Продолжаем смотреть иллюстрации Кибрика к пушкинскому "Борису Годунову". За основу взял современное издание от "Речи" (2018). Заставочки к каждой сцене посмотрим бегло, на страничных иллюстрациях остановимся поподробнее, варианты, где есть, сравним.

Мне понравилось членение пьесы на шесть частей, которое произвёл Фаворский. Его и буду придерживаться (у Кибрика никакого членения, как и Пушкина, нет).

Прелестные зарисовки мизансцены, в которой происходят события. Кибрик всегда любил мягкий рисунок (в 1930-е гг. это было ещё и следствием техники литографии — как, например, в незабываемой "Легенде об Уленшпигеле").

Нет утомительных мелких деталей, в которые надо вглядываться. Но при всей размытости рисунка, исторический антураж однозначно узнаваем.

Для всего множества сцен первой части Кибрик сделал только одну страничную иллюстрацию — и это портрет Шуйского. Персонаж исторический, следующий русский царь за Лжедмитрием. У Пушкина показан интриганом, и в жизни таким был: русский Талейран (всех последовательно предал).

Кибрик пишет, что исторический портрет Шуйского его не убедил, он нарисовал персонажа с острой бородой — так, якобы, он на лису похож. Акцентирование на фигуре Шуйского — это заявка художника на то, что он главный виновник Смуты, самый мерзкий из компании авантюристов. Трактовка Шуйского Пушкиным не расходится с трактовкой традиционной исторической науки.

1) Опять череда прекрасных рисунков быстрой кистью на заставках: первые две сцены.

А вот и портрет Самозванца — будущего царя Димитрия.

Это личность мифическая (все официальные документы периода его правления были в русском государстве уничтожены). Тут есть место художественному вымыслу. Хотя, в отличие от Бориса Годунова, нам внешний вид Самозванца известен по прижизненной западной гравюре. Все иллюстраторы этого изображения придерживаются.

Кибрик Самозванца облагородил (что было нелегко при его внешности) и вообще необыкновенно воодушевился:

цитата

А у Самозванца сила личности необычайная. Он глубокий, умный, смелый и дерзкий до отчаянности человек. Наполеон! Он, послушник, социальное ничтожество, задумывает объявить себя русским царём и уже через год им становится.

Историки, пожалуй, не согласятся: Самозванец не Наполеон, а, скорее, Керенский (если оценивать деятельность по результату) — случайный баловень Судьбы. Государственным деятелем Димитрий не был — конец его закономерен.

Но здесь важнее благожелательное отношение к этому мифическому персонажу Пушкина. Пушкину помогает то, что один из его предков по русской линии (выведенный в пьесе) перешёл на сторону Самозванца: значит, что-то в нём было. Кибрик демонстрирует важное качество: он следует в оценке персонажей интерпретации Пушкина (а не официальной исторической науки).

2) Далее — сцена с монологом царя Бориса, в котором он жалуется на бессилие исправить свою дурную репутацию. А, ещё и "мальчики кровавые в глазах".

Жалкий мелодраматизм. Кибрик рисует Бориса с закрытым лицом (он Борису симпатизирует и ему стыдно за Бориса).

Современное издание от "Речи" выполнено с оригиналов и придерживается макета первого издания 1965-го года: нет ни Курбского, ни Бориса с Фёдором. В издании 1981 года есть несколько несовпадающих страничных иллюстраций. Эти несовпадения нигде не отмечены и не объяснены. Вот такая иллюстрация к этой сцене в издании 1981 года:

Запрокинутая голова Бориса — точь-в-точь с этого рисунка была использована Кибриком для сцены смерти Бориса. Опять чего-то редакторы посмертного издания решили улучшить.

3) Любимая всеми вымышленная Пушкиным сцена побега Димитрия из корчмы.

Пушкин хотел создать шекспировскую трагедию, поэтому ввёл в число действующих персонажей весёлого и находчивого пьяницу монаха Варлаама. Кибрик поддерживает Пушкина и создаёт портрет этого Варлаама.

