Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
Роман Дарьи Бобылевой "Магазин работает до наступления тьмы" (М., 2023) непросто классифицировать. То, что на поверхности, — городская дарк-фэнтези, своего рода русский Нил Гейман. То, что в глубине, — мистика и своего рода поп-эзотерика.
Два главных достоинства романа:
Прежде всего, превосходно продуманный и простроенный мир — рушащаяся, расшелушивающаяся на слои и малые "осколки" вселенная недавнего прошлого человечества и его настоящего. Сверхъестественные существа разных сортов, лезущие в наш мир, и отбивающиеся тиранические "охранители" (редкий случай в русской фантастике, когда бесобои выглядят недобро). "Перекрестки" слоев как опорные пункты обороны мира. Истребление созданий опасных, но поддающихся "приручению" с помощью больших порций добра и внимания (а вот это у нас сплошь и рядом — добрые несчастные исчадия ада). Крепко сделано. Можно по этому миру запускать цикл романов, компьютерную игру, кино-франшизу. Мир слоёв и перекрестков, повторюсь, большое достоинство романа и, к тому же, свидетельство сильной фантазии Дарьи Бобылевой. Похоже на... да много на что похоже, но основа — оригинальная.
Кроме того, Дарья Бобылева превосходно владеет русским литературным, созданием образом, психологической мотивацией персонажей, словом, всем тем, что и называется художественной литературой. Читать роман можно ради одного только языка, он дивно хорош. Как говаривали про Покровского? "Фантбарокко". У Дарьи Бобылевой — "фантрококо". Порой автор даже несколько заигрывается. Занимается плетением словес там, где уместнее бы и сюжет подстегнуть, экспериментирует избыточно и не всегда точно. Но эксперименты Бобылевой -- удачные ли, неудачные ли, всё равно — на сто скачков выше того, что пишет средний русский фантаст. Как бы это правильно сравнить? Фет не Пушкин, но Пупкин — не Фет. А у нас как-то всё больше Пупкины, т.е. энергичная серость. Дарья Бобылева на фоне этого курятника — благородная маркиза.
Что меня не устроило? Темная мистика Дарьи Бобылевой не предполагает сколько-нибудь серьезного отношения к Богу, христианству, Церкви. Мир — переливы тьмы. Где в нем Бог? А нет его, даже искать не стоит. Это просто "недавно опять разрешенный" концепт для простецов. Притом позиция автора — весьма последовательная, иных толкований не предполагает, что для меня лично весьма огорчительно.
Отсюда — хороший градус безнадежности в романе. Не такой, как, например, у отпетого хоррорщика Дашкова, но приближающийся к нему. Не буду спойлерить финал, хорошие в конце победили и [пока] живут в любви... но сам мир, созданный Дарьей Бобылевой, таков, что там из любого сюжета нет доброго выхода, нет особенной надежды в духе "всё устроится". Временно — да, в принципе — нет.
Главное ощущение после прочтения «Чертежа Ньютона» Александра Иличевского: противоречиво и неоднозначно. То есть, конечно, перед нами образец того, что критики называют «большой литературой». В конце концов, не просто так этот роман в 2020 году занял первое место на премии «Большая книга». Тут и темы глобальные поднимаются, и копает автор глубоко, и написано с точки зрения стиля весьма и весьма хорошо. С другой стороны, в финале возникает впечатление, что вот поговорил с начитанным человеком, неглупым, способным поразить широтой взглядов, но от беседы этой в голове возникла какая-то противоестественная пустота. Во многом это может быть связано с тем, что «Чертежу Ньютона» отчаянно не хватает живых персонажей, скажем так, живости самой по себе. И это учитывая, что личная история героя-рассказчика занимает вполне себе объемную часть повествования, более половины текста, если уж на то пошло.
Перед нами роман-травелог: главного героя мотает по США, Гималаям и Израилю с редкими заездами в Москву. Ездит он по миру не развлечения ради, он – известный физик, потому то на конференции, то на исследовательскую станцию, вот в таком вот духе. Но в Иерусалим герой едет потому, что проживающий там его отец вдруг взял да и исчез. Но даже поиски отца приводят героя к науке, к тому, что его больше всего занимает, к разгадке «проблемы темной материи». Все это надо читать гораздо шире: герой ищет Бога. А чтобы читатель точно в этом не усомнился, Иличевский не поленился оснастить свой роман атрибутикой магического реализма: главный герой – и не только он – видит всевозможных духов, не особо их боится, включает в свою систему координат, вполне нормально с ними сосуществует. Кажется, здесь в текст может ворваться эзотерика самого пошлого характера, но у Иличевского хватает чувства вкуса не идти по стопам Карлоса Кастанеды или Николая Рериха в том виде, который мы можем обнаружить у ревнителей их идей. На страницах «Чертежа Ньютона» вполне гармонично соседствуют поэтичные описания природы, путевые анекдоты, биографические очерки и воспоминания героя о своей семье и – в первую очередь – об отце. Несмотря на определенную фрагментарность, нет ощущения разрозненности, вполне себе цельный роман. Хотя некоторые эпизоды, пожалуй, выписаны с большим чувством, чем весь остальной текст. В этом отношении лучше всего вышли эпизоды о жизни андеграундной колонии в Лифте: тема интересная, образы запоминающиеся, ток жизни бойкий, про все это хотелось бы получить отдельный роман, или хотя бы повесть. Иличевский же ограничивается примерно полусотней страниц. И на том «спасибо».
При всем этом разнообразии материала, при всей этой смене ландшафтов «Чертеж Ньютона» сводится к исследованию взаимоотношений сына и отца (именно так: роман-то написан от лица сына, пусть тот и успел уже стать отцом). Параллель между поиском Бога и отца в данном ключе выглядит столь очевидной, что и говорить-то о ней скучно, хотя есть тут один любопытный нюанс. Бога герой ищет, прежде всего, у себя в голове, а вот отца ногами по всем израильским пустыням. Ментальное пространство таким образом приравнивается с физическому, а это в свою очередь смещает систему координат всего романа. А тут еще и духи всякие кишмя кишат… С другой стороны, рассказчик много говорит о своем отце с чисто биографической точки зрения. Его фигура предстает перед читателем во всей своей противоречивости и со всей тонко прописанной нюансировкой нависает над героем, текстом, миром, в конце концов. Опять же здесь не избежать все той же параллели с Богом, но и опять же это не интересно. А интересно то, как Иличевский демонстрирует, что рассказчик со всеми своими идеями, желаниями и устремлениями вырастает из личной истории своего отца. И жену он получает практически в наследство, и профессиональные интересы, по сути, проистекают из мировоззрения папаши, да и модель этакого странствующего паломника – оттуда же. Мы привыкли к тому, что отцы и дети спорят, это считается как бы естественным, такова уж людская природа. У Иличевского спора этого и нет, зато показано, как все мы зависим на всех планах от своих родителей, хотим того или же нет. Пожалуй, тут-то и таится главный нерв романа. Но он лишен всякого пафоса. Просто констатация факта, наблюдение, прежде всего, ученого. К счастью, Иличевский снова проявляет завидное чувство вкуса, учитывая, как эта тема может звучать сегодня, когда так много говорят о разорванности поколений и невозможности навести между ними мосты.
