«Г р а ж д а н е! Ж д и т е в е л и к и х о т к р ы т и й!» — этим призывом заканчивается повесть В. Шефнера «Скромный гений». Действительно, герои фантастики этого писателя совершают множество открытий и изобретают разные удивительные механизмы. Но писатель не стремится воспроизвести путь научной мысли: вместо хода рассуждений обычно веселая пародия на него. Так же мало интересуют его и технические хитрости изобретений. «Великие открытия» в произведениях В. Шефнера скорее похожи на чудеса. Их создатель – поэт и сказочник, а в сказках все о счастье, и никому там нет дела, например, до химического состава живой воды. Достаточно того, что она живая. И «Великие открытия» важны и интересны писателю своей человеческой сущностью. В шефнеровском призыве делается акцент не на слове «открытие», а на «ждите». Здесь проповедь стойкости и надежды, вера в то, что желанное сбудется.

Открытый морализм нынче не в моде. Писатели стараются избегать прямых этических оценок, их нравственное сознание выражается иным способом. А вот В. Шефнер формул не боится. Он уверен в существовании четких и единственно правильных ответов к нравственным задачам. «Жизнь похожа на школьный задачник, где в конце все ответы даны», — говорит В. Шефнер-поэт.

В автобиографической повести он ратует за такие стихи, в которых поэт «снимает оболочки с сути вещей, даже рискуя обнаружить под ними банальные истины». «Поэзия... успевает давать какие-то формулы, которые помогают читателю ориентироваться в океане событий и в житейском море». Это целиком относится и к его сказочной прозе. Свои сюжеты В. Шефнер иногда разрабатывает, реализуя метафоры, заключенные в древних, известных еще с библейских времен выражениях. Так, например, все происходящее в повести «Дворец на троих» в присущей автору фантастико-иронической манере подтверждает истину «не зарывай талант в землю»: некий человек, обнаруживший в себе чудесный дар «создавать вещи из ничего», строит под землей дворец и целую жизнь проводит там, не принося никому счастья. «Миллион в поте лица» — здесь мальчик по наущению приятеля стащил у своей тетки деньги, целый миллион, которого хватило на то, чтобы два друга купили пирожков с ливером и лепешек: дело происходило в начале 20-х. Но заработать этот миллион, чтобы вернуть его, он должен буквально в поте лица своего; по словам его богобоязненной тетки, «грех этим не смоется, но вина смягчится».

Как же получается, что морализирование что не скучно, не приторно? Дело, вероятно, в обаянии шефнеровского героя и шефнеровской интонации.

В сказках В. Шефнера нет постоянного, переходящего из произведения в произведение персонажа, однако такой неназванный «персонаж» все же существует. Этого героя по-своему характеризуют чудеса, с которыми: он постоянно сталкивается. Ведь замечено, что человека можно понять не только по тому, что он делает сам: в событиях вроде бы независящих от него, но происходящих в непосредственной близости, тоже звучит общая мелодия его жизни. Вот изобретатель Сергей Кладезев волшебным лучом возвращает молодость своей любимой и себе. Вдруг луч упал на картину — иллюстрацию к басне Крылова, «свинья на картине сразу же превратилась в поросенка, а развесистый дуб — в молоденький дубок». Иронически-иrровая мелодия таких вот немудреных и обаятельных чудес сопровождает шефнеровского героя повсюду.

У него простодушные детские вкусы, eгo понятия и язык сформированы дворовыми шрамами, детдомом, коммунальной квартирой, У него множество житейских слабостей, да и ситуации, в которых решается его судьба, тоже вполне житейские, чему не помеха происходящие в «Полувероятных историях» чудеса. Вот он находит портфель с деньгами («Круглая тайна») и по слабости растрачивает их, а космический пришелец – таинственный летающий шар — неотвязно, как совесть, преследующий (и вместе опекающий) eгo, не забывает в одно похмельное утро выдать своему подопечному рюмочку с волшебной жидкостью для облегчения страданий.

Это «Человек с пятью «не» (так называется ранее опубликованная повесть В. Шефнера), горестно подсчитанными «не»: неуклюжий, несообразительный, невыдающийся, невезучий, некрасивый — словом, младший брат Иванушки из народных сказок. Как и полагается в сказках, этот «заурядный» человек наделен удивительной душевной деликатностью, чистотой чувств, самоотверженностью.

