В этой рубрике мы станем публиковать статьи только о редких и коллекционных изданиях. Разумеется, для таких статей особое значение имеет визуальный ряд, поэтому просим авторов не забывать снабжать свои тексты иллюстрациями.
Издательство "Folio Society" к данном юбилею выпустило лимитированную, специально иллюстрированную версию романа.
Автором иллюстраций стал канадский художник Сэм Вебер (в частности он автор обложки к первому роману Кена Лю, неоднократно иллюстрировал рассказы для сайта издательства Tor, к англоязычному сборнику Людмилы Петрушевской).
Издание содержит 11 цветных иллюстраций и множество черно-белых вставок.
Вся красота ниже
Dr. Yueh and Duke Leto Atreides
Baron Vladimir Harkonnen
Stilgar
Alia holding her Gom Jabar
Thufir Hawat
Feyd-Rautha Harkonnen
Стоит такое чудо всего ничего — 70 фунтов без пересылки. Увы у нас таких книг ещё долго не будет.
Вместо того, чтобы растрясти себя на статью по какому-нибудь художественному поводу (а их много было), решил поднять брошенный товарищем iRbos факел подрубрики "Bookporn". В ней, как не сложно догадаться, показывают порно в библиотеке разные любители красивых книжек и комиксов выкладывают на свет людской фотографии своих достижений. Таким путем мы восстанавливаем свое душевное равновесие, а зрителям даем отличный повод позеленеть от зависти посмотреть на красивые вещи и, возможно, стимулируем их на свои заказы и посты по этому поводу.
За последний год с лишним у меня накопилось довольно много комиксов и интересных книг, которые попали ко мне в руки то в качестве заказа, то в качестве подарка. Не в последнюю очередь на все эти заказы повлияли многочисленные просмотры зарубежных коллекций и желание задушить их владельцев. Что ж, пожалуй начнем. Предупреждаю заранее, что фотографий много, но зато все они весьма симпатичные.
Первым пунктом отмечу хардкавер "Супермен/Бетмен" за авторством Грега Пака, и с Джа Ли в кресле художника. Эту историю я подхватил по довольно прозаической причине — чтобы добить корзину на распродаже. Впрочем, стоит отметить, что рисунок Джа Ли мне встречался до этого в "Before watchmen: Ozymandias". В общем-то рисунок Ли это, наверное, единственное хорошее, что есть в "Before Watchmen" (он так же помог при восстановлении зрения, поскольку до "Ozymandias" я полистал "Silk Spectre" и у меня из глаз пошла кровь). Несмотря на то, что в сравнении с другими сюжетами, история Озимандии получилась еще более-менее удобоваримой, она, как все остальные приквелы, остается ненужной для этой вселенной. Иронично, что автор "Озимандии" — Лин Уэйн, так же присутствует в этом посте, но представляет он Бэтмена.
По прочтении "Бэтмен/Супермен" я не остался в восторге от истории, но она понравилась мне в разы больше, чем осиленный недавно "Супермен/Бэтмен" Джефа Лоеба. Что по-настоящему ценно в этом сюжете, так это рисунок Джа Ли, чей стиль отчасти мне напомнил Джей Эйч Уильямса Третьего на "Бэтвумен", только с более минималистичным подходом. Этот стиль, на мой взгляд, без лишних слов подчеркивает контраст между двумя супергероями и, к тому же, дарит очень красивые (в смысле выстраивания кадра) страницы.
Второй частью заказа было TPB издание второй половины истории Джосса Уидона на "Людях Икс". История уже, наверное, считается легендарной, что вполне заслуженно — Уидон в очередной раз идеально раскрыл характеры сразу нескольких персонажей, заставив их органично и правдоподобно взаимодействовать между собой. И все это с весьма классным рисунком Джона Кассадея. Проще говоря, если вы вдруг почему-то не читали этот сюжет в оригинале или в нашем старом "Идк" издании, то сделать это я рекомендую обязательно. Само издание очень приятное и гораздо более пухлое, чем стандартный TPB, но лично мне в перпективе хочется заполучить омнибус, про который так же писалiRbos
Продолжаем. Раз уж ранее разговор зашел про "Бэтвумен", то нужно вспомнить про нее и теперь. Так, еще одним пунктом заказа был набор хардкаверов (со второго по четвертый) "Бэтвумен" Уильямса Третьего. Тут особо и говорить не о чем — прекрасная и весьма лаконичная история, очень органично отправляющая читателя по разным паранормальным и мифическим аспектам ДС вселенной. Интересное раскрытие характеров героев, в особенности Бэтвумен. Неважно знали вы что-то про этого персонажа или нет, но эта история о ней стоит обязательного прочтения. И, думаю, по фотографиям должно быть очевидно, что рисунок тут великолепный. То, как авторы работают с пространством кадра — просто чудо, каждый второй разворот хочется распечатать и повесить на стену. При этом разнообразие идей в этом построении чрезвычайно велико. Очень и очень жаль, что ДС не дали авторам нормально закончить эту историю, а пришедшие им на замену люди одним махом уничтожили все предыдущие труды.
Далее у нас идут лихие семидесятые и так же упомянутый Лин Уэйн. Этот сборник историй автора — что-то с чем-то. Про рисунок не буду — сами посмотрите. Но истории здесь одна другой лучше. Бэтмен дерется с оборотнем, Кларка Кента гипнотизируют и он заказывает гангстерам убийство Супермена. Злодеи хохочут, Робин постоянно включает дурачка. В общем, я давно так не веселился.
[photosmal l15:Корешок]
В качестве подарка на день рождение получил эту шикарнейшую Энциклопедию Марвел в дополнение к уже подаренной ранее Энциклопедии ДС. Думаю, уже многие знают, что на полках стоит переведенное издание, так что достать ее на русском вполне возможно.
Следующий понт пункт — настоящая бомба. Еще один подарок на день рождения. Книга по творчеству Гильермо Дель Торо, к которому я (и многие другие надеюсь)питают нежную любовь. Прекрасный режиссер и художник, во всяком случае, на мой взгляд. Эта книга содержит множество эскизов Дель Торо, разных интервью и фотографий со съемок. Несмотря на то, что интервью небольшие, практически каждое имя там наверняка будет известно читателям и зрителям — Майк Миньола, Том Круз, Джеймс Кэмерон и так далее. Здесь я не могу удержаться, и фотографий действительно много — очень уж крутой дядя и крутая книга.
Далее идет еще один подарок — но уже на новый год. Белый и красивый омнибас "Светлейшего Дня" Джеффа Джонса — второго глобального события в его ране "Зеленого Фонаря". Этот омнибас стал для меня первым в принципе, поэтому его толщина порадовала сильнейшим образом (696 страниц — аааааа). Плюс увеличенный формат страниц тоже оказался очень приятным дополнением, поскольку позволил лучше разглядеть рисунок. До этого от его "Фонаря" у меня было лишь пару TPB и "Темнейшая Ночь" без всяких дополнений. Местная история — отдельная тема, поскольку обсуждать "Светлейший День" имеет смысл только в рамках предыдущих сюжетов, о чем, возможно, я когда-нибудь поговорю более полно. Пока же — просто фото разворотов. Мне, кстати, нравится стиль Айвана Райса, который с определенного момента стал работать с Джонсом почти везде. Он не особо замысловатый, но мой глаз весьма радуется множеству кадров и буйству красок.
Ну и последний (и главный) повод для хвастовста — еще один омнибас, и опять Джефф Джонс и опять "Зеленый Фонарь". Но в этот раз — начало истории, точнее первая ее четверть (а история очень длинная). В этот мегакирпич (1232 страницы — можно забивать гвозди) заключен сюжет от перерождения Хэла Джордана и до войны с новоявленным корпусом Синестро. Качество рисунка неоднозначное — Джонс еще не начал уверенно работать в паре с Райсом, и поэтому иногда попадаются жутковатые кадры, которые хотелось бы развидеть. Но несмотря на это, омнибас доставил огромное удовольствие. Дело не только в полной и последовательной истории, но и в дополнительных файлах, среди которых были эскизы и мини-энциклопедия по фонарям и их копусам.
