Калейдоскоп фантастики

Добрый день, уважаемые друзья, коллеги, жители Фантлаба! Вот уже как 50 лет с нами нет Джона Вуда Кэмпбелла-младшего, о нём в последние время говорят много плохого и хорошего, разного, наверное, так и должно быть, ибо любая значительная личность в истории всегда имеет своих поклонников и противников. Ниже, Вашему вниманию предлагается перевод некролога Кэмпбелла, написанный Айзеком Азимовым и опубликованный в Luna Monthly № 27S (август 1971 года).

Существует множество людей, которых можно было бы назвать «отцами научной фантастики».

Иоганн Кеплер написал первый рассказ, который имел звучание научной фантастики, и в котором уделено внимание реальным научным фактам. Эдгар Аллан По впервые уловил идею неизбежных социальных изменений благодаря достижениям науки и техники. Жюль Верн был первым, кто специализировался на написании научной фантастики. Герберт Джордж Уэллс стал первым, кто сделал жанр признанной отраслью литературы. Хьюго Гернсбек первым издал журнал, посвящённый исключительно научной фантастике, и создал зачатки первого массового рынка.

Но всё это, вместе взятое, только заложило фундамент. Человек, который использовал фундамент и построил на нём здание современной научной фантастики, придал ему форму, которую мы сейчас принимаем как должное, был высоким, широкоплечим, светловолосым, коротко стриженным, носящим очки, властным, подавляющим, размахивающим сигаретой в мундштуке, энергичным, самоуверенным, разговорчивым, человеком по имени Джон Вуд Кэмпбелл-младший.

Он родился 8 июня 1910 года в Ньюарке, штат Нью-Джерси, и почти всю жизнь прожил в Джерси. У него было трудное детство, потому что он родился в мире, который не был готов к масштабам его личности.

Он стал читать научную фантастику вскоре после того, как научился читать. Он приобрёл первый выпуск «Удивительных историй» [Amazing Stories] Гернсбека, регулярно читал журнал и был глубоко впечатлён новаторским произведением «Космический жаворонок» Э.Э. Смита, который начали публиковать в августе 1928 года. Это было неизбежно и Кэмпбелл сам начал писать научную фантастику в стиле Смита.

Кэмпбелл продал первый рассказ, когда ему исполнилось семнадцать, но первая публикация состоялась лишь в январском номере журнала «Удивительных историй» за 1930 год. История называлась «Когда проиграл даже атом». В том месяце, когда был опубликован рассказ, появился новый научно-фантастический журнал носящий название «Поразительные истории супернауки» [Astounding Stories of Superscience]. То, что это стало удивительным совпадением, можно понять только в ретроспективе.

Ещё до конца 1930 года Кэмпбелл выпустил серию романов «Уэйд, Аркотт и Мори», которые закрепили за ним славу в мире научной фантастики. Этот цикл поставил его на одну ступень с Э.Э. Смитом, в качестве великого выразителя эпоса о сверхнауке, в котором люди более чем героического склада бились друг с другом солнцами и перепрыгивали галактики одним прыжком.

Но между Смитом и Кэмпбеллом имелась разница. Смит, найдя своё место, никогда его не покидал. В конце концов, он написал супернаучную эпопею, изменив её только для того, чтобы сделать произведения ещё более масштабными, ещё более колоссальными.

У Кэмпбелла не было ремесла, которое он хотел бы назвать своим; вернее, найдя его, он не мог не искать лучшего.

Возможно, перемена в личной жизни помогла ему осуществить задуманное. Он учился в МТИ [Массачусетский технологический институт], где у него не имелось проблем с наукой, но возникли трудности с немецким языком. Кэмпбелл перешёл в Университет Дьюка в Северной Каролине, где завершил обучение и получил диплом. (Однако в последующие годы именно МТИ всегда оставался его духовным домом, и он регулярно посещал учебное заведение).

Как будто в честь того, чтобы отметить уход из МТИ, супер-школы науки, в Университет Дьюка, где психология была столь же важной дисциплиной, и где Джозеф Бэнкс Райн (который позже поставил всё на парапсихологическую карту) уже работал преподавателем в те годы, Кэмпбелл начал переходить от рассказов, в которых супернаука взрывала умы читателей, к тем, в которых человеческие эмоции сжимали их сердца.

Кэмпбелл написал «Сумерки», остроумный рассказ, стоящий всех его супернаучных приключений, вместе взятых.

«Сумерки» появились в ноябрьском номере журнала «Поразительные истории» за 1934 год, которым тогда руководил Ф. Орлин Тремейн. По разным причинам Кэмпбелл публиковался под псевдонимом. Дело заключалось в том, что если бы рассказ был написан в стиле Кэмпбелла, то читатели, настроившись на супернауку, пропустили бы чудо, которым на самом деле наполнена эта история. Таким образом, автором истории стал Дон А. Стюарт, имя, которое было почти идентично девичьей фамилии и имени первой жены Кэмпбелла (Дона Стюарт).

В течение следующих четырёх лет Кэмпбелл выступал под этим псевдонимом и стал пионером «новой волной» той эпохи. Он писал рассказы, в которых наука и учёные были такими, какими они являлись на самом деле, и сочетал ситуации с человеческими эмоциями и человеческими слабостями.

