"Моцарт и Сальери" в ксилографиях. Продолжение. Сегодня — книги 1960-х — 1970-х гг. Сборник 1961 года с гравюрами Фаворского и сборник 1977 года с гравюрами Константинова.

Фаворский — старшее поколение, Константинов — младшее. Константинов выпустил свою сиюту уже после смерти Фаворского. Константинов считался учеником Фаворского, но выступал, скорее, его альтернативой. По обилию чёрного цвета в оттисках и романтическим выражениям лиц, Константинов ближе к Кравченко, но без его изумительной техники.

Фаворский дважды обращался к "Маленьким трагедиям".

В первый раз Фаворский резал ксилографии для юбилейного трёхтомника 1949 года. Серия "Школьная библиотека". Невысокое качество воспроизведения всех иллюстраций.

К каждой пьесе Фаворский делал заставку и концовку. Заставка — сцена с участием слепого скрипача. Концовка — рыдающий Сальери слушает игру отравленного им Моцарта.

Рисунки маленькие. Вживую смотрятся чуть лучше, чем после сканера, но всё равно очень блёклые.

Второй раз Фаворский иллюстрировал отдельный сборник 1961 года — изящное без изысков издание с авторским макетом (у меня без суперобложки). Фаворский гордился этой работой, подробно объяснял смысл иллюстраций к каждой пьесе в книге "Рассказы художника-гравера".

Фаворский, наверное, последний из художников, кто следовал в советское время оформительским заветам "мирискусников". Любование простором книжного разворота:

Тщательное конструирование колонтитулов и виньеток:

В плане содержательном Фаворский пошёл по канве Врубеля: две иллюстрации к Сцене первой (раздумья Сальери и фрагмент со скрипачом) и одна иллюстрация к Сцене второй (Моцарт и Сальери в трактире).

В "Скупом рыцаре" Константинов дублировал композиции иллюстраций Фаворского по не вполне понятным причинам (см.). В "Моцарте и Сальери" это не так заметно, поскольку у Константинова иллюстраций больше. Посмотрим две сюиты параллельно.

Шмуцтитул. Аскетизм у Фаворского и перегруженность у Константинова.

У Фаворского одинокий человек может быть Чёрным человеком — мотив, который потом в сюите не встретится (даже то, что непонятно, Чёрный это человек или Сальери/Моцарт — играет в пользу таинственности). У Константинова центральная часть шмуцтитула — всё та же парочка, которая в сюите будет постоянно мелькать, но зато внизу мелкий рисунок, на котором Сальери подсыпает Моцарту яд (а я уж думал, что в ту пору художники этот фрагмент вообще игнорировали — Фаворский точно игнорировал).

1) Заставка к Сцене первой.

У Фаворского Сальери ожидаемый — старый, закостеневший. У Константинова Сальери необычный — молодой и романтический. Ну правильно, это же не заурядный убийца, а с возвышенными идеалами.

2) Игра слепого скрипача.

У Фаворского (как он сам пишет) Сальери в этой сцене — ханжа. А у Константинова — искренний истерик.

3) Концовки к Сцене первой.

Здесь только мелкие иллюстрации Константинова. Бытовая картинка про Моцарта и инфернальная картинка про Сальери.

1) Заставки к сцене второй. Только у Константинова.

Две полустраничных иллюстрации изображают одно и то же. Понятно, почему Фаворский отказался от такого повествовательного сопровождения текста — фрагменты застолья ничего не добавляют к раскрытию темы.

2) Прощальная игра Моцарта. У Фаворского оба персонажа внутренне изменились после акта отравления. У Константинова — не особенно.

Концовка итоговая. Тут, понятно, вообще разные концепции.

Многие отмечают, что Константинов проигрывает Фаворскому, отказывают работам Константинова в какой-либо ценности. Но в этом случае оценивать надо не столько мастерство рисовальщика, сколько искусство гравёра-ксилографа. К тому времени только они двое иллюстрировали массовые книги гравюрами, будто по-прежнему в полиграфии не было хорошей фототехники. Другие-то ксилографы справедливо причислили себя к элите, их серии становились подарком для эстетов (см. "Пиковую даму" Епифанова).

Их было мало, избранных. Всего-то два ксилографа — служителей искусства. У Фаворского — математическая сухость и строгая красота. У Константинова при небрежной отделке деталей всё-таки романтический подъём и чувственность. Фаворский алгеброй поверил гармонию, но всё же не стал бы травить Константинова — гуляку праздного.

Продолжаю обзор иллюстраций к бажовскому сказу "Малахитовая шкатулка". Сегодня — оставшиеся иллюстрации советского периода. Преимущественно это иллюстрации 1970-х — 1980-х гг. Но общее у них не столько исторический период, сколько изменение воззрений на творчество Бажова — оно перестало быть современным, стало восприниматься как классика. А это привело к снижению накала бажовского текста, выталкиванию его в детскую литературу.

1) Малахитовая шкатулка. — М.: Современник, 1977. Изящное подарочное издание уменьшенного формата. Выдающийся художник Б.Диодоров.

2) Сказы. — М.: Советская Россия, 1980. Художники А.Ковалев и Г.Буреев. Палех.

3) Малахитовая шкатулка. — М.: Стрекоза, 2018. Художник с уральскими корнями С.Ковалёв.

Условно поздний СССР. Эта сюита была создана уже в начале XXI века, но С.Ковалёв — советский художник, не изменившей своей манеры. Поэтому помещаю его в обзоре, посвящённом поздне-советскому периоду иллюстрирования Бажова.

