Данная рубрика представляет собой «уголок страшного» на сайте FantLab. В первую очередь рубрика ориентируется на соответствующие книги и фильмы, но в поле ее зрения будет попадать все мрачное искусство: живопись, комиксы, игры, музыка и т.д.
Здесь планируются анонсы жанровых новинок, рецензии на мировые бестселлеры и произведения, которые известны лишь в узких кругах любителей ужасов. Вы сможете найти информацию об интересных проектах, конкурсах, новых именах и незаслуженно забытых авторах.
Приглашаем к сотрудничеству:
— писателей, работающих в данных направлениях;
— издательства, выпускающие соответствующие книги и журналы;
— рецензентов и авторов статей и материалов для нашей рубрики.
Обратите внимание на облако тегов: используйте выборку по соответствующему тегу.
Чтобы понять, как устроено больше и сложное, достаточно просто осмотреть его со стороны
Сегодня говорим с выпускницей философского факультета МГУ, кандидатом политических наук Татьяной Шуран. Она защитила диссертацию по религиозно-философской книге Даниила Андреева «Роза Мира», где разобрала мифологиию, архетипы и философию зла в метафизике автора, которого считают «русским Данте». Сама занимается мистическими учениями разных стран и эпох. Пишет в жанре городского фэнтези, мистики и ужасов. Исследует экстремальные, околосмертные, измененные состояния сознания.
Татьяна написала мне, когда жюрил конкурс «Багровые иглы» (там она участвовала как автор). Высказала ряд тезисов о жанре, из которых вышел содержательный разговор. Я его скомпилировал, привел в формат интервью/диалога. Получилось интересно, поэтому в дальнейшем мы встретимся еще раз.
Вы можете повлиять на смыслы следующего диалога. Так что, вежливо (!) высказывайте свое мнение, дискутируйте. Мы читаем и реагируем.
Передаю слово Татьяне.
Т. Ш. Здравствуйте, Алексей. Я не изучала тему специально, но если бы меня спросили: существует ли «русский хоррор» как самостоятельная, самобытная традиция, со своими узнаваемыми чертами, характерными именно для России? – я бы сказала – нет. Существуют только отдельные – не имена даже, а отдельные произведения разных авторов, написанные в русле некоторых (разных) западных школ. И всё. Но как смотрите на это вы, один из авторов книги «Русский хоррор»? Существует ли школа русского хоррора? И если да, то какие её отличительные черты? Я только классиков золотого и серебряного века знаю, там хоррор точечно.
А. Х.: Школы пока нет, но она появится через лет семь — если жанр будет развиваться сегодняшними темпами. А что до определения жанра у конкретных текстов — это извечная тема, о которую сломлено и ещё будет ломаться тысячи копий. Потому никогда не отношу текст к конкретному жанру, а если провожу границы, то условные, по направлениям. Для себя определил только три критерия текста: он должен быть 1) красивым, 2) интересным, 3) глубоким. А жанр условен.
Красоту текста поставил на первое место, потому что интересную историю придумать не так уж сложно. Это дело техники, которой можно обучиться. А написать красиво – трудно, потому что красота требует вкуса, взгляда на предмет под особым углом. Такая оптика требует мировоззрения и оттачивается годами. Поэтому неплохих баечников хватает, а художников – мало.
К примеру, «Антоновские яблоки» Бунина не имеют сюжета. Но ткань текста настолько насыщенная, что буквально липнет к глазам. В какой-то степени, мы чувствуем то, что описывает Бунин, у себя на губах. И погружаемся, падаем в текст – гипнотически. А сюжета нет. Чего уж говорить о жанре, который – только обрамление.
Т. Ш. Не могу согласиться, что жанр не важен. Тогда почему в магазинах и библиотеках книги стоят по жанрам? Лично я детектив, мелодраму, фэнтези не возьму читать, даже если знаю по отзывам, что книга написана добротно и талантливо. Любой читатель по названию, обложке, аннотации определяется, открыть книгу или нет. Но, раз вы все-таки проводите разграничения, то предполагаете ли какие-то отличительные черты русского хоррора? Какие-то тенденции наметились уже?
А. Х.: А отличительных черт, по большому счету, нет, как и в хорроре других стран. Жанр работает с эмоцией страха, которая очень древняя для нашего вида. В биологии "древность" синоним "универсальности". То есть, страх у всех культур одинаковый. Паттерны ужаса — тоже. Потому русский хоррор — такой же хоррор, как американский и индонезийский.
И тенденции в хорроре часто одни и те же – от маргинализации («низкая литература») до идеализации («хоррор важен, потому что освещает жуткие социальнык проблемы»). Сейчас русский хоррор где-то посередине. Он давно не маргинал, но еще не вошел в большую – смысловую — литературу, хотя отдельным авторам дают серьезные премии за романы и сборники. Помним, что они пока еще, в первую очередь, развлекательные. Там не до смысла.
Но, если говорить о тенденциях, то есть такое понятие как урбанизация. Она тоже касается любого темного жанра. Это зависит от экономики. Так, с ростом городов усложняется общество стран. И, соответственно, рождается больше поводов бояться человека, себе подобного, который "не такой, как я" (с другой группы, сословия, касты). Тогда растет интерес к первертам и маньякам. Рождается триллер. Но это относится к литературе стран, общество которых устроено сложно. США — сложная социальная сеть, поэтому в ней триллеры о маньяках родились раньше. Россия в 2010-х тоже усложнилась, — и в русской литературе тоже участилась маньячная проза. Вот одна из тенденций.
Т. Ш. Но если «русский хоррор — такой же хоррор, как американский и индонезийский», то о какой русской школе идёт речь? Получается, что хоррор – это произведение любого жанра, которое вызывает страх. Но русский хоррор отличается от остальных тем, что написан на русском языке? А если автор – русский, а пишет в стиле скандинавского триллера? Получается, русский хоррор – это когда действие происходит в России?
А. Х.: Хороший вопрос. Это то же самое, что определять, каким писателем был Гоголь. Русским или украинским. Вроде, написано на одном языке, но про другую культуру. И ответ всегда за скобками. Прямым он быть не может.
Несколько месяцев назад завершил участие в литературном проекте, где собрались писатели, редакторы, критики и рецензенты с целью обсудить хоррор. По задумке, нужно было перевернуть каждый камень под жанром. И что же? Мы не пришли к единому выводу о классификации того или иного жанрового направления, даже сам хоррор от триллера не всегда получалось отличить.
Т. Ш. Я набрала в поисковике «поджанры литературы ужасов». Думала, на Западе есть чёткое деление по направлениям, но там тоже всё как-то смутно. Получается наслоение жанровых особенностей – средств художественной выразительности – на тему. Пытаюсь разобраться. Получается, что каких-то отдельных для хоррора литературных средств не существует, они общие для всей литературы, и не так уж их и много: реализм, романтизм, научная фантастика, мистика, триллер, психологическая и социальная драма, эротика, даже комедия – во всех этих жанрах можно написать пугающий текст, и таким образом он превратится в хоррор. Поэтому начинается дополнительно ещё деление по темам: убийцы (включая маньяков), монстры (научного происхождения, включая зомби), потусторонние существа (дробятся на вампиров, призраков, оборотней и т.п), апокалипсис, инопланетян тоже можно отдельно посчитать, и так до бесконечности…
В некоторых классификациях встречала такие пункты: «месть», «пугающие дети», «найденная плёнка», «куклы-убийцы»… это всё выделено в под-жанры, а ведь они ещё могут пересекаться между собой в огромном количестве сочетаний. Так что, говорить о возникновении школы / направления / под-жанра мы, судя по всему, можем, только когда появился ряд произведений, обладающих определённым устойчивым набором особенностей, отличных от всего, написанного ранее.
