| |
| Статья написана 1 июля 2017 г. 23:03 |
Спасибо Юрию Шевеле! ![](http://s019.radikal.ru/i638/1707/c0/198260c8e659.jpg)
|
| | |
| Статья написана 30 июня 2017 г. 12:35 |
Здравствуйте, дорогие друзья. Мы начинаем сегодня рассказывать о 1966 годе, о романе, который появился спустя 26 лет после смерти автора и после тех последних правок, которые он за неделю до смерти продиктовал жене. Речь идет о «Мастере и Маргарите», книге, которая была опубликована при достаточно загадочных обстоятельствах.
Мало кому сегодня что-нибудь скажет имя писателя соцреалиста Евгения Поповкина. Евгений Поповкин написал соцреалистический роман о борьбе украинцев с оккупантами «Семья Рубанюк», роман о жизни крымских колхозников «Таврида», повесть о коллективизации «Большой разлив». Сам он был из партийных работников. Вот так сложились обстоятельства, что он возглавлял с 1957 года довольно малотиражный, довольно неинтересный журнал «Москва», журнал, который никак не мог найти своего места в тогдашней журнальной борьбе. Надо сказать, что шестидесятые годы — это время вообще довольной интенсивной журнальной полемики. Так было в XVIII веке, когда Екатерина лично писывала в журналы, а Новиков издавал «Трутня». Так было в XIX веке, когда «Дело» полемизировало с «Современником», и оба они с «Русским вестником». Так было в шестидесятые годы XX века, когда «Новый мир» противостоял «Октябрю». И вот в этой полемике прогрессистов с архаистами совершенно непонятно было место всей остальной журнальной братии. Непонятно было, например, как журналу «Москва» отметиться и хоть как-то о себе заявить. Поповкин обратился к Симонову, с которым он был знаком, и спросил, нет ли у него бомбы. Симонов сказал, что бомба есть, правда, не его собственная, а вот есть один такой автор, к сожалению, полузабытый, драматург, у него лежит в архиве роман, но этот роман Поповкин никогда не напечатает. Поповкин загорелся, он был вообще из партийных пропагандистов, человек азартный. За ночь прочел рукопись, которую Симонов ему дал, и сказал: «Печатаем. Но печатаем с тем условием, чтобы сделать себе подписку на 1967 год. Сначала делаем первую половину, потом пропускаем два месяца, и вторую печатаем уже в новом году». И вот в 1966 году, в самом конце года, в одиннадцатом номере, чтобы у читателей было время подписаться на следующий год, появляется первая половина, правда, довольно сильно сокращенная, примерно на четверть, но все-таки редакция романа «Мастер и Маргарита», который становится главной литературной сенсацией второй половины шестидесятых годов в России. Первой был, понятное дело, «Один день Ивана Денисовича». Судьба булгаковского романа широко известна, об этом много говорили. Если в самых общих чертах, то Булгаков работал над романом с 1929 по 1938 год. В 1938 он завершил окончательную редакцию, в которую продолжал вписывать, вдиктовывать до марта 1940, то есть до самой своей смерти от склероза почек. Первоначальная редакция романа довольно сильно отличалась от того, что мы знаем сегодня под названием «Мастер и Маргарита». История о том, как дьявол посетил Москву, пришла Булгакову, по слухам, во всяком случае, такова была легенда, которую он сам распространял, после встречи с таинственным незнакомцем. Сам он вспоминает, что у незнакомца один глаз был зеленый, другой карий. Все это, разумеется, из легенд, которые сам он о себе постоянно плодил. Суть сводилась к тому, что Булгаков прогуливался возле Новодевичьего монастыря, с пистолетом в кармане, намереваясь свести счеты с жизнью. Пришел к пруду, присел на скамейку, рядом с ним присел таинственный высокого роста разноглазый незнакомец и пообещал, что самоубийство сейчас совершенно неуместно, потому что скоро встретит он женщину, которая его спасет, а скоро будет снят и запрет с его пьес. И действительно, вскоре чудом разрешили «Дни Турбиных», потом появилась в его жизни Елена Сергеевна, они долгое время решали не встречаться, потом через год она все-таки решила уйти к нему из семьи, и в общем, жизнь стала как-то налаживаться. А после знаменитого разговора со Сталиным в мае 1930 года, после самоубийства Маяковского, все-таки партия несколько ослабила нажим на попутчиков, и Булгакову стало можно как-то жить. Разумеется, история о незнакомце — это плод чистого вымысла, но судя по всему, какой-то контракт Булгаков в этот момент заключил. И только потом разорвал его после провала замысла пьесы «Батум» и немедленно умер. Во всяком случае, так это выглядит со стороны, и выглядит необычайно красиво. Мистический ореол вокруг романа существовал всегда, о существовании этой книги знали примерно 10-15 человек ближайшего окружения Булгакова, прежде всего его сосед и приятель Сергей Ермолинский, знал Павел Попов, завлит МХАТА. В общих чертах, о том, что роман существует, знали и другие булгаковские соседи, например, Габрилович. Булгаков ему как-то сказал, по воспоминаниям Габриловича, что пишет одну вещицу, которая многих удивит, но тем не менее, о чем вещица, не рассказывал, конечно. При первом чтении романа Булгаков спросил друзей, кто, по его мнению, Воланд. Прочитаны были только первые главы. Как ни странно, на том, что это сатана, сошлись не все, многие предполагали, что это все-таки некая другая особая сила в иерархии нечистых. И нужно заметить, что, действительно, поскольку Булгаков довольно точно следует здесь версии Гете, а Гете он чрезвычайно ценил, и «Фауст» был его любимой оперой, конечно, Воланд не совсем сатана. Он не главный сатана, не случайно бог говорит Мефистофелю в начале «Фауста», в прологе на небе: «Из духов отрицанья ты всех менее бывал мне в тягость, плут и весельчак». Воланд — не князь тьмы, и в общем, не главное зло. Воланд, если подходить к вопросу с точки зрения традиционного богословия, он один из многих в иерархии подземных духов, кто ведает проблемами Земли. На самом деле в иерархии этой очень много всякого зла, и это иногда зло забавное, иногда зло чудовищное, иногда зло циничное, и у них там у всех свои заботы. Воланд это такой своего рода дворник, специалист по расчистке земных проблем. Он появляется на Земле и быстро делает ту грязную работу, до которой у Бога без него не доходили бы руки. Вот это важно помнить, что Воланд — не носитель абсолютного зла, Воланд — один из вариантов этого зла, причем вариантов самых безобидных, из тех, которые наказывают дураков, озадачивают догматиков, и спасают иногда, когда это нужно, немногих приличных людей. В общем, если сравнивать с «Трудно быть богом», то Воланд — это такой своего рода прогрессор, который занесен на Землю для того, чтобы спасти Будоха. Вот Будох — это Мастер, просто велено извлечь его, извлечение Мастера, велено извлечь его из больницы, кое-как соединить его с возлюбленной, если он захочет остаться, то оставить, а если захочет уехать, то отправить его в какой-то «покой», в какой-то тоже опять-таки мир, который в иерархии всех сфер обозначен как такое, если