4) Уральские сказы. — М.: Детская литература, 1979. Художник В.Панов.

И здесь условно поздний СССР. Бажовский сборник с иллюстрациями Панова у меня 1979 года издания, но по данным Фантлаба, первое издание было аж в 1957 году: https://fantlab.ru/edition125491. Мне кажется, это первое издание для детей (пусть и старшего школьного возраста) таких серьёзных сказов как "Малахитовая шкатулка". Общая тенденция к омоложению возраста читателей Бажова сложилась, тем не менее, чуть позднее. Поэтому обзор иллюстраций Панова среди поздне-советских изданий выглядит оправданным.

5) Каменный цветок. — Киев: Веселка, 1980. Художник Н.Пшинка.

Посмотрим сами иллюстрации.

У Диодорова единый макет для всех сказов: шмуцтитул с миниатюрой, заставка на левой стороне разворота и страничная иллюстрация на правой стороне.

На развороте в одну композицию объединены различные эпизоды сказа (приём старинной книжной миниатюры, иконописи и палехской миниатюры).

Все эпизоды из тех, которые можно детям показывать (без линии полюбовницы молодого барина).

Палехские живописцы. Заставка и одна страничная иллюстрация.

Застывший канон формы. Художники выбрали сцену, в которой женихи сохнут по Танюшке под её окном. Но люди этого мира Танюшку не интересуют.

На картинке девица в окне примеряет драгоценности, в тексте у Бажова — конечно, нет, просто вышивает на свету. Но у палехских художников принято объединять различные эпизоды на одном листе. Будем считать, и здесь такой же приём.

Иллюстрации Ковалёва с некоторым налётом примитивизма. Но у художника советской эпохи это всего-таки осознанный приём, своеобразный юмор. Мне видится и некоторое сходство приёмов Ковалёва с приёмами Г.Мосина (они ведь художники одной условно уральской школы).

На страничных иллюстрациях — поворотные моменты в судьбе Танюшки.

1) Страшное воздействие тайной силы на хитника (от диалектизма "хитить" — похищать, в качестве глагола слово "хитить" позднее будет любимым у деревенских героев Ю.Коваля в цикле "Чистый Дор").

2) Странница показывает Танюшке будущее.

Интересная тема хроно-парадоксов. Девочка не узнаёт себя в будущем, однако строит свою судьбу в соответствии с увиденным и становится той самой роковой красавицей из видения. Странница-колдунья пришла из будущего? Ей надо было показать будущее Танюшке, потому что иначе это будущее не было бы реализовано? Прямо-таки парадоксы "Терминатора". А ведь это 1938 год — СССР — провинциальный писатель пенсионного возраста, никому до того не известный. Кто бы мог подумать.

Иллюстрации Панова в реалистичной манере в технике карандашного рисунка и подкрашенного рисунка тушью оказались вне времени. Лёгкие прозрачные иллюстрации хорошо смотрелись и в 1957-м, и в 1979-м. Позднее Панов совершенствовался, но иллюстрации к Бажову не переделывал — они так и остались юношескими опытами, не очень глубокими, но хорошо подходящими к стандартному детскому восприятию.

1) Карандашные рисунки вроде бы начинают развивать сюжет, но резко останавливаются на сцене, где купцы пытаются купить задёшево шкатулку у Настасьи-погорелицы. Дальше про полюбовниц, а это не для детей.

2) Танюшка блистает во дворце. Выглядит как сказка про Золушку.

Глядя на такую гладкую красавицу Танюшку, нарисованную для юных читателей, вспомнил статью из "Бажовской энциклопедии". Есть прочтение, согласно которому Танюшка — подменыш (нечисть ребёнка в колыбели подменила). Танюшка — дочь Степана и Хозяйки медной горы (любовь-то была у них, но все думали, что платоническая). То, что странница-колдунья — это сама Хозяйка и без того было понятно. Но такое прочтение позволяет понять инородность Танюшки в мире людей и настойчивость, с которой её направляют в Малахитовую палату, сделанную из камня, добытого Степаном.

Подробнейший иллюстративный комментарий к сказу "Малахитовая шкатулка" оказался у Н.Пшинки. Отличный повод проследить связную последовательность эпизодов сказа. По форме же — это типичные того периода рисунки для детской аудитории.

1) Завязка. Степан ещё жив. Напоминание о том, что та самая Шкатулка подарена была лично Хозяйкой медной горы. В канонических сборниках бажовских сказов части маленькой дилогии ("Медной горы хозяйка" и "Малахитовая шкатулка") существенно отдалены друг от друга, почему и требовался краткий пересказ первой части. Среди художников, как мне кажется, никто кроме Пшинки не рисовал Степана для "Малахитовой шкатулки" — он умер в конце первой части при таких обстоятельствах, что видеть его снова живым было очень странно.

2) Примерка драгоценностей Танюшкой — стандартная картинка для маленьких читателей.

3) Танюшка дистанционно воздействует на хитника.

4) Очень много иллюстраций посвящено общению Танюшки со странницей-колдуньей. И это соответствует тому месту, которое данная сюжетная линия занимает в тексте Бажова.

Для начала — появление странницы-колдуньи, которая предложила обучать Танюшку рукоделию. Настасья — мать Танюшки — странницу отговаривает, но та, понятно, принимает все условия: ей надо получить доступ к дублю Хозяйки медной горы.

