Лех Енчмык/Lech Jęczmyk (род. 10 января 1936) – польский эссеист, публицист, редактор и переводчик, политический и общественный деятель.
Родился в г. Быдгощ, с 1939 года живет в Варшаве. Окончил среднюю школу в 1953 году. Изучал русистику на филологическом факультете Варшавского университета, в 1959 году защитил диплом. В 1959 – 1963 годах работал в библиотеке Польского института международных отношений. В 1963 – 1978 годах руководил отделом редакции Государственного издательства «Iskry», где помимо прочего составил и редактировал культовые ныне антологии иностранной и польской НФ «Rakietowe szlaki/Ракетные дороги» (2 тома, 1978)
и «Kroki w nieznane/Шаги в неведомое» (6 томов, 1970 – 1976).
Тренировался в дзюдо в варшавском клубе, в 1967 году завоевал бронзовую медаль на первенстве Польши в категории “open”.
Имеет второй дан в дзюдо. До 1969 года входил в состав сборной команды Польши по дзюдо.
В 1978 – 1984 годах руководил отделом англоязычной литературы редакции Издательского кооператива «Czytelnik», где помимо прочего вел опять же культовую ныне серию НФ «Z kosmonautem/С космонавтом».
До 1983 года был членом Союза писателей Польши. Одновременно в 1982 – 1984 годах был автором (под псевдонимом Antoni Zajonc, также AZ), редактором и распространителем оппозиционных подпольных журналов «BMW», «Wyzwolenie», «Vacat» и «Sprawa».
Также составил и подготовил к изданию том писем, посланных ксендзу Попелушке уже после его (ксендза) трагической гибели (“Kochany księże Jurku.../Дорогой ксендз Юрек...”, 1984).
В 1984 – 1992 годах работал в журнале “Fantastyka” (“Nowa Fantastyka”), где поначалу руководил отделом иностранной литературы, а затем, в 1990 – 1992 годах, занимал должность главного редактора. После ухода из журнала в течение более десятка лет поддерживал с ним тесную связь.
Одновременно в 1981 – 1989 годах участвовал в деятельности организации Duszpasterstwo Środowisk Twórczych (в том числе был соучредителем охраны в костеле имени святого Станислава Костки в Варшаве), в 1982 – 1984 годах состоял в организации Политическое движение «Освобождение» (Ruch Polityczny Wyzwolenie), в 1985 – 1992 годах входил в состав правления подпольной поначалу Польской независимой партии (Polska Partia Niepodległościowa, PPN), был участником конференции PPN, в 1988 – участником совещания представителей независимых организаций и партий.
В 1992 году недолго руководил отделом публицистики Первой программы Польского телевидения (TVP1). В 1992 – 1993 годах работал заместителем главного редактора еженедельника «Spotkania», в 1993 –в RdR.
На парламентских выборах 1991 года баллотировался в Сейм от PPN (безуспешно), в 1993 году пытался получить депутатский мандат по списку партии Коалиция для Речи Посполитой (Koalicja dla Rzeczypospolitej) (тоже безуспешно), на выборах 2001 года был кандидатом в Сейм по списку партии Альтернатива общественного движения (Alternatywa Ruchu Spolecznego) (успеха также не имел). В 2002 году, баллотируясь в президенты Варшавы от комитета Наше самоуправление (Nasz Samorząd) занял последнее, 14-е место.
Увенчал свою столь пеструю карьеру работой в должности учителя в варшавском Комплексе общеобразовательных школ имени генерала С. Мачека (Zespol Szkół Ogólnokształcących im. gen. S. Maczka). C 2003 года – на пенсии. В 2016 году вошел в состав совета национальной партии Народное единство (Jedność Narodowa).
Лех Енчмык вполне заслуженно считается одним из лучших переводчиков с английского языка на польский. В списке его переводческих достижений помимо прочего содержатся четыре романа Филипа Дика, пять романов Курта Воннегута, четыре романа Чака Поланика, по два романа Д. Балларда, Т. Бергера, У. Ле Гуин, а также романы Д.Хеллера, Д. Варли, А. Кларка, М. Берри. Будучи редактором, он первым познакомил польских читателей с произведениями Уильяма Стайрона и Тони Моррисона. Уже в новом столетии он редактировал еще один том антологии «Kroki w nieznane» (2005, совместно с Конрадом Валевским)
и семь томов антологии «Rakietowe szlaki» (2011 –2012, последние пять совместно с Войтеком Седенько).
В 2006 году Енчмык опубликовал сборник своих статей на общественно-политические темы «Trzy końce historii czyli Nowe Średniowiecze/Три завершения истории, или Новое средневековье», в дальнейшем к нему присоединились подобные сборники «Dlaczego toniemy, czyli jeszcze nowsze Średniowiecze/Почему мы тонем, или Еще более новое средневековье» (2011) и «Nowe Średniowiecze. Felietony zebrane/Новое средневековье. Избранные статьи» (2013).