Еще новинки от "Азбуки". Здесь ничего удивительного и без комментариев.
Хотя, пожалуй, отмечу, что настоящую ценность здесь представляет разве что "All-Star Superman" Гранта Моррисона.
Ну и в конце — общее фото. Так сказать, все и сразу.
P.s. Хочу поблагодарить всех тех, кто помогал мне находить эти замечательные вещи, а так же тех, кто их дарил. Большое вам спасибо! И спасибо читателям, которые досмотрели это bookporn`о до конца. Надеюсь, это вдохновит вас на собственные покупки и статьи.
И. Росенко (псевдоним И. Росоховатского), Г. Северский . Повесть «И всё-таки это было...». Рис. Д. Зарубы, газета «Юный ленинец» (Киев) https://fantlab.ru/work311734
В киевском скоростном трамвае номер один водитель объявил остановку: «Бульвар Кольцова!» Молодая женщина спросила меня: — Того самого, из «Адъютанта его превосходительства»? — Нет, — улыбнувшись, ответил я. — Кольцов из «Адъютанта» — придуманный персонаж. — Неправду говорите, — накинулось сразу трое пассажиров. — Тоже, «знаток» выискался! Тот Кольцов был в жизни, мы про него и в газетах читали. — Ну, если так, — пожал я плечами. — То-то, не знаешь — не лезь. А то — «придумал». Кто ж его мог придумать? Ты, что ли? — и дружно засмеялись. И я вместе с ними. Но хохотал я так искренне и весело, что вызвал их удивленные взгляды и настороженность. А причина для смеха у меня была весомая... Но расскажу все по порядку, как оно было в жизни... ...Мартовским днем ровно тридцать лет назад меня, литературного сотрудника редакции украинской пионерской газеты «Юный ленинец» вызвала главный редактор Галина Архиповна Литвинова и сказала: — В следующем году будем праздновать пятидесятилетие советской власти и ВЧК. Есть ли у нас литературные материалы к этой знаменательной дате? — и выжидательно посмотрела на меня. Я смутился, вынужден был ответить: — Пока, к сожалению, ничего... Галина Архиповна достала из папки журнальную вырезку, протянула мне и произнесла «со значением»: — Тогда прочитайте вот эту заметку. Другие люди побеспокоились о нашей газете, принесли мне вырезку из журнала «РТ» — «Радио — телевидение». В заметке говорилось о том, что бывший заместитель командующего партизанскими соединениями Крыма Георгий Северский вместе с сотрудником Симферопольского радиокомитета подготовил интересную радиопередачу о своем боевом друге командире партизанского отряда Павле Макарове, который во время гражданской войны был адъютантом деникинского генерала Май-Маевского, выдавал себя за сына офицера, дворянина, но был разоблачен контрразведкой, узнавшей, что его родной брат — председатель ревкома, что их мать — не дворянка, а прачка. Павлу Макарову чудом удалось бежать из-под стражи, затем он партизанил в тылу у Врангеля. А в годы Отечественной войны он же снова стал командиром партизанского отряда в крымских горах в тылу у оккупантов-немцев... — Интересная судьба? — спросила Галина Архиповна. — Интересная, — подтвердил я. — Вот вы, как молодой литератор, и напишите для нашей газеты повесть об этом замечательном человеке. Заодно она станет литературным материалом к знаменательной дате. — Но ведь уже есть автор радиопередачи. И как друг героя, он хорошо владеет материалом, — возразил я. — Возможно, он и напишет для нас повесть. — Попробуйте это предложить ему, — согласилась редактор. — Но в любом случае материал — за вами. Георгий Северский постоянно жил в Симферополе, но в то время, как выяснилось, находился в Москве. Туда в командировку отбывала наша сотрудница и разыскала его. Георгий Леонидович сказал ей, что никогда не писал для детей и согласен создавать повесть для газеты только в соавторстве со мной, поскольку знает меня по книгам и публикациям в прессе. Вскоре он приехал в Киев и явился в редакцию, чтобы договориться со мной о соавторстве. Из нашего разговора я понял, что хотя у Георгия Северского вышли книги о его партизанской жизни, писал он их не сам, а методом литературной записи с помощью опытных литераторов, фамилии которых не всегда указывались. Мы договорились, что Георгий Леонидович будет поставлять для повести «фактаж», общаясь со своим боевым другом, а создавать сюжет, вводить в него «детскую» линию и писать повесть — дело мое. Северский сказал, что хорошо знает годы гражданской войны, когда он, сын красного командира, был беспризорником. Он предлагал для юного героя повести свою биографию. Но я возразил: во-первых, «сын красного командира» — банальность: «сыновья лейтенанта Шмидта» уже кочевали не раз из одного произведения в другое; во-вторых, образ мальчика в таком случае получится статичным. Лучше я сделаю его сыном белого офицера, который по воле и логике обстоятельств приходит к красным и остается с ними. Тогда будет движение образа — от ненависти к симпатии. Кроме того, и это затем явилось очень важным, весомым, — я отстоял для себя привилегию — не рисовать белых одной черной краской, как было принято в большинстве литературных произведений тех лет. Увы, в процессе создания повести мне пришлось еще не раз отстаивать эту привилегию, ведь, как оказалось, Г.Л.Северский после войны был начальником Ростовского УГБ и, как говорят, придерживался «определенных традиций». Как-то он рассказал мне о случае из партизанской жизни, когда изголодавшиеся партизаны пришли к нему требовать еды, и один из них, бывший дирижер симферопольской филармонии, закричал: «Я умею играть на семи инструментах, но что, скажите на милость, я смогу приготовить из горстки муки, которую нам выдают на целый день?» Он рассказал это и посмотрел на меня: — Учтите, обстановка в соединении была накалена до предела. Всем нам действительно грозила голодная смерть. Достаточно было малейшей искры — и мог вспыхнуть бунт. А вокруг — каратели, их отряды сжимают кольцо. Что бы сделали вы, интеллигент? — Рассказал бы ему правду, что запасов нет, разъяснил обстановку... — Не успели бы. Бунт готов был вспыхнуть сиюминутно... — Что же сделали вы? — Закричал «провокатор, предатель!» — и выстрелил в него. Только так можно было погасить тлеющее пламя. И все же, преодолевая сопротивление и соавтора, и мнимой «актуальности», я старался писать о белогвардейцах по фактам, которые находил в более или менее объективных источниках, не опускал ни зверств, ни благородства — то есть использовал всю палитру художественной литературы. Это и определило направленность и успех произведения, ведь в то время даже такой показ белых, да еще в пионерской газете, считался смелостью. Однако это позволило заострить сюжет произведения. В то же время «сюжет» наших взаимоотношений с соавтором развивался по иной линии и все больше запутывался. Я изредка приезжал по командировкам в Симферополь, где жил и герой нашего произведения — Павел Макаров. Однако Георгий Леонидович под разными предлогами не позволял мне увидеться с его «боевым другом»: то Павел Макаров болеет, то разводится с женой. Один из крымских журналистов «по секрету» сообщил мне, что у Павла Макарова выходили мемуары в литзаписи. «Бульварная книжонка, выходила в 30-е годы, затем была запрещена и изъята из обращения, — авторитетно ответил мне Георгий Леонидович. — У самого Макарова ее также нет». Не раз я вспоминал об этом, когда получал от Георгия Леонидовича письма с «фактажом»: мой соавтор не очень дружил с грамматикой, часто не употреблял таких «мелочей» как запятая и точка, а «фактаж» излагал бойко, согласно литературным правилам, и в общем — достаточно грамотно. Загадочное несоответствие. Неужели откуда-то переписывает? Но не мог же я заподозрить в чем-то предосудительном, постыдном человека с боевым партизанским прошлым. Даже мысль такую отгонял от себя. Между тем первые разделы документальной повести были написаны, и в газете мы дали анонс — отрывок из них с сообщением, что вскоре опубликуем всю повесть. Сразу же пришло много писем от юных читателей, которым не терпелось поскорее прочесть все произведение. Естественно, я посылал своему соавтору разделы повести по мере написания их, он своевременно откликался, иногда указывал на какие-нибудь погрешности в описаниях событий, одежды героев и т.