Калейдоскоп фантастики

Вторая часть обзорной статьи о советской фантастике была опубликована в пятом выпуске «Клуба любителей фантастики» от 4 января 1989 года — в газете «Октябрьская магистраль».

Продолжаем краткий экскурс в историю выпуска фантастики в СССР. Сегодня речь пойдет о 1961-1965 годах — поре ее настоящего расцвета.

На рубеже 60-х фантастика в нашей стране была на подъеме. Новый импульс придали ей полет Гагарина и другие достижения космонавтики. Воздействие на фантастику оказывала и разворачивающаяся в СССР научно-техническая революция. В те годы многие пытались заглянуть в будущее, а значит, начинали мечтать. Продолжалось раскрепощение человеческого сознания.

С другой стороны, советский читатель смог наконец приобщиться к достижениям зарубежной литературы ХХ века. Лидирующая в мире англо-американская фантастика к тому времени уже испытала настоящий взлет, и нам было у кого поучиться.

Поток изданий нарастал с каждым годом и в 1965 году достиг абсолютного максимума. Все новые издательства подключались к выпуску фантастики. «Молодая гвардия» начала издавать великолепную «Библиотеку современной фантастики» в 25 томах.

Время производственных романов и бесконечного переиздания немногочисленных произведений фантастов-классиков, казалось, безвозвратно миновало. Главенствующее положение заняла собственно научная фантастика (НФ) — об освоении космоса и контактах с инопланетными цивилизациями, о путешествиях во времени и проблеме бессмертия, о создании искусственного разума и роботах, о борьбе против разработки сверхоружия. В основном эти произведения не достигали высокого уровня художественности, они изучали какую-то конкретную проблему и не были «человековедческими». Приверженцами НФ выступали такие авторы, как Г.Альтов, Г.Гуревич, А.Днепров, В.Журавлева, Г.Мартынов, И.Росоховатский, писатели нового поколения — М.Емцев и Е.Парнов, В.Михайлов, А.Шалимов и другие. Лучшие достижения этого направления — роман Днепрова «Глиняный бог» и рассказы «Суэма», «Крабы идут по острову», повесть Емцева и Парнова «Не оставляющий следа» и рассказы «Снежок», «Падение сверхновой», повести Шалимова «Охотники за динозаврами» и «Беглец».

Целое созвездие новых имен появилось на небосклоне советской фантастики в начале 60-х. Среди них писатели, быстро завоевавшие прочные позиции: И.Варшавский, Е.Войскунский и И.Лукодьянов, С.Гансовский, Г.Гор, А.Громова, М. и Л.Немченко. Другие делали только первые шаги: К.Булычев, В.Григорьев, В.Зубков и Е.Муслин, В.Крапивин, О.Ларионова, С.Павлов, Р.Подольный, З.Юрьев. Эти авторы пробовали себя во всех жанрах, но все большее место в их творчестве занимала социально-психологическая, политическая, философская и сказочная фантастика. Среди наиболее удачных работ в жанре психологической фантастики я бы назвал повесть Громовой «В круге света», роман Ларионовой «Леопард с вершины Килиманджаро», рассказы Войскунского и Лукодьянова «Прощание на берегу», Немченко — «Двери». Из юмористической фантастики можно выделить рассказы И.Варшавского «Молекулярное кафе», «Роби», «Дневник», «Секреты жанра», «Вечные проблемы», Григорьева — «Рог изобилия» и «Дважды два старика робота». Социальная фантастика предупреждения была представлена повестью Гансовского «День Гнева» и рассказом «Доступное искусство», а также рассказами Варшавского «Тревожных симптомов нет» и «Призраки». Этот список далеко не полон.

В авангарде социально-психологической фантастики были братья Аркадий и Борис Стругацкие. В течение 1961-1965 годов они выпустили семь повестей и рассказы. Быстрота эволюции их творчества просто поразительна. Повесть «Стажеры» (1961) завершила космо-героический цикл, объединенный общими героями. В ней уже есть элементы социальной фантастики. Повесть «Далекая Радуга» (1963) — героико-социально-психологическая, — рассказывает о трагедии и подвиге ученых-экспериментаторов. Книга новелл «Возвращение. Полдень ХXII век» (1962) — социальная утопия, возникшая на основе ряда рассказов.

И вот уже совсем другое направление — произведение о контакте с отставшими от Земли гуманоидными цивилизациями, о прогрессорстве (попытке ускорить их развитие): «Попытка к бегству» (1962) и «Трудно быть богом» (1964). На мой взгляд, роман «Трудно быть богом» входит в десятку лучших произведений советской фантастики. Его персонаж Антон-Румата стал одним из любимых литературных героев.

