«Мои друзья — бойцы-черноморцы» представляет собой сборник 15 очерков о моряках-евреях Черноморского флота. Он неслучайно имеет и подзаголовок «Фронтовые записки». Все эти очерки Л. Лагин написал и опубликовал (в большинстве своем в газете «Красный черноморец») в период с 1942 по 1944 годы, естественно, на русском языке. На идиш сам Лагин едва ли смог осуществить их перевод, хотя разговорный язык он, без сомнения, знал, овладел им еще с детства, так сказать, с материнским молоком. Этому способствовала не только семья, где все говорили прежде всего на идиш (а уже потом по-русски), но и ближайшее окружение Гинзбургов и в Витебске, и в Минске. А вот что касается письменного идиша... Где он мог ему научиться? Ясно, что не в хедере и не в городском училище, а тем более не в Экономическом институте или в Институте Красной профессуры. Очерки наверняка перевели на идиш в издательстве. Возможно, даже сам официальный редактор книги — Шлойме (Соломон) Ройт-ман (1913-1985), еврейский поэт и литературовед, автор шести сборников поэзии, лауреат ряда литературных премий, в гом числе премии имени И. Мангера и премии Всемирного конгресса культуры на языке идиш. Впрочем, это ли важно?

В набор рукопись была сдана 21 января 1947 года, а подписана к печати 24 мая. Так появилась единственная на идише книга Лазаря Иосифовича, о которой он вскоре и до 1953 года (пока не умер Сталин и не прекратились антисемитские кампании) старался не вспоминать. В сталинские времена за подобную публикацию могли записать в «еврейские националисты». Тираж этой небольшой по объему книги (120 стр.) в бумажной обложке по тем временам был достаточно скромным: всего семь тысяч экземпляров.

Открывается книга предисловием автора, в котором он рассказывает о своем погибшем младшем брате, памяти которого она и посвящена. «У меня был брат, — писал Лазарь Иосифович. — Его звали Файвиш Гинзбург. Он был квалифицированным инженером и хорошим человеком с большим сердцем и чистой душой. Сейча ему исполнилось бы 40 лет. С первого дня войны он просился нц фронт бить врага. Ему отказывали. Но он добился своего. Осенью 1942 ему удалось добровольцем уйти в Красную Армию. Его хо тели оставить учителем на курсах молодых командиров, он отказался. Он писал мне: «Если я не попаду на передовую, то как буду смотреть в глаза сыну и доченьке, когда они после войны спросят сколько фашистов я убил».

Файвиш (Файвель, Файвуш) Иосифович Гинзбург (1905-1943).как и старший брат, был уроженцем Витебска. До войны он работа.! инженером в Государственном проектном институте «Тяжпромэлек-тропроект» в Москве. Был призван в ряды Красной Армии 29 август;:

1942 года. Сначала служил в 449-м полку легкой артиллерии Резерва Главного командования, потом был переведен в 1319-й полк легкой артиллерии. Еще позже младший лейтенант Ф. Гинзбург оказало; в таком же полку, но под номером 1475-м. Из последнего выбыл 23 июня 1943 года в 539-й стрелковый полк 108-й стрелковой дивизии. Еще позже он оказался в 76-м пушечном полку. Здесь командир батареи, уже лейтенант Ф. Гинзбург, пробыл совсем недолго: 13 августа

1943 года он погиб в бою и был похоронен на кладбище № 1 в 400 метрах юго-восточнее деревни Малая Семеновка Карачевского района Брянской области (В 2013 году население ее составляли всего шесть женщин.Живет ли кто там сейчас?).В Москве у него осталась жена Роза Юльевна Малая с маленькими сыном и дочерью.

Первый очерк книги «Мои друзья — бойцы-черноморцы» Л. Лагин посвятил единственной женщине Раисе Михайловне Гойхберг (1924-?), назвав его предельно лаконично — «Рая». Нет смысла приводить полностью его содержание, как и содержание всех последующих очерков (может быть, когда-нибудь кто-нибудь их издаст на русском языке). Ограничусь краткими биографиями людей.

Уроженка Полтавы (по другим источникам — города Первомай-ска), Р. Гойхберг была мобилизована в Красную Армию уже на четвертый день войны и сначала служила фельдшером на Балтийском флоте. В 1943 году перешла на Черноморский флот. Работала в госпиталях, четырежды сама была ранена и трижды контужена (обшее количество дней лечения в госпитале составило 290). Награждена орденами Красного Знамени и Отечественной войны 2-й степени, медалями «За оборону Кавказа», «За оборону Ленинграда», «За освобождение Белграда», «За победу над Германией». Войну закончила вардии старшим лейтенантом медицинской службы эвакогоспиталя jvfo 56 11-ой маневренно-корабельной хирургической группы Дунайской военной флотилии.

Цезарь Львович Куников (1909-1943) — самый известный участник Великой Отечественной войны, о котором рассказывается в этой книге. Личность эта настолько легендарная, что о ней даже вспоминается в книге Л. Брежнева «Малая земля». Человек высокообразованный (закончил Московскую промышленную академию и Московский машиностроительный институт им. Бубнова), он работал на Московском заводе шлифовальных станков. Начав с должности мастера токарного отделения, уже в марте 1938 года был назначен главным технологом предприятия, а с октября того же года — начальником технического управления Наркомата тяжелого машиностроения. Затем директор ЦНИИ технологии машиностроения, ответственный редактор всесоюзной газеты «Машиностроение», и еще до начала войны удостоен медали «За трудовое отличие». С началом войны, имея бронь, добровольно пошел на фронт, добился перевода в Военно-морской флот. В качестве командира 14-го отряда водного заграждения Азовской флотилии воевал у Таганрога и Мариуполя. Во время освобождения Ростова-на-Дону, в конце ноября 1941 года, Ц. Куников вместе со своим отрядом водных заграждений при поддержке партизан взорвал мост у станции Синявка, тем самым отрезав путь гитлеровцам к Таганрогу. Во время этой операции отрядом было уничтожено большое количество техники и живой силы врага. В качестве комбата морской пехоты Цезарь Куников активно принимал участие в обороне Темрюка и Керчи. В дальнейшем командовал 305-м отдельным батальоном морской пехоты. В ночь с 3 на 4 февраля 1943 года десантный отряд моряков-добровольцев (275 человек) под командованием майора Ц. Куникова с минимальными потерями (трое раненых, один убитый) высадился на занятом врагом, хорошо укрепленном побережье в районе Новороссийска. Стремительным ударом десантный отряд выбил немцев из опорного пункта и прочно закрепился на захваченном плацдарме. На рассвете разгорелся ожесточенный бой. Десантники в течение суток отразили 18 атак противника. К концу дня боеприпасы были на исходе. Положение казалось безвыходным. Тогда отряд совершил внезапный налет на артиллерийскую батарею противника. Истребив орудийный расчет и захватив орудия, они открыли из них огонь по атакующим вражеским солдатам. Ввиду неудачной высадки главных сил десанта, плацдарм, занятый подразделением Ц. Куникова, стал из отвлекающего основным. Семь дней десантники отбивали яростные атаки врага. Удерживая осво божденную территорию до подхода основных сил, моряки выбива ли (зачищали) противника из многоэтажных зданий.

В ночь на 12 февраля 1943 года Куников был смертельно panei взрывом «шальной» мины на Малой земле, эвакуирован в Геленджик и там 14 февраля 1943 года скончался от ран. Первоначально был похоронен в Геленджике на городском кладбище, а после окончани> войны его прах был перезахоронен на площади Героев в Новороссийске. За мужество и отвагу Цезарю Львовичу Куникову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Уроженец Бобруйска Адольф Максимович Ратнер (1912-?) служил в Красной Армии с 1933 года. С 1937 года вся последующая служба была связана с минно-тральными кораблями. Во время Отечественной войны он участвовал в героической обороне Севастополя: командовал базовым тральщиком (БТЩ-27), потом дивизионом тральщиков. В июне 1942 года был тяжело ранен, но после выздоровления продолжил службу на Черном море и принимал активное участие в боевых действиях: десанте в Южную Озерейку, доставке подкрепления на Малую землю, боевом тралении у Батуми, проводке конвоев в порты Кавказа и десанте в болгарский порт Бургас. Войну А. Ратнер закончил командиром 3-й бригады траления Черноморского флота в звании капитана 2-го ранга. Награжден 4 орденами Красного Знамени (1942, 1943, 1944, 1953), орденами Ушакова 2-й степени (1944). Нахимова 2-й степени (1945), Отечественной войны 1-й степени (1945), Красной Звезды (1949), орденами Болгарии «9 сентября 1944 года» и Румынии «25 лет освобождения Румынии», медалями «За оборону Кавказа», «За оборону Одессы», «За оборону Севастополя», «За боевые заслуги», «За победу над Германией» и др. После войны А. Ратнер проходил службу на Дальнем Востоке, в Баку и, наконец, вернулся в ставший ему родным Севастополь. В запас ушел капитаном 1-го ранга. А. Ратнер — автор воспоминаний «Всю войну на мостике тральщика» (2016), изданных посмертно.

Одессит Леонид Эммануилович Гершман (1907-1943) был командиром отделения роты автоматчиков 393-го отдельного Новороссийского батальона Новороссийской военно-морской базы Черноморского флота. 11 сентября (по другим сведениям — 14 сентября) 1943 года погиб в бою при высадке десанта в Новороссийск. Похоронен в братской могиле на городском кладбище этого города. Награжден орденом Красного Знамени и медалью «За отвагу».

Иосиф Абрамович Берман (I904-?) тоже был уроженцем Белоруссии, точнее — местечка Пуховичи. Получил медицинское образование и с j932 года служил в Красной Армии. Во время Великой Отечественной войны служил в санитарном отделении Азовской военной флотилии, затем в санитарно-эпидемической лаборатории Дунайской военной флотилии и вновь вазовской военной флотилии (в дезинфекционном отряде). В представлении к ордену Красной Звезды (1943 г.) сказано: «Будучи начальником медицинского поста пункта посадки десанта на южной оконечности косы Чушки, организовал вынос раненых с транспорта и, несмотря на артиллерийский и минометный огонь противника, обеспечил эвакуацию в госпитали за период с 3 по 8 ноября 1943 г. 800 человек раненых». Войну И. Берман закончил в звании старшего лейтенанта медицинской службы. К ордену Красной Звезды присоединилась медаль «За боевые заслуги» (1943).

Александр Моисеевич Хамадан (1908-1943) был коллегой Лазаря Лагина — журналистом. У него была достаточно «пестрая» биография. Происходил из бедной многодетной семьи часовщика, под влиянием дяди-большевика участвовал в революционном движении и в Гражданской войне. Работал в ЧК. С 1925 года жил в Германии вместе с братом, работником советского торгпосредства. В 1926 году после выступления на одном из массовых митингов был избит полицией и выслан из страны. В Средней Азии воевал с басмачами. Здесь начал журналистскую деятельность. Какое-то время возглавлял информационное бюро советского консульства в Харбине. В 1932-1937 годах работал заместителем заведующего иностранным отделом газеты «Правда» (отсюда — знакомство с Л. Лагиным). С 1937 года — заместитель редактора журнала «Новый мир». В июле 1941 года добровольно пошел на военную службу, но вскоре был уволен по состоянию здоровья. Затем начал работать фронтовым корреспондентом ТАСС, передавал репортажи из партизанских отрядов, из Одессы и Ленинграда. Весной 1942 года лечился в Москве от тяжелой болезни. Еще не оправившись от нее, добился командировки в Севастополь в качестве корреспондента Радиокомитета. Несмотря на возможность своевременно покинуть Севастополь, остался в нем до момента его сдачи и участвовал в последних боях. Попав в плен, скрыл свое имя (назвался Михайловым) и активно участвовал в деятельности подполья. Выданный предателем, по одной версии, принял яд, по другой — был расстрелян на Балаклавском шоссе. Еще в довоенное время А. Хамадан издал шесть книг («Американские силуэты», «Вожди и герои китайского народа», «Японский шпионаж», «Бронзовая медаль» и др.), а во время войны — еще две: «Севастопольцы. Записки военного корреспондента» и «Тебе, Родина! Фронтовые очерки». Посмертно в 1968 году издана книга «Записки корреспондента».

Сапер Матвей Бенпианович Верхолаз (1916-1944) служил в Красной Армии с октября 1938 года. К началу Великой Отечественной войны исполнял обязанности командира взвода инженерной роты. В 1942 году был удостоен медали «За боевые заслуги», а в 1943 году сразу трех орденов: в марте — Красной Звезды, в мае — Отечественной войны 2-й степени и в сентябре — Красного Знамени. В представлении к первому из них сказано: «За умелую работу личного состава взвода при постройке причалов на рыбзаводе Суджукской косы, висячего моста в районе 31-й батареи. Под жестоким и непрерывным огнем противника дважды восстанавливал причалы рыбза-вода. Образцово и быстро выполнил с небольшой горсткой бойцов ответственное задание по сооружению подвесного моста на стальных тросах длиной 50 метров в условиях вражеского обстрела и сильного шторма. С группой бойцов разминировал за четыре часа минное поле противника с 400 штуками немецких противопехотных мин. Проявил мужество, личную отвагу. Младший лейтенант Верхолаз показал себя выдержанным и бесстрашным командиром, четко выполняющим боевое задание».

Лейтенант М. Верхолаз погиб смертью героя 2 сентября 1944 года.

Остальные очерки Лазарь Иосифович посвятил инженеру Гуреви-чу, капитану Мише Хаиту, зенитчику Борису Горелю, старшему лейтенанту Лейбе Кулишу, Петру Теслеру и майору Нихамину. Последний из них — наш земляк, уроженец Витебска. Вот почему о нем надо рассказать более подробно.

Земляк

Давид Нихамин — летчик. О нем в книге — 14-й, предпоследний очерк. Он так и называется: «Майор Нихамин из Витебска». Вот что писал об этом человеке сам Л. Лагин: «Отец его, сапожник, жил в Витебске у Суражского тракта. Его покосившаяся избушка стояла во 2-м Кракелевском переулке. Я сам тоже из Витебска, и вы можете себе представить, как было приятно повстречаться в Севастополе с земляком, к тому же человеком, известным всему флоту.

Уже через несколько минут после нашего знакомства я знал, что Давид Нихамин был слесарем, учился на рабфаке, намеревался поступить в вуз, но был направлен в летную школу. За один год окончил курс, рассчитанный на три учебных года, и, когда война началась, Нихамин, которому тогда было неполных двадцать восемь лет, уже командовал

Д. Нихамин Д. Нихамин

эскадрильей. Вскоре его эскадрилья прославилась своими боевыми свершениями. Менее чем за год она уничтожила свыше восьми десятков вражеских самолетов, сто пятьдесят автомашин, семь артиллерийских батарей при собственных весьма незначительных потерях.

Нихамин — опытный командир, отважный и квалифицированный летчик. Недаром именно он открыл боевой счет эскадрильи, сбив первый фашистский самолет.

Нет меры, чтобы измерить счет Нихамина к фашистским варварам. Они разрушили его родной город, замучили его пятнадцатилетнего брата Володю, его шестнадцатилетнюю сестру Римму, разлучили его с молодой женой, с которой довелось побыть всего один день, поскольку назавтра после свадьбы началась война.

Трижды немцы сбивали его самолет, но он каждый раз с еще большей яростью рвался в бой. Впервые это случилось под Перекопом, когда он атаковал танковую колонну. Нихамин все же успел уничтожить два танка, а после на поврежденном самолете проделал 150 километров и успешно сел на аэродроме. Второй раз, также во время атаки и также над Перекопом, в мотор попал осколок снаряда, но и на этот раз все обошлось благополучно.

Третий раз все происходило намного трагичней. То, как Нихамин вел себя перед лицом смертельной угрозы, достойно описания.

Это произошло 8 июня 1942 года, в последний день обороны Севастополя. Нихамин с еще тремя самолетами своей эскадрильи вылетел в этот день для барражирования вдоль линии фронта, сомкнувшегося вокруг героически оборонявшегося Севастополя. На высоте тысячи метров Нихамин услышал по радиотелефону: «Нихамин, Нихамин, говорит Юмашев! Над Инкерманом на высоте 4500 метров происходит воздушный бой. Лети на помощь».

Это говорил командир гвардейского авиаполка, Герой Советского Союза полковник Юмашев. Нихамин вместе со своими летчиками немедленно отправился помогать товарищам. Это был бой с превосходящими силами противника. Нихамин ворвался в самую гущу «мессершмиттов» и оказался один против троих противников. Одного он подбил из пулемета. Но в разгаре боя Нихамин заметил, что два других «мессершмитта» пикируют на него. Фашистские пули пробили бензобак его машины. Хлынул бензин, облив Нихамина с ног до головы, бензин ударил ему в лицо. Самолет охватило пламя. Нихамин вообще-то должен был сразу оставить самолет и выпрыгнуть с парашютом. Но он хотел спасти самолет. Наклонил машину на крыло, мгновенно произвел глиссаду вверх и таким образом уменьшил пламя. В четырехстах метрах от земли планирование прекратилось, и самолет вновь вспыхнул, и вместе с ним Нихамин. Теперь уже стало ясно, что спасти самолет не удастся. Нихамин, сам охваченный пламенем, выбросился из горящей машины. Сверху по его парашюту стрелял пикирующий «мессершмитт», но товарищи Нихамина его отогнали. Теперь Нихамину грозила новая и ничуть не меньшая опасность: его несло на скалы, это означало верную гибель. Напрягая всю свою волю, чтобы не потерять сознание из-за страшной боли, летчик, весь в огне, подтянул все стропы парашюта и на большой скорости упал в бухту, откуда его спас краснофлотец. В течение всего времени, пока он падал, вплоть до того, как его спасли, товарищи пилоты разгоняли над этим районом вражеские самолеты, защищая своего любимого командира.

На Нихамина было страшно взглянуть. Его лицо обуглилось и стало похожим на страшную маску. Издалека казалось, что у него выросла странная борода. Но когда подошли ближе, увидели, что это воспаленное и опаленное мясо.

— Ничего, — Нихамин сказал, придя в себя, — мы еще полетаем!

Никто, разумеется, ему не возразил, но мало кто в это поверил.

Месяца через три после этой аварии я навестил его в госпитале. Нихамин был весел, здоров, шутил. Через несколько дней он уже должен был выписаться, лишь черный шрам оставался у него на шее, на том месте, где между кожаным шлемом и воротом комбинезона остается неприкрытой узкая полоска тела.

Он поведал мне о своих планах дальнейшего ратного труда.

— Мы еще полетаем, мы еще покажем немцам, где раки зимуют, — произнес он на прощанье.

Недавно я увидел в газете «Краснофлотец» фотографию Нихами-на. Мне хочется закончить мой рассказ о нем несколькими словами, помещенными под фотографией: «С первого дня Отечественной войны сражается на фронте черноморский летчик-истребитель гвардии майор Давид Ефимович Нихамин. Д. Е. Нихамин лично сбил двенадцать немецких самолетов, принимая участие в боях за Одессу, Севастополь, Новороссийск, Тамань, Керчь, Перекоп. За успешное выполнение боевых заданий отважный летчик и опытный командир награжден орденом Ленина, орденом Суворова, двумя орденами Красного Знамени, медалями «За оборону Одессы», «За оборону Севастополя» и «За оборону Кавказа» (перевод с идиша Ю. Закона) |2|.

Эти строки Лазарь Лагин написал, когда еще шла война. А как сложилась дальнейшая судьба этого человека? Вот что сообщается в представлении к первой награде Д. Нихамина — ордену Красного Знамени, тогда еше командиру авиационной эскадрильи, 21 января 1942 года: «Отважный, смелый и решительный летчик-истребитель. За время военных действий имеет 61 боевой вылет. Лично сбил 6 самолетов противника. <...> Все сбитые самолеты подтверждены командованием 51-й армии и командованием авиагруппы. Имеет 40 штурмовок по войскам противника и 4 штурмовки по аэродромам противника, уничтожил 32 автомашины, 3 зенитные установки, 6 самолетов противника, 1 батарею зенитной артиллерии, до 500 солдат. С 22 июня по 10 ноября 1941 года эскадрильей произведено 1845 боевых вылетов, из них на штурмовые действия — 398, уничтожено 194 автомашины, 5 батарей зенитной артиллерии, 3 малокалиберных орудия, пять батальонов солдат, 2 бензоцистерны, 8 самолетов на аэродроме. В воздушных боях эскадрилья сбила 48 самолетов».

К приведенным Л. Лагиным наградам надо еще присоединить и медаль «За боевые заслуги», которой Давид Ефимович был награжден 3 ноября 1944 года.

Д. Нихамин продолжал воевать почти до самого конца Великой Отечественной войны. Германский фронт он оставил в конце 1944 года, уже после того, как освобождал Витебщину и другие регионы Белоруссии, Литву, Восточную Пруссию. С января 1945 года его часть перебросили на Дальний Восток. И пришлось витеблянину повоевать еЩе и с японскими милитаристами. В то время он уже командовал авиационным полком, имел звание подполковника. Вот что говорится 13 представлении его к ордену Нахимова: «Тов. Нихамин успешно руководил своим полком, в короткий срок сформировал его к подготовке к боевым действиям в полном составе без потерь людей и материальной части. В период войны с Японией, <...> действуя с двух аэродромов, полк произвел 92 самолето-вылета с налетом 104 часа 12 минут, выполняя задачи разведки портов на Южном Сахалине, штурмовые удары по объектам противника, прикрытия наших кораблей в сложных метеоусловиях. В результате боевой работы полка уничтожено 8 грузовых автомашин, 3 батареи зенитной артиллерии, 1 радиостанция, 4 повозки, 1 паровоз, подожжен 1 железнодорожный эшелон с 30 вагонами, взорван 1 склад с боеприпасами, уничтожено 80 солдат и офицеров противника, что подтверждено оперативными сводками штаба ВВС за август месяц 1945 г. За отличное выполнение заданий командования и за проявленное при этом мужество 22 человека из полка представлены к правительственным (правильно — государственным — А. П.) наградам, 2 летчика — к званию Героя Советского Союза. За умелое, успешное руководство полком в период войны с Японией достоин награждения правительственной наградой — орденом Нахимова 2-й степени».

Орден Нахимова Д. Нихамину не дали. Вместо него вручили орден Отечественной войны 2-й степени, а после разгрома противника — еще и медаль «За победу над Японией».

В Советской Армии гвардии подполковник Д. Нихамин прослужил до 1960 года. И был удостоен еще третьего ордена Красного Знамени (1947) и ордена Красной Звезды (1954). А в апреле 1985 года в связи с 40-летием Победы в Великой Отечественной войне — второго ордена Отечественной войны 2-й степени. После войны Давид Ефимович жил в Харькове. В 1986 году он приезжал в Витебск. После встречи с ним сотрудник газеты «Вщебсю рабочы» В. Смирнов написал материал «Верность присяге»: «Старший лейтенант Нихамин принял боевое крещение в небе над морем, где за несколько минут до начала войны своей эскадрильей нес боевое дежурство на охране морских рубежей Крыма. Тогда фашистской эскадрилье не удалось нанести неожиданный удар по Севастополю. Завязался жестокий и неравный бой. Возможно, не он был самым главным в жизни летчика. Однако навсегда сохранился в памяти до мельчайших подробностей. Первый фашистский самолет летчик Д. Е. Нихамин сбил над Каховкой 2 сентября 1941 года. А всего за войну их было сбито 24, в том числе ^самолетов лично, 4 — в группе, 8 уничтожено на вражеских аэродромах при штурмовых действиях. Он совершил за годы войны 352 боевых вылета. Летчики эскадрильи Нихамина служили примером мужества и героизма. Подвиги самого комэска воспевали фронтовые поэты, черноморцы говорили: «Нихамин — гроза пиратов». Краснофлотская газета «Атака», поместив портрет летчика, писала: «Звонкая слава о летчике-истребителе Нихамине гремит по всему Черноморскому флоту. Гордый сокол не знает страха». А фронтовой поэт Василий Ку-лемин написал о герое стихотворение «Гроза пиратов».

Д. Е. Нихамин ушел из жизни в 2000 году. А несколько лет тому назад ветеранская организация Харькова ходатайствовала о присвоении ему звания Герой Украины и награждении орденом «Золотая Звезда» (посмертно). Присвоили ли это звание, наградили ли орденом — не знаю. На все мои запросы в Украину ответов не получал.

И в заключение — о художнике, который оформил книгу Л. Лагина. Это Герш Бенционович (Григорий Борисович) Ингер (1910-1995) — известный книжный график, иллюстратор произведений Шолом-Алейхема. Член Союза художников СССР. Во время Великой Отечественной войны он жил в эвакуации в Чувашской АССР — на фронт не попал в связи с потерей слуха. Там он и начал создавать свои антифашистские циклы, растянувшиеся на много лет: «Бабий Яр», «Камни Треблинки», «Последний путь». Вернувшись после войны в Москву, Г. Ингер сотрудничал с издательством «Дер Эмес», по заданию которого и выполнил несколько портретов героев книги Л. Лагина.

Броненосец «Анюта»

Еще во время Великой Отечественной войны, в 1942 году, Лазарь Лагин написал повесть «Трое уходят в море», которая рассказывает о том, как трое моряков-черноморрцев, прикрывая отход батальона из захваченного немцами Севастополя, оказались за одной из сопок в окрестностях города. У них нет ни патронов, ни воды, ни продовольствия. Но у берега неожиданно они замечают неизвестно откуда там оказавшийся старый-престарый, кем-то брошенный катер-ли-музинчик. Они в насмешку окрестили его броненосцем «Анюта». В этом случае он был для них таковым.

На «Анюте» оказалось два пулемета и немного патронов. Так что они уже стали вооружены. Но ни продовольствия, ни воды по-прежнему не было. И все же этот старый катерок-лимузинчик — их единственная надежда на то, что они сумеют дойти до своих в Новороссийске. Черноморцы выходят в море. Им надо держаться подальше от берега, где их могут заметить немцы. Это удается сделать, но только до того времени, пока хватало бензина. Их обнаружил вражеский торпедный катер, стремительно бросившийся на смельчаков.

Ввязались в неравный бой! Сумели каким-то чудом не только спастись, но и при этом даже потопить противника. Но немцы во время боя пробили бак с бензином, и он весь вытек в море.

...Сколько настоящих приключений было за шесть дней у этих трех храбрецов, которые на катере, потерявшем управление, пытались добраться до своих! Их несколько раз обстреливали из вражеских самолетов. Но каждый раз, несмотря на пробоины, катер держался на плаву, а люди не сдавались даже несмотря на то, что один из них был тяжело ранен. И когда уже совсем обессилели, когда уже не оставалось, казалось, никакой надежды на спасение, неподалеку от этого лимузинчика оказался быстроходный советский тральщик «Параван».

«Командир «Паравана», — пишет Лагин, — увидел с мостика выстроившихся на корме лимузина изможденных, обросших краснофлотцев, сохранявших строй и выправку в минуты, когда им простительно было бы самое неорганизованное проявление своих чувств. Он понял: это севасто-польцы — и всем взволнованным существом своим почувствовал, что они заслуживают особой, необычной встречи. И поэтому, когда «Параван» и лимузин поравнялись форштевнями, капитан-лейтенант Суховей поднес к губам свисток. Длинная серебристая трель задорно прорезала праздничную тишину раннего, еще прохладного утра. Это было «захождение». Услышав этот сигнал, все находившиеся на верхней палубе и на мостике «Паравана» встали по команде «смирно». Краснофлотцы и старшины вытянули руки по швам, главные старшины, мичманы и командиры поднесли ладони к козырькам своих фуражек. Так встречают прибывающего на корабль флагмана, а ведь это был только маленький, разбитый рейдовый лимузинчик с экипажем из трех краснофлотцев!»

Сюжет повести, казалось бы, не такой уж редкий. Но Лагин сумел так умело описать приключения трех моряков-черноморцев, что они держат читателя все время в напряжении. Классический приключенческий жанр!

Тогда, во время Великой Отечественной войны, повесть «Трое уходят в море» публиковалась (с последующим продолжением) во многих номерах газеты «Красный черноморец». Для ее читателей война была такой же реальностью. В любую минуту с каждым из них могло произойти нечто похожее. Повесть же призывала к тому, что не надо теряться в самых сложных ситуациях. Она на конкретном примере показывала, как надо действовать и не терять присутствие духа.

Сразу после окончания войны Лазарь Иосифович решил вернуться к ранее опубликованной повести. Время было такое, когда требовалось побольше книг о героических делах советских людей на фронтах и в тылу, в воздухе и на море. Известные в будущем романы военной тематики, в лучшем случае, еще только писались. И уже готовая, небольшая по размеру повесть пришлась как нельзя кстати. Первой ее издал в 1946 году отдельной книгой «Военмориздат». И в этом же году еще три (!) общесоюзных издательства: «Воениздат», «Детгиз» и «Советский писатель». Правда, последние уже под другим названием — «Броненосец "Анюта"».