д. Сообщил я ему и об интересе читателей к отрывку и просил поторопиться с «фактажом», поскольку повесть мы, видимо, опубликуем раньше, чем предполагали. Ободренный и подстегнутый добрыми вестями, а возможно, и «под газом» — такое с ним случалось, — мой соавтор забыл о всякой осмотрительности и в очередной партии «фактажа» прислал мне старательно переписанные отрывки из романов «Как закалялась сталь», «Хождение по мукам», а также несколько выдранных просто из книги листочков с описанием эпизодов из жизни Павла Макарова. Только тогда его ореол в моих глазах начал рассеиваться, и я стал кое-что понимать. Подозрения наконец-то оформились. Я вызвал его на переговорный пункт к телефону — домашнего телефона у него тогда не было — и поставил жесткое условие: либо он пришлет мне книгу мемуаров Павла Макарова, либо я сам стану разыскивать ее в библиотеках, отложив написание повести. Он счел лучшим прислать. Оказалось, что это вовсе не «бульварная книжонка тридцатых годов», а добротно изданные в литературной записи мемуары, неоднократно переиздававшиеся. В частности под названием «В партизанах Таврии». Вторая часть называлась «Адъютант генерала Май-Маевского». Пришлось мне фундаментально переделывать всю уже обещанную читателям повесть, выбрасывать «фактаж», придумывать новые сюжетные ходы и приключения. Конечно, повесть выходила не документальной, а художественной, в которой от документальности остались только факт пребывания в адъютантах Май-Маевского самого Павла Макарова и некоторые эпизоды из его биографии. Эта повесть и публиковалась в «Юном ленинце» с 19 июля по 1 ноября 1967 года — как раз к дате. Затем ею заинтересовалось издательство «Молодь» и попросило представить уже не газетный, а книжный вариант. Поскольку полагалось заручиться согласием соавтора, я попытался связаться с Георгием Северским, но на это раз он не отвечал ни на письма, ни на вызовы к телефону. А затем я увидел экранизацию повести по телевизору в фильме «Адъютант его превосходительства», созданного без моего ведома. Сценаристов значилось двое — неизвестный мне Игорь Болгарин и Георгий Северский. Повесть «И все-таки это было» узнал сразу. Тот же придуманный мною сюжет — правда, мальчика звали не Миша, как в повести, а Юра, те же образы. Многие диалоги совпадали слово в слово. Это сразу же отметили и юные читатели. Вот письмо в редакцию школьника из города Константиновки Игоря Куценко: «Уважаемая редакция! По телевизору демонстрировалась сегодня пятая серия телефильма «Адъютант его превосходительства» по повести «И все-таки это было», которая печаталась в «Юном ленинце»... У меня к вам просьба, не можете ли вы еще раз опубликовать эту повесть?..» И все-таки я еще никак не мог поверить, что мой соавтор меня так постыдно обманул, использовав, как «рабочую лошадку». Пытался снова вызвать его на междугородный переговорный пункт — Георгий Леонидович на переговоры не приходил. Мне не оставалось ничего другого, как обратиться письменно на киностудию «Мосфильм», выпустившую фильм. Только теперь мой соавтор наконец откликнулся. Позвонил мне. Сначала пытался оправдаться: ему, мол, на киностудии «подсунули» в соавторы «своего» сценариста вместо меня — иначе фильм вообще бы «не пошел». Северский предлагал мне прекратить жаловаться. Встретив отказ, начал угрожать, ссылаясь на то, что сама министр культуры Екатерина Фурцева якобы сказала: «Кто посмеет поливать грязью такой успешный пропагандистский фильм о красном разведчике, тому не поздоровится». Знакомые, приятели, работавшие в кино, тоже советовали мне «не заводиться». Один из них так и сказал: «Замараешься. Потом скажут: ах, этот... Какой-то скандал с ним связан. То ли у него что-то украли, то ли сам что-то украл. Лучше всего — не пускать и на порог»... Но не мог же я допустить, чтобы меня так просто и безнаказанно обвели вокруг пальца и использовали на «поденной» работе. Я «закусил удила» и подал заявление, как было положено, в народный суд Гагаринского района Москвы, где находилась киностудия «Мосфильм». Началась судебная тягомотина, о которой меня предупреждали знакомые. Рецензенты — известные режиссеры и «правдолюбы», зависящие, однако, не от меня, а от киностудии, писали, что хотя отдельные диалоги и сюжет совпадают, но это еще ничего не доказывает, поскольку повесть начала публиковаться в газете позже, чем она же — в виде литературного сценария — была подана на киностудию: как будто им, прожженным «наивным» литераторам не было известно, что до публикации путь долгий: сначала произведение читают и редактируют, рецензируют, иллюстрируют и т.д. Пришлось брать свидетельские показания от сотрудников редакции, когда именно каждый из них знакомился с рукописью. Затем выяснилось, что заверить редакционной печатью подпись того или иного сотрудника недостаточно — нужна печать нотариуса. А нотариус требовал обязательной явки к нему самого свидетеля, а сотрудники не всегда могли явиться: тот болеет, тот уехал в командировку... В таких мытарствах проходили месяцы... Суд все откладывался. Однажды у входа в помещение Гагаринского райсуда меня остановила сановная и весомая (не только в натуральном весе) дама. Сказала, что работает в Министерстве культуры, помахала перед моим носом удостоверением и почти слово в слово повторила слова Северского о том, что сама Екатерина Алексеевна просит не поливать грязью такой успешный пропагандистский фильм. Мне уплатят, что положено, «за экранизацию произведения», а я должен сидеть тихо, «как мышка». Время от времени мне звонил в Киев Северский и тоже предупреждал, чтобы я вел себя тихо, а не то... Но вот однажды мне позвонил режиссер-постановщик фильма Евгений Ташков. «Мне рассказал Виктор Золотаревский (режиссер, теперь живет в США), кто на самом деле является автором повести. Я глубоко возмущен и полностью на вашей стороне. Я и раньше подозревал их в махинациях, ведь киносценарий по повести написал я по договору. Выходит, что настоящими авторами фильма являемся мы с вами, а главные лавры — и не только лавры — достались этим двоим»... И он действительно явился на судебное заседание, чем весьма озадачил и напугал ответчиков. И тогда они попросили меня подписать с ними мировое соглашение, которое еще раз узаконит мое авторство повести и даст мне право на уплату за экранизацию. Заверили, что все равно никогда больше не используют повесть. Будто ненароком добавили: если же не согласитесь на «мировое», пеняйте на себя, готовьтесь к судовой волоките еще на долгие годы. Замотаем вас, загоняем по судебным инстанциям. Обратился я за советом к народному судье Ивану Петровичу Самойленко. Он к тому времени уже хорошо усвоил ситуацию, понял, как распределялись роли, кто работал, а кто присвоил продукты труда. Подумал-подумал Иван Петрович и ответствовал: — Жаль мне вашего времени, да и своего тоже. Ну какому судье хочется лишней работы? И согласился на «мировое». Смалодушничал. Пожалел себя и свое время, необходимое для творческой работы. А те двое опять сделали вовсе не так, как обещали. Во-первых, гонорар «за экранизацию» пришлось получать через судоисполнителя, удержавшего деньги с военной пенсии Северского. Во-вторых, видимо, они опять нашли какую-то «рабочую лошадку» и, создав продолжение телефильма, выпустили затем «двухсерийную книгу» «Адъютант его превосходительства», куда включили куски текста из повести «И все-таки это было». Методом вот такого новейшего «фольклора» и был создан фильм, полюбившийся многим зрителям. Жаль только, что от жизни в нем осталось совсем немного. Зато было много авторского домысла. Если захотите сравнить, прочитайте мемуары самого Павла Макарова «В партизанах Таврии». Теперь, надеюсь, понимаете, почему я так весело смеялся в трамвае, поспорив с пассажирами по поводу названия остановки «Бульвар Кольцова»? А в честь кого названа остановка, и для меня остается загадкой: то ли в честь поэта Алексея Кольцова, то ли в честь писателя и журналиста, автора «Испанского дневника» и редактора журнала «Огонек» Михаила Кольцова, то ли в честь биолога Николая Кольцова, основоположника российской экспериментальной биологии... Неизвестно. У остановки есть фамилия, но нет имени. Вот только об одном могу с уверенностью сказать: к персонажу «Адъютанта» она не имеет никакого отношения...