Вот и получается, что уже в середине романа можно легко догадаться, чем же закончится квест героя. Сюрпризов не будет.
Все это вполне может показаться и громоздким, и утомительным, отсюда и пустота в голове после прочтения романа, о которой было написано в самом начале этого текста. Автор был говорлив и тем самым утомил, пусть и блестяще справился с формой. Но имеется в «Чертеже Ньютона» еще кое-что – кроме всех этих философских игр, – а именно, Иерусалим. В художественной литературе есть почтенная традиция книг, в которых главным героем выступает город, где разворачиваются события. Не счесть романов про Москву, Санкт-Петербург, Лондон, Париж, Рим. И далее – в бесконечность. Иерусалим, конечно, тоже становился таким героем. В этом отношении «Чертеж Ньютона» роман не только про поиски отца, Бога и прочего, но еще и про него, про Иерусалим. Автора интересует и прошлое города, и его настоящее, заглядывает он и в его будущее. Сравнивая Иерусалим с книгой, он листает страницы археологических слоев, на чем-то останавливается, что-то торопливо пробегает. Но одно остается всегда в фокусе авторского внимания: то, как библейское не просто таится в памяти Иерусалима, оно как бы определяет всю его историю. Портрет города тут такой четкий, такой конкретный, но при этом пронизанный мистикой, что у читателя может создаться ощущение долгой-долгой прогулки по всем его улицам, площадям, скверам и переулкам. Потому можно сказать, что роман Иличевского представляет собой еще и идеальный путеводитель по Иерусалиму. Для кого-то, думается, в этом и обнаружится самая главная прелесть «Чертежа Ньютона». Автор данного текста явно из их числа.
1352. Королевство Арагон. Умирающий великий инквизитор королевства назначает преемником доминиканца Николаса Эймерика. Тому нужно не только добиться подтверждения своего назначения у судьи-хустисьи, архиепископа и короля. Но и разобраться в таинственных событиях, происходящих в городе. А их тут хватает.
1990-е годы. Чертовски активный молодой человек Маркус Фруллифер заявляет, что проработал и развил теорию новых элементарных частиц – пситронов, благодаря которым люди могут творить чудеса. А также создавать космические корабли, способные мгновенно попадать в любую точку пространства. И даже времени.
2194. Один из пситронных кораблей отправляется в путешествие к иной планете, которое идет не совсем так, как планировалось.
Еще один цикл итальянца Валерио Эванджелисти — автор до мурашек атмосферного Мага, одного из лучших «путешествий во времени» наравне со Ртутью, Именем и Башней.
Роман любопытный, но не столь удачный, как история Нотрдама. Эванджелисти создал книгу, совместившую историческое полотно, сайнс-фикшн, элементы фентези и хоррора (вспоминается отличная работа Флинна).
Перед нами, как вы уже заметили, три отдельные линии, сходящиеся в общее полотно далеко не сразу.
Первая – арка Фруллифера, перегружена научными (и псведонаучными) терминами: подход вовсю использующийся тем же Уоттсом. Маркус с удовольствие читает обширные лекции о пситронах, и чтобы разобраться в его построениях, нужно вдумчиво пересмотреть текст не один раз. Сдабривает энто дело наш герой сексуальными фантазиями на уровне 15-летнего пубертатного подростка. И нелегким моральным выбором. Выходят эдакие научно-эротически-этичные интермедии.
Вторая (единственная от первого лица) – полет пситронного космического корабля «Мальпертюи». Тут мы уже видим теорию Фруллифера в действии. А точнее наглядно приобщимся к нюансам космических перелетов с помощью пситронов. Нюансам, о которых мы параллельно читаем в теоретических выкладках Фруллифера. Эта арка становится мостиком между первой и третьей, превращая книгу из двух отдельных повестей (намеки на общую картину присутствуют и в арке 1352 года, но почти до финала это лишь намеки) в законченный роман.
Третья – центральная по объему текста: собственно приключения инквизитора.
Николас несет крест профессии чуток мягче, чем некоторые коллеги по цеху (как-то Глокта или Маддердин, которые львы – животное мудак), но до продвинутого Курта ему далеко. Хотя манера работы предшественника, опирающегося в основном на пытки, доминиканцу не слишком нравится, Эймерик готов убивать, и для достижения цели может приказать устроить настоящую кровавую баню.
ГГ пережил чуму, не терпит проявления физических недостатков, обладает замкнутым характером, не любит публичности, его нервируют людные места и толпы. При этом — отличный манипулятор и лжец, умный мужик, не гнушающийся никакими средствами, умело пользующийся ошибками других, тщательно собирающий, использующий информацию, внимательно наблюдающий за реакцией собеседников, делающий верные логические выводы, составляющий хитрые планы (пресловутое «инквизиторское коварство» – это про него), способный откорректировать планы по ходу дела, положиться на интуицию. Не будь парень фанатиком («церковь должна навязывать свой порядок!»), цены б ему не было.
Тут же нас ждет погружение в быт королевства Арагон середины 14 века, с его смесью культур, от мусульман и иудеев до христиан. Мавританским кварталом, залитыми отбросами улицами, прилюдными казнями, и трупами, качающимися на площадях. Черной смертью, унесшей тысячи жизней и продолжающей собирать свою гниющую плату. «Терками» между францисканцами и доминиканцами. Монастырским бытом, противостоянием короля и дворянства (здешняя аристократия упорно и успешно сопротивляется монаршьему самодурству). Нюансами организации и работы инквизиции. Нежданчиком с личностью антагониста.
Однако: при всей атмосферности, особенности устройства королевства поданы дидактично и не слишком акцентировано. Опять же, «Маг» в этом отношении сильнее.
Тут же автор поговорит о разнице между язычеством и христианством, излишней твердолобости, догматичности, непримиримости поклонников Христа («они как пьяные от счастья.., что я говорил, вот она работа дьявола!).
-Противостоянии между холодным разумом и природными инстинктами.
-Отличии женского и мужского подхода к жизни.
-Силе, которую имеет общая молитва, прочие массовые слияния умов и даже один-единственный человеческий разум.
-Богах и вере, о том, на что способна эту самая вера и откуда могут появляться боги.
Напоследок подытожу претензии к роману.
-Манера Валерио выдавать информацию обширными «простынями». «Маг» в этом отношении был интереснее.
-Долгое и неторопливое сплетение общей канвы. И если общность первой и второй видна сразу, то третья кажется инородным телом добрую половину книги.
-Излишняя перегруженность терминами линии 90-го.
Эрго. Любопытный микс разных (порой противоречивых) поджанров Страны фантазии. Недурно, но есть нюансы.
«В среду свершилась судьба Хуана Наркисо Уканьяна, но мир не заметил этого.