Кульминация наступила в августовском выпуске «Поразительных историй» за 1938 год, в котором было опубликовано произведение Кэмпбелла/Стюарта «Кто ты?», несомненно, одна из величайших научно-фантастических историй, когда-либо написанных, и которая была превращена в «Нечто», несомненно, один из худших фильмов, когда-либо снятых.

Но к тому времени Кэмпбелл достиг своего второго потолка... и этого было достаточно, чтобы заняться чем-то новым. Он написал всё или почти всё, что собирался написать. Он решил стать редактором.

В сентябре 1937 года Кэмпбелл присоединился к фирме «Стрит энд Смит», которая издавала «Поразительные историй», а в мае 1938 года он сменил Тремейна на посту редактора журнала. Кэмпбелл занимал кресло редактора тридцать три года и два месяца до дня своей смерти (дома, тихо, быстро, безболезненно, когда он сидел перед телевизором) 11 июля 1971 года.

Однажды я спросил его много лет назад (со всем недоумением одержимого писателя, который не может представить себе другого образа жизни), как он мог оставить писательскую карьеру и стать редактором. Я почти произнёс: «просто редактором». Он улыбнулся (он прекрасно знал меня) и сказал: «Айзек, когда я пишу, я пишу только свои собственные истории. Как редактор, я пишу истории, которые пишут сотни людей».

Всё было так. Своим опытом, своими инструкциями и своим непоколебимым упорством и настойчивостью он заставил сначала «Поразительные истории», а затем и всю научную фантастику следовать созданным им образцам.

Он отказался от прежнего направления жанра. Он уничтожил безликих персонажей, которые заполняли область; уничтожил ужасные сюжеты; уничтожил поверхностную науку. Одной фразой он стёр пурпур палп.

Вместо этого он требовал, чтобы писатели-фантасты знали науку и понимали людей, – жёсткое требование, которому не могли соответствовать многие признанные авторы 1930-х годов. Кэмпбелл не пошёл на компромисс; те, кто не мог соответствовать его требованиям, не могли продавать ему рассказы, и устроенная бойня была такой же значительной, как и в Голливуде десятилетием раньше, когда немое кино уступило место звуковому.

Кэмпбелл приступил к работе, чтобы заполнить пробел, оставшийся после вынужденного ухода на пенсию некоторых из самых известных имён в области научной фантастики. Он начал поиск новых талантов в новом поколении писателей, достаточно пластичных, чтобы овладеть набором новых и гораздо более сложных навыков, и ему это удалось. Те, кто процветал под руководством Кэмпбелла и учился писать в его бескомпромиссной школе, подняли жанр со второстепенного до высокого искусства.

Не все писатели до Кэмпбелла были жалкими; не все писатели после Кэмпбелла были великими, но всё же перемена стала достаточно значительной и достаточно драматичной, чтобы стало ясно, что у научной фантастики как литературы для взрослых появилось имя, и это имя было Джон Вуд Кэмпбелл-младший.

Я встретил его в июне 1938 года, всего через месяц после того, как он стал редактором. Мне было восемнадцать, и я прибыл к нему со своим первым рассказом, самым первым. Он никогда не встречал меня раньше, но принял; разговаривал со мной в течение двух часов; прочитал мою историю за ночью; отправил отказ на следующий день вместе с любезным двухстраничным письмом, в котором пояснил, где я ошибся.

В течение следующих четырёх лет я виделся с ним почти каждый месяц, всегда принося новый рассказ. Он всегда вёл со мной беседы, всегда подкидывал мне идеи, всегда обсуждал мои истории, чтобы показать мне, что в них правильно, а что нет.

Именно он подал мне идею для «Прихода ночи», включая вступительную цитату, и отправил меня домой писать рассказ.

Именно он обдумал мою третью или четвертую историю о роботах, покачал головой и сказал: «Нет, Айзек, ты пренебрегаешь Тремя Законами роботехники, которые...» и это было первое, что я о них услышал.

Именно он взял идею из короткого рассказа, который я принёс ему, и провёл ею через богатые дебри воображения, которые превратили историю в цикл «Основание».

Я никогда не отрицал и даже не пытался уменьшить свой долг перед ним и прямо говорю, что всем в своей писательской карьере я обязан ему, но для него было характерно, что он никогда этого не принимал.

Он признавал, что подкидывал мне идеи, но сказал, что продолжал делать это только потому, что я вернул их изменёнными и улучшенными. Он отрицал, что придумал Три Закона роботехники, и настаивал, что нашёл их в моих рассказах и просто облёк в слова.

Он наблюдал, как многие из его писателей брали у него инструкции и использовали их, чтобы добиться славы за пределами «Поразительных историй» и за пределами научной фантастики. Он радовался этому и оставался редактором, чтобы взращивать новое поколение.

Лишь однажды мне удалось заставить его открыто признать собственное значение. Я спросил его, чему научили его редакторские способности, и он ответил: «Необучаемому таланту».

Я спросил, что это за талант, и он ответил: «Талант, который позволил мне увидеть писательские способности в голодном подростке по имени Айзек Азимов, который принёс мне совершенно безнадёжный первый рассказ».

Да, это правда!

