Рецензии на фантастические книги

Подземный народ «морлокистых» тектоников становится главным фантдопущением книги. Вышел он у автора ярким, правда местами чрезмерно назидательным и нравоучительным. Пиньоль рисует разумных существ, являющихся злом чистой воды (особенность, приписываемая скорее демонам). Жуткие эгоисты, рождающиеся почкованием (!), не ведающие любви и дружбы. «Кадавры, неудовлетворенные желудочно», разумные существа с тремя рядами акульих зубов, живущие, лишь для того, чтобы жрать. Не знающие искусства и богов, не задающиеся вопросами космогонии, смысла бытия, бессмертия духа (неясно, откуда у них при таких вводных философы, о которых упоминает автор?). Жестокие твари, обожающие пытки и причинение боли. Не приемлющие общества, монархов и социальных связей. Объединяющиеся лишь для военных походов. После уничтожения вражеской армии бросающиеся пожирать недавних противников. Овладевшие «биотехнологиями», использующие рои насекомых для своей одежды, доспехов и щитов. Подчинившие разных животных, от «кальмаров», копающих туннели, до огромных вьючных гусениц длиной в сотни метров (что-то мне это напоминает, не правда ли старина Фрэнк)?

Являющиеся воплощением худших людских качеств: от чревоугодия и эгоизма до потакания животным инстинктам. И одновременно аллюзией на реакцию Земли, направленной против засилия людского рода (едят тектоники лишь людей да свинок (чем хрюшки перед планетой провинились?), не брезгуя, правда, плотью сородичей).

Заодно тектоны дают возможность автору показать, что люди не желают меняться даже при смертельной опасности для вида, продолжая заниматься своими дрязгами и политическими игрищами. Упорно держась за отжившие, но удобные и выгодные для некоторых, институты.

Другая важная альтернативность здешнего Рима связана с ахиями — одинокими воителями, ратующими за справедливость. В здешней версии Римской державы уже тысячи лет существуют монастыри Геи. Монахи, поклоняющиеся Богине Земли, славятся добрым отношениям к людям, и к ним приносят изрядное количество нежеланных детей. Единицы из тысяч таких сирот после прохождения массы испытаний и тренировок (таких, например, как задушить крокодила), и признания личным магическим камнем, становятся ахиями. Обнаженные женщины и мужчины, украшенные спереди и сзади крестом, славящиеся своим непобедимым воинским искусством. Способные на расстоянии «слышать» особо сильные чувства и переживания. Странствующие по дорогам Республики в ожидании взрывов эмоций, кричащих о беззаконной несправедливости. Защищающие слабых мира сего от преступников. А вот в законным образом творящееся зло, типа мытарей, отбирающих последнюю корку хлеба, или убийство собственного раба, ахии не вмешиваются. До поры до времени. Интересный подход.

Особенностей Римской республики времен заката, автор не пожалеет, правда описаны они пунктирно, назидательно, без особой изюминки, хотя и от первого лица (казалось бы, личностное изложение должно добавить огоньку – но нет). Нас познакомят с отношением отца фамилии к детям. Нюансами взросления патрициев, беспечальной, полной утех жизнью знатной молодежи. Всеобщим стремлением к политической карьере. Особенностями римской политики. Сведут с Цицероном, Цезарем и Помпеем. Поговорят о мятеже Катилины и падении Карфагена (даже дадут посетить развалины этого беспощадного соперника Рима). Бесконтрольном ростовщичестве, разъедающем основы Республики. Обычаях приема в клиенты и патрицианских перстнях. Коррупции сенаторов и способах попадания в рабство. Охоте на зверей для цирка, беспределе наместников и неготовности общества к глобальным реформам.

Граней римской жизни много, но поданы они походя и неакцентировано, галопом по Европам, так сказать. Хотя может это и логично для выбранной Пиньолем эпистолярно-дневниковой формы изложения.

Дополняет дело своеобразный юморок в изложении юного Марка. То мелькнет перед глазами «последнее свидетельство римской культуры» — кресты со скелетами. То, умиляясь хорошему отношению отца к сервам, сын вспомнит, что домашний раб Цицерону был «дороже, чем ночной горшок». То патетичная сцена добровольного жертвоприношения перед битвой, прервется неловким моментом пускания газов этой самой жертвой.