Отдельно, на страничной иллюстрации — показ Танюшке её будущего.

И внезапное прощание после показа будущего. Странница свою миссию выполнила.

5) Ещё один поворотный момент — пожар (на нём акцентировал своё внимание и Г.Мосин).

После пожара приходится принимать решение, от которого до того Настасья решительно воздерживалась: надо продавать шкатулку. Вокруг крутятся покупатели, предлагающие смешные цены.

6) Шкатулка за 2 тысячи рублей уходит жене нового приказчика — бывшей полюбовнице молодого барина. Линия порочной связи и несчастливой семейной жизни в картинках опускается. Взамен приходится подробно иллюстрировать как паротина супружница шкатулку покупала у Настасьи, да как потом по мастерам бегала, чтобы они ей драгоценности подогнали (а мастера отказывались в священном ужасе).

7) Знакомство приказчика Пароти с Танюшкой. Паротя узнал, что молодой барин собирается забрать у него жену обратно и запил с горя. Собутыльники заводят с ним разговор о Танюшке. Пьянство можно показывать маленьким детям.

Паротя замыслил комбинацию — хочет перевести внимание барина со своей жены на другой объект. Заказывает Танюшкин автопортрет.

8) Встреча Танюшки с барином. Судьба плетёт кружева случайностей, чтобы привести Танюшку в царскую Малахитовую палату.

9) А вот и мимоходная встреча с царицей перед растворением Танюшки в стене Малахитовой палаты.

10) Окончание сцены во дворце с сатирой на дворцовые нравы. Пшинка избегал рисовать сатирические сцены (там для взрослых), но окончание проиллюстрировал — это детям можно.

После исчезновения Танюшки

цитата

Все, конечно, перепугались, а царица в беспамятстве на пол брякнула. Засуетились, поднимать стали. Потом, когда суматоха поулеглась, приятели и говорят Турчанинову:

— Подбери хоть камни-то! Живо разворуют. Не како-нибудь место — дворец! Тут цену знают!

Турчанинов и давай хватать те каменья.

Возвращаюсь к Пушкину. На очереди "Маленькие трагедии". И первая из них — "Скупой рыцарь". Это было болдинской осенью, когда всё получалось. Считается, что собравшийся жениться Пушкин страдал от скупости своего отца, и тема скучной английской трагедии забытого ныне автора ему пришлась по душе. Пушкин переработал одно действие, а затем случилось: маленькие одноактные пьесы полились из-под пера и сложился цикл. "Скупой рыцарь" остался самой простой и прямолинейной пьесой этого цикла. У меня первая встреча с Пушкиным "для взрослых" в двенадцатилетнем возрасте связана с книгой "Маленькие трагедии" в мягкой обложке с иллюстрациями В.Фаворского. Ничего не понял тогда ни в Пушкине, ни в Фаворском, но в памяти зацепка осталась — и гравюры Фаворского с негибкими персонажами запомнились лучше текста.

После войны в советской графике было только два выдающихся ксилографа: патриарх Фаворский и менее титулованный, но столь же талантливый Константинов. Соперничество между ними было неизбежно. Фаворский выпустил полную сюиту к "Маленьким трагедиям" в 1961 году, а Константинов — в 1977 году. При таком небольшом промежутке в создании двух циклов трудно удержаться от параллельного сравнения: Константинов, конечно, отталкивался от Фаворского, предлагал своё видение.

У меня вот такие издания:

Две книги Фаворского: первое издание 1961 года (у меня без суперобложки) и современное переиздание от "Фортуны Эл" 2005 года (по сути, факсимильное издание). Многочисленных переизданий Фаворского в массовых сериях я не собирал. И две книги Константинова: первое издание 1977 года (подарочное в суперобложке) и сокращённое массовое переиздание — их любопытно будет сравнить.

Первые иллюстрации Фаворского к "Скупому рыцарю" появились в 1949 году в трёхтомном собрании сочинений Пушкина (были повторены в однотомнике "Избранного" 1957 года).

Мы уже неоднократно сталкивались с этими изданиями (в основном, по поводу "Повестей Белкина"). Все рисунки разных художников в тексте (заставки и концовки) переводились в гравюры (по металлу), их воспроизведение было ужасающим. А у Фаворского (его гравюры по дереву в металл не надо было переводить) — прекрасные чёткие изображения. Я вдруг понял особенности техники Фаворского. Он работал с учётом убогой довоенной полиграфии. Очень светлые ксилографии — чтобы чернота не сливалась в одно грязное пятно — это результат большого труда (чем больше белого в оттиске, тем больше вырезано на деревянной торцовой доске). Маленькие ксилографии Фаворского — единственные достойные рисунки в этих изданиях. Не от хорошей жизни приходилось художникам корпеть над доской, которая не прощала ошибок.

1) Для заставки Фаворский выбрал самую сильную сцену: барон — Скупой рыцарь в подвале над златом чахнет.

2) Концовка — повествовательная иллюстрация к завершающей сцене: барон бросает сыну перчатку, тот её поднимает (принимает вызов).

Некоторые детали (стул слева) очень бледные. Это не дефект воспроизведения. Фаворский "заливает светом" второстепенные детали. Для резьбы по дереву — адская работа. Никто так не умел. А мы и не ценим.

Фаворский к 1961 году был самым титулованным художником, но издавался часто в массовых сериях. Думаю, это был его выбор — хотел, чтобы его работы были доступны. Пожалуй, только "Маленькие трагедии" можно отнести к улучшенному в смысле полиграфии изданию.