А вот будут ли в этой предполагаемой школе проявлены именно черты национальной культуры – это, как я поняла, не обязательная опция. Например, у Лавкрафта, в честь которого назвали лафвкрфтианский хоррор на Западе, нет ярко выраженных признаков американской культуры, ни коренной – индейской, ни колониальной. Да, действие происходит в США, но мы же не верим всерьёз, что в провинциальных американских городках обитают «боги бездны». Лавкрафт мог родиться во Франции, России, Японии, и написать то же самое.
А. Х.: Определить границы жанра действительно сложно, так как последние размыты. Ужас, как экзистенция, присутствует везде (даже в классических в детских сказках, где есть условное зло вроде Бабы Яги). Но является он в разных пропорциях. Это можно назвать "ретортой". В ней все плавится, и конечный продукт (качество / свойства текста) зависит от дозы элементов, которые мы поместили в сосуд (жанры, техники, приемы и т.п) – то, в какой пропорции они пересекутся, и сделает текст страшным или пугающим.
Т. Ш. Но, все-таки, я думаю, что определенную классификацию русский хоррор уже может иметь. Например, можно выделить как явление славянский хоррор. Оно имеет устойчивые черты — национальные. И если француз напишет на французском страшный рассказ, основанный на славянском фольклоре, – это будет славянский хоррор. Ну или, по крайней мере, попытка стилизации под него – не факт, что удачная, но узнаваемые черты поджанра будут присутствовать.
А. Х.: Вопрос только в том, будут ли потом французы доказывать, что это не их, французский хоррор. Как с Гоголем… Проблема в том, что у русского ужаса нет устойчивой традиции. Во многом нам будет проще отследить перспективы формирования школы, если продолжим сравнивать жанр с западной моделью. Тогда же заметим относительность различий, определим проблемы классификации и, возможно, даже заметим эклектику.
В конце концов, любой жанр взращивается как минимум несколькими писателями и даже поколениями авторов. Положа руку на сердце, любое новое направление писатели старой школы (и критики, тем более) будут называть суб-жанром — ответвлением от "классического" хоррора / мистики. Таковы законы литературы: 1) чтобы что-то появилось, к его созданию должны приложить руки несколько имен, 2) и, сложившись, оно становится частью целого, обретая приставку "суб".
Т. Ш. Не могу согласиться! Названия новых жанров / направлений зачастую изобретают или критики, или сами авторы, чтобы обозначить своё отличие и направление поиска. Сюрреализм, символизм, акмеизм, футуризм, да тот же классицизм, романтизм, готика, реализм. Появились-то произведения сами, а концептуально оформились не сами. Вот прямо сейчас читаю: «Антология Extreme Horror — Splatter punks, 1990, составитель Пол М. Сэммон. Книга закрепила термин в литературоведении». Валерий Брюсов в своё время «создал» русский символизм, издав сборник «Русские символисты», где на самом деле были только его собственные стихи под разными псевдонимами.
А. Х.: Пример с Брюсовым и Сэммоном рабочий. Но я не выступаю за создание новых жанров. Для меня хоррор — это в первую очередь не про литературу, а про текст, который позволяет испытать эмоции и благодаря ним и (здесь очень важно) соприкоснуться с Тьмой, сидящей в нашем Бессознательном.
Т. Ш. Да, здесь мы сходимся. Я и пытаюсь найти некую картину, в которую зло будет вписано как некая часть, опыт, через который можно пройти и, при необходимости, преодолеть. В том числе и осознать зло в себе. Ведь несмотря на то, что многие хоррор-произведения строятся «от плохого к худшему» и завершаются максимально шокирующим финалом (характерно для Лавкрафта), есть Кинг и Дин Кунц, у которых, как правило, «добро побеждает зло» (хотя книги относятся к жанру ужасов).
Так что, думаю, ужас не должен быть самоцелью, он может быть этапом к преодолению себя. И хоррор как жанр способен выходить на более масштабные темы. Нужна большая цель, серьёзные вопросы, глубокая разработка тем. Значимые социальные, может быть даже философские, мировоззренческие, религиозно-мистические проблемы. И для русской литературы этот путь вполне органичен. Прицепом к этому локомотиву русский хоррор, возможно, и найдёт дорогу к читателю.
А. Х.: Да, здесь у нас схожие позиции. Все-таки, мистическая и тёмная литература – это не только способ развлечения. Это форма безопасного контакта с собственными страхами. А в русской культуре, как и любой другой, страх и мистика часто черпают силу из исторических травм, переживаний, которые народ проходил в разных эпохах. Потому и следует изучать их, а ужас, как коллективный аффект от прошлого, начнет меняться сам – например, мы будем переосмыслять роли чудовищ в своей культуре. Возможно, найдем пересечения с религией.
Главное, что сегодня эти процессы уже происходят. Русский хоррор начал касаться экзистенциальных тем. Поймем себя — жанр разовьется сам.
Т. Ш. То есть, на наших глазах происходит эволюция хоррора? Для этого есть обширный социальный материал. Многие из нас росли в 90-е, когда жизнь шла в жанре трэшняка (мы помним кучу трэш-детективов со сценами пыток на обложках, которые завалили тогда книжные прилавки). В нулевых промелькнул традиционно короткий период сравнительного благополучия, а сейчас Россия стремительно погружается в естественное для себя состояние мистического ужаса. То есть, короче, сама реальность в России ужасна, давайте честно это признаем. Насилие, бесправие и нищета, рабство и пытки для нас – историческая норма.
А. Х.: Как бы цинично это не звучало, но Тьма на улице и в головах – благодатная почва для кошмарного опыта, который можно оформить в литературный текст.
Т. Ш. Такого опыта у человечества хоть отбавляй. До ХХI века большинство хоррор-произведений останавливались на описании ужаса и безумия. И речь не только о России. Здесь, соглашусь, похожее было и за рубежом. Помним «программное» эссе Лавкрафта «Сверхъестественный ужас в литературе». По какой схеме развивается действие у этого писателя? Герой столкнулся с «непознанным / непознаваемым», впал в ужас / безумие, в лучшем случае – еле спасся, оставшись навсегда в шоке от «неименуемого». Лавкрафту удалось, с одной стороны, передать ощущение потусторонней силы. Но, с другой стороны, он застопорился на сугубо деструктивных проявлениях. Потусторонние силы у него все «чудовищные», ритуалы – «нечестивые и омерзительные», люди, связанные с ними, моральные и физические уроды.
Но ведь древние религиозные ритуалы, о которых он пишет, могли нести большую мудрость. Так, многие современные люди тоже приходят к магическому мышлению. Уже не говоря о русских мастодонтах пера. Достоевский и Гоголь, с их мистическим переживанием жизни – тому пример.
Мы видим, что единство философии и литературы – характерная для России черта. Тот же Гоголь в ранних сборниках опирался на славянский фольклор («Вий»), но тема быстро себя исчерпала, он обратился к городским легендам («Петербургские повести»), а потом ушёл в реализм, выстроенный с позиций христианской философии («Мёртвые души»).
И вот здесь-то и лежит благодатная почва для русского хоррора, как мне кажется. Потому что у России есть регионы с разнообразными традициями:
– мусульманские (в данный момент печально известные),
– буддийские (имеющие древние связи с Тибетом и заслуживающие больше внимания, чем получают),
– северные шаманские (после Кастанеды возник интерес к шаманским культам, и в России есть на эту тему интересные книги Владимира Серкина).
Таковы, на мой взгляд, «культурные матрицы», подходящие для произведений, которые претендуют на «русскость». Лично я считаю именно религию источником базовых мифов, на которые потом опирается мистическая литература.
Но можем ли мы в поисках «русского хоррора» обойти этот религиозный фактор? Скажу от себя: да. Ведь, кроме потусторонней силы, могут быть другие источники страха. Так, без заимствований из религии может обойтись реалистический и научно-фантастический хоррор.