В 2013 году также вышел из печати том мемуаров Енчмыка «Światło i dźwięk. Moje życie na różnych planetach/Свет и звук. Моя жизнь на разных планетах».
Пан Лех отмечен несколькими литературными премиями за переводческую и редакторскую деятельность, в 1999 году он получил звание «Заслуженный деятель культуры», в 2007 году по случаю празднования 25-летнего юбилея журнала «Fantastyka» был награжден за заслуги перед польской культурой серебряной медалью «Gloria Artis». Однако более всего остального он гордится оценкой его работы и занятой позиции высшими государственными органами: его увольняли с работы по распоряжению Центрального комитета PZPR, президента Валенсы и канцелярии президента Квасьневского.
И таки да. Лех Енчмык – прототип весьма колоритного персонажа Пола Барли в опять же культовом комиксе «Funky Koval» Паровского-Родека.
14. В рубрике «Встреча с писателем» напечатано интервью, которое Яцек Инглëт/Jacek Inglot взял у польского писателя Эугенюша Дембского/Eugeniusz Dębski (стр. 65-66). Интервью называется:
Я НЕ ВЕРЮ КРИТИКАМ
(Nie wierzę krytykom)
Яцек Инглëт: За последние шесть лет ты опубликовал два сборника рассказов и восемь романов (и еще четыре книги готовятся к изданию), не бросая основной работы. То есть ты печатал по меньшей мере две книги в год. Как так вообще можно?
Эугенюш Дембский: Когда вышла из печати первая моя книга – сборник рассказов – и когда я убедился в том, что это все-таки не графомания, меня захлестнуло нечто вроде «радости творчества». Я довольно быстро переношу на бумагу уже обдуманный замысел. Конечно, перед этим я месяцами живу с ним, что-то помечаю, набрасываю фрагменты диалогов, фиксирую элементы сценографии и т.п., затем в один прекрасный день достигаю состояния насыщения и сажусь за письменный стол. Рекордным пока остается одно из приключений Оуэна Йитса, написанное за пятьдесят дней. Пару лет я писал по два-три романа в год. Теперь темп снизился.
Яцек Инглëт: Так или иначе, по количеству написанных книг ты занимаешь чуть ли не первое место в Польше.
Эугенюш Дембский: У Лема наверняка написано больше, затем идет Зайдель – ну и уж затем либо Савашкевич, либо я. Если считать вместе с неизданными романами, то, пожалуй, я опережаю Савашкевича.
Яцек Инглëт: В связи с этим ходила сплетня, что ты сам уже настолько запутался в том, какие книги написал и в каких издательствах разместил рукописи, что нанял вышедшего на пенсию милиционера, чтобы тот, как частный детектив, напал на их след.
Эугенюш Дембский: Мне как-то действительно пришлось затратить пару недель, чтобы доискаться того, что, когда и куда я направил. У меня и сейчас с этим проблемы.
Яцек Инглëт: Тебя считают самым успешным коммерческим писателем. А кто это, собственно, такой – коммерческий писатель?
Эугенюш Дембский: Определения – дело критиков. По-моему, фантастика должна быть развлекательным жанром, развлекательным – в хорошем смысле этого слова. Я против придания ей иного значения, например созидательного в отношении мира, человека, против насыщения ее экзистенциональными проблемами. Научная фантастика чаще всего попросту не способна с этим справиться. Коммерциализм в моем понятии – это мастерство в сюжетном построении и профессионализм в написании, что в сумме доставляет развлечение – вся литература доставляет развлечение, я полагаю, что и чтение Достоевского, Толстого, Кафки и Хемингуэя – это тоже развлечение в широком его понимании. Важнейшая задача фантастики – предоставить читателю возможность отдохнуть, поэтому меня раздражают обвинения в том, что я пишу только развлекательную литературу. Вот это словечко «только» -- попросту оскорбление, потому что если я пишу роман, в который на три-четыре часа погружается читатель, то это ведь равнозначно, например, показу двух фильмов, над изготовлением которых работает, как никак, изрядное количество людей. Если Дембский в одиночку на три-четыре часа завладевает чьим-то вниманием, то это несомненный успех.
Яцек Инглëт: А зачем ты, собственно, пишешь книги: для заработка, для славы или для чего-то другого?
Эугенюш Дембский: Во-первых, для того, чтобы «выговориться» -- мне очень нравится придумывать сюжеты. Чаще всего этими сюжетами уже попользовались, но я стараюсь их освежить и придать им увлекательности. Я, несомненно, человек тщеславный, поэтому нельзя исключить жажды славы и стремления к популярности, хоть мне и не больно много чего-то такого перепадает. Как, впрочем, и денег – опубликовав восемь романов, я не в состоянии купить автомобиль класса, например, «Хендай».
Яцек Инглëт: Положение польской книги изрядно пошатнулось из-за конкуренции книг западных авторов, которые печатаются издательствами массовыми тиражами – то есть польская книга разделяет судьбу многих отечественных продуктов. Ты чувствуешь, что находишься под угрозой в этой ситуации?