В высшем смысле, конечно, заметил, но лишь недели спустя и без упоминания имени Уканьяна. Он просто был одним из многих. Если бы расспросить его самого, что произошло в то раннее утро, можно было бы провести параллели со сходными событиями по всей земле. И, может, рассказ рыбака, именно в силу его наивного восприятия, раскрыл бы сложные взаимосвязи, которые стали очевидными лишь спустя время. Но ни сам Хуан Наркисо Уканьян, ни Тихий океан у берегов Уанчако на перуанском севере никому не проговорились. Уканьян был нем как рыба, которую он ловил всю жизнь. Когда статистика хватилась его, события были уже в другой стадии и возможные показания об участи Уканьяно утратили интерес.
Тем более, что и до 14 января никто не питал интереса к его жизни.
Он сам это видел. Ему сулило мало радости превращение Уанчако в международный курорт. Чтобы чужаки пялились, как местные выходят в море на своих допотопных лодках? Хотя удивительным было скорее то, что они вообще выходят в море. Его земляки теперь нанимались на плавучие рыбзаводы или на фабрики рыбной муки и рыбьего жира, благодаря которым Перу, несмотря на сокращение лова, всё ещё держалось в числе рыбодобывающих стран — вместе с Чили, Россией, США и ведущими странами Азии.
Уанчако разрастался во все стороны, отели строились один за другим, погибали последние заповедники природы. Всякий думал лишь о своей выгоде. А какая выгода Уканьяну, если у него ничего не осталось, кроме его живописной лодочки — кабальито, «лошадки», как умильно окрестили их когда-то конкистадоры. Но и «лошадкам» оставалось недолго.
Новое тысячелетие решило, видно, отбраковать таких, как Уканьян…
Ему было 28 лет, и он был из последних».
Франк Шетцинг. Стая
Роман, вышедший в Германии двадцать лишним лет назад, вызвавший многочисленные скандалы и споры и превращенный в сериал по его мотивам. Разнообразные персонажи и ситуации. Объёмный текст био-техно-триллера, с обилием научно-популярных сведений, рассказывает о тех, кто обитает в глубинах Мирового океана. И явно недолюбливает обитателей суши. Более того, на людей начинаются нападения. Возникает насущный вопрос: а природные катастрофы, они случайные или тоже кем-то запланированные? И если да — то кем?
Началось с пропажи очередного обычного рыбака из Перу, потом у японских берегов стали тонуть суда. Поначалу расследовали отдельные случаи подобных трагедий, потом перешли к глобальному анализу и сбору лучших мировых экспертов…
Роман — с динамичным сюжетом, мастерским нагнетанием загадочного и недоброго. Почему бы и не быть Разуму в океане? А если просто представить, во что же превращают Мировой океан корпорации, страны и люди, то явно морские обитатели не должны к нам испытывать особых симпатий.
Пройдут тысячелетия и обновится морское дно. Океан, осознающий себя, живет по другим временным отсчетам, чем люди. Он размышляет о последствиях людских действий. Помнит ли Ирр все? Но чтобы понять, людям нужно время. И, как утверждает автор, Ирр показали людям мир таким, каков он есть. В итоге — неплохой био-техно-триллер, хотя местами и затянутый.
«Интересно, видит ли её существо?
Уивер не представляла себе, как это могло происходить. У коллектива нет глаз, но разве это исключает зрение?
Эх, если бы на «Независимости» у них было побольше времени на многосторонние исследования!
Она сильно надеялась, что существо её как-то воспринимает сквозь прозрачный колпак. И что королева не поддастся соблазну открыть кабину, чтобы ощупать Уивер. Это было бы, может, и доброжелательной, но финальной попыткой установления тесного контакта.
Она этого не сделает. Она разумна.
Она?
Как всё-таки быстро впадаешь в человеческий образ мысли.
Уивер даже рассмеялась. И, будто она подала тем самым сигнал, белый свет вокруг лодки стал прозрачнее. Казалось, он странным образом удалялся во все стороны — пока она не поняла, что существо, которое она называла королевой, растворяется. Оно таяло, растягивалось, и на какой-то чудесный миг её окружила звёздная пыль молодого космоса. Прямо перед куполом плясали крохотные белые точки. Если это были одноклеточные, то они обладали изрядными размерами, почти с горошину величиной.
Потом «Дипфлайт» оказался снаружи, а луна снова слилась и теперь парила под батискафом, несомая на раскидистом блюде из тёмной синевы. Судя по всему, королева довольно высоко подняла батискаф вверх. На поверхности блюда творилась неразбериха. Мириады светящихся существ разлетелись поверх голубой сферы. Изнутри желе вылетели химерические рыбы, тела которых излучали сложный узор, сталкиваясь и снова погружаясь в массу. Издали это походило на фейерверк, потом каскады красных точек вспыхнули перед самым батискафом, выстраиваясь всё новым порядком — быстрее, чем успевал уловить глаз. Опускаясь к белому центру, они медленно приняли облик кальмара — огромного, как автобус.
Королева выпустила светлую нить и коснулась середины кальмара, и причудливая игра красных пятен прекратилась».
«И всегда держал меч под рукой. Любая ночь могла стать для него последней, думал он. Любая сила из тех, с которыми он когда-то боролся, любая держава, которую он предал или подвел, могла подослать убийц. Сын короля Испании. Английская корона. Его собственные кланники и вассалы. Наконец, Sanctissimus собственной персоной, а не он, так его кардиналы: скоро они устанут от графа, от его бесконечных просьб о деньгах и оружии, потребных для возвращения в Ирландию, от заговоров, которые он строил in vino plenus со своими товарищами по изгнанию (этот мечтает о мести, тот одержим правосудием), быть может, тоже втайне его ненавидевшими. Найдется кто-нибудь, кто прижмет к его лицу подушку, и больше он уже не проснется. Но те легионы земли и воздуха, те великие и прекрасные, которых он подвел сильнее, чем кого бы то ни было, а они, в свой черед, подвели его, – уж они-то его здесь не достанут. Здесь им не под силу покарать его или причинить хоть какой-то вред: за пределы Острова им хода нет – точно так же, как ему самому нет возврата».
Джон Краули. Кремень и зеркало
Фэнтези на историческую тему, причем главный герой был реально существовавшим и зафиксированным в старинных документах деятелем. Но к реальной борьбе за власть и разнообразным политическим интригам аккуратно и изящно добавлены не только магические атрибуты, среди которых — маленькое зеркальце из обсидиана (да, да, полученное от английского волшебника Джона Ди), при помощи которого главный герой может общаться с королевой Елизаветой; и волшебный кусок кремня от Туата Де Дананн с силой древних.
И поэтому история восстания ирландцев за свою независимость против английской короны приобретает и метафорический смысл, хотя сам главный герой – вовсе не чародей. Изложенный изящным стилем, текст скорее полон намеков и атмосферы преданий, государственных и политических интриг и реальных схваток, исторических эпизодов.
Хью О’Нил, лорд Севера, названный Елизаветой I графом Тироном, становится надеждой древних ирландских кланов и народа, хранящего магию и стремящихся к независимости от власти английской королевы, уже считающей эти земли своими. Но герой сделал свой выбор и расплатился за него. Он побеждал, но так и не смог одержать решающую победу, отправившись в изгнание в Рим.