Главный герой романа семнадцатилетний юнец, отличающийся от сверстников трусостью и неприспособленностью к воинскому ремеслу (что крайне понижает вероятность развития политической карьеры, ведь получение магистратуры в Древнем Риме было возможно лишь после службы в легионе). Честолюбец, жаждущий пройти обязательным для патриция путем. Парень, осознающий свои слабости. Не самый плохой человек, как для своего времени, понятное дело. К примеру, в отличие от большинства сверстников, относящийся к рабам не как к предмету (но и не как к людям, само собой), но лишь как к существам, обреченным на свою долю. Позволяющий себе критическое отношение к Республике и тем, кто ей управляет. Пространно размышляющий о бедах Рима, бесящейся с жиру молодежи, вседозволенности, правящих всем деньгах. Способный собраться с силами, в сложных обстоятельствах отпустить немудреную шутку. Твердо решивший не посрамить честь фамилии. Проходящий недурное развитие образа, от сопляка-«птенчика», жаждущего лишь побыстрее вернуться в Рим и не прогневать папашу, до лидера, готового к самопожертвованию и взявшего на себя недюжинную ответственность. А уж после семилетней подземной одиссеи перед нами и вовсе другой Марк.

Нескладухи и противоречия образа, типа страха перед ранами и оружием, сочетающегося с бравым отрубанием конечности пленнику, оставим на совести автора.

Имеются в романе и приличные второстепенные персы. Вспомним хотя бы ахию Ситир, ставшую любовным интересом ГГ. Колоритного примипила — свидетеля окончательного падения Карфагена. Или носителя Идеи, раба по имени Сервус, отличающегося революционно-коммунистическими взглядами и странноватой судьбой (то что этот парень откровенно обогнал свое время, оставим за скобками). По большому счету перед нами еще один ахия, не прошедший лишь последнее испытания браслетом, но чтобы добраться до него, обязанный справиться со всеми предыдущими тренировками и экзаменами, включая крокодилов. Момент, упорно игнорируемый как автором, так и героями.

Этических вопросов в своем труде Пиньоль поднимает немало. Они, поданы изрядно навязчиво, понятное дело, банальны (а что из моральных постулатов нынче можно подать не стереотипно?), но «повторение – мать учения». Пройдется автор по жажде наживы, рушащей царства, скотскому отношению власть имущих к нижестоящим, растлевающему высокомерию.

Но основных моральных арок в романе две штуки. Порицание рабства – института «поглощающего тела и души», ломающего не только рабов, но и господ, превращающего людей в сволочей, калечащего людскую суть, искажающего отношение человека к человеку. И вторая, становящаяся фактически стержневой идеей романа — необходимость изменений, ведь умение меняться на протяжении жизни — основополагающая черта, необходимая для выживания как отдельного человека, так и государства.

А вот чересчур открытый финал к достоинствам книги отнести сложновато. Фактически перед нами жирный задел на продолжение, но судя по отношению Пиньоля к тем же неописанным подземным приключениям, вряд ли оно будет создано.

Напоследок пара помарок к авторскому варианту древнеримской истории.

-Два консульских легиона на тот период насчитывали несколько поболе 10 тысяч бойцов. Каждому легиону придавались ауксилии — вспомогательные силы союзников, почти всегда

равной или почти равной численности.

-Высадка той армии с кораблей была проведена прям показательно головотяпски, я даже не припомню сразу подобного раздойбайства в римской истории (жду мнение знатоков). Реальные римляне к обустройству лагеря при военных походах относились с маниакальным упорством, причем чаще всего начинали строительство не снимая доспехов. Все остальное подождет, но укрепленный лагерь при каждой остановке/высадке – это святое.

-«Во время походов меч, щит и прочие доспехи едут в повозках». Да ладно! Именно поэтому легионеров прозвали мулами Мария? Вся поклажа, доспехи, оружие, плюс колья для лагеря, носились воинами Рима на горбу, до минимума сокращая количество повозок. При морском переходе снарягу в руках, понятное дело, все время не держали, но при высадке наверняка взяли бы с собой.

-100 тысяч врагов Рим уже видал (вспомним кимвров с тевтонами хотя бы). Справились, причем и без одного из лучших стратегов в мировой истории. Пускай организация тектоников получше, чем у варваров, так и у квиритов не лингам собачий, а Цезарь во главе. Да и для самого Рима такое количество бойцов не является чем-то запредельным. Легионеров бывало в строю и поболе (не в одном месте, понятное дело). Мобилизационный ресурс у Рима был весьма и весьма велик.