Эугенюш Дембский: Ситуация оставляет желать лучшего, но это можно было предвидеть. Рынок должен насытиться тем, чего до сих пор не было: фисташковыми орешками, автомобилями, таиландскими тряпками и недоступными прежде книжками. Плохо то, что объем тиража определяют не опытные читатели, а некая «потребительская масса». Боюсь, что дело у нас дойдет до того, что творится на Западе, где большинство книг выбрасывают, не читая. Многие не покупают книги польских авторов, потому-что обожглись уже на чем-то, другие – потому что считают, что все западное лучше, книги тоже.
Яцек Инглëт: Некоторые из польских авторов коммерческой НФ берут себе англосакские псевдонимы, что лично я считаю позорным мошенничеством. А что ты думаешь об этом?
Эугенюш Дембский: Злоупотреблять этим не следует, но я могу понять авторов, откалывающих такие номера – обычно они это делают по требованию издательства. Чаще всего это фирма, у которой нет средств на издание нескольких книг, и она вынуждена сражаться за немедленный возврат вложенных денег. Нынче прибыль – основа идеологии, стратегии и тактики действий. Любой «номер» оправдан, если он дает фирме шанс на выживание. Лишь очень немногие фирмы делают ставку на поляков, остальные, если хотят хоть как-то нас издавать, должны идти вразрез с всеобщим, негативным скорее, мнением.
Яцек Инглëт: На обложке недавно изданного тома приключений Овена Йитса он же указан в качестве автора.
Эугенюш Дембский: Это в соответствии с внутренней хронологией второй том приключений Оуэна Йитса – «Ludzie z tamtej strony czasu/Люди с той стороны времени». Читатели уже заметили, что Йитс взялся за собственноручное описание своих приключений. В шестом томе рассказывается, почему эта книга -- Йитса, а не Дембского: там появляется правнук Дембского, который объясняет, что эти книги Овена были уже раньше им самим написаны… К сожалению, издатель – “CIA-Books” – превратно понял интригу. Увидев в издательском анонсе, что авторство «Людей с той стороны времени» приписано Йитсу, я позвонил в издательство и заявил свой протест. Оказалось, там сочли, что я сам высказал такое пожелание. Книгу уже печатали, поэтому ничего изменить не удалось.
Яцек Инглëт: То есть это была такая авторская игра?
Эугенюш Дембский: Ну да. Шестой том, завершающий, с самого начала задумывался как собрание дневников Йитса, изданное им под своей фамилией. Издатель меня неправильно понял – может быть, я не сумел ему внятно объяснить. Но сам цикл, похоже, читателям нравится – я знаю несколько человек, которые, купив и прочитав четвертый том, взялись за чтение цикла с самого начала. Тем, которым цикл не понравился, я обещаю, что шестой том – точно последний.
Яцек Инглëт: Что ты думаешь о критиках?
Эугенюш Дембский: Я целиком согласен с мнением Вуди Аллена, который сказал устами одного из своих персонажей следующее: «Не следует принимать критику всерьез. Мой первый рассказ один из именитых критиков смешал с грязью. Я думал-думал и решил отравить парня. А потом однажды вновь перечитал рассказ и понял, что он прав. Рассказ был неглубоким и плохо сделанным. Я никогда не забывал об этом случае, и, многие годы спустя, когда самолеты немецкой Люфтваффе бомбили Лондон, подсветил фонариком дом этого критика».
Яцек Инглëт: Даже так?
Эугенюш Дембский: Я люблю критиков как людей, особенно тех, с которым знаком лично, но их критика до меня не доходит. Потому что, например, если Марек Орамус пишет (о рассказе «Ostatni statek z planety Ziemia/Последний корабль с планеты Земля» из антологии «Wizje alternatywne»), что тема его не волнует, поскольку он знаком с нею (как и Дембский) лишь по кинофильмам – а речь там шла о пресыщении благосостоянием – то это ведь немножко не так. Возьмем, например, тему СПИДа, с которой Орамус, я надеюсь, знаком тоже лишь понаслышке – разве из этого следует, что нам нельзя на эту тему писать? Да вся фантастика базируется на не существующем, не реальном – если мы возьмем себе за правило писать лишь о том, что знаем, то быстро скатимся к реалистическим, о современности, романам и покончим с фантастикой. Порочность критики в том, что она часто гонится за броскими формулировками -- критики прямо-таки соревнуются в выдумывании колкостей и язвительных замечаний, которыми они досаждают авторам.
