| |
| Статья написана 10 августа 2014 г. 20:08 |
ТАЙНЫ ВЕЛИКОЙ ТРИЛОГИИ Его до сих пор называют Нострадамусом ХІХ века, — и это правильно даже в большей мере, чем принято считать. Но мы коснёмся лишь одного предвидения Жюля Верна. …«Наутилус» — подводная лодка, способная обойти планету в автономном плавании, миновав при этом Южный полюс подо льдами... Её имя писатель «позаимствовал» у Роберта Фултона, американского изобретателя. В начале XIX века Фултон предлагал свою субмарину… Наполеону, в качестве секретного оружия против Англии. Император французов не оказался дальновидным…
Но лодка Верна неизмеримо совершеннее. Французский инженер Лебеф всерьез считал фантаста своим соавтором в разработке конструкции двойного корпуса субмарины. Академик Жорж Клод извлёк из того же романа, «Двадцать тысяч льё под водой», мысль о возможности получения электроэнергии от проводников, погруженных в морскую воду на разные глубины. «Наутилусом», в честь «изобретения» Жюля Верна, назвали первую в мире атомную подводную лодку — SSN-571, спущенную на воду в США в 1954 году. Один из её походов стал почти точным повторением маршрута капитана Немо! Третьего августа 1958 года, впервые в истории флота, «Наутилус» прошёл под белой бронёй Северного полюса. Единственная поправка: Немо провёл своё судно под ледяным панцирем Антарктики. Но тогда ещё никто не знал, что Южный полюс лежит на материке. Впрочем, никому не было ведомо и то, что другой полюс «плавает» на водах океана. Это, опять же, пророчество Жюля Верна. В нём он лишь «ошибся полюсами»… Что ж! Остановимся поподробнее на этой необыкновенной книге. Но уже не на изобретении, а на личности её главного героя. Вообще-то, название романа в точном переводе с французского звучит, как «Двадцать тысяч льё под морями». До революции роман выходил в России с названием «Восемьдесят тысяч вёрст под водой»; в советское время вёрсты были заменены на почти однозначные с ними километры, позднее укоренилось название «Двадцать тысяч льё под водой»… Но, разумеется, во всех вариантах носит своё имя-маску изобретатель, хозяин и командир «Наутилуса» — странный человек, благородный и зловещий. Капитан Немо, т. е., по-латыни, Никто (Nemo)… Случайно ли пришло в голову Жюлю Верну это имя? Нисколько. Отличный знаток классики, в том числе и античной, великий фантаст «одолжил» его… у Гомера, из поэмы «Одиссея»! В своих скитаниях по морям попав на остров циклопа Полифема и убедившись в его людоедской жестокости, хитроумный царь Одиссей решил усыпить чудовище с помощью крепкого вина. Одноглазый гигант, которому очень понравились первые чаши хмельного питья, спросил, как имя мореплавателя. И тогда Одиссей ответил: Я называюсь Никто; мне такое название дали Мать и отец, и товарищи так все меня величают. Через короткое время, когда ослеплённый острым колом циклоп начал сзывать своих сородичей, странное имя спасло Одиссея: услышав, что беду Полифему причинил «никто», циклопы решили, что их собрат просто болен, и разошлись... Итак, благодаря знанию великой древней поэмы Гомера появился у Верна появился его подводный Одиссей, странник, мстящий несправедливым и жестоким, — капитан Никто. Его острый кол — носовой таран подводной лодки — пробивает борт грозного «циклопа», британского военного корабля! Но кто же он, всё-таки, и откуда, — учёный и мореплаватель, интеллектуал и мститель? В «Двадцати тысячах льё…» есть несколько намёков на личность и убеждения Немо. Из всех стран мира он ненавидит только Англию. В каюте капитана есть портрет молодой женщины с детьми; однажды Аронакс подсматривает случайно, как грозный командир «Наутилуса» плачет перед этим изображением… Кроме того, со стен той же каюты смотрят портреты людей, «посвятивших себя служению высокой идее гуманизма: Костюшко, герой, боровшийся за освобождение Польши... Боцарис — этот Леонид современной Греции; О’Коннел — борец за независимость Ирландии... Линкольн, погибший от пули рабовладельца; и, наконец, мученик, боровшийся за освобождение негров от рабства и вздернутый на виселицу, — Джон Браун»... Немо неоднократно говорит о том, что дно морское покрыто несметными сокровищами и он один — их хозяин. Вариант Скупого рыцаря? Человек, помешанный на богатстве? Ничего подобного. Собирая золото с погибших кораблей, капитан передаёт его смельчакам, сражающимся за национальную независимость, за справедливый общественный строй. В частности, повстанцам Греции против турецкого деспотизма. «До последнего вздоха я буду на стороне всех угнетённых, и каждый угнетённый был, есть и будет мне братом!» Критик Жак Шено писал, что Немо — это «образ непримиримого борца, в котором воплотилась мечта революционера поколения сорок восьмого года о свободе народов, его антиколониальные настроения и неприятие какой бы то ни было власти». Но ведь роман «Двадцать тысяч…» существует не сам по себе. Он — лишь вторая часть трилогии, посвящённой океанским плаваниям и знакомству с дальними странами. Открывает эту «триаду» роман «Дети капитана Гранта», завершает «Таинственный остров». Вот, в третьей-то части и раскрывается полностью тайна Немо… Известно, что при создании своих произведений Жюль Верн использовал не только свою фантазию, но и опирался на достоверные факты о научных открытиях и изобретениях, о тех местах, куда должны были попасть его герои. У писателя была