Я уже говорил, что в сборнике «Имя для птицы» с произведениями в духе «Полувероятных историй» соседствует повесть автобиографическая — жанр, обязывающий к сугубой правдивости. Эта «летопись впечатлений» интересна во многих отношениях. В ней писатель предпринял экскурс в давнее прошлое, чтобы разобраться, как принято теперь говорить, в своих корнях (вспомним поиски в этом же направлении многонациональной деревенской прозы или «Кладбище в Скулянах» В. Катаева, «Освещенные окна» В. Каверина). Предки писателя – это династия русских морских офицеров с замечательными традициями чести, дома, верности родине, служившая России верой и правдой еще с петровских времен. На карте страны есть мыс Шефнера, названный в честь капитан-лейтенанта Шефнера, того самого, который некогда высадил на пустынном берегу бухты Золотой Рог команду, основавшую порт Владивосток (тогда пост Владивосток). Выполнили свой гражданский долг и более близкие к нам поколения этой семьи, принявшие революцию, вместе с народом разделившие все тяготы времени. Отец, бывший полковник, воевал в Красной Армии как военспец, мать воспитывала в детских домах ребят. Им, потерявшим родителей во время войны, разрухи и голода, передавала она те духовные и интеллектуальные ценности которыми владела сама.

Автобиографическая повесть примечательна и тем, что из неё видно, как формировался в душе писателя его любимый персонаж, из чего складывался его облик, а вместе с ним и поэтика сказок. Ведь персонаж этот является чем-то вроде авторского двойника. В реалистической прозе и стихах он как бы застенчиво прячется, а в сказках выходит наружу.

Детдомовское детство. О нем писатель говорит очень подробно; из деталей его быта, из нравов, случаев, выразительных жаргонных словечек складывается та особая атмосфера, которая господствует в сказках Шефнера. Эта атмосфера, этот дух проявляются не только в колоритных образах мальчишек, но и в том, что писатель смотрит на мир их глазами: например, обычный для сказок вещий персонаж предстает в одной из повестей в образе беспризорника Васи-с-Марса, «кореша инопланетного». Не оттуда ли, из детского, игрового, авантюрного понимания жизни, вырастают и шефнеровские сюжеты, связанные с бродяжничеством, дорогой? Детская игра — это вечные пробы и ошибки, как раз то, что делают всю жизнь герои В. Шефнера. Оттуда же, из детства, и простота побуждений его героев — доброта, жалость, жадность, голод, злость, любовь, — и резкое, как в сказках, деление окружающих на хороших и дурных. Все это простота мудрости. Кажется, что в подростке минувших времен писатель с годами находит все больше и больше человеческого содержания.

А вот еще один источник представлений шефнеровского любимого персонажа. Писатель рассказывает о том, что в детстве кипы старых иллюстрированных журналов заменяли ему сборники сказок. Его детское воображение было наполнено образами, навеянными открытками с лубочными рисунками и простенькими стихами, образами, оживленными и одухотворенными детской фантазией. У В. Шефнера есть и стихотворение «Старые журналы» об этом мире.

В повесть «Миллион в поте лица» подобные журнальные мотивы входят так же органично, как таинственная тарабарщина магазинных вывесок, как уличные песенки, детские считалки, дразнилки.

В злободневной песенной хронике и сатире, которыми город откликался на любые события, в жестоких романсах и уличных балладах — строй души привлекательного для В. Шефнера человека. Стилистика песенок не только повлияла на самосознание героев писателя, но и на жанр его фантастических произведений. И это еще раз подтверждает, что низменных жанров нет.

В. Шефнер признается, что в детстве ему больше всего нравились «непритязательные комедии», «дурачества» Монти Бенкса, «нелепые злоключения простодушного коротышки Паташона и длинного унылого Пата». Но ведь способ поведения шефнеровского персонажа очень часто те же «дурачества», «нелепые злоключения». Конечно, такая шокирующая «несерьезность» сказок может кое-кого и оттолкнуть. Однако смех, веселая самоирония в произведениях В. Шефнера являются не накладным украшением, а непосредственным выражением радостной, озорной энергии жизни. Мне кажется, что повесть-утопия «Девушка над обрывом» потому и трогает меньше, чем другие его произведения, что ей как раз и не хватает такой... несерьезности.

Фантастические истории В. Шефнера, несмотря на всю их комедийность, полны грусти. Откуда она?