А. Х.: С этими темами уже работают. Уже сегодня вы встретите довольно много русских хоррор / триллер произведений, эксплуатирующих (в положительно смысле) культуру Севера и, в частности, Карелии. Шаманы – частые гости мрачных рассказов. Найти последние можно на Ютубе, что важно. Обратите внимание — на площадке, которая чувствительна к запросам массового зрителя и довольно быстро реагирует на темы, которые его привлекают. То есть, у читателей / слушателей есть стойкое желание видеть больше жутких историй про северную нечисть своей Родины.
Главное, чтобы те, кто будет работать с подобными темами в дальнейшем, не стремились перетянуть на себя одеяло. К примеру, могут бить в грудь и рассказывать, что приложили руку к появлению нового подвида русского хоррора («северный ужас» и т.п.). Зачастую дело в том, что авторы просто хотят отличиться. Только отличиться можно и с ущербом для себя (плохим текстом, вне зависимости от того, насколько оригинальна идея). Например, можно написать оригинальный исторический роман в стиле ужаса / мистики / триллера, но он не будет страшным. А, возможно даже, смешным – из-за несуразной работы с темными материями, которых можно было и не касаться. Поэтому понятие жанра для меня вторично — важно качество текста. Серьезная литература пишется на стыке жанров.
Т. Ш. Но что, если ваш взгляд – это взгляд человека, искушенного в жанре? А массовый читатель не думает о том, насколько органично вплетены жанровые элементы в роман? К примеру, ему достаточно, что сюжет – исторический. По-моему, читательский спрос непредсказуем… Тот же Лавкрафт при жизни не опубликовал ни одной книги, а полвека спустя внезапно оказался классиком.
Касательно классики, сейчас сложилась такая традиция, что наиболее «высоким» жанром принято считать реализм, особенно «большой социальный роман» в литературе и социально-психологическую драму в кино. Если присутствует мистика, то это уже «низкий жанр». Например, Гэри Олдмэн в «Дракуле» и Даг Брэдли в «Восставшем из Ада» создали абсолютно незабываемые образы, но никому и в голову не приходит номинировать их на «Оскар». В литературе та же история.
А. Х.: Думаю, скоро подобные образы будут восприниматься классическими. Как вы сказали, то, на что ранее не обращали внимания, позже становится образцом или ориентиром. Однако, каким бы ярким ни был образ, это не сделает его хорошим или глубоким. На деле стоит просто написать текст — и, если он хорош, то привлечет внимание аудитории и других авторов, вне зависимости от жанра и его школ. Тогда, если произведение вдобавок оригинально (не похоже на другие) — авторы заразятся "новой темой" и появится новый жанр. Если, конечно, такое подражательство продлится хотя бы десять лет.
Т. Ш. Возможно, продлится. В большей или меньшей мере. Все-таки, вы говорите, что русский жанр эволюционирует, и во многом – коллективно, за счет массового интереса к темным темам. Помню ваше эссе «Мы создаем традицию хоррора», где вы говорили о влиянии лит. площадок на ужасы. Как понимаю, участвовать в конкурсах хоррора есть смысл?
А. Х.: Сомневаюсь, что кто-то пойдет писать ужасы, чтобы помочь жанру. На конкурсы идут, чтобы проверить свое лит. мастерство, а на жанр смотрят постольку, поскольку. Поэтому, если речь о ковке пера, то совет коснется больше тех, кто хочет найти себя в литературе. Он в постановке вопроса. Искать нужно именно себя, а не жанр. Думайте об истории (сюжете, драматургии), а не хорроре, триллере или мистике — они условны и не диктуют рамок: сильные авторы наоборот расшатывают каноны, совмещая несовместимое.
И, заметьте, серьезные писатели не стремятся пугать. «Страшно / не страшно» — это тоже условная категория. Делать ставку на нее бессмысленно. Основной критерий — один: вовлечь читателя в историю, а страшно ему будет или интересно — другой вопрос. Порог страха у всех разный, порог интереса, в основном, одинаков — о нем говорят законы драматургии. Поэтому стоит сделать упор на композицию всего текста. На романах этому научиться нельзя. Пишите короткую форму — там сразу будет понятен результат. Участвуйте в конкурсах рассказов — разных жанров.
И помните правило: "Слушай всех, но никого не слушай".
«Франшиза» всегда звучит как не очень приятное слово, потому что означает зарабатывание денег. Но на самом деле нет ничего плохого в зарабатывании денег в киноиндустрии. В этом ее суть. Сэр Ридли Скотт
Первые две главы статьи («Морфология ксеноформа» и «Disney-Weyland-Yutani») – очерк об истории киносериала и о том, при каких обстоятельствах появился новый фильм франшизы. Третья глава («Зловещие чужие») – кинорецензия на новый фильм франшизы: «Чужой: Ромул».
МОРФОЛОГИЯ КСЕНОМОРФА
Франшиза о ксеноморфах никогда не была цельным организмом, претерпевая метаморфозы в зависимости от того, в руки какого режиссера попадал фильм, меняя жанры и даже смыслы. Отцом первого фильма был сэр Ридли Скотт, а матерью – зависть:
цитата сэр Ридли Скотт
Я закончил свой дебютный фильм – «Дуэлянты». Очень хороший фильм, я получил приз в Каннах [приз за «Лучший дебют» и номинация на Золотую пальмовую ветвь в 1977 — прим. рецензента]. Следующим моим фильмом должны были стать «Тристан и Изольда». Это к слову о том, в каком направлении я собирался двигаться дальше. Но я заглянул на премьеру «Звездных войн», а потом впал в депрессию на три месяца. Как я мог теперь снимать «Тристана и Изольду», когда этот парень творит такое?! Я сделал разворот на 180 градусов и решился на постановку «Чужого».
«Чужой» (1979) умело соединял в себе элементы научной фантастики и хоррора. Первая половина фильма была ничем иным, как вольным переосмыслением х\ф «2001: Космическая одиссея» (1968) Стэнли Кубрика, выполненного в мрачных тонах и более приземленной манере: путешествие ученых на научно-исследовательском корабле «Дискавери» сменилось рутинной работой космических дальнобойщиков на тягаче «Ностромо», а достигнув пункта назначения, куда персонажей обоих фильмов звал неведомый сигнал, измененный герой (у Кубрика – «звездное дитя», у Скотта – ксеноморф) затем держал путь на Землю. Позаимствовали создатели «Чужого» и искусственный интеллект корабля, который был предан лишь своей приоритетной миссии и готов ради нее пожертвовать экипажем: на смену HAL 9000 пришли MU-TH-UR (называемая членами экипажа просто «Мать» или «Мама») и андроид Эш. Помимо искусного парафраза научно-фантастического детища Кубрика «Чужой» во второй половине фильма был еще и слэшером сродни «Техасской резне бензопилой» (1974): в наличии были и человекоподобный несговорчивый убийца, охотящийся на группу людей в одной локации, и «последняя девушка» (Эллен Рипли в исполнении Сигурни Уивер).
Затем появились «Чужие» (1986) – образцово-показательный развлекательный сиквел, снятый Джеймсом Кэмероном и имевший большой коммерческий успех.
Новый режиссер не только повторил ряд сюжетных ходов фильма предшественника (например, главная героиня снова пытается выжить перед саморазрушением станции – в этот раз наземной, а у фильма снова ложный финал с якобы победой над злодеем и последующим повторением противостояния), но и добавил множество своих деталей, ставших знаковыми для франшизы. Существенно переработал Кэмерон и главных действующих лиц: Эллен Рипли и ксеноморфов.
В «Чужих» Рипли оказывается (внезапно для зрителей первого фильма) семейным человеком – задним числом Джеймс Кэмерон придумал для главной героини историю материнства и наличие у нее дочери, к которой она, по мнению режиссера сиквела, оказывается, и спешила вернуться в финале «Чужого». Переосмысление характера и истории персонажа позволило крепче связать Рипли с новым действующим лицом – девочкой-колонисткой Ньют, в которой главная героиня, потерявшая за кадром родную дочь, обретает дочь «приемную». Окончание сиквела и вовсе превращается в сказочную историю о том, как мама спасает дочку от злой ведьмы. В роли злой ведьмы – королева ксеноморфов.