Дополнения к библиографии. Тираж 30 тыс. экз. Цена 1 руб. 15 коп.

Это подарочное издание, хотя и не роскошное. Обычный тканевый переплёт (у меня — сильно обтрёпанный и с волнами). Бумага желтоватая, хотя и плотная — в общем-то, обычная. Но вот в наши дни "Фортуна Эл" поместила рисунки (не с подлинников, понятно) на очень белую бумагу, а лучше не стало — изображения на сияющем фоне выглядят совсем блеклыми. Начинаю думать, что идеальное воспроизведение ксилографий Фаворского может быть только на толстой серой крафтовой бумаге (на идеальной белизне нужно больше контрастности иллюстрации — а это уже к Константинову).

Поскольку издательство запустило книгу улучшенного оформления, макет делал сам художник — а художники в таких случаях со времён мирискусников очень любят долгие вступления с пустыми листами, с крохотными виньетками и проч.

Фаворский сам подробно описывал, что он делал в своих работах и что он хотел этим сказать. Про элементы оформления "Маленьких трагедий" у него было в книге "Рассказы художника-гравера": https://pushkinskij-dom.livejournal.com/4...

1)

цитата

На суперобложке я изобразил грозу, несущиеся облака, молнии и несущиеся цветы, венки. На переплет вместе с текстом я дал ветку с листьями — черными, золотыми и розовыми, ветку, охваченную ветром, а может быть, охваченную огнем.

Да, суперобложка была удивительная: её надо было рассматривать в развёрнутом виде. При переиздании в 2005 году "Фортуна Эл" суперобложку и не планировала, но весь рисунок с супера поместила на форзац. Так что ничего из макета не пропало.

2)

На самой первой странице (авантитул перед фронтисписом) — информация со скромными виньетками. Вот такой заполненный авантитул сам по себе показатель парадного издания — это значит, что на следующим за ним первом развороте слева ожидается фронтиспис, а титульный лист будет справа. А в массовых изданиях на этом листе чаще всего сразу титул идёт (если только портрет автора на фронтисписе не предусмотрен).

3)

цитата

На титульном листе у меня нарисован шрифт и ветки лавра и кипариса. Лавр говорит о славе, кипарис — о смерти. Эти ветки пытаются сложиться в венки. Мне было важно, что ветки кипариса давали глубокий цвет, углублявший всю композицию, как бы лежащий глубже белой поверхности листа. Лавр же возникает как бы над поверхностью титула. Весь вход в книгу суров и даже мрачен. Сперва я хотел туда поместить цветы — я их очень люблю. Но, в сущности, уместны ли цветы, когда разговор идет о таких страстях, об убийстве и чуме… И я поместил только маленький букетик цветов на противоположной титульному листу странице.

4)

Шмуцтитулы, о которых Фаворский специально не говорит (видимо, само собой разумеющаяся вещь, не требующая комментариев). Хотя эти шмуцтитулы показательны: пустой лист со строгим шрифтом и небольшой иллюстрацией, чтобы не отвлекать от межевого знака. Никакой интриги: для "Скупого рыцаря" на рисунке скупой рыцарь. А ещё для первой пьесы, поскольку оказалась пустой левая сторона разворота, на этой левой стороне помещён крохотный рисунок связки ключей.

5)

цитата

Книга состоит из четырех самостоятельных вещей, и требовалось объединить их. Для этого я каждую вещь начинал длинной иллюстрацией-заставкой. Каждое начало было на правой стороне.

И это ещё не всё. Первый разворот с заставкой опять очень просторный.

цитата

Цельность книге придает еще то, что ее пронизывает горизонтальная полоса, которая начинается суперобложкой — тучами, — проходит через титул и потом отмечается на начале каждой вещи, где заставка, поставленная довольно низко, поддерживается мелочью, помещенной на левой странице, как-то: скрипкой, плащом и шпагой, копьями и — кладбищем. Так что, мне кажется, во всей книге чувствуется горизонтальный строй.

6)

На разворотах с текстом без иллюстраций Фаворский вверху рисует насыщенные декоративные элементы. В "Скупом рыцаре" после первого разворота с заставкой следуют три подряд разворота без иллюстраций и сверху на них — три варианта капителей античных колонн (потом они будут чередоваться). В двух вариантах капителей — это человеческие лица (наверное, в них можно угадывать персонажей пьесы).

У Константинова издания иллюстраций к Пушкину в 1970-х гг. были роскошными. Ксилография уже перешла в разряд искусства для эстетов. Издание 1977 года большого формата на меловке в суперобложке.

Это "Детская литература" старалась.

Дополнения к библиографии. Тираж 50 тыс. экз. Цена 2 руб. 40 коп. Издание при большем тираже в два раза дороже, чем у Фаворского не только из-за общего роста цена на книги, но и из-за роскошной меловки (получше современной меловой бумаги среднего качества).

Макет у Константинова более традиционен: от мелкого многозначительного декора, который никто не замечает и который потом приходится комментировать, художник отказывается.

1) На самой первой странице (авантитуле) — пышная эмблема, которая дублируется на задней стороне суперобложки.

2) Портрет Пушкина на фронтисписе.

3) Шмуцтитул. Видна разница с мышлением Фаворского: на большой иллюстрации скомпонованы разные эпизоды (внизу: вдова под дождём, о которой вспоминает барон). Этот шмуцтитул очень красив и, как станет понятно позже, является единственной оригинальной иллюстрацией Константинова к пьесе.