Но Варлаам не приобретает у читателей такой популярности как Пимен. Вижу этому два объяснения. Первое: русский народ пьяниц не любит, а любит летописцев. Второе: Пушкин в алкоголизме не очень разбирался, поэтому Варлаам вышел бледным, а писатель Пимен (собрат Пушкина по ремеслу) — очень ярким.

Фрагмент в двух вариантах, когда Гришка Отрепьев читает указ о своей поимке, но заменяет свои приметы на приметы Варлаама. Находчивый Гришка — быть ему царём.

Заставки к московским сценам.

Детям Бориса все художники посвящают большие иллюстрации. Кибрик ограничился заставкой, а страничную иллюстрацию посвятил беседе Бориса с Шуйским (дошло известие о Самозванце, Шуйский клянётся, что видел царевича мёртвым). В первый раз, по сути, Кибрик представляет портрет Бориса: он не сломлен, но уже почти безумен.

Заставки к польским сценам.

Марина Мнишек. Кибрик рисует прекрасную страстную женщиеу.

цитата

Огнём гнева и честолюбивых помыслов горят её глаза во время объяснения у фонтана с Самозванцем.

Отечественная историография упоминает о ней с брезгливостью. Сейчас похожие истории с жадностью читают про "светских львиц": пробились, блистали, скатились. И иллюстраторы до сих пор Марину не жаловали. А Пушкин ей искренне восхищался. Кибрик — что очень ценно для интерпретатора — продолжает идти в своих оценках вслед за Пушкиным.

Не зря же вымышленная Пушкиным "Сцена у фонтана" — любимая всеми. Страсти кипят. В общем-то, это готовая "Маленькая трагедия" (пушкинская удача).

В вымышленных сценах забываешь о том, что всё предопределено. Просыпается страсть к альтернативной истории.

Заставки к многочисленным сценам условной Пятой части.

Из страничных иллюстраций — портрет юродивого (сама встреча царя с Николкой была на форзаце).

Смерть Бориса — запрокинутая голова. Красив этот царь у Кибрика.

Как к Борису относится — ни Пушкин, ни советская историография не определились. Государственническая линия, понятно, за поддержку Бориса как законного властителя. Но ведь и Димитрий был легальным правителем. Интересно, что Борису прощается предполагаемое убийство для устранения препятствия к трону, а Димитрию не прощается обман. Недобросовестность препятствует легализации.

Последние заставки (все "народные сцены" у Кибрика на заставках).

Последняя страничная иллюстрация — портрет честного служаки Басманова, решившнго изменить присяге. Тяжёлые раздумья. Смутное время.

Менее чем через 10 лет после выхода "Бориса Годунова", иллюстрированного богоподобным Фаворским, в 1965 году была издана сюита выдающегося советского художника Е.Кибрика. Кибрик после всех лестных похвал Фаворскому заявил, что его «Бориса Годунова» он не считает удачей.

У Кибрика чёрно-белые акварели с тушью (раз "чёрно-белые", то "стильные"), это "книга художника", арт-объект.

Сюита Фаворского в 1956 году была издана в серии "Школьная библиотека", и потом бесчисленное количество раз в этой же серии и переиздавалась (переиздаётся и теперь). "Борис Годунов" с иллюстрациями Кибрика тоже вышел в издательстве "Детская литература", но в "подарочном" варианте: большой формат, тканевый переплёт, суперобложка, толстая бумага. Потом было посмертное издание 1981 года. Вот библиографическая справка о первом издании:

Первого издания 1965 года у меня нет. Есть второе издание 1981 года (без суперобложки) и современное переиздание 2018 года от "Речи".

