. А что будет после их отлета — это их мало беспокоит. «После нас хоть потоп».

«Вот так мы с тобой и полетели. Не правда ли, увлекатель¬ное задание? Но работать, работать тебе придется страшно много! Ведь, все эти звездолеты... пусть буржуи строят их... для нас. После мировой пролетарской революции все нам достанется, не правда ли? Так зачем же нам сейчас истреблять ракеты? Нет, мы будем строить их — не для капиталистов, а для себя.. Когда весь мир станет достоянием трудящихся,

сверхснорые пути сообщений приобретут огромнейшее и повседневное значение. Нам нужны будут стратопланы в первую очередь, а со временем и звездолеты. Недра Земли истощаются, и, кто знает, быть может, мы наряду с развитием синтетической промышленности станем добывать полезные ископаемые на Луне, планетах. Мы заселим годные для жизни планеты, мы создадим небесную индустрию.

«Но это музыка будущего. Стратоплан же — задача сего¬дняшнего дня. Теоретически и практически она разрешена: мы с тобой прилетели на стратоплане. Но это пока новшество, возбуждающее такое же удивление, как первый паровоз.

«Для нас стратопланы станут скоро обычным способом передвижения на большие расстояния. И, еще раз повто¬ряю, не следует забывать и о возможности использования капиталистами ракзты, как страшного орудия войны. Зна¬чит, мы должны хорошо овладеть сами техникой этого дела. Счастливый случай дает нам эту возможность, и мы должны использовать ее в полной мере. Тебе придется основательно изучить высшую математику, механику, черчение, астроно¬мию— кучу наук, и это — между делом, в «производственной практике».

— Ты говоришь о буржуазных специалистах. А что пред¬ставляет из себя Лео Цандер?

— Ну, вот и готово. К свинине я разобью еще яичницу. Ешь, насыщайся, набирай сил. Ты довольно поголодал.

Ганс с аппетитом молодого, здорового, проголодавшегося человека начал поглощать и свинину, — и яичницу, и бобы в томате. Винклер, ласково улыбаясь, наблюдал за ним.

— Буду работать 1 Крепко буду работать! — говорил он с набитым ртом.

— Ты спрашивал о Цандере, — продолжал Винклер. — Цандер пока нейтрален. Ни вашим, ни нашим. Гуманист, идеалист, пацифист. Он отказался от заманчивого предло¬жения военного министерства, которое настойчиво желало впрячь его в колесницу Марса — использовать его знания, опыт, исключительную изобретательскую выдумку, заставить его работать над ракетными артиллерийскими снарядами. «Ракеты должны служить мирным целям, а не истреблению людей. Ракета будет переносить наши письма от края до края земли. Пусть лучше ракеты разбивают градовые тучи, чем человеческие черепа» — такова его точка зрения.

■— Но знает ли он об истинных целях, которым служит сей¬час?

— Как сказать? Раз «Ноев ковчег» не преследует военных целей, для наивного и политически невежественного ин¬женера Цандера отого достаточно. А во всем остальном он мало интересуется делами «Ковчега». Общество дало ему возможность и огромные материальные средства развернуть такие масштабы работы, о которых он не мог и мечтать. Это для него главное. А сде¬лать он действительно может очень много.

Цандер талантливый теоретик, великолеп¬ный конструктор и на редкость скром¬ный человек.«Я толь¬ко ученик моего ве¬ликого учителя —■

Циолковского. Он за¬жег пламя, я лишь поддерживаю его, по¬ка мечта человече¬ства не осуществит¬ся I» — так говорит он о себе. Я бы ска¬зал, что Цандер, хо¬тя он сейчас и «вне политики», пожалуй, принадлежит к той лучшей части нашей технической интел¬лигенции, которая может неплохо сра¬ботаться с нами, как сработалась когда-то она в СССР. Ну, сыт?

Идем, я покажу тебе Перед ними высилась гигантская подкова. «Луна-парк»!

— Вот уя< никак не думал, что в Стормер-сити существует даже Луна-парк! Быть может, есть и кино, кабаре, таверны, «красные фонари»?

— Как же без этих заведений обойдется предприниматель?

Аппарат выкачивания варплаты из карманов рабочих поста¬влен здесь, как и везде у капиталистов, превосходно. Но только «Луна-парк» здесь особенный И не в пример дру-

гим развлечениям, даже бесплатный. Он пользуется у здеш¬него населения большим успехом. И, надо сказать, заслужи¬вает того. Очень забавно и очень поучительно.

Фингер и Винклер вышли из дома и направились к пло¬щади. Гигантская подкова была видна отовсюду. Она'при- давала городу то своеобразие, которое в старых городах при¬дают им средневековые соборы, замки, ратуши. «Город под¬ковы» — так называли Стормер-сити рабочие.

Сен-Сирская карусель.

— Не буду тебя больше мистифицировать. «Луна-парк» — это не развлекательные аттракционы, а настоящий город- лаборатория. В этой лаборатории искусственно создаются те условия, в которых будут находиться участники полета на ракетах — от старта до финиша. Здесь изучаются влияния этих условий: ускорения и замедления полета, увеличения силы тяжести, невесомости и так далее. Для этого же слу¬жит и так называемая Сен-Сирская карусель. Вот она. — И Винклер показал на странное сооружение. Оно имело вид качели на вытянутом плече. В кабинку садился чело¬век, и плечо вращалось вокруг вертикальной оси.

— Как ты сказал — невесомости? Но разве на Земле можно избегнуть силы тяготения? Илй твой Цандер изобрел

фантастический экран, задерживающий «силовые линии тя¬готения»?

— Такой экран давно изобретен, и он совсем не фанта¬стический. Подкова, которая так заинтересовала тебя, и служит этой цели: делать тела невесомыми, — правда, на очень короткий срок.

Фингер напряженно думал, глядя на подкову, и вдруг воскликнул:

— Понял! Я вижу клетку лифта. Значит, на вершину под¬ковы поднимаются люди. А там, на верхнем конце ее, вид¬неется вагонетка. Человек садится в нее и летит отвесно вниз. Пока он летит, ясно, что он делается невесомым.. Вагонетка попадает на вакругление и по инерции поднимается по вто¬рому рельсу. Так она качается, как маятник, пока не оста¬новится внизу, посредине вакругленного основания под¬ковы. Так?

Винклер утвердительно кивал головой.

— Совершенно верно,., Мне остается немногим пополнить твои догадки. В вагонетке устроена целая лаборатория. Опыты .производятся не только над людьми, но и живот¬ными, птицами, насекомыми, -т— ведь, они также должны быть участниками • будуйдах межпланетных путешествий. Некоторые опыты, для осторожности, необходимо про¬изводить предварительно 'над животными. Кроме того, подкова производит различные эффекты усиления и уменьше¬ния тяжести. Когда тележка скользи^ по рельсам внив, тела, находящиеся в ней, как бы теряют вес. Наоборот, на нижнем закруглении появляется значительная центробежная сила...

—- Как на санках, когда летишь с горы и подъезжаешь к ее подошве?

—, Совершенно верно. Высота подковы — триста, метров.

— Высота Эйфелевой башни!

— Да. Радиус—пятнадцать метров. Падение продолжается целых пятнадцать секунд. Перегрузка на радиусе — в сорок раз.

— Но, ведь, это страшно много!

— Подкова устроена так, что ее вертикально стоящие рельсы могут- раздвигаться и радиус закругления Может быть увеличен до шестидесяти метров. Тогда перегрузка по¬лучается всего в десять раз. Не забудь, что при соскальзы¬вании саней перегрузка в весе бывает от. десяти до двад-цати .раз.

— Интересно было бы испытать это ощущение!

— Не только интересно, но и необходимо. Ты не раз бу¬дешь иметь это удовольствие. Ведь, мы через эти испытания предполагаем провести поголовно всех участников межпла¬нетных цолетов. Поднимемся на лифте. Тебе, быть может, придется не раз быть спутником наиболее трусливых пасса-жиров, которые не смогут решиться лететь без няньки.

— Такая высота, что трудно дышать! — сказал Фингер, когда они поднялись на верхнюю площадку. — Но зато ка¬кая изумительная панорама! Кажется, будто видишь все Кордильеры и весь Великий океан!

— Да, высоконько. Здесь мы ведем наши метеорологи¬ческие наблюдения.

Они вошли в «падающую» кабипу. Здесь было теплее. В потолке — электрическая лампочка. Окон кабина не имела. Пол покрыт линолеумом. Стена у двери была заставлена ящиками, в которых помещались испытуемые мелкие живот¬ные, птицы, насекомые. Такие же ящики стояли у стены слева.

У стены напротив двери помещались аппараты — весы, хронографы, акцелерометры. Там же находился аптечный шкапчик. К четвертой стене был прикреплен гамак. Рядом с гамаком стояло привинченное к полу глубокое, удобное кресло с ремнями, как на самолетах. Пружинные весы особой конструкции стояли в углу. На площадке этих весов стоял небольшой стул с ремнем, а перед стулом — на железном стержне—циферблат со стрелкой, отмечавшей изменение веса.

—• Если падающие тела невесомы, то зачем же здесь уста¬новлены весы? — с некоторым удивлением спросил Ганс.

■— Пружинные весы, и особой при том конструкции, заметь, — ответил Винклер. —Ты представляешь разницу?

Ганс подумал и ответил:

— Да. Чашки обыкновенных весов не изменят своего по¬ложения во время падения, какой бы груз ни лежал на од¬ной и другой чашке, так как все тела в одинаковой мере по¬теряют свой вес. Стрелка же этих весов, видимо, при падении привешенного к ним тела, тотчас покажет быстрое уменьшение веса и станет на нуле.

—■ А при торможении во время падения?

— Очевидно, стрелка начнет указывать появляющийся вес — тем больший, чем больше торможение.

— Вот видишь, весы и пригодились. Ведь, мы делаем опы¬ты, изучая влияние на организм не только невесомости, но и торможения, — замедляя падение кабинки. Кроме того, при повороте кабины на нижнем закруглении получается уси-

ленное давление, превышающее почти в пять рае нормальное давление силы тяжести. Человек становится втрое, вчетверо, даже впятеро «тяжелее», и весы тотчас же отмечают это.

В глубоком кресле сидел толстый*, едва вмещавшийся в нем человек с красной лоснящейся лысиной. Перед ним стойл высокий бритый упитанный доктор. Лысый толстяк дышал тяжело и смотрел на доктора испуганными главами, как па¬циент,' ждущий своего приговора.

Винклер поздоровался с доктором и наклонился к тол¬стяку.

— Мы не помешаем вам? — спросил Винклер.

— Пожалуйста 1 — ответил доктор и продолжал убеждать толстяка в полной безопасности и безвредности полета: — Вы ляжете на гамак, так вам будет удобнее. Я сяду возле вас на кресло и буду следить за вашим пульсом, давлением крови и так далее. О, нет, совсем не для того, чтобы преду-предить какую-либо опасность! Просто мы производим раз¬личные научные наблюдения, чтобы затем делать из них свои выводы. Мы обобщаем научные наблюдения и передаем их главному инженеру, который и учитывает все при своих тех¬нических расчетах и конструировании: какое допустимо ускорение при отлете, каковы наиболее целесообразные спосо¬бы предохранения от толчков и тому подобное.

— Значит, толчки возможны? Быть может, и очень силь¬ные?.. — испуганно спросил толстяк. •

— Не больше, чем в трамвае, — поспешил успокоить его доктор.

При помощи Винклера и Фингера доктор уложил толстяка в гамак и прочно привязал его грузное тело ремнями.

Фингер и Винклер вышли из кабины. Через несколько мгновений она сорвалась й понеслась вниз со все увеличи¬вающейся скоростью, пробежала по нижнему закруглению, поднялась на второй рельс, снова опустилась и так продол¬жала укачивать находившихся в ней людей, качаясь, словно гигантский маятник.

— Интересно знать, -что делается с толстяком? — сказал Фингер. Кабина-тележка уже останавливается, спустимся вниз.

Когда они подходили к кабине, ее дверь, с треском раскры лась, и оттуда вылез толстяк, целый, невредимый, но до край' ности взбешенный. Он бранился так, что негры, стоявшие не- йодалеку, скалили рот до ушей и хватали себя от смеха За животы.

Он проклинал и «Ноев ковчег», и самого Ноя, и всех, кто выдумал эту чортову штуку. Он предпочтет, чтобы большевики важарили его живьем, но не переступит порога ковчега.

— Деньги обратно I — кричал он.

— Вы знаете устав общества: деньги ни в коем случае не возвращаются. Вы можете лишь продать свои акции, если найдете покупателя, — скавал неведомо откуда подоспев¬ший коммерческий директор Коллинз.

— Не хочу я искать покупателей! Пусть тогда пропадают. Пропади и вы все тут вместе с «ковчегом». Где мой аэроплан? — И он зашагал к аэродрому. Коллинв счел ивлишним удер¬живать его.

— Что с ним такое? — спросил Коллинв доктора.

— Да ничего особенного, — ответил доктор. — Эти мил¬лиардеры, не в обиду будь им сказано, стали нервны, как исте¬ричная барышня. Вот его таблица. Работа сердца: до опыта — 74, после опыта — 72. Давление в артериях: до опыта — 130, после опыта — 160. Небольшое падение пульса и не¬которое увеличение артериального кровяного давления. Я думаю, если бы производить над ним наблюдения в кабинете его банка, то в продолжение дня вместе с биржевой лихо¬радкой такие колебания в работе его сердца происходят неоднократно.

Коллинз думал, не слушая доктора, и затем перебил его:

— А знаете, нам придется отказаться от этих эксперимен¬тов над нашими акционерами и будущими участниками по¬лета. Ведь, вот этакий индивидуум не только сам сбежит, да еще другим растрезвонит. Подрыв! Для Цандера у нас уже имеется достаточный материал. Вы врач, и вы сами сможете определить, освидетельствовав человека, годен ли он для пу¬тешествия.

— Боюсь, что к нам понаедут такие развалины, которые больше годны для крематория, чем для полетов на ракетах.

— Не говорите пустяков! — строго заметил Коллинз.— Абсолютная безопасность ракетных полетов для нас не только реклама, но. и желательная цель. Дело Цандера сделать ракету удобной и безопасной, как колыбель ребенка. И он сделает это, иначе он не стоил бы тех денег, которые мы тра¬тим на все эти опыты.

Круто повернувшись, Коллинз поплыл в своей длиннопо¬лой дохе к конторе.

■— А ну-ка, я теперь попробую качнуться! — сказал Фин- гер.

В этот день он перекатался на всех каруселях, испробовал па себе «аттракционы» необычайного «Луна-парка». Он изучал эффекты головокружения на Сен-Сирской карусели, испы¬тывая ощущения взлета, спуска, крена, поворота. Он решил побить' рекорд выносливости при увеличении тяжести и заставлял вращать себя с бешеной скоростью. Многие пыта¬лись соперничать с ним, но он победил всех своих цветноко¬жих и белых соперников. Правда, он здорово шатался, сходя с карусели.

Особенно удивила его комната в виде вращающегося цилиндра. Она вертелась вокруг своей оси и двигалась по кругу. Получалось уак называемое «кориолисово ускорение». Когда он подходил к стенкам комнаты, где центробежная сила была сильнее, все его тело словно, наливалось свинцом: Он с трудом поднимал-руки, поворачивал голову. И довольно было повернуть голову на сторону, как казалось, что вся комната падала вниз или вверх, как стенки каюты во время сильной качки. Эт^было весьма неприятное ощущение. Оно зависело от того, как объяснил ему впоследствии доктор, что центр, помещающийся в .головном мозгу человека, при’дли¬тельном вращении комнаты, дает ощущение равновесия. Че¬ловек как бы забывает о вращении, и при поворотах голо¬вы у него получается впечатление нового вращения.

У стенок центробежная сила оказывалась в пять раз больше силы тяжести, и Ганс невольно «лез на стену». Он чувствовал приступы морской болезни. С большим трудом ему удавалось поставить голову прямо и пробраться от стенки к центру комнаты. Здесь все неприятные ощущения тотчас оставляли его.

В этой комнате он проделывал всевозможнейшие опыты: пытался писать на столике, стоявшем посреди пола, садиться, вставать. Члены не слушались его. Он словно попал в чу¬жое тело, не повинующееся ему, или в иной мир, с иными законами движения и равновесия. Но для него это не было спортом, как для Блоттона. Нет, он упорно тренировал себя. Он знал, что в ракете, при настоящем полете, ему вместе с Винклером и Цандером придется действовать, работать в этих необычайных условиях тогда, как все пассажиры бу¬дут лежать пластом, неспособные ни к чему, кроме сетова¬ний и оханья. Он думал не только о «Ноевом ковчеге», но о будущих полетах на «своих» ракетах. И он стоически перено¬сил все испытания, которым сам подвергал себя. Впослед-ствии в этой комнате ему пришлось провести не один день.

Он делал различные наблюдения над отклонением течения жидкостей, воздушной струи, движением насекомых, мелких животных.

Не меньший интерес вызвал в нем и вращающийся жиро¬скопический стеклянный шар. Это было подобие «межпла¬нетного жилища», устроенное специально для исследований поведения человека и животных под действием двух цен¬тробежных сил. Солнце, светившее с безоблачного неба, наполняло его теплотой, дающей жизнь растениям, поса¬женным на «экваторе» шара-комнаты. Вращение комнаты

В этом шаре испытывалось действие двух центробежных сил.

создавало на стенках шара центробежную силу, превышаю¬щую притяжение земли, и растения росли здесь не вверх, как обычно, а вбок, от стенок к центру шара. Он наблюдал за их ростом, развитием.

Здесь же помещались в клетках кролики, куры, ковши, тараканы. Все они, невидимому, не замечали .необычности своего бокового положения. Стенки шара для них были «низом», землей. Кролики прыгали по клеткам, мирно ели капустные листья, морковь, куры клали яйца, выводили цыплят. Вода, стоявшая «отвесной стеной» по отношению к земле, не проливалась из чашек, зерна йе просыпались. Когда Ганс стоял в центре шара, то все животные и растения

находились по отношению к нему в вертикальном положе- нии, словно он смотрел на обитателей этого маленького мирка сверху, лежа на отвесной скале. Но по мере того, как он приближался к «экватору», его тело также принимало постепенно отвесное положение. И, стоя около клеток, он видал стол, стоявший на полу посреди шара так, как если бы этот стол был укреплен на стене обыкновенной комнаты.

Так как вся обстановка шара вращалась вместе с ним, то он не испытывал головокружения и даже переставал за¬мечать вращение комнаты. Только необычайное положение тела, когда он двигался по стенкам шара, напоминало ему об этом.

В этом шаре была лишь десятая часть нормального коли¬чества кислорода, но Ганс не чувствовал резко недостатка в воздухе. Кислород выделялся растениями этой оранжереи, занимавшей шестнадцать квадратных метров. Они же погло¬щали выделяемую им и животными углекислоту.

Здесь закладывались основы «круговорота веществ», ко¬торый должен был дать будущим небесным путникам все необходимое для жизни, если полет их затянется или на иных планетах окажется недостаток атмосферы и питания.

Показал Винклер Фингеру и металлический шар, который заключал в себе «кусочек межпланетного пространства». В •этот шар вела двойная дверь с камерой, как в кессон, и входить в него можно было только в особых костюмах, вроде водолазных. Цандер немало поработал над этими костюмами. Пришлось создать особую лабораторию для испытания раз¬личных материалов, которые обеспечили бы с одной сто¬роны почти абсолютную нетеплопроводность и с другой — достаточную прочность.

Многие почему-то считают, что такие костюмы, — из чего бы их ни сделать, — должны раздуться, как шар, и в конце концов неминуемо разорваться от огромной разницы да¬влений. Здесь происходит, быть может, путаница понятий «разности давления» и «разности температур». Это давление в мировом пространстве не превышает одной атмосферы (нормальное давление на уровне океана—760 миллиметров ртутного столба, килограмм на квадратный сантиметр). В абсолютной пустоте мирового пространства, конечно, нет никакого внешнего давления на «эфиролаза». Изнутри же — давление в одну атмосферу — разность не очень страшная, но с которой все же приходится серьезно считаться. Цандеру удалось разрешить задачу. Он ввел в костюм для прочности

несколько прокладок ив крепкой металлической сетки, ис: пытав при этом тысячи материалов...

■ — Но, ведь, металл хороший проводник тепла, и метал-, лические сетки будут способствовать лучеиспусканию теп¬лоты? — сказал Ганс, взглянув на костюм и выслушав объяснения Винклера. Винклер в ответ кивнул головой.

— Твое замечание совершенно справедливо, Ганс. Взду¬тие и разрыв костюма в мировом пространстве предупре¬дить не так уж трудно. Ведь,-никто нас не заставляет иметь внутри костюма полное нормальное давление. Можно взять и пониженное, — скажем, две трети нормального. Тогда разница давления станет еще меньше. Сетки предохраняют не только от разрыва, но и от чрезмерного раздутия костюма. Так что вопрос с'разницей давления не так уж сложен, как он кажется даже" некоторым ученым; иное дело — сохране¬ние тепла. Мировой холод, как чудовищный насос, извлекал бы тепло из такого костюма, если не обеспечить его полную нетеплопроводность. Сначала промерзла бы резиновая обо¬лочка, от чего давление в костюме резко упало бы. И чело¬веку грозила бы смерть не только от замерзания; но и от удушья, так как его «атмосфера» превратилась бы в лед. По- , этому Цандер и обратил главное внимание на эту сторону деда- Он испробовал все твердые, жидкие и газообразные тела, плохо проводящие теплоту: дерево, стекло, каучук,- вату, пух, меха, — о теплопроводности различных мехов он мог бы теперь "написать целую книгу, — а также испытал различные жидкости и газы. Он нашел комбинированный способ. Его ткань состоит из нескольких слоев, покрытых сверху плотной резиной. Прослойки наполнялись пылевид¬ным стеклом и углекислым газом. Жаль, что ты не присут-ствовал на этих опытах 1 Мы работали с ним по ночам, попе¬ременно надевая все новые и новые костюмы. Цандер войдет в шар, я начинаю понижать темйературу. До ста—ста пяти¬десяти градусов все идет отлично. Но как только перева¬ливает за двести, Цандер спешно подает сигнал, и я подогре¬ваю шар. Никогда в жизни мы так не мерзли. Малейшая за-держка в подаче тепла — и можно очень быстро отморозить конечности, а то и совсем замерзнуть. Задача казалась не¬разрешимой, и мой Цандер несколько дней ходил, как луна¬тик. Потом, мне казалось, он совсем бросил заниматься этими костюмами и проводил целые часы в радиолаборатории. Еще через несколько дней он вызвал меня, лукаво улыбнулся и сказал: «Мне, кажется, удалось.решить задачу, Винклер!

Но я подошел к ней с другого конца». Ужасно люблю я на его лице эту лукавую улыбку. Она всегда появляется у него, когда ему удается придумать что-нибудь интересноё. —«Из¬вестен ли вам такой факт,—продолжал он,—что у работаю¬щих на мощных радиостанциях, вблизи генераторов, радио¬передатчиков, значительно повышается температура тела?.. Так вот. Для меня ясно, что наши костюмы для вылавок в ми¬ровое пространство необходимо отоплять. И мы будем ото¬плять их электричеством. Металлические сетки сослужат нам еще одну пользу. Мы сможем нагревать их при помощи электрического тока, пуская его от ракеты по проводу-троссу, к которому будут привязаны наши «эфиро лазы». Это раз. Об изобретенном мною портативном аккумуляторе вы тоже знаете. Он даст энергию на тот случай, если провод или контакт окажется поврежденным. И третье — новинка для вас. Мы будем подогревать наших путешественников в эфире направ¬ленными радиоволнами, которые будут излучаться нашей станцией на ракете и восприниматься металлическим стер¬жнем-антенной, прикрепленным к скафандру. Сегодня мы проделаем опыт». Я надел новый, усовершенствованньШ кос¬тюм и вошел в шар. Костюм песколько раздувался, но немно¬го, главное же, — я совершенна не ощущал холода, а между тем температура в Стальном шаре была только на несколько сотых долей градуса выше абсолютного нуля — минус 273° Цельсия, а атмосферное давление не составляло и тысячной доли нормального.

— Единственным недостатком этих костюмов является их относительная тяжесть, — сказал Винклер, помогая в первый раз Гансу облачаться в скафандр. — Хотя все же

■ они легче водолазных.

*— Но разве тяжесть может иметь значение в летящей ракете?

— В летящей, разумеется, нет, там и в межпланетном пространстве эти костюмы, как и все тела, будут невесомы. Но ты забываешь о подъеме. Для их поднятия потребуется немало горючего.

— Да, много воспоминаний связано с этим шаром, —■ продолжал Винклер. Мы здесь проделывали целый ряд интереснейших опытов. Звук, конечно, отсутствовал в без¬воздушном пространстве шара. Телефон, мембрана кото¬рого была выставлена наружу скафандра, не передавал даже звука выстрела. Пушинка и пуля падали с одинако¬вой скоростью. Сильный луч света, пропущенный сквозь

маленькое круглое отверстие, не был виден, как «луч». Ведь, луч света, проходящего, например, сквозь щель ставня в темную комнату, мы видим только тогда, когда воздух засорен пылью или дымом. Луч отражался лишь на противоположной стене шара в виде светового пяти , но самого луча, проходящего через шар, мы не видели, если только он не падал прямо в глаз.

— А солнечный луч?.. — сказал Ганс и запнулся.

— Ну, что же ты? — спросил Винклер, видя смущение молодого человека, — не стесняйся, спрашивай!*

— Мне казалось не совсем понятным, почему солнечный луч может нагревать тела в безвоздушном пространстве, несмотря на окружающий холод...

— А почему световой луч освещает тело, на которое он па¬дает в мировом пространстве, несмотря на «абсолютный мрак» этого пространства? Теплые лучи распространяются в эфире так же, как и световые. Между «небом» и «землей» та только разница, что на Земле луч, отражаясь от земли, нагревает и окружающую атмосферу, в мировом же пространстве, где нет атмосферы, — только тело, на которое он падает, также как световой луч в земной атмосфере освещает и окружаю¬щее пространство, хотя и не так ярко, как тело, на кото¬рое непосредственно падает этот луч. На теневой стороне улицы днем все же достаточно светло. Но если бы Земля была лишена атмосферы и на ней царил мировой холод, то на теневой стороне была бы абсолютная темнота в то время, как на солнечной все залито ярчайшим светом, и на теневой стороне был бы абсолютный холод, как это имеет место, скажем, на Меркурии, на солнечной же — гораздо теплее, чем при атмосфере, которая поглощает часть лучей. Ну, довольно возиться с шаром, идем дальше!

— А это что за цистерны? — спросил Ганс.

— Испытание поверхности ракеты на отражение и по¬глощение лучей. Войдем внутрь этого цилиндра. — Они во¬шли. — Сейчас здесь темно и довольно прохладно. Цилиндр повернут к солнцу своей блестящей, белой полированной поверхностью, которая отражает солнечные лучи. Повер¬нем теперь цилиндр черной поверхностью. — Винклер по¬тянул рычаг, цилиндр начал вращаться по продольной оси так, что Гансу и его спутнику приходилось «итти на одном месте», пока цилиндр не остановился. Не прошло и двух минут, как Ганс почувствовал, что стало заметно теплее.

— Чувствуешь, как Солнце нагревает? А, ведь, на поверх-

ности Земли по крайней мере ДВе трети Солнечных лучей отражаются атмосферой. Теперь смотри.

Винклер пошарил в темноте и снова повернул рычаг. Вверху открылось окно, через которое ворвался солнеч¬ный свет. Температура начала быстро повышаться.

— Солнечный луч собран зеркалом и направлен на зад¬нюю стенку ракеты. Поворачивая ракету черной или бле¬стящей поверхностью, мы можем менять температуру в ней от двадцати девяти до семидесяти семи градусов Цельсия. Применяя зеркала, можно получить три тысячи или более градусов и заниматься плавлением металлов, но можно «напустить» и мирового холода. Имея в своих руках такую огромную температурную скалу, Цандер спроектировал, по идее Циолковского, солнечный двигатель. Два сообщаю¬щихся цилиндра по очереди обращаются то на солнечную, то на теневую сторону. На солнце в цилиндре жидкость превращается в пар и производит давление на поршень, в тени — охлаждается.

«Остались не осмотренным тобою лаборатории, где испыты¬вались модели ракетных двигателей, помещенные в дубовой раме, и шесть лабораторий «по жилищно-бытовому обслу¬живанию» пассажиров ракеты».

— Целых шесть!

— Ничего не поделаешь, — отвечал Винклер. — Вопрос здесь вовсе не в удобствах, а в необходимости. Мы ни¬чем не должны пренебрегать и все предусмотреть. В обыч¬ных условиях мы многого не замечаем, о многом просто не думаем, и именно 6 таких «мелочах», без которых можно пропасть «на небе» или, наоборот, которые могут причинить огромный вред, если их не устранить. Ну, дружище, ты сего¬дня даже меня измотал, — сказал Винклер вечером, ковда солнце закатилось за горизонт Тихого океана, — закаты здесь были очень красивы. — Мы еще и у Цандера не были. Пойдем, навестим его, посмотришь, как он работает. Могу тебе оказать эту протекцию.

— Почему же протекцию?

— Потому, что Цандер у себя дома никого не принимает, ни лордов, ни маркизов, ни даже самих королей капитала. Его можно видеть только в конторе, куда он заходит на пару часов. Дома он творит, священнодействует и не пус¬кает в свой «храм» посторонних.

— Для тебя он делает исключения?

— И для тебя также сделает. Идем!

Достойный ученик Циолковского.

На родине Ганс несколько месяцев работал у Цандера, но никогда не видел его: Цандер ни разу не заглядывал в ту мастерскую, где работал токарем по металлу Фин- гер. К нему изредка заходил только Винклер, устроивший его на работу.

В Стормер-сити Цандер жил в отдельном домике с мезо¬нином. На звонок Винклера послышался сначала отчаян¬ный лай овчарки; дверь распахнулась, и старый слуга су¬рово буркнул:

— Дома нет1 — но, узнав Винклера, улыбнулся, как старому знакомому, и сказал:—Ах, это вы! Входите. По¬дождите, только уведу собаку.

Фингер с интересом ожидал встречи с знаменитым изо¬бретателем и теоретиком звездоплавания. Ему мерещился кабинет, заваленный чертежами, моделями и всеми прочими аксесуарами изобретательства. Но он ошибся. Небольшой кабинет Цандера, где он принял посетителей, был обстав¬лен более чем просто. Письменный стол, два кресла перед ним, возле стола — небольшая вращающаяся полка с кни¬гами — и только. Единственным украшением комнаты был большой портрет под стеклом в темной дубовой раме, ви¬севший на стене позади хозяина. На портрете, был изобра¬жен неизвестный Гансу бородатый старик в очках. Под портретом книжная полочка из такого же дуба, на кото¬рой стояли в ряд несколько десятков книг в переплетах с золотым тиснением. Острые глаза Ганса прочитали на корешках переплетов: «ХюШшвку». На столе — пись¬менный прибор, лампа, бювар и — ничего больше! Фингер был несколько разочарован. Винклер впоследствии объяс¬нил ему, что Цандер обычно работает в мезонине, где у него помещается библиотека и небольшая лаборатория. Но в это святилище он никого не пускает, и самому Винклеру только однажды удалось посмотреть комнату, да и то в отсутствие хозяина.

Цандер был человек с худощавым лицом и усталыми гла¬зами, которые смотрели куда-то вдаль. Под тонким, с не¬большой горбинкой носом темные подстриженные усы. Во¬лосы немного волнистые. «Хорошее лицо», подумал Ганс.

Хозяин встретил их приветливо, усадил в кресла и, побе¬седовав о том, о сем, вдруг задал Гансу неожиданный вопрос:

— Не скажете ли вы мне, что такое биполярное уравнение гиперболы?

Фингер изучал математику и кое-как ответил. Цандер кив¬нул головой и задал новый вопрос, который поставил Ганса втупик. За ними последовали другие —■ из области химии, астрономии, биологии. Это был настоящий экзамен. Ганс был смущен — этого он ожидал менее всего, и потому, как ему казалось, не всегда отвечал верно и толково даже на хорошо знакомые вопросы. Неужели он провалится на этом экзамене, и. Цандер отошлет его назад? Но Цандер был, по- видимому, удовлетворен. Он кивнул головой в знак того, что испытание кончено, и сказал:

— Вы знаете.больше, чем я предполагал. Но знать вам надо неизмеримо больше того, что вы знаете, если хотите стать таким же моим помощником, как Винклер.

Хочет ли он стать! Ганс готов был работать день и ночь, чтобы овладеть всеми необходимыми знаниями.

— Вы привыкли заниматься самостоятельно? — был за¬дан новый вопрос. — Винклер будет помогать вам, но он не сможет уделить этому много времени. — И, обращаясь уже к Винклеру, Цандер продолжал: — Я думаю, нашему новому товарищу по работе небесполезно будет пожить месяц-другой в стеклянном шаре. Наблюдения не отни¬мут у него слишком много времени, и там он сможет подо¬гнать свои математические знания. Без высшей математики в нашем деле нельзя ступить и шагу!

Цандер поговорил еще несколько минут с Винклером о делах и встал. Аудиенция была окончена.

— Ну, что? Не ожидал такой бани? — спросил Винклер, коща они вышли из дома. — Придется тебе посидеть в одиночном заключении!

Месяц-другой в одиночном заключении! Эта перспектива совсем не улыбалась Гансу. Ему хотелось поскорее озна¬комиться с городом, с его странными лабораториями, не¬обычайными сооружениями. Он, ведь, не все видал.

— Всему придет время,— утешал его Винклер. — Сего¬дня ты проведешь еще день «на свободе», завтра, так и быть, с утра обойдешь — осмотришь то, что еще не видал: лабо¬раторию, где испытывают действие различных взрывча¬тых веществ, другую лабораторию, в которой испытыва¬ются способы охлаждения рабочей части ракеты стенок сонл или дюз. На завтра этого довольно.

— Чтр же я буду делать в своем заключении?

— О, твое существование будет очень своеобразным. Ты на себе должен будешь испытать и на тебе будет проверено, может ли человек существовать при условиях искусственно созданного круговорота веществ. Как только ты войдешь в шар и получишь нужные разъяснения, герметическая дверь захлопнется за тобой. Но там есть телефон, и мы будем с тобою поддерживать связь. Ты возьмешь с собою необ¬ходимые книги, учебники, тетради.

— Но чем же я там буду питаться?

— Пожалуй, тебе придется немного поголодать на веге¬тарианской пище. Ты будешь питаться теми растениями и плодами, которые произрастают в оранжерее шара. К твоим услугам будет электрическая плита, чайник.

— А вода?