Кэмерон привнес новый – противоречивый – взгляд на природу инопланетных монстров в виде их яйцекладущей самки, который по сути нивелирует проделанную ранее работу по созданию образа Чужого и низводит этот вид с высот почти лавкрафтианских тварей до агрессивных космических муравьев-гигантов, которых бы могли лихо отстреливать бравые космические десантники. Так у фильма сменился и жанр – кино дало ощутимый крен в сторону фантастических боевиков, благодаря чему смогло существенно расширить аудиторию.
Еще, пожалуй, именно в «Чужих» кино о ксеноморфах впервые обзавелось явным авторским посылом, основанным на взглядах режиссера – свойственный многим фильмам Джеймса Кэмерона наивно-истеричный леволиберальный тон и пацифизм.
Многое из того, что Кэмерон придумал для «Чужих», он позже перенесет в другой свой знаковый для Голливуда сиквел – х\ф «Терминатор 2: Судный день» (1991). Речь не только и не столько о сюжете и характере персонажей, сколько об авторском мировоззрении, продвигаемом под ширмой очередного развлекательного кино. В «Терминаторе 2» Джеймс вооружится куда более реалистичным жупелом, запугивая зрителей уже не сказочными космическими монстрами, а реалистичной угрозой ядерной войны. Но в «Чужих» Кэмерон работал с тем, что у него на тот момент было, пытаясь напугать взрослых зрителей чудовищами из детских сказок:
«Мама говорила, что чудовищ нет. Настоящих. Но они есть».
Выставляя в «Чужих» транснациональные компании меркантильными и аморальными, а военных офицеров – недалекими, Джеймс Кэмерон критикует «капиталистические ценности» и «военщину» (как позже будет это делать и в других своих фантастических фильмах) и призывает зрителей провести переоценку общественных идеалов под угрозой грядущих ужасов и катастроф:
«Вот тогда вся эта чушь, которую вы считаете важной – все это будет уже неважно!».
Помимо ипостаси назидательного пугала режиссер предусмотрел для ксеноморфов и еще одну роль – эталона для сравнения с ним злодеев-людей, причем автор явно отдавал предпочтение хищным тварям:
«Ты, Берк, намного омерзительнее этих тварей. Они хотя бы не гробят друг друга из-за поганых денег».
Поскольку далеко не все люди, похоже, отвечают чаяниям и «левым» идеалам режиссера (за время своей кинокарьеры Кэмерон неоднократно пытался перепридумать «человека», перенося лучшие, с его точки зрения, человеческие черты сначала в андроидов и киборгов, а затем в синекожих инопланетян), он был вынужден сконцентрировать проявления человечности в иных субъектах: именно в «Чужих» Джеймс Кэмерон за пять лет до «Терминатора 2» представил зрителям своего идеального человека (идеального мужчину), заменив коварного Эша на «доброго андроида» Бишопа (в исполнении Лэнса Хенриксена).
Джеймс Кэмерон также обогнал свое время, продвигая «феминистическую» повестку в том виде, в котором ее принято продвигать в современных произведениях, когда реплики мужских персонажей, полагающиеся им по статусу или профессиональному опыту, передаются персонажу женскому: так Рипли внезапно переквалифицируется из «последней девушки» в героиню боевиков и становится лидером для корпоративных менеджеров и опытных военных, которые неспособны принимать решения и ждут от нее идей и инструкций.
Были в «Чужих» и другие – более робкие – попытки опередить свое время, которые бы вполне вписались в современные представления о «прекрасном»: задним числом Кэмерон внес изменения еще в одного из персонажей первого фильма. Так Ламберт (в исполнении Вероники Картрайт), оказывается, родилась не девочкой, но затем ею стала...
Несмотря на то, что режиссер сиквела весьма вольно обошелся с наследием первого фильма, переиначив жанр, характер героини (Рипли) и природу злодея (ксеноморфа), ему самому отчего-то совершенно не понравилось, когда бесцеремонно решили обойтись уже с его персонажами в следующем фильме киносериала:
цитата Джеймс Кэмерон о «Чужом 3»
Это просто пощечина фанатам, которым стали близки Ньют, Хикс и небезразличны взаимоотношения персонажей моего фильма. Конечно, я знаю, что всегда хочется все переделать под себя, но, что касается меня, я думаю, что не следуют присваивать то, что полюбилось людям.
Проблемы третьего фильма заключались в том, что, во-первых, у режиссера-дебютанта Дэвида Финчера по сути не было нормального сценария, а, во-вторых, ему приходилось не столько снимать фильм, сколько бороться с продюсерами, занимаясь постоянными пересъемками и досъемками. Производственный ад фильма «Чужой 3» (1992), пожалуй, нагляднее всего может продемонстрировать советский короткометражный мультфильм «Фильм, фильм, фильм» (1968) Федора Хитрука, пародирующий процесс создания кинофильмов (но без счастливого финала для Финчера): от постоянного переписывания сценария до смены концепции фильма в целом. Так, например, в одном из вариантов сценария местом действия фильма должен был стать монастырь с монахами, которых в итоге заменили на тюрьму с заключенными, но очень религиозными (не пропадать же прежним сценарным наработкам!). Не улучшала ситуацию и конфронтация продюсеров с Финчером, снимавшим сцены фильма, на которые продюсеры не давали разрешения, но которые эти же продюсеры затем сами включили в финальный монтаж, к которому Дэвид, отрекшийся от этого кино, уже не имел никакого отношения.
Проблема четвертого фильма наоборот заключалась в том, что сценарий у них был, но это был сценарий Джосса Уидона, по которому снявший позже «Амели» (2001) французский режиссер Жан-Пьер Жёне поставил не лишенную своего обаяния помесь «Чужих» и французских комедийных боевиков конца девяностых – х\ф «Чужой 4: Воскрешение» (1997), в котором спустя 200 лет после событий предыдущего фильма ученые на космическом военно-исследовательском корабле «Аурига» не без помощи наемников-контрабандистов задумали выращивать ксеноморфов и проводить над ними опыты. У Жёне и Уидона получился не столько фильм ужасов, сколько гротескная комедия (трагикомедия), наполненная самоиронией, которая недвусмысленно сигнализировала о том, что франшиза выдохлась и устала, став несерьезно относиться к себе самой.
Триквел и квадриквел чувствовали себя уже не так бодро в кинопрокате, как их предшественник, но позволили Сигурни Уивер привнести новые черты в характеры своих героинь, еще раз продемонстрировав актерское мастерство массовому зрителю (из менее известных работ актрисы можно обратить внимание, например, на камерную драму «Смерть и девушка» (1994) Романа Полански), и попутно завели франшизу в тупик жанрового кино, из которого ей пришлось выбираться полтора десятка лет, пока творение не вернулось в руки своего создателя.
цитата сэр Ридли Скотт
Первые четыре фильма сняли я, Джим, Дэвид и тот француз.
«Прометей» (2012) и «Чужой: Завет» (2017) – приквелы «Чужого» – были не столько фильмами о ксеноморфах, сколько попыткой сэра Ридли Скотта поговорить на интересные ему темы с помощью религиозных мотивов и идеи креационизма в подходящем антураже – с помощью знакомых киностудии метафор (ксеноморфы и их предполагаемые создатели – Космические жокеи или Инженеры), на которые она была готова выделить бюджет.
Кадры из х\ф «2001: Космическая одиссея» (1968) и «Прометей» (2012)
«Прометей» выводил франшизу на уровень большого научно-фантастического кино, которое по способу изложения и по масштабу обсуждаемых автором вопросов было куда ближе к своему «первоисточнику» – фильму Кубрика, чем все предшествовавшие фильмы франшизы вместе взятые. Не отказался Скотт и от прямых отсылок к фильму 1968 в виде, например, старика Питера Вейланда, который ждет перерождения, сидя на кровати в своей изолированной комнате где-то на краю вселенной. Еще Скотт придумал свои собственные «черные монолиты» (артефакт инопланетной цивилизации, подвигающий человека к развитию и преображению) – колбы с токсином, преобразующим все живое. Однако «Прометей» в отличие от «Чужого» уже был не столько парафразом фильма Кубрика, сколько полемизировал с ним: и там, где Стэнли был оптимистичен, Ридли оказался предельно пессимистичен.
