Мой неполиткорректный комментарий для октябрьского выпуска литературного журнала "Октябрь". Обсуждали тему соотношения фантастики и реализма в современной детской литературе. Другие реплики смотрим здесь.
Как для детей, только хуже
Можно ли отделить «фантастику как таковую» от «подростковой литературы с фантастической фабулой», провести между явлениями четкую, уверенную границу? Задача, боюсь, сизифова, то есть неразрешимая по сути.
Что греха таить, основная масса фантастики – литература для инфантильного читателя. Не только в России: например, издавать с возрастной маркировкой «12+» книги из межавторской серии Warhammer (Великобритания) мешают только законодательные ограничения. Кровь, секс, насилие, глумление над традиционными ценностями и так далее, и тому подобное. На самом деле подростки такие штуки страсть как обожают, взрослые же с изрядной долей лицемерия делают вид, что пытаются оградить от травм неокрепшую детскую психику, прекрасно понимая, кому на самом деле эти книги адресованы, – таковы правила игры.
Понятно, что вместо крови в «Вархаммере» клюквенный сок, вместо характеров – раскрашенный пластик, вместо авторского стиля – неопрятные груды кое-как наваленных слов (за редкими исключениями). Та же история и с современной отечественной фантастикой, по крайней мере в самых востребованных форматах, от литературы о «попаданцах» до ромфанта, «романтического фэнтези». Неважно, как это написано, главное, что клише идеально отвечают запросам читателей с неизжитыми подростковыми комплексами и проблемами по части социализации. Конечно, не стоит кричать «караул!», когда такими книгами зачитываются взрослые (а иной раз и пожилые) дяденьки и тетеньки с высшим гуманитарным образованием. Suum cuique. Но жирную галку в анкетной графе «силен ли в вас внутренний ребенок?» поставить придется.
С другой стороны, авторы, заявившие о себе произведениями для взрослых, нередко обращаются к, условно говоря, подростковой фантастике, чтобы поговорить о вещах важных, серьезных, неоднозначных. Скажем, о трагедии взросления, как Наиль Измайлов в «Убыре», или об осмыслении феномена смерти, как Владимир Аренев в «Душнице». Что характерно, оба произведения отмечены премией «Новые горизонты», которая вручается за нонконформистскую «жанровую» прозу. То есть с точки зрения экспертов это нетипичная фантастика, нестандартная, выбивающаяся из привычных рамок. Нечто большее, чем традиционная формульная литература. Парадокс: фантасты, пишущие для детей, решают более сложные, нетривиальные задачи, чем их коллеги, чьи книги вроде бы адресованы зрелой аудитории. Материала для обобщений, конечно, маловато, но тенденция вырисовывается любопытная. В свое время американский фантаст Джо Холдеман, побывав в СССР, долго медитировал над хрестоматийной фразой «для детей надо писать, как для взрослых, только лучше», которую приписывают то Маршаку, то Чуковскому. Выходит, для взрослых надо писать, как для детей, только хуже?! Ну да, примерно так и получается.
С третьей стороны (да, топография у нас занятная), многое зависит от читательского восприятия. Простой пример: шведская писательница Анника Тор прославилась на родине и обрела некоторую известность в России благодаря циклу подростковых романов, действие которых разворачивается в Швеции 1940-х годов. В центре повествования девочка и мальчик, брат и сестра из семьи австрийских евреев, – ситуация абсолютно достоверная, в годы Второй мировой в Швецию действительно были эвакуированы тысячи детей из Германии и Австрии. Но с точки зрения читателя-подростка эта история мало отличается от романов Джоан Роулинг про Гарри Поттера: та же экзотичность антуража, та же узнаваемость жизненных коллизий. Писать о высосанных из пальца конфликтах проще, чем кропотливо изучать документы и общаться с живыми свидетелями, придумывать что-то свое – труднее, чем тиражировать штампы. Включается механизм экономии усилий, и вуаля: вокруг полным-полно фантастов!
Другой вопрос, есть ли в этой ситуации что-то принципиально новое. Откройте пухлый трехтомник русских народных сказок, собранных в XIX веке этнографом Александром Афанасьевым, – больше трех четвертей объема составляют волшебные сказки, страшные сказки, бытовые сказки с отчетливым фантастическим уклоном... Небывалое, экзотичное, фантастичное всегда притягивало детей, подростков и изрядную часть взрослых. Какой реализм, о чем вы? Забудьте как страшный сон. Если уж говорить о маргинальных жанрах детской литературы, то это именно «реалистическая проза для юношества» – фантастика же и волшебная сказка правят здесь бал с начала времен. Наивно полагать, что беспроводной интернет, смартфоны и игра «Покемон Гоу» изменят человеческую природу. Тут нужен куда более радикальный поворот, до которого, вероятно, не доживем не только мы, но и дети наших детей. Может, оно и к лучшему, кто знает.