■ — Завтра ты сам на все получишь ответ. Все выделения твоего организма будут перерабатываться. Выделения кишеч¬ника пойдут на удобрения, мочевого пузыря, — пройдя через почву, растения, газы, холодильники, фильтры, — превра¬тятся в чистейшую воду. Воду же дадут и охлажденные газы дыхания, выделяемые тобой и растениями и товари¬щами по заключению — животными. Ты должен будешь ухаживать и за ними — кормить, поить. Кислород дадут растения, они же будут поглощать выдыхаемую тобой и животными углекислоту. Словом, если расчеты верны, ты будешь иметь в шаре все необходимое. Но я буду на¬вещать тебя часто. Если ты скверно себя почувствуешь, мы прекратим опыт. Заведи себе записную книжку или общую тетрадь, в которую записывай главнейшие фор¬мулы теории реактивных полетов, справочные сведения, расчеты. Это — совет Цандера. Такая тетрадь очень поможет тебе.

Ганс кивнул головой и спросил:

— Кстати, скажи, чей это портрет висит в кабинете Цан¬дера? Его отца?

Винклер рассмеялся.

— Да, в некотором роде отца. Это и есть знаменитый русский ученый-самоучка Циолковский, патриарх звездо¬плавания. «Отец», а вернее дедушка многочисленных его последователей: Роберта Эсно-Пельтри, Роберта Год- дара, Германа Оберта, Вальтера Гоманна, Ганса Лоренца, Шершевского, Кунца, Пирке, Дебуса, Лея, Руа и нашего Лео Цандера. Я уже говорил тебе об этом замечательном человеке. Скромный провинциальный учитель, он сумел под-

нйться на «космическую» высоту теоретической мысли. Этот Колумб звездных миров теоретически наметил в основном весь будущий путь создания межпланетных сообщений. Про¬ложил людям дорогу в небо. Еще в 1903 году он издал книгу, в которой изложил все теоретические расчеты ко-смических полетов, но русское царское правительство ничем ему не помогло.

— Так это его книжки стоят на полке под портретом?

— Да. Цандер буквально не расстается с ними.

Первый достопамятный день в Стормер-сити закончился

для Ганса эффектным зрелищем: с горной площадки, обра¬щенной к океану, в двенадцать часов была пущена первая, пробная ракета без людей, с самопишущими автоматическими приборами. Она имела два метра высоты и была укреплена почти отвесно, с наклоном в сторону океана не более од¬ного-двух градусов

При опыте присутствовали Цандер, Винклер, Ганс, Блоттон и несколько инженеров, работавших с Цандером. На глаз отклонение ракеты от вертикали почти не было заметно, и Блоттон сказал:

—- А вдруг она упадет нам на голову?

Цандер, улыбаясь ответил:

— Много лет тому назад, в семнадцатом столетии монах Марсель и военный Пти произвели такой опыт: они поста¬вили пушку вертикально, как им казалось, и выстрелили, наблюдая, вернется ли ядро на землю. Они несколько раз повторили этот опасный опыт. Но так как у них не оказалось достаточно искусства, чтобы заставить ядро угодить им прямо в голову, то они сочли себя в праве заключить, что оно осталось в воздухе, где и пробу¬дет, без сомнения, долгое время. Не только в то время, но и теперь редко можно найти пушку, безукориз¬ненно калиброванную для такого опыта, и установить ее совершенно вертикально. Ну, а теперь отойдите. Я пу¬скаю ракету 1

Все отошли и замолчали в ожидании. На темном небе мерцали звезды. Молодой месяц сиял почти над головой, и казалось, что ракета отправляется в лунное путешест¬вие. Грянул взрыв. Раскаты грома, отраженные скалами, потрясали воздух. Огненная полоса прорезала простран¬ство. На мгновение горная площадка как будто связалась с небом золотистым мостом. Затем комета, созданная людьми, Подобрала свой хвост, превратилась в звездочку и померкла

Б высоте. Цандер.смотрел на циферблат хронометра и, от* считывая секунды, говорил:

— Граница тропосферы... Вышла эа пределы стратосферы. Обратный полет...

На утро целая флотилия моторных судов была отправ¬лена на поиски упавшей в океан ракеты. Но Ганс, как ему ни хотелось этого, не мог принять участия в поисках. Осмо¬трев с Винклером несколько лабораторий и далеко не овнакомившиоь еще со всеми «цехами» грандиозного «звез-долетнего завода», Фингер забрал отложенные ему Винкле¬ром книги, общую тетрадь, самопишущее перо и отправился в свою стеклянную тюрьму, в которой должен был провести не один день.

ГЛАВА V.

Бак можно многое вместить в малом.

Сегодня последний день...

Эллен роняет на вемлю несколько сорванных роз и не за¬мечает этого.

Тетка приказала собираться в дорогу. «Ты можешь отобрать вещей весом на центнер и ни грамма более», ска¬зала она. «Можешь брать все, что тебе нравится и что ты считаешь нужным, не разбирая, твои эти вещи или мои».

Эллен вошла в замок со стороны сада по широкой белой каменной лестнице. Фамильные гербы над дверьми с высе¬ченными из серого камня львами были изъедены ветрами и дождями четырех веков. Четыреста лет клыкастые, оска¬ленные пасти зверей охраняли покой замка. Но и львы бессильны перед революционным шквалом. Приходится бросать все на произвол судьбы, чтобы только спасти себя...

Зимний сад. Журчат фонтаны в мраморных водоемах, ще¬бечут птицы... Искусственные гроты, маленькие водопады среди велени. Пальмы, кактусы всевозможнейших пород и видов. Ценнейшая коллекция орхидей, собранная ее дедом в то время, когда орхидеи вошли в Англии в моду и за ред¬кие экземпляры платили груды золота. Некоторые. при¬чудливые экземпляры этих экзотических цветов имели свою историю. Для того, чтобы получить такой экземпляр, сме¬лые охотники ва орхидеями отправлялись в дикие леса центральной Африки и Южной Америки, сражались с ди¬кими . туземцами, зверями, умирали от лихорадок, укуса змей, от клыков разъяренных хищников. Некоторые из них

были сожжены на кострах, съедены людоедами, умерли от отравленных стрел. Когда эти политые кровью, необычай¬ные, словно привезенные с другой планеты растения появля¬лись в столице Великобритании, на них начиналась но¬вая охота — столичных аристократов-снобов, старавшихся какой угодно ценой заполучить в свою коллекцию наибо¬лее оригинальные или красивые экземпляры. Ее дед тогда скупил лучшие экземпляры, и на его коллекцию приезжали полюбоваться иэ Европы. Сколько денег и трудов стоил этот зимний сад!..

За садом начиналась картинная галерея. Входы и выходы охраняют грозные рыцари, от которых осталась лишь бле¬стящая оболочка. Они не поднимут тяжелых мечей в защиту замка, не будут ломать копий за дам своего сердца...

Зал станковой живописи. Рюисдаль, Россетти, фламандцы, голландцы, испанцы, итальянцы. Не взять ли чего из этой комнаты? Какой-нибудь мирный голландский пейзаж, чтобы расстравлять себе сердце образами оставленной земли?.

Нет!

В столовой — горки старинного фарфора, хрусталя, ве¬нецианского цветного стекла. Разве можно брать эти хруп¬кие вещи в ракету?

Библиотека. Книги ненавистны ей. Мимо...

Узкими, темными коридорами Эллен прошла в гарде¬робные комнаты. Здесь пахло нафталином.

В шкапах заключалась целая история костюма. Эллен ото¬двигала дверцы и заглядывала внутрь. Шелк, бархат, тя¬желая парча, золотое шитье, драгоценные камни, жемчуга... И какой размер! Словно эти платья носила вымершая по¬рода великанов. Эллен добралась до собственного гарде¬роба, где хранились платья, 'сшитые для нее лучшими па¬рижскими модистками. Взять, быть может, вот это серое шел¬ковое платье? Или вот это черное, выходное? Бальное — стального цвета? К чему? Зачем? Вечерние приемы, выхода, театры... все это «там» не нужно!..

Так в продолжение часов она бродила по всему дому. Брала в руки одну вещь и, забывая о ней, машинально клала на место, шла дальше.

Оказалось в итоге, что она ничего не любит и ни к чему не привязана. Душа ее пуста. У Эллен нет милых, дорогих вещей. Печальное открытие!

Но почему же тогда она так мечтала о наследстве? В чем Же дело?

Она сама не могла разобраться в этом. С горечью вошла она в комнату леди Хинтон.

Тетка сидела за конторкой красного дерева и, как рос¬товщик, принимающий вещь в заклад, взвешивала на апте¬карских весах брильянты.

Для Эллен это был день откровений. Застав тетку за та¬ким занятием, Эллен вдруг почувствовала, что ненавидит ее и презирает. Эти чувства давно таились в ее душе и те¬перь всплыли на поверхность.

— Отобрала? — спросила Хинтон.

— Ничего не отобрала, — отвечала певушка и уселась позади тетки у камина.

— Почему?

— Потому что не знаю, что отобрать.

— Как это не знаешь?

— Да так, — с необычной резкостью ответила Эллен. — Ни одна вещь не интересует меня, не останавливает моего .внимания,

— Ты, что же, думаешь, что вещи сами будут кивать тебе пальчиком? Возьми, мол, меня. Выбирай так, как я выби¬раю. На землю мы еще вернемся, когда пройдет всеоб¬щее безумие, — я твердо верю в это. Но то, что мы остав¬ляем здесь, .надо считать потерянным. Правда, я уже от¬дала распоряжение спрятать получше, что только можно. В подвалах замка есть тайники, о которых никто и не подо¬зревает. Есть кладовые, в которых можно кое-что замуро¬вать. Кое-что будет закопано в саду, кое-что опущено в ко¬лодец. Но, ведь, мы с тобой всего этого сами делать не бу¬дем. А разве на слуг полагаться можно? Значит, надо рас¬считывать только на то, что мы можем взять с собой. Центнер — это все-таки не 'мало, если выбрать с тол¬ком. Надо выбирать самые меньшие по размеру и весу вещи и самые дорогие. Смотри, как поступаю я! — И Хин¬тон показала пухлой рукой на груду драгоценностей, ле¬жавших перед ней на столе. Здесь были огромные жем¬чужины, кольца, серьги, браслеты, диадемы и множество алмазов.

— У меня нет ваших способностей! — ядезито заметила Эллен, но Хинтон не поняла намека.

—• Учись. Из платьев, белья по крайней мере отобрала что-нибудь?

— Генри говорит, что это только липший груз. В Стор- мер-сити изготовляются специальные костюмы для ра-

петы. Там будет настолько тепло, что надевать лишнее платье было бы просто негигиеничным.

— Гигиенисты! Просто бесстыдники. Скажи твоему Генри, что я откажусь от полета, если они будут ходить там в не¬приличных костюмах. Возьми несколько платьев, побольше белья, шляпу, галоши, зонтики.

■— А галоши, зонтики зачем?

— Да, ведь, они собираются высадить нас на какой-то комете...

— Планете, тетя.

— Молчи, не перебивай старших! Ну, а если там дождь будет или слякоть?

— Вот зимние костюмы Генри советует брать. Возможно, что нам придемся высадиться на планету с холодным клима¬том.

— А они пусть не высаживаются на такую. Пусть выбе¬рут потеплей. Терпеть не могу холода!

— Сегодня еще будет обсуждаться этот вопрос.

— Ты напомнила мне. Приготовлены ли комнаты для гостей? Сколько ожидают?

— Человек двадцать. Я уже распорядилась.

— А обед?

— Марта говорит, что она ничего не смогла достать. Кре¬стьяне отказываются продавать. Звонила по телефону в Лондон Чарльзу Смиггерсу, но телефон с утра не работает. Забастовка телефонных служащих.

Хинтсн тяжело вздохнула и качнула седой головой.

— Бежать, бежать 1 Не теряй попусту времени и собирай вещи. Марта будет взвешивать их.

Сейчас было не такое время, чтобы принимать гостей. Но это и не было обычным приемом. В загородном замке леди Хинтон должны были собраться некоторые участники пред¬стоящего полета, чтобы обсудить очень важные вопросы. До настоящего времени не было еще точно решено, на какую планету высадится «Ковчег». На этот съезд ожидали прибытия нескольких виднейших астрономов. Им хорошо заплатили за консультацию... и за молчание. Кроме ближайших участников отлета, никто не должен знать о «Ковчеге».

Ученым пришлось заплатить дорого, очень дорого — не только за консультацию и молчание, но и за отвлечение от крайне ва?кных и срочных занятий. Казалось бы, какая сроч¬ность в астрономии, где время исчисляется миллиардами лет,

бб

где все, с земной точки зрения, незыблемо? Неизменно дви¬жутся по своим орбитам планеты, неизменно следуют своими путям периодически появляющиеся кометы... Или астрономы ждали одного из таких редких гостей, вроде кометы Галлея, или подстерегали полное солнечное затмение?..Нет, не ко¬меты и солнечные затмения поглощали их время. Они дей¬ствительно были чрезвычайно заняты. Астрономия — наука о далеком небе — оказалась очень близкою кое-каким земным делам. Прекрасные математики, знатоки законов механики, они были мобилизованы для работы по суперартиллерии и суперавиации. Фашизм лихорадочно готовился к войне, и каждая страна готовила будущему противнику, в первую очередь СССР, «сюрпризы» в виде ракетных снарядов, военных стратопланов, сверхдальнобойных пушек... И ученые ревностно выполняли порученное им «сугубо науч¬ное» дело.

Но, работая на тех, кто был исполнен звериной влобой и жаждой борьбы и истребления, ученые не могли отказать в последней услуге и тем, кто бежал от борьбы. И уче¬ные, поторговавшись, приняли выгодное предложение.

В ту самую минуту, когда Хинтон занималась взвешива¬нием своих фамильных брильянтов, философ Шнирер также сидел в своем кабинете за весами, но весы его были больше, и взвешивал он не на караты, а на десятки кило. На столе перед ним лежали груды философских книг. Его библиотека весила не один центнер. Эти книги так тяжелы. Но он ре¬шил взять лучшие из них. Из древних философов Платон — безусловно, Аристотель — под сомнением. Из новых безус-ловно — Кант, Шопенгауэр, Шпенглер, Бергсон. Но как много весит этот старичок Кант! Может быть, не брать их? Нет, они «там» будут нужны.

Шнирер работал методично, как всегда. Сначала произвел разметку «удельного философского веса» каждого философа, затем отмечал вес книги и аккуратно записывал на листке бумаги.

Дверь кабинета приоткрылась, кто-то заглянул через щель.

Ты не работаешь, папа? — спросила Амели, входя в комнату.

Амели никогда не входила к отцу, когда тот «работал», то есть писал. Это были часы священнодействия. Дочь фило¬софа была возбуждена. Ее щеки горели румянцем. Она тя-жело' дышала, как после быстрой.,ходьбы. Шнирер посмот¬рел на дочь поверх очков и ('просил кратко:

— Спорт?

— На этот раэ нет. Я виделась с Отто.

Лейтенант Отто Эрнст был женихом Амели.

— Ну, и что же? — спросил Шнирер, взвешивая Декарта.

— У нас с ним был разговор...

— Как вижу, очень горячий?

— Да. Я предлагала ему принять участие в полете. Он ответил, что с его стороны это было бы дезертирством. Он сказал громкую фразу: «Я должен остаться здесь, чтобы победить или умереть». Отто убеждал меня остаться с ним.

Томик Декарта дрогнул в руке Шнирера.

— Ну и что же ответила ты? — спросил он, стараясь скрыть тревогу.

■— Я ответила, что последую за тобой, папа.

Шнирер нахмурился.

— Так! — ответил он. — А Отто?

— Отто говорит, что и тебе незачем лететь... И эти все кни¬ги ты хочешь взять с собой? Не собираешься ли ты, папа, читать лекции по' философии марсианам или жителям Венеры?

—■ Если они существуют и достаточно развиты для этого, то почему бы им и не познакомиться с философами Земли? — ответил Шнирер.— А лететь мне необходимо. И это с моей стороны не дезертирство и не трусость. На мне лежит свя-щенный долг — сохранить мудрость Земли. Истинную философию, тысячелетнее наследие человеческой куль¬туры. Всему этому, — он указал на книги, — угрожает страшная опасность. Кто знает, какие сокровища мысли погибли в огне при пожаре Александрийской библиотеки? А сейчас близится мировой пожар. Если коммунизм победит, я думаю, эти варвары сожгут все философские книги, кроме книг своих философов, — Шнирер покосился на камин. — Че¬ловечество одичает и в конце концов погибнет: машина истре¬бит его. Во всем мире, — пойми, во всей солнечной сис¬теме, во всем Космосе! — сохранятся только в нашем «Ков¬чеге» сокровища человеческого гения. Если нам не суждено вернуться на Землю, мы высадимся на какой-нибудь планете. Мы положим основание новому человечеству, истинной куль-туре — без машин, без материалистической философской за¬разы, без политики и рабочих вопросов. — Шнирер выпря¬мился и стал походить на библейского пророка. — Там, на новой Земле, — продолжал он, подняв вверх палец, — по¬надобятся эти книги. Они станут нашими скрижалями Завета. И я научу людей истине!

Шнирер, этот кабинетный ученый, неспособный, как Отто Эрнст, к прямым действиям, борьбе с революцией, считал все же своим священным долгом служить капитализму до последних дней. Правда, у этого философа были свои счеты с капитализмом — машины 1 — но, ведь, в этом и заключа¬лось своеобразие его философии, что он пытался разрешить «квадратуру круга» о «своем капитализме» без... техники и ма¬шин. Порожденная безысходными противоречиями самого капитализма, его философия была довольно путаной, но она пользовалась успехом потому, что выполняла со¬циальный заказ фашизма и- обещала «какой-то выход» из тупика. Сам же Шнирер смотрел на себя чуть ли не как на Мессию, призванного вывести капитализм из ужасной пустыни кризисов в обетованную страну безоблачного, счастливого, вечного процветания. Он серьезно считал себя хранителем мудрости земли, то есть той части фило¬софии, которая нужна была для идеологического оправ¬дания и утверждения капитализма. И этой идее он служил самоотверженно. Только ради нее он решил отправиться в это необычайное рискованное путешествие. Только ради нее он — страстный противник машин — решил прибег¬нуть к помощи машины, отдать себя в ее распоряжение, до¬верить ей свою «драгоценную для человечества» жизнь. Спасаться от машин на машине 1 Он глубоко и болезненно чувствовал это противоречие, но другого выхода не находил.

— А если мы вернемся на Землю?

— "Ив этом случае необходимо сохранить книги в надеж¬ном месте. А что может быть надежнее «ковчега». Комму¬нисты могут уничтожить книги прежде, чем твой Отто и его соратники уничтожат их. А я верну Земле ее сокровища. Принесу с неба эти скрижали мудрости и вручу их людям, как Моисей. Я просвещу омраченное людское сознание вот этим. — Он торжественно поднял вверх томик собствен¬ного философского трактата о пагубности материализма и «машинизированной культуры». — Я должен сохранить себя для человечества! — торжественно закончил он, и уже обыч¬ным тоном спросил: — Ты уложилась?

— Еще нет. Но я не задержу... Я думаю, моя разлука с Отто будет непродолжительна. Он ручается мне, что совет¬ская Россия будет разбита и погибнет не позже двух недель после того, как начнется война с нею. А она неизбежна. «У нас все готово», сказал Отто.

— Тем лучше, тем лучше! — ответил Шнирер.

— Ну, иду собираться! — сказала Амели. Она поцело¬вал^ отца в дцеку, прошла в свою комнату, открыла дорож¬ный сундук и в одну минуту бросила туда футбольный мяч, несколько тениссных мячей и ракет, два ружья, пат¬роны, пару плавательных и спортивных костюмов, гавай¬скую гитару, маленький дорожный несессер, пару платьев, белье, фотоаппарат с запасом пленок, словом, все, что она брала, отправляясь в обычное путешествие на курорт.

Епископ Иов Уэллер тоже собирался в дорогу. Ему пред¬стоит лететь на неведомую планету. С этой мыслью он'ни¬как еще не мог примириться, освоиться. Это застало его врас¬плох.Однажды в субботу он мирно сидел, углубившись в со-ставление воскресной проповеди, в. своей уютной квартире, где прожил два.десятка лет, когда экономка сообщила, что его хочет видеть какой-то человек. Думая, что его пригла¬шают для исполнения требы, он сказал, чтобы его впустили.

Вошел маленький, вертлявый человечек.

— Честь имею представиться. Генри Пинч. Представи¬тель акционерного общества «Ноев ковчеп> и личный секре¬тарь председателя правления мистера Сэмуэля Стормера.

— Это благотворительное общество? — .спросил епископ. Он забыл о разговоре в салоне леди Хинтон.

— Не совсем, — ответил Пинч, усаживаясь в кресло и ервая на нем. — Хотя, в некотором роде, его можно на¬звать и благотворительным. Спасение людей от страшной гибели. Это ли не благое дело? Вам нужно лететь, сэр епископ, как можно скорее 1

— Куда лететь? — спросил Уэллер.

— На небо1

Епископ невольно отодвинулся к спинке кресла. Что это — плохая шутка или бред сумасшедшего?

—' Я не совсем понимаю вас.

—■ Я полагал, что вы достаточно подготовлены .к этому пред¬ложению, —'ответил Пинч, продолжая ерзать на кресле. — Леди Хинтон говорила...

Епископ вспомнил все... Но неужели же это серьезно?..

■— Я не намерен лететь на небо! Совершенно не наме¬рен! — сказал епископ таким тоном, словно ему предложили умереть. — Мне — лететь? Согласитесь, что это даже не вяжется с моим саном.

Пинч пожал плечами.

:— Я полагаю, что это не уронит достоинства вашего сана. Поскольку были прецеденты... пророк Илья, например, со-

№

вершил полет на небо. Праведник, пророк. По тому времени звание пророка, полагаю, — значило не меньше, чем терерь епископа.

— Да, но... то было божье соизволение...

— А это соизволение леди Хинтон.

— Я очень уважаю леди Хинтон. Это лучшая овца в моем стаде. Но, ведь, она у меня не одна. Я не могу оставить свою паству на съедение хищным волкам.

— А если сама паства оставляет вас?..

Епископ вздохнул. Это была правда, горькая правда. В по¬следнее время храм посещается все менее. Одни старухи. Вера падает. Безбожие заражает все большее количество его овец...

— Я согласен с вами. Храмы посещаются мало. Но, как сказано в писании, «где один или два собраны во имя мое, там и аз посреди них».

— В «Ковчеге» будет двадцать человек. Порядочное стадо. И оно никуда не разбежится от вас. А когда мы высадимся на какую-нибудь планету, на Марс или Венеру, вы возьмете на себя роль апостола, возвещающего учение Христа мар-сианам и просвещающего светом Евангелия венериков... гм... венерийцев. Подумайте только, вы первый, который явится с проповедью христианства на другие планеты солнеч¬ной системы. И, быть может, сам бог избирает вас для этой миссии.

— Всемогущий господь, если найдет нужным, может сде¬лать это и иным образом. Но не будем касаться столь важ¬ных богословских вопросов, — сказал епископ.

— Ну, хорошо, — продолжал Пинч, — допустим, вы от¬кажетесь лететь, несмотря на настоятельное желание леди Хинтон, которая не мыслит полета без вас. — «Врач духов¬ный, — говорит она, — столь же необходим, как и врач те¬лесный. Кто будет давать мне советы, направлять на стезю добродетели? Кто совершит обряд бракосочетания леди Эл¬лен с лордом Генри Блоттоном?.. Кто будет крестить родив¬шихся детей, кто похоронит меня, если я умру?» Допустим, вы не послушаетесь этих доводов и останетесь. Что ждёт вас здесь? Быть может, мученическая кончина...

— Я готов принять венец мученика!—/сказал епископ, подняв глаза к небу. — «Но да минет меля чаша сия!..» прошептал он про себя.

— Оставаться на земле, особенно в вашем сане, — не уни¬мался Пинч, — крайне опасно. Осада Виндзорского замка и Тоуэра, бегство короля — все это создало в стране на*

Пряженнейшее Положение. Англия переживаем уже рево* люцию, на это нечего закрывать глаза.

Пинч, соскользнув на край кресла, продолжал конфиден¬циальным тоном:

— Леди Хинтон получила самые достоверные известия из высших сфер, что падение власти и переход ее к коммунистам ожидаются с часу на час. Полиция не в силах бороться с ра¬бочими. Армия,. флот колеблются, восстают. Нельзя медлить ни минуты 1

Епископ почувствовал, что пот покрывает его широкий лоб и. холодок пробегает по толстой спине.

Уговоры кончились.

— Я готов ко всему! — сказал он.

Мысль о миссионерской деятельности занимала его. Он не верил в существование марсиан. Но на новой планете он был бы среди земных поселенцев настоящим папой — наместни¬ком Христа. А разве без христианства, вообще бев религии, можно сцздать и поддерживать общественный строй, который обеспечивал и ему и его «овцам», подобным леди Хинтон, их привилегированное положение? Но не только эта «высокая миссия апостола» заставила его решиться участвовать в по¬лете. Епископ был напуган быстро развивающимися рево¬люционными событиями не меньше Шнирера и других. Если революция победит, при его сане ему придется туго. Тем более... пожалуй, этих проповедей не нужно было гово¬рить... А составленная им молитва о скорейшей гибели большевиков? Она даже попала в печать и, говорят, была с соответствующими комментариями напечатана в советских газетах... Нет, бежать, бежать... И он с усердием начал отбирать книги духовного содержания из своей довольно большой библиотеки. Он наложил их на столе уже несколько больших кип, когда затрещал звонок телефона.

— Простите за беспокойство. Алло! Да. Это опять я, Пинч. Я забыл предупредить вас, что если вы надумаете ле¬теть, то поспешите отобрать вещи, какие найдете необходи¬мым взять с собой, но не больше центнера. Таково распоря¬жение нашего Главного инженера. В «ковчеге» все взвешено до последнего грамма.

Не больше центнера 1 Какое осложнение! Ведь, кроме книг, надо взять немало чего. Он подумал о своих привычках. Иов Уэллер любил вкусно поесть. Чем-то будут кормить в «ков¬чеге»? Необходимо будет на всякий случай взять с собой кое- чего в запас. Еще больше любил и ценил епископ тонкие ви-

на и дорогие ликеры. Их взять совершенно необходимо. Со своим кишечником он не ладил так же, как и его лучшая ов¬ца — Хинтон. Ему приходилось прибегать к слабительным, главным образом минеральным водам. Необходимо взять хотя бы ящик.

Епископ с унынием посмотрел на книги, разложенные на столе и стоявшие на полках. Они одни, наверно, весят боль¬ше центнера. Приходится отобрать самое нужное. Епископ позвал экономку, приказал ей принести из кладовой бу¬тылки, банки консервов, коробки печенья, банки с маслом, сгущенным молоком и заставил ее взвешивать при себе. Эко¬номка начала плакать — неужели епископ считает ее воров¬кой? Но в душе она радовалась: человек, который, как она подслушала, решился улететь, бросив все на произвол судьбы, не стал бы заниматься хозяйственными мелочами.

Горка с книгами на епископском столе постепенно таяла. Сначала он отложил в сторону комментаторов и толкователей писания, потом решил, что можно обойтись без истории все¬ленских соборов. Несколько вкусных вещей и теплых фуфаек заставили удалить обратно на книжную полку святых отцов.

Было уже далеко за полночь, когда епископ наконец за¬кончил отбор. Объемистый сундук был полон: На самом вер¬ху лежала карманная библия, издание Британского библей¬ского общества, и небольшой требник.

Апостолы, те обходились и без этого 1

Ловкими агентами Общества спасения от большевизма вербовались все новые и новые вкладчики-клиенты, золото текло широким потоком в карманы дельцов, которые были не прочь подработать и на «спасении».

Сборы «в дорогу» шли во всех концах мира.

Бывает такой предутренний час, когда даже Париж полу- смежает уставшие за 'день очи. Гаснут витрины и широкие окна кафе, давно спят квартиры, окна которых отражают лишь блеск уличных фонарей. Затихает движение автомоби-лей.

Именно в этрт час по городу с предельной скоростью мчался длинный узкий блестящий лимузин. Он направлялся к зда¬нию «Банк де Франс», где хранились четырнадцать миллиардов золотых франков Франции и сказочные сокровища француз¬ских богачей.

В лимузине сидел, глубоко откинувшись на спинку, Мар- шаль де Терлонж, сжимая в руках небольшой чемодан жел¬той кожи.

Короля биржи, очевидно, ждали в это» неурочный для банковских операций час. Не успела машина бес¬шумно подкатить к зданию банка, как боковая его дверь открылась. Маршаль быстро вышел из автомобиля, почти пробежал пространство до двери и проскользнул в вестибюль. Лысый, представительный полный мужчина с остатками кудрей на голове и горбатым носом с почтительной любезно¬стью встретил банкира и тихо сказал:

— Прошу вас!

И они пошли по длинному коридору, предшествуемые во¬оруженным сторожем, позванивавшим ключами, как тюрем¬щик.

Они спустились под землю и прошли двадцать три метра. Путь шел через самую огромную крепость, какую когда-либо сооружал человек. Ни один фараон не придумал бы такого неприступного склепа в глубине пирамид, каким являлись эти своды «Банк де Франс», освещаемые на всем протяжении сильными матовыми электрическими лампами.

Подъемной машиной они спустились еще на два этажа внив. Перед ними предстала толстая стальная дверь. Такую дверь обычно банки считают достаточной охраной скрытого сокровища. Здесь же она была только началом крепости. За дверью начинался небольшой туннель. Туннель замыкался стальной башней, которая имела размеры стен.

— Эта башня весит четырнадцать тонн, — объяснил про¬вожатый, — и приводится в движение специальным электри¬ческим механизмом.

В этот момент башня замыкала туннель, и третий этаж под¬вала имел вид огромного свода, скованного в железобетон¬ных цепях толщиной в четыре с половиной метра.

Лифт опустил ночных посетителей еще на два этажа с та¬кими же дверьми. Наконец они спустились в самый нижний этаж.

' Это был целый лабиринт зал, столбов, таинственных хо¬дов, секретных ящиков в стенах, замаскированных кладовых.

Шаги путников отдавались в пустых залах многократным эхо. Словно им сопутствовали невидимые сторожа, «духи» — хранители этих богатств Али-бабы. В одной из зал храни¬лись во лото, драгоценные камни, ценные документы,—все, годами награбленное, было аккумулировано в этих сейфах.

В верхнем этаже находилось целое подземное озеро. Если бы только понадобилось, водой озера можно было бы зато¬пить весь подвальный этаж.

Эта самая неприступная ь мире крепость не сооружена, а вырыта в цельном граните, на котором стоит Париж. Потре- бовалось целых пять лет, чтобы закончить скальные работы. Армии взломщиков могли бы употребить всю свою живнь на проникновение в крепость бее всякой надежды на успех. И, разумеется, не против взломщиков предпринимались все эти исключительные меры: если неприятель захватит Париж, он естественно устремится к золоту Франции. Применяя самые современные средства для подрыва крепостей, ему пришлось бы поработать много месяцев.

По указанию помощника директора банка сторож открыл стальную дверь, ведущую в небольшую железобетонную ком¬нату, стены которой были уставлены несгораемыми ящиками. Маршаль открыл один ив них собственным ключом, подобрав предварительно расположенные соответственным образом, цифры на вращающемся кольце.

Провожатые проявили такую стыдливость, словно банкир был девушкой, собравшейся купаться: как только он взялся за свой чемодан, они отошли за дверь и простояли там все время, пока банкир опорожнял свои сокровища и перемещал их в несгораемый шкап. Это были брильянты такой величи¬ны, каких, увы, не видала даже сама леди Хинтон, В каждом из них было целое состояние. Это был самый компактный способ «аккумуляции» богатства.

Совершив операцию, банкир закрыл шкап, поблагодарил своих спутников и покинул банк.

Но на этом его хлопоты не кончились. Собираясь также покинуть Землю, он больше заботился о том, что останется на Земле, чем о необычном багаже для необычного путеше¬ствия.

Банкир не доверял даже этой банковской сверхкрепости. Она идеально защищает от воров, хорошо :— от вражеского нападения. Но может ли она защитить от революции?.. На¬падение на Париж не так страшило банкира, как возмож¬ность захвата столицы Франции «красными французами». Если коммунисты победят и захватят власть, никакие стены и подземные тайники не спасут сокровищ банкиров. И он решил спрятать самое ценное, что у него было, в двух местах.

Ему пришлось совершить еще одно путешествие с доверен¬ным лицом, другом Рибо, на которого он полагался как на самбго себя, и несколькими чемоданами, груженными золо¬том, в Андорру, маленькую республику, лежащую на самой

Границе с Испанией. Эта республика имеет всего 425 квадрат¬ных километров площади и шесть деревень населения. Окру¬женный со всех сторон неприступными горами, имеющий одну только хорошую дорогу черев испанскую границу, этот захолустный уголок Европы был давно облюбован Марша- лем. Еще несколько лет тому назад он купил заброшенный участок земли в безлюдной местности, возле Пиренейских гор. Здесь, в ущелье, тайно была похоронена крупная часть богатства Маршаля. Железные сундуки были глубоко зако-паны в разных местах и завалены камнями.

Если сохранится хоть один такой клад, банкир может вновь начать дело по возвращении на землю. Советская Рос¬сия и с нею мировой большевизм будут побеждены, и Мар- шаль еще сделает хорошие дела.

Отлив всего золота банкира из Французского банка, разу¬меется, мог бы отравиться не только на французской бирже, но и на операциях Французского банка. И Маршалю при¬шлось затратить немало денег на подкуп банковских работни¬ков, чтобы это изъятие не фигурировало в книгах и вообще не было обнаружено до отлета банкира.

.Покончив с этими «делами», банкир мог лететь спокойно.

Сборы продолжались лихорадочным темпом.

Наибольшие хлопоты доставили сборы в дорогу Сэмуэлю Стормеру.

Но нам придется прежде сказать несколько слов о том ' пути, который привел в «Ноев ковчег» нового участника, быстро овладевшего всеми нитями управления «общест¬вом» и выдвинувшегося на пост председателя правления. Ему же принадлежала и инициатива создания целой эскадры «ковчегов» для спасения капиталистов всех стран.

Сэмуэль Отормер был когда-то, одним из богатейших лю¬дей, членом восьмидесяти пяти акционерных обществ, пред¬седателем других шестидесяти пяти и прочее и прочее. Про него говорили, что он «держит пол Европы в жилетном кар¬мане». Могущество Стормера было, настоящим «государством в государстве». Более пятнадцати миллионов человек в раз¬ных странах снабжались компаниями Стормера газом, эле¬ктричеством, угле^. Благосостояние миллионов мелких дер-жателей акций находилось в его руках.

— Самым трудным было добыть первый миллион,—обыкно¬венно говорил Стормер, рассказывая историю своего богат¬ства, — остальное было уже легко добыть. Системой же этого легкого добывания было «производство акций».

Но мировой ЭКоноМйяеский кризис пошатнул положение и этого колосса. Стормер был бессилен. Даже своей финан¬совой гениальностью он не мог предотвратить надвигавшуюоя катастрофу: корни кризиса гнездились не в людях, а в самой общественной системе.