Повесть вошла в сборник литературно-художественных произведений о героической обороне и освобождении города русской славы — Севастополя. Л. Лагину в нем «компанию» составили такие писатели и поэты, как А. Толстой, А. Первенцев, Л. Соболев, В. Лидин, Е. Петров, А. Сурков, В. Лебедев-Кумач, И. Уткин и др. Мне кажется, что в новом названии повести слышен «отзвук» знаменитой песни М. Блантера и М. Исаковского «Катюша». «Рожденная» в 1938 году, она была необычайно популярна во время войны. И такой остается до сих пор! По опросу 2015 года журнала «Русский репортер» текст «Катюши» занял 13-е место среди самых популярных в России стихотворных строк, включающих, в числе прочего, русскую и мировую классику. В селе Всходы Угранского района, неподалеку от деревни Глотовки, родины М. Исаковского, в Доме культуры расположен музей песни «Катюша». Есть версия, что именно из-за этой песни советские солдаты во время Великой Отечественной войны дали прозвище «Катюша» боевым машинам реактивной артиллерии. В самом Деле: Катюша, Анюта — не все ли равно?

В наши дни эта повесть Л. Лагина издается редко. Но она выложена в интернете. И каждый желающий может ее не только скачать, но и прочитать.

Не только «Старик Хоттабыч»

«Патент "АВ"»

Роман «Патент "АВ"» стал фактически первой послевоенной книгоц Л. Лагина. Он был написан в 1947-1948 годах на основе памфлета «Эликсир сатаны», впервые опубликованного в первой лаги некой книге «15. самоубийцы». Как и многие другие произведения Л. Лагина, этот роман сильно политизирован, в какой-то степени отражает политическое положение в мире и борьбу двух непримиримых идеологий.

Действие романа происходит в выдуманной автором капиталистической стране. Ученый-биолог Стивен Попф изобретает препарат позволяющий сделать более энергичным рост живых организмов, а следовательно, удастся гораздо удешевить производство продуктов питания. Об этом узнает один из местных магнатов Примо Падреле который загорается мыслью прибрать изобретение к рукам и добиться еще больших доходов. Он пытается приобрести его. Но получает отказ. Тогда в ход идут угрозы, но и это не помогает. Падреле все же удается завладеть этим препаратом и по ложному обвинению в убийстве упрятать изобретателя в тюрьму. Тому грозит смертная казнь. Но самое страшное в том, что у Падреле появляется помощник — Аль фред Вандерхунт, который предлагает использовать изобретение совсем для других целей: воспитания послушных, безвольных рабов Получив согласие Падреле, он патентует изобретение на свое имя: «АВ». Под влиянием общественного мнения и всеобщей забастовки (организованной профсоюзом и коммунистическими активистами) доктора Попфа оправдывают, но его лаборатория разгромлена, а права на свое изобретение он потерял.

«Патент "АВ"» — первый роман Л. Лагина. Речь в нем идет, казалось бы, о вещах совершенно нереальных, волшебных. На самом деле в этой антиутопии больше информации о послевоенной жизни нашей страны, о ее мечтах и иллюзиях, чем в документальных хрониках. Блистательный антикапиталистический роман не только, как выясняется, детского писателя.

Первое издание «Патент "АВ"» вышло в 1948 году в издательстве «Советский писатель». Успех книги был таков, что уже на следующий год то же издательство выпустило ее второй тираж. А в 1956 году оно же подготовило сборник произведений Л. Лагина, в котором вместе со «Стариком Хоттабычем» и романом «Остров Разочарования» поместило и роман «Патен "АВ"» . Спустя еще пять лет этот же сборник тоже был переиздан. В 1959 году роман выпустило Новосибирское книжное издательство, а 1979 году — издательство «Советская Россия»- Уже в наши дни (2003 и 2016 гг.) этот «Патент "АВ"» переиздали издательства «Ад Маргинем» и «Амфора».

д завершаю рассказ об одном из самых известных произведений Л Лагина отзывами современных читателей, которые нашел в интернете:

__ Очень интересная и неожиданная повесть от автора «Старика Хоттабыча». Чувствуется стиль того послевоенного времени. Такие книги необходимы в наше время...

— Старая добрая советская фантастика. Ее было немного в то время, оттого интереснее прочесть образец из того времени. История вполне достойная.

«Остров Разочарования»

Следующей по времени издания появилась книга Л. Лагина «Остров Разочарований». Действие происходит в самом конце Второй мировой войны (1944 г.). В результате нападения немецких подводных лодок на союзный караван тонет один из кораблей — «Ай-рон будь». Спастись от смерти удается лишь пяти членам экипажа — американцам Фламмери и Мообсу, англичанам Смиту и Цератоду, а также русскому моряку Егорычеву. Судьба забрасывает их на неизвестный остров. Проведенная разведка показывает, что на нем находится небольшой немецкий гарнизон, состоящий из четырех эсэсовцев. Пользуясь внезапностью, Егорычев и кочегар Смит захватывают немцев в плен (при этом двое эсэсовцев гибнут). Союзники становятся хозяевами острова. При этом на нем обитает весьма странное коренное население: с одной стороны, аборигены находятся на первобытной стадии развития, с другой — хорошо говорят на английском языке, носят английские имена и фамилии, знают наизусть произведения Шекспира.

Тем временем спасшиеся моряки осваиваются на острове. Наиболее активную деятельность развивают Егорычев и примкнувший к нему кочегар Смит. Фламмери,Цератод и Мообс ведут себя пассивно, настаивают на освобождении пленных немцев (командир гарнизона майор фон Фремденгут — старый деловой партнер Фламмери) и пытаются всячески прибрать к рукам власть на острове с целью его колонизации в пользу своих стран. Егорычев старается разобраться, с какой целью на этом богом забытом острове был оставлен немецкий гарнизон. Ему также приходится прилагать громадные усилия, чтобы не допустить ссоры между «союзниками». В отношении коренного населения политика Егорычева-Смита и Фламмери-Цератода -Мообса тоже разнится. Фламмери прибегает к провокациям, пытаясь поссорить между собой население деревень, всячески поощряет своих сателлитов из числа наименее уважаемых аборигенов и т. д. в конце концов Егорычев и Смит отделяются от бывших союзников Фламмери при поддержке Мообса освобождает немцев. Цератод не может возразить: против него (англичанина) два американца, его позиции потеряны. Все это ведет к постоянным противоречиям между союзниками. В то же время все они признают опасность распространения Егорычевым коммунистических идей среди местного населения. Bci это помешает впоследствии захватить остров. Поэтому совместно с освобожденными немцами союзники совершают карательную вылазку в деревню, где живут Егорычев и Смит. Егорычева ранят, но вылазка проваливается. Аборигены, обозленные нападением, объявляют союзников вне закона, предлагая покинуть остров, а виновных в убийствах местного населения эсэсовцев отдать на расправу. Тем временем Егорычев и Смит находят старинную рукопись — предсмертное послание первого европейца, высадившегося на острове Разочарования, — англичанина Джошуа Пентикоста (предка Фламмери). Его высадили на остров после ссоры вместе с тремя десятками захваченных в Африке рабов. Используя огнестрельное оружие и став, по сути, диктатором острова, названного им островом Разочарования, Пентикост обучил рабов английскому языку и литературе. Джошуа надеялся впоследствии продать образованных рабов втридорога. Но, чувствуя приближение смерти, автор послания собирался покончить с собой в тайне от своих рабов, дабы сохранить веру в бессмертие и божественность белого человека. Становится ясно, откуда на тропическом острове представители негроидной расы и почему они обожествляют белых.

Фламмери и его союзники понимают, что сила отныне на стороне коренного населения (огнестрельное оружие перед уходом Егорычева и Смита было поделено пополам) и что необходимо действовать хитростью, выманить Егорычева и вождей на переговоры и уничтожить. Фламмери также понимает, что задачей немцев на этом острове было испытание ядерного оружия, и предлагает использовать его. Майору СС Фремденгуту эта идея не по душе: ему приказано дождаться немецкого судна, но выбора нет. Установив бомбу в месте предполагаемых переговоров, майор Фремденгут вдруг замечает появившееся на горизонте судно под фашистским флагом. Немедленно расстреляв бывших «англо-американских друзей», немцы стремятся обезвредить бомбу, но опаздывают и погибают при взрыве. Атомный взрыв будит дремавший на острове вулкан — при его извержении тонет немецкий корабль.

Егорычев, Смит и большая часть населения спаслись в пещерах острова. Впоследствии Смит и Егорычев возвращаются домой на построенном плоту.

«Джошуа Пентикос, которому целиком уделено введение, конквистадор и работорговец, олицетворение английского колониального дладычества в эпоху первого накопления, выписан Л. Лагиным выпук-ю и ярко, — пишет литературный критик Писаржсвский в рецензии на роман «Остров Разочарования». — Может быть, ему уделено слишком много места. Современные духовные наследники Пентикоса стали барчуками и белоручками, любящими загребать жар чужими руками, но в то же время они еще более изощренные и более опасные изуверы, чем Пентикос. Таков — почти таков — мистер Фламмери. Следовало бы, пожалуй, уменьшить порцию псалмов, которыми он пользуется по каждому случаю, и подбавить для законченности образа несколько черточек, которые еще более отчетливо проявили бы его родство с каннибалами, приступившими к исполнению гнусного плана уничтожения миллионов людей во имя сохранения своих сверхприбылей. Но и такой Фламмери, каким он представлен в романе, достаточно насыщен родовыми признаками, чтобы мы могли безошибочно угадать в нем памфлетную стилизацию иных представителей правящих кругов США, благостными сентенциями прикрывающих хладнокровную подготовку преступлений против человечества.

Лидеры англо-американского «единства» на острове Разочарования обсуждают вопрос об устранении Егорычева, который стоит у них на пути и логикой вещей завоевывает честную душу кочегара Смита. Смит изо всех сил хочет доверять своему соотечественнику, видному профсоюзному деятелю Цератоду, так сказать, защитнику интересов рабочего класса. Но человек оценивается по деяниям. С художественной точностью скопированный со своего прообраза, одного из вождей правого лейборизма, Цератод в самых разнообразных обстоятельствах постепенно разоблачается как лицемер, провокатор и империалист.<...>

Нельзя без чувства гадливости и омерзения читать записки «для себя» журналиста Мообса, в сопоставлении с черновиками будущих корреспонденции, описывающих те же события. И у этого начинающего бандита пера где-то на дне его душонки копошатся угрызения совести, но это только ожесточает его. <...> Подчеркивая в лице Мообса черты, заслуживающие презрения и осмеяния, Лагин не упускает случая напомнить, что подобный змееныш с кругозором «чуть побольше амебы» и безудержной жаждой стяжательства при приятных Условиях с легкостью перерастает в полновесного гада.

В фельдфебеле Кумахере легко угадывается сходство с право-социалистическими деятелями, продающими Западную Германию американскому империализму. В «тактических целях» одиннадцать лет тому назад Кумахер вступил в партию национал-социалистов, но в глубине души он всегда оставался социал-демократом.

Деятельно и активно проявляется в книге правдивый и живой образ коммуниста Константина Егорычева.

Бичуя зло, памфлет, как и всякое настоящее литературное произведение, утверждает добро. Положительное начало обычно представлено в памфлете точкой зрения автора. Она-то и вершит суд и расправу над теми явлениями, которые подвергаются разоблачению или осмеянию. Лагин осуществил смелую — и, по нашему мнению, удавшуюся — попытку ввести в роман-памфлет положительного героя.

В произведении, где отрицательные «герои» по самой природе памфлета, должны быть выписаны предельно ярко и выразительно, положительный персонаж не только не стушевался, но, наоборот, всем своим обликом и действиями определил моральную победу сатирика. Несмотря на присущую Егорычеву некоторую условность, при всей заведомой необычайности обстоятельств, в которых ему приходится действовать, мужественный советский моряк живет в романе и привлекает самые горячие читательские симпатии. Автор сумел показать, что за образом Егорычева крепко и нерушимо стоит советский мир — человечный и справедливый. Во всех столкновениях с цинизмом взбунтовавшихся мещан, с лицемерием рабовладельцев, с растленной этикой фашистских «сверхчеловеков» и низостью империалистических политиканов раскрывается огромное интеллектуальное богатство и несравненное превосходство рядового советского человека. У Егорычева нет навыков дипломата. Зато у него есть серьезные навыки в справедливости и здравом смысле. Они воспитаны всем строем жизни на его родине».

Поскольку книга была написана в период с 1947 по 1950 годы (начало так называемой «холодной войны»), то в ней, естественно, нашли отображение внешнеполитические события этого периода. Так, высадка союзников на острове и пленение немецкого гарнизона ассоциируется с оккупацией Германии. Отделение Егорычева (СССР) от Фламмери (США) и Цератода (Великобритания) — образование «железного занавеса». Также аллегорично использование по инициативе американца Фламмери ядерного оружия. Для современного читателя не только это уже в диковинку. Несомненно, его удивит и содержание приведенной рецензии. Но она — это тоже особенность тех дней. Она

— это тоже своеобразный памятник тому, что писалось и говорилось. Причем не только писателями. Все, что называет рецензент, —это обычное явление послевоенного периода. И это, несомненно, тоже надо знать нашим молодым и не очень молодым современникам!

Кстати, если в романе «Патент "АВ"» Лагин «поселил» своих героев в придуманную им страну, то остров Разочарования существует в реальности. Он один из семи необитаемых островов вулканического происхождения Оклендского архипелага в Новой Зеландии. Расположен в 475 километрах к югу от главного Южного острова страны и в 6,5 километрах от северо-западной оконечности острова Окленд. Площадь — 4 кв. км, протяженность береговой линии — 9,4 км, длина

— около 3,4 км, ширина — около 2 км. Климат влажный и прохладный. На острове обитает большая колония белошапочных альбатросов: гнездится около 65 ООО пар, почти вся популяция мира. Также на острове проживают оклендские пастушковые — эндемики архипелага. Когда-то они считались вымершими, но были вновь обнаружены в 1966 году. Остров — объект Всемирного наследия ЮНЕСКО с 1998 года. Отметим, что не случайно автор «поселил» своих героев именно здесь. Ему подсказал это реальный случай: в марте 1907 года на западном побережье затонул корабль «Дандональд». Из 28 членов экипажа выжило только 16. Они ждали спасения семь месяцев и выжили только благодаря запасам провизии, которые оказались на затонувшем корабле.

Возвращаясь к лагинскому роману, продолжу цитировать отрывок из рецензии на него литературного критика О. Писаржевско-го: «Остров Разочарования» — шаг вперед в творчестве Л. Лагина. В новой книге автор сумел достичь соединения острой интриги с памфлетной направленностью. Но иногда забота автора о занимательности вступает в противоречие с его сатирическим замыслом. Так.например, непропорционально большое место занимает история коренных обиталей острова. Она отвлекает от главной сатирической линии произведения — разоблачения во Фламмери стремления силой оружия всюду насаждать «американский образ жизни», разоблачения «моральных джунглей», выражающихся из своекорыстия воинствующего денежного мешка.

Разработка этой острейшей темы — большое писательское дело. Оно может найти воплощение в разнообразнейших жанрах — от рассказа-гротеска до повести и романа, восстанавливающих перед читателем подлинную картину капиталистического ада. Продолжения работы в том же направлении мы ждем от Л. Лагина. Хотелось бы, чтобы он при этом сохранил ценные черты своего писательского дара: остроумную выдумку, искристый юмор, но не настаивал бы на обязательной условности фабулы и нарочитой причудливости ситуаций, что вовсе не является органическими чертами излюбленного им жанра памфлета. Выигрывая подчас в отдельных частностях, памфлет-сказка, памфлет-аллегория в целом проигрывает в силе своего воздействия на читателя. В новых произведениях Л. Лагина должна полнее проявляться реалистическая линия письма, уже наметившаяся в живых образах подлинных героев и сатирических персонажей «Острова Разочарования».

Несостоявшаяся премия

Роман Л. Лагина «Остров Разочарования» первым выпустило издательство «Молодая гвардия» в 1951 году. Он сразу привлек к себе внимание не только читателей и не только литературных критиков, что тоже уже немаловажно, но и, самое главное, — некоторых представителей партийной элиты, идеологов, от которых многое тогда зависело в «жизни» (и продвижении!) того или иного литературного произведения. Современный читатель, прочитав «Остров Разочарования», возможно, скажет: «Агитка»! Да, агитка. Но в те годы подобная литература была очень востребована и даже в некоторых кругах популярна. Кто-кто, а уж «политический комиссар» Лагин знал, что требуется в издательствах, какую литературу там ждут. А массовый читатель, закрыв глаза на идеологическую шелуху лагинского романа, действительно, окунался в достаточно увлекательную, по сути дела, детективную историю. А что еще надо тем, кто любит читать приключенческую литературу? Им интересно только одно: чем же закончится эта история?

Давайте не будем забывать, что значительная часть советской литературы — и времени «Острова Разочарования», и предыдущего, и будущего — являлась типичной агиткой. Разве шолоховские «Тихий Дон» и «Поднятая целина» не агитки? А «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей» Н. Островского? А «Молодая гвардия» А. Фадеева? Причем среди авторов этих агиток значились не только уже названные, но и такие действительно большие литераторы, как, например, К. Симонов.

Да, были произведения М. Булгакова, В. Некрасова.... Но таких, у кого «рождались» аги гки, наверное, все же было больше. Возьмите, к примеру, произведения писателей, которые получили за них Сталинские премии. Ведь большинство их «замечательных» книг и они сами давным-давно «канули в Лету». Так что не будем очень строги к лагин-скому роману. Тем более что и он был в одном шаге от... Сталинской премии — одной из самых главных наград в те годы, столько же почетной, как, например, воинское звание Героя Советского Союза.

Сталинские премии были установлены постановлением Совета Народных Комиссаров от 20 декабря 1939 года в ознаменование шестидесятилетия И. Сталина. Первоначально их было 16 (каждая размером в 100 тысяч рублей), присуждаемых ежегодно за выдающиеся работы в области науки (физико-математических, технических, биологических, сельскохозяйственных, медицинских, философских, экономических, историко-филологических и юридических наук), музыки, живописи, скульптуры, архитектуры, театрального искусства и кинематографии. Тем же постановлением было установлено ежегодное присуждение премий за лучшие изобретения (10 первых, 20 вторых и 30 третьих) и за выдающиеся достижения в области военных знаний (3 первых, 5 вторых и 10 третьих премий). Дополнительно постановлением СНК СССР распространили присуждение Сталинских премий на ряд других научных дисциплин и на область литературы. Размер премий также подвергся изменениям: в частности, были установлены первые (размером в 200 тысяч рублей) и вторые премии (размером в 100 тысяч рублей) за выдающиеся работы в области науки.

В 1941 году состоялось первое присуждение премий. 223-мя их были удостоены 400 выдающихся деятелей науки, искусства и литературы. В 1942 году в соответствии с дополнительным постановлением СНК СССР было дано «преимущество работам и изобретениям.

связанным с делом обороны». Сталинские премии присуждались ежегодно Советом Народных Комиссаров (Министров) СССР по представлению специальных комитетов по Сталинским премиям. На эти комитеты возлагалось предварительное рассмотрение работ, причем в целях наиболее полной и всесторонней оценки комитеты организовывали секции с участием ученых соответствующих специальностей, экспертные комиссии из крупнейших ученых и выдающихся специалистов-практиков, поручали рассмотрение отдельных работ научным институтам, ученым обществам и учреждениям. Но окончательное решение чаще всего принимал лично сам Сталин. Известны не такие уж редкие случаи, когда он сам кого-то, минуя комитет, вписывал в число лауреатов или, наоборот, вычеркивал кого-то из кандидатов, полностью игнорируя те или иные рекомендации, особенно в тех областях, в которых считал себя компетентным. Лица, которые были удостоены Сталинской премии, получили диплом и право на специально установленный знак лауреата. Присуждение этих премий проводилось до 1952 года включительно. Достоверно известно, что Л. Лагин за роман «Остров Разочарования» был рекомендован специальным комитетом на Сталинскую премию 2-й степени за 1953 год. И будто бы сам Сталин с этой оценкой согласился. А вот каким образом роман нашего земляка оказался в числе кандидатов на главную премию страны, неизвестно. Можно только строить догадки. И я рискну привести одну из них. Помните, в страшные годы репрессий А. Фадеев помог Лазарю Иосифовичу «исчезнуть» на продолжительное время из Москвы? Хоть нет никаких свидетельств, но, видимо, между ними были действительно дружеские отношения. Возможно, оба их не очень афишировали, но, когда очень надо было, Лагин к Фадееву обращался. Тут самое время представить современному читателю, кем был Александр Александрович Фадеев (1901-1956) после войны — ведь его, боюсь, тоже почти не знают. Генеральный секретарь и председатель правления Союза писателей СССР (1946-1954), лауреат Сталинской премии (1946), кавалер двух орденов Ленина (1939, 1951), член ЦК ВКП(б). А еще — любимчик Сталина, один из немногих, к мнению которых тот хоть немного прислушивался. Не сомневаюсь, что именно А. Фадеев, воспользовавшись удачей Лагина, который когда-то помог ему в начале писательского пути, чтобы в очередной раз отблагодарить его за это, рекомендовал его роман на премию.Свою роль сыграла, по-видимому, и рецензия, отрывки из которой я уже приводил. Автором ее был замечательный человек и известный писатель.

публицист, популяризатор науки и киносценарист Олег Николаевич Писаржевский (1908-1964). Сам лауреат Сталинской премии (1951), он в 1936-1946 годах был референтом академика П. Капицы, затем работал в издательстве «Большая Советская энциклопедия». Он — один из зачинателей советской научно-художественной литературы. В своих произведениях сочетал поэтическую образность с логическим мышлением ученого, что позволило ему раскрывать смысл научных открытий и нравственную красоту подвига ученых. Автор ряда научно-художественных книг и биографий ученых, статей и книг об истории русской науки и, в особенности, новой истории: о развитии науки в советское или предсоветское время. О. Писаржевский неоднократно выступал с докладами на темы необходимости создания научно-художественной и научно-популярной литературы для детей, с большими и обстоятельными обзорами книг, изданных для детей и юношества. Он был активным деятелем редакционных советов издательств детской литературы, участвовал в создании детских энциклопедий, сам писал для детей, являлся членом редколлегий журналов «Наш современник» и «Наука и жизнь». Олег Николаевич являлся автором книг о Д. Менделееве, А. Ферсмане, Д. Прянишникове, кораблестроителе А. Крылове и др.

...Итак, списки лауреатов Сталинской премии за 1953 год были составлены. Но 3 марта того же года умер «отец народов». И сразу после этого присуждение Сталинских премий в области литературы (науке еще несколько лет присваивали) решили приостановить. А потом, уже после развенчания его культа личности, их вообще отменили, и в 1961 году переименовали в Государственные премии. Лауреатам же Сталинских премий (кто хотел) заменили ранее выданные специальные знаки и дипломы на новые образцы.

Что же касается романа «Остров Разочарования», то в новых реалиях международной жизни он уже был не актуален. И вопрос о какой-то премии уже даже не стоял.

Первое издание «Острова Разочарования» было осуществлено, как уже говорилось, в 1951 году издательством «Молодая гвардия». Успех книги привел к тому, что это же издательство два года спустя выпустило новый тираж. В этом, возможно, сыграло свою роль и то, что роман оказался в лауреатском списке. Но и впоследствии он тоже издавался. Например, в 1956 году — «Советским писателем», в 1958 году — Новосибирским книжным издательством. Вошел он и в латинский сборник 1961 года.

«Атавия Проксима»

Еще один известный и достаточно популярный роман Л. Лагина «Атавия Проксима» был опубликован в 1956 году издательством «Молодая гвардия». Читательский успех заставил это же издательство выпустить второе издание спустя семь лет. Вот что писал о нем Н. До-лотин в 11-м номере журнала «Наука и жизнь» за 1956 год: «"Атавию Проксиму", строго говоря, вряд ли следует считать научно-фантастическим романом. Это остроумный политический памфлет на капиталистическое общество. Вот краткое его содержание. Начальник штаба некой капиталистической страны Атавия, по фамилии Зав, с согласия председателя ее сената, решил совершить грандиозную провокацию: дать одновременно залп из атомных пушек по всем странам мира, кроме Советского Союза. По мнению Зава и его коллег, весь мир мог обвинить тогда СССР в атомной агрессии. Развязалась бы третья мировая война, в которой были так заинтересованы биржевики и монополисты. Но адъютант генерала Зава Дэд по рассеянности допустил ошибку: вместо правого рубильника он повернул левый. И тогда «соединенная взрывная мощь двух тысяч четырехсот двух огромных атомных снарядов... вырвала весь огромный атавий-ский материк из материнской планеты и превратила в спутник Земли. Кроме Атавии на вырванной части земли, ставшей самостоятельным небесным телом, оказалась маленькая соседняя страна Полигония.

Автор в ярких красках рисует обстановку, создавшуюся в Атавии в результате этого взрыва и поведения представителей разных слоев населения. Нормальная жизнь повсюду нарушилась. Возникшим из-за атомного взрыва землетрясением было разрушено здание научного института, где находились подопытные зачумленные крысы и майские жуки. Они вырвались на свободу, и над страной нависла угроза страшной эпидемии. Это дало автору повод для остроумной сатиры: предприимчивые финансисты, воспользовавшись случаем, организовали соответствующий концерн и нажили огромные барыши на платных и для всех обязательных прививках, а попутно и на заячьих лапках, которые будто бы должны были оберегать каждого благомыслящего атавийца от всяческих неприятностей. Читатели с интересом воспринимают памфлетную сторону романа Л. Лагина. Злой сатирой является ярко и остроумно показанная писателем война между Ата-вией и Полигонией, затеянная по взаимной договоренности правящих кругов обеих стран. Чтобы оградить себя от движения народных масс, правители Атавии назначили руководителем Министерства юстиции главного босса атавских преступников, который со своим

«войском» громил и убийц защищал существующий строй.

д как же с научной фантастикой? По сути дела, ее нет. Л. Лагин просто отмахивается от нее. Он уже с самого начала дает понять читателю, что жизнь в Атавии после полета в космос была бы невозможной. «Было твердо установлено, что Атавия из-за слабого притяжения не могла бы удержать на себе ни атмосферу, ни воду.

Когда профессор Ингрем уверял сенатора Мэйби, что остров, на котором расположена Атавия, в результате атмосферного взрыва оторвался от Земли, тот иронически заметил:

— И он при этом не превратился в пыль, не разлетелся на атомы?

— Вполне законный вопрос...

— А атмосфера?

Ингрем только развел руками».

Как все-таки произошло столь удивительное, явно противоречащее науке событие? Ответ на этот законный вопрос дается такой: «По сей день остается непонятным, во всяком случае, для автора этих строк, почему не смело в пыль и не унесло в воздух вместе с самим воздухом в космическое пространство все живое на этом материке. Но автор решительно и бесповоротно отказался от заманчивой перспективы видеть свое произведение в качестве пособия для внеклассного чтения по астрономии, геологии и физике, в частности, по кинетической теории газов».

Л. Лагин не дает себе труда хотя бы как-нибудь объяснить то, почему, собственно из-за путаницы с рубильником взрывная мощь обратилась в обратную сторону, для чего предназначены железобетонные задвижки и как могло получиться, что не все атомные снаряды устремились в глубь земли, а только из начальной своей части. Таким образом, элементы научной или, точнее, псевдонаучной фантастики послужили для Лагина лишь поводом для памфлетного раскрытия интересующей его темы. Разумеется, ставить это в вину автору не приходится. Научная фантастика не его жанр, и он вправе был использовать ее в той мере, в какой это требовалось для развертывания сюжета. Но мы с не меньшим правом можем исключить «Атавию Проксима» из «Библиотеки научной фантастики и приключений», хотя издан этот роман именно под этой многообещающей рубрикой. Можно предъявить некоторые претензии роману и как памфлету, но это вышло бы за рамки нашей темы.

Для современного читателя это произведение Лазаря Иосифовича, на мой взгляд, устарело. Проблемы, о которых рассказывается в нем, Уже давно не так актуальны, как это было полвека тому назад. Да и некоторые наивные обвинения в адрес отрицательных героев романа сейчас выглядят просто архаизмом».

А вот мнение об этом романе литературного критика Г. Ратмано-вой: «Новый фантастический роман Л. Лагина «Атавия Проксима» — определенный итог художественных поисков писателя в области фантастико-сатирического жанра. <...> Как и в предыдущих произведениях, в «Атавии Проксиме» увлекательно развивается сюжет. <...> В романе есть остроумные сцены. Таковы все эпизоды, связанные с личностью Фрогмера, дошедшего в своей ненависти к неграм до идиотизма. Запоминается и фигура Ассорданапала Доджа. Убежав из психиатрической лечебницы, он выдает себя за сенатора Атавии и произносит речь перед толпой на площади. Никто из присутствующих не замечает в ней ничего странного. Напротив, она вызывает бурю восторгов у воинственно настроенных атавистов. <...> Одна из удач Л. Лагина — образ Онли Наудуса. В начале романа Онли Наудуе вызывает, скорее, сочувствие, чем презрение. Этот молодой человек не очень умный, довольно трусливый, но не лишен привлекательности. Он по-своему, по обывательски, даже честен. Из Онли Наудуса мог бы выйти неплохой человек. Но, взбираясь по общественной лестнице, он становится подлецом. Головокружительная карьера стоила ему дорого. Каждый шаг на пути продвижения к должности особо уполномоченного прокурора Атавии был сопряжен для него с потерей остатков человеческого достоинства.