Я всегда гордился тем, что из писателей, созданных Кэмпбеллом, я был одним из самых первых (по крайней мере, по времени, если не по способностям).

И он никогда не успокаивался. До конца жизни он всегда экспериментировал, всегда менялся, всегда пытался найти что-то новое и захватывающее. Другие с возрастом становились скучными и закостенелыми, но не Кэмпбелл. Многие читатели научной фантастики так и сделали, но не Кэмпбелл. Многие писатели-фантасты такими и стали, но не Кэмпбелл.

Он пробовал издавать «Поразительные историй» в разных форматах; он пробовал выпускать иллюстрированные выпуски; он менял шрифты... колонки, то так, то эдак; он вводил новые разделы и упразднял их; он позволял расценкам на слова... зависеть от голосов читателей. Изменения не всегда встречали одобрение, но он искал не одобрения со стороны, а того, что он чувствовал и знал, что это правильно – и до конца своей жизни он держал «Поразительные историй» на первом месте, как по объёмам продажам, как и престижу издания.

Он даже сменил привычное и почитаемое название на «Аналог. Научный Факт», под громкие возгласы многих недовольных читателей (включая меня), но довёл дело до конца, потому что чувствовал, что новое название больше не напоминает о юности журналов научной фантастики.

Кэмпбелл отстаивал далеко идущие идеи: дианетику, машину Иеронимуса, лозоискательство, псионику. Он причинил боль многим из тех людей, которых обучал (включая меня), но он чувствовал, что его долг – пробудить умы читателей и заставить любопытство дойти до границы... и дальше.

Он начал серию редакционных статей в журнале, в которых отстаивал социальную точку зрения, которую иногда можно было назвать крайне правой. (Например, он выразил сочувствие Джорджу Уоллесу во время национальных выборов 1968 года). Многие (в том числе и я) резко возражали против этого (я едва ли когда-либо мог прочитать редакционную статью Кэмпбелла и сдержать гнев). Тем не менее, критика никогда не раздражала Кэмпбелла, не напрягала дружбу с ним, и, какими бы своеобразными ни были его взгляды на науку и общество, он всегда оставался здравомыслящим и мягким человеком.

В последний раз я видел его во время «Лунакона» в апреле 1971 года и провёл вечер в его гостиничном номере. Пока Пег Кэмпбелл (его вторая жена, с которой в счастливой безмятежности прошли последние два десятилетия его жизни) заканчивала сложный и красивый коврик, Кэмпбелл читал нам всем лекции по медицине и психиатрии.

Я даже подумать не мог, что когда я пожимал ему руку на прощание в тот вечер, что я никогда его не увижу снова; никогда больше даже не услышу его голоса. Как это могло произойти со мной, я никогда не думал (никогда), что у смерти и у него есть что-то общее, что может когда-либо пересечься. Он был неподвижной полярной звездой, вокруг которой вращалась вся научная фантастика, неизменной, вечной.

И теперь, когда он мёртв, где мы можем найти десять человек, которые совместными усилиями могли бы послужить бледной заменой человеку, который в мире научной фантастики пережил супер-историю, более захватывающую, чем любая из когда-либо написанных им.

Айзек Азимов

Добрый день, дорогие коллеги, друзья, жители ФантЛаба!!

Вашему вниманию предлагается перевод эссе Айзека Азимова "Seven Steps to Grand Master" — https://fantlab.ru/work691427

Шаг 1. Отправляюсь в путешествие за Океан

Я родился в России. Страна только что пережила Первую мировую войну, революцию и гражданскую войну с интервенцией. Навязываться народу в столь трудное время было довольно безжалостно с моей стороны, но я не считаю себя виноватым. Поступок, который привёл к моему появлению на свет, был поступком моих родителей.

В конце 1922 года мои родители решили, что было бы неплохо эмигрировать в Соединённые Штаты. Они хорошо жили; не скатываясь в крайнюю нищету; не страдая от чрезмерных проблем, от которых пыталась оправиться страна, но они подозревали, что в долгосрочной перспективе им будет лучше в Соединённых Штатах. Одна из проблем, с которой им пришлось столкнуться, я полагаю, заключалась в том, брать ли меня с собой. Мне не было ещё и трёх лет, и из-за того, что я заболел двусторонней пневмонией, упал в соседский пруд и (после некоторого колебания) был вытащен моей матерью и доставил родителям другие радости подобного рода, я полагаю, они чувствовали, что в долгосрочной перспективе им будет лучше в Соединённых Штатах. Тем не менее, в основном потому, что (как я подозреваю) они не могли найти никого настолько глупого, кто бы забрал меня к себе, они вздохнули и положили меня в рюкзак, чтобы им, по крайней мере, не пришлось раскошеливаться на мой билет. Я пересёк океан, и мы прибыли в Бруклин в феврале 1923 года, вскоре после моего третьего дня рождения. То был мой первый шаг к Гранд-мастеру. Если бы я остался в СССР, осмелюсь предположить, что получил бы соответствующее образование, занялся бы литературой и даже начал бы писать научную фантастику, конечно, используя кириллицу, но я не думаю, что там у меня всё пошло бы так же хорошо, как здесь. В 1941 году нацисты вторглись в Советский Союз. В то время мне был двадцать один год, и я подозреваю, что принял бы участие в боевых действиях и вполне мог быть убит или, что ещё хуже, взят в плен. Или, если бы я выжил, у меня, возможно, возникли бы проблемы с режимом из-за моей склонности говорить, когда и что мне заблагорассудиться. (Если задуматься, то я часто попадал в неприятности в США, именно по этой причине).

