Сегодня — иллюстрации к пушкинскому "Борису Годунову" художника В.Минаева.

Книга издательства "Художественная литература" готовилась долго: в набор была сдана ещё при СССР — 12.02.1990, а подписана в печать только через два года — 05.03.1992, на титуле и вовсе стоит 1993 год. Рисунки, соответственно, делались (по крайней мере, заканчивались) в бурные, но ещё травоядные годы Перестройки. Всем хотелось выразить что-то новое, но пока ещё вполне советское.

В.Минаев — титулованный советский художник, у которого были явные успехи в книжной иллюстрации (в наши дни "Речь", например, переиздала его сюиту к "Братьям Карамазовым").

В послесловии известного искусствоведа М.Чегодаевой высказывается неудовлетворённость иллюстрациями Фаворского и Кибрика к "Борису Годунову" за их величавое спокойствие и декоративность, что явилось, якобы, следствием оперного восприятия. Минаевские иллюстрации подобной традиции противопоставляются.

Развёрнутая суперобложка книги: Пимен и царь Борис — негативы фотографий.

Главные герои трагедии: Борис правит, Пимен ведёт бесстрастную летопись.

Борис у художника — тип очень слабый, измученный муками совести.

С детьми очень ласков, обретает с ними душевное спокойствие.

Народа боится.

Умирает, запрокинув голову.

Перестроечное время: царя Николая II уже пожалели, надо и Бориса рефлексирующим интеллигентом выставить. Впрочем, может быть, это и была задумка Пушкина: интриган отдаёт приказ об убийстве ребёнка, занимает вместо него трон, а потом все беды государства объясняет небесной карой, которая лично на него обрушилась.

Интересно подаёт художник и образы бояр-смутьянов. Вот Воротынский и Шуйский. Вялые, анемичные. Стройные, бородки куцые: тоже советская интеллигенция.

Борис на переднем плане угрожает Шуйскому, но сам зажат и забит. Понятно, Шуйский его не боится. С состраданием смотрит на Бориса (думает, небось: "Деваться некуда, приходится трон другому передавать".

Самозванец тих и спокоен, столь же, сколь и другие персонажи. Вот, подумал маленько и решил царём стать.

Марина Мнишек — сонная страдалица. И не хочется, а надо на московский престол тащиться.

Если и есть кто буйный в этой сюите, так это народ.

Интересная нота появляется: шутовской карнавал, веселье на площади по случаю того, что уломали Бориса править. Победившая уличная демократия (термин времён Перестройки).

А что после? Озлобление да удивление.

Сегодня — перекличка двух сюит к "Борису Годунову" одного художника с интервалом в 50 лет. Известный советский художник А.Слепков в 1969 году сделал дипломную работу — её ждал большой успех, иллюстрации были рекомендованы государственной комиссией к приобретению Третьяковской галереей (и приобретены), но не издавались. В 2019 году вышла книга, в приложении к которой была приведена часть студенческих листов (меньше половины) и представлена заново сделанная сюита. Иллюстрации 1969 года — чёрно-белые литографии, иллюстрации 2019 года — цветные рисунки.

Очень большого формата книга, издана латвийской фирмой SIA P&B PRINT, но издательство не указано, обозначено только место: Санкт-Петербург.

Книга издана богато. Многочисленные вступительные развороты с парадными портретами.

Это всё новейшие иллюстрации. В мастерстве Слепкова никто не сомневается — возраст ему не помеха. Но главный художественный интерес — к его студенческим работам.

Слепков пишет, что ни его оппоненту, ни профессуре не нравилась свежая сюита Кибрика (1965 г.), а преклонение было перед сюитой Фаворского. Сами же работы Слепкова были признаны выше кибриковских (а позднее сам Слепков жёстко критикует сюиту Фаворского). Видимо, претензии были не к технике предшественников, а к содержанию: хотелось чего-то нового. И студенческие рисунки Слепкова новизной содержания как раз отличались. Это справедливо и с сегодняшних позиций.

Вот такой злобный царь Борис, запугивающий Шуйского (а Шуйский сохраняет самообладание, продолжает играть лукавого царедворца). И композиция, и содержание этой удачной иллюстрации сохранены в новом (цветном) варианте сюиты.

