Собирание книжек с картинками иногда заставляет задуматься о жизни: побочный эффект коллекционирования.
Когда я недавно разбирался со свердловским юбилейным сборником бажовских сказов 1978 года (и с тонкими книжками, из которых сборник составлен), моё внимание привлекла картинка к сказу "Таюткино зеркальце". На картинке изображён удручённый мужчина и маленькая девочка.
Слева: книжка 1962 г., справа: сборник 1978 г.
Ассоциации с "Серебряным копытцем", которому мы уделили столько времени, возникли сами собой. И эти ассоциации оказались неслучайными.
Говорят, что во всей мировой литературе всего от 20 до 40 сюжетных схем. Если намеренно схематически передать сюжет "Таюткиного зеркальца", то он будет таким: "Живёт семья из двух человек: одинокий мужчина и маленькая девочка. Мужчина берёт с собой девочку в очень опасное место. Там девочка становится свидетельницей чуда. В дальнейшем с ней всё будет хорошо." Такая схема "Таюткиного зеркальца" соответствует схеме "Серебряного копытца".
При этом "Серебряное копытце" — это новогодняя сказка, а "Таюткино зеркальце" — очень тяжёлый рассказ, я бы сказал, страшный рассказ про безысходность. Великий мастер был Бажов, раз смог написать на один сюжет два противоположных по атмосфере произведения. Вот такое литературоведение.
Конечно, "Таюткино зеркальце" — крайнее проявление бажовского "сурового стиля", но ведь именно истории, подобные этой, определяют характер всех "уральских сказов". Да и Хозяйка медной горы — сквозной персонаж — в "Таюткином зеркальце" присутствует (за сценой).
"Таюткино зеркальце" композиционно лишено стройности "Серебряного копытца". Бажов непривычно подробен и избыточен в рамках совсем небольшого рассказа. Хотя все его отступления сами по себе очень любопытны, придётся передать содержание в кратком пересказе. В уме будем держать параллель с "Серебряным копытцем".
1) Как получилось, что мужчина (Ганя) остался один с девочкой (Таюткой)? У Гани жена зимой полоскала рубахи в проруби и соскользнула под лёд. К весне истаяла. Старший сынишка не зажился на свете. Осталась четырёхлетня Таютка. Вот так.
2) Что случилось в забое? Эпоха крепостного права. В шахте по добыче руды грозит обвал. Ганя — отец Таютки — безответный. Его-то в это гиблое место и решил поставить надзиратель (официальное наименование низшей властной должности в горно-заводской иерархии).
3) Как получилось, что Таютку пришлось взять с собой? И раньше её отец в забой брал (присмотр от соседей никудышный был). А тут Ганя представил, что будет, если Таютка совсем сиротой останется. Уж лучше вместе погибнуть.
4) Что с чудом? Главное чудо, что Ганя с дочерью живыми остались. По убеждению всех, это Хозяйка медной горы дитё помиловала. Ну а геологическое чудо — Таютка обнаружила природное огромное зеркало. Взрослые его расчистили, а Таютка нашла точно такое же, но миниатюрное: "Хозяйка медной горы на забаву, а может и на счастье дала".
5) Вот это всё присказка была. А теперь развязка. Надзиратель, чтобы выслужиться, сообщил о диковинке "заграничной барыне" (немке — жене "сысертского барина"). Та спустилась в забой посмотреть и заявила: "Хочу, чтоб это зеркало у меня стояло, потому как я хозяйка этой горы". Настоящая хозяйка — Хозяйка медной горы — таких слов не стерпела. Зеркало плюнуло рудой. Все неприятные персонажи были наказаны. Надзиратель сделался инвалидом (без ног). Барыня после этого одних дебилов рожала. Какой-то, судя по всему, полюбовник барыни без носа остался:
цитата
"ноздри на волю глядеть стали"
Эта жуткая расправа над угнетателями и является единственной моральной компенсацией угнетённым. В классовом противостоянии чуда не произошло, все вороженьки сами собой не сгинули. Хозяйка медной горы дала волю гневу, охраняя свой статус, а не в защиту страдальцев. Да, это вам не великодушный козлик Серебряное Копытце...
Полных циклов иллюстраций к "Таюткиному зеркальцу" я обнаружил только два: уральского художника В.Васильева и знаменитого В.Милашевского. Про Милашевского уже приходилось говорить, что для него иллюстрирование бажовских сказов было случайным событием, о котором он позже не вспоминал. А иллюстрации В.Васильева очень сильные — меня проняли. При этом полное соответствие года выхода иллюстраций эпохе: у Милашевского — типично сталинские иллюстрации (в которых и Милашевского-то почти не видно), а у В.Васильева — типичные "шестидесятнические", когда иллюстрировали классику, а рисовали про современную жизнь.
А "Таюткино зеркальце" отдельной книжкой вышло в 1962 году в Свердловском книжном издательстве (правопредшественник Средне-Уральского книжного издательства). На Фантлабе издание представлено (https://fantlab.ru/edition260725). Художник В.Васильев на Фантлабе представлен: https://fantlab.ru/art22860.