Повесть "И всё-таки это было..." (И. Росоховатский, Г. Северский) публиковалась в "Юном ленинце" с 19 июля по 1 ноября 1967 года — как и планировалось, к 50-летию Октябрьской революции
Как бы то ни было, около самого начала 1966 г. Крымское радио выпустило радиопередачу о Макарове. Сам Макаров никакого отношения к ней не имел: передачу подготовили Георгий Северский, бывший заместитель командующего партизанскими соединениями Крыма, и сотрудник Симферопольского радиокомитета. В передаче говорилось о том, как Макаров был адъютантом Май-Маевского, партизаном под Врангелем и под немцами. Материал об этой передаче был напечатан в журнале "Радио — телевидение"; он стал известен редакции всесоюзной пионерской газеты "Юный ленинец" и вызвал у нее интерес. В марте 1966 г. редакция договорилась с Северским о том, что он напишет на этот сюжет повесть для "Юного ленинца" (к пятидесятилетию Октября) в соавторстве с кем-либо из сотрудников газеты; выбор этот пал на И. Росоховатского. Макарова ко всему этому проекту не подпускали категорически, а попытки Росоховатского выйти на него безапелляционно обрывались Северским. В частности, Северский вообще не сообщил Росоховатскому о недавних изданиях макаровских воспоминаний, а об изданиях довоенных сказал Росоховатскому так: "Бульварная книжонка, выходила в 30-е годы, затем была запрещена и изъята из обращения. У самого Макарова ее также нет".
В общем, за год соавторы соорудили повесть "И все-таки это было", примерно с тем же сюжетом, что был впоследствии в телесериале "Адъютант его превосходительства" (только мальчика звали Миша, а не Юра). От воспоминаний Макарова в этом сюжете практически ничего не осталось — в частности, "адъютант" действительно вел подрывную работу против белых в контакте со своими, а не только собирался вести; да и сама фамилия Макарова не поминалась. "И все-таки это было" публиковалось в "Юном ленинце" с 19 июля по 1 ноября 1967 года — как и планировалось, к 50-летию Октябрьской революции. Вскоре после этого Георгий Северский, в соавторстве уже с другим литератором, Игорем Болгариным, написал на тот же сюжет сценарий для телесериала под названием "Адъютант его превосходительства", не ставя в известность Росоховатского. Когда телесериал вышел, Росоховатский подал по этому поводу иск о защите авторских прав, но в итоге пошел на мировую — не без давления со стороны Фурцевой, во всеуслышание заявившей: "Кто посмеет поливать грязью такой успешный пропагандистский фильм о красном разведчике, тому не поздоровится" (Росоховатскому, правда, она велела передать это в виде просьбы, а не угрозы). К Макарову все это не имело уже никакого отношения: утилизовать каким бы то ни было образом всесоюзную славу телесериала ему не дали. Впоследствии Северский и Болгарин еще и выпустили книгу "Адъютант его превосходительства" — беллетризацию сценария с включением кусков из пресловутой повести "И все-таки это было" (Г.Л.Северский, И.Я.Болгарин. Адъютант его превосходительства. М., 1979).
Предъявитель сего Капитанъ 1 Офицерскаго стрѣлковаго Ген.Дроздовскаго полка П.В. МАКАРОВЪ
есть действительно Адъютантъ
КОМАНДУЮЩАГО Добровольческой Арміей
что подписью и приложеніемъ казенной печати удостовѣряется.
Генерал-Маіоръ Бенсонъ
Старшiй адъютант Общаго отдѣления, Полковникъ Дуиц З.
Бенсон Леонид Антонович, р. 1869. В службе с 1887, офицером с 1889. Генерал-майор. В Добровольческой армии и ВСЮР; на 8 мар.1919 дежурный генерал штаба войск Юго-Западного края (Одесса), затем в резерве чинов при штабе Главнокомандующего ВСЮР, с 24 июля 1919, сен. — окт.1919 дежурный генерал штаба Добровольческой армии. В эмиграции в США. Ум. 1 апр.1955 в Лос-Анджелесе. Жена Ольга Вениаминовна (ум. там же).
Макаров и его превосходительство. Сериал. 7. Видишь ли, Юра...
(предыдущие серии в предыдущих постах).
7. Видишь ли, Юра... Чёрный человек Георгий Северский.
В 1966-1967 Макаров претерпел новое падение: на него воздвигся из зависти Георгий Северский (1909-1997), неизмеримо более крупная в Крыму фигура, партийно-партизанско-литературный босс (бывший заместитель командующего партизанскими соединениями Крыма), хорошо знавший Макарова. Был он человеком самых худых правил, совершенно лишенным даже бойко-прохиндейского обаяния Макарова. А ведь начиналось все с прямо противоположного: Северский Макарову благоволил, и около самого начала 1966 г. Крымское радио выпустило радиопередачу о Макарове /9/, причем сам Макаров даже отношения к ней не имел, эту передачу подготовил как раз Георгий Северский с одним сотрудником Симферопольского радиокомитета. В передаче говорилось о том, как Макаров был адъютантом Май-Маевского, партизаном под Врангелем и под немцами. Материал об этой передаче был напечатан в журнале "Советское радио и телевидение" (№ 6 за 1966 год) /10/, причем там поместили и интервью с самим Макаровым, где тот хвастал совсем уж безудержно: рассказал, что в бытность его адъютантом Май-Маевского сам Врангель обратил внимание на его, Макарова, быстрое возвышение в чинах и сказал ему: «Я в Ваши годы был всего лишь подпоручиком», на что-де Макаров "встал [то есть до этого сидел] и дерзко возразил: «Но в мои годы Вы не имели Анны на темляке. А у меня, кроме нее, еще три боевых креста и два ранения»" [реально у Макарова была небольшая контузия на Румынском фронте и больше ничего у него не было], а Врангель-де в ответ рассмеялся и сказал: «Сидите, капитан, я не хотел Вас обидеть. Обещаю, что Вы еще будете генералом и комендантом нашей первопрестольной столицы Москвы» (раскопал это интервью М. Михайлов).
Между тем из "Радио — телевидения" эта история стала известна редакции уже всеукраинской пионерской газеты "Юный ленинец" и вызвала у нее интерес. В марте 1966 г. редакция договорилась с Северским (как соавтором передачи Крымского радио и знатным партизаном) о том, что он напишет на этот сюжет повесть для "Юного ленинца" (к пятидесятилетию Октября) в соавторстве с кем-либо из сотрудников газеты; на роль последнего избрали И. Росоховатского. И вот тут Северский показал свое черное нутро: он решил категорически не подпускать бойкого на перо и язык Макарова к деньгообильному всереспубликанскому куску, а полностью перевести этот кусок на себя. Поэтому Макарова он ко всему этому проекту и не пускал, а попытки самого Росоховатского выйти на Макарова безапелляционно обрывал. В частности, Северский вообще не сообщил Росоховатскому о недавних изданиях макаровских воспоминаний, а об изданиях довоенных сказал Росоховатскому так: "Бульварная книжонка, выходила в 30-е годы, затем была запрещена и изъята из обращения. У самого Макарова ее также нет". Немного позднее Северский расстарался еще больше — похоже, что именно он стал распространять слухи (на которые мне любезно указал С.В.Карпенко), что вообще-де есть подозрения и сомнения даже по вопросу о том, на какую сторону-то работал на самом деле Макаров среди партизан во время Отечественной войны — нашу или немецкую... (Учитывая, что Макаров партизанил во Вторую мировую вполне реально, — это было отнюдь не разбойничанье без особого риска, как его первое "партизанство" в 1920 году, и немцы убили в отместку его престарелую мать, этот прием был особенно замечателен). Крымский обком, в котором у Северского была сильная рука, встал на его сторону. В результате всех, кто из центра изредка пытался как-то выйти на Макарова, переадресовывали на Северского. И даже к 50-летию Октябрьской революции в 67-м Макаров был награжден лишь орденом Красной Звезды, хотя другие люди того же партизанского ранга получили и поболее вплоть до ордена Ленина.
