Рецензии на фантастические книги

Плюс витающий над книгой флэр городской сказки, страшной, но притягательной. Соединяющей библейские мотивы, британские легенды, страшилки братьев Гримм и одновременно детское восприятие чуда, с его говорящими птицами и забавными старичками.

Второе, о чем хотелось бы сказать – это удачно прорисованные типажи.

Причем не столько главные герои. Тут ничего сверх неординарного нас не ждет, хотя проработаны протагонисты качественно и с душой.

Мейхью – попавший как кур в ощип из-за своего доброго сердца. Обычный парень, плывущий по течению, хороший, немного наивный. Активно развивающийся после попадания в Под-Лондон, но отнюдь не становящийся былинным богатырем (за что Нилу отдельное спасибо).

д'Верь – девушка из крайне неординарной семьи, отправляющаяся в свой крестовый поход. Столкнувшаяся во время него с настоящим злом, любовью, дружбой и предательством. Девушка, на которую легла забота о судьбе мира.

Но не меньше (а порой и больше) мне запомнились второстепенные персонажи.

Маркиз с его долговыми обязательствами, позерством и недюжинной смелостью. Охотник с ее всепоглощающей страстью и неподражаемым искусством. Престарелый ностальгический Эрл и его фантасмагорический двор. Очаровательно-щемящий старый Бэйли с его птицами.

И, конечно же, злодеи. Настолько инфернальных господ, как Круп с Вандермаром я давно не встречал. Омерзительны. Непередаваемо опасны. Получающие искреннее, почти детское наслаждение от убийств и пыток. Ледяные апостолы Зла. Ух! Мурашки по коже.

События «Задверья» происходят в современном британском антураже, по тексту разбросана уйма лондонских «фишек», географических, филологических и культурных особенностей столицы туманного Альбиона.

Стиль и язык романа звонкий, ироничный, легкий (особенно как для переводной литературы), хватает как забавных, гротескных, так и весьма тяжелых моментов.

Во второй половине читателя огорошат парой «нежданчиков», опять же более типичных для кино, чем для литературы.

Как и нарочито квестовая структура сюжета, особенность как сериальной, так и компьютерно-игровой индустрии.

Как видите, дебют Геймана в крупной форме вышел весьма неординарным и от души смешанным коктейлем.

Что в исполнении талантливого автора всегда больше плюс, чем минус.

Эрго. Роман, выросший из сценария телесериала, и, в отличие от большинства молодежи, хорошо помнящий своего родителя. Этим лондонским «миксом», соединившим приемы литературы и кино, Гейман сделал серьезную заявку на гордое вхождение в писательский цех. Что вдвойне приятно, на этом Нил не остановился.

Нил Гейман "Океан в конце дороги"/ "The Ocean At The End of the Lane"

Садясь писать рецензию на эту книгу, я совсем не знаю с чего начать.

Я собирался процитировать кусок, который мне особенно понравился. Но ничего хорошего из этого не выйдет. Если я начну это делать, то когда смогу остановиться?

Итак, дайте мне сказать. Я искренне люблю эту книгу. Планирую перечесть её снова. Куплю копии этой книги для своей семьи как подарки. Прослушаю аудиокнигу, поплачу над отсутствием у себя таланта писателя. Буду изливать свою душу незнакомцам.

Говоря коротко, это роман Нила Геймана.

Здесь есть и правда, и красота, и радость, и грусть, и сладкая меланхолия, который проходит сквозь мою грудь, как отдалённый гром.

Я понимаю, что то, что я пишу не настоящая рецензия в любом традиционном смысле. Это ода. Похвала. Текстовый аналог огромной, радостной и глупой улыбки.

И знаете что? Пофиг. Оставьте рецензии профессионалам. Отдайте им все эти жаргонизмы. Оставим им мерить шрифты на странице книги, не понимающим, что приколотая бабочка не доставляет много радости. Приколотая бабочка совсем на бабочку не похожа.