Посмотрим параллельно два этих полных цикла. Первым в паре пусть будет В.Васильев, вторым — В.Милашевский.
Первая картинка (В.Васильева) потрясла меня тем, что она, в общем-то вневременная — точнее, постоянно актуальная. Мужчина со знакомым лицом (на улице такие видишь, если не в зеркале), вечный фасон мешковатой одежды, досчатые стены... Такая обстановка могла встретиться на Урале и в предвоенном 1941 (время написания сказа), и в 1962 (время создания иллюстраций), да и сейчас в сохранившихся бараках можно увидеть то же самое. Всё это передано Васильевым без душещипательных подробностей и без признаков кричащей нищеты. Вот эта обыденность и поражает. У Милашевского — больше отсылок к крестьянскому быту XIX века, но зацепиться на его картинке не за что. Ганя даже не уныл, а плаксив. Таютка чересчур взрослая и хмурая.
Раз уж зацепил меня Васильев, то и в этой его картинке нахожу мастерски переданные совпавшие ощущения промозглой зимы и безнадёжности (со всяким, наверное, было). Ну, и уральский горизонт ("выхода нет") передан точно. У Милашевского — просто унылая парочка по улице идёт.
3) В забое
Здесь только иллюстрации Васильева (их у него к сказу побольше, чем у Милашевского).
Сцены у Васильева вышли чересчур обыденные, хотя они и важны для психологии рассказа. Бажов был уже очень пожилым для той эпохи человеком, когда издал свои сказы. Мудрый, понятно. То, что происходило в забое он описал очень кратко, но мощно. Вот на первой иллюстрации мужики понимают, что Ганя идёт на верную смерть и ребёнка с собой тащит. Они ропщут. Молодой парень вызывается пойти вместо Гани. Реакция мужиков: надо жребий в таких случаях тянуть! позвать надзирателя! сами вытянем! И тут вворачивается потешный старичок и заявляет, что как раз "Ганя умнее нашего придумал. Хозяйка горы наверняка его с дитёй-то помилует. Податная на это, будте покойны".
цитата из П.Бажова
Этим разговором Полукарпыч и погасил у людей стыд. Всяк подумал: "На что лучше, коли без меня обойдется", и стали поскорее расходиться по своим местам
На второй картинке — Таютка обнаруживает природное зеркало. А в гиблом месте взрослых-то двое! Это Ганя и старик Полукарпыч (это его "маленько с шуткой" прозвали за низенький рост).
Центральный эпизод. Когда художники рисуют по условиям издания только одну иллюстрацию к этому сказу, они сцену с зеркалом часто обыгрывают. А наши сегодняшние художники? Таютка смотрится в зеркало. Васильев очень сдержанно рисует момент отражения Таютки. Милашевский этот эпизод делает полностраничной цветной иллюстрацией. Вроде бы Милашевский и ближе к Бажову: зеркало не только увеличивает, но и искажает, а старик шут-шутом. Всё так, но ведь Полукарпыч не только добровольно пошёл в опасное место (типа, провожу), но и работал там вместе с Ганей, т.е. совершал действия, которые должны были спровоцировать обвал. Это героический старик!
Ну и, наконец, сцена с "заграничной" барыней. У Васильева возмездие уже свершилось: руда брызнула из зеркала, Хозяйка медной горы психанула. У Милашевского — барыня ещё глумится.
У Васильева — заставка про рабский труд пролетариата. У Милашевского — концовка, где Таютка глядит из маленького зеркальца (точная копия большого — подарок Хозяйки медной горы). А у Васильева Таютка с маленьким зеркальцем на обложку вынесена.
Сейчас нечасто "Таюткино зеркальце" издают, а иллюстраторы его и раньше не баловали. Наверное, по форме не самый стильный сказ у Бажова. Содержание скомканное (про что вообще история — про Таютку или про барыню?). А только кажется мне, что это очень важный рассказ про русский национальный характер: как выстоять, стиснув зубы. Скоро читателям 1941 года это знание понадобится.
Сегодня закрываем тему "Серебряного копытца". Последняя в моей коллекции полная сюита иллюстраций к "Серебряному копытцу" — уральского художника советских времён Г.Мосина.
Художник Мосин на Фантлабе: https://fantlab.ru/art18667. Точнее, только упоминание о художнике. Давайте хоть годы жизни Мосина обозначу для понимания его эпохи: 1930-1982.
Иллюстрации Мосина к "Серебряному копытцу" были изданы Средне-Уральским книжным издательством отдельной книжкой в мягкой обложке в 1972 году. Картинка на обложке — как будто к пьесе Карло Гоцци. У Серебряного копытца внимательный человеческий взгляд. Очень интригующе.
Отдельное издание 1972 года
Затем сюита Мосина была повторена в сборнике сказов Бажова с иллюстрациями разных художников, который был издан также Средне-Уральским книжным издательством в 1978 году (к столетию Бажова).
Юбилейный сборник сказов 1978 года
Ну, и наконец, одна модифицированная картинка была помещена в сборнике сказов, где все иллюстрации делались только Мосиным (упоминал об этом издании: https://fantlab.ru/blogarticle62088). Это сборник 1983 года, издан также в Свердловске.