В общем, за 1966 год Северский и Росоховатский соорудили повесть "И все-таки это было", примерно с тем же сюжетом, что был впоследствии в телесериале "Адъютант его превосходительства" (только мальчика звали Миша, а не Юра). От воспоминаний Макарова в этом сюжете практически ничего не осталось — в частности, "адъютант" в повести действительно вел подрывную работу против белых в контакте со своими, а не только собирался вести; да и сама фамилия Макарова не поминалась — в полном соответствии с курсом Северского, принятом и в центре. "И все-таки это было" публиковалось в "Юном ленинце" с 19 июля по 1 ноября 1967 года — как и планировалось, к 50-летию Октябрьской революции. Вскоре после этого Георгий Северский приехал на центральное телевидение предлагать в качестве товара материал повести для сценария, причем без зазрения совести наврал, что прототип-де тут он сам, Северский. Редактриса Наумова отправила его к сценаристу Игорю Болгарину, которому он наплел то же самое. Болгарин вспоминает: "Редактор Инга Наумова отправила его ко мне. Георгий Леонидович приехал с идеей сделать фильм о нашем разведчике во время войны. Я сказал, что ничего не получится, не буду браться за историю. Но Северский, будучи настырным мужиком, приехал ко мне во второй раз, в третий. Тогда начал с ним разговаривать по душам, он рассказал свою биографию. Дворянский мальчик остался без родителей в гражданскую войну, постепенно принял Красную армию. Я подумал, что биография интересна, может стать основой материала, где есть работа драматургу. Один полюс — мальчишка, люто ненавидящий красных, и второй — взрослый человек, принявший советскую армию. Была задача провести его через такое количество разных событий, чтобы зрители поверили в метаморфозу. На этом строится большинство фильмов, когда с человеком происходят изменения. Кстати, сценарий фильма лег в основу четырехтомника". В результате Северский в соавторстве с Болгарином написали на весь этот сюжет сценарий для телесериала под названием "Адъютант его превосходительства" — не ставя о том в известность Росоховатского! Кстати, когда по ходу публикации сценария сериала в журнале "Вокруг света" (1968; там главный герой именовался Макановым, Макаров же не упоминался никак ни в сценарии, ни в связи с ним) и позднейших съемок самого сериала кто-то все же вспоминал про Макарова, Северский в союзе с Крымским обкомом опять никого к Макарову не подпускали. Известинец Станислав Сергеев вспоминает: "В Крымском обкоме партии его [Макарова] на дух не переносили и поставили условие: "Никакого Макарова! Иначе не бывать фильму". Вот сценаристы и прогнулись..."
Между тем Павел Макаров в полной мере узнал о происходящем, когда "Вокруг света" в 1968 стал публиковать сценарий "Адъюьтанта" за подписями Северского и Болгарина и без малейшего упоминания Макарова. Макаров это все прочитал, возмутился и написал главреду "Вокруг света" письмо, где вновь обрел живость и бойкость речи первых изданий своих мемуаров: «…Приходилось ли Вам, уважаемый редактор, наблюдать, как от брошенного в реку куска хлеба бойкие пескари ловко отхватывают облюбованные кусочки? Подобно этим пескарям от пущенного в житейскую реку «Адъютанта генерала Май-Маевского» ловкие рыцари пера откусывают свои облюбованные куски. Среди них есть и такие, что хотят проглотить грешного «адъютанта» почти целиком» (письмо поднято М. Михайловым). Параллельно Макаров обратился к самому Северскому. Сначала тот "оправдывался тем, что телефильм только возвеличит Макарова, а затем это противостояние переросло в настоящую литературную войну. В конце концов авторы заявили Макарову, что это телефильм про вымышленного капитана Кольцова и сценарий не имеет никакого отношения к Макарову, а у Май-Маевского вообще было целых четыре адъютанта". И Северский, и Болгарин, по-прежнему не упоминая Макарова, стали в интервью и т.д. заявлять, что прототип героя — чекист Федор Фомин (на деле ровно ничего общего с сюжетом его биография не имела), а фамилию главгероя сериала из Маканова от греха подальше переделали в Кольцова. Мало того, в ходе этой же кампании Северского и Ко в 1968 г. или позже С. Леонов, один из главных большевистских подпольщиков в Севастополе 1920 года, написал 1-му секретарю ЦК ВЛКСМ (с 1968 г.) Тяжельникову разоблачительную кляузу на Макарова, где поминал, как Макаров в ответ на просьбу помочь освобождению каких-то подпольщиков сказал: «А что я за это буду иметь?», и заключал: «…Макаров П.В. советским разведчиком в штабе белых не был, а был активным белогвардейским офицером в кровавой дроздовской дивизии, в которой служил верой и правдой до конца ее существования…».
Между тем в 1969 сериал был отснят, и его, несмотря на все чины Северского, твердо собрались запрещать, не выпуская к зрителю, с формулировкой "гимн белогвардейщине". Тогда режиссер Ташков добрался до генерала Цвигуна, доверенного "теневого" приближенного Брежнева и ближайшего соратника генерала Цинева. Де-факто Цвигун и Цинев были приставлены Брежневым к Андропову, чтоб тот не очень провалился. Умонастроения этой пары были своеобразны; в недавнем художественном фильме Черных о Брежневе представления Цинева о прекрасном были переданы лобовым образом в сцене, где Цинев дарит Брежневу шашку, удовлетворенно говоря, как ей красных рубали, и Брежнев с удовольствием принимает. Реально ничего подобного, конечно, не было (и даже не могло бы быть независимо от оглядки обоих на окружение: для прозревших людей советского происхождения рубание красных шашкой было от начала до конца вовсе не событием, годящимся в основу для подарков, а тяжелой трагедией, и такой подарок мыслим не более, чем поднесение одним самым антинацистским и гуманистическим ветераном вермахта другому такому же ветерану советского автомата, из которого немцев на войне стреляли), просто Черных хотел таким образом передать антибольшевистские взгляды группы в составе Брежнева, Щелокова (для которых они хорошо зафиксированы независимо) и Цинева. Цвигун, вероятно, не только не имел ничего против гимнов белогвардейщине, но был всецело за. Он дал такого партийного дрозда руководству, что фильму немедленно обеспечили разрешение и зеленую улицу.
Наконец, 7 апреля 1970 года "Адъютант его превосходительства" начали показывать по советскому ТВ. Это вызвало целую серию склок. Во-первых, Макаров его посмотрел и освирепел окончательно, поскольку в фильме была использована белая военная кинохроника "Взятие Полтавы войсками генерала Май-Маевского", где заснят сам Макаров, кстати, в очень обаятельно-привлекательном виде — форма ему шла и можно понять, что он хранил свою фотографию в форме румынского офицера, родственника мадмуазель Тринулеско... Стало быть, прототип якобы не он, а хронику использовали с ним! Хоть Макарову и было 72 года, но он изготовился к новой схватке.
Во-вторых, как пишет М. Михайлов, Северский и Болгарин "пошли дальше и стали очернять Макарова в разговорах с кинематографистами и литераторами. А когда Юрий Соломин упомянул о Павле Васильевиче как о прототипе, ему позвонил Северский и посоветовал больше этого не делать, поскольку Макаров не тот человек, о котором следует упоминать, рассказывая о фильме. Некоторые писатели вступились за оскорбленного автора. Предлагалось не только упоминать фамилию Макарова, но и предварять демонстрацию телефильма вступительным словом Макарова. Но авторы сценария были категорически против, не желая уступать ни части авторства прототипу, давшему основание для столь захватывающего сюжета".