Стругацкие первыми почувствовали исчерпание к середине 60-х годов положительных тенденций общественного развития. Отсюда поворот в сторону критической социальной фантастики. В 1965 году появляются сатирическая сказка «Понедельник начинается в субботу», высмеивающая бюрократов от науки, и антиутопия «Хищные вещи века», замечательный фантастический детектив, рассказывающий о деградации сытого, но духовно убогого общества.

В пору расцвета фантастики были опубликованы прекрасные собрания сочинений советских классиков А.Беляева (в 8 томах) и А.Грина (в 6 томах).

Комментарии

1) Я обязан отметить такое литературное событие 1963 года как выход в свет приключенческого романа Ивана Ефремова «Лезвие бритвы» — произведения несомненно знакового.

2) Не прошел незамеченным фантастико-приключенческий роман Евгения Войскунского и Исая Лукодьянова «Экипаж «Меконга»» (1962), ориентированный в первую очередь на молодого читателя.

3) Хочу отметить первый сборник Вадима Шефнера, содержащий фантастические произведения, — «Счастливый неудачник» (1965). В его состав вошли одноименная «полувероятная история», а также повести «Скромный гений» и «Девушка у обрыва, или Записки Ковригина». По сути, с этого издания и началась блистательная карьера Шефнера-фантаста — одного из самых необычных авторов советской фантастики.

4) Оставили заметный след в космической фантастике сборники рассказов и повестей Георгия Гуревича «Прохождение Немезиды» (1961) и «Пленники астероида» (1962). К ним примыкает его роман-утопия «Мы — из Солнечной системы» (1965).

5) Еще одно важное событие — начало выпуска знаменитых серийных сборников: «Фантастика» в издательстве «Молодая гвардия» (с 1962 года) и сборников издательства «Знание» (с 1963 года), которые со следующего года стали называться альманахами НФ.

6) В эти же годы состоялись «подпольные» зарубежные публикации ставших впоследствии знаменитыми писателей Андрея Синявского и Юрия Даниэля. Синявский под псевдонимом Абрам Терц выпустил в Париже сборник «Фантастические повести» (1961) и повесть «Любимов» (1964). Даниэль под псевдонимом Николай Аржак издавался в Вашингтоне (повесть «Говорит Москва» (1962), рассказы «Руки» и «Человек из Минапа» (1963) и рассказ «Искупление» (1964)). Когда КГБ стали известны подлинные имена авторов, оба писателя были арестованы и преданы суду.

7) Эмигрантская фантастика была представлена романом Василия Яновского «Заложник» (1961). Философия в нем явно доминировала над литературой, и успехом у критиков роман не пользовался.

В 1988-1990 годах ваш покорный слуга вел постоянную рубрику "Клуб любителей фантастики" в железнодорожной газете "Октябрьская магистраль". Об этом я уже писал в статье "Встреча с Борисом Стругацким" (от 2 июля 2021 года). Кроме отдельных статей, рецензий и репортажей в "КЛФ" я время от времени частями публиковал два объемных материала, посвященных изданию в СССР советской и зарубежной фантастики в 1956-1985 годах. Этот весьма долгий и непростой период в развитии нашей страны можно охарактеризовать так (следуя традиционным формулировкам): Эпоха оттепели и Эпоха застоя.

Перечитывая тексты, написанные более 30 лет назад, я пришел к выводу, что с тех давних пор в моих субъективных оценках фантастических произведений и их авторов, по сути, мало что изменилось. Разве что порой немного раздражает чрезмерная политизированность автора. Другое дело, что, в отличие от меня, специалистам было известно о произведениях отечественных фантастов, написанных в 1956-1985 годах и запрещенных советской цензурой и/или изданных за рубежом. А во время Перестройки и в более поздние годы о них узнала и массовая читающая публика. Как бы там ни было, общая картина без учета зарубежных изданий будет неполной. Отсюда возникает необходимость снабдить мои старые статьи хотя бы краткими комментариями. Заодно в них можно расставить кое-какие общие акценты, ставшие очевидными с учетом прожитых лет. Кроме того, следует напомнить о целом ряде знаменательных произведений и сборников фантастики, которые по разным причинам остались за рамками моих тогдашних статей.

Надо заметить, что перед вами не углубленное исследование, а весьма поверхностный обзор. Иной жанр отраслевая газета просто не смогла бы "переварить".

В третьем выпуске «Клуба любителей фантастики» от 6 декабря 1988 года была размещена первая часть статьи:

Сегодня мне хочется совершить краткий экскурс в историю издания в Советском Союзе фантастики от времени «оттепели» пятидесятых годов до настоящего. Этот период легко разделяется на пятилетия и в чисто хронологическом плане, и по существу происходящих процессов. В этом выпуске разговор пойдет о первом этапе — 1956-1960 годах. Его справедливо можно считать вторым рождением фантастики в СССР.