Сборник сказов 1983 года
Юбилейного свердловского сборника бажовских сказов 1978 года на Фантлабе нет (подал заявку). Отдельного издания "Серебряного копытца" 1972 года на Фантлабе тоже пока нет (подал заявку).
Разглядывая отдельное издание "Серебряного копытца", обратил внимание, что на титульном листе стоит что-то, похожее на логотип серии: "Уральские сказы".
Титульный лист отдельного издания "Серебряного копытца" 1972 года
Припомнил, что уже встречал такой логотип. Действительно, есть разные отдельные свердловские издания сказов с одним логотипом — фактически серия.
Титульные листы отдельных изданий сказов
Но о существовании серии как-то не говорят. Может быть, потому, что собственно серийного оформления у книжек не было? Даже логотип на обложку не выносился. Видимо, сложилась серия стихийно.
Обложки отдельных изданий сказов
Ещё одна книжка с логотипом серии у меня в конволюте. А больше, насколько мне известно, в этой серии "Уральские сказы" книжек не выходило. Все вышедшие с логотипом книжки изданы в 1972-1977 гг. Логотип, судя по манере, разработан Мосиным (его "Серебряное копытце" было первым в серии).
А в юбилейный сборник 1978 года вошли сказы, которые ранее выпускались в Свердловске тонкими книжками. Большинство таких сказов — как раз из серии "Уральские сказы", но включены и выходившие ранее вне серии (например, "Таюткино зеркальце" выходило в 1962 году). С "Золотым волосом" с иллюстрациями Воловича интересно вышло: в сборник этот сказ включён, а отдельным изданием вышел через год после сборника и уже без логотипа серии. Так что состав юбилейного сборника Бажова 1978 года не совсем обычен для практики издания тех лет: фактически это конволют.
Мосин считается самым самобытным уральским художником. Не без оснований. По крайней мере, его графика очень притягательна. Что-то глубинно шаманское (готическое, если по-европейски) есть в мосинских картинках (но сейчас, мне кажется, такими приёмами пользуются в массовом иллюстрировании ужастиков — приходится напоминать о приоритете Мосина).
Обычно в советское время из разных изданий одной книжки лучшим по качеству воспроизведения картинок было издание более раннего года выхода. В нашем случае для "Серебряного копытца" это не так: воспроизведение в сборнике 1978 года лучше, чем в отдельной книжке 1972 года.
Сверху — 1972 г., снизу — 1978 (лучше)Слева — 1978 г. (лучше), справа — 1972
Иллюстрации из юбилейного сборника в хорошем качестве выложены на сайте Музея детской книги (https://kid-book-museum.livejournal.com/9...). Воспользуюсь этими качественными сканами.
Иллюстрации Мосина — это, конечно, форма. Надо разглядывать все эти тяжеловесные плавные изгибы, восторгаться композицией и т.д. Но можно и с содержательной точки зрения посмотреть.
1) Вот фронтиспис: Дарёнка с Мурёнкой. Девочка печальна и серьёзна. Наверное, это она в чужой семье, где жизнь её была совсем безрадостной.
Дарёнка с Мурёнкой
2) А вот Дарёнка с Кокованей. Детство к ней вернулось, видно, что девчушка "на шестом году". Вот, пожалуй, только у Мосина и получилось показать, что Дарёнка должна была быть разной (другие художники один тип рисуют во всех ситуациях: или не по годам взрослая, или пупсик).
Кокованя с Дарёнкой
3)Изображение ухода в лес — это самая сильная по композиции картинка. Кошка сюда, видимо, по композиции не вписалась. Но вообще-то что-то Мурёнки давно не было.
Уход в лес
4)Дарёнка глядит на козлика.
Центральная иллюстрация — не зря именно её Мосин взял за основу картинки к следующему сборнику, где было только по одной иллюстрации к каждому сказу.
И вот к этой картинке не удержусь, опять в сравнении выложу самую последнюю мосинскую иллюстрацию из посмертного для него сборника 1983 года.
Иллюстрация из сборника 1978 г.Иллюстрация для сборника 1983 г.
Картинка для издания 1983 года едва заметно изменена: Мосин совершенствовал её, исходя из своих эстетических принципов (по содержанию — пришлось художнику Мурёнку добавить)). Удалось найти профессиональное фото подлинника картинки (бумага, акварель) из издания 1983 года — поэтому она такая яркая. Это Екатеринбургский музей изобразительных искусств поделился сканом отличного качества (https://twitter.com/museumfineart/status/...). Кстати, Музей датирует эту позднейшую картинку 1979 годом.
5)Мурёнка и Серебряное копытце.
В отдельном издании 1972 года завершает сюиту изумительная картинка, которая не вошла в сборник 1978 года. Так что этот юбилейный сборник неполный.
Кошка и козлик
Какие тени на снегу! Мосина считают представителем "сурового стиля" (из-за его шестидесятнического полотна "1918 год"). Но настоящий Мосин, как видно по этой картинке, — это поздний модерн (линия модерна первой волны русской эммиграции 1920-х гг.). Становится понятно, что и интригующая обложка — тоже в стиле позднего модерна, задающая этот тон с самого начала.
