Данная рубрика представляет собой «уголок страшного» на сайте FantLab. В первую очередь рубрика ориентируется на соответствующие книги и фильмы, но в поле ее зрения будет попадать все мрачное искусство: живопись, комиксы, игры, музыка и т.д.
Здесь планируются анонсы жанровых новинок, рецензии на мировые бестселлеры и произведения, которые известны лишь в узких кругах любителей ужасов. Вы сможете найти информацию об интересных проектах, конкурсах, новых именах и незаслуженно забытых авторах.
Приглашаем к сотрудничеству:
— писателей, работающих в данных направлениях;
— издательства, выпускающие соответствующие книги и журналы;
— рецензентов и авторов статей и материалов для нашей рубрики.
Обратите внимание на облако тегов: используйте выборку по соответствующему тегу.
Вы цените жанр Horror? Ждёте выхода новинок в страшной литературе и кино? Ищете то, что может испугать, показав жуткую изнанку привычных вещей?
Мы знаем, как сделать Вам приятно!
На свет рождается Книга, в которой собрана история неизвестного вам русского Ужаса! Благодаря ей вы узнаете, чего не замечали, читая мрачные истории классиков. Как устроен страшный жанр и что следует ожидать, открывая жуткие произведения признанных русских мастеров. Поймёте, почему минувшие поколения возбужденно интересовались темным жанром. Увидите, как он развивался. Выясните, что делает ужас актуальным по сегодняшний день, много ли в этом направлении приёмов и техник, которые вас пугают. И вообще разберетесь, насколько история становится хорошей из-за страха, испытываемого при погружении в неё.
Всё это мы разбираем на примерах русской «тёмной» культуры, специфики российских/ советских фильмов ужасов и, конечно, русскоязычной литературы. Собравшая в себя этот материал Книга – объёмный нон-фикшн, скрупулезно исследующий русский Horror в кинематографе, мультипликации, литературе и фольклоре. И, конечно, это самый амбициозный проект Клуба КРИК. Полтора года мы изучали ваши вкусы. Больше двухсот дней собирали всё, что написали русские писатели от начала классической литературы. Каталогизировали и систематизировали найденный материал. Анализировали страшные произведения как классиков, так и малоизвестных представителей жанра. Отыскивали общие черты по-настоящему хороших жутких историй, разбирались в их отличиях друг от друга.
Такая же работа была проделана со страшным кинематографом. Мы дотошно выискивали все мрачные русские киноленты, снятые от проникновения кино в Россию и до развала СССР. Изучили жанровые фильмы разных направленностей, просмотрев более ста худ.лент и разобрав почерк десятков режиссёров.
Наш труд нашёл отклик у читателей ещё на первом этапе создания Книги. С момента появления начальных, посвящённых литературе глав их прочло около семисот человек. Главы получили отклик и оценки писателей, благодаря которым материал стал еще более интересным, чем был в начале.
Вы должны прочесть эту Книгу! Но обязательно приготовьтесь: вас ждёт глубокое погружение в Историю Русского Кошмара. Над восстановлением истории русского «страшного» искусства работают постоянные авторы Клуба. С их работами вы можете ознакомиться на колонках ФантЛаб и Литмаркет, где в последнее время публикуются статьи Клуба о жанре horror в кино. К авторскому цеху, трудящемуся над книгой, принадлежат:
Идейный вдохновитель проекта – Алексей Петров, один из создателей horror-сайта «Клуб-Крик», поклонник триллеров и фильмов ужасов, которых раньше в России и Советском Союзе почти не снимали… согласно стереотипному и ошибочному мнению. На самом же деле у Русского Horror-а длинный и витиеватый путь, еще задолго до кинематографа берущий начало в национальном фольклоре, жуткой литературе и продолжающийся по сей день.
Второй автор Книги — Алексей Холодный, писатель, работающий в направлении «страшной» беллетристики более восьми лет. Он рассказывает о специфике страха, свойственного русскому человеку, а также обширно анализирует богатое литературное наследие, повлиявшее на создание многих страшных кинокартин.