колоссальная картотека, которую он собирал многие годы. По своему богатству и разнообразию она не уступала ни энциклопедиям, ни нынешней (кстати, изрядно «замусоренной» непроверенным фактажом) электронной «Википедии». Заметим кстати, что карточки свои Верн собирал, не пользуясь не то, что компьютером, но даже пишущей машинкой: роясь в сотнях книг-источников, делал выписки от руки! Так вот, в этой картотеке хранилась интересная информация об индийском военном и политическом деятеле Нана Сахибе, приёмном сыне одного раджи. Он в 1857 году возглавил восстание сипаев — индийских солдат, состоявших на службе у английской колониальной администрации. Однажды они обратили своё оружие против угнетателей. Восстание, которое возглавил Нана Сахиб, охватило большую территорию в центральной Индии. Повстанцы заняли город Канпур. Два года они вели борьбу против британской тирании, —но всё же повстанческие отряды были плохо организованы, а действия их разрознены. В конце концов, восстание было жестоко подавлено. Мы знаем картину русского художника Василия Верещагина: изуверский расстрел сипаев, которых англичане привязывали к жерлам пушек… Нана Сахиб был вынужден скрываться в труднопроходимых джунглях страны и руководить местными партизанскими отрядами. Дальнейшая судьба его неизвестна. Согласно сведениям, приведённым в романе «Таинственный остров», где капитан Немо выступает в роли всемогущего хранителя и защитника колонистов необитаемого острова Линкольна, — создатель «Наутилуса» тоже родом из Индии. Его зовут принц Даккар; он — «сын раджи, правившего независимым тогда княжеством Бундельханд». Принц был «душой» восстания сипаев; не в силах захватить Даккара, британцы убили его жену и двоих детей. Всю свою жизнь индийский Спартак посвятил изощрённой мести и помощи другим повстанцам… Однако были в картотеке мсье Верна и другие материалы, рисующие ещё более «подозрительную» личность… На одной из карточек написано: «Белый Раджа, сын англичанина господина N. Один из создателей «Монитора». Учёным удалось расшифровать загадочную запись. Помянутый в карточке «господин N» оказался военным топографом из Англии. За годы своей службы он объездил половину индийских земель — и даже связал свою судьбу с приёмной дочерью раджи… как бы вы думали, какого княжества? Бундельханд! В семье британца и индианки родилось двое детей – мальчик и девочка. (Портрет в каюте Немо!) Своего сына топограф отправил учиться в Англию. Получив инженерное образование, юноша вернулся на свою родину. В то время его отец уже подал в отставку; он знал, что назревают народные волнения, а выступать против индийского народа не хотел. Итак, «господин N» решил уехать с семьёй в Англию. Но жена воспротивилась переезду, и он уехал один. Когда в Индии разразилось восстание сипаев, сын военного топографа принял в нём непосредственное участие. Его знали под псевдонимом Белый Раджа. Поняв, что мятеж будет подавлен, молодой человек вернулся в родной Бундельханд, забрал сестру и мать, и они всё-таки уехали в Англию. Но тут за розыск Белого Раджи взялись английские власти. Ему грозила каторга. Пытаясь спастись от ареста, молодой человек перебрался в США. А там в это время время разразилась гражданская война, конфликт Севера и Юга. Раджа уверенно встал на сторону северян. Южане в ту пору строили прототип будущих крейсеров и линкоров — военный корабль «Мерримак». Он имел паровой двигатель и бронированный корпус из стали. В 1860-х годах это было, можно сказать, сверхоружие. С ним никак не могли бороться деревянные парусники северян. Узнав об этом, Белый Раджа решил обратиться за помощью к известному кораблестроителю Джону Эриксону. Он предложил инженеру свои немалые средства, чтобы тот построил корабль, объединяющий в себе броненосец и подводную лодку. По проекту Белого Раджи, над плоской палубой этого судна должны были подниматься только труба и две орудийные башни. Рассмотрев это предложение, Эриксон подал проект на рассмотрение президенту США Аврааму Линкольну. Тот одобрил; началось спешное строительство необычайного судна. Тем временем броненосец южан сошёл со стапелей и включился в войну. Он уже потопил три парусных судна северян. Но тут закончилось сооружение нового корабля, спроектированного Белым Раджой и Эриксоном. Судно назвали «Монитор». Скоро он вышел на поединок с «Мерримаком»… и тот обратился в бегство! Занятен и тот факт, что капитан Немо, по замыслу своего автора, поначалу должен был стать не индийцем, а… поляком! Ещё свежо было в памяти образованных людей польское восстание, подавленное правительством России в 1863 году. (Один из участников этой революции стал отцом великого русского писателя-романтика Александра Грина.) Обратившись к своему другу и издателю Жюлю Этцелю, Верн изложил следующий замысел: польский патриот, воевавший с царскими войсками за свободу родины, потеряв дом, родных и близких, вынужден скрываться. Но он не просто прячется, а выступает «страшным судией, настоящим архангелом мести». В письме Этцелю Верн так пытается разъяснить причины гибели корабля, потопленного «Наутилусом»: «Принадлежит он нации, которую ненавидит Немо, мстящий за смерть своих близких и друзей! Предположите, что Немо – поляк, а потопленный корабль – судно русское, была бы тут возможна хоть тень возражения? Нет, тысячу раз нет!» Однако опытный Этцель