Я не претендую на беспристрастность в оценке творения Геймана. "Песочный человек" изменил моё представление об историях. "Задверье" стал для меня талисманом. "Звёздная пыль", словно звон золотого колокола в моём сердце. "Американские боги" научили меня, что у той книги, которую я изо всех сил старался написать — было название. Авантюрный роман

Если вы ищите беспристрастность, то эта рецензия не для вас. Ищите в другом месте

Ну а я? Я наслаждался "Океаном в конце дороги" без всяких ковыряний. Книга делала меня счастливым, менее одиноким. Книга дала мне возможность любить Нила Геймана чуточку больше, чем это было раньше, и это определённо не та вещь, которая представлялась мне возможной.

Надеюсь ли я, что когда-нибудь напишу похожую книгу? Нет. Я не надеюсь. Гейман сотворил нечто необычное, странное и одновременно прекрасное. Я не надеюсь повторить такое.

А вот то, на что я надеюсь.

В будущем, когда Джосс Уидон и я будем добрыми друзьями и будем вместе отрываться в моём домике на дереве, я надеюсь, что Нил Гейман перехитрит нас. Потому что потом мы втроём будем играть в "Settlers of Catan". И я выиграю, потому что я действительно крут в этом. Но я также буду весьма милостивым, и извинюсь за то, что положил бандита на пшеницу Геймана дважды в ряду.

Затем мы будем делать сморы, и я поджарю маршмэллоу на огне с таким изяществом и проворством, что они будут удивлены и подумают, что я отличный чувак. А потом мы будем говорить и о "Звёздном крейсере Галактика", и о том, какой наш любимый Доктор, а после будем рассказывать друг другу страшилки про приведений до самой ночи.

Боже, как я устал. Мне действительно пора в постель. Я не представляю, чтобы ещё такого сказать.

Надеюсь, что не пожалею об этом утром.

Оригинал: https://www.goodreads.com/review/show/629...

Джим Батчер "Skin Game"

Когда я уселся сегодня для того, чтобы написать рецензию на книгу, я понял, что никогда не вдавался в детали о своей одержимости "Досье Дрездена" онлайн.

Но так точно и есть, там и сям, достаточно очевидно для тех, кто готов читать между строк.

Я признавался в любви к этой серии публично много, много раз. Обычно это было в ответ на вопрос: "Назовите ваши любимые книги?" или " Что я должен прочесть, ожидая вашу третью книгу?".

Но я никогда по-настоящему не афишировал глубину своей любви прямо, в одном месте, для всего читающего мира.

Итак...

"Досье Дрездена" — мой любимейший цикл всех времён. Я говорю это и как писатель, и как читатель.

Задумайтесь об этом на мгновение. Я не делаю подобных заявлений случайно.

Как цикл, Дрезден имеет козыри перед всеми теми, которые я когда-либо читал или читаю сейчас. Это также касается тех книг, по отношению к которым, я переполнен любовью вроде "Джентльменов-ублюдков" Линча. Или "Саги о Видящих" Хобб. Или "Рождённого Туманом" Сандерсона. Или "Первого Закона" Аберкромби...

Я люблю "Досье Дрездена" больше, чем "Волшебника Земноморья". Больше, чем "Хроники Амбера" Желязны. Больше, чем "Песочного человека" Геймана. Больше, чем "Властелина Колец".

Как цикл, Досье Дрездена укладывает на лопатки даже "Плоский мир" Пратчетта. Да. Я сказал это.

Я люблю эти книги настолько сильно, что когда "История призрака" наконец вышла, я прочёл весь цикл начиная с первой, так что я был готов к новой книге.

Позже когда появились "Холодные дни", я прочёл всю серию снова.

Это что-то, чего я не делал со времён старших классов школы. У меня нет времени на подобную фигню. И, тем не менее, я сделал это.

Для этой книги, "Skin Game", я бы, наверное, повторил всё как раньше. Но в этот раз моя одержимость пошла дальше. Я решил нагло злоупотребить своим скромным правом автора. Я связался с редактором Джима и выпросил у неё предварительную читательскую копию.

Она любезно предоставила мне желанное, наверное, потому что эмоциональность моей просьбы напугала ее. Плюс никто не хочет увидеть большого бородатого дяденьку плачущим. Это просто неприлично.

Итак, что я думаю об этой книге? Мне она нравится.

Я не буду говорить что-либо о сюжете. Я не занимаюсь подобного рода вещами.