Работа типографского станка, производившего все новые и новые акции, и военные заказы не спасали ни Стормера, ни его собратьев, а лишь на ничтожное время отсрочивали окончательную гибель и банкротство. То же и в отношении военных заказов.

И Огормер решил, что лучше всего — это, припрятав со¬лидную наличность, скрыться.

Он «неожиданно» проникся интересом к... античному миру и отправился через Париж и Италию «изучать» античное искусство Греции. «Случайно» именно Греция не была свя¬зана договором о выдаче уголовных преступников.

Бегство Стормера и его брата вызвало шум в Англии. Английское правительство потребовало от Греции выдачи Стормера. Он был арестован и препровожден в тюрьму — в камеру, обставленную лучше любого салона аристократи¬ческой гостиницы:

Однако на. другое же утро, когда Стормер еще потяги¬вался в кровати, к нему в камеру вошли начальник тюрьмы и афинский адвокат, в самых изысканных выраже¬ниях извинились за происшедшее недоразумение и объяви¬ли, что он свободен. Этим он был обязан греческому миллио-неру, вложившему свой клпитал в предприятия Стормера.

Но Стормер не забыл урока, и когда его секретарь, Генри Пинч, сообщил ему однажды о странном предприятии, име¬нуемом «Ноев ковчег», Стормер ухватился за эту мысль. Его нюх говорил ему о том, что на этом деле можно нажиться. Разве один Стормер находится в безвыходном положении? И он с присущей ему энергией взялся за дела «Ноева ковче¬га», сразу поставив их на широкую ногу и в то же время дея¬тельно готовясь к окончательной ликвидации своих зашед¬ших в тупик дел.

Оставить Землю его побуждала не только опасность при¬ближающегося краха. Вместе с крахом всплыли бы на поверх¬ность такие темные дела, как подкупы, подлоги и даже кое- что похуже, за что Стормеру в «лучшем» случае угрожало многолетнее тюремное заключение. Коммунистичёсйая же; опасность, которая возрастала каждый день, грозила уже самой жизни Стормера I Покинуть Землю было для него луч-

ес

шим исходом, если «Ноевым ковчегом» не удастся поправить своих дел и если не грянет революция.

Стормер решил перед отлетом поджечь свой дворец в Лон¬доне и инсценировать собственную гибель в пламени. Таким образом будут уничтожены многие компрометирующие его документы, а дело о нем прекращено за его «смертью». К это¬му все было подготовлено.

Стормеру надо было во что бы то ни стало продержаться до этого времени, сохранив видимость «процветания». Поэто¬му он не мог изъять из обращения, как Маршаль, значитель¬ную часть своего золотого запаса, — им только он и держал¬ся. Все же им был отложен увесистый чемодан золота. Но его он не хотел оставлять Земле. Всю Землю он считал не¬достаточно безопасным местом с тех пор, как красная опас-ность все больше расползалась по земному шару. И он спра¬шивал Цандера, нельзя ли сделать хотя бы часть ракеты из его золота. Цандер объяснил, что это невозможно. Золото даже мягче серебра. Плавится при 1064 градусах Цельсия, тогда как железо — при 1500. Поверхность же ракеты при пролете через атмосферу подвергнется чрезвычайно сильному нагреванию.

— Мы рискуем сгореть в вашей золотой ракете или расплю¬щиться при посадке. Для оболочки ракеты необходимы самые прочные и тугоплавкие сорта специальной, патентованной стали.

Стормер был разочарован и даже обижен за золото. Впервые ему приходилось слышать, что золото ставят ниже железа.

— Ну, а на внутренние поделки?

— Это, пожалуй, можно. Нагазо-и водопроводные трубы.

— Канализацию, быть может? — с возмущением перед такой профанацией «золотого тельца» спросил Стормер.

— А хотя бы и для уборных! — спокойно ответил Цан¬дер.— На небе — иная котировка ценностей.

На том и порешили: в «Ноевом ковчеге» будут из золота трубы и некоторые детали машин.

ГЛАВА VI.

О небесных ученых, которые служат земным делам; и о том,

пужиы ли на Венере вонты н галоши...

Все эти достопочтенные люди, покончив со сборами, съеха¬лись в загородном замке леди Хинтон незадолго до отлета в Стормер-сити, чтобы обсудить некоторые важные вопросы.

Собрание было1!; устроено в зале Предков. Если бы гор¬дые рыцари, сурово глядевшие на это собрание с потускнев¬ших холстов, могли слышать, они, наверно, выпрыгнули бы из своих, позолоченных рам и убежали — о таких диких, невероятных вещах здесь говорилось.

Гости сидели за длинным овальным столом, накрытым белой скатертью.

Старинный чайный сервиз, свечи в бронзовых высоких подсвечниках, розы в вазах, золоченые сухарницы укра¬шали стол. Как статуи, в серых ливрейх стояли у входа два старых лакея, еще сохранивших верность госпоже, то¬гда как молодые слуги давным-давно покинули замок.

Английский астроном, еще не старый мужчина в боль¬ших роговых очках, говорил о том, куда выгоднее направить путь «ковчега».

— Перед вами, леди и джентльмены, два, даже три вари¬анта. Первый — высадиться на планету Марс. Свой путь вокруг Солнца Марс совершает в 687 суток, иначе говоря, год на Марсе почти вдвое длиннее земного. Это имеет свои преимущества, — и профессор с улыбкой кинул взгляд в сторону дам. — Вследствие меньшей массы все тела на Мар¬се весят в три раза менее, чем на Земле. Это уцуе значительное преимущество. Вы будете чувствовать необычайную легкость в своем теле и в состоянии будете поднимать с одинаковым напряжением втрое большие тяжести, чем на Земле. Про¬должительность суток на Марсе почти в точности ■ совпадает с земной — 24 часа 37 минут, •—■ лишь на полчаса больше земного. Смена времен года примерно та же, что и на Земле. Но, к сожалению, на этом и кончаются сходство и положи¬тельные стороны Марса. Отрицательные же очень велики. Марс получает от Солнца, благодаря своей удаленности* вдвое меньше света и тепла, чем Земля. Солнце с Марса пока¬жется вам в виде маленького шарика. Оно будет очень пло¬хо обогревать вас. Редкая атмосфера также способствует остыванию планеты. Она же затруднит и дыхание, хотя кисло¬род там и имеется. Словом, на Марсе вы почувствуете себя примерно так же, как на земной горе, на высоте шестнадцати километров: так же холодно, такой же разреженный вовдух, но освещение вдвое темнее. Вас ждут сумрачные, холод¬ные дни.

— Я не полечу на Марс1 — сказала Хинтон. — Не выно¬шу холода и темноты.

— Значит, Венера? — спросил Стормер.

Венера? Да. Венера поближе к солнцу. Среднее рас¬стояние Венеры от Солнца —107 миллионов километров, тогда как Земли —149, а Марса — 226. И по величине, и по массе Венера почти равна Земле. На Венере вы почувство¬вали бы самое незначительное уменьшение собственного веса. Сутки и год на Венере короче земных. Сутки — 23 часа 21 минута, год — 224,7 суток. Все это еще приемлемо. Но о климате Венеры я должен сообщить вам самые неутешитель¬ные вещи. Говорят, искусство жить долго заключается в том, чтобы жить медленно. В то время, когда мы считаем сто лет, жители Венеры насчитывают уже 162, — опять взгляд в сторону дам.

— Значит, проживя на Венере двадцать лет, женщина выглядела бы уже сорокалетней старушкой? Невеселая пер¬спектива, — сказала Амели.

— Я полагаю, что женщина, рожденная на Венере и прожившая там двадцать пять лет, выглядела бы именно сорокалетней. Но возможно и то, что на Венере будут ускоряться все жизненные процессы, Люди там быстрее старились бы, но быстрее, интенсивнее и жили бы. Быстрее работала бы мысль, быстрее реагировали бы нервы. В таком случае мы, пожалуй, не заметили бы разницы. Вот, когда, фрейлейн, вы побываете на Венере и вернетесь на Землю, вы мне расскажете, какая точка зрения верней. Думаю, что первая, — по крайней мере, при кратковременном пребы¬вании на Венере. Так вот, позвольте мне продолжать. С этим можно было бы помириться. Но о климате Венеры я, к сожа¬лению, не могу вам сообщить ничего утешительного. Правда, там должнб быть вдвое жарче, чем на Земле. Температура в семьдесят градусов тепла вам улыбается,> леди Хинтон?

— Я не понимаю, — ответила она, — почему вы выби¬раете такие отвратительные планеты? То холодно, то очень жарко. Неужели нельзя найти с таким климатом, ну... как, скажем, на Ривьере?

— К сожалению, таких планет нет, леди. На других еще жарче', — на Меркурии, например, вы не могли бы существо¬вать, на других — еще холоднее, и таких большинство.

— Господь бог создал только Землю для обитания чело¬века, — вставил слово епископ в надежде, что Хинтон оду¬мается и откажется от полета.

— Как вам, вероятно, известно, — продолжал профессор- астроном, — перемена времен года на Земле происходит вследствие того, что земная ось наклонена к плоскости зем-

ной эклиптики     на 23 градуса 27 минут. Вследствие этого она «подставляет» Солнцу то верхнее, то нижнее полушарие. Наклон же оси Венеры равен 55 градусам. И это крайне не-благоприятно отражается на климате. Венера обращается вокруг Солнца почти в «лежачем» или больше чем в полулежа¬чем положении. Вследствие этого солнечные лучи отвесно или почти отвесно падают в разные времена года не только на экваториальные и средние широты, но и на полюсы. По¬этому там нет или почти нет средней, полосы. Каждая точка в определенное время года имеет сверхтропический климат, а в другое время года — сверхполярный. Под тропиками два раза в год Солнце бросает отвесные лучи, между тем как в арктических областях бывают дни, когда Солнце не восхо¬дит, или почти не восходит. Словом, три месяца палящего зноя с незаходящим солнцем, три месяца невероятных холо¬дов — и так дважды в год. На каждом почти пункте плане¬ты — и тропическая, и полярная температура. Поистине, неизвестно, какая область Венеры наименее неприятна для жизни! К этому прибавьте необычайные бури, ветры, почти не прекращающиеся дожди...

. — Ты не забыла уложить зонтик и галоши? — спросила Хинтон племянницу.

Но самое главное в том, что последние исследования наших американских астрономов доказали, что хотя Венера и обладает весьма плотной атмосферой и облаками, но в этой атмосфере нет и следа кислорода. И боюсь, что вдг рискуете задохнуться, как только выйдете без скафандров из ракеты на поверхность Венеры.

■— Ну, значит, с Венерой кончено? — сказал Стормер.

■— Простите за вопрос: а жители там есть? спросил Пинч.

— Животные — быть может, но уж никак не разумные су¬щества, подобные людям. Венера переживает, повидимому, примерно, каменноугольный период. В это время и на Земле

еще не было не только человека, но и высших позвоночных' животных, которые появляются лишь в конце этого периода.

— И... и... ит-так, нам негде высадиться? — спросил Мар- шаль с усмешкой.

— Тогда зачем же мы затевали всю эту историю? — раз¬драженно спросил Стормер.

■— Нечего и лететь! — обрадовался-было епископ.

— Я не совсем согласен с моим почтенным коллегой, — начал другой астроном, сидевший напротив первого. — Я по¬лагаю, что на Марсе жизнь вполне возможна. Я допускаю даже существование на нем не только разумных существ, но и высокой техники. Думаю я, что неудобства Венеры также преувеличены. Астрономы Райт и Росс, фотографировавшие планеты в ультрафиолетовых и красных лучах, подтвердили существование плотной атмосферы и показали ее сложность.

—Но кислорода не нашли? — спросил первый астроном, не любивший, чтобы его перебивали.

— Спектральный анализ, — возражал второй, —может по¬казать на присутствие того или иного газа в том случае, если солнечный луч проходит сквозь всю атмосферу пла¬неты и затем уже, отражаясь, попадает в призму спектро¬скопа. Атмосфера же на Венере столь плотна, что луч солнца просто может отражаться лишь от верхних слоев, вде, разу-меется, как и на Земле, могут быть водород, авот, гелий, но никак не кислород.

Между учеными загорелся спор. Цандер, слушавший уже с нетерпением, вмешался.

— Я бы просил дать нам скорее ваши резолютивные заклю¬чения. Венера, Марс или ни одна, ни другая планета.

— А вам не все ли равно? — спросил Стормер, не привык¬ший, чтобы кто-нибудь вмешивался в «ведение заседания». Он председательствовал и здесь.

— Очень не’все равно, — ответил Цандер. — Если мы по¬летим на Венеру, минимальная начальная скорость полета ракеты должна быть 11,4 километра в секунду; если на Марс— 11, 6. Перелет на Марс занимает минимум 192 суток, на Вене¬ру — 97. Все расчеты в зависимости от этого меняются.

— Но я не сказал о третьей возможности, — сказал пер¬вый астроном, — о возможности нигде не высаживаться. Если бы вам действительно удалось установить тот круговорот ве¬ществ, о котором говорил мне уважаемый Лео Цандер, и этим вы обеспечили бы себе питание на неопределенно долгий срок, то это было бы наилучшим выходом. В ракете вы смог-

ли бы установить и климат Ривьеры, и освещение но вашему вкусу, даже в каждой каюте разные — по вкусам обитателей. Вы смогли бы сделать попытку высадиться на планету и уле¬теть оттуда, если жизнь на ней окажется непригодной. Сло¬вом, вы были бы хозяевами положения и не зависели боль¬ше от Земли и неба.

Это предложение, видимо, всем понравилось.

Цандер усмехнулся и попросил слова. Стормер строго по¬смотрел на него и торжественно возгласил:

■— Слово предоставляется инженеру Цандеру.

— Вся эта дискуссия, — начал инженер, — с моей точки зрения, кажется мне запоздалой. Вы собираетесь лететь в са¬мом недалеком будущем. Вы торопите меня с отлетом. Торо¬пите меня с окончанием ракеты. Что же было бы, если бы я сконструировал ракету, годную для полета на Венеру, а мне было бы дано задание лететь на Марс или витать в простран¬стве без посадки? Переделать ракету нельзя. Необходимо бы¬ло бы строить новую. ‘ •

— Но, ведь, у йас'заложено нескольких типов ракеты.

— От закладки до постройки протекает не один месяц. В готовом или почти в готовом виде имеется только одна. И если вы хотите лететь, именно на ней и придется вам совер¬шить путешествие.

Стормер побагровел.

— Иными словами, — сказал он, вращая глазами, — вы сами, без нас решили вопрос о маршруте и сообразно атому построили ракету?

— А как же иначе мог я поступить? Неужели вы полагаете, что я ожидал на этом собрании встретить что-нибудь новое для меня? Все затронутые вопросы я принужден был изучить са-мым внимательным образом еще до первого чертежа ракеты. Всю новейшую астрономическую литературу, все последние достижения астрономии.

— Если так, то я не понимаю, вачем нужно было пригла¬шать нас, — сказал астроном довольно резко.

— Ну, хотя бы для того, чтобы сообщить будущим участ¬никам полета некоторые сведения по астрономии, — с улыб¬кой сказал Цандер. — И не только для этого. Я не могу брать всю ответственность на себя. Как бы осмотрительны мы ни были, какие бы меры'предосторожности ни предпринимали, наше путешествие .все-таки риск.'

Стормер сердито1 забарабанил пальцами по столу. Что за бестактный человек этот Цандер! Хорошо еще, что его не слы-

шат другие участники акционерного общества. Он отпугнул бы их.

При слове «риск» Хинтон и Эллен сделали невольное дви¬жение. Цандер заметил это и тотчас поспешил успокоить дам.

— Ведь, и поездки на поезде сопряжены с риском, — заме¬тил он. — Не думаю, чтобы сам полет на ракете представлял больший риск. Нов случае посадки на планету нас, конечно, ожидают многие неожиданности. И я очень благодарен про¬фессору Грину, который заранее информировал вас о некото¬рых неудобствах, существующих на указанных планетах. В астрономических вопросах вашему авторитету, разумеется, поверят больше, чем мне.

— Но куда же вы нас высадите, чорт возьми? Простите, миледи, за невольное восклицание, — сказал Стормер.

Все ждали с напряженным вниманием, что скажет Цандер.

— Никуда. Я полагаю, что нам выгоднее и безопаснее всего именно нигде не высаживаться.

— П...рыжок в ничто? — спросил Маршаль с горькой иронией, которую не поняли.

Хинтон вздохнула с облегчением.

— И поэтому-то я и старался создать такой межпланетный корабль, на котором мог бы существовать тот круговорот ве¬ществ, о котором говорил мистер Грин. Ракета будет иметь оранжерею в пятьсот метров длины, которая должна дать нам необходимые для питания растительные продукты и кис¬лород для дыхания.

— Питаться одной земляникой? —.спросила Амели. —Я согласнаI

— Для любителей покушать поплотнее мы захватим про¬дуктов месяца на три, на пять. Если мне удастся полностью осуществить одно изобретение, которое я сейчас заканчиваю, то, быть может, одних этих трехмесячных земных запасов, не считая оранжереи, хватит нам хотя бы на два-три десятка земных' лет.

— Вы полагаете, что в ракете нам для насыщения будут достаточны гомеопатические доли?

— Я не собираюсь урезывать порциона ни на один грамм.

— Тогда, значит, вы собираетесь повторить чудо насыще¬ния пяти тысяч человек пятью рыбами и тремя хлебами?

— Да, если хотите, чудо.

— Но в чем же оно заключается?

— В том, чтобы «растянуть» в ракете время, как резину.

В то время как на ракете будут проходить дни, на Земле — месяцы и, быть может, годы.

Круглые глаза Стормера ■ вышли из орбит. Этого еще не хватало, чтобы Цандер спятил с ума.

— Вы, кажется... немножко...

— Сошел с ума? — облегчил Цандер задачу Стормера.

— А знаете, я, кажется, начинаю понимать мистера Цан¬дера, — сказал Грин, потирая свой огромный лоб. — Сред¬ство замедлить течение времени действительно существует, если верна теория относительности Эйнштейна. — Это — ускорить движение. Но, мистер Цандер, ведь, чтобы создать такую разницу между течением времени на Земле и в ракете, нужны почти космические скорости, близкие к скорости света.

Цандер кивнул головой.

— Я не утверждаю, что мне удастся разрешить эту задачу, но, как мне кажется, я близок к ее разрешению, — ска¬зал он.

— Лучистая энергия? Радиоволны?— Внутриатомная энер¬гия? — забросали вопросами Цандера.

— Это пока секрет, — ответил он. — И если мне удастся, овладеть действительно космическими скоростями, тогда мы сможем побывать даже не на одной планете и лично убедить¬ся, возможна ли на них жизнь.

— Еще бы! — воскликнул второй профессор, — летя со скоростью света, вы в полторы секунды пролетели бы мимо Луны, а восьми с половиной минут вам хватит, чтобы достичь Солнца.

— Действительно, — вставил слово первый астроном, —- если бы даже вы летели со скоростью несколько меньшей ско¬рости света, скажем, не триста, а двести пятьдесят тысяч ки¬лометров в секунду, то время в ракете замедлилось бы чрез-вычайно по сравнению с земным. В то время как на вашей ракете пройдет около года, на земле за это же время пройдет сто лет.

Разговор оживился. Кроме астрономов и Цандера,, никто не понимал, как это время может течь то быстрее, то медлен¬ней, но сама мысль чрезвычайно всех заинтересовала. Поду¬мать только, ведь, этак можно в некотором роде управлять и земным временем, заставляя его течь то быстрее, то медлен¬нее.

— Когда я вернусь на Землю через месяц-два, я застану мо¬его Отто дряхлым стариком, а сама останусь так ще молода, не правда ли, господин Цандер?

— И если земные дела сложатся неблагоприятно, мы мог¬ли бы положить основание на какой-нибудь планете новому человечеству, — сказал Шнирер, пребывавший весь вечер в молчании. — Создать новую цивилизацию, без машин, без техники.

«Сто лет в пару лет! — думал Стормер. — За это время давно подохнут все мои завистники, враги и судьи, и само де¬ло обо мне истлеет в архивах суда. Великолепно, чорт возь¬ми! А если советская Россия погибнет, мы замедлим полет, —■ ускорим течение времени, чтобы не слишком отстать от земных дел, ■— ловкачи-то найдутся наживаться после рево¬люционных бурь! — и вернемся на землю в самый раз».

— Я предпочитал бы вернуться на Землю и найти там тор¬жествующий капитализм, — сказал он. — Но если бы, сверх ожидания, нам пришлось высадиться на планете, то нам на¬до было бы очень умненько взяться за организацию этого са¬мого нового человечества. Я предлагаю такой проект. Мы возьмем с собой в ракету, так сказать, всю квинтэссенцию необходимых практических знаний. В самом сжатом, кон¬спективном виде мы уложим все необходимые знания: мате¬матику, астрономию, медицину, биологию, ботанику, географию...

— Боюсь, что земные ботаника и география вам мало при¬годятся, — сказал астроном. — На иных планетах вам при¬дется создавать иную ботанику и географию. Правда, «геогра¬фию» Луны мы знаем лучше, чем Земли. Имеем более или ме¬нее удовлетворительную карту Марса. Что же касается Вене¬ры, то эта «Пастушья звезда» настолько плотно закрыта об¬лаками, что мы почти не имеем понятия о ее поверхности. Плотность атмосферы Венеры относится к плотности земной, как 100 к 189. Если прибавить к этому огромное количество водяных паров, то станет ясно, почему поверхность Венеры так мало изучена. Мы знаем только, и то лишь очень прибли¬зительно, что поверхность Венеры так же неровна, как и Зем¬ли, и даже еще более, и что там имеются свои «Анды», «Кор-дильеры», «Пиренеи» и что наиболее возвышенные плато достигают там высоты более сорока .километров. Удалось заметить, что северное полушарие Венеры более гористое, чем южное. Вот в сущности и все, что мы знаем пока о гео¬графии Венеры.

— Простите, профессор, вы сказали, что атмосфера Венеры почти в два раза плотнее земной. Как вы полагаете, это отразится на дыхании?

— О, там уж слишком много воздуху для дыхания, если только этим воздухом можно дышать. Белина Марсе вам при¬шлось бы усиленно дышать, чтобы вобр^^ в легкие достаточ¬ное количество кислорода, то на Венере—наоборот — там воздух вливался бы в ваши легкие под двойным давлением, и вам пришлось бы задерживать дыхание при вдохе и с напря¬жением выталкивать обратно. Полагаю, что это было бы уто¬мительно.

— Вы ошибаетесь, коллега, ■—-сказал второй профессор.— При разреженной ■атмосфере трудно не вдыхать, а выды¬хать: при выдохе воздух выходит из легких вследствие давления окружающей атмосферы на грудную клетку. Чем более разрежена атмосфера, тем труднее выдохнуть. Именно от этого «механического удушья», а не недостатка кислорода погибали аэронавты, поднимавшиеся в высшие слои атмосферы. Я поэтому полагаю, что на Марсе во всяком случае труднее дышать, чем на Венере.

— А какова на Венере может быть вода?— сгГросил епископ.

Астроном улыбнулся и спросил:

— С какой точки зрения вы интересуетесь ею, лорд-епископ? Отец Кирхер задавал вопрос о том, хороша ли для обряда кре¬щения вода на этой «земле» и годится ли ее вино для соверше* ния таинства во время литургии. На этот вопрос я, к сожа¬лению, не смогу вам ответить. Во всех же других отношениях вода должна быть в общем такова же, как и на земле, и она, вероятно, годится для питья.

Стормер нетерпеливо постучал ложечкой о стакан, призы¬вая к порядку.

— Мы уклонились от темы, — сказал он. — Итак, я пред¬лагаю захватить с собой всю «соль земли» в компактном виде. Можно было бы заказать специалистам составить эта¬кие конспекты, каждому по своей области, и отпечатать кни¬ги самым мелким шрифтом на тончайшей, но прочной бумаге. Ботанику, географию я привел к примеру. Думаю, однако, что и земные ботаника, география, история будут не лишни. Разве переселенцам на Венеру не интересно будет знать о Земле, откуда прилетели их предки? Но перехожу к самой главной части моего проекта. Новое человечество на новой земле, разумеется, так же должно разделяться на классы, как и на нашей планете Но разделение это должно быть еще бо¬лее реэким. Люди нашего круга должны занять там главен¬ствующее положение. Потомки же всяких прислуг, механиков и прочего обслуживающего персонала, который мы возьмем с

собой, должны стать нашими рабами. Мы создадим касту «муд¬рых», «посвященпых». рабы же должны быть безграмотными, темными людьми. И маг. будем повелевать ими, потому что без наших знаний они будут беспомощны и бессильны. Только мы одни будем знать, как строить дома, машины...

— Машины? Опять машины? И там машины? — взвизгнул Шнирер. — Вы хотите погубить новое человечество. Перене¬сти эту варазу, эту чуму на новую землю? Машины — это проклятие сатаны, которое довело земное человечество до •настоящей катастрофы. Ни в коем случае; ни под каким ви¬дом я не соглашусь на это безумие! Классы могут остать¬ся, — они даже необходимы. Только рабство могло обеспе¬чить необходимый для размышлений досуг философам древно¬сти. Пусть будет рабство, но рабство, смягченное патриар-хальными отношениями. Жизнь, близкая к природе. Нату¬ральное хозяйство. Никаких городов. Идеалистическая фи¬лософия и мораль...

— Христианская Г—вставил епископ.

— Да, христианская, —согласился философ. —Она очень удобна для нас. И, знаете, я бы оставил эти земные истории, географии на Земле. Мы создали бы новую историю — о высших существах, нисшедших с «неба» на землю. У нас был бы авторитет божественности. Мы будем мудро и милостиво управлять нашими рабами. Они будут пасти наши стада, воз¬делывать наши виноградники и по воскресным дням вместе с нами воздавать хвалу нам и всевышнему. Мирная жизнь на лоне породы. Никаких рабочих вопросов, забастовок, революций. Золотой век. Рай на земле 1

— На -земле мир, в человецех благоволение!..

— И ни-никаких ббанков, коммерческих дел? Этто... скуч¬но! — сказал Маршаль.

— Без коммерции жизнь не имеет смысла. Но мы с вами внесем эту поправку, барон, — сказал Стормер, обращаясь к Маршалю, — и надеюсь, что уважаемый профессор Шнирер согласится на этот компромисс. Ведь, частную собственность, надеюсь, вы не отрицаете, господин Шнирер? А если есть частная собственность...

Между банкирами и философом возгорелся спор. Никто не заметил, как Цандер поднялся и вышел ив галереи пред¬ков. Судьба будущего социального устройства на новой вемле не имела отношения к ракетному полету. При том все эти словопрения, по его мнению, не имели никакого практиче¬ского значения.

О «гробах» и о том, что появилось пового в ^'згормср-сити, пока Ганс

сидел в шаре.

К стеклянной стенке шара со стороны улицы подошла де¬вушка в меховом коротком манто и заглянула внутрь. В цент¬ре вращающегося шара за небольшим столом сидел юноша, склоненный над книгой.

«Приехали пассажиры!» подумал Ганс, увидав девушку .Он посматривал на нее всякий раз, когда шар поворачивался в ее сторону. Амели ■— это была она — удивлялась, как это у него не закружится голова.

У Ганса в первое время действительно кружилась голова и даже так сильно, что он хотел уже просить Винклера по теле¬фону выпустить его из вращающейся тюрьмы. Но Ганс был сделан из хорошего материала.«То ли придется пережить в ра¬кете? Надо привыкать ко всему».

И он привык. Главное — не смотреть сквозь стенки шара на улицу, чтобы не замечать его движения. Его крепкий орга¬низм, видимо, приспособился к необычайным условиям суще-ствования. Больше месяцапровел он в шаре, питаясь плодами и овощами оранжереи. И растения, и он сам, и животные находились в хорошем состоянии. Правда, для его молодого организма одна лишь растительная пища была недостаточна, и он порядочно похудел за вто время, но никакого недомога¬ния не чувствовал. Хорошо шли и его занятия. Он сильно подвинул вперед свои математические познания, аккуратно вел запись различных наблюдений, сделал много интересных выводов. Винклер и несколько раз Цандер «навещали» его, подходили к шару, заглядывали на него снаружи и разгова¬ривали по телефону. Но все же ему отчаянно надоело это добровольное заключение. Он был молод, ему хотелось дви¬жения, разнообразия впечатлений, живой, практической ра¬боты.

И Винклер вчера обрадовал его, сообщив, что сегодня это¬му заключению придет конец. Круговорот веществ оправдал себя, все шло так, как предполагал и высчитал Цандер. И нелегкий опыт можно было окончить. Вчера же Винклер со-общил Гансу о том, что в Стормер-сити уже едут пассажиры предстоящего полета. Постройка ракеты за этот месяц слиш¬ком сильно подвинулась вперед, хотя до окончания было еще Далеко. •

— На какую работу вы теперь меня перебросите? — спро-

Сил Ганс Винклера. Фийгеру ойенЬ Хотелось бы работать «поближе к ракете», но Винклер разочаровал его:

— Ты. будешь работать на постройке радиостанции. Это очень ответственный участок.

— Приходится сделаться радистом, — не очень весело отве¬тил Ганс.

— Тебя ждет более интересная работа, чем ты предпола¬гаешь, — утешил его Винклер.

Как бы то ни было, Ганс скоро оставит этот шар

К девушке подошел Винклер и, о чем-то разговаривая с нею, указывал на Ганса. Она смеется. Вот Винклер подходит к рычагу и поворачивает его. Шар начинает вращаться все медленнее. И — странное дело! — Ганса охватывает все усиливающееся головокружение. Когда шар остановился, Гансу показалось, что он быстро завертелся. Приступ голо¬вокружения был так силен, что Ганс принужден был склонить¬ся к столу, чтобы не упасть

— Вот до чего закружился, бедняга! — услышал он над собой голос Винклера. Механик положил руку на плечо сво¬его помощника.

Но Ганс уже оправился и попытался приподняться, хотя тотчас качнулся.

— Сейчас все пройдет! — сказал он, улыбаясь и глядя на Амели.

— Ну-ка, покажи нам, как ты здесь жил! — сказал Вин¬клер и, повернув ручку внутреннего рычага, вновь заставил шар вращаться.

Не один Ганс почувствовал себя скверно во время останов¬ки движения. Все животные с боновой стенки упали на «пол» и начали судорожно двигать ногами, лежа на боку или на спине. Птицы хлопали крыльями и отчаянно кричали. Расте¬ния сразу обвисли, опустили свои стебли и ветви, словно мгновенно увяли. Остановка движения для обитателей шара была настоящей катастрофой.

Но как только Винклер вновь привел шар в движение, все ожило и стало на место: горизонтально к земле поднялись растения, животные забрались на боковую стенку и чувство-вали себя так же устойчиво, как^х собратья в обычных кроль¬чатниках, хлевах и курятниках. От головокружения Ганса не осталось и следа. Зато вновь прибывшие чувствовали себя не очень хорошо, особенно Амели. Она, видимо, с трудом подавляла головокружение и постаралась пройти к центру шара. Но ее так отклоняло в сторону, что, не приди на помощь

В стеклянном вращающемся шаре отдел Ганс,

Винклер, девушка наверно упала бы. Она шла словно против сильного ветра, преодолевая невидимое препятствие. И та же невидимая сила уже подгоняла ее, когда она воввращалась от центра к стенке шара.

— Это очень забавно, — сказала она, — но я бы здесь, не вынесла и часа.

Винклер остановил вращение шара и, когда все вышли на¬ружу, вновь привел его во вращение.

— Шар сделал свое дело и его в сущности можно было бы остановить. Но пусть вертится, — будем показывать его но¬вым акционерам. А тебе, Ганс, придется пройти через новое испытание, если, разумеется, ты на это согласишься. Правле¬ние «ковчега» решительно запретило мне и Цандеру лично принимать, участие в опытах, которые могут представить хотя бы некоторую опасность для наших жизней. И как Цандер ни уверял, что никакой опасности нет, ему запрещено было подвергать самого себя испытанию. А доб¬ровольно никто другой не соглашается: охотников не нашлось ни среди служащих, ни даже индейцев и других цветных ра¬бочих. Даже те их них, которые безбоязненно летают на «чор- товой подкове», не желают «разбиваться в лепешку».

— И ты предлагаешь мне разбиться в лепешку? — спросил смеясь Ганс.

— Менее всего! Дело в том, что за время твоего сидения в шаре закончены аппараты для предохранения тел от удара. И нам необходимо испытать их.

— Идем разбиваться в лепешку! — смеясь сказал Фингер.

Предводительствуемые Винклером, они пошли по улицам

Стормер-сити. На одной площади они увидали странное соору¬жение. Узкоколейка упиралась в заграждение ив песка. На рельсах стояла вагонетка, на ней — нечто вроде металли¬ческого гроба с отверстием в верхней крышке. Возле ваго-нетки лежал костюм, похожий на водолазный. Узкоколейка шла под уклоном градусов в десять и имела протяжение в сотню метров. Перед самым тупиком вагонетка должна была развить довольно большую скорость и удариться в пес¬чаную насыпь.

Рядом с этим возвышалось иное сооружение — узкоколей¬ка, полого поднимающаяся на мост. Мост этот на высоте де¬сяти метров от земли обрывался.

— Понимаю, -г—сказал Ганс. — Вагонетка, поднятая на мост, ДолЖна'упасть внив на песок вместе с «гробом», в кото¬ром я буду заключен!?

— Но, ведь, вы же действительно превратитесь в лепешку. Ого самоубийство! — воскликнула девувдка.

— Все не так уж страшно, как вам кажется, — ответил Винклер. — Сейчас попробуем. С чего начать?

— Давай — с моста, — сказал Ганс. — Это мне кажется лучше.

Винклер позвонил Цандеру из ближайшей телефонной буд¬ки, которые в Стормер-сити были расставлены на каждом углу улицы. Скоро к месту испытания пришли Цандер, Блоттон, Маршаль, Стормер, епископ и доктор Текер. Как будущему врачу межпланетной экспедиции, ему приходилось изучать действие на организм различных условий полета.

— Дам я не пригласил для первого опыта, —■ сказал Цан¬дер. — Хотя я и надеюсь на полный успех, но могут быть всякие случайности. И если дамы будут запуганы, они отка¬жутся «ложиться в гроб». А если не согласится хоть один чело¬век, все наши труды с «амортизатором» пропали даром.

— Почему, если не согласится хоть один, то* все пропало? — спросил Стормер.