тут же осаживает младшего друга. Издатель знал, что Франция ищет пути сближения с Россией. В этих условиях правительство восприняло бы антирусскую направленность книги, как политическую провокацию. Книгу, возможно, запретили бы, — а ведь национальность героя не имела принципиального значения. И Этцель посоветовал автору сделать Немо… американцем-северянином, врагом работорговцев. Жюль Верн выбрал третий вариант. Тогда и возник («ни нашим, ни вашим») индийский принц Дакар, гроза англичан. Издатель, скрепя сердце, согласился… С книгой «Двадцать тысяч льё под морями», да и с двумя другими частями трилогии, связан ещё один секрет, пожалуй, забавный и странный. В них происходит чудовищная путаница дат! Судите сами. Роман «Дети капитана Гранта» начинается с того, что в 1864 году хозяева яхты «Дункан», лорд и леди Гленарван, находят послание в бутылке и отправляются на поиски пропавшего шотландского капитана. С ними вместе путешествуют дочь и сын Гранта, Мэри и Роберт. Последнему — двенадцать лет. Путешествие длится девять месяцев, стало быть, оканчивается в 1865 году. Под конец своих странствий Гленарван высаживает осуждённого им разбойника и пирата Айртона на необитаемый остров Табор. Профессор Аронакс со своим слугой Конселем попадают на борт «Наутилуса» в году 1866. Это — начало книги «Двадцать тысяч льё под морями». Нити сюжетов сходятся в узел на страницах «Таинственного острова»… но вот тут-то и возникает чехарда! Герои романа, пленные северяне, бегут на воздушном шаре из своего плена у южан в Ричмонде ещё до конца гражданской войны, в 1865 году. Однако, попав на остров Линкольна и сделав корабельную экскурсию на соседний остров Табор, они находят там… абсолютно одичавшего Айртона! Бандит провёл в одиночестве не один год… Далее. Тайным покровителем и защитником невольных колонистов Линкольна становится капитан Немо. Его «Наутилус» прячется в пещере, в подземном озере. Капитан уже стар, он на пороге смерти. Подводная лодка давно отплавала, её команда ушла в небытие… Когда же они успели?! Ведь, по идее, именно сейчас «Наутилус» должен бороздить моря, имея на борту Аронакса с Конселем! И, наконец, последний удар для внимательного читателя. В финале романа остров Линкольна гибнет от чудовищного извержения вулкана. Колонистов, спасшихся на обломке скалы, подбирает яхта «Дункан», а командует ею… капитан Роберт Грант! Тот самый двенадцатилетний мальчишка, который за пару-тройку лет, прошедших с 1865-го, стал взрослым морским волком… То бишь, события всех трёх романов происходят практически одновременно. И вместе с тем, разделены десятилетиями! Досадные описки у Жюля Верна иногда встречаются. Так, в тех же «Детях капитана Гранта» чудак-географ Паганель называет президента США Джонсона преемником «великого и доброго Линкольна, убитого безумным фанатиком». То есть, говорит о событии, которое произошло 15 апреля 1865 года… стоя на палубе «Дункана» в декабре 1864-го! Но это, право, мелочь по сравнению с так и не раскрытой до сих пор загадкой «парадоксов времени», заложенной в тексте трилогии. …О существовании параллельных вселенных, где может с разной скоростью течь время, фантасты в ту пору, вроде бы, не задумывались. Учёные — тоже. Неужели Жюль Верн и здесь опередил всех?.. Андрей ДМИТРУК ![](https://i.ibb.co/93vkHyd/00630.jpg)
![](https://i.ibb.co/GHLLJjb/00632.jpg)
![](https://i.ibb.co/2vjNYSv/00631.jpg)
Тайны великой трилогии: [О предвидении Жюля Верна] // газета Коммунист (Киев), 2014, 15 января (№2) – с.4, 17 января (№3) – с.4, 22 января (№4) – с.4
|
| | |
| Статья написана 28 июля 2014 г. 00:43 |
![](http://f5.s.qip.ru/kJcLCQl6.jpg)
![](http://f5.s.qip.ru/kJcLCQl4.jpg)
![](http://f5.s.qip.ru/kJcLCQl5.jpg)
![](http://f5.s.qip.ru/kJcLCQl7.jpg)
В начале года намеревался приехать 26 июня и зайти к Давиду Григорьевичу поздравить с днём рожденья. Для этого написал какое мог приветствие: Всё тот же день, и тот же праздник, Уже, по счастию, не мой. И именинник, как полтинник, Тряхнёт сегодня стариной. И всё не сказано, не спето Про Витебск, Библию, ЦаХаЛ... А также то, какого цвета Наровля, Ашкелон, Шагал... ( пишу на "ты" — ну я нахал:)) Читал ты в клубах, юн и светел, По — птичьи тонок и смешон. Там Симонов тебя заметил, Но как Державин, не сошёл. Благословив тебя на муку Своею творческой рукой, Проспал соперника, но в руку, Тебе явился сон такой. Путёвку в жизнь, не сомневаясь, Дал Константин Михайлович. Твоя фамилия — такая же, С еврейско-белорусским "- ич". И, продлевая день рожденья, По всем законам бытия, Хочу сказать вам — без сомненья, подарок лучший, не тая, когда молчу как рыба — я:) Я скромно вам себя дарую И рад увидеть вновь и вновь я Инну — Молодость вторую, её — как Музу и Любовь. Твоим стихам свои стихи я скромно противопоставил. И лучше выдумать не смог сам даже дядя честных правил, что так к Онегину был строг:) "Всё тот же день..." ( хоть мы с ним виделись один раз 20.08.13 ) связан с моим днём рожденья — 26го, правда, не июня. Думаю, зайду, прочту и уйду. Но потом застеснялся, наверняка будут гости, и отправил почтой "на согласование". Мол, не судите строго, для размера пришлось именовать Вас на "ты". Получил ответ: "Стихи развеялись, как дым, но были хороши. Ах, Вячеслав — благодарим, ведь это от души!" Так и не пришлось мне больше увидеть Д. Г., к большому сожалению.