В нашей стране фантастика и политика оказались неразрывно связанными между собой. У бюрократии два самых ненавистных вида литературы — фантастика и сатира. Поэтому установление режима сталинщины в конце двадцатых годов привело к катастрофическим переменам как в издании советской фантастики, которая бурно развивалась после Октябрьской революции, так и зарубежной, массово и оперативно переиздававшейся в СССР в годы нэпа.

Вплоть до середины пятидесятых годов в стране вообще не издавалась зарубежная фантастика, а отечественная выродилась в производственное чтиво (фантастику «короткого шага»), вдобавок насквозь пропитанное шпиономанией. Спорадические переиздания произведений Алексея Толстого и Александра Беляева не могли изменить общей картины.

ХХ съезд партии и последовавшее обновление страны вызвали немедленное возрождение фантастической литературы. Переломным моментом было появление в 1957 году романа Ивана Ефремова «Туманность Андромеды», открывшего совершенно новую страницу в советской фантастике. Роман-утопия о гармоничном обществе будущего, о межзвездных полетах и Великом Кольце стал отправной точкой всей современной фантастики в СССР.

Да, в 1956-1960 годах продолжали издаваться десятки посредственных производственных романов. Чисто техническая фантастика прочно удерживала первенство на страницах журналов. Фамилии Казанцева, Адамова, Немцова, Сапарина не сходили с обложек новых книг. Но это были и годы появления таких блестящих мастеров социально-психологической и приключенческой фантастики, как братья Стругацкие.

Опубликовав в 1958 году свой первый рассказ «Спонтанный рефлекс», за последующие два года они издали три авторских сборника, включающих повести «Страна багровых туч», «Путь на Амальтею», «Извне» и рассказы. В основном это была космо-героическая фантастика, порожденная завоеваниями советской космонавтики.

Издали свои первые повести и рассказы, а затем и сборники такие известные теперь писатели, как Владимир Савченко («Черные звезды»), Валентина Журавлева («Сквозь время»), Анатолий Днепров («Уравнение Максвелла»). Тогда же вышли на арену Дмитрий Биленкин и Игорь Росоховатский, опубликовавшие первые рассказы в журнале «Техника — молодежи». Начал переходить от чисто технической к космической тематике Генрих Альтов. Подобные перемены вскоре предстояли и Георгию Гуревичу.

Это была пора определенной эйфории, когда многим фантастам казалось, что перед страной открываются прямые и недолгие дороги в коммунизм, и не будет в будущем острее и насущнее проблемы, чем полеты к звездам и контакт с внеземными цивилизациями.

*   *   *

В 1956-1960 годах активно печатали фантастику издательства «Детгиз» и «Молодая гвардия», в меньшей степени — Профтехиздат и Лениздат. Предоставили ей свои страницы журналы «Техника — молодежи», «Знание — сила», «Изобретатель и рационализатор». Издание фантастики в нашей стране было на подъеме.

Комментарии

1) Надо отметить, что не только ощутимые изменения в государственной политике СССР привели к возрождению советской фантастики, но и начавшаяся в середине ХХ века и охватившая все передовые страны научно-техническая революция. Ведь именно фантастика стала тем направлением литературы, которое помогало развитию НТР в целом и космонавтики в частности.

2) Говоря о знаковых произведениях советской фантастики, выпущенных в конце 50-х, непременно стоило назвать повесть И.Ефремова «Сердце Змеи (Cor Serpentis)» (1959), которая вместе с «Туманностью Андромеды» вошла в цикл «Великое Кольцо». Тогда она заняла достойное место среди произведений о Контакте.

3) Нельзя не упомянуть изданный в 1960 году роман Александра Колпакова «Гриада». Он был подвергнут массированной критике как образец провальной космооперы (антинаучность, заштампованность и даже плагиат). В любую эпоху возникают произведения, которые критика называет образцовыми, — как со знаком плюс, так и со знаком минус. Со временем оценки могут меняться, но только не в случае «Гриады».

4) Стоит напомнить о таких событиях в мире эмигрантской фантастики как издание в Мюнхене двух книг Ирины Сабуровой (сборника сказочных рассказов «Копилка времени» (1957) и альтернативно-исторического романа «После…» (1960)); долгожданная публикация написанной в 1939 году мистической повести Ивана Шмелева «Куликово поле» (Париж, 1958), а также выход в свет повести Василия Яновского «Челюсть эмигранта» (Нью-Йорк, 1957).