Я просто скажу, что мне она нравится. Это всё о чём я наделся. И Джим, чёрт его подери, заставил меня плакать четырежды на протяжении книги.

Ты идёшь по тонкой нитке, Батчер. Я ненавидел бы тебя, если б не любил так сильно...

Оригинал: https://www.goodreads.com/review/show/940...

Должна заметить, что Нила Геймана как писателя я не люблю. Из всего читанного у него мне по-настоящему понравились разве что Коралина, Neverwhere да пара рассказов. "Американские боги" вызвали раздражение. Остальное просто не запомнилось. Что заставило меня поместить на Амазоне предзаказ на его его новый роман, я точно не знаю. Может, у меня в тот день болела голова, а цветовая гамма обложки показалась такой прохладной и успокаивающей? В любом случае, о покупке я ничуть не жалею. Правда, сразу признаюсь, роман я не читала, а слушала. Гейман-рассказчик нравится мне гораздо больше Геймана-писателя. Аудиокнига придала роману особенную прелесть, приблизив и к рассказчику, и к писателю. От истории осталось ощущение интимности и уюта, как будто историю вечерами, сидя в теплой гостиной перед камином, рассказывал мне какой-то хороший знакомый.

Вообще, меня привлекают "истории взросления", рассказывающие о том, как маленькие мальчики и девочки постепенно (или внезапно) становятся не такими уж маленькими. И часто важным кажется то, что кто-то может счесть излишне подробным описанием, мешающим развитию сюжета. Потому что я уверена, что в таких книгах самый важный сюжет — взросление, становление новой личности, нового человека. Никакие другие приключения не могут быть важнее этого главного путешествия. Может быть, это показатель того, что я сама все никак не могу вырасти.

"Океан в конце тропинки" можно счесть хоррором или магическим реализмом. Он рассказывает о том, как некто пробуждает нечто, и это нечто, под личиной человека, врывается в самую обычную жизнь самой обычной американской семьи, каких множество было тридцать-сорок лет назад, похожих одна на другую как семейства одноклеточных водорослей. Все это показывается как воспоминания взрослого и уже стареющего мужчины (вернувшегося в родной городок не по желанию, а из-за печальной необходимости) о далеком и относительно счастливом детстве. Понимание взрослого мешается с чувствами ребенка, в которых обида на младшую сестру-ябеду и вторжение потустороннего существа — одинаково важные и драматические события. Пусть сестра и не так пугает, как "мисс Урсула Монктон", новая нянечка и монстр с "той стороны" в одном лице.

Надо отдать должное Гейману: у него получились странные и по-настоящему тревожащие воображение твари, как "паразит"-Урсула, так и "хищные птицы", которые приходят следом. И не менее тревожны подчас события и действия вполне реальных людей — но эта тревожность смягчается непониманием маленького ребенка. И, хотя слушатель в определенные моменты невольно ежится, рассказчик-ребенок всего лишь упоминает их, почти без интереса.

При этом, как бы ни были ужасны отдельные происшествия, все произведение пронизано чувством уверенности и безопасности. И мне кажется, дело даже не в том, что все повествование — всего лишь воспоминания, а, значит, все так и так должно закончиться благополучно, какие бы ужасы и опасности (порой вполне буквально смертельные) не грозили главному герою. Просто... это же детство! Да, главный герой-ребенок — странное и замкнутое создание. Да, его жизнь нельзя назвать сплошным праздником благополучия. Но он находится в том возрасте, когда вся вселенная — это такое крохотное и безопасное место, где не может случиться ничего по-настоящему ужасного. Просто о потому, что не может! И эта детская уверенность передается слушателю.

Во всей книге был только один эпизод, который мне лично показался по-настоящему страшным. Он породил в моей душе беспомощный холодящий ужас, который невольно вспоминался до самого конца романа — и даже после того, как книжка давным давно закончилась и была удалена с телефона. И он касался вовсе не путешествия за границы реальности и не вторжения потусторонних существ в реальный мир, а взаимоотношений отца и сына и проявления власти отца над сыном. Мне повезло вырасти в исключительно благополучной семье и ни разу не встретиться с подобными проявлениями "властности", от одной мысли о которой делается нехорошо. Не буду вдаваться в подробности чтобы не спойлерить. Полагаю, всякий, кто прочитает книгу, поймет, о чем именно идет речь.