Но в целом, у художника за 50 лет произошла трансформация его юношеской концепции. Вот в 1969 году Борис просит у бояр поддержки его царствованию. Видно, что и Борис насквозь лживый, а бояре по большей части ухмыляются: никто о благе государства радеть не собирается. Студент Слепков, как и положено в его возрасте, государственных функционеров на дух не переносит.

И вот та же сцена, нарисованная через 50 лет: и царь, и бояре — мудрые государственные мужи. Бояре все правдивы, все сосредоточены, все как бы и несгибаемы, и одновременно преклоняются перед авторитетом. Патриарх появился на рисунке.

Вот первоначальная и позднейшая трактовка беседы Шуйского и Воротынского — бояр-заговорщиков. Гротескные омерзительные рожи сменились ровными величавыми эмоциями.

В той же позе и с теми же эмоциями, с какими Шуйский подбивал Воротынского к заговору, он от этого заговора открещивается. Карикатурность в новой сюите снимается, персонажи становятся такими же, как и у Фаворского с Кибриком.

Слепков в молодости не ограничился политической сатирой. Он, вслед за Пушкиным, показывал человеческую драму Бориса. На контрасте с официозными сценами Борис выглядел ещё более человечным. И опять-таки, в позднейшей сюите, даже эти проявления были сглажены. Художник избегает крайностей, хотя это и выделяло его раннюю сюиту из общего ряда.

Линия очеловечения Бориса сохранена и в новейшей сюите. Детальнейшим образом показывается смерть Бориса, где он вызывает сочувствие.

В итоге, эта линия победила: портрет Бориса на мягкой обложке внутри переплёта представляет этакого царя-мученика.

Думаю, все иллюстраторы стремятся избежать известного образа Шаляпина в роли Годунова. Но все к нему приходят.

В приложении к книге, где приведены образцы юношеской сюиты, нет ни одного изображения Димитрия и связанных с ним сцен. Но в Интернете удалось обнаружить вот такой портрет Димитрия из ранней сюиты. Очень необычно, и очень далеко отходит от прижизненного портрета Самозванца.

Что видим? Надутое ничтожество. Но по сравнению с гадюшником в кремлёвских палатах смотрится ничего так. Есть в нём европейская спесь, что, может быть, и неплохо — свежая кровь. Это художник оценивает Димитрия глазами его русских современников.

Но, по-видимому, Слепков пересмотрел своё отношение к оппозиционеру. Возвеличив Бориса, он вынужден был Димитрия принизить.

В новой сюите Самозванец сначала предстаёт исчадием ада (возможно, это следы первоначальной концепции).

Потом Димитрий становится реинкарнацией Батьки Махно.

Ну а потом, на пути к трону, Димитрий — просто самовлюблённый болван. Чем он опаснее, тем более его художник принижает — показывает, наверное, что он стал простой марионеткой в руках иностранцев.

Пушкин завершает пьесу триумфом Самозванца. Но в первой сцене его появления (в келье у Пимена) Самозванец рассказывает сон, в котором он летит вниз с колокольни — то, что в действительности и ждёт его (простецкий приём Пушкина). Вот это фрагмент Слепков не упускает — с удовольствием рисует конец Самозванца.

Все иллюстраторы признавали величие Димитрия в сцене его разговора с Мариной Мнишек у фонтана. Слепков, напротив, делает эту сцену апогеем ничтожества Самозванца.

Марина же, вообще, мужеподобная интриганка.

Получается, что иллюстрирование "Бориса Годунова" — это иллюстрирование эпизода из истории России, которое зависит от гражданственной позиции автора. На примере Слепкова видно, что эта позиция может меняться в зависимости от возраста и от текущих политических событий. Смута — слишком больная тема для отечественных художников. Кто же Пушкина-то проиллюстрирует? Видать, должен появиться талантливый полностью аполитичный художник, который к тому же историю как науку не переносит.

Пушкиноведение "народные" сцены в "Борисе Годунове" выставляет центральным стержнем всей пьесы. Иллюстраторы также уделяют этим сценам много внимания. Вот у Слепкова народ на коленях, просящий Бориса на царство и швыряющий младенцев об земь, получился очень живо.

Юродивый, хоть и обличитель, но всё же не важный прокурор, как у многих иллюстраторов. Есть тут следы окарикатуренности персонажей из юношеской сюиты, но веришь, что Николка-то, действительно, был таким безумным кликушей.

