Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
Каждый месяц Алекс Громов рассказывает о 12 книгах
«Кошек не дрессируют в общепринятом смысле. Им это трудно. Нет, они не глупы, но, верно сказал Шаронов, если бы с ними двадцать тысяч лет возились, как с собаками... Увы, не случилось. Поэтому с кошками только играют, провоцируют совершать некие действия, а потом стараются закрепить материал. Или развивают то, что животное уже делает само. И кошка не выполняет много разных элементов. Даже собачий «общий курс дрессировки» уже запредельный уровень для кота. Может, кот и в состоянии. Но прав Шаронов — всегда он прав, зараза! — охотничий инстинкт отъедает слишком много ресурсов мозга. Пока ты не убедишь кота, что без наработанной команды «рядом» и хорошего навыка апортировки жизнь пройдет зря, ничего не получится. А убедить — как?».
Олег Дивов. Четыре добрых повести
Четыре повести, как и обещано, — «К-10», «Предатель», «Храбр», «У Билли есть хреновина» — но они совсем не такие добрые, как может показаться. Доброта там, конечно, есть, но тщательно спрятанная за завесой нарочитого профессионального цинизма, деловитости, иронии и сарказма. В итоге, правда, всё получается почти хорошо, пусть иногда и с оттенком печали. Открывает сборник повесть «К-10», сюжет которой разворачивается вокруг (и внутри) некоего секретного института, где выводят всевозможных животных. Модифицированные собаки, немыслимые версии обезьян, и вот, наконец, котики. Тоже боевые, и очень большие, поэтому них всё хорошо получается, там, где надо драться или сидеть в засаде.
А вот у их создателя, честно выполнившего начальственный заказ на такую же, но пригодную для мирной гражданской жизни, кисоньку, дела идут совсем плохо. Почему-то результат оказался не нужен никому. В чем причина?
Преимущественно, непонятные и неведомые обычному ученому игры в высших эшелонах власти. Слетел секретный заказчик со своего высокого поста, и всё, теперь злополучных котиков просто ликвидируют. Ученые никак не могут остаться бесстрастными, хотя для них-то все эти животные, казалось бы, только лабораторный материал. Ну и перспектива Нобелевской премии тоже дело неплохое.
«— Привет. Слушай и не задавай вопросов. У нас окно рядом с пожарным выходом по-прежнему открывается? Хорошо. Сейчас туда на труповозке подвезут двух кошек Павлова. Нет, представь себе, живых. Ну да, это те самые «рыжие»... Угу, красивые… А вот отбил!.. Потом звякни в «кошкин дом», найди павловского зама — только по мобиле, номер в институтском списке должен быть. Этот зам что надо мужик, чуть не загрыз меня сегодня, когда я с ликвидаторами пришел… Значит, пусть они нам как-нибудь скрытно перекинут рационы хотя бы на неделю. И лаборанта, которого «рыжие» помнят…
Пока хозяин разговаривал, Бабай успел обследовать близлежащие заборные столбы и понаставить меток.
— Давай на место, — скомандовал Шаронов, набирая очередной номер. — Здравствуйте, это вас доктор Шаронов беспокоит… А вы не вздыхайте, лучше послушайте. Нужна ваша помощь. Мне удалось вывести из-под списания двух кошек Павлова. Образцы ка десять эр один и эр два. Если честно, я просто украл их!..».
«Нэтч, не говори глупостей. Система просеивает десять тысяч био-логических программ в день, и каждое принятое решение влияет на иерархию. Предсказать рейтинг «Примо» невозможно. И не смотри на меня так — не может быть и речи о том, чтобы подправить систему. Это уже пробовали неоднократно. — Повернувшись к Хорвилу, Джара указала пальцем в его мясистый нос. — Хорвил, поддержи меня — «Примо» знаком тебе не хуже, чем мне. Система не подотчетна никому.
Инженер потянулся, подержал руки над головой, затем резко опустил их на свои дородные колени.
— «Примо» беспристрастен, потому что так должно быть, — процитировал он официальный девиз компании. — «От нас зависят ваши биологические системы, от сердца и легких до акций и фондовых рынков».
Казалось, Нэтч превратился в видеоклип, поставленный на паузу. Не было никаких внешних признаков того, что он слушает доводы своих подмастерьев».
Дэвид Луис Эдельман. Инфошок
Киберпанковский роман с «био-логикой» и программированием человеческого тела. Главный персонаж Нэтч именно этим и занимается, расширяя способности как тела, так и разума, используя нанороботов. В тексте — обилие терминов и идей, которые так или иначе влияют на людей, порождая то призрачные мечтания, то разнообразные страхи. К несомненным достоинствам книги относятся размещённые в конце книги несколько обстоятельных примечаний, включая краткий перечень терминов, историческую хронологию, основы био-логики, историю включая краткий перечень терминов, историческую хронологию, основы био-логики, историю семейства Сурина, замечания о Мультисети. Сам историческая хронология тщательно выверена, в ней упоминается Восстание автоматов и начало Великого разделения, переход к реальностям Эпохи хаоса и недоверия к технологиям, затем — публикация Шелдоном Сурина своего первого манифеста о науке био-логике, после этого — основание Генри Остерманом Компании по оптимизации человека. В самом романе описана призрачная угроза инфотрясения, способного ликвидировать все биологические сети. А пока Совет по обороне и благосостоянию приводит войска в повышенную готовность. Технологии обладают своими изнанками. Роман создан почти двадцать лет назад и некоторые из описанных в нем технологических нюансов (издержек) стали уже обыденностями. А другие — пока нет.
«…все мы, занятые в био-логической индустрии…, все мы рабы. Все мы рабы желания. Желание — вот что заправляет миром! Желание сдвигает горы, поглощает цивилизации!.. Желание повсюду. Оно в людях. Оно в программах. В политике. В природе. Вселенная просто не может оставаться в покое. Она желает двигаться; даже самые мельчайшие частицы желают быть в движении. Для био-логических программ естественное состоянии быть несовершенным и неполным, разве не так? Версия 1.0 желает версию 2.0, не так ли? Буквально умоляет о ней. Программист несколько месяцев трудится над версией 2.0, но лишь чуточку окунается в бездонный резервуар желания. Версия 2.0 желает версию 3, версия 3.0 желает версию 4, и так далее, и так далее — до бесконечности!»
«Мощь 3’уул им не преодолеть. Даже за сто лет не построить флот, способный победить нас в бою. Мы покорим вашу Галактику и начнем с самой жалкой планеты. С Земли.
— Хорошо, а что дальше?
— Дальше мы пойдем в соседнюю Галактику, потом в следующую, и до тех пор, пока вся Вселенная не будет лежать у наших ног. И пусть на это уйдут миллиарды лет, ради такой понятной и чётко цели и живёт вся раса.
— Как плесень, — резюмировал Петр.
— В каком смысле плесень? — удивился собеседник.
— Она, начиная с маленького участка куска хлеба, разрастается и уничтожает его целиком. Её нельзя уговорить, успокоить — плесень будет расти и жрать, пока не вымрет от того, что кончится её источник пищи.
— Уверен, наши учёные что-то придумают с подобной проблемой. Создадут новые звезды. Найдут параллельные Вселенные. Зачем загадывать на миллиарды лет вперед? Подумайте сами, ваше сравнение только идет нам в плюс… Ведь суть всей Вселенной — конкуренция, борьба видов за выживание, эволюция, пока не появился сильнейший вид. Сначала он покоряет одну планету, потом одну Галактику, потом идет дальше. Так что это вы и ваше дурацкое Согласие — ошибка Вселенной, а не мы. Не мы «Несогласные», а Вы не согласны с нашей правотой».
Майк Манс. Алые слезы падших
Третий роман из научно-фантастического цикла «Согласие» достаточно разнообразен как по персонажам, так и по своим темам: здесь и развёртывающееся противостояние могущественных галактических цивилизаций, и обсуждение возможных путей развития, коварство инопланетных шпионов и диверсантов, и неготовность представителей высокоразвитых рас, чьи поколения привыкли к мирной безмятежной жизни, к смертельной схватке, неизбежным жертвам и реализации неожиданных победных вариантов, придуманных учеными-землянами. Именно земляне, имеющие как огромный опыт ведения войн, так и огромный опыт поиска общего языка, разрабатывают идею, которая стала актуальной для Несогласных. «В то время, как люди разных рас, составляющих Согласие, думают, что борются за лучшее будущее для Галактики, на самом деле они лишь пытаются пережить всех Несогласных и занять их планеты».
Может ли война быть целью Вселенной? Или можно найти баланс между Согласием и Несогласными, ведь существует идея «вечного пата» на шахматной доске. Верна ли идея, что во Вселенной должен быть механизм, создающий Согласную расу в ответ на Несогласную, иначе все Согласные были бы уничтожены. Ведь сильные Несогласные, становясь еще сильней, уничтожают многие более слабые расы, причем в основном — Несогласных, но при этом во Вселенной образуется больше рас, которые в будущем входят в Согласие. И сильное Согласие прекращает цикл насилия. На какой-то период, а потом противостояние вспыхивает с новой силой.
В романе достаточно внимания уделяется описанию будущего самой Земли, ведь наша планета оказалась одной из немногих, где сохранились страны — для того, чтобы сохранить культуру и историческую самобытность. Но теперь для землян открыта галактика.
«Новая столица планеты, Уайтстоун, названная в честь первого Президента Земли Артура Уайта и украденного вместе с ним философа Петра Григорьева, располагалась на берегу океана, примерно в тысяче километров к западу от Лаура-Сити, и одной из ее достопримечательностей был большой белый камень, лежащий на песчаном пляже. Камень обнесли оградой и нанесли слово «Душа» на английском и русском языках.
