Чуковский, судя по его дореволюционной литературной критике, был человеком неприятным — злым и язвительным. Наверное, обращение к детской литературе только и спасло его талант и доброе имя. Чуковский нашёл себя в жанре английского абсурдизма, уложенного в размер русского райка.

Весёлая чепуховина — вот что такое стихи Чуковского. В детстве они именно так и воспринимались. И это правильно.

Адекватное иллюстративное сопровождение сказки Чуковского как весёлой чепуховины случилось у нас только к концу 1990-х гг. Может, неслучайно: "Муха-Цокотуха" писалась в угаре НЭПа, а спустя семьдесят лет рисовалась в угаре дикого капитализма. Нарисовал это Г.Калиновский в своей поздней манере.

Сборники с иллюстрациями Калиновского такие: 1) "Путаница" (М.: Мартин, 1996) — чёрно-белые рисунки на газетной бумаге. 2) "Краденое солнце" (М.: НИГМА, 2013) — шедевр полиграфии с цветными рисунками. Опыты с иллюстрированием цветной "Алисы в стране чудес" (см., напр.) пригодились.

Издание в цвете вышло уже после смерти художника.

Главная героиня — совершенно антропоморфная. Крылышки за спиной — как театральный костюм (в театре, где принята большая условность). Всё-таки натуральная муха — не самое приятное зрелище.

Есть гости, которые снабжены дополнительными эпитетами (Бабушка-пчела, Бабочка-красавица). На них внимание останавливается в тексте. На рисунках они, как и Муха, антропоморфные.

А которые гости без эпитетов — блошки, тараканы — те уже не столь очеловечены, хотя все они прямоходящие и у них, как у людей, четыре конечности. Вот эти гости на рисунках по-настоящему забавны, и каждый имеет собственный характер. В цветном варианте число этих букашек сильно увеличилось.

Паук первоначально был показан настоящим насекомым — шестиногим (раз у всех шестиногих на пару ног меньше, то и у паука — минус две ноги). Морда у него хищная, звериная. И он волосат. Вот такое отношение к отрицательным персонажам. Расчеловечивание.

В цветном варианте художник устыдился своих анти-либеральных взглядов. Паук стал о двух ногах и двух руках, получил одежду и шляпу (кулак-мироед). Он теперь — просто деревенщина, ворвавшийся в приличную компанию. Пчела и Бабочка упорхнули, карапузики спасаются бегством.

Комар, как уже понятно, полностью очеловечен. Гусар — не гусар, но военный. Хотя и на полицейского по мундиру похож — ну а чего бы он с фонариком летал и на вопли обиженных откликался?

Комар ещё далеко. Паук сладострастен. Муха всерьёз напугана. Надо признать, спелёнутая муха и изнывающий от страсти паук — это их естественное состояние, и смотрятся они в таком виде очень гармонично.

На одной страницы — последовательность эпизодов. Комар близок: Паук и Муха заинтересованы. Потом Паук покидает нас, а карапузики, раскрыв рты, смотрят на кокетничающую парочку.

В чёрно-белом варианте — раннем, ещё почти советском — знаменитый муравей в лаптях. На позднем цветном рисунке лапотников нет. Бокалов для шампанского в руках скачущих тоже нет.

Вот жуки рогатые, мужики богатые допущены в приличное общество — тоже деревенщина, но не пауки. Двум кровопийцам на одном пиру тесно. Комар в кроваво-красном мундире правит бал.

Сегодня — "Мухи-Цокотухи", изданные в давние времена на Украине. Четыре книги: три — советского периода (1964, 1987, 1988) и одна — ранняя постсоветская (1994). При этом произведённое мной деление на "советский-антисоветский" происходит совсем не по годам выпуска изданий в свет.

Стандартные для советской детской иллюстрации подходы — при всём разнообразии этих подходов: есть и милое селянство, и пышный гламур, и попытка выйти из границ стандарта.

Книжка "Муха-Цокотуха" на украинском языке (Киев: Вэсэлка, 1967). Художница С.Ипатьева. Ни книжки, ни художницы в базе Фантлаба нет, сканы — из Интернета.