Отдельная тема — переход подданных царя Бориса к Самозванцу. Не знаю, какова была трактовка этой темы в ранней сюите, а в поздней она решена упрощённо. Фаворский и Кибрик рисовали тяжёлые раздумья военачальника Басманова, решившего изменить присяге. Это как-то оправдывало его. Слепков в поздней сюите выставляет Басманова обычным перебежчиком. Самозванец — губитель русского государства, все его приспешники — предатели.

Тема "народ безмолвствует". Слепков помещает в число присутствующих Пушкина в цилиндре — приём уже несколько затёртый и навязчивый.

Продолжаем обзор иллюстрированных изданий пушкинского "Бориса Годунова". Сегодня — одиночные иллюстрации известных советских художников 1970-х гг.

Уже встречавшийся нам ранее второй том из двухтомника Пушкина 1974 года с карандашными рисунками почитаемого художника В.Горяева: https://fantlab.ru/edition313006.

Сменилось направление в книжной графике, теперь даже Кибрик с его размытыми акварелями чересчур академичен. Возврат к той манере, которая была в 1920-х — начале 1930-х гг. у Кузьмина, у Милашевского, у Мавриной...

К "Борису Годунову" только две иллюстрации.

1) Пимен и Гришка Отрепьев.

2) Царь убегает от юродивого.

У Горяева Борис Годунов понурый и кругом виноватый. Такого царя народу не надо.

Россыпь рисунков П.Бунина в нескольких сборниках.

П.Бунин — единомышленник Горячева в понимании книжной графики. Только нервные наброски тушью, только минимализм. Но Бунин куда как романтичнее и экспрессивные, он проще и понятнее Горяева (зато именно за сложность советская критика и ценила Горяева).

Царь Борис у Бунина могуч и красив.

Измождён, конечно, но не заметно в нём интеллигентских рефлексий.

Два варианта сцены беседы Бориса с хитрой лисой Шуйским, который уже плетёт заговор, а царю пришёл докладывать о появлении Самозванца.

У Пушкина ведь как царь Борис говорит Шуйскому:

цитата

...Но если ты теперь

Со мной хитришь, то головою сына

Клянусь — тебя постигнет злая казнь:

Такая казнь, что царь Иван Васильич

От ужаса во гробе содрогнется.

Ну вот Бунин и рисует Бориса так, будто он пострашнее Грозного.

Колоритные бояре — живые, эмоциональные.

Патриархи, понятно, более степенные.

Линию Самозванца Бунин не разрабатывает, но сцену с Пименом, понятно, даёт.

Побег Гришки из монастыря.

Мариной Мнишек Бунин тоже не интересуется, но с любопытством всматривается в тяжеловесных самовлюблённых польских вельмож.

Поляки грозны и опасны.

Юродивый как представитель народа, который может истину царям говорить.

Массовые сцены, где у каждого персонажа собственное лицо.

Зарисовки, как напрямую относящиеся к "Борису Годунову" (подписано)...

...так и просто из эпохи допетровских времён (Борис Годунов из пушкинской черновой заметки упоминается как один из тех, кто хотел сблизить Россию с Европою).

Продолжаем смотреть иллюстрации Кибрика к пушкинскому "Борису Годунову". За основу взял современное издание от "Речи" (2018). Заставочки к каждой сцене посмотрим бегло, на страничных иллюстрациях остановимся поподробнее, варианты, где есть, сравним.

Мне понравилось членение пьесы на шесть частей, которое произвёл Фаворский. Его и буду придерживаться (у Кибрика никакого членения, как и Пушкина, нет).

Прелестные зарисовки мизансцены, в которой происходят события. Кибрик всегда любил мягкий рисунок (в 1930-е гг. это было ещё и следствием техники литографии — как, например, в незабываемой "Легенде об Уленшпигеле").

Нет утомительных мелких деталей, в которые надо вглядываться. Но при всей размытости рисунка, исторический антураж однозначно узнаваем.

Для всего множества сцен первой части Кибрик сделал только одну страничную иллюстрацию — и это портрет Шуйского. Персонаж исторический, следующий русский царь за Лжедмитрием. У Пушкина показан интриганом, и в жизни таким был: русский Талейран (всех последовательно предал).

