В черновом варианте 1934 г. радиомобиль едет фашистской Германией, в журнальном 1941 г. (т. е. после подписания с Германией Пакта о ненападении (Молотова — Риббентропа) — Иберией (судя по всему — Испанией , в кот. господствует фашистский режим генерала Франко).

Ещё предстоит изучить разницу между вариантами 34 г., 41 г. и 59 г.

10.04.1934 р. Владко писав у звіті юним читачам: поїду таємничим радіомобілем фашистською Німеччиною. Робоча назва роману була "Радіомобіль №1"

1941 г. Марсель/Франция ... 1959 г. Веракрус /Мексика

Иберия. Страна в которой правит бал великий «каудильо» (это звание такое). Гениальный ученый чьи изобретения опережают время, этакий «капитан Немо» наших дней, с помощью своего суперавтомобиля «Люцифер» бросает вызов фашистской диктатуре. Сможет ли гордыня победить систему?

© peresmeshnik_77

Примечание:

Первый вариант романа, в сокращенном виде, был опубликован в журнале «Пионерия» в 1941 году №№ 1-6. Полный вариант должен был выйти в издательстве «Дитвидав», но оригинал текста погиб во время войны в одной из типографий Одессы.

В 1957-58 годах Владимир Владко восстанавливает текст, значительно переработав его. В 1957 году отрывок из романа под названием «Перша поява «Люцифера»» был напечатан в газете «Київський комсомолець». И только в 1959-м полный текст (на украинском языке) был напечатан в киевском издательстве «Молодь».

Журнальная публикация:

* Сивий капітан. Роман / В. Владко; Илл. М. Штаєрмана // Піонерія. – 1941. – № 1. – С. 16-27; № 2. – С. 21-30; № 3. – С. 25-35; № 4. – С. 10-21; № 5. – С. 18-24; № 6. – С. 17-28. (Незаконченная публикация. Седьмой номер журнала не вышел из-за начавшейся войны).

Критика

* Рецензия на книгу Владко, В. М. «Сивий капітан». [Роман. Киев. Молодь. 1959]: Бердник, О. «Литература дерзкой мечты» [Рецензия] // Правда Украины. – 1960. – 12 февраля.

https://fantlab.ru/work69626

***

Піонерія. – 1941. – № 1.

Пролог.

Швидкий поїзд Торенсія-Корсехона-Марсель мчав на повний хід. З важким гуркотом він пролітав над стрілками і перехрестями рейок. Будинки маленьких станцій ледве встигали блимнути зеленими й червовими вогниками — і зразу по тому зникали знов у нічній темряві. А поїзд мчав далі й далі, не спиняючись, залишаючи за собою довгий золотий хвіст з рухливих неспокійних іскор. Вони згасали не зразу, а довго ще крутилися в повітрі і лише потім повільно опускались на темну землю, мов малесенькі яскраві зірочки.

В купе одного з вагонів сиділо всього три чоловіки. Кругленький вусатий іберієць з великим животом і червоним обличчям уже вчетверте перегорнув набридлі сторінки вечірньої газети, позіхнув і ще раз поглянув на своїх сусідів. Невисокий стрункий юнак, що сидів проти нього, задумливо дивився у вікно. Час від часу, коли за темним вікном пролітали вогники сигнальних ліхтарів, юнак придивлявся уважніше і мружив потім очі. Розгорнута книжка лежала на його колінах. Другий сусід, худорлявий чоловік у широкому пальто, сидів віддаля. Можна було подумати, що він спав, відкинувшись на спинку дивана. Проте, він не спав, і вусатий іберієць уже кілька разів помічав, як, гостро поглядаючи, худорлявий вивчав крадькома своїх супутників. Червонолиций іберієць знов позіхнув удавано байдужо. Але тут таки, немов умощуючись зручніше, він трохи повернувся до худорлявого сусіда тим боком, де на лацкані піджака був пришпилений великий фалангістський значок. З задоволенням він помітив, що погляд худорлявого чоловіка враз спинився на невловиму мить на значку і потім знов сховався під спущеними повіками. Але тепер вусатий іберієць почував себе значно легше, безпечніше.

Юнак усе ще дивився у вікно. Недбалим рухом він закрив книжку. Червонолиций іберієць скоса поглянув на обкладинку і з задоволенням погладив вуса. Минуло ще кілька хвилин. Нарешті юнак відвернувся від вікна. Він знову розгорнув книжку, але спинився, почувши голос кругленького сусіда:

— Молодий чоловік читає Бласко Ібаньєса? Дуже, дуже похвально! Справжній іспанський письменник. Звісно, не можна рекомендувати читати всі його твори, але взагалі... ах, Ібаньєс! Яка фантазія, яка мова!..

Юнак ледве помітно посміхнувся, але промовчав. Іберієць не вгавав; видно він дуже занудився і йому кортіло поговорити.

— Молодий чоловік їде до Франції?

— Так, — коротко відповів юнак.

— До самого Марселя?

— Навіть далі. Аж за Німеччину.

— О, так далеко ? Але ж там Радянський Союз, більшовики...

Червонолиций іберієць здивовано підвів брови. Весела іскорка майнула в очах юнака. Байдуже дивлячись у вікно, в темному склі якого ясно було видно відбиток здивованого обличчя іберійця, він сказав:

— Саме туди я й їду. До Москви.

— О-о!.. — почув він вражений вигук іберійця.

Не повертаючись, юнак бачив у вікні, як іберієць сплеснув руками і злякано подивився в бік худорлявого чоловіка в широкому пальто. Але той сидів так само нерухомо, мов спав. Червонолиций іберієць запитав тоді зовсім недовірливо:

— Е... молодий чоловік іберієць, чи не так?

— Не зовсім, — відповів юнак. Він повільно відвернувся од вікна, подивився прямо в обличчя враженого сусіда і спокійно додав: — Росіянин.

Обличчя вусатого іберійця почервоніло ще більше, потім зблідло. Він оторопіло дивився на юнака, який не міг уже стримувати далі посмішку. Тоді іберієць ще раз боязко зиркнув убік, де сидів мовчазний чоловік у широкому пальто, кашлянув і рішуче взявся знову за свою газету. Більше він уже не підводив очей, мов остаточно заглибившись у читання.

А серце Олеся співало. Нарешті, нарешті все це закінчилося! Позаду — роки перебування у фалангістському полоні, важка праця в концентраційному таборі, знущання жандармів... Все, все позаду!

Подумати тільки, як він страждав, коли в списку першої партії його товаришів, що відправлялися на батьківщину, не знайшлося його прізвища! Олесь радів за друзів, яким пощастило виїхати, щиро радів. Але як сумно було думати, що він мусить ще залишатися тут, у фалангістському полоні! Потім відправлялася ще одна партія... і знов у ній не було Олеся...

Нарешті поїхали всі товариші. Олесь залишився сам. Чому так трапилось, не знав ніхто. Казали, що прізвище його переплутали з якимсь іншим, з прізвищем людини, яка давно вже виїхала на батьківщину. І тепер треба було доводити, що Олесь дійсно має прізвище Гайдуков, що його мусили давно вже звільнити, що все це — чиясь злочинна помилка...

Але все на світі має своє закінчення. Після багатьох перевірок, після доброго десятку допитів, Олеся таки звільнили. Йому видали транзитне посвідчення на переїзд до Франції. Там він мусить звернутися до радянського представництва — і воно видасть йому потрібні документи, допоможе дістатися до далекої рідної батьківщини.

Старший жандарм, який видавав посвідчення, попередив Олеся:

— Документ дійсний три доби. Якщо за три доби ви не залишите Іберії — вас заарештують, як державного злочинця.

О, Олеся на треба підганяти. Того ж таки вечора він уже сидів у поїзді, який мчав на схід, на схід, на схід...

Кінець полону, кінець неволі, в яку він потрапив юнгою, разом з усією командою теплоплава «Комсомолія», аж три роки тому. Звісно, нема лиха без добра: за ці роки Олесь так добре навчився іберійської мови, що ніхто з його співбесідників-іберійців і вірити не хотів, що Олесь не природний іберієць. Так було спочатку й тут, у вагоні.

За вікном майнули вогні. Якась станція мабуть, чималенька, якщо зважати на кількість вогнів. Але поїзд не спинився й тут. Прогуркотіли стрілки, невеличкий міст майнув освітленим залізним перепльотом ферм, і знов темрява. Товстий іберієць куняв у своєму кутку. Худорлявий чоловік, здавалося, спав. Проте ні: Олесь помітив знов, як той крадькома поглядає в його бік, Ну й хай собі! Він давно вже зрозумів, що то детектив. Але три доби ще не минули, йому нема до чого причепитись...

Юнак устав, сперся руками на підвіконня, торкнувся лобом скла. За вікном ніч, нічого не видно. А поїзд мчить, мчить...

І раптом Олесь відчув, як щось міцно штовхнуло його вбік. Сигнальний ліхтарик за вікном стрибнув униз, потім угору. Страшенне гуркотіння, скрегіт металу обірвали розмірений до того гуркіт поїзда. З пронизливим дзеленчанням вилетіло з вікна скло. Олесь не встиг нічого зрозуміти, як якась неймовірна, непереборна сила штовхнула його знов до вікна. Здавалося, хтось викидає юнака з вагона. Ще поштовх... зляканий вигук вусатого іберійця, — це було останнє, що виразно чув Олесь.

Далі все змішалося. Щось ударило Олеся по голові, гострий біль пронизав його руку. В обличчя вдарила мокра запашна трава... звідки трава? Ще удар, і знов гуркіт, крики, що переплелися в невиразному гудінні. Звідкись вистрибнув яскравий вогонь, десь мов вибух прогримів...

Олесь котився вниз з насипу, непритомний. Висока м’яка трава під насипом покірно прийняла його безживне тіло. Тепер він не чув нічого, не бачив нічого. Він не чув страшного гуркоту і скреготу, з яким переверталися вагони швидкого поїзда; він не бачив, як котилися вони з насипу. На щастя юнака, вони котилися з другого боку насипу.

Потім усі ці звуки зникли. Стало майже тихо. Тільки звідкись доходив стогін, з того боку насипу лунали крики.

Минали хвилини. Раптом зверху, з насипу, майже скотилася чиясь темна постать. Вона спинилася внизу, підвелась. Яскравий промінь електричного ліхтарика прорізав темряву. Він сковзнув по траві, мов зачепився за нерухоме тіло Олеся. Обережно темна постать наблизилась до юнака. Ліхтарик яскравіше освітив його тіло, обличчя, кров на розбитому чолі. Людина, що підійшла, задоволено хмикнула. Вона щільніше загорнулася в широке пальто і присіла біля Олеся, загасивши ліхтарик. І знову стало тихо.

Минуло ще кілька хвилин. Дві постаті під насипом залишалися нерухомими. Раптом темна постать у широкому пальто рвучко підвелась. Здаля показалися яскраві фари автомобіля. Він мчав по дорозі, яка в цьому місці наближалась до насипу. Чоловік, що стояв, підняв руку. Спалахнув ліхтарик.

Автомобіль швидко наближався. В темряві його не було видно, здавалося, що наближаються самі сліпучі фари. Проте, ось м’яко зашаруділи шини: автомобіль загальмував. Чоловік на дорозі чекав.

З автомобіля вийшло двоє, вони наблизились до чоловіка. Один високий, огрядний, в синьому комбінезоні механіка, підійшов ближче. Другий, менший на зріст, в шкіряній куртці, залишився трохи осторонь.

— Що трапилося? — спитав механік, пильно вдивляючись в обличчя чоловіка в широкому пальто.

— Залізнична катастрофа, — коротко відповів той. — Поранило людину, — бачите? Ви візьмете його й мене в машину і відвезете до поліції. Негайно!

***

1959 г.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЗАГАДОЧНЫЙ АВТОМОБИЛЬ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1. Железнодорожная катастрофа

Скорый поезд Торенсия–Корсехона–Веракрус мчался полным ходом. С тяжелым грохотом он пролетал над стрелками и перекрестками рельсов. Здания станций едва успев мигнуть зелеными и красными огоньками, сразу исчезали в ночной темноте. А поезд мчался все дальше и дальше, оставляя за собой длинный золотой хвост из подвижных неспокойных искр. Они угасали не сразу, а долго кружились в воздухе и только потом медленно опускались на темную землю, как крохотные яркие звездочки.

В купе одного из вагонов сидело трое мужчин.

Кругленький усатый ибериец с большим животом и красным лицом уже в четвертый раз перелистывавший наскучившие страницы вечерней газеты, лениво зевнул и еще раз посмотрел на своих соседей. Невысокий стройный юноша, сидевший напротив него, задумчиво смотрел в окно. Время от времени, когда за темным окном пролетали огоньки сигнальных фонарей, юноша внимательно присматривался и затем прикрывал глаза. Развернутая книга лежала на его коленях.

Второй сосед, худощавый человек в широком зеленом пальто, неподвижно сидел чуть в стороне. Можно было подумать, что он уснул, откинувшись на спинку дивана. Однако он не спал, и усатый ибериец уже несколько раз замечал, что худощавый украдкой изучает своих спутников.

Краснолицый ибериец зевнул, на этот раз притворно, равнодушно. Но тут же, словно устраиваясь удобнее, он слегка повернулся к худощавому соседу той стороной, где на лацкане его пиджака был приколот большой позолоченный фалангистский значок. С удовольствием он заметил, как быстрый взгляд худощавого мужчины на мгновение остановился на блестящем значке – и снова спрятался под веками. И теперь усатый ибериец чувствовал себя значительно легче, безопаснее.