В-третьих, на арену вышел Росоховатский. Вместо бессмысленного писания жалоб он попросту подал на Северского с Болгариным и Ко иск о защите авторских прав (как первый соавтор Северского по повести "и всё-таки это было.."), но в итоге пошел на мировую — не без давления со стороны Фурцевой, во всеуслышание заявившей: "Кто посмеет поливать грязью такой успешный пропагандистский фильм о красном разведчике, тому не поздоровится" (Росоховатскому, правда, она велела передать это в виде просьбы, а не угрозы). К Макарову этот конфликт не имел никакого отношения.
Однако за весну Макаров подготовил контратаку. Он подбил каких-то ветеранов войны подписать письмо в его защиту не куда-нибудь, а в газету "Известия"! Текст писал, конечно, он сам. В июне 1970 в "Известиях" получили это письмо, начинавшееся со слов "Мы, ветераны войны, знающие Павла Макарова..." — и далее сообщалось, что прототипом Кольцова из триумфального сериала является вполне живой реальный Макаров из Симферополя, которого все замалчивают. "Известия" отправили в Симферополь встретиться с Макаровым своего недавнего сотрудника, Станислава Сергеева. Сергеев подошел к делу настолько серьезно, что нашел воспоминания самого Макарова, включая "Ветеранов Таврии" (несомненно, в письме про эти воспоминания сообщалось). Ныне Сергеев вспоминает: "...Весь путь до столицы Крыма я ломал голову: почему авторы сценария Игорь Болгарин и Григорий Северский ни словом не обмолвились о том, что есть реальный человек, чья жизнь положена в основу фильма (существовали воспоминания самого Макарова)? Ведь это не только сомнительно с точки зрения этики и авторского права, но лишает фильм дополнительной краски".
После встречи с Макаровым Станислав Сергеев не побоялся написать для "Известий" очерк о Макарове, хотя об отношении к нему обкома все узнал. И "Известия" этот очерк напечатали, и попытки Болгарина грозиться по этому поводу успехом не увенчались. Цитируем самого Сергеева: "В очерке, умышленно озаглавленном, как и фильм, мне предстояло пройти между Сциллой партийного вето на имя Макарова и Харибдой возможных претензий могущественных сценаристов (они, по слухам, были своими людьми на Лубянке), но сказать при этом правду. Я, например, цитировал книгу самого Макарова "Партизаны Таврии", вторая часть которой легла в основу фильма. Но пришлось отказаться от упоминания журнала "Вокруг света", где когда-то печатался сценарий и где Павел Макаров был Павлом Макановым, который уже на экране стал Павлом Кольцовым. Много чего еще было и много чего не было. Например, не упоминалось слово "плагиат". Большинство молодых коллег наверняка пожмут плечами: в чем, собственно, проблема? Отвечу: в эпохе. Фильм был одобрен на самом верху, значит, ни одного порочащего слова о нем — раз; есть отрицательное мнение обкома о реальном герое — два; авторов поддерживают компетентные органы — три. Этого хватало с головой, ибо все, одобренное партией, было свято. Начало очерка было напечатано в пятничном номере от 19 июня, окончание обещано в субботнем. Я был в редакции, "пас" материал. Звонок. Игорь Болгарин. Тон дружелюбно-угрожающий: "Зря, братцы, вы взялись за эту историю. К Макарову наверху много вопросов. Зачем вам неприятности?" Расчет у звонившего точный: в субботу инстанции не работают, согласовывать не с кем, а редакция вряд ли возьмет на себя ответственность за возможные последствия, благо заместитель редактора, который вел номер, уже спасовал. Главное — тормознуть публикацию, а в понедельник подключатся "соседи" (КГБ) — и вопрос будет решен окончательно. Так бы оно и случилось, не окажись в тот день дежурным членом редколлегии Вадим Кассис. Он был тоже "оттуда" [из КГБ] и при этом отменный журналист. Обладал решительным характером, имел связи [в КГБ] и был настоящим товарищем. С кем уж он там "ворковал" по телефону, неизвестно, но, положив трубку, сказал: "Печатаем! Я отвечаю". Так Макаров в третий раз вышел из подполья".
Дело могло бы раскрутиться в обратную сторону, потому что "Известия" в 1970 году — это, пожалуй, штука посильнее Крымского обкома. Но Макаров, дождавшись этого застрельного успеха в своем контрнаступлении, умер 16 декабря 1970 года в возрасте 72 лет (в документах НКВД его годом рождения показан 1897, но во всех документах крымских архивов — 1898). Как говаривал Коммод накануне смерти Марка Аврелия, "мертвые не могут ничего", и теперь Северскому с Болгарином не мог препятствовать никто. В 1979 они еще и выпустили книгу "Адъютант его превосходительства" — беллетризацию сценария с включением, вроде бы, кусков из пресловутой повести Северского — Росоховатского "И все-таки это было". "Грешный адъютант" оказался все-таки проглочен Северским даже не почти целиком, а целиком совсем.
ПРИМЕЧАНИЯ
/9/ Дальнейшее изложено с учетом недавно опубликованного мемуарного очерка И. Росоховатского (Игорь Росоховатский. Правда о том, как создавался "Адъютант его превосходительства". Зеркало Недели On The WEB. 41 (54) Суббота 14-20 Октября 1995. Интернет-публикаци www.zerkalo-nedeli.com/ie/show/54, тж. http://gazeta.zn.ua/CULTURE/pravda_o_tom,... ).
О старике Хоттабыче знают многие, а вот Лагин – это литературный псевдоним, утвержденный как фамилия только в 1956 году. Псевдоним появился от слияния первого слога имени и фамилии: ЛАзарь ГИНзбург.
Из комментариев к нижеследующему фото поразил такой: даже не верится, что этот южный солнечный человек родом из северного, часто заснеженного или дождливого города.
Витебск, улица Толстого, дом 5 (современный вид дома; фото В. Атапина). Здесь жил Лазарь Иосифович Лагин. В правом нижнем углу — эскиз медали к 100-летию со дня рождения писателя по эскизу витебского скульптора Валерия Могучего, автора памятника Марку Шагалу.
Л. И. Гинзбург родился 21 ноября (по н.с. 4 декабря) 1903 года в Витебске, в небогатой еврейской семье. Был первым из пятерых детей Иосифа Файвелевича Гинзбурга и Ханы Лазаревны.
Анна (Хана) Лазаревна и Иосиф Павлович (Файвелевич) Гинзбург, наборщик типографии газеты “Известия”. Москва. Фото 1937 г.
Отец работал плотогоном. Мать ухаживала за детьми. В те годы в Витебске проживало много евреев (самый знаменитый выходец из местной общины, безусловно, Марк Шагал), и большинство прозябало в бедности; семья Гинзбургов не была исключением.
Детство будущего писателя, Лазаря бен Иосифа (точнее, его 1903-1908 гг.), прошло в Витебске, где до революции на 17 церквей приходилась 51 синагога, куда по субботам приходили и с самыми маленькими детьми. Отсюда нужно искать корни Хоттабыча и его ивритских высказываний.
В мемуарной книге https://fantlab.ru/edition129862 , охватывающей полувековой период, витеблянин Давид Симанович вспоминает: я тогда работал на областном телевидении. В 1974 г. город готовился отмечать 1000-летие, и нам поручили сделать цикл интервью с известными земляками, живущими теперь уже не в Витебске. Если с М. Фрадкиным, Б. Ласкиным, В. Короткевичем было более-менее определённо, то корней Лагиных в городе не нашлось. И вот я пишу В, Быкову просьбу, чтобы тот при разговоре с Короткевичем, находившимся тогда в Москве, попросил узнать настоящую фамилию писателя ( а было известно, что тот витеблянин). Через некоторое время получаю письмо от Короткевича: Гинзбург! ...Все отмечали юбилей по полной программе, а 70-летний Лагин ( то ли ему нельзя было уже пить, то ли просто хотелось уединиться, прогуливался по городу....Витебск должен бы склонить голову перед писателем, который придумал Старика Хоттабыча...С высоты сегодняшних дней кажется странным, что на доме, где он проживал, нет мемориальной доски...
Д. Симанович, В. Короткевич, Г. Буравкин, П. Бровка.