Образ Онли Наудуса дан в процессе становления. Лагин показывает, как губительно действует на молодого человека атмосфера погони за прибылью и военной истерии. Атавизм гибелен прежде всего потому, что он уродует душу человека. Эта мысль, проходящая через все творчество Лагина, в последнем его романе звучит иногда с подлинно трагической силой. Так, трагична история авантюры доктора Раста и Сима Наудуса. Сим Наудус не находит в себе сил отказаться от денег, хотя знает, что за них ему придется расплачиваться всю жизнь. Он делает это не ради наживы. У него трое детей и больная жена, ему надо как-то сводить концы с концами. И Сим Наудус зарабатывает деньги на своем здоровье. А хороший и добрый человек доктор Раст обманывает своих пациентов, «предсказывая» им их судьбы и, помимо своей воли, становится соучастником самоубийства Сима, Наудуса.

Сатирически написаны страницы, рассказывающие о производстве так называемого «механизированного счастья». Атавистов убеждают: «Счастье приносит левая задняя лапка дикого зайца, убитого пулей на кладбище в полночь при луне в пятницу рыжим хромым и косым наездником на белой лошади. Производство «механизированного счастья» поставлено на широкую ногу. «Это будет одним из самых сокрушительных ударов, когда-либо нанесенных правительством Атавии по нужде и горю», — заявил в беседе с представителями печати министр финансов. Однако обмануть народ не удалось. И на последних страницах романа Атавии грозит новое потрясение — буря народного гнева.

Полнее и шире, чем в двух предыдущих романах, в «Атавии» представлены положительные герои. Некоторые из них, например, доктор Эксис, Прауд, супруги Гросс, обрисованы интересно и убедительно.

Публицистическая стройность — одно из значительных достоинств романов-памфлетов J1. Лагина. Именно они определяют разоблачительную силу сатирических образов его книг. Однако, как это часто бывает, с этим достоинством связаны и существенные недостатки его произведений. Иногда публицистика врывается на страницы романов Л. Лагина штампованными фразами газетных отчетов, нарушая художественную стройность произведениях...> Поиски Л. Лагина в избранной им области литературы плодотворны. Действия его книг развертываются в несуществующих республиках, писатель описывает события, которых никогда не было, но все происходящее в романах Лагина так напоминает действительность, что зачастую вымысел автора легко соотносится с конкретными реальными фактами. В этом правда его фантастики».

А вот еще мнение другого литературоведа — В.Дмитриевского. Оно в общем не отличается от других рецензий на этот роман: «Л. Лагин, повествуя об Атавии, ничего не придумывает. Он сообщает читателю всемирно известные, неопровержимые факты жизни одного заокеанского государства, существующего в действительности. Он лишь позволяет себе, пользуясь приемом гиперболизации, доводить абсурдную реальность до сверхабсурдов. Создавая правительство «сильной руки», атавские монополисты прибегают к услугам президента синдиката преступников Эмбоуза, в просторечии «Сырка», чтобы укрепить внутренние вооруженные силы тремя миллионами гангстеров.

— Что-то вроде штурмовых отрядов?

Эмброуз откинулся на спинку кресла.

— А вы знаете, что в этом есть здоровое зерно, очень здоровое зерно...

— Что вы, друг мой, — горячо возразил Мэйби, — штурмовые отряды — это нечто от фашизма! Фашизм не товар для нашей старой Демократии. Отряды на страже нашей старой демократии. Отряды на страже нашей доброй атавской демократии от «красных» тоталитаристов — вот о чем идет речь...

«Сырок» и президент Атавии Мэйби понимают друг друга с полуслова. <...> Л. Лагин в сатирической форме подчеркивает, что причины войн не в биологической сущности человека, а в жажде сверхприбыли, которую постоянно испытывают капиталисты. <...> Сатирический роман советского писателя, остро и беспощадно обнажая истинные причины тотальных войн, показывает и путь борьбы за мирную жизнь и счастье народов. Простые люди всех стран и наций должны взять свою судьбу в собственные руки».

Успех романа подтолкнул «Молодую гвардию» переиздать его (в новой, дополненной редакции) в 1963 году. А в первом номере журнала «Искатель» за этот же год Л. Лагин опубликовал новую главу романа под названием «Трагический астероид». В 1972 году она появилась отдельным изданием под тем же названием.

Обидные сказки

Над этим циклом «Обидные сказки» Л. Лагин начал работать еше в 1924 году и продолжал этим заниматься в течение всей жизни. Они представляли собой сверхкороткие истории, написанные в юмористическом и сатирическом ключе. Первые из них были опубликованы в первом номере журнала «Москва» за 1957 год. А вскоре в «Литературной газете» за 9 апреля появилась довольно большая рецензия на эту публикацию, озаглавленная «Морковная сатира». Вот ее содержание (с незначительным сокращением): «К сожалению, наши сатирики не так часто балуют читателей. Сатирические произведения — весьма редкие гости на страницах «толстых» журналов. Было приятно видеть, что новый журнал «Москва» не забыл этот жанр. В первом номере «Москвы» писатель Л. Лагин напечатал несколько своих произведений под общим названием «Обидные сказки». «Сказки бываю! разные, — пишет автор. — Бывают безбедные, бывают обидные. Эти обидные». Читаем, перечитываем лагинские сказки. Что же все-таки в них обидного? Бытовые пустячки, знакомые анекдотики, уже где-то слышанные, изрядно поднадоевшие,— вот ведь что служит, так сказать, основой этих сказок-басен. Возьмем сказку под названием «Морковные страсти». О чем она рассказывает? О бедном зайчишке, которого тупые начальники выдвинули заведующим морковным складом. Как быть зайцу? Ведь он морковку-то любит! Ему сказали: «Возьми себя в лапы и крепись». Похудел заяц, начальники смекнули, что так крепиться зайцу невозможно, и повелели «навешивать

ему на губы висячий замок и запирать на два оборота». Схитрил заяц — подобрал ключик к замку. Тогда начальники устроили совещание и назначили для обслуживания зайца целый штат, даже работника отдела кадров предусмотрели. А заяц занемог. «Доктора говорят — не жилец он на этом свете. Но заяц — это еще только полбеды. А куда прикажете девать остальных? А ведь у каждого семья. Срочно ищут другого зайца».

Увы, где же гут острота, которая бы обижала бюрократов, где социальный заряд, который бы делал эту сказку сатирически смешной, обличающей? Уж очень мелковата сама авторская задача, беден язык, нарочито стилизировано изложение. Рассказан заурядный пустячок действительно из «заячьей» жизни — и только. А начальники совещания притянуты к заячьим губам!

Может, в других сказках Лагину удалось произнести что-то свое, оригинальное в избранном им жанре? Посмотрим. В «Стакане воды» автор вытягивает на свет божий давнишний анекдот о словоохотливом ораторе, по фамилии Сидоров, которому подали стакан обыкновенной кипяченой воды вместо полагающегося для такого случая чая с лимоном. Обнесли, как говорится, Сидорова: всем ораторам подавали чай с лимоном, а ему простую воду! Сидоров сконфузился, что-то такое довольно несуразное забормотал и без аплодисментов покинул трибуну. И вокруг этого пустячка автор пытается поострить. Оказывается, шеф-повар даже справку выдал, удостоверяющую, что воду Сидорову подали без злого намерения, а просто заварка кончилась. Но доказывай, дескать, справкою, когда карьера Сидорова так неожиданно оборвалась.

И невольно нам вспомнился чеховский рассказ о чиновнике, который в театре чихнул на лысину генералу, а потом умер от страха. На основе, казалось бы, невероятной юмористическо-курьезной ситуации Чехов создал одно из лучших своих произведений. А в сказке Лагина вода в стакане же осталась обыкновенной кипяченой водой, а факт с бедным Сидоровым — заурядным, анекдотическим фактом. Ни сатиры, ни характера.

Почему автор называет свои сочинения сказками? Скорее всего — это назидательные басни в прозе. Но ведь и в них должна быть острота. Всего этого не сыщешь в сказках Лагина. Разве несут они гражданское беспокойство за все то, что действительно мешает нашей большой народной жизни? Если у читателя и возникает чувство обиды, то только за журнал, который предоставил свои страницы имитации под сатиру, лишенную серьезного общественного содержания. А жаль! Все творчество Л. Лагина свидетельствует о том, что он может писать более глубоко, остро и содержательно».

Подписана эта рецензия псевдонимом «Литератор».

Нельзя не признать, что в чем-то автор рецензии, конечно, прав. Но во многом с ним можно было и поспорить. Главная претензия вдругом: почему эти нелицеприятные для Лазаря Иосифовича строки подписаны псевдонимом, а не настоящей фамилией? Почему он, высказывая отрицательное мнение о публикации, тщательно скрывает свое имя? И в этом мне представляется главная претензия к критику.

Впрочем, эта рецензия почти не отразилась на дальнейшей работе Л. Лагина. Свои произведения он по-прежнему называет сказками, по-прежнему публикует в различных журналах. Что касается двух из них, на которых безымянный критик остановил свое внимание, то 0н по-прежнему их публиковал, что уже говорит о его личном отношении к вышеприведенной критике. Более того, в 1959 году он издал под таким же названием брошюрку малого формата в серии «Библиотека "Крокодила"». Она состояла всего из трех сказок (или басен в прозе — как кому угодно!): «Прометеевы страсти» (содержание: был титан-полукровка Прометей, и подарил он людям огонь. А как люди отблагодарили его за это? Приковали! И прикованный Прометей не знает об этом, и потому он всем доволен), « Ошибка Матвея» (содержание: слишком внимательно читал Матвей «Сказку о золотой рыбке», чем и сгубил ее, бедную) и «Аморалка» (содержание: бедный Вася пострадал за свой «распутный образ жизни во снах», и строгая Маргарита Капитоновна написала жалобу на студента).

Последующие публикации этого цикла чаше всего проходили «апробацию» в некоторых журналах («Крокодил», «Огонек», «Смена», «Юность») и газетах («Литературная Россия и др.). В некоторых случаях вновь издавались маленькими брошюрами в «Библиотеке "Крокодила"», но отдельными книгами уже не выходили. Их обычно помещали и помещают до сих пор в сборниках произведений Л. Лагина. Всего известно более 60 таких сказок, а наиболее удачные из них послужили сценариями для мультфильмов, о чем расскажем чуть позже.

«Майор Велл Эндью»

Полное название этой повести Л. Лагина — «Майор Велл Эндью, его наблюдения, переживания, мысли, надежды и далеко идущие планы, записанные им в течение последних пятнадцати дней его жизни». Она была завершена Лазарем Иосифовичем в 1962 году. Для усиления эффекта в ней автор использовал сюжет классического романа Г. Уэллса «Война миров». События и в романе, и в этой повести происходят в одно и то же время. Но если английский фантаст показывает борьбу с инопланетными захватчиками, если так можно выразиться, с внешней точки зрения, то Лазарь Иосифович повернул сюжет таким образом, что у марсианских завоевателей на нашей планете среди землян нашелся предатель. Бывший военный-артиллерист, попавший в плен к марсианам, решил по собственной воле сам им помогать. Помогать не потому, что при сложившихся обстоятельствах не мог иначе, а потому, что он всегда был в душе ренегатом, о чем свидетельствуют записи дневника, которые дошли до наших дней. Больше того: Велл Эндью свое предательство облекает целой философией, которая возвышает его самого и его поступки, превращая майора в собственных глазах чуть ли не в спасителя человечества. В итоге он и его новые хозяева погибают. А имя и фамилия главного героя — метафора, которая заключает в себе вопрос, обращенный к читателю: «Ну, а ты?» Именно так можно перевести с английского имя майора, который ради спасения собственной жизни стал причиной гибели сотен своих сограждан.

О чем все же эта повесть? О предательстве! О предателях, которых во время Великой Отечественной войны было так много на всей оккупированной территории СССР. Об этом в Советском Союзе писали редко и неохотно. Обычно только тогда, когда речь шла о судах над бывшими полицаями. Их даже стали называть иноземным, трудно произносимым словом «коллаборационисты». Для чего? Наверное, в надежде на то, что малограмотный (а главное — ничем не интересующийся!) народ вообще не поймет, кто же они.эти коллаборационисты. Рецензенты этой повести, как правило, акцентировали внимание не на этом факте, а на совсем другом: на схожести сюжетов повести J1. Лагина и романа Г. Уэллса. Не удивлюсь, если сам Лазарь Иосифович, ортодокс-коммунист, тоже не думал об осуждении коллаборационизма как явления. Но это произведение фактически об этом.

Впервые повесть «Майор Велл Эндью» была опубликована в первом номере журнала «Знамя» за 1962 год. Отдельной книгой не выходила, а публиковалась в сборниках «Послесловие к Уэллсу», в антологиях «Фантастика, 1962 год» (1962), «В мире фантастики и приключений» (1963), в 15-м томе «Библиотеки современной фантастики» (1968), в лагинских сборниках «Съеденный архипелаг» (1963) и «Избранное» (1975).

«Съеденный архипелаг»

«Съеденный архипелаг» — один из самых известных лагинских памфлетов, который, впрочем, вызывает сейчас неоднозначные оценки. Сюжет его типичный (из-за политизированности!) для этого писателя. Беспринципный, снедаемый жаждой наживы бизнесмен прибывает с сыновьями на придуманный автором архипелаг, на котором живут племена с очень низким уровнем развития, и к тому же еще занимающиеся каннибализмом. Ему удается прибрать к своим рукам все самое ценное, что на архипелаге есть, —дорогие породы деревьев. Их беспощадно вырубают и вывозят в свою страну, где перепродают по баснословным ценам, зарабатывая на этом и безмерно обогащаясь. Как говорится в одной из аннотаций на этот памфлет, — типичный «памятник советской идеологии, беспринципные и антигуманные буржуи-бизнесмены, не останавливающиеся ни перед чем ради лишней копейки (цента) прибыли, а неграмотные угнетенные аборигены становятся жертвами алчности империалистов. И все это преподнесено автором с фирменными юмором и иронией».

Интересны и анонимные современные отклики на этот памфлет. Вот некоторые из них:

— В советские времена, когда я был маленьким и читал «Старика Хоттабыча», я думал: «Ну, это он загнул! Как дети могут мечтать стать гангстерами?!» Увы, это оказалось правдой, которую в те времена знали не все. «Съеденный архипелаг» — такая же страшилка из жизни мирового империализма. Но я нисколько не сомневаюсь, что такое могло случиться на самом деле. Если разум человека ценится меньше его мяса, человеческая жизнь — всего лишь разменная монета.

— Омерзение. Это слово лучше всего описывает мои впечатления от данного рассказа. Омерзение не из-за личности автора или его текста, а от узнаваемых персонажей и их риторики. Шестьдесят лет прошли как один день, и описанные автором типажи, их мораль и двойные стандарты цивилизованного мира мы можем увидеть в современных газетах, телевизоре и интернете. Конечно, нельзя забывать о целях и задачах, которые преследовал Лазарь Лагин при написании этого рассказа. «Съеденный архипелаг» — образец (прекрасный образец!) коммунистической пропаганды времен холодной войны, поэтому неудивительно, что в маленьком произведении собрана масса штампов и клише, позволяющих обличить мир чистогана. Алчные и беспринципные бизнесмены; преступления ради прибыли в тысячи процентов; полное равнодушие капиталистического мира к преступлениям против человечности; доведенный до отчаянья народ; кровавая гражданская война, унесшая жизней не меньше, чем узаконенный каннибализм... С другой стороны, сложно сказать, что автор так уж сильно сгустил краски в рассказе. Те, кто знаком с историей европейских колоний (а также постколониальным периодом), скажут, что Лагин еше преуменьшил степень чада, угара и кутежа, которые творятся в подобных странах. По степени ужаса и безысходности реальное Конго с его кобальтовыми рудниками, где шахтеры и члены их семей вынуждены гнить заживо, без особых проблем заткнет за пояс вымышленный архипелаг Блаженного Нонсенса с его добычей черного дерева и лесосекой № 6. У рассказа ровно один недостаток: его чересчур оптимистичный финал. Возможно, здесь сказалась советская цензура, которая желала бы видеть позитивный конец у этой истории, а возможно, Лагин действительно верил в то, что страны третьего мира способны сбросить колониальную удавку и построить лучшую жизнь. С высоты послезнания очевидно, что эта задача гораздо сложней, чем казалась автору шестьдесят лет назад.

— Читая эту вещь, с первых строк понимаешь, что это именно то чтиво, которое доставляет такое же удовольствие, какое испытывает вождь племени, кушая вкусного пленника. Вкусен язык изложения и юмор. Эпиграфом к рассказу могли бы стать старые песни «Девушки острова Пасхи» и «Ну, почему аборигены съели Кука?» Почемужетем^ каннибализма неизменно подталкивает нас придумывать анекдоты и ударяться в черный юмор? Для цивилизованного человека поедание человечины настолько противоестественно, что воспринимается оно исключительно как нонсенс. В наше время правитель Уганды, получивший образование на Западе, оказался «цивилизованным» каннибалом, съевшим более полусотни своих соплеменников. Для Лагина людоедство — тема, дающая простор для игры с аллегориями, люди часто жрут других не в физическом плане, а империалисты — людоеды похлеще островитян. Произведение дышит эрудицией автора. Колонизатора зовут Урия Свитмердер (Сладкий Убийца). Урия — имя отрицательного персонажа из романа Диккенса. Его страна называется Пуритания. И это верно: первые штаты заселили переселенцы, бывшие пуританами. Умилила яркая деталь: дикари кладут в могил у утварь для использования в загробной жизни, и ученый обнаруживает там бережно прикрученную алюминиевую кастрюльку. Конечно, я не могла не оценить фразу, что на остров для аборигенов поступила первая партия «легкомысленных открыток». Актуальна для сегодняшнего дня травля автора честной статьи, которую показал Лагин. а принятые за рекламный слоган слова о мебели, изготовленной на человеческой крови, совсем уже переносят читателя в сегодняшний день. Рассказ был написан в годы, наступившие после сталинской мясорубки, и взгляд на человеческую природу ироничного интеллигента обнаруживает себя в произведении фантастическом и иносказательном. Хорошо, когда книга отстоится, и читаешь ее спустя годы с момента написания. Если бы ее держал в руках диссидентски настроенный читатель при социализме, его бы взбесила набившая оскомину политическая сатира и высмеивание империализма. Но сейчас критика капиталистического общества перестала вызывать идиосинкразию, и мы можем оценить этот рассказ объективно.

— Вроде бы что ни на есть просоветская из просоветских книжек, однако следа эпохи там совсем нет, написано очень весело и по-современному, юмор про любую (а не только злободневную на момеНт написания) экономику, политику, деятельность международных организаций, а также про моральные принципы, и это еше все с отсылками к истории. По всему этому видно, что книга-то совсем не детская, для детей это будет просто забавная история про диких аборигенов, а все богатство книги пройдет мимо. Рассказ совсем короткий. Но читать надо обязательно. Всем.

Впервые памфлет «Съеденный архипелаг» был опубликован во 2-м номере альманаха «Мир приключений» (1956 г.). И в том же году был включен в сборник произведений Лагина издательства «Детгиз», состоящий из нескольких десятков рассказов, памфлетов, повестей и названный именно по нему. Потом он входил в антологию «Смех — дело серьезное» (сборник № 2, 1963) и второе издание сборника «Съеденный архипелаг» (1963).

«Белокурая бестия»

В одном из глухих и суеверных горных селений Баварии местный житель Гуго Вурм во время прогулки по лесу почти нос к носу столкнулся со странным животным, похожим одновременно на волка и человека. Несмотря на все страхи и опасения, он решил поймать его. И в конце концов все же выследил в пещере с настоящими волками. По медальону, висевшему на шее этого существа, он восстановил события весны 1943 года, когда из парка старинного аристократического поместья волчица похитила почти двухлетнего мальчика Хорстля, сына генерал-майора Эриха Готфрида барона фон Виввер. К этому времени самого барона уже нет в живых. Вся тяжесть находки ложится на плечи его вдовы.

У худого белобрысого мальчика взгляд свирепого идиота. Он абсолютно дикий и агрессивный, не умеющий ни говорить, ни ходить на двух ногах. Он не признает ни одежды, ни элементарной гигиены, ест только сырое мясо с пола, как дикое животное.

Чтобы скрыть такое позорное пятно на безупречном фамильном дереве, мальчик объявляется безумным. Но встает вопрос, что с ним делать дальше. Решено отправить его в приют для детей лиц, преследовавшихся при нацизме. В нем все делается для того, чтобы мальчик-волк превратился в нормального человека. Казалось бы, это удалось сделать. «Параллельно с развитием маленького барона идет процесс реставрации нацизма в ФРГ, — находим в одной из рецензий на это произведение Л. Лагина. — Политическая погода день ото дня становится всё менее благоприятной для тех, кого при нацизме преследовали, и всё благоприятней для тех, кто преследовал.

В двенадцать лет Хоретля забирают домой, и дальше его обучают уже в компании приличествующих его положению детей, упорно и збавляя от «отвратительного плебейского демократизма», привитою ему в приюте. Ведь он рожден господином и должен научиться повелевать. Из его памяти вытравливают все воспоминания о воспитательнице, ставшей для него второй матерью, о всех друзьях его детства. Хоретля и дальше скрывают от широкой общественности из-за его отставания в развитии, которое к тому же усугубилось после возвращения домой.

В возрасте двадцати с небольшим лет при посещении зоопарка на глазах у ошеломленной публики Хорстль встречается один на один со сбежавшим волком и возвращает его в клетку. В какие-нибудь полчаса из предмета презрительного сострадания немногих знавших его людей он превратился в предмет восхищения десятков и сотен тысяч. С помощью грамотно разработанной информационной кампании его делают национальным героем и ролевой моделью Молодого Немца. В рамках этой же кампании создается молодежная организация «Федеральные волчата», чьим идеалом, достойным подражания, объявляется волк.

«Федеральные волчата» становятся чрезвычайно популярными в ФРГ.обильные взносы общественных организаций и частные пожертвования подвели под них вполне достаточную финансовую базу. Молодые люди по всей ФРГ активно вливаются в организацию, которая вскоре выходит на международный уровень. В Мюнхене «Федеральные волчата» проводят спортивные состязания, участие также принимают родственные зарубежные организации. Для Хоретля это был день сплошных триумфов: все золотые медали по бегу на четвереньках и все золотые медали по мясоборью, то есть скоростному поеданию сырого мяса. Абсолютный чемпион мира по двум новейшим и труднейшим видам национального спорта! В соревновании по охоте на живого цыпленка на четвереньках Хорстль фон Виввер показал высокий класс.

Безусловно, эта сатирическая повесть писалась как отражение послевоенной ситуации как в ФРГ, так и в целом в западном мире, но также это и предупреждение всем нам. Предупреждение о том, как долог и мучителен процесс развития человека и как легко, в один момент можно снова упасть на четыре конечности и стать диким животным, лишенным разума».

Впервые повесть-памфлет «Белокурая бестия» была опубликована в 4-м номере журнала «Юность» за 1963 год. И в том же году се включило в сборник «Съеденный архипелаг» издательство «Со-ретская Россия». Вот мнение читателя elias68, высказанное 25 июня 2016 года: «Эту небольшую повесть я впервые прочитал лет тридцать пЯть назад, раскопав во время летних школьных каникул на чердаке несколько старых номеров журнала «Юность». Помню еще, что она произвела на меня неизгладимое впечатление и запомнилась на всю жизнь, хотя имя автора почему-то забылось. Лишь много лет спустя я узнал, что ее написал автор «Старика Хоттабыча». Перечитай я ее лет двадцать назад — и, наверное, впечатления были бы иными. Но сейчас, когда знаешь больше и иначе воспринимаешь мир, эта книга начинает играть новыми красками, а гений и провидчество автора возносятся на недосягаемую высоту.

Конечно, «Белокурая бестия» — это прежде всего политический памфлет, повесть-предупреждение, написанная с присущим автору талантом, пронизанная тонким остроумием и едким лагинским сарказмом. Литературное мастерство Лагина не уступает булгаковскому, а вот по эмоциональному воздействию я при всем моем уважении к Михаилу Афанасьевичу поставил бы эту повесть выше «Собачьего сердца». Сегодня эта небольшая повесть Лагина актуальна, как никогда. А действительно, что изменилось в мире за это время? Точно так же, как в свое время американцы и англичане делали ставку на «умеренных нацистов» в борьбе против коммунизма, в наши дни они делают ставку на «умеренных исламистов» в борьбе против неподконтрольных им светских режимов Ближнего Востока. «Умеренный исламист», пожирающий сердце убитого врага, — это уже вам не Хорстль с цыпленком, такого даже Лагин не мог себе представить. Вообще, боюсь, что Лагин при всей своей богатой фантазии много чего еще не смог бы представить. Например, что пропагандистские фильмы, которыми промывали мозги Хорстлю, будут под видом «исторической правды» показывать его внукам, а ловкие англосаксонские писаки, родившиеся после войны, будут подсовывать им же развесистую клюкву про гитлеровцев, марширующих с буханками хлеба наперевес, чтоб накормить голодных советских граждан, в то время как Красная Армия, всячески мешая им это делать, уничтожала собственные города. Поэтому могу добавить лишь одно — читать эту повесть надо обязательно».

«Голубой человек»

Роман «Голубой человек» стал последним крупным произведением Лазаря Иосифовича. В одном из интервью 1963 года он так поделился своими творческими планами: «Усиленно работаю над новым романом для взрослых и над повестью для детей. Роман, вероятнее всего, будет называться «Голубой человек», повесть — «Заколдованный класс». Если ничего непредвиденного не произойдет, закончу обе эти книги в ближайшее время». На самом деле, то ли не закончил работу над романом «в ближайшее время», то ли он залежался в редакции журнала «Москва», но именно там он был впервые опубликован в 12-м номере за 1966 год. Время это было предъюбилейное: в следующем году предстояло 50-летие того, что тогда называлось Великой Октябрьской социалистической революцией. Так что неудивительно, что на лагинский роман быстро откликнулся другой московский писатель — Федор Левин, опубликовавший в газете «Литературная Россия» 7 апреля 1967 года рецензию. Привожу ее полностью и заранее предупреждаю современного читателя о том, что и сам роман, и рецензия на него — это тоже дети своего времени: «Фактическая завязка нового романа Л. Лагина сама по себе не нова в литературе. «Янки при дворе короля Артура» М.Твена, «Путешествие пана Броучека в XV столетии» С. Чеха, «Машина времени» Г. Уэллса, пьеса М. Булгакова «Иван Васильевич» — во всех этих произведениях герой вольно или невольно покидает свое время и попадает в другую эпоху. Но, хотя такой фабульный прием изобретен не Л. Лагиным, писатель воспользовался им весьма умело. Книга сразу заинтриговывает читателя, она занимательна, а это важное достоинство, вовсе не противопоказанное серьезной литературе, хотя именно так думают некоторые критики, как огня, боящиеся «развлекательности». Но дело не только в завязке, не только в том, что наш современник, молодой рабочий, ударник коммунистического труда в цехе транзисторов, да еще студент-заочник энергетического института Егор Антошин попадает из Москвы 1959 года в Москву 1894 года. Важно то, что благодаря этому невероятному происшествию Л. Лагину удается сопоставить прошлое с настоящим, увидеть быт московских рабочих, революционное движение конца XIX века под острым и оригинальным ракурсом. Живя в подвале у сапожника Малахова, бродя по городу, встречаясь с ремесленниками, рабочими, подпольщиками, студентами, шпиками, Антошин знает не только то, что видит сейчас. Ему уже известны судьбы Москвы, всей страны и даже отдельных людей, оставивших хоть какой-то след в истории. Он знает, что произошло дальше — в 1905-м, в 1917-м, в 1941-м и 1958-м годах. Явившись в прошлое, посланец нашей эпохи Антошин именно поэтому особенно отчетливо, осязательно воспринимает жизнь Москвы середины 90-х годов, свежо, непосредственно видит противоречия, уродство, косность, отсталость, с одной стороны, и с другой — героических бориов против царизма за освобождение рабочего класса. Антошин остается в дореволюционной Москве тем, чем был, — передовым человеком советского общества конца 50-х годов XX века. Но Л. Лагин, фантастически переместив своего героя на шестьдесят с лишним лет назад, не позволяет ему волюнтаристски изменить ход истории, ибо тогда вся книга превратилась бы в фантастику. С большим тактом писатель ставит пределы деятельности Антошина, хотя тот всеми силами стремится участвовать в жизни. И поэтому читатель с улыбкой приемлет самые, казалось бы, странные, парадоксальные факты и события. Антошин встречается с одним из первых русских марксистов — С. А. Розановым, известным ему из истории русского революционного движения, которую он изучал, и по экспозиции в Музее Революции рассказывает ему о будущем, поет ему песню о матросе Железняке и принимает последний вздох умирающего революционера. Он произносит горячую речь над могилой, необычайную, не такую, какие говорили в его времена, социально-философскую речь с той перспективой, какая была доступна именно ему, человеку будущего. Он «пророчит», что в этом 1894 году умрет Александр III и предостерегает дорогих ему людей, чтобы они не ходили на Ходынку, какие бы подарки ни были им обещаны. Он предсказывает А. А. Лопухину, что тот через восемь лет станет директором департамента полиции. Эти и многие другие эпизоды похождения Антошина в Москве 90-х годов при всей своей невероятности не меняют хода истории, а лишь помогают увидеть его в более резком освещении, приближают к нам людей и время. В связи с этим следует сказать, что в романе, в отличие от других произведений (кроме только повести «Броненосец "Анюта"»), Л. Лагин написал не «условные» фигуры вроде Старика Хоттабыча и Вольки или персонажей его памфлетно-сатирических произведений, а создал живые образы и типы. Не только Егор Антошин, но и Дуся Грибунина с ее столь обычной в те годы историей и тяжелой судьбой, и пьяненький брючник, и заурядный в своей мерзости шпик Сашка Терентьев, и подвальный сапожник Малахов — все это люди, как бы выхваченные из жизненной гущи. Но особенная удача автора — девятилетняя Шурка, живая, смешливая, озорная, способная девчонка из рабочих низов, будущая Александра Степановна Беклемишева, стойкая и умная большевичка. Забавно, как они меняются местами: в 1894 году Антошин учит Шуру, а она в сороковые годы ведет среди детдомовцев, в числе которых есть и Антошин, кружок по истории партии. Роман Л. Лагина проникнут мыслью о том, что истинной жизнью, достойной человека, может быть только жизнь деятеля и борца, противостоящего всякой обывательщине, пассивности, равнодушию, невмешательству, конформизму Таков Егор Антошин, таковы революционеры, путь к которым он ищет и находит в немногие месяцы, проведенные им в дореволюционной Москве.