Юноша все еще ​​смотрел в окно. Небрежным движением он закрыл книгу в красочной обложке. Краснолицый ибериец покосился на обложку и с удовольствием пригладил усы. Прошло еще несколько минут. Наконец юноша отвернулся от окна. Он взялся было за книгу, но остановился, услышав голос кругленького соседа:

— Молодой человек читает Бласко Ибаньеса? Очень, очень похвально! Настоящий большой писатель. Конечно, нельзя было бы рекомендовать читать все его произведения, особенно – ранние. Но вообще… ах, Ибаньес! Какая неисчерпаемая фантазия, какая блестящая, сочная речь!

Юноша едва заметно улыбнулся, но промолчал. А ибериец не унимался; видимо, ему было скучно, и поэтому хотелось с кем‑то поговорить.

— Молодой человек далеко едет?

— Да, – коротко ответил юноша.

— До самого Веракруса?

— Даже дальше. За море. Поплыву на теплоходе «Россия»…

— И куда же? Ведь это советский теплоход, да? Не в Советский ли Союз, не к большевикам ли собирается молодой человек?

Краснолицый ибериец иронически, хотя и немного удивленно, поднял брови.

Веселая искорка мелькнула в глазах юноши. Подчеркнуто равнодушно глядя в окно, в темном стекле которого было ясно видно отражение удивленного лица иберийца, он сказал:

— Именно туда я и еду. В Москву.

— О–о!.. – Услышал он восклицание крайне пораженного иберийца. Не поворачиваясь, юноша видел в окне, как его собеседник всплеснул руками и испуганно оглянулся в сторону худощавого мужчины в широком пальто. Но тот сидел, как и раньше, неподвижно и будто спал. Во всяком случае ничто не говорило, что он слышал этот невероятно дерзкий с точки зрения каждого жителя фалангистской Иберии ответ юноши. Краснолицый пассажир недоверчиво перевел взгляд на своего странного собеседника. Колеблясь, он спросил еще:

— Э… молодой человек ибериец, не так ли?

— Не совсем, – ответил юноша. Он медленно отвернулся от окна, посмотрел прямо в лицо озадаченного соседа и спокойно добавил: – русский.

Лицо усатого иберийца покраснело еще больше, потом вдруг побледнело. Он оторопело смотрел на юношу, который уже не мог сдерживать дальше улыбку. Тогда ибериец еще раз робко посмотрел в сторону, где все так же неподвижно сидел молчаливый человек в широком пальто, кашлянул и решительно взялся снова за газету. Больше он уже не поднимал глаз, не спрашивал ни о чем, делая вид, что углубился в чтение. Как знать, может, этот странный юноша – сумасшедший?.. Ну, в конце концов, это его дело; нельзя порядочному человеку компрометировать себя разговором с таким человеком, – разговором, за который можно поплатиться если не тюрьмой, то по крайней мере весьма неприятными допросами в полиции… Лучше держаться в стороне, подальше от греха!..

А сердце Олеся пело. Наконец, наконец все это заканчивается! Позади годы пребывания в фалангистском плену, тяжелый труд в концентрационном лагере, издевательства жандармов… Все, все позади!

Подумать только, как он страдал, когда в списке первой партии товарищей, возвращавшихся на Родину, не нашел своей фамилии! Да, Олесь искренне радовался за друзей, которым удалось вырваться из лагеря, из фалангистской Иберии, радовался от всей души. Но как грустно было думать, что сам он должен еще оставаться здесь, в плену… Юноша не терял надежды, что наступит и его время, он твердо знал, что родная страна помнит о нем, как и о других своих сыновьях, которых судьба забросила в когти фалангистов, и не забудет, не бросит его. Однако – когда же, когда?.. Потом отъезжала еще одна партия… и в ней тоже не было Олеся…

Наконец уехали все его товарищи. Олесь остался один. Почему так случилось, не знал ни он, ни кто‑либо другой. Говорили, что его фамилию перепутали с какой‑то другой фамилией, с фамилией человека, давно уже уехавшего на Родину. И теперь надо было доказывать, что у Олеся действительно фамилия Гайдуков, что его должны давно уже освободить, что все это – чья‑то преступная ошибка… Попробуй, докажи это людям, которые и без того непримиримо враждебно смотрят на тебя только потому, что ты русский, что ты советский человек!

Но всему на свете приходит ​​конец. После бесконечных проверок и доброго десятка предвзятых допросов жандармерия вынуждена была все‑таки освободить Олеся. Ему выдали транзитное удостоверение для переезда в морской порт Веракруса – драгоценный листок, лежащий сейчас в бумажнике в кармане юноши. В Веракрусе он должен обратиться в агентство английской пароходной компании, чтобы его переправили в другой, уже не фалангистский порт на этом побережье, так договорились с агентством. А в том другом порту стоит, загружаясь, теплоход «Россия» – наш, советский теплоход! И тогда – все позади, откроется давно желанный путь на далекую Родину.

Чиновник жандармерии, выдававший транзитное удостоверение, холодно предупредил Олеся:

— Этот документ действителен трое суток. Если за этот срок вы не покинете пределы Иберии, вас арестуют как государственного преступника, нарушившего закон. И будут судить. Обращаю ваше внимание еще на одно важное обстоятельство: в этом случае вы подлежите наказанию в обычном порядке, независимо от подданства.

О, Олеся не надо было подгонять, предупреждение было полностью лишним! В тот же вечер он уже сидел в поезде, который мчался на восток, на восток, на восток…

Конец плену, конец неволе, в которую он попал юнгой вместе со всей командой теплохода «Комсомолия» три года назад. Ужасные три года, о которых лучше не вспоминать… Конечно, нет худа без добра: за эти три года Олесь хорошо изучил иберийский язык, и теперь никто из его здешних собеседников не мог и подумать, что Олесь не житель Иберии. Так, было поначалу и здесь, в вагоне, с этим краснолицым соседом, который, видимо, изрядно испугался, узнав, что его собеседник – русский.

Несчастный, забитый фалангистами человек! И разве можно его в чем‑то обвинять? Годы господства фалангистов в Иберии имели свои последствия. Люди боялись друг друга, потому что при наименьшем подозрении жандармы бросали их в тюрьмы и концентрационные лагеря. Да не надо было даже и подозрения, достаточно было просто опрометчивого слова, к которому мог придраться жандарм или тайный агент. А тут вдруг – публичная беседа с русским, который едет в Москву, столицу Советского Союза, о котором вообще и вспоминать запрещено… Бедняга сосед, как он, видимо, ругает себя за то, что неосторожно начал этот разговор!

***

В. Бурбан : Володимир Владко / вступне слово до видання 1990 р.

Антифашистське, антивоєнне спрямування мали й наступні тво­ри В.Владка — “Аероторпеди повертають назад” (1934 р.) та “Си­вий Капітан”.

Особливо драматично склалася доля “Сивого Капітана”. Його перший варіант письменник завершив напередодні Великої Вітчиз­няної війни, а скорочений текст у січні — вересні 1941 року опублі­кував у журналі “Піонерія”. Повністю роман мав вийти у “Дитвидаві” — нинішній “Веселці”. До випуску готувала його одна з оде­ських друкарень, але вже готова верстка загинула під час війни — разом з оригіналом… Цей роман, відновлений і грунтовно перероб­лений аж наприкінці 50-х років, розповідає про долю талановитого вченого в умовах фашистського режиму. Молодий інженер і дослід­ник Ернан Раміро, запроторений кривавою клікою в концентрацій­ний табір, чудом уникає смерті і будь-що прагне помститися катам. І ось під час військового параду на центральній площі столиці з’являється дивовижний автомобіль “Люцифер”. “Світлоносець” — так розшифровує його назву талановитий винахідник. Чудо-автомобіль не боїться куль, могутнє силове поле навколо нього примушує заглохнути двигуни військової техніки. Він здатний підій­матися в небо, поринати в морські глибини. Сивий Капітан вихо­дить на двобій з диктатурою. Але всі його зусилля закінчуються трагічно. І не тільки тому, що він покладався лише на власні сили, не шукав підтримки серед народних мас. Приречена на поразку сама його філософія життя, яка будується на егоїзмі, жорстокості, зневазі до людей. Можливо, навіть підсвідомо, коли в нашій країні був у розпалі сталінський терор, В. Владко відтворює модель відчу­ження вождя від народу (“Капітан гордий, самовпевнений, холод­ний. І жорстокий! Для нього на світі є тільки одне: те, що він вирішив…”). Одначе, прочитайте самі цю захоплюючу книж­ку…

***

В. Бурбан: Володимир Владко — останній «український Жюль Верн»? стаття 2001 р.

Антифашистське, антивоєнне спрямування мали й наступні твори В.Владка — «Аероторпеди повертають назад» та «Сивий капітан», у якому головний герой виходить на двобій з диктатурою. Але всі його зусилля закінчуються трагічно. Приречена на поразку сама філософія життя, яка будується на егоїзмі, жорстокості, зневазі до людей. Можливо, навіть підсвідомо, коли в країні був у розпалі сталінський терор, В.Владко відтворює модель відчуження вождя від народу («Капітан гордий, самовпевнений, холодний. І жорстокий ! Для нього на світі є тільки одне: те, що він вирішив...»).

Вероятно, поэтому, пока советская пропаганда осуждала фашизм, в литературе противников СССР можно было изображать немецкими фашистами.

Что и делал в 1933-34 гг. Владимир Владко, сочинив рассказы: Танки з повітря: Уривок з повісті «Аероторпеди повертають назад» / Мал. В. Гольмана // Піонерія (Київ), 1933, №3 – с.12-14

Загибель ескадри: Оповідання: Уривок з повісті «Аероторпеди повертають назад» / Мал. М. Коренева // Знання та праця, 1933, №5-6 – с.12-14

Поразка генерала Древора: Оповідання: Уривок з повісті «Аероторпеди повертають назад» / Мал. М. Коренева та М. Худяка // Знання та праця, 1933, №12 – с.2-5

Снайпер: Уривок із повісті «Аероторпеди повертають назад» / Мал. В. Гольмана // Піонерія (Київ), 1933, №12 – с.19-21

Аероторпеди повертають назад: Оповідання // Всесвіт, 1934, №15 – с.12-15

Те саме: Під назвою «Аероторпеди повертають на захід»: [Оповідання] / Мал. М. Штаєрмана // Піонерія (Київ), 1936, №5 – с.2-6, №6 – с.10-13

http://archivsf.narod.ru/1900/vladimir_vl...

Книга была сдана в печать 5.VIII.34 г. Характерная особенность иллюстраций — обязательное наличие увеличенной свастики: на кокарде, галстуке, нарукавной повязке и т.д.

Роман был издан «Детиздатом» в конце 1934 года, хотя часть его глав выходила в виде отдельных рассказов задолго до появления книги на прилавках книжных магазинов. Сюжет произведения основывался на традиционном для того времени описании будущей войны, в данном случае – несмотря на слабую завуалированность – с фашистской Германией. Но через несколько лет политическая ситуация в СССР в отношении Германии коренным образом поменялась и роман украинского писателя был запрещен, изъят из библиотек и архивов. Почти все экземпляры были уничтожены./Из 10 000 экз. известно местонахождение лишь 3-х/.

http://archivsf.narod.ru/1900/vladimir_vl...

1933 Кулемет і снайпер [= Снайпер] Глава из романа «Аероторпеди повертають назад».

Издавалась в виде отдельного рассказа еще до публикации повести:В. Владко. Снайпер: [Уривок з повісті «Аероторпеди повертають назад»] / Мал. В. Гольмана // Піонерія, 1933, №12 – с.19-21

В таком виде впервые опубликовано в 1935 году:В. Владко. Аероторпеди повертають на захід: [Оповідання] / Мал. М. Штаєрмана // Піонерія, 1936, №5 – с.2-6, №6 – с.10-13.

1934 Аероторпеди повертають на захід

Рассказ является фрагментом большого произведения Владимира Владко «Аероторпеди повертають назад». В 1934 году этот отрывок уже печатался под названием «Аероторпеди повертають назад». Для данной публикации автор взял значительно больший фрагмент текста (возможно просто доработал его). Текст рассказа сильно отличается от предыдущей публикации — изменены фамилии персонажей, места базирования войск и т.д.

1934 Аероторпеди повертають назад

Опубликовано: В. Владко. Аероторпеди повертають назад: Оповідання, в журнале «Всесвіт», № 15 за 1934 год, стр. 12-15.

Рассказ является фрагментом большого произведения Владимира Владко «Аероторпеди повертають назад». Здесь, также, действует генерал Ренуар (ранее капитан), с которым читатель знакомится в фрагменте «Танки з повітря», напечатанном в 1933 году.

В 1936 году рассказ был напечатан дважды, под названем «Аероторпеди повертають на захід». Для этих публикаций автор взял значительно больший фрагмент текста (возможно, значительно доработал его). Текст сильно отличается от данной публикации — изменены фамилии персонажей, места базирования войск и т.д.

1934 Ледяное наступление / Крижаний наступ Глава из романа «Аероторпеди повертають назад». Издавалась в виде отдельного рассказа.