Композитор М. Фрадкин (слева на фото, поэт Д. Симанович — справа) к предстоящему юбилею написал песню, ставшую неофициальным гимном города:
Сегодня никто не сможет рассказать, когда в Витебске появилась семья Гинзбургов. Фамилия в городе была распространенной. Но старожилы вспоминают, что на бывшей улице Подвинской, ныне Льва Толстого, недалеко от того места, где река Витьба сливается с Двиной, стоял когда-то кирпичный дом. Здесь на втором этаже в начале прошлого столетия жила еврейская семья Гинзбургов, в которой и родился будущий писатель Лазарь Лагин.
На ул, Подвинской, что на месте нынешнего Николаевского хуторка раньше стояло 3 дома. 1 двухэтажный и 2 одноэтажных. В двухэтажном доме намного ранее жил известный доктор Гибенталь (фото и сведения из архива витебского фотохудожника-краеведа Виктора Борисенкова).
Витебский краевед Инна Абрамова считает, что Гинзбурги снимали там жилплощадь, а не владели ею, поскольку в списках жильцов они не значились.
Отец Иосиф Файвелевич гонял плоты по Западной Двине и небольшим речкам, впадавшим в нее. Позже, когда семья перебралась в Минск, отец завел небольшую торговлю, держал лавку, где можно было купить скобяные изделия. Торговля не приносила большого дохода, но можно было содержать семью.
Маме Хане Лазаревне хватало забот по дому. В семье было пятеро детей.
Бабушка Лазаря.
Герои книг Лазаря Лагина вспоминали: “Мама утром ведет меня за ручку по переулку. В морозном воздухе искрится, переливается цветами радуги снег. Темная река, как “море-океан” из бабушкиной сказки, спряталась за крутыми берегами… В нищем витебском дворике нас встречает общеничейный “дворник” по кличке Бобик…”
Но на самом деле эти строки относятся к детству самого писателя.
Из воспоминаний дочери писателя кандидата искусствоведения, члена Союза журналистов Натальи Лагиной:
“Праздничное блюдо в семье – драники (картофельные оладьи). По воскресеньям Лагины ходили к богатому соседу отведать квашеной капусты. И однажды взяли с собой старшенького – Лазаря. Сосед спросил: “Мальчик, хочешь мандарин?” Лазарь подумал: “Откажусь для начала, а уж, как будут уговаривать…”. И сказал: “Спасибо, что-то не хочется”. Уговаривать не стали. Мандарин он попробовал ох как не скоро. Запомнил: захотел чего-то – не выпендривайся”.
Лазарь Лагин вернется в город своего детства в конце жизни, приедет только один раз, в 1974 году, в дни празднования 1000-летия Витебска. Побродит по его старинным улицам, постоит на берегу Двины… И не узнает родной город, так он изменился. Но вспомнит, что здесь, за мостом через Витьбу, стоял родительский дом.
Именитые витебляне, приехавшие на празднование, будут сидеть в президиумах, давать интервью, а Лазарь Лагин не попадет под свет софитов. Не захочет этого сам. Он будет бродить по Витебску, дышать его воздухом и вспоминать…
В Минске Лазарь заканчивает среднюю школу и сразу отправляется добровольцем на Гражданскую войну. В 17-летнем возрасте вступает в партию, а уже потом – в комсомол. Становится одним из руководителей комсомола Беларуси.
Из статьи Г. Алюнина “Сказка ложь, да в ней намек”.
“Ему повезло. Миновали его пуля и шашка, не умер в тифозном бреду. Возмужал, набрался сил, начал писать. Уже после войны встретил в Ростове-на-Дону Маяковского, показал ему свои стихи. Тот похвалил их. Позже, в Москве, при встречах осведомлялся, почему Лазарь не несет ему новых своих стихов. Но поэтом он не стал…”
Литературную деятельность Лазарь Лагин начал как рабкор и поэт в 1922 году в белорусской комсомольской газете "Чырвоная змена". Пройдет немало лет, и в предисловии к одной из своих книг он вспомнит о первых стихотворных пробах. “Говоря откровенно, у меня имеется немалая заслуга перед отечественной литературой: я вовремя и навеки перестал писать стихи”. У Лазаря Лагина было чудесное чувство юмора, и он никогда не боялся смеяться над самим собой. Этого не боятся только очень сильные люди.
Лазарь учился на вокальном отделении Минской консерватории. Через год сбежал, не справился с теоретическими дисциплинами. А любовь к музыке сохранилась на всю жизнь, любил он петь старинные романсы, у него был красивый голос.
Пролетят годы учебы в Московском институте народного хозяйства на отделении политэкономии, затем – служба в армии, аспирантура в Институте Красной профессуры. Оттуда он был отозван на постоянную работу в газету “Правда”.
С 1934 года Лазарь Лагин – заместитель главного редактора, а потом, до последних дней жизни – корреспондент журнала “Крокодил”.
С 1936 года – он член Союза писателей СССР.
Семья переедет в Москву. Отец Иосиф Файвелевич, окончив курсы, станет самым грамотным наборщиком в газете “Известия”.
Набирала обороты машина сталинских репрессий. После расправы над Михаилом Кольцовым, главным редактором “Крокодила”, нависла угроза ареста Лазаря Лагина. Отвести беду помог Александр Фадеев, отправив Лазаря Лагина в длительную командировку … в Арктику, на остров Шпицберген. И там у писателя родилась идея сказки … о старике Хоттабыче.
Наталья Лагина вспоминает, что “не раз я приставала к отцу с расспросами, как это он вдруг придумал такого джинна. Отец, иронически усмехаясь, говорил, что начитался сказок “Тысяча и одна ночь”, потом его обуяли фантазии, а позже ему попалась на глаза какая-то древняя английская баллада “Медный кувшин”. И ничуть не повторяя прочитанного, отец вдруг понял, что ему, ну, совершенно необходимо написать про трогательного и чем-то нелепого джинна, чудом попавшего в нашу страну, где ему все непонятно”.
Из статьи Г. Алюнина “Сказка ложь, да в ней намек”.
“Не знаю, обращал ли кто-нибудь внимание на поразительные совпадения в повести с другим произведением, созданным примерно в то же время. Я имею в виду “Мастера и Маргариту” Михаила Булгакова. Прочитанный под этим углом “Старик Хоттабыч” дает повод для раздумий.
В обоих случаях в абсолютно материалистической Москве оказывается персонаж, наделенный сверхъестественным могуществом. Ему не страшен человек с ружьем (маузером), олицетворяющий власть. Да и само всесилие этой власти кажется иллюзорным”.
В конце 1938 года повесть “Старик Хоттабыч” печатается в сокращённом виде в журнале “Пионер". В начале 1939 г. в газете “Пионерская правда”. В 1940 году она вышла отдельным изданием. С тех пор книга переиздается многократно, переведена на многие языки. Есть издания на английском, немецком, чешском, китайском…
После выхода книги Лазарь Лагин получает всесоюзную известность. Правда, в те годы известность была чревата последствиями. “Известные” были на виду у всех, в том числе у тех, кто репрессировал и решал: жить человеку дальше или нет.
Уже после войны в конце сороковых годов идеологический отдел ЦК решил, что в повести “Старик Хоттабыч” не совсем правильно, по их мнению, расставлены акценты, и рекомендовал в новое издание внести соответствующие коррективы. Ослушаться было бессмысленно. Когда Лазарь Лагин собственноручно кромсал собственное детище, не выдержало сердце – случился инфаркт.
Первая редакция “Хоттабыча” во многом отличается от второй, в которой писатель вынужден был поместить “сталинские”, как он говорил, “приметы”. И с каждым новым изданием книжка от агиток становилась все толще, а ее автор – все мрачнее. Только после ухода из жизни Лазаря Лагина его верный друг Аркадий Стругацкий опубликовал в своем издательстве первоначальный вариант.
Лагин был человеком не робкого десятка. И не раз доказывал это. Он мог отсидеться в кабинетах подальше от фронта на вполне законных основаниях. Но прошел всю Великую Отечественную войну от Малой земли до Бухареста. Прошел, не особенно кланяясь пулям и собственному начальству. С первых же дней войны Лазарь Лагин в составе Черноморского флота участвовал в обороне Одессы, Севастополя, Керчи и Новороссийска. Войну закончил в Румынии с Дунайской флотилией. Был награжден боевыми медалями и орденом Отечественной войны II степени. Вторым орденом – Трудового Красного Знамени – он был награжден к 70-летию.
