В Семидесятые годы советское искусство (и книжная графика, в том числе) стали усложняться. Вместо понятных реалистичных картинок повествовательного толка появились иллюстрации-символы, часто намеренно примитивизированные. Графика новой волны стала искусством для эстетов.

Яркий пример намеренно упрощённой иллюстрации — нервного росчерка бледным карандашом — являет В.Горяев. Горяев сделал одну иллюстрацию к "Вещему Олегу".

Был такой невзрачный двухтомник Пушкина из серии "Классическая библиотека "Современника": М., 1974 ("Песнь о вещем Олеге" — это часть I "Стихотворения. Поэмы"). Там совсем немного карандашных набросков, и вот один из них художник отдаёт хрестоматийному стихотворению.

Художник П.Бунин в зрелом периоде своего творчества тоже славился тем, что делал иллюстрации как будто одним росчерком пера. Но иллюстрации Бунина очень экспрессивные, они в отличии от горяевских увлекают каким-то возвышенным романтизмом. Горяев по сравнению с Буниным — отпетый формалист (но, поди ж ты, вниманием официальной критики был обласкан гораздо больше Бунина — горяевская графика более отвечала критерию оригинальности).

У Бунина напечатаны две картинки к "Вещему Олегу".

Первый рисунок из книжки советского периода "Пушкин. Сто стихотворений и десять писем" (М.: Молодая гвардия, 1969). Интересно, что подписанный рисунок к "Вещему Олегу" в этой книге есть, а самого стихотворения нет. Второй рисунок — из альбома "Гениальный сын России" (М.: Славянский диалог, 1998).

Необычными были рисунки из январского номера журнала "Пионер" за 1974 год — "Вещего Олега" иллюстрировал П.Багин. Художник не стремился выглядеть нон-конформистом. Но его иллюстрации к пушкинскому стихотворению проникнуты символизмом. Огромный воин на тонконогом коне и непропорционально маленький кудесник. Никакого действия, только настроение. Ассоциаций больше со "Словом о полку Игореве".

Мелкие рисунки на полях — схоморохи, чёртики, фантастические животные, нормальные совы и волки, вытянутый военный щит — ещё более отсылают к "Слову о полку Игореве".

Такие фигурки вполне в духе росписи в древнерусских храмах, и это принципиально. Столетие между Вещим Олегом и Игорем Святославовичем из наших дней кажется небольшим периодом, а на самом деле они разделены пропастью — принятием христианства. Строго говоря, вещий Олег к древне-русской культуре никакого отношения не имеет. Он из доисторических времён. А Багин вводит нормандскую Русь в другой контекст. Были в творческой интеллигенции Семидесятых любители язычества как анти-истории, но Багин к их числу, видимо, не принадлежал.

Отдельное провинциальное советского времени издание "Вещего Олега" (Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1976).

Добавление к библиографии: Тираж 190 тыс. экз. Цена 15 коп.

Художник А.Слепков — очень известный. Но здесь я его не признал. Он у меня ассоциируется с реалистичными иллюстрациями. В этой книжке — очень условные декоративные иллюстрации на торжественном чёрном фоне. Это предыдущий художник — П.Багин — в зрелом возрасте в такой манере работал, я бы скорей на него и подумал. Видимо, даже к середине 1970-х Багин и Слепков ещё находились в поисках.

1) Песнь о вещем Олеге, но слово "вещий" более тесно связывается с вещим Бояном из "Слова о полку Игореве". Слепков в пушкинском стихотворении не первым изобразил этого песняра с гуслями, но первым придал ему такое значение: страничная иллюстрация на квази-фронтисписе.

2) Противопоставление могучего Олега и тщедушного кудесника. Но это только у меня получилось — в макете все иллюстрации изолированные: находятся на левой стороне разворота и разорваны текстом.

3) Олег прощается с конём.

4) Олег пирует. У художника — планетарное одиночество титана. Только конь и был верным товарищем.

5) Смерть от укуса змеи тоже подаётся как гибель титана

Жемчужиной поздне-советского периода является сюита В.Лосина к "Вещему Олегу". Но это отдельная история.

