Глава девятая "Алисы в Стране чудес" в интерпретации случайно избранных переводчиков и иллюстраторов.

Название Девятой главы в разных переводах рассматриваемых изданий:

1) Оленич-Гнененко (1958): "Глава IX. История Мок-Тартля фальшивой черепахи".

2) Заходер (1970): "Глава девятая, в которой рассказана история Деликатеса".

3) Орёл (1988): "Глава девятая. История М. М. Гребешка".

Единства в переводе заглавия главы нет. На мой взгляд, Девятая — самая каламбурная глава в "Алисе". Я новые переводы по ней всегда сравниваю.

Схема у Кэрролла такая: "Ты знакома с Mock [имитация, фиктивный] Turtle [черпаха]?" — "Нет, кто это?" — "Это то, из чего варят Mock Turtle Soup". То есть по-английски всё честно — суп так и называется: имитация черепахового супа. А из чего приготовлена имитация, не сказано. В кулинарных книгах должно было быть указано, что это мясо телячьей головы.

Значит, центральный персонаж главы — Телячья головка, из которой варят черепаховый суп. Контраст заурядного сырья с экзотическим блюдом для аристократии. Введение публики в заблуждение (той публики, которая только читает про великосветские обеды). Самообман (поесть черепахового супа, хотя бы из телятины). Твин-Пикс девятнадцатого века: "Черепаха — не то, чем кажется". Трагическая фигура!

Систематизирую все варианты перевода имени персонажа (с сайта Сергея Курия):

1) Первоначальный переводческий посыл — дать русскому читателю разъяснения, которых у Кэрролла нет. Соединение телячьих субпродуктов и черепахи:

— Аноним (1879): "Телячья головка". И подробное описание рисунка первого иллюстратора повести Тенниела: "Из брони черепахи торчала телячья голова; хвосты и задние ноги — теленка, передние лапы — черепахи".

— А.Рождественская (1908-1909): "Поддельная черепаха, то есть телячья головка, приготовленная в виде черепахи".

— Allegro (1909): "Черепаха из телячьей головки. Та самая телячья головка, из которой варят суп и выдают его за черепаховый".

— А.Оленич-Гнененко (1940): "Мок-Тартль — Фальшивая Черепаха!" — "Это то, с чем делают суп из Телячьей Головки".

— Н.Щербаков (1977): "Черепаха-Телячьи-Ножки". — "Из него делают черепаховый суп".

— Л.Яхнин (1991): "Телепаха" — "Это наполовину теленок, а наполовину черепаха. Из ее телячьих ножек получается отличный черепаховый суп".

— Б.Балтер (1998): "Телепаха" — "Это одна такая телятина, из которой подделывают черепаховый суп".

— А.Флори (1992, 2003): "Якобы-Черепаха" — "Теленок в панцире черепахи. Из него делают якобы черепаховый суп".

2) Строгое следование кэрролловской схеме: обозначаем персонажа как черепаха+дополнение, главное, чтобы суп назывался точь-в-точь так же.

— М.Д. Гранстрем (1908): "Поддельная черепаха". — "Из них готовят поддельный черепаховый суп".

— Н.Демурова (второй вариант, 1978): "Черепаха-квази" — "Это то, из чего делают квази-черепаший суп".

— О.Хаславский (2002): "Недочерепаха" — "Это то, из чего делают недочерепаховый суп".

— Ю.Нестеренко (2000-е): "Якобы Черепаха. — "Это то, из чего варят якобы черепаховый суп".

— Н.Старилов (2000-е): "Мнимая Черепаха" — "Это то из чего варят мнимочерепаховый суп".

— О.Ламонова и А.Шипулин (2009): "Псевдо-Черепаха" — "Это то, из чего делают Псевдо-Черепаший суп".

— С.Махов (2008): "Черепаха Якобы" — "Из него варят Якобы Черепаховую Похлёбку".

— А.Притуляк (2012-2013): "Квазичерепах" — "Это такая живность, из которой готовят квазичерепаховый суп".