1936 Помилка генерала Штрассера

Переработанная седьмая глава «Помилка генерала Древора» из романа «Аероторпеди повертають назад».

1933 В.Владко. Танки з повітря: Уривок з повісті «Аероторпеди повертають назад» / Мал. В. Гольмана // Піонерія (Київ), 1933, №3 – с.12-14

.

публикация предваряется небольшим предисловием:

«Новая научно-фантастическая повесть «Аэроторпеды поворачивают назад», над которой работает сейчас В. Владко, посвящена теме будущей войны всемирного капитализма против СРСР. Отрывок, который мы помещаем здесь, описывает один из эпизодов этой войны — контрнаступление частей Красной Армии против врага. Полностью повесть будет издана отдельной книжкой издательством «Молодой Большевик».

***

Відділ рукописів Інституту літератури ім. Шевченка НАН України, ф. 162, спр. 387

Оригінал рукопису.

В книгу "12 оповідань" из романа "Аероторпеди повертають назад" такие эпизоды (развёрнутые и дополненные относительно глав романа):

1. Аероторпеди повертають на захід (гл. 4,5,14 романа).

2. Помилка генерала Штрасера ( гл. 7 романа)

3. Загибель ескадри ( гл. 8 романа).

4. Кулемет і снайпер ( гл. 13 романа).

5. Ім"ям Ради Матроських Депутатів (гл. 15 и 19 романа).

6. Крижаний наступ ( гл. 21 романа).

Фамилии действующих лиц и географические термины в рассказах "онемечены".

(Академик, литературовед и филолог А. И. Билецкий)

***

В. Владко. Танки по воздуху. 1933

Отрывок из повести В. Владко ”Аероторпеди повертають назад”

[1]

Новая научно-фантастическая повесть «Аэроторпеды поворачивают назад», над которой работает сейчас В. Владко, посвящена теме будущей войны мирового капитализма против СРСР. Отрывок, который мы помещаем здесь, описывает один из эпизодов этой войны — контрнаступление частей Красной армии против врага. Полностью, отдельной книгой, повесть будет напечатана издательством «Молодой Большевик».

Идет полномасштабная война между Советским Союзом и капиталистическими государствами Европы. Врагам, применившим новые «прыгающие» танки, удается прорвать оборону Красной Армии, продвинуться вглубь нашей территории и закрепиться на захваченном плацдарме. Наступает тревожная ночь…

Журнал «Пiонерiя», № 3, за 1933 год.

Перевод Семена Гоголина

Отрывок из повести В. Владко ”Аероторпеди повертають назад”

Примечания

1

Повесть (позднее роман) Владимира Владко "Аероторпеди повертають назад", вероятно, была написана в 1933 году. Во всяком случае, именно тогда в журнале "Знання та праця", были напечатаны два отрывка из повести: "Загибель ескадри" и "Поразка генерала Древора".

Дальнейшая судьба произведения остается неясной. В 1934 году был опубликован рассказ, под названием "Аероторпеди повертають назад", который вероятно тоже является отрывком из этой повести. В 1936 году, в сборнике "12 оповідань", напечатаны два значительно переработанных фрагмента повести — "Помилка генерала Штрассера" и "Аероторпеди повертають на захід".

Вероятно, писатель много работавший над повестью, так и не смог ее опубликовать. Существует версия, что явная антифашистская направленность произведения противоречила готовящемуся тогда подписанию мирного договора с фашистской Германией и повесть оказалась идеологически опасной. Также существует версия, что она все-таки была издана, но весь тираж был уничтожен.

Возможно, что четыре фрагмента — единственное, что осталось от этой книги.

***

«Аероторпеди повертають назад», задумывалась автором как повесть, но в 1933-34 годах была переработана в роман. В 1933 году, в журнале «Знання та праця» публикуются два отрывка из этой повести — «Загибель ескадри» и «Поразка генерала Древора», а в журнале «Пiонерiя», отрывок под названием «Танки з повітря».

Судя по краткому предисловию, помещенному перед фрагментом в журнале «Пiонерiя», повесть готовилась к печатати в издательстве «Молодой Большевик». Однако книжное издание, уже доработанного романа, вышло в 1934 году в издательстве «Дитвидав». Роман был иллюстрирован рисунками художника В. Невского. Дальнейшая судьба этой книги загадочна. По невыясненным пока причинам, весь тираж (10000 экземпляров) был уничтожен, либо его печать была приостановлена. Возможно, причиной уничтожения романа, стала его антифашистская направленность, противоречившая готовящемуся подписанию доровора о сотрудничестве с Германией. (Именно в конце 1934 года Давид Канделаки был направлен в Германию со своей знаменитой миссией.)

Позже, Владимир Николаевич несколько раз возвращался к роману, публикуя отдельные отрывки из него в виде рассказов в периодике. В 1936 году, в сборнике «Дванадцять оповiдань» были напечатаны переработанные варианты шести глав: «Аероторпеди летять на Москву», «Помилка генерала Древора», «Загибель ескадри», «Кулемет і снайпер», «Ім’ям Ради матроських депутатів» и «Крижаний наступ». Автор изменил фамилии героев и географические названия, убрал все упоминания о фашизме.

Долгое время роман считался неопубликованным или утерянным. В советской библиографической литературе о нем не было никаких упоминаний. Лишь в 1991 году в журнале «Наука-фантастика» появилась информация об этом произведении. В 2013 году один экземпляр книги был обнаружен в Национальном музее литературы Украины. Этот экземпляр, в 1961 году был подарен Владимиру Николаевичу академиком А. Белецким на праздновании 60-летия автора.

Эдуард Петров

https://fantlab.ru/work480782

***

Михаил Фоменко. Комментарии к роману "Аэроторпеды возвращаются назад":

Задумывая фантастическую повесть о войне СССР с коалицией капиталистических держав, будущий классик украинской и советской фантастики Владимир Владко (Еремченко, 1900/1901–1974) вряд ли смог бы предугадать фантастическую судьбу своего произведения.

Начато оно было, судя по всему, в 1932 или в первые месяцы 1933 г. Уже в № 3 журнала Пюнери за 1933 г. появился отрывок под названием «Танки з повгиря» («Танки из воздуха»). Редакционное предисловие к публикации гласило:

Новая научно–фантастическая повесть «Аэроторпеды возвращаются назад», над которой работает сейчас В. Владко, посвящена теме будущей войны мирового капитализма против СССР. Отрывок, который мы помещаем здесь, описывает один из эпизодов этой войны — контрнаступление частей Красной армии против врага. Полностью, отдельной книгой, повесть будет напечатана издательством «Молодой большевик».

На протяжении 1933 г. Владко опубликовал еще два отрывка из книги — «Загибель ескадри» («Гибель эскадры») в №№ 5–6 журнала Знання та праця и «Поразка генерала Древора» («Поражение генерала Древора») в № 12 того же журнала. В 1934 году в № 15 журнала Всесвт был опубликован еще один отрывок, «Аероторпеди повертають назад» («Аэроторпеды возвращаются назад»).

В издательстве «Молодой большевик» повесть, превратившаяся тем временем в роман, так и не вышла. Вместо этого книгу Владко принял к изданию харьковско–одесский «Дитвидав». Однако уже набранный, снабженный иллюстрациями В. Невского и осторожным послесловием И. Щербины роман подвергся стремительному и загадочному запрету. Неясно — то ли под нож пошел весь 10–тысячный тираж книги, то ли набор был рассыпан на стадии печати. Уцелели лишь несколько (вероятно, сигнальных) экземпляров, о которых будет сказано ниже.

О причинах запрета сегодня можно только гадать. Но стоит припомнить, что главными противниками СССР в будущей войне выступают в романе Владко прозрачно «зашифрованные» Великобритания (Великосаксия) и Германия (Швабия), о свастиках на иллюстрациях и резком осуждении не только трактуемого в

коминтерновском духе фашизма, но и гитлеровского национал- социализма. Эти особенности романа можно сопоставить с внешнеполитическими событиями: в феврале 1934 г., после долгих и сложных переговоров, Советский Союз наконец подписал важнейший торговый договор с Англией; одновременно Москва прощупывала возможности завязать более тесные отношения с новой — нацистской — Германией. Именно по внешнеполитическим причинам публикация подобного романа в 1934 г. могла быть сочтена нежелательной.

Могли сказаться и «художественные срывы», о которых упоминает Щербин, и более серьезные огрехи: как сказано в послесловии, «писатель не нашел <…> нужных красок для отображения идейной большевистской вооруженности Красной армии, для показа ее героических бойцов и командиров, руководимых коммунистической партией и ее ленинским ЦК». Дополнение напрашивается: в романе совершено не отражена и личная роль «величайшего человека современности, великого вождя партии и мирового пролетариата» И. Сталина, чье имя появляется только в эпиграфе.

Но Владко было что «предъявить» и помимо этого. Роман его написан в «ворошиловско–коминтерновской» парадигме, развитой во второй половине 1930–х гг. Н. Шпановым («Первый удар»), П. Павленко («На Востоке») и иже с ними: война будет вестись «малой кровью» на территории врага и вызовет социальную революцию в стане противника, которая упростит и облегчит путь к победе. Книга довольно адекватно отразила состояние военной мысли эпохи, некоторые представления командования Красной армии и те дебаты, какие велись, например, вокруг взаимодействия родов войск и роли в будущей войне кавалерии, бронетанковых сил или бомбардировочной авиации. Однако в главном Владко дал маху: ворошиловская доктрина в романе выдержана не до конца. Владко допускает не только тактические поражения и отступление Красной армии в глубь страны (схожие допущения Павленко были встречены критикой со стороны читателей), но и уязвимость внутренних территорий СССР, лишь частично защищенных от воздушных налетов и неподготовленных к бактериологической войне, и полное отсутствие у Советского Союза значимого военно–морского флота (в гл. 19 романа «создавать большой военный флот СССР» плывет восставшая «великосакская» эскадра).

Не вдаваясь в дальнейший анализ романа, к чему мы надеемся вернуться, скажем одно — как бы то ни было, инцидент с запретом книги никак не сказался ни на писательской карьере Влад- ко, ни, по всей видимости, на издательстве, которое продолжало широко печатать произведения фантаста. Только в 1935–1936 гг. в «Дитвидаве» и других издательствах Владко опубликовал повесть «Чудесный генератор», роман «Аргонавты Вселенной» (каждое из этих произведений вышло в эти годы двумя отдельными изданиями) и, наконец, книгу «Дванадать оповщань» («Двенадцать рассказов», 1936) — шесть из которых представляли собой переработанные главы из опального романа. Любопытно, что Владко, убрав в переработанных вариантах все упоминания о фашизме, снабдил героев откровенно немецкими именами и фамилиями, позволив себе и более откровенный намек — командиром эскадрильи вражеских истребителей он назначил «полковника Гитлова». Приведем список этих рассказов в порядке их появления в книге:

«Аероторпеди повертають на Захщ» («Аэроторпеды возвращаются на Запад»

«Загибiль ескадри» («Гибель эскадры»)

«Помилка генерала Штрассера» («Ошибка генерала Штрассера»)

«Кулемет i снайпер» («Пулемет и снайпер»)

«Крижаний наступ» («Ледяное наступление»)

«Имям Ради матроських депутатiв» («Именем Совета матросских депутатов»)

В 1937 г. в журнале Пюнерш (№ 7, 1937) был опубликован рассказ «Танк МТ-77», в котором прежние тяжелые «прыгающие» танки Дика Гордона превратились в легкие танкетки, вооруженные огнеметами и скачущие, словно блохи, во всех направлениях.

В 1939 г. Владко вновь вспомнил о романе, откуда извлек и переработал еще одну главу: так в газете Сощал1стична хартвщина (соответственно, 24 июля и 11 сентября 1939 г.) появились тексты «Стальт москгги» («Стальные москиты») и «Танк МТ-77», оба с подзаголовком «Етзод майбугаьо! вшни» («Эпизод будущей войны»). Эпопея с публикацией переработанных глав романа завершилась лишь в 1941 г., когда в библиотечке Фронт i тил издательства «Радянський письменник» 10–тысячным тиражом были переизданы «Стальные москиты» (с подзаголовком «Рассказ–пролог»).

Учитывая количество этих публикаций, вызывает немалое удивление тот факт, что в лучших работах, посвященных весьма специфической ветви литературы, которую различные авторы именуют «советской военной фантастикой», «военной футурологией» или «советской военной утопией», о вкладе Владко не говорится ни слова. Между тем, его роман существенно опередил тех же бесконечно муссируемых Павленко и Шпанова и представляет собой бесспорную классику данного поджанра, а нынешняя его публикация заставляет нас по–новому взглянуть на сложившуюся историю советской военной фантастики.

В некоторой степени исследователей оправдывает ключевое обстоятельство: роман «Аэроторпеды возвращаются назад» не упоминался в советской библиографической литературе и долгие годы считался неопубликованным либо утерянным (с другой стороны, взаимосвязанные произведения Владко оставались все это время вполне доступны и никак не должны были игнорироваться). Однако еще в 1991 г. в № 1 журнала Наука—Фантастика А. Яроменок сообщил в статье «Той, що небо підпирае: К 90-річчю В. М. Владка» не только о существовании романа, но и его печатного экземпляра:

И еще об одном малоизвестном факте из творческой биографии писателя. Незадолго до появления «Аргонавтов Вселенной», примерно в 1934–1936 годах, был напечатан тираж еще одного романа Владко, «Аэроторпеды возвращаются назад». Произведение имело острую антифашистскую направленность. Но на беду, сталинский режим решил побрататься с Германией. Поэтому какие–либо намеки на нелюбовь к брату стали, мягко говоря, неприемлемыми. Тираж книги, понятное дело, был уничтожен. А когда праздновалось 60–летие Владимира Николаевича, академик Белецкий вручил юбиляру экземпляр этого злосчастного издания. Кто спас эту книгу — неведомо. Ныне этот уникальный экземпляр хранится в фондах Музея украинской литературы.