С космодрома, находящегося на возвышенности возле пляжа, были видны и тысячи купающихся в прозрачной воде туристов, и высокие жилые и бизнес-здания в центре города, и уютные улочки, забирающиеся на поросшие зеленью холмы. В море ходили небольшие парусные яхты, а из красивых кафе на набережной даже сюда доносилась музыка. Двадцать тысяч человек тут жили постоянно, и вдвое больше туристов находилось в городе в теплый сезон. Земляне перебирались на новую планету постепенно, не видя смысла в беспощадной торопливой экспансии. И в самом деле, зачем спешить, когда впереди у них миллионы лет и целая Вселенная?»
«Принято генеалогию своего рода изображать в виде ветвистого, раскидистого дерева.
В том месте, где я родился, не растет лес, нет высоких деревьев. Но это не значит, что там нет никакой растительности. Есть даже древесные породы: береза, кедр, ива, ольха... Однако самое высокое такое «дерево» возвышается над земной поверхностью не более чем на несколько сантиметров.
Моя родословная, как тундровое растение юнэу — золотой корень, крепко сцеплена с родной почвой. Юнэу не очень глубоко уходит в землю, близко вечная мерзлота. Но никакой ураган не может вырвать его из родной почвы, никакая стужа не выморозит его корней…».
Юрий Рытхэу. Последний шаман
Прославленный советский писатель посвятил эту книгу истории своей семьи и рода. Разумеется, художественное произведение, точных архивных свидетельств о предках Юрия Рытхеу до сих пор не было найдено. Не в последнюю очередь потому, что они жили в тех краях, где господствовала устная традиция передачи и опыта, и знаний о предшествующих поколениях. Поэтому на страницах «Последнего шамана» рассказ о людях тесно переплетается с легендами и даже космогоническими мифами.
…Великий Ворон летел во тьме над первозданным хаосом и там, где он замедлял свой полет, возникала земная твердь. Чтобы появился свет над новорожденным миром, требовалось пробить небесный свод, за которым скрывалось солнце. По призыву Ворона все птицы принялись долбить твердый свод. Но у них бы ничего не получилось без маленькой птички – пуночки. Она полностью стесала свой клюв о небесную твердь, но всё же нанесла слабенький и одновременно решающий удар, открывший путь теплу и свету.
Далее описано создание человека, приручение северного оленя, традиционная охота и жилища, образ жизни в целом, исторические события, в том числе те, что связаны с установлением власти Российской империи на далеких чукотских берегах. Рассказывается о том, что шаман в повседневности ничем не отличался от соплеменников.
«Ходил на охоту, греб на байдаре, бросал гарпун, чинил клегран. Но вместе с тем, он лечил людей, собак, предсказывал погоду, провожал человека в путешествие его в Мир ушедших, встречал новорожденного, и его совет в наречении имени был часто решающим. Да, внешне Калянтаграу ничем не отличался от других, но все понимали, что нет человека в Уэлене столь опытного и мудрого. Он знал все, что нужно для жизни. А если в чем-то сомневался, именно ему принадлежало право обращения к Высшим Силам, многочисленным Духам, ведающим разными направлениями человеческой жизни. Он обладал необыкновенной физической силой и выносливостью. Ему был неведом страх. Вдобавок ко всему, он прекрасно пел, сочинял песни и танцы, часто смешные, едкие, направленные на исправление склонных к порокам людей».
«Закончив дела в Африке, оба разведчика получили новое назначение. Кан сделался военным дипломатом, Манфред Абст – его помощником. Оба работали в Мадриде, в германском посольстве. Но вскоре счастье изменило Абсту. Во время одной из операций близ Гибралтара английские часовые подстрелили его. Перед смертью Манфред Абст поручил Кану заботы о своем малолетнем сыне Артуре.
Так судьба свела этих двух людей. Кан присматривал за Артуром Абстом, пока тот воспитывался в лицее и затем изучал медицину в университете Кельна.
Абста отличала энергия, умение наблюдать. Он овладел несколькими языками, отлично плавал, стрелял, проявил определенные музыкальные способности. При всем том он никогда не терял над собой контроля, многое умел, но ничем не увлекался всерьез, кроме разве психиатрии и нейрохирургии...».
Александр Насибов. Безумцы
Впервые опубликованный 60 лет назад роман (автор был участником Великой Отечественной войны) рассказывает, отчасти используя реальную документальную основу, о секретных экспериментах военно-морского флота Третьего рейха. В 1968 году режиссер Антон Тимонишин снял по мотивам этого романа приключенческий фильм «Эксперимент доктора Абста».
Среди персонажей романа – те самые диверсанты, немецкие коммунисты и фашистское руководство. Гитлер рассчитывает использовать секретное подразделение боевых пловцов в качестве супероружия для победы в войне и тщательно подбирает верных исполнителей.
На немецкой базе после гибели своего корабля оказывается советский врач. Он становится свидетелем безжалостных экспериментов над людьми. В сети секретных лабораторий из людей делают биооружие – обреченных на смерть подводных диверсантов, человекоторпеды.
«Несколько минут назад произошел бой, короткий и ожесточенный. Из тумана, который с рассвета закрыл и небо и море, неожиданно выскочил вражеский тральщик. Немцы растерялись, моряки советского сторожевика тоже. После секундной заминки мимо Карцова промчался комендор. Развернув носовое орудие, он всадил снаряд во врага. Попадание, видимо, пришлось в боезапас – ослепительная вспышка скрыла германский тральщик, а взрывная волна так швырнула советский корабль, что тот лег бортом.
Последний, кого видел Карцов на палубе своего сторожевика, был боцман: перекошенный в крике рот, рука с растопыренными пальцами, указывающая в море. Боцман раньше других заметил торпеду, но все-таки слишком поздно...».
«Почему же реликтовое излучение доходит до нас равномерно со всех сторон? Совершить путешествие на машине времени прямо к Большому взрыву — это, конечно, круто, но разве излучение не должно исходить из одной конкретной точки неба по направлению к самому взрыву? Этот очевидный парадокс решается просто: Большой взрыв произошел не в какой-то одной определенной точке. Это не взрыв с четким центром, из которого, как искры новогодней петарды, разлетелись газ и галактики. Большой взрыв не был взрывом в пространстве, это было взрывное расширение пространства. Нечто происходящее одновременно повсеместно. Расширение пространства? Именно так. После того, как Альберт Эйнштейн просветил человечество своей общей теорией относительности, пришлось свыкнуться с тем, что пространство необязательно должно выглядеть как неизменный тетрадный лист. Ученый показал, что пространство может изгибаться и растягиваться и именно такие характеристики пространства делают возможным одновременно-повсеместный Большой взрыв».
Как подчеркивает автор в предисловии, темные облака космической пыли закрывают для земных исследователей многие уголки галактики. Книга, посвященная темной материи и темной энергии, начинается с описания того факта, что захватывающие цветные изображения огромных межзвездных туманностей, как и размышления о существовании жизни на других планетах, завораживает миллионы людей. но не стоит забывать и о том, что на Земле, по мнению астрономов, почти 95 процентов содержимого Вселенной невидимо. И вот о том, что же представляет эта невидимая землянами часть Космоса, и рассказывает эта книга.
Итак, на горизонте видно созвездие Ориона, и звезда на его плече — Бетельгейзе – сверкающая красным свечением. Этот красный сверхгигант намного больше нашего Солнца. Мы видим часть Млечного Пути. Что же происходит, когда скопления галактик сталкиваются? Галактики кружатся вокруг друг друга, и если они состоят из обычной материи, то сталкиваясь, замедляют движения друг друга. А если скопления состоят из темной материи, то они проходят сквозь друг друга. И открытие темной материи стало следствием тщательного наблюдения за скоплением Кома в созвездии Волосы Вероники, которое является одним из ближайших к нам крупных созвездий.
Один из разделов посвящен измерению расстояний в космосе, другой — темным галактикам, реликтовому излучению и проклятию карликовых галактик. Рассказывая о темной энергии, автор подчеркивает, что она связана с мощными взрывами звезд.
Книга «Невидимая Вселенная» в переводе Евгении Ивановой вошла в шорт-лист премии «Просветитель. Перевод».
«Более важную роль начинают играть взрывающиеся звезды, то есть сверхновые. Ударная волна от взорвавшейся огромной звезды могла бы выдуть большую часть обычного вещества из карликовой галактики. Несталкивающаяся же темная материя не станет обращать внимание на какие-то ударные волны и прочую чепуху и может спокойно остаться в маленьких галактиках. И тогда в карликовых галактиках будет настолько мало обычного вещества, что их вообще будет трудно заметить.
В последние годы астрономы обнаружили несколько карликовых галактик вблизи Млечного Пути. Похоже, моделирование и практические наблюдения постепенно начинают все больше соответствовать друг другу. Может быть, проблема с пропавшими карликовым галактиками не так уж велика?
Другие исследователи используют карликовые галактики как отправную точку для новых гипотез о сущности темной материи. Например, одна исследовательская группа предположила, что темная материя может быть не полностью невидимой, а лишь частично. А еще — что темная крайне редко, но все же взаимодействует со светом. Когда они пытаются включить такие причудливые частицы темной материи в свои модели, получается, что карликовых галактик образуется меньше».
«Иван Николаевич не предавал песни юности только потому, что ее автора казнили как предателя. В этом виделась идейность тестя. Также тесть не признавал никакие современные фильмы, а пересматривал классические советские. Некоторые из них он смотрел по три раза в неделю и знал в них все, до направления движения ольховой веточки на периферии кадра. Эти фильмы обрамляли его молодость и старость его родителей, то есть оживляли то время.
О том времени существовало множество толков. Сначала Коробову объясняли, что его советская молодость была злом, потом уточнили: ошибкой, а потом ему попытались навязать самое бессовестное суждение: все также, как в молодости. Разместить свое чувство в этих интерпретациях не удавалось, чего не скажешь о кино. Оно совсем не походило на действительность, но каким-то чудом аутентично отражало ее».