О жутком кинематографе вы узнаете от Александра Поздеева — писателя, который подробно говорит о советском horror-кинематографе, примечательном не только легендарным «Вием» с Леонидом Куравлевым и Натальей Варлей, но и обилием других фильмов, достойных того, чтобы о них знали поклонники жанра.
Весь этот материал систематизируется соучредителем Клуба Крик, литератором, сценаристом и актером - Дмитрием Витером. При участии Дмитрия, обновлённая версия Книги дополняется нигде не опубликованными фрагментами и редактируется. Пока мы вносим правки в текст, будем рады предварительно услышать ваши идеи и пожелания относительно формата Книги. Какой вы хотите его видеть? Обязательно прислушаемся к вашим словам. Ведь мы — ценители Horror-а и каждый из нас вносит свою лепту в развитие жанра.
Совместными усилиями мы сделаем нечто крутое!
P.S.: Будем рады связаться с автором рекламного арта, если он желает получить процент за то, что арт используется в PR-целях.
Бывает так, что читаешь книги одну за другой, и они сливаются в единое застиранное полотно. Бесконечный папирус всё разворачивается, и разворачивается, и разворачивается… Лишь устилает всё вокруг сероватыми рыхлыми складками. Открыжить, чтобы не пойти по второму кругу, и забыть поскорее. Увы, такова технология поиска! С упорством золотоискателя лезешь в дебри и надеешься, что кубометры пустой породы будут перелопачены не зря, что карта, взятая у очередного случайного доброхота, на этот раз окажется верной. Щуришь натруженные глаза, трёшь запревшие, звенящие в тишине уши и понимаешь, что это твой сознательный выбор.
Троекнижие Константина Образцова цепляет наличием индивидуальности. Сразу. Никого уже почему-то не удивляет, когда произведения современных авторов различаются лишь именами героев и надписями на виртуальных обложках. Привыкаешь как к данности. Брезгливо пережидаешь сезоны дождей и расплодившихся гадов после очередного кассового фильма или сериала. И вдруг встречаешь стиль. Слог то обволакивающий, велеречивый, то лаконичный. Медитативные описания сменяются динамичным действием, а оно, в свою очередь, погружением во внутренний мир персонажей. Плачешь от счастья, любуясь оттенками смыслов и сложным ритмом длинных предложений. Милые, вас не убили, вы всё-таки осмелились вернуться!
Триплет современных детективно-мистических триллеров неожиданно вызывает ощущение потустороннего присутствия русских классиков недавних веков. Глубина Ф. М. Достоевского, жёсткость Олега Дивова, словесность И. А. Бунина. Странное сочетание и завораживающее. Почему так? Потому, что добрым словом и пистолетом можно добиться большего, чем одним только добрым словом. Потому, что без российских клонов Макса Пэйна, Темперанс Бреннан, Ганнибала Лектора и Лисбет Саландер – лишь школьники здесь наши – читать выплески интеллигентской мизантропии способны единицы. «Бесы», «Преступление и наказание», «Подросток» – что за дикие аллюзии? Откуда? При чём тут «оральные террористы», студент с топором и… И, судя по названию, какой-то подросток (смайл как пиктограмма чего-то большего, чего на самом деле не понимаешь). Нигилизм, Право и Как общаться с теми, кого удобнее считать детьми. Одним словом – совесть.
Романы дают три среза общества современной России. Маркер последовательных проб на взрослых мужчинах и женщинах, на молодёжи обоего пола. Темы власти и бессмертия, паразитирующего на мужском половом влечении «феминизма», подростковой эмансипации. Проблемы катастрофического снижения качества образования, сужения кругозора, тотальной теплохладности. Сатира на модных учёных и авторов, засилье порнографии, виртуализацию всех аспектов жизни посредством сети Интернет. Чтобы морщились, но ели, «кактусы» наряжены в огнестрельный рыцарский роман, БДСМ-охоту на ведьм уверовавшего Чикатило и страшно-сказочное кормление древнего демона соответственно. Обильно приправлены насилием, эротикой, вампирами, оборотнями, маньяками, ведьмами, духами, зомби, криминалом, органами внутренних дел и просто кишками наружу.