И, наконец, я не знаю, есть ли у них, в Советском Союзе, награда Гранд-мастера, так что в целом поездка за океан была необходима.

Шаг 2. Настаиваю на собственной идентичности

Как только мы оказались в Соединённых Штатах, мои родители поняли, что они получили новый статус — статус «жёлторотиков». Окружающие стремились давать советы и направлять наши неуверенные шаги на пути к американскому гражданству, особенно старые переселенцы, те, что сошли с корабля пять лет назад. Одна соседка сказала моей матери в моём присутствии (мне тогда было четыре или пять лет, и я был очень маленьким для своего возраста, поэтому меня никто не замечал, так что на меня часто наступали): «Почему вы называете его Айзеком, миссис Азимова? С таким именем на нём всегда будет клеймо позора» (или «Все будут знать, что он еврей»).

— Так как же мне его звать, миссис Биндлер?

И миссис Биндлер (или как там её звали) сказала: «Зовите его Ирвингом». (Ирвинг это старинная аристократическая английская фамилия). Моя мать была очень впечатлена и, несомненно, приняла бы это предложение, но, как я уже сказал, я внимательно их слушал. Я понимал, что меня зовут Айзек и, что я не смогу быть самим собой, если меня станут звать иначе. (Или, как я однажды довольно аккуратно выразился: «Если, мы называем что-то розой, вряд ли оно станет пахнуть столь же сладко»).

Я считал, что я Айзек, и если бы меня называли как-то иначе, я бы не был собой. После чего я поднял то, что мы в те дни называли «ором», категорически отказываясь, при любых условиях, позволять называть меня Ирвингом. Я был Айзеком, и я намеревался остаться Айзеком, и мне это удалось. Мать просто сникла под силой моего негодования. То был мой второй шаг к Гранд-мастеру. Если бы я согласился стать Ирвингом, то это имя оказалось бы таким же клеймом, как и Айзек, потому что множество еврейских матерей искали спасения для своих молодых надежд, поэтому Ирвинг стал таким же еврейским именем, как и Айзек, хотя и без библейского оттенка последнего. (Кроме того, Ньютона тоже звали Исаак (Айзек), и это даже лучшая реклама имени, нежели отсылка к Библии, так я считаю). Сбежав от Айзека, я бы, в конце концов, презирал Ирвинга и сменил бы имя на Иэн. Затем, поняв, что Иэн не подходит к Азимову, я сменил бы фамилию на Эшфорд, и как Иэн Эшфорд я писал бы свою научную фантастику. Теперь я твёрдо верю в ценность имён. Никто бы не заметил и не запомнил такого имени, как Иэн Эшфорд. Однако имя Айзека Азимова сразу привлекает внимание. Люди смеются и долго обсуждают, как это можно произнести. Когда появляется вторая история, подписанная тем же именем, они видят её снова, и вскоре с трудом могут дождаться ещё одной истории от меня. Даже если история не очень хороша, фамилия составляет потрясающую часть обсуждения автора. Я бы канул без следа, если бы у меня не хватило здравого смысла сохранить собственное имя.

Шаг 3. Жизнь на линии метро

Мне было восемнадцать лет, и у меня наконец-то появился рассказ, который я хотел представить Джону В. Кэмпбеллу-младшему, новому редактору «Поразительной научной фантастики». Беда в том, что я не знал, как это сделать.

Логично было отправить рассказ по почте, но история вместе с конвертом весила чуть больше трёх унций, значит, следовало наклеить четыре марки по три цента, итого двенадцать центов. Если я поеду на метро, это будет стоить пять центов в одну сторону или десять центов всего. Конечно, поездка на метро означала бы полчаса моего времени в каждую сторону, но в те дни моё время ничего не стоило. Взвесив относительные значения двенадцати и десяти центов, я пришёл к выводу, что два цента это ценный материал. Поэтому отправился на метро. Подойдя к секретарше в агонии от испуга, я попросился к мистеру Кэмпбеллу, ожидая, что меня вышвырнут вместе с рукописью, которая полетит вслед за мной, развалившись на четыре части. Кэмпбелл согласился встретиться со мной, и мы пообщались около часа. Он быстро прочёл рассказ и прислал отказ с очень любезным и полезным письмом. После этого я навещал его раз в месяц, катаясь на метро.

Как это случилось? Что стало решающим фактором? Полегче! Я жил в половине квартала от станции метро. Если бы я жил в Фарго, штат Северная Дакота, стоимость проезда по железной дороге составила бы больше двенадцати центов. Ради бога, если бы я жил на Стейтен-Айленде, паром прибавил бы десять центов к стоимости проезда туда и обратно, и, сравнив двенадцать и двадцать центов, я бы сунул конверт в почтовый ящик. Тогда я бы никогда не встретил Джона Кэмпбелла и не получил бы того заряда ободрения и харизмы, которые исходили от этого великого редактора.