По большому счету, практической ценности эта рецензия не имеет: книга, изданная тиражом 42 экз., давно разошлась по рукам коллекционеров. И все же считаю долгом упомянуть о ее существовании: вдруг попадется на глаза какому-нибудь отважному книгоиздателю, который рискнет выпустить ее аж в количестве 500 экземпляров. Перевод, считай, готов — отредактировать и в путь.
«Золотой век» без ретуши
Фредерик Пол. Ретроспектива будущего: Мемуары. / Frederik Pohl. The Way the Future Was: A Memoir, 1978. Пер. с англ. А.Петрушиной. — Тверь: Крот, 2015. — 552 с. — (Шедевры фантастики. Продолжатели). Тир. 42.
«Ретроспектива будущего» одна из тех книг, которые вряд ли будут выпущены в нашей стране солидным, массовым тиражом — по крайней мере, в обозримой перспективе. Мемуарная проза, да к тому же мемуарная проза писателя-фантаста с не самым громким именем, опубликованная на языке оригинала в далеком 1978 году, — сложно представить издателей-профессионалов, готовых взяться за такой проект. Нерентабельно, увы. Если уж в России до сих пор не изданы мемуары Айзека Азимова и Джеймса Балларда, биографии Роберта Говарда и Роберта Хайнлайна, что говорить о Фредерике Поле! Придется довольствоваться некоммерческим малотиражным изданием, подготовленным энтузиастами.
Парадокс в том, что для историков и литературоведов, исследователей массовой литературы и поклонников классической научной фантастики это «маст рид», обязательное чтение. Фредерик Пол далеко не самая яркая звезда англо-американской SF «золотого века», но среди активистов фэндома равных ему найдется немного — а уж полноценные мемуары оставили считанные единицы. Со второй половины 1930-х Пол выпускал фэнзины, создавал клубы любителей фантастики (в том числе знаменитое сообщество Футурианцев), как литературный агент представлял будущих живых классиков (Айзека Азимова, например), редактировал профессиональные фантастические журналы. А кроме того служил во вспомогательных войсках во время Второй мировой, крутил романы, а во второй половине 1930-х стал натуральным комсомольцем — то есть вступил в американскую Лигу Молодых Коммунистов. Такой вот штрих к портрету...
Ранний американский фэндом (каким он запомнился Фредерику Полу) мало отличался от фэндома российского. Гулянки от заката до рассвета, сложные любовно-эротические многоугольники, подковерные интриги, борьба не на жизнь а на смерть за право провести конвент на сто-двести человек, взаимные публичные выпады... И тонны макулатуры, написанной в промежутках — с редкими, но от того еще более ценными жемчужными зернами. Впрочем, издателям и «казуальным» читателям фантастики Пол спуска тоже не дает. «Качество роли не играло, — пишет он о палп-журналах 1930-1940-х. — Читатели не брезговали ничем, а старание не поощрялось ни публикой — ее вообще не брали в расчет, — ни редакторами. На переднем плане стояли благонадежность, личный контакт и верность принципам; качество даже не входило в тройку лидеров. Насколько мне известно — а известно мне не много, — читатели жаждали приключений, не вставая с дивана. Дай им получасовую отдушину, и вопрос стиля отпадет сам собой. О нет, я совершенно уверен, что одни рассказы им нравились больше других. Я даже уверен — есть еще во мне крупица надежды, что они видели разницу между качеством и халтурой. Вот только на кассе эта разница никак не сказывалась».
«Ретроспективу будущего» отличает отменное авторское ехидство и редкая самоирония. Однако в том, что касается творчества фантастов-современников, писатель удивительно дипломатичен. Он рассказывает о гонорарной политике, о «вечеринках» и семинарах, щедро делится забавными историями из жизни классиков и секретами журнальной кухни... Но о литературе — молчок. Как редактор журналов «Galaxy» и «If» Фредерик Пол был одним из основных издателей Харлана Эллисона, печатал Филипа Дика, приятельствовал с Брайаном Олдиссом и Джеймсом Баллардом, участвовал в этапной антологии «Опасные видения», — но о «новой волне» в мемуарах упоминает один раз, мельком. Такое ощущение, что системный кризис старой школы НФ, попытки вывести фантастику из гетто, литературные прорывы (а заодно и все революции шестидесятых, от сексуальной до психоделической) каким-то чудом прошли мимо него. Если верить этим воспоминаниям, Харлан Эллисон отличался от «Дока» Смита только тем, что мог на банкете запустить черствым кексом в стену.