В привычном прежнем мире Антошина человеку до всего должно быть дело. Здесь, в императорско-купеческом антимире, над всеми его городами и весями беспрерывно висел свирепый и пронзительный, как полицейский свисток, окрик: «Не твое дело!»

...Но были и в этом антимире люди, которым тоже было дело. И Антошину в этом супермрачном антимире тоже до всего было дело.

Он умер бы от унижения и возмущения, если бы не мог присоединиться к этим людям.

Итак, Л. Лагин написал роман занимательный, образно воскресающий жизнь рабочей Москвы 90-х годов, о бедности, тяготах и героике, которую полезно знать сегодняшнему поколению, роман, направленный против «ужиной» философии «умного» обывателя, против всякого мещанства.

В романе немало выдумки, подлинных находок, о некоторых сказано выше. Но об одной надо сказать особо. Скрываясь от полиции на чердаке, Антошин случайно натолкнулся на вплетенную в другую книгу, подпольно отпечатанную работу В. И. Ленина — тот самый второй выпуск его труда «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?», который тщетно разыскивают в течение десятилетий все наши архивисты и историки. И вот, чтобы спасти от рук охранников чудесно попавшую в его руки ленинскую книгу, Антошин не только прячет ее старательно на том же чердаке, но спускается в подвал Малаховых и отдается в руки жандармов, лишь бы не навести их на след драгоценной ленинской работы, лишь бы они не сделали на чердаке обыска. В этом фантастическом эпизоде находит выражение и мечта о том, чтобы нашлась наконец эта важная работа Ленина, и характер большевика — героя любопытной книги Л. Лагина.

Я часто хожу мимо дома, описанного в романе, где якобы спрятал Антошин ленинскую книгу, и хотя я знаю, что все это вымысел писателя, но у меня постоянно возникает желание забраться на чердак этого дома: а вдруг книга там?

И вот еще о чем думаешь, закрывая последнюю страницу романа: от Москвы тех времен, которая в нем изображена, с ее бытом, правами, порядками, до Октябрьской Москвы не прошло и четверти века, а до Москвы наших дней — три четверти столетия, то есть, в сущности, не прошло одной и не самой долгой человеческой жизни. А как преобразовалась действительность, какие разительные перемены произошли в нашей стране! Сопоставление эпох в романе Л. Лагина весьма наглядное и выпуклое, «звучит» с большой силой именно теперь, в канун пятидесятилетия Октября».

А вот мнение другого рецензента — Л. Жан, опубликованное в «Литературной газете»: «Перед героем романа все время две Москвы. Одна — старая, купеческая, с рабочими окраинами, другая — новая, социалистическая, в которой прошли его детские годы, в которой он в первый раз полюбил, в которой жил до того неожиданного для него вечера в канун Нового года, когда он вдруг оказался перенесенным в новогоднюю ночь 1894-го. И эти две разные Москвы писатель сумел органически спаять воедино, раскрыть связь времен, протянуть те ни ги, что идут от первых марксистских кружков к победоносной пролетарской революции, уже после которой родился и вырос герой романа. Эта связь времен ощущается и в сравнительной географии города, и в его повседневной жизни. Георгий Антошин даже не сравнивает, он только констатирует факты (так выглядит теперь Пушкинская площадь, бывшая площадь Страстного монастыря, а вот как она выглядела в 90-х годах, и т. д.), а выводы делает уже читатель. Ему ничего не подсказывают ни герой, ни автор романа. Картины, нарисованные писателем, говорят сами за себя.

Л. Лагин проник и в быт, и в кровь, и в психологию своих героев. Перед нами — Москва 90-х годов XIX века во всем сложном комплексе ее жизни. Писатель населил роман большим количеством действующих лиц. Каждое из них мы ощущаем во плоти и крови. И какое разнообразие характеров, раскрывающихся, что называется, «во времени»! Ярко выписаны образы, проходящие через все произведение, и фигуры эпизодические.

Есть в книге два эпизода, особенно волнующие. Это последний разговор С. Розанова с Георгием Антошиным и встреча героя романа с Владимиром Ильичом Лениным. Перед читателем в небольшой сцене явственно возникает молодой Ленин, образ которого рисуется буквально несколькими штрихами. Как это ни парадоксально, но при чтении романа нельзя не уверовать в то, что разговор между Лениным и Георгием Антошиным действительно состоялся и носил именно такой характер, который придал ему Л. Лагин.

Роман «Голубой человек» написан мастерски, и поэтому не хочется упоминать об отдельных (очень редко встречающихся) языковых неточностях, я сказала бы, описках автора. Не кажется мне удачным и название «Голубой человек». Но в этих ли частностях дело? Перед нами произведение, написанное художнически ярко, своеобразно, изобретательно. Фантастика здесь поставлена на службу исторической правде. Книга Л. Лагина войдет в нашу историко-революционную литературу и займет в ней достойное место».

«Голубой человек» был выпущен отдельным изданием только издательством «Советский писатель». Сначала вскоре после написания романа — в 1967 году. А поскольку читатели приняли его достаточно хорошо, поэтому издательство еще трижды осуществляло его выпуск: в 1969, 1972 и 1977 годах. В общем, это более или менее увлекательное чтение, даже несмотря на все идеологические особенности. Но уже почти полвека «Голубой человек» не переиздается и вряд ли будет издан: уж очень роман политизирован, современному читателю это едва ли будет интересно. Да и то, что он.по мнению критика, «войдет в нашу историко-революционную литературу и займет в ней достойное место», — тоже едва ли. На оценке рецензента сказались годы, когда рома был издан, проверку временем он, кажется, не прошел.

Афоризмы

Все, кто хорошо знал Лазаря Иосифовича, отмечали его острый язык и остроумие. Впрочем, об этом можно судить и по его произведениям, которые даже на самые серьезные темы (как, например, политические памфлеты) не лишены острот и юмора. Лагин также любил заниматься тем, что сейчас принято называть сочинительством афоризмов. Собрав их более сорока, писатель поместил их под названием «Отрывки из ненаписанного» в первом номере журнала «Вопросы литературы» за 1962 год. Спустя еще шесть лет он опубликовал новую подборку афоризмов уже в журнале «Наука и жизнь» (№ 2). И продолжал их сочинять до последних лет жизни. Они нигде, к сожалению, не были опубликованы полностью. Но большинство их действительно отличаются остроумием и свидетельствуют о том, что писатель умел видеть вокруг себя смешное и забавное. Вот некоторые из этих афоризмов, актуальных, без сомнения, и спустя много лет, в наши дни.

— Даже купаясь в славе, не забывай о скромности: купайся в трусиках.

— Одаренному коню в зубы не смотрят.

— Не все блондины — светлые личности.

— Перефразируя слова одного замечательного актера: «Если можешь не быть критиком, не смей им быть!»

— Бумага, засиженная музами.

— Моложавое дарование.

— Одноклеточный фантаст.

— Кое-какие критические статьи я уподобил бы производству слонов из мух заказчика.

— Объем некоторых книг и статей по теории и истории литературы я предложил бы исчислять не в печатных листах, а в литрах.

— Некоторых деятелей литературы и искусства я уподобил бы торговцу газированной водой. Ибо и они добывают себе средства к существованию тем, что торгуют водой и сиропом.

— Н. — типичный классик. Давно уже ничего не пишет, но весьма обильно переиздается.

— Червяки орлов не боятся. Они боятся кур.

— Поэт молочно-восковой зрелости.

— Доказано, что критик Н. верит в загробную жизнь. Если бы он не рассчитывал встретиться с Маяковским на том свете, он ни за что не стал бы его хвалить.

— Ума у этого человека палата. Но палата казенная.

— Умывать руки — далеко не всегда признак чистоплотности.

— Болван замедленного действия.

— Ответственный съемщик сливок.

— Единственное, над чем люди призадумались, выслушав доклад этого литературоведа, — где это он раздобыл такой чудесный материал на костюм.

— Долог и непрям процесс перерастания образования в культуру.

— Этот поэт только потому молодой, что он вчера снова женился.

— Удивительная игра природы: человек с камнем за пазухой не так часто тонет, как следовало бы.

— Дерзать и дерзить — это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

— Чтобы скрыться, ей было достаточно стереть с лица косметику.

— Человек застенчивый до грубости.

— Клопа танком не раздавишь.

— Как мухомор заботой ни окружай, не вырастет из него боровик.

— Очень может быть, что этот человек и родился в сорочке, но он ее с тех пор ни разу не стирал.

— Неоднократно замечено, как количество переходит в ячество.

— Не рой другому яму, если можешь поручить это своему подчиненному.

Мультфильмы и другое

Большая популярность «Старика Хоттабыча» не могла не сказаться на том, чтобы его сюжет не был использован и в других видах искусства. О цветном художественном кинофильме речь уже шла. Но этим, понятно, дело не ограничилось. Правда, на этот раз внимание Лазаря Иосифовича привлекли мультипликационные фильмы. Для их сценария он использовал свои уже написанные рассказы. В 1966 году таких фильмов было выпущено три, год спустя — еще один. И. наконец, последний — в 1970 году. Все они были сделаны на киностудии «Союзмультфильм».

«Жил-был Козявин» был снят по мотивам одноименного рассказа из цикла «Обидные сказки» (сценарий Л. Лагина и Г. Шпаликова). Это был режиссерский дебют ныне хорошо известного мастера А. Хржановского (дипломная работа).

Козявин — обычный советский служащий. Однажды под конец рабочего дня начальник поручает ему разыскать Сидорова, потому что пришел кассир. Козявин покорно исполняет поручение, строго следуя по назначенному маршруту, и спрашивает всякого встречного, не видел ли тот Сидорова. По пути он минует невообразимые препятствия, и в итоге, поскольку Земля круглая, возвращается в родное учреждение (только с другой стороны). В дороге ему приходится преодолеть подземные коммуникации, разрушаемый дом, строящиеся конструкции, парк отдыха, концертную площадку, комиссионный магазин (со связанным сторожем и грабителями внутри), завод, горы, пустыню (с отлично сохранившимся скелетом динозавра, который Козявин разрушает, не смея свернуть с курса), океан и полюс.

С приемкой этого мультфильма возникли сложности. Просмотровая комиссия оценила его как сюрреалистический. К счастью, за создателей заступился С. Герасимов, которому фильм понравился и который определил его как «наш социалистический сюрреализм». Слово мэтра оказалось решающим. И мультфильм появился на экранах кинотеатров.

В том же 1966 году был выпущен еще один мультфильм по сценарию Л. Лагина. В его основу был положен рассказ «Про злую мачеху». Сюжет о злой мачехе и ее бедной падчерице не нов и хорошо известен, например, по классической сказке Ш. Перро. Но Лазарь Иосифович использует его, если можно так сказать, наоборот. Вдовец и вдова вступают в брак, а их дочери становятся сводными сестрами. Как и подобает злой мачехе, она начинает думать, как бы ей скорее избавиться от падчерицы. В итоге решила все делать наоборот: собственную дочь она заставляет учиться, убирать квартиру и заниматься спортом, а падчерицу бережет, холит и лелеет, не позволяя ей ничего делать самостоятельно. Проходят годы. Родная дочь вырастает умной и трудолюбивой оптимисткой, а падчерица, развращенная мачехой, — откормленной, располневшей и капризной сумасбродкой, всегда чем-то недовольной. Подснежники из классической сказки у Лазаря Лагина заменены свежей клубникой, которую доктора назвали в качестве единственного средства для выздоровления серьезно заболевшего отца и мужа. Родная дочь остается дома, а дочь жены идет за ягодой в лес. Там она встречает старика-профессора и его юного помощника, которые подсказывают ей, как решить задачу. Правда, для этого девушке одной надо убрать гору снега. Когда это было сделано, перед ее глазами предстала... теплица. А в ней — свежая, сочная клубника. Съев ее, глава семьи выздоравливает, а юный помощник профессора предлагает девушке руку и сердце. Завистливая сводная сестра тоже хочет найти клубнику в лесу, тоже хочет замуж. Она отправляется в лес. Но не только там ничего не находит, но и сама едва спасается от волков.

Режиссерами этого мультфильма стали В. и. 3. Бромберги, а роли в нем озвучивали такие актеры, как А. Папанов, М. Миронова, А. Минакер, Н. Румянцева, Р. Зеленая.

Третий мультфильм 1966 года — «Происхождение вида». Сюжет его прост. Авторы, пользуясь известной гипотезой Дарвина о том, что труд превратил обезьяну в человека, показывают, что может быть с человеком-бездельником, т. е. процесс, обратный дарвинскому: превращение человека в обезьяну. Режиссер фильма — заслуженный деятель искусств РСФСР Е. Гамбург. Озвучивали роли такие известные артисты, как А. Грибов, А. Папанов, А. Граве.

«Шпионские страсти» — не только, вероятно, самый известный из мультфильмов, сделанных по сценарию Л. Лагина, но вообще советских мультфильмов, который пользуется зрительским успехом до сих пор. Он рассчитан прежде всего на взрослого зрителя и штампы отечественных и зарубежных шпионских детективов. Это еще одна совместная работа Лазаря Иосифовича с режиссером Е. Гамбургом.

Сюжет фильма такой. В СССР создан чудесный зубоврачебный аппарат. Об этом узнает шеф одной иностранной разведки, который мучается зубной болью. Он разрабатывает план похищения этого изобретения, вызывает к себе своего лучшего агента и поручает ему это важнейшее задание. В Советском Союзе узнают о коварных планах враждебной разведки еще до начала их реализации. Для выполнения задания по нейтрализации шпионов генерал Сидорцев вызывает полковника Сидорова, который подключает к делу капитана Сидорина и лейтенанта Сидоркина. Bee вместе, при ненавязчиво-естественной помощи советских граждан, взрослых и детей, срывают коварные планы шпионов, попутно перевоспитывая одного тунеядца и стилягу, который, естественно, чуть не попал в сети, расставленные иностранными разведками. Мультфильм заканчивается полной победой «наших» и посрамлением врагов. Он в 1968 году на 3-м Всесоюзном кинофестивале в Ленинграде получил диплом.

Еще один мультипликационный фильм появился в 1970 году по памфлету Л. Лагина «Белокурая бестия». Его сделал все тот же Е. Гамбург. В отличие от предшествующей работы, этот мультфильм рассказывает о делах серьезных. Авторы назвали его по-другому, чем памфлет: «Осторожно, волки!»

В 1971 году Лазарь Иосифович написал сценарий мультфильма «Наше вам прочтение» — остроумную пародию на низкопробные экранизации классических произведений русской литературы. Однако создание фильма по этому сценарию было запрещено. По какой причине, установить не удалось.

Планировал ли Лазарь Иосифович сам создать мультфильм по мотивам «Старика Хоттбаыча», неизвестно. Хотя после удач 1966-1970-х годов это вполне можно было бы предположить. Однако дочь писателя утверждает, что отец был против этого и в течение многих лет боролся с «растиражированием» образа Хоттабыча, ограничивал его появление на сценах, на манеже, вразного рода массовых представлениях. Тем не менее...

Как уже говорилось, ленинградский композитор Н. Симонян написала балет «Старик Хоттабыч» в трех действиях и семи картинах. Это решение к ней пришло после работы над художественным фильмом с одноименным названием. Авторами либретто считаются Л. Лагин и К. Ласкари. Едва ли сам Лазарь Иосифович занимался либретто. Скорее всего, его сделал именно Кирилл Ласкари (1936-2009) — артист балета, балетмейстер, писатель, заслуженный деятель искусств РФ (2002), сын артиста эстрады Александра Минакера от первого брака, единокровный брат Андрея Миронова. Лагин в качестве соавтора, скорее всего, значится только из-за того, что он автор первоисточника.

Еще один балет под названием «Старик Хоттабыч» написал в середине 1950-х годов ныне очень известный композитор А. Зацепин.

Это была его дипломная работа в Алма-Атинской консерватории. А местный театр оперы и балета на протяжении 15 лет включал его в свой репертуар.

В 1979 году композитор Геннадий Гладков и поэт Юрий Энтин написали новый музыкальный спектакль «Старик Хоттабыч», в котором пели такие известные драматические артисты, как Михаил Боярский, Людмила Гурченко, Ирина Муравьева и др. (М. Боярский, естественно,

— Хоттабыча). Авторы этого мюзикла не могли не обойтись без отсебятины: в нем друг Вольки мальчик Женя превращается в девушку Женю, д там дальше, как в любом подобном любовном дуэте...

Еше один мюзикл на эту тему написал петербургский композитор Сергей Плешак на либретто поэта Николая Голя. Благодаря этому творческому тандему, а также постановочной бригаде спектакля во главе с режиссером Александром Петровым, эта сказка, наполненная чудесами, добротой и неизменным юмором, обрела на сцене театра «Зазеркалье» свою новую жизнь в декорациях и костюмах блестящего петербургского театрального художника Владимира Фирера.

Нашел свое воплощение «Старик Хоттабыч» и на студии «Диафильм». Произошло это в 1970 году, когда диафильмы были очень популярны, особенно среди школьников младших классов. Для этого диафильма использовали рисунки художника Г. Мазурина.

Не обошлось и без аудиоверсии повести-сказки, выпущенной в 2012 году. Ее читал артист театра и кино Владимир Герасимов, известный мастер озвучивания и дубляжа.

На протяжении уже многих лет в московском театре «Эрмитаж» идет спектакль для детей «Старик Хоттабыч». Его поставил режиссер С. Олексяк, оформил художник Г. Гуммель, а музыку написал композитор А. Семенов. Пластинка «Старик Хоттабыч» впервые была выпущена в 1958 году. Инсценировку осуществил режиссер С. Богомазов, а музыку к ней написал композитор В. Рубин. В 1974 году фирма «Мелодия» выпустила новый, 15-тысячный, тираж этой пластинки. Четыре года спустя — еще один тираж. В этой инсценировке текст от автора и роль Старика Хоттабыча исполнял известный актер и режиссер, народный артист РСФСР (1972) Николай Литвинов (1907-1987)

— один из ведущих советских мастеров радиовещания для детей.

Зависть

О порой непростых взаимоотношениях в писательской среде известно давно. Они не во многом отличаются от, скажем, театральных... Помните, «против кого дружим?» незабвенной Ф. Раневской или «террариум единомышленников» такого же остроумца А. Ширвиндта? Успех «Старика Хоттабыча» тоже не обошелся без откровенной зависти. В интернете в связи с Л. Лагиным и его «Стариком Хот-табычем» часто упоминается отрывок из рассказа «29 июня» писателя Л. Владимирова: «Гуляя в тот вечер с Кроном, спросил его, как же такой лицемер и остолоп мог написать милую сказку «Старик Хоттабыч»?

— Не беспокойтесь, это не он написал.

— А кто ж тогда?

-Я.

Мне стало досадно, что Крон меня разыгрывает. Но розыгрыша не было. Оказалось, что малоспособный, хоть и очень политически выдержанный фельетонист «Крокодила» Лагин наткнулся где-то на английскую сказку — осовремененную легенду о джинне из бутылки. Он переписал ее на советскую действительность, освободил, как мог, от сверхъестественного и принес в «Детгиз». Молодой Крон как-то зашел в редакцию прозы «Детгиза», и ему показали рукопись Лагина. Идея нравилась, но написано было из рук вон. «Не возьмется ли переписать?» Взялся, деньги были нужны. Намучился очень — буквально все заново. Лагин знает, кто делал, и с тех пор ни разу не поздоровался — пробегает мимо...»

Прежде чем отметить явные нестыковки в этом маленьком отрывке, представлю, так сказать, «самих героев»: писателей Крона и Владимирова.

Александр Крон (1909-1983) — писатель, драматург, педагог. Выпускник историко-филологического факультета МГУ (1930). Участник Великой Отечественной войны. После ее окончания преподавал в Литературном институте им. Горького, одним из первых заметил дарование драматурга В. Розова. Некоторые пьесы А. Крона ставили театры до войны. Последнюю из них он написал в 1950 году. Из прозы наиболее известна повесть «Капитан дальнего плавания», рассказывающая о моряке-подводнике А. Маринеско (1984). Его произведения давно уже, кажется, не переиздаются, а уж пьесы — это точно! — давно уже не ставятся.

Леонид Владимиров (1924-2015) — советский, впоследствии антисоветский журналист, писатель, переводчик, диссидент. Работал в журнале «Семья и школа»», с 1960 по 1966 годы заведовал отделом в журнале «Знания — сила». В 1966 году, будучи в Англии, попросил политического убежища и с этого времени по 1979 год работал на радио «Свобода», а потом до 2006 года — на Русской службе ВВС. В 1972 году перевел на русский язык книгу Р. Конвеста «Большой террор», которую издали в Италии, а в 1989-1990 годах публиковал ленинградский журнал «Нева».

В приведенном отрывке сразу бросается в глаза то, что Крон не знал о первых публикациях «Старика Хоттабыча» в газете «Пионерская правда» и журнале «Пионер». Если «написано было из рук вон» плохо, то почему это опубликовали газета и журнал? Или в них работали люди, которые ничего в литературе (особенно детской!) не понимали? Возможно, рукопись Лагина в «Детгизе» действительно правили, даже не исключаю, что именно Крон. Но правка авторских рукописей — это абсолютно распространенная в советских издательствах практика. Редакторов в них имели все, включая нобелевскою лауреата М. Шолохова и других классиков советской литературы Знаю это непонаслышке — сам испытал «редакторство» на себе. Причем возразить редактору было делом безнадежным. И чем автор был менее именитый, тем больше «хозяйничали» редакторы в рукописи. Так что никаких «Америк» А. Крон не открыл. Что касается «намучился очень — буквально все заново», то для этого надо иметь первоначальную рукопись Лагина. И сравнить ее с тем, что «выдал» Крон. Я это сделал с газетным текстом и одним из современных изданий «Старика Хоттабыча» (минское «Юнаптва», 1984). Да, изменений в тексте есть немало. Но, во-первых, мы не знаем, какие правки в него внес сам автор после газетно-журнальных публикаций еше до того, как принес рукопись в издательство. А во-вторых, известно, что «Старика Хоттабыча» неоднократно переписывали в послевоенных изданиях — как редакторы в издательствах, так и сам автор. Так что определенно сказать можно только в одном случае: сравнить самую первую рукопись Лазаря Иосифовича с первым изданием повести в «Детгизе». А эта рукопись, скорее всего, не сохранилась.

Один из публикаторов отрывка Л. Владимирова в интернете писал: «Насколько прав Александр Крон, насколько точно передал его слова Владимиров — судить здесь не станем. То, что занятой советский высокопоставленный журналист не имел времени отредактировать собственную рукопись и написал ее крайне неряшливо — вполне возможно. А то, что кроме «Хоттабыча» от обширного наследия Лагина не осталось в читательской памяти вообще ничего — очевидность. Хотя написано было много...»

Даже если согласиться с этим утверждением, то законно спросить: а много ли осталось до наших дней от самого Крона и самого Владимирова? И очень многих бывших «классиков»...Читает ли их произведения наш современник? Ответ на эти вопросы мне кажется совершенно очевидным. А «Старика Хоттабыча» по-прежнему и читают, и издают. Для меня в этом случае вполне очевидно: Крону трудно было пережить успех «Старика Хоттабыча». Особенно, если он действительно редактировал эту рукопись.

Кстати, с еще одним известным произведением Л. Лагина случалось нечто подобное. Речь идет об уже упоминавшемся фантастическом романе «Патент "АВ"». Пять лет спустя после его выхода, в 1952 году, газета «Комсомольская правда» опубликовала фельетон, в котором утверждалось, что в «Патенте "АВ"» использована идея.

заимствованная из повести А. Беляева «Человек, нашедший свое Г]ИЦ0». Специальная комиссия Союза писателей под руководством 5 Полевого на основании публикации в 1934 году конспекта романа Лагина «Эликсир Сатаны» изучила этот вопрос и пришла к выводу, что обвинения в плагиате безосновательны.

И все же у Л. Лагина есть один, по крайней мере, действительный серьезный грех. Не хотелось бы о нем вспоминать, но нельзя слова выбросить из песни. История эта очень давняя, произошла в сталинские времена, когда одной из самых любимых тем громадного числа советских писателей — «инженеров человеческих душ» (Сталин) — была борьба с «безродными космополитами». В московской «Новой газете» 26 января 2009 года был опубликован материал О. Хлебникова «Бенедикт Сарнов: товарищеский суд Линча». Но прежде и в этом случае представлю главного его «героя», известного литератора, литературного и театрального критика Иоганна Львовича Альтмана (1910-1955). В 1936-1938 годах он являлся ответственным секретарем газеты «Советское искусство», в 1937-1941 годах — первым ответственным секретарем журнала «Театр». Во время Великой Отечественной войны И. Альтман был редактором фронтовой армейской газеты «Уничтожим врага», награжден орденами Отечественной войны 2-й степени и Красной Звезды, медалями «За оборону Москвы» и «За победу над Германией». Так вот в 1949 году, в ходе кампании по борьбе с «безродными космополитами» (а фактически это была очередная сталинская антисемитская кампания) Иоганн Львович был обвинен в антипатриотической деятельности и связях с «сионистскими заговорщиками» и исключен из КПСС. Вот отрывок, о котором шла речь: «Помню, как партия изгоняла из неподкупных своих рядов несчастного Иоганна Альтмана. Председательствовал, как обычно, Со-фронов. Он возвышался над залом как памятник, дородный, могучий, несокрушимый, помесь бульдога и слона.

— Мы будем сегодня разбирать персональное дело Иоганна Альтмана, двурушника и лицемера, буржуазного националиста... Цинизм этого человека дошел до того, что он развел семейственность даже на фронте. На фронте! И жена его, и сын устроились во фронтовой редакции под теплым крылышком мужа и папы. Впрочем, сейчас вам подробно расскажут.

На трибуне появляется тощий, с лицом гомункулуса, человечек:

— Все так и есть, мы вместе служили, я наблюдал эту идиллию. Пригрел и свою жену, и сына.

Зал: Позор! Ни стыда, ни совести! Гнать из партии! Таким в ней не место!

Альтман пытается объясниться:

— Я прошу слова. Я дам вам справку.

Общий гул: Нечего давать ему слово! Не о чем тут говорить! Позор

Альтман едва стоит. Он бел. Капли пота стекают с лысого черепа. Вдруг вспоминаешь его биографию: большевик, участник Граждан ской войны. Статьи, которые он писал, были не только ортодоксальными, но и фанатически истовыми. Я вижу растерянные глаза, готовые вылезти из орбит, — он ничего не понимает.

Голос: Была жена в редакции?

Альтман: Была.

Голос: Был сын?

Альтман: Был и сын.

Рев: Все понятно. Вон с трибуны!

Альтман: Две минуты! Я прошу две минуты...