При собирании детских книжек-картинок советского периода на первом этапе трудно произвести селекцию: исторически всё интересно. Постепенно вырисовываются контуры самых иллюстрированных авторов. Не вызывают удивления такие поэты как Маршак, Чуковский, Барто, Михалков (от них увернуться никак не получается). Есть поэты второго ряда. Одна из них — Е.Благинина. В советских учебниках/хрестоматиях для младшей школы было её стихотворение "Мама спит, она устала..." — так что Е.Благинину знают все. Автор массово издаваемый. Часто её иллюстрировали известные художники.

Пытаюсь понять через призму иллюстраций, что там такого было — в советской детской поэзии второго ряда.

Тема, которую активно разрабатывала Благинина — это тема про любовь к маме. Это такая благопристойная линия в сталинской литературе, которую и позднее поддерживали талантливые авторы (у Токмаковой будет много про то, что не надо родителей расстраивать, Софья Прокофьева напишет "Не буду просить прощения" и т.д.). Тема эта популярна в традиционном обществе, а в обществе модернизированном для неё требуется новой оформление. По-разному художники отображали семейную идиллию.

Бесподобный Лемкуль, нашедший свою неповторимую манеру в зрелом возрасте (до того, в 1940-начале 1950-х гг., вынужден был подчиняться требованиям, предъявляемым к иллюстрации сталинского периода). У меня с его иллюстрациями тонкая книжка "Бабушка-забота" (М.: Детская литература, 1974).

У Лемкуля — в иллюстрациях всегда хорошее настроение. Картинка к стихотворению "Вот какая мама".

"Посидим в тишине": "Мама спит, она устала, ну и я играть не стала...".

Выдающийся художник С.Остров несколько раз иллюстрировал книги стихов Благининой. У меня вот такие сборники: в тонкой обложке 1989, в переплёте 1982 года и в тонкой обложке 1987 года. Все три книги издательства "Малыш".

Вот разные вариации того самого хрестоматийного стихотворения "Мама спит, она устала, ну и я играть не стала...".

Художник Л.Непомнящий в конце 1980-х гг. проявился как модернист. В яркой манере он проиллюстрировал сборник Благининой в переплёте (М.: Детская литература, 1990).

Вот его картинка к стихотворению "Посидим в тишине":

Художница Прибыловская себя проявила, напротив, приверженницей крепкого реалистического направлени. Книжка с её картинками — небольшого формата в массовой серии (М.: Детская литература, 1987).

"Мама спит...". Дело происходит в деревенском доме.

Художница Успенская с её минимализмом в тонкой книжке из другой популярной серии (М.: Детская литература, 1978).

Всё то же стихотворение "Посидим в тишине".

И стихотворение-то вроде душевное, но всё-таки немного назидательное. Художники его без воодушевления иллюстрируют. Ну и вообще — маму, конечно, нехорошо будить, но все мы помним, какая это пытка была: не шуметь, пока кто-то спит. Думаю, художников тоска охватывала.

Правильным поэтом была Благинина. Много писала про счастье труда. Надо, конечно, детей приучать. Но ведь не любят малыши ни по дому помогать, ни грядки копать. Конечно, стихи Благининой получше, чем "только тех, кто любит труд, октябрятами зовут", но всё равно не очень увлекательно. Большие советские детские поэты, такие как Маршак или Чуковский, от воспевания труда уклонились, пришлось Благининой за всех отдуваться.

Программное стихотворение "Не мешайте мне трудиться" (мешают, видимо, дети, которые зовут поиграть, и родители, которые просят отдохнуть).

Остров дважды иллюстрировал стихотворение "Не мешайте мне трудиться". Впрочем, оба раза без свойственного ему размаха (слева — тонкая книжка 1987 года, справа — сборник в переплёте 1989 года)

Непомнящий нашёл интересный ракурс с трогательным карапузом. Возможно, так он придал стихотворению правдоподобие: маленький ребёнок совсем не желает "трудиться", но подражает старшим под их умильные восторги и уверения, что он "совсем большой".

У Валька книжка вышла в массовой серии (М.: Детская литература, 1978) под общим названием "Не мешайте мне трудиться". От своих шаблонов Вальк не отступил, рисунки узнаваемы с первого взгляда.