Из «Ретроспективы будущего» можно узнать уйму непарадных подробностей о заметных персонажах из «фантастической тусовки», от мастодонтов «золотого века» Азимова и Хайнлайна до советского литературоведа Юрия Кагарлицкого. Что ели и пили, на каких конвентах бывали, как переезжали с квартиры на квартиру, чудили, уводили друг у друга жен и подруг, слушали классическую музыку, получали премии и не получали гонорары... Зато почти ничего о том, что писали и какие художественные задачи перед собой ставили. Справедливости ради, о собственных книгах автор тоже упоминает между делом, на бегу. Если вдуматься, вполне логично: проработав без малого тридцать лет редактором и литературным агентом, Пол написал о литературе тысячи статей и колонок, десятки тысяч приватных писем — возвращаться к этому еще и на страницах мемуаров чистой воды трата времени. Как в известном анекдоте: «Станки, станки, станки...». В идеале «Ретроспективу...» стоило бы выпустить в рамках трех-, а лучше пятитомника избранной публицистики Пола... Но от добра добра не ищут. Спасибо энтузиастам за то, что издали по крайней мере этот том. А то не видать бы нам «Ретроспективы...» как своих ушей без зеркала.
Косвенный результат Петербургской фантастической ассамблеи 2016 года.
В прославленно журнале «Наука и жизнь» тихо, без шума и пыли, идет дискуссия о современной отечественной научной фантастике — аж с марта этого года. Вот и я поучаствовал. Правда, первый читатель Елена Бойцова говорит, что выступил в роли Капитана Очевидность – но тут уж каков вопрос, таков ответ.
И да, название бесстыдно потырено у Константина Леонтьева.
Три года назад написал предисловие к сборнику Кусчуя Непомы "Треугольник случайных неизбежностей". Сегодня впервые подержал книгу в руках. Ни из выходных данных, ни из копирайтной строки, ни из оглавления не следует, что я писал это предисловие — надо открыть книжку и перелистнуть несколько страниц. Да, у автора книги нет до сих пор.
Без комментариев.
Фантасты — они другие
«Фантастика» — слово бранное. Для писателя — позорное клеймо, для книги — маркер одноразового ширпотреба конвейерного производства, как «китайская штамповка» для бытовой техники. И началось это не сегодня и не вчера. «Фантастика — то, что жулики пишут для идиотов», — цитировали много лет назад братья Стругацкие типичного выразителя общественного мнения «эпохи развитого социализма». В начале XXI века российские фантасты блестяще подтвердили справедливость этой оценки, только место жуликов у печатного станка успешно заняли те же идиоты.
Разумеется, представление о фантастике как о литературе исключительно развлекательной, третьесортной — чудовищное упрощение, обывательский миф, пусть и имеющий под собой, увы, веские основания. Ну так и в Китае производят не только дешевые смартфоны, которые не ловят сеть, и пылесосы, рассыпающиеся в руках, но и продукцию брэндовых марок — в том числе премиум-класса. Однако против мнения не попрешь. Последняя организованная попытка прорваться за колючую проволоку, повалить сторожевые вышки и растоптать вертухаев, то есть доказать urbi et orbi что «фантастика — литература» (по тем же Стругацким), с треском провалилась на рубеже 1980-х и 1990-х годов. «Четвертая волна советской фантастики», долго оттачивавшая мастерство, таясь в складках и прорехах Системы, вышла на свет, блеснула золотой рыбкой, и тут же растворилась в безбрежном океане «массолита». Кому-то, как Виктору Пелевину, повезло прижиться на задворках мейнстрима, кто-то с головой ушел в коммерческую прозу, в круговерть новеллизаций и «проектов», кто-то перестал писать вовсе (как Эдуард Геворкян) — или публиковаться заметными тиражами (как Владимир Покровский).
Кусчуй Непома (под этим псевдонимом выступает петербургский переводчик-испанист Михаил Петров, русский, беспартийный, несудимый, 1966 года рождения) к шапочному разбору опоздал. Начни он писать и публиковаться не в нулевых, а на пятнадцать лет раньше, имел бы шанс запрыгнуть на подножку последнего вагона «четвертой волны». Его представление о месте фантастического в литературной иерархии вполне созвучно взглядам старшего поколения, прошедшего сквозь горнило малеевок-дубултеевок и прочих литературных семинаров позднесоветского образца.