|
| | |
| | |
| Статья написана 26 июня 2014 г. 20:03 |
Г. Зенова в работе «Фантастыка ў беларускiх апавяданнях 80 90-х гг.» (1999) дает краткий обзор имен, сопровождая теоретические посылки очень широким пониманием термина (как фантастическое в целом, жанр, тип литературы). Определения жанра здесь не дается, отсутствует анализ исследовательской базы. Г. Воронова началом белорусской научной фантастики называет драму К. Крапивы «Брама неўмiручасцi» (1973), далее развитие НФ связывает с творчеством В. Шитика, где утверждается вера в науку, мощь человеческого разума идеализированного первопроходца (идеи, что были характерны для НФ того времени в целом). Непринятие критикой «нежелательного» ответвления от приключенческой литературы, привело к забвению белорусской НФ вплоть до появления «Брамы...» К. Крапивы (1973). Авторитетом классика утверждается право фантастики на существование, дана новая тематическая установка: фантастика это зеркало, отражающее актуальные проблемы общества, когда главным героем становится наш современник. Фантастика 1980 1990-х годов характеризуется разочарованием в техническом прогрессе: 1) в результате экологической катастрофы (произведения В. Гигевича «Пабакi», А. Минкина «Карова», Л. Дайнеки «Чалавек з брыльянтавым сэрцам», Я. Сипакова «Блуканне па iншасвеце», А. Федоренко «Смута...»); 2) в «иронической» фантастике творчество А. Павлихина; 3) в «космической» НФ: В. Гигевич («Карабель», «Марсiянскае падарожжа», «Кентаўры»), В. Климович («Сiстэма Баслi», «Чацвертая ад Рэгула»). Тогда же возникает белорусская антиутопия (В. Гигевич «Карабель»; А. Минкин «Праўдзiвая гiсторыя Краiны Хлудаў»), философская фантастика (Я. Сипаков «Тыя, хто iдуць» и «Падары нам дрэва»; П. Васюченко «Белы мурашнiк»), главной чертой которых становится печальная ирония. Характерно, что в других работах исследователя в качестве отправной точки белорусской фантастики называется творчество Я. Мавра. Важным является утверждение критика о тематическом изменении современной белорусской фантастики по сравнению с фантастикой 60 70-х годов: возрастает критичность в оценке перспектив человека в связи с развитием науки. Исследователем допускаются некоторые неточности при трактовке самого понятия «научная фантастика»: 1) прогнозирование как основная функция (другие не названы) НФ; 2) утверждается происхождение научной фантастики из социальной фантастики ХIХ века. С. Минскевич «по доле фантазии» делит фантастическую литературу на два течения, фэнтэзийное и научное. В последнем распространены следующие разновидности: фантастика предупреждения, социальная фантастика (под этим здесь понимается утопия), киберпанк и др. Корни фэнтэзийной литературы (как магическо-мистической) критик находит в бело- 59 59 -русском фольклоре и верованиях, творчестве А. Мицкевича (утерянная фантастическая повесть о Литве 2000 года), дневниковых записях Я. Дроздовича. Вступление в космическую эру дало новый импульс фантастике: повести В. Шитика. На современном этапе выделяется философско-насыщенной прозой В. Гигевич, Ю. Станкевич, И. Шударева, П. Семинский. Солодовников С. понимает фантастику как художественную условность и находит ее в сказке, мифе. Художественным методом фантастики является «адваротная мифатворчасць», т.е. переустройство мира. Научная фантастика при этом является новейшей мифологией. Далее под фантастикой понимается специфический художественный образ. Начало белорусской фантастики связано прежде всего с ХХ веком, когда разрабатывался жанр сказки в творчестве Богдановича, Тетки, Бедули, Коласа. В Беларуси первым в жанре НФ стал работать Я. Мавр «Чалавек iдзе» (1920) история жизни древних людей. Смешения разных теорий, классификаций здесь очевидны: автор разграничивает понятие «в жанре НФ» и «НФ» («позже у Мавра появляется и научная фантастика «Фантамабiль прафессара Цылякоўскага»). Далее впервые приводится хронологический ряд произведений белорусской научной фантастики: 1962 г. первая книга В. Шитика («Апошняя арбiта»); 1967 г. книги «Зорны камень», 1970 г. «Парсекi за кармой», 1975 г. «У час не вярнулiся». В 1973 году появляется комедия «Брама неўмiручасцi» К. Крапивы. А. Павлихин в статье «Цi iснуе беларуская фантастыка?» приводит достаточно полный перечень имен писателей-фантастов с конца 1980-х годов. М. Шамякина («Чакаючы непазбежнага») делит фантастику на следующие разновидности: 1) социально-философская фантастика; 2) научная фантастика; 3) научно-приключенческая фантастика. При этом отмечены некоторые важные свойства советской фантастики: идеологизированность, «романтичность». Утверждается, что развитие НФ до 1980-х зашло в тупик: сюжет представлен несколькими вариантами апокалипсиса. Указав на характерное для белорусской научной фантастики соединение психологизма, социально-философского прогноза