-Кстати, слова Цезаря о том, что новый набор римских бойцов будет сплошь необученными новобранцами, не есть полная правда: повторно в войско шло немало ветеранов, имеющих за плечами не один поход.

-Вдобавок именно в моменты самых страшных угроз непосредственно Вечному Городу, римляне находили в себе силы собраться и приложить все силы для отпора врагу (Ганнибал и Спартак не дадут соврать). А до момента, когда жители Рима выродились и расслабили булки, на момент описываемых событий (начало нашей эры) оставалось еще не одно столетие.

-Да реакция жителей Вечного Города на появление внутри 80 тысяч врагов описана слишком уж панической. Желающих пощекотать брюшко противника домашним инвентарем было бы на порядки больше, чем описано у Пиньоля. Тем паче, как мы помним, в Африке не особо организованная ватага рабов уже давала злодеям прикурить. Повторюсь, время вырождения римлян еще не пришло.

Эрго. Любопытная, но суховатая и назидательная альтернативная история, стилизованная под старину, полная патетичных морально-этических размышлений и спорных авторских решений. Важнее для Пиньоля явно философское изложение своей идеи, а не акцент на соответствии эпохе, историчности и погружении в прошлое (явный собрат уже упомянутого Кестлера). Ничего криминального, но к такому подходу надо быть готовым.

Первые же страницы романа опровергают эту беспомощную фальсификацию: тут и там встречаются слова "телевизор", "виртуальная реальность", "лазер", "ядерная бомбардировка", "летающие тарелки", "геополитика". Термины эти появились после второй мировой войны, и никакой провидец, будь он хоть трижды Нострадамусом, не смог бы использовать их в своем сочинении. Также, как и выражение "Европа от Пиренеев до Урала" принадлежит Де Голлю времен Пятой французской республики, и оно никак не могло появиться двадцатью годами ранее. Стоит записать в минус попытку некоего Олэся Чорнозуба (именно его фамилия стоит на титульном листе рядом со значком копирайта) выдать современное сочинение за рукопись полувековой давности — стилизация явно не удалась.

Зато удалось написать так называемый «роман взросления». Фашистский подросток три месяца ведет интимный дневник, прячет его от посторонних взоров, и позволяет себе в нем как крамольные высказывания в адрес устройства Третьего Рейха, так и фиксацию лизоблюдских умонастроений. (Не совсем, правда, выверенной оказалась позиция автора: для придания веса некоторым доказательствам и рассуждениям в тексте раз пятнадцать встречаются упоминания Карла Маркса, Троцкого и Эйнштейна, что, согласитесь, не совсем уместно в рукописи фашистского паренька). Гимназия, в которой учится юный герой, живет в атмосфере взаимного подглядывания и наушничества. Раз в неделю все ученики ходят на обязательные исповеди — стучат компьютеру о своих и чужих грехах, за что им в электронном паспорте проставляют так называемые «баллы геополитической активности». Причем донос на близких родственников ценится гораздо выше, чем поклеп на соседа. Видимо, действительно, донести на соседа можно и из мещанских, меркантильных соображений, а вот заложить собственную мать или отца может исключительно верный гитлеровец.

Литературный прием с ведением дневника не нов, им уже пользовались Джордж Оруэлл и Евгений Замятин при решении аналогичных художественных задач, когда писали свои знаменитые антиутопии. Автор «Альтерации» использует те же самые ингредиенты при построении сюжета: дневниковые записи, тщательно скрываемая от посторонних глаз любовь, таинственная Книга, раскрывающая многие секреты тоталитарного режима.

Но не только личная жизнь частного человека важна в фантастическом романе. Интересен альтернативный мир, крупными мазками нарисованный фантазией автора.

Физики-атомщики успели сделать ядерную бомбу, и Москва с Петербургом подверглись атомным бомбардировкам в трагическом августе 1945 года — 6 и 9 числа соответственно. Послевоенный мир поделен между Германией, Японией и Панамериканскими Штатами, но экономическая ситуация в Рейхе еще хуже, чем в застойном СССР — сосиски из желатина, маргарин вместо масла, и безумно дорогие суррогатные алкогольные напитки.

Теперь собственно к фантастике.