Кибрик пишет, что исторический портрет Шуйского его не убедил, он нарисовал персонажа с острой бородой — так, якобы, он на лису похож. Акцентирование на фигуре Шуйского — это заявка художника на то, что он главный виновник Смуты, самый мерзкий из компании авантюристов. Трактовка Шуйского Пушкиным не расходится с трактовкой традиционной исторической науки.

1) Опять череда прекрасных рисунков быстрой кистью на заставках: первые две сцены.

А вот и портрет Самозванца — будущего царя Димитрия.

Это личность мифическая (все официальные документы периода его правления были в русском государстве уничтожены). Тут есть место художественному вымыслу. Хотя, в отличие от Бориса Годунова, нам внешний вид Самозванца известен по прижизненной западной гравюре. Все иллюстраторы этого изображения придерживаются.

Кибрик Самозванца облагородил (что было нелегко при его внешности) и вообще необыкновенно воодушевился:

цитата

А у Самозванца сила личности необычайная. Он глубокий, умный, смелый и дерзкий до отчаянности человек. Наполеон! Он, послушник, социальное ничтожество, задумывает объявить себя русским царём и уже через год им становится.

Историки, пожалуй, не согласятся: Самозванец не Наполеон, а, скорее, Керенский (если оценивать деятельность по результату) — случайный баловень Судьбы. Государственным деятелем Димитрий не был — конец его закономерен.

Но здесь важнее благожелательное отношение к этому мифическому персонажу Пушкина. Пушкину помогает то, что один из его предков по русской линии (выведенный в пьесе) перешёл на сторону Самозванца: значит, что-то в нём было. Кибрик демонстрирует важное качество: он следует в оценке персонажей интерпретации Пушкина (а не официальной исторической науки).

2) Далее — сцена с монологом царя Бориса, в котором он жалуется на бессилие исправить свою дурную репутацию. А, ещё и "мальчики кровавые в глазах".

Жалкий мелодраматизм. Кибрик рисует Бориса с закрытым лицом (он Борису симпатизирует и ему стыдно за Бориса).

Современное издание от "Речи" выполнено с оригиналов и придерживается макета первого издания 1965-го года: нет ни Курбского, ни Бориса с Фёдором. В издании 1981 года есть несколько несовпадающих страничных иллюстраций. Эти несовпадения нигде не отмечены и не объяснены. Вот такая иллюстрация к этой сцене в издании 1981 года:

Запрокинутая голова Бориса — точь-в-точь с этого рисунка была использована Кибриком для сцены смерти Бориса. Опять чего-то редакторы посмертного издания решили улучшить.

3) Любимая всеми вымышленная Пушкиным сцена побега Димитрия из корчмы.

Пушкин хотел создать шекспировскую трагедию, поэтому ввёл в число действующих персонажей весёлого и находчивого пьяницу монаха Варлаама. Кибрик поддерживает Пушкина и создаёт портрет этого Варлаама.

Но Варлаам не приобретает у читателей такой популярности как Пимен. Вижу этому два объяснения. Первое: русский народ пьяниц не любит, а любит летописцев. Второе: Пушкин в алкоголизме не очень разбирался, поэтому Варлаам вышел бледным, а писатель Пимен (собрат Пушкина по ремеслу) — очень ярким.

Фрагмент в двух вариантах, когда Гришка Отрепьев читает указ о своей поимке, но заменяет свои приметы на приметы Варлаама. Находчивый Гришка — быть ему царём.

Заставки к московским сценам.

Детям Бориса все художники посвящают большие иллюстрации. Кибрик ограничился заставкой, а страничную иллюстрацию посвятил беседе Бориса с Шуйским (дошло известие о Самозванце, Шуйский клянётся, что видел царевича мёртвым). В первый раз, по сути, Кибрик представляет портрет Бориса: он не сломлен, но уже почти безумен.

Заставки к польским сценам.

Марина Мнишек. Кибрик рисует прекрасную страстную женщиеу.

цитата

Огнём гнева и честолюбивых помыслов горят её глаза во время объяснения у фонтана с Самозванцем.

Отечественная историография упоминает о ней с брезгливостью. Сейчас похожие истории с жадностью читают про "светских львиц": пробились, блистали, скатились. И иллюстраторы до сих пор Марину не жаловали. А Пушкин ей искренне восхищался. Кибрик — что очень ценно для интерпретатора — продолжает идти в своих оценках вслед за Пушкиным.