И в то же время критика редко уделяет внимание коммерческой стороне произведения – насколько удачен замысел, каковы герои, развитие сюжета и так далее. Обычно подходят по шаблону: замысел не нов (а как я уже говорил, с новыми замыслами дела обстоят все труднее и с этим надо смириться), персонажи схематичны, конец предсказуем – то есть мне это не понравилось. Можно и так – но, скажи по совести, тебя что, и в самом деле охватывают некие невероятно возвышенные чувства, когда ты читаешь, например, Воннегута? Конечно, я читаю его с удовольствием, но ничего сугубо новаторского в нем не вижу. Он кое-что разъясняет, но ничего нового не открывает. Я считаю, что вообще ничего такого, что можно открыть, уже нет. За эти несколько тысяч лет занятия самим собой человек открыл все, что было в нем для открытия. Поэтому и психологической глубины в современной литературе скорее нет. Если она и есть, то демонстративная, симулированная формой. В фантастике ее нет вообще, и этому нужно только радоваться. Критики, конечно, твердят, что таковая есть или должна быть, но я – ты уж мне прости – я им совершенно не верю. Это странные люди, убежденные в своем абсолютном всеведении. «Я не верю критикам» -- вот так, пожалуй, может звучать мое писательское кредо.
Яцек Инглëт: То есть ты считаешь, что литературе (фантастике, и не только ей) уже не нужно задавать традиционные вопросы – например, о смысле жизни?
Эугенюш Дембский: Я человек покладистый, и если существует спрос на какое-то направление в литературе – так тому и быть. Никому нельзя ex catedra решать вопрос о ценности и нужности публикации того или этого. А в фантастике, что очевидно -- жанре развлекательном, наиважнейшей является проблема пропорций. В лучшем, на мой взгляд, романе Зайделя «Limes inferior», которому приписывают различные социальные и политические подтексты, настолько динамичный сюжет, что книга сумела поставить все эти важные вопросы, ничего не теряя из своей читательской привлекательности. Проза Стругацких тоже была насыщена важными вопросами, но имела такую форму, что книги можно было читать с удовольствием, и лишь затем, возможно, искать ответы на эти вопросы. А вот, например, «Улитка на склоне», особенно в той ее части, которая называется «Лес» и которая, несомненно, восхитила критиков, у читателя восторга не вызвала. Там явственно нарушены были пропорции, и книга стала герметичной, понятной только ее авторам.
Яцек Инглëт: То есть ты сторонник равновесия между формой и содержанием. Но в твоем творчестве (и в творчестве других коммерческих писателей) такого равновесия не видно – там только форма и острый сюжет.
Эугенюш Дембский: По-моему, литература (и вообще искусство) воздействуют на потребителя лишь в момент контакта и самую чуточку позже. Мне что-то не приходилось слышать о таком случае, когда какой-нибудь бандит, прочитав нечто трогательное, например историю о девочке со спичками, в результате изменился к лучшему.
Яцек Инглëт: Это программа дидактической литературы, которая изжила себя, но моральность-то себя не изжила. Разве можно лишить литературу ее морализаторской функции, возможности создания определенных образцов поведения, которые одними будут, конечно, отвергаться, но окажутся принятыми другими?
Эугенюш Дембский: Возможно, не создания, а припоминания тех, которые уже существуют. Я что-то не могу назвать имени философа, интеллектуала или иного мыслителя, поведавшего нам в последнее время нечто новое о человеке. Я недавно читал сборник рассказов Шаламова, который провел много лет в советских лагерях в Сибири – ну так он там в самом начале пишет, что абсолютно не верит в целительную силу литературы. Это говорит человек, который своими глазами видел несколько тысяч человеческих трагедий. И я разделяю его мнение – насильно мораль внедрить невозможно, и даже самые настоятельные нравоучения не достигают цели. Но, разумеется, нельзя прекращать усилий. Поэтому в моих романах добро всегда побеждает, а зло погибает. Это, конечно, немного наивно, но читатель такое любит (принцип happy end), ну и какие-никакие моральные образцы в результате складываются.
Яцек Инглëт: Среди твоих книг одна – фэнтези. К роману «Śmierć magów z Jaru/Смерть магов из Яра» относятся по-разному, мне так книга даже понравилась. И вот в связи с этим – скажи: ты, как человек, знающий этот жанр, не боишься того, что столь резво сейчас набирающая популярности литература фэнтези составит угрозу типичной фантастико-приключенческой литературе, представителем которой является твой сериал об Оуэне Йитсе?
Эугенюш Дембский: «Смерть магов из Яра» -- это не классический роман фэнтези, там явственно обозначены некоторые аллюзии, и у него своя сценография. Будучи коммерческим или галантным (в лучшем значении этого слова) автором, я пытался держаться в русле текущих мод. Когда Польшу начала захлестывать волна книг этого жанра, я поспешил написать свою. К сожалению, она долго лежала в издательстве и в результате запоздала. Мы бурно восторгаемся фэнтези, потому что у нас этого не было, кроме того наша культура бедна легендами и сказаниями, привлекательными для детей и юношества. Мы из сказки про Красную Шапочку сигаем прямиком на борт космического корабля. Для авторов это лазейка, возможность увильнуть от классической космической НФ, когда на нее не хватает свежих замыслов. Мир фэнтези предоставляет новые возможности и этим, несомненно, привлекает авторов. Но уже сейчас видно, что круг замыкается – выходят в свет все более вторичные, сухие и припорошенные пылью произведения. Думаю, что вскоре либо откроется что-то новое, какая-нибудь особая струйка в жанровом течении, по которой еще никто не плавал, либо все вернется на круги своя – к твердой НФ. Я считаю себя в каком-то смысле «открывателем» для польского читателя фантастико-приключенческого романа. Кроме «Позитронного детектива» (перевод романа А. Азимова «The Caves of the Steel/Стальные пещеры» опубликован в Польше в 1960 году. W.) ничего подобного у нас не издавалось. Это как бы моя собственная экологическая ниша, которая мной была открыта и мною же заполнена. Пора перейти к чему-то новому.