и научной точности, далее исследователь дает обзор жанров зарубежной фантастики. В русской литературе критиком добавлены такие оригинальные «жанры», как «турбореализм», «Школа братьев Стругацких», «Школа Ефремова». Н. Химардин отмечает нарастающий кризис белорусской фантастики с 2000-х годов, указывает на единичность известных авторов. Действительно, на постсоветском пространстве известны имена лишь Ю. Брайдера и Н. Чадовича, работающих в соавторстве. Их первая публикация «Парушальник» (1983), дальнейшие сборники «Поселок на краю Галактики», «Ад на Венере», романы «Телепатическое ружье», «Евангелие от Тимофея», «Клинки Максара» и др., публиковавшиеся на русском языке, получили признание критики: премии «Странник», «Меч Руматы», «Меч в зеркале». Но на развитие белорусской фантастики творчество указанных авторов в силу их «пророссийской» настроенности напрямую не повлияло. 60 60 Р. Ковалев указывает на актуальность изучения специфики НФ, говорит об остроте этой проблемы, предлагая свое видение одной из ее сторон: НФ и фольклор. Исследователь перечисляет непременные атрибуты научной фантастики: воображение, философская проблематика существования человека и мира, связывая их с фольклорными аналогами. Так, прослеживаются некоторые сюжетные соответствия подобной проблематики (проблема пространства и времени), освещаются идейно-художественные функции фольклорных образов в НФ (естественно-природное их толкование). При этом трансформация фольклорных образов служит расширению проблематики произведений, а образы становятся научно-фантастическими. Белорусская научная фантастика нами понимается в более обобщенном смысле: до распада СССР сюда включаются и книги, издававшиеся белорусскими авторами на русском языке. Учитывая некоторую «интернациональность» НФ и официальное двуязычие, это представляется наиболее корректным, а также позволит несколько увеличить исследовательскую базу, что для Беларуси является критически важным. Речь идет о творчестве витебчанина А. Геращенко, В. Гончарова, В. Гусева, Е. Дрозда, В. Козько, Н. Новаш, В. Павлова, А. Потупы, В. Строкина, А. Фомицы, имена которых даже в кратких обзорах почему-то не упоминаются, хотя подобный прецедент уже имеется книги В. Шитика выходили и на русском языке. Надо сказать, что белорусская научно-фантастическая проза находится сейчас в стадии «затянувшегося» становления. Стартуя в 1950-х годах примерно с одинаковых позиций вместе с русской НФ, до конца 1980-х годов белорусские авторы сохраняли «приверженность» к уже устаревшему кругу тем. Как следствие, возникает потеря издательского интереса, и неожиданный всплеск начала 1990-х ничего здесь не изменил: российская НФ также теряет своего читателя и на некоторое время замыкается в себе. На данный момент накопился изрядный текстовый материал, В. Гигевич, Ю. Брайдер и Н. Чадович известны за рубежом, а в самой Беларуси единого, центробежного, собирательного движения (хотя бы на уровне отдельного жанра) не наблюдается. Поэтому как никогда актуальными остаются вопросы бережного собирания литературного фантастического наследия, уяснения эволюционных путей развития белорусской фантастики. Перспективными здесь являются исследования о специфике фантастического в ХIХ веке, а также, учитывая плотное взаимодействие фантастической литературы, и сравнительные работы по славянским литературам. Что же касается белорусской НФ, то пока тот небольшой круг произведений, понимаемых под этим наименованием, находится в русле развития русской фантастики. Указанные критиками приведенные выше отличительные черты были актуальны для литературы уже с 1960-х годов. :::::::: С сожалением приходится констатировать, что исследований по бело-русской фантастике выходит мало, а библиографии отсутствуют (есть лишь рекомендованные списки литературы, текстография отдельных авторов и ме-тодические разработки уроков). Жанровый аспект присущ достаточно не-большому кругу книг, среди которых преобладают произведения научно-фантастической тематики. Прежде чем перейти к предметному разговору, хотелось бы изложить свои соображения относительно белорусской фанта-стики в целом. Как уже говорилось выше, первый этап становления русской фантасти-ческой прозы был романтическим. В белорусской литературе неспешная смена направлений, кристаллизация жанров отсутствовала ввиду сложив-шихся неблагоприятных политических условий. В дореволюционное время наблюдалась незначительная доля прозы (отметим своеобразный памятник, принадлежащий одновременно нескольким культурам, – «Шляхцiц Завальня» Я. Баршчэўскага (1844 – 1846), а с 1920-х гг. культивируется реалистическая литература с романтизированными чертами. Избавившись от этнографизма, проза образовала жанры рассказа в нескольких ответвлениях, а также начал формироваться жанр повести, наиболее