Через семь лет книжка вышла в том же составе, под тем же названием, в той же серии, но с иллюстрациями другого художника — И.Година, не такого титулованного (М.: Детская литература, 1985). Наверное, ожидалось, что смена художника осовременит стихи.

Пытаюсь припомнить, какие заучиваемые наизусть стихи в начальной школе не вызывали отторжения, и понимаю, что это стихи даже не про природу, а про погоду: "Мороз и солнце, день чудесный" (в хрестоматии — без последней строфы), "Буря мглою небо кроет" (в хрестоматии — без последней строфы), "Мороз-воевода дозором владенья обходит свои".

У Благининой ничего такого запоминающегося нет, но стихи милые, и уж, конечно, не такие дидактические как про маму и про труд. Беспроигрышная тема. И художники с удовольствием рисуют времена года.

В Перестройку издали книжку со стихами Благининой большого формата (М.: Малыш, 1988). Художницей была Н.Салиенко. Вот это точно была свежая струя в детской иллюстрации.

Салиенко рисует не совсем в соответствии с текстом, но передаёт какое-то собственное воспоминание о погоде и развивает общие образы Благининой (про маму), но совсем не по казённому.

А за три года до Салиенко вышла крупноформатная книга с одним длинным стихотворением Благининой (М.: Малыш, 1985). Художник — П.Багин, тогда уже известный, но по-прежнему современный.

Вот такие прозрачные и печальные развороты.

Народные потешки — это русский нонсенс. По потешкам можно собрать отдельную большую коллекцию с иллюстрациями выдающихся художников. Благинина создала несколько стихотворений в духе таких потешек. Художники опять же с удовольствием их нарисовали.

Одна такая потешка — "Ай-люли, люли, люли, гости к Дашеньке пришли" имеет богатую историю: публиковалась дважды в "Мурзилке" с потешными картинками А.Семёнова и с торжественными иллюстрациями В.Чапли.

Ну и в отдельных книжках эта потешка печаталась.

Есть у Благининой несколько переработанных вроде бы немецких сказок — и в стихах, и в прозе. На удивление, эти сказки очень хороши. Видать, это и было призванием Благининой, но она уже не могла отказаться от своего амплуа вещателя нравоучительных истин.

Сборник сказок был выпущен в 1976 году с иллюстрациями всеми любимого В.Перцова (М.: МАлыш, 1976).

Для примера можно посмотреть сказку "Ганс-путешественник". Начало у неё сказочное: встреча с гномом, который одаривает нищего подмастерья Ганса семимильными сапогами. А затем начинается обыденность: честный труд, жена, дети, дом. Всё некогда попутешествовать. И вот только в глубокой старости собирается Ганс отправиться в дальний путь, и отправляется...

Художник Перцов — как и всегда, показывает высочайший класс.

Та же не совсем малышовская сказка в иллюстрациях Непомнящего.

Всё правильно писала Благинина: и про то, что маму надо беречь, и про то, что лениться плохо. Но труд её был неблагодарным. Что тут поделаешь, если шедеврами детской литературы остаются книжки про бандитского Карлсона, праздного Винни-пуха, антисоветского кота Матроскина.

Следующая полная сюита иллюстраций к сказке "Василиса Прекрасная" принадлежит П.Багину. Это замечательный художник детской книги. В советское время он воспринимался преимущественно как иллюстатор лиричных произведений, которому особенно удавались волшебные акварельно-гуашные пейзажи. Русские сказки он тоже немного иллюстрировал, но основной свод сказок сделал уже в начале XXI веке. От своей "волшебной" манеры он в сказках сильно отошёл (нужна была уже конкретика сюжета). Но всё равно, теперь его сказочные образы на обложку "Мурзилки" выносят: формирует представление о сказках будущих поколений.

Таким образом, главное в сегодняшней сюите — то, что она сделана подчёркнуто для детей. Пока что нам больше для взрослых эстетов иллюстрации попадались. "Специально для детей" в условиях массового коммерческого книгоиздания — не самая лучшая характеристика. Но здесь навыки художника старой школы спасают ситуацию.

У меня вот такое отдельное переиздание "Василисы Прекрасной" (М.: Омега, 2016). Обработка А.Афанасьева.