Не зря же вымышленная Пушкиным "Сцена у фонтана" — любимая всеми. Страсти кипят. В общем-то, это готовая "Маленькая трагедия" (пушкинская удача).

В вымышленных сценах забываешь о том, что всё предопределено. Просыпается страсть к альтернативной истории.

Заставки к многочисленным сценам условной Пятой части.

Из страничных иллюстраций — портрет юродивого (сама встреча царя с Николкой была на форзаце).

Смерть Бориса — запрокинутая голова. Красив этот царь у Кибрика.

Как к Борису относится — ни Пушкин, ни советская историография не определились. Государственническая линия, понятно, за поддержку Бориса как законного властителя. Но ведь и Димитрий был легальным правителем. Интересно, что Борису прощается предполагаемое убийство для устранения препятствия к трону, а Димитрию не прощается обман. Недобросовестность препятствует легализации.

Последние заставки (все "народные сцены" у Кибрика на заставках).

Последняя страничная иллюстрация — портрет честного служаки Басманова, решившнго изменить присяге. Тяжёлые раздумья. Смутное время.

Менее чем через 10 лет после выхода "Бориса Годунова", иллюстрированного богоподобным Фаворским, в 1965 году была издана сюита выдающегося советского художника Е.Кибрика. Кибрик после всех лестных похвал Фаворскому заявил, что его «Бориса Годунова» он не считает удачей.

У Кибрика чёрно-белые акварели с тушью (раз "чёрно-белые", то "стильные"), это "книга художника", арт-объект.

Сюита Фаворского в 1956 году была издана в серии "Школьная библиотека", и потом бесчисленное количество раз в этой же серии и переиздавалась (переиздаётся и теперь). "Борис Годунов" с иллюстрациями Кибрика тоже вышел в издательстве "Детская литература", но в "подарочном" варианте: большой формат, тканевый переплёт, суперобложка, толстая бумага. Потом было посмертное издание 1981 года. Вот библиографическая справка о первом издании:

Первого издания 1965 года у меня нет. Есть второе издание 1981 года (без суперобложки) и современное переиздание 2018 года от "Речи".

У "Речи", как обычно, полиграфический шедевр. В акварелях всегда будут подтёки и размытости. В книге к ним отношение неоднозначное: неискушённый потребитель думает, что картинка неряшливая (некачественная). А если редактор подтёки попытается скрыть, все полутона тоже скроются, и смысл акварельного рисунка пропадёт. Но раз советское детское издательство делало "книгу художника", все подтёки на рисунках оно сохранило без ретуши. А уж современная полиграфия довела репродуцирование до совершенства. Вот пример рядышком: иллюстрация из издания 1981 года и из издания 2018 года.

А был ещё комплект открыток 1976 года (традиционно в лучшем качестве репродуцирования), 32 шт., выложен в открытом доступе на сайте "Электронекрасовка": https://electro.nekrasovka.ru/books/6162524. Там тоже все подтёки видны.

Посмертное издание 1981 года получилось дополненным по сравнению с первым изданием.

Тираж второго издания был 50 тыс. (очень умеренный), цена — 2 руб. 50 коп. (Цена довольно высокая, но в 1965 году при том же тираже цена была 3 руб. 60 коп. — это тогда было очень дорого).

Две новых иллюстрации. Кибрик писал о том, почему не поместил их в первое издание "Бориса Годунова" в своей книге "Работа и мысли художника". Соответствующие фрагменты помещены в приложении к изданию "Речи" и выложены на сайте Марии Дёминой: https://red-balls.livejournal.com/261783.....

Во-первых, портрет молодого князя Курбского. Кибрик восторженно писал про этого персонажа:

цитата

Бился я ещё над одним образом — князя Курбского, которого собирался противопоставить многосложным образам остальных героев. Князь Курбский, в отличие от них всех, одноплановый образ. Он красив, прост и ясен — он патриот, он за «Русь святую», и всё. Взгляд его прям и простодушен, он этакий «рыцарь молодой». Мне представлялся в его лице прекрасный, чистый русский тип, с большими голубыми глазами, прямым коротким носом, русыми волосами, вьющимися кольцами, белый и румяный.