Яцек Инглëт: Расскажи, о чем идет речь в этих твоих романах, которые написаны, но еще не напечатаны.
Эугенюш Дембский: «Krótki lot motyla bojowogo/Короткий полет боевого мотылька» это фантастический роман о войне телепатов, с явственно выраженным приключенческим сюжетом и загадкой, требующей ответа. Там есть преступление, есть и наказание. «Piekło dobrej magii/Ад доброй магии» -- это такой неспешная житейская история о человеке, переброшенном в довольно-таки странный мир. Много магии (этой самой – доброй), нет драконов – думаю, что, опубликуй я этот роман под псевдонимом, мало кто догадался бы о том, кто его на самом деле написал. Завершив цикл об Оуэне, я, вероятно, возьмусь за написание того, что, пожалуй, станет высшим моим достижением – так мне, по крайней мере, сейчас кажется. Полагаю, что у меня есть шанс написать такой роман, какой никто и никогда не написал. У него будет совершенно другая структура, это должно хорошо читаться и в то же время быть чем-то другим. Сумею ли я на этот раз удовлетворить требования критиков относительно глубины и в то же время понравиться читателям – не знаю, но обещаю приложить старания.
Яцек Инглëт: А что с короткими формами?
Эугенюш Дембский: Некоторое время тому назад я перестал писать рассказы, потому что не было где их печатать – вкусам редакторов журналов «Fantastyka» и «Fenix» трудно угодить.
Яцек Инглëт: «Non omnis moriar/Не все умрет» -- написал Гораций о своем творчестве. Выдержит ли твое творчество пробу временем? Будут ли тебя по-прежнему читать через десять-двадцать лет?
Эугенюш Дембский: Не думаю, что я войду в историю польской литературы, а уж в историю европейской или мировой литературы – тем паче. Быть может – и я к этому стремлюсь – обо мне напишут в какой-нибудь энциклопедии как об одном из «плодовитейших авторов». Меня, конечно, наиболее устроила бы такая ситуация: издатели стоят на коленях на лестничной площадке перед моей дверью, умоляя одарить их рукописью новой книги, критики поют на разные голоса об освежении жанра, его обновлении и о чем-то еще, а читатели выносят из книжных магазинов мои книги вместе с полками – но, боюсь, добиться чего-то подобного я не сумею. С меня пока хватит и одобрительных отзывов читателей, даже тех, которых критики называют «незрелыми». Вот они все – и зрелые и незрелые – для меня важнее всего.
6. В эссе «Dwaj jezdzcy Apokalipsy/Два всадника Апокалипсиса», иллюстрированном репродукциями конвертов долгоиграющих пластинок, Ян Рутковский/Jan Rutkowski вскрывает (не слишком глубоко, прямо скажем) связь «тяжелого металла» с НФ (стр. 57-61).
7. В рубрике «Фильм и фантастика» Дорота Малиновская/Dorota Malinowska в статье под названием «Gdzie mieszkają twoi Addamsowie?/Где живут твои Аддамсы?» рецензирует культовый фильм режиссера Барри Зонненфельда «Семейка Аддамсов» (США, 1991) (стр. 62-63).