У "Речи", как обычно, полиграфический шедевр. В акварелях всегда будут подтёки и размытости. В книге к ним отношение неоднозначное: неискушённый потребитель думает, что картинка неряшливая (некачественная). А если редактор подтёки попытается скрыть, все полутона тоже скроются, и смысл акварельного рисунка пропадёт. Но раз советское детское издательство делало "книгу художника", все подтёки на рисунках оно сохранило без ретуши. А уж современная полиграфия довела репродуцирование до совершенства. Вот пример рядышком: иллюстрация из издания 1981 года и из издания 2018 года.

А был ещё комплект открыток 1976 года (традиционно в лучшем качестве репродуцирования), 32 шт., выложен в открытом доступе на сайте "Электронекрасовка": https://electro.nekrasovka.ru/books/6162524. Там тоже все подтёки видны.

Посмертное издание 1981 года получилось дополненным по сравнению с первым изданием.

Тираж второго издания был 50 тыс. (очень умеренный), цена — 2 руб. 50 коп. (Цена довольно высокая, но в 1965 году при том же тираже цена была 3 руб. 60 коп. — это тогда было очень дорого).

Две новых иллюстрации. Кибрик писал о том, почему не поместил их в первое издание "Бориса Годунова" в своей книге "Работа и мысли художника". Соответствующие фрагменты помещены в приложении к изданию "Речи" и выложены на сайте Марии Дёминой: https://red-balls.livejournal.com/261783.....

Во-первых, портрет молодого князя Курбского. Кибрик восторженно писал про этого персонажа:

цитата

Бился я ещё над одним образом — князя Курбского, которого собирался противопоставить многосложным образам остальных героев. Князь Курбский, в отличие от них всех, одноплановый образ. Он красив, прост и ясен — он патриот, он за «Русь святую», и всё. Взгляд его прям и простодушен, он этакий «рыцарь молодой». Мне представлялся в его лице прекрасный, чистый русский тип, с большими голубыми глазами, прямым коротким носом, русыми волосами, вьющимися кольцами, белый и румяный.

Мне показалось, что он не удался, и я не включил его в книгу. А сейчас я иногда думаю, что он, может быть, и вышел...

И вот так у Кибрика со всеми портретами (часто ещё обстоятельства написания вспоминает). Ладно, помещение этого портрета в посмертное издание оправданно — Кибрик и сам об этом думал.

Сомнения Кибрика — помещать, не помещать портрет в книгу — тоже понятны. Советские читатели находились в ловушке: весь поход Лжедмитрия связывался с иностранной интервенцией. В учебниках Смутное время излагалось скомкано, там всё сливалось. Но все читали Пушкина, при этом никто не желал замечать в свите Самозванца отечественных оппозиционеров типа Курбского. Он автоматически записывался в предатели. А молодой Курбский не предатель, всё правильно Кибрик писал: он и патриот, и рыцарь, но в первую очередь — он восторженный дурачок со светлым лицом (вот таким он на портрете Кибрика и получился). Сын того самого Курбского примыкает к сыну того самого Грозного. Уже нелепица. Мне кажется, образ Курбского Пушкину был нужен только для того, чтобы резче очертить характер Самозванца: когда Димитрий узнал о гибели Курбского в проигранном сражении, он об этом сразу забыл, а всё о своём погибшем коне переживал. Курбский — расходный материал для честолюбца.

Правильно сделал Кибрик, что решил напомнить об этом персонаже.

Во-вторых, иллюстрация, изображающая последние минуты жизни Бориса. А вот эта картина помещена в посмертное издание помимо воли художника.

Вот что пишет Кибрик:

цитата

Приведу один пример точности и содержательности в иллюстрациях Фаворского к «Борису Годунову» — гравюру «Смерть Бориса». Умирающий Борис сидит в кресле, через силу напутствуя сына, перед ним на коленях его слушает Фёдор. Я сделал больше двадцати эскизов на этот сюжет в поисках композиции, предполагая найти другое, чем у Фаворского, решение темы. Я как бы обошёл группу со всех возможных сторон и был поражён тем, что Фаворский избрал наилучший из всех возможных вариантов.