Вспоминается название одного из давних рассказов писателя — «Ныне, вечно и никогда». Так можно обозначить координаты, в которых писатель видит героев своих произведений. Вот отрывок из насыщенной символическими деталями прозы В. Шефнера («Миллион в поте лица»): «Над фотографией висят стенные часы с маятником. Маятник качается медленно, механизм слегка поскрипывает. Эти часы нехотя, лениво пережевывают время. А будильник, стоящий на пианино, работает торопливо: он жадно, быстро-быстро откусывает от времени мгновения. И еще в комнате есть одни часы. Они давно не идут... Часы заведет Нютин отец, когда вернется из плавания». Отец Нюты не вернется никогда: от девочки скрывают, что отец ее погиб ...

Мотив «никогда», трагическая тема потерь, смерти, памяти об умерших близких слышны во всех произведениях писателя. Из преодоления горя и рождается выстраданный, а потому очень стойкий оптимизм сказок В. Шефнера, их щемящая патетика. Писатель хочет помочь человеку побороть отчаяние, пересилить неудачи. Поэтому внутренние, «метафизические» темы его повестей — память, вера, искупление греха, надежда, словом, все то, что противостоит духовной энтропии, распаду. А в человеческих отношениях для этого писателя важнее всего сочувственный интерес людей друг к другу.

Отчетливо звучит в его произведениях — и в стихах и в прозе — тема памяти. Ныне эта тема приобрела в нашей литературе заметную остроту. Здесь и историческая память народа, и память личности. Важное место занимает этот мотив и в повести «Девушка над обрывом»; в «Миллионе в поте лица» юный герой размышляет о слове, об имени как хранилище памяти: «каждый человек живет в своем имени, как в доме», имя живет дольше человека и сохраняет память о нем.

Из боли по безвозвратно тонущим во времени поколениям родилась у В. Шефнера и фантастическая идея о воскрешении мертвых с помощью науки, в духе гипотез русского философа Н. Федорова (его учеником, как известно, был К. Циолковский). Я имею в виду мысль, прозвучавшую в автобиографической повести: а вдруг в будущем станет возможно восстанавливать, воскрешать личности давно умерших

Людей... по их почерку. Из этой же боли родилась и страстная просьба, смысл которой близок призыву ждать великих открытий: «Пишите, люди! Храните письма!»

Любимая тема В. Шефнера — творчество. Здесь сходятся многие мотивы писателя. Сколько в его произведениях удачливых и неудачливых изобретателей, графоманов и поэтов! Его сказки пронизаны высоким: и взволнованным уважением к тем, кто изобретает, анализирует, ищет. Но отнюдь не практический результат, а сама по себе творческая страсть и этическая красота замысла, его нравственное обеспечение являются для писателя мерой духовной активности человека. А что касается удачи, то ведь никто не знает, на каком пути она ждет.

Шефнеровских изобретателей часто обманывает чувство реальности, и они идут путями заведомых заблуждений, свято веря в истинность этих путей. Но не надо забывать, что ведь из абсурдных опытов алхимиков родилась химия...

Искренняя и принимающая порой самые нелепые формы страсть шефнеровских персонажей к творчеству так по-детски беззащитна. Но говорят, что детей и сумасшедших бог бережет, и в поговорке своя правда есть: наверное, оберегая детей и чудаков, жизнь таким образом сохраняет свой творческий потенциал. И, видимо, не случайно хранимы судьбой шефнеровские любимые неудачники: у В. Шефнера они и дети и чудаки одновременно. И самое главное — в них не гаснет дух творчества, который является для писателя одним из важнейших проявлений человечности.

Олег Салынский.

8888888888888888888888888888888888

Перевод в текстовый формат ЛысенкоВИ

Самое удивительное, что Песчаный дух может исполнять желания. Но что бы дети ни пожелали, все идет не так. Пожелав стать «прекрасными, как день», дети остаются без обеда, потому что няня, не узнав их, не пускает в дом. Пожелав богатства, они становятся владельцами несметного числа старинных золотых монет, на которые в лавках ничего нельзя купить. Короче, все желания лишь ставят детей в глупое положение, поскольку ехидный Псаммеад толкует их слова либо буквально, либо исполняет высказанное случайно, вроде: «Скорее бы Малыш вырос». В конце концов, дети сами отказываются от «чудесной» помощи Псаммеада.