3) Нестрогое следование кэрролловской схеме: обозначаем персонажа как черепаха+дополнение, а суп называем близко по смыслу.

— Ю.Изотов (2020): "Недочерепаха" — "Это тот, из кого варят почти черепаший суп".

— С.Семёнов (2016): "Фальшивая Черепаха" — "Это — то, из чего варят якобы черепаховый суп".

4) Халтура. Черепаха фальшивая, а суп нет ("нет" в смысле суп не фальшивый, и "нет" в смысле никакого супа нет). Бессилие переводчика.

— Д’Актиль (1923): Фальшивая Черепаха. — Это то, из чего делают черепаховый суп

— М.П. Чехов (предположительно) (1913): "Черепаха и Грифон" — А что это такое «Грифон»?

5) Обыгрывание слова "черепаха" в слабой связи с супом:

— В.Набоков (1923): "Чепупаха" — "Это то существо, из которого варится поддельный черепаховый суп".

— Е.Клюева (2018): "Черрипах". — "Тот, из кого варят суп… черрипаховый".

— Н.Миронова (2008): "Череп-Ах". И никакого супа. Вообще никакого.

6) Переосмысление. Поиски актуального для советских граждан аналога подделки. Никаких черепах. Но обязательны морские ассоциации.

— Н.Демурова (первый вариант, 1967): "Под-котик". — "Это такой зверь. Из него делают шапки и муфты «под котик»".

— Б.Заходер (1970): "Рыбный Деликатес" — "Из него готовят рыбацкую уху и многое другое".

— В.Орёл (1988): "М.М. Гребешок (Мускул Морского Гребешка)" — "Это наша гордость. Он выдает себя за осетра".

— А.Кононенко (под ред. С.С.Заикиной) (1998-2000): "Минтакраб" — "Да это тот, из кого делают крабовые палочки и варят суп".

7) Отчаяние.

— М.Блехман (2005): "Морской Бычок" — "Что это?" — "Бычки в томате ела?" — "Ела…" — "А этот наоборот, без томата".

Ну вот, хорошо всё-таки, что я избрал узкую специализацию "Учёт переводов названий глав". В Девятой главе у художников задача — изобразить новых персонажей. Классическое изображение Мок-Тартля — это первые рисунки самого Кэррола и Тенниела: черепаха с телячьей головой, хвостом и конечностями. Все многочисленные западные художники придерживаются этого образа. Нашим художникам приходится сложнее: часто в переводах и черепахи-то нет. Когда в первом издании демуровского перевода у неё случился "Под-котик", художник Чуклев ничего не нарисовал по этому поводу. Но рассматриваемые нами Алфеевский, Чижиков и Калиновский справились.

Итак, Оленич-Гнененко так описал странного персонажа: "Мок-Тартль — Фальшивая Черепаха!" — "Это то, с чем делают суп из Телячьей Головки". Принято издеваться над этим вариантом, но он не так уж и плох. По крайней мере, переводчик честно признал, что на русском языке (в русской кулинарной традиции) переложение невозможно. Алфеевский всё внимание уделил новым персонажам: Мок-Тартлю и Грифону. Телёнок в панцире черепахи — это прямое заимствование авторизованного образа первого иллюстратора. Но по форме прорисовано блестяще. Грифон также прекрасен. Отличным рисовальщиком был Алфеевский, его фантазийные зверюшки, хоть и в академическом стиле, для после-сталинской иллюстрации — просто прорыв.

Заходер писал, что редактор журнала при первой публикации перевода изуродовал его каламбуры (исправил все "опечатки"). Получается, журнальный вариант — ценный документ. Мои журнальные страницы — скан из Интернета, чей это был экземпляр — неизвестно. И вот на страницах я увидел обратную карандашную правку. Пометки и значки — профессионального редактора. Не исключено, что по этому экземпляру журнала какое-то издательство готовило к печати книгу по восстановленному тексту. Получить первоначальный текст можно было только от Заходера (или иметь первоначальную рукопись, переданную в журнал). Исправления не окончательные, отражается какой-то промежуточный вариант. То есть существует три варианта перевода: первоначальный текст, изувеченный текст и доработанный книжный текст.