«Фантастический элемент, жанр, прием дает автору прежде всего свободу в выражении, — констатирует писатель в интервью онлайн-журналу «Питерbook». — Дает даже порой саму возможность говорить посредством литературы. Ведь, к примеру, введение фантастического элемента может перевести публицистику в разряд художественной литературы. В этом отношении разве что у сказки побольше возможностей. <...> Хотя говоря так бодро о фантастическом, я порой с трудом соотношу себя с писателем-фантастом. Если честно, я себя им не ощущаю. Мне все время кажется, что фантасты, они — другие. А я до настоящего фантаста не дотягиваю. И просто пользуюсь фантастическим элементом в своем творчестве».
Несмотря на проблемы с жанровой идентификацией, петербургский семинар Бориса Стругацкого принял Кусчуя Непому с распростертыми объятиями. Его повесть «Растворение», она же «Смотрящие на дождь», была отмечена премией «Неразменный пятак» как лучшее произведение, обсуждавшееся семинаристами в 2008-2009 годах. Самому Борису Натановичу эта «странная проза» тоже пришлась по душе: рассказы и повести Непомы регулярно появлялись на страницах журнала «Полдень. XXI век» вплоть до закрытия издания в 2012-м. Что не удивительно: «ленинградская школа» всегда склонялась к широкой трактовке понятия фантастического, включая в список предтеч не только Герберта Уэллса и Алексея Толстого, но и Кафку с Достоевским, и Гоголя с Борхесом. Кстати, Михаилу Петрову довелось переводить его латиноамериканских коллег, а одно из произведений Картасара дало толчок для создания собственного рассказа — но это совсем другая история.
Сдержанность, суховатый стиль, эмоциональная отстраненность — фирменный знак Непомы. Трудно отожествлять себя с его героями, сострадать им, ставить себя на их место — даже когда повествование ведется от первого лица и такая читательская реакция вроде бы предполагается по умолчанию. Персонажи его повестей и рассказов, как правило, не слишком глубоко укоренены в реальности, не скованы по рукам и ногам цепями социальных связей, — да и сами миры, в которых они живут, довольно условны. Четко можно разглядеть лишь то, что находится на расстоянии вытянутой руки, но на краю поля зрения уже клубится туман. Небывалым, абсурдным, фантастическим событиям, которые происходят в жизни этих людей, не слишком удивляешься — так же, как перипетиям «Улитки на склоне» или «Града обреченного». Это условное бытие в условных декорациях — тем острее желание героев пробраться за сцену и узнать наконец, кто дергает за ниточки. Понять не только как устроен мир — но и почему он устроен именно так.
Пожалуй, вера в рациональность, осмысленность мироустройства, каким бы непостижимым, гротесковым, абсурдным оно ни казалось — то топливо, на котором работает механизм сюжетопостроения Кусчуя Непомы. Если автор не дает прямого объяснения, не раскладывает по полочкам колесики и шестерни чуда, бережно переложенные промасленной ветошью, — это не от беспомощности, не от экзистенциального ужаса перед бессмысленной иррациональностью Вселенной. А от доверия к читателю, которому переданы все ключи для самостоятельной сборки гештальта.
Кусчуй Непома, конечно, не один такой красивый. Он играет на том же поле, что и Андрей Хуснутдинов, Роман Шмараков, Евгений Витковский и даже, не побоюсь параллели, Евгений Водолазкин, автор романа «Лавр», недавно отмеченного премией «Большая книга». На грани реальности и сновидения, «странной прозы» и магического реализма. Традиция интеллектуальной фантастики, адресованной не столько читателю-соавтору, сколько соучастнику мозгового штурма, в России никогда не прерывалась. Новые страницы вписываются в ее историю прямо сейчас, на наших с вами глазах. Иногда кажется — осталось только подобрать правильно определение, нужное слово, звучное, но не успевшее себя скомпрометировать, и дальше все пойдет как по маслу...
Может быть, Кусчую Непоме удастся сделать этот последний решительный шаг.
Коллеги говорят, новые романы Йена Макдональда из "лунного" цикла — что-то с чем-то, разрыв шаблона и вынос мозга. Ну что ж, подождем. По мне так и старые очень недурны.
Квантовый карнавал
Йен Макдональд. Бразилья: Роман. / Ian McDonald. Brasyl, 2007. Пер. с англ. Н.Власовой. — М.: АСТ, 2016. — 576 с. — (Звёзды научной фантастики). Тир. 2000. — ISBN 978-5-17-087713-3.
Существует бессчетное множество книг, где речь идет о высоких технологиях, вошедших в повседневный быт, и квантовой теории, получившей практическое применение. Как правило, речь в таких сочинениях идет об англосаксонском или славянском мире будущего — в крайнем случае о Японии или Китае. И только Йен Макдональд настойчиво напоминает нам: на глобусе есть и другие страны, где жизнь, как ни странно, тоже не стоит на месте. Индия, Турция... Или Бразилия — как в этом романе.