Мне показалось, что он не удался, и я не включил его в книгу. А сейчас я иногда думаю, что он, может быть, и вышел...

И вот так у Кибрика со всеми портретами (часто ещё обстоятельства написания вспоминает). Ладно, помещение этого портрета в посмертное издание оправданно — Кибрик и сам об этом думал.

Сомнения Кибрика — помещать, не помещать портрет в книгу — тоже понятны. Советские читатели находились в ловушке: весь поход Лжедмитрия связывался с иностранной интервенцией. В учебниках Смутное время излагалось скомкано, там всё сливалось. Но все читали Пушкина, при этом никто не желал замечать в свите Самозванца отечественных оппозиционеров типа Курбского. Он автоматически записывался в предатели. А молодой Курбский не предатель, всё правильно Кибрик писал: он и патриот, и рыцарь, но в первую очередь — он восторженный дурачок со светлым лицом (вот таким он на портрете Кибрика и получился). Сын того самого Курбского примыкает к сыну того самого Грозного. Уже нелепица. Мне кажется, образ Курбского Пушкину был нужен только для того, чтобы резче очертить характер Самозванца: когда Димитрий узнал о гибели Курбского в проигранном сражении, он об этом сразу забыл, а всё о своём погибшем коне переживал. Курбский — расходный материал для честолюбца.

Правильно сделал Кибрик, что решил напомнить об этом персонаже.

Во-вторых, иллюстрация, изображающая последние минуты жизни Бориса. А вот эта картина помещена в посмертное издание помимо воли художника.

Вот что пишет Кибрик:

цитата

Приведу один пример точности и содержательности в иллюстрациях Фаворского к «Борису Годунову» — гравюру «Смерть Бориса». Умирающий Борис сидит в кресле, через силу напутствуя сына, перед ним на коленях его слушает Фёдор. Я сделал больше двадцати эскизов на этот сюжет в поисках композиции, предполагая найти другое, чем у Фаворского, решение темы. Я как бы обошёл группу со всех возможных сторон и был поражён тем, что Фаворский избрал наилучший из всех возможных вариантов.

Как мне ни хотелось сделать Бориса и Фёдора, ничего у меня не вышло, и я отказался от этой мысли, заменив этот сюжет изображением головы умирающего Бориса.

Значит, помещение этой иллюстрации Кибрика в посмертное издание его "Бориса Годунова" воле художника противоречило.

Вот они рядом: отброшенный рисунок Кибрика и ксилография Фаворского.

Как странно: у первых иллюстраторов-эмигрантов в 1920-е гг. возникла та же проблема — Шухаев пытался нарисовать сцену последних минут Бориса, но у него получалось та же композиция, что у Масютина (в уже выпущенной книге), и Шухаев отказался от включения этой иллюстрации в свою книгу (см.).

Посмотрим начальные страницы, чтобы понять принципы макета книги художника.

1) Идеологические установки художника нашли выражение в абзаце/нахзаце.

Цветной форзац. Глас народа: народ правду царям говорит. Не шарахается Годунов от юродивого, как у Фаворского. Сдержан и крепок.

Цветной нахзац: далеко цари от народа, огородились вертухаями.

"Борис Годунов" — историческая хроника, она сразу попадала в ведение марксистской идеологии. Советские литературоведческие труды по "Борису Годунову" — самые тоскливые. Надо было не только литературу толковать. Кто тут прогрессивный царь? Где тут классовая борьба? Решили на народных сценах сосредоточиться, конфликт властителей с народом вывести. Вот и Кибрик отметился...

2) Титульный разворот. Забыты идеологические установки. Мощный царь Борис — нервный, но не затравленный. А вдруг сможет страну от Смуты уберечь? Но на правой стороне разворота — народ от Лобного места идёт вязать "борисовых щенков". Хоть и меленько нарисовано, но видно, что такой массовости и единодушия в этом фрагменте ни у одного из художников не было. Народ в действии — с палками, камнями...

3) К каждой сцене дана заставка. Это будет сюжетный и исторический фон сюиты.

4) Страничные иллюстрации, чаще всего, портреты персонажей. Здесь будет психология пьесы.

5) Концовочки к каждой сцене — подлинные древнерусские элементы декора.

В следующий раз и картинки Кибрика посмотрим — продолжение следует.