И в общем-то на этом введение в сюиту заканчивается. Но Константинов потом отыграется на заставках к каждой сцене.

Можно посмотреть, как трансформировался макет в массовое издание той же "Детской литературы". Массовое издание вышло почти сразу вслед за подарочным — в 1979 году. Оно меньше по формату, с желтоватой просвечивающей бумагой. Цена всего 35 копеек при тираже 1 млн 100 тыс экземпляров. Может, потом ещё допечатки были.

а) На переплёт поместили эмблему, которая в подарочном издании была на вторых ролях.

б) Большие композиции на шмуцтитулах заменили на маленькие рисунки, которые в подарочном издании были концовками.

в) В гравюрах Константинова много чёрного — значит, художник меньше удалял массива с доски (меньше вырезал, чем Фаворский). На хорошей меловке контрастные ксилографии Константинова хорошо смотрятся. Но при ухудшении качества воспроизведения — всё теряется. Вот чуть затемнили рисунок, и в массовом издании скелет уже неразличим в чёрной кляксе. У Фаворского с его тонким отчётливым штрихом такого не могло быть.

"Маленькие трагедии" считаются несценическими (то есть это пьесы для чтения). Мне тоже так кажется (в том числе, и по впечатлениям от советского трёхсерийного фильма). В старших классах школы на меня произвела сильное впечатление книга артиста Якова Смоленского "В союзе звуков, чувств и дум". Автор объяснял несценичность маленьких трагедий тем, что актёры слишком любуются собой, а режиссёры слишком любят паузы Станиславского. А надо соблюдать темп пушкинских ремарок: вот сколько занимает времени ремарка "барон открывает сундук", столько времени сундук на сцене и нужно открывать.

Видимо, Фаворский тоже понимал ритм лаконичной пушкинской пьесы. Собственно сюита к "Скупому рыцарю" 1961 года у него состоит из заставки, маленькой концовки и двух иллюстраций в тексте. Гравюры из издания 1949 года Фаворский не использовал.

Пьеса состоит из трёх сцен. К первой сцене — где идёт насыщенная завязка (и даже много сменяющихся эмоций) — у Фаворского две иллюстрации (заставка и такого же размера иллюстрация в тексте). Ко второй сцене — где барон разговаривает со своим золотом (и где только одна эмоция) — одна иллюстрация. А к третьей сцене — где, вроде бы, и действующих лиц много, и страсти кипят — только маленькая концовка. Интересно, что страничных иллюстраций нет: Фаворский был поклонником сочетания текста и картинок как единого целого.

Посмотрим сюиту Константинова. Его ксилографии более тёмные (меньше стружки с доски снимал). Как уже ясно было из сравнения шмуцтитулов, Константинов более многословен, чем Фаворский. Но Константинов по каким-то своим причинам прямо следует за Фаворским, чуть ли не цитируя его, причём цитируя не только гравюры Фаворского из отдельного издания 1961 года, но и из сборника 1949 года. Значит, надо смотреть сюиты Константинова и Фаворского параллельно.

1) Сцена 1. Альбер, Иван и Жид.

а) Иностранный наследник рыцарского звания Альбер делится горестями из-за скупости отца-барона со своим слугой Иваном. Этот Иван в средневековой Европе страшно разочаровал меня, двенадцатилетнего: чего только я про Пушкина не подумал. Самым мучительным было то, что потом и в литературе по пушкиноведению не мог найти отгадку. Наконец, просто выбросил из головы: Пушкину всё можно. И вот через сорок с лишним лет случайно нашёл объяснение у современного учёного и удовлетворился им вполне: https://pushkinskij-dom.livejournal.com/3.... Живёт пушкинистика!

А композиция-то рисунка у Константинова точно такая же, как у Фаворского! Притом, что все отлично помнили композицию Фаворского. Явный вызов. Но кому?

б) Альбер вспоминает, как на последнем рыцарском турнире он вышиб соперника из седла. При этом соперник успел повредить Альберу шлем, а новый купить не на что.

цитата

Зачем с него не снял я шлема тут же!

А снял бы я, когда б не было стыдно

Мне дам и герцога. Проклятый граф!

Он лучше бы мне голову пробил.

Константинов этот турнир рисует на страничной иллюстрации, будто это главное в сцене. А Фаворский нет, не рисует.

Дело-то как раз в том, что времена закованных рыцарей уходят, теперь все на пирах сидят в бархате (на который денег тоже нет). Да и эффектная победа на турнире...

цитата

И славили герольды мой удар, —

Тогда никто не думал о причине

И храбрости моей и силы дивной!

Взбесился я за поврежденный шлем,

Геройству что виною было? — скупость.

в) Приходит жид Саломон — ростовщик, понятно. Денег больше не даёт, предлагает отца отравить, чтобы наследство открылось. Велено Ивану выставить жида. А могли и повесить.

И опять у Константинова точно такая же композиция, как у Фаворского. Разве что на заставке Альбер у Фаворского лежал, а у Константинова сидел. Теперь у Фаворского молодой рыцарь сел, а у Константинова, соответственно, встал. И вот, кстати: у Фаворского слуга Иван в этом эпизоде бледный, а у Константинова все персонажи одинаковой яркости. А это был глубокий замысел Фаворского.

цитата из Фаворского

А в третьей иллюстрации у меня были такие трудности: все время читалось подряд — Альбер, Иван и Жид; а мне нужно было, чтоб за Альбером следовал Жид, а уж потом Иван. В таком порядке мне нужно было, чтобы их воспринимал зритель. И я заслонил Ивана светом из окна и, мне кажется, добился того, чего хотел.