1) Милое селянство 1967-го года: хозяйственная Муха в природной среде.

2) Уж мир — так мир во всём мире. За праздничным столом у Мухи — сам добрый Мухомор (понятно, что этот персонаж — выдумка художницы).

3) Мерзкий Паук и грациозный Комарик — без всяких эполетов и прочего милитаризма. Впрочем, крохотная сабелька есть, но не голову Пауку сносить, а так — уколоть слегка. Паук и раскаялся.

4) Пляски. Комар как неопытный кавалерист во время танца саблю-то отцепил. Красные башмаки надел.

Славные картинки, которые могли появиться не в 1967-м, а десятилетием раньше.

Книжка "Муха-Цокотуха" на русском языке (Киев: Вэсэлка, 1988). Художница О.Игнащенко. Было переиздание 1991 года уже в "кооперативном" издательстве — сканы со страницы Фантлаба. Какие мухи на излёте 1980-х гг. правили бал! Называл я гламурной Муху от Е.Савина (тут). Ну так разве ж у москалей гламур! Вот как надо:

1) Художница откровенно отказывается от переработки образов насекомых. Фигура у Мухи — человеческая, конечностей четыре, одеяния пышные и сексуальные, талия осиная, глаза громадные.

2) Вот Паук — насекомое. А Комарик — нет. Крылышки? Как у эльфа.

Чем объяснить подобную романтизацию? Может быть, дело вот в чём.

Всем памятны собственные детсадовские влюблённости, по-настоящему страстные. Нужна детсадовцам и любовная литература, где они узнавали бы свои переживания. А "Муха-Цокотуха" ведь единственная в детской литературе история любви для самых маленьких. Форменная "Анжелика": прелестная незнакомка, похищенная гнусным развратником и спасённая бравым кавалером. За неимением других сюжетов, малышня романтизирует эту историю — ну как тут гламурные картинки не нарисовать. Но вот только это всё больше версии для девчонок. Пацанская история любви — с отрубленными головами, с потным кавалеристом, с воскурением ему фимиама — была только у Конашевича в 1920-х гг.

В сказках подобные сюжетные линии, конечно, тоже есть. Но в том возрасте, когда детей знакомят с "Мухой-Цокотухой", им читаю только "Курочку Рябу". Так что любовная история Мухи и Комара — всё равно первая.

Сборник "Сказки" Чуковского на русском языке (Киев, 1994). Художник — В.Гукайло. Это, конечно, не гламур, а нарочито грубоватый и небрежный рисунок.

1) Прощание с советской эпохой и немножко смущённая прощальная усмешка.

2) Муха очеловечена уже без всяких поправок. Паук — так пауком и остался.

3) Комарик — гусар и даже без крылышек.

Раньше ходила по Интернету история с западно-украинским — на заре Перестройки — изданием "Мухи-Цокотухи". Типа весь тираж книжки был раскуплен за несколько дней (распространялся, видимо во Львове). А раскуплен потому, что все восприняли иллюстрации как вызов советской власти и поспешили запастись антисоветской литературой, пока не запретили. Чаще всего первоисточником таких историй выступает сам автор. Но если продажи на самом деле прекратились через несколько дней, не исключено, что книжку, может быть, и сняли с продажи по распоряжению властей, но причины были более эстетические, чем политические.

Это тонкая книжка с двумя сказками "Муха-Цокотуха. Тараканище" на русском языке (Львов: Каменяр, 1987). Художник — Ю.Чарышников, и не чтобы украинский: сначала был советским, а с 1991 года — сразу стал американским.

Чарышников был хорошим графиком, призы на биеннале (в том числе и в советское время) получал заслуженно. Он был вполне в мейнстриме художественных исканий конца советского периода. Ярлык "антисоветчины" таким художникам навешивали легко. Но львовская "Муха" была, действительно, пощёчиной устоявшимся вкусам.

Насекомых совсем не обязательно очеловечивать — их изящные формы прекрасны сами по себе. Чарышников насекомых нарисовал без любования — их копошащаяся масса отвратительна.