Алексей Колесников. Укрытие
Сборник рассказов, в котором, согласно предуведомлению автора, все события и персонажи вымышлены. Да и читая эти тексты задумываешься, происходит описанное в провинциальном «здесь и сейчас», или в какой-то действительно альтернативной реальности, где уже сформировались совсем другие условия бытия. К примеру, как в произведении «Гражданская. Рассказ-антиутопия».
Казалось бы, обычная провинция со своим колоритным населением, где многое, если не все, рядом, а что не рядом — то далеко. Почти все друг друга знают и связаны и разнообразными отношениями (как упоминается в рассказе), родственными, приятельскими и прочими. А потом, как упоминается в самом начале текста, произошла «зачистка». И вот теперь живут вместе в заброшенном поселке тесть Иван Николаевич и зять Иван, который со школьных лет мечтал покинуть эти места, и потом, переехав, возвращаться на пару дней и гулять, вспоминая былое. А теперь он мечтает отправиться в неведомый, волшебный город Санкт-Петербург, где обитают его жена и сын. Неслучайно приятель Ивана, Лёшик, отвечая на вопрос, был ли он в Санкт-Петербурге, называет его лучшим городом на Земле, где, наверное и не слышали про все эти здешние несчастья.
Герой другого рассказа, «Я из города О.» — старик Лазарев, однажды умерший ночью перед включенным телевизором и отправленный в морг. Но когда приехали в морг его дети (жившие отдельно), то тела Лазарева не оказалось, потому что он ожил и ушел. После этого старик Лазарев и сам город обрели популярность. На одном из вечерних ток-шоу Лазарева объявили «косвенной жертвой сталинского режима». Потом о Лазареве забыли. Он снова умер и на утро пришел в себя. И опять стал популярен, хотя вовсе и не жаждал этого.
«Тот год принес старику Лазареву новую известность, по старому сценарию. Его вновь донимали журналисты, врачи, местный губернатор, какой-то парень в сером костюме со скользкой под мышкой. Мальчики и девочки в синих кепках приносили старику по выходным еду и называли его почему-то «ветераном».
— Какой я ветеран вам? Я ровесник Эдиты Пьехи, — бурчал старик Лазарев, рассаживая гостей вокруг стола, заставленного чашками. Разливая кипяток, он рассказывал про то, как видел Кобзона и даже пил с ним чай.
Этой осенью старик Лазарев много болел, но врачи ему не верили. Вторая волна его популярности была изматывающей. Его историю болезни… продавали как бестселлер. Фотографии печатали на футболках, видеороликом с ним хвастались на стримах блогеры».
«Жители Англии, да и других стран Запада, обо всем этом еще ничего не знали в дни, предшествовавшие битве при Креси, когда третий из Эдуардов восседал на троне. Некому было поведать им про злой рок, что обрушил на мир Восток, откуда идут свет и жизнь, смерть и Божье предопределение.
Ни единая душа в Европе слыхом не слыхивала об обширных землях далекого Катая, населенных сотнями миллионов желтолицых людей, о землях и странах, появившихся задолго до того, как возникли наши собственные привычные государства и империи, отвоеванные у гор, лесов и равнин, где ранее обитали орды дикарей. И все же, будь их глаза открыты шире, а сами они будь зорче, увиденное наверняка повергло бы их в ужас. Король, принц, священник, торговец, капитан, горожанин и даже бедный, неграмотный крестьянин точно задрожали бы, знай они, какие жуткие дары отправил им Восток!».
Генри Хаггард. Алая Ева
Один из лучших исторических (да и мистических) романов Хаггарда. Прошло более столетия с его издания, но книга по-прежнему не устарела и её по-прежнему с увлечением читают тысячи людей. В тексте описаны события середины XIV столетия в Европе, где разворачиваются схватки, осады и интриги Столетней войны, ещё не кончившийся и поэтому пока не получившей такого названия.
Красавица Ева получила прозвище Алая Ева из-за любви к красному цвету в одежде. К тому же она была богатой наследницей и влюблённой в своего кузена, красавца Хью де Кресси, который тоже её любил. Но какая же история без настоящего злодея? В данном случае — это сеньор Эдмонд Акур, граф де Нийон. Далее, как и положено, — тайное свидание, и закручивается настоящая интрига, в результате которой Хью приходиться отправиться в изгнание. И только король Эдуард может помиловать его и разрешить жениться на любимой Еве.
Среди персонажей — доблестный лучник Серый Дик и непревзойдённый Мург, который однажды прибывает в Венецию на корабле мертвецов. Да и вообще в тексте хватает как исторического колорита, так и лихих приключений. Сюжет вполне бодрый и динамичный, Серый Дик порой забавен, Ева прекрасна, Хью поистине добродетелен. Ну а сволочи, то есть негодяи — разве нуждаются в хорошем слове?
В общем — почти рыцарский роман, правда, написанный уже в совсем не рыцарские времена заслуженным писателем.
«Сняв с головы шляпу с пером, Акур заговорил.
— Миледи, — сказал он, — вы наверняка не ожидали увидеть меня здесь после моего письма, в котором я попрощался с вами. Но как вы помните, в нем я также написал, что судьба еще сведет нас вместе. Как видите, это произошло, причем помимо моей воли. Дело в том, что, почти доехав до Лондона, я узнал, что там меня по причине ложных обвинений поджидает опасность — столь великая, что мне лучше вновь вернуться в Саффолк и сесть на корабль в каком-нибудь местном порту. Прошлой ночью, вернувшись сюда, я узнал, что вы покинули свое прибежище, а также про вашу ссору с отцом, который в своем гневе посадил вас, миледи, под замок в этой ужасной башне. Как это жестоко с его стороны! Но, полагаю, он был сильно расстроен, что вкупе с хворью, которая свалилась на него, слегка помутило его рассудок, и он не отдавал отчет своим действиям».
«После победы в Верблюжьей битве Имам дал слово, что беглецы и пленники не будут убиты, и попросил прощения у близких погибших, максимально уменьшив отрицательные последствия этой битвы. Он сразу же приступил к подготовке к сражению с сирийцами, бывшими сторонниками Му‘авии, которые, по сути, и оказались основными врагами ислама, справедливости и халифата. Имам одержал несомненную победу в этой битве, несмотря на малочисленность своего войска, пассивность многих мусульман, многочисленные оправдания тех, чья вера была слаба, а также опасные колебания в среде городской аристократии Ирака и племенной верхушки бедуинов этого региона. Имам сумел пройти через такие тяжелейшие испытания, как «Ночь воплей» (Лайлат ал-харир), в которых он лично осуществлял командование войском, и измотать силы противника, получив возможность нанести последний удар».
Голамхосейн Заргаринежад. Путь в Кербелу
В этом научном труде анализируются трагические события, связанные с гибелью Имама Хусайна, внука Пророка Мухаммада и сына халифа Али, во время битвы при Кербеле. Книга открывается предисловием доктора исторических наук, главного научного сотрудника Отдела памятников письменности народов Востока ИВ РАН Д.В. Микульского. Он особо отмечает, что важная часть книги предоставлена в таблицах, в которых систематизированы данные об исторических лицах, причастных к гибели Имама Хусайна, приведённые на основании средневековых мусульманских источников.
В первой главе книги"Критика и разбор источников по истории Кербелы" рассказывается об Абу Михнафе, авторе собрания разрозненных и несвязанных между собой преданий о трагедии, произошедшей в долине Найнава. Дед Абу Михнафа, Михнаф б. Сулайм, принадлежал к числу сподвижников Пророка и был тем, кто записывал и передавал хадисы.
Став халифом, Али отправился в Ирак, чтобы навести порядок и прекратить мятеж некоторых сподвижников. Произошла Верблюжья битва, в которой Михнаф б. Сулайм вместе со своими сыновьями пришёл на помощь Имаму Али. Он во время своей остановки в Куфе и подготовки для сражения с Му’авией назначил Михнафа б. Сулайма эмиром Исфахана и Хамадана.
Впоследствии к тем, кто принял участие в резне, учиненной над мучениками Кербелы, пришло возмездие. Был подготовлен список убийц, в который вошло четыре тысячи человек, которые были причастны к произошедшему: стреляли из лука, сражались мечом и копьём, после убийства Имама ограбили его шатёр и растащили его одежду, топтали копытами лошадей погибших мучеников Кербелы.
«Войско шло целый день, пока не дошло до Кербелы. Когда взгляд воинов упал на могилы, они все спешились, сняли головные уборы и стали громко плакать, стенать и причитать. Этот плач был не просто оплакиванием мученической смерти Имама Хусайна и его сподвижников в Кербеле. Таввабы оплакивали себя, раскаиваясь в том, что оставили Имама без помощи. Плач таввабов и раскаяние этих людей, посыпавших свои головы землёй, означал, что они преодолели терзавшие их внутренние противоречия, одержали верх над страхом и сомнением, обретя душевное очищение и спокойствие, и отправились оттуда смыть с себя этот грех в предстоявшем им неравном бою. Историки писали о том, что плач таввабов был настолько громким, что его было слышно на расстоянии пяти фарсахов. Это явное преувеличение, которое, однако, свидетельствует о масштабах охвативших их угрызений совести и страданий».