«Но какой слуга Короны в своем уме доверился бы графу Десмонду? Хью О’Нила с его отрядом направили в гавань Смервика, где ожидалась высадка испанских и папских войск. Люди О’Нила одолели дорогу за один переход, но граф Джеральд прибыл на место раньше – и, похоже, не сделал ничего, чтобы помешать повстанцам Фисмориса захватить город и возвышавшийся над ним Золотой форт, Дун-ан-Орь. Оставив своих бойцов и капитанов за городской стеной, Хью въехал в крепость и стал искать графа. форт кишел людьми Фицмориса, и эти люди, с которыми Хью О’Нилу было приказано разделаться, смотрели на него – ирландского лорда и сына Истинной Церкви – как на возможного союзника. Странное это было чувство: словно он лишился самой своей сути – или, наоборот, свелся весь к своей внутренней сути, лишившись всего остального.
«Большинству людей трудно воскресить в памяти свое первое воспоминание — за ним приходится тянуться, как за банкой на верхней полке, — но для Джо это проблемы не составляло. Ведь первое, что он помнил, произошло через неделю после того, как ему исполнилось сорок три.
Он сошел с поезда. Да, именно это стало его первым воспоминанием, а вот второе труднее поддавалось определению. Это было тягостное, зловещее чувство, будто все вокруг в порядке вещей, жизнь идет своим чередом, но вместе с тем что-то явно не так.
Было раннее утро, стоял страшный холод. Черный паровоз со свистом испускал пар прямо у Джо над головой. Платформа возвышалась над путями всего на пару дюймов, и двойные поршни колес были на уровне его пояса. Джо находился так близко, что слышал, как над топкой кипит вода. В уверенности, что паровоз вот-вот накренится, он отступил подальше.
Поезд только что прибыл. Платформу заполнили сомлевшие с дороги люди, которые медленно двигались в сторону вестибюля станции. Воздух пропитал сладковатый запах угольного дыма. Солнце едва показалось из-за горизонта, и слабый свет круглых фонарей окутывал вокзал бледным сиянием. Предметы отбрасывали длинные, неясные тени: тень падала даже от пара, который словно застыл в нерешительности, размышляя, становиться ему твердым или нет.
Джо понятия не имел, что его сюда привело.
Он немного выждал: вокзалы по всему миру одинаковы — уж где замешательство естественно, так это здесь. Но это не помогло. Джо не помнил, ни как прибыл сюда, ни куда направлялся. Оглядев себя, с ужасом обнаружил, что не помнит даже, как одевался. Он не узнавал свою одежду. Тяжелое пальто с тартановой подкладкой. Жилет прямого кроя с оригинальными пуговицами, украшенными оттиском в виде лавровых венков».
Наташа Пулли. Маяк на краю времени
Приключения во времени — и тем более переведённые с английского — бывают разными и причём порой — неожиданными и даже забавными. Хотя на самом деле это последствия трагических исходов. Времена изменились и для британцев — не в лучшую сторону. Легендарная Трафальгарская битва проиграна, Лондон стал Лондром, по-английски нельзя разговаривать.
Впрочем, сам роман начинается с описания вроде бы незначительного события — на одном из вокзалов обнаруживается некий Джо, который ничего не помнит. И у него с собой открытка с изображением маяка. Интересны самые первые впечатления, когда он оказывается на вокзале и не понимает, почему железнодорожная компания объявляет названия лондонских станций по-французски. Конечно, оказывается, что все лондонские станции имеют французские названия, как и все другие указатели – на французском. Почему?...
Джо получает свою регистрационную карточку раба: «На обороте карточки перечислено то, что тебе покупать запрещено. Никакого алкоголя и острых предметов... Вот список. Если не вернёшься через час, я пошлю жандармов тебя искать». И, если ты не знаешь собственный адрес, то неизбежно попадешь в больницу. Но даже дорога туда кажется знакомой и незнакомой. И дежурный доктор высокомерно упоминает парамнезию: «стирание границ между воображаемым и реальным. Чаще всего это déjà vu — ощущение, будто вы уже видели раньше то, с чем столкнулись впервые. И его противоположность, jamais vu, когда вам кажется совершенно незнакомым то, что вы на самом деле хорошо знаете».
И оказалось, что вот это второе Джо ощущал с того самого момента, когда к нему подошли на вокзале. Оказалось, пару лет назад произошло некое событие, и после этого начались подобные случаи. Да, странности с пропавшими людьми.
Текст романа — достаточно причудливый и обстоятельный, и главному герою предстоит много пережить, чтобы вспомнить...
«Пока Джо ждал у кабинета, какой-то мужчина протянул ему газету «Монд» и объявил, что умеет управлять погодой. Джо держал газету, вглядываясь в слова, в шрифт и пытаясь понять, почему все это кажется ему таким чужеродным. Газета не сообщала ничего необычного. Одна из колонок содержала прогноз погоды — он не совпадал с тем, что предсказывал мужчина, — а также рекламу шелковых рубашек и последнего изобретения месье де Лева — электрического корсета, который, по-видимому, служил отличным средством от дамских недугов. Джо это удивило, ведь Мэделин никогда не испытывала недомоганий, требующих лечения электрическим током. Он хмуро глядел на свои колени, когда вдруг понял, что вспомнил имя и лицо женщины — миниатюрной темноволосой женщины, которой шел темно-зеленый цвет. Джо не мог вспомнить ни ее фамилии, ни кем она ему приходилась: сестрой, женой или кем-то еще».
«Перед крепостными стенами, чуть дальше дистанции полета стрелы, в землю вбили пятьдесят один деревянный столб. Перед закатом у каждого установили полыхающую жаровню, чтобы предстоящее изуверство видели обе стороны.
Захваченную знать раздели догола и пинками и криками выгнали из загонов, а потом привязали к столбам, и за этим беспомощно наблюдали их подданные, трясясь от страха за осыпающимися стенами крепости
Через пять лет войны Черная Герран наконец-то загнала последние королевские семьи Эссорана и остатки их армий в Ракатолл и горела желанием продемонстрировать все ужасы, которые для них уготовила. Мятежники, изгои, бандиты, наемники и монстры, из которых состояла ее армия, в той же степени жаждали посмотреть на мучения своих угнетателей.
Черная Герран, повелительница демонов, генерал и верховный главнокомандующий, оглядела свою армию и улыбнулась, когда все, на кого упал ее взгляд, потупились. Какими бы они ни были устрашающими, всегда полезно напомнить, что она куда опаснее. Они толкались, распихивали друг друга и обзывали, но не смели обнажить оружие. Лишь проникающий до мозга костей ужас перед ней сплачивал ее воинство.
Она стояла рядом с двумя капитанами, а тридцать тысяч жаждущих крови людей и чудовищ внимательно наблюдали за пленниками, пытающимися разорвать путы. Из рук в руки переходили монеты – ставки на то, кто продержится дольше».