хотите, чистилище. Конечно, это не свет, конечно, это не рай, конечно, он будет там с Маргаритой проводить вечность, сочиняя что-то. Конечно, это не высшая иерархия, ну спрятать его, скажем так, спрятать его в какую-то отдельную сферу, в которой он сможет творить беспрепятственно. Что касается самого романа, его структуры, то роман этот имеет два совершенно конкретных слоя, как многие тексты Булгакова. Я думаю, что Булгаков позволил себе небывалое дерзновение. Есть книги, написанные за Сталина, книги, написанные против Сталина, а есть книги, написанные для Сталина, как прямое послание ему. Ну, таких книг в русской литературе не очень много, можно назвать, прежде всего, леоновское «Нашествие», пьесу 1941 года о том, как в русский город входят немцы, в панике бегут все официальные чины, обкомовцы-райкомовцы и агитаторы, а самым стойким, настоящим организатором подполья, оказывается бывший «враг народа», только что вернувшийся из заключения. Вернувшийся вот ровно накануне немецкого наступления, хотя мы-то знаем, что во время войны заключенных не отпускали, но вот у Леонова взята такая ситуация. Тут послания сразу два: первое — мы не держим на тебя зла, ты наш отец, так надо было, что нас посадили, и второе — твои бывшие «враги народа» — твой самый надежный отряд, твой единственный резерв. Потому что эти люди уже понюхали всякого, и когда придут немцы, они смогут оказать им сопротивление. И Сталин прочитал это послание, и Леонов получил Сталинскую премию первой степени, и тут же всю ее отдал на строительство самолета, за что получил отдельную благодарность. Вот это редкий довольно пример, когда писатель и вождь два раза поняли друг друга. Вторым таким посланием, совершенно отчетливым, можно считать роман Некрасова «В окопах Сталинграда», где автор совершенно отчетливо говорит, он прямо обращается к Сталину: да, мы понимаем, первые дни войны были днями отступления и ошибок, но если бы не было этих страшных дней отступления, не было бы нашей Победы, потому что это отступление нас выковало, и теперь мы сверхлюди, и поэтому мы тоже не держим на тебя зла. Поэтому повесть, говорящая страшную окопную правду о Сталинграде, первая ласточка лейтенантской, совершенно тогда еще небывалой прозы, которую начали писать еще только десять лет спустя Бондарев, Быков, Бакланов, первая ласточка этой прозы была напечатана в журнале «Знамя» и получила Сталинскую премию, правда, второй степени. Можно еще привести довольно много текстов, ну, например, эренбурговская «Буря», которая среди антисемитской кампании принесла Эренбургу еще одну Сталинскую премию. Совершенно прямое обращение: да, может быть, у нас не очень хорошо со свободой, да, может быть, у нас довольно жестокое государство, но Европа проиграла, Европа не смогла противостоять фашизму, а мы создали новый тип человека, и мы победили фашизм, поэтому правы мы, со всеми нашими искривлениями. И разумеется, среди кампании против Эренбурга, которая могла стоить ему жизни, он получает свою Сталинскую премию, и более того, телеграмму: «Всю ночь читал ваш роман, получил художественное наслаждение». Так что Сталин ловил такие послания, и были тексты, которые были адресованы непосредственно ему. В этом смысле «Мастер и Маргарита», это, конечно, первый текст, в котором расставлены все необходимые для Сталина аттракторы. В романе читаются два совершенно отчетливых слоя, которые и позволяют всем персонажам выполнять такую функцию, некоторого двойничества, все они странно отражаются друг в друге. Общеизвестно, что первый слой романа библейский, второй — это мистический, третий — сатирический, вот эта та Москва, среди которой мы живем. И, конечно, поражает прежде всего в этой книге очень много эпизодов, отличающихся плохим вкусом. Вот это странное дело, потому что Булгаков вообще-то писатель вкуса довольно хорошего, не скажу безупречного, но неплохого. Не будем делать ему снисходительных комплиментов, у гения не всегда все хорошо со вкусом, потому что он ломает каноны, но в данном случае у Булгакова и в «Жизни господина де Мольера», и в «Белой гвардии», и в «Записках покойника» все-таки эстетическая планка довольно высока. А вот в «Мастере и Маргарите» бросается в глаза театральная, помпезная избыточность некоторых сцен: и бал у Сатаны, с этим страшным количеством голого тела и такой дурновкусной магии, и большинство шуток Бегемота, не случайно Бегемот действительно был наказан за то, что неудачно пошутил, и многие там неудачно шутят, и Коровьев, и Азазелло. И все они являются носителям вкуса, прямо скажем, довольно среднего. Я уже не говорю о том, что большое количество заимствований из литературы Серебряного века, например, вся сцена полета Маргариты совершенно отчетливо отсылает к шабашу из «Леонардо да Винчи», из второй части трилогии Мережковского. То есть там очень много вещей, которые рассчитаны на читателя пусть не с плохим, но с посредственным вкусом. Да даже ночной этот голый полет Маргариты тоже рассчитан на то, чтобы пленить воображение читателя плохо воспитанного. Конечно, очень многое в романе адресовано непосредственно его главному читателю, которому дано совершенно недвусмысленное послание: «Мы понимаем, что ты — зло, мы понимаем, что это зло неизбежно, потому что с нами иначе нельзя. Больше того, вот с этими людишками, с которыми ты расправляешься, которые не хотят сдавать валюту, которые жульничают в своих варьете, которые занимаются в буфетах всякими манипуляциями с осетриной второй свежести, с ними нельзя иначе. Ты необходимое зло, и мы даем тебе полную моральную санкцию, мы горячо тебя одобряем и желаем тебе удачи в твоих начинаниях. У нас есть одна просьба — пожалей художника. Делай что хочешь, в сущности, в той стране, которая тебе досталась, твой метод единственно возможный». Не случайно там и психиатрическая лечебница описана как такое странное, почти райское, стерильное царство, и дом предварительного заключения, в котором изымают валюту, со всеми этими электронными буквами, с доброжелательными вежливыми чекистами, все это, конечно, гротеск, издевательство, но нельзя скрыть того аппетита, с которым Булгаков все это описывает. «Да, конечно, все это неизбежно, но если ты спасешь художника, твое имя уцелеет в веках. Имей смелость его спасти. Самым страшным из пороков является трусость, и если ты поддашься этой трусости, если ты в силу своего догматизма или в силу приверженности каким-то застарелым нормам, будешь вырезать под корень искусство, то тогда твое имя останется в веках как знак проклятия. А если ты спасешь художника, твое имя уцелеет вместе с ним, в сиянии его славы. Ты будешь вечно с ним беседовать, идя по лунной дорожке». Не случайно Иешуа Га-Ноцри это, конечно, не столько проповедник, сколько художник, мыслитель, тот самый типаж, который потом зеркально отражается и в Мастере. Человек, которому ничего не надо, лишь бы ему дали заниматься своим делом — смиренно