Что такое «мультукультурализм в действии»? Совсем не обязательно — ужас-ужас, кошмар-кошмар, слом духовных скреп и отказ от традиций, поглощение и растворение одной культуры другой культурой. Как показывает история человечества, часто это причудливое и эклектичное смешение, взаимное обогащение, порождение новых смыслов. Типичный пример — культура современной Латинской Америки, в том числе Бразилии. Той самой Бразилья, о которой пишет в одноименном романе британский писатель ирландского происхождения Йен Макдональд.
История, которая разворачивается на этих страницах, сплетается из трех сюжетных линий, широко разнесенных во времени. 1732 год. Два незаурядных представителя эпохи Просвещения, ирландский монах-иезуит с блестящими лингвистическими способностями (отменный фехтовальщик, убийца, ищущий искупления) и выдающийся французский математик (атеист, один из предтеч современной информатики) проникают вглубь девственных джунглей Амазонки, где растет и крепнет жутковатая рабовладельческая империя, созданная священником, отступившим от догматов веры. 2032 год, три столетия спустя. Бразилия, опутанная паутиной глобального контроля, насквозь просвеченная космическими спутниками, контролируемая Ангелами Постоянного Надзора — что, однако, не мешает криминальным войнам и росту уличного насилия. Карманникии и мелкие авантюристы, хакеры, квантовые физики и торговцы контрафактном, Копенгагенская теория и кровавые убийства посреди оживленной трассы — на фоне всего этого юноша из многодетной семьи преследует свою странную, нездешнюю, невозможную любовь... И, наконец, 2006 год, условно говоря — наши дни: именно в это время Йен Макдональд писал свою книгу. Молодая женщина, продюсер сомнительных, но популярных в Бразилии телешоу, мастер капоэйры, пытается выследить двойника, стремительно и умело разрушающего ее карьеру, ее жизнь. Разумеется, к финалу (и даже несколько раньше) все линии сходятся: «Бразилья» — настоящий роман в почти классическом смысле, с разветвленной структурой, обязательной эпической составляющей, погружением в прошлое героев, философским подтекстом. По большому счету, автора волнует один из Вечных вопросов, вопрос о свободе воли — он неизбежно возникает всякий раз, когда речь заходит о рождении вселенной и о ее устройстве. Но гипнотизирует в книге другое: смешенье языков и культур, времен и жизненных укладов, пестрый, шумный, яркий, эклектичный, порою кровавый карнавал, не прекращающийся ни на секунду. Изощренная иезуитская теология и квантовая физика, языческие ритуалы и живые компьютеры, вытатуированные на теле, свалки промышленных отходов и дышащие смертью джунгли, малограмотные подростки двадцать первого века и гении восемнадцатого, альтернативная история и бесконечная галерея параллельных миров — все это сосуществует на пространстве романа одновременно, взаимно подпитываяст энергией... и слегка подпитывая читателя. Йена Макдональда всегда привлекали экзотические сочетания, пограничные состояния, кросскультурные связи — недаром два его романа, наболее известные в России, посвящены Индии («Река богов») и Турции («Дом дервиша») будущего.
По части экзотики в «Бразильи» автор превзошел себя. Первые главы романа буквально пестрят сносками: что значит то или иное слово, как произносится, почему выбран именно такой вариант транскрипции... Подозреваю, на этом месте автор потеряет часть читателей (самых нетерпеливых), но без словесной тут эквилибристики не обойтись. И дело не только в фабуле: многоголосый хор неизбежно порождает новые созвучия, столкновение цивилизаций — новые языки и новые формы мышления. Ну а к чему приведет пересечение параллельных миров, незримо соприкасающихся в квантовой мультивселенной, нам остается только гадать.
Хотя позже автор успешно использовал некоторые сюжетные ходы из этого романа в «подростковом» цикле «Эвернесс», «Бразилья» — далеко не самая простая книга Йена Макдональда. Но одна из лучших: тот, кто справиться с этим текстом, получит недурной экспириенс. Что же до легкости чтения, то недаром русская поговорка, вошедшая в словарь Даля, гласит: простота — хуже воровства.
картинка для привлечения внимания
Йен Макдональд (слева) на Петербургской фантастической ассамблее-2013
облако тэгов
комментарий для октябрьского выпуска литературного журнала "Октябрь". Обсуждали тему соотношения фантастики и реализма в современной детской литературе. Другие реплики смотрим здесь.