Кэмерон Джонстон. Мерзкая семерка
Тёмное фэнтези без всяких церемоний или привкуса романтики. Наоборот — с наглядной демонстрацией изнанки. Зато становится очевидным, что если у тебя репутация крупной незаурядной сволочи, то прежние, даже вроде роковые провалы тебе нипочём. Оказывается, польза (впрочем, как и вред) может быть не только от новеньких сверкающих героев, но уже от списанных и казалось бы безнадежных и не нужных. Конечно, если каждый из них готов бороться, а не только выпивать и лежать на диване (впрочем, там диванов и не было). Забавная, местами шокирующая история о борьбе за идеалы и того, чем она может кончиться. Кстати, именно масштабных схваток в романе не слишком много, зато хватает бесцеремонных и насыщенных диалогов, как и всплывающего мрачного потустороннего подтекстам.
Итак, главная героиня, Чёрная Герран, вождь армии, однажды ррраз! — и ушла с своего поста накануне решительного сражения. Но спустя годы решила вернуться «в тёмные разборки» И защитить городок от жестоких, безжалостных сил света — так они себя позиционируют.
Конечно, у тех уже могучая армия и инквизиторы с их волшебными (не будем тратить усилия на изысканность формулировок) возможностями. А у той — лишь прежние связи: чародейка, бывший бог, вампир, пиратка со своими пиратами, сбрендивший алхимик. Вот такие семь антигероев — ну не героями их же называть!
Разумеется, все они не любят, не терпят ни главную героиню, ни друг друга. Но безжалостный враг прет вперёд и собирается все, что по их пониманиям не светлое и белое, уничтожить под корень. Поэтому героям надо вставать с дивана (которого, конечно, нет, потому что и не то время и место) и браться за дело, громя инквизиторов и рыцарей, чтобы остановить и добраться до их принца.
В романе есть и всякие магические заковырки, семейные и роковые тайны, а также — соглашения с могущественным нездешним. Но главное – не сдавать, бороться, и не забывать о своих друзьях, соратниках и потенциальных союзниках и врагах.
«Княгине Герран Хеллратской нравилась мысль о том, что она будет править всем Хеллратом. Со временем так и будет, и она отомстит Мейвен. Она размяла когтистые пальцы и улыбнулась. Нельзя никому позволять безнаказанно заколоть ее в сердце, это плохо скажется на репутации. Мейвен заслужила вечные муки за свои злодеяния. Рано или поздно кто-нибудь ее убьет, в особенности если этого кого-то подтолкнуть в нужном направлении. И тогда княгиня Герран заберет порочную душу своей бывшей соратницы. И какое замечательное оружие можно из нее получить!
Княгиня Герран уселась на трон и поклялась: она начнет править так, что смертные, демоны и даже Старые боги будут дрожать от одного упоминания ее имени».
«Шестидесятилетний Влас Ефимов сын Маймист, живший около Ораниенбаума, вылечил фавориту Салтыкова Козловскому рези в желудке. А отставной 76-летний матрос Гаврила Иванов сын Сарычев, кормившийся сапожным и башмачным мастерством, продажей грибов, ягод и дров, «лечивал от французской [примечательно, что к середине XVIII в. лечение венерической „французской болезни" становится важной частью практики столичных знахарей. — Е. С.], и от животной, и от других разных болезней травами, и кореньями, и другими разными снадобьями» (л. 81 об.-82). Впрочем, вся методика лечения, изложенная Г. И. Сарычевым в Тайной канцелярии, сложностью не отличалась…
Таким образом, дознание, проведенное Тайной канцелярией в 1758 г., не найдя ни у одного из привлеченных к следствию знахарей никаких вредительных для человека кореньев, трав или минералов, смогло зафиксировать лишь довольно простые лекарские приемы, используемые для исцеления от разных недугов. Правда, рассказывая о знахарской практике, трое — Игнатий Никитич, Влас Маймист и Гаврила Сарычев — признались, что лечили с наговором. Но в этих признаниях ничего таинственного не было: соединение в травниках и лечебниках естественных рецептов и заговорно-заклинательных текстов, канонических молитв и апокрифов вряд ли вызвало бы удивление современников».
Е. Смилянская. Волшебники, богохульники, еретики в сетях российского политического сыска XVIII века
Основанное на уникальных архивных материалах шестистах судебных дел, издание наглядно показывает, какой было чародейство на Руси при Петре I и наследниках, чем отличались так называемые народные суеверия от чаяний тех, кто был вхож в императорский дворец и владел сотнями и тысячами душ крепостных. В первую часть включены главы: «Магия и любовь», «Магическое целительство» и «Волшебство и «новая культура» века Просвещения», и «Магия «ко власти» и политическая культура». «В конечном счете заговоры «ко власти» воспроизводят две основные модели «идеального отношения» власти к субъекту магического ритуала – власть, узрев имярека, устрашается или наоборот, умиляется». Во второй части издания, посвященной народной религиозности и кощунствующим, рассказывается об особенностях мировоззрения отечественных вольнодумцев и тому, как воспринимало «еретиков» общественное мнение и государственный аппарат Российской империи.
«Приведенные описания «волшебных» действий, выполнявшихся на заказ по воле камергера Петра Васильевича Салтыкова, показывают, что при существенном разнообразии магических средств — трав, кореньев, соли, воска, пота, при перекрещивании различных традиций (коломенской, великолуцкой, северо-западной, московской и путивльской малорусской) исполнение колдовского магического ритуала (или его имитация) сохраняет устойчивые архаичные очертания.
Существует, однако, и целый ряд недосказанностей, противоречий, расходящихся с хорошо изученной мифологической схемой «правильного» исполнения аналогичных ритуалов. Прежде всего следует отметить, что заказ Петра Салтыкова требовал обычно действий вредоносного свойства, предполагающих обращение к демоническому началу и богоотступничество. Однако ни разу при расследовании в Тайной канцелярии дела Салтыкова следствию не удалось добиться показаний о «черной магии», т.е. собственно колдовстве, а отдельные символы демонического действа — «нашептывание» Власа Маймиста в бане, указание магический предмет класть под пяту, приготовление отвара с потом объекта магического действа — не позволяют восстановить подлинную картину вредоносного или приворотного заговорно-заклинательного акта».
"Все великие сообщества классической древности воспринимали себя как центр мира посредством священного языка, связанного с небесным порядком власти. Соответственно, и дальность распространения письменной латыни, пали, арабского или китайского теоретически была неограниченной… И все же такие сообщества классической древности, объединенные священными языками, отличались по своему характеру от воображаемых сообществ современных наций. Одним из главных отличий была уверенность прежних сообществ в уникальной священности их языков, и их представления о принятии в свой состав новых членов. Китайские мандарины с одобрением смотрели на варваров, мучительно учившихся рисовать иероглифы Срединного государства. Эти варвары были уже на полпути к полной абсорбции. Полуцивилизованный человек был гораздо лучше, чем варвар. Такая установка, безусловно, не была исключительным достоянием китайцев и не ограничивалась древностью".