— Видите ли, в чем дело, — пояснил Цандер. — На этих ап¬паратах мы сберегаем много горючего. Если они оправдают мои надежды, то мы сможем развить гораздо большую начальную скорость с многократным увеличением веса тела. Всякое ускорение, если только .не принять необходимых защитных мер, может вызвать целый ряд болезненных явлений и даже повести к смерти. При одном опыте, когда тяжесть превысила нормальную в десять раз, пилот настолько пострадал, что ему пришлось пролежать целый месяц в больнице. У"него произо¬шел общий конъюнктивит обоих глаз и нервное расстройство благодаря некоторому мозговому сотрясению и капилляр¬ному кровоизлиянию в мозгу, что могло последовать вслед¬ствие центробежной силы при резком взлете. Циолковский производил опыты над насекомыми и животными. Насекомые переносят без вреда увеличение веса до трехсот раз. Цыпля-та — всего в пять раз. Человек, на короткое мгновение, мо¬жет переносить примерно -двадцатикратное увеличение свое¬го веса. Таким образом, сама физиология ставит нам как будто пределы первоначальных скоростей полета. Но если сделать человека «невесомым», то ясно, что мы можем допустить го¬раздо большие скорости без вреда для здоровья. И вот, осу¬ществляя идею того же гениального Цйолковского, мы по¬строили ящик, который может наглухо закрываться. Он на¬полнен соленой водой, удельный вес которой, как известно,

весьма блиэок к удельному весу человеческого тела. Чело¬век надевает водолазный костюм, ложится.в водяное ложе. Крышка плотно, прикрывается. Наружу выводится ив ска¬фандра труба;., через которую можно. дышать. Несколько ящиков будут изготовлены особой конструкции, позволяю¬щей заключенному в таком ящике человеку производить некоторые движения, необходимые для управления ракетой в первые минуты отлета. В. этих. особых ящиках, полечу я, Винклер, Фингер. Все же остальные могут спокойно отлежи¬ваться вот в таком ящике. Это. даст нам розможность увели¬чить скорость ракеты при отлете и, следовательно, быстрее прорваться через пояс земного тяготения. Но если хоть один пассажир откажется от гидростабилизатора, то, разумеется, мы не сможем увеличить скорость более той, которую перено¬сит человек. Иначе этот пассажир рисковал бы умереть от мозгового кровоизлияния иди удушья..

— Сколько же времени предстоит нам помучиться, прежде чем мы преодолеем силу зрмного тяготения? — спросила Амели.

—- Это зависит от нас, — отвечал Цандер. — Если бы мы сразу придали нашей'ракете скорость в одиннадцать-двенад¬цать километров в секунду, то за одну эту секунду земная тя¬жесть и была бы преодолена. Но мы не вынесли бы такого ускорения даже в наших гидроамортизаторах. Подниматься мы будем сравнительно медленно. Пять-шесть минут нас будут сопровождать земные буксирные ракеты.. Настоящую же космическую скорость мы разовьем повже, в несколько прие¬мов. Каждый цовый взрыв будет прибавлять новое ускоре¬ние к той скорости, которую мы уже набрали.

— А почему все-таки вода предохраняет от толчков?

— Вода — упругая среда, состоящая из бесчисленного количества молекул. Каждая молекула как бы упругий мяч. Такими мячами ваше тело будет плотно окружено. Ясно, что удар будет передаваться сначала мячам —■ от одного к дру-гому, — и каждый из них, пружиня, будет смягчать удар, — как бы примет на себя часть удара.

«Почему именно вода и при том соленая? Потому, что соле¬ная вода имеет почти одинаковый удельный вес с человече¬ским телом. Если бы человека погрузить в масло, тело опусти¬лось бы на. дно. В ртути человеческое тело всплыло бы на поверхность, как пробка. В том и другом случае молекулы, смягчающие удар, не облегали бы так плотно и равномерно всего тела. Часть тела лишена была бы этой защитной среды

А, ведь, чем меныце площадь «приложения силы», тем силь¬нее действие. Давление воздуха — Килограмм на квадратный сантиметр. Но так как это давление равномерно распределе¬но по всему телу, мы даже не чувствуем давления воздуха. Но если бы это давление направить на маленький участок те¬ла, то получился бы своего рода «удар пневматической пули», которая могла бы даже разрушить ткани нашего тела. Теперь понятно? Отлично. Вы готовы, Ганс?».

■— Всегда готов! — вырвалось у него. К счастью, на эту. «крамольную» фразу никто не обратил внимания. Все были по¬глощены предстоящим опытом, который казался очень риско¬ванным. Вокруг воздушного моста уже собралась толпа рабочих. Ни свистки, ни окрики надсмотрщиков не могли вернуть людей к работам. Предстояло слишком любопытное зрелище.

С помощью Винклера и Цандера Ганс быстро облачился в водолазный костюм и улегся в ящик с водою. Цандер лично вывел дыхательную трубу наружу и прочно приладил верхнюю крышку «гроба», закрывающуюся герметически на пазах.

— Пускай! — приказал он.

Мотор потянул бесконечный канат, и вагонетка поползла кверху. Вот она уже на мостике. Вот подбирается к краю. На мгновение «гроб» повис у края моста в наклонном положе¬нии и вдруг полетел вниз. Амели невольно вскрикнула.

Ящик.ударился о песок, но не разбился. Все поспешили к нему. Стормер следил за.руками Цандера — не дрожат ли они. Но Цандер совершенно спокойно открывал крышку ящика. Ящик не разбился — и это главное. В ракете во время полета, при постепенном ускорении, прочность ящика небудет подвер¬гаться такому напряжению.

Амели со страхом и любопытством заглянула внутрь, боясь увидать там размозженный труп. Но из своего железного гро¬ба уже поднимался Ганс.

Цандер поспешил снять скафандр.

• — Ну, как?..

— Удар почувствовал, но ощущение не больше того, как во сне, когда неожиданно вздрогнешь, — ответил Ганс. •—

В общем, целехонек.

Все вздохнули с облегчением.

— Теперь пуртим вагонетку с откоса на песчаный упор.

— Я желаю подвергнуть себя этому.испытанию! — катего¬рически заявила Амели, — она все еще не могла простить себе своего, крика и желала реабилитировать себя.

— Вы с ума сошли! — сказал Стормер.

— Не больше всех вас! — ответила она. — Или вы пред¬полагаете сохранять в втих ящиках, как драгоценность, од¬них мужчин?

— Да,' но, ведь, это только опыты... они не закончены.

— Так вот мы их сейчас и закончим, — ответила она.

Цандер посмотрел на Амели и едва заметно улыбнулся.

— Я не возражаю против этого, — сказал он.

Через несколько минут Амели уже лежала в ящике на ваго¬нетке, готовая в путь.

— Пускай!

Вагонетка двинулась со все ускоряющейся скоростью.

Но в этот момент произошла случайность, едва не погу¬бившая девушку. Возле насыпи стоял небольшой экска¬ватор, облепленный рабочими. Тяжестью своих тел они не¬ожиданно повернули стрелу экскаватора. Ковш прошел над самым ящиком и, задев крышку, почти начисто срезал высту¬павшую над его поверхностью дыхательную трубу. Если она провалится внутрь, Амели будет залита водой" и утонет. Крик ужаса раздался в толпе. Многие растерялись. Ганс бросился вслед удаляющейся вагонетке, перегнал ее и бро¬сил на рельсы несколько камней. Вагонетца соскочила с рель¬сов и опрокинулась на сторону. Винклер и Цандер поспешили на помощь, быстро открыли крышку и извлекли из ящика девушку. Когда приподняли скафандр, девушка замотала головой и выплюнула изо рта воду.

Однако я наглоталась воды! — сказала она. — Что произошло?

Когда ей объяснили, она благодарно посмотрела на Ганса, который скромно отошел в сторону.

Все предлагали ей отложить опыт, тем более, что ее платье порядочно намокло. Но она категорически отказалась. При¬шлось принести новый водолазный костюм и вновь пустить ее под откос.

На этот раз она благополучно спустилась вниз. Удар об упор был так силен, что ящик отбросило в сторону. Но Аме¬ли была цела и невредима.

«Смелая девчонка», подумал Ганс.

Все поздравляли ее, удивлялись ее смелости.

— У вас, сэр, появился конкурент-рекордсменка, — ска¬зал Винклер Блоттону.

— Ничего, на сегодняшний день сэр Генри отыграется на стратосферном прыжке, -— за Блоттона ответил Цандер.

Блоттон кивнул головой.

— Ну, а теперь я иду переодеться, — сказала Амели.— И, знаете, в вашем гробу страшно холодно, — я совершенно продрогла.

— Это наша оплошность, фрейлейн. Мы не догадались подогреть воду, а температура вдесь на горах близка к нулю,—-сказал Цандер.

В городе Ганс нашел много новинок. На соседнем горном плато высились огромные мачты радиостанции. А там, где находилась подъемная площадка, уже лежало черное, огром¬ное, веретенообразное тело. Люди-муравьи копошились над ним, заканчивая электросварочные работы. Гансу хотелось поскорее посмотреть на ракету.

— Вот ваш первый «Ноев кочвег», — сказал Цандер, пока¬зывая на ракету. Ее вид был необычен, как туша кита, вы¬брошенного на берег.

— Он имеет сто метров длины. Оболочка из вольфрамо¬вой стали.

— Удивительное совпадение I — вырвалось восклицание у епископа.

— О каком совпадении вы говорите? — спросил Цандер, несколько удивленный. — Разве вам уже приходилось ви¬деть подобное сооружение?

— В Библии сказано, — объяснил епископ,—что ковчег Ноя имел в длину триста локтей. Ведь, это почти в точности соответствует ста метрам.

В этом совпадении епископ видел «особое» знамение, пред¬вещавшее успех, о чем и сообщил будущим путешественни¬кам.

— Ах, вот вы о чем, — засмеялся Цандер. — Выходит, что я совершил плагиат, воспользовавшись чертежами Ноя. В свое оправдание могу сообщить, что этим сходство и кончается. Ширина Ноева ковчега была, если не ошибаюсь...

— Пятьдесят локтей и высота его тридцать, — тоном «специалиста по ковчегам» заявил епископ. — В нем было нижнее, второе и третье жилье.

— Трехпалубный, значит? — с иронией сказал Цандер.

Ганс как-то еще в кружке безбожников сделал подсчет

кубатуры предполагаемого Ноева ковчега, причем оказалось, что он не мог бы вместить в себе и десятой доли всех зверей, животных, птиц, гадов и «всякой пищи, какою питаются они», на тринадцать месяцев двадцать семь дней—время «плавания ковчега».

— Да, ковчег Ноя был более вместительный, — продолжал Цандер. —Наш «ковчег» имеет всего четыре метра в диамет¬ре. В сущности, он представляет ив себя комбинацию двадца¬ти простых ракет. Это так называемая «составная пассажир-, ская ракета 2017 года» Циолковского. Моя скромная.роль при проектировании ограничилась некоторыми незначитель¬ными дополнениями и конструктивными изменениями. Каж¬дая простая ракета заключает в себе запас взрывчатых ве¬ществ, взрывную камеру с самодействующим инжектором и прочее. Среднее—двадцать первое — отделение не имеет реактивного прибора и служит кают-компанией. Она имеет двадцать метров длины и четыре в диаметре.

— А что это за трубы, опоясывающие по спирали тело ра¬кеты? т— спросил Стормер.

— Эти трубц превратятся в момент отлета в огнедышащие кратеры. Это взрывные трубы — дюзы,, или сопла. Горючее взрывается в камере и через.дюзь? вылетает наружу.

— Я воображала, что все ракеты должны зажигаться с хвоста, — сказала Амели. —'Я так и на картинках видела.

— Да, но я уже сказал, что это не одна, а целых, двадцать ракет, соединенных вместе. Дюзы опоясывают ракету спи¬ралью для того,.чтобы придать ей при полете.возможно боль¬шую устойчивость. Внутри ракеты взрывные трубы также завиты спиралью. Извивы одних расположены поперек.длины ракеты, другие — вдоль. При таком устройстве наша ракета не будет вилять, как дурно управляемая лодка.

•— А какое помещение отводите вы на каждого пассажира?

■— Двадцать кубических метров. При постоянно очищаемо^ атмосфере, полагаю, этого количества вполне достаточнр.

— А где же оранжерея, о которой вы говорили? — спросил Стормер.

— Она готова, но не собрана. Нам придется взять отдель¬ные части внутрь ракеты, а собрать уже в межпланетном про¬странстве.

— Почему не на Земле?

— Потому, что оранжерея представила бы огромное доба¬вочное сопротивление для атмосферы. Ведь, эта штука в со¬бранном виде будет иметь пятьсот метров длины при диаметре в два метра, причем она сделана ив очень легких материалов. Весь объем ракеты около восьмисот кубических метров. Она могла бы вместить восемьсот тонн воды. Менее трети—двести сорок тонн — будет занято постепенно взрываюхцимися жид¬костями.

— Не мало? — спросил Стормер.

— Вполне достаточно для того, чтобы пятьдесят раз при¬дать ракете скорость; достаточную для удаления снаряда на¬веки от. солнечной, системы.

— Значит, это и есть ваша «машина времени», при помощи которой вы заставите Землю в год проделать все ее револю¬ции, войны и социальные всемирные потопы?

— О, нет. Для этого потребуется кое-что «покрепче» обыч¬ных взрывчатых веществ.

Стормер любил цифры и спросил, какойвес оболочки ракеты.

— Сорок тонн. Запасы, инструменты, оранжереи — трид¬цать тонн. Люди и весь прочий багаж — десять тонн. Вес ракеты со всем содержимым в три раза меньше веса взрыв¬чатого материала. Заполненное равреженным кислородом про-странство составляет четыреста кубических метров. Других вопросов не имеете?

—г Пока нет. Да, главное — когда же «ковчег» будет готов?

— Задержка не за нами. Сейчас чрезвычайно трудно полу¬чать материалы.

— Да, увы! — вздохнул Стормер. Это напомнило ему о горестном положении в мире. На заводе одной страны.басту- ют рабочие, в другой транспортники. Там осадное положение, там война, там революция... этак, пожалуй, и не выберешься. И тогда, вместо неба, прямёхонько угодишь... в ад. Бррр! — Вы уж; поторопитесь, мистер Цандер, — прибавил он почти просительно.

После осмотра ракеты Ганс хотел итти дальше, но Винклер отвел его в сторону и сказал:

— Дело в том, что тебя ждет Луиджи Пуччи.

— Это кто еще?

■ — .Оригинал, каких мало. Да ты сам увидишь. Наш глав¬ный радиоинженер. Цандер высоко ценит его. У него есть чему поучиться. Воспользуйся случаем. Только уж прими¬рись заранее с его манерой обращения. Иди на аэродром. Там ждет авиэтка, она доставит тебя к радиостанции. Как только сойдешь на площадку, иди прямо по дорожке, усы¬панной белым щебнем, йцйуда не сворачивая.

— Ты отправляешь меня с такими напутствиями, словно я иду к !злому волшебнику и на пути меня подстерегают ска¬зочные драконы.

— Оно почти так и есть. И драконы Пуччи, который пове¬левает ими, поопаснее; всяких сказочных сеМиглавых змиев. В десять ^ечера ты вернешься. Авиэтка прилетит за тобой.

Веселый старик Пуччи и его «драконы».

— Есть! — коротко ответил Ганс и отправился к аэро¬дрому.

Хмурый пилот молча укавал ему место возле себя. Малень¬кая авиэтка взвилась над Стормер-сити, как серебристая стрекоза. Ганс вновь увидел город с высоты — чортову под¬кову, стеклянный шар, в котором он просидел так долго, ракету, наклонно лежащую на подъемной площадке. На углу одной улицы он увидел Амели с ее спутниками. Пилот сделал вираж, город остался позади. Внизу — пропасть меж скал, справа — океан. На его поверхности виднелись дымки воен¬ных пароходов. Весь мир готовился к бойне. Шли маневры американского флота. Навстречу Гансу летела горная пло¬щадка с высочайшими радиомачтами. Пилот выключил мотор и снизился спиралью. Надо отдать ему справедливость, он сделал это- блестяще, Авиэтка остановилась на очень неболь-шой посадочной площадке. Ганс сошел с гондолы, пилот мол¬ча кивнул ему на прощание головой и, как только Ганс ото¬шел на несколько шагов, взвился на воздух, обдав молодого человека струей холодного воздуха, смешанного с моторными газами.

«В самом деле, это похоже на приключение. Меня, словно Тезея к Минотавру, отправили на это угрюмое плато! — ду¬мал Ганс.—И почему Винклер предупреждал меня, чтобы я не сворачивал никуда в сторону? Зачем на каменистой почве, где в сущности нет никакой дорожки, просыпана эта «нить Ариадны»? Почему посадочная площадка так далеко от радио¬станции? До нее добрых полчаса ходьбы. Странно, да и самой- то станции не видно. Одни мачты торчат из земли. Кругом— ни деревца, ни строений. Даже жилых домов не видно. Где же здесь живут?...»

Ганс осмотрелся вокруг. Слева, за небольшим выступом скал, он заметил едва поднимавшуюся над выступом крышу* Прямой, путь к этому строению вел мимо мачт. Но белая до¬рожка делала большой полукруг. За*юм? Почему бы не сокра¬тить расстояние? Никаких видимых препятствий и опасностей нет. Не минирована же, в самом деле, здесь площадь!

Размышляя обо всем этом, Ганс не заметил, как несколько отошел от белой полосы, намечающей путь.

— Форзихьт! Коошон I Осторожно 1 — вдруг услышал он предостережение сразу на трех языках. Из-за угла показа-

лась чья-то взлохмочённая голова и приподнятые кулаки. — Идите прямо по белой черте I —кричал человек на сквер¬ном английском языке.

Ганс вновь свернул на белую черту и ускорил шаги.

— Ай, молодой человек! Не слушает инструкций. Ах! Плохо! — Человек уже вышел и8-за утла. Это был старик с непокрытой головой.

Горный ветер трепал его густые седые ку¬дри и бороду. На нем был надет легкий плащ, и полы его развевались на ве¬тру, как крылья. —

Ну, и что? Хотите смерти? — И Ън ука¬зал пальцем на радио¬мачту. — Десять миллион о~в ки¬ловатт! Ого? Да, да, да! Вокруг антенна сильный электриче¬ский поле. Дерево — разряд, столб—раз¬ряд, человек — раз¬ряд. Бах1 Молния.

Пепел. А? Сюда, ко мне! Ганс Фингер?

Молод мальчик. Не коммунист? — Ганса смутил этот неожи¬данный вопрос. Пуч¬чи угрожающе пока¬чал пальцем.

? Луиджи крепко взял Ганса за руку, как маленького ребен¬ка, и потащил за собой, непрерывно болтая:

— Сейчас покажу. Радиостанция в земле. И обложен сло- . ем металла. Короткие волны, огромная мощность, проникнут

внутрь — расплавят, сожгут людей. О, какая мощность! Шестьсот тысяч лир киловатт-час работы. ХорошоР А? О-о! Старику Маркони такие не снились. Скоро будет дешево. Цандер очень придумщик. Я тоже хорошо придумщик. Ста¬рик Метьюс хвалился, я делал. Пуччи плюс Цандер — могу-

чая сила. Электроэнергия, без провода! Осторожно! Сейча-. выключу работу станции. Тогда можно дальше итти. Передача электричества по радио. Аэропланы—гкапут, склады снаря¬дов— канут, армия — капут. Лучи смерти! Ого! Ах, лак Жаль, что меня не. берут В' ракета! Лучи смерти с ракета! На красный .Москва! На Красный армия! Капут!

«Вот у них какие замыслы! — подумал'Ганс. —' Да, очень хорошо, что мы с Винклером принимаем участие в этих делах...»

— Коммунизм капут! Хо-хо-хо! — кричал Пуччи, словно его лучи смерти уже поразили коммунизм.

Его бессвязная речь была похожа на бред, и Гансу стоило больших трудов понять его. Дело же сводилось к следу¬ющему.

Пуччи предложил акционерам «Ноева ковчега» устроить межпланетный корабль, который двигался бы при- помощи электричества, передаваемого с Земли, используя магнетизм земного шара. Шесть мощных радиостанций должды переда¬вать радиоволны в небесное пространство и заряжать электро¬корабль положительным или отрицательным электричеством в зависимости от того, нужно ли его отталкивать, или притя¬гивать по отношению к Земле, Луне или к другим планетам. Научно проект был хорошо обоснован, но компания не реши¬лась принять его. Акционеров испугали колоссальные расхо¬ды. Главное же —-такой звездолет всецело зависел бы от источника энергии, находящегося на Земле. А Земля-то и была самым ненадежным местом для капиталистов в солнеч¬ной системе. Что если большевики захватят радиостанции, направляющие электролучи? Корабль мог быть выброшен за пределы солнечной системы и оставлен на. произвол судьбы или, будучи притянут к Земле, возвращен на Землю для по¬казательной расправы над его пассажирами..

Тогда Пуччи предложил другой проект—применить в борь¬бе с большевиками свои «лучи смерти», посылая их, между прочим, и с звездолета. Проект его сводился к тому, чтобы направлять параллельные икс-лучи и при помощи их иони-зировать частицы воздуха, в котором создавалась как бы неви¬димая цепочка — электропроврдник между аппаратом и объектом нападения. Проект этот чреэвычайно заинтересо¬вал членов общества, как и -сам автор, ярый антиболь¬шевик.. Проектом этим занялась и международная «Лига борьбы, с большевизмом». Что. же касается посылки их с звездолета, то Цандер дал отрицательное заключение: в

П

1"о время, когда был предложен проект, на звездолете не имелось достаточных для этого запасов энергии. При том, для того, чтобы можно было использовать звездолет в военных целях, «ковчегу» пришлось бы из «эвакуационного судна» превратиться в боевое, спуститься довольно низко к поверх¬ности Земли, а следовательно и подвергнуться всем случай¬ностям действующей боевой единицы.

— Не забывайте, что родина звездолетов — Россия. Там родилась и была научно разработана теория реактивных двигателей. Вокруг Циолковского выросла целая плеяда молодых советских специалистов — его учеников. Что, если советская Россия двинет на «Ноев ковчег», который вздумал бы принять участие в боевых наступательных операциях, це¬лую флотилию «красных» звездолетов? Пассажирам «ковче¬га» не поздоровится!

Ни Пуччи, рассказавший об этом Гансу, ни сам Ганс не знали о том, что Цандер, давая такое заключение, был не со¬всем объективен. В нем говорил его гнилой пацифизм. Как всегда, он — ученый — «не хотел» служить целям истребле- . ния. Военизация звездолета сузила бы те «чистонаучные» . задачи, которые ставил себе Цандер. Но его доводы были ос¬новательны и казались тем более убедительными, что пас¬сажиры «ковчега» вовсе не желали теперь подвергать себя военной опасности. Не для того ли они решились даже оста¬вить Землю, чтобы забраться подальше от всех этих войн' и сопряженных с ними личных опасностей?

Пуччи утешили только тем, что его «лучи» могут быть при¬менены другими, специально построенными военными звез¬долетами, или, вернее, реактивными воздушными корабля¬ми. Для «Ноева же ковчега» знания и опыт Пуччи могут быть использованы в иной области: он был при-глашен в качестве главного инженера для организации сверхдальней радиосвязи «ковчега» с Землей. В своей области он был весьма компетентен и мог быть действи¬тельно очень полезен.

Пассажирам «ковчега» необходимо было знать, что делает- . ся на Земле, как движутся мировые революционные собы¬тия, борьба и можно ли вообще будет вернуться на Землю. Пуччи со своей радиостанцией должен был взять на себя — как образно сказал епископ — роль голубя, приносящего во рту масличную ветвь — знак окончания «потопа».

Пуччи веялся организовать не только двухстороннюю те¬лефонную радиосвязь Земля — «ковчег», но и установить на

«койЧеГе» супертелевизор, дающий возможность пассажирам видеть все происходящее в любом уголке земли.

Предполагалось, что центральные телевизорные радио- установки, имеющиеся в столицах и крупнейших городах, будут тайком передавать радиоизображения на радиостан¬цию в Стормер-сити, а Пуччи транслировать их «ковчегу».

— Просто? Совсем не просто! — отвечал Пуччи на собст¬венный вопрос. — Пусти радиолуч в небо, а он сломался и свалился назад на Землю,— объяснял ученый на своем невоз¬можном языке. — Отчего сломался? Ага! Не знаешь? — Ганс кое-что знал, но Пуччи не давал ему говорить. — Ракета под¬нимается с Земли: надо пробить двойной панцырь тяготения и атмосферы. Радиолучам преграждает вылететь с Земли то¬же двойной панцырь. Длинная волна. Полетела. Сто километ-ров отлетела—бац! Слой Хивисайда. Сломалась. Опять на Землю. Отразилась вверх. Опять Хивисайд. Опять сломалась. Короткий луч — от воздушный ионизированный пласт отра¬зился — если не рассеялся — бац! На Землю. А? Как быть? Нельзя говорить Земле с небом? Можно! Пуччи может.Пуччи может говорить с Сириусом. Надо пробуравить панцыри. Иголочкой коротковолнового луча. Я буду говорить с «ковче¬гом». А «ковчег» со мной. Да, если Цандер даст «ковчегу» энергию. Он тоже хорош. Пуччи плюс Цандер—большие дела!

Гансу приходилось переводить эту несуразную речь на общепонятный яэык и улавливать смысл скомканных фраз.

Ему было известно, что очень короткие волны — менее десяти сантиметров — способны ионизировать встречающий¬ся на пути воздух, то есть расщеплять его молекулы-на за¬ряженные отрицательным электричеством ионы и протоны, делать воздух проводником электричества. Известно ему было также и об отражающей способности воздуха и слоя Хивисай¬да. Частицы воздуха — тропосферы, простирающейся при¬мерно на десять километров высоты, днем ионизируются лу¬чами солнца. Такой ионизированный слой воздуха частично поглощает, частично рассеивает, частично отражает энергию электроволны. И радиолуч, пущенный днем с Земли почти в отвесном направлении, возвращается обратно на Землю. Ночью ионизация воздуха меньше, и лучу легче «пробить» тропосферу. Но на высоте ста — ста пятидесяти километров встречается другой «панцырь», облекающий эемной шар, — так называемый слой Хивисайда, который состоит, повиди- мому, из ионизированного азота или разреженного водоро¬да. И луч «ломается», как говорит Пуччи. Дальнейшая судьба

Луча такова: отраженный вогнутой по отношению к нему верхней поверхностью — слоем Хивисайда, — луч в обрат¬ном направлении к Земле встречает выпуклую поверхность ионизированных пластов тропосферы — нижнего, плотного слоя воздуха — отражается от него вверх; так обходит он ломаной линией земной шар в пространстве между верхней границей тропосферы и нижней — слоем Хивисайда, пока не попадет в менее ионизированный слой воздуха и не достиг¬нет уже земной поверхности. Этим и объясняются капризы различной слышимости—так наз. «явление феддинга». Однако очень коротким волнам огромной мощности, пущен¬ным отвесно вверх, невидимому, удавалось пробить оба «пан- цыря» и улететь в звездное пространство, —■ по крайней мере, такие лучи не возвращались обратно на Землю.

Задачею Пуччи и было «пробуравить» эти два панцыря узким, мощным коротковолновым лучом при помощи «про¬жекторных антенн» и установить надежную связь Земли и «ковчега». И это удалось Пуччи. Несмотря на то, что в небе ярко светило солнце и воздух, следовательно, был ионизиро¬ван, Пуччи при Гансе пустил радиолуч, и луч не вернулся. • — Поехал! — сказал Пуччи и рассмеялся.— Зем.ля — Неп¬тун — четыре с половиной миллиарда километров. Луч бу¬дет там через четыре часа. А? Хорошо так летать? Пуччи плюс Цандер сделают! Но еще много, много, много работать! Прожекторный антенна плох. Надо лучше. Энергии надо ко- лоссаль много. Дорогие депеши Земля — Венера. Работать будешь — много научу. Только ты у меня смотри! — И Пуччи потряс Ганса с силой, которой от него нельзя было ожидать.

Пуччи помогали в работе три молодых инженера. Они были говорливы, веселы, расторопны. Но Пуччи не очень был доволен ими.

— Ничего, что мало знаешь. Будешь хорошо работать, мой помощник будешь. Я —- здесь, ты — на ракете. «Алло, Ганс». — «Алло, Пуччи!» —• «Какова у вас погода на небе?» Хе-хе-хе!

ГЛАВА IX.

Маленький пробный полет.

Ганс проработал в лаборатории Пуччи весь день, а вечером тот же молчаливый пилот доставил его в Стормер-сити.

— Ну, что, Пуччи тебя еще не побил? — спросил Винк¬лер, встречая Ганса на аэродроме.

— По(чти, — ответил Ганс. — Все допытывался,- не ком¬мунист ли я. И, признаться, у меня у самого была большая охота прибить его. У меня'руки так и чесались.

— Нет, ты уж сначала поучись у него, возьми, что можно. Учиться И у врагов нужно. Да, это плод ядовитый, не то, что Цандер!

— Эх! — Ганс сделал рукой короткое движение. Винклер понял его. Не легко было Гансу после товарищеской среды и подполвной работы переносить общество лордов и таких открытых врагов, как Пуччи. Но необходима выдержка.

И только когда они оставались одни, Ганс давал волю обу¬ревавшим его чувствам.

— Еще рае: всему свое время, Ганс! — говорил Винклер.— Пуччи — придет час — будет работать на нас, или же...

— Он не будет работать на нас!

— Тогда он больше ни на кого не будет работать!

Когда Ганс и Винклер достигли вершины Угрюмой скалы,

был уже вечер. Юго-западный ветер нагнал облаков, которые клубились возле самого Ганса и скрывали от глав океан. На площадке было почти темно. Только один масляный фонарь освещал Нечто вроде фабричной трубы, окруженной лесцмй, как на стройке. В этой трубе находилась ракета. В полутьме Ганс только по голосам различал присутствующих. Он узнал голоса коммерческого директора, Цандера, Винклера. Блоттон стоял возле фонаря. Лицо его наружно было спокойно, лишь уголок левого века легко подергивался.

— Не отложить ли полет? — сказал Стормер. — В такой темноте будет трудно найти ракету. При том на океане, веро¬ятно, волнение. Что за фантазия лететь ночью?

Но Блоттон настаивал на том, чтобы лететь немедленно,. Цандер днем слишком занят, а опыт необходимо закончить возможно скорее.

Из тьмы появилось чье-то лицо. Свет фонаря осветил Аме- ли, подошедшую к Блоттону.

— Итак, вы спешите установить новый рекорд, сэр?

— И доказать, что мужчины храбры не меньше женщин, — сказал смеясь Цандер. — Все готово.

Генри быстро надел резиновый костюм и лег в узкий ящик. Цандер тщательно закрыл крышку, при помощи Винклера и Ганса «вложил» Блоттона, как шпульку в челнок, соединил дыхательную трубку с кислородным аппаратом, спросил по телефону, может ли Блоттон управлять помещенными в ящи-

йе рычаШмй. Сказал! «До Скорого свиданий», и наглухо 33* крыл вход в ракету.

— Отойдите!

Не успели все отойти, как последовал взрыв. Яркий сноп осветил туман, горную площадку, словно сразу взошло солнце, и стал быстро меркнуть. В тот же момент загудели сирены целой флотилии моторных быстроходных судов; Сквозь туман засветились на них сильные прожекторы. Онй Двинулись быстро в путь.

— С такими-то прожекторами да не найти! ■— сказал Цан- Йер.

— А он не упадет морякам на голову? — спросил Стормер»

— Надеюсь, что нет, все рассчитано.

Ракета погасла вверху. Только скалы еще долго грохота¬ли многоголосым эхо, словно рассерженные этим наруше¬нием вечного покоя.

ГЛАВА X.

Первый «ковчег» оставляет 8смлю>

•Все испытания, опыты, подготовительные работы закончи¬лись. Блоттон совершил несколько раз полет на «Пикколо», поднимаясь все выше. Число акционеров перевалило за вто¬рую сотню. Это — немалая цифра, если принять во внимание, что каждый акционер приносил с собою миллионы. Новые ракеты закладывались уже на плоскогорьях соседних гор. .Лихорадочно строилась целая эскадра «ковчегов». Стормер- сити был наполнен приезжими спасающимися миллионерами, их семьями, гувернантками, собачками, слугами. Гостиницы, магазины, кафе, рестораны, кинотеатры росли, как грибы, по¬крывали всю площадку, сползали по склонам ущелий, лепились на обрывах. Дела общества «процветали»...

Но это предприятие было грибом, растущим на плесени всеобщего промышленного загнивания. Главари предприя¬тия, одержимые звериным страхом, проявляли сильнейшее нетерпение покинуть скорее Землю и доходные дела, чтобы скорее спасти свою шкуру.

Каждая утренняя газета приносила известия, от которых холодный пот выступал у промышленных королей и дикта¬торов биржи. Увы, власть ускользала из их рук. Наступила длинная полоса, полная анархии капиталистического хозяй¬ства. Биржа не повиновалась своим недавним властелинам. Экономическая жизнь зашла в тупик. Вчерашних властели-

нов мира охватывал почти мистийзскйй ужас, сЛойно они шЛе4 ли дело с какими-то неуловимыми злыми духами, которые ополчились на них, с ужаснейшими демонами, против ко¬торых бессильны правительственные декреты, вся мощь государственного аппарата, армии, полиции. Это было похо¬же на чуму, на эпидемию неведомой болезни, страшно зара¬зительной, неизлечимой, смертельной. Каждый день вы¬рывала эта «чума» из рядов миллионеров новые жертвы, каждый день производила новые опустошения. Миллионные состояния распадались, как карточные домики от ветра. Обитатели дворцов вставали утром еще миллионерами, а к вечеру теряли все, до последнего цента. Самоубийства приняли ужасающие размеры. Еще вчера самая надежная валюта сегодня не котировалась на бирже. Из банков уцеле¬ли только единицы, но и те были накануне краха,' ведя по¬следнюю, ожесточенную борьбу друг с другом за существова¬ние.. «Всемирным потопом» разлилась по капиталистическим странам инфляция. Система была потрясена в самых основах. Фабрики, заводы закрывались один за другим. Магазины пу¬стовали— в них не было покупателей. Закрывались шко¬лы, университеты. Наука и искусства находились в параличе. Болезни увеличивались. Вчерашние звезды экрана и подмост¬ков, оперные певцы, музыканты —ходили по дворам, распе¬вая арии, декламируя, чтобы получить гроши или объедки.

Ужасы безработицы превосходили всякое воображение. Две трети населения вымирало от голода.Толпы безработных, ко¬торым нечего было терять, наводняли дороги, толпились на вокзалах, громили биржи труда, демонстрировали... «Об-щественный порядок» трещал по всем швам. Полиция не могла обеспечить личную безопасность господам. Не помогали ни гонения на коммунистов, ни жестокие расправы с безработ¬ными, ни чрезвычайные декреты, ни осадное положение. «Мы быстро идем к гибели», писали растерявшиеся буржуазные газеты.

Не мудрено, что «ковчег» начал пользоваться таким успе¬хом.

