Данная рубрика посвящена всем наиболее важным и интересным отечественным и зарубежным новостям, касающимся любых аспектов (в т.ч. в культуре, науке и социуме) фантастики и фантастической литературы, а также ее авторов и читателей.
Здесь ежедневно вы сможете находить свежую и актуальную информацию о встречах, конвентах, номинациях, премиях и наградах, фэндоме; о новых книгах и проектах; о каких-либо подробностях жизни и творчества писателей, издателей, художников, критиков, переводчиков — которые так или иначе связаны с научной фантастикой, фэнтези, хоррором и магическим реализмом; о юбилейных датах, радостных и печальных событиях.
Составлена библиография Сакё Комацу, японского писателя, одного из родоначальников японской научной фантастики.
Родился в Осаке, в 1954 году окончил Государственный университет в Киото со специализацией по итальянской литературе и творчеству Луиджи Пиранделло (Luigi Pirandello). Будучи студентом, он активно сотрудничал с небольшими литературными журналами, затем был сценаристом, в 1952 г. редактировал любительский журнал фантастики. Работал корреспондентом в издании по ядерной энергетике, редактором экономического журнала, управляющим на фабрике, в 1957 г. ведущим на радио в Осаке.
В 1949 г. писал манги под именем Минору Мори, в 1950-х печатал рассказы в любительских японских НФ-журналах и сотрудничал в качестве одного из редакторов с токийским журналом фантастики «SF Magazine». В 1961 г. для конкурса научно-фантастических произведений, организованного «SF Magazine», написал свой первый фантастический рассказ «Мир — Земле», получив в итоге поощрительный приз и премию в размере 5 000 иен.
В 1964 г. выходит его первый научно-фантастический роман «Nihon apatchizoku» («Японские апачи»), который разошёлся тиражом в 50 000 экземпляров. В этой книге оставшиеся после катаклизма в Осаке люди, называвшие себя «апачами», прозябающие в руинах некогда огромного города, сосредотачивают свою энергию на уничтожении механизмов и железа как источника случившегося с ними зла. Однако самым известным произведением писателя стал роман «Затопление Японии» («Nihon chinbotsu», в русском переводе – «Гибель дракона», 1973), в котором Япония гибнет, уходя на дно после землетрясений, цунами и извержений вулканов. Небольшая часть японцев вынуждена искать убежища в других уголках планеты: США, Австралии, советской Сибири. Остальным же суждена неотвратимая гибель. Было продано более 4 миллионов экземпляров книги, роман был переведен на многие языки и дважды экранизирован, по нему также сняли телесериал и создали анимэ. В 1974 г. Комацу получил за это произведение национальную фантастическую премию «Сэйун».
Творчество Комацу основывается на представлениях автора, обладавшего поистине энциклопедическими знаниями, о судьбе нашей планеты, сохранении мира и экологического равновесия, простираясь в область решения проблем, которые могут возникнуть перед людьми в будущем на просторах Вселенной.
...Три года назад «451° по Фаренгейту» представлялся научно-популярным фильмом, в котором должны были найти место различные находки и шутки и т. д. С тех пор появились Джеймс Бонд, «поп-арт» и Годар, черт побери!
...Фильмы, в которых персонажи лгут, труднее снимать, чем те, в которых они говорят правду. Во всяком случае, сцена лжи требует в два раза больше планов, чем обычная сцена.
...Адвокаты «Юниверсл» из Голливуда не хотят, чтобы горели книги Фолкнера, Сартра, Жене, Пруста, Сэллинджера, Одиберти: «Придерживайтесь книг, которые стали уже общественной собственностью»,— говорят они из страха привлечения к суду. Это будет глупо. Я посоветовался с одним лондонским адвокатом. Тот говорит: «Чепуха. Вы имеете право называть любые книги и любых авторов».
...Я репетирую длинный план, во время которого сжигают телевизор и книги. Объясняю Оскару Вернеру, что он ничем не рискует, ибо вооружен фальшивым огнеметом, а настоящий заработает лишь тогда, когда он выйдет из кадра. Он ничего не хочет слышать, отказывается присутствовать на репетиции и запирается в своей уборной.
...Сюжет фильма влияет на группу. Во время съемок «Жюля и Джима» все играли в домино, во время «Нежной кожи» все обманывали жен (или мужей), здесь все читают книги. В декорации подчас лежит до сотни книг, каждый выбирает, что хочет, и только и слышишь шорох страниц.
...Когда фильм монтируется, испытываешь чувство огромной свободы. Актеры могут теперь напиваться, болеть, ломать себе ноги, кончать с собой. На все это наплевать, они больше не нужны, у вас в руках много сотен маленьких кадриков, являющихся их улучшенным изображением, и вы режете и клеите эти кадрики, собираете их и выстраиваете, как ремесленник...
...Всем, кто работает в кино, известно это старение на два года за семь месяцев. Мы стареем не с годами, а с произведениями. Когда работа окончена, такое впечатление, что тебя чем-то оглушили.
Насколько я могу судить, этот материал еще не публиковался в русскоязычной части Интернета. Поэтому, выкладываю "Дневник фильма «451° по Фаренгейту»" для всех, кому это будет интересно.
(Толкователь)
"Искусство кино", 1968 №6, стр. 108-121
Дневник фильма «451° по Фаренгейту»
Франсуа Трюффо
Предлагаем вниманию читателей выдержки из дневника, который французский кинорежиссер Франсуа Трюффо вел во время съемок своего фильма «451° по Фаренгейту». Этот дневник, напечатанный в журнале «Кайе дю синема», может заинтересовать не только раскрытием «кухни» режиссерского труда, но и постановкой ряда проблем, которые волнуют мастеров кино во многих странах капиталистического мира. «Дневник» Трюффо кроме всего прочего дает представление о личности художника, что тоже весьма интересно.
Вторник, 11 января 1966 года
«451° по Фаренгейту» — экранизация романа Рэя Бредбери, прочитанного мной в конце 1960 года. Права на его экранизацию я купил в середине 1962 года. Почему понадобилось ждать три с половиной года до начала съемок? Исключительно из-за денег. Под влиянием успеха «Жюля и Джима» я пустился в авантюру, слишком трудную для меня в финансовом отношении. Несколько серьезных французских продюсеров изучили дело и нашли его слишком рискованным; Должен добавить, что написанный мною и Жан-Луи Ришаром сценарий не вызывал ни у кого восторга, кроме двух-трех приятелей.
Я обратился к американским фирмам — ответ был отрицательным. Мне помнится, года три назад филиал «Ассошиэйтед артистс» в Нью-Йорке стоял перед выбором — «Человек из Рио» или «Фаренгейт». Было бы нечестно сказать, что они сделали плохой выбор, ибо фильм де Брока дал им возможность заработать много денег.