продуктивный для ранней фантасти-ки. Одновременно с реализмом появляются романтические тенденции в про-зе, когда жизнь оценивается с идеально-романтических позиций, что сопро-вождается некоторой абстрактностью, космичностью стиля (см. работы I. Чыгрына «Проза «Маладняка»: Дарогами сцвярджэння» (1985) и «Крокi: Про-за «Узвышша» (1989)). Это создает благодатную почву для использования фантастики как приема (например, повесть «Нядоля Заблоцких» Лукаша Калюгi, исключительные герои Мiхася Зарэцкага, творчество Янкi Неманскага, теория «патаемнага» Максима Гарэцкага, метод «переодевания» З. Бядули, приемы сна и воображения в рассказах Михася Дубка «Знаешь ли ты?», Ни-колая Куликовича «Мяндоўг» и др.). Некоторое значение имеет в такой ситуа-ции становления и приключенческая литература, которая обычно переклика-ется с романтической и научной фантастикой («Свiнапас» М. Чарота, «Два» А. Вольнага, «Ваўчаняты» А. Александровiча, А. Дудара, Анатоля Вольнага). Однако поиски своего положительного героя, дидактичность приключенческой литературы в 1920-е гг. обусловили, соответственно, специфическое разви-тие от экзотики к психологизации будней, когда необычное имеет фольклор-ную основу. Интересно, что такая схема повторяет этапы развития романти-ческой фантастики как литературы о необычном: от экзотики (зарубежных заимствований) первого этапа – далее к использованию собственной демо-нологии – затем психологическая и философская трактовка таких сюжетов. Фантастикой обычно становится соотнесение реальности и прошлого, когда чудесным объявляется сам временной разрыв. В целом, это соответст-вует схожим пространственно-временным свойствам русского романтизма. В целом благодатные для жанрового образования тенденции в бело-русской литературе 1920-х гг. (контрастность повествования, фольклорная образность, метафоричность, сказочность повествования, ассоциативность письма, акцентированная символика) в романтической литературе (револю-ционном романтизме, романтическом типе искусства в реализме и т.п.), к со-жалению, так тенденциями и остались. Была утеряна поступательность в развитии фантастической литературы, когда НФ наследовала лучшее из ро-мантической фантастики. Интересно, что своеобразие белорусской прозы, ее особенная лиричность, даже минорность, все-таки проявились через десяти-летия в литературе 1980 – 1990-х годов. Говоря о научной фантастике приходится вновь констатировать недос-таточную ее изученность. Научные работы отрывочны, часто противоречат друг другу и, в основном, дают краткие обзоры этапов ее развития. Вопросам теории, а также истории НФ как жанра посвящены работы Г. Зеновой [3], Г. Вороновой [4], С. Минскевича [5], А. Смирнова [6], С. Солодов-никова [7], А. Павлухина [8] и других. В итоге картина развития белорусской научной фантастики в широком понимании выглядит так: Начало белорусской фантастики связывается, прежде всего, с ХХ веком, ко-гда разрабатывался жанр сказки в творчестве Богдановича, Тетки, Бедули, Коласа (правда, есть отдельные высказывания о польском монахе 18 века Карале Жера с карнавальной «Торбой смеха»). Далее идут «Лабиринты» Вацлава Ластовского, трактуемые в других работах как историческая повесть, художественно-исторический трактат, «першасная мiстэрыя», жанр «парабо-лической» прозы (притчи). Исходный тезис автора о потере белорусским на-родом своей мифологии вследствие влияния востока и запада обусловил бе-режный интерес к малейшим проявлениям такой самостоятельной «мифоло-гии» в книге, историческое моделирование возможных ситуаций, близкое, скорее, романтической «завуалированной» фантастике. Отметим, правда, характерное отсутствие термина «научный» в указанных определениях, а также наличие определенной жанровой тенденции в творчестве Ластовского, требующей дальнейшего изучения (рассказы «Привидение», «Время было тревожное»). Первым в жанре НФ стал работать Я. Мавр «Чалавек iдзе» (1926). Позже у Мавра появляется и научная фантастика – «Фантамабiль прафесса-ра Цылякоўскага». Отметим и повесть белорусского автора Б. Армфельта «Прыжок в пустоту» 1927 года. Классической НФ является творчество Николая Гомолки (с 1955г.), Дмитрия Астапенко (с 1932 г.) и В. Шитика (с 1962 г.), где утверждается вера в науку, мощь человеческого разума идеализированного первопроходца (идеи, что были характерны для НФ того времени в целом). Непринятие критикой «нежелательного» ответвления от приключенче-ской литературы, привело к забвению белорусской НФ вплоть до появления «Брамы…» К. Крапивы (1973). Авторитетом классика утверждается право фантастики на существование, дана новая тематическая установка: фанта-стика – это зеркало, отражающее актуальные проблемы общества, когда главным героем становится наш современник. Фантастика 1980 – 1990-х годов характеризуется разочарованием в техническом