Маршаль де Терлонж получил самые достоверные сведения из министерства финансов, что банк его накануне краха. Стор- мер боялся ареста. Хинтон была напугана последними собы-тиями в Лондоне, когда ее автомобиль, при выезде в загород¬ный замок, был затерт бушующей толпой и ее «едва не разорва¬ли на куски» или ей, по крайней мере, так казалось. Правда, по ее адресу было отпущено немало крепких ругательств7 й

у1’р08. В замке йойтй всё слуйй разбегались. Арендаторы отка* вались платить арендные деньги и самочинно объявили арен¬дуемые земли своею собственностью. Вне города стало жить опаснее, чем в самом Лондоне, а там каждый день и каждую ночь нависала угроза равгрома. В трех странах в итоге рево¬люций большевики уже взяли власть в свои руки. Очередь была за другими.

И все они — Хинтон, Маршаль, Стормер, — смертельно дрожа за свои шкуры, торопили Цандера, требуя, угро¬жая, прося.

И наконец настал день, когда Цандер сообщил им, что «Но¬ев ковчег» готов к отлету...

Пока шли монтаж и внутренняя отделка, Цандер никого из пассажиров не пускал в ракету. И теперь они с нетерпе¬нием устремились туда посмотреть свое новое'жилище, в кото¬ром им предстоит провести, быть может, немало дней.

Рано утром к взлетной площадке двинулись Хинтон, Эл¬лен, Блоттон, епископ, Текер, Маршаль, Стормер, Пинч и Шнирер с дочерью.

Цандер, Винклер и Фингер уже ожидали их. В самом нача¬ле подъема на широких рельсах лежала веретенообразная ра¬кета. Одна половина ее была зачернена, другая—покрыта бе¬лым, блестящим металлом, как зеркало отражавшим утрен¬ний солнечный свет. Впереди «Ноева ковчега» на тех же рель¬сах лежали две «буксирных» ракеты, которые должны были облегчить подъем и затем, отцепившись, вернуться на Землю.

Дверь «ковчега» открывалась изнутри.

— Какая толстая дверь I — заметила Эллен. — Можно по¬думать, что входишь в несгораемый шкап.

— Так оно и есть. Ни один несгораемый шкап не сравнит¬ся с «ковчегом» в огнеупорности.

— Ш-ш-ш... шкап... для... хранения драгоценностей!—■ иронически заметил Маршаль.

«Драгоценность» номер первый — леди Хинтон, опираясь на плечо Эллен и поддерживаемая под руку Блоттоном, первая поднялась на лесенку и вошла внутрь. Леди оказалась в сред¬нем, самом широком отсеке ракеты. Он имел двадцать метров длины и четыре в диаметре. В стене против двери — пять окон, из которых на пол падали яркие солнечные пятна. Пол, стены, потолок были обтянуты тонким слоем серой ткани. В углах над окнами виднелись два круглых отверстия, покрытых металлической.сеткой. В одно поступал под неболь-шим давлением кислород, через другое при помощи вентиля-

тора вытйгивался испорченный воздух. Поверхность йсеХ стен, не исключая «пола» и «потолка», была покрыта неболь¬шими ремнями, словно ручками портфеля, расположенными на таком расстоянии друг от друга, чтобы, держась за одну, можно было достать рукою другую. На полу стояло несколько ящиков, из которых рабочие вынимали мебель: столики и стулья обычного размера, но не совсем обычного вида.

Мебель была сделана из неоалюминия и казалась слиш¬ком легкой, непрочной, чтобы ею можно было пользоваться. Сиденья стульев были сделаны из тончайших пластинок, наложенных с промежутками, как в садовой мебели, ножки, спинки — из трубок диаметром не более сантиметра.

Амели заинтересовалась ремешками. Цандер начал объяс¬нять их назначение. В это время Стормер поднял один стул, легкий, как перышко, и сказал:

— На таких стульях могут сидеть разве только бесплот¬ные духи 1

Цандер извинился, что не успел предупредить пассажиров: мебель предназначена не для земного употребления.

— Не думаю, чтобы на небе я превратился в бесплотного духа, ■—■ возразил Стормер. — Что же, мы будем стоять всю дорогу и смотреть на эти игрушки?

— Не беспокойтесь, насидитесь еще и не сломаете ни одно¬го стула.

— Для путешествия размер достаточный, — продолжала осмотр Хинтон.—Ну, и что же, каждый получит по такой каюте?

Цандер разочаровал ее. Это — самое большое помещение в ракете, предназначенное для кают-компании. Отсек жилого помещения имеет тридцать два кубических метра, но полови¬на его будет занята всякими складами, горючим и прочим. Поэтому «чистой» жилой площади остается шестнадцать мет¬ров. Каюты, расположенные ближе к «салону», имеют несколь¬ко больший размер — около двадцати кубических метров, к концам ракеты — меньше.

— Разумеется, ладо занять ближайшие к кают-компании купе, — сказала Хинтон. — Увы, только купе! Это не океан¬ский пароход, где каюты не уступают цо размерам и убран¬ству номерам лучших отелей. Будьте добры показать нам каюты!

Чтобы проникнуть в соседнюю каюту, пришлось вернуться к выходной внутренней двери и пройти очень узким корц-

дором между прямой стенкой каюты и овальной — корпуса ракеты.

— Да, здесь не разойдешься! — ворчал Стормер, с тру¬дом протискивая свое грузное тело.

Жилая каюта во всем напоминала первое помещение, но была меньше размером и имела всего одно окно.

— Бывает хуже, — утешил Стормер.

Все начали выбирать себе каюты. Стормер1 и тут хотел взять на себя роль распорядителя, но Хинтон дала ему решительный отпор. Довольно того, что она на Земле де¬лала ему уступки, вплоть до наименования его именем го¬рода.

Хинтон так решительно взялась за распределение кают, что Стормеру пришлось уступить. Пинч ходил за ней следом и записывал в записную книжку.

— Пишите, — говорила Хинтон непререкаемым тоном.— Правая сторона от кают-компании: первая каюта — моя. Вторая — Эллен. Третья — лорда-епископа. Четвертая —• Блоттона, затем идут три Текера, — три каюты-для них одних! — это слишком много. Одну каюту, быть может, я розьму от вас, доктор, вы не возражаете? — Прежде, чем тот открыл рот, оиа продолжала: — Дальше — Мэри. Ну, вот и все мои.

— Теперь пишите дальше, да не перепутайте, уж очень вы суетливы. Левая сторона: первая каюта — Стормер, далее — барон Маршалы, потом Шнирер, его дочь, ну и вы там даль¬ше. Еще кто? Повар-китаец?

—- Должен вас предупредить, — сказал Цандер, — что самая передняя каюта будет занята мною, так как там пэме- щается капитанская рубка, две задних каюты в самом конце ракеты — Винклером и Фингером. .Они будут следить за работой рулей. Таким образом, эти каюты я, как капитан, бронирую за экипажем.

— Ну, на эти каюты никто и не предъявляет претензий!— ответила Хинтон. — Я полагаю, что ни у кого из нас, пас¬сажиров, нет ни малейшего желания ползти по кротовой норе почти пятьдесят метров, чтобы добраться до кают-компании?

— Кончено! — сказал Цандер. — Мистер Пинч, занесите в протокол!

-*■ У нас, значит, остаются еще три свободных каюты, предназначенных для Гохфеллера с женой и Ричардсона.

— Они заставляют себя ждать, — заметил Стормер.

— Пппоздно п-п-приходящим — кости! — процитировал Маршаль латинскую пословицу.

— Итак, сегодня вечером? — спросил Блоттон.

— Безотлагательно, приедут опоздавшие или не приедут,— мы летим.

Все направились в выходу.

— А... а... а... а, может быть, вы фф-уступите мне свою ккомнату? Обменяемся? Я ххкомпенсирую вас 1 — подойдя к Стормеру, спросил Маршаль.

— И не подумаю 1 — ответил тот с обычной грубостью. — Леди Хинтон распределила правильно. Вы тоньше меня, и вам легче пробираться по коридору.

— Ннно все-таки... фф у меня язва жжжелудка...

■— А у меня ожирение сердца, склероз, подагра.

—■ Нно... сто тысяч долларов я предложил бы...

— Приберегите их для себя. Скоро, кажется, на Земле они будут стоить столько же, сколько и на небе.

Лицо барона побурело — знак того, что он сердится. Мар¬шаль что-то прошептал своими толстыми губами и отошел от Стормера.

У лесенки выходящих из ракеты встретил озабоченный коммерческий директор.. Он протянул Цандеру только что полученную радиограмму.

— Можете огласить!

— «Три сорок утра Ричардсон покончил с собой, Гохфел- лер передумал», — прочитал вслух Цандер*.

Послышались соболезнования.

— Ричардсон и.Гохфеллер поступили глупо, — сказал Стормер. — Если нельзя больше бороться за сохранение ка¬питала, то мы должны по крайней мере бороться за спасе¬ние жизни!

Это сообщение произвело на Маршаля и Стормера потрясаю¬щее впечатление. Им теперь еще сильнее казалось, что это действительно смерть самого капитализма. На Земле им нечего было больше оставаться. Лететь, лететь как можно скорее...

В семь часов тридцать минут вечера все собрались в ракете. В каждой каюте уже стояли приготовленные гидростабили- з&торы и лежали специальные костюмы.

Хинтон запротестовала было, но Цандер заговорил с нею таким неожиданно повелительным тоном, что она опешила и позволила облачить себя в костюм и уложить в ящик с соленой водой. Ганс, Винклер и Цандер собственноручно «упаковали» всех пассажиров.

— Ну-с, — сказал Цандер. — Телефон с головной буксир¬ной ракетой включен?

—■ Есть! — ответил Винклер.

— Пора закрывать входную дверь! — Цандер подошел к еще открытой двери. Огромная толпа собралась посмотреть на отлет. Полиция Стормер-сити удерживала толпу на почти¬тельном расстоянии. Возле ракеты оставались только ком-мерческий директор, Пуччи и инженеры, которые должны были продолжать строительство «ковчегов» после отлета Цандера.

Они начали прощаться.

Вдруг из толпы послышался истерический крик женщины:

— Пустите меня к нему! Пустите 1

Какая-то худощавая, стройная брюнетка в изящном дорожи эм костюме, с чемоданами в руках спорила с началь¬ником полиции.

— Но я жена его! Я имею к нему важное поручение! — услышал Цандер среди наступившей тишины, — заинтере¬сованная происшествием, толпа затихла.

Женщина прорвала кордон и быстро побежала к ракете, выкрикивая на ходу:

— Мне необходимо лично видеть его, передать важнейшие известия!

Следом за женщиной бежала прислуга-подросток с тремя огромными круглыми коробками, в каких обычно хранят дамские шляпы.

— Скорей, скорей, Полин! — торопила она горничную.

— Вы понимаете, я едва не опоздала! Ах, боже мой, я не успела представиться! Я личный секретарь барона Мар- шаль де Терлонжа Мадлен Делькро.

— Дозвольте, сударыня, — пытался уяснить положение Цандер, совершенно ошеломленный этой неожиданной ата¬кой.■— Но, ведь, мы летим через несколько минут! И вооб¬ще...

— И вообще, никаких разговоров. Я лечу, и кончено!

Цандер пожал плечами и с недоумением посмотрел на подо¬шедшего Винклера.

— Ну что вы прикажете делать?

Винклер рассмеялся.

Цандер посмотрел с отчаяньем на часы-браслет. Остава¬лось пять минут до отлета.

— Это же не женщина, а чорт! Идите скорее за нею! Каюта номер четыре. Уложите ее в ящик немедленно.. По-

пытайтесь объяснить, уговорить, но на уговоры особенно не тратьте времени^

Ганс и Винклер ушли. Ив одной картонки послышалось жалобное мяуканье.

Этого еще нехватало I

Цандер бросился закрывать внешнюю дверь. Автомати¬ческий затвор был так хорошо прилажен, что это заняло всего несколько секунд. Столько же времени потребовалось, чтобы сразу на все овна надвинуть металлические ставни. Цандер зажег электричество, побежал к себе, с лихорадочной быстротой надел на себя костюм, лег в ящик, закрылся и схватился за телефонную трубку, уже соединенную со ска¬фандром.

— Алло, Поллит, у вас все готово?

— Алло! — отвечал пилот головной ракеты, инженер Поллит. — Готово!

Летим?

— Летим!

Это были последние слова, которыми они обменялись перед отлетом.

Толпа, стоявшая вокруг «ковчега» и двух буксирных ра¬кет, вскрикнула, но этого крика никто не услышал, по¬тому что он был покрыт страшным взрывом, словно сразу выстрелили десятки тяжелых орудий. Огненные полосы чудовищной силы извергались из нескольких дюз буксир¬ных ракет.

Ракеты дрогнули, сорвались с места, понеслись вверх по рельсам и вдруг взвились на воздух. Все окрестные горы осветились ярким светом как во время извержения вулкана. Гром затихал вдали, а горы еще долго грохотали эхом. Несколько минут весь воздух дрожал от этих непрерывных гулких громыханий.

Комета, созданная руками человека, прорезывая с ужа¬сающим свистом земную атмосферу, устремлялась в бес¬предельные бездны неба. Огненная полоса, все умень¬шавшаяся, чертила на темной синеве неба золотую линию полета.

Комета превратилась в искрящуюся точку, которая все уменьшалась и нако'нец совсем погасла. Самые дальнозоркие люди еще различали в бинокли и трубы некоторое время одну подвижную, быстро мерцавшую звезду среди неподвиж¬ных, но вскбре и они потеряли ее из виду.

.Первый «Ноев ковчег» покинул Землю...

Первый «Ноев ковчег» оставил землю.

ИЗ ДНЕВНИКА ГАНСА ФИНГЕРА

Спустя некоторое время после отлета «ковчега» при восстано-влении советской властью Стормер-сити были найдены дневники и общие тетради Ганса Фингера.

У молодых студентов астронавигационного института, бу¬дущих капитанов космических кораблей, общая тетрадь Ганса, исписанная им в стеклянном шаре в Стормер-сити и в ракете во время полета, пользуется большим успехом. Над какими вопросами приходилось думать первому молодому участнику звездоплавания? Как завоевывал он крепости учебы? На каком уровне находились тогда вообще теоретические и практические знания в области звездоплавания и астронавигации ?..

Кое-что об этом стало известно из тетрадей Ганса.

Итак, выполняя совет Лео Цандера, начинаю «Заметки для себя». Винклер, со своей стороны, дал мне совет:. «Постарайся каждую мысль, как бы она тебе ни казалась проста, продумывать до конца, чтобы у тебя не оставалось ни малейшей неясности. Учись думать самостоятельно — это главное. Старайся избегать ошибок,’ но не бойся их. Когда научишься мыслить самостоятельно, впоследствии ты найдешь и исправишь ошибки — не только свои, но и чужие».

Ну, что ж, постараюсь Делать «самостоятельные ошибки», самостоятельно овладевая знанием, буду продумывать «про¬стые» вещи...

I. Почему так трудно оставить Землю и улететь в небо?

Земля цепко «держит» все тела, находящиеся на ней. Она до скупости бережлива. Земля не хочет «терять» ника- мешка, ни песчинки из своего достояния — ронять «в небо». Она притягивает к себе все "тела. Что это за сила — притяже¬ние, — Д сущности, ученые еще точно не знают. Я думаю, что это —сила электрического происхождения.

Земля не только ревниво бережет все то, что лежит на ее поверхности. В сфере своего притяжения она ловит и «кос¬мическую рыбку», плавающую в мировом пространстве, — от космических пылинок до огромных метеоров в сотни и ты¬сячи тонн.

Впрочем, тою же скупостью и алчностью «приобретения» обладают и все остальные мировые тела. Закон тяготения Ньютона — всеобщий закон космоса.

И в звездоплавании тяготение имеет и отрицательную, и положительную сторону: если тяготение затрудняет от¬лет, то оно же облегчает посадку. В самом деле. Легко ли

было бы «попасть в цель», при том движущуюся с огромной быстротой, «выстрелив» ракетным снарядом с Земли, кото¬рая также движется (Земля имеет свои различные движе¬ния: вращение вокруг оси, обращение вокруг Солнца, дви¬жение вслед ва Солнцем и т. п.), в цель ничтожно малую, имея в виду необъятность небесного пространства? Но за¬дача оказывается не столь сложной, если принять во вни¬мание, что вокруг каждого мирового тела на тысячи кило¬метров раскинута «сеть» притяжения. И стоит только по¬пасть в эту сеть притяже¬ния, как об остальном уже почти не приходится забо¬титься: невидимая сила при¬тяжения сама приведет ра¬кету прямо к цели. Не надо будет затрачивать даже го¬рючего: планета-цель доста¬вит пассажиров на свою поверхность «за собственный счет». Вернее, в... кредит, по¬тому что при обратнйм отлете придется вернуть планете ее энергию, преодолевая ее при¬тяжение уже собственными силами — горючего и двига¬теля. Легко прийти «в гости», но трудно уйти, — таково уж планетное «гостеприимство».

Достигать иных планет было бы не так уж сложно, если бы в расчеты не вмешивалось притяжение третьих мировых тел. Ведь, каждое тело согласно физике стре¬мится притянуть к себе другое. Для нас, жителей Земли, таким «третьим лицом» является прежде всего Солнце, тяго¬тение которого будет преследовать нас всюду в пределах солнечной системы. Вот простейшая схема полета межпла-нетного корабля между «трех огней» — трех зон взаимного притяжения. Пунктиры 1 — 1,2 — 2, 3 — Зи есть границы этих зон.

II. Итак, Земля «тянет» все тела, не отпускает их от себя. При этом она совершает известную работу. Значит, и обратно: чтобы «оторвать» от Земли — как кусок 'железа от магнита — и поднять на известную высоту какой-нибудь предмет, надо также затратить работу. Если нам удалось поднять в одну секунду с Земли камень весом в один килограмм на высоту одного метра, мы затратили энергию или совершили работу

в 1/76 лошадиной силы, или работу одного килограммометра в секунду.

Чтобы подняться с Земли и улететь, силе земного притя¬жения надо противопоставить большую силу, нежели сила притяжения.

Задача эта как будто разрешена уже в аэроплане. Но аэроплан все же остается пленником Земли. Он может только скользить в воздухе над земной поверхностью. Крылья поддерживают его в упругой воздушной среде. Пропеллер, отталкивая воздух назад, тцнет аэроплан вперед, как лодку при нажиме весла на воду. Летчик «забирает высоту», и аэроплан, в сущности говоря, скользит, как глиссер, под¬нимаясь вверх по более или менее отлогой воздушной горе.

Разница только та, что глиссер опирается поплавками на воду, а аэроплан — крыльями на «скользкие» воздушные молекулы, и аэроплан может, до известного предела, сам вы¬бирать «крутизну горы». В безвоздушном же* пространстве аэроплан — мертвая машина, неспособная летать: без ат¬мосферы нет кислорода, необходимого для горения бен¬зина. Но это еще полбеды: кислород можно было бы взять в баллонах. Главное же — в пустоте не на что опереться крыльями и не от чего отталкиваться гребному винту- пропеллеру. Летать в пустоте может только реактивный, ракетный снаряд.

III. Нужно ли продумывать до конца, почему летит ракета? Для меня это как будто ясно, но подумаю еще раз над чертежом.

Вот в разрезе два цилиндра, в центре которых произо¬шел взрыв, — скажем, пороха. Левый цилиндр «а» закрыт, в правом «в» имеется внизу выходное отверстие («дюза» ракеты).

Что происходит во время взрыва? Жидкое (спирт, бензин) или твердое (порох, динамит) горючее при взрыве переходит мгновенно в газообразное состояние. Каждая молекула газа — это своего рода бомбочка. И все эти бомбочки, осво-божденные взрывом, разлетаются во все стороны совершенно так же, как лучи света от источника света. Летят, пока не встретят препятствия в виде стенки и ударятся об это пре¬пятствие, произведя на него давление. И именно пот эму, что бомбы-молекулы разлетаются равномерно во все стороны, они так же равномерно давят решительно на все точки сте¬нок цилиндра. Цилиндр «а» наглухо закрыт. Газам —- бом-

боЗКаМ^мояекулам — некуда вылежать. И еслй сделки ци¬линдра выдержат давление, то цилиндр «а» при взрыве не сдвинется с места именно потому, что бомбы-молекулы на¬жимают, давят одинаково на все точки внутренней поверх¬ности стенок цилиндра. Верхняя «бомба» толкает стенку вверх, нижняя вниз. Таким же образом удар в левую стенку уравновешивается ударом в правую* и цилиндр при взрыве не падает ни вправо, ни влево, не летит нй вверх, ни вниз.

Иное положение соз¬дается в момент взрыва в цилиндре «в», имеющем внизу отверстие. В нем взаимно уравновешены только удары в боковые стенки. «Бомбы», летящие вниз, находят отверстие и вырываются через него наружу, очти не ударяя в нижнюю стенку. «Бом¬бы» же, летящие вверх, встречают препятствие и всей своей силой бьют в эту верхнюю стенку, толкают ее вверх. Получается раз¬ность давления газов: внизу оно почти, отсутствует, зато все удары обрушиваются на «потолок» цилиндра, и силою своего напора поднимают вверх весь цилиндр.

С какою же скоростью полетит такой цилиндр-ракета? Очевидно, с тою же, с какой летят газовые молекулы-бомбы. Так как нам удобнее изучать скорость полета тех газовых молекул, которые вылетают нарушу через отверстие, то эти скорости и принято измерять как скорости «отброса» газовой Струи. Каков отброс, таков и верхний толчок, такова и ско¬рость. Это теоретически .А практически это верно только для случая в межпланетном пространстве. Если же взрыв проис¬ходит на Земле, то скорость отброса, а следовательно и поле¬та — не всегда одинакова даже при одном и том же горючем. Это потому, что при взрыве вылетающие из цилиндра газы встречают большее идон меньшее сопротивление атмосферы и сопротивление стенок дюз. Это сопротивление тем больше, чем быстрее сгорает горючее и чем плотнее наружная среда. При мгновенном взрыве выходящая струя газа встречает выходного отверстия настоящую «воздушную пробку», тобы пробить эту пробку, надо затратить некоторую ра-

боту, Потерять Часть Энергий, сЛёДоёаТ&йЬйо й Часть скоро1 сти. Чем плотнее среда, тем пробка крепче. Плотность же воздуха зависит от высоты над уровнем моря. Значит, с высокой горы, где воздух реже, ракета полетит с большей скоростью, а в безвоздушном пространстве — с полной. Выходит, что ракета идеально приспособлена для полетов именно в безвоздушном пространстве. На 8емле вовдух только мешает ей, тормозит скорость ее полета.

Какой же величины, формы должна быть ракета, какая необходима скорость отброса газов горючего, чтобы вынести межпланетных путешественников за пределы земного при¬тяжения?

Приходится еще раз вернуться к вопросу о притяжении.

IV. Чтобы вычислить необходимую силу противодействия земному притяжению, надо точно энать величину последнего. Как же ее узнали? Определяя скорость падения тел на Землю. С какою конечною скоростью падает тело из мирового про¬странства на Землю, с такою же, а .пожалуй и большей, очевидно, должна вылетать и ракета с Земли, чтобы преодо¬леть ее притяжение и не упасть обратно на Землю. Вычис¬лено (опускаю самые расчеты), что при начальной скорости вылета с земной поверхности в 8 км в секунду тело носилось бы вокруг Земли, как новый спутник, вроде маленькой Луны. При скоростях от 8 до 11 км/сек. тело летало бы вокруг вемли по эллипсу. При 11 км/сек. уже по параболе. Избегнув

йрй такой скорости Притяжения Земли настолько, Чтобы перестать быть ее спутником, тело все же не ушло бы от сферы солнечного притяжения, сделавшись спутником Солн¬ца. И, наконец, достигнув секундной скорости в 13 — 17 км, ракета может пуститься в свободное звездоплавание.

Для достижения разных планет (как имеющих разные массы) требуется и разная скорость; так, для достижения с Земли орбиты Меркурия — 13,5 км/сек., Бенеры — 11,4, Марса — 11,6, Юпитера — 14,2, Урана — 15,9, Нептуна — 16,2, Плутона —16,4.

Для других планет, конечно, различна и начальная ско¬рость, необходимая, чтобы освободиться от оков их притяже¬ния. Вот эта скорости: Для Луны — 2,4, Марса — 5, Вене¬ры — 10,3, Меркурия — 3,7, Юпитера — 60, Сатурна — 35, Урана — 22, Нептуна — 24, Плутона — 4,9, Солнца — 618 км, сек.

Таковы скорости. Скорости же полета, как я уже упоми¬нал, зависят от скорости «отброса» газовой струи, а скорость последнего зависит от качества горючего. Вопрос о горючем — один из главнейших для осуществления межпланетных полетов. Необходимы скорости в 11, -13, 17 тысяч метров в секунду, тогда как газы, вылетающие, например, из поро¬ховой ракеты, не могут приобрести скорость больше 2400 м/сек. Керосин, нефть, бензин дают при сгорании скорость отброса газов 4300 м,сек. — больше пороха. Но этого же слишком мало1 Наибольшей скоростью обладает газовая струя водорода, сгорающего в чистом кислороде, — 4970 м/сек., т. е., около 5 км, сек. Но на практике максималь¬ных скоростей удавалось достигнуть, сжигая бензин с кисло¬родом, — лишь в 2000 м, сек.

. К вопросу о горючем, как энергетическом источнике для преодоления земного тяготения, можно подойти и с другой стороны. Ведь, в конечном счете, полет на Венеру, Марс, Луну и пр. означает не больше, не меньше, как совершить работу поднятия «энного» количества'килограммов (вес ракеты, горючего, пассажиров и др.) на «энное» количество метров высоты, т. е., произвести работу «энного» количества кило-граммометров. При совершении всякой работы происходит выделение тепла. Работа и тепло есть только различные формы энергии. •

Тепло, которое необходимо, чтобы нагреть 1 кг воды на 1 Градус Цельсия, называется одной большой калорией. Одна калория тепла всегда равна 427 килограммометрам работы.

Значит, и к горючему мм можем подойти нё ТоЛьйо 6 Тоййй прения скорости отброса газов, но и с точки зрения его калорийности. Для нашей цели — забросить ракету на Венеру — требуется работа «энного» количества килограммо¬метров или, что то же, «энное» количество тепловых калорий. «Прощупаем» различные виды горючего с этой стороны.

I кг пороха дает, сгорая, 1420 больших калорий, 1 кг смеси водорода и кислорода-—3860 калорий, нефть, керосин —

II 100 кал., атомный водород — 34 000 — в 8 раз больше предыдущей смеси. 1 кг радия за время своего распада '(увы, слишком медленного: грамм распадается в течение 1600 лет!) дает 18.101 больших калорий. Чудовищная цифра, превышающая примерно в триста тысяч раз калорий¬ность самых сильных взрывчатых веществ. А 1 кг внутри¬атомной энергии в двигателе Цандера даст 153.10,в кало¬рий — в 15 миллиардов раз больше, чем порох.

Выбор немалый, но практически еще дается в руки немно¬гое.

Сколько же нцм надо калорий, чтобы забросить 1 кг хотя бы на Луну,выбросив тело на высоту земного радиуса?Длина Этого радиуса — 6 336 000 м. Значит, для того, чтобы за¬бросить на Луну камень весом в 1 кг, надо затратить 6 мил¬лионов слишком килограммометров. Килограмм же наиболее калорийного горючего (смесь водорода с кислородом) дает пока на практике не более 2900 калорий, а так как каждая калория дает 427 килограммометров работы, всего эта смесь даст 2900 X 427 = 1 238 300 килограммометров, вместо необ¬ходимых 6 миллионов слишком. Выходит, что наши «сорта» горючего не в силах перенести на Луну даже собственную тяжесть...

Вывод, чорт возьми, малоутешительный. Но не следует за¬бывать, что, во-первых, ракета потребляет горючее не на всем пути ( в данном примере— 6 366 000 м), а лишь в первые Минуты, — дальше она летит «по инерции» за счет первых минут горения, во-вторых, ракета в пути сжигает горючее И тем самым облегчает свой вес.

V. Следующий важный вопрос -— о двигателе. Ведь, и хорошее горючее может принести мало пользы, если дви¬гатель будет поглощать «на себя» значительную долю горю¬чего, непроизводительно расходовать его или, выражаясь техническим языком, будет обладать малым коэффициентом полезного действия. Достаточно привести в пример паровое— это наиболее прожорливое и технически неэкономическое

«Животное», которое лишь б—-8% поглощаемой энергии «отдает», а 92 — 94% выпускает... на ветер.

Вот график коэффициентов полезного действия различных двигателей:

Цандер эаявил, что его ракета будет «обратна паровозу»: будет испольвовать не менее 94%, терять — не более 6% энергии горючего. Он много работает над конструкциями. Я видел их у него в лаборатории сотни. Он испытывает различные формы дк>8, подбирает тугоплавкие сплавы (ведь, в дк>8е температура при взрыве должна достигать 3000 градусов!), конструирует системы охлаждения дюз (жидкий кислород с температурой минус 180 или холодом мирового пространства — минус 273 градуса), производит испытания различных материалов для оболочки, — влияние на нее жгучих лучей и мирового холода безвоздушного простран¬ства и пр. Из какого материала Цандер предполагает сде¬лать оболочку и дю8ы ракеты?

Ведь, ни один ив известных мне материалов не может выдержать огромной температуры, которая возникает при горении горючего и трении стенок ракеты об атмо¬сферу.

йа Землю вместо 'Ро^о, чтобы улетать б мировое про* странство? Что ломает радиоволны, отражает их, искри¬вляет их путь, поглощает (явление фединга) и пр. Ока* зал ось, что все это—действие кристаллической оболочки, облегающей атмосферу Земли, как скорлупа, — слоя Хиви- сайда. Этот слой неравномерно ионизируется солнечными лучами и, в зависимости от характера ионизации, произ¬водит различные воздей¬ствия на радиоволны. Слой Хивисайда — тоже своего рода панцырь, панцырь для радиоволн.

Радиосвязь чрезвычайно важна для нас. Вот по-чему с особым вниманием— приходится изучать слой Хивисайда.

’На графике, набросан¬ном мною, видны изломы— пути радиоволн, отражен¬ных слоем Хивисайда.

• Наконец, не с мень¬шим вниманием прихо¬дится изучать электрон¬ные лучи Солнца. Я на¬бросал два рисунка, изо¬бражающие эти лучи.

(Только у меня тень на земном шаре получилась не совсем удачно, — она похожа на поток элек¬тронных лучей, идущих от полюса к полюсу. На самом деле эти потоки существуют лишь над полюсами, словно вихревые магнитные поля.) Что 8а вулканы, водо-вороты, гольфштремы электронных потоков! Какие бури,

• ураганы проносится над полюсами и вблизи Земли!

Как это все будет, влиять на работу наших электро-станций, радиостанций, точных аппаратов?... А нельзя ли овладеть и этими потоками электронов?

VI. Главнейшее о полете.

Питание. Человеку надо 3000 больших калорий в сутки (энергия 0,5 кг угля или 1 кг муки, или 2 кг мяса, или 3 кг

картофеля). Это — Энергия солнечных лучей на 1 кв. М, если даже испольвовать всего 7%. Необходимо лишь пре¬образовать солнечную энергию в питательные вещества (наша оранжерея 1).

• Температурные условия. В ракете их можно создать лю¬быми. Но какова будет внешняя температура солнечной

и теневой сторон ра¬кеты вблизи различных планет? Близ Земли: тень минус 89°, солнеч¬ная сторона минус 20,4° Цельсия. Близ Венеры: минус 57° и плюс 72° (жарковато!). Марс — мцнус 124° (погибнешь,' ^сл& хорошо не «прото¬пить» ракету 1) и минус 35° даже на солнечной стороне. Вблизи Мер¬курия — плюс 20° (это еще в тени!) и плюс 136° '— на солнечной

/т-н-и..,^. стороне (лучше и близ¬ко не подлетать!). На Венере внешний слой оболочки — плюс 60°!. Впрочем, о Венере гово¬рят равное. Американ¬ский астроном Джинс полагал, что на Венере земной человек вообще мог бы существовать только в астрономи¬чески отдаленном будущем. Полетим, — узнаем, кто прав.

Посадка. Это куда сложнее, нежели старт-. Вот схема нашего предполагаемого спуска на Венеру.

Подлетаем к Венере по параболе, входим в ее атмосферу, получаем торможение и мчимся вокруг нее по большому эллипсу. Этот первый тур совершаем почти в 5 часов. Снова касаемся атмосферы, снова торможение,новый облет по эллип¬су, уже меньшему, и так пять туров по эллипсу, последний, шестой, по кругу — в верхних слоях атмосферы, — и нако¬нец врезаемся в нижние слои атмосферы, идем на снижение

по касательной и садимся, ослабляя инерцию контрвзры- вами передних дюв. Конечно, трудно представить, чтобы эта¬кая громадина не «шлепнулась» при посадке, а села «бабоч¬кой». Цандер и Винклер уверяют, однако, что посадка бу¬дет почти плавной, без ударов. Сомневаюсь...

Цандер фанатик.' На что он еще надеется, кроме своих знаний? Риск — да какой!

Впрочем, теоретически все было разработано дав-но еще Циолковским.

Итак, попытаюсь резю¬мировать эту часть'*'моих записок.

Основы астронавигации сводятся таким образом к следующему:

Весь путь ракетного корабля точно вычислен заранее. Заранее опреде¬лены для кащдого мо¬мента путешествия: 1) ве¬личина угловой скорости гемного шара и той пла¬неты, к которой ракета будет направлена, и 2) те неподвижные звезды, ме¬жду которыми Земля и планета назначения долж¬ны быть видимы. Если в

известной момент окажется, что видимые рагмеры Земли больше предвычисленных, — значит, ракета летела с мень¬шей скоростью, и обратно. Если Земля или Венера ока¬жутся не вовле тех звезд, которые должны окружать ее по расчету, — значит, ракета сошла с намеченного пути. Это, так сказать, вехи в небесном океане, указывающие «фар¬ватер».

Сложнее определить расстояние пройденного пути при огромных скоростях, близких к скорости света. В этом слу¬чае 3 необходимо пользоваться световыми акцелерометрами (приборы , для измерения ускорения в полете). Световой

акцелерометр для определения скорости корабля в отношении какого-либо светила основан на том же методе, что и приме-' няемый в астрономии прибор для определения радиальных движений звезд, т. е. движений, направленных к нам или от нас.

Подобно тому, как тон повышается, если звучащее тело (например, гудок паровоза) приближается к нам, — увели¬чивается число звуковых колебаний, воспринимаемых ухом в секунду,—и световые «тоны»— изменение окраски линий спектра от различной длины волны — зависят от того, при-ближается или удаляется от нас источник света. Пропуская луч от звезды через спектроскоп и изучая изменение линий спектра, можно определить, приблизилась или отдалилась ракета от той или иной звезды.

Вот принципы всего зтого для меня ясны и как будто просты, но расчеты, которые я видел у Цандера, чрезвы чайно сложны.