Если на этот раз я все же буду снимать картину, то благодаря поддержке Оскара Вернера и Джули Кристи, ставших за последние месяцы крупными звездами. Они получают сейчас различные призы, их фамилии — в списке кандидатов на Оскаровские премии. В июне 1963 года нью-йоркский продюсер Льюис Аллен купил у меня права на экранизацию «Фаренгейта» с обязательством, что режиссером буду только я. С этой минуты планы фильма приобрели английские очертания. Но понадобилось еще два года, чтобы он стал реальностью. Случилось так, что «Мьюзик корпорейшн оф Америка» открыла в Лондоне филиал для производства независимых фильмов, прокат которых взяла на себя компания «Юниверсл».
«Фаренгейт» — первая из таких независимых картин. Вторая — «Графиня из Гонконга», которую Чарли Чаплин начинает снимать через две недели тоже в «Пайнвуде». Третьей станет картина, которую будет снимать (и играть а ней) Альберт Финни.
Среда, 12 января, вечер
Съемки начнутся завтра, в четверг, а не в понедельник на будущей неделе. Мною начинает овладевать страх, появился даже шум в ушах. В картине Феллини «8 1/2» нет никаких преувеличений, все верно, вплоть до показа, как режиссера силком тащат на работу. Это фильм о режиссерах, наш фильм, и мы все должны быть признательны тому, кто его сделал.
Просмотрев «8 1/2», моя ассистентка по «Фаренгейту» Эллен Скотт сказала: «Я не думала, что так трудно снимать картины. Действительно адова работа!»
Когда снимаешь фильм, становишься суеверным. Например, я продал перед отъездом из Парижа свою машину, чтобы чувствовать себя свободным человеком, пешеходом в космосе, и вчера я почти обрил себе голову, чтобы не стричься до конца съемок.
Итак, завтра «451° по Фаренгейту» начнет обрастать плотью, будущий английский фильм, полностью снимаемый на студии «Пайнвуд» и в ее окрестностях, а не в Бразилии, Стокгольме, Торонто, Чикаго, или Медоне, как предполагалось раньше.
Пятница, 14 января
...«451° по Фаренгейту» — очень простая история об обществе, в котором запрещают читать и иметь книги. Пожарные, которые прежде тушили пожары, конфискуют книги и сжигают их на площади. Один из них, Монтэг, которого собираются повысить в должности, под влиянием встречи с женщиной (Клариссой) начинает читать книги и находит в этом удовольствие. Под влиянием страха его собственная жена (Линда) выдает его, и Монтэгу приходится буквально сжечь своего капитана. Затем он убегает и ...вам понадобиться купить себе билет в кинотеатр, чтобы, узнать — куда.
Когда мы в детстве ходили в кино и затем рассказывали о виденных фильмах, неизбежно возникали два вопроса:
— Были ли там драки?
— Были ли раздетые девушки?
В отношении «Фаренгейта» я отвечу положительно на первый допрос и отрицательно на второй. Впрочем, без всякой особой гордости за это. Ибо этот фильм, как и все, сценарии которых сделаны по хорошей книге, наполовину принадлежит своему автору — Рэю Бредбери. Это он придумал книжные пожары, которые я с таким удовольствием буду снимать и ради которых я и захотел сделать фильм в цвете. Мне будет приятно показать на экране старую даму, предпочитающую сгореть вместе с книгами, лишь бы не разлучаться с ними.
Воскресенье, 16 января
Три года назад «451° по Фаренгейту» представлялся научно-популярным фильмом, в котором должны были найти место различные находки и шутки и т. д.
С тех пор появились Джеймс Бонд, «поп-арт» и Годар, черт побери! Мне, хочется взглянуть со стороны, как это имело место с «Жюлем и Джимом», который был сделан как исторический фильм, чтобы избежать опасности впасть мелодраму. Разумеется, превращать Фаренгейт» в исторический фильм — дело рискованное, и тем не менее я склоняюсь понемногу к такому решению. Я беру телефоны с рожками эпохи Гриффита, платья Кэрол Ломбард и Дебби Рейнолдс, пожарную машину мистера Дидса. Мне хочется сделать «антидайджест». Поэтому Линда в одной из сцен протягивает Монтэгу великолепную бритву (капусторезку) и бросает в корзину старый «Филипс» на транзисторах.
Короче говоря, я работаю шиворот-навыворот, словно речь идет о съемках картины «Джеймс Бонд в средние века».
Понедельник, 17 января
Сегодня мы по-настоящему начали съемки. Первый план был очень трудным, ибо я хотел скомбинировать две декорации, чтобы использовать красивые автоматические двери, построенные С. Кейном.
Монтэг, на лице которого отражаются красные вспышки сигнала тревоги, проходит из комнаты отдыха пожарных в классную, где он должен прочесть лекцию на тему «Как искать спрятанные книги?».
Мы потеряли много времени из-за засорившегося огнемета, и я почувствовал, что страх покинет Оскара Вернера лишь после съемок первого плана. Зато мы быстро сняли другую сцену, в зале ожидания, где двое учащихся тихо разговаривают вдали от Монтэга.
После того как огнемет был исправлен, мы вернулись в класс, но сняли только половину сцены. Один из учеников по ошибке нажал на спуск огнемета, и бензин брызнул ему в глаза. На студии все время дежурят пожарные. Представляю, что с ними будет, когда мы начнем снимать сцену, где на площадке павильона «Е» будет гореть старая дама со своими книгами!
Вторник, 18 января
Сегодня первый день, которым я доволен. Мы закончили сцену в классе: демонстрацию Монтэгом сожжения книг, извлеченных из всевозможных тайников. Мы показываем книгу в бутылке, термосе и даже две книги, выбрасываемые из тостера.
Затем в коридоре мы снимаем импровизацию. Монтэг через застекленную дверь видит, как капитан распекает двух учащихся. Сирил Кьюсак делает это очень темпераментно и радостно. Он будет наверняка достойным партнером Оскара Вернера. Разумеется, импровизация еще более затягивает ритм работы — целый день! Вчерашний материал был хорошим. Я, разумеется, не забываю о цвете, но не стараюсь уделять ему особое внимание. Я прошу оператора Ника Рэга снимать фильм не в нежных и пастельных тонах, а строго, жестко и с настоящим черным цветом. Отношения с операторской группой — Ником и камераманом Алексом — отличные. Последний после каждого дубля спрашивает меня по-французски: «Тебе нравится, мсье?»
Съемки фильма Чаплина начались без опозданий на другой площадке. Кажется, актеры в растерянности, ибо Чаплин проигрывает все роли, показывая, что он хочет. Несколько дней назад я спросил Джералдину, испытывает ли ее отец перед началом съемок чувство страха. Ответ: «Да, ужасный страх». Хорошо!
Перед тем как начать сцены на казарменной каланче, я прошу показать фильм «Чарли-пожарный». Как я и ожидал, мы нашли там сделанный пятьдесят лет назад трюк с подъемом на каланчу, существующий и в книге Бредбери. Разумеется, эта каланча будет соответственно обыграна в фильме. Когда Монтэг в первый раз тайно прочтет книгу, он будет вынужден карабкаться по спиральной лестнице, вызывая подозрение своих товарищей...