Не знаю, как скоро появится роман в переводе, и какого качества будет этот перевод. Моя однозначная рекомендация: даже если вы едва-едва знаете английский и вообще плохо воспринимаете тексты на слух, хотя бы попытайтесь послушать аудиокнигу. Роман сам по себе может не представлять из себя ничего особенного, но именно этот текст в сочетании с именно этим исполнением дарят необычайное удовольствие. Это сочетание кажется... естественным! Можно даже подумать, что роман изначально задумывался как устный рассказ, а не письменный текст.

И, если вы так же прониклись аудиокнигами, как я, на Audible существует совершенно замечательная серия Neil Gaiman Presents:

Для нее Гейман выбирает книги, которые, по его словам, произвели на него впечатление настолько, что он посчитал необходимым поделиться ими с окружающими. Для них он сам выбирает чтецов и записывает небольшое предисловие. Тут можно найти такие замечательные вещи как "Координаты чудес" Шекли (этакий предшественник "Путешествия автостопом по Галактике") "Павана" Кита Робертса и целых три романа Джеймса Кейбелла! Есть не только классики, но и новенькое — The Drowning Girl Кейли Кирнан, например, получивший в этом году премии Стокера и Типтри.

Короче, даешь аудиокнижек хороших и еще лучше, и побольше!

Дисклеймер (да, я опять вспомнил утконосов): я не люблю прозу Геймана, за исключением "Звездной пыли" (с оговорками) и "Этюда в изумрудных тонах" (без оговорок). Прошу принимать это во внимание.

Прежде всего — комиксы. То, что они стали частью культуры, очевидно; но сделались ли они искусством? The medium is the message: содержат ли комиксы некое эстетическое сообщение, которое не может быть передано никаким иным образом?

Дисклеймер 2: о комиксах я знаю, в основном, то, что потребовалось для комментирования Геймана, и даже не очень представляю лежащее за пределами этих областей. Но, тем не менее.

Но, тем не менее: здесь нужно разделить часть содержательную (условно — текстовую) от художественной ("рисуночной"). Естественный путь выхода за убогие пределы "веселых картинок" с костюмированными героями — это осознание комиксом своей жанровой природы, тех условностей, которые до определенного момента составляли его природу. Этим путем пошли Фрэнк Миллер и Алан Мур; о последнем я уже как-то писал, что он деконструирует китч, оставаясь в рамках китча, — не переходя их; такова уж природа таланта, вкуса (или его отсутствия), esthetic sensibility — не знаю.

Второй путь — используя существующие рамки, заданные самой природой medium'а (но не жанра!), рассказывать совершенно другие истории. И вот тут уже вступает в дело художник: сможет ли он преобразить традиционные "квадратики с облачками" и избавиться от страшных рож со скошенными подбородками и выпученными глазами. Вилл Эйзнер, Арт Шпигельман перенесли в комикс темы и приемы американо-еврейской литературы, причем первый явно опирался на эстетику газетной карикатуры, а второй превратил детский комикс о зверюшках в хронику Холокоста.

(Очень напоминает историю мультипликации, не так ли? Только комиксы стояли и, ан масс, стоят на куда более низком уровне.)

Что потом? А потом должен был последовать новый прорыв: продолжая аналогию — Норштейн после Хитрука.

Повторяю, я не великий знаток комиксов, но из англо-американских художников могу назвать только двух, кому это удалось: Дэйв Маккин и, пожалуй, Билл Сенкевич. Они вобрали опыт авангарда и поставангарда, Поллока и Уорхола, они разорвали страницу комикса на части и перетасовали их по своему усмотрению; каждый их лист — это картина, и история не рассказывается, а показывается единственно возможным образом, так что даже буквы в "облачках" оказываются — буквально — вписаны в целое. По сравнению с тем, что Маккин сделал в нил-геймановских комиксах "Violent Cases", "Black Orchid", "Signal to Noise" и "Mr Punch", проигрывают даже отличные работы Чарльза Весса и Майкла Зулли в "Сэндмене". Вот ЭТО — искусство, которое может нравиться или нет, но оно существует: в своем праве; тревожное; застревающее в памяти.