Наконец зал недовольно стихает. Альтман с усилием глотает воздух, глаза в красных прожилках мечутся, перекатываются в глазницах. Голос срывается, слова не приходят, он точно выталкивает их в бреду:

— Жена должна была ехать в Чистополь... С другими женами писателей... Но ведь она — старый член партии... Она стала проситься на фронт... Настаивала... Ну что с ней делать? Сорок шесть лет, кандидат наук... Все-таки пожилая женщина. Поэтому я ее взял в редакцию... Она работала там неплохо... даже получила награды... Возможно, ей надо было поехать вместе с другими... женами... в Чистополь. Возможно... Она не захотела... Я взял ее в редакцию. Верно.

Он снова вбирает воздух в пылающее пересохшее горло.

— Теперь — мой сын... Когда война началась, ему было только пятнадцать лет. Конечно, он тут же сбежал на фронт. Его вернули. Он снова сбежал. Опять вернули. Опять он пытался. Он сказал: «Папа, я все равно убегу». И я понял — он убежит. Что делать — так уж он был воспитан. Тогда я и взял его в редакцию. Просто другого выхода не было. И вот в возрасте пятнадцати лет четырех месяцев, исполняя задание, мой сын был убит. Мой сослуживец, который сейчас говорил о семейственности, вместе со мной стоял на могиле моего мальчика». Прочитав этот рассказ в книге Зорина, я подумал, что это, может быть, единственный случай, когда история, давно живущая в моей памяти и настойчиво требующая, чтобы я ее записал, изложена так.что мне совсем не хочется переписать ее по-своему. Лучше и точнее, чем это сделал автор «Авансцены», мне не написать. Но кое-что к тому, что вы только что прочли, я все-таки хочу добавить.

г

— Этот человек... Он вместе со мной стоял на могиле моего мальчика... Вместе со мной... — сказал Альтман. И замолчал.

Зал, битком набитый озверевшими, жаждущими свежей крови аинчевателями, тоже молчал. И в этой наступившей вдруг на мгновение растерянной тишине как-то особенно жутко прозвучало одно короткое слово — не выкрикнутое даже, а просто произнесенное вслух. Не слишком даже громко, но отчетливо, словно бы даже по слогам:

— Не-у-бе-ди-тель-но...

Слово это скрипучим своим голосом выговорил Лазарь Лагин, автор любимой мною в детстве книги «Старик Хоттабыч». И оно, как говорится, разбило лед молчания.

Суд Линча продолжился».

Обратите внимание: этот пожилой человек, распятый толпой, умер в 55 лет, шесть лет спустя после произошедшего. Уже не было в живых «отца всех народов». Но то, что писатель пережил в последние годы сталинизма, даром пройти ему, конечно, не могло. Кстати, как и многим другим. Можно себе представить, что испытывал этот ветеран партии, принятый в нее в двадцатилетнем возрасте, когда карьеристы в нее еще не совались, а все вступали исключительно по убеждениям. Для него, настоящего коммуниста, исключение было равносильно смерти. И все последующих шесть лет И. Альтман, по сути дела, медленно умирал.

А я пытаюсь понять Лагина. Что руководило им в этот момент, за который — уверен! — ему потом было очень стыдно? Пытаюсь понять и не могу. Неужто трудно было промолчать? Не говорю — заступиться. Ясно, что для этого требовалось большое мужество и смелость, которыми вто страшное время обладали единицы. Понятно, что Лазарь Иосифович оказался не в их числе. Не будем за это его осуждать. Но промолчать... Промолчать можно было без всяких проблем. Никто бы не осудил. Никто бы даже не обратил на это молчание внимания...Лагин не промолчал... Почему? Хотел выслужиться? Показать, какой он б-о-л-ь-ш-о-й советский патриот?

И еще вот что интересно: перед Альтманом он когда-нибудь извинился?

Братья Стругацкие и другие

Не помню, кто это сказал: настоящим мастерам своего дела конкуренты не страшны. Более того, они стараются, чем могут, помочь молодым, начинающим. В полной мере это относится и к писателям, хотя «маршалы и генералы» литературы так поступают далеко не

всегда. А вот Лазарь Лагин поступал так. И этого у него не отберешь. Историй, когда он кому-то помогал, известно немало. Достаточно вспомнить А. Фадеева. И не только его. В заслугу Лазарю Иосифовичу можно поставить и «открытие» классиков современной научной фантастики братьев Стругацких, авторов знаменитых романов «Понедельник начинается в субботу» (1965), «Трудно быть богом» (1964), «Улитка на склоне» (1966-1968), «Пикник на обочине» (1972), «За миллиард лет до конца света» (1977) и др.

Старший из братьев — Аркадий Натанович Стругацкий (1925-1991) — закончил Институт военных переводчиков (1949) и до 1955 года служил в Советской армии в качестве переводчика с японского и английского языков. Выйдя в запас, работал в Институте научной информации, редактором в «Госиздате» и «Детгизе». Член Союза писателей СССР с 1964 года.

Борис Натанович Стругацкий (1933-2012) закончил математи-ко-механический факультет Ленинградского университета (1955) и аспирантуру при Пулковской обсерватории, где стал работать на счетной станции. В 1960 году принимал участие в геологической и астрономической экспедиции на Кавказ в поисках места для установки Большого телескопа АН СССР. С 1964 года — профессиональный писатель и член Союза писателей СССР. С 1972 года руководил Ленинградским семинаром молодых писателей-фантастов. С 2002 года — главный редактор журнала «Полдень. XXI век».

Свою первую совместную работу, приключенческую фантастическую повесть «Страна багровых туч», рассказывающую об экспедиции землян конца XX века на Венеру, Стругацкие закончили в 1957 году и принесли в издательство «Детгиз». Там ее прочитали и... забраковали. Вот что по этому поводу вспоминала дочь писателя Н. Лагина: «Еще он был неутомимым искателем. Безумно любил открывать талантливое, увидев его в самом малом зародыше. Этим его качеством постоянно пользовались редакторы «Детской литературы», присылая ему на внутренние рецензии массу в основном «мусора», поступающего в издательство. Он всегда относился к каждой рукописи и к каждому стоящему за ней автору с большим уважением и желанием понять, благодари чему дал «путевку в жизнь» многим молодым писателям, среди которых оказались и братья Стругацкие. Их первую рукопись, роман «Страна багровых туч», он вынул, по сути, из мусорной корзины, ибо она пришла к нему обвешенной отрицательными отзывами и требовалась только последняя точка: слово «мэтра». А «мэтр» сказал, что надо поздравить нашу литературу с приходом в нее столь талантливых людей, которыми потом будет гордиться наша литература. Как видите, он оказался прав».

Обшсизвестно: оба автора впоследствии достаточно критически относились к своему первому «ребенку», хотя повесть высоко оценили известный писатель-фантаст И. Ефремов, известная писательница М. Шагинян и даже конструктор космических кораблей С. Королев. Стругацкие, конечно, знали о роли Лазаря Иосифовича в появлении их первой книги, искренне его уважали. Вот что написал о нем старший из братьев, А. Стругацкий: «Мы познакомились года за два до его безвременной кончины. Мне посчастливилось провести не один вечер в его гостиной за чаем (гостю доставалось и кое-что покрепче) в прелюбопытнейших беседах на разнообразные темы — от литературных анекдотов до тайн высокой политики, — и я никогда не забуду его тогдашнего: вот он сидит боком к столу, посасывает пустую трубочку и снисходительно-внимательно слушает меня, а затем принимается говорить сам сипловато-хриплым, еше в довоенные времена, наверное, севшим голосом...

Что касается знакомства «книжного», то оно у меня состоялось, как и у миллионов моих сверстников, четырьмя десятилетиями раньше, когда я с изумлением и восторгом читал и перечитывал поразительную сказку о похождениях пионера Вольки и старого доброго джинна Хоттабыча. Сказку, украшенную непревзойденными иллюстрациями Ротова, печатал из номера в номер превосходный в те времена детский журнал «Пионер», и с тех пор вот уже половину столетия странствует по всему нашему миру созданный талантом писателя Лазаря Иосифовича Лагина образ современного Дон-Кихота в шляпе-канотье и короткой курточке, с этаким вот носом и многострадальной бородой, странствует, поражая молодое воображение, по страницам бесчисленных наших и зарубежных изданий, по экранам кино и театральным подмосткам и, надо полагать, будет странствовать, пока сохраняется в человеке надежда, вера в добро и чувство юмора. <...>Как младший его коллега, я решаюсь добавить к сказанному, что всегда восхищался работой Лагина — и не только смелостью его фантазии, не только сюжетным мастерством, но и превосходной стилистикой, умением пользоваться словом, своеобразной интонацией, по которой узнавал автора с первых же строк, что, как известно, можно сказать далеко не о каждом писателе».

И еще одно немаловажное свидетельство. В одном из интервью, на вопрос кого из отечественных писателей-фантастов он считает незаслуженно забытым, Борис Стругацкий ответил: «Лагина совсем забыли... Он и в самом деле был слишком идеологизирован, но зато какой стилист, какой мастер слова!»

И это после утверждения Крона о «беспомощности» «Старика Хоттабыча», которого он якобы всего переписал!

Зависть — страшное дело. Скольких людей она погубила...

Загадки биографии

При подготовке этой книги я натолкнулся на несколько загадок в биографии Лазаря Лагина. Их можно было бы легко разгадать, будь жив сам автор «Старика Хоттабыча». Но его уже нет с нами более 40 лет, а поэтому спросить не у кого. Остается только самим попытаться как-то их разгадать.

Принято считать, что семья Гинзбургов уехала из Витебска, как уже отмечалось, в 1908 году (документальных свидетельств тому нет!). А посещал ли когда-нибудь после этого писатель родной город? Тем более что повод для это был: летом 1974 года Витебск торжественно отмечал 1000-летие, и в качестве почетных гостей были приглашены многие известные уроженцы как самого города (драматург А. Мов-зон, писатель А. Тверской, композиторы А. Богатырев и М. Фрадкин), так и (в большей степени) Витебской области (писатели и поэты В. Быков, Р. Бородулин, Г. Буравкин, А. Велюгин, А. Вертинский, В.Короткевич, Е. Лось, М. Лыньков, А. Осипенко, художники К. Космачев и М. Савицкий), а также малоизвестный московский композитор, уроженец Полоцка В. Сорокин, проживавшие некоторое время в Витебске московские писатели А. Исбах и Н. Обухова. Компанию им составили выпускники довоенного Витебского художественного техникума, уроженец Гомельской области В. Цвирко, Невеля — Е. Зайцев, Велижа — А. Бембель, а также непонятно какое отношение имеющий к Витебску малоизвестный столичный композитор И. Дзержинский, который, кстати, являлся уроженцем Тамбова. А вот некоторых заслуженных и известных уроженцев Витебска на празднование не пригласили. Например, народного художника БССР Л. Щемелева, академика В. Гольданского, будущего лауреата Нобелевской премии академика Ж. Алферова, дирижера и композитора (и большого патриота Витебска!) Г. Юдина, известных музыковедов Ю. Вайнкопа и С. Хентову. Можно было привести еще не один десяток фамилий столь же крупных и известных ученых в разных областях науки и техники. Так значит Л. Лагин так никогда больше и не побывал в родном городе?

В поиске материалов о Л. Лагине в интернете я наткнулся на сайт, озаглавленный «Архив Буресвета. Дорогою приключений». А на нем материал «Старик Хоттабыч XXI века». Кто конкретно автор материала, опубликованного здесь, выяснить невозможно. Но есть ссылка на материал Светланы Козловой, директора Литературного музея в Витебске, открытого в 1989 году и почившего в бозе двадцать с лишним лет спустя. Светлана Николаевна несколько раз встречалась с дочерью писателя и получила от нее копии некоторых документов Лазаря Иосифовича и издания самой знаменитой его книги на языках разных стран мира и бывших союзных республик. Неудивительно, что она неоднократно на страницах разных периодических изданий рассказывала о жизни и творчестве писателя. Один из таких материалов (самый большой по размеру) был опубликован в витебском журнале «Мишпоха» за 2004 год (№ 14, с. 99-103) и соответственно оказался в интернете. Вышеназванная интернетовская публикация ссылается именно на него. Привожу отрывок из «Архива Буресвета. Дорогою приключений»: *«В мемуарной книге «Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы» (Минск. 2006), охватывающей полувековой период, витеблянин Давид Симанович вспоминает: «Я тогда работал на областном телевидении. В 1974 г. город готовился отмечать 1000-летие, и нам поручили сделать цикл интервью с известными земляками, живущими теперь уже не в Витебске. Если с М. Фрадкиным, Б. Ласкиным, В. Короткевичем было более-менее определенно, то корней Лагиных в городе не нашлось. И вот я пишу В. Быкову просьбу, чтобы тот при разговоре с Короткевичем, находившимся тогда в Москве, попросил узнать настоящую фамилию писателя (а было известно, что тот витеблянин). Через некоторое время получаю письмо от Короткевича: Гинзбург! ... Все отмечали юбилей по полной программе, а 70-летний Лагин (то ли ему нельзя было уже пить, то ли просто хотелось уединиться) прогуливался по городу... Витебск должен был склонить голову перед писателем, который придумал «Старика Хоттабыча»... С высоты сегодняшних дней кажется странным, что на доме, где он проживал, нет мемориальной доски...»*

Странное дело: читая эту книгу Д. Симановича сразу после того, как он мне ее подарил (т. е. в 2006 году), я не только не запомнил этого фрагмента, но и не отметил его в своем лагинском «досье». Поэтому вновь беру «Вокзал...» и просматриваю его страницы за 1974 год. Нет в этой книге таких строк! Да и как они могли быть («Я тогда работал на областном телевидении»), если речь идет о дневнике? И упоминания о Лагине там нет! Странно! Беру журнал «Мишпоха» за 2004 год, нахожу материал С. Козловой и мигаю его. И в нем нет вышеприведенного отрывка! В этом интернетовском материале (и не только в нем, а также и во многих других!) вообще много непонятного. Почему Д. Симановичу, чтобы узнать настоящую фамилию писателя Лазаря Лагина, надо было через Быкова обращаться к Короткевичу, пребывавшему тогда в Москве? Это легко можно было сделать, например, по одному из справочников Союза писателей СССР или по другим подобным изданиям! Или, в конце концов, позвонить в Московское отделение Союза советских писателей. Загадка состоит и в том, о каком лагинском доме идет речь? Почему, когда «все отмечали юбилей по полной программе, 70-летний Лагин прогуливался по городу»? Не потому ли, что в упоминаемом материале С. Козловой нахожу такие строчки: «Лазарь Лагин вернется в город своего детства в конце жизни, приедет только один раз в 1974 году, в дни празднования 1000-летия Витебска. Побродит по его старинным улицам. Постоит на берегу Двины. И не узнает родного города. Так он изменился. Но вспомнит, что здесь, за мостом через Витьбу, стоял родительский дом. Именитые витебляне, приехавшие на празднование, будут сидеть в президиумах, давать интервью, а Лазарь Лагин не попадет под свет софитов. Не захочет этого сам. Он будет бродить по Витебску, дышать его воздухом и вспоминать...»

И вот еще один образец вовсю «гуляющего» на интернетовском пространстве утверждения: «Витебск он посетил только один раз. В 1974 году, когда отмечали 1000-летие города, пригласили и Лагина. знаменитого писателя. Никто его не узнал, телевидение не снимало, начальство местное не величало. А он и не «обозначался». К почестям был равнодушен, имел склонность к самоиронии, понимая при этом свое особенное место в литературе».

Как видим, это совсем не то, что содержится в ранее приводимом интернетовском материале, хотя по содержанию они явно перекликаются. Ощущение такое, что кто-то воспользовался публикацией С. Козловой и добавил отсебятины! Что касается публикации самой Светланы Николаевны, то закроем глаза на ее лирику (проще говоря, «воду»). Зададимся фактическими вопросами. Например, таким: что может помнить пятилетний ребенок о пребывании в городе детства? Или что мог пожилой писатель узнать, приехав в Витебск спустя 66 лет, тем более уже после войны? На основании чего утверждается, что дом, в котором жили Гинзбурги, находился на улице Подвинской (ныне — Л. Толстого)? (Своего дома они, конечно, не имели и иметь в силу скромного материального положения просто не могли). И что значит, «не узнали», если пригласили?

Для ответа на главный вопрос — был ли все же на праздновании 1000-летия Витебска один из самых известных его уроженцев — обращаюсь к Иосифу Адамовичу Наумчику, в 1974 году — секретарю Витебского горкома партии, главному организатору юбилея Витебска, мимо которого ничего не проходило и пройти не могло. С почетными гостями он общался достаточно много. И хотя с тех пор прошло уже немало лет, Иосиф Адамович уверенно заявляет: «Среди официальных почетных гостей Л. Лагина не было!» Это, кстати, подтверждает и специальный список этих гостей, который сохранился в Государственном архиве Витебской области. А вот приглашали ли автора «Старика Хоттабыча» на юбилей, И. Наумчик, к сожалению, уже не помнит. Но разве могли известного на всю страну писателя, автора знаменитого «Старика Хоттабыча», не пригласить? Лазарь Иосифович мог, конечно, и не приехать: мало ли что этому помешало? Состояние здоровья, например.

Так что на вопрос, приезжал ли Лазарь Лагин в Витебск когда-нибудь после отъезда их семьи в Минск, ответа не найдено. Во всяком случае, пока.

*

В книге Д. Симановича "Сквозь даль времен" Мн, Юнацтва, 1984, на стр. 172 находим: "В нашем крае родились автор "Старика Хоттабыча" Лазарь Лагин, исторический романист Леонтий Раковский, сатирик Борис Ласкин.

**

20 сентября 1976 г. Уже в третий раз со мной рядом в поездке по республике Владимир Наумович Межевич. Один из старейшей белорусских писателей, когда-то корреспондент "Известий", он в будущем году отметит семидесятилетие. Родился недалеко от Орши, в деревне Криуша. А по соседству, в Яковлевичах, был секретарем комсомольской ячейки. Вспоминал, чем занимались в те дни: ликвидация неграмотности, строительство дорог. С этим милым интеллигентным человеком был уже вместе в Ивацевичах, Пинске, а вот сейчас встретились в Гродно, будем вместе выступать перед читателями. В лесу под Гродно, где мы гуляли после выступления в заводском профилактории, Владимир Наумович среди многих других эпизодов рассказывал, как в далекой Сибири, где отбывал срок репрессированный литератор, был лесорубом, бригадиром, мастером, главным инженером, директором леспромхоза.

Вспоминал имена многих писателей, с которыми давно знаком и часто встречается. Назвал и Лагина, автора "Старика Хоттабыча". А Лазарь Иосифович Лагин родился в Витебске в начале века. Здесь прошли детские годы, потом, когда мальчику было лет пять-шесть, семья перебралась в Минск. Там и теперь живут его родственники и, по словам Межевича, Лагин должен скоро приехать на какой-то юбилей дяди. Владимир Наумович обещал написать мне, переговорив с Лагиным о Витебске, уточнить его настоящую фамилию (ведь мы все привыкли к знаменитому псевдониму).

Д. Симанович. Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы. Мн, Асобны, 2006, с. 182

***

9 июля. Умер Лагин. Витебск должен бы склонить голову перед писателем, который придумал Старика Хоттабыча. Лазарь Гинзбург-Лагин.

Д. Симанович. Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы. Мн, Асобны, 2006, с. 240

* * *

У известного детского писателя Анатолия Алексина (Гобермана, 1924-2017) есть повесть «В Стране Вечных Каникул». Школьник Петя оказывается в сказочной стране, в которой каникулы для него никогда не заканчиваются и где исполняются все его желания. Впервые она была издана в 1966 году и неоднократно переиздавалась. Посвящена — Лазарю Лагину («Л. Лагину, автору знаменитого «Старика Хоттабыча», посвящаю»). Почему? Первая версия, которая пришла в голову, — Лагин покровительствовал писателю, который начинал с произведений для детей. Версия вполне естественная. Но меня в биографии Алексина привлекла одна подробность — его отец. Оказалось, что Георгий Платонович Гоберман — уроженец Минска. Он там родился в 1893 году и потерял своего отца в возрасте двенадцати лет: Пиня Гоберман был убит в 1905 году во время еврейского погрома. Георгий стал участником Гражданской войны, закончил Экономический институт Красной профессуры и был оставлен в нем преподавателем. Одновременно работал в Госплане (служил уполномоченным Госплана по Уралу), затем был назначен начальником финансового отдела Наркомвну-торга СССР. В 1937 году был арестован и приговорен к расстрелу, полтора года отсидел в камере смертников, но все же был освобожден в результате пересмотра дела. Ему, конечно, очень повезло! В годы Великой Отечественной войны Г. Гоберман служил комиссаром огнеметного батальона. После демобилизации работал в Цен тральном союзе потребительских обществ СССР, затем — редактором

томской газеты «Красное знамя» и сборников по потребительской кооперации. Он автор научных трудов по экономике, в том числе кнщ «Экономическая политика СССР» (с соавторами, 1929), «Пути повышения рентабельности в магазине» (с В. Зелепухиным), «Финан совое хозяйство потребкооперации» (с М. Бином и А. Цукерманом.

1935), «Новый порядок кредитования торговли» (с Г. Постниковым.

1936) и «Экономическая работа на производственных предприятиях потребительской кооперации» (из опыта работы производственных предприятий Эстонского республиканского союза потребительских обществ, 1964).

Возможно, именно в этом и является разгадка близости двух писателей. Г. Гоберман был на десять лет старше Л. Лагина. Едва ли они могли быть знакомы по Минску. А вот по Экономическому институту скорее всего: наверное, Г. Гоберман был в числе тех преподавателей, у которых учился будущий автор «Старика Хоттабыча». Дружеские контакты могли быть и позднее, ибо оба были заняты в сфере экономики (Л. Лагин, правда, непродолжительное время). А также и после окончания Великой Отечественной войны: оба жили в Москве, наверняка общались. Поэтому нет ничего удивительного в том, что.когда Анатолий Алексин (псевдоним взял по псевдониму матери-актрисы), родившийся уже в Москве, начал свою писательскую карьеру, бывший в то время уже известным писателем и автором «Старика Хоттабыча» Л. Лагин помогал сыну знакомого (или даже друга). Посвящение книги Лазарю Иосифовичу со стороны А. Алексина — вполне понятный и справедливый знак благодарности.

С большой благодарностью автору — А. М. Подлипскому, составившему первую биографию писателя и, в свою очередь, опиравшемуся на интернет-источники: мемуары самого Лагина и его дочери Натальи, а также на статьи С. Козловой, М. Чудаковой, Л. Теньковой, М. Володина, М. Лезинского, М. Короля, В. Настецкого ...

А еще были Гинцбурги: Гирша Абрамович — владелец гостиницы на Нижне-Петровской улице в доме Кагана, Ицек Абрамович — владелец кожевенной торговли на улице Офицерской в доме Карлина, Мовша-Лейб Залманович — тоже кожевенная торговля, но уже на Подвинской улице в доме Витенберга.

Отца будущего писателя среди всех этих Гинзбургов не было. Во всех многочисленных публикациях о Л. Лагине он назван (со слов его дочери) всего лишь плотогоном. Не знаете, что это за профессия такая? Эти люди занимались перегонкой плотов из бревен по большим рекам из мест заготовки древесины до мест ее переработки или перегрузки на другие виды транспорта. Дельцов-заготовителей привлекала дешевизна этого способа, а поэтому он широко использовался и на Западной Двине. Это, без сомнения, была очень опасная работа, требовавшая от плотогонов большой физической силы, ловкости и выносливости. И хоть они нередко при этом получали серьезные травмы, добровольно никто не уходил: здесь платили побольше, чем на заводах и фабриках. И именно здесь могли больше заработать многочисленные и вечно конкурировавшие друг с другом ремесленники: сапожники, шорники, портные и т. д. Но вот первая загадка в биографии Лазаря Лагина: в автобиографии, написанной в 1933 году, он утверждал, что родился в «семье служащего — продавца в магазине железно-скобяных изделий». Так причем здесь плотогон? Или плотогоном отец писателя был до того, как стал продавцом?

Первенец у Иосифа Файвелевича (Файбышевича) и Ханы-Двой-ры Лазаревны (Лейзеровны) Гинзбургов родился 21 ноября (по новому стилю — 4 декабря) 1903 года. Его назвали Лазарем — в честь деда, маминого отца. Потом у супругов появилось еще несколько детей: сыновья Файвель, Шевель, Давид и дочь Соня. Вторым по старшинству был Файвель, родившийся в Витебске два года спустя после Лазаря. Он, как и Шевель, стал инженером, самый младший — Давид, родившийся в 1917 году уже в Минске, — литературоведом. По словам дочери Лазаря Иосифовича Н. Лаги-ной, ее дядя «был очень крупный ученый, трагически ушедший из жизни в двадцать четыре года, но и по сей день остающийся одним из самых уважаемых в нашей литературе исследователей творчества М. Е. Салтыкова-Щедрина». Единственная работа Д. Гинзбурга, которую мне удалось отыскать, была опубликована в 4-м томе «Трудов Московского государственного института истории, философии и литературы» и называлась «"История одного города" Салтыкова-Щедрина» (филологический факультет, стр. 87-134). В ней анализируются отношения писателя с самодержавием, либералами и народом, описываются градоначальники, положение России в 1860-е годы. Судя по этой публикации, Д. Гинзбург, возможно, преподавал в этом вузе. Что касается его смерти, то здесь не совсем ясно: то ли он погиб во время Великой Отечественной войны, то ли в том же 1941 году произошел какой-то несчастный случай. Но на сайте «Память народа» упоминание о нем я не нашел.

Где жили Гинзбурги в Витебске, достоверно тоже неизвестно. Широко гуляющая версия о том, что будто бы на Подвинской улице, документального подтверждения не имеет и является несомненной выдумкой одного из первых биографов писателя. Более поздние из них эту информацию переписывали (и переписывают до сих пор!) без всякого сомнения в ее правдивости. А некоторые из них даже пошли дальше: «нашли» сам дом (правда, по другой версии, дом, где будто бы жили Гинзбурги, не сохранился и на его месте сейчас находится «Николаевский хуторок»). Сам Лазарь Иосифович об этом воспоминаний не оставил, так что о его витебском детстве достоверно ничего не известно. Правда, кое-что о нем рассказала дочь Наталья, кандидат искусствоведения, о которой речь впереди: «Праздничное блюдо в семье — драники (картофельные оладьи). По воскресеньям Лагины ходили к богатому соседу покушать квашеную капусту. И однажды взяли с собой старшенького — Лазаря. Сосед спросил: «Мальчик, хочешь мандарин?» Лазарь подумал: «Откажусь для начала, а уж как будут уговаривать»... И сказал: «Спасибо, что-то не хочется». Уговаривать не стали. Мандарин он попробовал ох как не скоро. Запомнил: захотел чего-то — не выпендривайся».

В Витебске Гинзбурги прожили несколько лет. Сколько? Достоверно тоже не известно. Известно точно, что второй по старшинству сын супругов Файвель, названный так в честь деда отца, родился два года спустя после Лазаря, то есть в 1905 году. Годы рождения остальных детей Гинзбургов достоверно установить не удалось. Что же касается переезда семьи в Минск, то есть предположение (ничем не доказанное), что это состоялось в 1908 году. В нынешней столице Белоруссии Гинзбург-старший будто бы открыл свой собственный магазин и по-прежнему торговал железно-скобяными изделиями.

В Минске Гинзбурги жили в Раковском предместье, напротив хоральной синагоги. Как и в Витебске, жили бедно, еле сводили концы с концами. Глава семейства потом, когда уже старший его сын обосновался в Москве, тоже переехал туда, закончил специальные курсы и работал в типографии газеты «Известия», заслужив славу самого грамотного наборщика в столице.

В Минске Гинзбурги прожили несколько дольше, чем в Витебске. Именно в будущей столице БССР/Беларуси с будущим писателем произошли многие важные события.

Первые шаги

Как и все мальчики-евреи, Лазарь Гинзбург первоначальное образование получил в хедере — частной начальной религиозной школе. Отдавать своих детей сюда было не обязательно, ибо никакого официального образования это не давало. Но все родители считали своим долгом это сделать обязательно. У евреев образованию всегда традиционно уделялось большое внимание. И, какое бы трудное материальное положение в семье ни было, хедер посещали практически все мальчики в возрасте от семи-восьми до двенадцати-тринадцати лет. Светские предметы здесь не изучали, а только грамматику иврита и идиш. Тору, историю еврейского народа, географию Эрец-Исраэля, в редких случаях — русский язык. Качество полученного образования, как и в любой светской школе, во многом зависело от уровня подготовки и педагогического таланта самого учителя (меламеда). Те семьи, которым позволяли средства, могли обучать детей дома, для чего персонально приглашали того же меламеда или раввина. Еще более состоятельные люди вообще могли дать детям серьезное домашнее образование, готовили, например, для поступления в гимназию или реальное училище. Но торговец скобяными изделиями Иосиф Гинзбург к числу ни тех, ни других явно не принадлежал. Так что, скорее всего, маленькому Лазарю хедер все же приходилось посещать, хотя сам писатель об этом нигде не упоминал. Свидетельствует об этом и то, что он достаточно хорошо знал идиш и в какой-то степени иврит, а также Тору.