После Войны новые социалистические государства Европы, испытывавшие сильное идеологическое влияние СССР, перестраивали своё отношение к печатной продукции. Резко увеличилась доля публикаций советских авторов. Печатать советских писателей было даже проще — если уж они опубликованы в Советском Союзе, то никаких вопросов у цензоров, как правило, не возникало. Кстати, принцип "если напечатано в СССР, то полностью допустимо к печати" помогал, например, публикации западных классиков фантастики в Болгарии — там просто переводили с русских изданий и после этого публикации сразу давался "зелёный свет". Разумеется, начала своё движение на Запад и советская фантастика. У многих восточноевропейских стран уже существовали традиции выпуска комиксов и, хотя в конце 40-х — начале 50-х к классическим комиксам в странах социализма относились с неодобрением, но уже после "оттепели" комикс стал возвращать утраченные позиции. Слияние восточноевропейского комикса и советской фантастики стало неизбежным.

Изображения кликабельны.

Одна из самых крутых комикс-держав Восточной Европы — Венгрия — и в годы социализма производила немалое количество комиксов, которые с удовольствием печатались в журналах ГДР и Польши, стран, что и сами могли похвастаться серьёзными традициями в этой области. Один из главных мастеров венгерского комикса Эрнё Зорад (Zórád Ernő) по мотивам романа Владимира Обручева "Плутония" в 1954 году создал классическую работу Utazás Plutóniába. Именно "Путешествие в Плутонию", реалистичные "объемные" иллюстрации принесли Зораду первую славу. В описаниях доисторических животных, как мне показалось, заметно влияние Буриана. Да и кто из художников, рисовавших динозавров, не испытал его влияния. В 1983 году "Плутония" переиздана отдельной книгой.

В 1977 году Эрнё Зорад адаптировал под названием Az időspirál для журнала Füles роман "Спираль времени" Георгия Мартынова, отдельным изданием комикс вышел в 1983.

Покинем на время Венгрию и отправимся в Болгарию.

Болгарские комиксы не имели такой богатой истории, хотя, конечно, уже до Войны здесь существовала комикс-культура, а в начале 40-х выходило несколько специализированных изданий. Новая власть относилась к фантастике и к комиксам с подозрением и первый, насколько мне известно, фантастический комикс социалистической Болгарии вышел в 1959 году. Это "Мъглявината на Андромеда", адаптация части романа "Туманности Андромеды" Ивана Ефремова, который незадолго до этого был опубликован в СССР. Текст Михаила Лыкатника, художники Иван Гонгалов и С. Искренова. Комикс печатался в пионерской газете "Септемврийче" с марта по май в 16 выпусках. История, перенасыщенная текстом, рассказывает о приключениях в "мире мрака". В эпилоге из пары абзацев в конце последнего эпизода проясняются дальнейшие события и анонсируется скорый выход романа на болгарском языке.

В 1963 году в "культовом" болгарском научно-популярном журнале "Космос" (аналоге нашей "Науки и жизни") почти на протяжении всего года публиковался комикс "Гриада" на основе скандально известного романа советского писателя Александра Колпакова. Впрочем, тогда роман ещё не был скандальным, обвинения в плагиате и "гриадный крокодил" случились в 1964. Художником комикса выступил всё тот же Гонгалов. Графика в этом комиксе простовата, поверхностна, но отличается своеобразным юмором. За последнее время комикс дважды переиздавался в Болгарии в рамках антологий для любителей "ретро".

В поисках вдохновения болгарские комиксисты обращались не только к советским фантастическим бестселлерам, но и к менее известным произведениям. Так в 80-х подготовлены комиксы по рассказу начинающего тогда Евгения Дрозда "Коробка с логисторами" (рассказ публиковался в "Юном технике") и по повести узбекского фантаста Ходжиакбара Шайхова "Загадка Рене". К тому времени Болгария уже имела стремительно развивающуюся комикс-индустрию и крутейший цветной журнал подростковых комиксов "Дъга". Но комиксы опубликованы вновь в газете "Септемврийче" в чёрно-белом исполнении. Авторы и того и другого комикса — "Кутийка логистори" (1986) по рассказу Дрозда и "Загадъчната планета Рене" (1987) по произведению Шайхова — Георги Кирилов и Николай Михайлов (художник).

А вот в "Дъге" с 1985 по 1992 год вышло 19 выпусков комикса «Момиченцето от Земята» («Девочка с Земли») Румена Чаушева (художник) и Тодора Гергиева (сценарий). По произведениям Кира Булычёва об Алисе, как несложно догадаться. Точнее — по мотивам повестей "Девочка, с которой ничего не случится" и "Путешествие Алисы". Но в в 1992 году "Дъга" приказала долго жить в связи с переменами в общественной жизни Болгарии — на издание дорогого журнала просто не хватало денег, да ещё и приходилось выдерживать конкуренцию с другими комикс-журналами, появившимися на рынке. Собственно, история об Алисе подходила к концу — оставалось пересказать последние четыре главы, но прервалась она на победе над Весельчаком У и лже-Верховцевым. Хотя художник полностью закончил комикс и к печати готовились, если не ошибаюсь, ещё три эпизода. Чаушев до сих пор называет комикс об Алисе своей любимой работой.