бродить, проповедовать, учить и сочинять. Вот этот образ Га-Ноцри, который ничего, конечно, не имеет общего с образом библейского Христа, он для Булгакова очень принципиален. Это именно художник, это именно беззащитный, прекрасный добродушный мыслитель, которого нужно любой ценой спасти, потому что он исцеляет человечество. Вот это месседж, который адресован Сталину, и считывается совершенно отчетливо. Но есть, конечно, в романе и второй слой. Нелепо было бы и исчерпывать «Мастера и Маргариту» только обращением непосредственно к адресату. Хотя надо вам сказать, тут сделаем небольшое отступление апарт, это вообще очень опасная, очень противная вещь, когда нечто, адресованное, по сути дела, одному человеку, оказывается достоянием толпы. Вот то, что роман «Мастер и Маргарита» стал достоянием массы, а адресован был крошечному слою друзей автора и главному начальнику страны, это, конечно, трагедия. Помните, когда-то очень была популярна так называемая кремлевская таблетка. Утверждали, что это разработано для кремлевских старцев, а вот теперь стало достоянием всеобщим. Конечно, «кремлевская таблетка» была чистым плацебо и фейком, но не побоюсь сказать, что «Мастер и Маргарита» это как раз и есть «кремлевская таблетка», которая вдруг стала всеобщим достоянием. Роман, в котором содержалось оправдание зла, да, ничего не поделаешь, прямое оправдание зла, там это сказано открытым текстом, он стал достоянием массы. И настоящий культ Воланда сделался одним из самых противных явлений в культурной жизни России шестидесятых-семидесятых годов. Все мы помним, ну кто сейчас помоложе, те уж, конечно, не помнят, но все помнят, как была расписана знаменитая лестница на Большой Садовой. Тогда еще вход в музей не был оттерт, закрашен, и массы реализовались, как хотели, и мы ходили туда постоянно смотреть эти росписи, где была невероятно красивая голая Гелла и потрясающей красоты Воланд, и Иешуа. И постоянно надписи «Воланд, приходи», «Воланд, мы ждем тебя», не говоря уже о том, что истинные поклонники романа до сих пор в Вальпургиеву ночь на 1 мая устраивают на Воробьевых горах празднество в честь того легендарного отлета. И уж какие там пляски происходят в эту ночь, не всякий видел, не буду выдавать место, где это происходит, но происходит ежегодно. Это такой пусть невинный, пусть культурный, пусть забавный, но все-таки культ сатаны, ничего не поделаешь. Ну точно так же, как знаменитая лестница Раскольникова тоже расписана призывами «Родя, мочи старух», но в случае Роди это все-таки гораздо более безобидно. Да, хотя Воланд не самое страшное зло, хотя он плут и весельчак, хотя он Мефистофель, хотя он на самом деле самый обаятельный персонаж книги, но он воспринимался многими как руководство к действию, как разрешение на зло, как санкции. Почему? А потому, что в этом мире невозможно иначе. И в результате главный посыл романа, что самым страшным из пороков является трусость, отходил на задний план, а на первый выходило царство сатаны, санкционированное обаятельное зло. Ну, конечно, он не идеал, он дьявол, он Валентин Гафт такой, уж если на то пошло. Общеизвестно, что Булгаков чрезвычайно широко использовал тексты предшественников, и в первую очередь, конечно, Ильфа и Петрова, и параллели между свитой Воланда и свитой Бендера сделались общим местом после того, как Майя Каганская напечатала вместе с Зеэвом Бар-Селла в Израиле свою знаменитую книгу «Мастер Гамбс и Маргарита». Но эти параллели и до того были совершенно очевидны. Потому что, конечно, Азазелло рыжий — это Балаганов, Коровьев — явно Паниковский, кот — это Козлевич. Кстати говоря, кот и козел — два главных атрибута сатаны. Так что все было придумано очень хорошо. С одной разницей: роман Бендера — это такой христологический миф, роман о Трикстере, о бродячем шуте, который делает, в общем, добрые чудеса, который как-то смягчает чудовищные нравы эпохи. И поэтому, кстати, Бендер умирает и воскресает, как положено плуту в плутовском романе. А «Мастер и Маргарита» — это роман совсем не плутовской. Роман, в котором из христологического мифа Бендера сделан миф прямо противоположный, сделан миф о всевластии, об абсолютной силе зла, о том, что мир лежит во зле, и тем, кто с этим злом уживается, уготован покой, а тем, кто борется,— свет, но большинству уготован ад, земная жизнь, вот этот ее страшный сталинский карнавал, полный с одной стороны веселья, а с другой — жестокости. И поэтому роман Булгакова по отношению к романам Ильфа и Петрова являет собой, конечно, прямую оппозицию и чрезвычайно жестокую пародию, и в некотором смысле антитезу, потому что насколько Бендер смягчает и улучшает пространство жизни вокруг себя, настолько Воланд придает ему все-таки серного запаха, адского колорита. В чем же второй слой романа, который адресован уже всем читателям? Я полагаю, что ключевая фигура здесь и не Мастер, и не Маргарита, а Фрида. И вот в этом смысле как раз, у каждого в романе есть свой двойник, у Мастера это, понятное дело, Иешуа, у Воланда, понятное дело, Пилат, а вот у Маргариты это Фрида. И это очень важная как раз нота в романе, которая тоже отсылает к «Фаусту», ведь история Фриды это и есть история Маргариты, Гретхен, которая родила ребенка, задушила его и умерла на плахе. Фрида, которая умоляет, чтобы ей не подавали больше платок, вот это связывает роман как раз с классической христианской традицией. История об измене и мертвом ребенке вписывает таким образом «Мастера и Маргариту» в ту же цепь романов об адюльтере и мертвом ребенке, которая образует метасюжет русского романа XX века. Это «Доктор Живаго», это «Тихий Дон», это «Лолита», как ни странно, все это одна и та же история о любви, роковой и преступной, и мертвом обществе, которое от этого родилось, которое нежизнеспособно. То, что у Фриды есть второе, вот это ведьминское, грешное лицо, Маргарита, это как раз отражение главного сюжета русского романа XX века. Ведь и Аксинья, и Лара, и Лолита, и Даша из «Хождения по мукам», все это женские образы, олицетворяющие собою Россию, страну, с которой случилась вот эта страшная история: сначала растление, потом бегство с любовником и потом мертвый ребенок. Эти элементы сюжета воспроизводятся обязательно. И можно сказать, что Фрида и Маргарита — это два странных, извращенных, но все-таки лика России в романе, потому что грешная Фрида, Фрида, мать-убийца, которой вечно напоминают об этом убийстве, это все-таки персонаж христианский. А Маргарита это ведьма, это та Россия, в которую она превратилась. Как бы мы не относились к Маргарите Николаевне, она, конечно, очаровательное существо, мы не можем не признать того, что наиболее обаятельна она тогда, когда становится ведьмой, когда, намазавшись болотным кремом Азазелло, она громит квартиру критика Латунского. Вот такую Маргариту мы любим больше всего. Но мы не можем ни на секунду забывать о том, что это лик ведьминский, и поэтому догадка Булгакова, пусть не вполне ясная