Бенедикт Андерсон. Воображаемые сообщества: размышления об истоках и распространении национализма
В исследовании известного английского социолога, профессора Корнельского университета, специалиста по Юго-Восточной Азии, описываются и анализируются основные факторы, повлиявшие на возникновение и развитие такого явления как национализм в сравнительно недавнем прошлом и в современном мире. Своеобразие трактовки автором ключевых понятий «нация» и «национализм» заключается в глубоком социально-антропологическом подходе к их анализу. При этом автор учитывает социально-политический и исторический контекст формирования указанного феномена: «В 1802 г. Зя Лонг на церемонии своей коронации пожелал назвать свое королевство «Нам Вьет» и послал гонцов, чтобы заручиться согласием Пекина. Маньчжурский Сын Неба настоял, однако, чтобы оно называлось «Вьет Нам». Причина этой инверсии такова: «Вьет Нам» (или по-китайски Юэнань) — буквально «к югу от Вьета (Юэ)» — обозначает королевство, завоеванное семнадцать веков назад династией Хань и охватывавшее, как принято считать, территории нынешних китайских провинций Гуандун и Гуанси, а также долину Красной реки. «Нам Вьет» Зя Лонга означал, в свою очередь, «Южный Вьет/Юэ» и тем самым содержал в себе притязание на это древнее королевство...». Касается автор и общей темы потрясений ХХ века: «Модель большевистской революции оказала решающее воздействие на все революции ХХ в., поскольку сделала их вообразимыми в обществах даже еще более отсталых, чем Россия. (Она, так сказать, открыла возможность прерывать историю в критической ситуации.) Искусные ранние эксперименты Мао Цзэдуна доказали применимость этой модели за пределами Европы». В главе «Официальный национализм и империализм» рассказывается о потребности в объединяющем языке и престиже национальной идеи и роли монарха. После поражения в мировой войне кайзер отправился жить в Голландию.
«Так и Мохаммед Реза Пехлеви, назвав себя не просто шахом, а шахом Ирана, в конце концов. был заклеймен как предатель. То, что он и сам принял пусть даже не вердикт, а, так сказать, правополномочность национального суда, видно из небольшой комедии, разыгравшейся в момент его отправления в изгнание. Прежде чем взобраться на трап самолета, он поцеловал землю перед фотообъективами и объявил, что забирает небольшую горсть священной иранской земли с собой. Этот эпизод украден из фильма о Гарибальди, а не о Короле-Солнце».
«Даниял Султан воевал с русскими, но безуспешно. После чего он эмигрировал вместе с подчинёнными к имаму Шамилю. Последний назначил его наибом и возвёл в мюриды. Даниял Султан с усердием взялся за упрочение дел религии. Он всегда советовался по всем вопросам с учёным советником, всегда и всюду был с ним. И имам видел его преданность. Но большинство наибов позавидовали ему. Даниял Султана это злило, и он пожалел, что не эмигрировал в Мекку, подобно своему другу шекинцу Яхья-беку… На него (Даниял Султана) постоянно клеветали наибы, якобы он намеревается убежать к русским. Так они вынудили имама уволить Даниял Султана с должности наиба. Но потом Шамиль восстановил его в должности. И когда имам попал в беду, Даниял не сдавался русским, пока все наибы не сдались. Русский наместник устроил его в город Нуху с зарплатой генерала. Даниял Султан намеревался вернуться на родину и вернуть своё состояние, но русские не выпустили его. Примечание: через некоторое время русские направили его (Даниял Султана) в Стамбул, где он был принят с почестями…».
З.А. Магомедова. Дагестанские арабоязычные эпистолярные источники и документы конца XVIII – начала ХХ в.
Данное научное исследование посвящено письмам и другим эпистолярным документам конца XVIII – начала ХХ в., находящимся в Фонде восточных рукописей Института истории, археологии и этнографии Дагестанского федерального исследовательского центра РАН. Большинство представленных в книге рукописей ранее не публиковались, таким образом, около тысячи документов на арабском языке вводятся в научный оборот.
Значительная часть опубликованной переписки относится ко времени Кавказской войны и посвящена как самому имаму Шамилю, так и его сподвижникам. В их числе – Даниял-бек Илисуйский, также известный как Даниял Султан, последний правитель маленького государства, находившегося на землях современных Азербайджана и Дагестана. В Илисуйском султанате и на сопредельных землях арабский язык применялся для официальной переписки, чем и объясняется большое количество арабоязычных эпистолярных памятников.
Из материалов, представленных в книге можно почерпнуть много информации о подробностях ключевых событий, происходивших в это время на Кавказе, а также о жизни тогдашнего дагестанского общества. Письма в издании даны в русском переводе с комментариями.
«Сообщают, что некий цудахарец, совершив преступление, сбежал к Даниял Султану. Но и оттуда тоже сбежал при содействии магарца Чананика. Убегая, сказал, что дал 4 тумана тому, кто помог ему сбежать. Мухаджиры пишут, что Даниял Султан обещал возместить им ущерб, причиненный этим цудахарцем. И просят, чтобы имам дал разъяснение, нужно ли требовать у него (Даниял Султана) этого возмещения.
Подлинник. Бумага российская, почерк дагестанский насх, ар. язык. Имеется оттиск печати Шамиля с легендой на ар. языке».
«Дома по типовым проектам для своеобразного обезличенного потребителя в странах Запада появились еще во второй половине XIX века и достаточно активно продолжали строиться в 1920–1930-х годах. Потребность в дешевом жилье обострилась после Второй мировой войны в Германии, Великобритании, Франции и других странах Европы. Для ускоренного возведения пригодных для жизни, но недорогих зданий требовались материалы, альтернативные кирпичу, легкие и дешевые одновременно. Так появились крупные блоки, каркасные конструкции с облегченными заполнителями. Но не только нечто физически осязаемое, из чего можно и нужно создавать массовое экономичное жилье, интересовало новое поколение зодчих. Архитекторы и проектировщики формировали специфические каноны обитания обычного человека в условиях особого жилого пространства. Оно должно было обладать «открытостью», что отвечало новым представлениям о мировом локусе как «большом доме» всего человечества. Одновременно в систему архитектурно-строительного формотворчества входило понятие «среды» и ее границ».
Наталия Лебина. Хрущевка. Советское и несоветское в пространстве повседневности
В издании описываются не только хрущевки и те виды жилья, из которого в хрущевки переселялись, но возникший благодаря хрущевкам массовый образ жизни миллионов людей, причем оставшийся отчасти неизменным для представителей пары поколений, и существующий и поныне. А вот само слово «хрущевка» возникло, как подчеркивает автор книги, появилось и стало распространённым не в конце 1950-х годов, а позже. Да и сама критика, злословие по поводу простого массового жилья возникла позже, уже после падения Хрущева. В первые годы возведения хрущевок у переселенцев из бараков и коммуналок была истинная радость обретения отдельного жилья.
