Закончили мы обзор иллюстраций разных художников к "Мухе-Цокотухе", а я всё время вспоминал о Конашевиче: его первой сюите времён НЭПа и последней сюите времён Оттепели (которую сейчас массово и издают). Про его "Муху-Цокотуху" поздне-сталинских времён старался не вспоминать.

А был у Конашевича ещё один опыт долгого иллюстрирования детской классики — это "Пожар" Маршака. От самого первого издания 1923 года (чуть пораньше "Мухи-Цокотухи"), где обложку рисовал сам Кустодиев.

И до последнего варианта иллюстраций, который так и остался поздне-сталинским (и его сейчас массово издают).

У меня в живую имеются такие издания:

1) К.Чуковский, С.Маршак. Стихи для детей. — М.: Русский раритет; АСТ, 2003. Помещены рисунки Добужинского и Конашевича к первым изданиям 1920-х гг.

2) С.Маршак. Детям. — М.: АСТ; Астрель, 2006. Помещены рисунки Конашевича, Лебедева, Пахомова преимущественно к изданиям поздне-сталинской эпохи.

Книги годятся для того, чтобы получить общее представление об иллюстрациях и макете (частично). Покупал когда-то именно для того, чтобы сравнить ранние варианты иллюстраций с поздними.

Вот воспроизведение в этих книгах обложек/титульных листов "Пожара"

Сейчас в Интернете можно найти качественные сканы с оригиналов — буду пользоваться ими.

Вот титульный лист первой сюиты Конашевича 1923 г.

В среде ценителей книжной графики первый вариант 1923 года считается шедевром. Сканы из первого издания — через посредство серии "Избранные детские книги советских художников" — с сайта Музея детской книги (от donna_benta).

Вот промежуточный вариант 1928 г. (издано в 1930 г.). Сканы отсюда: https://www.togdazine.ru/article/2146.

Если первый вариант был изысканным в стиле "мирискусников", то второй вариант — плоские рисунки, более подходящие под общий стиль советской детской книжки-картинки Двадцатых.

Был ещё подвариант 1937 г., на Фантлабе имеется скан обложки (см.), по которой видно, что рисунки стали реалистичными, но ещё не кондовыми (в такой мягкой манере в 1960-е гг. потом Майофис работал).

Но внутренних иллюстраций изданий 1937 года обнаружить не удалось. Ю.Молох писал про этот вариант:

цитата

В 1930-е годы образ в книжной иллюстрации требовал убедительности живой натуры. И потому Конашевич в тринадцатом издании "Пожара" (1937) прибегнул к свободному рисунку цветными карандашами, рисунку, обладающему качествами живого наброска с натуры. И здесь обнаружились те потери, которые стали очевидны позднее. Книга стала утрачивать свой действенный характер. Остродинамичный сюжет получил скорее пейзажную трактовку. Позднее с обложки и вовсе умчалась пожарная упряжка, ее заменило статичное изображение пожарного депо (1947).

Ну то есть пока это были вопросы по содержанию, а вот к сюите 1952 года возникли вопросы и по форме...

Вот обложка книги с последней сюитой 1952 г.

Этот-то последний — поздне-сталинский — вариант и считается свидетельством глубокого упадка творчества Конашевича.

Варианты Двадцатых годов: от изысков к простоте.

А в 1952 году начало стихотворения было построено по модели "раньше и теперь": раньше старинная каланча, а "теперь не надо каланчи", теперь у пожарных "есть бетонный дом". Соответственно, и картинок потребовалось больше.

Всё стало фундаментальным и вялым.

Мама Леночки уходит на рынок и оставляет её одну. Эту маму Конашевич рисует только в самой первом и самом последнем варианте — тем явственнее разница. За тридцать лет и Леночка, и её мама из растрёпок превратились в благообразных прилизанных гражданочек. Лене это пошло на пользу, её маме — нет. Конашевич в свой самый ранний период умел создавать пленительные женские образы.

В первом варианте поступок девочки был ожидаем — видно, что это егоза без особого родительского присмотра. В позднем варианте мы от такой приличной девочки не ждём нарушения правил обращения с огнём. А она вот подожгла — умышленно, наверное. Стала девочка персонажем, не вызывающим сочувствия. Конашевич вон и кошку назойливо втыкает в поздние рисунки. Не помогает — вина противной Лены тем тяжелее, есть подозрение, что она кошку-то и хотела погубить.