Произошла эта замечательная история в начале века, в книге английской писательницы Эдит Несбит «Пятеро ребят и он». В отличие от большинства произведений для детей, написанных в то же время, история Песчаного духа не ушла в забвение как безнадежно устаревшая. Она переведена на многие языки и ежегодно переиздается в Англии; ни одно английское исследование по детской литературе не обходит ее стороной.

Кто же такая Эдит Несбит и почему почти восемьдесят лет спустя ее книги не утратили известности и неизменно пользуются любовью детей?

Эдит Несбит родилась в Лондоне в 1858 году. С детства она мечтала стать великим поэтом, «как Шекспир или Кристина Росетти», по ее собственным словам. В пятнадцать лет она показала свои стихи матери, та отнесла их знакомому редактору — и, к восторгу юной поэтессы, стихи напечатали. Она получила свой первый гонорар (впоследствии Несбит описала этот случай в одной из детских книг). В двадцать два года Эдит вышла замуж за молодого журналиста Губерта Блэнда и в соавторстве с ним начала писать романы. В 1884 году супруги основали знаменитое Фабианское общество, членами которого были Бернард Шоу, Герберт Уэллс и многие другие замечательные люди; дом Блэндов был центром общества.

Вскоре Губерт Блэнд тяжело заболел, и его молодой жене пришлось взять на себя заботу о нем и о детях. Она зарабатывала тем, что сочиняла стихи, рассказы и статьи и даже рисовала поздравительные открытки. Она не отказывалась от мысли о литературной карьере, но серьезные стихи и романы не имели успеха, и ради денег она стала публиковать рассказики в детских журналах и альманахах. Особыми достоинствами они не отличались, и все же один издатель предложил ей написать небольшую повесть о своем детстве. Работая над этой повестью, получившей скучное название «Мои школьные годы», Несбит впервые задумалась, нельзя ли сделать детскую книгу более интересной и живой. Самой популярной книгой в то время был «Золотой век», написанный в 1895 году высокопоставленным чиновником Английского банка по имени Кеннет Грэхем. (Сегодня это имя известно любому английскому ребенку: среди непременного чтения английских детей наряду с «Алисой в Стране Чудес» и «Винни-Пухом» — «Ветер в ивах» Грэхема, полная тонкого юмора история четырех друзей: Жабы, Крота, Барсука и Крысы. Но «Ветер в ивах» появился только в 1908 году и тогда разочаровал читателей: от автора «Золотого века» ждали большего. История, однако, рассудила иначе, и сейчас «Золотой век» почти забыт.)

«Золотой век» — книга о детях, но для взрослых, и хотя описываемые события оцениваются с позиции взрослого, в попытке воссоздать детское мышление и восприятие было что-то новое, и Несбит не преминула обратить на это внимание. Ее собственные воспоминания детства тоже сыграли свою роль, и она стала писать истории в духе Грэхема, но как бы от лица самого ребенка. Конечно, в этом не было ничего необычного, до нее повествование от первого лица использовали в детских книгах, к примеру, Мэри Моулсворт или Джулиана Юинг, но в книгах этих писательниц, как требовала викторианская традиция, дети всегда были благовоспитанными, а сами истории полны нравоучений. Герои Несбит изо всех сил стараются быть хорошими, но без конца попадают в самые невероятные переплеты. Поначалу ее рассказы печатались в журналах, а в 1899 году вышли отдельной книгой под названием «Искатели сокровищ». Это первая книга, прославившая Эдит Несбит. Ей был тогда сорок один год.

Тем временем Грэхем выпустил «Пору мечтаний», продолжение «Золотого века», в котором была очень интересная вставная история под названием «Миролюбивый дракон». Это «сказка наизнанку», в которой романтически настроенный дракон-поэт не желает сражаться со святым Георгием. Сказка привела в восторг многих, но едва ли могла положить начало жанру, плодотворному вплоть до наших дней, если бы начинание Грэхема не поддержала с огромным энтузиазмом Несбит. Ее сказки не подражают Грэхему, в каждой найдены собственные мотивы и приемы. В большинстве из них действие происходит не «давным-давно в некотором государстве», а в современной Несбит Англии, и герои в них — не рыцари, не доблестные принцы и прекрасные принцессы, а обыкновенные дети.