В некоторых коммунальных квартирах бережно хранились разные вещи царского времени, в котором оказавшиеся в стесненных жилищных условиях «бывшие» пытались сохранить память о былом, в том числе – своем и семейном. Такие предметы обычно не выставляли в общее пространство квартиры, из-за боязни как символического или натурального «осквернения», так и доносов с обвинениями в стремлении реставрировать прежний эксплуататорский строй.
К моменту массового появления хрущевок в СССР уже появилось два новых поколения советских людей, большинство которых в городах жило в бараках и коммуналках. Эти коммуналки возникли еще в дореволюционных домах. Особо неудобными для новых жильцов были прежние приличные апартаменты, поскольку комнаты в них располагались анфиладами, и после «уплотнения» стали проходными.
«Достойным дополнением картины быта в новом жилом пространстве является и советская живопись, прежде всего, картины Юрия Пименова. Особую ценность для визуализации специфики жизни в новом жилом пространстве представляют следующие полотна художника: «Район завтрашнего дня» (1957), «Франтихи» (1958), «Свадьба на завтрашней улице» (1962), «Первые модницы нового квартала» (1961–1963), «Движущиеся границы города» (1963–1964), «Утро в городе» (1964), «Лирическое новоселье» (1965), «Тропинка к автобусам» (1966), «Перед танцами» (1966). Многие суждения о «хрущевках» автор книги сформулировал под влиянием визуальных источников, поэтому и картины, и «картинки» – важная часть текста. Однако разного рода обстоятельства, в частности связанные с особенностями российского авторского права, определили особенности работы с так называемым «иллюстративным материалом». В книге используется прием «визуального цитирования», то есть авторского изложения и осмысления «рисованных» материалов, а проще говоря, пересказа их содержания с одновременной интерпретацией изображенных деталей».
«Давным-давно был на свете удалой молодец, по имени Оскю́с-оо́л. Жил он со своим старым-престарым отцом в ветхом чуме, и было у них всего-навсего семь коз.
Оскюс-оол пас коз и ухаживал за своим старым отцом – готовил ему еду, кипятил чай.
Однажды старику стало совсем плохо.
Загоревал Оскюс-оол:
– Не было меня – ты породил меня. Родился я – ты вырастил меня. Что случилось с тобой, чем помочь тебе?
Погладил старик сына по голове и сказал тихим голосом:
– Ничем нельзя помочь мне, сын мой. Я пришёл на край жизни. Хорошо бы напоследок отведать наваристого супа, полежать на мягкой шкуре. Да жаль, скота у нас мало – козы тебе самому нужны будут.
– Зачем мне скот, отец, если тебя не будет? – сказал Оскюс-оол и заколол козу. Шкуру козы отцу постелил, а из мяса суп сварил.
Каждый день он варил суп, кипятил чай, а отец плёл из козьей шерсти мешок – таар.
Когда была съедена последняя коза, старик кончил плести таар и позвал сына.
– Настал, сынок, мой последний день. Нечего мне оставить тебе, кроме вот этого мешка. Сердце у тебя доброе – не пропадёшь. Похорони меня у склона Арзайты-горы, где лежит белый камень, а сам иди к Золотому озеру и живи там».
Тувинские народные сказки
Как рассказывается в предисловии к красочному изданию (перевод и литературная обработка Марии Хадаханэ, художник Елизавета Катышева), Тува расположена в самом сердце Азии, у истоков Енисея. Тувинцы славились как искусные ювелиры и поэтому их женщины издавна носили разнообразные украшения: перстни и браслеты, массивные серьги.
Погода в этих местах – красивая, но суровая, поэтому здешние жители особенно внимательно относятся к детям. В давние времена тувинцы собирались в юртах сказителей и слушали истории о волшебных животных и богатырях. Среди любимых тувинских персонажей сказок – Оскюс-соле, мальчик-сирота, напоминающий Иванушку из русских сказок.
Так в одной из посвященных ему сказок рассказывается о том, что перед смертью отец Оскюс-соле сказал ему, чтобы после его смерти сын шел к Золотому озеру и жил там, только по дороге не останавливался.
Долго, коротко ли, но шел Оскюс-соле на север, пока не увидел Золотое озеро, где спас золотую рыбку, которую рыбаки хотели бросить в котел. Оказалось, что это была дочь хозяина Золотого озера, который позвал его во дворец.
И попросил Оскюс-соле у хана сидящую у его ног маленькую рыжую собачку, которая оказалась Золотой царевной. Но однажды он сжег шкуру собачки. А другой хан надумал поменяться с Оскюс-соле женами, отдав ему свою старую…
«Зачем бедняку красивая жена? – думал злой хан. – Найдётся ей место в моей юрте», – и решил наутро поехать к Оскюс-оолу, посмотреть Золотую царевну.
А Оскюс-оол в это время вернулся домой довольный, с богатым уловом. Всё рассказала ему царевна про слуг хана. Пожалел тогда Оскюс-оол, что сжёг рыжую шкуру, и, опечаленный, лёг спать.
Утром, когда он опять ушёл к Золотому озеру, к его юрте подскакал Караты-хан. Вошёл он в юрту, увидел Золотую царевну, а вокруг неё свет, как от луны и солнца. И забыл хан, что нужно поздороваться и сесть на почётное место. Долго простоял он, так долго, что можно было успеть выпить семь новых заварок чая. Ноги у него отекли. Наконец он открыл рот и поздоровался.
– Какой странный хан! – сказала насмешливо Золотая царевна. – Приходит утром, а здоровается вечером.
Стыдно стало хану, выбежал он из юрты и помчался в свой аал. Потерял хан покой, есть-пить не может.
Однажды утром, едва занялась заря и верхушки гор стали золотиться от солнца, послал хан гонцов за Оскюс-оолом.
Привезли гонцы Оскюс-оола. Говорит ему хан:
– Хочу оказать тебе милость. Три дня и три ночи будешь жить в моей юрте, а я – в твоей».
«Неизвестно где, но давным-давно…», или Двуликий Аладдин без обезьянки/ В песчаном царстве-государстве
Лули аль-Назари в целом довольна своей жизнью. Облик Полночного купца, уважаемого торговца магическими реликвиями, позволял неплохо зарабатывать. Джинн Кадир всегда был готов поддержать Лули, а его компас указать путь к этим самым дорогостоящим реликвиям.
Все шло хорошо, до того момента, пока султану Мадинны не удосужилось отыскать лампу, где по преданию заточен могущественный ифрит, способный исполнить любые желания. В том числе те, которые могут полностью изменить мир, направив магию против магии.
Теперь Лули и одного из сыновей султана ждет опаснейшее путешествие в само сердце пустыни — Песчаное море, простирающееся над легендарным городом джиннов.
И шансов вернуться из этого похода не так чтобы много.
Еще один представитель ориентального фентези в его арабском варианте (вспомним хотя бы Чакраборти и Кларк), который не скрываясь опирается на сказки «Тысяча и одной ночи». Вон колоритный восточный город, вон исполняющие желания, но держащие фигу в кармане и заточенные в домашнем инвентаре джинны, вон султан, а вон и 40 разбойников, пардон воров. Разве что Аладдин тут разделился надвое, потеряв по дороге обезьянку, зато обзаведшись джинном-оборотнем. Ну или сменил пол, взяв под крыло миролюбивого прынца. Да злодеем в этом варианте оказался отнюдь не дворецкий (пардон, визирь).