Да здравствует, станция метро! Без подземки я бы никогда не стал Гранд-мастером.

Шаг 4. Я появился в нужный момент

Каждый раз, когда видел редактора, я пытался предложить Кэмпбеллу новую идею. Однако время от времени у Кэмпбелла появлялась собственная. В соревновании между идеей писателя и одной из идей Кэмпбелла всегда побеждал Кэмпбелл, по крайней мере, когда в нём участвовал я.

Однажды Кэмпбеллу пришла в голову потрясающая идея, и он страстно желал её осуществить, то есть навязать какому-нибудь писателю. Он никогда не рассказывал мне подробностей, но картина, которая осталась у меня в голове, это Кэмпбелл, сидящий в кабинете, как стервятник, ожидающий, когда невинный писатель войдёт в его логово (предполагаю, что у стервятников есть логова), любой невинный писатель. Должно быть, для него стало неприятным потрясением, когда я, в возрасте двадцати одного года и такой же невинный, как они, вошёл и сказал: «Здравствуйте, мистер Кэмпбелл». Это, несомненно, дань уважения тому, как эта идея захватила его, что после минутного содрогания он отверг мысль, которую я пытался выдать, и сказал: «Не парься, Азимов. Послушай лучше цитату из эссе Эмерсона».

Он прочёл её: что-то о том, что если бы люди могли видеть звёзды только раз в тысячу лет, они бы получили от этого огромное удовольствие.

— Они бы не получили удовольствия, — сказал Кэмпбелл. — Они сошли бы с ума. Я хочу, чтобы ты поехал домой и написал об этом рассказ. С глаз моих долой! Марш!

Дрожа от страха, я вернулся домой, сел за пишущую машинку и напечатал «Приход ночи». История появилась в сентябрьском номере журнала за 1941 год и попала на обложку. Это был мой первый хит, после почти трёх лет попыток. Роберту Хайнлайну удалось попасть на страницы журнала с первой попытки; А.Э. ван Вогт сделал это со своим первым рассказом; Артур Ч. Кларк сделал это со своим первым рассказом, и я был почти так же хорош – попал в журнал со своим шестнадцатым рассказом.

«Приход ночи» ознаменовал поворотный момент. С момента этой продажи я никогда не упускал возможности продать очередное написанное мной художественное произведение (хотя в редких случаях для этого требовалось два или три представления в журналы).

Иногда я просыпаюсь посреди ночи с криком, потому что мне приснилось, что Теодор Старджон или Лестер дель Рей вошли в офис Кэмпбелла в тот день на полчаса раньше меня. Если бы они это сделали, бах, то очутились бы на моём Гранд-мастерком корабле.

Шаг 5. Упорство друга

Одной из историй, которую я не продал, поначалу, была повесть под названием «Состарься вместе со мной» [первая редакция романа «Камешек в небе»].

Я написал её для «Потрясающих историй» по просьбе редакции, и, в конце концов, они её отклонили. Дело было в 1947 году, через шесть лет после «Прихода ночи». Событие так потрясло меня, что я решил, что пик моей карьеры пройден, в конце концов, мне уже 27 лет, и я скатываюсь в пропасть, чтобы присоединиться к Эду Эрлу Риппу и Харлу Винсенту (двум идолам научной фантастики начала тридцатых годов).

Два года спустя издательство «Даблдей» решило выпускать серию научно-фантастических романов в твёрдой обложке. Для этого им нужны были романы. Я, конечно, с моей привычной способностью держать руку на пульсе издательства, ничего об этом не знал.

Но у меня был друг — Фред Пол. Он подошёл ко мне и сказал: «Даблдей» ищет роман. Как насчёт той повести, которую ты написал для «Потрясающих историй»?».

Я ответил: «Фред, там всего лишь сорок тысяч слов. И она плохо пахнет».

Он задумал: «А что, если им она понравится, ты можешь удлинить её. И если ты не скажешь, что она плохо пахнет, они могут и не учуять».

Но я не хотел переживать ещё один отказ, поэтому заявил: «Я не хочу предлагать повесть».

«А я настаиваю», — сказал Фред.

У меня закончились аргументы против спокойной настойчивости Фреда, и я позволил ему взять историю. Он познакомил «Даблдей» с повестью. А издательство попросило меня расширить историю до семидесяти тысяч слов и приняло её для публикации. Книга появилась в январе 1950 года под названием «Камешек в небе», и с тех пор роман приносил мне деньги в каждом из семидесяти четырёх отчётов о продажах «Даблдей», которые я получил с тех пор.

Более того, у «Даблдей» вошло в приятную привычку принимать мои рукописи как нечто само собой разумеющееся. На сегодняшний день они опубликовали 102 мои книги и несколько ещё находятся в печати.

Я уверен, что был бы достаточно успешным писателем процветая на журнальных рассказах, но я был бы намного беднее, чем сейчас, если бы не писал романы, и я бы не стал известен. На самом деле, если бы Фред не настоял на том, чтобы представить издательству повесть в тот день в 1949 году, я сомневаюсь, что когда-либо смог бы претендовать на звание Гранд-мастера.