Среда, 19 января
Я не дал разрешение двум писателям написать книгу о съемках фильма. Прочитав этот дневник, они, вероятно, подумают, что мой отказ вызван намерением сделать все самому. Но дело заключается в другом. Дело в том, что всякий раз, начиная работу над фильмом-экранизацией, я чувствую известную ответственность в отношении автора.
Будет ли он удачей или нет, окажется ли он верен роману или нет, но фильм «451° по Фаренгейту» должен содействовать лишь продаже романа, по которому он сделан. Книга о съемках создаст путаницу. Идеальным, как мне кажется, было бы переиздать роман, иллюстрируя его кадрами из фильма.
Я снимаю сейчас английскую картину. Я стараюсь всячески избежать при этом чисто национальных английских примет. Я прошу: «Только никакого красного кирпича». Мне делают желтый кирпич. Я стараюсь выбирать актеров, которые напоминают американцев, то есть имеющих симметричные лица и правильные черты. Тем не менее англичанам удается протолкнуть на второстепенные роли актеров, которых я не утверждал и которые заменяют в последнюю минуту кого-либо выбранного мною, но занятого, и т. д. Из-за сходства темы некоторые сцены «Фаренгейта» напоминают «Проклятых» — далеко не лучший, как мне кажется, фильм Лоузи. Теперь я могу сказать, что съемки в Англии полны приятных сюрпризов. «Пайнвуд» — удобная студия, прекрасно оборудованная. Правда, профсоюзные правила очень строгие, и Ник Рэг, например, не имеет права снимать в тех случаях, если мы работаем с двумя камерами. Зато если мне нужны две камеры дополнительно, они будут доставлены вместе с операторами и будут в нашем распоряжении сколько угодно.
Чтобы доехать до «Пайнвуда», нужно сорок пять минут, не больше не меньше, ибо каждый день, когда мы проезжаем под железнодорожным мостом, мы видим, как на нем встречаются два белых поезда.
Если бы я писал по-английски, я бы использовал это время для отработки окончательного текста диалогов фильма. Сорок пять минут — идеальное время для написания диалогов съемочного дня, при условии, если хорошо помнишь всю историю.
Четверг, 20 января
Уже давно я мечтал о том, чтобы снять человека, который падает без чувств потому, что он раздосадован. Я хотел было это сделать с Дезайи в сцене, которая происходит в Реймсе в фильме «Нежная кожа». Но отказался, боясь, что зрители будут задавать вопрос, а не болен ли он? Это желание возникло впервые в Национальном народном театре на спектакле «Принц Гомбургский» несколько лет назад при виде Жерара Филипа в сомнамбулическом состоянии. Позднее я где-то прочел, что Клейст упал в обморок в присутствии женщины, которая ему очень нравилась. Я, стало быть, заставлю сегодня Оскара Вернера упасть в обморок. В конце истории Монтэг хочет бросить свое дело и уйти в отставку. Все же он в последний раз приходит в казарму, чтобы достать сведения о Клариссе и ее Арестованном накануне ночью дяде. Он тайно проникает в кабинет капитана, роется там, и за этим занятием его застает капитан. Сначала Монтэг вообще не может ответить на вопрос капитана: «Как вы здесь оказались?», но в конце сцены, когда тот наступает на него: «Вы все же не ответили мне, как вы оказались в этой комнате?»,— Монтэг падает на пол.
Мы сняли эту сцену сразу тремя камерами. Это было очень приятно.
Пятница, 21 января
Фильмы, в которых персонажи лгут, труднее снимать, чем те, в которых они говорят правду. Во всяком случае, сцена лжи требует в два раза больше планов, чем обычная сцена.
Вот пример. Хорошая, чистая и откровенная девушка говорит своей матери: «Мама, я собираюсь замуж». Мягкая и любящая мать отвечает: «О дорогая, как я рада за тебя!» Эту сцену можно отлично снять одним планом с обеими Женщинами в кадре. Но если идет речь о маленькой дряни, которая собирается выйти замуж за мужчину, в которого влюблена ее мать? Или, предположим, перед нами девушка — добрая душа вроде Белоснежки, а мать — мегера? Это надо разбить на пять-шесть планов, чтобы зритель получал сведения, о которых не имеют понятия персонажи фильма. Иначе говоря, есть две ситуации, которые надо снять вместо одной. Пример будет еще более ярким с тремя персонажами. Творчество Хичкока полно такими сценами. Он мастер в этом жанре.
Серьезной помехой, о которой я совсем не думал, представляется военный аспект картины. Все эти пожарные в касках, сапогах, корректные и красивые ребята, произносят свой текст с большим старанием. Их военная выправка невероятно раздражает меня.
Адвокаты «Юниверсл» из Голливуда не хотят, чтобы горели книги Фолкнера, Сартра, Жене, Пруста, Сэллинджера, Одиберти: «Придерживайтесь книг, которые стали уже общественной собственностью»,— говорят они из страха привлечения к суду. Это будет глупо. Я посоветовался с одним лондонским адвокатом. Тот говорит: «Чепуха. Вы имеете право называть любые книги и любых авторов». В «Фаренгейте» будет столько названий, сколько в одиннадцати фильмах Жан-Люка [Годара (ред.)] вместе взятых.
Воскресенье, 23 января
Сценарий — это нечто многообещающее, почти роман. С первого дня съемок фильм становится чем-то вроде корабля, терпящего бедствие. Речь идет не о том только, чтобы удержать штурвал, нужно направить корабль по курсу, иначе все кончится плохо. Из-за времени, которое идет слишком быстро и опережает мысль, съемку можно сравнить также с поездом, который проскакивает станции с такой скоростью, что не успеваешь читать названия.
Вы считаете метры, минуты, списываете «планы». В результате такой работы никак нельзя сделать шедевр, требующий в первую очередь контроля над всеми элементами, а в лучшем случае — чего-то живого.
Понедельник, 24 января
Нет ничего труднее, как снимать семь человек в одной комнате! «451 ° по Фаренгейту» — мой, пятый фильм, и тем не менее у меня впечатление, будто я сегодня только дебютирую. Вероятно, я делаю успехи, но не могу это видеть, ибо всякий раз обращаюсь к более трудной вещи, к которой не посмел бы обратиться прежде.
По условиям контракта с «Юииверсл», мы обязаны снимать фильм на формате 1х1,85 без кашетирования. Из-за этой глупости мы каждый день теряем по часу, возясь с декорациями (потолок, двери и т. д.), которые нужно в последнюю минуту поправить, чтобы скрыть свет для формата 1х1,85. Я узнал, что Чаплин отказался от этого пункта и снимает с кашетированием. Я просил сегодня Льюиса Аллена поставить перед «Юниверсл» вопрос об отмене этого пункта.