Талант художника несомненен: непонятно, чем вызвано сильное чувство омерзения — формально ни одно табу не нарушено. При ближайшем рассмотрении каждое отдельное насекомое очень милое. Вот эта неоднозначность и есть признак хорошего искусства (по форме).

Рисунки сделаны твёрдой рукой. В литературе для взрослых такая графика была признана бесспорным шедевром. Была, видать, какая-то особая украинская школа, из которой потом вышел В.Ерко.

Наверное, атмосферу последних лет советского строя эти рисунки прекрасно отражают.

Это был эпатаж намеренный и провокационный — многие чуть позже мечтали о такой славе. Не у многих получилось. У Чарышникова вот получилось — его в широких кругах помнят за "Муху".

Продолжаю обзор иллюстраций к "Мухе-цокотухе". Сегодня — несколько отдельных книжек столичных издательств позднесоветской эпохи (1970-е — 1980-е гг.) плюс несколько картинок из журналов.

Книжки такие:

1) "Муха-Цокотуха" (М.: Малыш, 1976). Иллюстрации — выдающегося художника О.Зотова.

2) "Муха-Цокотуха" (М.: Детская литература, 1977), серия "Мои первые книжки" (малый формат). Иллюстрации — замечательного художника Е.Савина. Запоминающихся книжек у Е.Савина много, а сведения о биографии автора в Интернете отсутствуют.

3) "Муха-Цокотуха" (Л.: Лениздат, 1984), Иллюстрации — К.Овчинникова и Е.Тилеса. Книжка-раскраска: обложка цветная, внутренние иллюстрации — контурные чёрно-белые.

К.Овчинников — очень известный художник, но непонятно, каков его вклад в иллюстрирование этой книги. Художник Е.Тилес представлен на Фантлабе одной книгой. И судя по имеющимся фотографиям, по большей части нашу сегодняшнюю "Муху-Цокотуху" иллюстрировал именно Тилес. Определенное сходство с приёмами Овчинникова есть, рискну предположить, что Тилес был его учеником, а Овчинников выступил как художественный руководитель/редактор (помещение учителя в число соавторов в знак благодарности — нередкий случай, хотя репутации учителя это часто вредит).

Зотов работал в милой традиции советской детской иллюстрации. Его Муха — крылатое шестиногое насекомое (две руки, четыре ноги), но с человеческим лицом. Минимумом человеческой одежды (платочек, сапожки). Муха симпатичная, по статусу — простая деревенская муха.

А вот две другие книжки демонстрировали гламурное направление в советской иллюстрации. Большая разница в мастерстве: у Савина — отточенный плакатно-афишный стиль (сейчас такие вещи в иллюстрации делают талантливые дизайнеры), у Тилеса — простоватые лупоглазые персонажи с вечной улыбочкой (сейчас это поле освоено низкосортной книжной продукцией).

Общее у обоих художников в подаче образов (в этом отличие от Зотова): Муха плотно и пышно декорирована в человеческие одежды, но голова у неё — мушиная. Различия: Савин смело оставляет насекомым только четыре конечности, как у людей, а у Тилеса лапок у насекомых — шесть, как положено (из них ног — две, а на верхние конечности выделено четыре).

Гости — насекомые; их образы, понятно, поданы в той же концепции, что и образ Мухи. У Зотова — хорошо опознаваемые виды с человечьими лицами: забавные блошки, сельская бабушка-пчела, галантный жук, бабочка-красавица (со спины).

У Савина гламурная Муха-аристократка хорошо оттеняется почерневшей от работы пчелой-лапотницей (крепостная, наверное, оброк принесла).

У Тилеса — глуповатая разодетая массовка.

А вот и злодей! У Зотова — потешная паучья морда. Этот художник детишек не запугивает.

А вот у гламурного Савина паук — жуткий. Гламурное зло — очень страшное.

У паука от Тилеса — занятная одёжа: штаны с модными зарплатами, а крест на спине образован подтяжками. В 1984-м советском году противный паук — это козлобородый постаревший хиппи, всё такой же неприкаянный тунеядец.