Забавный пример того, как обложка отрывается от содержания в коммерческом книгоиздании. На переплёт вынесена картинка из сюиты художника. Но череп в руках Василисы заменён на филина (внутри книги эта картинка нормальная — с черепом). Наверное, сказались опасения какого-нибудь отдела маркетинга, что с черепом придётся повышать возрастной ценз или что современные мамочки не купят детишкам кладбищенские истории.

Но книга имеет свой макет, с любовью сконструирована. Есть форзац и нахзац, причём несущие особую смысловую нагрузку (на них рисунки, которые не повторяют рисунки из книги). Форзац открывает книгу: там маленькая Василиса в начале сказки. Нахзац закрывает книгу: там Василиса взрослая, после всех испытаний. Приятно встретить такое понимание культуры современной книги.

Посмотрим иллюстрации по сюжету.

Багин первый из рассмотренных художников нарисовал Василису в детстве — маленькой девочкой. А это ведь с очевидностью следует из текста. Наверное, другие художники не хотели давать совсем уж жалостливых сцен издевательств над ребёнком. Багин излишнего пафоса избежал: сводные сестрички на его картинке дразнятся, высунув языки.

Выросли детки. Багин подчеркивает (опять-таки в соответствии с текстом) пригожесть Василисы по сравнению с мачехиными дочками.

Всадники у Багина необычные: пожилые и утомлённые. Тяжело Бабе-Яге служить.

Баба-Яга — самый необычный образ. Багин отказался от канонического билибинского облика суровой старушки с немытыми руками. Но и по пути превращения Яги в европейскую нежить тоже не пошёл. Эта Баба-Яга получила окарикатуренные черты неприятного персонажа (но не очень жуткого). Наверное, чтобы дети ясно видели: вот настоящие люди, а вот фантазийные персонажи.

Обращает на себя внимание кот Бабы-Яги. С большой любовью выписан. У Афанасьева в его обработке (а это канон) кота в этой сказке у Бабы-Яги нет. Он присутствует, начиная с пересказов советских времён (и Баба-Яга там в другой ипостаси). Наверное, у Багина, как и у многих других наших художников, представление об этой сказке сформировалось под влиянием позднейших пересказов, так что они рисуют свои воспоминания, а не иллюстрируют конкретный текст.

Отрешившись от напряжённого сюжета, можно полюбоваться фирменными приёмами Багина: прорисованными веточками и мышками на рамочке.

Наверное, дети спокойно воспринимают уничтожение злой семейки: возмездие (пусть и непропорциональное) кажется им справедливым. Вот и Багин не испытывает угрызений — его Василиса сжигает мачеху с дочками с безмятежным спокойствием.

Концовку Багин отражает достаточно подробно: вот и полотно, вот и бабушка-посредница, вот и царь. Странно, что он парадный портрет царя с Василисой не дал. Тоже, наверное, слащавости избегал

Вслед за В.Чаплей — художник П.Багин. Багина я тоже стараюсь не пропускать у букинистов. Так же, как и Чапля, Багин для меня, прежде всего, колорист. У него и цвета совсем другие, яркие (часто на чёрном фоне), пятна иногда дрожащую плёнку образуют (и это самое красивое), но всё равно — Багин для меня стоит в одному ряду с Чаплей.

"Золотой петушок" с иллюстрациями Багина долго мне не давался в руки, пока я не понял, что это миниатюра — соответственно, и искать его надо было в других отделах-разделах и с ценой смириться. Вот полгода назад и обзавёлся, наконец, таким экземпляром.

Добавление к библиографии. Тираж 15.000 экз. Цена 54 коп.

Очень странно: книжка библиофильская (миниатюра), тираж небольшой — цена должна была быть повыше.

Художник на Фантлабе есть (https://fantlab.ru/art355). Книжка тоже есть (https://fantlab.ru/edition147053), но к художнику не привязана.

С точки зрения сюжета Багин ничего оригинального не преподносит. Но ему сюжет и не нужен: главное, картинками любоваться. Вот только любоваться надо вживую. Фотографировать миниатюры на глянцевой бумаге — это варварство. Постараюсь просто дать представление о приёмах Багина.

Батальные сцены.

Путь к шамаханской царице через трупы сыновей.

Возвращение домой.

Конец царю.