Вторник, 25 января
Поскольку в сцене у старой дамы нам предстояло многое крушить, не могло быть и речи о съемке нескольких «дублей». Поэтому я прибег к четырем камерам. Первая находится на кране и снимает общий план на высоте балюстрады, вторая — ниже — снимает падение книг на объектив, третья — на вершине лестницы регистрирует действия Фабиана, выламывающего зеркальный шкаф, и четвертая — снимает ликование капитана.
Среда, 26 января
Победа: мы будем снимать на формате 1х1,85 с кашетированием, и можно уже завтра определить размер кашетки.
Четверг, 27 января
На чердаке-библиотеке — длинный монолог капитана по поводу бесполезности книг. Это трудная сцена для Оскара Вернера: он должен только слушать, не отвечая. Я снова сталкиваюсь в этом фильме с проблемой показа антигероичных героев. Ведь Монтэг читает книги и ходит в казарму, где занимается своим делом. Он находится в неловком положении гестаповца, которого интересует Сопротивление, хотя это и не очень отражается на его жизни. Вероятно, я никогда не смогу снять мужество, потому что оно меня не очень интересует. Мужество представляется мне преувеличенной добродетелью по сравнению, скажем, с тактом.
Но я отклонился от своей темы — об абстрактности и искусственности сценария «Фаренгейта». Когда снимается фильм, основой которого является реализм, актеры должны быть на высоте сценария и столь же правдивы, как и ситуации и диалог. Я многое тогда требую от них. Когда же это малореальная, выдуманная ситуация, как в «Пианисте» или «Фаренгейте», то, отдавая себе отчет в искусственном характере сценария и отсутствии связи с жизнью, я требую от актеров куда меньше и прошу их лишь вносить в свою игру правдивые элементы. Поэтому я ежечасно вижу, как Оскар Вернер буквально оживляет каждый план фильма, словно спасая его добавочным кислородом. Надеюсь, что Джули Кристи сделает то же самое.
Вторник, 1 февраля
Трудный рабочий день со старой леди, окруженной настоящим пламенем (с помощью газовых горелок, скрытых под книгами). Шесть раз за два часа она размахивает руками и улыбается перед тем, как упасть в полутора метрах от горелок. Ее мужество вызывает восхищение.
Затем мы снимаем кадры с пожарными. Капитан требует, чтобы женщина вышла из-за книг, та отказывается. Он грозит ей огнеметом, но та опережает его и умирает, как буддийская монахиня, бросив спичку на книги, облитые бензином.
По поводу этого огнемета мы резко ссоримся с явно нервничающим Оскаром Вернером. Это уже вторая наша ссора с начала съемок, и я вижу, что далеко не все можно рассказать в этом дневнике, который будет напечатан еще до конца съемок. Я прочел на этих днях горькие воспоминания фон Штернберга, и мне приходится согласиться, что с Оскаром Вернером все же легче работать, чем с Эмилем Яннингсом или Чарльзом Лоутоном!
Понедельник, 7 февраля
С начала картины мы проявляем по одному дублю каждого плана. Это позволяет главному монтажеру в течение дня собирать все куски. Всякий раз, когда план требует серьезной установки света, я отправляюсь в монтажную. Благодаря этой системе, которую я думаю применять и в дальнейшем, мы сумеем тонировать картину за полтора месяца после окончания фильма.
Вторник, 8 февраля
Сегодня снимаются только два плана, но оба очень трудные операторски. Первый план: Монтэг входит к себе в дом, раздевается при входе, заглядывает в гостиную, где работает телевизор, зовет Линду, входит на кухню, выходит из нее и замечает в ванной лежащую без сознания Линду. Проезды, трансфокатор. Снова Монтэг входит в кадр, поднимает Линду и несет на постель. Длительность — 50 секунд, и одиннадцать различных точек съемки. Эти планы снимаются с помощью «Эльмека», своеобразного треножника, смонтированного на четырех колесах, которые управляются небольшим рулем. Второй оператор, помощники и ассистент следуют за этим итальянским изобретением, идя рядом с ним. Перед нами своеобразный компромисс между тележкой и ручной камерой — необычайно удобная штука.
Второй план — продолжение: Монтэг кладет Линду на постель, расстегивает верх ее платья, бежит к первому телефону при входе, вызывает врача, подбегает к телевизору и выключает его, подходит ко второму телефону в ванной, чтобы посмотреть, какие таблетки приняла его жена, затем возвращается в комнату, где находится третий телефон, и в заключение камера наезжает на лежащую без сознания Линду. Длительность — 1 минута 40 секунд, и шестнадцать смен точек съемки. Много раз операторы наталкиваются на стену, буксуют, потом забывают вовремя выключить телевизор. Пятый дубль оказывается хорошим.
Пятница, 11 февраля
У меня серьезное беспокойство по поводу декорации «квартира Монтэга», которую мы должны отснять к будущей пятнице, чтобы здесь начали возводить декорации для фильма Чаплина. Говорят, что тот тоже вышел из графика на четыре-пять дней, но рассчитывает нагнать. Во всяком случае, впервые мы работаем в субботу, и у нас будет немало дополнительных часов на будущей неделе.
Понедельник, 14 февраля
Художник Чаплина рвет на себе волосы. Он начал свозить элементы декорации в наш павильон, но монтировать их не может.
Поскольку мы занимаем лишь угол павильона, я спросил, почему не начинают возведение декорации для Чаплина. Это — большой танцевальный зал на пароходе, и поэтому надо поднимать весь пол. Мы обещали кончить к субботе и работаем до девяти вечера вместо 17.30. Это будет немало стоить фирме «Юниверсл», которая финансирует оба фильма.
Вторник, 15 февраля
Мы работали сегодня с 8.30 утра до 21 часа и «сделали» 9 страниц сценария на 6 минут экранного времени. Количество сегодня было важнее качества. Многие сцены мы сняли, едва отрепетировав. Такого рода работа, именуемая Раулем Кутаром «недобросовестными планами», еще не самое плохое в фильме.
Среда, 16 февраля
Снова «количество» — до девяти часов вечера. Ночью Монтэг идет через комнаты в ванную, где берет из тайника книгу, и читает ее перед экраном телевизора.
В принципе, он читает впервые, и мне было важно заставить его прочитать название, имя автора, издателя, адрес типографии и т. д. Он старательно выговаривает эти слова, как ребенок, который учится читать.
С Джули мы почти закончили ее роль Линды, супруги-фанатички, как сказал бы мой коллега Микеланджело [Антониони (ред.)]. Вместе с Жан-Луи Ришаром мы старались написать эту роль более симпатичной, более человечной, чем Милред у Бредбери, и Джули сделала ее еще более симпатичной в противоположность Монтэгу, который слишком резко играет женоненавистничество непонятого мужа. Все это становится довольно любопытно и выглядит более тонко, чем в сценарии, и более рискованно тоже.
Пятница, 18 февраля
Я репетирую длинный план, во время которого сжигают телевизор и книги.