Более обстоятельное образование еврейские мальчики могли получить в светском государственном учебном заведении, например, в гимназии или в реальном училище. Но для поступления туда евреев была установлена так называемая «процентная норма»: одно, два (в редких случаях три) места на класс. И могли в это число попасть только очень хорошо подготовленные дети. Гораздо проще было стать учащимся одного из городских училищ. В Минске в предреволюционные годы таковых было три, причем с 1912 года они уже стали называться Высшими начальными городскими мужскими училищами. Их полный курс был рассчитан на четыре года. Здесь преподавали Закон Божий, русский язык и словесность, арифметику и начало алгебры, геометрию, географию, отечественную историю со сведениями из всеобщей истории, естествознание и физику, рисование и черчение.

В каком иэ этих училищ учился Лазарь Гинзбург, неизвестно. Если предположить, что поступить туда он мог с 13-летнего возраста (о чем пишут некоторые биографы писателя, но документальные свидетельства тому пока не найдены), то в течение 1916-1918 годов он мог закончить только два класса этого училища. В 1918 году они были реорганизованы в образовательные школы. Ее и мог закончить будущий писатель в 1920 году (как он писал в автобиографии) с учетом учебных лет в городском училище. Кстати, об этих училищах Лазарь Иосифович как-то высказался с явной иронией. Но полученные в нем знания позволяли ему с 1917 года заниматься репетиторством, что давало некоторую независимость от отца, или просто оказывать помощь семье. Но в августе 1919 года Минск оккупировали польские войска, начались еврейские погромы. Поэтому молодежь (евреи совместно с белорусами) стала создавать отряды самообороны, а спустя какое-то время многие из «боевиков» пошли добровольцами в Красную Армию. Так в 1920 году, уже после окончания школы, в нее вступил и Лазарь Гинзбург. Какое-то время он служил в Воронеже. Но у него неожиданно обнаружили туберкулез и отправили лечиться в один из недавно созданных санаториев в Подмосковье. Назывался он «Подсолнечное», по названию одной из станций Николаевской железной дороги, где санаторий располагался.

История этого одного из старейших лечебных заведений современной России началась в 1910 году, когда известные российские врачи В. Щуровский (1852-1941, лечил Л. Толстого, А. Чехова), А. Вяхирев, М. Майзель и И. Поляков в имении первого из них организовали санаторий для нервнобольных. В первые годы советской власти его, как и само поместье, естественно, национализировали, изменили профиль.

В санатории Лазарь провел осень и зиму 1920/1921 годов, периодически наезжая в столицу. И именно осенью 1920 года произошел случай, о котором с присущими ему юмором и самоиронией рассказач будущий писатель. Ему тогда еще не исполнилось и 17 лет. В короткой и сильно поношенной шинели, в выцветших солдатских обмотках и в порыжевшей белой собачьей папахе на голове он в очередной раз приехал в Москву. «По моссоветовской стороне, напротив тогда еще не построенного Центрального телеграфа (только багровела низенькая стенка его заложенного еще перед Первой мировой войной фундамента), в доме с арочными воротами темнел высокий и узкий вход в столовую анархистов-интериндивидуал истов. К этой загадочной разновидности анархизма я имел не большее отношение, чем остальные посетители. Но здесь можно было без карточек не то за сто тысяч, не то за полмиллиона рублей полакомиться котлеткой из мятого картофеля, — вспоминал Л. Лагин. — Я бы не стал занимать внимание читателя этой ископаемой столовой, если бы по удивительному стечению обстоятельств, какие бывают только в жизни и приключенческих романах, она не стала неожиданной вехой на моем пути в литературу.

Как-то под вечер поздней осенью 20-го года я заметил на косяке двери, ведшей в столовую, небольшое, написанное от руки объявление: «За любую цену куплю «Все сочиненное Маяковским». С предложением обращаться по адресу: Малый Гнездниковский переулок, 9. ЛИТО Наркомпроса, Центральная литературная студия».

Нет, у меня, конечно же, не было этой редкой, вышедшей в 1919 году и моментально распроданной книжки в кирпично-красной тонкой бумажной обложке. Я сам мечтал как-нибудь ее раздобыть. Но наконец-то мне представилась, кажется, возможность увидеть xoti одного живого писателя! ВЛИТО, то есть Литературном отделе Наркомпроса, они, наверное, кишмя кишели.

Несколькими минутами позже я уже был на Малом Гнездниковском. По крутым ступеням я робко поднялся с тротуара прямо в бельэтаж. Рабочий день в ЛИТО кончился. Ни у входных дверей, ни г прихожей никого не было. Я осторожно открыл высокую тяжелую дверь и вошел в ... рай. Ах, какой это был теплый и просторный рай! Огромные ковры почти полностью скрывали изысканный паркетньп пол. Со стены на меня настороженно смотрел с портрета, опершись на тяжелую суковатую трость, какой-то неизвестный мне гражданин

Только значительно позже я узнал, что это портрет Писемского и что написал его Илья Ефимович Репин. У противоположной стены торжественно блестел большой концертный рояль, отражая на своей деке электрическую лампочку, одиноко светившуюся в очень тяжелой хрустальной люстре. Первый увиденный мною в натуре рояль! В комсомольском клубе у нас стояло пианино.

А в дальнем правом углу зала, у высокой тяжелой двери в соседнюю комнату, за утлым дамским письменным столиком сидели два немолодых бородатых человека. Один — со скуластым монголовидным лицом и маленькой бородкой клинышком, другой — с окладистой профессорской бородой. Первого я сразу узнал по фотографиям в журналах. Это был Валерий Яковлевич Брюсов. Я знал, что он уже два года как вступил в партию. Об этом, как о большом политическом событии, рассказал в одном из своих выступлений Анатолий Васильевич Луначарский. Я знал, что Брюсов — известный поэт.

Другой, с профессорской бородкой, и был профессором, фамилию его — Сакулин — я узнал позже.

В первые же несколько секунд цель моего визита в ЛИТО была достигнута: я увидел хотя и одного, но зато очень известного писателя. Теперь надо было поскорее сматываться, покуда не спросят, какого черта я без дела и во внеурочное время разгуливаю по пустому учреждению. Но только я повернулся лицом к выходу, как услышал за своей спиной голос Брюсова:

— Куда вы, товарищ? Вы ведь в студию?

Ох, как плохо мне стало! Не отвечать же в самом деле, что я, взрослый человек (мне уже вот-вот должно было стукнуть семнадцать лет), ввалился в этот зал просто для того, чтобы поглазеть на живого писателя!

Брюсов по-своему понял мое смущение.

— Это как раз мы и записываем, — сказал он и поощряюще улыбнулся. — Вы ведь пришли записываться в нашу студию?

— А разве можно в нее записаться? — удивился я. Мысль о том, что и я при желании мог бы записаться в студию, как-то до сих пор не приходила мне в голову.

— Для того и сидим, товарищ, — браво ответил Брюсов, снова улыбнулся и победоносно заметил Сакулину:

— Вот видите, Павел Никитич, а вы предлагали уходить. — И, чуть заметно подмигнув мне, добавил:

— А у нашего молодого человека, не застань он нас сейчас, быть может, совсем по-другому повернулась бы жизнь.

Слово «товарищ» Брюсову, видимо, очень нравилось. Он произносил его с нескрываемым удовольствием.

Я сел на самый краешек обитого штофной тканью стула с очень высокой спинкой и стал сосредоточенно разглядывать побелевшие от непогод носки моих зашнурованных бечевкой ботинок. Хорошо, что хоть обмотки были в порядке. Они имели отвратительную привычку разматываться в самые неподходящие моменты жизни.

Брюсова определенно растрогало мое смущение:

— Вам повезло, — сказал он, глядя на меня озорными, чуть косо поставленными глазами. — Опоздай вы на пять минут, и вам пришлось бы отложить вступление в студию до будущей осени. Мы с Павлом Никитичем принимали сегодня в последний раз.

Все было кончено. Я умер бы от стыда, если бы после этих любезных слов осмелился признаться в истинной цели своего визита. Я молчал. Я никак не мог придумать приличную форму отступления.

— Поэт? — с какой-то странной интонацией осведомился Брюсов. Так спрашивают люди, готовые к самому худшему ответу.

— Раньше писал стихи. Теперь бросил, — ответил я, довольный, что не надо было врать.

Брюсов обрадовался:

— Загадочный, невозможно загадочный молодой товарищ! — снова заулыбался он мне и даже зажмурился от удовольствия. — Все, ну аб-со-лют-но все пишут стихи. И вдруг появляется совершенно нормальный молодой человек, который стихов не пишет!.. Это же форменное чудо! Да вы знаете, — спросил он у меня с комическим ужасом, — сколько сейчас в России поэтов?

Я молча пожал плечами.

— Двадцать тысяч одних зарегистрированных!

Он был полон симпатии ко мне и благоговения.

От столь неожиданной похвалы я осмелел. Но, конечно, продолжал молчать.

— А что же вы пишете, если не секрет? — спросил Брюсов после некоторой паузы. Возможно, я своей неболтливостью производил на него все более выгодное впечатление.

— Сказки, — ответил я и тут же почувствовал, что иду ко дну. — Сатирические сказки.

Дернул меня черт ляпнуть «сказки! Не сказки, одну-единственную сказку я написал.

— Вы их принесли с собой?

— Я ее помню наизусть, — пролепетал я, позабыв о множественном числе.

И прочитал взахлеб свою сказку «Про козу с принципами». Я громил в ней меньшевиков, эсеров, кадетов и в самом неприглядном и смешном виде выставлял ведущих деятелей Антанты.

Прочел, покраснел и в ожидании бурных восторгов принялся еще тщательнее прежнего разглядывать носки моих ботинок.

Никаких восторгов, ни бурных, ни приглушенных, не последовало.

— Ну, а из ваших стихов вы что-нибудь помните ? — спросил Брюсов после некоторой паузы. «Провалилась моя сказочка!» — догадался я, и так мне стало жалко себя, что поднялся со стула, чтобы с гордо поднятой головой человека покинуть помещение. А перед тем как закрыть за собой дверь, крикнуть им в лицо, что я вовсе и не собирался поступать в их студию! Очень она мне нужна!

Но Брюсов (я только потом вспомнил, что в его раскосых глазах, кажется, снова мелькнул добродушно-лукавый огонек) явно не догадался о бушевавших в моей юной груди чувствах.

— Правильно! — сказал он. — Стихи всегда надо читать стоя.

Вот и уходи после таких благожелательных слов. Пришлось оставаться и читать стихи.

Первое, кажется, называлось «Наш май», и начиналось оно так: С катушки утра, день, наматывай На город солнечные нити! На фоне улиц грязно-матовом Алей, гуди, рабочий митинг.

А вот как второе мое стихотворение называлось и начиналось, я за давностью лет уже забыл. Помню, что кончалось оно четверостишьем: И какая-то нескладная На тепле от солнца жмурится. Вся от грязи шоколадная И мокренькая улица.

— А что, — сказал Брюсов Сакулину, непонятно улыбнувшись. — Рискнем, Павел Никитич, примем?

— Рискнем, — довольно равнодушно согласился Сакулин...

Я вышел на улицу в полном смятении: за что же меня в конце концов приняли в студию? За то, что написал сказку, которая им, кажется, не понравилась, или за то, что бросил писать стихи, которые, кажется, понравились?

Еще за какие-нибудь полчаса до этого совершенно свободный от обязательств перед отечественной литературой, я сейчас был не столько счастлив, сколько ошарашен необыкновенным поворотом в моей судьбе. Сколько беспокойных часов провел я в совсем юные свои годы в пламенных мечтах о писательской карьере! И вдруг вот она, совсем рядышком, давно желанная, сказочно прекрасная моя судьба: учись (и не где-нибудь, а в Центральной литературной студии!), старательно слушай преподавателей, прилично сдай выпускные экзамены — и ты писатель!»

В этой литературной студии училось 10-15 человек. Никого более известного, чем Л. Лагин, она, похоже, так и не дала. И проучился юный красноармеец в ней даже не полный курс, а всего несколько месяцев. Зато какие учителя были там у Лазаря Иосифовича! Валерий Брюсов, Андрей Белый, Вячеслав Иванов, Михаил Гершензон. Даже менее известные — П. Сакулин и В. Переверзев — чего стоят!

Павел Никитич Сакулин (1868-1930) был доктором словесности (1913), почетным членом Государственной академии художественных наук (1927), действительным членом (академиком) АН СССР (1929), в последний год жизни — директором Пушкинского дома.

Валерьян Федорович Переверзев (1882-1968) тоже был членом Государственной академии художественных наук (1922), а также профессором Московского университета (1921-1933), Института Красной профессуры (1928-1930), Московского института философии, литературы и искусства (1934-1938), членом редколлегии «Литературной энциклопедии», автором работ о древней русской литературе, творчестве Н. Гоголя и Ф. Достоевского.

Нетрудно себе представить, какие блестящие лекции выслушивал будущий писатель. Не тогда ли он по-настоящему понял, что такое образование и как ему тогда его не хватало? «Не знаю, сколько в нашей студии было слушателей. Не помню, чтобы вывешивался список принятых. Никаких анкет мы не заполняли. Собирались в комнате по соседству с уже описанным мною главным залом ЛИТО. Судя по всему, это был служебный кабинет Брюсова. Валерий Яковлевич заведовал тогда ЛИТО Наркомпроса, — вспоминал впоследствии Лазарь Иосифович. — Большинство рассаживалось по обе стороны длинного, крытого зеленым сукном стола. Остальные устраивались в тени, в мягких и глубоких темно-зеленых кожаных креслах, расставленных вдоль стен.

Нашим профессорам не было необходимости повышать голос при чтении лекций. И так хорошо было слышно. Студийцы негромко задавали вопросы, и отвечали им тоже не повышая голоса; уютным желтоватым кругом, оставляя остальную часть комнаты в еще более уютной полутени, етруился из-под большого круглого абажура на стол удивительно домашний и успокаивающий свет электрической пампы. Было упоительно, расслабляюще тепло...

И меня неизменно и нещадно клонило ко сну. Я, разумеется, говорю о себе, только о себе. Господи, как мало я был тогда подготовлен к слушанию наших лекторов, лучших лекторов, которых нам тогда могла предложить Москва! Мне почти все было неинтересно и, что греха таить, непонятно. Я понятия не имел и об элементарном гимназическом курсе теории и истории литературы, а Андрей Белый читал нам специальный курс о русском ямбе, о ямбе, который я даже под угрозой расстрела не смог бы отличить от хорея. Сакулин вел курс «Русский романтизм», подвергал, к примеру, тончайшему и подробнейшему анализу творчество Одоевского, я же не решил для себя, прав или не прав Писарев в его смелых и патетических писаниях о Пушкине.

Михаил Осипович Гершензон читал лекции по истории литературы, но я никогда до этого не думал, что лекции на такую ясную тему можно так усложнять и оснащать кучей заведомо идеалистических откровений.

Я помню лекцию Переверзева о «Ревизоре». Это была, пожалуй, одна и единственная, в которой я более или менее разобрался.

Сколько я посетил лекций? Как часто происходили занятия в студии? <...> Мне в студии было все же не по себе. По-мальчишески самолюбивый, я стеснялся своей удручающей теоретической неосведомленности, боялся осрамиться перед куда более просвещенными и активными студийцами. Тем более что как бывший ученик плебейского четырехклассного Высшего начального училища, я в них за двадцать саженей чуял исконных врагов — гимназистов».

Встречи с Владимиром Маяковским

Литературная студия В. Брюсова запомнилась будущему автору «Старика Хоттабыча» еще и первой встречей с Владимиром Маяковским. Произошло это осенью 1920 года. Вот что он вспоминал по этому поводу: «Я уже почти окончательно решил распрощаться со студией, когда неожиданное событие вознаградило меня за все предыдущие тоскливые вечера.

Усаживаясь как-то перед началом занятий в свое привычное кресло между дверью и окном, я заметил двух неизвестных. Это определенно не были студийцы. Это тем более не были лекторы. Для нашей профессуры они были слишком молоды. Почти одногодки — лет по двадцать семь-двадцать восемь, никак не более. Они сидели, беззаботно свесив ноги, на том самом утлом дамском письменном столике, за которым восседали Брюсов и Сакулин, когда принимали меня в студию. Сидели, сдержанно веселились, по-мальчишески болтая ногами, и изредка обменивались явно ехидными репликами, нашептывая их друг другу на ухо.

Один из них высокий, стриженный под машинку, с энергично выступающим подбородком, другой ростом пониже, атлетически сложенный, подвижный, как ртуть, с головой лысой, как колено.

Судя по их лицам, им обоим было что возразить лектору. А лектором в тот вечер был Гершензон. Перед ним лежал на столе листок бумаги с планом лекции, но он на листок не смотрел. А смотрел он, и со все возрастающим раздражением, на перешептывавшихся незнакомцев. Нет, они, упаси боже, нисколько не шумели. Они перешептывались совершенно бесшумно, но можно было догадаться, что они прохаживаются на его счет.

Говорят (лично я ни тогда, ни когда-нибудь потом этим вопросом не занимался), что у Гершензона было что сказать нового и интересного насчет творчества Тургенева, о котором в тот вечер шла речь.

Гершензон, это мы видели все, весь напружинился, глаза его свирепо сузились, но он сделал над собой усилие и, стараясь не смотреть на дерзких незнакомцев, продолжал лекцию таким спокойным голосом, словно их и в комнате не было.

Внешне все шло в высшей степени благополучно. Но только Гершензон заговорил о роли вдохновения в творчестве Ивана Сергеевича, как один из незнакомцев, тот, который повыше, громким, хорошо поставленным басом подал реплику:

— А по-моему, никакого вдохновения нет.

Гершензон высоко поднял брови, словно только теперь заметил присутствие в комнате посторонних, и еще более ровным голосом возразил:

— Вы бы этого не сказали, если бы занимались искусством.

Незнакомцы еще больше развеселились, и тот, кто подал первую

реплику, подал вторую:

— Не скажите. Пописываю.

— Значит, неважно пописываете.

— Не могу пожаловаться. Говорят, в общем, не очень плохо.

Тут второй незнакомец, который пониже, совсем развеселился, от полноты чувств звучно хлопнул товарища по коленке и воскликнул:

— Разрешите представить: Владимир Владимирович Маяковский!

Маяковский в свою очередь хлопнул его по коленке:

__ А это Виктор Борисович Шкловский!

Вот это была сенсация! Гершензон, чувствуя, что все наше внимание обращено на гостей, самолюбиво закруглил лекцию. <...>

Не помню уже, почему Маяковский решительно отказался читать нам стихи. Кажется, из-за только что перенесенной болезни».

Следующая встреча Лазаря Гинзбурга с Владимиром Маяковским состоялась шесть лет спустя, осенью 1926 года, в Воронеже, где в это время будущий автор «Старика Хоттабыча» проходил службу в Красной Армии. Вот как он об этом рассказал писателю М. Лезинскому: «Был вечер встречи с Маяковским, и, как обычно, на этом вечере все графоманы города могли читать свои стихи перед строгим мэтром. Я прочитал отрывок из своей огромной поэмы и небольшое стихотворение на закуску. Владим Владимыч все внимательно выслушал, скептически посмотрел на меня и сказал: «Ваша поэма родилась не из сердца. Это, батенька, литературщина. Своими глазами надо смотреть на окружающий мир, а не через пенсне классиков. А вот маленькое ваше стихотворение мне, как ни странно, понравилось...

— А что это было за стихотворение, которое понравилось Владимиру Маяковскому?

— Стихотворение называлось «Отделком» — командир отделения. Из жизни, так сказать, взятое: было это в 1926 году в Ростове, и был я тогда военным человеком. После творческого вечера Маяковского я еще несколько раз встречался с Владимиром Владимировичем, и однажды он пригласил меня к себе домой. Представляете мое волнение, когда я летел к нему?

— Очень даже представляю.

— Пришел к нему, чинно разделся, вытер ноги о половичок и...не знаю, что дальше делать.

Маяковский ухмыльнулся, заметив мое замешательство:

— Что ты там, Лазарь, казенный паркет протираешь? Проходи!

Прошел. Он меня, как маленького, к столу подводит. А на столе, в хрустальной вазе, высится горка мандаринов. Живут же люди! Маленьких таких, красно-желтеньких мандаринчиков... Так мне захотелось впиться зубами в этот шарик мандаринский, аж в горле запершило, — у нас в полку щи да каша, вот и вся солдатская пища наша. А мандарины и апельсины почему-то считались буржуйским лакомством.

Маяковский заметил мои перекатывающиеся желваки, придвинул ко мне вазу.

— Жми, Лазарь, на всю катушку!

Проглотил я слюну и ответил:

— Спасибо. Не хочу.

Маяковский презрительно посмотрел на меня:

— Спасибо — не хочу? Или — спасибо, неудобно?

Тут я не выдержал:

— Хочу. Владимир Владимирович, очень хочу!

— Вот и делай, что хочешь, интеллигент с ружьем!

И стал я уплетать мандарины, только за ушами трещало. Маяковский засмеялся довольный:

— Вот теперь, святой Лазарь, я окончательно убедился, что писать ты будешь! Страсти не должны нас подавлять, надо давать им выход».

Владимир Маяковский не дожил, к сожалению, до появления «Старика Хоттабыча». Интересно, какую бы оценку он дал этому творению своего «крестника»?

Встреча с Виктором Шкловским

Знакомство с будущим знаменитым писателем, литературоведом, критиком, киноведом и сценаристом, одним из ключевых фигур русского формализма Виктором Шкловским (1893-1984) у Лазаря Гинзбурга произошло в тот самый день осенью 1920 года, что и с В. Маяковским. Вот что будущий автор «Старика Хоттабыча» вспоминал об этом: «Потом несколько человек увязались провожать Маяковского, а я пошел провожать Шкловского. Я и сейчас, когда нас, уже давно немолодых, разделяет с Виктором Борисовичем всего каких-нибудь одиннадцать неполных лет, гляжу на него с таким же восхищением, как тогда, в далеком двадцатом году, когда нас разделяло целых одиннадцать лет. А тогда, провожая его, я изо всех сил старался показать себя с самой блестящей стороны. Боюсь, что в тот поздний сырой безлюдный московский вечер я позволял себе острить более часто, чем это нужно было молодому человеку, которому все же не хватало нескольких недель до семнадцати лет. Так я по сей день и не пойму, что же побудило Виктора Борисовича пригласить меня заглянуть к нему в Строгановское училище утром следующего дня.

Мы расстались на Рождественке, у кованых ворот Строгановского училища, где сейчас Архитектурный институт.

Я очень боялся опоздать и, видимо, поднял Виктора Борисовича с постели. Он вышел ко мне навстречу, зябко кутаясь в теплый халат, заспанный, но вполне радушного гостеприимства. Из темной-пыльной и пронзительно холодной прихожей он проводил меня в большую, высокую, давно нетопленную комнату и усадил на табуретку возле заваленного бумагами не то чертежного, не то кухонного стола.

Шкловский подвинул себе другую табуретку и спросил, над чем я хотел бы работать. Я даже не сразу понял, о чем идет речь. Потом понял, и я, несмотря на холод, царивший в комнате, облился потом. Не было никаких сомнений, Шкловский почему-то решил, что я собираюсь посвятить свою жизнь теории литературы. А я, бедный, думал, что просто понравился ему как интересный собеседник.

И тут снова сработала моя проклятая деликатность.

Мне бы честно повиниться, что произошло явное недоразумение, что меньше всего в жизни я мечтал о карьере теоретика литературы, а я замялся, покраснел, промычал что-то нечленораздельное. Чтобы подбодрить меня, Шкловский разъяснил свой вопрос:

— Ну, скажите, какая книга вас давно увлекает? Какую книгу вы особенно любите перечитывать?

И, словно кидаясь в прорубь, я буркнул: «Тысяча и одна ночь». Шкловский ужасно обрадовался: как раз «Тысяча и одна ночь» представляет собой незаурядный интерес для формального разбора. Добавил что-то насчет «приема задержания» и «параллелизма композиции и сюжетных ходов» и заметил, что я, кажется, не очень понимаю, что кроется под этими терминами. Горячо извииился, выкатился ич комнаты и через минуту вернулся с книжкой в тонюсенькой кирпич-но-красной обложке.

У меня замерло сердце. Мне показалось, что это «Все сочиненное Маяковским» и что неизвестно за какие заслуги Виктор Борисович собирается мне эту книжку подарить.

Оказалось, что Шкловский и в самом деле хотел мне подарить эту книж ку, но называлась она «Поэтика» и представляла собой сборник членов общества ОПОЯЗ (Общество изучения поэтического языка — А. П.).

Он показал мне в ней свою статью. Ее название произвело на меня большое впечатление: «Искусство как прием». Раз прием, то все дело в том, чтобы приемом овладеть, хорошенечко потренироваться в применении приема, и перед тобой широкие просторы писательской деятельности без всяких там вдохновений и прочих старорежимных выдумок. Заголовок мне пришелся по душе. А Шкловский, не откладывая дело в долгий ящик, стал исписывать мелким, не очень разборчивым почерком все четыре стороны обложки, все места, свободные от печатного текста, методическими указаниями, разъяснениями и пояснениями, которые должны были помочь мне достойно справиться с научным разбором того, как построена «Тысяча и одна ночь».

Еще тогда было не поздно признаться, что гостеприимный и высоконаучный собеседник ошибается, видя во мне прозелита литературоведения. Но по мере того как книга покрывалась подробнейшимг рукописными добавлениями, мне стало казаться, что дело это не такое уж трудное и достаточно привлекательное. «Почему не попытаться? — грусливо думал я. — В конце концов все может быть решено к обоюдно му удовольствию и в то же время не без пользы для литературы».

Каким-то вороватым краешком воображения я даже видел другой, еще не изданный сборник и в нем мою статью под скромным, но полным научного достоинства заголовком: «О том, как построена "Тысяча и одна ночь"».

В самом деле, чем черт не шутит! Ведь если на то дело пошло, я уже почти разобрался в том, что значит мудреное слово «обрамление».

И все же я честно делал все, чтобы отогнать от себя это заманчивое и зазорное видение. Но пока я боролся с собой, Виктор Борисович успел исписать все чистые места в «Поэтике» и без лишних слов вручил ее мне как руководство к действию. Он торопился. Ему нельзя было опаздывать в дом Лобачева получить продуктовые карточки.

Он встал. Встал и я, но он что-то вспомнил, снова усадил меня, сказал: «Одну минуточку!», сбегал в соседнюю комнату и вернулся с чистым типографским бланком Петроградского общества изучения поэтического языка ОПОЯЗ. Раздвинув на столе бумажные залежи, он снова присел и быстренько, стараясь писать как можно более разборчиво, выписал мне мандат, из которого следовало, что я — московский представитель Петроградского общества изучения поэтического языка и что ко всем лицам, организациям и учреждениям просьба оказывать мне в выполнении возложенных на меня обязанностей всяческое содействие, что было засвидетельствовано личной подписью председателя ОПОЯЗ В. Шкловского».

Когда и как прояснилась эта история, Л. Лагин не написал. Хотя в обшем-то нетрудно это представить: пока будущий писатель не обосновался в столице, где мог встретиться с проживавшим в Ленинграде В. Шкловским, дело повисло. Виктор Борисович, наверное, долго недоумевал, куда это пропал им найденный представитель. А тот, в это время уже перебравшийся в Минск, там о своей миссии, конечно, вскоре вообще забыл. Да и не до литературных изысков было ему в эти годы.

В предвоенные и послевоенные годы Лазарь Лагин и Виктор Шкловский наверняка не раз встречались и беседовали на самые разнообразные темы. Вспоминали ли они неудачную попытку литературоведа приобщить к своему любимому делу юного Лазаря Гинзбурга? Хотя нигде упоминаний об этом не нашел, но уверен: вспоминали! Наверное, даже посмеивались над тем злополучным эпизодом из жизни обоих. Но Шкловский наверняка не упускал случая напомнить о своем литературном чутье, о своем «открытии» будущего популярного писателя. Как он относился к «Старику Хоттабычу»? Об этом можно только строить догадки, ведь его мнения об этой повести мне тоже найти не удалось. Возможно, даже снисходительно: такая «легкая» литература наверняка была «не его». С другой стороны, отрицать популярность повести тоже было глупо.

И вновь Минск

Учеба в Литературной студии длилась недолго. Подлечившись, весной 1921 года Лазарь Гинзбург вернулся в Минск. К этому времени он был уже членом Российской коммунистической партии большевиков, в которую вступил в возрасте 17 лет. Так что партийный стаж Л. Лагина был почти 60 лет! И на всю его дальнейшую жизнь членство в этой организации оказывало большое влияние не только на его взгляды, но и на поступки. На мой взгляд, не всегда хорошие...

«Работал в Центральном бюро Коммунистической партии Белоруссии инструктором АПО (агитационно-пропагандистского отдела — А. П.), — писал Л. Лагин в автобиографии. — С 1921 года был переброшен на комсомольскую работу, был ответственным секретарем Минского бюро евсекции (еврейской секции — А. П.), членом секретариата минской организации комсомола, членом редколлегии органа ЦК комсомола Белоруссии «Красная смена». В 1922 году был переслан на работу в управление Уполнаркомвнешторга при Совнаркоме Белоруссии, где работал секретарем управления и одновременно ответственным секретарем бюро партийной ячейки».