Каждый роман – танец с саблями, отталкивающие сцены современной жизни и заданные автором вопросы. Ответов и хэппи-эндов нет. Положительных героев тоже нет, хотя нет и отрицательных, а каждый хоть чем-то симпатичен. Сюжеты завершены и темы раскрыты – но проблемы не решены и даже не сняты, в том числе и на уровне персонажей. Кто виноват? Каждый. Что делать, как жить? Всех напугать и заставить? Всем нравиться, всех очаровать? Бунтовать против всех, нажаловаться мамочке? Умный дядя Автор не спасатель, а сработавшая тревожная сигнализация. Маленький красный огонёк на огромном пульте, криво залепленный пластырем. Единственно верный путь дан не им и не меняется уже тысячелетия, лишь повторяется снова и снова.
Цикл выгодно выделяется на общем фоне «лёгкой книгопроизводящей промышленности». Стилистика, тематика, проблематика, зрелищность. Острая социальная направленность, современность и своевременность. Удобоваримость для широкого круга читателей вне зависимости от культурных, половых и возрастных предпочтений – и ценз тут лишь внешнее ограничение. Есть у него и серьёзный недостаток, могущий стать началом конца. Цикл не остановлен на трилогии. Появление многотомного романа-эпопеи «Единая теория всего» может погубить на корню связи с реальной действительностью и классической литературой. Смена жанра с мистического триллера на криптоисторическую фантастику. Возвращение к СССР и перестройке. Погружение к началу времён. Общие персонажи. Цикл может стать нескончаемым сериалом по типу «Дозоров» Сергея Лукъяненко, а Кассандра образумиться и выйти замуж по расчёту.
Рассказ «Снегурочка» Олега Кожина выстроен на контрастах. Противопоставляются современное и древнее, научное и мифическое, простое и сложное, систематизированное и цельное. Внешне конфликт мировоззрений задан появлением в карельской глухомани «этнографической экспедиции» под руководством самодеятельного энтузиаста. Внутренне – несоответствием до жути земного монстра образу сказочной девочки-Снегурочки, сложившемуся в массовой культуре.
Многочисленные контрасты ожидаемого и данного, снижение образов главного героя и Снегурочки, а также некоторые сцены заставляют предположить наличие в рассказе чёрного юмора. Элементы действительно есть, но они не выглядят важными для автора. Акцент на юмористическом прочтении произведения не сделан. Скорее всего, эти элементы – отголоски народных «карнавалов». Жаль, что в сюжете связь с более древней традицией – к примеру, с культом медведя – едва угадывается.
Завязка может показаться надуманной: университетский преподаватель и студенты выезжают на природу для встречи со «старообрядцами». Причина – маленькое «белое пятнышко» в изучении фольклора, случайно обнаруженное в записях исследователя прошлых веков, причём одной из смежных дисциплин. Однако, с учётом современного состояния филологии – когда всё признанное кажется прочёсанным вдоль и поперёк, а новое не признаётся – выглядит это более чем убедительно.
В рассказе минимум описаний, а те, что есть, до обидного лаконичны. Окружающее не выстраивается в единый визуальный ряд. Сходный приём использует малобюджетный и короткометражный кинематограф: только основное, ничего лишнего. Вроде должны быть поход по дикому лесу и старинная деревня, но на деле время и место действия ограничены считанными минутами и квадратными метрами. Будто на полчаса от станции пригородной электрички отошли, к бабушке или в дачный посёлок.
Досадную ограниченность локаций и фрагментарное время можно объяснить изображением тотального неумения потомственных горожан приспосабливаться к непривычному окружению. Это невозможность увидеть за деревьями лес в обыденном и философском смыслах. Привычка расслабленно скользить по поверхности, не вникая в суть происходящего и упуская большую часть «лишней» информации. Детская уверенность в собственной правоте и неприкосновенности, разрушенная сразу и непоправимо. Шок.