ему самому, она в том и заключалась, что Россия тридцатых годов это ведьминский, адский лик России, какой она была до того и какой, возможно, будет после этого. До сих пор очень широко обсуждается вопрос о том, читал ли Сталин адресованный ему роман. Есть версия, что в сороковые годы, уже после войны, Елена Сергеевне удалось передать наверх, передать Поскребышеву один экземпляр романа. И, возможно, он был прочитан, потому что, по крайней мере, до последнего приступа сталинской паранойи, до 1951 года, художников уже не трогали. Но когда в 1951 началось истребление сначала космополитов, еще с 1949, а потом просто евреев, врачей-убийц так называемых, ну и, соответственно, всех писателей, пишущих на идише, тут уж было не до различения, тут уже пошла паранойя в чистом виде. То есть было ли послание прочитано, не известно, но сильно подозреваю, что если бы не случилось войны, и если бы остался жив Булгаков, книга могла бы быть напечатана, и, может быть, даже получила бы Сталинскую премию, потому что не понравиться Сталину она не могла, не узнать себя он не мог. Ну, и под занавес об одном самом убедительном для меня толковании книги, которое изложено было Александром Исааковичем Мирером, под псевдонимом Александр Зеркалов. Естественно, напечатать эту книгу в Советском Союзе он не мог, поэтому она ходила за рубежом. Это два исследования, которые только в девяностые годы были здесь напечатаны, это «Евангелие Михаила Булгакова» и «Этика Михаила Булгакова». Так вот, в «Евангелии» подробно отслежены источники, прежде всего гностические, булгаковской мифологии, булгаковского миропонимания, а в «Этике» сказана самая страшная вещь. В «Этике» сказано, что Христос у Булгакова разложен на две ипостаси, на Иешуа и Пилата, потому что вся сила досталась Пилату, вся человечность — Иешуа. Пилат — это именно сила Христа, которая разделывается со злом, которая расправляется с Иудой, потому что во власти для Булгакова прежде всего важен порядок. Не случайно Лосский, которого Булгаков с большой долей вероятности читал, писал о божественной харизме власти, о том, что власть устанавливает порядок, и господь потому и называется господом, что он господствует. Вот эта мысль, которая вообще в христианстве всегда как-то остается несколько на заднем плане, ее предпочитают не проговаривать, во всяком случае в российском богословии, потому что это в каком-то смысле уже действительно оправдание всякой власти — нет власти, аще не от бога. И правильно говорит Кураев, что власть, в данном случае,— это синоним слова порядок, Бог создает порядок, и Пилат охраняет порядок мира, как это ни ужасно. Поэтому эта ипостась есть в Христе. Христос не зря господствущий, Царь царей, и, конечно, в Пилате, когда он разговаривает с Афранием, когда он фактически приговаривает Иуду, есть потрясающее обаяние, невозможно ему противостоять. И здесь Мирер дописывается до того, и я не знаю, что ему возразить, что для Булгакова огромное обаяние имела тайная полиция, потому что Афраний — это безусловно, один из самых положительных, простите за школьный термин, персонажей, и самых положительных, и самых очаровательных персонажей романа. Ведь что там, помните этот диалог замечательный, с очень тонкой игрой, которая присутствует в каждом слове: «И тем не менее, говорю вам, его убьют», «Вы достойны высочайшей награды, Афраний, вы человек, который никогда не ошибается». Этот человек умеет понимать приказы власти, даже когда она подает их в предельно зашифрованном виде. И, конечно, Афраний в романе — это олицетворение тайной полиции Сталина, потому что с помощью этой полиции Сталин поддерживает порядок в свой империи. Вот эта дикая мысль, что Христос не только в Га-Ноцри, но и в Пилате, не только в Мастере, но и в Воланде, потому что Воланд — это инструмент божественного замысла, вот эта мысль, она трудно понимается читателем. Да, мы должны, видимо, быть готовыми именно к такому Булгакову, потому что тридцатые годы это время Булгакова, в двадцатые ему было крайне неуютно. Может быть, он начал что-то понимать в 1939, после того, как лопнула идея пьесы «Батум». Может быть, какой-то свой внутренний договор он расторг и от этого погиб. Но я всегда привожу историю, которая, на мой взгляд, доказывает некоторый посмертный пересмотр Булгаковым отношения к своему роману. Вы знаете, что ни одна экранизация никогда не удалась, и была масса попыток, и все они были бесплодны. Сейчас в Штатах еще одну затевают, и тоже ничего не получится. Ведь когда сняли «Бег» Алов и Наумов, Елена Сергеевна, это был последний фильм, который она посмотрела, за день до смерти, она им сказала, когда они ее провожали домой, кажется, на Крымском мосту, там все символично. Она сказала: «Ребята, мне так понравилась ваша картина, что когда появится возможность ставить «Мастера», вы будете первыми кандидатами. Я только вам дам право». Ну вот прошло время, умер Алов, 1986 год, Наумов хочет ставить «Мастера». И узнает, что все документы с Columbia Pictures уже подписал Элем Климов, который стал руководителем Союза кинематографистов. И вот Наумов отправляет жену и дочку в театр, сам собирается спать, гроза над Москвой страшная. Он засыпает, вдруг его будит звонок в дверь, громкий, оглушительный. Он встает, спотыкается об тумбочку, что важно, открывает дверь. На пороге стоит Елена Сергеевна, вся в струях июльского ливня. Прошло 16 лет после ее смерти. Она говорит: «Володя, я на секундочку. Я хочу только сказать, что картина у Климова не получится. И вы не огорчайтесь, она ни у кого не получится, Михаил Афанасьевич этого не хочет». Он говорит: «Ну, заходите, Елена Сергеевна».— «Нет, нет, меня ждет Михаил Афанасьевич». Внизу раздается страшный рык машины, и он видит, как огромный ЗИС куда-то улетает в дождь. Ложится спать, утром просыпается, думает, ах, какой прекрасный сон, и видит у себя ссадину от тумбочки. А через месяц накрывается постановка Климова, потому что не договорились с наследниками, а еще через несколько лет ложится на полку и исчезает фильм Юрия Кары и выходит, когда он уже никому не нужен. А после этого снимать картину собирается Бортко, я еду к нему в Питер, делаю с ним интервью, говорю: «Володя, вас не отпугивает тот факт, что эта картина ни у кого не получилась?». Он говорит: «Я коммунист, атеист, в мистику не верю. И смотрите, какого мне сделали кота!». Показывает американского кота, сделанного в Columbia Pictures. Через месяц выясняется, что финансирование из-за кризиса закрывается, кота не будет, получается то чудовище вместо кота, которое мы видим в фильме. И сам фильм Бортко оказывается оглушительным провалом. Не хочет Михаил Афанасьевич, чтобы снимали фильм по этой вещи, он, видимо, там что-то такое понял. В этой книге есть замечательные слова: «Никогда ничего не просите у тех, кто сильнее вас. Сами придут и сами все дадут». Следовало бы добавить — но и тогда не берите. http://www.limonow.de/myfavorites/DB_100....