Что такое «евсекция», сейчас знают очень немногие. Так называлась в 1920-е годы еврейская коммунистическая организация при ВКП(б), созданная наряду с другими национальными секциями при Коммунистической партии. Отавной их задачей являлось распространение коммунистической идеологии в среде национальных меньшинств на их родном языке и вовлечение в строительство социалистического общества. Кстати, первая евсекция была организована в июле 1918 года в Орле, а вторая — чуть позже — в Витебске, чем местные коммунисты в 1920-е годы очень гордились. Созданная для подавления проявлений религиозности и «буржуазного национализма» в еврейской среде и стремившаяся заменить еврейскую культуру «пролетарской культурой», евсекция внедряла идеи диктатуры пролетариата в среде еврейского рабочего класса. И встречала большое сопротивление значительной части обществе!, особенно старшего и среднего возраега.

Слово «переброшен» тоже отражает реальность первых лет советской власти. Оно часто употреблялось по отношению к лицам, чей перевод с одного места работы на другое был инициирован вышестоящей организацией или партийными (комсомольскими) органами, а не желанием самого работника. А в том, что 18-летнего партийца «бросили» на комсомол, нет ничего удивительного: кому же еще.если не таким, было учить уму-разуму подрастающее поколение? И вот что примечательно: будущий писатель в партию вступил раньше, чем в комсомол! Обычно это было как раз наоборот. И если ветераном КПСС Лазарь Иосифович себя, естественно, считал и очень этим гордился, то в ветераны Коммунистического союза молодежи как-то совсем не стремился. Вот почему утверждение некоторых его биографов (и дочери, кстати, тоже!), что он являлся «одним из руководителей белорусского комсомола», мягко говоря, не соответствует действительности. Для того, чтобы в этом убедиться, достаточно просмотреть публикации об истории молодежного движения в этой республике. В них такое имя не встречается...

Есть в автобиографии J1. Лагина еще несколько строк, на которые я обратил внимание: член редколлегии органа ЦК комсомола Белоруссии «Красная смена». В первые годы своего существования эта газета выходила на русском языке, но нынешнему поколению людей она известна по тому же названию, но уже на белорусском языке. В нее будущий писатель отправлял свои первые рабкоровские корреспонденции. По сути дела, именно здесь начинался творческий путь будущего писателя Лазаря Лагина.

В 1922-1924 годах главным редактором «Чырвонай змены» являлась одна из первых комсомолок Белоруссии Соня Фрай. Надо же такому случиться: в 1971-1972 годах я переписывался с ней, а в январе 1972 года мы даже встретились в Москве, в гостинице на проспекте Вернадского, где я останавливался тогда во время нескольких пребываний в столице. Мы несколько часов беседовали с ней на разные темы. Точнее, говорила моя собеседница, а я слушал и старался что-то записать. Знал бы я тогда, что эта тогда уже немолодая женщина в свое время наверняка общалась с Лазарем Гинзбургом! Может быть, она могла бы даже что-то интересное рассказать о юном комсомольце и будущем авторе «Старика Хоттабыча».

Лично для меня газета «Чырвоная змена» тоже дорога. Именно в ней 11 мая 1968 года появилась моя первая публикация — небольшой материал под названием «Псторыя стварэння адной каршны». В нем шла речь о том, как, проживая в своем имении под Витебском Здравнево, знаменитый художник И. Репин задумал написать большое живописное полотно из истории этого древнего города. Именно с этой публикации началась моя работа над репинской темой, которая завершилась появлением небольшой книжки «Здравнево. Здесь жил И. Репин» (выдержавшей, кстати, два издания) и нескольких десятков газетных и журнальных публикаций.

Возвращаясь к Л. Лагину, надо отметить, что он, как и абсолютное большинство членов РКП(б) того времени, свято верил в идеалы коммунизма. Его вступление в Коммунистическую партию состоялось исключительно по убеждениям. Никаких преимуществ это членство тогда не давало. А до того времени, когда это надо было делать для продвижения по службе, было еще достаточно далеко. Нет сомнения, что Лазарь Иосифович свято верил в идеалы светлого будущего и был убежденным борцом за новую жизнь. Таким убежденным коммунистом он оставался до последних своих дней. В работе, чем бы ни занимался, свято следовал за «линией партии». Удивительно, но этого умного и хорошо образованного человека, похоже, ничему не научи-

ли ни сталинские репрессии, жертвой которых он сам чуть-чуть не стал, ни все эти страшные кампании вроде коллективизации, депортации чеченцев и ингушей, «борьбы с безродными космополитами», «дела врачей» и др. Он явно не задумывался о том, куда его партия ведет страну. Похоже, не насторожили Лагина ни волюнтаризм «нашего Никиты Сергеевича», ни улыбки «дорого Леонида Ильича». Но все это будет потом. А в 1921 году активному и пока еще относительно хорошо образованному (по сравнению с другими комсомольцами-активистами) члену РКП(б) Лазарю Гинзбургу доверяют ответственную должность библиотечного инструктора «Центропечати» Западного фронта.

Центральное агентство ВЦИК РСФСР по снабжению произведений печати «Центропечать» было учреждено 23 ноября 1918 года. В его функции входило снабжение и распространение произведений печати (книг, брошюр, плакатов, газет, журналов) по всей стране, включая и Красную Армию, культурно-просветительские и по-чгово-телеграфные учреждения, а также руководство газетно-жур-нальными киосками на железнодорожных станциях, организация подвижных вагонов-лавок, открытие книжных магазинов и т.д. Оно являлось единым государственным органом в этой области, состояло из 22 отделов со штатом в три тысячи человек. Одним из главных подразделений являлся агентурный отдел. Каждому из 300 агентов полагался железнодорожный вагон, в котором они разъезжали за закрепленными за ними районами страны и привозили сюда продукцию. Таких агентов с находившимися в их подчинении вагонами и встречал в Минске будущий писатель. Ему выделяли определенное число различных агитационных изданий, а его обязанность — раздать их по частям Красной Армии на Западном фронте. Этой работой Лазарь Гинзбург занимался страстно и сам перечитывал по несколько раз то, что проходило через его руки.

В этой должности наш земляк пробыл недолго. В то время почти все на своих должностях не задерживались. Если не смог себя проявить хорошо, быстро освобождали. Проявил себя с лучшей стороны — следовало повышение: надежных и толковых кадров еще очень не хватало. Так что засиживаться на одном месте было ни к чему. Гинзбурга назначили секретарем управления при Совете Народных Комиссаров БССР, а потом и секретарем управления уполномоченного Народного комиссариата внешней торговли Совнаркома БССР, где он одновременно исполнял обязанности ответственного секретаря бюро партийной ячейки.

По утверждению некоторых биографов Л. Лагина, проживая в Минске, он, обладавший неплохим голосом, успел некоторое время проучиться на отделении вокала в местной консерватории. Но оставит учебу будто бы из-за отсутствия интереса к теории музыки. Все бы ничего, но консерватория в Минске открылась только в 1932 году, а существовавший здесь до нее музыкальный техникум (на его основе и была открыта консерватория) — только с 1924-го. О какой учебе идет речь?

И в этот раз минский период жизни Лазаря Гинзбурга, как и следовало ожидать, длился недолго. Он с каждым днем все отчетливее сознавал, что не хватает знаний, образования, что надо продолжать учебу. «Разбалованный» Москвой, он стремился именно в столицу, благо повод для этого был.

Учеба и научная деятельность

Из Минска в Москву Лазарь Гинзбург перебрался осенью 1922 года. И вскоре стал студентом Московского института народного хозяйства им. К. Маркса (в будущем он станет носить имя Г. Плеханова) — в то время одного из самых престижных вузов страны, которым он остается и в современной России. Созданный в 1907 году предпринимателем А. Вишняковым, институт долгое время был единственным вузом, где в России готовили специалистов в области экономики. И вот уже на протяжении более ста лет он выпускает специалистов самого высокого уровня. Среди его выпускников масса знаменитостей, даже международного уровня. А вот о том, что его закончил и писатель Лазарь Лагин, здесь знают единицы: не по той тропинке пошел этот выпускник. Учился Л. Гинзбург хорошо. «С 1922 по 1925 гг. учился в Московском институте народного хозяйства имени Плеханова на экономическом факультете, — писал Лазарь Иосифович в автобиографии. — По партийной линии все это время вел пропагандистскую работу на предприятиях Замоскворечья, был студенческим организатором Московского губотдела Союза транспортных рабочих. Внутри института работал в течение двух лет председателем обшеинститут-ской профсекции транспортных рабочих, был заместителем ответственного секретаря комсомольской ячейки. С 1924 года работал в ¦ лавной хлебной конторе Госторга РСФСР где был Центральным комитетом оставлен на работу после окончания института. Работал здесь в качестве управделами, заведующего местной сетью, заведовал районом Северного Кавказа и Крыма. В 1925 году был послан в Симферополь в качестве заведующего хлебным отделом Крымгосторга.

В 1925 году в октябре месяце был призван в ряды Красной Армии, в 27-й стрелковый полк 9-й Донской дивизии. Был там курсантом полковой школы, а во время лагерей исполнял обязанности политрука роты. По линии партийной был кандидатом, а потом членом президиума ячейки ВКП(б) полковой школы. Был также председателем полкового комитета хозяйственного содействия. От парторганизации полка был делегатом на дивизионную партконференцию. В декабре 1926 года был демобилизован и возвратился в Москву. Работал в Наркомторге РСФСР старшим экономистом сначала сырьевого и потом хлебофуражного управления. Был ответственным редактором наркомовской стенной газеты. Вел пропагандистскую работу в районе. В 1928 году был командирован в Тамбов, где заведовал окружным торготделом. После кратковременной работы в Воронеже был отозван в 1929 году в Москву редакцией газеты «За индустриализацию», где работал в качестве заведующего партийным отделом. В 1930 году поступил в аспирантуру Комакадемии, откуда был переведен слушателем Экономического института Красной профессуры. По линии партийной вел организационную работу на «Электрозаводе», был бригадиром актива ЭИКП (Экономический институт Красной профессуры — А. П.) при редакции «Правды», был бригадиром бригады по подготовке материалов XVIII партконференции по выполнению первого из 6 условий тов. Сталина. В 1932 году был редакцией «Правды» отозван с третьего курса ЭИКП для постоянной работы в «Правду»- Работал до июля 1933 года в качестве заместителя заведующего экономическим отделом. С июля текущего года работаю заместителем заведующего отделом товарооборота и рабочего снабжения. Партработу веду организационного и пропагандистского порядка в комбинате «Правда». В настоящее время руковожу комбинаторским партколлекивом».

В автобиографии Лазарь Иосифович не указал, что еще в аспирантуре защитил кандидатскую диссертацию. В это время он написал несколько небольших брошюр по вопросам экономики и экономической политики СССР. Его, возможно, в этой отрасли ожидало большое будущее: таких специалистов в стране было не так уж много. Но люди, профессионально разбирающиеся в экономике, были нужны и в средствах массовой информации. Поэтому на переход в одну из самых престижных газет страны будущий автор «Старика Хоттабыча» сразу согласился, правильно рассудив, что эта работа станет первой ступенькой к его профессиональной писательской деятельности. К тому же экономика, даже несмотря на определенные успехи в этой области, Лазаря Иосифовича, по-видимому, мало интересовала. Он никогда в дальнейшем не вспоминал про свои успехи на этом поприще.

Начало творчества

Вернувшись в Москву, Лазарь Гинзбург сразу окунулся в среду литераторов, наивно полагая, что ктаковым он себя уже может отнести. В краткой биографической справке, составленной в сентябре 1981 года, дочь писателя Н. Лагина пишет: «Один из организаторов литературной группы "Молодая гвардия"». «Молодая гвардия» — объединение молодых писателей, организованное в октябре 1922 года по инициативе ЦК РКСМ и состоявшее в основном из комсомольцев. Первоначально в группу входили такие известные литераторы, как А. Безыменский, А. Жаров, М. Светлов, М. Голодный и др. Но ни в одной из энциклопедических справок фамилия Л. Лагина не упоминается. Возможно, Лазарь Иосифович действительно входил в состав этого объединения, но быть в числе создателей...

Раз уж речь зашла о недостоверности некоторых фактов из биографии будущего автора «Старика Хоттабыча», отметим еще несколько. В той же биографической справке, составленной Н. Лагиной, содержится следующее: «Главный редактор альманаха «30 дней» и журнала «Год 37-й, 38-й, 39-й». Вновь обращаюсь к всезнающему интернету, энциклопедиям, специальной литературе. Нет в них упоминания о Л. Гинзбурге -

Лагине! Ежемесячный художественно-литературный, общественный и научно-популярный иллюстрированный журнал «Тридцать дней» («30 дней») выходил в Москве с 1925 по июнь 1941 годов. Редколлегию в нем в разные годы возглавляли А. Андрейчик, В. Нарбут, В. Соловьев. П. Павленко, а с середины 1937 года журнал вела редколлегия вообще без главного редактора. Среди авторов этого журнала (альманаха) упоминаются прозаики, поэты, переводчики, литературоведы: В. Ардов, Н. Агеев, Э. Багрицкий, О. Берггольц, В. Василевская, Е. Габрилович, Ю. Герман, В. Гроссман, Б. Житков, М. Зощенко, В. Иванов, В. Инберг, В. Катаев, Л. Кассиль, В. Кожевников, Э. Кроткий, В. Луговской, В. Маяковский, С. Михалков, А. Новиков-Прибой, Ю. Олеша, Б. Пастернак, К. Паустовский, А. Платонов, Н. Погодин, М. Пришвин, В. Шкловский, И. Эренбург и др. Где же здесь наш земляк? А упоминания о журнале «Год 37-й, 38-й, 39-й» я вообще нигде не нашел...Это не значит, что он в этих изданиях не принимал участие. Но в качестве ли редактора?

А вот что известно достоверно. В начале 1930-х годов судьба свела Лазаря Иосифовича с едва ли не самым известным в довоенные годы журналистом — Михаилом Кольцовым, любимцем Сталина и его горячим поклонником, человеком, искренне преданным делу построения нового общества. Его выступления в печати постоянно вызывали огромный интерес. Сталин ему доверял. И не случайно отправил в сражающуюся с фашистами Испанию. Там Михаил Ефимович официально считался корреспондентом «Правды». Но очень много хорошо знавших его людей утверждали, что только этой ролью Кольцов там не ограничивался, что он фактически являлся политическим советником Коминтерна и СССР в республиканском правительстве. Более того, есть серьезные основания считать, что и этим роль Кольцова в Испании тоже не ограничивалась, что она имела такую сторону, о которой знали только в НКВД и лично Сталин. Проводя его линию в международном рабочем движении, Михаил Ефимович участвовал в тайных операциях против троцкистской Рабочей партии марксистского единства, а в публикациях дискредитировал троцкистов, обвиняя их в том, что они находятся на службе у Франко и фашизма. В том, что Кольцов слишком много знал, нет никакого сомнения. По отношению к нему Сталина как нельзя лучше подходит известное крылатое выражение (горничной Лизы из комедии А. Грибоедова «Горе от ума»): «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Скорее всего, к «барской любви» этот замечательный человек и не стремился, но непроизвольно оказался в путах своей искренней идейности.

В конце 1938 года Михаила Кольцова неожиданно для всех отозвали из Испании в Москву, а вскоре, 14 декабря, арестовали. Его обвиняли в антисоветской и троцкистской деятельности, более года пытали, добиваясь нужных следствию показаний. 1 февраля 1940 года он был приговорен к высшей мере наказания и расстрелян на следующий день. Так трагично закончилась жизнь этого незаурядного человека.

Одновременно с работой в «Огоньке» М. Кольцов в 1934-1938 годах занимал пост и главного редактора журнала «Крокодил». Публикации начинающего писателя Лазаря Гинзбурга его привлекли. И он взял его в редакцию этого журнала в качестве своего заместителя. Так будущий автор «Старика Хоттабыча» оказался на несколько лет в «Крокодиле», где отныне периодически стали появляться его фельетоны и сатирические рассказы.

«Нет, на мой взгляд, даты более неточной в жизни каждого литератора, чем дата начала его литературной деятельности. Сколько автобиографий, столько разных точек отсчета. Особенно, если она начата уже в зрелом возрасте. Что до меня, то я, по крайней мерс, четыре раза начинал и прерывал свою литературную деятельность. Осенью двадцатого, летом двадцать второго, летом двадцать седьмого, весной тридцать третьего. В первый раз — фельетоны в комсомольских газетах, во второй — стихи в комсомольских и партийных газетах, в третий — стихи во «взрослых» газетах, в четвертый — фельетоны, сатирические и «серьезные» рассказы в «Крокодиле» и «Огоньке». Сейчас я бы не собирал их в отдельную книжку. В 1935 году я эту глупость сделал. Но больше я их никогда не переиздавал. В тридцать восьмом году я опубликовал в «Пионере» «Старика Хоттабыча». Может быть, с этого момента и стоило бы исчислять свой литературный возраст? Ведь я даже как-то писал в шуточной автобиографии: считаю своей немалой заслугой перед отечественной литературой, что решительно и навсегда перестал писать стихи».

Нельзя не признать справедливость лагинских слов. В самом деле, с какого времени надо исчислять начало творчества? Знал в Витебске поэта, который старался как можно чаще и торжественней отмечать вехи своей творческой жизни: и публикацию первого детского стихотворения, и первого юношеского, и первого «взрослого», и тем более, естественно, выход в свет своей первой книги. Создавалось такое впечатление, что человеку наплевать на все эти надуманные «юбилеи», главное — попиариться, в очередной раз всем напомнить о себе и покрасоваться на публике.

Лагине! Ежемесячный художественно-литературный, общественный и научно-популярный иллюстрированный журнал «Тридцать дней» («30 дней») выходил в Москве с 1925 по июнь 1941 годов. Редколлегию в нем в разные годы возглавляли А. Андрейчик, В. Нарбут, В. Соловьев, П. Павленко, а с середины 1937 года журнал вела редколлегия вообще без главного редактора. Среди авторов этого журнала (альманаха) упоминаются прозаики, поэты, переводчики, литературоведы: В. Ардов, Н. Агеев, Э. Багрицкий, О. Берггольц, В. Василевская, Е. Габрилович, Ю. Герман, В. Гроссман, Б. Житков, М. Зощенко, В. Иванов, В. Инберг, В. Катаев, Л. Кассиль, В. Кожевников, Э. Кроткий, В.Луговской, В. Маяковский, С. Михалков, А. Новиков-Прибой, Ю. Олеша, Б. Пастернак, К. Паустовский, А. Платонов, Н. Погодин, М. Пришвин, В. Шкловский, И. Эренбург и др. Где же здесь наш земляк? А упоминания о журнале «Год 37-й, 38-й, 39-й» я вообще нигде не нашел...Это не значит, что он в этих изданиях не принимал участие. Но в качестве ли редактора?

А вот что известно достоверно. В начале 1930-х годов судьба свела Лазаря Иосифовича с едва ли не самым известным в довоенные годы журналистом — Михаилом Кольцовым, любимцем Сталина и его горячим поклонником, человеком, искренне преданным делу построения нового общества. Его выступления в печати постоянно вызывали огромный интерес. Сталин ему доверял. И не случайно отправил в сражающуюся с фашистами Испанию. Там Михаил Ефимович официально считался корреспондентом «Правды». Но очень много хорошо знавших его людей утверждали, что только этой ролью Кольцов там не ограничивался, что он фактически являлся политическим советником Коминтерна и СССР в республиканском правительстве. Более того, есть серьезные основания считать, что и этим роль Кольцова в Испании гоже не ограничивалась, что она имела такую сторону, о которой знали только в НКВД и лично Сталин. Проводя его линию в международном рабочем движении, Михаил Ефимович участвовал в тайных операциях против троцкистской Рабочей партии марксистского единства, а в публикациях дискредитировал троцкистов, обвиняя их в том, что они находятся на службе у Франко и фашизма. В том, что Кольцов слишком много знал, нет никакого сомнения. По отношению к нему Сталина как нельзя лучше подходит известное крылатое выражение (горничной Лизы из комедии А. Грибоедова «Горе от ума»): «Минуй нас пуше всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Скорее всего, к «барской любви» этот замечательный человек и не стремился, но непроизвольно оказался в путах своей искренней идейности.

В конце 1938 года Михаила Кольцова неожиданно для всех отозвали из Испании в Москву, а вскоре, 14 декабря, арестовали. Его обвиняли в антисоветской и троцкистской деятельности, более года пытали, добиваясь нужных следствию показаний. 1 февраля 1940 года он был приговорен к высшей мере наказания и расстрелян на следующий день. Так трагично закончилась жизнь этого незаурядного человека.

Одновременно с работой в «Огоньке» М. Кольцов в 1934-1938 годах занимал пост и главного редактора журнала «Крокодил». Публикации начинающего писателя Лазаря Гинзбурга его привлекли. И он взял его в редакцию этого журнала в качестве своего заместителя. Так будущий автор «Старика Хоттабыча» оказался на несколько лет в «Крокодиле», где отныне периодически стали появляться его фельетоны и сатирические рассказы.

«Нет, на мой взгляд, даты более неточной в жизни каждого литератора, чем дата начала его литературной деятельности. Сколько автобиографий, столько разных точек отсчета. Особенно, если она начата уже в зрелом возрасте. Что до меня, то я, по крайней мерс, четыре раза начинал и прерывал свою литературную деятельность. Осенью двадцатого, летом двадцать второго, летом двадцать седьмого, весной тридцать третьего. В первый раз — фельетоны в комсомольских газетах, во второй — стихи в комсомольских и партийных газетах, в третий — стихи во «взрослых» газетах, в четвертый — фельетоны, сатирические и «серьезные» рассказы в «Крокодиле» и «Огоньке». Сейчас я бы не собирал их в отдельную книжку. В 1935 году я эту глупость сделал. Но больше я их никогда не переиздавал. В тридцать восьмом году я опубликовал в «Пионере» «Старика Хоттабыча». Может быть, с этого момента и стоило бы исчислять свой литературный возраст? Ведь я даже как-то писал в шуточной автобиографии: считаю своей немалой заслугой перед отечественной литературой, что решительно и навсегда перестал писать стихи».

Нельзя не признать справедливость лагинских слов. В самом деле, с какого времени надо исчислять начало творчества? Знал в Витебске поэта, который старался как можно чаще и торжественней отмечать вехи своей творческой жизни: и публикацию первого детского стихотворения, и первого юношеского, и первого «взрослого», и тем более, естественно, выход в свет своей первой книги. Создавалось такое впечатление, что человеку наплевать на все эти надуманные «юбилеи», главное — попиариться, в очередной раз всем напомнить о себе и покрасоваться на публике.

Писать стихи Лазарь Гинзбург начал еше вдетстве, но никогда к ним (и даже к более поздним и более совершенным) всерьез не относился. Как, впрочем, и к большинству своих произведений 1920-1930-х годов. Глупость, о которой упоминает Л. Лагин, — это его первая скромная книжица: сборник из десяти фельетонов и сатирических рассказов, опубликованных в журнале «Крокодил» за 1934-1935 годы, где он в это время исполнял обязанности заместителя редактора. Она была издана в серии «Библиотека "Крокодила"» и называлась по одному из фельетонов — «153 самоубийцы». Лазарь Иосифович своего «первенца» откровенно не любил, старался о нем не вспоминать. Нам же о первой книге незадолго до этого «родившегося» писателя Лагина вспомнить надо. Надо хотя бы потому, что в ней оказался рассказ «Эликсир сатаны», который впоследствии послужил основой одной из самых известных лагинских книг — «Патент "АВ"». Отметим еще и сам фельетон «Сто пятьдесят три самоубийцы». Отметим потому, что он и сейчас (на удивление бы самого автора!) по-прежнему актуален и современен. Сюжет фельетона прост. Его главная мысль: молодежь беспечна, она не любит читать не только книги, но и даже документы, которые готова подписать, даже не прочитав и не вникнув в их содержание. Подобную историю (и отнюдь не с молодежью!) я знаю из жизни витебской студии телевидения в 1980-е годы, закончившуюся для двух журналистов плачевно. Но речь сейчас не о ней... Отобразить такую историю в советской действительности Лагин явно побоялся, поэтому он перенес действие в США.

«Сто пятьдесят три молодых человека решили покончить свою жизнь самоубийством. Решение было окончательным. Об этом они сообщали в специальном письме, составленном в вежливых, но очень твердых выражениях. Способ самоубийства всеми ста пятьюдесятью тремя был избран одинаковый. Они предполагали отсечь себе голову. Это давало гарантию немедленного перехода в царство теней, — начинается фельетон. — Мрачные тучи чудовищного, неслыханного массового самоубийства нависли над городом Акроном и местным университетом, ибо все 153 молодых человека были студентами Акронского университета, штат Огайо, США. Ректор университета, доктор Семюэль Джонсон, прочитав их полное трагической решимости письмо, побледнел, зашатался и в изнеможении упал в кресло. Содрогаясь от ужаса, он пробежал подписи....<...>Это жизнерадостные юноши! Дети состоятельных и почтенных родителей. Обладатели чудесных бицепсов. Энтузиасты крикета и гольфа.

Нужно немедленно принимать меры. Попробовать спасти. Отговорить.

Университетские служители были брошены на розыски безумцев.

Между тем, все 153 студента вели себя точь-в-точь, как прежде. Они плясали на вечеринках и целовали девушек. Играли в гольф и смеялись громовыми голосами над анекдотами.

Это были люди с железными нервами.

Они послушно явились по зову ректора и чинно расселись в его огромной торжественной приемной. Со стен на них строго смотрели величавые президенты и седовласые корифеи науки. Студенты думали о незаконченных партиях гольфа и оставленных патефонах. Студенты сидели огорченные и скучные...»

Успокойся, читатель. Никто из этих юношей и не собирался кончать жизнь самоубийством. Так подшутил редактор студенческого журнала для того, чтобы доказать ректору: его студенты подписывают письма и заявления, даже не прочитав их содержания...

Оформил первую книгу нашего земляка известный советский художник-графи к и карикатурист, заслуженный деятель искусств РСФСР, народный художник РСФСР Юлий Ганф (1898-1973), работавший в «Окнах сатиры РОСТА», в украинском сатирическом журнале «Червоний перець» и в его всесоюзном собрате — «Крокодиле». Он с Лазарем Иосифовичем не только был хорошо знаком по «Крокодилу», но и дружил. Иллюстрации Ю. Ганфа к этой книге и в самом деле получились очень удачными.

Несмотря на то, что сам Лазарь Иосифович свою первую книгу не любил и никогда не думал что-либо из ее содержания использовать в последующих сборниках, омский издательский дом «Leo» к ней вернулся в 2017 году. Он выпустил в серии «Личная библиотека приключений» сборник произведений Л. Лагина, причем тоже назвав ее «153 самоубийцы». Возможно, издатели ожидали, что само название привлечет к книге внимание читателей. А может быть, потому, что все десять памфлетов из первой лагинской книги они в сборник включили, добавив рассказы, памфлеты и фельетоны из «Обидных сказок» (1959), журналов «Огонек», «Крокодил» и других теперь малодоступных изданий 1930-1950-х годов. Всего их 33 — небольших по размеру, чаще всего остроумных и по-прежнему вызывающих интерес у читателей произведений.

Главная книга жизни

С двух-трехлетнего возраста Лазарь Гинзбург очень любил слушать сказки. Став старше, уже сам запоем их читал. Автор этих строк в детстве тоже любил слушать сказки, потом — сам читать и даже пересказывать их своим товарищам. Но это увлечение у него осталось в детстве. У Лазаря Гинзбурга оно сохранилось навсегда. «Отец любил сказки, — свидетельствует дочь писателя. — Всю жизнь, когда у него появилась, наконец, возможность завести для них отдельный книжный шкаф (а долгие годы он жил в «коммуналке»), он собирал книги сказок — фольклорные и авторские, со всего света. Он читал их страстно, упоенно, как ребенок, рассказывал друзьям и мне о только что узнанных им новых чудесах, и, откровенно говоря, это увлечение подчас мешало и его собственной работе... Пишущая машинка на столе, в нее вправлен лист бумаги, а рядом, скажем, «Индонезийские сказки». И не успеваешь оглянуться, как смолкает стук машинки и наступает подозрительная тишина. Думает? Строит на черновике фразу? Заглядываю к нему в кабинет: конечно, не работает. С виноватой улыбкой поднимает глаза на меня, опять-таки, как мальчишка, пойманный за шалостью. Читает.

— Нет, ты только послушай, какая прелесть!..— начинает было он говорить мне, но я, наученная мамой, которая еще до войны запирала его на ключ, чтобы он работал, и оставляла ему при этом килограмм конфет, потому что он обожал сладкое,— я сурово, с трудом сдерживая смех, говорю:

— Папа, совесть надо иметь. Успеешь со своими сказками. Давай-ка за дело!