8. В рубрике рецензий:
некто Predator довольно-таки благосклонно отзывается о романе американского писателя Гордона Диксона «Дракон и георгий» (Gordon R. Dickson “Smok i jerzy”. Tłum. Izabella i Andrzej Śluzkowie. “Amber”, 1991); «Диксон, видимо, собирался написать пародию на фэнтези, но в процессе работы обнаружил, что у него получается нечто более серьезное…»;
некто Karburator перечитывает переизданный в очередной раз классический уже роман английского писателя Уильяма Голдинга «Властелин мух» (William Golding “Wladca much”. Tłum. Wacław Niepokólczycki. “Czytelnik”, Warszawa, 1992. Wyd. III); «все, что может вышибленный из своей культуры человек – это падать в бездну фрейдовского Ид, на дне которой находится Ад, в котором ждет его Властелин»;
некто Denuncjator делится впечатлениями, полученными от чтения романа американского писателя Айзека Азимова «Немезида» (Isaac Asimov “Nemesis”. Tłum. Jędrzej Polak. “Kantor Wydawniczy SAWW”, 1991); «Похоже на то, что для Азимова время остановилось. Он продолжает писать так, как писал для “Astounding”; а впрочем, и сам признается, что никогда не заботился о стилистике. <…> Азимов, несмотря на свои более чем семь десятков лет, сбывающиеся мрачные прогнозы футурологов (экологическая разруха, экономический кризис, голод, перенаселение) и уход от непоколебимой веры в науку – по-прежнему полон оптимизма. Пишет книги, восхваляющие человеческий разум и науку, которая избавит нас от всяческих бедствий ХХ века. Кто знает, может быть именно этот оптимизм Азимова – причина тому, что его все еще читают?»;
а некто Kunktator бегло просматривает повесть польского писателя Томаша Матковского «Гангстерский» (Tomasz Matkowski “Gangsterski”. Tłum. Dorota Sztuszkiewicz. “Tenten”, 1991), изначально написанную на французском языке и для французского читателя. «Ее следует отнести к жанру фэнтези, поскольку магия играет в ней ключевую роль. Два гангстера приезжают c целью выполнения несложного задания в Варшаву, которая, как известно, вместе с остальной Польшей, -- зачарована. За что бы ни взялись в ней гангстеры, им ничего не удается: нужно позвонить – телефоны не работают, нужно связаться по переносной рации – новых батареек купить невозможно, а уж поселиться в варшавской гостинице – это и вовсе не для простого смертного. Наверное европейцы такими нас и видят – зачарованная, лишенная всех возможностей для нормальной жизни страна. <…> Матковский упускает из внимания, что при коммунизме тотальной невозможности сопутствует безграничная возможность для тех немногих, которые знают соответствующие заклятия» (стр. 67).
Здесь же Гражина Лясонь-Коханьская/Grażyna Lasoń-Kochańska советует читателям обратить внимание на фэнтезийный роман американской писательницы Танит Ли “Колдун из Волкиана” (Tanith Lee “Szarnoksiężnik z Volkianu”. Tłum. Danuta Górska. “Alfa”, 1991), невзирая на его жуткую обложку; «это та фэнтези, которая ближе к сказке. <…> Поэтому и герои ее просты и однозначны. Книга не понравится ни любителям острых сюжетов, ни тонким ценителям фантастики: Т. Ли далеко до изощренности Ф. Дика, цельности У. Ле Гуин, пластичности видения Толкина. Так кому же можно рекомендовать книгу для прочтения? Всем тем, кто ищет в литературе эскапизма, а прежде всего тем, кто любит прятаться в простоте сказки. А также молодым людям, которым, как известно, требуются простые и не противоречивые образцы для подражания» (стр. 67).
Далее она же, Гражина Лясонь-Коханьская, знакомит читателей с романом американской писательницы Урсулы Ле Гуин «Слово для “леса” и “мира” одно» (Ursuła K. Le Guin “Słowo las znaczy świat”. Tłum. Agnieszka Sylwanowicz. “CIA-Books/Fenix”, Warzawa – Poznań, 1991), трактуя его с феминистической точки зрения; «И вновь Ле Гуин возвращается к вопросу, заданному еще в “Левой руке тьмы”: столь ли уж справедливо и всегда ли правильно доминирование мужского начала в мировом масштабе? В романе зло проникает в теплый, женский мир при посредстве именно мужчин…»”;
Войтек Седенько/Wojtek Sedeńko в общем положительно оценивает роман американского писателя Роберта Сильверберга «Стеклянная башня» (Robert Silverberg “Szklana wieża”. Tłum. Robert Romaszko. “E.I.A.”, Warszawa, 1991), хотя и видит в нем некоторые недостатки; «роман оставляет впечатление незавершенности и неполноты, но, может быть, тут вина издателя, который, по слухам, решился на перевод романа с его перевода на французский язык»;
Витольду Хмелевскому/Witold Chmielewski в романе польского писателя Конрада Левандовского «Ксин» (Konrad T. Lewandowski “Ksin”. “Orbita”, Warszawa, 1991) очень не нравится обложка (“она попросту трагична”), но прежде всего – язык. Автор стилизует диалоги, затем забывает об этом, потом спохватывается – в общем, жуть. Кое-где он совершенно ненамеренно забавляет читателя смелым словоупотреблением, чего польский язык попросту не выдерживает. Но вот мир у него хорош: красочен, пластичен, богато населен. И главный герой – из тех, которых можно полюбить;
а Яцек Инглëт/Jacek Inglot в рецензии под названием «Только для сумасшедших/Tylko dla obłąkanych» довольно язвительно, но вместе с тем с ощутимой симпатией проходится по роману польского писателя Мирослава Яблоньского «Дух времени» (Mirosław Jabłoński “Duch czasu”. “Białowieża”, 1991); «Если романом М. Яблоньского завершится история польской social fiction, я не стану предъявлять за это судьбе претензии. “Дух времени” – это, несомненно, достойный ее венец: последний, безумный вой на руинах пышной некогда империи. <…> Читая роман, я временами думал, что если бы маркиз де Сад жил сейчас и занимался бы НФ, он наверняка рано или поздно сотворил бы нечто подобное книге Яблоньского. <…> Согласно Яблоньскому, мировая история – это череда гротескных безрассудств, которые никогда не приводили ни к чему хорошему. Всë – кровавый, безумный кошмар, порождаемый алчностью, жестокостью и похотью, щедро приправленными глупостью или явной бессмыслицей. <…> Я солгал бы, если бы сказал, что это книга для каждого. “Дух времени” предназначен читателю с уже сложившимся литературным вкусом…» (стр. 68-69).