Ещё остались сборники, в которые включён сказ "Серебряное копытце", и где художники давали на весь сказ одну полноценную иллюстрацию. Сегодня — сборники неуральских издательств (написал бы "столичных издательств", но есть один саратовский) и неуральских художников (большинство — очень известных).
1) Э.Булатов и О.Васильев
Сборник русских литературных сказок, куда частенько помещали и сказы Бажова. Художники — легендарные Булатов и Васильев. Нонконформисты в живописи и традиционалисты в детской книжной графике. В пост-советское время они тщательно открещивались от книжной иллюстрации, но ещё неизвестно, в качестве кого они останутся в истории.
Сборник "Волшебное зеркало" был выпущен в Саратове несколькими изданиями. У меня — издание 1978 года без суперобложки. Но найти в сети скан этой суперобложеи не составляет труда.
К некоторым сказкам из этого сборника много иллюстраций, к Бажову — нет.
Шмуцтитул
К "Серебряному копытцу" — страничная иллюстрация, заставка и концовка.
ЗаставкаКонцовка
У Васильева и Булатова картинки узнаваемые, а персонажи — типовые. Это как докомпьютерные игры: вырезаем фигурку и разные платья, и наряжаем одного пупсика с бессмысленным выражением лица в разные наряды. Странно, но успех к иллюстраторам при таком подходе часто приходил. Ведь и у всеми любимого В.Чижикова такой же поточный метод.
Это надо уметь типовое, но приятное лицо нарисовать и все аксессуары и обстановку красиво выписать. Всегда спокойно и радостно от таких картинок. Поэтому, наверное, и нравится детям.
Страничная иллюстрация, худ. Васильев и Булатов
А Серебряное Копытце, между прочим, козёл домашний с пятью рогами!
2) C.Остров
Другой сборник русских литературных сказок "Драгоценный ларец", почти того же состава, что и предыдущий. Вышел в центральном издательстве попозже саратовского "Волшебного зеркала". Художник — С.Остров.
С.Остров — выдающийся график. Очень плодотворный, но разнообразный. Иногда кажется, что он разные манеры рисования пробует, как будто играя: получится или нет, как у Майофиса или у Трауготов. В этом сборнике у Острова только одна страничная иллюстрация к "Серебряному копытцу".
Страничная иллюстрация, худ. Остров
Опять домашний козёл с пятью рогами. Но это самый красивый козёл из всех ранее виденных.
3) В.Панов
Множество раз издававшийся сборник сказов Бажова с иллюстрациями В.Панова. У меня шестое издание 1979 года. Панов — иллюстратор реалистической направленности в книжной графике.
О художниках на Фантлабе только упоминания в связи с бажовскими сказами (приписывание других книг А.Ковалёву не оправдано: он только в палехской манере работал): А.Ковалёв (https://fantlab.ru/art4620) и Буреев (https://fantlab.ru/art11154)
Имеется интересный по технике нецветной форзац.
Форзац
К "Серебряному копытцу" — заставка, концовка и страничная иллюстрация.
ЗаставкаКонцовка
Палехская манера канонична, но всегда любопытно рассматривать детали. На этой страничной иллюстрации — кульминация, единство времени и места соблюдено. Все герои собраны: старик с девочкой, белый козлик и чёрная кошка Мурёнка. Ещё добавляется интерес, каких необязательных зверушек живописцы разместят на картинке.
Страничная иллюстрация, худ. Ковалев и Буреев
Какая-то белая птица (кричит в позе вороны). Белок много и заяц. Белки и зайцы — непременные спутники Деда Мороза в советских мультиках.
4.1) А.Ковалёв (UPD 28.08.2019)
Выпало из головы — есть у меня набор палехских открыток к сказам Бажова (1961 год). Художник — один только А.Ковалёв.
Имеется и открытка к "Серебряному копытцу — очень камерная и новогодняя. Для меня — лучшая картинка. Эти открытки рассматривал в детстве, когда читать не умел. Потом открытки затерялись, конечно.
Восстановил этот набор открыток совсем недавно. А там — внутри папки и на обороте каждой открытки — штампы из Челябинска про Юрия Гагарина. Вряд ли почтовые штемпели — что-то самодельное. Редкий артефакт.
4.2) А.Белюкин (UPD 21.08.2019)
В моей коллекции есть библиофильский уменьшенного формата двухтомничек с иллюстрациями А.Белюкина. Но "Серебряного копытца" там нет. А есть ещё однотомное издание сборника сказов высокого зауженного формата (на Фантлабе: https://fantlab.ru/edition75021). Издание на хорошей бумаге, но, в общем-то, обычное.
Этот обычный сборник с картинками Белюкина мне постоянно попадался у букинистов, он у них не переводится. Я его, естественно, игнорировал. А зря — там "Серебряное копытце" есть. И к нему одна страничная яркая иллюстрация.
Пользуясь случаем (я снова в Перми с её богатыми букинистическими магазинами), приобрёл, наконец, этот сборник (1980 года) в свою коллекцию.