Но даже в тех сказках, где речь идет о принцах, можно найти забавные бытовые детали. В одной сказке принцесса живет в «дракононепроницаемой» башне. В другой переодетый принц конструирует лифт в королевском дворце и там встречает свою суженую. Несбит охотно вставляет в свои сказки приметы новейшей техники. Иногда она заставляет своих героев решать сложные математические задачи. А сказка «Последний дракон» заканчивается забавной неожиданностью: помилованному дракону надоело быть «анахронизмом», и король, по его просьбе, превращает дракона в первый в мире аэроплан. Можно было предположить, что в жанре сказки традиционной, народной, Несбит нашла себя. В то же время огромный успех «Искателей сокровищ» и продолжения «Общества Постараемся быть-хорошими» (1901) заставил Несбит продолжать поиски своего стиля и в «длинной» повести. Своеобразный стимул ей дали книги Мэри Моулсворт, особенно «Часы с кукушкой» (1877), где кукушка выполняет по отношению к детям традиционную роль доброй феи. Наконец, последним толчком стала опубликованная в 1900 году книга Ф. Энсти «Медный кувшин». В ней рассказывается о молодом лондонском архитекторе, случайно выпустившем на волю джинна, который непременно стремился выполнять все желания своего избавителя (похожий сюжет — в повести Л. Лагина «Старик Хоттабыч»). Абсурдность сказочного джинна в обстановке современного Лондона, неуместность чудес и неумение пользоваться чудесами — эти мотивы показались Несбит на редкость привлекательными, и вот в 1902 году появляется книга «Пятеро ребят и он», в которой сочетаются все сильные стороны автора: и мастерство реалистического повествования, юмор, живой язык, и мастерское построение сюжета в сказке.

Несбит вводит, в сказку очень важный принцип, некие «правила» волшебства и чудес, которые во многом стали такими же обязательными для литературной сказки, как три закона роботехники Айзека Азимова для научной фантастики.* Несбит поняла, что волшебство в книге не может быть всемогущим: это и усложнило бы повествование, и не позволило бы делать в сюжете все те неожиданные повороты, которые создают неповторимый комический эффект. Во-первых, Псаммеад исполняет только одно желание в день, даже необдуманное или случайно высказанное. Во-вторых, чудеса кончаются с заходом солнца, и вот дети, которые, пожелав себе крылья, весь день радостно порхали и шалили к ужасу жителей окрестных деревень, вдруг оказываются совершенно беспомощными на верху колокольни. Третье важное условие, которое выводит Несбит, — взрослые не должны замечать последствий чудес, потому что все равно в них не верят. И вот во время осады замка няня, как ни в чем не бывало, готовит обед и убирает комнаты.

В следующей сказочной повести Несбит «Феникс и ковер» (1904) те же дети становятся обладателями ковра-самолета и только что вылупившегося Феникса. Феникс — не менее занятное и ехидное существо, чем Псаммеад, и хотя сам он не исполняет желаний, по его совету дети совершают замечательные путешествия на ковре. Но и здесь Несбит опять подчеркивает каверзы волшебного предмета в современной обстановке. Ковер исполняет три желания в день, и дети, забыв об этом и исчерпав «лимит», оказываются запертыми в подземелье. Кроме того, ковер со временем изнашивается и начинает исполнять желания наполовину, а в один прекрасный день дети на лету проваливаются в прорвавшуюся дыру. В конечном счете, ковер принес им не больше счастья, чем Песчаный дух.

Надо сказать, что Несбит не удовлетворялась одной лишь развлекательностью. Конечно, в ее книгах есть известная назидательность. Но Несбит не читает морали, а предоставляет читателям самим делать выводы и оценивать поступки героев. Неотделимая черта творчества Несбит — живое, непосредственное общение с читателем, выражающееся в ее комментариях или вопросах. Разнообразные полезные сведения можно найти у Несбит повсюду — они в тексте, в остроумных комментариях и отступлениях. Но Несбит хотелось включить в свои книги непосредственно познавательную сторону. Она начала изучать историю и культуру древнего мира. Большую помощь ей оказал сотрудник Британского музея Э. А. Уоллис Бадж, которому она и посвятила свою новую книгу «История амулета» (1906). Знакомые нам дети снова встречают своего друга Псаммеада, и хотя по старому уговору Песчаный дух уже не может исполнять их желания, все же благодаря ему с детьми снова происходят удивительные события. Причудливый камешек, по совету Псаммеада купленный в лавке древностей, оказывается половинкой могущественного амулета. Целый амулет исполняет заветное желание, но и половинка не совсем бесполезна: она может перенести детей в любое место и время, где когда-либо находился амулет. В поисках второй половинки дети совершают путешествия в Древний Египет, в Вавилон, в Англию времен римлян и даже в легендарную Атлантиду. Они узнают о жизни, обычаях, истории разных стран в древности, становятся свидетелями интереснейших событий.