9. Еще далее расположен блок материалов, посвященных обсуждению переводов НФ-произведений на польский язык.
Известный переводчик с английского языка Петр Холева/Piotr W. Cholewa в статье «Jak zarżnąć powieść/Как зарезать роман» приводит вопиющие примеры некомпетентности, проявленные переводчиком романа Роджера Желязного “Lord of Light” (Roger Żeiazny “Pan światła”. Tłum. Robert Reszke. “Atlantis”, 1991) при работе над текстом перевода (стр. 70-71). Среди них: перевирание, меняющее смысл фразы, когда переводчик попросту не понимает, о чем идет речь; отсебятина и украшательство; попытки перевода идиоматических выражений напрямую и много чего еще. Чтобы прикинуть примерный объем искажений, Холева проанализировал две с небольшим страницы текста (стр. 105 – 107) и насчитал на них 31 существенную ошибку. Существенную – значит такую, где переводчик написал не то, что содержится в исходном тексте. Если добавить к этому значительное число опечаток, неряшливую наборно-типографскую работу, в результате получится то, что как раз и получилось.
Член-корреспондент ПАН, профессор Збигнев Ришард Грабовский/Zbigniew Ryszard Grabowski в заметке с воинственным заголовком «Strzelać do tłumacza/Переводчика расстрелять», анализируя текст перевода НФ-романа Карла Сагана «Kontakt» (Carl Sagan “Kontakt”. Tłum. Maciej Bończa. “Express Books”, Bydgoszcz, 1991), показывает, что получается, когда переводчик не только слабо разбирается в определенной науке (в данном случае – в астрономии), но и невежественен во всех прочих областях знаний и общественной жизни (культуре разных народов, религии и верованиях и др.) (стр. 71). И к тому же плохо знает как английский язык, так и родной -- польский.
Известный польский фэн Петр «Раку» Рак/Piotr “Raku” Rak в заметке под красноречивым названием «Włos sie jeży/Волосы встают дыбом» (стр. 71) излагает свои впечатления от прочтения десятка романов «ужасов» английского писателя Гая Смита: (Guy N. Smit. “Wyspa/Остров”. Tłum. Anna Mackiewicz. “Bestia/Зверь”. Tłum. Andrzej Sawicki.
“Pragnienie I. Symptom/Жажда I. Симптом”. Tłum. Piotr Trzebiatowski. “Pragnienie II. Plaga/Жажда II. Чума”. Tłum. Marek Michewicz.
“Szatański pierwiosnek/Сатанинский первоцвет”. Tłum. Krzysztof Gronowicz. “Węże/Змеи”. Tłum. Przemysław Panek. Все – “Phantom Press”, 1991).
Речь, понятное дело, идет не столько о сюжетах романов, сколько о качестве переводов на польский язык.
10. В рубрике «Наука и НФ» Мариан Вешхонь/Marian Wierzchoń в очень интересной статье под названием «Czy miraż jest tylko złudzeniem?/Мираж – это только иллюзия?», анализируя мифы и предания народов мира, в которых используется мотив отражающихся в виде фата-морганы «зачарованных городов», приходит к выводу, что такие города могут существовать на самом деле – но в параллельном мире (стр. 72-73).
11. В рубрике «НФ в мире» Ласло Абран/László Ábrán реферирует декабрьский 1991 года номер венгерского журнала «Galaktika». Там во вступительной статье Йожеф Футаки/József Futaki сетует на то, что в Венгрии издается очень мало новых НФ-книг отечественных авторов. То есть венгры считали, что политические перемены принесут дюжины таких книг. Увы, книжный рынок (и журнал тоже) завален западной НФ, прежде всего американской. Зато невиданный рассвет переживает псевдонаучная литература (стр. 74).
Здесь же (стр. 74) MO/(надо полагать, Марек Орамус/Marek Oramus) описывает содержание первого номера основанного Яцеком Родеком/Jacek Rodek журнала «Magazyn komiksowy CDN/Жунал комиксов -- ПС». Великолепно сделан: на 80 стр. хорошей бумаги, цветной, содержащий начальные отрывки нескольких комиксов таких замечательных художников, как Мëбиус, Шторм и Биляль (с пометкой CDN – “Продолжение следует” – отсюда и название журнала). Информация об авторах комиксов, о недавно умершем польском художнике ЕЖИ ВРУБЛЕВСКОМ, описание нескольких популярных западных комиксов. (Увы, Родек выбрал не cамое удачное время для выпуска нового журнала на книжно-журнальный рынок, который в тот момент чуть ли не коллапсировал. Этот первый номер оказался и единственным. W.)