«Чужой: Завет» мрачно и изящно закрывал сюжетную арку, начатую «Прометеем» и рассказывавшую о монстре Франкенштейна – андроиде Дэвиде в блистательном исполнении Майкла Фассбендера, который возомнил себя творцом жизни.
В развитие киновселенной последние фильмы Скотта добавили больше знаний о Космических жокеях (Инженерах), с погибшим представителем (его останками) которых зритель познакомился еще в первом «Чужом» и о которых не вспоминали в продолжениях, а с точки зрения развлекательного жанра оба фильма оказались весьма изобретательными и по-хорошему неуютными хоррорами: наигравшись со слэшером в самом первом «Чужом», Скотт привнес элементы боди-хоррора в «Прометея» и сплэттера в «Чужого: Завет», в сюжет которого, продолжая отсылки к литературе эпохи романтизма (обозначенную в последнем фильме цитированием сонета Перси Шелли и отсылками к «Гамлету» Шекспира), включена еще и зловещая история о андроиде-доппельгангере.
Однако у Ридли Скотта не вышло развернуть франшизу в задуманном им направлении и свернуть с пути, на который киносериал поставил Джеймс Кэмерон. Массовый зритель, прирученный канадским мастером сиквелов, похоже, остался разочарован попытками рассказать ему про Космических жокеев вместо Чужих, а также не был готов к эрудированной научной фантастике вместо развлекательного жанрового кино – ненавязчиво пронизанного идеями левого толка боевика, в котором космических монстров лихо бы отстреливали пачками космодесантники.
Желания зрителей, возможно, смог бы удовлетворить так и не снятый фильм Нила Бломкампа, южноафриканского режиссера и автора таких научно-фантастических фильмов, как «Район №9» (2009), «Элизиум: Рай не на Земле» (2013) и «Робот по имени Чаппи» (2015), который анонсировал производство своего фильма о Чужих в 2015 году, и первоначально запланированного к выпуску в том же 2017 году, что и «Чужой: Завет» Скотта. Фильм по задумке автора должен был стать не столько пятой частью киносериала, столько «правильным триквелом»: Бломкамп намеривался проигнорировать события третьей и четвертой частей франшизы, продолжив историю персонажей фильма Джеймса Кэмерона. Таким образом, Бломкамп хотел пойти по стопам «Возвращения Супермена» (2006) Брайана Сингера, который также игнорировал третью и четвертую части киносериала о криптонце.
Не меньший сторонник левых взглядов, чем Джеймс Кэмерон, Нил, пожалуй, действительно мог бы снять фильм, близкий по духу «Чужим», но, скорее всего, не по качеству – из-за неумения выдерживать темп повествования в своих полнометражных фантастических фильмах, в которых он был режиссером и автором сценария. Фильм Бломкампа о ксеноморфах так и не увидел свет. Разговоры о причинах отмены ходили разные, среди прочих предположений озвучивалось неудачное выступление в кинопрокате «Чужого: Завет» в 2017 году и логичное желание киностудии оттянуть выход нового фильма франшизы, а также отсутствие у Бломкампа сценария в законченном виде (еще в 2015 году Нил представил свои наработки Скотту, а тот указывал ему на необходимость сюжетных правок). Была у Нила и своя версия произошедшего:
цитата Нил Бломкамп
Возможно, Ридли Скотт посмотрел «Чаппи» и подумал: этот парень не сможет снять «Чужого».
Не найдя отклика у массовой публики приквелами Скотта и разочаровавшись в перспективах потенциального сиквела Бломкампа, киностудия взяла паузу, а потом случилось то, о чем шутил в своем сценарии еще Джосс Уидон (см. расширенную версию «Чужого 4: Воскрешение» из DVD-набора «Alien Quadrilogy»): Weyland-Yutani Corporation была куплена, правда, не Walmart, а Disney…
DISNEY-WEYLAND-YUTANI
Начав переговоры в 2017, спустя два года компания Disney приобрела киностудию 20th Century Fox (в 2020 переименовав ее в 20th Century Studios) и заполучила среди прочих франшиз еще и серию фильмов о ксеноморфах.
Disney уже успешно (с точки зрения кассовых сборов, а не художественной ценности) перезапускал другую культовую серию – «Звездные войны».
Резонно было бы ожидать, что и новый фильм о Чужих под эгидой Disney будет выполнен в духе сиквелов «Звёздных войн»: множество отсылок на предыдущие фильмы и попытка привести персонажей и нарративы фильма в соответствие с чаяниями современной западной публики (расовое разнообразие актерского состава, акцент на женском главном персонаже и прочее). Почти так в итоге все и получилось, но за одним важным исключением: если мнения Джорджа Лукаса, создателя «Звездных войн», при продолжении подростковой космической саги про семейство Скайуокеров никто не спрашивал, то продолжение взрослой космической саги про инопланетного монстра создавалось под продюсерским контролем ее творцов – Ридли Скотта и «Brandywine Productions», основанной Гордоном Кэрроллом, Дэвидом Гайлером и Уолтером Хиллом, из которых только последний дожил до производства нового полнометражного фильма франшизы.
Непричастный больше к постановке фильмов о Чужих, Скотт отделил интересовавшие его темы от антуража научного-фантастического хоррора: креоционизмом и библейскими мотивами – метафорического стержня фильмов «Прометей» (2012) и «Чужой: Завет» (2017) – был наполнен спродюсированный им же сериал «Воспитанные волками» (2020 – 2022), а ксеноморфов отдали в руки новому режиссеру.
Дело в том, что перед съемками х\ф «Чужой: Завет» с Ридли Скоттом беседовал не только Нил Бломкамп, который тогда рассказывал сэру Ридли, как он горит желанием снять продолжение фильма… Джеймса Кэмерона. С сэром Ридли тогда пересекался еще один поклонник франшизы – уругвайский режиссер Феде Альварес, который к моменту разговора со Скоттом успел снять пару фильмов, последним из которых был хоррор «Не дыши» (2016), снискавший одобрение кинокритиков и имевший более впечатляюще кассовые сборы, чем «Чаппи» (2015) Бломкампа.
Первоначально Альварес не претендовал на роль постановщика нового кино про ксеноморфов, а просто как фанат киносериала поделился со Скоттом своими ожиданиями от будущего фильма мэтра, но в ходе разговора уругваец поведал и о своих идеях для фильма о Чужом, о чем Ридли и вспомнил, когда пришло время реанимировать франшизу, предложив Феде воплотить эти идеи в сценарий и занять режиссерское кресло.
Благодаря фильму «Не дыши» о Феде узнал и Джеймс Кэмерон: актер Стивен Лэнг, игравший злодеев и в фильме уругвайца и канадца, показал свой новый фильм старому другу-режиссеру. Со слов Феде, перед написанием сценария он общался с Джеймсом и обсуждал с ним Чужих во время двухчасового видеозвонка.
Однако несмотря на все разговоры с Кэмероном, Альварес не собирался ни снимать продолжение «Чужих», ни вычеркивать из истории третий и четвертый фильмы франшизы, радуя киностудию тем, что никто не станет отсекать от потенциальной аудитории поклонников фильмов Финчера и Жёне:
цитата Феде Альварес
Я люблю все фильмы франшизы. Я не собираюсь упускать или игнорировать ни один из них, когда речь заходит о связях на уровне сюжета, персонажей, технологий и существ. Всегда прослеживается связь от «Чужого» до «Чужого: Завет».