Шоковое состояние показано в двух вариантах: бестолковая активность и медитативная заторможенность. Выжившие после первого столкновения с чудовищем погружаются в изменённое состояние сознания. Чтобы спастись, необходимо произвести «перезагрузку»: усвоить новые вводные и вернуть полноценное функционирование личности. Хороший психологический этюд, но его возможности не обыграны в полной мере. Даже до уровня «взрослого» киносценария. Возможно, виноват конкурсный лимит времени и объёма?
Сама Снегурочка несколько разочаровала лоскутностью «материализации». Собственно Снегурочка, снежный человек, медведь, леший, Лихо Одноглазое, циклоп, див, Баба Яга, подменный ребёнок, найденный волшебный ребёнок, палеолитическая Венера, упырь. Понятно желание автора прописать новообразование в культуре – но не во всех же квартирах сразу! Больше всего нарушают целостность образа одноглазость и родство с упырями. Всё остальное срастается пусть необычно, но органично.
Реалистичность Снегурочки также весьма сомнительна. Скудость волосяного покрова при среднегодовой температуре Карелии около нуля по Цельсию и почти приморской влажности. Размеры и масса гориллы, питается мертвечиной, имеет треугольные тупые зубы. Не как у гиены или медведя. Как у пиявки, пираньи и акулы – но почему-то тупые. При этом пьянеет от живой крови и вспыхивает от огня, как нежить в комиксах. Если вдуматься, образ получился сборный и фантастический до неправдоподобия. Как встроить его в реальность, далёкую от волшебной сказки? Одним читательским желанием «напугаться» тут не обойтись.
Наличие культа приподнимает произведение над уровнем подростковой американской страшилки. Незначительно, но всё равно приятно. В существование «особых» традиций в замкнутых социумах верится сразу. К сожалению, их сосуществование с современной цивилизацией сомнительно – вплоть до эмоционального и логического отторжения. М. Крайтон не один раз и весьма убедительно показал, что случается после первого же прокола «разделительной мембраны». Здесь вторжение извне происходит чуть ли не каждый год, а карельские леса – не океанские глубины. Увы, такое фантастическое допущение примет на веру лишь узкая и заинтересованная аудитория.
Сердце Ангела (Angel Heart), Великобритания, Канада, США, 1987
***
1955-й год, Нью-Йорк. К частному детективу Гарри Ангелу обращается Луи Сайфер с просьбой разыскать некоего Джонни Либлинга. В 1943-м году мистер Сайфер заключил с Джонни контракт, но тот, вернувшись с войны, попал в психиатрическую лечебницу. До недавнего времени мистер Сайфер получал уведомления о том, что этот человек всё ещё пребывает в лечебнице, сейчас же считает, что его попросту обманывают. Гарри соглашается. Однако чем дальше продвигается он в своих поисках, тем больше загадок встречается на его пути. Расследование осложняется ещё и тем, что каждый, у кого сыщик пытается выведать хоть какие-то сведения о пропавшем Джонни, после разговора с ним погибает. Джонни Либлинг явно не хочет, чтобы его нашли…
***
С первых же кадров зритель погружается в тягостную, гнетущую атмосферу. Нам демонстрируют города, людей и помещения Америки «золотых» пятидесятых, но что-то с ними не так. Словно вернулась Великая депрессия тридцатых годов. Художественная реальность технически изменена. Цвета и цветность окружающего, «плотность» воздуха, испарения, выбор «случайно» попавших в поле зрения объектов, ракурс, подсветка, освещение… Я не специалист. Но то, что есть – действует.
Луи Сайфер – по-европейски аристократический джентльмен в возрасте, наоборот, едва не разрушает интригу в самом начале. Роберт Де Ниро великолепен даже в бороде и усах! Если частный сыщик Гарри Ангел почему-то не догадывается, кто его наниматель, то культурно образованный зритель узнает этого господина в первую же встречу. Атрибуты на виду, и это явно сделано намеренно. Почему, станет ясно лишь в финале.