«Традиционно сказки рассматриваются как один из основных жанров фольклора наряду с былинами и мифами. Однако стоит отметить, что, несмотря на безусловные сходства, между ними существуют и различия. Рассмотрим прежде всего различия между сказкой и мифом. Архаический миф (греческое слово, обозначающее «сказание», впоследствии — «сказание о богах) как тип повествования о необычном рассматривается в качестве особого типа мышления… Миф считается первоначальной формой духовной культуры человечества и всегда отражает миропонимание и мироощущение эпохи, в которой он создавался. В мифах отражена идея создания мира и всего живого на земле… Главным героем мифов часто является верховное существо — причина всех перемен в мире и в людях: бог…
Выделяют особенности мифологической формы мировосприятия:
1) «Очеловечивание» природы, элементов космоса в результате соединения человека с окружающей природой и социальной средой;
2) Обозначение во времени происхождения того или иного явления, предмета («вначале была тьма», далее следует цепочка порождения и сотворения окружающих природных явлений, окончание «миротворения» и т.д.);
3) Вера в правдивость мифологической реальности, так как она создана предшествующими поколениями, не подлежит сомнениям и дана потомкам для переосмысления;
4) Мифологическое творчество нечувствительно к противоречиям, отсутствует необходимость в проверке опытом».
Игорь Вачков. Сказкотерапия и метафора: искусство трансформации
Как сказки воздействуют на детей? Первый раздел дает общее представление о сказках и сказкотерапиии, написанной специалистом — автор книги — доктор педагогических наук, профессор, президент международного Сообщества сказкотерапевтов. В издании подробно рассказывается об особенности сказкотерапии как особого практико-психологического направления и дается анализ разнообразных подходов к сказкам, существующим в мировой культуре. Завершается раздел главой «Как читать сказки детям: практические советы». Здесь указывается, что у многих детей до пяти-шести лет сохраняется магическое мышление, поэтому верят в чудеса и существование волшебства. Затем объясняется, для чего нужны страшные сказки.
Второй раздел посвящен метафоре как средству психологической работы, описан процесс формирования метафор. Объясняется, что ключом к постижению сущности метафоры, направленной на объект, служат образ класса и сумма свойственных ему признаков. Одной из важнейших особенностей метафоры является ее свойство преобразования обычного и привычного в новое и поэтому привлекающее внимание. Метафоры окружают нас повсюду.
Завершающий раздел книги посвящен сказкотерапевтическим и метафизическим психотехникам, образу внутреннего мира, героям и антигероям, любимым и нелюбимым сказкам, Деревьям-Характерам из волшебного леса, мифологическим мотивам в психологической работе, несказочным проблемам, богам и мирам, метафоре самой жизни.
«Когда мы употребляем названия животных не по отношению к сами животным, а переносим их, например, на человека, то это можно считать метафорой. Скажем, фразы о каком-то человеке «Ох, она и лиса!» или «Настоящая акула бизнеса», конечно же, являются метафорическими. В расширительном смысле термин «метафора» относят также к другим видам переносного значения слова.
Психологическое воздействие метафоры чрезвычайно активно используется в художественной литературе. Однако не следует думать, что ее роль ограничивается «украшательством» текста. Эстетика метафоры — лишь одна из ее сторон, можно сказать, ее «внешность», заставляющая обратить на нее внимание и восхититься ее красотой (в особенности если метафора неожиданна, нестандартна). За внешней формой очень часто скрываются разнообразные смысловые содержания, которые могут быть настолько богаты, что, метафорически говоря, не каждому удается «забрать и унести» все.
Кроме того, метафора оказывается инструментом, с помощью которого расширяется круг возможностей для перевода содержания одного понятийного поля в другое. Опыт любого человека, связанный с познанием собственного внутреннего мира, составляет основу для огромного разнообразия метафор, в котором психические феномены могут трактоваться как некие сущности, обладающие свойствами, близкими и понятными для нас. Скажем, мы, общаясь с другими людьми, часто говорим, не замечая используемых метафор: «у него мягкий характер», или «эта мысль глубокая и яркая», или “меня восхищает твоя смелая идея”».
«Меня зовут Кристоффер, мне восемь лет. Я лежу и думаю о Вселенной. Вот чего я никак не могу взять в толк. Не понимаю, как это она бесконечна, ведь у всего есть конец, есть край, кромка, кант, где-нибудь да есть. Но если Вселенная где-то заканчивается, то что там, за краем? Может быть, ничего? А тогда что такое это «ничего»? Ведь ничего и есть ничего, верно? Не понимаю. Мысли о Вселенной не дают мне покоя. И мне хочется позвать папу. Мне нужно расспросить его о Вселенной».
Юн Фоссе. Акин Дюзакин. Кант
Мальчик, которому завтра в школу, листает перед сном комикс, опасаясь отцовских упреков, мол, сейчас не спишь, а на уроках засыпать будешь. Но на самом деле его всё сильнее волнуют мысли о том, насколько велика Вселенная. Ну вот правда, он не раз видел звезды и Луну, он знает о Солнечной системе из учебника, а что же там дальше? Вселенная действительно бесконечна или у нее есть какой-то предел?
А если весь мир существует только в чьем-то воображении? Или во сне великанши, которую придумал сам Кристоффер, а потом испугался, что она проснется… Что тогда будет со всей Вселенной и с мальчиком по имени Кристоффер. Ему становится очень страшно от этих мыслей, и он все-таки зовет папу. Тот, несмотря на поздний час, внимательно выслушивает сына и старается рассеять его тревогу, говоря, что самое главное – они вместе, папа, мама и Кристоффер, могут заботиться и поддерживать друг друга.
Выразительные картинки для книги нарисовал знаменитый иллюстратор Акин Дюзакин.
«— Я тоже раньше много об этом думал, — говорит папа.
— А теперь не думаешь? — спрашиваю я.
— Теперь не так много. Нет смысла. Всё равно этого не понять. Я тоже не понимаю. Мы многого не понимаем. Но, кажется, я понял, почему не понимаю всего этого про Вселенную. Думаю, потому что мы, люди, не в состоянии это понять. А ещё я читал книги человека по имени Кант, и, прочитав их, я понял хоть немного, почему не могу понять всего. Кое-что нам непонятно, потому что думаем так, как думаем. Когда вырастешь, тоже сможешь почитать Канта. Можешь пойти изучать философию, если захочешь. Её изучают в университете.
— Это для тех, кто любит думать, да? — спрашиваю я.
Папа кивает».
Скоро у меня выходит новая книга, написанная в соавторстве с Ольгой Шатохиной.
Алекс Громов. Декабристы
М: Издательство АСТ, 2026. — 288 с. — (Полная история эпох). ISBN 978-5-17-174050-4
Аннотация:
Мечтатели-идеалисты, которые хотели навести в государстве порядок? Или прожженные циники, сотрудничавшие с иностранной разведкой? А может, просто сошедшие с ума карьеристы, пожелавшие диктаторской власти? Спор о том, кем были декабристы, не утихает до сих пор. В книге проводится тщательный анализ причин и последствий декабристского движения: от зарождения тайных обществ до посвященных декабристам произведений искусства. Автор развенчивает многочисленные мифы об участниках восстания, размышляет о том, кто окружал их, а также пытается ответить на вопрос, почему представители знатнейших дворянских родов решились изменить существующий порядок вещей.
Содержание
Предисловие
НАКАНУНЕ ВОССТАНИЯ
Историческая обстановка: несбывшиеся надежды части отечественной военной элиты, вернувшейся из европейского похода.
Масоны и другие тайные общества
Зарождение декабристского движения.
Северное и Южное общества. Противоречия и сходство
ВОССТАНИЕ И ПОРАЖЕНИЕ
Тайный наследник престола
Междуцарствие
А был ли у них план?
Сергей Волконский
Донесения о заговоре
Споры о цареубийстве
Мятежные полки
Николай выигрывает время
Исчезнувший диктатор
Разгром на Сенатской площади
Первые аресты и допросы
Павел Пестель
Преследование декабристов за границей
Несовершенство заговора
Готовность к усобице?
Железные кольца декабристов
Что изменил император Николай?
ПАМЯТЬ О ДЕКАБРИСТАХ
Память о восстании и восставших
«Искатели. Орден русских рыцарей»
«Мираж пленительного счастья»
Кулинарная декабристская память
Память о декабристах: царское время
Александр Дюма-отец и декабристы
Декабристы и Герцен
Лев Толстой, Пьер Безухов и декабристы
Публикации о декабристах в последние годы царской власти
Керенский, Горький и «Общество памяти декабристов»
Отношение к декабристам после Октябрьской революции
Потомки декабристов: за белых и за красных в Гражданскую войну
Столетний юбилей декабристов в книгах и в идеях
Первый памятник декабристам: где останки героев?
Роль заграницы в столетнем декабристском юбилее
Первый и последующие Музеи декабристов
Роль декабристов в сталинскую эпоху
Декабристы во времена Хрущева и первых лет правления Брежнева
Декабристы на закате советской власти
Декабристы на экране
«Декабристы» (1926)
«С.В.Д.» (1927)
«Звезда пленительного счастья» (1975)
«Дело декабристов» (2016)
«Союз спасения» (2019)
Слухи, сплетни, мифы
Самые популярные мифы, связанные с восстанием декабристов
Иностранное вмешательство или «англичанка гадит»
Отечественный масштабный военный заговор
Так называемый заговор Милорадовича
Ставка на Америку?
Фрагмент книги:
«Поводом для ареста Пестеля послужил донос, который написал капитан Аркадий Майборода, служивший под его началом в Вятском Пехотном полку и состоявший в Южном обществе. Свое послание Майборода адресовал на высочайшее имя и при посредничестве генерал-лейтенанта Рота передал его начальнику Генерального штаба Павлу Дибичу. При этом репутация Майбороды была сомнительной уже тогда, а впоследствии даже те офицеры, которые не сочувствовали декабристам, считали его подлецом. С ним никто не желал приятельствовать и общаться. Во время польского восстания Майборода написал донос о том, что солдаты хранят у себя прокламации повстанцев. Командир полка не встал на его сторону. И даже великий князь Михаил не стал защищать Майбороду, который написал непосредственному начальнику сердитое письмо, тем самым, грубо нарушив субординацию. Это стало поводом для того, чтобы в наказание перевести его из гвардии в армию, что было весьма позорно. Существует версия, что Майборода в итоге был убит одним из офицеров, причастных к заговору декабристов. Тогда же военный врач, прекрасно зная о случившемся, написал заключение, в котором квалифицировал смерть Майбороды как самоубийство.