В настоящее время достоверно известно о существовании как минимум трех уцелевших экземпляров книги: два из них хранятся в частных собраниях украинских коллекционеров, третий, как сказано выше — в Национальном музее литературы Украины. Уникальная книга была впервые отсканирована и возвращена читателям В. Е. Настецким (Киев) в мае 2015 года, спустя 81 год после первой публикации. Владелец экземпляра пожелал остаться неизвестным.

*

Михаил Фоменко ВОЗВРАЩЕНИЕ "АЭРОТОРПЕД" Уничтоженный роман В. Владко и советская "оборонная фантастика" 1930-х гг

"Искусство всегда прокладывало дорогу громыхающей колеснице милитаризма. Наш лозунг военизации литературы не является поэтому чем-то новым и неожиданным <…> Мы имеем все основания рассчитывать на быстрое отражение будущей войны в творчестве наших писателей, на то, что наша художественная литература не будет регистратором прошедших событий, но непосредственным активным участником военных столкновений."

Так писал в 1930 г. один из организаторов и идеолог ЛОКАФ, критик Н. Свирин1. Однако фантастика не спешила откликаться на призывы зачинателей советской "оборонной" литературы. Правда, в том же 1930 г. в журнале Борьба миров появились повесть бывшего командарма А. Скачко Может быть — завтра и рассказ Е. Толкачева S.-Z-газ, в ленинградском Вокруг света был напечатан рассказ М. Ковлева Капкан самолетов, журнал Экран начал публиковать растянувшийся на год роман Я. Кальницкого Ипсилон, в 1931 г. был издан ЛОКАФовский роман А. Дмитриева Есть — вести корабль2 и т. д. Но в целом советская "военная фантастика", "военная утопия", "беллетристика будущих войн" или "военная футурология" (если воспользоваться терминологией различных авторов, исследовавших феномен военного поджанра НФ) представляла собой сравнительно немногочисленное собрание разрозненных и случайных произведений. Вдобавок, многие из них, относившиеся к 1920-м годам, были выполнены в троцкистской парадигме перманентной революции, а описания будущей войны сводились к перипетиям последнего, решительного и триумфального боя мирового пролетариата с последним же и, как правило, изолированным оплотом мирового капитализма. Таковы, к примеру, Эскадрилья всемирной коммуны (1925) С. Буданцева или Стальной замок (1928) неведомого автора, скрывшегося под псевдонимом "П. Н. Г."; тон был задан, конечно, Падением Даира (1923) А. Малы-шкина3. В общем, все говорило о том, что фантастическая повесть на такую животрепещущую и востребованную тему, как война СССР с коалицией капиталистических держав, обречена на успех — рассудил журналист, писатель-очеркист и начинающий фантаст Владимир Владко4.

И в самом кошмарном футурологическом сне, должно быть, будущий классик украинской и советской фантастики не сумел бы предугадать фантастическую судьбу своего творения. Начато оно было, судя по всему, в 1932 или в первые месяцы 1933 г. Уже в № 3 журнала Піонерія за 1933 г. появился отрывок под названием Танки из воздуха (Танки з повітря). Редакционное предисловие к публикации гласило:

Новая научно-фантастическая повесть "Аэроторпеды возвращаются назад", над которой работает сейчас В. Владко, посвящена теме будущей войны мирового капитализма против СССР. Отрывок, который мы помещаем здесь, описывает один из эпизодов этой войны — контрнаступление частей Красной армии против врага. Полностью, отдельной книгой, повесть будет напечатана издательством "Молодой большевик".

На протяжении 1933 г. Владко опубликовал еще два отрывка из книги — Гибель эскадры (Загибль ескадри) в №№ 5–6 журнала Знання та праця и Поражение генерала Древора (Поразка генерала Древора) в № 12 данного журнала. В 1934 г. в № 15 журнала Всесвт был опубликован еще один отрывок, Аэроторпеды возвращаются назад (Аероторпеди повертають назад).

Владко, как видно, сильно спешил и одновременно расширял свое сочинение — уж очень хотелось ему стать автором первого в советской литературе полномасштабного фантастического произведения о будущей войне (повестушки предшественников — не в счет). Следы этой спешки видны и в стилистически стертом, изобилующем назойливыми повторами тексте, и в местами механической компоновке отдельных рассказов-главок, и в подозрительной забывчивости фантаста, у которого война начинается то в апреле, то в июне, а условные "Герлин" и "Лондр" порой становятся Берлином и Лондоном. Но в издательстве "Молодой большевик" повесть, довольно искусственно растянутая до размеров романа, так и не вышла. Вместо этого Аэроторпеды возвращаются назад принял к изданию харьковскоодесский "Дитвидав", где книга была подписана к печати 5 августа 1934 г. Читателей ждал феерический роман.

Новоиспеченный лейтенант Дик Гордон, изобретатель небывалых "прыгающих" танков, и его лучший друг Джонни Уолтерс начинают работать в легендарном институте профессора Мориса Ренуара, создателя новых видов оружия. Тем временем советские пограничники расстреливают на Черном море лодку с иностранными туристами, нелегально плывущими из Батуми в Турцию. Воспользовавшись этим смехотворным предлогом ("туристы", как выясняется позднее, были шпионами), коалиция капиталистических Заинтересованных Держав, куда входят Великосаксия, Швабия и Остерия — то есть прозрачно "зашифрованные" Великобритания, Германия и Италия — выдвигает СССР заранее неприемлемый ультиматум, а затем внезапно нападает на Страну Советов. Возглавляет нападение Ренуар, оказавшийся не только профессором, но также генералом, главным архитектором военной кампании и по совместительству главой могущественной фашистской "Лиги защиты морали", борющейся с распространением коммунизма. Особые надежды Ренуар возлагает на созданные им радиоуправляемые аэроторпеды, "начиненные сильнейшими взрывчатыми веществами или термитной массой", которые должны разрушить Москву и Ленинград.

Однако значительную часть громадной эскадрильи Ренуара губит советская электрическая завеса ("Они применили метод ионизации воздуха с помощью ультракоротких волн и насытили лучи излучателей-прожекторов электроэнергией высокого напряжения"). Оставшиеся без управления аэроторпеды возвращаются домой и взрываются где-то на вражеской территории. Захлебывается и одновременно начатое на западной границе наземное наступление. С помощью "прыгающих" танков и чрезвычайно ядовитого нового газа "кольрита" войскам коалиции удается продвинуться на 16 км в глубь советской территории, но затем Красная армия высаживает десант (включая падающие с самолетов танки) и отрезает прорвавшиеся части. Поход гигантской великосакской эскадры на Ленинград заканчивается бесславной гибелью всех кораблей от взрывов автоматических советских торпед в водах Финского залива. Терпит крах новая попытка наземного наступления: советские эскадрильи окружают наступающие части непроницаемой дымовой завесой и затем спокойно уничтожают их с воздуха. Красная армия контратакует и закрепляется на вражеской территории.

Активная советская радиопропаганда, подпольные коммунистические газеты, агитаторы и листовки разлагают капиталистический тыл. В странах Европы начинается революционное брожение, забастовки рабочих, требующих прекращения войны, саботаж; сомнения охватывают солдат и офицеров на фронте, сомневаются в осмысленности войны Гордон и Уолтерс. Новой эскадрилье Ренуара удается прорваться в воздушное пространство СССР со стороны плохо защищенных границ с Прибалтикой и даже разбомбить металлургический завод, но самолеты и аэроторпеды натыкаются на "электрические волны, влияющие на сердце наших моторов — динамо" и падают в чистом поле.

В войну вступает Желтая империя (Япония), которая намерена образовать марионеточное государство на Камчатке и захватить все советское тихоокеанское побережье; мощная эскадра высаживает десант во Владивостоке. С Желтой империей Советский Союз расправляется быстро: маневренные истребители уничтожают бомбовозы, танки останавливает очередная электрическая завеса ("От антенн текли к нам волны электрических лучей; они останавливали работу магнето в моторах"), корабли эскадры топят советские торпедные глиссеры. Советские бобмардировщики разрушают военные объекты империи, причем атака их совпадает с чудовищным землетрясением.

На европейском фронте Красная армия продолжает теснить войска коалиции, применяя самые изобретательные методы. Ловкие ворошиловские стрелки-снайперы прячутся в фальшивом трупе убитой лошади и парализуют пулеметные гнезда; зеркальные щиты скрывают передвижения войск; над целым участком фронта красноармейцы возводят его макет, а реки форсируют с помощью "жидкой углекислоты", которая подается по трубам и образует ледяную корку. Заинтересованные Державы в отчаянии решаются развязать бактериологическую войну и направляют на Советский Союз аэроторпеды, начиненные культурой гриппа. Но начавшаяся было эпидемия быстро перекидывается на войска коалиции, а ответный удар советских стратосферных бомбардировщиков стирает с лица земли военные заводы Швабии.

В тылу капиталистов воцаряется паника, биржи закрываются, богачи покидают Европу. В Швабии начинается социалистическая революция и гражданская война. Коалиционная армия разваливается, восстания вспыхивают даже в фашистских заградительных полках, многие полки во главе с офицерами, авиаэскадрильи и морские эскадры переходят на сторону красных и поворачивают штыки на классового врага. Последней надеждой коалиции становится решающее наступление. Накануне его Гордон и Уолтерс пересекают на "прыгающем" танке линию фронта и сдаются красноармейцам. Восставшие солдаты осаждают и берут штурмом штаб генерала Ренуара. Гибнут любимые ассистенты генерала — финн Райвола и выходец из семьи русских эмигрантов Гагарин; Ренуар стреляется. Толпа солдат на площади перед штабом восторженно приветствует огромный автожир с красной звездой и прилетевшего на нем советского главкома.

Стремление к идеологической выдержанности привело Владко к полной выхолощенности книги. Мир романа — унылый, одетый в защитный цвет мир мужчин, где нет ни семейных, ни любовных уз, нет женщин, нет материнской привязанности; это мир коллективного сиротства, где идеальным коллективным отцом выступает единственное "отечество мирового пролетариата", Советский Союз (черты эти в той или иной степени характерны для целого ряда произведений советской предвоенной фантастики, особенно "оборонной"). К роману вполне приложимы все те критические замечания, что высказывались в свое время в адрес Первого удара Н. Шпанова (1939) или военно-фантастического кинофильма З. Драпкина и Р. Маймана Танкисты (1939): наивность, безжизненность, неубедительность, схематичность, успокоительное принижение советских потерь, пассивность и непроходимая глупость врага. Действительно, вместо людей на страницах Аэроторпед возникают ожившие схемы. Невозможно поверить, например, в "прозрение" Дика Гордона, Джонни Уолтерса или их бывшего соученика по высшей технической школе, штабного офицера Тома Даунли — тем более что "прозревает" он после допроса советского снайпера, который изъясняется шершавым языком устава:

— Я стреляю так, чтобы не отставать от лучшего стрелка Красной армии, народного комиссара по военным делам товарища Ворошилова <…> Моя задача — всеми силами и средствами защищать мирный труд моих братьев и родителей, составляющих свободное население первой в мире социалистической страны, отечества всех пролетариев. Моя задача — выполнить свой долг, после чего, вернувшись домой, самому стать к станку и принять участие в общем мирной труде, который я защищал с винтовкой в руках.

Это — единственный сколько-нибудь подробно показанный в романе боец Красной армии: чем не робот из первой научно-фантастической повести Владко 1дуть роботар1 (1931)? Такой же роботизированной, механизированной, абстрактной силой выступает в книге и вся советская армия, да и весь Советский Союз. У Владко нет ни отдельных красноармейцев, ни их командиров, ни "простых советских людей". С советской стороны до читателя доносятся только официальные заявления, воззвания и радиоагитки. В Аэроторпедах нет даже места личному, индивидуальному подвигу, ибо тотальная советская сила почти всегда неизмеримо превосходит противника в тактике боя и качестве вооружений, а потому занята лишь "спокойным и уверенным уничтожением" врагов.

Несколько оживляется Владко, только описывая разрушения и бомбежки:

Земля словно салютует самолетам, исчезающим в прозрачной небесной глубине: им салютуют взрывы снарядов на военных складах, охваченных пожарами, им салютуют запоздалыми выстрелами пушки зенитных батарей… но увы, уже поздно, ни один снаряд не догонит самолет. они исчезли, растворились в прозрачной лазури неба… (гл. 20). Облако выпрыгнуло из-под земли, оно росло тяжелым рыхлым грибом, расширяясь и закрывая другие здания. И по шляпке этого огромного черного рыхлого гриба удивительно медленно плыли в воздухе большие куски здания, обломки крыши, сломанное дерево, крутились, будто переворачиваясь с боку на бок, разбитые станки… (гл. 14).