5) Б.Диодоров
Подарочная книжка уменьшенного формата на хорошей глянцевой бумаге (для советской книги это было нечастое явление). Тираж маленький по тем временам (5 тыс. экземпляров), цена выше обычного, но подъёмная (2 руб. 60 коп.). Странно, но сегодня у букинистов книга редкостью не считается, продаётся очень недорого.
Было ещё одно позднейшее упрощённое переиздание в стандартном формате с теми же иллюстрациями, но уже на вклейках, т.к. текст печатался на простой бумаге (https://fantlab.ru/edition85605).
К каждому сказу — шмуцтитул. В конце — крохотная декоративная заставка (не приводится).
Шмуцтитул
Сами иллюстрации — по одной схеме к каждому сказу: начальный разворот, где заставка слева и страничная иллюстрация справа.
Разворот, худ. Диодоров
Диодоров — художник выдающийся. В этой книге у него беспримесные цвета, условный фон рисунка цвета уральских поделочных камней на срезе, скованные фигуры, театральные жесты. Видимо, иллюстрации стилизованы под лубочную манеру. Картинки очаровательные, хотя можно спорить, подходит ли лубочная манера бажовским сказам.
6) М. Орданьян
Экспериментальная современная книга издательства "РОСМЭН"(2007 год).
Книги на Фантлабе нет (подал заявку). Художника нет не только на Фантлабе, но и вообще о нём сведений раздобыть не удалось (даже не знаю, мужчина или женщина).
Картинки непривычные. Поэтому надо сначала понять, умеет ли художник рисовать в общепринятом значении этого слова. Посмотрим сначала на портрет Бажова.
Портрет Бажова
Нормальный портрет. Рисовать художник умеет. Кажется, что это имитация настенной графити, которая через трафареты делается. Острый шрифт, опять же, навевает мысли о настенных графити. К этой манере художник, видимо, добавил своё представление о каменных аппликациях: острые разноцветные пластинки. Там, где сложная композиция с несколькими персонажами, такая манера создаёт впечатление неряшливой аляпистости.
Иллюстрация в тексте
Там, где попроще композиция, где главное — передача настроения, что-то у художника получается.
Страничная иллюстрация, худ. Орданьян
В целом, конечно, заметно отсутствие кропотливой реализации замысла. С наскоку за авангард не зачлось. Да и уральский колорит такой манерой не передать: камнерезное искусство достигло больших высот, а рисунок поделочных камней очень плавный, волнистый. Так что никаких ассоциаций с уральскими техниками не возникает.
7) И.Минкина
В Интернете совершенно очаровал меня рисунок на обложке. Купил эту книжку в современной массовой серии.
К сожалению, к "Серебряному копытцу", кроме этого рисунка, больше иллюстраций не было. В книге рисунок обложки повторён.
Страничная иллюстрация, худ. Минкина
Вот ведь советского Панова через губу рассматриваю: "Реалист...". А в современной книжке Минкину какую-нибудь увижу и радуюсь: "Реалист!".
Жалко, но общий уровень рисунков в книге гораздо ниже, чем у вынесенного на обложку. Товарищи молодые иллюстраторы-реалисты! Неустанно овладевайте наследием советских заурядных графиков! Честным трудом поднимайте свой уровень!
Возвращаюсь к обзорам "Пиковой дамы". Но предлагаю оглянуться и посмотреть детали уже показанного ранее.
Раз уж с самого начала возникли мысли о том, что для "Пиковой дамы" художники соревнуются не с Пушкиным, а сами с собой, т.е. творят постмодернизм, то уместно будет обратить внимание на такой редкий случай как иллюстрирование множества эпиграфов ко всем главам повести. Что такое эпиграф? Краткое содержание? Создание настроя? Проявление эрудиции автора? Чаще эпиграфы остаются незамеченными. В "Пиковой даме" не так. Во-первых, эпиграфы все выдуманы Пушкиным (ложные цитаты). Во-вторых, эпиграфы будто дразнятся: текстуально они действительно дают краткое содержание главы, но их настрой не отвечает настрою основного текста. В результате в "Пиковой даме" на эпиграфах внимание задерживается, их пытаются понять, они даже немного раздражают (из-за недопонимания цели автора). Вот, видимо, Бенуа это заметил, понял самостоятельное значение эпиграфов и все их нарисовал. Ну с Бенуа понятно: модерн ко многому обязывает (надо делать то, чего ещё не было, или было в наивные времена Средневековья). Но потом вдруг (уже в советское время) ещё три разных художника в своих сюитах к "Пиковой даме" отрисовали эпиграфы. И что здесь было главнее: попытка разгадать замысел Пушкина или чистый азарт соревновательства? Но, по крайней мере, есть что сравнивать.
Пиковая дама означает тайную недоброжелательность.
Новейшая гадательная книга.
1) Бенуа.
Тут у всех напрашивается пиковая дама (как карта). Но Бенуа был первым — он эту идею первым и воплотил. Бенуа сделал игральную карту парадоксальную, хотя и ожидаемую: графиня (пиковая дама) молодая и старая. Всем остальным художникам пришлось искать иные варианты, чтобы не повторяться. Но тему пиковой дамы как карты и как графини многие, конечно, пытались обыграть (будем на это в дальнейших обзорах обращать внимание).