Между прочим, книжка "Рассказы художника-гравера" первым изданием вышла в 1965 году. Константинов не мог её не знать, особенно в части "Маленьких трагедий".

г) Фаворский отдельных заставок-концовок к сценам не рисует. А Константинов делает промежуточные концовки. Пошёл Альбер искать управы на отца у герцога — отцовского сеньора.

2) Сцена 2. Барон и золото.

а) У Константинова заставки к каждой сцене пьесы. У Фаворского в отдельном издании промежуточной заставки не предусмотрено, но сравнить всё же есть с чем: с гравюрой из трёхтомника 1949 года. И что мы видим? Коленопреклонённый перед сундуками с золотом старый барон. Опять Константинов в композиции вслед за Фаворским идёт.

б) Самая известная, пожалуй, иллюстрация Фаворского — барон перед распахнутыми сундуками:

цитата

Я царствую!.. Какой волшебный блеск!

У Фаворского барон спиной к читателям. А у Константинова — лицом к ним. А так опять композиция одинаковая.

Зачем Константинов повторяет Фаворского? Он же безнадёжно ему проигрывает, особенно в этом фрагменте.

в) Концовка, которая есть только у Константинова. Вот это эффектно: скелет сидит на сундуке с золотом и меч сжимает. И всё это строго по тексту:

цитата

О, если б мог от взоров недостойных

Я скрыть подвал! о, если б из могилы

Прийти я мог, сторожевою тенью

Сидеть на сундуке и от живых

Сокровища мои хранить, как ныне!..

3) Сцена 3. Альбер, Барон и Герцог.

а) Герцог-сюзерен устроил очную ставку сыну-жалобщику с отцом. На заставке Константинова Альбер с герцогом, видят, как барон входит во дворец герцога. У Фаворского фрагмент не отражён.

б) Отец с сыном разругались вконец. Старый барон бросает сыну перчатку, тот её поднимает. Константинов этот мелодраматический фрагмент вырезает на всю страницу. У Фаворского только в трёхтомнике 1949 года был рисунок этого фрагмента. Мы понимаем уже, что Константинов цитировал ту, старую, гравюру Фаворского. Намекал, что напрасно Фаворский не включил её в позднейшую сюиту?

в) Концовка всей пьесы есть и у Фаворского, и у Константинова. Барон-таки не перенёс скандала, умирает на глазах у герцога от сердечного приступа. Композиция у Константинова, естественно, такая же, как у Фаворского.

цитата

Ужасный век, ужасные сердца!

Что случилось с Константиновым при иллюстрировании "Скупого рыцаря"? Перерисовка рисунков Фаворского? Для мастера уровня Константинова это исключено. Тогда какие могут быть объяснения?

Первое. "Неправильно, Фавор, ты всё это нарисовал. Вот как надо было." Это вряд ли — совсем по-детски было бы.

Второе. Скорее, перед нами диспут для посвящённых. Хотите знать, чем отличается Константинов от Фаворского? Получите. Намеренно берётся одна композиция и при одной технике (ксилография) показывается, как это может по-разному выглядеть. Здесь спор не о том, у кого композиция лучше (у Фаворского), а о том, сколько стружки надо снимать с торцовой доски. Именно поэтому Константинов собрал все варианты гравюр Фаворского (из предыдущих изданий тоже), чтобы повторить их. А сцена турнира, а плачущая вдова на шмуцтитуле, которых нет у Фаворского? А это Константинов из довоенных ксилографий Кравченко взял. Может, кому интересно было, чем Константинов еще и от Кравченко отличается. Об этом в следующий раз.

Сказ "Медной горы хозяйка" был для 1936 года странным и даже подозрительным в качестве "рабочего фольклора". Степан сам не додумался обозвать приказчика "душным козлом", эти слова ему Хозяйка медной горы велела передать — он и передал безропотно. Степана выпороли и посадили в забой на цепь. А он там на радость эксплуататорам норму выработки поднял, а потом ещё по личному распоряжению барина небывалые редкости добывал, за что выслужил вольную. Нет борьбы рабочего класса.

И вот в 1939 году Бажов пишет сказ с теми же исходными данными, где героем у него настоящий бунтарь, который поблажек от классовых врагов не получил. Но и спасения в XVIII веке получить было не от кого, кроме как от Хозяйки медной горы. Это сказ "Две ящерки".

Вроде бы и проходной сказ, но захватывающий. Как это частенько бывает у Бажова, интересный историко-социологический очерк резко перетекает в мистическое горно-заводское фэнтэзи. Для советской довоенной литературы это было единичным и очень ярким формально-структуралистическим приёмом. В наши дни этот приём писатели затрепали, но Бажов не устарел.

Художники, которые оставили иллюстрации к "Двум ящеркам" все нам знакомые. От 1930-х до наших дней. В "Двух ящерках" перевешивает историко-социологическая составляющая. Некоторые художники отразили только эту составляющую (Г.Перебатов, В.Панов, А.Белюкин, И.Ушаков).

Бажов формально описывает события XVIII века (причём, второй половины): строительство казной металлургических заводов на Урале и переход их в частные руки. В небольшом округе, который относится к Бажовским местам (окрестности Екатеринбурга в радиусе 50 км) заводчиком-кровопийцем, владельцем крепостных крестьян, был полумифический Турчанинов (конкурент Демидовых и Строгановых).