|
| | |
| Статья написана 30 июня 2017 г. 11:22 |
В новом выпуске «Ста лекций» — 1938 год повести Аркадия Гайдара «Судьба барабанщика» и Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч». Дмитрий Быков рассказал о попытках писателей честно и легально рассказывать о временах большого террора, почему произведение Гайдара, — «Повесть о состоянии круглосуточного невроза», зачем Лазарь Лагин три раза переписывал своего «Хоттабыча», почему Хоттабыч — самый живой герой сталинской эпохи, а также о вторжении инфернальных персонажей в хорошую советскую жизнь и «суровой и страшной атмосфере» 1930-х годов.
Здравствуйте, дорогие друзья. Сегодня у нас очередная лекция из нашего цикла «Сто книг — сто лет». Мы говорим о 1938 годе и о повести Гайдара «Судьба барабанщика». Ее публикация началась в 1938, была остановлена, потом неожиданно Гайдару присудили орден «Знак почета», награду, которая сразу вывела его из-под нескольких критических ударов и сняла подозрения у издателей. И «Судьба барабанщика» начала печататься заново, а потом вышла отдельной книгой. 1938 год, как вы понимаете, не самое благоприятное время для фиксации того, что происходит вокруг. Мы поговорим, собственно, о двух книгах этого года, и обе детские. Это «Старик Хоттабыч» Лагина и, понятное дело, «Судьба барабанщика» Гайдара. Они образуют, вообще все эти книги 1938 года, такую своеобразную тетралогию. «Судьба барабанщика», «Хоттабыч», «Пирамида» Леонова, начатая тогда, и, естественно, «Мастер и Маргарита». У трех книг были проблемы с публикацией, только «Хоттабыч» был опубликован легко и сразу. А повествуют они о вторжении в Москву потусторонних сил. В повести Лагина находят джинна, в романе Леонова прилетает ангел, или ангелоид, как он там назван. В романе Булгакова Москву посещает сатана, а в повести Гайдара в Москву приезжает такой инфернальный, тоже со свитой, дядя, шпион западный, как выясняется впоследствии. На вопрос о происхождении этого дяди НКВДшник показывает куда-то в сторону, куда садится солнце, стало быть, с Запада приехал. Но дядя, он тоже, как и все остальные инфернальные персонажи, Воланд, в частности, он обладает свитой, обязательно. У дяди есть старик Яков, помесь Паниковского и Коровьева, и есть роковая старуха, бывшая, видимо, аристократка, с которой встречаются герои в Киеве. Помешанная такая страшная баба, которая потом перекочевала в рыбаковскую «Бронзовую птицу». Почему в этот момент пишутся повести о вторжении инфернальных персонажей в хорошую советскую жизнь? Да потому что в эту жизнь вторгается слишком много иррациональных вещей, которые средствами соцреализма уже не больно-то объяснишь. И дьявол, и ангел, и джинн, и дядя — это все явления одного плана. Это обаятельные, человечные с виду, циничные страшные вредители, которые почему-то вдруг очень комфортно начинают размещаться в советском быту. «Судьба барабанщика» Гайдара — это единственная попытка детского писателя, а другие вообще за это не брались, честно и легально рассказать о временах террора. Отец главного героя, участник гражданской войны, арестован за растрату. Растрата эта у него случилась на почве того, что он женился на молоденькой и хорошенькой, довольно подлой бабе, которая сразу бросила его. А ради нее воровал. Ну, все в соответствии с классическим романсом «ее в грязи он подобрал, чтоб угождать ей, красть он стал». В первоначальной редакции повести отца сажали просто по ложному обвинению, он был полностью оправдан потом, в духе бериевской оттепели. Но ясно, что в эпоху «ежовщины» его могли посадить за что угодно. Не за растрату, за ложный донос, на него написанный, за то, что он участвовал в гражданской. В эпоху русского реванша выбивалась вся ленинская гвардия и заменялась сталинской. В общем, хватало поводов. Но вот его сын, который остается один, и который, что называется, идет не по той дорожке. После того, как уехала Валентина, вторая жена отца, оставив ему какие-то деньги, он начинает тратить эти деньги необоснованно быстро, попадает в дурную компанию. Тут, нащупав брешь в советском строе, попадается в его квартиру некий дядя таинственный, якобы родственник Валентины, на самом деле все это легенда. Потом он увозит его в Киев. В Киеве заставляет подружиться с сыном авиаконструктора, потому что их интересуют бумаги авиаконструктора. Ну, и в некий роковой момент мальчик все-таки восстает против страшного соблазнителя и спасает друга. Вся эта фабула «Судьбы барабанщика», она вторична. Первична в этой повести атмосфера, ощущение страшной роковой неправильности, которая накатила на правильного, на хорошего человека. А хороший человек, он такой прямой, действительно, ведь этот Сергей сам абсолютная копия отца. Отец красный командир бывший, человек без оттенков, без особых колебаний, человек, который любил советскую власть и готов был ей служить. В новую реальность он так и не вписался, как не вписался и Гайдар. Гайдар всю жизнь мечтал о возвращении в армию, потому что в армии все понятно. Новая жизнь, которая началась, она с одной стороны требует повышенного энтузиазма, героизма, восторга, а с другой стороны — постоянной лжи, к которой он совершенно не готов, постоянной жестокости, к которой он не готов тоже. Пришли новые люди, другие люди, а старую гвардию оттеснили, потому что это были люди, худые или хорошие, это отдельная тема, но принципиальные, люди с убеждениями. Среди вот этой новой России, России почему-то очень криминальной, как она описана в «Судьбе барабанщика», России хитрецов, врунов и доносчиков, Гайдар чувствует себя крайне некомфортно. Он говорил, «эта книга не о войне, но о делах суровых и опасных не меньше, чем сама война». Так вот точнее всего сказать, что она о суровой и опасной атмосфере, о страшной атмосфере, в которой все боятся всех, в которой все зыбко, неровно, в которой постоянная ложь пропитывает любые отношения. Вот эта зыбкость и тревога, ощущение, что все идет не туда, это доминирует в «Судьбе барабанщика». Почему эта вещь так называется? Почему, собственно говоря, барабанщик? Вообще барабанщик, еще в песенке, переведенной Светловым, помните, «средь нас был юный барабанщик, в атаку он шел впереди», барабанщик — это вот символ тревоги. Это очень важно подчеркнуть. Барабан, это не то, что мобилизует на бой, это не то, что обязательно является символом несгибаемости и героизма, нет. Барабанщик бьет тревогу, и тревога — это ключевое слово в этой гайдаровской повести. Сергей, он постоянно живет предчувствием катаклизма, и совершенно прав Евгений Марголит, я часто его цитирую, он хороший знаток советской эпохи, когда он пишет