Из воспоминаний дочери писателя кандидата искусствоведения, члена Союза журналистов Натальи Лагиной:
“Как, спросите, становится человек писателем-сатириком? А непонятно как. Вследствие смешения взрывоопасных компонентов. Гремучая смесь природного дара, глубоко личного понимания политэкономии и любви”.
В книге “Низкие истины” Андрей Кончаловский пишет:
“После войны в Москве были три самые красивые женщины, и всех звали Татьянами”. Одна из них – Татьяна Лагина. Фотограф, фоторедактор в АПН, одаренная женщина с утонченными чертами. Дочери Наташе было пять лет, когда Татьяна ушла от Лазаря Лагина к пресс-атташе югославского посольства. Первый отчим потрясающе относился к Наташе, мечтал, чтобы они вместе уехали жить в Югославию. И тут Тито поссорился со Сталиным. Красавица Татьяна Лагина оказалась на распутье: Лазарь Иосифович не отпускал с ней Наташу, а в “органах” прозрачно намекнули: не уедете – посадим. Ее спас новый брак – с четырежды лауреатом Сталинской премии писателем Николаем Виртой.
Со вторым отчимом Наташе не повезло… А когда в доме появился Саша – детдомовец, взятый четой на воспитание, – Наташе, с ее прокатным пианино, стало просто негде жить. Она вернулась к отцу.
Интересно, что потом Саша стал близким и любимым человеком для Лагина. Лазарь Иосифович умолял отдать ему Сашу – неродного ребенка неверной жены. Не удалось уговорить.
Татьяна Лагина еще раз побывала замужем, но снова не на всю жизнь. Когда она осталась одна, Лазарь Иосифович не раз отправлял к ней дочь: “Зайди, ей нелегко”.
В послевоенные годы Лазарь Лагин написал несколько хороших романов: “Патент АВ” (1947 г.), “Остров разочарования” (1951 г.), “Атавия Проксима” (1956 г.), “Съеденный архипелаг” (1963 г.).
Написанные в редком для нашей литературы жанре памфлета, они привлекали остро занимательным сюжетом и социальной направленностью.
Из статьи Г. Алюнина “Сказка ложь, да в ней намек”:
“За роман “Патент АВ” Сталин наградил его премией своего имени. Знал бы товарищ Сталин, как схулиганил одобренный им автор, он бы ему вместо премии десяток лет лагерей припаял. Дело в том, что многие собственные имена в романе значащие. Только для этого надо знать язык Библии и Талмуда. Действие разворачивается в захолустном городе под названием Бакбук, что на иврите означает “бутылка”. Один малосимпатичный персонаж носит фамилию Цфардейа, другой – Эдуф, что на том же языке означает “лягушка” и “раб”. И так далее.
А ведь как раз в это время началась кампания борьбы с “безродными космополитами”. И Лагин мог очень сильно поплатиться за свои шалости”.
Пресса конца 1950-х годов писала: “Лагинский памфлет представляет собой как бы продолжение уэльсовской “Войны миров”…
Говорят, что Лазарь Иосифович придавал этим произведениям даже большее значение, чем “Старику Хоттабычу”. А особенно любил историко-фантастический роман “Голубой человек” (1966 г.), героем которого был студент исторического факультета МГУ, неожиданно попавший в прошлое – в 90-е годы XIX века на Трехгорку...
Из воспоминаний дочери писателя кандидата искусствоведения, члена Союза журналистов Наталии Лагиной:
“В течение всей жизни отец ни разу не видел своих книг на книжных прилавках. Однажды ему позвонили и сказали: “Езжай спешно к Книжной лавке писателя. Там твоего “Голубого человека” выбросили!..”. Папа, человек, уже очень нездоровый (у него болело сердце), разумеется, не мог бежать на Кузнецкий мост. Послал меня. Я рванула. Увы... Когда приехала на Кузнецкий, меня встретил последний счастливый обладатель книжки”.
И сегодня эти книги несут в себе огромный заряд энергии писателя-фантаста высокого уровня. Хотя и являются символами эпохи строительства коммунизма и противостояния двух идеологий. Иногда ловишь себя на мысли, что в некоторых закрученных фантастических сюжетах современных голливудских фильмов давно уже было что-то придумано Лагиным.
Среди произведений писателя – сатирические “Обидные сказки” для взрослых. Например, “Про Злую мачеху”, которая основательно проработала сказку про Золушку…
Лазарь Лагин любил мультипликационное кино, написал несколько сценариев по его “Обидным сказкам” и оригинальной рисованной пародии “Шпионские страсти”.
В 1979 году всесоюзная студия грамзаписи “Мелодия” выпустила пластинку с мюзиклом композитора Г. Гладкова “Хоттабыч”. И запели герои известной повести-сказки голосами популярных актеров М.Боярского, Л. Гурченко, И. Муравьевой…
Лазарю Лагину уже не пришлось увидеть свою пластинку. Его не стало 16 июня 1979 года.
Фильм “Старик Хоттабыч”, вышедший на экраны страны в 1958 году, Лазарю Иосифовичу не понравился. Прозаика предупреждали: “Не связывайся с “Ленфильмом”, там совсем не умеют работать с детьми”. Писатель попросил не ставить своего имени в титры... Роль Хоттабыча исполнил талантливый актер Николай Волков, который, по мнению Лагина, и вытянул весь фильм.
“Я категорически против экранизации “Старика Хоттабыча”, – говорил Лазарь Лагин своей дочери. – Но если уж будет надо – только при твоем участии”.
Сейчас готовятся к съемкам сразу три фильма о Хоттабыче. Только один (продюсер Арсен Готлиб) – с согласия Натальи Лагиной. Два других – “левые” варианты. Если бы был жив Лазарь Иосифович, это, наверное, могло бы стать сюжетом для его нового памфлета…
В Москве на улице Черняховского стоит дом, приметный мемориальной доской с надписью “Здесь жил писатель Константин Симонов…”. В этом доме последние годы жил и Лазарь Иосифович Лагин. Правда, мемориальной доски, свидетельствующей об этом, до сих пор нет. Странно и обидно…
И в его квартире многое напоминает о прежнем владельце. Здесь хранятся репродукции картин Шагала и альбом с видами Витебска.
В кабинете главное место занимает старенькая печатная машинка. Иногда, как и много лет назад, слышится стук ее клавишей. Наталья Лазаревна, дочь писателя, отдает предпочтение машинке перед компьютером, который есть в доме.
Всюду стопки книг, газет, журналов. Со стен на вас смотрят глаза Олеши, Светлова, Ильфа, Зощенко. Лазарь Иосифович дружил с этими людьми. Они бывали в этом доме… Квартира Лазаря Лагина, как музей. А может быть, здесь и должен быть музей.
Отец завещал дочери должность хранителя… А Наталия Лазаревна мечтает завершить работу над неоконченной повестью отца “Филумена-Филимон”, ведь сюжет продуман и “прожит” ею вместе с отцом до мельчайших деталей.
В день столетия писателя на его родине в Витебске прошел заключительный тур детского конкурса “Старик Хоттабыч в XXI веке”. Принимали участие юные художники и юные литераторы. В зале Литературного музея был супераншлаг.
Фонды Литературного музея пополняются новыми яркими экспонатами из серии “Хоттабычиана”.
Витебляне верят: когда-нибудь будут изысканы финансовые средства, и в городе появится памятник вечному, как сказка, Хоттабычу. На том месте, где стоял родительский дом писателя.
ул. Толстого, 5 (дом слева); начало 1980-х гг.Поликлиника на ул. Толстого. Под первым козырьком — регистратура, почти в подвале .Под вторым -
лаборатория.
Вот уже несколько лет над моделью памятника работает скульптор Валерий Могучий. Есть и другой вариант эскиза, выполненного его молодым коллегой Сергеем Сотниковым.