Волнующий миг: кем-то сейчас явится комарик с саблей. Сабля, конечно, предполагает кавалериста. Поскольку комар — существо субтильное, то ожидается лёгкая кавалерия, из которых гусары самые известные (по Денису Давыдову, так и вообще эскадрон гусар — летучий).

У Зотова вроде бы комарик гусаром предстал (золотые шнуры по красному ментику), но обязательного кивера нет, сапожищи с огромными шпорами слишком большие, а по очень длинным усам — скорее будёновец, чем гусар. Помнит художник самого первого комара в будёновке!

У Савина без неожиданностей: только гламур, только улан. Уланы тоже из лёгкой кавалерии, но как-то поприличнее гусаров (пьют поменьше). Улан, конечно мог и на чужую жену (тамбовскую казначейшу) в карты сыграть, но вполне мог и сам жениться (на Ольге Лариной, например).

Ах, художник Тилес, без него мы бы и не увидели никогда такого боевого хиппи в шапочке и со шпорами на резиновых сапогах.

В меру насмешливые танцы у Зотова (ох, всё-таки крупная Муха досталась Комарику).

Танцы и топотушки у остальных художников поданы в гламурно-добродушной манере (гламур каждый из них понимает по своему).

Отдельные картинки советской эпохи. Очень смешно у великого Г.Валька: простонародная Муха, в которую влюбляется Комар-супермен в жабо и маске (видимо, это супермен Зорро, который только и был известен советским кинозрителям).

Весёлая разноцветная суматоха художника В.Карасёва в "Колобке" (1976. № 12).

Свой вариант гламура от художницы Л.Юкиной в "Весёлых картинках" (1985. № 10).

Иллюстрация из "Весёлых картинок". Год неизвестен, художника не удалось разобрать.

Когда я попытался найти источник последней картинки через "Гугл-объектив", была — по признаку сходства — выдана масса современных психоделических поделок/аксессуаров. Прогрессивные художники работали в "Весёлых картинках", только сейчас продукция ширпотреба доросла до их художественных идей.

Продолжаем обзор иллюстраций к "Мухе-Цокотухе". После множества вариантов рисунков Конашевича, имеет смыл посмотреть другого иллюстратора, у которого также имеется минимум три разных сюиты к "Мухе-Цокотухе" — это известнейший советский художник Май Митурич. Если Конашевич перерабатывал свои сюиты во многом вынужденно, меняя при этом и саму манеру (в 1930-е гг. в худшую сторону), то Митурич творил в благоприятный для творчества позднесоветский (1960-е — 1980-е гг.) период. Его варианты — это самосовершенствование в рамках одной излюбленной манеры (может быть, эти рамки в результате всё более сужались).

Сборники, в которых содержится проиллюстрированная Митуричем "Муха-Цокотуха", такие: 1) "Сказки дедушки Корнея" (1972); 2) "Сказки" (1989); 3) "Муха-Цокотуха" (1988).

Хронология разных сюит Митурича туманна: например, "Муха-Цокотуха" 1988 года от "Советской России" (крайняя справа) — это, по-видимому, воспроизведение иллюстраций из сборника "Сказки" 1979 года от "Малыша". Были ли ранние издания иллюстраций из сборника 1989 года (в центре), я не установил. Так что, сравнивать сюиты будем не хронологически (всё равно, все они относятся к одной рано найденной манере Митурича), а концептуально.

Концепции же можно представить себе так.

В издании 1972 года (вероятно, самая первая сюита) условная манера — очень трогательные персонажи. В издании 1989 года — развитие этой темы в сторону ещё большей лёгкости и прозрачности. Этакое явное движение в сторону акварелей средневековых дальневосточных цивилизаций (скорее, китайских, чем японских). А в издании 1988 года (сюите 1979 года) была сокращённая и отстранённая сюита: каллиграфия, созерцательность, уход на задний план главных героев.

Пройдёмся по сказке.

Изображение главной героини.

а) В раннем варианте — во многом повествовательные иллюстрации. Муха, конечно, изображена символически, но она занята конкретными делами. Цветовой фон — насыщенный и тёмный.

б) В последующем Муха источается, фон становится нежным и густонаселённым .