Первый свердловский иллюстратор А.Кудрин антураж XVIII века вводит на заставке.

Бажов довольно подробно описывает как "немцы" (мастера, выписанные не столько из германских государств, сколько из Швеции) признали заводик бесперспективным (почему казна от него и избавилась), а местные "старички" смогли сделать выплавку металла рентабельной. Поэтому иллюстратор военного времени — В.Таубер — на заставке рисует спесивых опозорившихся "немцев".

Некоторые художники помещает этот и другие сказы в реалии конца XIX века, но как раз с отменой крепостного права промышленность Урала окончательно утратила своё значение (вплоть до первых Пятилеток). Потому у Бажова и нет сказов про вольнонаёмных рабочих, всё про крепостных только.

Владелец рудника и завода Турчанинов просил "старичков" поднять завод, сулил облегчение. "Старичкам" лестно такое внимание, позволили себя облапошить, да других на новые места зазвали (у крепостных рабочих сложный статус был). А облегчение и не наступило. Обманул Турчанинов.

Рабочие пошли к барину Турчанинову напомнить про обещания. Громче всех буянил молодой парень Андрюха, требуя справедливости. Вот эту сходку многие художники советского времени отразили, представив стихийную челобитную как бунт, а то и революционное выступление (у палехских живописцев особенно — там аж казаков с винтовками вызвали для подавления — настоящий 1905 год).

Но поскольку все секреты производства уже стали известными, Турчанинов выпорол всех буйных (кого из "старичков" и насмерть забили). Андрюху тоже жёстко (с солью) выпороли. Он затаился, вошёл в доверие, получил доступ к печам и в отместку барину вывел полностью из строя ("заморозил", "посадил козла") две печи. За это Андрюху "схватили да в гору на цепь" (как Степана в "Хозяйке медной горы").

Андрюха провёл на цепи в забое "полгода ли год". Это медленная смерть.

Прощения Андрюхе не было, да он, видать, и не вымаливал его у барина. Хозяйка медной горы ему тоже не помогала (хотя Перебатов изобразил её в забое на втором плане: смотрит, наблюдает за Андрюхой). И вот именно на Хозяйку медной горы Андрюха и возроптал в конце: "Зря люди про Хозяйку горы сказывают. Будто помогает она... Какая она Хозяйка! Пустое люди плетут, себя тешат".

цитата

Подумал так да и свалился, где стоял. Так в руднишную мокреть и мякнулся, только брызнуло. Холодная она – руднишная-то вода, а ему все равно – не чует. Конец пришел.

Конец Андрюхе пришёл. Однако очнулся он без кандалов на поверхности: травка, солнышко... Какое-то волшебное питьё...

Две ящерки, давшие название сказу, показали Андрюхе тайный путь под землю.

А там — баня, явства... Это, конечно, чертоги Хозяйки медной горы, но сама она не показывается — только две ящерки присутствуют. Любят наши художники показывать, как голодный человек наедается.

Андрюха совершает вылазки на рудник, морозит ещё несколько печей. Поскольку он считается погибшим (заваленным в забое), в ужасе все — и товарищи по работе, и барин. Примечательно, что свои диверсии Андрюха делает самостоятельно — Хозяйки медной горы по-прежнему не видно.

Андрюху начинают выслеживать. Кольцо начинает сжиматься.

Андрюха решает покинуть родные места и гостеприимное подземелье. Тут ему Хозяйка медной горы и показывается. Две Хозяйки медной горы.

Это из оставленного нами на потом сказа "Малахитовая шкатулка". Дочь Степана сама превратилась в Хозяйку медной горы, в ещё одну Хозяйку. Потому и "две ящерицы", что две Хозяйки.

Вот у О.Коровина показана какая-то девчонка в роли Хозяйки медной горы — это он пытается показать младшую Хозяйку (хотя дочь Степана в момент превращения была уже взрослой девушкой).

Позднее, в новой сюите иллюстраций к циклу о Хозяйке медной горы О.Коровин показывает эту Хозяйку в каждом сказе разную, они у него непохожи между собой. И, действительно, у Бажова Хозяйка медной горы многоликая. В сказе "Хозяйка медной горы" она была влюблённо-печальная, в "Горном мастере" будет гневно-ревнивая, ну а здесь, в "Двух ящерках" — лёгкая и спокойная. Коровин её даже слегка кокетливой нарисовал.

Современные интерпретаторы, наверное, могли бы сказать, что вся вторая часть сказа — это предсмертный бред Андрюхи. Если принять эту интерпретацию, то будет объясним резкий перепад между двумя частями сказа. Этим же можно было бы объяснить и умиротворённую двоящуюся Хозяйку медной горы. Такой она никогда не была, но отмучившийся Андрюха такой её увидел — единственную покровительницу крепостных горно-заводских рабочих.

Продолжаю обзоры иллюстраций к сказу Бажова "Медной горы хозяйка". Период 1970-х — 1980-х гг. Эволюцию уральских (свердловских) художников я показывал отдельно (здесь), теперь — иногородние художники. Написал сначала "столичные художники", но смотрю — книга итальянской художницы в г.Брешиа издавалась, не в Риме. Так что всё-таки — иногородние.

Вот такие сборники имеются у меня:

Вверху слева: 1) Бажов П. Малахитовая шкатулка. — М.: Художественная литература, 1977 (худ. А.Белюкин). А на этой книге лежит миниатюрный двухтомничек, изданный чуть ранее: 2) Бажов П. Сказы. — М.: Художественная литература, 1969 (худ. А.Белюкин). Иллюстрации в этих изданиях немного отличаются.