прогрессе, тогда же возникает белорусская антиутопия (В. Гиге-вич «Карабель»; А. Минкин «Праўдзiвая гiсторыя Краiны Хлудаў»), философ-ская фантастика (Я. Сипаков «Тыя, хто iдуць» и «Падары нам дрэва»; П. Ва-сюченко «Белы мурашнiк»), главной чертой которых становится печальная ирония. На современном этапе выделяется философско-насыщенной прозой В. Гигевич, Ю. Станкевич, И. Шударева, П. Семинский. Назван и наиболее попу-лярный жанр в белорусской фантастике – фантасмагория (В. Казько, Я. Сипа-ков, Р. Боровикова, Г. Богданова, Петро Васюченко, Адам Глобус, А. Наварич, А. Козлов, О. Минкин, В. Мудров). Корни фэнтэзийной литературы (как магическо-мистической) находятся в белорусском фольклоре и верованиях, творчестве А. Мицкевича (утерянная фантастическая повесть о Литве 2000 года), дневниковых записях Я. Дроздо-вича, повести Владимира Короткевича «Адвокат дьявола». В целом отмечается нарастающий кризис белорусской фантастики с 2000-х годов, указывается на единичность известных авторов. Смешение теоретических понятий в приведенном обзоре очевидно, как и очевидна проблемность отнесения творчества многих перечисленных авто-ров к собственно фантастической литературе. Единичные произведения в рамках уже существующих традиций англоязычной и русской литературы ра-зумно назвать лишь тенденцией к жанрообразованию, своеобразным течени-ем, если хотите. Разновидности НФ присутствуют, обладают национальным своеобразием и близки к жанровому определению, что выделяет данную те-му как наиболее плодотворную в дальнейших исследованиях. В заключение хотелось бы отметить существование еще одной про-блемы в литературном процессе РБ. Учитывая некоторую «интернациональность» НФ и официальное дву-язычие «белорусскую» научную фантастику следует понимать в более обоб-щенном смысле: при положительном самоопределении автора сюда по умол-чанию включаются и книги, издававшиеся белорусскими авторами на русском языке. Речь идет о творчестве Юрия Брайдера и Николая Чадовича, Сергея Булыги, А. Геращенко, В. Гончарова, Ольги Громыко, В. Гусева, Е. Дрозда, В. Козько, Инны Кублицкой, Сергея Лифанова, Руслана Мельникова, Павла Мисько, А. Муравьева, Наталии Новаш, В. Павлова, Александра Потупы, Эдуарда Скобелева, В. Строкина, Сергея Трусова, А. Фомицы, Георгия Шиш-ко. Это позволит несколько увеличить исследовательскую базу и наиболее полно выявить тенденции развития современной фантастики в Беларуси. Надо сказать, что белорусская научно-фантастическая проза находится сейчас в стадии «затянувшегося» становления. Стартуя в 1950-х годах при-мерно с одинаковых позиций вместе с русской НФ, до конца 1980-х годов бе-лорусские авторы сохраняли «приверженность» к уже устаревшему кругу тем, что привело к потере издательского интереса. На данный момент накопился изрядный текстовый материал, но единого, центробежного, собирательного движения (хотя бы на уровне отдельного жанра) не наблюдается. Поэтому как никогда актуальными остаются вопросы бережного собирания литератур-ного фантастического наследия, уяснения эволюционных путей развития бе-лорусской фантастики, ее популяризации. Перспективными здесь являются исследования о специфике фантастического в ХIХ – ХХ веках, а также срав-нительные работы по славянским литературам. ЛИТЕРАТУРА 1. Ковтун Е.Н. Поэтика необычайного: Художественные миры фанта-стики, волшебной сказки, утопии, притчи и мифа (На материале европейской литературы первой половины ХХ века). – М.: Изд-во МГУ, 1999. – 308 с. 2. Шумко В.В. Фантастический жанр в литературе ХiХ – ХХ веков: ста-новление и развитие (Курс лекций). – Витебск: Изд-во ВГУ, 2006. – 77 с. 3. Зенава Г.М. Фантастыка ў беларускiх апавяданнях 80 – 90-х гг. // Весн. Бел. дзярж. ун-та, 1999, № 2. – С. 14 – 17. 4. Воранава Г. У краiне антыутопii // Полымя, 2001, № Х. – С. 267 – 311. 5. Мiнскевiч С. Па слядах яе вялiкасцi фантастыкi // Маладосць, 2005, № 3. – С. 115 – 118. 6. Смирнов А.Ю. Антиутопия в белорусской литературе (к постановке проблемы) // Куляшоўскiя чытаннi: (матэр. Мiжнарод. навук. канф.). – Магiлеў, 2007. – С. 52 – 54. 7. Саладоўнiкаў С. Поплеч з мараю // Маладосць, 1979, № 6. С. 157 – 163. 8. Паўлухiн А. Цi iснуе беларуская фантастыка? // Маладосць, 2004, № 5. – С. 142 – 143.
В.В. Шумко – преподаватель ВГУ, кафедра литературы, Реферат Исследованы общие тенденции развития русской и белорусской фан-тастической прозы, дан обзор литературоведческой традиции по этому во-просу. Ограничительным критерием для статьи в определении свойств фан-тастического стал жанровый подход к текстам. Проанализированы схожие с фантастикой произведения в белорусской литературе 1920-х годов. Автором выявлены наиболее плодотворные современные тенденции, а также намече-ны дальнейшие пути развития фантастоведения. Библиогр. – 8 назв. Спасибо пользователю Lokaloki !