Объясняю Оскару Вернеру, что он ничем не рискует, ибо вооружен фальшивым огнеметом, а настоящий заработает лишь тогда, когда он выйдет из кадра. Он ничего не хочет слышать, отказывается присутствовать на репетиции и запирается в своей уборной. Звоню продюсеру Льюису Аллену. Он приходит в павильон, сообщает:
а) профсоюз разрешает актерам не сниматься в опасных сценах;
б) актер сам решает, есть опасность или нет.
Мы снимаем этот план с дублером Оскара, чудным англичанином по имени Джон Кнтирингэм, и Сирилом Кьюсаком, капитаном без страха и упрека. Мне так приятно работать с дублером Оскара, что я принимаю решение прибегать к его помощи всякий раз, когда это будет возможно. Затем Оскар возвращается, и мы снимаем планы, которые предшествуют сожжению капитана.
Суббота, 19 февраля
Два месяца назад сценарий «451° по Фаренгейту» выглядел резким и грубым, полным добрых намерений и серьезным. Снимая его, я обратил внимание, что склонен придать ему легкость, и это принудило меня посмотреть на него со стороны, ничего не навязывая зрителю, не очень заставляя его верить в события. Если бы мне пришлось начать фильм заново, я бы сказал художнику, костюмеру и оператору: сделаем фильм о жизни, какой ее видят дети, то есть пожарные будут оловянными солдатиками, казарма — чудесной игрушкой и т. д. Я хотел, чтобы «Фаренгейт» не походил ни на югославский, ни на проблемный американский фильм. Я хотел, чтобы он был скромным, несмотря на его «важный сюжет», простым фильмом.
Самое приятное в профессии кинематографиста то, что можно иметь неприглядный вид, быть похожим на дурака или на типа, который снял нечто прекрасное, сам того не заметив.
Среда, 23 февраля
По правде говоря, фильм «451° по Фаренгейту» разочарует любителей фантастики. Это — научно-популярная картина в манере «Шербурских зонтиков». Взамен принципа — нормальная история, где поют вместо того, чтобы говорить,— перед нами нормальная история, в которой запрещено читать. Это просто, как сказать «здравствуйте», но разве «здравствуйте» так уж просто?
Воскресенье, 6 марта
Смотрел «Гражданина Кейна» в «Спнема классик» на окраине города. Фильм фильмов! Вероятно, из тех, что способствовали открытию многих талантов в кино.
Когда снимаешь, просмотры шедевров, стимулируют, а убогих или только средних фильмов — деморализуют.
Среда, 9 марта
Сюжет фильма влияет на группу. Во время съемок «Жюля и Джима» все играли в домино, во время «Нежной кожи» все обманывали жен (или мужей), здесь все читают книги. В декорации подчас лежит до сотни книг, каждый выбирает, что хочет, и только и слышишь шорох страниц.
Четверг, 17 марта
В парке снимается очередной эпизод. Пожарные обыскивают людей, которые прогуливаются по скверу: стариков, нянек... Монтэг, обыскивая одного старика, обнаруживает у того под пальто книгу, но отпускает его. Уходя из сквера, капитан ради забавы обыскивает младенца и находит у годовалого человечка в карманчике его коляски малюсенькую книжицу. Я впервые снимаю младенца. Требуется много терпения, но зато сколько сюрпризов... Когда снимаешь детей, испытываешь страх. Всегда наступает минута, когда кажется, что так ничего и не получится. Но если наконец чего-то достиг это оказывается лучше, чем думал.
Днем в одном из коридоров студии с удивлением встречаю пятерых моих «пожарных», одетых в смокинги. Оказывается они нанялись сниматься в фильме Чарли в качестве танцоров на корабельном балу.
Суббота, 19 марта
Озвучание с Сирилом Кьюсаком. Несмотря на то, что у нас есть и тонваген и четыре специалиста по звукозаписи, почти все диалоги в фильме требуют перетонирования, даже сцены, снятые в павильоне. Я люблю переозвучание, ибо оно позволяет лучше узнать материал и найти монтажные решения, без которых не обойтись. При этом можно найти самые верные интонации, несколько изменить текст, добавить фразы, в общем создается впечатление, что делаешь благое дело.
Воскресенье, 20 марта
Смотрел «Великолепные Эмберсоны» Орсона Уэллса. Если Флобер каждый год перечитывал «Дон-Кихота», почему бы мне не смотреть каждый год «Эмберсонов»? В них меньше двухсот планов, и в них рассказана история, происходящая на протяжении двадцати пяти лет. Это фильм резко анти-«Гражданин Кейн», словно сделанный другим режиссером, который ненавидит первого и хочет научить его скромности. Орсон Уэллс — одновременно и большой художник и критик, подчас у него бывают какие-то порывы, и в то же время он резко осуждает их.
Рэй Бредбери дал мне карт-бланш при экранизации романа. Он знал, как это трудно, ибо уже пытался превратить его в пьесу. Мы работали 10—12 недель с Жан-Луи Ришаром, чтобы все это сделать. Закончив эту работу в 1963 году, мы затем неоднократно к ней возвращались, сокращали, многое меняли, с тем чтобы вся история уложилась в 110 минут и чтобы фильм не стоил так дорого.
Мне следовало быть очень осторожным, ибо Рене Клеман в одном из интервью сказал: «Качество фильмов Трюффо снижается все более и более». Вероятно, потому, что я их плохо выбирал и мне следовало принять предложение сделать «Горит ли Париж?», который как раз снимает Рене Клеман и который мне был предложен до него. По правде говоря, я не имел никакого желания делать фильм о приключениях капитана Алена Делона, звонящего генералу Бельмондо, чтобы просить его связаться с сержантом Орсоном Уэллсом, с тем чтобы добиться от адмирала Мастроянни фальшивых продовольственных карточек для участницы Сопротивления Лесли Кэрон, кузины полковника Герта Фрёбе, находившегося в подчинении у начальника гестапо Ива Монтана...
Тогда же я отказался снимать и «В поисках утраченного времени». Я написал продюсеру, что, с моей точки зрения, нельзя давить редчайший вид винограда, как лимон, и только мясник от кинематографа даст согласие потрошить Пруста. Спустя несколько недель согласие на это дал Рене Клеман. Горит ли Пруст в «451° по Фаренгейту»? Нет. Эта ошибка, впрочем, будет исправлена.
Пятница у 29 апреля
Впервые смотрел фильм полностью. И внезапно замечаю, что конструкция сценария не столь уж безупречна, как мне казалось раньше. Когда Линда выдает мужа, я смотрю на часы — без десяти восемь, и я говорю себе, что это финал и надо быстро кончать. Когда зажигается свет — четверть девятого. В фильме, по существу, два конца.
Я не собираюсь что-либо из него изымать или сокращать в нем целые сцены. Он длится 118 минут, и мне надо свести его к 110 минутам. Жаль, что я не могу показать фильм моему другу Жану Орелю, который так помог мне при монтаже «Жюля и Джима», а затем и «Нежной кожи». Я не стану показывать «Фаренгейта» никому, пока не кончу его, потому что являюсь противником метода Броунберже — Рейшенбаха, которые могут спросить мнение тридцати людей, а затем принять во внимание все, что им выскажут.