в) В кратком варианте на первый план выходит природа, Муха теряется среди каллиграфических упражнений.

Очень интересно, как художники изображают сборище насекомых. Митурич определился сразу: его насекомые только слегка очеловечены (чай пьют по-настоящему), но в целом представляют собой копошащуюся массу.

Дальнейшие вариации были направлены на то, чтобы максимально освободить это облако прозрачных мошек от сюжетных деталей.

В сказке Чуковского перед самым появление Паука мельком упоминается некая Бабочка:

цитата

«Бабочка-красавица.

Кушайте варенье!

Или вам не нравится

Наше угощенье?»

Особое внимание к гостье, возможная разница в социальном статусе, некоторая ревность... Художники могут раскрыть образ этой Бабочки по своему усмотрению. У Конашевича это была аристократка из "бывших".

а) У Митурича поначалу проявился юмористический аспект: лупоглазая толстенная Бабочка (неповоротливая, наверное).

б) Позже — в соответствии с изменением концепции — Бабочка утончилась, утратила человеческое выражение лица, хотя и осталась сказочным персонажем..

в) А в "каллиграфическом" варианте сюиты превратилась в обычную бабочку.

а) Символический Паук в виде иероглифа.

б) В "утончённом" варианте Митурич, к удивлению, более подробно прорисовывает именно черты Паука (улыбается он, гнида). Пластичность поз появилась — это уже наброски к балету.

в) В "каллиграфическом" же варианте захват Мухи поместился в уголочке. Этот вариант — вообще не о Мухе, а о мушином народе. Шекспировская драма.

а) Ну что ж, явился гусар в полном облачении.

б) Перерабатывая эту сюжет, Митурич расширяет балетную сцену.

в) Ну а в "каллиграфическом" варианте достаточно рисунка героев на полях.

а) Сначала Митурич решил пошутить, как это принято для сказок Чуковского. Толстенная лупоглазая "бабочка-красавица" в паре с "жуком рогатым — мужиком богатым", действительно, уморительны.

б) Но оригинальность Митурича как художника основана, конечно, не на юмористическом даре. Радостное мельтешение мошкары в летний день — вот стихия, подвластная художнику.

в) Вот она — летняя цветомузыка на машиной дискотеке.

Поздние иллюстрации к "Мухе-цокотухе" были созданы Конашевичем в 1950-е гг. в двух вариантах. Причём, чёрно-белые картинки были в первый раз изданы в 1951 году (самое сталинское время), а цветные картинки впервые опубликованы в 1959 году (самая "оттепель"). Но все последующие годы оба варианта издавались на равных. Именно эти варианты были признаны каноническими (последняя воля художника).

У меня вот такие книжки:

Посмотрим чёрно-белые картинки 1951 года из маленькой книжки параллельно с цветными иллюстрациями 1959 года из большой книги (но на сканах получилось одинакового формата).

1) Введение в сюиту. Это пока больше про полиграфию. Скромный титул с комариком для чёрно-белых рисунков и роскошный титульный лист для цветной сюиты: бытовая сценка, множество деталей (дома, автомобиль с пассажирами), а ещё и двухцветный квази-форзац.

2) Завязка. Муха нашла денежку и пошла на базар. Видно, что уже в чёрно-белых рисунках 1951 года Конашевич — после натуралистичной сюиты 1930-х гг. — вернулся к очеловечиванию насекомых и, главное, их быта: это их собственный мир с лавками, товарами и мебелью (а не оккупация детских игрушек). В цветной сюите 1959 года воображение художника разыгралось: какой-то таракан "гоняет голубей", старый кузнечик пасёт стадо. Насекомые не то, чтобы полностью одеты, но платочки и накидки присутствуют. Однако полного возврата к концепции 1920-х гг. нет.

3) "Гости съезжались на дачу".

а) В 1951 году Конашевич существенно — по сравнению с рисунками 1930-х гг. — оживил насекомых. Муха снова разливает чай, а не просто ползает вокруг стола, у бабочки — человеческое лицо, на стенах — портреты мухиной родни.

б) Ну а в 1959 году Конашевич совсем развеселился и этому эпизоду уделил множество картинок.