С военной точки зрения книга Владко довольно адекватно отразила состояние военной мысли эпохи, некоторые представления командования Красной армии и те дебаты, какие велись, например, вокруг взаимодействия родов войск, теорий часто упоминаемого в романе британского генерал-майора Д. Фуллера5 или роли в будущей войне кавалерии, бронетанковых сил либо бомбардировочной авиации (знаменитая "доктрина Дуэ"6). Достаточно общим местом были представления о внезапном, без объявления, начале войны массированными бомбардировками и сражении на два фронта, с западными государствами и Японией.

В. Владко. "Аэроторпеды возвращаются назад" (1934). Илл. В. Невского.

Хуже обстояло дело собственно с фантастикой. Развесистая феерия фантастических военных изобретений и боевых эпизодов в романе, в сущности, иллюзорна: книга во многом представляет собой монтаж ранее появившихся в военной фантастике находок и известных событий относительно недавней военной истории.

Сочинения предшественников Владко, насколько можно судить, изучил очень внимательно. К примеру, автоматически наводящиеся на звук самолетов зенитные орудия взяты из рассказа Ковлева Капкан самолетов (193о). Фантастические электромагнитные завесы встречались в упомянутых выше военных утопиях Эскадрилья всемирной коммуны (1925) С. Буданцева и Стальной замок (1928) П. Н. Г., а также в основанном на последней повести киносценарии Д. Мухи и Л. Лукова + К. М. (1930), наверняка известном Владко.7 О танках, способных преодолевать различные препятствия, фантасты и изобретатели рассуждали еще со времен Сухопутных броненосцев Г. Уэллса (1903); невероятный танк появляется в рассказе В. Левашова Танк смерти (1928), действие повести А. Горелова Огненные дни (1925) вращается вокруг новейшего изобретения — аэротанков8. В этой же книжке, написанной в стиле "красного Пинкертона", советские войска встречают противника, как и у Владко, голубыми лучами грозных прожекторов.

Горелов:

Близко эскадрилья противника <…> заострили копья голубые лучи прожекторов. <…> Щупают голубые лучи каждый аэродредноут, каждого летчика и убийцу. Цепляются голубые лучи за каждое крыло и играют на каждом пропеллере.

Владко:

Передняя шеренга истребителей, быстро мчась в вышине, оказалась над лучами прожекторов, которые засияли светящимися пятнами на крыльях и корпусах самолетов. <…> Они подбирались все ближе и ближе, пересекаясь в воздухе, словно бледные голубоватые ножницы <…>

Единственное различие состоит в том, что у Горелова голубые прожекторные лучи — усыпляющие. Описание одного из авианалетов (включая генерала, слушающего в каюте советское радио) близко напоминает сцены воздушной атаки в Может быть — завтра А. Скачко (1930). Эпизод с макетом участка фронта, как поясняет сам автор, был навеян "аналогичным случаем во время мировой войны, когда немецкие войска под прикрытием искусственной поверхности земли таким же способом подобрались к английским окопам и молниеносным ударом выбили англичан из их траншей".

Но куда более любопытным способом Владко препарировал другой эпизод, на сей раз — войны гражданской. Картина разгрома желтоимперской эскадры советскими торпедными глиссерами — не что иное, как переиначенный эпизод атаки английских торпедных катеров на корабли Балтийского флота в августе 1919 г.; в советских донесениях это нападение характеризовалось как "совершенно неожиданное по своей идее [и] смелому выполнению"9.

Откуда, однако, взялись аэроторпеды, давшие название роману? В научной фантастике эта идея, кажется, впервые появилась в короткометражном английском кинофильме Airship Destroyer (1909); известны многочисленные попытки создания управляемых самолетов-снарядов во время и после Первой мировой войны (американские "воздушная торпеда" или "летающая бомба" Сперри и беспилотник "жук Кеттеринга", немецкие "планирующие торпеды", британский "Ларинкс" и т. п.).

Впрочем, Владко незачем было забираться в дебри военных технологий. В 1930 г. в Харькове вышла в свет фантастическая книга Я. Кальницкого Радио-мысль (Padio-думка) — переведенный В. Сосюрой с русского Ипсилон. Несомненно, начинающий фантаст Владко, хорошо знакомый с Кальницким еще по работе в харьковских газетах в конце 1920-х годов, не прошел мимо этого произведения10. Имелось в нем и вероломное, но без труда отбитое нападение на Советский Союз, и попытка бактериологической атаки, и фашистская "Лига защиты мировой культуры" (у Владко — "Лига защиты морали"), и радиоуправляемые аэромины, преследующие в воздухе самолеты. Финал этой истории, в духе сталинской эпохи, был печален: в 1939 году Владко свидетельствовал против арестованного Кальницкого, которого он охарактеризовал как тайного вредителя и "одного из наиболее умело замаскированных врагов"11. Возвращаясь к аэроторпедам, вспомним также, что в 1930 г. на обложке московского Вокруг света был помещен рисунок Воздушная война. Налет на город бомбовозов, управляемых по радио; в сопутствующей заметке говорилось, что радиоуправляемые самолеты, несущие газовые снаряды, термитные бомбы и бациллы заразных болезней, "далеко не так уж фантастичны"12.

Дописав роман, Владко мог гордиться собой — в фантастических допущениях он, что неудивительно, ни в чем не отставал от прочих фантастов, идеологически все, казалось бы, вычищено и вылизано было до абсолютной стерильности. Он уже видел, вероятно, хвалебные рецензии в журналах, а там, глядишь, и издание русского перевода в Москве… Но не тут-то было: уже набранный, снабженный выразительными иллюстрациями В. Невского и осторожным послесловием И. Щербины роман подвергся стремительному и загадочному запрету. Неясно — то ли под нож пошел весь 10-тысячный тираж книги, то ли набор был рассыпан на стадии печати. Уцелели лишь несколько (по всей видимости, сигнальных) экземпляров, о которых будет сказано ниже.

"Воздушная война. Налет на город бомбовозов, управляемых по радио". Обложка московского журнала "Вокруг света" (№ 22–23, 1930).

О причинах запрета сегодня можно только гадать. Могли сказаться те огрехи, о которых писал в послесловии Щербина:

Основное упущение — недостаточно глубокое отражение классового расслоения, которое происходит и будет происходить в капиталистических странах в результате империалистической войны, недостаточно яркий показ роста революционного движения, борьбы коммунистических партий за вызревание в сознании масс идеи штурма.

Писатель не нашел также нужных красок для отображения идейной большевистской вооруженности Красной армии, для показа ее героических бойцов и командиров, руководимых коммунистической партией и ее ленинским ЦК.

Дополнение напрашивается: в романе совершено не отражена и роль "величайшего человека современности, великого вождя партии и мирового пролетариата" И. Сталина (Щербина), чье имя появляется только в эпиграфе. Сравним это хотя бы с предсмертным восклицанием летчика Са-фара в Первом ударе Н. Шпанова ("Гиго, милый Гиго, да здравствует Сталин и великая родина!") или сценами всенародного экстаза на фронте и в тылу в эпическом романе П. Павленко На Востоке (1936–1937):

Толпа кричала и звала: "Сталин! Сталин! Сталин!" — и это был клич силы и чести, он звучал, как "Вперед!" В минуту народного подъема толпа звала своего вождя, и в два часа ночи он пришел из Кремля в Большой театр, чтобы быть вместе с Москвой. <…> Его спокойная фигура, в наглухо застегнутой простой шинели, в фуражке с мягким козырьком была проста до слез. <…>

И в это время заговорил Сталин. Слова его вошли в пограничный бой, мешаясь с огнем и грохотом снарядов, будя еще не проснувшиеся колхозы на севере и заставляя плакать от радости мужества дехкан в оазисах на Аму-Дарье.

Голос Сталина был в самом пекле боя. <…> Сталин говорил с бойцами в подземных казематах и с летчиками в вышине. Раненые на перевязочных пунктах приходили в сознание под негромкий и душевный голос этот. Это был голос нашей родины, простой и ясный, и бесконечно честный, и безгранично добрый, отечески-неторопливый сталинский голос.

Еще одна ошибка Владко заключалась в вопиющей недооценке политической обстановки. Главными противниками СССР в будущей войне выступают в его романе Англия (Великосаксия) и Германия (Швабия). Что поделаешь, если "во главе буржуазных государств в борьбе против СССР шла и идет Англия", которая мечтает о "свержении советского строя и превращении нашей территории в колонию для жестокой капиталистической эксплуатации"? Эти слова написал в 1928 г. высокопоставленный офицер РККА Я. Жигур13. Но со дней англо-советского кризиса и "военного психоза" 1927-28 гг. утекло немало воды, давно были восстановлены дипломатические отношения, а в феврале 1934 г., после длительных и сложных переговоров, Советский Союз наконец подписал важнейший торговый договор с Англией. Одновременно Москва прощупывала возможности завязать более тесные отношения с гитлеровским режимом в нацистской Германии. А тут — свастики! Отметим кстати, что в 1934 г. свастика была убрана со свиньи в анимационном фильме Б. Балаша Вор; нацистский символ (повернутый против часовой стрелки) вернулся на экраны лишь в кинофильме А. Мачерета и К. Крумина Родина зовет (1936) по сценарию В. Катаева14, открывшем эру "оборонной" кинофантастики. Произошло это, вероятно, на фоне событий в Испании. Однако и на самом высоком уровне границы дозволенных нападок на Германию в массовом искусстве продолжали ощущаться размытыми и изменчивыми. Премьера Родины зовет состоялась 29 апреля 1936 г. — но и 16 мая председатель Комитета по делам искусств при СНК СССР П. Керженцев, ходатайствуя перед Сталиным и В. Молотовым о постановке оборонно-фантастической пьесы В. Киршона Большой день, счел нужным заметить: "Под врагом, напавшим на Советский Союз, разумеется фашистская Германия, но в постановке, во избежание дипломатических осложнений, можно затушевать национальную характеристику врагов, сохранив лишь характеристику их, как фашистов"15. Конечно, затушевать можно было и свастики на иллюстрациях В. Невского, но что было делать с остальным?

Помимо внешнеполитической близорукости, "предъявить" Владко можно было и многое другое. Аэроторпеды следуют той "ворошиловско-коминтерновской" концепции, что была позднее развита Шпановым, Павленко и иже с ними — война будет вестись "малой кровью" на территории врага и вызовет социальную революцию в стане противника, которая упростит и облегчит путь к победе. И не только: безусловно подразумевалось расширение советской империи на запад и восток; у Владко говорится даже не о сателлитах, а о "вступлении центральной Европы в состав нового Советского Союза". Однако канон этой оборонно-наступательной фантастики еще не установился, и в главном Владко дал маху: сталинско-ворошиловская доктрина в романе выдержана не до конца. Владко допускает не только тактические поражения и кратковременное отступление Красной армии в глубь страны, но и уязвимость внутренних территорий СССР, лишь частично защищенных от воздушных налетов и неподготовленных к бактериологической войне. У красноармейцев нет защиты от ядовитого "кольрита"; у Советского Союза полностью отсутствует значимый военно-морской флот (в гл. 19 романа "создавать большой военный флот СССР" плывет восставшая "великосакская" эскадра)16. Разумеется, Владко рисует данные слабости как несущественные — враг пребывает на советской территории не более нескольких часов, потери ничтожны, Красная армия уверенно отражает любые атаки и быстро переходит в наступление.

Уместно сравнить эти аспекты Аэроторпед с повестью Может быть — завтра (1930) А. Скачко, определенные детали которой были уже непредставимы в 1934 г. Скачко изображает панические настроения в Москве при известии о приближении вражеской воздушной армады, растерянность и страх на срочном заседании Совнаркома: "Многие, чувствовавшие себя в безопасности за полумиллионом штыков Красной армии, не могли поверить, что теперь им самим придется бороться, защищая жизнь". Бывший командарм оказался прозорливей других "оборонных" авторов: эти описания зримо предвосхищают московскую панику середины октября 1941 г. Скачко, с двадцатых годов занимавшийся вопросами национальных меньшинств и освоения Севера, не успел ее увидеть — он умирал в сталинском лагере. В повести его Москва чудесным образом спасается от гибели: пока советские эскадрильи в тяжелом бою задерживают противника, скромный инженер-изобретатель успевает развернуть экспериментальные установки, и над столицей встает облако, поглощающее ядовитые газы. Однако Скачко упоминает замотанных бинтами раненых на улицах, санитарные палатки на московских бульварах, "пожарища" на окраинах и зараженные "случайными бомбами" с газом районы. Заключительные авторские ремарки подводят читателя к мысли, что Москву в принципе невозможно эффективно защитить от налетов крупных вражеских авиасоединений. Владко очень далек от подобных вольностей; но в обстановке продолжающихся репрессий против украинской интеллигенции, недавнего катастрофического голода 1932-33 гг. и чистки партийных кадров — и его правоверный роман мог показаться харьковским литературным функционерам слишком "сомнительным".

Как бы то ни было, инцидент с запретом книги никак не сказался ни на весьма благополучной карьере Владко, ни, по всей видимости, на издательстве, которое продолжало широко печатать произведения фантаста. Только в 1935-36 гг. в "Дитвидаве" и других издательствах Владко опубликовал повесть Чудесный генератор (Чудесний генератор), роман Аргонавты Вселенной (Аргонавти Всесвгту) — каждая из этих книг вышла в те годы двумя отдельными изданиями — и, наконец, сборник Двенадцать рассказов (Дванадать оповідань), шесть из которых представляли собой переработанные главы из опального романа17. Интересно, что Владко, предусмотрительно убрав в новых вариантах все упоминания о фашизме, все же снабдил героев откровенно немецкими именами и фамилиями, позволив себе и более откровенный намек — командиром эскадрильи вражеских истребителей он назначил "полковника Гитлова".