Вторник, 3 мая
Когда фильм монтируется, испытываешь чувство огромной свободы. Актеры могут теперь напиваться, болеть, ломать себе ноги, кончать с собой. На все это наплевать, они больше не нужны, у вас в руках много сотен маленьких кадриков, являющихся их улучшенным изображением, и вы режете и клеите эти кадрики, собираете их и выстраиваете, как ремесленник... На мовиоле вам удается куда лучше узнать актера, чем он бы сам о себе рассказал. Можно узнать, был ли он счастлив или несчастен в день съемки, любил он или нет. Именно на монтажном столе знакомишься с актерами, поэтому надо непременно сделать два фильма с теми, кого вы любите.
Среда, 4 мая
Я рассказывал 13 апреля о моих затруднениях со словом «вероятно», которое Оскар Вернер произносил без всякого юмора. Монтажер нашел в другой сцене необходимое нам «хм» и вклеил его в уста нашего героя вместо «вероятно». Все очень хорошо получилось. Хичкок, вероятно, прав, говоря, что актеры — животные, ибо произносимое ими «я вас люблю» можно заменить блеяньем, мычанием или рычанием.
Четверо, 5 мая
Борясь против естественной тенденции, которая толкает нас на то, чтобы бесконечно улучшать начало, угрожая тем самым испортить финал, я стараюсь действовать наоборот. Просмотрев весь фильм, состоящий из 12 частей, я не прикасаюсь к восьми первым, пока мы не будем удовлетворены последними четырьмя. Каждое утро мы дважды просматриваем каждую из последних четырех частей (с восемью перерывами, чтобы поспорить с монтажером).
Среда, 18 мая
Закончили монтаж последней трети и обратились к первым восьми частям фильма. Теперь фильм идет 113 минут вместо 110. Необходимо вырезать еще три минуты, и это будет самым трудным делом. В диалоге проделать сокращения трудно, а я имею еще правило не сокращать «счастливые моменты», иначе говоря, чисто зрелищные сцены: приезды и отъезды пожарных, выезд по тревоге, пожары...
Пятница, 20 мая
Письмо от Рэя Бредбери. Он в восторге, что фильм заканчивается под снегом. Написал сценарий по своим «Марсианским хроникам» и направляет его мне.
Четверг, 21 мая
Первая встреча с композитором Бернардом Хэррманом. Смотрим по частям и обсуждаем в перерывах. Сегодня мы обсудили шесть частей, первую половину фильма. У нас полное согласие относительно тех мест, где нужно давать музыку. Я уже обдумал это во время съемок и намерен в дальнейшем при написании сценариев непременно заранее думать о музыке. Трудность для режиссера, ничего не понимающего в музыке, заключается в изучении словаря, позволяющего ему разговаривать с композитором. Музыки в фильме будет много, но мы договариваемся с Хэррманом, что она сама по себе не должна ничего означать. Если «451° по Фаренгейту» ждет коммерческий провал музыка не сделает его большим. Следует стало быть, лишь сопровождать изображение. Никакой сентиментальности в сценах Монтэга и Клариссы, ничего устрашающего в эпизоде с капитаном, никаких комических эффектов. Это будет музыка, призванная з а и н т р и г о в а т ь. Сжигание книг пожарными будет варварским и примитивным, зато сцены с книгами будут сопровождаться старинной и современной музыкой. Мы отвергли сразу конкретную музыку или электронную, которую так широко использует телевидение США и Европы.
Четверг, 2 июня
Жан Орель сумел освободиться от своих дел и прилетел в Лондон, чтобы посмотреть «451° по Фаренгейту». Он специалист в области конструкции фильмов и, как Жак Беккер, чьим ассистентом он был, является маньяком ясности. Показывать Орелю фильм — все равно что просить слесаря не только починить кран, но и обнаружить причину поломки. Он приезжает, смотрит фильм, а затем мы обсуждаем. Фильм ему нравится, отзывается особенно лестно о сценах с книгами — читаемыми, сжигаемыми, украденными, спрятанными, то есть о том, ради чего я и делал картину. Но одновременно он делает одно серьезное замечание. С его точки зрения, фильм начинается слишком поздно, лишь тогда, когда Монтэг впервые читает в конце четвертой части. До этого каждая сцена в отдельности кажется ему хорошей, и все же не все гладко в эти полчаса.
На другой день я ему показываю сызнова первые четыре части, и он предлагает монтажное решение, которое я принимаю тотчас, настолько оно очевидно. Речь идет о том, чтобы переставить местами две длинные сцены и таким образом показать Клариссу до Линды. Тем самым мы возвращаемся к конструкции романа, которую я хотел изменить. Да здравствует Бредбери! Монтажер увозит фильм, чтобы переклеить, и после завтрака мы смотрим его вновь: он значительно лучше, и переставленные сцены стали куда более интересными. Кроме того, Орель предлагает купюры на 50 секунд и вылетает обратно в Париж, напоминая мне американских каскадеров, которые приезжают на день в Италию, чтобы сделать опасный прыжок в сцене сражения, и уезжают вечером назад с парой рапир в своем чемодане.
Пятница, 17 июня
Мне представляется важным рассматривать каждый этап работы над фильмом как противоположный предшествующему. Это значит, что надо снимать в о п р е к и сценарию, монтировать вопреки произведенным съемкам и, быть может, даже тонировать вопреки монтажу. Я, конечно, говорю о ремесленном труде, а не о духе фильма, который упрямо диктует нам одинаковые реакции на всех стадиях работы. Об Орсоне Уэллсе говорят как о поэте, а мне он представляется музыкантом. Работа Уэллса — это проза, которая становится музыкой на монтажном столе.
Вторник, 21 июня
Я кончаю сегодня этот дневник. Осталось решить несколько деталей, подготовить две хорошие копии для Венеции, и тогда действительно все будет покончено с работой, которая принесла мне немало седых волос и лишила множества других. Всем, кто работает в кино, известно это старение на два года за семь месяцев. Мы стареем не с годами, а с произведениями. Когда работа окончена, такое впечатление, что тебя чем-то оглушили.
«Фаренгейт», вероятно, напоминает «Пианиста», ибо в обоих случаях в основе — произведения американских авторов. Не знаю, что даст фильм, знаю только, что он будет весьма отдаленно напоминать то, что я здесь писал, ибо я писал и говорил о том, что меня удивляло или поражало, а не о том, что давно было в голове у меня и у Бредбери. На экране же люди увидят то, что было в наших головах: безумие Бредбери, затем мое и, наконец, то, насколько хорошо они перемешались.