|
| | |
| Статья написана 9 июня 2014 г. 00:04 |
Как известно, Сатана, Азазель, Люцифер, Вельзевул, Лилит, Левиафан и прочая ближневосточная нечисть проникли в европейскую литературу и искусство именно из Библии. Проект «Эшколот» пригласил ученых, писателей, журналистов и художников дать свой авторский мини-комментарий на библейские сюжеты, связанные с нечистью. Comment-party "От Азазелло до Повелителя мух" состоится на ежегодной ярмарке NON/FICTIO№15 (тот, кто зарегистрируется на мероприятие не позднее, чем за 3 дня, сможет пройти на Non/Fiction бесплатно). О библейских персонажах и сюжетах нам расскажут наши подкованные гости, а мы пока вспомним произведения мировой литературы, посвященные представителям так называемых "темных сил". Этот небольшой список можно и нужно дополнять! "Фауст" Иоганна Вольфганга Гете Не нуждающаяся в рекламе трагедия немецкого классика, в которой рассказывается о непростых отношениях героя немецких мифов доктора Иоганна Фауста с известным любителем заключать сомнительные соглашения. "Мастер и Маргарита" Михаила Булгакова По сохранившейся информации, источниками сведений по демонологии для Булгакова служили статьи Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, книга Михаила Орлова "История сношений человека с дьяволом" и книга Александра Амфитеатрова "Дьявол в быте, легенде и в литературе средних веков". В итоге дьявол вышел у Булгакова куда более симпатичным и достойным уважения, нежели большинство выписанных им в том же романе москвичей 30-х годов. "Повелитель мух" Уильяма Голдинга Дебютный роман лауреата Нобелевской премии по литературе за 1983 год. Известный литературный критик того времени Лайонел Триллинг сказал, что "Повелитель мух" "ознаменовал мутацию в культуре: Бог, возможно, и умер, но дьявол расцвёл — особенно в английских общественных школах". Рекомендуется детям до 16 и старше. "Эликсиры сатаны" Гофмана Генрих Гейне, прочитав роман Гофмана, писал: "В "Эликсирах сатаны" заключено самое страшное и самое ужасающее, что только способен придумать ум... Говорят, один студент в Геттингене сошёл с ума от этого романа... Дьяволу не написать ничего более дьявольского". Какие еще нужны рекомендации? "Вий", "Ночь перед Рождеством", "Страшная месть", "Вечер накануне Ивана Купала" и прочая, прочая Николая Гоголя Гоголь не только читал произведения немецкого романтика Гофмана, но был очень близок к нему по мироощущению: сходство вышеперечисленных произведений с работами автора "Кота Мурра" очевидно. Впрочем, невероятно сложно решить, что гениальнее и страшнее – пересказанные Гоголем малоросские предания или выдуманные Гофманом сюжеты из немецкой жизни. "Хромой бес" Алена Рене Лесажа "Французский фривольный роман", вариация плутовского романа испанского драматурга Луиса Велеса де Гевары, написанного почти веком раньше, в 1641 году. В романе Лесажа бес – покровитель азартных игр, распутства, "изобретатель каруселей, танцев, музыки, комедии и всех новейших мод" – поднимает крыши мадридских домов, чтобы показать своему спутнику студенту когда, с кем и как именно грешат их современники. "Звезда Соломона" Александра Куприна Эта повесть неравнодушного к древнееврейским сюжетам автора "Суламифи" – одна из многочисленных вариаций на "фаустовскую" тему. Главный герой, канцелярский служитель Иван Степанович Цвет, "ничем не замечательный, кроме разве своей скромности, доброты и полнейшей неизвестности миру", обладает незаурядными способностями в разгадывании ребусов и шарад. По просьбе некоего Мефодия Исаевича Тоффеля он разгадывает древнюю каббалистическую надпись и получает возможность осуществить любое желание. "Демон" Михаила Лермонтова (восточная повесть в стихах), "Демон" Александра Пушкина (стихотворение) Несмотря на стихотворную форму и идентичные названия отличий у этих произведений – бездна. Кстати, Александр Сергеевич отдал дань легенде о Фаусте в своей "Сцене из Фауста", а простого русского черта вспомнил в "Сказке о попе и работнике его Балде". Для полноты картины перечитать можно и эти книжки. "Беседа пьяного с трезвым чёртом" Антона Чехова Рассказ молодого Чехова, посвященный не столько "нечистой силе", сколько алкоголизму и его последствиям, начинается такими словами: "Бывший чиновник интендантского управления, отставной коллежский секретарь Лахматов, сидел у себя за столом и, выпивая шестнадцатую рюмку, размышлял о братстве, равенстве и свободе. Вдруг из-за лампы выглянул на него чёрт… Но не пугайтесь, читательница. Вы знаете, что такое чёрт? Это молодой человек приятной наружности, с чёрной, как сапоги, рожей и с красными выразительными глазами. На голове у него, хотя он и не женат, рожки… Прическа а lа Капуль. Тело покрыто зелёной шерстью и пахнет псиной. Внизу спины болтается хвост, оканчивающийся стрелой… Вместо пальцев — когти, вместо ног — лошадиные копыта. Лахматов, увидев чёрта, несколько смутился, но потом, вспомнив, что зелёные черти имеют глупое обыкновение являться ко всем вообще подвыпившим людям, скоро успокоился." "Дневник сатаны" Леонида Андреева Это одно из последних сочинений писателя, неоконченное. У Андреева Сатана принял человеческий облик, ведет дневник и выглядит куда достойнее Магнуса – человека. Самое интересное в романе – диалоги Магнуса и Сатаны о человеческой жизни. http://eshkolot.livejournal.com/202935.html
|
|
|