В 1937 году в журнале Піонерія (№ 7) был опубликован рассказ Танк МТ-77, где прежние тяжелые "прыгающие" танки Дика Гордона превратились в легкие танкетки, вооруженные огнеметами и скачущие, словно блохи, во всех направлениях.

В 1939 г. Владко вновь вспомнил о романе, откуда извлек и переработал еще одну главу: так в газете Соціалістична Харківщина (соответственно, 24 июля и 11 сентября) появились тексты Стальные москиты (Стальні москіти) и Танк МТ-77, оба с подзаголовком Эпизод будущей войны (Епізод майбутньої війни). Эпопея с публикацией переработанных глав романа завершилась лишь в 1941 году, когда в библиотечке Фронт і тил издательства "Радянський письменник" 10-тысячным тиражом были переизданы Стальні москіти (с подзаголовком "Рассказ-пролог").

Учитывая количество этих публикаций — в общей сложности восемь военно-фантастических рассказов — вызывает немалое удивление тот факт, что и в лучших работах, посвященных советской военной или "оборонной" фантастике, имя Владко отсутствует. Между тем, его роман существенно опередил тех же бесконечно муссируемых Павленко и Шпанова и представляет собой бесспорную классику этой крайне специфической ветви литературы, а недавняя публикация Аэроторпед18 заставляет нас по-новому взглянуть на ее историю.

В некоторой степени исследователей оправдывает ключевое обстоятельство: роман Аэроторпеды возвращаются назад не упоминался в советской библиографической литературе и долгие годы считался неопубликованным либо утраченным (хотя взаимосвязанные произведения Владко оставались все это время вполне доступны и никак не должны были игнорироваться). Однако еще в 1991 г. журнал Наука-Фантастика сообщил о наличии печатного экземпляра романа19:

И еще об одном малоизвестном факте из творческой биографии писателя. Незадолго до появления "Аргонавтов Вселенной", примерно в 1934–1936 годах, был напечатан тираж еще одного романа Владко, "Аэроторпеды возвращаются назад". Произведение имело острую антифашистскую направленность. Но на беду, сталинский режим решил побрататься с Германией. Поэтому какие-либо намеки на нелюбовь к брату стали, мягко говоря, неприемлемыми. Тираж книги, понятное дело, был уничтожен. А когда праздновалось 60-летие Владимира Николаевича, академик Белецкий вручил юбиляру экземпляр этого злосчастного издания. Кто спас эту книгу — неведомо. Ныне этот уникальный экземпляр хранится в фондах Музея украинской литературы20.

В настоящее время достоверно известно о существовании как минимум трех уцелевших экземпляров книги: два из них хранятся в частных собраниях украинских коллекционеров, третий, как сказано выше — в Национальном музее литературы Украины (Киев).

Примечания

1. Свирин Н. Война и литература // На литературном посту. 1930. № 20. Цит. по: Добренко Е. А. Метафора власти: литература сталинской эпохи в историческом освещении. München, 1993. См. в этой книге подробное освещение деятельности ЛОКАФ. Литературовед и критик Н. Г. Свирин (1900–1938) был арестован в 1937 и расстрелян в 1938 г.

2. Скачко А. Может быть — завтра: Повесть // Борьба миров. 1930. №№ 1–3; Толкачев Е. S.-Z.-газ: Рассказ // Борьба миров. 1930. № 12; Ковлев М. Капкан самолетов: Рассказ // Вокруг света (Л.). 1930. № 29; Кальницкий Я. Ипсилон: Фантастический роман // Экран. 1930. №№ 1-12; Дмитриев А. М. Есть — вести корабль! М., 1931.

3. Буданцев С. Эскадрилья всемирной коммуны. М., 1925; П. Н. Г. Стальной замок: Фантастический рассказ // Вокруг света (Л). 1928. №№ 1–3; Малышкин А. Падение Даира // Круг. 1923. № 1.

4. В. Н. Владко (Еремченко, 1900/1-1974) — уроженец Санкт-Петербурга, выпускник Воронежского института народного образования. С 1917 г. выступал как поэт, журналист, театральный критик, очеркист, позднее писатель-фантаст. Во время Второй мировой войны — спецкор Совинформбюро, корреспондент "Правды" по Харьковской области. После войны занимал важные в литературной иерархии посты: начальник Главреперткома УСССР (194751), заведующий украинским отделением "Литературной газеты" (1951–1956). Хотя Владко был автором более 20 книг романов, рассказов, очерков и публицистики, наиболее известным его произведением остался написанный еще в 1930-х гг. (первая публикация 1935) и неоднократно переделывавшийся научно-фантастический роман Аргонавты Вселенной.

5. Джон Ф. Ч. Фуллер (1878–1966) — британский военный, стратег, военный историк, оккультист (в начале ХХ в. был близок к А. Кроули); разработал собственные принципы войны, в которых сказались его мистические взгляды. Известен как идеолог механизации армий, в 1930-е гг. был связан с британскими фашистами и симпатизировал нацистам.

6. Джулио Дуэ (1869–1830) — итальянский генерал, теоретик воздушной войны, создатель доктрины тотальной воздушной войны (массированных бомбардировок городов, военных и экомических центров противника для принуждения к капитуляции), популярной в СССР в 1930-х гг.

7. Киносценарий был опубликован в №№ 8-12 (1930) журнала Знання та праця (Харьков). Оформил публикацию будущий иллюстратор Аэроторпед В. Невский.

8. Горелов А. Огненные дни. М.-Л., 1925.

9. РГАВМФ. Ф.р-92.0п.1.Д.2б2. Л.22–24. 17 июня 1919 г. британский торпедный катер потопил в Кронштадте крейсер "Олег", 18 августа там же был потоплен крейсер "Память Азова" и поврежден линкор "Андрей Первозванный". Красные моряки, однако, стреляли лучше беспомощных "желтоимперцев" Владко: огнем сторожевого эсминца "Гавриил" были потоплены три из семи нападавших катеров, девять англичан, включая нескольких офицеров, были взяты в плен. "Переосмысливая" рейд в романе, Владко эти детали убрал, так как общей установкой являлось преуменьшение советских потерь. Подборку документов о рейде 18 августа см.: Гангут. 2001. № 26, с. 98–113.

10. Кальницкий Я. Радіо-думка: Фантастична повість. Харків-Київ, 1930. Известна также фрагментарно выявленная публикация этой вещи в журнале Знаття (1926).

11. Протокол допиту свідка Володимира Миколайовича Владка від 9 березня 1939 року. ДАХО, ф. Р-6452, оп. 4, спр. 3400, арк. 37–45 (http://www.archivsf.narod.ru/article/1939...).

12. Наша обложка // Вокруг света (М). 1930. № 22–23. С. 346.

13. Жигур Я. Будущая война и задачи обороны СССР. М., 1928. С. 9–11. Я. М. Жигур (1895–1938) — комбриг, участник Первой мировой и гражданской войн, занимал командные должности в Военно-химическом управлении РККА, позднее — помощник начальника кафедры тактики высших соединений Академии Генштаба РККА. Был арестован в 1937 и расстрелян в 1938 г.

14. Марголит Е. Как в зеркале: Германия в советском кино между 1920-30 гг. // Киноведческие записки. 2002. № 59.

15. См.: Я оказался политическим слепцом: Письма В. М. Кир-шона И. В. Сталину // Источник. 2001. № 1.

16. Военно-морской флот, особенно надводный состав, действительно являлся слабым местом советской военной машины (с целью его развития в 1937 г. был образован специальный Наркомат Военно-морского флота).

17. Перечислим эти рассказы в порядке их появления в книге: Аэроторпеды возвращаются на Запад (Аероторпеди повертають на Захід), Ошибка генерала Штрассера (Помилка генерала Штрассера), Пулемет и снайпер (Кулемет і снайпер), Ледяное наступление (Крижаний наступ), Именем Совета матросских депутатов (Ім’ям Ради матроських депутатів).

18. Владко В. Аэроторпеды возвращаются назад. Пер. С. Гоголина и М. Фоменко. Б.м., Salamandra P.V.V., 2015. Эта публикация стала возможна после того, как редчайшее издание было в 2015 г. впервые отсканировано В. Е. Настецким (Киев).

19. Яроменок О. Той, що небо підпирає: К 90-річчю В. М. Владка // Наука-Фантастика. 1991. № 1.

20. По сведениям украинских библиографов, около 1990 г. на основе данного экземпляра планировалась и даже анонсировалась публикация романа Владко в журнале Знання та праця. Эта публикация по неизвестным причинам не состоялась (возможно, сказалась реорганизация журнала, с января 1991 г. начавшего выходить как Наука-Фантастика, а в дальнейшем и бурные политические события). Незадолго до своей безвременной смерти в 2014 г. книгу вторично обнаружил в Национальном музее литературы Украины (в составе архива В. Владко) библиограф украинской фантастики Н. А. Ковальчук.

https://coollib.com/b/325018/read

***

БАТИЄВА ГОРА — селище Батиєва Гора виникло на межі 19-20-го століть на схилі пагорба над річкою Либідь і залізницею, між Протасовим і Кучминим ярами. На картосхемах Києва зафіксована у 1861-1874рр. як Батиєві могили. Семантика топоніма Батиєва гора не з'ясована. Давніші довідники подають версію, що під час татаро-монгольської навали у 1240році тут стояв намет хана Батия ( Бату), звідси, начебто, і назва.

Сучасна довідкова література категорично відкидає такі твердження, адже назва ніде не фіксувалась до 19-го століття. І потім, якщо повернутися у 1240р, і пригадати ландшафтний рельєф місцевості (суцільні яри з крутими схилами) та сувору зиму того року, / морози скували Дніпро кригою/, то напрошується висновок :- кінне військо не могло піднятися на Батиєву Гору ні зі сторони Протасового яру, ні зі сторони Дніпра. Але в народі існує легенда про те, що на цій горі все- таки стояло шатро хана. Висока місцевість, з прекрасним краєвидом ( Соломиянський ландшафтний парк) з панорамою на Дніпро і на київські кручі — Батиєва гора у художній літературі представлена не лише "слідами ханськими", а й як самоцінна, самодостатня для того, щоб бути оспівана в поезії XX століття:

"... Ще на Батиєвій горі

Гуляють горобині ночі..." / Л. Горлач/

***

" Ластівки літають, бо літається,

ІГаннуся любить, бо пора...

Хвилею зеленою здіймається

Навесні Батиєва гора". /М. Рильський /

***

"Навесні — то правда.-

А сьогодні осінь підійма,

і вітри, неначе пси голодні,

шарять чи поживи де нема...

Ні немає. Всі дерева голі:

зганили погані, підмели.

Бовваніє дощ на видноколі

Наче хан із вікової мли.

Ближчає, густіша, розростається,

Застряє в хрестах віконних рам...

У дощі холодному купається

Восени Батиєва гора..." /В. Підпалин Батиєва гора/.

***

" Які тут квартали живописні

Із риштувань до неба підвелись!

Над зеленню і глибока вись,

Мов храму баня велетенська, висне

Вночі трамвай дугою Вольта блисне

Як блискав гнівом хан Батий колись,

Що русичі на милість не здались,

Орду в бою мечем лічивши грізно...

Тепер то вже історія...

Але було б для нас її забути зле...

/ В. Підпалий. Сонет про Батиєву гору/. ♦♦♦

"... Аскольдова могила сивих літ.

Батиєва гора.

Майдан Богдана..."   / Б. Степанюк В парку Слави/.

***

"... Не прощаємось із Києвом

В цей липневий каламут

Наші предки із батиями

Зустрічалися вже тут..."

/ Г. Донець Київ року сорок першого/. ***

"... Серпневий день згорів над Києвом,

І зорі висіяла ніч

Двигтить, гуде гора Батиєва... ” /Г. Донець там же/

***

"... Зелено-бронзовий Батиїв

Лежить шолом на пагорбі...

Та не в Батиїв гай рушати

Мені душею звелено..."

/ П. Воронько. Коли я в Київ повертаюсь/.

"...Пригадується давній Київ,

Що відійшов у небуття.

Протасів Яр. Узвіз Батиїв

Сердець сполоханих биття". /Л. Дмитерко. Київський трактат/.

Головними дійовими особами прози цього періоду були люди з Батиєвої гори з їх радістю, смутком, коханням, життєвими проблемами і негараздами. Найбільший цикл оповідань Батиєвій горі присвятив І. Сенченко. Більше того, його Соломиянський цикл, один із найбільш вдалий, приніс йому широку славу.

* **

"... Гудок па роботу — і вся Батийова гора підіймається на ноги. Димлять верхи, риплять хвіртки, дзюрче вода біля колонок, вітрець доносить запахи розігрітого сніданку...".

/1. Сенченко. На Батиєвій горі"/. ***

"...Є на Батиєвій горі, як іти по її гребню, принадні видолиночки, горбочки, гаї.

Внизу в"ється Мокра вулиця. З цього боку над Мокрою, Батиєва гора, а по той бік — Солом"янка". / там же/.