Бенуа, 1911
2) Шухаев.
У Шухаева — тоже карта, как и у Бенуа, и тоже с изображением графини, но только старой графини — и вверху, и внизу. Именно такая карта почудилась Германну в конце повести, когда он обдёрнулся. Шухаев всё спорил с Бенуа... Но от эпиграфов к главам Шухаев отказался — жаль!
Шухаев, 1923
3) Епифанов.
Епифанов ограничился только виньеткой с пиковым сердечком — на фоне предшественников более чем сдержанно. Но, может, Епифанов тоньше понимает Пушкина: ну а что, повесть называется "Пиковая дама" (предположительно, игральная карта), эпиграф прямо говорит о пиковой даме как игральной карте — художник не считает, что пора раскрывать интригу.
Епифанов, 1966
4) Поляков и Шмаринов.
Поляков со Шмариновым более-менее обычную игральную карту изобразили.
Поляков, 1966Шмаринов, 1978
Эпиграф к Первой главе
А в ненастные дни
Собирались они
Часто;
Гнули — бог их прости! —
От пятидесяти
На сто,
И выигрывали,
И отписывали
Мелом.
Так, в ненастные дни,
Занимались они
Делом.
Все художники пока раскачиваются — у всех примерно одинаково: буквальное прочтение эпиграфа, все рисуют игроков или символы игры.
Но манера каждого уже определилась: Бенуа рисует яркие картинки в той же манере, что и внутренние иллюстрации; у Полякова и Шмаринова манера тоже одинаковая для эпиграфов и основных иллюстраций. А вот Епифанов для эпиграфов использует иную манеру, чем для внутренних иллюстраций (эпиграфы у него черно-белые линейные, а иллюстрации — подсвеченные и объёмные);
А вот здесь уже начинают сказываться различия в концепции каждого из художников (ответ на вопрос, зачем они решили рисовать эпиграфы). Внешне это проявляется в том, насколько иллюстрированные эпиграфы отличаются от основных иллюстраций.
1) Бенуа
У Бенуа эпиграф не выделяется из общего ряда — Бенуа просто наслаждается своей находкой: рисовать эпиграфы.
Бенуа: эпиграфБенуа: иллюстрация
2) Епифанов
У Епифанова чётко проявляется нацеленность на контраст: картинки к эпиграфам — реалистичные, а основные иллюстрации — мистические. Картинка к эпиграфу — беззаботная и дурашливая, но переворачиваем страницу, а там — мрачный готический фасад; а затем демонический Германн.
У Полякова — и эпиграфы, и основные иллюстрации все реалистичные, но эпиграфы более линейные и условные (тоже попытка контраста, но по форме — не по настроению).
Поляков: эпиграфПоляков: иллюстрация
4) Шмаринов
У Шмаринова эпиграфы — просто маленькие иллюстрации. Часто это какие-то натюрморты, но вот во второй главе Шмаринов дьявольски серьёзен: так, кто тут у нас камеристка (служанка)? А, это же Лиза — и Шмаринов рисует в эпиграфе Лизу. То, что в эпиграфе Лиза — видно при сравнении рисунка к эпиграфу с иллюстрацией к тексту главы. Но зато у Шмаринова единственного основная иллюстрация ко второй главе напрямую перекликается с эпиграфом, т.е. с заданной темой. Шмаринов — внимательный читатель.
Шмаринов: эпиграфШмаринов: иллюстрация
Эпиграф к Третьей главе
Vous m'écrivez, mon ange, des lettres de quatre pages plus vite que je ne puis les lire.
Вы пишете мне, мой ангел, письма по четыре страницы быстрее, чем я успеваю их прочитать.
Переписка.
Все художники придерживаются выбранной ими концепции.
Человек, у которого нет никаких нравственных правил и ничего святого!
Переписка.
Здесь художники разбиваются на два лагеря: большинство рисует конкретно Германна (для него ведь ничего святого). Тон, видимо, задал Бенуа. Но, по-моему, Бенуа просто не знал, куда деть оригинальный рисунок, где на игральной карте Германн изображён — и сунул его в эпиграф. Здесь художник заглядывает слишком далеко вперёд (нижнее изображение Германна — в сумасшедшем доме). Такая подсказка (спойлер) в этом месте просто неуместна. Возможно, игральная карта с Германном мыслилась парной к карте с графиней: было бы логично, закольцевать тему — открывает книгу карта с графиней (общий эпиграф), замыкает книгу карта с Германном (после Заключения, где говорится о сумасшествии Германна). Но логику выдержать не удалось: ай-ай-ай, Бенуа!
Бенуа, 1911Поляков, 1966Шмаринов, 1978
И только Епифанов изображает обычного светского шалопая, который гордится тем, что у него "нет никаких нравственных правил".