Комиксисты ГДР охотно адаптировали сказки советских писателей — Волкова, Носова, Чуковского, Алексея Толстого, комиксы о Буратино существовали в нескольких вариантах. К советской фантастике немцы обращались реже. Тем не менее в 70-х в восточногерманских периодике появились комиксы "Projekt M 2118" (1970-1971, текст Р. Рудольфа, рисунки Р. Флигера) по "Стране багровых туч" братьев Стругацких и "Aelita" ("Аэлита", 1973) по роману А. Толстого (текст и рисунки Дитриха Панша). "Projekt M 2118" ( в примечании к комиксу написано, что он "создан по книге "Атомная Голконда") — это всё же не слишком динамичная история в картинках, а вот "Аэлита" с брутальной графикой выглядит поинтереснее.

© А. Грибанов (Вертер де Гёте), 2019.

Продолжение следует.

Современная фантастика не монотонна. Она пестра, как радуга, и так же плавно, как радуга, меняет цвета, переходя от реализма к самой буйной игре ума. Если бы мы попытались назвать семь основных цветов в спектре американской фантастики, то скорее всего нам пришли бы на ум имена Драйзера, Твена, Азимова, Бредбери, Саймака, Берроуза, По. А вот аналогичное семицветие для русской фантастики: Лев Толстой — Достоевский — Беляев — Ефремов — Алексей Толстой — Булгаков — Гоголь.

Каждый читатель или видит весь спектр целиком, или любуется узким диапазоном. Одним по нраву научная фантастика (“сайнс фикшн”), другим — игра воображения (“фэнтэзи”), третьим и четвертым — сказка или “космическая опера”. Мировая фантастическая литература может удовлетворить любой вкус.

Один из рассказов выдающегося американского писателя Рэя Бредбери называется “Калейдоскоп”. В нем описана трагическая ситуация: случайный метеорит распорол космический корабль, как стальной нож консервную банку. Космонавтов разбросало в разные стороны. Они несутся в безвоздушном пространстве подобно разноцветным рыбкам. Всей жизни осталось ровно столько, на сколько хватит кислорода в бал¬лонах. Что будут делать эти люди в свои последние минуты? О чем говорить, думать, мечтать?

22 апреля исполняется 109 лет со дня рождения Ивана Антоновича Ефремова.

По такому случаю выкладываю интервью с вдовой писателя, Таисией Иосифовной Ефремовой. В сокращенном виде интервью было опубликовано в "Независимой газете".

---

Самая обычная квартира на Ленинском проспекте, стены в большой прихожей обшиты деревянными панелями. Картины и панно. Много книг. Они повсюду в этой квартире, ничем не напоминающей музей. Кажется, что ее хозяин вышел куда-то по делам и вот-вот вернется. А пока гостей принимает хозяйка, приветливая маленькая женщина, над памятью и ясным умом которой не властны годы. Мы усаживаемся за небольшой стол в хозяйском кабинете и начинаем разговор.

Таисия Иосифовна, как вы познакомились с Иваном Антоновичем?

Познакомились мы в Палеонтологическом институте. После смерти родителей мы с сестрой оказались в детдоме, сначала на Украине, потом в Москве. Сестра моя Мария сама воспитывала дочку Станиславу, поэтому устроилась в фирму «Заря», где однажды ей дали направление в Палеонтологический, заклеивать на зиму окна. Я вызвалась помогать ей. Ученый секретарь, в кабинете которого я заклеивала окно, узнал, что я закончила курсы машинописи, и пригласил меня на работу. Должности машинистки у них не было предусмотрено, поэтому я числилась препаратором, потом лаборантом.

Мы с Иваном Антоновичем впервые увиделись на первомайской демонстрации. Его удивило мое имя. Он объяснил, что имя Раиса означает — солнце Исиды, а имя Таиса — земля Исиды. Однажды, когда я была в экспедиции, написал мне письмо. Я была весьма удивлена, и не ответила на него. Потом Иван Антонович назначил мне свидание, но мы разминулись. На следующий день в институте он сказал мне: «А профессора нельзя обманывать». Мы стали встречаться. Он приносил мне цветок и банку с огурцами. Как Иван Антонович потом любил говорить: «Я тебя соблазнял солеными огурцами».

Ефремов родился в богатой купеческой семье. Детство его пришлось на годы революции и гражданской войны. А что он вспоминал про свою семью, про это время?