о том, что эта повесть об атмосфере постоянного, круглосуточного невроза, который может быть разряжен только войной. И никого не облегчает мысль о том, что кругом шпионы, вредители, злодеи. Ясно, что что-то сдвинулось непоправимо в самой стране, и никакие злодеи, никакие шпионы тут ни при чем. Шпиономания при чем, потому что надо все время чьим-то чужим вмешательством объяснять собственный роковой тупик. «Судьба барабанщика» была колоссально популярна в то время. Это была одна из самых любимых повестей, потому что она вошла в резонанс с самоощущением читателей. Другая повесть 1938 года, которая была так же популярна, это печатающаяся в «Пионерской правде», насколько я помню, «Старик Хоттабыч». Лагин вызывает довольно полярные оценки. С одной стороны, нельзя отрицать того, что это очень советский писатель. Даже, я бы сказал, советский фельетонист. Он, конечно, фантаст, и фантаст не последнего разбора, некоторые его тексты очень хороши, например, «Майор Велл Эндъю», замечательная повесть, которая продолжает и варьирует темы уэллсовской «Войны миров». У него был недурной роман «Голубой человек» о путешествии во времени, о человеке, который ударился головой и попал неожиданно в 1895 год. Это история такая, как-то странным образом предварившая рыбасовского «Зеркало для героя», из которого получился знаменитый фильм. Но при всем при этом Лагин, при всей свой изобретательности, он очень советский человек. Советский даже в быту, в мелочах, вот Виталий Дымарский вспоминает, например, о нескольких лагинских доносных фельетонах, были, да, доносительских. Да и в жизненной своей практике он был человек неприятный. Удивительно, что Стругацкие вспоминают о нем очень радостно, почти восторженно, говорят, что это был замечательный покровитель молодых талантов, остряк, талантливый, яркий человек. Ну да, яркий, но при всем при этом страшно идеологичный, страшно зашоренный. И он трижды переписывал «Хоттабыча», всякий раз приноравливая его к обстоятельствам. И неслучайно вместо Хапугина, отвратительного типа и такого, чисто советского, бандита, у него появился во второй редакции американский миллионер, отвратительный тип. Тогда уже можно было ненавидеть Америку и модно было ненавидеть Америку, это вам не тридцатые годы, когда она нам только что помогала с индустриализацией. Вообще он сильно испортил повесть, это получился памфлет. А изначально история была очень милая, и даже, в общем, смешная. Некоторые главы из нее остались неизменными, например, история про матч «Шайбы» и «Зубила», на котором Хоттабыч стал отъявленным футбольным болельщиком. Но большая часть, конечно, претерпела сильные идеологические вторжения, очень неприятные. Повесть эта была изначально таким, может быть, единственным светлым пятном на фоне всех повествований о вторжении нечистой силы в Москву. Дьявол из Москвы улетел, сказавши, что квартирный вопрос испортил, но ничего принципиально нового. Ангел тоже улетел, у Леонова, потому что Сталин попытался его сагитировать поучаствовать в истреблении человечины, как ему это казалось, как он это называет, а ангелу не хочется в этом участвовать. Шпиона поймали, разоблачили. Остался только джинн. У джинна все хорошо, джинна приняли в почетные пионеры. Почему так получается? Да потому, что прав был совершенно Пастернак, называя Сталина «титаном дохристианской эпохи». Христианским понятиям, понятиям добра и зла, и ангелу, и дьяволу, в Москве делать нечего. А джинну, у которого о морали понятия самые восточные и самые древние, самые относительные, джинну хорошо. Джинн — дохристианская сущность, и он в сталинской Москве чувствует себя прекрасно. Как ни странно, жизнерадостная повесть «Старик Хоттабыч» тоже полна тревоги, тревоги, которая разлита во всем пространстве 1938 года. Все постоянно опасаются наказания, школьник Волька Костыльков трясется перед экзаменами, проигрывающая команда боится, что ее накажут, разоблачения боится Женя Богорад, председатель совета отряда. Все постоянно боятся репрессий, потому что главное, что в этом обществе уже есть, — это истерика, экзальтация, вызванная страхом. И вот этот страх со всех сторон, он у Лагина запечатлен довольно достоверно. Ничего не боится только Хоттабыч, потому что Хоттабыч полагает, что все идет правильно, во-первых, а, во-вторых, Хоттабыч в восточной деспотии чувствует себя на месте. Ему все здесь нравится, ему нравится порядок, строгость, роскошь этого мира, богатство этого мира, жесткость его порядков. Хоттабыч — это самый актуальный, самый живой герой позднесталинской эпохи, в отличие от живого мальчика Сергея, которому в ней так неуютно. Тут поступил вопрос, которого я тоже ждал, который совершенно неизбежен, вопрос о психической вменяемости Гайдара в 1938 году. Известно, что Гайдар лечился от депрессии, что он именно в санатории познакомился с Зоей Космодемьянской, которая с ним в подростковые годы дружила. Но не потому, что она была сумасшедшей, хотя у нее был невроз, и не потому, что Гайдар был сумасшедшим, а просто таким барабанщикам, таким честным, прямым и упертым людям, им не очень хорошо было в 1937-1938 годах. Они понимали, что все заворачивает куда-то очень сильно не туда, что детей заставляют отрекаться от родителей, что везде царит шпиономания, что идут расстрельные митинги с требованием наказать еще строже, а иногда расстрелять уже расстрелянных. В общем, страшное дело. Гайдар в этой эпохе чувствовал себя очень не на месте. Он написал тогда зашифрованную повесть «Дурные дни», которую до сих пор не расшифровали, она хранится в его архиве. Много есть записей у Гайдара, в его дневниках, в его черновиках, которые не поддаются однозначному прочтению. Его мучают кошмары о детстве, о молодости, знаменитые сны по схеме номер один и сны по схеме номер два. Но главное, что его мучает, — это несоответствие того, о чем он мечтал, и того, во что он попал. Я бы сказал, я рискнул бы сказать, что только человек, страдающий от депрессии, в то время нормален. А тот, кто в это время не страдает от депрессии, тот страдает отсутствием эмпатии и душевной глухотой. Моя соседка по даче девочкой жила с Гайдаром в одном дворе и рассказывала, что дворник несколько раз вытаскивал его из петли. И это правильно со стороны Гайдара, это единственная нормальная реакция. Потому что жить в эту эпоху и не думать о самоубийстве, не сходить с ума — это удовольствие для людей, намертво душевно оглохших. А поскольку Гайдар был очень крупным писателем, он понимал то, что вокруг него происходит. Может быть, он был в это время самым здоровым. https://tvrain.ru/lite/teleshow/sto_lekts...