Альвареса теперь впору величать эдаким «Дени Вильневом от мира хорроров», сиквелизирующим и переосмысливающим знаковые фильмы в жанре ужасов, потому что дебютировал Феде в полнометражном кино постановкой х\ф «Зловещие мертвецы: Черная книга» (2013) – ремейка-сиквела одноименного фильма (в оригинале оба фильма имеют лаконичное название – Evil Dead) Сэма Рейми, который тогда выступил продюсером переосмысления его собственного режиссерского дебюта. Кроме того, Феде был соавтором сценария (автором истории) и сопродюсером еще одного продолжения-перезагрузки классического хоррора – «Техасской резни бензопилой» (2022) для Netflix.
Заручившись поддержкой Скотта и благословением Кэмерона, Феде Альварес приступил к съемкам своего фильма – «Чужой: Ромул» (2024).
Название кино, во-первых, является очередным звеном в серии названий фильмов о Чужих, спродюсированных сэром Ридли, в которых отражено имя космического корабля из одноименного фильма («Прометей», «Завет»), а, во-вторых, несет (братоубийственный) символизм, связанный с сюжетом кинокартины. Отсутствие порядкового номера в названии обусловлено тем, что это не продолжение 4-й части, действие нового фильма происходит между событиями «Чужого» Скотта и «Чужих» Кэмерона, а само кино по сути является не столько сиквелом или приквелом, сколько спиноффом.
ЗЛОВЕЩИЕ ЧУЖИЕ
Сюжет фильма Феде Альвареса повествует о группе молодых людей, живущих (прозябающих) и работающих в шахтерской колонии «Звезда Джексона» на планете LV-410, перманентно покрытой густыми беспросветными облаками, и мечтающих перебраться оттуда в более подходящее для жизни место – на планету Ивага, где видно небо и закаты. Разношерстная компания героев состоит из девушки-сироты с «приемным братом» в лице дефектного андроида, ее бывшего парня, его беременной сестры и их любвеобильного двоюродного брата со своей приемной сестрой. Не рассчитывая получить разрешение на эмиграцию, молодежь планирует разжиться криокапсулами (до Иваги лететь 9 лет) на заброшенной исследовательской космической станции-аванпосте Weyland-Yutani под названием «Ренессанс» («Возрождение»), разделенной на секции «Ромул» и «Рем».
С точки зрения фабулы «Чужой: Ромул» – это родной брат двух первых хорроров Альвареса – «Зловещие мертвецы: Черная книга» (2013) и «Не дыши» (2016) – и кузен «Чужого 4: Воскрешение» (1997): на космическую станцию, где тайно проводились биологические эксперименты, попадают маргинальные личности с целью наживы, в результате чего они оказываются не в том месте не в то время. Знакомая по «Зловещим мертвецам» режиссеру тема одержимости также вполне удачно вписана в сюжет нового фильма: на смену демонам, которые вселяются в людей, пришло корпоративное программное обеспечение, переписывающее директивы андроидов.
Кадры из х\ф «Чужой 3» (1992) и «Чужой: Ромул» (2024)
Фильм Альвареса, как он по сути и обещал, во многом представляет собой оммаж киносериалу и попурри из отсылок к предыдущим фильмам и даже компьютерной игре 2014 года в жанре survival horror c элементами стелса «Alien: Isolation».
С самого начала «Чужой: Ромул» наглядно демонстрирует, что собирается копировать творения предшественников, даже если порой для сюжета это не будет иметь никакого значения. Кино начинается с кадров безлюдных помещений космического корабля и постепенного «пробуждения» мониторов бортовых компьютеров, на которых высвечивается знакомое название MU/TH/UR. Похожие кадры предшествовали пробуждению экипажа ото сна в первом «Чужом», но в «Чужом: Ромул» – это попытка сыграть на ностальгии и задать экспозицию. Еще поклонники «Чужих» Кэмерона разглядят сооружение атмосферного процессора в колонии «Звезда Джексона», распознают отсылку на сцену побега от ксеноморфов на грузовом лифте, не пропустят коронную фразу Рипли: «Отойди от неё, мерзкая тварь!» и многое другое.
При этом фильм все-таки не скатывается исключительно в фан-сервис – Альварес привносит в кино многое и от себя, грамотно используя отсылки не только к другим фильмам серии, но и к мировой культуре. И если название космической станции – «Ренессанс» – просто символизирует начало эпохи возрождения кинофраншизы о ксеноморфах, то названия ее секций – «Ромул» и «Рем» – это уже не просто свидетельство эрудиции авторов кино и упоминание персонажей древнеримской истории (Скотт – создатель двух фильмов-пеплумов про Римскую империю). Основатели Вечного Города – братья-близнецы Ромул и Рем – символизируют и предвосхищают дилемму, стоящую перед персонажами фильма, которые находятся в родстве друг с другом, пусть и не всегда в кровном. «Чужой: Ромул» исследует тему разного взгляда родственников на свое совместное (для некоторых – раздельное) будущее, (не)возможности осуществления одной мечты на двоих и, разумеется, ожидаемую тему жертвенности: не только с точки зрения самопожертвования, но и с точки зрения принесения в жертву близкого ради себя и своей мечты. Тема братьев и сестер для фильмов Альвареса совсем не нова: в «Зловещих мертвецах», «Не дыши» и «Техасской резни бензопилой» главные героини имели брата или сестру, игравших заметную роль в сюжете или в мотивации протагонистки.
Фильм сделан с прицелом на молодую аудиторию, что в первую очередь выражено в актерском составе и возрасте персонажей: основные действующие лица – молодежь. В этом вопросе фильм следует одной из заметных тенденций в современных голливудских сиквелах-ремейках на омоложение главных героев кинофраншиз: «Охотники за привидениями: Наследники» (2021), «Бэтмен» (2022), анимация «Черепашки-ниндзя: Погром мутантов (2023)».
Возможно, именно наличие среди продюсеров Скотта, не только понимающего правила игры в киноиндустрии, но еще и придерживающегося своих взглядов на то, как и с кем надо снимать кино, помогло новому фильму о ксеноморфе избежать судьбы сиквела другой знаменитой фантастической франшизы. Омоложение главной героини и попытки заигрывать с так называемой «повесткой» несколько лет назад сыграли злую шутку с очередным продолжением Терминатора – х\ф «Терминатор: Тёмные судьбы» (2019), продюсером которого тоже выступал зачинатель серии (Джеймс Кэмерон): несмотря на то, что в кинофраншизе уже была сильная героиня, в очередной сиквел принудительно внедрялся новый женский персонаж (молодая мексиканка – новый будущий лидер сопротивления вместо Джона Коннора), подаваемый в качестве идеологической наследницы, которая при этом соответствует правильным (по мнению создателей фильма) ценностям.
Но с ведущей актрисой и новым главным женским персонажем очередному «Чужому» повезло куда больше, чем последнему продолжению «Терминатора». Во-первых, Кейли Спейни – достаточно известная и талантливая молодая актриса, которая успела запомниться зрителям не только яркими ролями второго плана в таких фильмах, как «Ничего хорошего в отеле «Эль Рояль» (2018) Дрю Годдарда и «Падение империи» (2024) Алекса Гарленда, но и отметиться главной ролью в «Присцилле: Элвис и я» (2023) Софии Копполы, которая принесла ей «Кубок Вольпи» за лучшую женскую роль на Венецианском кинофестивале и номинацию на «Золотой глобус». Во-вторых, Рейн, персонаж Спейни, пришла не сразу на место Рипли – Скотт успел выстроить «наследную цепочку» из Элизабет Шоу (Нуми Рапас) и Дэниэлс (Кэтрин Уотерстон) в своих приквелах-спиноффах «Чужого».