В 1938 году семья ученых Зеехазе поставила на себе дерзкий эксперимент: немецкая женщина выносила и родила точную генетическую копию Тутанхамона. После удачного вегетативного размножения древнего фараона Адольф Гитлер распорядился размножить себя и некоторых своих товарищей по партии, обеспечив таким образом высшим партайгеносе вечную жизнь и бессменное царствие земное.

Отныне каждая девственница обязана рожать дублей Гитлера или его Апостолов. Зачатие производится «молекулярными пипетками», а ребенок, зачатый «по старинке», не может считаться полноценным.

И не важно, что подлинный Гитлер разбился на самолете в 1943, ведь уже есть десяток маленьких адольфиков, которые будут одновременно руководить империей, и сотни, тысячи мелких гитлеров, вставших во главе городов необъятных владений Третьего Рейха. Фюреру — управление и общее руководство. Геббельсы занимаются радио, газетами и прочей пропагандой. Гиммлеры заведуют гестапо на всех уровнях. Эрвины Роммели преподают физкультуру, а сотни Тутанхамонов учат истории гимназистов.

Однако История в мире «Альтерации» не является жесткой конструкцией — исследователи нашли несколько темпоральных лазеек, по которым можно путешествовать в прошлое, и изменять его в свою пользу. Например, спасти Гитлера перед смертью. Чем закончатся дальнейшие попытки по улучшению прошлого, нам не дано предугадать.

Но вязкостью сейчас читателя не проймешь. Надо вжарить постядерку.

Потому вокруг субтропический климат с мерзкими болотами, очень высокой влажностью, а фауна — козлолоси, барсулени, и т.п.

Электричества вроде бы нет, но опытный глаз его различает.

И еще генетическая редактура в действии.

Есть долгоживущие семейства, есть некие матери (носители чистой крови). Главный герой буквально секунду созерцает лицо одной из генетически совершенных женщин — Марианны — и вполне искреннее сравнивает её с ангелом. Есть специалисты, которые сотню лет разменяли, есть вполне себе боевые големы (каждый день им нужны десятки килограмм корма), есть нюхачи, которые могут просто по запаху определить, имеются ли при человеке яды и токсины, есть менталлографистки, отправляющие телеграммы в астрал — и за двести километров их получить можно. А на периферии генетических уродов немало.

Хорошо показано, что практически закончился распад старого общества, биотехнологии открыли дверцу в кастовый ад.

Но от простых мутантов и светящейся плесени на подвальных потолках публика тоже заскучает.

Еще нужен триллер.

Потом наше герой, он шпион и убийца — шиноби — который исполняет роль посланника от одного феодального владения к другому. Надо проникнуть в Замок, то есть дворец, и официальным путем забрать тело одного из семьи его нанимателей.

Тот случайно упал на нож или вдохнул споры гриба-паразита, или поломал себе парочку лишних конечностей, а потом умер от огорчения.

Война по этому поводу может начаться, а может и не начаться. У одного феодального владения маловато боевых големов, другому недостает хорошего предлога.

В ассортименте шпионаж, слежка, разговоры с местным резидентом, попытки вербовки.

Отлично выписан образ героя — совсем еще молодого человека, но храброго, умеющего сохранять лицо и принимать трудные решения (не всегда). Образ рыцаря без страха и упрека изрядно оживляет темноватый фон повествования.

Фактурно показано, что сословная система начинает пробиваться сквозь паттерны бондианы, и дураков исполнять роль героя не так много: потому юноша тут один, а старший товарищ почему-то попал под плевок ядовитой жабы, теперь отлеживается в придорожном трактире.

Три хорошо разыгранные компонента уже дают интересную фабулу. Но современный читатель — не жалуюсь, сам такой — желает чего-то актуального и остренького одновременно. Потому то историй про пастапокалипсис довольно много.

И тут всплывает творчество покойного Михаила Харитонова, подспудная дискуссия/соперничество с ним, но и опыт самого Конофальского с национальным (еврейским) юмором.

Потому дальше — просто цитата:

"И когда молодой человек прошёл под кривой перекладиной ворот, страж поднял одну из рук, качнулся в его сторону и пророкотал или, вернее, пробулькал из своей необычной утробы:

— Остановись!

И шиноби подчинился.

«Ни глаз, ни ушей. Лишь дыры под шляпой. А звук доносится из центра корпуса. Существо малопонятное».

Ратибор замер в нескольких метрах от существа. Если сначала сущность казалась ему вязанкой прутьев, то теперь она больше походила на тело без кожи, вот только обнажённые мускулы были насыщенного коричневого цвета.