Вот пример изменений, которые отражены на журнальных страницах ниже:

— Журнальный вариант: "Он был Питон! Ведь мы его питомцы! [...] Дура ты, что ли?".

— Правка (восстановленный авторский текст): "Он был Питон! Ведь мы его питонцы! [...] Поистине, ты умственно отстала!".

— Книжный вариант: "Он был Питон! Ведь мы его питонцы! [...] Боюсь, дитя, ты умственно отстала!".

Посмотрим иллюстрации.

1) Рисованые каламбуры. Забавно, что зачёркнутые буквы на рисунке в журнале я поначалу тоже счёл редакторской правкой (а это Чижиков намекал на первооснову каламбуру — что было до коверканья слова).

2) Сначала — длительная беседа Алисы с Герцогиней. Потом появляется Королева. На рисунке — Королева добродушная, хотя в тексте она "хмурая и зловещая как грузовая туча". Ну не умеет Чижиков зловещих рисовать.

3) Смешной рисунок Грифона, к которому Королева привела Алису. Здесь Грифон изображён в позе "ленивой твари" (слова Королевы).

4) Ну а вот и Рыбный Деликатес (из которого, как мы помним, варят рыбацкую уху и т.д.). Все пишут, что это очень неудачная трактовка Заходера. Вдова Заходера рассказывала Демуровой (см.): выбор пал на "деликатес", это связано с советским "дефицитом" (что можно «достать», почувствовать себя избранником). Но какая связь с "рыбацкой ухой", которую готовят из этого "дефицита" и которая должна быть фальшивой по отношению к "деликатесу"? Наверное, это были слишком сложные ассоциации с советскими реалиями, совершенно выветрившимися из памяти. Возможно, разгадка должна быть в "рыбацкой ухе", которую Заходеру подавали в каком-нибудь Центральном доме литераторов.

Чижиков изобразил Деликатес как мог: осётр, клешня краба, косервная банка из-под чёрной икры... Вот и Заходер в 1978 году (задним умом) записывал: «А сейчас мне кажется, что лучше всего ему называться – Эрзац-икра (- если бы он не у Королевы!)». Это был бы правильный, но уже очевидный ход.

Кстати, в книге с цветными иллюстрациями Чижикова (М.: Лабиринт, 2012) допущена забавная оговорка: вместо "Рыбный Деликатес" — "Бывший Деликатес". Позднее это вполне могло быть чьей-нибудь переводческой находкой. Ведь и сам Деликатес говорит у Заходера: "Был некогда я рыбой настоящей". Тогда выстраивается цепочка: из натурального деликатеса делают консерву — он становится бывшим деликатесом — а уже из консервы делают элитную уху (есть сарказм!). В общем, если долго изучать произведение, постмодернизм неизбежен. Ну и поэтика абсурда позволяет всё оправдать.

1) Рисованые каламбуры.

2) Бóльшую часть главы к Алисе пристаёт Герцогиня — ищет во всём мораль, перевирает поговорки, вовсю каламбурит.

3) Грифон явно симпатичен художнику. Он его поместил и в заставку главы, и на задней крышке переплёта

4) В книге 1974 года перевод Заходера. Все обсуждают, какого Деликатеса нарисовал Калиновский. Но, по-видимому, облик Мок-Тартля в трактовке переводчиков Калиновского уже не очень интересовал — что-то рыбное он блистательно отразил, но искать здесь черты дефицита не стоит. Главное — внутренний мир Деликатеса.

цитата

Они прошли совсем немного, и вот уже в отдалении показалась поникшая фигура Деликатеса. Он в грустном одиночестве сидел на обломке прибрежной скалы, и далеко разносились его душераздирающие стенания и вздохи. Алисе стало его ужасно жалко.