***

"... Отам на пустовищі Батийової гори і познайомилася

Оля з Олексієм... на приватних схилах Батиєвої гори" / там же/.

***

"... Це наша дитина бативоєгірська..." / там же/.

"...Пісня луна, а перед очима у неї залита сонцем Батийова гора..". / там же/.

***

"... Повернулася у Київ на змертвілу Батийову гору..."

/ там же/.

"... Батийова гора ожила. Люди вимітали двори й вулиці. На небі з "явилося сонце, і це сонце було вмите не сльозами, пороховим димом і кров"ю, а людськими надіями. На вулицях вже можна було бачити не лише дітвору, що поралася там в пилюці, на замшілі лавочки біля дворів почали виходити старі робітники, щоб погомоніти з сусідами" І. Сенченко На

Батиєвій горі/.

"...треба було їхати геть, щоб не бачити тих слідів, які тут щодня, йдучи з Батийової гори і повертаючись на неї, залишила Варя"

/І. Сенченко. Денис Сірко/.

БАТИЄВО-ОЛЕКСАНДРІВСЬКИЙ МАСИВ

Залізнична колонія — селище Південно- Західної залізниці ( вздовж вулиць Брюлова, Лукашевича, Фурманова) виникла у 70- 90рр. 19-го століття, як поселення залізничників поблизу новозбудованого залізничного вокзалу. У 80-ті роки 20-го ст. значну частину знесли.

Залізничний масив — вздовж вулиці Волгоградської, між Кучминим і ГТротасовим ярами почав забудовуватися наприкинці 50-х років 20-го століття.

У художній літературі і публіцистиці згадується досить часто, в контексті залізничних майтерень.

ОЛЕКСАНДРІЙСЬКА СЛОБІДКА- поселення,

розташоване між Соломиянкою, Чоколівкою, Совками, селищем

Монтажники, Байковою Горою, Протасовим яром і Залізничним

житловим масивом. Виникла у другій половині 19-го століття

поряд з костопальнями і до 1-ї чверті 20-го століття фігурувала

під двома назвами — Олександрійська слобідка і Костопальня.

Перша забудова — вздовж вул. Преображенської ( тепер вул. І. Клименка) не збереглась. У 1 чв. 20-го століття значно розширена в бік вул. Народної, Клінічної, Ясинської. У 40-50 роках забудовано правий бік Червонозоряного проспекту.

Назва " Олександрівська" ймовірно походить від імені царя Олександра 2, бо в 1911р. відзначалося 50-річчя скасування кріпацтва — це час утворення слободи.

Селище мало 9 вулиць і центральну дорогу — Преображенську, що вела до села Совки і далі до Деміївки. На планах Олександрівська слобода звалася " Костопальня". Мешканці селища заробляли на життя перепалюванням кісток — кісткове вугілля потрібне було для відбілювання цукру. Місце для костопалень дуже вдале : з одного боку Солом"янський могильник худоби та бактеорологічний інститут у Протасовому яру поставляли кістки, а з іншого- Деміївський цукрорафінадний завод, який скуповував кісткове вугілля. Було тут кілька

костопальнях заводів. Але одним з найбільш відомих був завод Шапіро, яки перепалював 12000 пудів кісток. Частина вугілля йшла на експорт.

Отже назва " Костопальня" давніша за назву " Олександрівська слобода".

Сьогодні ніхто не палить кісток, але все ще можна почути " жила на Костопалівці" /1. Сенченко. На Батиєвій горі./

"... Пішли гуляти в байрак за Мокру вулицю. Довжелезний кручений яр, засланий по одну білим піском, затінений акаціями й кленами, що обросли його знизу до самого верху, тяглися аж до Олександрівської Слободи ". / там же /

ПРОТАСІВ ЯР — урочище на правому березі річки Либідь, між Байковою та Батиєвою горами. Назва — антропонім від прізвища київського губернатора Протасова (19 ст.). Яр було засипано, щоб розширити Байкове кладовище. Яр, ще до того, як став Протасовим, був заселений. Під час археологічних розкопок у яру виявили знахідки періоду палеоліту — фрагменти поселень. У другій половині 19-го початку 20-го століття тут видобували глину для місцевого цегельного заводу.

Все відходить у небуття і Київ втрачає свої яри, узвози, урочища, але гіам"ять про них живе і житиме у віршах, піснях, одах...

***

"... Пригадується давній Київ,

Що відійшов у небуття.

Протасів яр. Узвіз Батиїв

Сердець сполоханих биття..." /Л. Дмитерко. Київський трактат/

СОЛОМ"ЯНКА — місцевість між залізницею, вулицею Кудряшова, Повітрофлотським проспектом. Під такою назвою виникла в середині 19-го століття як передмістя Києва, в 1859р. використовувалась як пасовисько. Селилися тут здебільшого відставні солдати. Пізніше, у зв"язку з побудовою залізниці Київ-Кура, приблизно 60-ті рр. 19-го ст., частину земель виділили тим домовласникам через чиї садиби пройшла колія.

Тоді ж з"явилася Нижня Солом"янка ( довкола сучасної площі Петра Кривоноса) і Верхня Солом''янка ( поблизу вулиць Кавказької і Кубанської). Перегодом тут почали будувати оселі

робітники — залізничники, утворивши свою Залізничну колонію, робітниче селище.

Назва " Солом"янка" ймовірніше за все походить від солом "яних стріх великої кількості хат небагатого люду.

У 1910 р. Солом"янка, до складу якої входить і залізнична колія, увійшла до межі міста. У 20-30 ті роки 20-го століття Солом"янка мала назву ” Січнева" від січневого повстання 1918 року. Але ця назва не прижилася.

Зараз Солом"янку перебудовано. Під такою назвою існують: Солом"янська вулиця, Солом"янська площа,

Солом"янський парк, Солом"янське кладовище.

Солом"янський парк — закладено 6 листопада 1983 р. у Залізничному районі на вулиці Солом "янській на честь 40-річчя визволення Києва від німецько-фашистських загарбників.

Площу, приблизно ЗО га складають багатоплановий рельєф ( перерізаний глибокими ровами, утвореними річками Либідь та Мокра).

Основна магістраль Солом"янки — вулиця Урицького.

Такою постає Солом"янка у довідниках.

Проглядаючи художню літературу 20-го століття із топонімами Солом" янки зустрічаємось вже на палітурках, як от:

"Оповідання Солом"янського циклу", "Солом"янські оповідання", " Рубін на Солом"янці" Івана Сенченка, або "Спогад про Солом "янку" у поета Володимира Коломійця.

Зі сторінок художніх творів Солом"янка постає романтизованою, замріяно-художньою, з нотою ностальгії.

Солом"янка та її мешканці дуже звичайні, справжні, а тому зрозумілі і близькі.

" Солом"янка — околиця в Києві, де живуть залізничники київського вузла, паровозно-вагоноремонтного заводу ( КПВРЗ — капеверзе) і залізничного депо".

І. Сенченко. Рубін на Солом"янці.

***

" Світ, який оточує його тут на Солом"янці, був особливий" /там же /

***

"... і йому здавалося, що отут на Солом"янці, живуть якісь велетні..."

"... Сини Солом"янки, які ви прекрасні, які відважні!..."

"... Всі ці відважні люди з Солом"янки..."

/ там же /

" ... Стояло надвечір"я. Над Солом"янкою пливли грозові хмари з бузковими відсвітами. За Київ- товарною — два гриміло, земля пахла збитим пилом і чорнобривцями. Гроза наближалася".

/там же/

***

"... приснився йому кущ сивих квітів, які на Солом"янці

звуть морозом..." / Сенченко І. На калиновім мості./.

***

"... Над Солом"янкою вересень. Відцвіли вже по дворах соняшники: фіолетом беруться стовбури кукурудзи; на

латочках картоплищ перед порогами граються діти. Але ще квітнуть, як жар жоржини, розкривають свої кошики айстри".

( там же).

"... внизу в"сться Мокра вулиця. З цього боку над Мокрою Байкова гора, а по той бік — Солом"янка. Солом"янський схил то пологий, то крутий; від цього і вигляд Солом"янки щоразу міняються. На пологих місцях будиночки розкидані просторо, там скрізь багато садочків, довгих парканів. На крутих місцях картина міняється. Тут квартальчики тісно збиті, майже не видно садків, будиночки стоять на плечах один у одного і почавшися від Мокрої, деруться вгору, залишаючи між собою вузенькі щілини- провулочки". А з лівого боку... — пустош, городи, переліски. Сама Мокра балка щодалі ширшає, розбивається на багато доріг...". І. Сенченко. На Батиєвій горі.

***

"... Мусій Романович народився на Солом"янці, па Мокрій вулиці. Різні вулиці є на світі, отже, є й Мокра вулиця. Мокрою вона названа тому, що проходила вона в балці і вздовж неї біжить струмок -Мокрий.

Отут на оцій Мокрій вулиці, аж туди до Криниці ( в ній на Водохреща колись воду свячено) стоїть дімочок...".

І. Сенченко. Про лист з крапками.

"... жив він, як і сотні його однолітків з Солом"янки і Батиєвої гори, мріючи стати молотобійцем".

І. Сенченко. Денис Сірко.

***

"...Звичайно трамвайне депо — це не капеверзе. Але ж це виробництво, адже тут ось залізо, рейки, вагони, майстерні, слюсарі, мотористи, вагоноводи, кондуктори.

Там же.

"... вона зустрічала ... Сірчиху на Солом"янському базарі".

Там же.

***

"... після семирічки пішов у депо імені Андреєва слюсарем, коло Солом"янського мосту. Швидко почав грати за "Локомотив". Щербак Ю. Знаки

Благодатна земля солом”янська на запашні, приємні серцю місцини, які потопають у садках, що дурманять пахощами квіту навесні, принаджують прохолодою зеленого листа спекотного літа, зваблюють яблучно-грушевим румянцем восени.

А зимою, вдягнуті у білі шуби дерева, мріють і снять якимись своїми думками, готуються обдарувати нас солодкими черешнями, чорно-стиглими вишнями, жовтогарячими абрикосами — марелями, медовими сливами, осипати повнозерними горіхами... Поезія рідної землі, поезія душі переросла в поезію слова.

***

" Мрійновтома колисанча... Солом"янка

Чепурні домочки в рожах та бузках

Зеленець терпкий, і вже оскомина

Півники на полотняних рушниках.

Ось той чемний від міської пооколиці,

Де у праці — будні, в гулянках- святки

Стрівшися, кашкет піднімуть, вклоняться

Залізничники, старі кадровики.

І скажіть, будь ласка, що ж лихого в звичаї;

Як осель затишок, як статечний муж...

Тільки ж до околиці старої робітничої

Й інше та нове вривалося чимдуж.

... О легкий той сум! Веселі поминки! —

По домочках, полотняних рушниках,

По нужді післявоєнної Солом”янки,

По терпких Ті, як зеленець літах..

/В. Коломієць. Спогад про Солом"янку./

" Штанами кльош підкреслюючи стиль.

Солом "янські романтики щасливі, —

Хіба вони не той же самий біль

Не та любов, не той огонь у гніві." / М. Рильський. Адоніс і Афродіта/

***

Центральна районна бібліотека імені Ф. М. Достоєвського Солом'янського району.

Генералиссимус придерживался другого мнения.

Красная хотела выделить евреев в касту неприкасаемых — она плохо разбиралась в этнических проблемах индийского общества — она была паспортисткой — и неприкосновенные были для нее святыми. Любой еврей был для нее святой. Даже с дачей…

Гражданка Красная была последовательницей дочери фараона Марнепта Второго. Купаясь в Ниле в древние времена, дочь нашла в корзине, в тростнике, младенца Моисея — и спасла еврейский народ.

Красная не была дочерью пастуха, никогда не видела Нила, купалась в общественной бане в Щербаковском переулке, ела капусту с картошкой в мундире — и спасала евреев.

Паспортистка Красная спасала еврейский народ от генералиссимуса Сталина.

В последний год своей жизни генералиссимус, будучи выдающимся специалистом в национальном вопросе, задумал решить еврейский вопрос — в Сибири началось широкое строительство бараков, и не в чем стало перевозить скот — все вагоны были отобраны для транспортировки евреев, что вызвало очередную волну антисемитизма.

— Опять все евреям, — говорила на коммунальной кухне необъятная Настя.

Коммунальные кухни великого города были недовольны евреями.

Короче, генералиссимус решил уничтожить еврейский народ, паспортистка — спасти…

Мне исполнилось шестнадцать лет. Я должен был получить паспорт. Первым пунктом в паспорте была фамилия, пятым — национальность. Я был евреем.

Гражданка Красная решила записать меня русским. Это был ее метод.

Во время блокады в разоренной квартире профессора Лурье она нашла изодранную книгу с вырванными страницами. Она читала эту книгу по ночам, и горькие слезы лились в полуподвале — книга была про испанских евреев, про их изгнание. Из этой книги гражданка Красная извлекла одно — чтобы спастись, еврею надо было сменить религию. Стать мараном.

Паспортистка Красная не могла менять религию — трудно менять то, что было отменено. Она меняла национальность и пекла «маранов». По Куйбышевскому району Ленинграда бегало уже семь свежеиспеченных маранов-евреев, записанных русским, узбеком, украинцем, казахом и даже чехословаком.