...Иногда наше безумие принимается зрителем, иногда нет. С того момента, как я это понял, вопрос о том, будет ли мой фильм иметь успех или нет, занимает меня очень мало, и я не испытываю больше того страха, который испытал, снимая «400 ударов», боясь, что он никого не заинтересует. Я думаю, что Сартр прав, называя негодяями всех тех, кто считает, что их существование необходимо, но я поддерживаю и Ренуара, который отвергает обычную формулу о том, что нет незаменимых людей. Я считаю себя французским режиссером, которому надо снять тридцать фильмов в грядущие годы. Некоторые из них будут удачными, другие — нет. И это мне почти безразлично, лишь бы было дано их сделать.
Вашему вниманию предлагается перевод эссе эпатажного писателя фантаста Харлана Эллисона — https://fantlab.ru/work18264.
Перевод эссе посвящается Мироновой Александре!
Мой Отец
Словно очнувшись от мрачного сна, я вдруг осознаю, что провёл по меньшей мере половину жизни в поисках отца.
Нет, не поймите меня неправильно: я не бастард. Я родился в университетской больнице в Кливленде, штат Огайо, в 2:20 ночи 27 мая 1934 года, в семье Луиса Лаверна Эллисона и Сериты Розенталь Эллисон... я знаю, кем был мой отец. И в моём свидетельстве о рождении, на которое я сейчас смотрю, в графе: законнорожденный? (Самый неприятный из всех встречавшихся мне способов задать этот вопрос). Но, к счастью для моей матери и к несчастью для моих биографов, свидетельство отвечает прямо и резко: да.
Поэтому, когда я говорю, что потратил половину взрослой жизни на поиски своего старика, я не имею в виду какой-то эпизод из Виктора Гюго. (Хотя поиск происходил на волне бессознательного — и так странно, что пробуждение любопытства фейерверками перерастало в осознание, но всё по порядку — я написал ряд историй, в которых дети ищут своих отцов, по той или иной причине, в зависимости от сюжета. Первый рассказ, который приходит на ум, называется «No Fourth Commendment», и повествует о ребёнке, искавшем отца, которого он никогда не видел, с целью убийства за то, что мужик трахнул его мать. После публикации в журнале я продал рассказ в шоу Route 66, там парень по имени Ларри Маркус написал по нему телесценарий для серии «Подарок для воина». Эпизод вышел в эфир 18 января 1963 года, почти через год после того, как я прибыл с восточного побережья в Лос-Анджелес, и много лет спустя Маркус и Герберт Леонард — продюсер Route 66 — взяли его за основу для фильма «Возвращение домой», не заплатив мне за вторую адаптацию, но это уже другая история, и мой адвокат сейчас общается с ними по этому поводу, но давайте вернёмся к сути).
Мой отец умер в 1949 году, когда мне было пятнадцать лет. И все эти пятнадцать лет я время от времени жил с ним и с матерью, но никогда по-настоящему не знал отца, да и вообще мало интересовался его жизнью. Только три-четыре года назад, когда мать совсем разболелась и решила, что всё уже в прошлом, она выложила некоторые очень тяжёлые факты биографии Луи Лаверна.
Среди них много таких, которые она не хотела бы видеть в печати. Конечно, это глупо, ведь прошло больше сорока лет, но семейные скелеты сильнее всего ранят тех, кто живёт воспоминаниями, а моя мать как раз из таких. Сегодняшний день далеко не так важен, как все вчерашние дни с моим отцом. Поэтому я не буду вдаваться в подробности, как мой отец одиннадцать лет был практикующим дантистом в Кливленде. Это история для другого времени, которое наступит через много лет.
Начнём. Мой отец, как и я, был невысокого роста. Даже ниже меня, насколько я помню. Мой рост, для протокола, 5 футов 5 дюймов [165 см.]. Он был невероятно нежен: помню, как однажды в детстве сделал что-то чрезвычайно дерьмовое, поэтому ему пришлось отвести меня в подвал и «взяться за ремень». Свой ремень. И поймите правильно, в этом воспоминании нет ни капли ненависти. Он не был жестоким человеком и верил в телесные наказания не более Альберта Швейцера. Но в нашей стране было время, когда от отца ожидали подобных вещей. «Подожди, вот вернётся домой отец!», — раздавался материнский крик, и я боялся, но лишь чуть-чуть, потому что знал, что отец просто не в силах поднять на меня руку.
Но, как я уже говорил, однажды наказание соответствовало преступлению — возможно, это случилось после того, как я столкнул Джонни Мумми с крыши гаража, пока мы играли в Бэтмена и Робина, — и мой отец отвёл меня в подвал дома № 89 по Хармон-драйв в Пейнсвилле, штат Огайо, и хорошенько мне всыпал.
Я справился с жжением примерно через час, хотя в течение нескольких недель ощущал неприятное послевкусие от наказания.
Мой отец заболел. Он поднялся к себе в спальню и заплакал. Несколько недель после этого он был сам не свой. Конечно, в то время я ничего не знал.
Он выглядел, как… самое лучшее описание, что я могу ему дать, — это что он походил на низенького Брайана Донлеви. Если ты не в курсе, кто такой Брайан Донлеви, посмотрите ток-шоу Late Late Show.
Когда отец был маленьким мальчиком, он работал на теплоходах, в качестве продавца [в оригинале «Candy Butcher» — старомодный термин для парня с корзиной, полной конфет, фруктов, журналов и газет, которые он продаёт, прогуливаясь по поезду или теплоходу]. Потом начал подрабатывать в шоу певцов. Отец пел. Даже в зрелом возрасте у него был прекрасный голос. И сохранилась фотография, напечатана на листке нот к песне «Моя еврейская матушка», которая стала знаменитой в исполнение Эл Джолсона; песня была написана другом отца, он посвятил песню моей бабушке... которую я никогда не видел. Я также никогда не встречался с дедушкой по отцовской линии.
Папа хотел стать дантистом, и он получил практику в Кливленде. Примерно во времена сухого закона. Мне говорили, что он был столь потрясающим дантистом, что у его кабинета собиралась толпа желающих вылечить зубы. После того, как они поженились, мать стала работать у него секретаршей, и она говорила, что, когда явились гангстеры, чтобы их крышевать и взимать процент, отец велел им остыть и оставить пушки у матери. Мать вспоминала, что бывали времена, когда ящик стола было почти невозможно открыть, настолько он был набит пистолетами.
В любом случае, вы можете задаться вопросом, почему я говорю об отце в первом эссе нового раздела книги. Но ведь я собирался поговорить о чем-то важном, а большей части этого я даже не знал, пока несколько дней назад мать не приехала из Флориды, чтобы меня навестить. Я редко с ней встречаюсь, и мы никогда по-настоящему не разговаривали друг с другом, но как-то раз она, как обычно, стала вспоминать об отце, а я начал вытягивать из неё настоящую правду о нём. Не то дерьмо, которым обычно кормят детей родители, а то, кем он был на самом деле. Во всех своих книгах я практически ничего не говорил об отце, просто потому, что не знал этого человека. Мы жили в одном доме, но были чужими. Как будто находились на разных планах бытия, проходя друг мимо друга, и сквозь друг друга, как призраки.