В биографии Ивана Антоновича написано, что он был беспризорником, но беспризорником он никогда не был. Родители его разошлись, и мать, которую он обожал, оставила Ивана Антоновича с сестрой и братом.

Ещё рассказывали, что заикался он потому, что выстрелил в детстве из пушки, а на самом деле было так. Во время Гражданской в Очакове Иван Антонович сидел на пожарной лестнице и читал Хаггарда. На рейде стоял английский корабль, который шарахнул из орудия прямо по очереди за хлебом. Ивана Антоновича контузило взрывной волной, он лежал в больнице. После этого стал иногда заикаться

Отец Ивана Антоновича добровольно отдал свое состояние советской власти. Я как-то спросила у него, если бы сохранились отцовские деньги, чтобы ты с ними сделал? Он сказал: организовал бы экспедицию в Африку. Иван Антонович очень любил Африку и мечтал туда попасть. В 1921 году, когда он был в Петрограде, он забирался в оранжерею, сидел под пальмой и мечтал о том, что могло бы быть.

Известно, что Ефремов обладал редкой работоспособностью. А как работал Иван Антонович? Каков был его обычный распорядок дня?

Он садился за стол, а мне говорил: садись на диван, а я буду работать. Когда был молодым, он работал по ночам. Я старалась, чтобы он ночью спал, а не работал. Обдумывал свои произведения он постоянно, то есть постоянно был в работе, а какого-то четкого времени у него выделено не было, хотя он работал обязательно каждый день. Когда увлекался и работа шла, то работал очень много. Даже когда болел, лежал, плохо себя чувствовал – все равно диктовал мне.

И все же считал и говорил, что сделал очень мало. Шутил, что он лучший палеонтолог среди писателей и лучший писатель среди палеонтологов.

Как-то я свозила Ивана Антоновича в детский дом, в котором росла. Ему понравилось, что детдом был за городом, это его вдохновило на описание Школы третьего цикла. Ивану Антоновичу были важны зрительные образы. Он вел особые «Премудрые тетради», в которые заносил материалы, вырезки и фотографии, относящиеся к теме романов. Замысел «Туманности Андромеды» возник после картины, которая явилась ему во время тяжёлой болезни – одного из первых загадочных приступов, которые повторялись раз в пять лет. Один художник рисовал вывески для булочных, бедствовал, а Иван Антонович ему помогал. И в благодарность художник нарисовал ту самую картину — «Остался один», что висит в Совете Звездоплавания.

А как он отдыхал? Были ли у него любимые места для отдыха?

Ни охоту, ни рыбалку Иван Антонович не любил. Ему приходилось охотиться в экспедициях, видимо, этого хватало. Был великолепным водителем. Мы с ним на своей машине проехали почти весь Крым, кроме Севастополя. Часто плавали по Волге, но только по одному маршруту. Его уважали капитаны судов. Иван Антонович дружил с капитаном Николаем Михайловичем, которого обязывали пересчитывать мертвых осетров. Из-за плотины осетры не могли пройти на нерест. За час плавания Николай Михайлович насчитал около ста штук. Возмущался, требовал всех профессоров расстрелять. Иван Антонович ему говорит: я ведь тоже профессор. А тебя — оставить: снизошел капитан.

Глубокий мыслитель, человек широких взглядов, имеющий обо всем собственное мнение, как уживался Иван Антонович с советской властью и с ее бюрократическим аппаратом?

Ивану Антоновичу в Институте завидовали. Успехам экспедиционным. Удаче. Казалось, что ему все было легко. Все понятно, он во всем разбирался, очень много знал обо всем. Завидовали Сталинской премии, Ивану Антоновичу дали персональную, а не коллективную, как обычно. Когда мы с ним были в Крыму в 53 году, пришло известие, что Ивана Антоновича выдвинули на член-корра. Вы не представляете, какие драки были за эти звания. А Иван Антонович предлагал давать научные звания без каких-либо привилегий бытового, материального плана. Академиком он так и не стал.

В партию он не вступал, хотя его Чудинов рекомендовал. Говорил, что отец мой купец, какой из меня коммунист? В его записях сохранился рисунок — проект памятника машинисткам, которые, перепечатывая расстрельные списки, «теряли» фамилии. Иван Антонович порою позволял себе такие вещи, водил по старому музею какую-то делегацию, показал саблезубого тигра и говорит: с такими зубами никакой социализм не страшен. Говаривал: что такое коммунизм в нынешнем состоянии — это «кому на, а кому нет».

Как Иван Антонович воспринимал такие значительные события в нашей истории, как смерть Сталина? К ХХ съезду, на котором был прочитан доклад о культе личности?