Она не знала, что нет такой нации — она знала, что чехословаков сегодня не убивают…

День, когда она создавала нового марана, был для нее праздником. Она надевала лучшее платье — трофейный костюмчик из Эберсвальде, оренбургский платок, янтарные бусы и душилась самыми популярными в те годы духами «Красная Москва».

Когда сослуживцы интересовались, что это сегодня за праздник, она скромно отвечала: «День рождения». Чей — она не уточняла…

Ничего этого я не знал. Я шел за паспортом по набережной Фонтанки. Был ноябрь, падал мокрый снег, кони на Аничковом мосту погрустнели. Люди скользили и падали, из булочной несло хлебом, инвалид просил на пиво.

Я шел за паспортом, легко и беззаботно, ничуть не задумываясь, надо ли становиться гражданином этой страны, нужна ли она еврею и нужны ли евреи ей.

Я был в возрасте, когда думы светлы, как тополь в сентябре… В конторе было натоплено, на полу таял нанесенный валенками снег, пахло сосисками. Я вошел в комнату — за столом сидела огромная женщина в оренбургском платке, с янтарным ожерельем вокруг крупной шеи, волосы ее были русые, зачесанные назад, в клубок.

Запах «Красной Москвы» кружил голову.

Она сурово посмотрела на меня.

— Почему ты так долго не приходил за паспортом?

— Было много уроков, — соврал я.

— Держи, — она протянула мне зеленую книжицу. Оттуда глядела моя фотография, изуродованная фотографом. Но вздрогнул я не от этого — в графе национальность стояло «русский».

— Простите, — сказал я, — я — еврей.

— Иди, иди, — подтолкнула она, — у меня много работы.

— Я еврей, — повторил я, — а здесь написано «русский». Вы ошиблись.

— Я лучше знаю, кто ты, — ответила она и открыла дверь: — Следующий!

Я захлопнул двери:

— Исправьте, — сказал я. — Пока вы не исправите — я не уйду!

Я сел. Она тоже. Мы смотрели друг на друга.

— Ну какой ты еврей, — наконец произнесла она, — языка своего ты не знаешь, истории не знаешь, религии не нюхал — одно слово, что еврей. Вот скажи, к примеру, кто такие мараны?

Я не знал.

— А хочешь записаться евреем, — сказала она, — держи паспорт и давай к дому!

Я сидел, не вставая.

— Тебе хочется в Сибирь, — сказала она, — с твоими легкими?

— Исправьте, — повторил я, — мне надо готовить математику.

— Чтобы считать вагоны?!

— Какие вагоны? — не понял я.

— Которые вас уже ждут! Или ты о них ничего не слышал?

Я слышал об этих вагонах, они должны были отвезти нас в снега, в мороз…

— Я не запишусь русским, — ответил я.

— Почему? Ты их не любишь?

— Я их люблю, — ответил я.

— Чего ж ты упрямишься?

— Я — еврей, — повторил я.

— Козел ты, — сказала она, — не хочешь русским — могу записать татарином, грузином. Грузины — чудесная нация, не антисемиты. Никогда не преследовали евреев. Поют «Сулико».

Она затянула.

— Запишите меня евреем, — повторил я.

Она встала.

— Разговор окончен, — она хлопнула ящиком стола, — евреем я тебя не запишу.

— Вы антисемитка? — спросил я.

Она дала мне легкую затрещину.

— Паспорт берешь, козел?

— Нет, — я покачал головой.

— Тогда давай его сюда, — она взяла паспорт и спрятала его в стол, — скажи, чтоб зашли родители…

Когда я вышел из конторы, было уже темно — были почти самые короткие дни — валил снег, забивал глаза, буксовали троллейбусы… До сих пор я не понимаю, почему я хотел записаться евреем. Моим языком был русский, героями — русские — Наташа, Онегин, Пугачев, никакой другой литературы, кроме русской, я не знал и не обожал. Я спорил по-русски, плакал по-русски и по-русски признавался в любви. Я любил русских девочек, русские песни и русский мат. Ничего еврейского я не знал. Я не знал ничего о красавице Эстер, о прекрасной Юдифи, я не знал, что есть герои-евреи, что были братья Маккавеи и сын звезды — Бар-Кохба, и восстание в гетто Варшавы. Слово Иордан ничего не вызывало во мне. Мне нравилось, когда говорили, что я вылитый русский, что у меня глаза Есенина, что у меня широкая русская душа — потому что какой ширины еврейская душа — я не знал.

Дружил я с русскими, вместе с ними бегал по крышам, играл в деньги и был чрезвычайно горд, когда Колюня, вор районного значения, — мне сказал:

— Я тебе, как русскому, признаюсь — мы вчера столовку ограбили…

Я не хотел знать, кто я! Не хотел слышать! Имя Абрам вызывало хохот, Сарра — стыд, и я гордился своим прямым носом, именем Петр и чистым произношением буквы «р»…

И хотел записаться евреем!!!

Это было чистое упрямство, голое упрямство горного козла…

— Вы так думаете, — сказал мне много лет спустя рабби Гершель из Цфата, — это Тора, Тора вас вела.

— Я не знал Торы, рабби.

— Вы ошибаетесь, друг мой. Вы ее прекрасно знали.

— Рабби, — поклялся я, — за всю свою жизнь я не прочел и строчки Торы.

— А чем вы занимались до рождения?

— До рождения, ребе?!!

Гершель покачал головой. Он был красив. Предки его писали «Каббалу».

— Зародыш, — сказал ребе, — в чреве матери напоминает книгу, прекрасную книгу. Он ест, что ест его мать, пьет, что пьет его мать. Над его головой свет, он смотрит и видит весь мир. Нет более счастливых дней для человека, чем дни в чреве матери его — он изучает Тору. И когда он готов покинуть чрево — является Ангел, ударяет его и заставляет забыть Тору, всю Тору. Что, по-вашему, означает эта выемка? — и дотронулся до ложбинки на верхней

губе, — что, по-вашему, это означает? Это знак, друг мой, знак, оставленный ангелом…

Солнце садилось, и Гершель пошел в синагогу…

Но тогда я этого не знал, ничего не знал, я еще не вкусил от древа познания — я был счастливым человеком. И упрямым. Не знаю, всосал ли я с молоком матери Тору, но упрямство — наверняка.

…Дома была мама. Она пекла пирожки с капустой. По случаю паспорта. Она пекла и что-то напевала.

— Ну, где наш новый паспорт? — спросила она.

— В ЖАКТе, — ответил я.

— Как это?!

— Я не взял его. Меня там записали русским.

— Ну и что? Это же счастье! — вскричала мама. — Надо было хватать и бежать!

— Я не возьму его, — повторил я.

Моя умная мама все поняла. Она села на табурет и положила руки на колени.

Пирожки подгорали на черной сковороде.

— В этой стране, — сказала мама, — можно прожить без мяса, без ванны, без воздуха, но не без паспорта. Прошу тебя — не разрывай мое сердце, пойди за ним.

— Нет, — ответил я, — я останусь дома и буду есть пирожки.

— Благодари Бога, что тебя записали русским, — сказала она.

— Почему, мама?

— Почему? Да потому, что, если б твой папа был русским, он бы не торчал на вонючем заводе. Он бы, с его головой, был бы профессором, директором или членом-корреспондентом! Если б твой папа не был евреем — он бы был академиком, с его головой, его портрет висел бы на Невском, он бы был в энциклопедии, твой папа, с его головой.

— Я не хочу в энциклопедию, — сказал я.

— Я вижу, — сказала мама, — ты хочешь в Сибирь. Ты хочешь, чтоб тебе всю жизнь совали палки в колеса! Куда ты уедешь на таком велосипеде? Посмотри, куда приехали мы — комната у туалета, окно на свалку, папа, пропахший гудроном. Ты хочешь туда же?!

Я намазал булку маслом, посыпал сверху сахарком и начал жевать.

— Возьми Шапиро, — продолжала мама, — двое детей! Беллочка записана белоруской, Абраша — хохлом! У Рабиновичей все дети казахи. Альперовичи — латыши. Мулька Шмек, сын раввина — калмык. И все довольны, все были согласны! Почему ты упираешься?!

— Не знаю, — ответил я.

— Подумай, — сказала мама, — ты сможешь поступить в университет. На филологический. На философский. В Институт международных отношений. Будешь послом. В Индии, в Малайе. Я знаю? Станешь русским дипломатом!

— Я хочу быть дипломатом-евреем, — ответил я.

Мама тяжело вздохнула.

— Почему люди хотят совместить несовместимое? — произнесла она.

Легкий дымок тянулся от пирожков…

Потом пришел папа. Он снял потертое кожаное пальто.

— Он не хочет становиться русским, — выпалила мама.

Папа сел на диван и закурил свой «Беломор».

— Ты слышишь, он хочет быть евреем.

Мороз затягивал окно. Папа курил и слушал рассказ мамы. Он улыбнулся, папа. Я тогда не понимал, чему он улыбался, мой папа, который мог быть в энциклопедии.

— Чему ты улыбаешся, хохэм? — спросила мама.

— Я делаю то, что пока не запрещено, — ответил он.

Мама махнула рукой и пошла подогревать вчерашний борщ.

— Я не настаиваю, чтобы ты записался русским, — сказал папа, — или узбеком, или калмыком. Потому что я не уверен, что если все евреи запишутся калмыками — не начнут преследовать калмыков. Я просто размышляю. Я просто думаю, что если б твоя мама не была еврейкой, она б не преподавала идиотам черчение, а с ее головой стала бы Софьей Ковалевской, или мадам Кюри, или Голдой Меир, с ее головой. Но я тебе ничего не говорю, ничего. Я тебе не говорю, что мой родной брат — армянин, а сестричка — литовка, и если б наши родители это узнали — они б умерли вторично…

Потом папа достал новую папиросу, долго чиркал спичкой, обжег палец и задымил.

— Ты знаешь, почему Бог не пустил Моисея в Ханаан? — спросил он.

— Нет, — сказал я, — не знаю.

— Потому что Моисей, великий Моисей однажды, в своей юности, не признался, что он еврей.

Вошла мама с горячей кастрюлей.

— Чему ты учишь ребенка? — сказала она. — Вечно болтаешь глупости! Ешь борщ! — Затем она повернулась ко мне. — А ты завтра, с утра, пойдешь и заберешь паспорт. Я прошу тебя, будь русским, мне будет легче.

— Нет, — сказал я, — я хочу в Ханаан.

Слезы падали из маминых глаз прямо в горячий борщ.

— Что ты молчишь, хохэм, — повторяла она папе, — что ты молчишь?..

Паспорт я получил. В пятом пункте стояло то, что хотел я.

— Сходи к психиатру, — посоветовала гражданка Красная, вручая его. — Доктор Блох, тоже, кстати, азербайджанец…

Она перестала говорить с папой, считая, что во всем виноват он.

— Ему мало, что он сам еврей, — ворчала она, — такого хлопца губят…

В те дни она работала много, гражданка Красная.

Она засиживалась ночами. Куда-то торопилась.

Тучи сгущались над Ленинградом. Евреев вышвыривали с работы, к врачам-евреям не обращались. В школах, на переменках, евреям устраивали обломы:

— Это вам за то, что вы хотели отравить Сталина.

На нашей коммунальной кухне необъятная Настя часами повествовала о вагонах, где они стоят, какие они и как в них будут перевозить.

— По двести еврейчиков на вагон, — деловито докладывала она и с аппетитом посматривала в сторону нашей комнаты. — Диван я передвину к окну, — мечтала она.

Люди мечтали на коммунальных кухнях великого города.

В воздухе пахло весной и погромом.

И пришел день, когда гражданку Красную попросили составить списки всех евреев ее микрорайона.

— Для отправки в санаторий, — уточнил майор Киселев.

Гражданка Красная принялась за работу — она старательно печатала на высоком «Ундервуде» имена, отчества и фамилии. И адреса. Мелькали там и Поварской, и Стремянная, и Кузнечный. И прекрасный Невский промелькнул.

Машинка стучала, стучала.

К утру списки были готовы.

— Кто бы мог подумать, что у нас столько еврейчиков? — пропел майор Киселев.

— Медлить не стоит, — сказала гражданка Красная, — а то многие из этих подонков могут улизнуть.

— Об этом не беспокойтесь, гражданка Красная, — успокоил майор…

Первой арестовали ее — гражданка Красная составила подробные списки всех стукачей, мародеров, грабивших квартиры во время войны, и просто рядовых антисемитов микрорайона. Списки были беспощадны — за единожды произнесенную безобидную «жидовскую морду» вас уже включали в список.

Ее посадили в районную кутузку. Допрашивал сам майор Киселев. Он был беспощаден — в списках он шел пятым. Была вскрыта незаконная деятельность гражданки Красной по производству маранов.

Все эти казахи, латыши и прочие были пойманы и переведены вновь в лоно иудаизма. Неизвестно, куда б сослали и саму гражданку Красную, если б внезапно не умер человек, фигурировавший в списке Красной под фамилией Джугашвили.

Ее выпустили и даже не выкинули из ЖАКТа, разрешив работать «без права допуска к документам, имеющим графу «национальность».

Жизнь для нее потеряла всякий смысл. Из глаз ее ушел свет, янтарные бусы валялись на подоконнике, «Красную Москву» она отдала дворовому алкоголику Борису.

Вскоре она умерла. На ее похоронах были одни евреи. Они установили ей памятник. На сером камне написано: «Гражданке Красной от маранов Ленинграда»…