Как мне ни хотелось сделать Бориса и Фёдора, ничего у меня не вышло, и я отказался от этой мысли, заменив этот сюжет изображением головы умирающего Бориса.

Значит, помещение этой иллюстрации Кибрика в посмертное издание его "Бориса Годунова" воле художника противоречило.

Вот они рядом: отброшенный рисунок Кибрика и ксилография Фаворского.

Как странно: у первых иллюстраторов-эмигрантов в 1920-е гг. возникла та же проблема — Шухаев пытался нарисовать сцену последних минут Бориса, но у него получалось та же композиция, что у Масютина (в уже выпущенной книге), и Шухаев отказался от включения этой иллюстрации в свою книгу (см.).

Посмотрим начальные страницы, чтобы понять принципы макета книги художника.

1) Идеологические установки художника нашли выражение в абзаце/нахзаце.

Цветной форзац. Глас народа: народ правду царям говорит. Не шарахается Годунов от юродивого, как у Фаворского. Сдержан и крепок.

Цветной нахзац: далеко цари от народа, огородились вертухаями.

"Борис Годунов" — историческая хроника, она сразу попадала в ведение марксистской идеологии. Советские литературоведческие труды по "Борису Годунову" — самые тоскливые. Надо было не только литературу толковать. Кто тут прогрессивный царь? Где тут классовая борьба? Решили на народных сценах сосредоточиться, конфликт властителей с народом вывести. Вот и Кибрик отметился...

2) Титульный разворот. Забыты идеологические установки. Мощный царь Борис — нервный, но не затравленный. А вдруг сможет страну от Смуты уберечь? Но на правой стороне разворота — народ от Лобного места идёт вязать "борисовых щенков". Хоть и меленько нарисовано, но видно, что такой массовости и единодушия в этом фрагменте ни у одного из художников не было. Народ в действии — с палками, камнями...

3) К каждой сцене дана заставка. Это будет сюжетный и исторический фон сюиты.

4) Страничные иллюстрации, чаще всего, портреты персонажей. Здесь будет психология пьесы.

5) Концовочки к каждой сцене — подлинные древнерусские элементы декора.

В следующий раз и картинки Кибрика посмотрим — продолжение следует.

Продолжаю обзор иллюстраций к "Моцарту и Сальери". Сегодня выдающийся советский художник довоенного времени А.Кравченко. Его любимая техника — ксилография (торцовая гравюра по дереву). Эта техника всегда была эстетской, но, кроме того, в 1920-е — 1930-е гг. имела у нас и утилитарное значение из-за отсутствия передовой полиграфической базы. С гравюрами Кравченко мы уже встречались: пушкинские "Скупой рыцарь" (см.), "Пиковая дама" (см.), "Египетские ночи" (см.), а из непушкинских — "Легенда об Уленшпигеле" (см.).

"Моцарт и Сальери", как и все пушкинские произведения, проиллюстрированные Кравченко, выходили вот в таком виде в 1936 г. и в 1981 г. Оба издания умеренно массовые, но сделанные с выдумкой в первом случае и с любовью — во втором.

Ксилографии Кравченко выделялись своей утончённостью на общем фоне предвоенной графики, даже при том, что ещё сохранялся плюрализм, который исчезнет в позднюю — послевоенную — сталинскую эпоху. Но до тех лет Кравченко не дожил.

Сканы из издания 1936 года.

1) Заставка. Музыкант за клавесином — и композицию обрамляет венок славы. И на стене что-то, обрамлённое венком. Вроде бы заурядная заставка, но ко всей Сцене первой — это единственная иллюстрация. То есть вбирает в себя все размышления Моцарта и Сальери о музыке.

2) Иллюстраций к Сцене второй — целых три (не считая совсем декоративной заставки). И две из них посвящены Чёрному человеку. Кравченко очень заинтересовался этим романтико-мистическим мотивом. Вот Моцарт открывает дверь таинственному заказчику реквиема.