   — У него какое-то большое горе? — спросила она Грифона.- Кто его обидел?

   Грифон отвечал ей почти теми же самыми словами, что и раньше:

   — Какое там горе! Одна комедия! Никто его не обидит, не волнуйся! Пошли!

   И они подошли к Деликатесу, который только посмотрел на них большими, полными слез глазами, но ничего не сказал.

   — Слушай, старик,- сказал Грифон,- тут вот молодая леди хочет узнать твою историю. До зарезу.

   — Я все поведаю, не тая,- сказал Деликатес протяжно и уныло.- Садитесь оба, и молчите оба, пока я не окончу свой рассказ.

Вот именно это Калиновский и рисует. Грифон — умный циник. Деликатес в античной тоге. А из моря торчат колонны с масками древнегреческой трагедии и комедии.

5) В 1987 году Калиновский под влиянием перевода Орла, но всё ещё для перевода Заходера делает такой набросок. Грифон изменился: он очеловечился, стал ещё ехиднее. А Деликатес совсем растерял рыбьи черты. Интересно.

1) В красочной книге 1988 года предшествующим событиям уделяется побольше внимания. Герцогиня пристаёт к Алисе, Королева ревнует, Король амнистирует всех приговорённых к отрубанию головы. Королева приводит Алису к Грифону. Грифон презрительно фыркает (он символ Сити, плевать ему на королеву).

2) А центральный персонаж — Мок-Тартль. Теперь (в переводе Орла) он называется М.М. Гребешок (Мускул Морского Гребешка). Но художник окончательно проникся этой трагической фигурой. Не будет больше черт черепахи, телёнка, рыбного деликатеса, морского гребешка. Только унылый дядька. Калиновский решил, что при вакханалии переводчиков, стремящихся удивить друг друга новыми образами Мок-Тартля, он тоже имеет право на собственный образ. Бунт художника. Калиновский-Раскольников имя ему.

3) И вот новый образ трагического персонажа — на сей раз, наверное, это не древнегреческая трагедия, а пьеса Шекспира.

Ну и побольше зарисовок странной парочки — Грифона и Того, кто имеет множество имён.

Глава восьмая "Алисы в Стране чудес" в интерпретации случайно избранных переводчиков и иллюстраторов.

Название Восьмой главы в разных переводах рассматриваемых изданий:

1) Оленич-Гнененко (1958): "Глава VIII. Крокетная площадка Королевы".

2) Заходер (1970): "Глава восьмая, в которой играют в крокет у Королевы".

3) Орёл (1988): "Глава восьмая. Королевский крокет".

Загадок в заглавие главы не заложено. Перевод у всех одинаковый. Даже Орлу пришлось смириться. И вообще в главе очень много действия. Для тихих филологов, жаждущих словесных игр, слишком суетливо. А для художников — раздолье.

Алфеевский отражает примечательные для него моменты.

На заставке — Алиса, держащая птицу фламинго вместо крокетной клюшки, и ёж вместо крокетного шара. Незабываемо.

А в тексте — известная сцена перед игрой, когда Алиса застаёт персонажей, называющих друг друга карточными именами, за перекрашиванием роз. Алфеевский рисует садовников людьми, одетыми как игральные карты. Непосредственно в этой сцене из текста ещё не совсем ясно, что это игральные карты и есть. Алфеевский сохраняет интригу.

На страничной иллюстрации — сцена после игры в крокет: королева, призвавшая палача для отрубания головы Чеширскому коту, голова Чеширского кота и король, то ли успокаивающий, то ли накачивающий королеву. И старый знакомый: Белый кролик (не Мартовский заяц).

Массовых сцен, которыми так богата глава, Алфеевский не рисует.

А вот что впечатлило Чижикова.