Шаг 6. Критик задаёт вопрос

В 1957 году я опубликовал роман «Обнажённое солнце», научно-фантастический детектив. Кроме того, в нём присутствовала довольно простенькая история любви с довольно трогательной финальной сценой.

Деймон Найт пролистал книгу, и на него ни в малейшей степени не произвели впечатления ни научная фантастика, ни детективные загадки. (Я полагаю, он имеет право на собственное мнение, но я не могу свыкнуться с этой мыслью). Как бы то ни было, ему понравилась история любви. «Если вы можете писать, как Азимов, — риторически заметил он в своей рецензии, — то зачем утруждаетесь написанием научной фантастики?».

На что я ответил в письме, которое появилось в журнале, в котором ранее напечатали рецензию: «Потому что я люблю научную фантастику. Что бы ни случилось, я никогда не перестану писать научную фантастику».

А потом, в 1958 году, на следующий же год, я внезапно устал от научной фантастики. Продолжение «Обнажённого солнца» скончалось, не достигнув типографии, и я понял, что мне не хочется писать художественную прозу. И всё же, как я мог остановиться? Я вспомнил ответ на вопрос Деймона, но я просто не мог вернуться к своему любимому жанру.

Именно в то время, когда я колебался, Роберт П. Миллс, тогдашний редактор журнала «Фэнтези и научной фантастики», попросил меня вести ежемесячную научную колонку. Я ухватился за неё, потому что это позволило бы мне писать научную литературу и при этом оставаться в области научной фантастики. Это было идеальное талмудическое решение. Первая научная колонка появилась в ноябрьском номере «Ф&НФ» за 1958 год, и колонка существует до сих пор, двадцать девять лет спустя. В течение двадцати лет после этой первой колонки я писал в основном научно-популярную литературу.

Имейте в виду, я не бросил научную фантастику полностью. За это время я написал два романа и десятки рассказов, но по сравнению с моими предыдущими творениями это казалось каплей в море. Если бы не колонка «Ф&НФ», которая, возможно, не появилась бы без вопроса Деймона и моего ответа, я, несомненно, был бы забыт поклонниками и стал бы очередным Дэвидом Х. Келлером. Колонка удерживала меня в фарватере фантастики вплоть до основания «Журнала научной фантастики Айзека Азимова» в 1977 году и настойчивого требования «Даблдей» в 1981 году обратиться к романам, так я вернулся в струю. Колонка, постоянно державшая меня на виду у публики в сухой период, позволила мне заслужить звание Гранд-мастера.

Шаг 7. Я ещё жив

Естественно, меня поджидали превратности судьбы. В 1972 году была проведена операция по удалению доли щитовидной железы, а в 1977 году случился лёгкий сердечный приступ. Я с лёгкостью пережил и то, и другое. А потом, осенью 1983 года, моя стенокардия внезапно стала такой сильной, что я едва мог преодолеть холл в своём многоквартирном доме.

14 декабря 1983 года мне сделали тройное шунтирование, и я пришел после него в прекрасную форму благодаря очень умелому хирургу. На следующее утро я сказал: «Медсестры заверили меня, что операция прошла очень хорошо». На что он ответил: «Что значит «очень хорошо»? Это было просто потрясающе!».

Похоже, на правду, и если бы операция не была бы проведена успешно, вряд ли сейчас мне вручили бы награду. Именно хирургу я обязан титулом Гранд-мастера.

Вывод? Простой. Я не имею к награде никакого отношения. Если бы мои родители не привезли меня сюда; если бы моя мать не решила оставить моё имя, если бы рядом с домом не было линии метро; если бы я не забрёл в офис Кэмпбелла в нужный момент; если бы Фред Пол не настоял, если бы Деймон Найт не задал вопрос; и если бы у хирурга дрогнула рука, я остался бы ни с чем. Как бы то ни было, я Гранд-мастер и мне это нравится, как будто я всё сделал сам.

Первые строки книг, которые мы открываем, чаще всего являются посвящением.

Айзек Азимов, как известно, написал очень много книг, и эти книги часто содержали посвящения. Ниже приводится список произведений (я проанализировал только художественные романы) и людей, которым знаменитый писатель-фантаст выражал признательность и почтение.

При составление данного списка я столкнулся с неприятной практикой, когда издатели и/или переводчики не переводили и/или не издавали в русскоязычных изданиях посвящения, поэтому посвящения помеченные (*) были взяты из англоязычных изданий.

1. Камешек в небе (1950) – Моему отцу, который познакомил меня с научной фантастикой*.

Иуда Азимов после эмиграции в Соединённые Штаты, брался за любую работу и очень много трудился, чтобы обеспечить образование и жизнь своим детям. Не удивительной, что одна из первых книг Айзека посвящена именно отцу.

* не большое дополнение: более поздние издания книги Академия (1951) имеют такое посвящение – Памяти моей матери (1895–1973)

2. Дэвид Старр, космический рейнджер (1952) – Уолтеру Брэдбери, без которого эта книга не была бы написана

Уолтер Брэдбери был редактором в издательстве «Doubleday», который несколько лет работал с Азимовым над его книгами.