Идея путешествий во времени, вероятно, возникла у Несбит под влиянием «Машины времени» Герберта Уэллса, который, как уже говорилось, был близким другом Несбит и, кстати, очень высоко ценил ее творчество. Но «Машина времени», написанная в 1895 году, представляет собой произведение научной фантастики, где всем необыкновенным событиям дано научное объяснение. Амулет -— тоже своего рода машина времени, но исключительно сказочная, волшебная, такая же, как исполняющий желания Псаммеад или ковер-самолет. Другое существенное отличие заключается в том, что с помощью амулета дети отправляются в прошлое, тогда как Уэллс, а вслед за ним большинство фантастов, разрабатывавших эту тему, посылают героя в будущее. И это неудивительно: сказка и научная фантастика преследуют разные цели. Впрочем, одно из путешествий с амулетом совершается в будущее, и дети наблюдают счастливое и гармоничное утопическое общество. Это, пожалуй, единственный след идей Фабианского общества в творчестве Несбит.

В «Амулете» Несбит высказывает на редкость смелую для 1906 года мысль: «Время и пространство — это просто формы мышления». В «Истории амулета» Несбит выступает опять-таки как первооткрыватель.

Здесь она выводит ряд правил, впоследствии принятых многими писателями. Специфика сюжета заставила Несбит обратить внимание на необходимые условия путешествий во времени. Дети возвращаются в настоящее в тот же момент, когда они его покинули, то есть абсолютное время, время в реальном мире, стоит на месте. Это главный принцип всех волшебных путешествий во времени. Далее возникает серьезная проблема языка и общения. Когда дети впервые попадают в Древний Египет и разговаривают с местным населением, Несбит пишет: «Раз и навсегда заявляю, что не собираюсь объяснять, каким образом девочка понимала Антею, а Антея понимала ее. Думай, что хочешь. Может быть, дети открыли универсальный язык, который понимают все, но который еще не открыли ученые». Это, как и многие другие изобретения Несбит, еще один принцип волшебства, принятый ее последователями: в какую бы далекую страну ни попадали герои, трудностей в общении не возникает. (Научная фантастика пытается разрешить эту проблему различными рациональными способами: телепатией, электронными переводчиками и тому подобное.)

«История амулета» наиболее интересная и целостная книга из трилогии Несбит — прежде всего за счет композиции. В повести «Пятеро ребят и он» развязка немотивирована; дети могли бы продолжать загадывать желания до бесконечности, не пойми они сами, что ничего хорошего у них не получается. Композиционно книга распадается на серию отдельных историй. В «Фениксе» чудеса ограничены тем, что ковер изнашивается. Дети снова переживают одно за другим разные, не связанные между собой приключения, но уже заранее становится ясно: рано или поздно им придет конец. В «Амулете» поиск составляет стержень сюжета, все приключения стремятся к кульминационной точке, когда амулет будет

найдет. При этом не так уж важно, что заветное желание детей — возвращение родителей в Лондон — наконец исполняется. Амулет в этой книге выполняет двойную роль: он и цель, и средство волшебных приключений, Через год после «Амулета» выходит книга «Заколдованный замок», где Несбит пытается далее развить закономерности волшебства в условиях повседневной жизни. Здесь чудесное кольцо становится таким, как прикажет владелец: может делать невидимым, может исполнять желания, может превращать в великана. Но, как мы уже заметили, чудеса у Несбит непременно имеют какой-нибудь подвох — никогда нельзя предугадать, где кончится действие волшебства. Девочка-невидимка становится видимой совсем некстати, случайно ожившие чучела нападают на детей. А к «Волшебному кодексу» Несбит добавляется новое правило: ни один волшебный предмет не может отменить исполненное желание; если младший брат пожелал стать взрослым, бесполезно просить кольцо снова сделать его маленьким. Опять («полемизирует» с научной фантастикой в лице Уэллса и теория невидимости. В сказке одежда невидимки, конечно, становится невидимой вместе с ним, поэтому, когда девочка снимает невидимое платье, сначала в воздухе ниоткуда появляются рукава, потом верх, потом подол. А ночная рубашка, брошенная на кровать, неожиданно растворяется в воздухе. В научной фантастике, где все имеет

рациональное объяснение, человек может сделать невидимым свое тело, но не одежду. Вспомним эпизод из романа Уэллса «Человек-невидимка» (который Несбит, конечно, не могла не знать): спасаясь от преследования, невидимый Гриффин сбрасывает выдающую его одежду. Сцена с переодеванием Мабель у Несбит звучит неожиданной и забавной параллелью к этому эпизоду.