В один из декабрьских дней 1825 года ранним утром к Николаю Павловичу прибыл полковник Фредерикс с секретным пакетом от начальника Главного штаба генерал-адъютанта Ивана Ивановича Дибича (сопровождавшего Александра I в Таганрог и присутствовавшего при его кончине). Пакет был адресован лично российскому императору и как потом указывал Николай Павлович, что он не сразу решился, потому он еще не был официальным правителем и «вскрыть пакет на имя императора – был поступок столь отважный, что решиться на сие казалось мне последнею крайностью». В послании Дибич предупреждал о существовании заговора, и Николай Павлович «только тогда почувствовал всю тяжесть своей участи». Именно Дибич лично отдал приказ об аресте до начала восстания его организаторов, в том числе – полковника П.И. Пестеля.
Кроме Майбороды донесение об открытии заговора основывалось на показаниях юнкера Шервуда. Сообщалось, что в заговор вовлечены офицеры в Петербурге и в Москве, а также в Тульчине, где был главная квартира второй армии. Там действительно был центр деятельности Южного общества. Но показания информаторов были еще неполными и туманными. Тем не менее, Дибич докладывал, что решился отправить графа Чернышева в Тульчин, чтобы сообщить командующему о том, что у него происходит. А главное, как уже отмечено, — арестовать Павла Пестеля и Сергея Волконского.
12 декабря во дворец явился подпоручик Яков Ростовцев. В «Записках Николая I» эта встреча не запечатлена подробно, однако, в тексте есть собственноручная пометка императора «прибавить о Ростовцеве». Этот молодой человек был адъютантом генерала Карла Бистрома, который командовал гвардейской пехотой. Он доложил дежурному офицеру, что доставил для великого князя пакет от Бистрома. Пакет был передан Николаю, и тот, распечатав, увидел письмо: «Всемилостивейший государь! Три дня тщетно искал я случая встретить Вас наедине, наконец принял дерзость написать к Вам…». Ростовцев имел представление о заговоре, участников которого он знал лично. Он, по его воспоминаниям, был вовлечен в Северное общество князем Оболенским, знал о планах не допустить присяги новому императору. Но доносчиком на товарищей быть все же не хотел. Впоследствии генерал Бистром упрекал Ростовцева, что тот не отправился к нему и не представил перечень мятежников, чтобы их можно было немедленно схватить. Хотя император, судя по «Запискам», подозревал, что Бистром, наоборот, сочувствовал им.
Ростовцев не сообщал прямо о заговоре и его участниках, но утверждал, что самым лучшим средством против него будет убедить Константина все-таки принять корону. Он писал, что великий князь Николай не должен доверять курьерам, ему необходимо убедить Константина приехать в Петербург или самому немедленно ехать к нему в Варшаву. Если Константин упорствует в своем отречении, он должен объявить об этом публично и тогда же признать младшего брата новым императором.
Как писал Ростовцев в своих воспоминаниях, Николай вышел к нему, обнял и благодарил за послание, а потом завел разговор в таком духе: «Мой друг, может быть, ты знаешь некоторых злоумышленников и не хочешь назвать их, думая, что сие противно благородству души твоей, — и не называй! Ежели какой-либо заговор тебе известен, то дай ответ не мне, а тому, кто нас выше! Мой друг, я плачу тебе доверенностью за доверенность!». Ростовцев упорно пытался, по его словам, убедить великого князя в необходимости приезда Константина, а тот сетовал, что старший брат упорствует.
Напоминаем, что к этому времени уже было получено послание от Дибича и отдан приказ об аресте Пестеля и Волконского.
13 декабря Ростовцев пришел к Оболенскому, застав его в обществе Рылеева, сообщил о том, что он сделал, и вручил копию своего письма Николаю и запись разговора с ним».
В Самайнтауне быть ненормальным — нормально. Ведь здесь живут они: русалка на инвалидной коляске; королева фэйри, несчастная в любви; вампир, который боится крови; и, разумеется, Безголовый Джек, главный символ города и его хранитель. Джек мечтает лишь об одном — вспомнить, куда подевалась его голова, и чтобы хоть один год прошел без происшествий.
Но с наступлением октября все снова идет не так.
Самое страшное для жителей Самайнтауна вовсе не смерть. Самое страшное — это если в город вечной осени вдруг приходит лето и Улыбающийся человек. Который заявляет, что отныне Самайнтаун принадлежит ЕМУ.
Один из модных сейчас книжных поджанров — так называемые атмосферные истории. Приуроченные к какому-то празднику или времени года, тонущие в атрибутике и буквально обволакивающие своей нарочитой атмосферой.
И в этом плане мало какое время года сравнится с осенью, а праздник — с концом октября (как его не называй). Знакомая атрибутика, мистический флёр, множество ассоциаций к известным фильмам и книгам.
И читательский запрос на «нечто осеннее» действительно есть. А раз есть запрос — есть и предложение. Особенно после того, как пару лет назад прогремел «Мистер Вечный Канун», принесший дополнительную моду на осенние истории помрачнее.
Столь длинное вступление нужно было потому, что именно моде на нечто осеннее и мрачное и стремлению привлечь аудиторию «Мистера Вечного Кануна», как мне кажется, и обязан своим появлением «Самайнтаун» (невольно или осознанно — вопрос отдельный).
Эта книга — в первую очередь чистейшая атрибутика. Целый городок со всевозможной нечистью и нелюдью, вечная осень, ходячий символ праздника и тыквы, очень много тыкв. Не удивительно, что книга получила свою долю популярности и теперь частенько мелькает во всевозможных подборках.
И я тоже начинала читать ее в октябре — для атмосферы. Закончила же только сейчас. Не потому что она как-то сложно читается, нет. Но как всегда нашлись свои нюансы.
Не люблю сравнивать книги и авторов, но порой всё же приходится. И если Торин — умелый «певец мрачности», знающий, как вплести тьму в историю и оттенить ее другими красками, то для автора «Самайнтауна» это скорее не особо привычные театральные декорации, на которых разыгрывается более привычная подростковая история.
Не случайно самое начало книги оформлено в виде театрального буклета. Это тоже, можно сказать, попытка сразу настроить на некоторую искусственность мира, условность декораций и персонажей. Увы, для меня это работало не так долго.
Персонажи. Они по характерам абсолютно не похожи на долго живущих, нечеловеческих (не совсем человеческих) существ. По сути это подростки — с модными стрижками, модной трагичностью, инфантильностью и категоричностью. Немного нелепые, не слишком умные или просто бесячие. О, некоторые из них своей грубостью, отвратительным характером и полнейшим отсутствием эмпатии бесили особенно сильно (например, русалка, убившая ради сохранения ног своего любимого и сожалеющая только о том, что ритуал сработал не до конца). И ведь я понимаю, что цель скорее всего была в том, чтобы показать изначально не очень приятных персонажей, а потом раскрыть их трагичное прошлое и пустить их по пути принятия и исправления. Но нет — большую часть времени они просто бесили, вели себя инфантильно или нелепо. Сам Джек — в меньшей степени, но и то он скорее добрый, немного неловкий чудак, чем реальный защитник и символ города (что признавали все окружающие, включая самого Джека). Но ему простительно — он без памяти и вообще без головы.
Кровь, смерти и зов темного безумия. Что ж, они в этой истории тоже есть. Их много. Здесь безумное лето приходит в город вечной осени, и вместе с летними цветами расцветают кровавые убийства. И всё завершается обильной кровавой жатвой 31 октября. Язык не повернется сказать, что здесь не хватает мрачных красок. Но… как-то блекнут они, если на фоне — всё та же театральная условность волшебных сил, характеров, разгадок и сюжетных линий. Всё словно чуть-чуть неловкое. Хоть объяснение абсолютного бессмертия одного страдающего вампира (ну притянуто за уши же, да и не соизмеримо как-то одно трагичное деяние из прошлого и абсолютность полученного проклятия/благословения), хоть разрешение дилеммы о страсти, всегда заканчивающейся смертью возлюбленного (нужен просто очередной так просто не убиваемый возлюбленный). Даже объяснение о причинах безумия лета не настолько трагичное, как я уже было представила, прочитав историю братьев и потерянной головы Джека.
Впрочем, должна признать, что сам по себе финальный акт исполнен умело. Сюжетные линии не брошены, ставки подняты, а темы семейной любви, самопожертвования и искупления наконец играют нужными красками. Всего лишь и надо было, чтобы персонажи наконец начали вести себя более нормально. Так что да, финальная часть отчасти исправляет итоговое впечатление. Но лишь отчасти.
Итог: немаленькая книга, под завязку наполненная осенней атрибутикой, в том числе в ущерб всему остальному.
У канала стоит дом — окруженный пустырем, очень старый, — с мрачной тайной внутри. Она расползается от одного жильца к другому, пробуждая их темные стороны и заставляя их носить шарфы. Ее пытались удержать внутри. Но, как и любая зараза, она находит путь наружу. И теперь ее клочок мчится на паровых роликовых коньках сквозь густой туман по улицам Тремпл-Толла — чтобы поведать все Натаниэлю Френсису Доу, доктору частной практики, убежденному мизантропу и любящему дядюшке. Тайна вырвалась на свободу...
Возвращаться на мрачные улочки Габена меня обычно тянет в самое серое и неуютное время года. Под стать самому городу и его жителям.