3. Космические течения (1952) — Посвящается Дэвиду, который не торопился прийти в этот мир, но чьего появления стоило ждать

Дэвид — сын Айзека и Гертруды Азимовых, он родился в 1951 году. Роды были довольно трудными, поэтому Айзек косвенно отразил данный факт в посвящение.

4. Лакки Старр и пираты астероидов (1953) – Фредерику Полу, логической несообразности — милому агенту.

Фредерик Пол — знаменитый писатель-фантаст, редактор НФ-журналов, и агент.

5. Конец Вечности (1955) – Горацию Л. Голду*

Гораций Л. Голд редактор знаменитого НФ-журнала «Galaxy» («Галактика/Гэлакси»), в котором своими рассказами отметился и Азимов.

6. Лакки Старр и большое солнце Меркурия (1956) – Робин Джоан, самому лучшему препятствию

Робин Джоан — дочь Айзека и Гертруды Азимовых, которая родилась в 1955 году. Под препятствием Айзек имеет в виду, то что дети всегда отвлекали его от писательского ремесла, им надо уделять внимание и гулять в "хорошую погоду", хотя Азимов и любил своих детей, особенно дочь, писать он обожал не меньше.

7. Лаки Старр и кольца Сатурна (1958) – Посвящается памяти Генри Каттнера и Сирила Корнблата

Генри Каттнер и Сирил Корнблат — американские писатели-фантасты, которые довольно рано умерли, первый в 43 года, второй в 35 лет.

8. Сами боги (1972) – Посвящается Человечеству в надежде, что война с безрассудством все-таки будет выиграна

Самый лучший свой роман Азимов посвятил всем нам.

9. Убийство в Эй-Би-Эй (1976) — Харлану Эллисону, чья яркая индивидуальность превосходит только высоту его таланта*

Эпатажный Харлан Эллисон, наверное, не нуждается в представлении, поэтому приведём цитату из мемуаров Азимова о нём:

Самым колоритным персонажем, которого я когда-либо встречал на конференциях по научной фантастике в 1950-х годах, был Харлан Эллисон, который в то время едва вышел из подросткового возраста. Он утверждает, что его рост пять футов четыре дюйма[162,5 см.] , но это не имеет значения. В таланте, энергии и храбрости он достигает восьми футов[244 см.].

10. Роботы зари (1983) — Посвящается Марвину Мински и Джозефу Ф. Энгельбергеру, которые кратко изложили, собственно, теорию и практику роботехники.

Марвин Ли Мински — американский учёный и исследователь в области искусственного интеллекта, сооснователь Лаборатории искусственного интеллекта в Массачусетском технологическом институте.

Джозеф Энгельбергер — американский инженер, изобретатель, предприниматель и публицист, занимавшийся созданием промышленных роботов.

11. Академия и Земля (1986) — Памяти Джуди-Линн дель Рей (1943—1986) – гиганта мысли и духа

Джуди-Линн Бенджамин была помощником редактора журнала «Galaxy», потом стала полноправным редактором, вышла замуж за друга Азимова — писателя-фантаста Лестера дель Рея, работала в конгломерате «Random House», в котором появился новый лэйбл «Del Rey Books», который достиг под её руководством небывалых высот, потому что их книги почти непрерывно попадали в списки бестселлеров, как в твёрдом переплёте, так и в мягкой обложке. Азимову очень нравилось работать с Джуди-Линн, они стали хорошими друзьями.

12. Прелюдия к Академии (1988) — Дженифер Брехл, «Зеленому карандашу», самому лучшему и работоспособному редактору в мире…

13. Немезида (1989) — Марку Херсту, моему незаменимому редактору, который, как мне кажется, работает над моими рукописями больше, чем я

14. Приход ночи (1990) в соавторстве с Робертом Силвербергом — Памяти любимого и почитаемого Джона В. Кэмпбелла мл., – и двух перепуганных бруклинских мальчишек, которые в страхе и трепете переступили порог его кабинета – один в 1938 г., другой в 1952 г.

15. Безобразный малыш (1991) в соавторстве с Робертом Силвербергом — Мартину Гарри Гринбергу с двойной любовью.

Мартин Гарри Гринберг — составитель огромного числа аналогий лучших НФ рассказов и повестей.

16. Позитронный человек (1992) в соавторстве с Робертом Силвербергом — Для Джанет и Карен, с большой любовью*

Книга посвящена вторым жёнам фантастов — Джанет Азимовой и Карен Силверберг.

17. На пути к Академии (1993) — Для всех моих преданных читателей *

Если вдруг пропустили, то здесь можно почитать кому посвящал свои книги Роберт Хайнлайн — https://fantlab.ru/blogarticle67182

Начало здесь — https://fantlab.ru/blogarticle69183.

После разрыва с первой женой и до развода, как мы упоминали ранее, Азимов жил в отеле "Оливер Кромвель". В это время он часто встречался и общался с Джанет Опал Джеппсон, которая станет его будущей спутницей жизни. Они вместе ходили гулять в Центральный парк.

Айзек Азимов являлся участником многих клубов и организаций, таких как "Менса", "Голландский клуб" (The Dutch Treat Club), "Пауки затворники", "Общество Гилберта и Салливана" и т.д.

В 1971 году Азимов присоединился к группе под названием The Dutch Treat Club, которая собиралась каждый вторник на обед в отеле "Regency". В 1985 году Азимов стал президентом клуба. Членами The Dutch Treat Club были многие известные писатели, артисты и политики.