Фильм стремится выглядеть проще, чем он есть на самом деле. Алан Паркер выставляет напоказ очевидное, чтобы лучше спрятать действительно важное. Он не боится выглядеть пошло именно потому, что таковым не является. К примеру, Гарри Ангела преследуют курицы, которых он терпеть не может. Ничего не означающая мелочь для создания комического эффекта? Я бы так не сказал. Подобных значимых деталей много, но они не обязательны. Не детали головоломки, а лишь дополнение к повествованию.
Алан Паркер ведёт игру. Он – ведущий, помещающий зрителя на поле наравне с фишками выдуманных персонажей. Вы привыкли, что знаете и видите больше героя? Здесь этого не получится. Вы будете знать только то, что играете. «Удалённые» сцены продемонстрируют в конце истории, Гарри и зрительному залу одновременно. Это не классический детектив, и предугадать развязку действительно сложно. Фильм живёт по своим законам, и логика его реальности неуловимо нарушена в той же мере, что и визуальный ряд.
Обман прячется в столкновении жанров, стилей и культур. Детектив и мистика. Нуар и классическая литература. Европейский католицизм и американский культ вуду. Что не типично, здесь они не сливаются в синкретический субжанр. Каждый шаг героя, каждый сюжетный ход происходит в двух параллельных мирах одновременно. Кругозор Гарри и зрителей ограничен одним миром. Луи Сайфер и Алан Паркер видят оба, спрятавшись в пустоте между мирами, но молчат до самого финала. Они наблюдают и ждут момента. Здесь они демиурги.
В селе Полесья, родине украинских ведьм, объявился кто-то нечистый. Он нападает на скотину, людей, рвёт жертвам плоть, а из тел ворует сердца. Убитых находят выпотрошенными и обескровленными — как нашли маленькую девочку, о которой узнаёт приехавший в родные края иерей Иван. Пьющий, блудливый, он вернулся в местную глушь, старясь забыть о тяжёлых проступках из прошлого. Чтобы схоронить грехи в родной земле, священник готов провести здесь тайный ритуал. Но возьмёт ли родина колдунов привезённую Иваном нечисть после того, как приняла в себя неизвестную, потрошащую всех, тварь? И есть ли связь между ней и гостем в рясе? Ответ заставит вас содрогнуться!
***
О чём может предупредить вдумчивого читателя такое название, как «Дурная кровь»? О порочной, дурной наследственности. Родовом проклятии. Роковой, недоброй предопределённости. Всё это здесь действительно есть. Готика? Выхваченный из ночного мрака сполохом молнии мрачный особняк, древний слуга с подсвечником в руке и скелеты в шкафах? Зная пристрастие Алексея Холодного к мифологической «славянской» образности, начинаешь сомневаться в этом. Забегая вперёд, могу успокоить одних и разочаровать других: готики под хохлому не будет.
Хотя нет, постойте. Главный герой после десяти лет скитаний возвращается на родину, у порога отчего дома его встречают огонь костра и старица, да и в шкафу тоже что-то явно нечисто. Есть церковь, кладбище и загадочные убийства. Кошмарные сны, следы которых не исчезают после пробуждения. Появляются монстр и былая возлюбленная. Вездесущая ворона буквально преследует героя, насмехаясь и поблёскивая то одним, то другим глазом. Неужели Эдгар Аллан По? Шаблон «Ворона», «Лигейи» или «Убийства на улице Морг»? И снова не угадали.
Есть одно значимое авторское отличие: навязчивый мотив непроходящего алкогольного опьянения персонажей, смешанного с вечно стоящим одетым в прихожей и не прощающимся похмельем. Сюжетообразующее «третье состояние», заставляющее художественный мир Холодного двоиться на одинаково обманчиво-реальные отражения. Ни пьян, ни трезв. Ни жив, ни мёртв. Ни плох, ни хорош. Алкоголь словно заменил собой вышедшие из моды совесть и все прочие высокие духовные порывы классической литературы, а заодно и рефлексию главного героя.