|
| | |
| Статья написана 28 июня 2017 г. 21:39 |
Спасибо Антону Первушину! ![](http://img1.liveinternet.ru/images/attach/c/9/106/62/106062291_large_3563818_87096050_large_1336843718_0000000057.jpg)
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ДЕТЕКТИВ. ГЛАВА ПЕРВАЯ. ИСАЕВ-ШТИРЛИЦ Дорогие друзья, открываю новую рубрику в своем блоге "Литературный детектив". Здесь я буду публиковать свои материалы об истории создания литературных произведений и реальных прототипах известных литературных героев. Первый мой материал посвящен легендарному и культовому персонажу Штирлицу. Буду благодарен за разумную критику и поправки, если таковые будут. Предупреждаю, что эти материалы — моя личная версия, которая может отличаться от других, более принятых и популярных версий. http://www.liveinternet.ru/users/publizis... ![](http://img1.liveinternet.ru/images/attach/c/0/113/309/113309277_3563818_haleava_org_1376695621_9tdxwatuswpuedb.jpg)
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ДЕТЕКТИВ. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ПРОТОТИПЫ ИНЖЕНЕРА ГАРИНА. Готовясь к новой передаче моего радиоцикла «История фантастики», я набрел на материал, который сам стал проситься в мою рубрику «Литературный детектив». И я не смог устоять перед ним. Итак.... тайна инженера Гарина. Кто был реальным протипом романа Алексея Толстого. Кто из нас в детстве не зачитывался двумя нучно-фантастическими романа Алексея Толстого «Аэлита» и «Гиперболоид инженера Гарина»? Таинственные события романов погружали нас в иллюзорный мир, полный секретов, шпионов и невероятных научных открытий. Сейчас эти романы читаются совершенно иначе. Мы уже можем увидеть идеологизм и натянутость, порой лубочность. И все же сама фигура инженера Гарина до сих пор притягивает внимание читатлей, которые поневоле задают себе вопрос: а был ли реальный прототип этого героя. http://www.liveinternet.ru/users/publizis... Аэлита без цензуры и Толстой без прикрас О сборнике Алексея Толстого «Аэлита. Гиперболоид инженера Гарина: Романы» Мечты о Марсе ![](https://regnum.ru/uploads/pictures/news/2017/06/06/regnum_picture_1496735058189693_big.jpg)
![](/images/editions/big/192377)
https://fantlab.ru/edition192377 Василий Владимирский, 11 июня 2017, 08:38 — REGNUM Забавно начинается предисловие к этому сборнику: «— Можно ли назвать Алексея Николаевича Толстого фантастом? — Ни в коем случае! — воскликнет любой отечественный литературовед». Понятно, что эта простодушная готовность расписаться за «любого отечественного литературоведа» со стороны Антона Первушина, писателя, научного журналиста и финалиста премии «Просветитель» — сознательная провокация. Такая игра: давайте сделаем вид, что нас забанили на «Гугле», прикинемся, будто не существует диссертаций «Русский научно-фантастический дискурс XX в. как лингвориторический конструкт» Галины Стасива, «Психологизм «романов о будущем» А. Толстого и Е. Замятина» Виктории Сахаровой, «Становление популярного жанра как дискурсивный процесс: научная фантастика в России конца XIX-начала XX века» Артема Зубова — и десятков других работ, полностью или частично посвященных именно Толстому-фантасту. Пусть читатель возмутится, встанет на рога, перероет архивы и по ходу дела пополнит копилку знаний. Проблема в том, что такое вступление подрывает доверие — не только к автору предисловия, но, увы, и к изданию в целом. А жаль: тексты, собранные под этой обложкой, кардинально отличаются от тех версий «Аэлиты» и «Гиперболоида инженера Гарина», которыми плотно заставлены полки книжных магазинов. Издатели подготовили сюрприз для историков литературы и сторонников аутентичности: в этой книге впервые за восемьдесят с лишним лет опубликованы первоначальные редакции двух научно-фантастических романов «красного графа», восстановленные по ранним изданиям. По крайней мере, «Гиперболоида…»: «Аэлиту» недавно переиздавали — но скромным тиражом, по несусветной цене, на радость коллекционерам и библиофилам. Это же издание рассчитано на широкую аудиторию, то есть доступно всем и каждому, было бы желание и интерес. Подробности: https://regnum.ru/news/cultura/2284167.html ![](https://ozon-st.cdn.ngenix.net/multimedia/1005494757.jpg)
Юлия Старцева: По поводу "Гиперболоида" — напрашивается сопоставление с фантастическими изобретениями инженера в романе "Подвиг" генерала Краснова (последний роман трилогии). Никто этой темой не занимался, прежде всего по незнанию наследия антисоветчика П.Н. Краснова. Сам технический аспект интересен: он основан на общем материале, на прототипе изобретателя, человека из "первой волны" русской эмиграции. Может быть, Антон Первушин (Anton Pervushin) занялся бы разысканиями? ДВА "ПОДВИГА" С. К. ENZEL Интересно, что два русских писателя, В.В.Набоков (тогда ещё В.Сирин) и П.Н.Краснов, практически одновременно писали и в один — 1932-й — год целиком издали романы под одинаковым названием "Подвиг". Набоков начал и в значительной мере написал свой роман ещё в 1930 г., Краснов писал свой с апреля 1931 по январь 1932 г. В чём тут дело, как это объясняется? Случайное совпадение? Трудно представить, чтобы в узком мирке русской литературной эмиграции такое было возможно. Следует принять во внимание, что роман Набокова с февраля 1931 г. стал печататься частями в журнале "Современные Записки". Не засел ли Краснов в апреле за свой роман как бы в ответ на появление нового романа молодого "чудовища"? Известно, что Набоков хотел сначала назвать свой роман "Романтический век", но передумал. Краснов, несмотря на появление романа под названием "Подвиг", дал своему именно такое же название. Эмигрантская критика не могла пройти мимо этого факта — или всё-таки прошла? yu_sinilga Я задумывалась об этой перекличке, глубокоуважаемый Энзель, когда года три назад читала Краснова ("Подвиг" Набокова еще в универе прочла): ведь сама суть "подвига" в том, что люди из Зарубежья идут в оккупированную Россию, в Совдепию. Очевиден повтор в сюжетной линии. Разумеется, это сделано П.