Из общих вопросов астронавигации, по-моему, надо гнать:

а) Какие расстояния предстоит пролететь межпланетному кораблю, чтобы достигнуть той или иной планеты, Ь) какие планеты и другие небесные тела могут встретиться на пути и каковы их размеры, с) какими движениями обладают в пространстве эти тела, <1) какое влияние они могут иметь на корабль, е) изменение под этим влиянием курса и напра¬вления полета, I) каковы условия живни на этих планетах, 8) вопросы устойчивости полетов и управляемость ракеты.

Это, конечно, далеко не все. Такие «мелочи», как опреде¬ление скорости полета, ускорения, положения ракеты по отношению к планетам, определение положения встречных метеоритов, температуры межпланетногЬ пространства, спо¬собы наблюдения внешнего мира (когда окна закрыты), определение солнечной радиации и т. д. и т. д. — являются в будущем нашем полете буквально решающими.

> Отсюда возникает вопрос о том огромном арсенале сложней¬ших приборов (или их комбинаций), которые придется брать с собою в полет.

Время придется измерять специальными хронометрами, ускорения равными приборами, основанными на инерции масс каких-либо тел, положение ракеты в пространстве можно определить визированием разных небесных тел и планет с поправкой на их собственные скорости и время полета.

«Вход» или «выход» в атмосферу планеты можно определить

или по нагреванию оболочки ракеты, или приборами, дли оптическими инструментами. Наблюдения ва внешним ми¬ром можно вести при помощи перископов. Устойчивость в полете достигается или. взрывами (расположение дюв — по Циолковскому — спиральное), или специальными жиро¬скопами.

Для установления всех этих условий в Стормер-сити были организованы специальные лаборатории по исследованию: горючего, двигателей, материалов, конструкций, управле¬ния ракетой и устойчивости. Особо выяснялись и разре¬шались аэродинамические, акцелерометрические, астрономи¬ческие проблемы, физиологические вопросы (влияние уско¬рений, температур, света, невесомости, космических лучей, пониженного атмосферного давления в ракете, отсутствия гемных смен времени, суток и т. д., межпланетной сигна¬лизации и т. д. и т. д.).

Р. 8. Цандер и его инженеры не упускают ни одной мелочи, ни одного «пустяка», хоть и отдаленно связанных с предстоя¬щим перелетом.

Я думаю поэтому, что полет будет успешным. А впрочем...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В МИРЕ НЕВЕСОМОГО

ГЛАВА I.

Начало вутешествия едва не превратилось в его конец.

В момент взрыва Цандер испытал чрезвычайно странное, необычайное ощущение, словно по его телу прошла тепловая вибрация, от которой оно словно сжалось, уплотнилось, напряглось. Страшный вврыв мгновенно переместил в про¬странстве каждую молекулу, каждый атом вещества ракеты и всех тел, находящихся в ней. Стенки предохранительного ящика надавили в момент отлета на заключенную в нем воду, атомы воды сжались, как упругие мячики, передавая вибра¬цию соседним — скафандру, молекулам вовдуха в нем и затем молекулам тела Цандера.

Так пытался определить свое состояние и его причины Цандер. Он попробовал двигать руками, ногами. Движения были медленными, связанными плотною средою соленой во¬ды, но вто уже было чисто внешним торможением. Нервы и мышцы действовали нормально.

— Алло, Цандер, как вы себя чувствуете? — услышал он в телефон голос инженера, ведущего вторую буксирную ра¬кету.

— Отлично! — ответил Цандер. — Как дела?

— Головная буксирная ракета уже иврасходовала горю¬чее и отчалила. Поллит хорошо справился с задачей, не правда ли? Вы даже не заметили. Сейчас я буду увеличивать силу взрывов своей ракеты. Так как произойдет при этом ускорение движения, то вы почувствуете это. Ну, как?..

— Да, почувствовал, — отвечал Цандер. — Перед тем, как вы покинете нас, скажите за секунду, чтобы я мог не¬сколько изменить направление полета, Иначе, как бы наш

«ковчег» не наскочил на вас. Когда я пущу в ход свои дювы, «ковчег» сделает порядочный прыжок.

— Есть1 — коротко ответил инженер. И черев неко-торое время сообщил:

— Отчаливаем! Всего хорошего! Надеюсь, до скорого свидания... Привет Венере! Если...

Но последних слов Цандер не слыхал. Ракета, очевидно, отделилась уже от «ковчега», разорвав при этом телефонный провод. Цандер повернул включатель. Сразу заработали пять дюз «ковчега». Снова это ощущение вибрации! Еще по¬ворот, еще пять новых дюз начали низвергать воспламенив-шиеся газы. «Представляю, как скверно чувствовали бы мы себя при таком бешеном ускорении без ваших гидроаморти¬заторов 1» — подумал Цандер и нажал рычаг. — Что такое? Ра¬кета не изменяет направления полета?»

— Алро, Ганс! Алло, Винклер!..

Молчание. Неужели с ними что-нибудь случилось?.. «Ковчег» может нагнать буксирную ракету, и тогда они столк¬нутся, как два мировых тела... Цандер поспешно повернул включатель назад, еще и еще, постепенно выключая дюзы. Пять, три, две... Достаточно! Опасность столкновения ми¬новала. Довольно нескольких секунд, чтобы буксиры сни-зились и открыли путь для «ковчега». И можно будет снова ускорить полет. Но Винклер, Ганс?.. «Ковчег» еще далеко не вышел из сферы земного притяжения. И оставлять такое ускорение, которое достаточно только для уравновешивания этого притяжения, значит «топтаться на месте», понапрасну растрачивать драгоценное горючее. Однако другого выхода нет. Цандер быстро открывает крышку ящика, выходит из него, стаскивает каучуковый костюм и спешит на другой ко¬нец ракеты.

Ускорение полета еще значительно. Как только Цандер вышел из воды, то почувствовал большую тяжесть во всем теле. Словно на голову ему надели тяжелый железный кол¬пак, к рукам и ногам привязали по чугунному ядру. Ему стоило больших усилий передвигать руками и ногами. Его окружала воздушная среда, более разреженная, чем на Зем¬ле, — ведь, в ракете бьша всего одна десятая нормального атмосферного давления. А между тем Цандеру казалось, что он движется в какой-то среде с огромным сопроти¬влением, словно в вязком болоте, в которое он провалился с головой.

Цандер не дошел еще и до кают-комцации, а уже. был весь

покрыт испариной и тяжело дышал. «Надо было бы мне вы¬ключить еще одну дюзу», думал он.

Внутри ракеты было неподвижно и тихо. Глухо стучал мотор инжекторов, подающих горючее. Безвоздушное про¬странство не передает звуков, и взрывы газов не были слыш¬ны. При том ракета летела со скоростью, превышающей во много раз скорость распространения звука. Мирно светили электрические лампочки. Ничто не говорило о том, стоит ли ракета еще на своей взлетной площадке, или несется с кос¬мической скоростью в пространство.

Дверь в каюту Хинтон была полуоткрыта, и Цандер мимо¬ходом взглянул, что там делается. Груды спешно наваленно¬го багажа и посредине каюты — длинный, большой ящик, в котором пребывала леди. Но Цандеру было не до нее. Он спешил на помощь своим товарищам.

Путь казался бесконечно длинным. Задыхаясь, он прошел кают-компанию, добрался до каюты Стормера и, шатаясь, остановился, чтобы перевести дух. Неужели у него не хватит сил добраться до кормы?.. Глупости. Надо только крепче взять себя в руки. И он вновь начал переставлять свои свин¬цовые ноги.

Комната Маршаля... Шнирера... Что это?.. У Цандера закружилась голова. Он ухватился за стену, но тяжесть чу¬гунного тела давила его. Сейчас он шел против движения ракеты, центробежная сила действовала навстречу, нажимая на грудь, живот, колени, как бесшумный вихрь. Цандер упал. Он стиснул зубы, страшным усилием воли удержался от того, чтобы не потерять сознания, и пополз, чувствуя вкус крови во рту.

Да, ползти было легче, чем итти1 Но этот невидимый вихрь центробежной силы, пронизывая его тело, словно выпивал его силы, высасывал, как высасывает вентилятор пыль. Сознание мутилось... Страшные мысли ворочались в мозгу. Неужели Ганс и Винклер погибли?.. А если сейчас погибнет и он, то весь «ковчег» превратится в летающее кладбище...

Йе возобновляемый кислород истощится. Пассажиры одни за другим задохнутся в своих «гробах». Восемнадцать трупов будут лететь в «ковчеге». Потом истощится и горючее рабо¬тающих дюз. Ракета будет лететь по инерции. Но сила зем-ного притяжения еще не преодолена. Что станет с ракетой? Или, быть может, она уже в сфере притяжения Луны? Нет, рано. Скорее всего, ракета будет носиться вокруг Земли, как ее новый спутник... Мертвый спутник с мертвыми телами.

«Фу, чорт возьми! Лео Цандер, ты должен доползти! В кормо¬вой части ракеты, как и в капитанской рубке, есть аппараты управления. Там можно изменить работу дюз. Ползти, ползти!..»

Вот, наконец, и каюта номер два. Ганса. Дверь, к сча¬стью; открыта. Каюта пуста... Ящик.открыт... На полу валя¬ется скафандр... Что с ними?..

Цандер собирает последние силы. Он уже не ползет, а подвигается вперед, какими-то судорожными движениями выброшенной из воды рыбы. Последняя каюта... Цандер вползает в нее.

Посреди каюты стоит открытый ящик. В нем полулежит Винклер в водолазном костюме, но без скафандра. Ганс в таком же костюме с открытой головой лежит, положив руки на плечи Винклера, как Ромео над гробом Джульеты.

Первою мыслью Цандера было — ползти к ним и попытать¬ся привести их в чувство. Но, вспомнив о причине их болез¬ненного состояния, Цандер, собирая последние силы, пополз к последней, кормовой каюте. Он вновь почувствовал вкус крови во рту. Выключатель был всего в нескольких шагах от него. Еще одно нечеловеческое усилие... Засыпанный зем-лей чувствует себя, вероятно, не хуже... Рука медленно тя¬нется к выключателю... Сознание мутится...

Лампочка светит над головой. Где он? Отлет... Ракета... Значит, он все-таки жив... Что произошло?.. Цандер с тру¬дом пытается вспомнить. Он поднимает руку вверх. Она взле¬тает, как перышко. Цандер пытается подняться, и только от одной этой попытки взлетает вверх, оттолкнувшись рукой от пола. Значит, ему все-таки удалось выключить дюзы. Сознание совершенно возвращается к нему. Мысль работает с необычайной четкостью и легкостью. Скорее на помощь Гансу и Винклеру!

Он спешит выбраться из каюты, но это не так-то легко. Нет больше ускорения полета, ракета летит по инерции, это одно и то же, что падать с высоты. Тела «потеряли» свой вес. Цан¬дер, отталкиваясь от стенок, мечется по каюте, как бильярд¬ный шар от лу8ы к лузе. Наконец ему удается ухватиться эа ремешок у стены. Перебирая ремешки, он быстро выбирается из каюты, цепляется по стенке коридора, «взлезает» как на крышу в каюту Ганса.

Фингер уже самостоятельно сидит на полу и смотрит на Цандера как только что проснувшийся человек, Винклер

лежит еще без памяти. Его невидящие глава полуоткрыты, тонкая отруйка крови застыла у рта. Ганс вскакивает на ноги, тотчас летит к потолку, бьется головой, летит вниз, снова вверх, и так продолжает прыгать, как игрушечный чортик в стеклянной баночке, пока Цандер, пробравшийся к нему по «полу», не хватает его ва ногу.

— Что случилось? — спросил Цандер. — Как ты оебя чувствуешь? — И думает: «Здоровый мальчишка! Перенес этакую передрягу, и хоть бы что1»

— Я в порядке, — недаром тренировался, а вот с Вин¬клером, кажется, плохо. Надо сбегать или «слазить» в нашу аптечку.

— Но что у вас произошло?

— Сейчас расскажу. — Ганс, цепляясь ва ремешки, упол¬зает с быстротой обезьяны и черев минуту возвращается с нашатырным спиртом,- одеколоном, камфорой, шприцем.

У Цандера еще трещала голова и горели веки глаз, словно засоренные острыми песчинками, но он принялся приводить в чувство Винклера. Ганс помогал ему и рассказывал:

— Все наделала эта мадам вертихвостка. Надо было поокорее уложить ее. А она, вместо того, чтобы выслушать нас, истерику за истерикой. Кое-как справились. Уложили, закрыли. Так она еще в дыхательную трубу кричит: «Вар¬вары! Изверги! Большевики! За что Вы загнали меня в гроб? Коммунисты проклятые!»—Ганс усмехнулся и подумал: «На¬счет коммунистов она-таки не ошиблась». — Пока с ней во¬зились, ясно, что сами не успели «угробить» себя. Начали одеваться, а тут и бросило нас вот к этой стенке. Слышу, будто Винклер стонет. Это когда я сам немного в память при¬шел. Голова разламывается, руки, ноги не слушаются, — ползу. До него дополз, хотел надеть ему скафандр и уложить в стабилизатор, да сам возле него и свалился.

Цандер покачал головой.

— Надо бы вынуть из ящика доктора, — сказал Ганс.

— Иди, Ганс! — сказал, улыбнувшись, Цандер. Он все больше начинал любить и ценить этого юношу.

Прошло на земных часах несколько минут, которые Цан¬деру показались очень долгими. Несмотря на все меры, Винклер не подавал признаков жизни. Наконец из-за боковой стенки двери показался доктор и рядом с ним Ганс. Доктор был, как всегда, в черном, наглухо застегнутом сюртуке, с сосредоточенным взглядом из-под нависших бровей. Ганс уже предудредил его о способе передвижения, и Текер бы¬стро подполз к Винклеру и осторожно стал на колени, боб- держиваясь от резких движений, которые могли отбросить его далеко от пациента. Медленным движением он вагнул свою руку и вынул из внутреннего бокового кармана стето¬скоп, непременную принадлежность его профессии. Подумай, он так же осторожно переложил его в левую руку и взял правой рукой руку Винклера, нащупывая пульс.

— Да, пульса нет... — сказал Текер. — А если бы и был пульс, я, признаюсь, затруднялся бы сказать, норма¬лен он или нет. То, что нормально на Земле, может быть ненормально здесь. И вообще здесь мне придется переучи¬ваться. Создавать, так сказать, небесную медицину. Для того чтобы я мог действовать с привычной уверенностью, мне необходимы и привычные условия или по крайней мере не слишком отличные от земных. Не могли бы вы создать хоть на время такие условия? Думаю, что это было бы полез¬но и для нашего больного.

Цандер понял его.

— Хорошо, — сказал он. — Я сейчас заставлю работать боковую дюзу. Она придаст ракете вращательное движение вокруг своей малой оси. Здесь, на конце ракеты, появится

'особо ощутимая центробежная сила, и все тела снова «при¬обретут» вес.

Цандер удалился. Текер, сидя на полу, продол¬жал держать Винклера за пульс. Как ни был осторожен док¬тор, но он еще не приобрел необходимых навыков и невольно, изменив позу, оттолкнулся от пола рукой. В тот же момент он «вознесся» к потолку вместе со своим бесчувственным пациен¬том, извлеченным из воды. Часть воды, обволакивавшей во¬долазный костюм, при этом взлете сорвалась, но не потекла вниз, а собралась в шарики различной величины, которые устремились к потолку, отлетели от него, продолжая ка¬чаться, словно маятник. •

В тот же момент невидимая сила опустила доктора и Винк¬лера на пол. Они снова получили вес, хотя и меньший, чем на Земле.

Повидимому, это изменениё скорости полета и связанное с тгм изменение кровяного давления произвело на пациента благодетельное действие. Винклер издал хрип, а доктор тор¬жественно возвестил:

—. Пульс есть1 — Ганс и Цандер вздохнули с облегче¬нием.

—. Ну, вот что, Ганс, пора, пожалуй, освободить и наших уз-

ников. Они, вероятно, уже дайно проклинают нас. Пойди к ним а я побуду здесь с доктором, пока Винклер не придет в себя...

Ганс привык точно и быстро исполнять поручения, но никогда еще его лицо не выражало такого огорчения. Цан¬дер понял его чувства.

— Хорошо, оставайся ты здесь, я сам справлюсь.

«Вот она, теория и жизнь, — думал Цандер. — Расчеты

ломаются в самом начале. Драгоценные минуты проходят, а мы, вместо продолжающегося ускорения, летим с одина¬ковой скоростью. Отложить «пробуждение мертвых», чтобы еще раз пришпорить ракету? Но для этого пришлось бы по¬ложить в' амортизатор Винклера, а он требует ухода. Ну, что ж, дадим нашим пассажирам передышку 1»

«Мертвые» уже давно ожидали своего «воскрешения».

Стормер сначала бранился на нерасторопность «команды», потом он вообразил, что находится в руках большевиков, которые сыграли с ними страшную шутку. Ганс, Винклер, да и сам Цандер — кто они такие? В сущности говоря, он не знал их. А что, если они коммунисты или продались больше-викам и вот теперь уморят их, избранников общества? От этой мысли он обливался потом в своем «гробу».

Хинтон решила, что ее обманули в ином: что такой способ— обычный для перевозки пассажиров на межпланетных ко-- раблях, но ей только не говорили этого. «Неужто они будут и кормить меня по этой кишке?»

Епископ.сначала читал псалмы царя Давида, потом ватих.

Маршаль де Терлонж отдавался давно неиспытанному по¬кою. Он тихо смеялся от радостного возбуждения. Подумать только — освободиться от всех дел, телефонов, волнующих телеграмм, вечного хождения на острии напряжения нервов! Располагать своим временем — это ли не блаженство?

Маленький Текер мирно спал на груди матери.

Пинч вертелся в своем ящике.

Шнирер зафилософствовался и не замечал, где он и что с ним. Никогда еще ему так хорошо не думалось. Абсолютная тишина. Амели мысленно разговаривала с женихом, вспоми¬ная, однако, Цандера и Ганса и сравнивая их.

Повар Маршаля, китаец Жак, хранил обычную свою мол¬чаливость.

Его первым и освободил Цандер. Жак вылез из ящика с таким видом, как будто поднялся со своей кровати.

— А где будет кухня? Надо барону готовить обед! — ска¬зал он.

— Подождите немного, покажу, — ответил с улыбкой Цандер.

Пинч, как только вышел, схватился ва свою ваписную книжку и забросал Цандера вопросами, следуя неотступно ва ним, как истый репортер.

Неожиданная пассажирка, когда Цандер подошел к ее ящику, продолжала еще в дыхательную трубу ввывать о помощи. Выйдя ив своего заключения, она сначала распла¬калась, потом, как артистка в мелодраме, воскликнула:

— Вц мой спаситель 1 А где барон? Ведите меня к нему!

Пока Цандер извлекал банкира ив ящика, Мадлен тихонь¬ко стояла в углу, притаясь, как кошка.

Не успел Цандер снять скафандр с головы Маршаля, как Мадлен предстала перед ним. Барон, увидав ее, обмер. Его и без того выпуклые глава сделались совсем рачьими. Тупо посмотрев на Делькро несколько мгновений, Маршаль вдруг втянул голову в плечи. Если бы только мог, он сжался бы в комок и юркнул в водолазный костюм. Но он не обладал та¬кой способностью. Его голова с побуревшим лицом осталась наружи.

—■ Э-э-э... А-а-а... — больше он ничего не смог произ¬нести.

— Вы недовольны? —- спросила' Мадлен. — А я так спе¬шила! Думала, как обойдется барон бев личного секретаря? Ну, снимайте же скорее ваш балахон, — смеясь тормошила она барона. — Вода соленая — я попробовала. Вы не просо¬лились?

«Что могло заставить ее бросить Париж?» недоумевал барон.

Делькро сама объяснила ему это. Оказалось, что она ис¬кала спасения в «ковчеге» от своих многочисленных романти¬ческих похождений. Она бежала от слишком бурных «вемных удовольствий»...

— Н-но кх-кх как же вы увнали?..

— Я давно знала о вашем полете. Читала ваши письма, подслушивала! — ответила она просто.

ГЛАВА II

Происходят окончательное «воскрешение мертвых» и некоторые

«небесные чудеса».

Постепенно все «мертвые» были воскрешены.

Толстая, старая леди Хинтон, снимая водолазный костюм, неожиданно выпорхнула из него, как только толкнула его

вниз, — сам он «почему-то» не хотел падать к ее ноРам, и она оказалась под потолком... шокинг... Хинтон беспомощно барахталась, вися в воздухе.

Она находилась близко к середине ракеты, где центробеж¬ная сила почти не действовала. Леди перегнулась вниз, что¬бы прижать края платья к ногам и, к удивлению своему, не почувствовала прилива крови к голове, как вто бывало с ней обычно. Она позвала на помощь Эллен. Цандер втолкнул племянницу к тетке, но Эллен была не менее беспомощна. Она пронеслась через всю каюту, ударилась головой о Противо¬положную стенку, отлетела назад и замахала руками, пыта¬ясь ухватить тетку за платье, но ничего не могла поделать. Какой-нибудь сантиметр отделял ее руку от ноги Хинтон, и это расстояние она не могла преодолеть.

— Что случилось? Это же невозможно 1— возмущалась леди. — Эллен, иди же сюда или лети!

— Я не могу, тетя! — отвечала девушка, вися в середине каюты.

Цандер влез в каюту, не обращая внимания на Хинтон, взял ее за руку и научил, как пользоваться ремепжами. Хин¬тон, а вслед за нею и Эллен спустились «вниз».

«Какой скандал! — думала Хинтрн.— Знала бы, ни за что не полетела бы в этой штуке!»

Наконец Хинтон привела себя в порядок и осторожно усе¬лась в свое кресло. Она сидела в мрачной задумчивости. Из соседней кают-компании доносились голоса. Среди них слы¬шался чей-то как будто незнакомый женский голос, высокий, вибрирующий, раздражающий. Кто бы это мог быть? Гости? Но откуда и как они могли появиться здесь?..

Хинтон крепко держалась за налокотники кресла. Ее трон (все-таки водворенный в «ковчег») напоминал ей о Земле и как будто связывал с Землею. Хинтон решила просидеть на этом кресле все путешествие. Это был островок «твердой земли» среди бесконечного ничто...

Леди откинулась на спинку кресла и*в то же время по привычке уперлась ногой о скамеечку. Кресло откинулось назад и — о, ужас! —завертелось в воздухе.

В дверь постучались, и она услышала голос Блоттона:

— Ма тант, можно вползти?

Впустить или не пустить его? Ведь, это же ужасно 1 Но вращаться так еще ужасней.

— Войдите! — сказала она, намереваясь сказать «нет».

— Я еще не видал вас, ма тант. Как вы себя чув...

Блоттон не договорил и, несмотря на вскГвыдержку, при¬обретенную воспитанием, едва не расхохотался, видя почтен¬ную леди В роли белки в колесе.

— Позвольте помочь вам, леди! — сказал он. Стараясь сделать это наиболее тактично, он подполз по стене со сторо¬ны головы Хинтон, схватился за ручку кресла и благопо¬лучно спустил его на. пол.

Хинтон была совершенно удручена. Увы, ее кресло — по¬следняя опора — не было больше опорой.

Хинтон была встречена в кают-компании с надлежащим почетом. Вся мебель в этом помещении уже была прикреп¬лена, как на пароходах, к полу. Сидящие на ней привязали себя к сиденьям ремешками и чувствовали довольно устой¬чиво. Пинч зажимал в коленях дорожный баул своего хозя¬ина, а Стормер держал в руках бутылку шампанского.

— Мы решили ознаменовать свой благополучный отлет и выпить по бокалу шампанского, — сказал он.

— Ну-с., итак... — продолжал Стормер, раскачивая гру¬шевидную, осмоленную пробку. — Пробка неожиданно вы¬скочила, брызнула пепа. В то же время бутылка вырвалась из рук и полетела в косом направлении к стенке. Все вскрик¬нули, Цандер рассмеялся.

— Вот вам самый простой пример того, как действует ра¬кета. Бутылка шампанского что реактивный снаряд. .

— Увы, этот пример нам стоит потерянного удовольствия.

— Нисколько! Из бутылки выброшено силою газов только немного пены. Шампанское не вытекает несмотря на то, что бутылка плавает, обращенная вниз горлышком.

— Почему?

— Потому, что нет силы тяготения, которая извлекла бы жидкость из бутылки. С этими явлениями нам еще не раз придется иметь дело. Посмотрим, как вы справитесь с вашей бутылкой, — загадочно прибавил Цандер.

— Вино цело, выпить его не трудно.

Стормер поймал бутылку и опрокинул над бокалом. Шампан¬ское не выливалось. Стормер заглянул, не застрял ли в гор¬лышке кусок пробки, — объяснениям Цандера он еще не верил. Нет, горлышко было свободно. Он тряхнул бутылку. Из нее вылетел «кусов» янтарной жидкости в виде колбаски, быстро принявшей форму шара. Шар ударился о край бока-ла, разбился на мелкие шарики, которые полетели в равных направлениях. Некоторые из них в виде мелких капель по¬пали на лица и руки близ сидящих и расплывались по по- вёрхности кожи. Часть жидкости осталась в бокале, но не заполнила дно, а растеклась тонким слоем по стенкам.

Все смотрели почти с ужасом на эти чудеса; как посетители кабачка Ауэрбаха на забавы Мефистофеля, зашедшего туда с Фаустом. Потом взоры всех обратились к Цандеру.

— Увы, я здесь не при чем, — ответил он на общий немой вопрос. — Все происходит согласно физическим законам. Ведь, каждое жидкое тело, если на него не действует сила притяжения другого тела, приобретает форму шара под влиянием сил внутреннего тяготения этого тела. Каждая молекула такого тела стремится к центру, и все молекулы постепенно располагаются в форме шара.

— Но из бутылки выскочила колбаска, а не шар! — ска¬зала Амели.

— Горлышко придало жидкости при выходе продолгова¬тую форму. Но как только жидкость оказалась на свободе, она собралась в шар.

. — Но что же мы будем делать с нашим шампанским, вы мне вот что скажите?! — спросил Стормер. — Кажется, в бутылке еще осталось вино. Хорошо, что я не вытряс все!

— Да, сделать это не так-то просто, — отвечал Цандер. — Когда мы наладим нашу жизнь, нам придется обедать в своих каютах, где мы сможем создать .почти земные условия тяго¬тения. А на тот случай, когда нам по необходимости придется пребывать в мире невесомости, я кое-что припас и я предло¬жу вам сейчас же ознакомиться с ракетной посудой.

Цандер вытащил припрятанные под столом «бутыли» и «стаканы». Бутыли имели вид резиновых мешков с наконеч¬никами, «стаканы» очень напоминали соски, отличаясь от них большим размером. Цандер извлек также и небольшой насос.

Одни из присутствующих смеялись, другие негодовали.

— Вот до чего мы дожили, лорд-епископ, нас будут кор¬мить из детских рожков! — сказал Маршаль, почти не заи¬каясь, что с ним бывало редко.

— Фи! Вся поэзия убита! — сказала Делькро, брезгливо морщась. — В этих бурдюках вино потеряет весь свой вкус.

— Значит, вы отказываетесь, господа, от шампанского? — спросил Цандер, беря бутылку от Стормера.

— Нег1 Нет! — послышались голоса.

— Так я начинаю! — Он извлек насосом вино из бутылки и накачал в мешок-бутылку. Открыв небольшое отверстие в «стакане», он, надавив мешок, налил жидкость в

«соску». По Мёрё Поступления ЖиДкостй, Войду* ий собКН выходил черев верхнее отверстие.

— Вот и готово! — сказал он. — Кто желает попробо¬вать? Все нерешительно переглядывались. Пинч протянул было руку, но, посмотрев на своего патрона, спрятал ее под стол.

— Дайте! — решительно сказал Стормер и взял соску с видом Сократа, принимающего чашу яда. Все смотрели на него. Он помедлил, несколько смущенный, и принялся со¬сать. Делькро звонко рассмеялась. Маленький Текер запла¬кал.

Все развеселились, и соски разошлись по рукам.

Самые горячие тосты, конечно, были... за гибель совет¬ской России.

После завтрака Хинтон оккупировала каюту № 19, смеж¬ную с капитанской рубкой. Следом за ней помещалась Эллен, далее — епископ, Блоттон, семья доктора, Мэри, словом, весь «придворный штат» леди.

В кормовой части, за каютой Винклера и Ганса — Мар- шаль, Делькро, Стормер, Шниреры, Пинч, китаец.

Цандер настаивал, чтобы повар был помещен в каюте № 3, смежной с каютой Ганса. Но Маршаль возражал: «по размеру акций» он имел право на такие же удобства, как леди Хинтон. Это задело Стормера, который вложил в «ковчег» не меньше барона и привлек огромное количество акционеров.

— Между нами говоря, немалая доля их денег ухлопана нами на наш «ковчег». Это ускорило отлет.

— И если им рабочие Стормер-сити не помешают восстани¬ем и нехватит денег для постройки «ковчега» № 2 и последу¬ющих, акционеры, пожалуй, предъявят нам иск, — сказал Маршаль, улыбаясь.

— Пусть попробуют прислать сюда судебную повестку! — ответил Стормер.

Делькро заявила, что она ваймет каюту рядом с бароном. Стормер принужден был помириться на № 5. За ним следо¬вали каюты Шнирера, Амели, Пинча и китайца-повара.

— Что касается Жака, господа, — сказал Цандер, — то вы сами скоро уступите ему каюту № 3.

Цандер решил укреплять свой авторитет капитана, давая несговорчивым пассажирам «уроки наглядного обучения».

Когда с вопросом о размещении было покончено, Цандер предложил всем без исключения поучиться уменью двигать- ся'в невесомом пр:странстве.

--г Двигаясь «пешком», вам ДолВо НриДеФсй перебираться по стенкам. Надо научиться перелетать. Полагаю, что для вас это будет довольно приятным, новым видом спорта. Сейчас я превращу вас в крылатые существа. — Цандер вы-нул два складных больших веера. Делькро, увидав веера, быстро протянула к ним руку, но Цандер, немного поколе¬бавшись, передал крылья мистеру Пинчу.

Пинч схватил веера и начал махать ими. Он легко, как бабочка, вспорхнул к потолку, перепорхнул к окну и начал возвращаться назад.

— Браво! Браво 1 — послышались голоса.

Польщенный общим вниманием, Пинч решил эффектно

«спланировать» к своему стулу. У Пинча правая рука была, как у большинства людей, развита более, чем левая. Ею он махнул сильнее, получился неожиданный вираж, и Пинч, к своему собственному ужасу, сел верхом на плечи своего патрона.

— Мистер Стормер, — сказал Цандер. — Вы простите мистера Пинча и убедитесь в его невиновности, когда сами начнете летать. И надеюсь, что мы все скоро будем соперни¬чать в этом искусстве с лучшими из стреков. Но нам необ-ходимо научиться еще одному — более сложному — искус¬ству — поворачивать тело в невесомом пространстве. Поз¬вольте вас обескрылить, мистер Пинч. Так. Теперь дайте мне вашу руку.

Цандер приподнял Пинча в вовдухе, придал его телу го¬ризонтальное в отношении «пола» каюты положение и оста¬вил так.

— Вы висите в воздухе лицом внив, вам нужно повернуть¬ся вверх. Попробуйте это сделать.

Пинч, привыкший к легким успехам, начал ворочаться, но на этот раз его ждал полный провал. Он сжимался, рас¬правлялся, изгибался, корчился, даже пробовал ухватиться рукой ва носок ботинка и дергать — не тут-то было. Выбив¬шись из сил и распрямившись, он оказался лежащим или, вернее, парящим совершенно в том же положении, которое ему придал Цандер. Цандер вынул металлический диск, подал Пинчу и сказал:

— Держите диск так, как будто вы несете тарелку с супом, и начинайте вращать диск. Не бойтесь выронить, — не упадет.

Пинч старательно выполнил приказ — и что же1 В то время как диск начал вращаться в одну сторону, тело Пинча—

Долькро и Пинч учились управлять веерами и диском

в противоположную. Таким образом он не только «перевер* нулся» вверх, но и продолжал вращаться, как на перекла¬дине трапеции.

•— Попытайтесь, замедляя движение диска, остановиться и именно в таком положении, чтобы лицо оказалось обра¬щенным кверху.

Это было не так легко сделать, но в конце концов удалось Пинчу.

•— Теперь поверните диск ребром к груди. Вращайте!

И тело Пинча начало кувыркаться над «полом», как стрелки часов.

— Когда вы приспособитесь к этому диску, то в состоянии будете придавать своему телу любое положение.

■— Я полагаю, что это можно сделать и при помощи кры¬льев, — ответил Пинч.

■— В каюте — да, но не в безвоздушном пространстве. А, ведь, нам придется выходить из ракеты наружу. Там крылья уже не нужны будут. Таким же самым образом управляется и полет нашей ракеты, — продолжал Цандер. — Применяя силу действия прямых или боковых дюз, мы можем прида-вать ракете вращение вдоль большой и малой оси, повора¬чивая то ту, то другую ее сторону к Солнцу, заставляя ле¬теть «кувырком», направляя ее полет в любом направлении. Легкий «ракетный» костюм, на поясе—два веера и диск—- таково будет наше обмундирование.

— Я устала, — сказала Хинтон. — Я должна итти к себе спать. На Землз, вероятно, уже ночь. А здесь ставни закрыты, и не разобрать, день или ночь.

■— Открывать ставни еще рано, —1 отвечал Цандер. — Да и открытые ставни вам немного скажут. Что же касается вре¬мени, то нам придется оставить .счет по земным часам и сут¬кам. Этим вопросом мы еще займемся. Сейчас же, господа пассажиры, действительно лучше всего лечь спать, причем я рекомендую лечь в водолазных костюмах на «водяную постель» гидроамортизаторов. Ручаюсь, что выспитесь вы идеально. За это время я набрал бы кое-какое ускорение, — различайте скорость полета и ускорение, — самоопреде¬лился бы в мировом пространстве, сделал подсчеты.

— А вы сами будете ложиться в ящик?

— Да, почти всю работу я произведу, лежа в нем. Итак, спокойной ночи! Я пришлю Ганса помочь вам. Когда про¬снетесь, нажмите кнопку в крышке, крышка подымется, и вы сможете выйти. Но не делайте этого, пока я коротким сиг¬налом телефона не предупрежу вас, что ускорение кончи¬лось. Иначе вы можете серьезно пострадать, как пострадал Винклер.

У Стормера вновь проснулись его подозрения. Положим, все пассажиры были благополучно извлечены из их ящиков. Но это еще ничего не доказывает. В «ковчеге» может быть большевистский заговор. Надо следить.

Стормер имел зоркий глаз, но слишком грузное тело. И потому он решил поручить Пинчу заняться сыском. Пинч охотно принял это предложение, ибо всюду совать свой нос было его профессией.

ГЛАВА III.

Как Лео Цандер, вместо завтрака, накормил пассажиров «ковчега», уроком астрофизики.

В «ковчеге» наступила первая «ночь». Пассажиры лежали в ящиках и еще не спали. Темно, тепло, дышать легко, ле¬жать мягко до неощутимости. Черев дыхательную трубу до¬носится отдаленное гуденье. Маленькое, едва заметное из¬менение самочувствия. Прохождение через тело каких-то сил. Вероятно, Цандер приостановил кувырканье ракеты. Чем-то они заняты — Цандер, Ганс, Винклер?