* * *

Что же сделал Гейман? Предупреждаю сразу, что по первому тому о "Сэндмене" судить невозможно: за исключением последнего, восьмого выпуска (из 76, составивших десять томов), это — не более чем подражание Алану Муру (а конкретно — серии "Болотная Тварь", если это что-то кому-то скажет). Взять героев старых комиксов, добавить своего — центрального, — смешать и взболтать; с фантазией, конечно, однако не более того.

А потом началось самое интересное.

"Сэндмен" — для тех, кто не в курсе, — это такая длинная-длинная мифологическая семейная опера о семи силах, которые порождены Вселенной и человеческим сознанием и будут существовать до конца света. Семь Бесконечных (в переводе — Вечных): Судьба (Destiny), Смерть (Death), Сон (Dream), Сокрушение (Destruction — буду очень признателен, если кто-нибудь придумает более адекватный русский вариант), Страсть (Desire), Страдание (Despair) и Сумасшествие (Delirium) — бывшее Счастье (Delight; уменьшительное в обоих случаях "Del", что тоже по-русски не передать). Что ни скажи, будет спойлером, поэтому большинство аннотаций — даже составленных теми, кто книгу читал, — охватывают разве только первые страниц тридцать-сорок.

В 1916 году Морфей, Песочный Человек, Повелитель Снов, был пленен амбициозным магом (который, вообще-то, хотел пленить саму Смерть, но промазал) и выбрался из ловушки только через семьдесят лет. Он вернулся в свое царство и принялся его восстанавливать, попутно собирая утраченные атрибуты власти.

Так вот, роман (а "Сэндмен" именно роман) — не о том.

Каждый том — отдельная, более-менее законченная повесть, вплетающаяся в единое целое (примечательно при этом, что действительно важные события до поры до времени остаются на периферии – потому-то и пересказывать содержание отдельных томов бессмысленно). Основные события происходят с 1988 по 1994 год, но вставные истории идут в восхитительно нелинейном порядке – вот эти «боковые» рассказы и становятся, опять же до поры до времени, лучшим в «Сэндмене».

Кошка отправилась к Повелителю Снов за истиной и получила ту, которую не ждала: некогда кошки владели землей, но однажды люди – немногие, может быть, лишь тысяча – увидели во снах, что мир может быть иным, и мир стал таким от начала времен; однако, если хотя бы тысяча кошек увидит во сне иную реальность...

Гарун-аль-Рашид отдает сказочный Багдад Морфею – если тот сможет сделать город бессмертным и неуничтожимым; и Багдад действительно бессмертен – в сказках «Тысячи и одной ночи».

Сон и Страдание побились об заклад, кто из них сильнее, — и вот, отчаявшийся старик провозглашает себя Императором Соединенных Штатов (история подлинная).

Божественный Август втайне готовит падение своей империи.

Могильных дел мастера по традиции после упокоения очередного клиента рассказывают профессиональные байки.

И тайна парламента грачей.

И сон города, в котором оказывается обычный клерк – и не может выбраться.

А еще – две судьбы пунктиром проходят перед нами со второго тома «Сэндмена» и до последнего. Солдат удачи Хоб Гэдлинг, в 1389 году заявивший во всеуслышанье, что умирают только дураки, а он не собирается; Сон и Смерть, как раз навестившие Англию, переглянулись – и с тех пор Морфей встречается с Хобом раз в сто лет в одном и том же лондонском трактире/ресторане/пабе. И бездарный драмодел Уилл Шекеспир, который душу готов был продать за такой гений, как у Криса Марло; в 1589 году (в том самом трактире) Морфей предложил ему иной договор: Шакспер станет гением, а в уплату напишет для Повелителя Снов две пьесы: конечно же, «Сон» и «Бурю».

Даже по этим заметкам видно, как далеко Гейман отошел от начальной возни со старыми комиксами (хотя и не отказался от нее вовсе, но сделал более тонкой). Неудивительно: «Сэндмен» — помимо прочего, история роста Геймана-писателя.