«Заколдованный замок», а также последующие сказочные повести Несбит сейчас менее известны и популярны, чем трилогия о пяти детях, но и они сыграли свою роль в том огромном влиянии, которое творчество Несбит оказало на развитие английской и американской детской литературы XX века. Как пишет исследователь Маркус Крауч в книге «Традиция Несбит. Детская книга в Англии 1945— 1970»: «Нет ни одного современного детского писателя, который не был бы обязан этой замечательной женщине».

Наиболее четко следы влияния Несбит можно обнаружить в творчестве американского писателя Эдварда Игера. Прочитав в возрасте тридцати семи лет книги Несбит, Игер был ими настолько восхищен, что сразу же стал сам писать детские книги, более или менее подражая Несбит. В «Чудесах наполовину» дети находят волшебную монетку, такую древнюю, что от долгого употребления ее чудесные свойства немного стерлись, и желания теперь исполняются только наполовину. С трудом дети учатся формулировать желания так, чтобы они исполнялись целиком, но то и дело попадают впросак. В книге «Замок рыцарей» Игер почти точно повторяет «Волшебный город» Несбит; дети у него съеживаются до размеров картонных рыцарей и дам в игрушечном замке и попадают в прошлое, где встречают Айвенго и других персонажей Вальтера Скотта. Копирует Несбит и «Сад времени», где дети находят жабу, исполняющую желания, — прямого потомка Псаммеада. Еще одно необыкновенное существо, на сей раз черепаха, возникает в книге «Озеро чудес». Как и у Несбит, дети не умеют с толком пользоваться чудесами, и неограниченные возможности волшебного озера оказываются нереализованными. Игер берет на вооружение многие правила Несбит: волшебство кончается с заходом солнца, взрослые ничего не замечают, а чтобы ограничить действие волшебства, он предполагает, что озеро постепенно «иссякает».

Влияние Несбит в «Озере чудес» совершенно очевидно, хотя сама по себе книга очень увлекательна и остроумна. Более самостоятельная идея лежит в основе повести «Неделя чудес», где волшебные приключения происходят с помощью книги, которую дети взяли в библиотеке. Правда, и здесь один эпизод полностью повторяет «Пятерых ребят»: младенец из-за неосторожно высказанного желания вырос и не хочет слушаться своих «старших» братьев и сестер.

Англичанка Мэри Нортон продолжает традицию Несбит в книгах «Кровать с волшебной шишечкой» и «Костры и помело». На кровати, которую заколдовала симпатичная мисс Прайс, проходящая заочный курс черной магии, дети путешествуют сначала в Лондон, где их забирают в полицию за «беспорядок» — неубранную кровать посреди улицы; потом на остров в Тихом океане, где их едва не съедают каннибалы; потом в прошлое, в эпоху Карла II, где они спасают от сожжения на костре молодого прорицателя, обвиненного в колдовстве. Попав в XX век, юноша с одной стороны восхищается «настоящей» ведьмой мисс Прайс, а с другой — дивится водопроводу, автомобилям и другим чудесам нашего времени. Книги Нортон явно вторичны по отношению к Несбит и далеко не так увлекательны. Нортон, как и Игер, охотно признавалась в том, как много она позаимствовала у Несбит.

Но черты влияния Несбит — в более косвенном виде — можно найти и у многих других авторов. Во-первых, как уже говорилось, Несбит вывела «теоретическое» обоснование волшебных путешествий во времени, и «Амулет» тем самым проложил дорогу целой жанровой разновидности литературной сказки. В качестве наиболее ярких примеров можно назвать книги англичан Уильяма Дикинсона «Борробил», Патриции Линч «Фиона прыгает через костер», Филиппы Пирс «Полуночный сад Тома», Элисон Аттли «Путешественник во времени» и американцев Джулии Сауэр «Чудеса в тумане» и Каролин Эмерсон «Волшебный туннель».