А вот Моцарт говорит Сальери знаменитые строчки (которые потом у Есенина в маленькую поэмку выльются):

цитата

Мне день и ночь покоя не дает

Мой черный человек. За мною всюду

Как тень он гонится. Вот и теперь

Мне кажется, он с нами сам-третей

Сидит.

Кравченко вырезает на дереве сидящую за столом полутень Чёрного человека.

На рисунке вроде как и Сальери этого призрака видит. На самом деле он ничего не видит и даёт Моцарту прекрасный совет:

цитата

Как мысли черные к тебе придут,

Откупори шампанского бутылку.

Иль перечти Женитьбу Фигаро

А этот совет Сальери дал сам Бомарше, а Моцарт спрашивает, правда ли, что Бомарше кого-то отравил, а Сальери отвечает, что Бомарше были слишком смешон для ремесла такого, а Моцарт соглашается: "Гений и злодейство две вещи несовместные", а Сальери бросает яд в стакан... Ну да, пьеса-то разговорная!

3) Завершающая иллюстрация: Моцарт вдохновенно играет на клавесине, и его поза повторяет заставку к Сцене первой. А Сальери на заднем плане возится над бокалами — яд выгружает. Хотя по тексту играет Моцарт уже после того, как выпил отраву — а Сальери в этом месте плачет.

В издании 1981 года было на одну иллюстрацию больше — и как раз к Сцене первой: эпизод со слепым скрипачом. Бывает, что из старых книг вклейки с иллюстрациями выпадают. Проверил по каталогу-справочнику. Нет, в издании 1936 годы было только три страничных иллюстрации.

Рисунок со скрипачом никогда не был пропавшим. Он имел самостоятельное хождение — как оттиск с оригинальных досок. Вот со странички одного из аукционов — офорт, датированный 1936 годом. Это и есть недостающая иллюстрация.

По каким-то причинам эта ксилография не попала в издание 1936 года. Наверное, были требования по лимиту страничных иллюстраций. Надо было от какой-то одной отказаться. Вряд ли отсев делал редактор — он бы не допустил перекоса (в Сцене первой ни одной картинки, а в Сцене второй — целых три). Вероятно, выбор был за художником, и надо было бы сократить тему с Чёрным человеком, но Кравченко не пошёл на это. Наверное, решил, что эффектный эпизод со слепым скрипачом и так все художники нарисуют, а Чёрного человека проигнорируют.

Угадал — так всё потом и было.

Если после войны в СССР в области ксилографии соревновались В.Фаворский и Ф.Константинов, то до войны противостояли друг другу две школы: строгая геометричность того же Фаворского и гибкая романтичность А.Кравченко (умершего в 1940 году). Фаворский и Кравченко друг с другом не соревновались: они были антагонистами (не врагами, конечно; враги у них были общие — бездари).

По времени Кравченко создал цикл гравюр к "Маленьким трагедиям" первым — к 1936 году.

К юбилею Пушкина в 1936 году Государственное издательство "Художественая литература" (ГИХЛ) сделало интересный с архитектурной точки зрения проект: в папке-боксе были объединены несколько небольших книжек в твёрдой обложке с гравюрами Кравченко, в том числе все "Маленькие трагедии". Вот как это выглядело (на фото — бокс хорошей сохранности, мой экземпляр сильно повреждённый).

Вот такая книжка со "Скупым рыцарем".

Добавление к библиографии. Тираж 50 тыс. экз. Цена не указана.

Вот такой титул и концовка. Очень простое оформление. Это не книга художника (т.е. художник был ограничен в создании макета).

Книга не авторская, потому что всё внимание в проекте было уделено папке-боксу. Ксилографии неплохо воспроизведены (может быть, даже непосредственно с досок), но бумага состарилась очень сильно.