Ясно также, чем «Песочный человек» отличается от тех же «Хранителей»: Мур выходит на социальную и психологическую проблематику через самосознание жанра, а Гейман – через самосознание нарратива. «Dreams» для него – и сны, и грезы, и надежды, и, в первую очередь, повествования. Сны придают миру форму; реально то, что воображено и поведано, пусть даже только себе самому; Морфей – не только Владыка Грез, но и Князь Историй; а в его библиотеке есть все книги на свете, включая вашу («Как это, вы не писатель? – спрашивает библиотекарь Люсьен случайно забредшего в замок сновидца. – Вот же ваша книга под заглавием «Роман, О Котором Я Так Часто Мечтаю В Автобусе, — Романтический Бестселлер, Благодаря Которому Я Смогу Больше Никогда Не Работать»).

Но если бы Гейман остановился на этом, «Сэндмен» был бы не лучше и не хуже других его книг – свидетельством мастерства и фантазии, но не более того (с обычным геймановским равнодушным любопытством к крови и сексу).

И вот тут, к моему изумлению, Гейман совершил то, чего раньше не умел, а после не отваживался.

Путник, остановившийся в трактире на Конце Света (Конце Всех Светов, если быть точным), видит сквозь окно предвестие будущего – грандиозную погребальную процессию. И плачет сама Смерть, которую обычно мы видим в облике бодрой 17-летней готки.

Это – финал восьмого тома; впереди еще два.

Гейман написал трагедию. Классическую трагедию, елизаветинскую – трагедию мести и судьбы, о необходимости изменений и сознании их невозможности; укрепив ее в тучной почве мифа и в Четвертом Борхесовском Сюжете – о самоубийстве бога.

Первый и последний раз Гейман неравнодушен к своим героям. Он любит их, своих перворожденных, и проживает с ними их человеческие и нечеловеческие жизни, и вкладывает в них (особенно в Сэндмена и Шекспира) частицы себя.

Первый и последний раз. (Никогда не любил «Американских богов», а теперь – и тем более: холодный и рассчитанный самоплагиат; прежняя игра, но упрощенная и на другом поле.)

Графически «Сэндмен» не особо примечателен, особенно если сравнивать работу большинства художников с сюрреалистическими обложками Маккина. Впрочем, тут срабатывает и еще один фактор — технический. Рисунки Майкла Зулли в 13-м выпуске "Сэндмена", прошедшие прорисовку, закраску и цветоделение, кажутся не вполне комиксовыми и не вполне "настоящими"; между тем, когда в последнем томе "Сэндмена" Гейман продавил использование оригинальных рисунков Зулли, — перед читателем возникла нормальная книжная графика, при том, что манера художника осталась вполне узнаваемой.

Девятый и десятый тома романа не только по содержанию, но и по художественному решению резко отличаются от предыдущих. Экспрессионистская, почти «мультяшная» манера Марка Хемпела на удивление подходит к трагическому содержанию «Милостивых». Гиперреализм «Бдения» Майкла Зулли, чернильные рисунки Джона Мата в «китайском» эпилоге и викторианская стилизация Чарльза Весса в эпилоге «шекспировском».

«Бдение», последний том «Сэндмена», – настоящая, классическая эвкатастрофа. Мы видим, каким благом обернулась жертва Морфея, и, вместе со всеми героями – и всеми спящими по всему миру, – приходим на великие поминки. Повелитель Снов отсылает всех в мир яви... всех, «за одним исключением», как он говорит своему ворону-советчику. И последним просыпается... конечно же, читатель. Сон закончился, остались эпилоги, остался Шекспир: он тяжело заплатил за свой гений, он заканчивает «Бурю» и ломает свой посох; остался Морфей, уверенный (тогда, в начале XVII века), что, в отличие от Просперо, он никогда не сможет покинуть свой остров и у него никогда не будет своей истории. Морфей ошибся: он перестал быть островом, и Нил Гейман рассказал его историю от начала до конца.

Пора просыпаться навстречу трудам нового дня.

Очень жаль, что новые труды Нила Геймана не достигли – и, верно, уже никогда не достигнут – того, что он сделал полтора десятка лет назад, когда пробовал, и ошибался, и творил из вещества того же, что и сны.