Ну вот, огонь из печки выскочил.

В вариантах Двадцатых годов сами граждане до приезда пожарных пытаются бороться с огнём.

В варианте 1952 года этого нет ни в тексте, ни на рисунках. Государство окрепло, самодеятельности не надо.

В 1923 году красиво несутся упряжки на пожар — как кавалерия в бою. В 1928 году — просто факт, больше на парад похоже (парады становились всё краше, про конные бои всё больше забывалось).

А вот в 1952 году величаво едут пожарные машины по столице — вроде и не торопятся. Да, пропало в рисунках движение. Сонное царство.

Книжка про трагедию, но в Двадцатые бурные годы и Маршаку, и Конашевичу битва с огнём представлялась в романтических красках. Молодость, революция... Но зато в варианте иллюстраций 1923 года это настоящая битва с огнём, захватывающая и увлекающая. Настоящая живопись. Настоящие жертвы — вон с какой высоты двое пожарных падают ("злой огонь ревёт и пышет, двух пожарных сбросил с крыши").

В 1928 году — просто комикс. Но зато можно всё в подробностях рассмотреть. Пожарные всё ещё падают, но уже с небольшой высоты.

В 1952 году вся динамика исчезла. Скучные люди топчутся на крыше и не падают.

Интересно в тексте: в первом издании на помощь топорнику Кузьме спешат младшие — "десять бравых молодцов", в изданиях начала 1930-х гг. — "девятнадцать молодцов", а в издании 1952 года — "трое рослых молодцов" (и Кузьма уже не топорник — просто пожарный). Не числом, а умением...

Изумительный момент в тексте 1923 года: благодарные жители падают в ноги Кузьме и благодарят пирогами. В рисунках у Конашевича чествование Кузьмы (по Маршаку) такое же, как чествование Комара (по Чуковскому).

Уже в издании 1930 года этот фрагмент исчезает из текста. За хорошую службу государство благодарит, а не частные лица. Ну а уж ноги целовать, а нос задирать...

Кузьма на крыше кошку спас и теперь её виновнице пожара вручает. Уморительная сцена в сюитах Двадцатых годов. Переплелись чувства: пожарный хочет девчонку прибить, но гасит свой порыв намеренно грубым движением.

А в 1952 году — просто сентиментальная сценка. Да к тому же на обложку вынесенная (ну какой же это пожар?).

Послевоенная мода, быть может: могучий спаситель и ребёнок? Был ведь вариант обложки у Конашевича (в последнем варианте текста Кузьма сначала Лену из горящей квартиры выносит, а потом за кошкой лезет):

В первом издании на второй и третьей странице обложки были вот такие медальоны: поджигательница и тушитель.

Во втором варианте на обложке остался медальон одного Кузьмы.

Отъезд пожарных. Наглядное представление о смене манеры художника.

Из статьи Ю.Молока (здесь) об издании 1952 года (и тексте, и иллюстрациях):

цитата

Но эти новые строки, новые рисунки повествовательны, а не действенны, они не включены в живую динамичную ткань рассказа (в рисунке простое перечисление подробностей, акцентированы полосные иллюстрации). Подобные изменения, на наш взгляд, ослабляют напряженность и драматизм происшествия, приобретают порой черты голой назидательности

Это Молок в 1961 году высказывался так академично, позднее — с гораздо большим неприятием писал об этом периоде.

В отличие от "Мухи-Цокотухи" Конашевич не стал перерисовывать иллюстрации к "Пожару" в своей новой "оттепельной" манере. Может быть, и потому, что Чуковский сохранил свой хулиганский текст, а Маршак свой — изувечил. Так и осталась последняя сюита к "Пожару" памятником поздне-сталинской иллюстрации.

Издательство "Мелик-Пашаев", которое перевыпустило первый вариант иллюстраций к "Мухе-Цокотухе" переиздало также и "Пожар". Но с иллюстрациями 1952 года (видимо, правообладатель текста — а это, вроде бы, АСТ — не позволил взять первый вариант текста, а к последнему варианту текста только иллюстрации 1952 г. и подходят). Удивительно здесь то, что современная целевая аудитория (а это "мамочки") плевалась от картинок Конашевича 1924 года к "Мухе-Цокотухе" и радовалась картинкам Конашевича 1952 года к "Пожару". Товарищ Сталин знал, какое искусство нужно народным массам и мамочкам.