Автор и правда обычно не жалеет мрачных красок, угрюмых образов и несчастливых судеб. Но при этом парадоксальным образом заворачивает всё это в очередную авантюрную историю — с приключениями, распутыванием злодейских замыслов и с экзотическими монстрами
Очередной роман цикла посвящен растениям. Но Габен не был бы Габеном, если бы речь шла об обычных розах. Нет, здесь в моде мухоловки и прочие хищные существа. Которые с одной стороны бывают совершенно невероятных свойств и размеров, а с другой стороны с точки зрения обывателя — не более, чем просто сорняки. Что ж, кое-кто обязательно поплатится за свои заблуждения.
Как водится, вокруг озвученной темы закручивается сразу несколько сюжетов и судеб. Фанатичные ученые и их исследования. Охотник с дорогой мести длиною в жизнь. Скрытая статистика пропаж людей. И загадочная болезнь, которая с недавних пор поражает растения… и некоторых людей.
Но начинается всё с одной тайны, которая однажды сама стучится в дверь доктора Доу, его племянника и их гостьи Полли Трикк.
Не останавливаясь на сюжете, хочу перечислить те элементы, благодаря которым «Тайна дома номер 12» в череде романов о Габене заиграла свежими красками. Лично для меня, разумеется.
Сюжетная броня. У троицы главных героев она не исчезает, но ощутимо трещит по швам. Уже в одной из первых глав этот треск настолько внезапен и восхитителен, что заставляет по-новой взглянуть на роман и ожидать от него настоящего опасного переключения. Что характерно — не зря.
Развитие образов. Не скажу, что знакомые герои как-то сильно меняются. Но появляются нюансы. Ещё никогда до этого образ условного главного героя (доктора Доу) не играл настолько мрачными красками. Грань между увлеченным профессионалом и безумным гением насколько тонка, а оговорки о прошлом настолько многочисленны, что не почувствовать легкий холодок не выйдет. Загадка «внутреннего голоса» Джаспера тоже не забывает порой напоминать о себе и постепенно играет всё большую роль в сюжете.
Ещё автор весьма удачно отдает дань традициям больших приключений. С гигантскими и кровожадными монстрами, отважными поступками без оглядки на самосохранение, увлеченным репортажем «с места событий» во время финального акта. Всё это выгодно оттеняет привычную серость и колоритную злобность города и его жителей.
Да, вероятно в итоге всё дело в балансе. Между мрачным и приключенческим, трагичным и светлым, типично-злобным и удивительным.
Не скажу, что баланс идеален, в том числе в плане завершения всех сюжетных линий. Финалу не хватает основательности и ещё большего размаха, а некоторые намеки-тайны (вроде переполоха в доме с синей крышей) так и не сыграли свою роль в сюжете (что заставляет подозревать очередные отсылки к каким-то неизвестным мне повестям и событиям).
Да и небольшой крен в сторону суперзлодейской истории здесь всё же остался. Порой мне вообще кажется, что главный злодей габенских историй — сам город, стабильно порождающий очередных неприятных личностей. Где каким-то чудом, не иначе, всё ещё находятся обычные работяги, самоотверженные пожарные и один чопорный доктор со своим непоседливым племянником. Ну, раз уж классических героев на горизонте не наблюдается.
Впрочем… всё рано или поздно меняется. А одной девушке уже крайне надоело постоянно быть жертвой (небольшой мостик к «Тайне шести подков», которую я, так уж получилось, уже читала).
Итого — пока что лучший роман о Габене (из прочитанных). За счет баланса жанров и почти полной самостоятельности рассказанной истории.
Изначально целью этого текста было рассказать о романе М. Л. Ванг «Blood Over Bright Haven», который произвёл на меня впечатление достаточно сильное, чтобы отбросить все дела и заняться написанием обзора. Но очень скоро текст превратился в сравнение этой книги с «Вавилоном» Р. Ф. Куанг. Оба романа, вышедшие с разницей в год, говорят о магии, колониализме и насилии, но если «Blood Over Bright Haven» — это сильная, хоть и не бесспорная антиутопия, то роман Куанг скорее напоминает дидактический памфлет. На «Вавилон» я в свое время писал обзор, но остался недоволен качеством, поэтому найти его можно только на лайфлибе. Отчасти, этот текст можно называть второй попыткой вернуться к «Вавилону» и путем сравнения высказать свои претензии к нему. И если Ребекка Куанг в представлении не нуждается, то о ее менее известной коллеге стоит рассказать поподробнее.
М.Л. Ванг — американская писательница азиатского происхождения (отец родом из Китая, мать — американка), добившаяся признания в мире самиздата, в частности, победой в престижном конкурсе Self-Published Fantasy Blog Off (SPFBO), который ежегодно проводит Марк Лоуренс. Ее роман-победитель «The Sword of Kaigen» («Меч Кайгена») получил огромную популярность среди читателей и с десяток переизданий. С моим отзывом на роман можно познакомиться на странице произведения, здесь же отмечу только, что несмотря на остроту поднимаемых тем и беспощадность как к героям, так и штампам, которые продемонстрировала Ванг, роман, тем не менее, страдает многими детскими болезнями самостоятельно опубликованных книг.
Но уже следующий, и последний на данный момент, роман писательницы «Blood Over Bright Haven» («Кровь над Светлой Гаванью») — куда более зрелая работа. Не удивительно, что он стал ее визитной карточкой (более ста тысяч оценок на гудридсе!), мгновенно привлек внимание крупных издательств и сейчас уже имеет полдюжины переводов. Тематически он близок к «Вавилону» Ребекки Куанг, но при общих чертах и, отчасти, общих проблемах, «Blood Over Bright Haven» кладет книгу своей куда более титулованной коллеги на лопатки.
Жанрово «Blood Over Bright Haven» можно отнести к научному фэнтези с небольшим влиянием стимпанка, в первую очередь, в части уровня технологий. Действие разворачивается в городе-государстве c говорящим названием Тиран, окруженном от остальных, диких земель, магическим барьером. И не мудрено, ведь за барьером обитают дикари-квены, а так же зловещая Скверна, болезнь, от которой нет ни лекарства, ни спасения. Некоторым квенам удается проникнуть за барьер, но только чтобы стать слугами истинных граждан Тирана.
Главная героиня книги, честолюбивая волшебница Сциона, поначалу весьма далека от этих проблем: она готовится пройти главный экзамен в своей жизни и стать первой женщиной-архимагом, войдя в круг из сотни избранных, которые фактически управляют городом. Не будет большим спойлером сказать, что экзамен она сдаст успешно, но пройдя его, Сциона быстро понимает, что статус архимага не избавляет от предрассудков, царящих в академической среде. Напротив, на каждом шагу ей придется сталкиваться с предубеждением и насмешками от волшебников-мужчин. В частности, вместо подходящего ее статусу помощника, ей отдали полуграмотного квена Томила, который работал в Башне уборщиком.
Это знакомство постепенно начинает открывать Сционе новый мир, о котором она ранее не задумывалась, а через какое-то время, как и в «Мече Кайгена» повествование сделает крутой разворот и мы начнем читать совершенно иную книгу. Если основная тема первой половины книги — стремление к знаниям, амбиции и попытка выгрызть свое место в мире, то вторая часть рассказывает, что скрывается за фасадом цивилизованности и то, насколько может ослеплять погоня за собственным благополучием. Первостепенное значение играет диалог Томила и Сционы о доброжелательности и добродетельности. Кто праведнее: тот кто желает другим добра, но чьи действия только ухудшают жизни других, или жестокий и порочный человек, который движется к своей цели не считаясь со средствами, но при этом улучшает жизнь многих других? Кого будут возвеличивать, а кого проклинать? А что изменится, если перенести этот вопрос с действий отдельного человека на общество в целом?
Карта города-государства Тиран
И вот здесь пришла пора сравнивать роман с «Вавилоном». Отставив на время социальный подтекст, сравним сначала миры двух книг. У Ванг, как мы уже выяснили, вполне классическое фэнтези. Куанг же рисует крайне похожее на наше общество колониальной Англии, при этом исторический процесс, политическое устройство и география, в целом, копируют наш мир. Единственным значимым отличием является наличие магической системы, и если рассматривать ее в вакууме, то она у Куанг не просто удалась, это одна из самых оригинальных и потенциально глубоких магических систем в фэнтези, основанная на переводе и разности значений одних и тех же слов в различных языках. Идея свежая, и в то же самое время обладающая огромным потенциалом для раскрытия.
У Ванг магия с одной стороны куда проще и традиционней, основана на перекачке энергии и материи из иного мира, но при этом механика её работы описана куда полнее и достовернее: мы проведем немало времени, постигая ее нюансы. Магия является неотъемлемой составляющей мира «Blood Over Bright Haven»: ее природа, особенности и ограничения являются, в конечном счете, главным двигателем сюжета, в то время как у Куанг она по сути еще один инструмент, чтобы пнуть клятых колонизаторов, при этом оставаясь любопытным, но легкозаменяемым гиммиком. Она даже не пытается представить, как бы изменился мир, появись в нем магия перевода — а изменился бы он кардинально. Настолько сильный искажающий фактор не мог бы не повлечь за собой изменение как общественного устройства, так и исторического процесса. Но этого не происходит, мир так и остается калькой нашего, а потенциально великая магическая система не находит должного применения, встраиваясь в те системы и устройства, которые в нашем мире успешно обходились без всяческих колдунств. В принципе, подобная ограниченность вполне понятна, ведь любая попытка экстраполяции отвлекала бы от главной цели, ради которых роман писался: напиныванию клятых колонизаторов, да. Но вот Ванг, тем не менее, успешно совместила обе задачи, не только гармонично показала развитие мира, в котором магия становится определяющей силой, но и сформулировала вполне однозначное социальное высказывание, которое фантастические элементы только усиливают, а не ослабляют.