Пинч пробует открыть крышку ящика, жмет на кнопку, но крышка не поддается. Этот предусмотрительный Цандер. Без него не выйти из заключения.

Цандер приостанавливает вращательное движение ракеты, выравнивает ее полет, открывает ставню окна, смотрит-на небо. Ракета летит в густой тени Земли. Солнца не видно. Цандер определяет градусные расстояния, измеряет углы между несколькими светящимися точками мирового про-странства, делает засечки, призывает на помощь жироскопы, акцелерометры.

Недаром Цандер никого не пускал к себе, когда жил на Земле 1 Даже Винклер не знал, что на мезонине Цандер пре¬вратил одну из комнат в будущую «капитанскую рубку меж¬планетного корабля>. Это могло показаться игрой: Цандер просиживал в своей рубке ночи напролет, наблюдая звезд¬ное небо сквовь окно, проделанное в крыше, представлял себя летящим в ракете, давал различные задания, разрешал задачи, словом, овладевал наукой астронавигации и искус¬ством капитана межпланетного корабля. Вот почему он так уверенно работал сейчас.

Покончив с работой, он обратился к Винклеру и Гансу с такой речью:

— Я, признаться, отчасти умышленно уложил всех пас¬сажиров, чтобы они нам не мешали. Вы внаете, что я вел опыты над реактивными двигателями, действующими энер¬гией атомного синтеза. Теоретически и опытно — в условиях эемной лаборатории — задача мною как будто разрешена. «Энергию для энергии» синтеза атомов должно дать Солнце. В вапасе имеется у меня и другой «кнутик» для подстегивания нашей ракеты — электромагнитные силы. Тут нам должен помочь с Земли Пуччи. «Пуччи плюс Цандер»... вы, ве¬роятно, слыхали такую фразу?

«При помощи комбинации этих нескольких способов я надеюсь довести полет ракеты до таких скоростей, которые еще и сейчас считаются на Земле фантастическими. На¬стало время проверки. Я воспользовался тем, что у нас не¬сколько кают оказалось свободными, и успел погрузить в ракету мои атомные и электромагнитные двигатели. Для начала мы попр буем, что нам даст энергия атома. Вот в этом кусочке меди заключена атомная энергия, достаточная для того, чтобы вынести нас за пределы солнечной системы, вернуться обратно, пролететь вдоль и поперек орбиты всех планет, вновь унестись в звездам и вновь вернуться. Винк¬лер, вы чувствуете себя сносно? Можете принять участие в работах?»

— Я чувствовал бы себя вдвое хуже, если бы не смог при¬нять в них участие, — ответил Винклер.

— Мы все приготовим, затем сами уляжемся в гидроамор¬тизаторы, а... проснувшись, наши пассажиры даже не за¬метят что мы заставили их тела мчаться в мировом простран¬стве быстрее комет, что я создал им настоящую машину вре¬мени, которая, не будучи фантастической, не может перено¬сить их в прошлое, но зато в состоянии показать им будущее — то будущее, которое они, конечно, так скоро не увидали бы, если бы жили на Земле. Идемте 1

Но Винклер был еще плох, и Цандеру в эту ночь не.удалось поработать с новыми двигателями.

Настало утро второго дня полета.. Все пассажиры пре¬красно выспались и чувствовали себя небывало легко и бодро. Ставни окон были открыты. Яркие лучи солнечного света вливались в каюты. Светло и тепло. В ракете вновь существовала небольшая искусственная тяжесть.

В каждой каюте на стуле лежали два «ракетных»1 костюма.

Один ив них — в виде шелкового «купального» костюма, другой, более «приличный» с точки зрения Хинтон, но все же «неприличный для женщины» — комбинезон.

Из-за этих костюмов между Хинтон и ее племянницей произошла размолвка. Хинтон не только сама отказалась надевать «шутовские костюмы», но и запретила сделать это Эллен. И что же? Вместо беспрекословного повиновения,

' как это всегда бывало на Земле, Эллен начала возражать.

— Я надеваю этот костюм.

Неслыханно! Это было похоже на бунт.

Вошла Мэри.

— Ванна готова.

Эта ванна причинила Мэри и Хинтон немало хлопот.

Ванная комната помещалась в отдельном отсеке и пред¬ставляла из себя очень маленькое помещение с небольшой сидячей ванной, которая могла перемещаться на роликах в за¬висимости от того, куда перемещался «пол». На Земле, если по¬ставить ракету вверх носом, пол находился в одном месте, при боковом положении, когда ракета поднималась с Земли, пол перемещался на боковую сте ку, во время же вращения ра¬кеты и появления центробежной силы полом становился «по¬толок». Таким образом люди, находившиеся на противопо¬ложных концах ракеты, во время ее вращения были обра¬щены друг к другу головами.

■— Лейте же воду. Что вы не льете? —1 нервничала Хин¬тон, сидя в ванне с закрытыми глазами.

— Я лью! — отвечала Мэри. Не могла же она заставить воду падать на голову и плечи Хинтон быстрее того, чем это позволяла центробежная сила.

Кое-как омовение было кончено. Хинтон нарядилась в утренний халат и проследовала к себе. В коридоре какая-то тонкая пыль попала ей в дыхательные пути. Хинтон и Мэри закашлялись и вскрикнули.

Оказалось, Мадлен вскрывала коробку пудры и неожиданно рассыпала ее, — так трудно было рассчитать свои движения в этом необычайном мире! Пудра, как молочное облако, мгновенно наполнила всю комнату. Струями циркулирую* щего воздуха это облако быстро заполнило и другие каюты. Вся ракета наполнилась словно лондонским туманом. Ото¬всюду слышался судорожный кашель. Пришлось весь воз-дух при помощи вентиляторов пропустить через фильтры, которые действовали так исправно, что скоро вся почти пудра была водворена в коробку Делькро.

Волнение улеглось, и все с нетерпением ожидали завтрака. Но завтрак заставлял себя ждать.

Для Жака и его кухни, по постановлению общего собрания «акционеров», была отведена каюта, смежная с кают-компа¬нией. Туда й были перенесены все кухонные принадлеж¬ности.

Проголодавшиеся пассажиры, потеряв терпение, отправи¬лись в кухню разузнать, почему не подают завтрак.

В кухне уже толпилось довольнб много народа: повар Мар- шаля китаец Жак, Мэри, которая готовила для Хинтон, Эллен, епископа и Блоттона, Амели, взявшая заботу .о столе отца, Марта Текер. Любопытствующие пассажиры наполнили коридор, заглядывали в кухню. Там творилось нечто неве-роятное. В воздухе плавали тарелки, кастрюли, ложки. Жак ловил их, пытаясь уложить на ящик, но они, словно играя с ним, ускользали из рук, разлетались, тарелки разбивались, и осколки плавали в воздухе, носились по кухне, отталки¬ваясь от стенок и людей.

Жак, отчаявшись привести посуду к повинсгвению, попы¬тался зажечь захваченную с собой спиртовку. Повар за¬жигал спичку за спичкой. Они зажигались, но тотчас гасли. Наконец он сложил ораву несколько спичек, важег их и подвел пламя прямо к горелке спиртовки. Спирт вспыхнул, но тотчас погас.

— Спички отсырели, и спирт отсырел! — сказал он на французском языке с небольшим акцентом.

— Спички в порядке, и спирт в порядке, — возразил появившийся Цандер. — Но пламя не может гореть в неве¬сомом пространстве. При всяком горении или окислении происходит поглощение кислорода и выделение негорючих продуктов: углекислоты, в дяного пара. В невесомом про-странстве эти продукты горения не могут удаляться сами со¬бой как на Земле, вследствие своей легкости и первоначаль¬ной высокой температуры. Здесь они осаждаются на пламя, создают вокруг него оболочку, прекращающую доступ воз¬духа, и пламя гаснет.

— Неужто же мы обречены на то, чтобы пить холодную воду? — спросил Стормер.

— Можно готовить на электрической плите, она, вероятно, запасена мистером Цандером, — догадался Пинч.

— Вы правы, — ответил Цандер. — Но бьюсь об заклад, что вы не вскипятите здесь вашего чайника и на электриче¬ской плите. Вы уж позвольте вас сегодня помучать. Вам

самим необходимо убедиться на опыте во всем, иначе вы бу¬дете капризничать и требовать от меня невозможного: По¬ставьте чайник на плиту, вот она.

Жак сбегал за водой в кормовую каюту, — здесь ее не¬возможно было бы налить в чайник, так как в середине ра¬кеты центробежная сила почти не действовала.

Чайник осторожно, чтобы он не «улетел», поставили на 'плиту. Прошло пять, десять, пятнадцать, долгих минут, — ни малейшего признака кипячения.

— В чем же дело? Мы хотим чаю, кофе, а не физических опытов, — сказал уже с раздражением Стормер.

— А дело в том, —■ спокойно отвечал Цандер, что вода не может закипеть до тех пор, пока все ее частицы не переме¬шаются. Как происходит кипение на Земле? Те частицы воды, которые находятся на дне и соприкасаются с горячей поверх¬ностью дна чайника, становятся легче, расширяются и под-нимаются вверх. Верхние же, холодные и потому более тя¬желые частицы воды вследствие своей тяжести опускаются на дно, чтобы, нагревшись, в свою очередь подняться. Так оно и продолжается до тех пор, пока последняя частица сверху не опустится на дно и не нагреется. Тогда чайник закипает. Но здесь нет земного притяжения, которое заставляло бы более холодные, верхние, тяжелые частицы воды опускаться вниз. Смешивания не происходит, и вода не закипает.

— А жарить на сковородке здесь можно? — спросил Стор¬мер, любивший бифштекс. Он захватил с собою банки с кон¬сервами.

—■ Попробуем, — ответил Цандер. Он заставил Жака положить на сковородку кусок масла, сверху него—консерви¬рованного мяса и поставить на электрическую плиту. Как только масло снизу подтаяло, упругие пары масла подбро¬сили кусок мяса к потолку...

Желтое лицо китайца посерело.

— Я больше не могу быть поваром. Переведите меня на другую работу.

—• Не отчаивайтесь, Жак, — ответил Цандер. — Дело не так уж плохо. Вам только придется привыкнуть к новым способам приготовления пищи.

И Цандер начал объяснять, как готовить «по-небесному». Он показал специальные кастрюли, в которых имелись вра¬щающиеся лопасти, как в машинах «мокрой флотации». Эти лопасти, приводимые в действие электричеством, все время перемешивали воду в кастрюле, и вода быстро закипала.

Показал особые сковороды с крышками, в которых можно было готовить жаркие блюда, не опасаясь того, что бифштекс и яичница окажутся на «потолке».

— Стормер не ошибся: Цандер промучил голодом своих пас¬сажиров для того, чтобы в конце концов предъявить им свои требования. Теперь едва ли кто станет возражать.

— Все ото, как видите, не так страшно. Но если вы хотите -иметь' завтрак и обед во-время, вы должны согласиться на некоторые мои условия. Вы сами видели и могли убедиться з том, что готовить в невесомом пространстве не легко, даже имея специально приспособленное' оборудование. Если кухня останется здесь рядом с кают-компанией, то есть в воне по¬стоянного отсутствия тяжести, то Жаку придется тратить слишком много времени на ловлю летающих по вовдуху ка¬стрюль и тарелок. Правда,-он будет мало бить посуду. Но это не меняет положения. Мыть же посуду вдесь и совершенно неудобно. Поэтому я предлагаю перенести кухню в каюту, смежную с каютой Ганса. Вот все, что я могу сделать, чтобы не беспокоить и не переселять леди Хинтон. Вы согласны, господа?

Ничего больше не оставалось, как согласиться.

За первым предложением последовало второе — более серьезное. Цандер заявил, что обслуживание пассажиров должно быть реорганизовано. Делать из маленькой каюты общую кухню нецелесообразно, — люди будут лишь’ме¬шать друг другу. Это первое. Второе—-на ракете должно быть проведено распределение труда. Цандер не может согласи¬ться с тем, чтобы он сам, Ганс и Винклер тратили свое время -на изготовление пищи. У них слишком много другой, более важной работы. Поэтому'Цандер предлагал: сделать Жака коком, обслуживающим всех пассажиров и команду «ков¬чега». Мэри будет ванята уборкой также всех кают и поме¬щений ракеты. Стирать, гладить будет Жак на стиральных машинах, в этом ему поможет Мэри.’ Доступ в кухню раз-решается только Жаку, Мэри и фрейлейн Текер, имеющей' грудного ребенка..

Маршаль был возмущен .этой «расстановкой сил». Этот инженеришка счел нужным, раньше переговорить с каким-то поваром, китайцем, а... не с его хозяином.

— А-а-а, хь... хья возражаю. Слуга мой! Я внес за него три миллиона двести тысяч франков паевых и к-купил место. У меня режим, диэта... Он хготовит мне специальнее блюд-4 •Я не согласен...

Очень сожалею об этом. Придется обойтись без вашего Ъогласия.

Это было уже открытым вызовом. Маршаль стал синим от Невероятного усилия побороть препоны своей ре*ш и отчитать Цандера-как следует. Ведь, он должен был, невзирая на свою «межпланетность», защищать не много, не мало, как свой священный принцип частной собственности, ибо на Жака он смотрел как на принадлежащую ему вещь. Сегодня у него отнимут Жака, завтра потребуют его личный багаж, после¬завтра еще заставят, чего доброго, принудительно рабо¬тать...

Неужели Стормер этого не понимает?

Когда в каюте было убрано, Хинтон уселась в кресло поудобнее. По одну ее сторону сидел епископ, по другую — Эллен. Обстановка напоминала леди Землю, и все же была •совершенно иной...

— Не кажется ли вам, мой добрый друг, — сказала она, обращаясь к епископу, — что большевики все-таки засадили нас в летающую тюрьму!?.

ГЛАВА IV.

Пленники машины.

После завтрака часть пассажиров собралась в кают-ком¬пании. Туда же явился и Цандер. Все посмотрели на него с опаской. Капитан был слишком занятым человеком, чтобы приходить сюда просто поболтать. Очевидно, у него какие- нибудь новые идеи.

— Десять часов утра. Как поздно сегодня я позавтракал,— сказал Стормер, взглянув на свои золотые часы.

— По часам Стормер-сити, — заметил Цандер.

— Что вы' хотите этим сказать? — спросил Стормер.

— То, что ваши часы теперь не будут согласоваться с зем¬ными. Да, ведь, и на Земле не везде одинаковое время. В Аме¬рике, в Стормер-сити, сейчас около десяти часов утра, на противоположном пункте земного шара — десять вечера, в третьем месте — иное время. Земля вращается, мы летим, какой же пункт Земли вы предполагаете избрать для опре¬деления нашего времени здесь, на ракете? Все это условно, относительно. При том, как я уже объяснял вам, само -время движется не одинаково в зависимости от наличия тяготеющих масс и скорости их движения.

■— Чем быстрее движение, тем медленнее течет времй, ■—• это, кажется, говорили вы тогда?

— Совершенно верно.

— Как же мы будем определять дни, часы?

— Наш органиэм привык к смене дня и ночи, отдыха и бодрствования. Поэтому пока будем считать "по-земному: двенадцать часов для дня и столько же для ночи. Но про¬должительность наших суток будет иная, чем на Земле.

Пинч вынул часы и, глядя на секундную стрелку, взялся за свой пульс.

— Вам нездоровится? — спросил доктор Текер.

— Не то, — ответил Пинч, — мне пришла в голову одна мысль.—Нельзя ли хотя бы приблизительно установить бы¬строту здешнего течения времени, сравнивая ход секундной стрелки часов с биением нашего пульса? Ведь, пульс-то, я полагаю, бьется у меня как на Земле.

— Напрасно предполагаете, — ответил Цандер. — Даже на Земле при быстрых полетах отмечено замедление работы сердца. Здесь оно должно быть еще значительнее. Пульс обманет вас так же, как и часы, полагаться же на субъек¬тивное чувство можно и того менее.

— Значит, этот способ не годится 1 — Пинч отпустил пульс, подумал и вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. — Эврика! Я читал в одном популярном американском журнале, что распад, например, радия, протекает, не помню уж с какой, но строго определенной длительностью.

— Атом радия распадается в течение 1733 лет. Немного медленные часы для нашей быстротечной жизни, — сказал Цандер.

—• Ну, может быть, вы бы придумали аппарат, регистри¬рующий процент распада, тогда не пришлось бы ждать так долго?—спросил Пинч.—Полагаю, что процессы химиче¬ского распада во всей вселенной протекают одинаково по характеру и времени. — И он победоносно посмотрел на всех.

— Ну, и что же это дало бы вам? —• спросил Цандер. — Вы сравнивали бы ход ваших радиевых часов с ходом хро¬нометра и, допустим, убедились бы, что ваш хронометр идёт то быстрее, то медленнее. Но его ли ход изменяется, или ход распада радия? Ведь, в конце концов, все измерения времени распада радия мы делали на земле, пользуясь земными ин¬струментами и часами. Вы всё хотите поймать ва хвост абсолютное время, но, к сожалению, его не существует.

— А вот еще один Вопрос, — иё унимался Пинч. — Вы говорите, что течение времени замедляется с увеличением быстроты. Значит, если лететь с предельной быстротой ско¬рости света, время совсем остановится?

—■ Да, течение времени будет стремиться тогда к нулю.

—г Все равно ничего не пойму, — откровенно заявил Стор- мер. — Или, если хотите, понял только одно: нам придется вести наше летоисчисление с момента отлета.

— Совершенно верно. Нам придется вести условное время и летоисчисление.

Неожиданно раздался взрыв и крик кока. Цандер пошел на кухню. Когда он вернулся, Стормер спросил:

— Что случилось?

— У Жака взорвался герметический бак для кипячения воды. Хорошо, что в этот момент он вышел из кухни, иначе его обварило бы паром. Придется еще проинструктировать нашего кока.

— А мистер Пинч уж думал, что мы столкнулись с метеором.

— Возможность, равная нулю1 — ответил Цандер. — В самых густых потоках метеоров, например, в Леонидах, крупинки рассеяны так, что один метеорит приходится на сто десять кубических километров. Можно подсчитать, что ракета наша должна странствовать 530 лет прежде, чем встре¬тит хоть один метеор. Простите,*но я больше не имею вре-мени беседовать об атом с вами и хотел бы поговорить сейчас об одном деле...

Все насторожились.

—' Путешествие в ракетном корабле для пассажира в конце концов скучная вещь, — начал Цандер недалека. — Все то же небо и те же звезды. Необходимо чем-то заполнить ваше время, иначе оно и без увеличения скорости нашего звездо¬лета будет ползти слишком медленно...

— Да это мы не обижаемся. После горячки земных дел отдохнуть даже необходимо, — поспешил ответить Стормер, подумав: «Вот он куда клонит! Дело идет к трудовой повин¬ности. Не для того я выбросил миллионы и полетел на зтйм корабле, чтобы поступить в батраки к Цандеру!»

Догадался и Маршалы

—- У-у м-меня лева... я инвалид.

—- А у меня одышка, подагра, склероз сердца, — поспе¬шил застраховать себя еще раз Стормер.

■— Я полагаю, что каждому из вас найдется такое дело, которое ни в коем случае не отзовется на вашем здоровье, — ответил Цандер. — Ведь, на Земле с вашими болезнями ВЫ довольно интенсивно работали. Работа, которую я предложу вам, будет гораздо легче. Она не потребует ни нервного, ни слишком большого умственного напряжения. Работа... для Инвалидов.

■— От-отказываюсь! Принципиально.

— Может быть, барон, вы принципиально откажетесь и есть? — спросил Цандер.

— Что за вопрос? Прр-продуктами мы как будто обеспе¬чены.

— На сколько времени? И сколько времени продлится наше путешествие? Этого никто не может скавать.

— Н-но вы же сами говорили, что можете заставить течь события на Земле с большой скоростью. Быть может, в пару наших ракетных месяцев от красной Москвы останется пепел, все революции благополучно кончатся, и мы вернемся на Землю?..

— Я еще не закончил испытания моего .двигателя лучи¬стой анергии. Нам необходимо подумать о будущем — об устройстве круговорота веществ, который обеспечил бы наше питание на неопределенно долгий срок. Не напрасно же мы взяли с собой в разобранном виде оранжерею. Кроме того, нам необходимо установить солнечный электродвигатель, телескоп. Работы, словом, много, а нам с Гансом Фингером и Винклером не справиться одним.

— Недостает того, чтобы я полез на крышу огород раз¬водить!— запальчиво сказал Стормер.

— Это сделают другие, более молодые и сильные, —■ от¬ветил Цандер.— Но вы прекрасно можете приглядывать эа оранжереей, за работой некоторых аппаратов, делать за¬писи, даже кое-какие подсчеты. Словом, я дам вам опре¬деленные гадания, расписание работ и вашего рабочего дня и прочее.

— Продолжительность рабочего дня, отпуска, размер за¬работной платы, быть может, и штрафы за прогулы?—язви¬тельно спросил Стормер.

Цандер пожал плечами и ответил:

— Полагаю, что я имею дело со взрослыми людьми. Так подумайте, господа, и сегодня дайте мне ответ. Я не хочу принуждать вас, но не стану отказываться и от своего пред¬ложения.

Он. вышел.

Все сидели озадаченные, поглядывая друг на друга.

Ш

*— Мы ему пойаЖем, «ай ИоМанДобатЬ нами! — хорохб- рился ГГинч.

— Да, положение необходимо изменить, — проворчал Стормер. — Почему, собственно, Цандер ввял на себя роль какого-то диктатора. Ну, капитан, допустим. Но разве мы не путешествовали в доброе ст рое время на океанских па¬роходах? Разве мы не вн ем прав капитана? Нам необходимо Подумать о форме правления* так сказать. Необходима вер-ховная Власть, которая и решала бы всяческие вопроЗь! й конфликты. Почему бы мне, например, не быть президентом?..

—* Хь — или мне?

—- Или избрать леди Хинтон королевой, а нас — ее ми¬нистрами, — с улыбкой предложил Блоттон.

— Не то! Не так! Не в том дело! — неожиданно, как всегда, заговорил Шнирер. — Вы сейчас ищете выхода, не находите и не найдете его. Вы обвиняете Цандера в узурпа¬ции власти 1 Но дело не только в нем. Дело в машине! Она бог, поработивший вас, а Цандер только 'верховный жрец ее. С тех пор, как вы вступили на зто чудовище, эту летящую машину, вы стали ее рабом. Она поработила вас. Она за¬ставит вас работать на нее, служить ей. Мы ворочаемся, как черви, в ее брюхе...

— Как Иона во чреве китовом, — сострил Стормер.

— Машина калечила людей на Земле и будет калечить те¬перь вас, если вы не истребите ее, когда прилетите на «Новую Землю».

-Ну, на «Новой Земле» мы сможем заставить работать возле машин других, как делали это и на старой. Пусть рабо¬тают Цандеры, Гансы, Винклеры, Мэри, Жаки и их потомки. А мы будем и там получать те выгоды, которые дают машины и которых'я ни за что не стану отрицать, — возразил Стормер.

— О, бездна непонимания! — на тон выше закричал Шни¬рер. — Да неужели вы до сих пор не понимаете, что машины угрожают не только тем, кто ходит возле них? Машины по¬рождают рабочих, рабочие несут с собой революцию, а ре¬волюции угрожают и уничтожат всех вас. Всякая машина уже беременна революцией,' — вашей смертью, вашим уни¬чтожением, как общественного класса. Большевики пре¬красно это поняли, Карл Маркс это доказал. И вам надо хорошенько усвоить это.

— Что же вы предлагаете сделать?

— Долой машины! Долой это исчадие ада, эти чудовища, несущие нам смерть! Ближе к природе, к естественной жизни

первобытных людей 1 Только одна природа может сделать людей истинно свободными и равными.

, — С-сейчас нужно одно: немедленно объявить забастовку, пойти к Цандеру и сказать, что мы н-не будем работать 1 Мы пассажиры, а не юнги! Пусть об атом не забывает Цандер. Мы построили зтот «ковчег», он наша собственность, и мы хо¬тим быть на нем хозяевами, а не чернорабочими. Так и пе-редайте Цандеру, мистер Пинч. Идите же...

ГЛАВА V.

О плохо устроенном космосе, теории относительности и прочих вещах.

. Однажды после «утреннего» чая Пинч, обращаясь к Цан¬деру, сказал:

— Когда же мы будем устанавливать зеркальный теле¬скоп? Пора нам совершить и вылазку из ракеты...

— Хотя бы и сегодня, — ответил Цандер.— Вы наденете портативные ракеты, но не будете пускать их в ход, пока я не выйду к вам вместе с Винклером. Нам надо еще окончить кое-какой мелкий ремонт мотора. Ганс, вы можете отправ¬ляться на установку. Мы справимся бев вас. Итак, для начала, # пять следопытов отправятся исследовать впервые мировое* пространство и устанавливать телескоп, — улы¬баясь, сказал Цандер.

■— Наденем эфиролазные костюмы, возьмем часть зеркал и в путь1 — воскликнул Пинч.

Спроектированный Цандером по идее К. Э. Циолковского зеркальный телескоп был самым совершенным и оригиналь¬ным в мире рефлектором не только по конструкции, но и ма¬териалам. Огромное зеркало в несколько десятков метров ди-аметром должно было собираться в безвоздушном простран¬стве из отдельных полированных металлических листов.. Зеркало устанавливалось на расстоянии нескольких сот мет¬ров от ракеты — фокусное расстояние — и должно было соединяться с нею легкими, тонкими трубами, при помощи которых астроном, сидящий в ракете и производящий наблю¬дения над различными светилами, мог поворачивать свой объектив под требуемыми углами. Все стеклянные части обыч¬ного телескопа—призмы, двоякововыпуклые линзы—в этом телескопе изготовлялись из воды. Дело в том, что при отсут-ствии силы тяготения в жидкостях с особой силой прояв¬ляются внутримолекулярные силы. И жидкости в этих условиях, под внешним влиянием твердых тел, могут прини¬мать любые формы. Химически чистай дистиллированная вода вливается в металлический сосуд, состоящий ив двух разбор¬ных половинок и имеющий форму двояковыпуклой линзы необходимой величины и кривизны поверхностей. Линза в своем временном футляре ставится на место и затем осто¬рожно освобождается от металлической оболочки. Вода сохраняет форму лингы и по удалении этой оболочки. Линза готова. (Ганс таким способом изготовил себе два прекрасных микроскопа с тысячекратным увеличением.) Так межпла¬нетные беглецы вооружались инструментами, которые да¬вали им возможность еще больше расширить пределы види¬мого мира ввезд.

Эти оригинальные сооружения обладали только двумя недостатками: они требовали большой осторожности з об¬ращении. Малейший толчок рукой, и линза портилась. Второй недостаток: при ускорении полета или торможе¬нии зеркало необходимо было убирать, иначе оно могло разорваться.

Черев четверть часа Блоттонг Амели, Мадлен и Пинч, готовые в путь, собрались в люке небольшой камеры, кото¬рая едва вмещала их. Громоздкие, неуклюжие и тяжелые на Земле, костюмы их здесь совершенно не чувствовались. В руках они держали части зеркала. На плечах путников были прикреплены портативные ракеты в виде ранца. К поясу подвешены диски вращения. Скафандры связаны телефонными проводами, чтобы люди могли разговаривать друг с другом. Кроме того, у каждого на поясе висел большой моток тон¬кой стальной проволоки. Ц ядер настоял на том, чтобы эфи- ролазы прикрепили себя этой проволокой к крюкам на об¬шивке звездолета. Он лично осмотрел костюмы, попробовал исправность механизмов, подающих кислород и приводящих в действие портативные ракеты, и кивнул головой: они уже не могли слышать его.

Винклер запер тяжелую, толстую внутреннюю дверь ка¬меры. Загудел мотор вакуумнасоса. По мере того, как атмо¬сферное давление в камере уменьшалось, костюмы путников под влиянием внутреннего давления — две трети атмосферы— расширялись. Но это расширение шло до известного предела: костюмы имели, кроме нескольких слоев изоляционной тер¬мостойкой прокладки, слой частой металлической сетки, которая играла двойную роль: нагреваясь аккумулятором, она отепляла костюмы изнутри и вместе с тем увеличивала прочность сопротивления ткани на разрыв.

Четыре вздувшихся фигуры действительно Казались жй- тслями неведомой планеты.

Когда вакуумметр показал, что в люке осталось менее ты¬сячной доли атмосферного давления, Фингер открыл двойную внешнюю круглую дверь.

Один ва другим «эфиролазы» вылезли из ракеты и прикрепи¬ли к петлям на ее поверхности концы своих троссов.

Фингер первый оттолкнулся ногой от звездолета и устре¬мился в пространство. Следом за ним попрыгали «вниз го¬ловой» другие.

Он уже наьинал разбираться (помогли упражнения в Стормер-сити) в ощущениях этого нового мира.

Мускулы ног действовали, как пружина, оттолкнув не только путников от ракеты, но и ракету от путников, но так как масса ракеты во много раз превышала массу че¬ловеческого тела, то удар по ракете произвел ничтожнейшее изменение в ее движении, тогда как путники оттолкнулись со значительной скоростью, причем всем казалось, что не они отделились от ракеты, а ракета была отброшена от них движением ноги, они же остались на месте.

Фингер смотрел на ракету. Она постепенно уменьшалась в размерах, удаляясь от них.

А все-таки она от них, или они от нее? Фингер основательно продумал закон относительности пространства и времени. Он знал, что для них улетает ракета, для сидящих в ракете — они от нее, и оба утверждения правильны в одинаковой мере.

Теперь каждый из спутников сделался самостоятельном небесным телом со своим собственным движением, траекто¬рией полета, своим пространством и временем. На эти новые небесные тела распространялись все законы небесной ме-ханики.

Летят они или стоят на месте? И если летят, то куда? Вверх? Вниз? Здесь не было ни верха, ни низа. Ракета осталась под ногами, значит, они летят вверх. Но сияющий шар Земли плыл в мировом пространстве над их головою. Значит, они летят на Землю, то есть падают вниз. А в отношении звезд? От миллионов далеких звезд они удалялись, к миллионам — приближались под всевозможнейшими углами. Если же. за¬жмуриться, то кажется, что вообще нет никакого движения. Равномерное и прямолинейное движение не отличимо от не-подвижности,— так, кажется, сказал Галилей?..

Сколько рае он продумывал это, летая «теоретически» еще

Стормер-сити, и вот теперь, когда он в действительности

Приступили к сборке телескопа и оранжереи.

находится «среди звезд», — постигает на практике отно¬сительность пространства, движения, времени...

! Телефоны молчат. Люди слишком подавлены, ошеломлены, чтобы говорить.

Человек й космос. Никогда еще не стояли они так «лицом к лицу». Ничтожные пылинки мироздания, они обладали всемогущим умом, умелыми руками, которые подняли их .к эвездам. Маленькие, нелепые фигурки копошились в пу¬стоте неба.

Это был мир вечного молчания, полной, абсолютной ти¬шины и холода. Здесь беззвучен громовой грохот всех ра¬кетных дюз. Здесь нет ни ветров, ни облаков, ни дождей, ни туманов, ни перемен температуры, нет «погоды», ни смены дня и ночи, ни времен года...

И — что удивительнее всего — вселенная поражала не своей грандиозностью, а только необычайностью.

«Эфиролазам» казалось, что они находятся в центре совсем небольшого шара, окрашенного в глубокий черный цвет. Млечный путь опоясывал радужным полотнищем всю сферу, деля ее на две половины. Звезды — пылинки, крупинки, горошины — сияли, не мигая, изумрудами, аметистами, алмазами, рубинами, топазами. Бледным холодным светом светились звездные кучи и туманности, необычайно четко выделявшиеся на темном фоне. Вверху виднелся земной шар, словно непомерно раздувшаяся Луна, и возле него — сама Луна — не более горошины. Земля была на четверть затем-нена. На освещенной стороне выделялись знакомые очер¬тания Африки. Слева повис в пустоте прекрасный серп Ве¬неры. Вправо пылало Солнце. По краям его диска трепетали пламенные языки протуберанцев. Свет его ослепительно ярок.

Здесь было все так необычайно, не похоже на то, что мы видим с Земли. Одни только созвездия имели тот же самый знакомый «земной» вид. Так же раскинулась по небу Боль¬шая Медведица, такой же, как с Земли, имели вид Кассио¬пея, Андромеда, Пегас, Персей, Орион. Из любой точки про¬странства здесь были видны созвездья южного и северного полушария Земли.

— Сер, не можете ли вы ущипнуть меня эа руку? —пер¬вым нарушил молчание Пинч. — Скажите мне: это сон или действительность.

— Забавная действительность! — ответил Генри.-

—• А мне кажется, что это неостроумный сон. Я не знаю,

Ш)

кто придумывает наши сны или-они сами придумываются, нО только эта выдумка неудачна.

— Советую вам, мистер Пинч, придумать космос по¬лучше. Вы на атом хорошо можете заработать! — сказала Амели.

— Эх, что сейчас делается на Пятой авеню?.. Вот там освещение не космосу чета1 Да и на Уоль-стрите ночью светлее, чем здесь днем!

Амели и Мадлен испуганно жались к обшивке ракеты. Обе кисло улыбались.

— Потребуйте ив кассы деньги обратно, — сказала. Мад¬лен.— Хотя вы правы. Мне также не нравится этот кос¬мос, как вы его зовете. Странно, что название прекрасного мыла, которым я всегда моюсь, присвоили этому мрачному месту. Оно не стоит того. Правда, здесь очень много звезд, гораздо больше, чем на небе Земли. Нет, я не променяла бы этот космос на витрину парижского ювелира. И потом— здесь так пусто, неуютно, мертво. В этом я также соглас¬на с вами... Рауль, черноглазый поэт, показал мне созвез¬дия Ориона и Большой Медведицы, — других я не знаю, — когда мы сидели с ним на скамье Люксембургского сада. И вот, теперь я смотрю на' них как на знакомых земляков, с которыми неожиданно встретилась в далеких краях... Милый Рауль, ау! где ты? Знаешь ли ты, что твоя Мад¬лен в черной берлоге той самой Медведицы, на которую, ты мне указывал, я так близка от нее, что могу пожать ей лапу.

— Неужели, фрейлейн, ваша рука имеет сотни миллионов километров длины? — спросил Ганс. Ему хотелось сказать другое: «Неужели человеческий гений потребовалось затра¬тить на то, чтобы поднять к звездам эту земную пошлятину?»

Ганс огляделся.

— Как обманывают нас чувства! Полная иллюзия шара, но зцаешь, что никакого шара, предела нет, — сказал Пинч.

— И, чтобы промчаться от края до края нашей Галактики с быстротою света, потребуется больше тридцати тысяч световых лет. А, ведь, мы видим и другие Галактики! — заметил Фингер. Он знал уже астрономию основательно, не меньше Винклера.