Помимо яркой и вполне состоявшейся молодой звезды, чью уверенную актерскую игру стоит смело записать в плюсы «Чужого: Ромул», фильм может предложить зрителю и других более или менее талантливых лицедеев, вроде Изабелы Мерсед («Убийца 2. Против всех» по сценарию Тейлора Шеридана и «Супермен» Джеймса Ганна), героиня которой скрывает ото всех (но не от догадливых зрителей) в фильме отца своего будущего ребенка, или Дэвида Джонссона (которого скоро можно будет увидеть в «Долгой прогулке» по одноименной книге Стивена Кинга), исполнившего роль чернокожего андроида Энди, и хотя эта роль, пожалуй, уступает всем созданным ранее во франшизе образам андроидов, Джонссону тем не менее удалось сыграть вполне интересного и амбивалентного персонажа.
Одним омоложением актерского состава попытки фильма найти отклик у молодой аудитории не закончились. «Чужой: Ромул» лаконично и не без доли (черного) юмора демонстрирует несправедливый и мрачный мир, в котором герои фильма вынуждены существовать и из которого они отчаянно хотят сбежать: молодежь вынуждена с риском для жизни и без перспектив находиться в положении крепостных у корпораций, а мечтой этой молодежи является простая жизнь фермеров на экологически чистой планете.
Технически фильм выполнен вполне неплохо. При создании визуального ряда предпочтение по возможности отдавалась спецэффектам практическим, а не компьютерным, что с одной стороны (из-за весьма скромного по современным меркам производственного бюджета в 80 млн. долларов) сыграло с создателями фильма злую шутку при воплощении на экране макета одного из андроидов (с последующими клятвенными заверениями Феде Альвареса исправить все огрехи с помощью компьютерной графики в цифровом релизе фильма), а с другой стороны позволило снова увидеть на экране очередного высокого парня в эффектном и отталкивающем костюме (нового) монстра. За операторскую работу отвечал Гало Оливарес, который был оператором-соавтором Альфонсо Куарона в фильме «Рома» (2018), за который последний единолично получил премию Оскар в номинации «Лучшая работа оператора» (а злые языки поговаривали, что главным оператором-постановщиком тогда был вовсе не Куарон, а именно Оливарес, который ситуацию не комментирует, потому что его якобы заставили подписать соглашение о неразглашении).
Продюсерский контроль Ридли Скотта над фильмом был ненавязчив и нагляднее всего проявлялся даже не в том, что в фильме есть, а в том, чего в фильме нет: неизменно добрых андроидов и королевы ксеноморфов.
Однако одной из самых заметных утрат франшизы, возникшей как раз из-за того, что Скотт уступил режиссерское кресло, стало отсутствие в фильме эклектичного сочетания ужаса и сексуальности: Ридли умудрялся вплетать в напряженные сегменты фильмов полуобнаженных героинь так, словно стремился обдать зрителей контрастным душем из саспенса и эротизма.
Альварес же придерживается совсем иного подхода к демонстрации половой тематики в своих хоррорах, при котором на экране превалируют брезгливость и неловкость: бесцеремонные и отталкивающие сцены попыток изнасилования (в том числе с целью оплодотворения), когда супостаты пытаются неестественным образом засовывать не то, что надо, в физиологические отверстия (в целом одетых) героев, до «Чужого: Ромул» присутствовали как в «Зловещих мертвецах», так и в «Не дыши».
В конечном итоге у тандема Скотта и Альвареса получилось сделать пусть и не хватающее звезд с неба и не такое масштабное и величественное как приквелы самого сэра Ридли, но приличное и тематически более актуальное кино, которое было выше оценено критиками и зрителями (если судить по оценкам на профильных интернет-ресурсах) и окупилось в кинопрокате, открыв дорогу для продолжения.
Но, пожалуй, самое интересное заключается в том, что пока режиссер Феде Альварес натягивал на хоррор-скелет своих предыдущих фильмов плоть наследия ксеноморфов и снимал развлекательный сайфай-хоррор в ностальгическом антураже знаменитой франшизы (в результате чего у него вышла крепко и профессионально сделанная фанатская работа, получившая статус лицензированного произведения), продюсер Ридли Скотт по сути воспользовался идеей Нила Бломпкапа об отпочковании новой ветви повествования киносерии, уводя при этом сюжет в сторону не после «Чужих» Кэмерона (как хотел Нил), а после своего «Чужого», ненавязчиво «отменяя» тем самым все, что было снято после его фильмов с точки зрения хронологии и морфологии ксеноморфов (похоже, никаких больше Королев Чужих!). Аминь.
Вне очереди в Избу-читальню врывается дебютант! Я подвинул всё, что было запланировано на чтение, и взялся за... самый настоящий сплаттерпанк. Я не буду говорить, что сплаттерпанк, это максимально не моё. По разному бывает. Дозировано, так очень даже моё. Но это, как с любым жанром – в чистом виде я только виски люблю. Однако есть два момента, ради которых я взялся прочесть этот роман. Во-первых, я хочу, чтобы у Николая Романова, автора «Мясного танка», получилось. Работа на поле сплаттера – дело неблагодарное, и хорошо, что есть авторы, которые пробуют границы жанра на прочность, чисто из любви к искусству. Во-вторых, я хочу, чтобы получилось у издательства «Феникс», которое рискнуло издать дебютанта, да ещё и открыть им серию. В общем, давайте заглянем в Мир Плоти.
Общий замес такой: отдалённое будущее, в котором случился один из вариантов конца света. Выжившие решили, что старые порядки довели до цугундера, а значит нужно что-то менять, причём радикально. Поэтому теперь миром правит Саркома – разумный кусок мяса, этакий биокомпьютер, который усиленно давит любое техническое сопротивление. Вот в этот мир и попадает главный герой по имени Адам. Человек из прошлого, который помнит планету совсем другой.
Обещанный кровавый экшн зарубается с первых страниц. Горы трупов, реки крови, мясные масакры с участием татуированных качков и могучих женщин. Человеков будут перемалывать холодным и огнестрельным оружием, руками и зубами, и даже специально для этого придуманными машинами. Новый мир – сладкий сон водителя «Мясного танка». Ему-то, бедолаге, приходилось сшивать свою машину из трупов, а это мало того, что незаконно, так ещё и утомительно – очень уж материал скоропортящийся. То ли дело новые, специально выращенные из плоти машины! Специально выращенное из плоти оружие! Специально выращенные из плоти дома! Ну, я предупреждал, что тут много мяса.
Сюжет довольно прост: главный герой, в составе группы диверсантов, каждый из которых сам по себе тянет на отдельную историю, пробирается из пункта А(Д) в пункт Б, дабы свершить возложенную на героя миссию. И такой подход заставил меня вспомнить о другом отечественном сплаттерпанк-романе, который мне, в своё время, не зашёл. В «Золотой пуле» Некрасова/Врочека герои тоже идут к некой цели, по пути разливая кровищу и разматывая кишки.
И вот, казалось бы, «Золотая пуля» написана мощнее и образнее, как-никак два очень крутых автора делали, но «Во имя плоти» мне зашёл куда легче. Хотя и не без сопротивления. Перечитав свой старый отзыв, освежив воспоминания, наконец разобрался почему так. Всё-таки мешал мне этот мощнейший оммаж Кинговскому «Стрелку», бесил прям. «Во имя плоти» в этом плане гораздо честнее, потому что предлагает именно то, что предлагает – мясо, секс, резню, жестокость и абсолютно бесчеловечный мир, форма управления в котором – бруталитет, как он есть. И если вы открывали книгу именно затем, чтобы нырнуть в потроха, она вас не подведёт.
Да, я лично от хоррора больше хочу именно ужаса, гнетущей атмосферы, а не гимна насилию. Тем не менее, этот поклон в сторону фантастических боевиков прошлого, щедро приправленный насилием и жестью, прочёл с интересом. Плюс, эта книга, кажется, примирила меня с моим восприятием сплаттерпанка, как такового. Пожалуй, перечитаю «Золотую пулю», как будет время. Велик шанс, что оценка моя изменится. Вот такой странный отзыв получился, как будто на две книги разом. Читать или не читать? Да читать, однозначно. Обе две. Как иначе понять, твоё это или не твоё?