Но когда мать сказала, что отец сидел в тюрьме, каким-то странным и болезненным образом я начал понимать, что искал «дока» Эллисона почти всю жизнь.
Из-за того, о чём мне не разрешено рассказывать, ему пришлось отказаться от стоматологической практики. Это было время сухого закона, время депрессии, и мой отец должен был кормить мою мать, мою сестру и меня. Поэтому он занялся продажей спиртного.
Большая часть сведений неясна, потому что мой единственный источник информации, моя мать, предпочитает темнить. Но насколько я могу судить, у отца были друзья в Канаде, и он совершал автопробеги через Буффало в Торонто, чтобы забрать бухло. Потом ехал обратно в Цинциннати, Кливленд или ещё куда-нибудь. Через некоторое время всё стало проще, и отец дал работу парню, у которого дела шли совсем плохо, как прежде у отца. И однажды ночью, парня поймали во время перевозки алкоголя. Но отец взял на себя ответственность и позволил молодому человеку выйти сухим из воды. Так рассказывает моя мама, у водителя была семья, и… ну что поделать…
Мой отец был мягким человеком.
И его «упекли». Довольно суровый приговор, насколько я могу судить, хотя он лично закон не преступал. (И годы спустя, когда я оказался в изоляторе, я не переставал поражаться, как спокойно и трезво мать восприняла эту новость, и насколько компетентна она вела себя, чтобы вытащить мою задницу из тюряги. Теперь я понимаю).
После отсидки отец стал работать на моих дядей в Пейнсвилле, в ювелирном магазине. В то время я был ещё ребёнком и ничего не знал о случившемся.
Шли годы, и отец думал, что ему принадлежит часть магазина — «Ювелирные изделия Хьюза» на углу Мэйн-Стрит в Пейнсвилле. А я был слишком занят делами, чтобы обращать на него внимание, и постоянно убегал из дома, но в 1947 году, когда мой дядя Морри вернулся с войны, оказалось, что у отца ничего нет. Он был управляющим, набирал клиентуру и завоёвывал друзей по всему городу — он стал единственным евреем, которого когда-либо принимали в «Лосиный домик» в Пейнсвилле, городе, славящемся антисемитизмом, но когда наступил решающий момент, мой старик остался ни с чем. Но его надули братья моей матери, так что он ничего не мог поделать. Еврейские семьи всегда держатся вместе. Поэтому в возрасте почти пятидесяти лет отцу пришлось открыть собственный магазин.
На Мэйн-Стрит ему не досталось места на первом этаже, поэтому отец снял комнату наверху и открыл магазин там. В свободное от работы время он продавал бытовую технику знакомым. Это был изнурительный труд. Грёбаный подъем по лестнице казался самоубийством. Лестница вела почти вертикально вверх, и отцу приходилось подниматься по ней двадцать раз в день.
Ну, беготня и убила его через год.
1 мая 1949 года, в воскресенье, я спустился из своей комнаты и увидел отца, сидящего в большом мягком кресле у камина, с воскресным выпуском «Кливленд Плейн дилер» в ногах и трубкой во рту. Я ещё стоял на лестнице, собираясь попросить страницу газеты с анекдотами, и тут он неожиданно начал задыхаться.
Я беспомощно и словно против своей воли взирал, как он умирает прямо у меня на глазах. Коронарный тромбоз. Всё произошло за считанные секунды. Моя мать была в шоке, но каким-то образом нам удалось уложить его на диван, но скорая прибыла слишком поздно. Они ничего не могли сделать. Он умер в ту же минуту, как начал задыхаться.
В течение следующих дней я жил как во сне. Тогда я увлекался бейсболом, и у меня был лысый теннисный мяч, который я бросал в дом. Весь следующий месяц с утра до вечера я только и делал, что стоял на лужайке перед домом, под клёном, кидал в стену и ловил отскакивающий мяч в бейсбольную перчатку, которую купил мне отец. Я бросал мяч и ловил его, бросал и ловил снова, снова и снова...
Должно быть, это было адовой мукой для всех, кто находился в доме: звук мяча, бьющегося о стену, снова и снова, без конца, пока не становилось слишком темно.
Вскоре после смерти отца мы переехали, и я прошёл в школе путь от отличника до полного двоечника во всех дисциплинах. Я стал трудным ребёнком в худшем смысле этого слова. Но у меня всё получилось.
Теперь я понимаю, что с тех пор искал отца. Я пытался найти заменителей отца, но это всегда плохо кончалось. И всё, что я когда-либо хотел сказать ему, было: «Эй, папа, ты бы гордился мной; я стал хорошим парнем, и то, что я делаю, я делаю хорошо... Я люблю тебя и... почему ты ушёл, оставив меня?».
Когда я жил в Кливленде, то иногда посещал его могилу, но вот прошло уже более сорока лет с тех пор, как я появлялся там в последний раз.
"Автобиография трупа" — типичное произведение упадочного интеллигента. Автор повествует о человеке, который, как символически определяет автор, "не вполне жив", т.е. мы имеем дело с неоднократно разрабатываемой в русской литературе темой трагедии опустошённой интеллигентской души. Однако переживания своего героя автор не увязывает с происходившими и происходящими вокруг общественно-политическими событиями как напр. у Вересаева. Герой "автобиографии" не живой человек, а отвлечённая, глубоко не созвучная эпохе фигура, под Достоевского (только без его эмоционального напора и широкого философского обхвата), на протяжении 30 страниц сладострастно копающаяся в своих мыслях и переживаниях. Мысли эти крайне абстрактны. Смысл жизни, смерть... и полстраницы революции.Революции автор коснулся случайно, рассуждения его детски нелепы и смешны, свидетельствуют о его глубочайшей политнеграмотности:
цитата
Да: революция, как её мыслю, это не есть муждуусобие между белыми и красными, зелёных с красными, не поход Востока против Запада, класса против класса (подчёркнуто мною, Т. Л.), а просто борьба жизнью со смертью.
Читается книга тяжело. В ней 75% публицистики. На любой странице десятки иностранных слов специфического характера (гл. обр. из филологии и психологии), выдержки из "Философского лексикона", Штирнера и т. п. Автор принадлежит к категории писателей, которые преднамеренно напускают символического тумана, дабы "убить" читателя загадочностью и сложностью переживаний своего героя.
Сам приём, ввиде введения постороннего лица, находящего в комнате автобиографию трупа, достаточно в литературе использован.
Можно с уверенностью сказать, что книга у нас читателя не найдёт.
Т. Л.
Приписка другими чернилами: Не печатать. М. Карпов
Журналист Штамм, автор "Писем из провинции", подписанных, среди прочих, и псевдонимом "Идр.", ступил с вагонной подножки на перрон московского вокзала.
Хотя он и "обменивал чернильные капли на рубли, но его мучил вопрос о жилплощади"..., -
чуть ступив на московскую землю, Штамм "стал повторять в мертвые и живые, человечьи и телефонные уши одно и то же слово: комната..."