Мы отправимся в сказочное приключение, с колоритными восточными городами, деспотичным султаном, опасным путешествием по пустыне, отдельно выделенными из текста и вдумчиво рассказанными легендами.
Но здешняя сказка рассчитана не на детей младшего школьного возраста, скорее на подростков. Основная «жесть» в романе Челси связана с джиннами. Это аж никак не стихийные духи, или вольнотусующиеся одиночки, а скорее отдельная раса существ со своим городом, внутренними социальными и семейными отношениями. Да, обстоятельно описанный быт джиннов мы уже видели у той же Шеннон, и тут Абдула уступает предшественнице. Но у Челси есть «фишка», которой я пока не встречал (может спецы в арабской фентези поправят). Здешние джинны представляют собой материал для рождения жизни. И не так как люди, чьи тела после кончины неторопливо разлагаются, участвуя в вечном круговороте природы. А практически мгновенно и чертовски наочно, когда смерть джинна влечет за собой мгновенное и буйное цветение, превращающее мертвую пустыню в полный жизни сад или оазис. На этом фоне вполне логично смотрятся лекарственные свойства крови джинна для гомо сапиенсов.
Как вы догадываетесь, при этих раскладах, если бы не было легенд о накосячивших перед богами джиннах, такие мифы надо было срочно выдумать (может так и случилось). Ведь неизбежность охоты за жизнью джиннов встает в полный рост с того мига, когда становится известно о животворящих свойствах их смерти.
Соответственно, дальше мы наблюдаем натуральный геноцид, когда появляется специальная профессия охотников на джиннов, которые гоняются за любым появившимся представителем этого рода, появившемся в нашем мире.
Неясно, правда, как охотники справляются с магией, которой у джиннов полно, от стихийной до теневой и умений некроманта (а 7 повелителей, в отличие от обычных джиннов, могут совмещать разные виды колдовства). Ведь это только в сказках джинны сильные, но тупые, а в жизни вполне сообразительные. Из инструментов у охотников мы увидим лишь железное оружие (стрелы, безусловно, аргумент) да оковы (железо традиционно паршиво сказывается на самочувствии фейри и прочих представителей иного мира) чего явно недостаточно. Кандалы ж надо еще как то водрузить на объект, который в это время шмаляет в тебя, к примеру, огненными шарами.
Нет, джинны не ангелы (они бывают разными, как заявил один из персонажей), часть героев пострадала от их рук, потеряв близких. Но это, пожалуй, неизбежно, когда идет натуральная война насмерть между представителями двух рас.
Сюда же примыкают моральные терзания некоторых героев, размышляющие об этичности использования одушевленных инструментов (это отдельная тема – о ней без спойлеров). И, безусловно, об убиении невинных джиннов и благосостоянии жителей оазисов, построенном в буквальном смысле на крови. В то же время охотники считают свое дело единственно богоугодным и верным, а сомневающихся — хлюпиками и слюнтяями.
За социальный и моральный подтекст ставим плюсик, поглядим как дело с локацией.
Мир романа недурен. В наличии:
-Восточный антураж с великим городом, поделенным на аристократические кварталы, возглавляемые дворцом султана с минаретами и башнями. И нижний город простолюдинов, где бурлит жизнью не только верхний базар, но и Ночное нелегальное торжище в пещере. Портом и Чревом – тюрьмой, откуда не выходят. Колоритными блюдами с неведомыми западному уху названиями типа фаттуша или тибули. Непривычными обращениями к людям.
-Любовно описанная автором пустыня, с ее величественностью, светящимися в воздухе пылинками, сияющими золотом потоками песка, дюнами, как червонное золото. Одновременно Абдула не забывает о темных сторонах desertа: «в пустыне нет места добрячкам», «пустыня опасна», моментах, когда трудно дышать, а песок оказывается в тех местах организма, о которых ты и не думал никогда. А уж если не повезет встретиться с песчаной бурей, вечер прекращает быть томным напрочь.
-Стремление к кочевому образу жизни, которое у многих героев в крови. Гостеприимные стоянки бедуинов с шейхами-предводителями племени.
-Приключения в полный рост, включающие схватки с использованием магии (джинны между собой тоже сойдутся), поединки с тенями, подземелья, ловушки, коварных повелителей, частую одержимость (тут джинны демонов напоминать начинают), «немертвые»-гули, заставляющие пустыню замолкнуть.
-Интрига с одиноким Охотником в Черном, явным приветом из прошлого ГГ.
-Качественные перипетии, обрушивающие протагонистов на грань (а порой и за грань) смерти.
-Коварные интриги и предательство, валящиеся на нашу троицу (четверицу) как песок на голову.
Герои каши не портят, но и шедевральными не выглядят. Основных протагонистов-рассказчиков у нас двое (при посильной поддержке еще одной дамы).
Лули аль-Назари. 20-летняя девушка, потерявшая всю родню в нападении неведомых убийц, спасенная от неминуемой смерти джинном, ставшим ее верным спутником. Выросшая в Полуночного купца – охотника за реликвиями, зачарованными джиннами. Недурной боец, когда дело «доходит до триариев». Знающая, что знания-сила, регулярно подслушивающая разговоры горожан. Не желающая связывать себя узами с мужчиной (пока), но имеющая настойчивого воздыхателя в лице градоправителя одного из поселений. Полная рефлексий и сомнений в себе любимой. Добрая девушка, хорошо относящаяся к джиннам, не одобряющая убийства как класс. Эдакий моральный компас всего романа.
Мазен бин Малик, младший сын султана, любитель сказок и историй, сказитель и сын сказительницы (здешней Шахерезады). Любящий играть в Гаруна-аль-Рашида и сбегать из дворца в народ, потусить, послушать истории. Трусоват, нерешителен, но человек хороший. Как у садиста-султана, пустившего в расход добрую дюжину жен, появился такой мальчик-колокольчик — неведомо (наверняка мать постаралась). Никогда не покидал город, смотрит на мир за пределами Мадинна широко раскрытыми глазами. Принца ожидает изрядное развитие образа, ряд сложных моральных (и не только), выборов.
Дополнением — Айша бинт Луас – вор, охотница на джиннов (ненавидящая их по личным причинам) из «40 воров», преданная (до определенной степени) помощница наследного принца Омара. Эта девица тоже не останется неизменным истуканом.
А ведь есть еще и непростой джинн Кадир…
Косяки встречаются, куда ж без них, к примеру, изменчивый браслет вроде как должен был работать после «напоения камня кровью», а не в руках у первого встречного. Перевод не лучший, нередки режущие ухо и неуместные в этом антураже слова типа «пацифиста». Да и богом из машины Челси злоупотребляет.
Но в целом, приемлемо , хотя и не выходит за рамки не особо претенциозного yong adult
Эрго. Тем, кто соскучился по историям из «Тысячи и одной ночи» — посвящается.
облако тэгов