Н. в ответ безсмысленной гибели героя у Сирина-Набокова: перешёл границу без всякой цели, ностальгируя по утраченной Отчизне, и вот — "Россия, полночь, час расстрела и весь в черёмухе овраг". У Краснова идут мстители: "Коммунизм умрёт — Россия не умрёт". Отмечено ли эта параллель эмигрантской критикой — не знаю. Теперь, скорее всего, да. Это у Олега Коростелёва надо спрашивать (не помню, есть ли у него ЖЖ, вроде был), бывшего коллеги Волкова по известному Фонду. http://enzel.livejournal.com/176824.html https://fantlab.ru/work444812
|
| | |
| Статья написана 28 июня 2017 г. 18:22 |
![](http://s014.radikal.ru/i329/1706/c0/e2b8407bf123.png) ![](http://s018.radikal.ru/i519/1706/17/0f12f4bb090d.png)
![](http://s019.radikal.ru/i631/1706/c4/d526c2bc251c.jpg)
обложки журналов тех лет ![](/blogfiles/b49411/Scan-170518-0012.jpg)
первая редакция сокращённый (журнальный) вариант ПИОНЕР (Москва), 1938г. №10, 11 и 12 рис. К. Ротова особенности Волька — ученик пятого класса. Дворник свернул цЫгарку. Ребята сделали вид, будто безумно увлеклись слепым щенком, которого еще три дня тому назад неведомо откуда приволок на бечёвке Сережа (первое упоминание о Серёже Кружкине) Будто едешь не по Настасьинскому переулку (старая квартира Вольки), а где-то в Америке, в суровых пустынных прериях, где каждую минуту могут напасть индейцы. Бочки, в кот. пираты старого Флинта хранили ром. Замшелая глиняная бутылка. "Вчера в 24-е отделение милиции". — Вы илллюзионист из цирка? Аллах (с большой буквы) Джин (с одним "н") Абдурахман (с одним "р") Испытание по географии. Калиф (через "к") Гарун ар-Рашид Костыльков Владимир! (нет директорского: "Докладывай"); член комиссии, экзаменатор, директор. Билет №14. Форма и движения Земли. Нет вопроса об Индии. "Расскажи хотя бы о горизонте." Серёжа Кружкин помогает подсказкой. Нет школьного врача. Учащийся неполной средней школы. Кинотеатр "Роскошные грёзы" "Околдовал тебя малым колдовством. Через 3 дня и 3 ночи твоё лицо снова станет гладким" Хоттабыч с Волькой ушли в самом начале фильма после появления мчащегося на зрителей гудящего паровоза. Это голос царя джинов Джирджиса из потомства Полиса. Парикмахерская "Фигаро здесь №1" Ростокинского района, Банно-прачечного треста. Присутствующие в парикмахерской подсмеивающиеся клиенты и мастера (среди них и Волькин одноклассник Серёжка Кружкин) превратились в баранов. Волькин парикмахер тоже, а парикмахерская "закрыта на учёт" (Х. повесил такую табличку) Можно было бы про подсмеивающихся поместить фельетон в Пионерской правде или Крокодиле...и достаточно. К родителям Вольки звонят отец Женьки и мать Серёжки с целью розыска своих детей Слесарь-лекальщик Пивораки. Средство для удаления волос в любой аптеке. Хогттабыч с Волькой летят на ковре-самолёте в Индию. В ходе полёта Х. вспоминает, как вернуть Ж. обратно. Встреча с ним на месте старта ковра-самолёта. Женька рассказывает Вольке о приключениях на чайной плантации в Индии, жемчужине Британской короны. Но не желая международного скандала, автор не передаёт читателям этот рассказ: "аллах с ней, этой жемчужиной, вернёмся лучше к нашим баранам". Родители Женьки пришли к родителям Серёжки, чтобы принять решение, где искать детей Тел. звонок Женьки: он был у товарища в Можайске, но о Серёжке не знает Параллельно с этим Хоттабыч возвращает "нашим баранам" (в т.ч. и С. Кружкину) человеческий облик. Соседские Волькиному домА Х. переносит из 1-го Спасоболвановского переулка за город На золотой доске у хода дворца Волька значится, в т.ч., как "чемпион комнатного биллиарда всех систем" "Дворец должен принадлежать МКХ", а великолепен, как "станция метро "Киевский вокзал" Караван верблюдов с драгоценностями отсутствует В Парке культуры и отдыха, у входа в цирк "Шапито" Администратор сам протянул контрамарку "товарищу Хотапченко". Шпрехшталмейстер. Китайский фокусник Мей Лань-чжи (немолодой уже китаец в расшитом золотыми драконами синем халате). Х. возвращает зрителей, артистов и зверей, выкрикивая "лехододиликраскало" "- Я из Управления Госцирков (уфф!)...переговорить об ангажементе...турне по СССР (уфф!)" Волька ловил по радиоприёмнику для Х. Владивосток и Анкару, Тбилиси и Лондон, Киев и Париж. Хоттабыч забыл, как принимать Лондон. оглавление 1. Таинственная бутылка. 2. Старик Хоттабыч. 3. Испытание по географии. 4. Хоттабыч действует вовсю. 5. Необыкновенное происшествие в кино "Роскошные грёзы". 6. Ещё одно необыкновенное происшествие в кино. 7. "Фигаро здесь №1" 8. Девятнадцать баранов. 9. Вдвоём в парикмахерской. 10. Беспокойная ночь. 11. Не менее беспокойное утро. 12. Почему у С. Пивораки изменился характер. 13. Интервью с лёгким водолазом. 14. Намечается полёт. 15. В полёте. 16. Опять всё хорошо. 17. Хоттабстрой. 18. Старик Хоттабыч и Мей Лань-чжи. 19. Больница под кроватью. 20. Роковая страсть Хоттабыча. © Вячеслав Настецкий, 2017
|
|
|