С этой папкой-боксом мы встречались в связи с "Египетскими ночами", и там была возможность сравнить книжку из бокса с улучшенным изданием тех же Тридцатых годов (см. здесь). "Маленькие трагедии" улучшенного издания дождались через 45 лет.

В 1981 году был с большой любовью издан очень уютный двухтомничек всех произведений Пушкина, иллюстрированных в свое время Кравченко (т.е. это собрание ксилографий художника).

Мелованная яркая бумага, контрастное воспроизведение.

Добавление к библиографии. Тираж 30 тыс. экз. Цена 1 руб. 20 коп.

Книга представлена на Фантлабе, но без првязки к художнику: https://fantlab.ru/edition85069.

У ксилографий Кравченко высокая резкость, так что меловка им хорошо подходит. Хотя... Если рассматривать эти гравюры в историческом аспекте, то надо понимать: они не планировалось для переноса на гладкую бумагу, не впитывающую типографскую краску. Возможно, для адекватного восприятия бумага должна быть хорошая, но не ярко-белая. Сравним заставку в изданиях 1936 г. и 1981 г.

К "Скупому рыцарю" всего три иллюстрации (каждая на отдельном листе). Проводя сравнение исходного издания и позднейшего переиздания, я сделал сканы с обоих изданий, и, видимо, напрасно — чёткость иллюстраций одинаковая. Разница только в фоне, который диктуется цветом бумаги. А сканер к тому же засвечивает мелкие детали, которые сливаются. Но пусть остаётся.

1) Альбер вспоминает последний турнир и жалуется, что ему загубили дорогостоящий шлем, хотя сам он вышел победителем. Это важная деталь текста, но как её нарисовать — тут же сплошная психология? Получается всего лишь рыцарский турнир. Фаворский, как мы видели, даже и не думал об этом эпизоде. Кравченко его рисует, тратит треть предусмотренных иллюстраций. Наверное, какое-то погружение в эпоху для читателя должно произойти. Но, глядя на пышный турнир, можно подумать, что в пьесе — апогей рыцарства, а на самом деле там его закат.

2) Портрет скупого рыцаря в подвале над златом — непременная деталь всякого цикла иллюстраций. Мы уже видели страдающих баронов. А у Кравченко он, скорее, пугливый — действительно, боится, что золото может потечь в "дырявые карманы".

3) Третью и последнюю иллюстрацию Кравченко, с его романтическим настроем, посвятил мелодраме: барон знает историю каждой своей монетки:

цитата

Тут есть дублон старинный.... вот он. Нынче

Вдова мне отдала его, но прежде

С тремя детьми полдня перед окном

Она стояла на коленях воя.

Шел дождь, и перестал, и вновь пошел,

Притворщица не трогалась; я мог бы

Ее прогнать, но что-то мне шептало,

Что мужнин долг она мне принесла

И не захочет завтра быть в тюрьме.

Монолог барона вообще весь раздёрган на цитаты самого неожиданного предназначения. Вот, например, барон смотрит на следующий дублон:

"А этот? этот мне принес Тибо —

Где было взять ему, ленивцу, плуту?

Украл, конечно; или, может быть,

Там на большой дороге, ночью, в роще...".

У меня по поводу этой цитаты любимый литературный анекдот от академика Тарле:

цитата Из литературного наследия академика Е.В.Тарле. — М.: Наука, 1981. С. 294

...о неком желчном профессоре Казанского университета, который принес в "Ученые записки" рецензию, написанную в чересчур резком тоне. В адрес автора рецензируемой книги там говорилось о "полном невежестве", "глупости", "воровстве" и т. д. Редактор заметил, что в таком виде ее печатать нельзя, что университетские "Ученые записки" — почтенное издание и что вообще так не принято... Профессор забрал рукопись и через несколько дней принес исправленный текст. В нем было как принято: "Мы не можем согласиться с уважаемым автором", "это положение работы нам кажется не новым", "здесь мы имеем элемент заимствования" и т.д. и т.п. Рукопись была напечатана. Однако не заметили эпиграфа, предпосланного статье и напечатанного вместе с нею. Вот этот эпиграф: "Откуда было взять ему, ленивцу, плуту, — украл, конечно".