Кстати, знакомьтесь: Иван Игнатич, изгой христианской семинарии тридцати лет от роду. Проклятый собратьями по сану иерей, обречённый странствовать по сельской глубинке и ловить мелких бесов во искупление грехов. Только вот мечей у него нет. Ни стального, ни серебряного. Магии тоже никакой не обучен. Есть лишь крест, водка и собственное, ужасно меняющееся с годами тело, всё больше и больше напоминающее ему родного отца. Есть жгучий груз неизбывной вины, становящийся лишь тяжелее со временем. Есть необъяснимая жажда, которую до времени подменяет грех пития.
Вернувшись в родную деревню на телеге старого – ещё отцова – знакомого, Игнатич словно на лодке Харона прокатился. Самого привезли вместе со свежей копёнкой сена, как скошенного. Реальная украинская деревушка на берегу реки Тетерев, с водопроводом, мусорными баками и электричеством, будто выпала из общих времени и пространства. Застряла где-то в царской России. Обезлюдела и стала местом, которого нет. Центром водоворота, вокруг которого десять лет носило по кругу пытающегося хоть что-то изменить в своей жизни героя.
Иван жив или мёртв? Описываемая действительность заставляет сомневаться в этом читателя. Современная реальность холодильников и смартфонов бессовестно прорастает древней хтонической жутью, как поганками после дождя. Закатанные в банки бесы. Двухметровый крылатый чёрт, убивший участкового. Существа, лишь прикидывающиеся знакомыми с детства людьми. Персонажи воспринимают это как само собой разумеющееся, а вот читателю с логическим складом ума придётся туго. Здесь всё одновременно то и совсем не то, чем кажется.
С неолита представление о мире получило троичную структуру, складывающуюся из поверхности земли, глубин и небес (петроглифы Хакасии: хребет Оглахты, гора Тепсей). Есть место для живых, для жути и защитников («упыри» и «берегини» Б. А. Рыбакова). Алексей Холодный гипотетически обращается к ещё более древним временам, когда культура не успела породить доброжелательно настроенных сверхъестественных существ. Во вселенной Холодного отсутствуют небеса: есть только явь (живые) и навий мир (умершие и чудовища). Да и они ещё окончательно не разделились.
Лишь поняв авторское мироустройство, начинаешь понемногу вживаться в кажущееся безумие происходящего. Герой не случайно именуется Игнатичем: важно то, что он сын не Игната даже, а своих родителей. Предков, пращуров. Он вернулся на землю, полнящуюся родственными костями людей и нелюдей, бывших живыми или немёртвыми. Припал к истокам. К несчастью для него, светлые берегини ещё не родились. Действия их предшественников материальны и весьма болезненны – но действенны, в отличие от методов молодого и наносного христианства.
У Ивана накопился ворох проблем, которые он твёрдо намерен решить. «Покаяние», а после «искупление» в христианской системе координат почему-то не помогли «блудному сыну». Знакомые с детства нави предложили другой путь, но он страшный, кровавый и огненный. Обретёт ли счастье «сказочный» дурак, пройдя по указанному пути до конца? Выход это – или вход в бездну без возврата назад? Концовка из «Таящегося ужаса» или «Морока над Инсмутом» Г. Ф. Лавкрафта? Что-то новое, основывающееся на православно-языческом синкретическом комплексе?
К сожалению, синтаксис Холодного остаётся перегруженным. Многое воспринималось бы легче от простой перестановки членов предложения. Регулярно встречаются лишние запятые, появляющиеся от неверного определения конструкций вводными. Не хватает нужных слов, что порождает повторы, парафразы и даже подмену понятий. Стиль, с учётом так полюбившегося автору «третьего состояния», может оставаться тяжеловесным. Но работать над русским языком придётся на академическом уровне, поскольку школьных знаний недостаточно.
Наметилась специфика произведений Холодного: в них телесно и вещно всё то, что традиционно возвышенно и духовно. Это не анекдотическое опошление из серии замены во фразеологизмах и поговорках «души» и «сердца» на «жопу», а именно облечение плотью нематериального. Страхи, воспоминания и догадки персонифицируются. Душа гниёт. Сердце буквально можно украсть. Земля сочится кровью. Подобные тропы используются со времён «Слова о полку Игореве», но здесь им поменяли полярность со светлой на тёмную. Примитивизм это или нет, утверждать пока рано.