Основной движущей силой двух книг является изменение внутреннего состояния героев, которые сталкиваются с вопиющей несправедливостью окружающего мира и пытаются изменить статус кво. При этом идеалистический пафос и эмоциональность с которыми они это делают, характерны, скорее, для янг-эдалта, а не для взрослой литературы, в которой подобная экзальтация смотрится неестественно. Но Сциона имеет на подобную реакцию куда больше морального права, ведь открываемые ею тайны — куда сложнее и глобальнее банального "угнетатели угнетают". При этом она, в конечном счете, ведет себя более рационально и не выходит за моральный горизонт событий, о чем мы поговорим позднее.
Что интересно, оба героя парадоксально одновременно привелигированы и угнетены: Сциона, пусть и получила первоклассное образование, остается белой вороной, женщиной, занимающейся мужскими делами, что вызывает осуждение и насмешки. Свифт, герой Куанг, также получает первоклассное образование, но его китайские корни никогда не сделают его в колониальной Англии своим.
Карта Вавилона
И тут мы, пожалуй, подходим к самому главному: критике колониализма, системного расизма и прочих машин угнетения, которая является ключевой темой двух романов. Тема для woke-волны фантастики середины десятых и начала двадцатых годов не то что бы новая, но очень многие авторы наступают на одни и те же грабли: очень сильно перегибают палку. Пытаясь придать критикуемым моделям общества максимально уродливые формы, они низводят их до уровня дешевой карикатуры, безвкусного кривляния, пасквиля вместо приговора. Раскрашивая мир всего в два цвета, создавая упрощенную, поляризованную модель общества (клятые угнетатели vs. благородные BIPOC-и) они лишают его жизнеспособности.
Перемещение повествования в наш мир, с реальными историческими аналогиями, лишь обостряет проблему. В первую очередь, потому что история человеческой цивилизации куда сложнее и масштабнее, чем однобокие "критические расовые теории" с прибитой гвоздями стрелочкой угнетения. Поэтому мне, как славянину и потомку крепостных, весьма забавно читать про белые привилегии. Мой исторический опыт и мои корни просто отбрасываются как нерелевантные и игнорируются, так как не вписываются в биполярную авторскую картинку, так же, как например, оказывается, что антисемизм не расизм, потому как евреи — белые. И вот тут фэнтези, вместо того чтобы демонстрировать силу чистого воображения, становится ширмочкой, за которую принято прятать проколы сиюминутных идеологических баталий. Например, когда Куанг начинает в обличительном порыве нести совсем уж откровенную чушь, мол де рабство придумали белые, апологет книги легко может возразить: "это же фэнтези! может в ее мире и правда белые придумали, автору видней!". Но чтобы подобные аргументы работали, желательно чтобы мир книги не был калькой с нашего. Аналогично, например, когда коллега Р.Ф. Куанг, Нора Кейт Джемисин, заявляет, что величайшие достижения европейского искусства жалкий плагиат африканской культуры, которую белые бессовестно апроприировали — это вызывает ну разве что закатывание глаз, и не важно сколько в ее мире Великих Городов фэнтези, а сколько современной мифологии. Последней линией защиты могло бы стать то, что роман написан в расчёте на совершенно другую аудиторию, но что же это получается, вместо того чтобы эту самую аудиторию просвещать, показывая всю сложность и неоднозначность мира, ее вместо это кормят удобными и социально-одобряемыми штампами, заметая под ковер все, что ставит их под сомнения. Это как-то уж слишком подозрительно похоже на критикуемый подобными авторами колониальный подход.
Ванг действует тоньше и умнее. Она переносит повествование в полностью выдуманный мир, создавая его жуткое, но убедительное отражение. Это позволяет ей критиковать не конкретных политических оппонентов, а универсальные пороки, общие для всех обществ и культур. Так работают антиутопии: они показывают то что могло бы быть, тем самым предостерегая от крайностей радикализма. Выписывая тиранийское общество, построенное на крови и костях других народов, Ванг в своем праве — как архитектор мира она свободна от обвинений в предвзятости и переписывании исторических фактов в угоду следования повестке, а возможная однобокая интерпретация остается только на совести читателя.
Напротив, проза Куанг полна инфантильной дидактичностью: она не доверяет способности читателя дойти до ее моральных озарений самостоятельно, прочесть между строк и сделать нужные выводы, поэтому подает антиколониальный пафос максимально прямолинейно, пережевывая для самых непонятливых. А чтобы полученная кашка уж точно усвоилась, в ход идут боевые сноски, в которых она еще раз достанет уже проглоченные читателем факты и дополнительно разжует, не оставив никаких вариантов трактовки.
Иллюстрация к роману Р. Ф. Куанг
Кстати, эта назидательная манера сыграла с Куанг злую шутку, и ее недавний роман, «Katabasis», был принят читателями куда более холодно, в первую очередь из-за раздражающей дидактичности.
Выбранной манерой повествования Куанг сама себя загоняет в ловушку в финальных сценах, когда студенты-революционеры становятся террористами и начинают кошмарить обывателей Лондона, чтобы свергнуть власть порочных колонизаторов. Не зря же роман подзаголовок "Необходимость насилия" имеет. Тут обычно следует линия защиты, мол, что нет, Куанг показывает, что насилие — это не выход, что это тупик. Но, позвольте. А где же сносочки, которые эту, безусловно, глубокую мысль разжевывают? Без них, судя по отклику, многие поняли роман вполне однозначно, как призыв к действию. Вот например, классическая рецензия на роман, где рецензент слопал пропагандирующий насилие посыл и не поморщился:
цитата несколько цитат в переводе
Если и есть что-то, в чем Вавилон преуспевает, так это в тщательном рассмотрении роли насилия в социально-политическом ландшафте. С одной стороны, такие персонажи, как Гриффит, настаивают на том, что насилие необходимо для того, чтобы добиться значительных и долговременных перемен. ... Другие персонажи, такие как Летти и профессор, выступают за ненасильственные реформы. Конечно, эти персонажи, занимающие привилегированное положение, выступают за ненасилие. Эта нормисная стратегия гарантирует их собственную безопасность в рамках систем, которые они якобы хотят изменить.
... Вавилон в конечном счете утверждает, что насилие необходимо как угнетателю, так и угнетенным. Сильные мира сего прибегают к насилию, чтобы сохранить статус-кво. Насилие бессильных оправдано как шаг к воображаемому лучшему будущему. Аргументация Вавилона в пользу насилия особенно интересна, учитывая, что жертвами насилия почти всегда становятся те, кто находится ниже по иерархии. Мне показалось увлекательным — и мрачным — то, что Куанг, при всем ее богатстве воображения, не представляет себе революцию без насилия в отношении и без того угнетенных людей.
Как тут не вспомнить дивовскую "Выбраковку", где антиутопический посыл был настолько тонкий, что, кажется, в какой-то момент про него забыл и сам автор. Так и в случае с «Вавилоном» аргументы о том, что "необходимость насилия" на самом деле является ее критикой появляются только в том случае, когда роман начинают упрекать в оправдании террора. Финал, который, по мнению апологетов книги, должен был демонстрировать тупиковость данного пути, то и дело читается ровно противоположным образом — как утверждение о его единственноверности.
Иллюстрация к роману М. Л. Ванг
Но чем же это отличается от книги Ванг, которая выстраивает повествование аналогичным образом и приводит героев к сходному финалу? Не считая того, что колониальное общество Англии в нашем мире саморазрушилось благодаря объективным историческим процессам, а не терроризму одиночек, из-за чего оправдание насилия не только преступно, но лживо, Ванг побеждает за счет силы чистого вымысла. Она создает такое общество, которое действительно можно исправить только разрушив до основания, что убедительно демонстрируют герои, которые перед тем как пойти на крайность перепробовали все остальные, менее радикальные способы, пытаясь изменить общество изнутри путем убеждения. Более того, финальный акт направлен не на более угнетенных, к чему сводится необходимость насилия Куанг, а на подлинных виновников и по сути дела массовых убийц, на самых порядочных из которых клейма негде ставить.
Однако что же мы видим в отзывах на книгу Ванг? Ирония в том, что ее как раз критикуют за недостаточную радикальность.
цитата
Я также в целом потрясена тем, что эти люди настолько подавлены, что никто не сопротивляется. Ни одна угнетенная группа в истории не реагировала так на притеснения. Люди сопротивляются и объединяются. Почему квены этого не делают?
цитата
Я не могу поверить, что BIPOC — автор [сиречь — принадлежащий к людям цвета или коренным народам], мог написать роман о белом герое-спасителе/мученике. Боже мой. Постарайся получше.
цитата
Это та история больше подходила бы для 70-х или 80-х годов, когда маргинализированные группы не только должны были пытаться встроить себя в систему, которая гарантировала их провал, но и должны были тратить эмоциональные усилия на попытки переубедить доминирующую группу.
...
Просто нет оправдания тому, что эта история написана сегодня.
И так далее, и тому подобное. В моде необходимость насилия, если тебя пытаются переубедить словами — стреляй в шею.
Не могу сказать, что роман идеологически безупречен, нет, есть вопросы, на которые Ванг не дает ответ, и которых всячески избегает. Например, если тиранийцы во всем уступают квенам, которых при этом считают дикарями, если все достижения их цивилизации не более чем плод угнетения и воровства, то почему же квены проиграли в исторической борьбе? Потому что тиранийцы изначально порочны, как дьяволы в человеческом обличье, извращающие все, к чему прикасаются, либо же изъян в самих квенах, которые ничего не могли противопоставить культурному изнасилованию?
Любой ответ будет крайне сомнителен с точки зрения морали, потому что изъян в самих условиях задачи, над которой авторы фэнтези бились со времен толкиновских орков с околонулевым успехом: дихотомические упрощения не проходят проверки на веристичность. Но в заданных рамках, внутри сферы жанра, роман остается по крайней мере жизнеспособен, как жизнеспособно общество Тирана за сферическим барьером, прячущее за фасадом псевдовикторианской благочинности подточенный термитами фундамент. И если отвлечься от поиска реальных исторических аналогий, то вполне можно увлечься постижением тайн и истоков магии и поисками справедливости в мире, основанном на лжи. Последнее было и остается вечной темой, как сотни лет назад, там и в семидесятые годы, так и сейчас. Выкапывание же умерших львов из могилы, чтобы еще раз побольнее пнуть их разложившийся труп, а затем закопать обратно — дело, конечно, веселое, но в перспективе безблагодатное.