— Вы, мосье Ганс, сказали: «за нашей Галактикой», Разве мы видим не весь мир? — спросила Мадлен, делая попытку завязать разговор с молодым человеком.

— Я уже сказал, — начал Фингер, — что надо лететь

более тридцати тысяч световых   лет, чтобы пролететь нашу Галактическую систему — систему Млечного пути. Галак¬тика— это эллипсоидальное...

— Нельзя ли без непонятных слов?

— Как яйцо. Понятно? — совсем нелюбезно отрезал Ганс. — Эллипсоидальное скопление тридцати миллиардов солнц, не считая их спутников. Полагаю, что Уолл-стрит не обладает таким количеством лампочек? Вся эта громада имеет общее вращение. Это — Малая вселенная. Во внешней ее части расположены системы шаровых звездных куч, — сотни, тысячи миллионов солнц в каждой. Дальше—на рас¬стоянии миллионов световых лет — лежат другие Млечные пути, другие Галактики — Вселенские острова. Число этих островов, подсчитанных астрономами, свыше миллиона. Свы¬ше миллиона'Галактик, по тридцати миллиардов солнц ка¬ждая. Они, скопляясь, образуют «облака Галактик». Это высшее из известных нам в настоящее время структурных образований вселенной. Совокупность облаков — Галак¬тик — составляет Мета-Галактическую систему. И, быть может, все это вместе входит составной частью, «атомным ядром», в какую-то еще большую единицу мироздания, которую трудно даже себе вообразить.

— Довольно! Перестаньте, — взмолилась Мадлен. — Ваша Мета-Вселенная — вроде детской игрушки — деревянных яиц, вкладывающихся друг в друга.

«Удивительная природная способность опошлять любую идею, — подумал Ганс. — Надо было тратить порох!»

Ганс продолжал:

■— А между тем космос — это вечное движение, вечное созидание и разрушение. Это «вечный двигатель», единствен¬ный, какой только может существовать. Вертятся спутники Н обращаются вокруг планет, планеты вокруг- своей оси, вокруг Солнца, вертится Солнце и со скоростью миллиона километров в год летит само по направлению к созвездиям Лиры и Геркулеса. Как приводные ремни, снуют кометы, почти со скоростью света мчатся туманности, метеориты, осколки планет, космическая пыль — остатки мировых тел — пронизывают мировые пространства во всех напра¬влениях.

— Миленький, вы говорите сейчас точь-в-точь как Рауль, черноглазый поэт! — воскликнула Мадлен. —■ Непонятно, но восхитительно... — И, по капризным законам своей «ло¬гики», она задала неожиданный вопрос: — А правда ли, что когда падает звезда, то кто-нибудь умирает?

— Правда, — с улыбкой ответил Фингер. — И даже не один человек, а сразу несколько сот. Простой расчет: на земле каждую секунду умирает не менее десяти людей. Падающие же звезды мы видим далеко не каждую секунду.

Мадлен была несколько разочарована таким статистиче¬ским объяснением мистического поверья.

— По милости судьбы, мы еще живы,—сказал Пинч,—хотя и вознесены, как Илья, на нашей колеснице на небо. Будем же жить, а жить — это двигаться! Мы теперь «небесные тела», и потому не должны отставать от своих светящихся собратьев. Мисс Амели, хотите я докажу вам, что этот космос вращается, по крайней мере может вращаться, и даже очень быстро?

— Бы? — изумилась Амели.

— Да, я! — гордо ответил Пинч. — Архимеду нехватало рычага, чтобы повернуть Землю, а я заставлю волчком вер¬теться всю вселенную без всякого рычага при помощи нашего диска. Птолемей...

— Я не предполагала у вас такой эрудиции...

— Очень жаль! Пинч много знает, да помалкивает,— хвастливо заявил он.— Птолемей считал Землю центром все¬ленной. Теперь каждый из нас станет таким центром, вокруг которого будет вращаться вся вселенная. Алло! Смотрите. Делайте то же, что и я.

Он взял диск, пристегнутый к поясу, освободил его от ремня и, сжав ладонями, как тарелку супа, придал ему вращатель¬ное движение. Все последовали его примеру, поняв его мысль. «Действие равно противодействию». Вращение диска в одну сторону заставило вращаться тела Пинча и его спутников в другую. Им казалось, что сфера начала обращаться вокруг них, И чем быстрее вращался диск, тем быстрее обращалась вокруг них сфера. Солнце описывало по небу полный круг, то заходя за спину, то появляясь перед ними.

—■ Теперь заставим вертеться космос иначе! — командовал Пинч с таким видом, словно он и в самом деле нашел средство «крутить» этот космос, словно камешек, привязанный к нитке. Остановив диск, Пинч повернул его, поставив ребром к груди и вновь придал диску вращательное движение. На этот раз .сфера начала обращаться вокруг них сверху вниз. Теперь

Солнце скрывалось у них над. головой и всходило под ногами.

— Это получше Иисуса Навина, остановившего солнце!— говорил Пинч. — Теперь космос в наших руках. Мы можем делать с ним, что хотим, так же, как и со временем. Мы мо¬жем удлинять наши «сутки», наш год или укорачивать их по собственному желанию.

— Действительно, все это забавно! — сказал Блоттон. — Но, ведь, это не больше, как иллюзия, обман наших чувств. Не может же в самом деле вселенная обращаться вокруг нас! Ведь, действительное то, истинное движение происходит с нами, а не с ней!

— Вопрос не так прост, как он вам кажется, — возразил Фингер. — Не забывайте, что всякое движение относительно. Тело может двигаться только относительно другого тела. То, что вы называете действительным движением тела, взя¬тым «само по себе», вообще в природе не существует. И мы с таким же правом можем сказать, что небесная сфера обра¬щается вокруг нас, а мы пребываем в неподвижности, как и обратно.

— Хорошо, допустим такой случай. Вы вращаете свой диск вправо, я влево. Мистер Пинч — сверху вниз, фрей¬лейн Амели снизу вверх. Очевидно, для каждого из нас сфера будет обращаться по-разному. Не может же сфера в один и тот же момент иметь несколько и даже противоположных друг другу движений!

— Сфера и не будет иметь их. Относительно каждого из нас она будет иметь только одно движение. Другой не уви¬дит его, для другого оно не будет и существовать.

— Признаюсь, это превышает мое понимание!" — ответил Блоттон.

— Только потому, что вы не привыкли к иному мышлению. Теория относительности Эйнш'ейна...

— Пощадите! — вмешался Пинч...

— Однако в астрономических разговорах по телефону мы совершенно забыли о цели нашей вылазки, — сказал Блот¬тон. — Пора приниматься и за дело.

План работ отличался такой же оригинальностью, как и сам телескоп. Первой задачей участников вылазки было собрать части, установить их на определенном расстоянии от ракеты и... вернуться в ракету, оставив зеркала в миро¬вом пространстве не прикрепленными к" ракете. В при¬креплении не было нужды: и путники, и части зеркала, и ракета имели одинаковую скорость и движения и напра¬вление его.

Нельзя екавать, чтобы работа спорилась на первых порах. Части зеркала были прикреплены у поясов. Приходилось держаться друг возле друга, осторожно брать механическими пальцами части зеркала, соединять и скреплять их загото¬вленными креплениями. Цандер использовал богатый опыт хирургов, специалистов протезного дела для изготовления своеобразных рук у костюмов.

Изобретательский талант помог Цандеру блестяще разре¬шить задачу. Он пошел дальше хирургов-протезников и создал великолепный аппарат, дававший возможность легко и быстро управлять движением механических пальцев, которые могли сжиматься, разжиматься, отклоняться в сторону и назад под такими углами, которые недоступны для живых человече¬ских пальцев. Путешественники-участники вылазки еще в ра¬кете освоились с механизмом управления. Но все же работа при помощи искусственных пальцев требовала большого вни¬мания. Иногда кто-нибудь делал неосторожное движение — нажимал не ту тягу, — механический палец неожиданно складывался или резко поворачивался, и кусок зеркала рис¬ковал «улететь» в мировое пространство.

Через пару часов — по земному времени — работа близи¬лась к концу. Ганс скрепил уже все части, кроме одной, находившейся у Делькро. Мадлен «стояла» возле Ганса, держа часть зеркала в руках. По неосторожности она прижала зеркало к груди и надавила на рычаг, приводящий в дей¬ствие дюзы реактивной портативной ракеты. Произошел взрыв, которого, конечно, никто не слыхал. Когда Ганс, повернулся к Мадлен, чтобы взять зеркало, на месте ее он увидел только легкое облачко мгновенно разлетевшегося дыма. Ганс, напряженно разыскивая глазами Делькро, быстро сообщил по телефону спутникам о случившемся. Надо было принимать немедленные меры спасения, пустив в ход портативные ракеты. Ганс быстро отцепил тросе, соеди¬нявший его с звездолетом, и, нажав кнопку на груди, заста¬вил действовать дюзу своего ракетного прибора-ранца. Пинч и Блоттон сделали то же. Их рвануло в разные стороны. У Пинча было такое ощущение, словно он получил в спину сильнейший пинок кулаком. Он завертелся кубарем.

— Чорт подери того, кто вложил в ранец-ракету такой за¬ряд. Им можно убить Большую Медведицу 1 — бранился Пинч, кувыркаясь в эфире. Он почувствовал новый толчок и полетел медленнее. — Это. еще что?.. Столкновение о ми¬ровым телом?.. Но я, кажется, жив...

— Алло! Алло, Фингер!..—Алло, Блоттон!..

Никто не отвечал.

— Ах, вот в чем дело. Порвался телефонный провод. Однако надо прекратить это кувыркание...

Сделать это оказалось нелегко. Продолжая стремительно лететь и кувыркаться в воздухе, он увидел сбоку также ку¬выркавшегося Фингера и —■ правее — Блоттона. Наконец ему удалось приостановить вращательное движение поперек своего тела. Теперь он летел «стоя».

Мадлен нигде не было видно. Она успела отлететь очень далеко. Блоттон и Фингер, пустив в ход диски, также пере¬стали кувыркаться,

«Мы движемся гораздо быстрее Делькро и, конечно, до¬гоним ее, если только найдем. Но разве просто разыскать пы¬линку в необъятном пространстве?.. А что делает Амели?..»

Осторожно повернувшись при помощи диска назад, Пинч увидал едва заметную точку. Эта точка как будто медленно приближалась к ракете.

«Амели сделала лучшее, что могла, — подумал Пинч. — Она'благоразумно пробирается по проволоке к -«ковчегу».

Но в тот же момент Пинч увидал, как возле черной точки блеснула огненная полоса и точка быстро понеслась в сторону. «Несчастная, безумная девушка! Этого еще нехватало. Те¬перь придется ловить двоих...»

Но кого из двух? Пинч не раздумывал. К Амели он был не¬равнодушен. При том на спасение Делькро летят уже двое, а отлет Амели заметил он один. И Пинч начал нажимать кноп¬ки, пуская в ход боковые дюзы, чтобы изменить направление своего движения.

Увы,.у него не было практики обращаться с этим снарядом. Он не мог еще управлять своим полетом. Его бросало из сто¬роны в сторону, как пиротехническую шутиху. Зигзагами бороздил он небесное пространство, ничуть не приближаясь к цели.

«Этак, пожалуй, и сам не доберешься до ракеты! — думал он. — Веселая штука—умереть между звезд. Аккумуляторы истощатся, и я обращусь в кусок льда. Но еще раньше исто¬щится и. замерзнет кислород, и я умру от удушья..., Бр... лучше не думать о таких вещах... Но где же Амели? Она, кажется, перестала стрелять, Огонька не видно,. Теперь ее еще труднее найти...»

ДО

Огонек снова блеснул и погас.

В тот же момент яркий свет ослепил Пинча. Пййч был нё трус, но слишком впечатлительной натурой. Ему показалось, что откуда-то из недр мирового пространства неожиданно вынырнуло Солнце и двинулось на него. Он был слаб в астрономии, хотя и хвалился своими знаниями. Такой слу¬чай показался ему вполне возможным.

«Какая-нибудь комета. Почему бы нет?..» Он похолодел от ужаса, ожидая неминуемого конца. Но в следующее же мгновение свет погас, — очевидно, направление луча про¬жектора из окна звездолета изменилось. Там наблюдали за ними и пришли на помощь.

Неожиданно справа от него, ослепив ярким светом, про¬мчался огненный вихрь, оставив хвост дыма или пара.

Это была «спасательная шлюпка», сконструированная Цандером именно для таких случаев. Он предвидел вее и обо всем позаботился. «Шлюпка» имела вид шара. Форма не имеет значения в безвоздушном пространстве, но шар был удоб¬нее для полета: многочисленные дюзы на его поверхности давали Возможность направлять «шлюпку» в любую сторону. Она заключала в себе значительный запас горючего и кисло¬рода. Шлюпка была двухместная, причем сиденья распола¬гались одно «вверху», другое — «внизу». Этим достигалась возможность наблюдать всю сферу. В «шлюпку» садились в эфиролазных- костюмах.

Цандер и Винклер летели на помощь Мадлен. Сильный прожектор помогал разыскивать затерянное в мировом про¬странстве тело. И Цандеру удалось сделать это. Он нашел беглянку в стороне от направления полета «ковчега».

Следом за Мадлен, Цандер и Винклер «выловили» других эфиролазов и, привязав их к шлюпке, доставили на.ракету.

Когда все вернулись на звездолет, где их с нетерпением ожидали оставшиеся, и сняли костюмы, Мадлен закатила на¬стоящую истерику. Придя в себя, она беспрестанно повто¬ряла, прерывая речь рыданиями и всхлипами:

— Домой! На Землю! В Париж, в Париж!.. Я не хочу больше, оставаться здесь! В Париж!

— Вот что, — начал Цандер, когда волнение улеглось. — Мы учимся на опыте и на своих ошибках...

— Я была на волосок от смерти, — перебила его Мад¬лен, — еще немного, и я упала бы на Солнце...

— Ну, не так скоро упали бы, мадемуазель, — возразил с улыбкой Цандер. -—Даже если бы Земля начала вдруг падать

на Солнце, то ей пришлось бы падать больше двух месяцев. Время достаточное, чтобы прийти вам на помощь. Ближайшей опасностью для вас была возможность истощения запаса кислорода и аккумуляторов для отопления. Но, ведь, мы сле¬дили за вами и во-время пришли на помощь. Все ваше несча¬стье заключалось в том, что вы повели себя в мировом эфир¬ном океане словно на пляже, не умея еще как следует плавать. Жить в ракете, в условиях невесомости, мы все уже привыкли. У нас появились навыки, которых не знают земные жители. Но мировое пространство мы еще не освоили. Нам надо учить¬ся. С завтрашнего дня мы открываем школу плавания... в пустоте. Мы должны овладеть в совершенстве нашими порта¬тивными ракетами.

— Хорошо еще, что наш звездолет стоял на месте, — все еще не успокаивалась Мадлен, переживая свое приключе¬ние. — А если бы он летел? 1 Он улетел бы так далеко от меня, что вы не нашли бы меня, и я бы задохнулась, замерзла, умерла от голода, сгорела... — И она начала всхлипывать.

— Вы ошибаетесь, — возразил Цандер. — Ракета наша летела со скоростью около восемнадцати тысяч метров в секунду.

— Но, ведь, она же стояла, когда мы собирали зеркало!

— Да, если хотите, стояла. Закон относительности...

— Этот вакон относительности сведет меня с ума. И кто это выдумал его? Стояла — не стояла...

— «Выдумал» Эйнштейн. И все это не так трудно понять, как вам кажется. Закон этот гласит, что не может быть безотносительного движения. Есть только движения одного тела в отношении другого. Вы вышли из ракеты в миро¬вое пространство и находились возле нее. В отношении вас ракета действительно стояла. И вместе с тем она непре-рывно летит с того самого момента, как мы оставили Землю. И вы, находясь в ракете, летели вместе с нею. Понятно? Выйдя из ракеты, вы продолжали лететь с тою же скоростью и в том же направлении, что и ракета. И именно потому, что скорость полета и направление были одинаковы, вам каза¬лось, что и вы, и ракета как бы висите неподвижно в про-странстве.

«А, ведь, это лишь небольшая часть выводов теории отно¬сительности. «Здравый смысл» еще больше станет на дыбы, если ему преподнести такое утверждение: «расстояние двух точек друг от друга различно в зависимости от того, с какой из двух движущихся друг относительно друга координат- пых (связанных) систем мы это расстояние измеряем». Или проще: метр не всегда равен метру.

— Словом,. — сказала Амели, — как у Шиллера:

Тщетны усилья]

Отважные крылья

Бессильно, о дерзкая мысль, опусти.

Якорь закинь в середине пути!..

— А между тем будущие поколения смогут так же легко разбираться в этих «сумасшедших» мыслях, как мы разби¬раемся в теоремах Евклидовой геометрии, — заключил бе¬седу Цандер.

ГЛАВА VI.

И в небе капиталисты остаются сами собой, когда увнают о «некоторых» земных дедах. '

В тот же день вечером произошло большое событие. Цандер с помощью Ганса настроил с большим трудом радиостанцию и, поставив в кают-комцании экран телевизора, радиорупор, наладил связь с Землею.

С большим волнением все обитатели «ковчега», собравшие¬ся в кают-компании, услышали в первый раз голос Пуччи.

— Алло! Алло! Говорит Земля!.. Алло, Цандер! Алло, Ганс! Говорит Земля А — 368 — Отормер-сити. Говорит Пуччи!

Экран еще был безжизненён, но слова итальянца доноси¬лись хотя и тихо, но вполне отчетливо.

— Алло, как вы меня слышите? Отвечайте, отвечайте! Я не слышу вас, — продолжал он. — Вы, вероятно, не можете нащупать мою радиостанцию направленным лучом. Ищите. Пока передаю новости. Телевизор будет работать, как только я получу по радио изображения.

— Новости-то? Новости?.. — шипел в нетерпении Огор- мер.

И он услышал эти новости...

— «Положение в центральной Европе упрочилось... хотя...»

— Она не скоро погибнет, эта проклятая советская...

— Тише! Внимание!..

— «Повсюду восстания рабочих и крестьян...»

— Ф — великолепно, если только в этом хь-есть доля правды... — вставил замечание Маршаль. Он привык отно¬ситься к сообщениям, фабрикуемым «рижскими корреспон¬дентами», с большой осторожностью.

— «Военные заводы взрываются н поджигаются неибвест-* ными людьми. Портятся железнодорожные пути. Фаши¬сты приписывают зто деятельности коммунистов, которым Удалось организовать рабочих...»

В радиопередаче произошел перерыв. Стормер, весь на¬клонившийся к Диску репродуктора^ топотом выбранился й потряс нулаками.

— Да ну же, ну 1.«

Но,когда радиопередача возобновилась, речь п1ла уЖе о Положении в других странах. Войны, революции... конец фашистской диктатуры...

Черный диск* замолчал. Началось обсуждение новостей. Пинч перечитывал свои записи. Он был опять в роли газет¬чика и очень сожалел о тбм, что все уже внают содержание его «газеты».

Наново же положение на Земле?

Мнения были разноречивы. Маршаль осторожно заметил, что в общем все осталось в таком же виде, как и в момент от¬лета. Стормер был оптимистичнее.

— Но вы забываете о советской России! Ведь, зто же но¬вости колоссальной важности. Советская Россия—узел ми¬ровых событий. А она близка к гибели. Для меня зто ясно, как никогда. И мы скоро полетим обратно на Землю и можем вернуться к своим делам. Обратите внимание, конъюнктура :в Англии улучшается. Англия накануне нового процвета- ния. И мои акции, значит, поднимаются. Я хочу вам сделать юдно предложение, барон. Я уверен, что и вы кое-что припряг ■тали из своих богатств, хе-хе! Золотая руда в Венецуэле и Мексике. Богатейшие залежи. Клондайк. Золотое дно. Я вам могу уступить часть акций. Это ничего не вначит, что сейчас мы не можем совершать сделки на наличный расчет. Будем играть на мелок. Ха-ха. Идет?

Барон хмурился и, как ловкий политик, делал вид, что его совершенно не интересует предложение Стормера. Но его биржевая жилка уже была задета. В самом деле, он ничем не рискует. А если они вернутся на Землю?..

— Игра... именно игра! — сказал он небрежно. — И-гра в игру...

— Ну, хотя бы от скуки, почему и не поиграть. А? Это гораздо интереснее, чем какие-то там лекции Цандера.

Так родилась в ракете «черная биржа»...

Через несколько дней Пуччи добился передачи по радио изображения событий, происходивших на Земле.

На экране телевизора мелькали сцены невеселого содер¬жания. Эпидемия банкротств продолжалась. Стормер угрю¬мо смотрел на пустеющие, разрушающиеся дво] цы, на покинутые города, на закрытые фабрики, заводы с дворами, поросшими травой, на ржавеющие в порту суда,, на желез-нодорожные линии с погнившими шпалами и искривлен¬ными рельсами, на стачки и стычки... Эти картины земной жизни были ему внакомы.

Не лучше были и сообщения: .

«Джордж Бейкер разорен. Эдвард Харкинс — банкрот. Винцент Астор убит в собственном доме. Эдвард Ларриман покончил с собой...»

Крупнейшие миллиардеры, цвет нации, величайшие ком¬мерсанты, со многими из которых Стормер был лично, знаком и вел дела, уходили со сцены один за другим...

— Этот Пуччи, быть может, хороший инженер и ученый, — ворчал Стормер, —; но он никуда негодный информатор и политик. Неужто на Земле нет ничего другого, кроме этих «лебединых песен» и гробниц?

По на Земле было «кое-что» и другое...

На экране появлялись лачуги, едва поднимавшиеся над землей, настоящие землянки, в которых люди жили, как кро¬ты, .— изголодавшиеся, худые, — обтянутые кожей скелеты в отрепьях, сквозь которые просвечивало голое тело Были выгребные ямы, в которых копались дети в. надеждэ найти обглоданную собакой кость. Были ожесточенные схватки людей с собаками из-за этой кости и людей между собою из-за собаки, которую поедали.

Были бродячие толпы голодных людей на дорогах, полях, перелесках. Были старые автомобили, перевернутые кузовом вверх и приспособленные для жилья. Был голод, одичание, во'вращение к «золотому веку без машин и техники...»

Был ! еще и друг, е: отряды вооруженных рабочих на ули¬цах городов, баррикады, перестрелки с полицией, захваты складов оружия, разгром тюрем и дворцов, гибель последних оплотов реакции...

Глядя на эти быстро сменявшиеся картины, пассажиры ракеты уныло вешали головы, и невольные вздохи выры¬вались из грудей.

Гибла на глазах у всех цивилизация... И Шнирер, как библейский пророк, снова произносил надгробное слово над этой машинной «цивилизацией» и призывал к «естествен¬ному состоянию».

1в1

Но его не слушали. Думали о том, чем Все Это Закончится. Игра на «бирже» шла вяло. Стормер подумывал о том, не пре¬кратить ли эти удручающие «радио-киносеансы», и, тем не менее, первый оказывался возле небольшого экрана, с метр в диаметре.

Оставалось одно утешение:

— Как хорошо мы сделали, что покинули Землю! Чем бы все это ни кончилось, а здезь мы в большей безопасности.

Два события заинтересовали пассажиров. Одно из них касалось близко самого Стормера.

Пуччи, с некоторым опозданием, передал по радио о собы¬тии, происшедшем в Англии незадолго перед отлетом и про¬изведшем сенсацию во всей стране: гибель в огне одного из лучших дворцов, принадлежавшего мистеру... Стор- меру — вместе с ним самим.

На экране телевизора был покаван кусок из кинофильма, снятого с пожара этого дворца, начавшегося с нижнего этажа. Огонь с необычайной быстротой охватил много¬этажное здание. На плоские крыши соседних домов опускались пожарные аэропланы и направляли на горящее здание мощные струи воды. Но здание горело как стог сена.

На экране мелькали ужасающие картины: мечущиеся в окнах люди, обезумевшие от пламени, ищущие спасения и не находящие его.

Груды обгорелых трупов... Вот раскопки после пожара — и снова трупы, трупы без конца...

Это было последнее преступление Огормера. Но об умыш¬ленном поджоге на Земле никто не знал. О, Стормер очень ловко инсценировал пожар и свою «гибель». Прямо — Нерон XX века...

Когда к пожару было все готово, он поздно вечером пригла¬сил к себе на совещание многочисленное общество коммер¬сантов, представился больным и заявил им в конце заседания, что сегодня всю ночь, несмотря на недомогание, будет рабо¬тать в своем кабинете.

Ночью ему удалось незаметно уйти из квартиры. Затем он улетел в Стормер-сити. Все концы были хорошо спрятаны.

«Вместе с грандиозным дворцом, — передавал Пуччи со¬общение газет, — погиб в огне пожара и его владелец, извест¬ный миллионер, «державший пол-Европы в жилетном кар¬мане», мистер Стормер, остававшийся в эту злополучную ночь у себя в кабинете. Тело, его не опознано среди трупов; боль-шинство их совершенно обуглилось. Но так как смерть ми¬

стера Стормера не возбуждает сомнений, то судебными вла¬стями были прекращены все дела, возбужденные против него. Что это за дела — говорить особенно не стоит. О мертвых или хорошо, или ничего!» — так заканчивалась статья в га¬зете.

Для Стормера самым важным было то, что дела о нем пре- , кращены. Даже если он вернется на Землю, — «по-земному» через несколько лет, — эти дела будут вабыты за давностью. Да едва ли кто будет помнить о них? Их покроют иные со¬бытия, иные злобы дня. Наконец, можно будет появиться и под новым именем.

. Стормер принялся хохотать. Все вопросительно посмотрели на н го. В глазах умного и хитрого Маршаля Стормер видел подозрение. Ну, что же, не все ли равно? Стоит ли оправ¬дываться и извиняться перед ними? Все равно не поверят. Но все же он сказал:

— Вы думаете, господа, что я виновник этого пожара и гибели нескольких тысяч человек? Уверяю вас, что пожар возник по... неизвестной причине, совершенно неожиданно для меня. Меня спасло лишь то, что мне, как хозяину биль- динга, сообщили о пожаре раньше других, в самом начале его возникновения, и я успел вознестись сюда.

Второе сообщение Пуччи касалось уже барона Маршаль де Терлонша.

Банки открывают свои неприступные бронированные двери и сейфы перед большевиками. Им не потребовалось даже взрывать динамитом эти с'амые неприступные в мире кре¬пости. Они входят свободно в священные и таинственные подвалы с неисчерпаемыми золотыми россыпями. Они вскры¬вают стальные сундуки, сейфы, они перебрасывают на своих грубых, мозолистых ладонях его, Маршаля, брильянты, как горох. Они...

Но нет, он еще не совсем разорен... А клад, схороненный в горах Андорры? О, банкир предусмотрительный человек и предвидел это — даже это невозможное, невероятное. Бан¬кир улыбается. Его трудно перехитрить...

Но что это? Пуччи назвал имя Рибо, того самого Рибо, который помогал Маршалю прятать остатки своих сокровищ в горах.

— Алло 1 Синьор Рибо просит передать синьору Маршалю,— продолжает Пуччи свои сообщения, — нижеследующее пись¬мо, полученное мною с большим опозданием стратопочтой. Алло, слушайте, барон!

И68

«Любезный барон! Вы почтили меня сбоим доверием, и я оправдывал его, насколько мог.

«Но обстоятельства изменились. Долг, честность, слово, обязательство людей нашего класса котируются сейчас на земле не дороже их любых акций, давно равных нулю. .На¬шей старой доброй Земле пришел конец... Все, кто только мог,- оставил ее — я говорю о людях нашего круга.

«Сегодняшний день — пока еще наш день. А завтра нас ждет наверняка гильотина. И я решил, что самое разумное— ваше золото, зарытое в Андорре, пустить в оборот, чтобы про¬жить по крайней мере с треском мой последний день. Да, мой милейший барон, я вырыл ваше золото, перебрался на Балканы и теперь сорю им, как потерявший надежду игрок. Вино и женщины. Они отвлекают меня от горьких истин, дают минуты забвения. А это теперь самое дорогое, самое ценное...

«Я допью бокал, поцелую последний раз свою черноокую Зару и отправлюсь к спичечному, стальному и прочим коро¬лям в гости. Шлю вам последний привет. Ваш Рибо».

— Хь-хь-хь... э-э-э... пр-пр... прок-проклятие... хь-хь- хь... это... грабеж... ■— Барон побурел, потом стал густо¬лиловым, как удавленник, наконец синим.

— Сочувствую вашему несчастью, — сказал Стормер, пы¬таясь на своем жирном лице изобразить искренность. — Ваше горе до некоторой степени... и мое горе. Ведь, я у вас купил на бирже немало акций. Увы, они теперь стоя!1 меньше, чем когда-нибудь. Не отчаивайтесь, барон. У нас еще осталось кое-что, с чем можно будет начать дело после возвращения на землю, — это наша голова. Пока она на плечах, ничего не потеряно. Начнем с начала. Никогда нельзя отчаиваться, Я продолжаю верить в то, что советская власть погибнет и с н ю вместе и коммунизм.

— Коммунизм ройщен капитализмом, рабочими, рабочие рождены машинами, машины рождены... — закаркал Шни- рер. — Прка останется хоть одна машина, не будет мира на земле. Машины переживут людей. Долой машины! Долой технику1

Поспорив и погоревав в душе, пассажиры разошлись по своим кабинам.

Через несколько дней Цандер приказал пассажирам про¬вести ближайшую ночь в гидроамортизаторах, так как предполагает повторить опыты с новым реактивным двига¬телем атомной энергии.

Главную часть атомного двигателя составлял параболиче¬ский анод, в фокусе которого был расположен катод, посы¬лающий токи большого напряжения на анод, а последний отбрасывал эти токи параллельно, в противоположном на¬правлении от полета, аналогично тому, как отражаются лучи от источника света в вогнутом зеркале.

Для охлаждения стенок аппарата от получающегося при этом в огромном количестве тепла была установлена система радиаторных трубок.

На этот раз путникам при ускорении полета ракеты при¬шлось испытать довольно неприятные ощущения. Несмотря на то, что Цандер производил ускорение в несколько приемов, очень осторожно, «небольшими дозами», как он после объяс¬нял, все пассажиры каждый раз, как Цандер пускал в ход свой новый «атомный двигатель», испытывали во всем теле крайне тягостные ощущения. Мало помогала и вода стабили¬затора, — сердце билось замедленно, омрачалось сознание, — быть может, оттого, что кровь отливала от одних частей мозга и приливала к другим. Сам Цандер -больше всего опа¬сался этого затемнения сознания: если бы он совсем потерял сознание, все неминуемо погибли бы. И поэтому он всякий раз выключал двигатель, лежа в своем «гробу», как только чувствовал, что сам близок к обмороку.

Ракета двигалась в пространстве уже со скоростью почти ста тысяч километров в секунду — треть скорости света.

Цандер победил пространство. Теперь «ковчег» мог выле¬теть далеко за пределы солнечной системы, прорезая беско¬нечные просторы мирового пространства без всякого риска. Достигнуть предельных скоростей, .близких к скорости света, — вот что было целью Цандера.

Венера, Земля, Марс остались позади. Ракета пересекла пояс астероидов, орбиту Юпитера и Сатурна. Сатурн со свои¬ми кольцами и десятью лунами в это время находился доволь¬но близко от «ковчега», и путники могли наблюдать это «чудо солнечной системы». Кольца Сатурна, как и предполагали земные астрономы, оказались состоящими иэ многочислен¬ных тел, летящих вокруг планеты, и «луны» Сатурна были лишь наиболее крупными из этих бесчисленных спутников. Ганса так заинтересовал Сатурн, что он спросил Цандера, нельвя ли спуститься на поверхность планеты. Облака, по¬крывавшие Сатурн, свидетельствовали о наличии атмосферы. Сила тяжести на этой планете составляла, несмотря на то, Что Сатурн в_720 рае больше Земли, лишь 1,1 земной,— вполне переносимая для человеческого организма. Но Сатурн находится так далеко от Солнца, что получает почти в сто раз менее света и тепла, чем Земля.

— Для земных жителей этого как будто и маловато, — от¬вечал Цандер.

Ганс не сдавался:

— Сатурн получает в сто раз меньше света и тепла, и тем не менее его атмосфера не превратилась в лед, о чем говорит присутствие облаков. Значит, планета имеет еще большие запасы внутреннего тепла.

Против высадки на Сатурн, однако, возражали все пас¬сажиры: помимо того, что такая посадка сопряжена с риском, всякая остановка в пути замедляет течение времени на Земле. И ракетный корабль оставил позади великолепное светило с его необычайной аркой колец, охватывающей полнебо-склона.

Все дальше, вперед! Уран, Нептун, Плутон... конец сол¬нечной системы. В своем полете Цандер ориентировался на Полярную звезду. При необычайной скорости корабля, Цан¬деру приходилось определять величину згой скорости при помощи светового акцелерометра: по изменению спектра По¬лярной звезды определялось пройденное расстояние.

Пассажирам пришлось расплачиваться ва згу скорость не только неприятными ощущениями при ускорении полета: радиосвязь с Землей была нарушена. Хотя радиоволны, летящие со скоростью света, и догоняли ракету, но благодаря тому, что ракета удалялась от них с большой скоростью, передача происходила с крайним замедлением, «растягива¬лась» во времени так же, как граммофонная передача, если пластинку граммофона вращать со скоростью, примерно, одного оборота в час.

ГЛАВА VII.

Как осрамилась леди Хинтон.

Через несколько «дней» путешественники заметили стран¬ное явление: ночью они часто просыпались на короткий срок и затем снова засыпали. Днем же они начали мгновенно засыпать на несколько минут. Доктор Текер решил, что это реакция организма на необычайные условия жизни в ра¬кете.

— И, в конце концов, быть может, мы превратимся в лю¬дей, которые совсем не спят? — спросил Блоттон.

— Не думаю, — ответил доктор.

Разговор этот был прерван странными звуками, похожими на маленькие взрывы, звуки шли из кухни. Вслед за ними послышались восклицания кока.

— Опять у Жака взорвался какой-нибудь кипятильник, — сказал Стормер.

На этот рае «взорвался» не чайник, и не сам взрыв заставил вскрикнуть повара.

Он стоял над вскрытой коробкой консервов и нюхал ее.

— В чем дело, Жак? — спросил Цандер. Повар протянул консервную коробку.

— Стреляет. Плохо пахнет. Совершенно испорченные кон¬сервы.

— Ну, что же, вероятно, случайно попалась плохая ко¬робка. ,Возьми другую.

Но с другой и с третьей и четвертой случилась такая же история. Как только Жак прорезад жесть коробки, слышался легкий вврыв, и из прореза с пеной и газом вылетала заливка.

Дело приобретало серьезный оборот. Консервы составляли главные запасы питания. Цандер приказал Жаку принести несколько невскрытых банок в кают-компанию. Затем он пригласил туда всех пассажиров и приказал Жаку вскры¬вать коробки. Они «взрывались» одна за другой.