Епифанов, 1966
Кто из художников ближе к Пушкину? Когда в светской переписке XIX века пишут про кого-то, что у него нет ничего святого, кого имеют в виду? Как бы написали про поступок Германна? Может быть, употребили бы более резкие фразы?
Эпиграф к Пятой главе
В эту ночь явилась ко мне покойница баронесса фон В ***. Она была вся в белом и сказала мне: «Здравствуйте, господин советник!»
Шведенборг.
Смысл этого эпиграфа я не мог понять в школьные годы — и оттого сильно раздражался. Эпиграф ведь должен намекать только, интриговать? А тут спойлер: ночью явилась покойница. Потом читал у литературоведов, что здесь как раз очень тонкая ирония: явилось привидение, но всё очень пристойно, по деловому. Для профессионального мистика Шведенборга/Сведенборга (как его выставляет Пушкин) это рабочий момент. Тогда (это уж я додумываю) интрига для современников Пушкина заключалась в том, что над эпиграфом они посмеялись и начали предвкушать ужасы — а ужасов не было, была деловая встреча графини и Германна, как и обещал эпиграф. Обманутые ожидания, но формально предъявить нечего! Да, это по-пушкински.
Что же наши художники?
1) Бенуа показал рабочий характер встречи с привидением.
Бенуа, 1911
2) Епифанов заострил внимание на бытовом характере встречи — очень точно уловил пушкинскую идею.
Епифанов, 1966
3) Поляков, напротив, вошёл в противоречие с Пушкиным — у него привидение идёт с протянутыми руками как гоголевская панночка. Эффектно, но не в тему.
Поляков, 1966
4) Шмаринов в эпиграфе изобразил, видимо, непосредственно графиню (он уже так делал: рисовал Лизу в эпиграфе ко Второй главе и Германна в эпиграфе к Четвёртой главе). А рисунок графини в этом эпиграфе позволил Шмаринову обойтись без сцены свидания Германна с призраком в основном рисунке к Пятой главе.
Шмаринов, 1978
Эпиграф к Шестой главе
— Ата́нде!
— Как вы смели мне сказать ата́нде?
— Ваше превосходительство, я сказал ата́нде-c!
Здесь любопытный вопрос о правильном толковании терминов из эпиграфа.
Первое (бытовое) значение французского слова attendez — "постой", "подожди" (раз французское — ударение на последнем слоге, а у Пушкина ударение язвительно проставлено на предпоследнем слоге). Второе (специальное) значение (и об этом пишут все комментаторы даже в изданиях для школьников) — это термин из карточного жаргона: "требование прекратить делать новые ставки".
"Золотое правило толкования" гласит, что по умолчанию всегда применяется бытовое значение термина.
Так вот, трое из четырёх художников нарисовали бытовое значение этого термина, а один — специальное значение карточного термина.
1) Бенуа, Епифанов и Поляков:"Подожди" — "Что???" — "Подождите-с".
Сначала собирался Шмаринова похвалить (прочитал комментарий, изучил литературу), но потом понял, что Шмаринов всё-таки и здесь неправ. Не зря я прошёл не спеша весь путь по пушкинским эпиграфам. И кажется, понял его замысел. Эпиграфы у Пушкина в этой повести все лукавые — и обязательно на контрасте с самим рассказом. Исходя из этой идеи — на контрасте — конечно, эпиграф и к последней главе должен быть с бытовым значением термина. Это потом читатель подумает — а причем здесь "атанде"? И сообразит: а-а, вот оно что, другое значение, игра слов! А современный читатель сообразит это, только заглянув в комментарии. Так что Шмаринов опять со своим въедливым чтением не угадал.
Кто же из художников лучше всех понял пушкинский замысел эпиграфов? Конечно, Епифанов. У него рисованные эпиграфы житейские и весёлые — оттеняют по контрасту общую печальную неземную атмосферу иллюстраций в тексте. Значит, и в этом плане епифановская сюита тексту Пушкина эквивалентна (это я пытаюсь избежать употребления термина "конгениально").
Сегодня — "Пиковая дама" 1978 года в иллюстрациях Дементия Шмаринова, маститого советского художника. Вот экземпляр из моей коллекции и библиографическое описание из каталога-справочника.
Эта "Пиковая дама" составляет неформальный комплект с "Повестями Белкина" в иллюстрациях того же художника. Чёрное и белое.
На лицевой стороне переплёта обеих книг — только автор (и то, если знать, чья это подпись), а названий нет. Название — на корешке (притом одинокое, без имени автора).
Обычно, это означало, что у книги должна быть суперобложка. Но в этом случае супера не было. Было бы эффектно одну суперобложку на два тома сделать (существовала такая практика для миниатюрных изданий) — может, и были такие задумки, но книги вышли не одновременно, а с интервалом через год.
Если "Повести Белкина" Шмаринов проиллюстрировал ещё в конце 1940-х гг., то "Пиковая дама" с его иллюстрациями выходила в 1978 году впервые (но никто и не заметил, что между двумя циклами 30 лет). В наши дни выжившая "Детская литература" (в Москве) штампует эти две книги под одной обложкой на тонкой бумаге с очень посредственным качеством.