Вот первые гости собираются к Мухе (сараи свои на ключ запирают). Появляются (от художника) две букашки в шапочках-цветочных чашечках. Конашевич будет следить за этой парочкой.

Вот идут тщательно прорисованные дарители, об отсутствии которых в книге 1927 года так переживали современные мамочки. Наша парочка малявок скачет на жёрдочке с сапожками. Гости за столом у Мухи, кстати, уже сменились (партиями чай пьют, потом по комнатам разбредаются). Козявки-малявки уже возле стола, их кренделем угостили, они его друг у друга отбирают.

4) Нападение паука на Муху. Этот разгром — перевёрнутый стол — Конашевич никогда не упускал возможности нарисовать. Две козявки из цветной сюиты 1959 года спрятались под скатерть — только головы торчат. Текст Чуковского мы знаем, но козявки введены художником, и он вправе распорядиться их судьбой. Немного тревожно за козявок.

5) И прятанье гостей под диван и лавочки Конашевич всегда рисовал.

И кузнечика мы помним с самой первой сюиты — он не изменился, одёжкой так и не обзавёлся (хотя "ну совсем как человечек").

6) И вот появляется Комар. Уж конечно, отрубленных голов (как в 1920-х гг.) не ждём. Если Комар в 1920-х гг. был самым разодетым персонажем (то в галифе с будёновкой, то в стрелецком кафтане), и даже в 1930-х гг. на него ещё иногда надевали шляпу, то сейчас Комар полностью лишился одеяний — только сабля всё больше становится. Не смог Конашевич вытравить из своей памяти образ красного кавалериста (вынужденный опыт с механической переделкой в стрельца был, видимо, признан неудовлетворительным). Не стал Конашевич предавать идеалы юности и рядить Комара в старорежимного кавалериста (а ведь большинство других иллюстраторов сделают Комара гусаром — это как-то само собой напрашивается).

7) Ну а пляскам по случаю счастливого избавления Мухи всегда отводилось много места. Вот и в краткой сюите 1951 года — столько же листов...

...сколько в подробной сюите 1959 года. На первой же страничной иллюстрации — наши козявки-малявки. Выжили.

8) Концовка. В 1951 году попытка возвратить какие-то мотивы из ранней сюиты 1920-х гг. Вспомним: там было возвеличивание Комара...

...и медальон с Мухой на 3-ей странице обложки.

Да, былого задора и мягкого юмора не воскресить. В сюите 1959 года Конашевич от этих мотивов отказался. Но зато вернул лапти муравьям. И парочка козявок тоже здесь.

На квази-форзаце — Комар пьёт чай. Понятно, что это парный портрет к портрету Мухи в начале. Но если убрать книжный блок и посмотреть на получившийся разворот, то Муха и Комар будут смотреть в разные стороны. Так чай вдвоём не пьют.

Может быть, надо было так располагать портреты:

Вдруг, это редактор решил, что раз сказка про Муху, то первой надо показать Муху. С другой стороны, когда Комар с Мухой на квази-форзацах смотрят в разные стороны, это, наверное, должно создавать какой-то простор, выход за границы книги?

Конашевич странный: он шлифует приёмы какого-нибудь художественного направления, а за это время у всех появляется увлечение новым направлением, и его рисунки становятся старомодными. Но Конашевич не гонится за модой, потому не опаздывает. Конашевич задерживается. В 1923 году он рисует "Мухину свадьбу" в стиле дореволюционных "мирискусников", хотя В.Лебедев в это время уже вовсю создаёт новые принципы иллюстрации: плоские персонажи из геометрических фигур, раскрашенные контрастно без оттенков. Эти приёмы Конашевич осваивает только к 1927 году (на примере той же "Мухи").

Вот и картинки 1959 года — это "оттепель" в душе Конашевича, а не в графике — там в это время у Л.Токмакова уже зреет его эксцентрический "Джельсомино" с минималистическими изломанными линиями. А у Конашевича — какой-то запоздалый сталинский стиль, но добрый и уютный. Опережающая ностальгия. Все поколения любят такого позднего Конашевича.