— Назови своё имя, — продолжал страж.

— Ратибор Свиньин.

— Чей ты рот? — пророкотала охранная сущность.

— Я свободный, меня никто не кормит.

— Ты из высококровных?

— Нет, я из гоев.

— Куда ты идёшь, гой Ратибор Свиньин? — интересуется страж.

— Я иду в поместье мамаши Эндельман, — отвечает шиноби.

— Зачем ты идёшь туда, гой?

— Я иду туда по желанию мамаши Гурвиц, да продлится шабат над нею. Я выполняю её волю. У мамаши Гурвиц к мамаше Эндельман есть дело."

Автору чрезвычайно удалась душная вонь местечкового национализма, которая фиксируется, если поискать, в истории многих народов. Это ядрёная смесь из желания быть хотя бы на одну ступеньку выше собеседника, постоянная демонстрация собственной исключительности при такой же же очевидной никчёмности. Риторика лишних людей, которые пытаются доказать всем встречным и поперечным, что они соль земли. И еще хорошо бы собеседника обмануть, получить с него денежку. А попытка некоей внутренней фронды — не к самой идее исключительности, но к её формам — приводит персонажей к яростному самоотрицанию. Потому еврейский оппозиционный интеллигент не только ищет свой вариант философского камня, но и вывешивает на стену портрет Генриха Гиммлера.

Где же здесь юмор?

Собственно с юмором и возникают некоторые проблемы. Нет, многим нравится. Но визит местного неудачника в матушкин дом, ночное выяснение, кого же он привел, и не убьет ли её шиноби, перекрикивание с соседями, попытка общаться с запершейся в сортире женщиной (отношения в семье не озонируют), мумия Филиппа Киркорова в столовой — смешно ли это? Юмор строится либо вокруг традиционнейших штампов (еврейская мамочка), либо вокруг довольно замусоленных тем (кто только не смеялся на г-ном Киркоровым?).

Автор это понимает, потому включает политическую контр-повесточку.

"— Прошу, входите, дверь моя открыта.

— Можно, да? — в двери появляется синяя голова. Это девушка, с «туннелями» в ушах и проколотыми ноздрями. Она входит и улыбается. — Слава демократии. Господин убийца, меня зовут Муми, меня прислала Лиля, оно наша президентка, оно кул, а я ваш ассистент.

— Оно? — уточнил шиноби, усаживаясь в кресле поудобнее.

— Да, «оно» местоимение нашего президентка, а вы разве не знали?...

— Признаться, отношения такие мне… непривычны. Я к слугам не привык, однако.

— К слугам! О май год… Это лютый кринж… — воскликнула Муми и замерла. Она уставилась на юношу с видимым осуждением, а потом заговорила с жаром: — Мы не слуги! Слава демократии, у нас тут при матушке Эндельман слуг нет, она наша мать, а все кровные господа — это просто старшие партнёры, которые нуждаются в нашей заботе. У нас свобода, у нас общий дом, мы комьюнити, мы сами выбираем себе президента, — девушка продолжала с пылом, который было не унять: — Итс кул… А наша работа — это наш личный выбор. Пёсанал чёйс! Мы должны приносить пользу… Зисис ауа осознанный выбор, за это у нас есть общая спальня, общая столовая, общая одежда, и у нас есть свобода, свобода гендера, свобода от денег и всего личного, что обременяет всех аза пипл. А ещё у нас у всех есть американ дрим."

А ниже по тексту показана генетическая лаборатория, где выращивают этих слуг, еще в эмбриональной стадии заражая вирусами, поражающими мозг.

Итого: при несомненном умении автора выстраивать сюжетные линии, структуру мира и передавать аромат событий, периодически возникает ощущение — какого ляда я вот это читаю? Потому что количество остроумных находок на страницу текста кажется бедноватым. А толочь в ступе еврейский юмор с крашенными трансвеститами — надоедает. Для повести средней величины вполне хватило бы, но текст явно длиннее, отчего возникает дисбаланс между однообразием юмора и развертыванием шпионско-постядерного сюжета... Но сам сюжет вполне держит, и хочется узнать, чем закончится интрига, заодно получить какие-то разъяснения по истории того мира. Потому я дочитал первые две части романа про ведьмака в еврейском местечке — даже если это не совсем ведьмак — и жду третью.