У книги, раз это "улучшенное" издание, имеется авторский макет (то, что в библиографии указывается как "оформление Шмаринова", которое обособляется от собственно "иллюстраций Шмаринова"). И фронтиспис есть, и номера глав на отдельных листах, и картинки к эпиграфам, и концовочки имеются. К первой главе — заставка (к остальным главам нет), страничные иллюстрации со второй по шестую главу (кое-где — две иллюстрации).
Титульный разворотРазворот с общим эпиграфомРазворот с номером главыРазворот с эпиграфом к главеРазворот с началом главыКонцовка
Пройдёмся по ключевым моментам.
1) Молодая графиня в Версале (XVIII век). Первая глава
Это у Шмаринова фронтиспис. Удалась молодая графиня. Портреты героев — конёк Шмаринова (и в "Петре Первом", и, в особенности, в "Войне и мире"). В современных переизданиях этот портрет (подкрашенный, но не думаю, что самим художником) помещают на обложку. Очень эффектно!
2) Германн бродит по городу / караулит у дома графини. Вторая глава
3) Раздевание графини перед сном. Третья глава
Эта сцена у Шмаринова отсутствует.
4) Германн с пистолетом. Третья глава
5) Германн и Лиза. Четвёртая глава
6) Привидение (мёртвая графиня является Германну). Пятая глава
Эта сцена у Шмаринова тоже отсутствует. Потому что издание для советских детей?
7) Игра Германна. Шестая (последняя) глава
Вот и всё, что касается "Пиковой дамы" в иллюстрациях Шмаринова. Хороший уровень. Но не цепляет.
Ну а теперь послесловие не по теме (спрятал его под кат).
Мне необходимо объясниться по поводу моего отношения к Шмаринову и тому направлению в книжной графике, которую он представляет. Это направление — реализм, техника — чёрно-белые рисунки (в основном, карандаш; не возбраняются белила).
Как человек знакомится с книжной графикой? Детские книжки иллюстрированы почти всегда. Поэтому отношение к иллюстрациям у наших людей формировалось в детстве, причём книжками для малышей (плюс детскими журналами). Советская графика для детей всегда была на высоте. Ребёнок ещё не умеет читать, самостоятельно он может только рассматривать книгу. Книжка с яркими цветными картинками — интересно; книжка с чёрно-белыми иллюстрациями — слишком уныло. Хотя чёрно-белые картинки могла спасти оригинальная графика: карикатурная, абстрактная, какая угодно, только не реалистическая.
С выходом из детсадовского возраста кажется, что такое впечатление забывается. Но потом каждому человеку через много лет предстоит встреча с собственным детством — и чаще всего, это случайно увиденная "та самая" книжка. Для меня лично было большим потрясением понять, что у меня — в мозгу дошколёнка — отпечатались картинки неформалов: Лемкуль, Калачёв, Майофис, Стацинский, Монин и др.
ЛемкульКалачёвМонинВагин
А картинки Иткина, Шмаринова, Дехтерёва и т.п., которые, конечно, попадались каждому ребёнку (их было больше) — не зацепились в памяти вообще. Книжку узнаю, содержание припоминаю — а картинки как будто в первый раз вижу.
Иткин
Значит, во младенчестве сформировалось отношение ко всей книжной графике. Да уж, советское государство всё держало в своих руках — а его издательская политика была напористой. Художественные редакторы смело навязывали своё мнение потребителям. Эксперименты в книжной графике и тогдашним родителям не нравились, но выбора не было — дефицит надо было брать.
Сейчас могут и не купить. Иногда издательства выпускают книжки с картинками нераскрученных художников — молодых наших или немолодых западных: боже упаси, если это что-то гротескное — мамочки в отзывах заклюют, продажи зарубят. А если предварительно начать обсуждать таких художников — то крики потенциальных покупателей "нэ трэба!" могут вообще поставить крест на затее. И никто из этих взрослых людей не вспомнит, какого же рода картинки нравились им самим в детстве. В результате переиздают Шмаринова.
Поэтому Шмаринов для меня — вроде бы, символ унылости и регресса. Но, с другой стороны, понятно ведь, что любимые "неформалы" не могли бы появиться без отталкивания от него, как и любимые "мирискусники" не смогли появиться без скучных передвижников. И самое главное: Шмаринов тоже родной, и тоже из детства. Когда в школьном возрасте начинают читать полноценные тексты — иллюстрации вроде бы отходят на второй план. А потом начинают ассоциироваться с самим текстом. У меня вот любимый "Пётр Первый" только с иллюстрациями Шмаринова воспринимается. Такого Шмаринова ни на кого не променяю.
Но "Пиковая дама" в мою жизнь вошла без Шмаринова — поэтому разглядываю сейчас его картинки и страдаю, и страдаю... Когда общий уровень очень высокий — некоторые вершины кажутся дном.
Бонус: картинка другого реалиста — Дехтерёва из томика Пушкина, изданного в серии ""Библиотека мировой литературы для детей" (https://fantlab.ru/edition136542). Цветная!
"Избранное" — М.: Дет. лит-ра, 1976Германн с пистолетом (Дехтерёв, 1976)
облако тэгов