И чтобы завершить тему торцовых гравюр по дереву. В 1979 году в провинциальном издательстве (г. Горький) тоже вышла аккуратная книжка улучшенного качества с ксилографиями. Художник современный — Ю.Коннов. Для этого поколения резьба иллюстраций по дереву не была необходимостью. Это был способ самоутверждения. У Коннова получилось.

Добавление к библиографии. Тираж 10 тыс. экз (очень небольшой по советским меркам). Цена всего 55 коп. И это при хорошей мелованной бумаге и маленьком тираже!

Книжка на Фантлабе представлена: https://fantlab.ru/edition289765.

К каждой пьесе виньетка-заставка со смыслом.

И по одной страничной ксилографии. Чтобы не повторяться, художник придумал особый ракурс на барона в подвале. Свежо.

Как ксилограф Коннов интересен тем, что на новом этапе — когда ксилография из полиграфической необходимости превратилась в чистое искусство — он выбрал стиль Кравченко, а не Фаворского (всё позднесоветское искусство больше тяготело к изысканному декадентству Серебряного века, представителем которого Кравченко оставался даже в сталинскую эпоху).

Ностальгия по "дворянским гнёздам" докатилась до книжной иллюстрации только в Восьмидесятые. По своей эстетике такая иллюстрация была близка к кинематографии, где уже были отработаны длинные планы, отражения лиц в оконном стекле и т.п.

Сборники этой поры, в которых имеется "Барышня-крестьянка" такие (все уже знакомые):

Слева направо: "Повести Белкина", худ. Г.Берштейн (М.: Книга, 1981); "Повести Белкина", худ. О.Якутович (Киев: Вэсэлка, 1988).

Слева направо: "Повести Белкина. Дубровский", худ. Б.Косульников (М.: Современник, 1991); "Болдинская осень", худ. В.Носков (М.: Молодая гвардия, 1982).

Художник Берштейн, с чьими концептуальными иллюстрациями "Повести Белкина" были изданы в виде миниатюры в престижном издательстве "Книга". Вот вводная иллюстрация, призванная создать загадочность и показать интеллектуальную глубину.

Кинематографическая иллюстрация-панорама: в этом и заключается новизна концепции всей сюиты. В книге панорама была порезана по страницам. Это моя реконструкция (склейка фото разных страниц):

Возможно, жанровая принадлежность иллюстраций Берштейна можно определить как "магический реализм". Интересный был опыт. В последующем, насколько мне известно, в книжной иллюстрации Берштейн ничем подобным не отметился

Киевское издание большого формата. Иллюстрации художницы Якутович в духе времени концептуальные и интеллектуальные (не описательные).

1) Алексей Берестов гарцует на коне, а Лиза Муромцева переодевается в крестьянскую одёжу, впервые в отечественной иллюстрации к этой повести показывая обнажённую девичью грудь.

2) Лесные встречи влюблённых.

3) Обязательная по макету иллюстрация, имитирующая черновой набросок художника, рисующего на одном листе разные сцены. И одновременно это напоминает кинематографический приём, когда разные сцены наплывают друг на друга (в современном кинематографе не используется). И тут, кстати, можно разглядеть Лизу, вырядившуюся под мисс Жаксон так, что Алексей не узнал своей возлюбленной. Эту забавную сцену наши художники игнорировали. Впервые после Масютина (1922 г.) эпизод с украденными у мисс Жаксон белилами получает отражение в иллюстрации.

4) Длинный наезд камеры на одежду, живописно брошенную на стул, и фокус на отражении героини в оконном стекле. Когда в 1995 году пришла пора снимать фильм "Барышня-крестьянка" представления о приёмах съёмки были уже другие.

Одна и та же сцена в разных композициях и в разной технике