12. В рубрике «Lista bestsellerów/Список бестселлеров» приведены сведения о книжных продажах за февраль 1992 года, собранные в книжных магазинах. Значительно (на 80-100%) повысилась цена новых книг. В продажах лидирует Андрэ Нортон – на рынке появились пять ее новых книг. По-прежнему лучше всего прочего продаются «ужасы», затем – фэнтези. Авторы сплошь англо-американцы (А. Нортон, П. Энтони, Г. Диксон, Д. Кэрролл, Р. Говард, У. Тенн, К. Вагнер, Г. Мастертон, Б. Ламли, М. Муркок). И единственная книга польского автора – «Bogowie jak ludzie/Боги как люди»Марцина Вольского/Marcin Wolski (в Кракове, на 6-м месте) (стр. 74).
13. Напечатан также первый отрывок нового комикса «Naród wybrany» (сценарий М. Паровского, художник ЯРОСЛАВ МУСЯЛ/J. Musiał) (стр. 75-78).
4. В рубрике «Из польской фантастики» напечатаны три присланные на конкурс миниатюры, которые написали Богуслав Яросиньский/Bogusław Jarosiński, Агата Розвада/Agata Rozwada и Войцех Вазль/Wojciech Wazl (стр. 45-46). К сожалению, этим, видимо, исчерпывается все, чем отметились в польской фантастике эти молодые авторы.
5. В этой же рубрике напечатан очередной рассказ Марека Орамуса/Marek Oramus, который называется «Ukryty w gwiazdach/Укрывшийся среди звезд»(стр. 47-56). Иллюстрации ПАВЛА МОЩИНЬСКОГО/Paweł Moszczyński. Поблизости от Земли появилось нечто, названное журналистами Стальной Птицей и совершавшее некие совершенно непонятные маневры. Когда об этом сообщили телерепортеры, отец рассказчика не спал всю ночь, утром уволился с работы и начал строить в огороде какой-то Лабиринт… Прекрасный рассказ с интересной идеей, хорошей ее разработкой и воистину чумовой завершающей фразой. Позже рассказ вошел в состав авторского сборника Марека Орамуса «Rewolucja z dostawą na miejście/Революция с доставкой на место» (2002).
C художественными произведениями замечательного польского писателя и литературного критика, члена редакционной коллегии журнала «Nowa Fantastyka», заведующего его раздела литературной критики и публицистики Марека Орамуса мы в последний раз встречались на страницах журнала в 1989 году (№ 10, новелла “Król antylop/Король антилоп”). Подробную информацию об основных публикациях писателя в нашем журнале можно получить по тэгу ”Орамус М.” в этом блоге. К сожалению, ни биоблиографии писателя, не карточки этого конкретного рассказа на сайте ФАНТЛАБа пока еще нет (однако см. комментарий).
1. В рубрике «Читатели и “Фантастыка”» напечатаны фрагменты писем, в которых читатели полемизируют с некоторыми высказываниями Адама Холлянека/Adam Hollanek, прозвучавшими в его постоянной колонке «…3…2…1» (стр. 2).
2. Рассказ американского писателя Филипа Дика/Philip K. Dick, который в оригинале называется «Second Variety» (1953, ”Space SF”, May; 1954, ант. “Year’s Best SF Novels”; 1957, авт. сб. «The Variable Man and Other Stories»), перевела на польский язык под названием «Model nr 2/Модель № 2» АННА КОШУР/Anna Koszur (стр. 3-16, 25-26). Иллюстрации ПЕТРА ГЕРАСИНЬСКОГО/Piotr Gierasiński.
Это четвертая публикация писателя в нашем журнале (предыдущие см. “Fantastyka” №№ 2/1983 и 9/1987; “Nowa Fantastyka” № 1/1990). Рассказ переводился также на итальянский, немецкий, голландский, французский языки. На русский язык его впервые перевела под названием «Вторая модель» В. БЕРДНИК в 1992 году. Почитать об авторе можно здесь. Карточка рассказа находится тут
3. Знаменитый роман американского писателя Роберта Хайнлайна/Robert A. Heinlein, который в оригинале называется «Stranger in a Strange Land» (1961, премия “Hugo” 1962), перевел на польский язык под адекватным названием «Obcy w obcym kraju/Чужак в чужой стране» АРКАДИУШ НАКОНЕЧНИК/Arkadiusz Nakoniecznik. Иллюстрировал МАРЕК БЕЛЕЦКИЙ/Marek Bielecki. В номере публикуется вторая часть перевода романа (стр. 27-44).
На русский язык этот роман впервые перевели под тем же названием «Чужак в чужой стране» А. АГРАНОВИЧ и В. ЧЕРНЫШЕНКО в 1992 году. Об авторе можно почитать здесь Карточка романа находится тут
облако тэгов