Зомби – как индикатор человечности, или Остросоциальная злободневность на марше
Зимняя ночь в небольшом американском городке Оссо не предвещала особых сюрпризов. До того момента, пока недавно умершие обитатели поселения не начали вылезать из своих могил и ящиков в морге.
Никакого зомби-апокалипсиса, что вы! И мозги ваши их не интересуют, вроде бы. Просто десятки
растерянных людей, которых отпели и даже похоронили, вновь оказываются среди близких.
Радость-то какая! Или нет?
Отчего вышеупомянутые близкие и их соседи столь недоверчиво косятся на воскресших? А порой даже начинают всерьез игнорить, травить и унижать их, подзуживаемые странноватым проповедником с автосвалки. Тем паче после случая с Арлин и некоторых открывшихся физических особенностей людей, вернувшихся с того света.
И ни у кого нет ответа на самый главный вопрос: отчего произошло Воскрешение, и нет ли во всей этой ситуации подленького и жуткого сюрприза?
Неоднозначный проект, поставленный по комиксу, навевающий воспоминания о Катле, Иммигрантах и слишком уж нарочито выпячивающий социально злободневные темы.
Этой особенностью отличается большинство современных сериалов, но часть держатся на грани, не превращая фишку в недуг, стараясь совмещать социалку с интересным сюжетом. Revival, к сожалению, страдает изрядным перекосом, за злободневностью порой забывая о сюжете.
Постановщики проекта набросали в него буквально все общественные пугалки, которые пришли им в голову.
Двинутые на всю головы фанатики с религиозными мотивами, крепко-накрепко уверенные в собственной правоте и богоизбранности. Искренне ненавидящие оппонентов, считающих тех скверной, недостойной коптить воздух. Секты, готовящие своих последователей у нас под носом, и в любой момент готовые к нападению. Сограждане, склонные к ужасу перед непознанным, особеннос смертью, панике, паранойе и неадекватным реакциям на непривычные раздражители. Не воспринимающие изменений в других гомо сапиенсах. Определяющие соседей, «не таких как все» — второсортными людьми, смешивающие по отношению к ним страх и агрессию, травлю и прочий буллинг. Власть имущие: «знающие как надо». Жесточайший карантин, как ответ любой, возможно выдуманной, угрозе. Пытки и эксперименты на гомо сапиенсах, люди науки с энтузиазмом занимающиеся подобными бесчеловечными «исследованиями». Возвращение к фашизму, «старым-добрым» концлагерям, государственной слежке за инакомыслящими (пардон, воскрешенными), отметкам к документам: так и до большой-красивой желтой звезды на одежде недалеко. Ограничение прав граждан, сегрегация, запрет посещения общественных мест, строгий учет и контроль, поощрение стукачества, беспредел вояк. Близкие люди, после определенных изменений у своих родственников и друзей (это могут быть как политические взгляды так и возвращение с того света), резко меняющие отношение к некогда любимым, не воспринимающие их по-прежнему. Тут в принципе понятно, дядьку Кинга многие читали и смотрели. Воскресшие, как железобетонная аллюзия на людей, требующих психологической и моральной поддержки от общества.
Фух! Как-то многовато нарочитой и чрезмерно выпяченной остросоциальности.
Безусловно, темы важные для каждого мыслящего существа. Темы, во многом определяющие Человека. Но перебор с идейным накалом порой оказывается выстрелом себе в ногу. Тем паче, за столь обильным моральным наполнением, создатели сериала несколько позабыли о собственно сюжетной линии.
Темп Revival откровенно вялый. Интрига с воскрешением развивается с такой бешеной скоростью, что ее улитка обгонит (свет и когти-копыта, прям эпично). Две трети сезона о том, что стало причиной библейских событий в богоспасаемом городке, и в чем тайный смысл происходящего, мы не имеем ни малейшего понятия. Герои вяло разбираются с последствиями, крутят психологические и общественные этюды, держат мхатовскую паузу. Активного действия – днем с огнем. Право слово, к шестой серии интерес к проекту начинает потихоньку угасать. Ну нельзя так долго тягать кота за причинное место! (Будто заслышав мысли разочарованного зрителя, с шестого эпизода постановщики поддают жарку и пару нежданчиков).
И это при том, что некоторые моменты сериала провальными не назовешь. Постановщики обеспечили зрителю знакомство с суперсильными (при стрессе) и регенерирующими воскрешенными (что обеспечивает как ряд забавных, так и ряд жутковатых моментов, ну как без элементов зомби-хоррора!). Запустили несколько сюжетных линий: тут вам и двинутый харизматичный проповедник, и братья-бандюки, и еще один импозантный товарищ, с лица которого буквально можно воду пить.
И стержневая, детективная арка с семейством Сайпресс, которая обеспечивает 80 процентов интереса к проекту.
Папаня-шериф. В отличие от большинства своих собратьев в кино, обычно выступающих исключительно положительными персонажами (если твоя фамилия не Тиллман, конечно), Уэйн не столь однозначен. С одной стороны в наличии комплекс суперответственности, жажда быть полезным, желание максимально защитить горожан. С другой откровенно фашистские идеи (все для блага большинства, само собой), искренние заблуждения в стиле якобинцев, пронизанные уверенностью в том, что только Уэйн знает, как лучше для народа. Усугубляется дело давящим, паршивым характером, относительно недавней смертью жены, контрами с мэром (у горожан в очильниках адекватный и хороший политик!) и привычкой работать через голову городской власти.
Также в наличии две дочурки. Старшая, Дана, также трудится в полиции, но давно лелеет мечту сбежать из этого патриархального рая в мегаполис. Карикатурно обожает пончики, те самые, без которых не представить клишированного копа. Щеголяет перлами: «у меня есть шокер, пистолет и низкая планка морали». Порой выглядит трогательно-забавно, порой нарочито круто, с изрядной комедийной ноткой.
Младшая, Эм, страдающая болезнью чрезмерной хрупкости костей, одно время отдалилась от семьи, активно баловалась наркотой и всячески панковала. В наличии детские психотравмы, не изжитое бунтарство, и безвременная кончина при таинственных обстоятельствах. Как нетрудно догадаться, не окончательная. Эм становится эдакой Бабой Ягой в тылу врага, показывая нам с вами воскрешенных в самой что ни на есть близи, и время от времени подкидывая кусочки всплывающей в памяти информации. Обеспечивая потенциальный головняк фашиствующему папаше, который стремится прижать всех воскрешенных к ногтю. Вокруг смерти Эм (которая держится девицами в секрете, не всегда удачно) развивается натуральное детективное расследование (обстоятельное и подробное, как и все в этом сериале), обеспечивающее проекту львиную долю интриги и оживляжа. А также чеканных фраз типа: «Мне пришлось умереть, чтобы почувствовать себя живой».
Отношения сестер недурно прописаны, проходят хорошее развитие. Барышни, ссорятся, мирятся, взаимодействуют, чаще всего лидирует старшая, но порой вожжи берет в руки младшая.
Персонажи созданы чуть утрировано, не шедеврально, но каши не портят. Благо герои неплохо проработаны и снабжены шлейфом роли, пускай узеньким и куцым, но все же.
Эрго. Спорный проект за злободневной остросоциальностью слегка позабывший о сюжете. Ближе к финалу постановщики начинают исправляться, но не факт, что многие зрители дотянут до этого благословенного момента.
Режиссер: Самир Реэм, Аманда Роу
В ролях: Мелани Скрофано, Стивен Огг, Дэвид Джеймс Эллиотт, Гия Сандху, Фил Брукс, Лара Джин Хоростецки, Никки Гуаданьи, Дерек МакГрат, Нэйтан Дэйлз, Глен Гулд, Майя Джей Бастидас, Ленор Занн, Карен Нокс, Кэтрин Кинг, Джош Круддас