Фух, ну и не просто же мне дался этот обзор. Надеюсь, это будет интересное и небесполезное чтение. В очередной раз обзор получился социально-политизированным, но в следующий раз я постараюсь рассказать о классическом героическом фэнтези без этого всего.
Представьте, что реинкарнация и впрямь существует. Это не вопрос веры, это данность. А теперь представьте, что можете проследовать за одной из душ через все ее перерождения. С 1-го года нашей эры до года 2080-го. Достаточно скоро выяснится, что эта душа обречена проживать один и тот же жизненный сценарий. Не важно время, не важно место, все будет повторяться и повторяться: суровый отец, добрая мать, грубый старший брат, властная сестра, увлечение искусством, первое убийство, трагически закончившийся первый брак и так далее, и так далее, и так далее. Хоть в Древнем Риме, хоть в средневековой Европе, хоть в Австралии XIX века – все случится ровно так, как и должно случиться. Да, возможны вариации, но отклонения будут не значительны. В конце концов, если герой умрет, не добравшись до конца своей истории, он все равно переродится и продолжит путь по все тому же маршруту. И вот из каждой его жизни выхвачен небольшой фрагмент, описан и помещен в книгу. А фрагменты эти смонтированы так, чтобы получилось непрерывное жизнеописание. То есть мы и впрямь стартуем в 1-ом годе нашей эры (герой только родился, а его отец по приказу царя Ирода убивает невинных младенцев), а затем мы следуем через века во времена, когда Земля практически погибла, а люди переселились на космические станции. Вот такую вот затейливую иллюстрацию к известному философскому пассажу Фридриха Ницше написал Джон Бойн.
Не бойтесь запутаться во всем этом разнообразии эпох, не получится, ведь персонажи прописаны емко, какое бы имя они ни носили, в какую бы одежду ни рядились, какие бы взгляды ни исповедовали, все равно остаются самими собой, узнаваемыми и, в общем-то, понятными. Да и сама история в принципе не сложная. Легко вообразить, что она могла произойти когда угодно. В конце концов, историями о любви и мести переполнена мировая литература, начиная с античных времен, а то и раньше, если заглянуть хотя бы в «О все видавшим» (известен также как «Эпос о Гильгамеше»). Пусть датировки глав не затмевают взгляда, это и впрямь непрерывная история.
Тому, кто возьмется за «Путешествие к вратам мудрости» Джона Бойна, нужно понимать, что роман этот предельно далек от исторической достоверности. Да, герой будет периодически сталкиваться с известными личностями, да, порой ему придется стать свидетелем неких потрясений, но все это лишь условность, обозначенная парой штрихов. Поэтому не удивляйтесь, что индеец из Центральной Америки задолго до прибытия туда европейцев в какой-то момент вспомнит миф об Орфее, а живущие неподалеку от Огненной Земли селькнамы в 1430-ом году будут носить испанские имена. Если же вам придет в голову чисто математически рассчитать датировку глав (то бишь определить периодичность реинкарнаций главного героя), то вас ждет полнейшая несуразица. Можно предположить, что герою романа на каждую жизнь отводится несколько десятков лет, в таком случае нет ничего особо удивительного, что вторая глава датируется 41-ым годом (первая версия героя к тому же могла умереть раньше назначенного ей срока). Но вот когда между главами проходит всего семнадцать лет, можно призадуматься (хотя и тут допустима ранняя смерть). Словно для того, чтобы исключить всякие подсчеты, Джон Бойн в середине повествования разносит две главы всего лишь на год. Но и там, и там действует уже вполне взрослый мужчина, не поместились бы в один год две полноценные жизни протяженность лет так по двадцать с хвостиком. В общем, не считайте и не задумывайтесь, не ищите точности, ведь все это лишь литературный прием, метафора, автор говорит с нами не о сиюминутных трудах и днях, он говорит о вечном, он обобщает, он показывает, что века сменяются веками, а мы, люди, по сути не меняемся.
Не самая, конечно, оригинальная мысль, но не в этом проблема «Путешествия к вратам мудрости». Проблема в том, что в идейном отношении роман может порадовать только вот этим. Отдадим Джону Бойну должное, кажется, он вполне хорошо понимал эту слабость своего замысла, поэтому завершил роман эпилогом, который должен дать надежду на то, что природа людская все же может измениться. Вот только для этого автору пришлось, в общем-то, уничтожить Землю и породить чуть ли не новое человечество. Вышло, скажем честно, неубедительно, так как ничего к этому не вело. А ситуация-то обычная, так частенько бывает, когда писатели из мейнстрима вдруг хватаются за инструментарий фантастики. Так что, Джон Бойн не первый и не последний. Вот и получается, что самое интересное в «Путешествии к вратам мудрости» – это композиционный прием. Правда, он может надоесть уже странице так на сотой. Но все это – и это тоже надо учесть – не отменяет того, что Джон Бойн все же как был, так и остается превосходным рассказчиком, потому все равно будет интересно, но не на уровне романа как большого целого, а на уровне отдельных глав. И опять же надо учесть, что ближе к финалу удачных глав становится меньше, а от некоторых и вовсе кровь из глаз идет.
В таких случаях часто говорят, что автор исписался. Действительно, остается только удивляться, что человек, который написал, например, тонкую, сложную и поразительно деликатную «Историю одиночества» (а это роман на очень болезненную для ирландцев тему, а именно – он посвящен проблеме педофилии в католической церкви), настолько потерял чувство вкуса в случае с «Путешествием к вратам мудрости».
Вот два примера.
Начнем с того, как Джона Бойна покинуло чувство меры в выстраивании сюжетных перекличек.
В «Путешествии к вратам мудрости» Джон Бойн предпринимает попытку выстроить единое пространство для своих книг. По ходу развития сюжета герой встречает, помимо прочего, и персонажей других произведений Бойна. Нет ничего плохого в этой идее, кто только подобным не занимался. Обычно вспоминают Уильяма Фолкнера с его Йокнапатофой, но можно назвать еще хотя бы Стивена Кинга, закрутившего все свои книги вокруг Темной Башни, и Дэвида Митчелла, все испортившего хорологами. В общем-то, введя в «Путешествие к вратам мудрости» героя из «Похитителя вечности» и «Бунта на «Баунти»», а также упомянув книги писательницы из «Незримых фурий сердца», Джон Бойн дров не наломал. Это были милые завитушки, которые просто дают дополнительный контекст. Вот только, если вы не читали «Абсолютиста», воздержитесь от знакомства с главой про 1916-ый год. Потому что автор в ней зачем-то просто пересказал этот роман. Учитывая, что две трети «Абсолютиста» построены вокруг умолчания о некоторых событий, смотрится это весьма странно. Получается, что сам автор целиком и полностью проспойлерил другой свой роман, тут есть чему удивляться. Зачем? К чему? Ничего иного не мог придумать про Первую мировую? Или не нашел в себе силы остановиться при пересказе? Слишком увлекся? В любом случае выглядит, как неуважение к читателю.
А теперь поговорим о Дональде Трампе.
Джон Бойн явно его ненавидит. Возможно, — простите уж за сарказм — даже плакал от отчаяния в 2016-ом. Поэтому решил поквитаться с ним на последних страницах своего романа. Надо сказать, что Бойн проделал с на тот момент сорок пятым президентом США такое, чего даже Стивену Кингу в голову не приходило. И все это, в общем, было бы не так страшно, если бы весь этот выход с Трампом не ломал и без того слабенькую идеологию романа. Не будем забывать, что всю книгу Джон Бойн уводит своего героя от значимых исторических событий. Да, он развлекал будущего римского императора Коммода в детстве, да, снарядил в путешествие Христофора Колумба, да, суфлировал на первой постановке «Юлия Цезаря» Уильяма Шекспира, но это, что называется, пробежать мимо, задеть по касательной. И в этой отстраненности от исторических потрясений видна та последовательность, которая нужна для подчеркивания основной – и единственной – идеи романа. Тут частное важней общего, а проблемы личные равновелики проблемам всечеловеческим. Пока не появился Трамп, предстающий в контексте романа самой страшной бедой нашей планеты за всю историю человечества. Он – Темный Властелин, он – чудовище, погубившее мир, он – дьявол во плоти. Как-то чересчур получилось. И крайне неуместно в романе, который о том, что колесо никогда не остановится, люди продолжат совершать глупости, и не будет этому конца. Но нет, он наступил. В лице Трампа. Джон Бойн частенько прибегал в своих романах к сатирическим приемам, но тут что-то другое, натурально какой-то популистский вопль в пустоту. Такого от автора уже упомянутой «Истории одиночества» как-то не ожидаешь.
Все сказанное выше, кажется, свидетельствует о том, что «Путешествие к вратам мудрости» явно относится к категории книг, скажем так, «не очень». Слабостей в ней много, тут ничего иного и не скажешь. Но при этом много и удачных моментов, роман-то длинный, а из Древнего Рима на орбиту вокруг Юпитера быстро не доберешься. Безусловно, Джон Бойн не справился со своим амбициозным замыслом, вышло как-то кривенько, но, думается, Постоянный Читатель все равно найдет здесь достаточно интересного. А вот читателю, который еще не знаком с творчеством Джона Бойна, все-таки следует для начала ознакомиться с чем-нибудь другим, а то решит еще, что на самом деле эту книжку написал обчитавшийся Ницше Пауло Коэльо, которого при этом покусал Дэвид Митчелл.
облако тэгов