Вверху в центре: 3) Бажов П. Сказы. — М.: Советская Россия, 1980 (худ. А. Ковалев и Г. Буреев).

Вверху справа: 4) Бажов П. Каменный цветок. — Киев: Веселка, 1980 (худ. Н.Пшинка).

Внизу слева: 5) Бажов П. Малахитовая шкатулка. — М.: Современник, 1977 (худ. Б.Диодоров).

Внизу справа: 6) Серебряная пряжа. — М.: Современник, 1988 (худ. Е.Монин).

А также цифровые копии изданий:

Слева направо: 7) Racconti russi / da Pavel Petrovic Bazov. — Brescia: La scuola, 1978 (худ. Maria Grazia Farina). 8) Бажов П.П. Сочинения в трех томах. — М.: Правда, 1976 (худ. И.Ушаков).

Не знаю, было ли трёхтомное собрание сочинений Бажова "огоньковским" (приложением к журналу "Огонёк"), но иллюстрации в нём выдержаны в стиле, характерном для этих изданий: цветные иллюстрации на вклейках, в "станковисткой" манере и очень-очень экспрессивные.

У художника Ушакова получилась вот такая возвышенно-романическая Хозяйка медной горы (ну, рисуется немного, как у романтиков принято):

В миниатюрном двухтомничке 1969 года Белюкин делал одну страничную иллюстрацию к каждому сказу. Спустя восемь лет для большеформатного издания он почётче прорисовал прежние рисунки, расширил палитру цвета и поместил рисунки в декоративную рамку. Вот для сравнения по масштабу одна и та же иллюстрация из двух изданий.

Вот иллюстрация из большеформатного издания 1977 года крупным планом:

И ящерка с человечьим лицом ещё в тексте добавилась:

Картинки Белюкина — декоративные. Яркие цветные пятна на чёрном фоне — наверное, это мотивы народной росписи (на чёрном фоне — это и Палех, и Хохлома, и Жостовские подносы). Да когда ещё и цветы на рамочке появились...

У Бажова его прозу язык не поворачивается назвать имитацией (подделкой) под народное творчество. Тут и жанр особый: "сказы". Получились народные сказы. Ну а народным сказам — народную роспись.

Приятный уменьшенный томик на очень хорошей бумаге с отличной полиграфией — это сборник 1977 года с рисунками великого иллюстратора Б.Диодорова.

Хозяйку медной горы художник помещает на фронтиспис как бренд всех бажовских сказов.

Ящерка с человечьим лицом на шмуцтитуле. Освоили художники этот образ, уже не страшилище из ада.

И разворот, которым Диодоров сопровождает каждый сказ. Здесь изложен весь сюжет: и кокетливая Хозяйка медной горы на камне (в позе ящерицы), и Степан в забое, и радостный Степан, поспешающий за Хозяйкой, и мёртвый Степан с плачущей над ним ящеркой-красавицей.

А ведь Диодоров тоже черпает вдохновение в народном творчестве: условные фигуры, яркие цвета, смешение времён и сюжетных линий на одном полотне — по духу это приёмы Палеха (по форме — нет, чёрный фон отсутствует и фигуры слишком живые).

Ну раз уж светские художники вводили мотивы народной росписи для бажовских сказов, то сам бог велел иллюстрировать эти сказы палехчанам. Талантливая палехская роспись производит сильное впечатление в книгах. А.Ковалёв и Г.Буреев были, конечно, талантливыми мастерами.

Локация места на заставке:

Собственно иллюстрация, где одновременно воспроизводятся разные сюжетные линии. Тогда художники предпочли акцентироваться на каторжном труде крепостных рабочих, их жалком быте (крыши изб прохудившиеся на фоне чистенькой церкви) и на их противостоянии с представителями угнетателей. Хозяйка медной горы присутствует в высоте, находясь над схваткой.

В детстве, когда внимательнейшим образом изучались все детали рисунка, палехские миниатюры с их завитушками и неожиданными сменами сюжета было очень интересно рассматривать.

Иллюстрации итальянской художницы с сайта "Картинки и разговоры": http://www.fairyroom.ru/?p=515.

Очень интересно, что видит западный наблюдатель в наших родных сказах. В "Хозяйке медной горы" художницу впечатлила сцена смерти Степана. Вся округа пришла посмотреть на Степана и на драгоценные камушки в его руке — слёзы Хозяйки медной горы.

Техника необычная и непривычная — видно, что к тому времени за плечами европейских художников стояли усвоенные ими стили, которых в копилке у наших художников не было.

Киевское издание сказов Бажова в детском издательстве. Бессменный художник Н.Пшинка. Иллюстрации сделаны в слегка мультяшной манере. Сюжет отображён достаточно полно.

Главный акцент — в страничных иллюстрациях на отношениях Степана и Хозяйки медной горы (обычной милой девушки): первая встреча и печальное расставание.

И неожиданный сюрприз. В сборнике "Серебряная пряжа" — сборнике сказов разных писателей о мастерах — художниками были обожаемые мной Лосин-Монин-Перцов. Несколько бажовских сказов попали на иллюстрирование к Е.Монину. И вот она — ещё одна яркая грань иллюстрированной бажовианы.

Картинка известной художницы Т.Ерёминой из журнала "Мурзилка" (1970. № 6).