По следам сказок Несбит о драконах появилось множество забавных историй, где драконов держат в семье в качестве домашних животных, например, в книгах Маргарет Мейхи «Дракон в обыкновенной семье» или Полли Доннисон «Дракон Вильям». Нельзя не вспомнить Несбит, читая книги ирландки Дженет Мак-Нил из серии «Мой друг Очкарик МакКанн». В одной истории Очкарик, обыкновенный мальчишка, находит во время каникул только что вылупившегося драконника и привозит его в школу в качестве экспоната на биологическую выставку. В другой истории Очкарик с приятелем оказываются свидетелями возрождения Феникса; напуганный тем, что сумасшедшая птица вскочила на костер, не растерявшись, поливает ее лимонадом.

В книге Дэвида Северна «Зеленоглазый грифон» мы встречаемся с существом, родственным Псаммеаду, — грифоном, который, правда, не исполняет желаний, но подсказывает, как они могут исполняться. А Мэри Поппинс, знаменитая нянюшка из книг Памелы Трэверс, хорошо известная советским детям, — разве она не играет ту же роль по отношению к детям семьи Бэнкс, что Псаммеад для несбитовской пятерки? С Мэри Поппинс, так же, как с Псаммеадом, в повседневную жизнь детей входят чудеса. А создательница Мэри Поппинс не отрицает влияния Несбит.

Наконец, очень тонко скрытые следы влияния Несбит можно увидеть в книгах К. С. Льюиса, автора цикла из семи повестей о сказочной стране Нарнии.* Льюис — писатель исключительно оригинальный, он создал совершенно новые «правила» сказочной повести, правила перемещения из реального мира в сказочный и обратно. Действие книг Льюиса происходит в сказочной стране, куда обычные дети попадают разными способами: с помощью волшебных колец, через символическую дверь и даже войдя в нарисованную картину. Этим Льюис принципиально отличается от Несбит, которая, наоборот, вводит в реальный мир чудесные, сказочные элементы. И тем не менее сам Льюис признавал творчество Несбит едва ли не главным источником своей фантазии. Он позаимствовал идею сочетания волшебного и реального, использование фольклорных мотивов и — под несколько иным углом — закономерность, «правильность» чудес.

Итак, в чем заслуги и достоинства Эдит Несбит, почему ее читают до сих пор? Несбит стоит на пороге нашего столетия, с ее появлением кончается давняя традиция нравоучительной и сентиментальной литературы для детей. Вместо назидательности она создает занимательность, вместо сложного и строго литературного языка викторианцев вводит в книги живую разговорную речь. Читая ее сказки и повести, трудно поверить, что они написаны так давно, настолько они современны по языку. К тому же Несбит преодолела стремление большинства детских писателей XIX века обращаться к детям свысока. Сама она говорила так: «Детей нельзя понять ни воображением, ни наблюдательностью, ни даже любовью. Их можно понять только памятью. Я сама была когда-то ребенком, и в результате счастливой случайности в точности помню, как это было». Счастливая случайность дала нам яркие картины детства, героев, вырвавшихся из заточения душных викторианских комнат. Великолепное чувство юмора, присущее Несбит во всех ее произведениях, делает их живыми во все времена. Но главное, чем мы обязаны Несбит, — это создание нового жанра, сказки, в которой приметы повседневной жизни удивительным образом сочетаются с древними чудесами народных волшебных сказок. Без преувеличения можно сказать, что «из Несбит вышли» все волшебные сказки и повести в детской англоязычной литературе XX века. Рассказывают такой эпизод. Одна американская писательница, страстная поклонница Несбит, в конце 20-х годов путешествовала по Англии. В одном литературном кругу зашла речь о Несбит, и кто-то высказал сожаление по поводу ее недавней кончины. «Неужели Несбит умерла? — воскликнула американка.— Не может быть! Это так на нее не похоже!»

----

* См.: Азимов А. Я, робот. М., «Знание», 1964.

* Первая из них переведена на русский язык. См.: Клайв С. Льюис. Лев, колдунья и платяной шкаф. Л., «Детская литература». 1978.

-------------------------------------------------

Перевод в текстовый формат ЛысенкоВИ. В оформлении публикации использована иллюстрация К. Шафрановской из книги Э. Несбит "Пятеро детей и оно" (2018).