Отец уже и не пытается противоречить, но бурчит что-то о том, что, не подзарядившись сказками, он и совсем ничего не напишет. Да, неудобно как-то такое говорить про известного писателя, но отец, когда дело касалось работы, раскачивался очень долго, был с ленцой и как что — прятался за чужие сказки, говоря, что он — прежде всего читатель и только потом — писатель».

... Подписчики популярной газеты «Пионерская правда», развернув очередной номер за 13 января 1938 года, были удивлены четвертой страницей. Всю ее занимал один материал, озаглавленный крупными буквами: «Старик Хоттабыч». А чуть ниже и помельче: «Юмористическая повесть Л. Лагина. Рисунки Н. Радлова». С тех пор эта газета стала регулярно, из номера в номер, публиковать повесть малоизвестного тогда писателя Лазаря Лагина. Этот псевдоним уроженец Витебска образовал от имени и фамилии: ЛАзарь ГИНзбург.

Когда и при каких обстоятельствах Лазарь Лагин задумал новую повесть, которую назвал «Старик Хоттабыч», неизвестно. А в том.

что послужило для нее основой сюжета, сомнения нет. Еще в детстве будущий писатель прочитал популярную в начале XX века повесть английского писателя Ф. Энсти (1856-1934) «Медный кувшин» |1| Один из ее героев — джинн Факракша-эль-Азмаша — по приказу Сулеймана Великого был заточен в медный кувшин и брошен в Красное море- Там его нашел неизвестный ныряльщик и продал перекупщику древностей. Так кувшин попал на аукцион в Лондон, где его приобрел молодой архитектор Гораций Вентимор и освободил джинна.

Точно такая же история легла и в основу повести Л. Лагина. Он, конечно, ее осовременил: место действия перенес в Москву, Красное море заменил Москвой-рекой, а поскольку повесть с самого начала была задумана автором как детская (это было связано с тем, что с произведениями для детей и юношества было гораздо проще пробиться на издательский рынок), то героями ее стали московские школьники. Впрочем, сам автор никогда в этом не признавался, а «переводил стрелки» на совсем другие произведения. Вот что он писал в предисловии к «Старику Хоттабычу»:

* «В книге «Тысяча и одна ночь» есть «Сказка о рыбаке». Вытянул рыбак из моря свои сети, а в них – медный сосуд, а в сосуде – могучий чародей, джинн. Он был заточён в нём без малого две тысячи лет. Этот джинн поклялся осчастливить того, кто выпустит его на волю, – обогатить, открыть все сокровища земли, сделать могущественнейшим из султанов и, сверх всего, выполнить ещё три его желания.

Или, например, «Волшебная лампа Аладдина». Казалось бы, ничем не примечательная старая лампа, можно сказать – просто утиль. Но стоило потереть её – и вдруг неведомо откуда возникал джинн и выполнял любые, самые невероятные желания её владельца. Вам угодны редчайшие яства и пития? Пожалуйста. Сундуки, по самые края наполненные золотом и драгоценными камнями? Готово. Роскошный дворец? Сию же минуту. Превратить вашего недруга в зверя или гада? С превеликим удовольствием.

Предоставь такому чародею по собственному вкусу одарить своего повелителя – и снова посыпались бы всё те же драгоценные сундуки, всё те же султанские дворцы в личное пользование.

По понятию джиннов из старинных волшебных сказок и тех, чьи желания в этих сказках выполняли, это и было самое полное человеческое счастье, о котором только и можно было бы мечтать.

Сотни и сотни лет прошли с тех пор, как впервые были рассказаны эти сказки, но представления о счастье долго еще связывались, а в капиталистических странах у многих людей и по сей день еще связываются с сундуками, битком набитыми золотом и бриллиантами, с властью над другими людьми.

Ах, как мечтают те люди хоть о самом завалящем джинне из старинной сказки, который явился бы к ним со своими дворцами и сокровищами! Конечно, думают они, любой джинн, проведший две тысячи лет в заточении, поневоле несколько отстал бы от жизни. И возможно, что дворец, который он преподнесет в подарок, будет не совсем благоустроен сточки зрения современных достижений техники. Ведь архитектура со времен калифа Гарун аль Рашидатак шагнула вперед! Появились ванные комнаты, лифты, большие светлые окна, паровое отопление, электрическое освещение...

Да ладно уж, стоит ли придираться. Пусть дарит такие дворцы, какие ему заблагорассудится. Были бы только сундуки с золотом и бриллиантами, а остальное приложится: и почет, и власть, и яства, и блаженная, праздная жизнь богатого «цивилизованного» бездельника, презирающего всех тех, кто живет плодами своих трудов. От такого джинна можно и любое огорчение стерпеть. И не беда, если он не знает многих правил современного общежития и светских манер и если он иногда и поставит тебя в скандальное положение. Чародею, швыряющемуся сундуками с драгоценностями, эти люди все простят...

Ну, а что, если бы такой джинн да вдруг попал в нашу страну, где совсем другие представления о счастье и справедливости? Где власть богачей давно и навсегда уничтожена и где только честный труд приносит человеку счастье, почет и славу.

Я старался вообразить, что получилось бы, если бы джинна спас из заточения в сосуде самый обыкновенный советский мальчик, такой, каких миллионы в нашей счастливой социалистической стране.

И вдруг я, представьте себе, узнаю, что Волька Костыльков, тот самый, который жил раньше у нас в Трехпрудном переулке, ну, тот самый Волька Костыльков, который в прошлом году в лагере лучше всех нырял... Впрочем, давайте я вам лучше все расскажу по порядку».*

*Это авторское предисловие было написано к новой редакции повести-сказки, вышедшей в 1951 году. Л. И. Лагин несколько переработал и дополнил первоначальный вариант своей книги под влиянием господствовавшей тогда в нашей стране советской идеологии.*

**Один из набросков к будущему «Старику Хоттабычу» — ГЛУПОЕ ЖЕЛАНИЕ (СКАЗКА) 1935 г.

Кратко сюжет лагинской сказки таков. 13-летний советский пионер Волька (Владимир) Костыльков, купаясь в Москве-реке, обнаружил на дне какой-то древний кувшин. Любопытство заставляет его откупорить находку, а из нее появился вот уже несколько тысячелетий томящийся в нем самый настоящий джинн — Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб. Желая отблагодарить своего спасителя, джинн всячески старается ему помогать и быть полезным. Чудеса, на которые способен этот замечательный старик, не всегда приносят школьнику радость, а иногда ставят его в сложное или даже неприятное положение. Но после волшебных и забавных приключений древний джинн перевоспитывается и находит свое место в современном мире.

Когда первый вариант повести-сказки в конце 1937 года был готов, отпечатав его на машинке, Лазарь Иосифович понес рукопись в редакцию газеты «Пионерская правда» — единственную тогда общесоюзную пионерскую газету. Созданная в марте 1925 года, она была печатным органом ЦК ВЛКСМ, который «шефствовал» над этой детской организацией. Год спустя ее тираж уже составил 50 тысяч экземпляров, а в предвоенное время — и того больше. Стоила газета недорого, всего несколько копеек номер, и была в общем, даже несмотря на явную политизированность, довольно интересной.

В редакции «Пионерской правды» встретили Лагина приветливо, пообещали повесть непременно почитать... «в самое ближайшее время». На языке газетчиков это значило, что в течение месяца могут дать ответ. Но случилось неожиданное: буквально через несколько дней автору позвонили и попросили прийти. Произошло что-то невероятное: кто-то из журналистов «от нечего делать» стал листать

рукопись. Его она буквально ошеломила... Дал почитать коллегам — все поняли: речь идет о незаурядной работе. Так что вопрос о публикации рукописи быстро решился. И 13 января 1938 года в 9-м номере «Пионерской правды», на 4 странице, появилась рисованная заставка и крупная надпись, с которой начинается эта глава.

Публикации шли еженедельно, по несколько раз. И после каждой из них стояла фраза «Продолжение следует». Еще в десяти номерах публиковалась с продолжением эта «юмористическая повесть». Поскольку успех ее был уже ясен по первым же откликам, от коллег решила не отставить и редакция журнала «Пионер». В том же году в номерах 10, 11 и 12 она тоже начала публиковать «Старика Хоттабыча». Это продолжалось и в 1939 году, с 20 января по 28 февраля. Вслед за этими средствами массовой информации публикацию начала в 1939 году и хабаровская газета «Знамя пионера», которая радовала своих читателей с 17 февраля по 27 мая.

Повесть-сказка имела оглушительный успех. Это был тот самый случай, когда назавтра после действа человек просыпается знаменитым. «Старика Хоттабыча» с удовольствием читали и перечитывали не только пионеры, но и даже комсомольцы и взрослые, давно уже не верившие в джиннов, ковры-самолеты и прочие чудеса. «Пионерская правда» в том же 1938 году осуществила издание книжного варианта повести. Два года спустя ее же выпустил и «Детгиз» (ДЕТское Государственное Издательство) без всяких сокращений. А вообще повесть имеет несколько вариантов. Первый — это оригинал 1938 года. В 1951 году автор его расширил, но зато пришлось вносить поправки, исходя из тогдашней политической ситуации и в стране, и в мире, а она периодически менялась. По сравнению с последующими

редакциями, оригинал является менее идеологизированным и более аполитичным. Последующие редакции содержат вставки антикапиталистической направленности. Причем дочь писателя утверждала, что переработки книги для новых изданий были выполнены не ее отцом, а редакциями издательств. Выход первой измененной редакции в 1951 году пришелся на разгар так называемой «борьбы с космополитизмом»», из-за чего в ней содержались, в частности, крайне резкие выпады в адрес империализма в США, постколониальных властей Индии и тому подобное. Эта редакция малоизвестна, так как в следующей, выпущенной спустя два года, все эти правки были уже изъяты, зато были добавлены новые. Версия 1955 года несколько больше оригинала, так как на этот раз были добавлены семь заново написанных глав. Например, Италия в оригинальной редакции страдает от безработицы, находясь под властью Бенито Муссолини, но в редакции 1955 года она, в соответствии с тогдашним положением дел в Италии, находится под властью капиталистов, и рабочие в ней бастуют против иностранных военных баз. Но в общем это не сильно влияло на основной сюжет произведения. Даже лица, читавшие новые издания, не всегда могли обращать внимание на изменения. Главный сюжет повести неуклонно оставался.

Сколько же их, этих книг?

Всезнающая статистика утверждает: только на русском языке в периоде 1938 по 2020 годы было осуществлено более 120 выпусков «Старика Хоттабыча». На первом месте здесь идут, естественно, московские издания. Но выпускали книгу и в Ленинграде, Самаре, Минске, Челябинске, Киеве, Ташкенте, Карелии, Иркутске, Кишиневе.

После первого издания «Старика Хоттабыча» до начала Великой Отечественной войны ее выпустил в 1940 году «Детиздат». Он же оказался первым и в послевоенное время (1952 и 1953 годы). То же самое сделало в 1958 и 1959 годах издательство «Детская литература», а в 1962 году появился первый провинциальный выпуск — в Челябинске.

Особенно интенсивно издательства (в основном московские) принялись выпускать повесть в XXI веке: рекордсменами в этой гонке являются «Эксмо» (15 раз) и «АСТ» (14 раз). Несколько поменьше у «Астрелы», «Росмэна», «Малыша», «Самовара», «Азбуки», «Стрекозы», «Махаона», «Бамбука», «Амфоры», «Мира искателя». Эта повесть заинтересовала даже издательство «Юридическая литература» (в 1990 году). Правда, оно, кроме «Старика Хоттабыча», поместило еще 12 рассказов и киносценарий «Наше вам прочтение». Выпускали повесть витеблянина и региональные издательства России и издательства бывших союзных республик. К первым из них относятся, например. Челябинское книжное издательство (1962), Восточно-Сибирское издательство (Иркутск, 1976), Приволжское книжное издательство (Саратов, 1989), Самарское книжное издательство (1993). Ко вторым относятся «Узбекистан» (1984), «Еш гвардия» (Ташкент, 1998), «Вэсэлка» (Киев, 1998), «Картя молдовеняскэ» (Кишинев, 1961). Не прошло мимо «Старика Хоттабыча» и минское «Юнацтва», которое три раза (в 1984 и дважды в 1993 годах) выпускало повесть на русском языке и однажды в переводе на белорусский язык. Всего же «Старика Хоттабыча» издали более чем на 50 языках народов мира! Не это ли настоящее признание?

Иллюстраторы

«Старику Хоттабычу» повезло и на иллюстраторов. Их было немало. Всех их посчитать мне не удалось, но и даже назвав некоторых из них, приведу немало знаменитых или очень известных имен.

Первую публикацию в газете «Пионерская правда» проиллюстрировал Николай Эрнестович Радлов (1889-1942) — искусствовед, художник и педагог. Будучи студентом историко-филологического факультета Петербургского университета, он одновременно занимался еще и в Академии художеств у Д. Кардовского и Е. Лансере. В 1911 году опубликовал свою первую научную статью. В ней рассказывалось об археологических раскопках. И почти одновременно с ней, в 1912 году, начал сотрудничать с журналом «Аполлон» в качестве художника и искусствоведа. В последнем Николай Эрнестович освещал культурную жизнь Франции, Англии, Германии и Австрии, а позже перешел к обзорам отечественных художественных выставок и проблемам современного искусства. В 1919 году молодой ученый стал профессором Института искусств, с которым на много лет связал свою судьбу. Здесь был проректором, ученым секретарем, председателем секции общей теории и методологии искусства, читал лекции и выступал с докладами по западноевропейскому искусству XIX века. В 1921 году Н. Радлов начал преподавать рисование в Академии художеств и в должности профессора работал там с перерывами до своего переезда в Москву в 1937 году. Одновременно Николай Эрнестович много рисовал, оформлял книги разных авторов: М. Зощенко, В. Шишкова, М. Твена, У. Шекспира, О. Бальзака, А. Франса, К. Чуковского и др. Он много и охотно занимался очень популярными в довоенные годы карикатурами и шаржами (объектом его внимания были прежде всего известные деятели науки и искусства, шахматисты).

Сотрудничество Н. Радлова с «Пионерской правдой» оказалось мимолетным. Поместив в первой публикации «Старика Хоттабыча» несколько рисунков, он к этой повести больше не обращался, едва ли предчувствуя, чем станет она для миллионов советских людей разных поколений. К первому книжному изданию «Старика Хоттабыча» «Пионерская правда» привлекла уже другого художника. А Николай Эрнестович в годы Великой Отечественной войны был активным участником «Окон ТАСС», за что вместе с другими их авторами был удостоен Сталинской премии. А вскоре во время одного из налетов немецкой авиации на столицу художник был тяжело ранен и, несмотря на все усилия врачей, умер 29 декабря 1942 года.

Художником, который проиллюстрировал первое книжное издание повести «Старик Хоттабыч», стал известнейший график, карикатурист и иллюстратор книг Константин Павлович Ротов (1902-1959). Он происходил из донских казаков, закончил Ростовское художественное училище. И уже в 1916 году журналы и газеты стали публиковать его первые карикатуры. В первые годы советской власти К. Ротов, проживая в Ростове-на-Дону, работал в местных отделениях Российского телеграфного агентства и Госиздата, в Политпросвете. В 1921 году он перебрался в Москву и с 1922 по 1940 годы работал в журнале «Крокодил», одновременно сотрудничая с такими журналами и газетами, как «Правда», «Комсомольская правда», «Гудок», «Прожектор», «Огонек», «Смехач», «Чудак» и др. В 1939 году по эскизу художника создавалось панно для советского павильона на Нью-Йоркской выставке. Как и многим в те годы, Константину Павловичу не удалось избежать сталинских репрессий. В июне 1940 года он был арестован по обвинению в пропаганде и агитации против советской власти, в создании в 1934 году карикатуры, «дискредитирующей советскую торговлю и советскую кооперацию». Но этого следователям показалось мало. И они дополнительно обвинили его в том, что, дескать, в годы Гражданской войны художник работал на реакционные органы печати. Но самым страшным обвинением было сотрудничество с германской разведкой. Восемьлет исправительно-трудовых лагерей, которые был вынужден отбывать Константин Павлович, были еще не самым страшным приговором. Его спасла, конечно, профессия: в Соликамске К. Ротов работал художником — это не лесоповал. Его освободили в начале 1948 года. Жить в столице было запрещено, пришлось остановиться в Тверской области. Но недолго пришлось быть на воле Константину Павловичу. В конце этого же года без предъявления каких-либо обвинений его отправили в Красноярский край. Только после смерти Сталина справедливость восторжествовала: художника реабилитировали и разрешили вернуться в Москву. Он вновь стал работать в «Крокодиле», сотрудничал с детскими журналами «Веселые картинки» и «Юный техник». Казалось бы, жизнь налаживается, но годы неволи не могли не отразиться на здоровье: 16 января 1959 года К. Ротова не стало. Ему было всего 56 лет...

К. Ротов проиллюстрировал многие известные книги. Например, «Золотой теленок» И. Ильфа и Е. Петрова, «Приключения капитана Врунгеля» А. Некрасова, «Дядя Степа» С. Михалкова, «Белеет парус одинокий» В. Катаева, «Про гиппопотама» С. Маршака, «Африканские сказки» К. Чуковского, «Дом переехал» А. Барто и др. Его иллюстрации к «Старику Хоттабычу» были повторно использованы и в издании «Детгиза» 1958 года.

Следующим иллюстратором повести стал тоже очень известный художник-карикатурист, график и плакатист Генрих Оскарович Вальк (1918-1998). Уроженец города Кимры Тверской губернии (где, кстати, К. Ротов поселился после отбытия наказания), он с 1937 года сотрудничал с газетой «Гудок», со следующего — с журналом «Крокодил». Одновременно руководил кружком рабочих карикатуристов «Крокодила», где проводил занятия с молодыми художниками, в будущем хорошо известными: Е. Щегловым, Ю. Федоровым, Ю. Узбяковым, Г. Караваевой и другими. Помимо работы в журнале, в 1940-1950-е годы создавал рисунки для детских открыток. Совместно с Л. Наро-дицким исполнял сатирические и агитационные плакаты. Начиная с 1945 года иллюстрировал множество детских книг таких авторов, как Н. Носов, А. Барто, С. Михалков и др. («Витя Малеев в школе и дома», «Незнайка на Луне», «Веселые рассказы», «Веревочка»),

Виталий Николаевич Горяев (1910-1982) — живописец, график, иллюстратор книг, карикатурист. Народный художник СССР (1981), лауреат Государственной премии СССР (1967). В качестве иллюстратора начал работать в конце 1930-х годов. Оформил книги М. Салты-к0Ва-ШеДРина' С- Михалкова, М. Твена, А. Барто, Ю. Олеши, Ф. Достоевского. А. Пушкина, О. Генри. За иллюстрации к «Петербургским повестям» Н. Гоголя он был удостоен Государственной премии СССР.

Николай Александрович Шеварев (1961) — художник-иллюстратор. Закончил ВГИК. Работал как художник-постановщик мультипликационных фильмов. Проиллюстрировал множество книг для издательств «Просвещение», «Малыш», «Дрофа», «АСТ» и др.

Владимир Михайлович Канивец (1957) — художник-график, иллюстратор, плакатист. Известен как оформитель детских книг. В 1980-х годах рисовал сатирические плакаты для творческого объединения «Боевой карандаш» изокомбината «Художник РСФСР». Живет в Петербурге.

Художник Андрей Яковлевич Барановский (1892-1980-е) закончил художественную школу Общества поощрения художеств (до 1915). Жил и работал в Оренбурге.

Анатолий Михайлович Елисеев (1930) — художник-график, иллюстратор книг и карикатурист. Заслуженный художник РСФСР (1966), народный художник России (2001). В 14 лет стал участником Великой Отечественной войны. В 1952 году закончил Московский полиграфический институт и стал заниматься книжной иллюстрацией. Сотрудничал с журналами «Крокодил», «Мурзилка», «Веселые картинки».

Анатолий Петрович Василенко (1938) — график и карикатурист. Заслуженный художник УССР (1977), народный художник Украины (2005). В 1959 году учился в Миргородском керамическом техникуме, в 1950-1961 годах — в Киевском училище прикладного и декоративного искусства. Сотрудничал с журналом «Перец». Проиллюстрировал около 300 книг для детей и взрослых. Живет в Киеве.

Герман Алексеевич Мазурин (1932) — художник-иллюстратор. Почетный член Российской академии художеств (2018), заслуженный художник РСФСР (1988г.). Закончил Пензенское художественное училище (1952) и Московское художественное училище им. В.Сурикова (1958). Дипломная работа — иллюстрации к книге «Старик Хоттабыч». Работал в издательстве «Детская литература» (с 1955) , в Московском художественном училище им. В.Сурикова (с 1974). Профессор Восточного международного художественного института г. Чженчжоу (Китай, 2001-2003). Участник художественных выставок с 1958 года. Персональные выставки в Москве, Будапеште, Пензе, Вене, Амстердаме, Чжэнчжоу. Иллюстратор более 200 изданий, в числе которых произведения российских и зарубежных писателей: А. Гайдара («Тимур и его команда»), М. Твена («Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна»), И. Гончарова («Обломов»), С. Михалкова («Дядя Степа»), А. Чехова («Каштан-ка») и др. Работы представлены в музеях Ульяновска, Сыктывкара, Саранска, Пензы. Живет в Москве.

Андрей Вячеславович Дугин (1955) — художник, иллюстратор. Учился в Краснопресненской художественной школе, брал уроки у известного московского художника Р. Барто. В 1979 году закончил Московский художественный институт им. В. Сурикова. Работал главным художником на киностудии «Мосфильм», много занимался книжной графикой. С 2000 года преподает в художественной школе Штутгарта.

Книги белорусского издательства «Юнацтва» иллюстрировал минский график В. С. Пошастьев. Родился Владимир Степанович в 1944 году в Ижевске Удмуртской АССР, но закончил Белорусский государственный театрально-художественный институт в 1967 году. Его дипломной работой стала серия иллюстраций к «Сказкам народов СССР» (акварель, смешанная техника). Он — участник республиканских и всесоюзных выставок (с 1967 г.). Работает в станковой и книжной графике в технике литографии, офорта, акварели. Основные произведения — серия монотипий «Пограничники», «Из жизни одной части», офорты «Солигорский калийный», «Солевые хранилища» (1968), литографии «В лаву», «Ремонт», «Буровики» (1970), а также экслибрисы. В. Пощастьев проиллюстрировал книги С. Маршака, П. Ершова, С. Михалкова, А. Линдгрен, братьев Стругацких, а также витебской поэтессы М. Боборико «За круглым оконцем» (1972).

«Благодаря популярности «Старика Хоттабыча» многие читатели и сейчас считают Л. Лагина детским автором, другие, которым известны его сатирические «Обидные сказки», полагают его сказочником, — утверждает дочь писателя. — Я думаю, что правы вторые. Отец написал всего одну детскую сказку, придумав при этом новый жанр повести-сказки, который потом лихо пошел в жизнь у других писателей. А вообще-то он был прежде всего сказочником-сатириком, памфлетистом, а памфлет «замешан» на фантастическом посыле, а фантастика, в конце концов,— это так или иначе сказка. Все зависит оттого, как ее, эту сказку, повернуть. И куда...

Он завещал мне продолжать собирать сказки. Теперь они переполнили второй шкаф и все полнятся и полнятся, потому что сказок сейчас издают много. И каждый раз, принося в дом новую книжку, я думаю о том, как бы радовался отец и как бы «отлынивал» он.от собственной работы, читая о новых чудесах, с которыми ему еще не доводилось встречаться»...

С большой благодарностью автору — А. М. Подлипскому, составившему первую биографию писателя и, в свою очередь, опиравшемуся на интернет-источники: мемуары самого Лагина и его дочери Натальи, а также на статьи С. Козловой, М. Чудаковой, Л. Теньковой, М. Володина, М. Лезинского, М. Короля, В. Настецкого ...

Аркадий Подлипский тщательно проследил жизненный путь писателя и журналиста, рассказал о трагических и героических страницах его судьбы.

Лазарь Лагин – писатель-фронтовик, участник обороны Одессы, Керчи, Севастополя, Новороссийска, освобождения Румынии, за мужество и героизм награжден орденами и медалями.

В своей книге Аркадий Михайлович рассказывает о знаменитой детской сказке «Старик Хоттабыч» и о других произведениях Лазаря Лагина, отмечает его внимательное отношение к молодым авторам, среди которых братья Стругацкие, Анатолий Алексин и другие, упоминает о чествовании памяти писателя.

На презентации выступила краевед Светлана Козлова, ранее возглавлявшая Витебский литературный музей. Светлана Николаевна рассказала о фонде Лазаря Лагина, хранящемся в Витебском областном краеведческом музее, своих встречах с его дочерью Натальей Лагиной, а также о некоторых загадках, связанных с визитом писателя в Витебск.

Новая книга Аркадия Подлипского – первое основательное исследование, посвященное Лазарю Лагину, которое не только раскрывает читателю фигуру знаменитого писателя, но и дает толчок новым поискам в этом направлении.

***

***

***

Лазарь Лагин и его «Старик Хоттабыч»

Мне было лет десять, когда кто-то принес домой «Старика Хоттабыча». Cчитавшая себя ну очень серьезным читателем взрослых книг, я скривила губки: «Вот еще, давно сказки не читаю». И все-таки начала перелистывать страницы, сначала лениво, потом...

Cколько раз я потом перечитывала истрепанные мной же страницы, находя в каждом возрасте что-то снова для себя интересное.

Автором «Хоттабыча» был Лазарь Лагин. Настоящая фамилия его – Гинзбург. ЛАзарь ГИНзбург – Лагин. Был oн старшим сыном в большой семье. Родился в Витебске 21 ноября 1903 годa, учился в хедере. Среднюю школу окoнчил в Минске. В 15 лет пошел на гражданскую. Потом вступил в партию, был одним из руководителей белорусскoгo комсомола. Одним словом, обычная биография грамотного еврейского паренькa…

Но было нечто, отличавшее его от обычных «агитаторов, горланов, главарей, революцией мобилизованных и призванных». Уже в 1922 году он начал работать в газете и писать стихи. Рассказывают, что свои поэтические опусы он однажды показал Маяковскому, и тот будто бы потом говорил: «Дорогой Лазарь, что же вы мне не приносите свои новые стихи?». А Лагин скромно отвечал: «Как вы, Владимир Владимирович, не могу. А хуже не хочется». Спустя годы он написал: «У меня немалая заслуга перед отечественной литературой: я вовремя и навеки перестал писать стихи».

Где только ни учился Лазарь. В Минской консерватории – у него был красивый голос. Сбежал через год, скучно стало учить теорию. Но старинные романсы петь любил всю жизнь. В Московском институте народного хозяйства он учил политэкономию, потом служил в армии, потом опять учился – в аспирантуре Института красной профессуры. Работал в «Правде», «Крокодиле». В 1936 году был принят в Союз писателей СССР.

Очаровательная и добрая повесть-сказка о старике Хоттабыче и Вольке Костылькове появилась в журнале «Пионер» в 1938 году. Задумав ее еще в Москве, Лазарь Лагин окончательно «родил» Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба на Шпицбергене.

Как попал он на Шпицберген – отдельная невеселая история. B 1937-1938 годax Лагин был заместителем Кольцова в журналe «Крокодил». Когда-то Лазарь первым обратил внимание на талантливого паренька Сашу Фадеева. Сановный Александр Александрович этого не забыл и по сути спас Лагина, отправляя в одну за другой дальние и длительные командировки. Дочь Лагина вспоминала: «Ему тогда очень помог Фадеев, которого он в своё время «открыл» с романом «Разгром». Когда всё началось, папу вместе с братом Кольцова, художником Борисом Ефимовым, отправили в долгую экспедицию на Шпицберген. Он вернулся, когда поутихло». Так и спасся.

А потом была война, которую прошел Лазарь Лагин военным корреспондентом. Друзья вспоминали: «...когда он появлялся на огневых позициях, ему вслед неслось: «Смотрите, Хоттабыч идёт!».

Находясь на фронте, Лазарь нарушил обещание – никогда не писать стихи. Есть у него пронзительные строки о войнe…

И только новизна домов,

И в парке братская могила

Расскажут лучше ста томов

О том, что здесь происходило.

И встанут молча перед ней

Взволнованные экскурсанты,

И вспомнят битвы прежних дней,

И город в зареве огней,

И подвиг энского десанта.

Mайор Лагин закончил войну в Бухаресте.

В конце сороковых в журнале «Огонек» был опубликован фантастический роман Лагина «Патент АБ». И хоть он за эту книгу он был выдвинут на Сталинскую премию, борьба с «безродными космополитами», исправления в «правильном» духе «Старика Хоттабыча» и бесконечные указания идеологов ЦК стоили ему инфаркта... Он ушел из жизни 16 июня 1979 года.

4 декабря 1903 года, 120 лет назад, родился Лазарь Иосифович Лагин.

https://www.partner-inform.de/partner/det...

***

Годжа Хəттабыч — Старик Хоттабыч (азербайджан.)