С апреля 1975 года до своей смерти в 1992 году Айзекк Азимов жил на 33 этаже Апартаментов Park Ten с Джанет Опал Джеппсон. Это была единственная совместная резиденция пары. Из квартиры открывался вид на Центральный парк. Там, Азимов написал последние свои научно-фантастические и научно-популярные книги.

В 1977 году Азимов перенес сердечный приступ. В декабре 1983 года ему сделали операцию тройного шунтирования в Медицинском центре Нью-Йоркского университета, во время которой он заразился ВИЧ в результате переливания крови.

6 апреля 1992 г. в возрасте 72 лет Айзек Азимов умер в Нью-Йорке.

Чуть позже его тело было кремировано, а прах развеян.

Чтобы почтить память Азимова, Американский музей естественной истории на Верхнем Вест-Сайде ежегодно с 2001 года проводил дебаты в честь покойного автора и ученого.

Начало здесь — https://fantlab.ru/blogarticle69183.

После окончания работы на экспериментальной исследовательской станции ВМС в Филадельфии и службы в армии (уже после окончания Второй мировой войны) Айзек Азимов вернулся домой — в Нью-Йорк, где в августе 1946 года приобрёл (или точнее взял в годовую аренду) свою первую квартиру в Нью-Йорке, располагавшуюся по адресу 213 Дин-стрит.

Родители Азимова "процветали", кондитерская приносила приличный доход, и они купили второй дом по адресу 1618 Десятая Авеню за 9 500 долларов.

Спустя год Азимов с женой решили не продлять аренду, а временно поселиться в одном из домов, принадлежащих его родителям — 192 Уиндзор-Плейс. Правда до переезда Айзек отправил запрос на аренду квартиры в Стайвесант Таун (огромном комплексе на Истсайде в Манхэттене между 14 и 23 улицами), но просьбу очень долго рассматривали. Азимов успел получить степень "доктора философии" в 1948 году, когда, наконец, был подписан договор аренды.

Они получили квартиру 9-С по адресу 273 Первая авеню. Это была современная, чистая квартира с ванной и кухней на 9 этаже, "всего три комнаты", указывает Азимов в своих воспоминаниях, но не уточняет считать ли кухню и ванную за комнаты или нет.

В августе 1948 года Нью-Йорк изнывал от жары, кондиционеров в Стайвесант Тауне не было, поэтому Айзек и Гертруда спасаясь от пекла ходили в ближайший кинотеатр "Джефферсон", где однажды провели пять часов. Здание кинотеатра было снесено в 2010-е годы.

Несмотря на получение докторской степени у Азимова были проблемы с работой, средства с продаж рассказов пока что не могли позволить Айзеку содержать семью. В 1949 году Азимов случайно познакомился с Уильямом Бойдом, профессором иммунохимии Бостонской Медицинской школы, который был поклонником научной фантастики, и Уильям, узнав о проблеме Айзека, пригласил того на работу в Медицинскую школу Бостонского университета. Азимов согласился, хотя и очень сильно не хотел уезжать из любимого Нью-Йорка. Таким образом, Айзек покидает "большое яблоко" до 1970 года, если не считать посещение родственников на праздники и издательств в будни.

Азимов пока жил в Нью-Йорке любил гулять по береговому настилу Кони Айленда.

С 1957 года у Азимова стали появляться свободные деньги, и он часто останавливался в отеле «Вестбери», на углу Шестьдесят девятой улицы и Мэдисон-авеню, когда посещал Нью-Йорк в одиночку, чтобы побегать по издателям. До этого Айзек в основном ночевал у родителей Гертруды на Брайтон-Бич.

В возрасте 30 лет Азимов сдал на права и купил подержанный автомобиль марки "Plymouth", чтобы проще было ездить из Бостона в Нью-Йорк или на лекции в Массачусетский технологический институт.

16 апреля 1961 года Азимов обедал с Хьюго Гернсбеком в Нью-Йорском ресторане «Longchamp». Гернсбек встретился с Айзеком, потому что собрался издавать новый научно-фантастический журнал и хотел, чтобы Азимов его редактировал, но писатель отказался.

6 июля 1961 года Азимов снова посещал издательства в Нью-Йорке и остановился в отеле «Stanhope», как раз напротив музея искусств «Метрополитен». Здесь он остановился впервые, и ему понравилось, потому что было время сходить в музей.

В течение 1960-х гг. жизнь шла своим чередом, Азимов выпускал по несколько книг ежегодно, ездил с семьёй в Канаду и осматривал окрестности Бостона.

Но по мере кого как дети взрослели, росло и охлаждение отношений между Айзеком и Гертрудой. И в 1970 году состоялся разрыв, развод произойдёт чуть позже. Азимов вернулся в Нью-Йорк, раз и навсегда.

12 июня 1970 года писатель поселился в отеле «Оливер Кромвель», где прожил три года, прежде чем переехать к своей второй жене, Джанет Опал Азимова (урождённая Джеппсон). За это время Азимов написал многие книги, в том числе «Сами боги».

Продолжение следует... — https://fantlab.ru/blogarticle69834