Иван Антонович родился 22 апреля (день рождения В.И. Ленина), а я – 21 декабря, в день рождения Сталина. И мы всегда отмечали с Иваном Антоновичем эти дни как семейные праздники, а не дни рождения вождей.

А как он отнесся к успехам нашей космонавтики? Первому спутнику? Полету Юрия Гагарина?

К космонавтике Иван Антонович очень хорошо относился. Получил телеграмму «Поздравляем с началом эры Великого Кольца». И все космонавты его уважали.

А как советская власть к нему относилась?

Как советская власть относилась... В Комарово и то с трудом дали путевку. И в Дубулты один раз и тоже — с оговорками. Отношение Академии Наук?.. Трудно было даже получить, что положено. Помогали хорошие люди, читатели. Поморгацкая Лидия Федоровна помогала доставать лекарства через номенклатурную аптеку. Когда Иван Антонович лежал в больнице, даже там ставили «жучки». А после его смерти заявились с обыском. Человек пятнадцать пришло, все тщательнейшим образом пересмотрели, простукивали стены, просвечивали каким-то аппаратом. Я еще, помнится, подумала, вот был бы такой аппарат у Ивана Антоновича в экспедициях. Искали антисоветский вариант «Часа Быка», а не было этого варианта. Сейчас уже понятно, что роман обо всей нашей технологической цивилизации написан.

Приходилось ли автору коммунистической утопии «Туманность Андромеды», сталкиваться с цензурными ограничениями?

При издании собрания сочинений (а договор заключили только на два тома) они сидели здесь с Жемайтисом и правили в произведениях все, что касается женской красоты. В первом журнальном издании «Таис Афинской» Ивану Антоновичу пришлось даже снять три главы, чтобы не вносить правки.

Потом я много лет боролась против одной замены в «Таис», в сцене, где героиня беседует с философом о поэзии, философ говорит, что «Поэт всегда против», а они заменяли на «Поэт всегда впереди».

«Час быка» заказал Ивану Антоновичу журнал «Октябрь» . Потом, когда он, наконец, написал, роман долго рассматривали. Иван Антонович позвонил, спросил: Ну что, не подошло?.. Ну так я вас предупреждал... Можно забрать рукопись? Через час я уже была у них. Отдавать не хотели. Румянцева, сотрудница, говорит: Кочетов, дескать, еще не читал.

В серии «Жизнь замечательных людей» вышла биография Ивана Ефремова. Вы читали эту книгу?

Добрые люди нашли на издание переписки Ефремова деньги, и Ольга Еремина и ее муж воспользовались этим и быстро написали свою книгу. Образ Ивана Антоновича у них создать не получилось, они не поняли его. Во многом не учитывали наших замечаний и писали, что сами хотели. В книге создан образ одинокого человека, в жизни которого были только болезни и работа.

Иван Антонович был не таким. Он был веселым, любил петь. И был смелым, шел своим путем. Когда было что-то не так, он пел «Врагу не сдается наш гордый "Варяг"...».

Хотя, дейстивительно, раз в пять лет у Ивана Антоновича повторялось одно редкое заболевание. Он терял силы, не мог даже просто стоять, так как мышцы у него были ослаблены. И когда он плохо себя чувствовал, говаривал: «Пристрелить из сострадания». Приходили знаменитые врачи, каждый находил свое. Например, Кассирский (Кассирский Иосиф Абрамович (1898-1971) — советский терапевт и гематолог, академик АМН СССР) ставил диагноз — септический эндокардит. Только интоксикация 21 день длилась, Иван Антонович есть ничего не мог, только пил кефир.

Но даже в таком состоянии он способен был шутить: говорил, что когда помру, за гробом должны нести надпись: «Лечился в поликлинике Академии Наук».

В этой книге утверждается, что Ефремов был едва ли не мистиком, приверженцем эзотерических учений, вроде агни-йоги. Так ли это на самом деле?

Он обожал картины Рериха, они начали общаться с Юрием Николаевичем Рерихом, но подружиться не успели, тот рано умер. Был крещеным, из старообрядческой семьи. Интересовался буддизмом и китайской культурой, прекрасно ее знал. Он был эрудит ужасающий, я ведь «жила с Академией Наук».

Иван Антонович называл cебя прежде всего ученым. И ни мистиком, ни сторонником агни-йоги он не был. И даже говорил о последних с немалой иронией.

К Ивану Антоновичу вообще часто обращались странные люди. Говорили, что он общается с «летающими тарелками». Но не надо искать и выдумывать какие-то тайные знания и смыслы, завуалированные учения. Иван Антонович очень этого не любил. Он ненавидел ложь, обман и зависть – считал их главными пороками человечества.

А все, что он хотел сказать, все, что он думал, всю свою философию он изложил в своих книгах.

А с кем из писателей общался Ефремов? Кто был вхож в ваш дом?

Иван Антонович очень был дружен с Валентином Дмитриевичем Ивановым. С Казанцевым были хорошие отношения. Дмитревский пришел к нам, когда вышел из тюрьмы. Его арестовали за связь с Коминтерном. Он и его жена почти по 8 лет оттрубили в тюрьме. Но Дмитревский до конца оставался комсомольцем. Называл всех уменьшительными именами. Ивану Антоновичу не было свойственно комсомольское панибратство, он говорил Дмитревскому: ты и нас за глаза называешь Ванькой и Таськой.

Аркадий Натанович Стругацкий не одну бутылку коньяку со своей женой Леной у нас выпил. Однажды мы сидели на диване: Аркадий Стругацкий с Леной и я. А Ивану Антоновичу кто-то принес эссе Солженицына о пасхальном крестном ходе. Мы его читали, передавая друг другу. И вдруг через стол Лена бросила листок со словами: ненавижу национализм. И спрашивает у Ивана Антоновича: как вы относитесь к национализму? А он ответил: «А где здесь национализм? Определение же национализма общеизвестно: национализм — это когда твоя нация превыше всего».

Спартак Ахметов очень дружил с Иваном Антоновичем. Они переписывались. Он даже написал продолжение «Олгой-хорхоя».

Иван Антонович любил писателей-романтиков. Очень любил Паустовского, Джека Лондона, а Достоевского не любил. Среди любимых писателей у Ивана Антоновича были Жюль Верн, Генри Райдер Хаггард. Сына Аллана он назвал в честь главного героя Хаггарда — охотника Аллана Квотермейна. Еще ценил творчество Виктора Конецкого, Вадима Шефнера.

Он очень любил поэзию, огромное количество стихов знал наизусть и умел к каждой жизненной ситуации, к каждому случаю подобрать цитату или смешную строчку из песни.

Иван Антонович любил русскую классику. Гумилева, Бунина. Однажды я пересказывала ему эпизод из мемуаров актера Николая Монахова, как они с Горьким ходили в баню при Доме учёных под водочку и как они развлекались. И Иван Антонович сказал: «А в это время в Петербурге умирал от голода Блок».

Он много читал зарубежную фантастику. Покупал книги на свои зарубежные гонорары, заказывал их через Международную книгу. Что-то выдавали на руки, а что-то разрешали читать только на месте.

А как Ефремов относился к своей славе? Помогала ли она ему жить и работать, или мешала?

Его много критиковали за «Туманность». Например, упрекали в том, что будущем есть памятник тому, кто изобрел искусственный сахар, но нет памятника Ленину.

Писали письма с требованиями внести поправки в книгах Иван Антоновича. Один старый большевик написал письмо, что на обнаженных статуях половые органы следует прикрывать бельем. Ефремов на это ответил, что если вы видите в женщине только половые органы, вы еще не человек, а павиан.

Как-то сообщили, что Лем хотел с ним встретиться. Иван Антонович сказал, что он всегда в Москве, и если Лем захочет, он всегда может с ним встретиться, но не сложилось. Иван Антонович читал и Лема, и Брэдбери, и Кларка, с которым вел переписку.

А к славе своей он никак не относился. Слава была для него скорее бременем. Приходило огромное количество писем от читателей. Иван Антонович считал своим долгом прочесть их и ответить. Звонили, приходили многие люди. Многим своим читателям Иван Антонович помогал, участвовал в их жизни – это отражено в переписке, которая недавно вышла.

Чтобы вы хотели пожелать молодым писателям-фантастам, тем, кто идём по следам Ефремова?

Иван Антонович всегда хотел, чтобы фантасты жили дружно. Не ссорьтесь, ребята!

Чёрно-фиолетовое небо занимало всю верхнюю часть громадного полотна. Маленький серп чужой луны бросал белесый, мертвенный свет на беспомощно поднятую вверх корму старинного звездолёта, грубо обрисовавшуюся на багровом закате. Ряды уродливых синих растений, сухих и твёрдых, казались металлическими. В глубоком песке едва брёл человек в лёгком защитном скафандре. Он оглядывался на разбитый корабль и вынесенные из него тела погибших товарищей. Стёкла его маски отражали только багровые блики заката, но неведомым ухищрением художник сумел выразить в них беспредельное отчаяние одиночества в чужом мире. На невысоком бугре справа по песку ползло нечто живое, бесформенное и отвратительное. Крупная надпись под картиной: «Остался один» — была столь же коротка, сколь выразительна.

---

Интервью подготовили:

Сергей Шикарев

Игорь Минаков