1) Покраска роз. Если у Алфеевского садовники были людьми, одетыми как карты, то у Чижикова это и есть карты с ручками-ножками. Действительно, во всех переводах более-менее одинаково задним числом садовники описываются так:

цитата перевод Заходера

...они были очень похожи на садовников – такие же плоские и прямоугольные, руки и ноги у них росли по углам.

Но вообще-то, у Кэрролла (хоть все давно и догадались) окончательно персонажи превратятся в игральные карты только в самом конце повести. Так что, может быть, прав был Алфеевский.

2) Шествие. Это на крокет идут солдаты, дети, придворные. Кэррол здесь обыгрывает названия карточных мастей, но формально уподобляет плоским картам только солдат, идущих впереди. Поэтому Чижиков и рисует солдат картами, а остальных, включая Королеву червей, трёхмерными персонажами.

3) Правила игры. Игра. Заходер сохранил игру в крокет (до него переводчики иногда заменяли крокет на какую-нибудь русскую лапту) и сделал туманное примечание. Чижиков примечание проиллюстрировал. И тут же изобразил Алису с фламинго и ежом.

4) Кошачья голова. В воздухе постепенно проявилась голова Чеширского кота, Алиса начала ябедничать на королеву, а та чуть не подслушала эти жалобы.

5) Палач и кошачья голова. Дискуссия о том, можно ли отрубить голову, если в наличии есть только голова.

1) Правила игры. В 1974 году для примечания Заходера Калиновский сделал рисунок на полях с изображением основных атрибутов крокета. В 1988 году на первом развороте поместил в центр живые ворота, которые использовались в королевском крокете. Фигура, кстати, трёхмерная (хотя "мостик" делают двухмерные карты-солдаты) .

2) Шествие на крокет. У Калиновского зыбкие переходы двухмерных персонажей в трёхмерные и наоборот. Сама картина шествия завораживающая — в 1974 году помещена аж на трёх страницах (включая разворот).

В 1987 году шествие пришлось уместить на одной страничке.

В 1988 году эта страничка была развёрнута как на картинках в тексте...

...так и на развороте.

Вообще, Калиновский любил рисовать процессии, перетекающие с одной страницы на другую (в конце 1980-х гг. это будет у него в "Путешествии Гулливера").

3) Игра. Все рисуют Алису с фламинго. А Калиновский в 1987 году рисовал общий план: забавную неразбериху.

И в 1988 году в тексте рисовал забавную неразбериху. А приглядишься — злоба и ненависть игроков.

И на полноцветном развороте в 1988 году рисовал злобу, ненависть и вопли Королевы "Голову долой!". А меж тем над полем восходила кошачья голова.

4) Палач и кошачья голова.

Как эпично в 1974 году нарисовал Калиновский спор об отрубании кошачьей головы. И палач в виде римского воина, и голова ощерилась, и Алиса как античная богиня в развевающейся хламиде противостоит королю и королеве. И воронки времени завихряются. И фламинго под мышкой тоже рвётся в бой.

А в 1988 году ничего такого...

Один из самых известных эпизодов "Алисы в Стране чудес": запоминающиеся образы безумных Шляпника и Мартовского зайца.

Название Седьмой главы в разных переводах рассматриваемых изданий:

1) Оленич-Гнененко (1958): "Глава VII. Безумное чаепитие".

2) Заходер (1970): "Глава седьмая, в которой пьют чай как ненормальные".

3) Орёл (1988): "Глава седьмая. Не все дома, но все пьют чай".

Заглавия главы у всех переводчиков передают одну и ту же суть. В оригинале нет игры слов, что досадно для имиджа Кэрролла. Переводчик Орёл поправил этот имидж усерднее прочих (остроумно, кстати).

У Алфеевского — ознакомительные иллюстрации. Шляпник и Заяц предстают нормальными джентльменами.

1) У Чижикова в журнальном варианте очередной цветной шмуцтитул. Но это иллюстрация не к Седьмой главе, а ко всему блоку глав в этом номере журнала (февральский номер "Пионера" за 1971 год).

2) Собственно чаепитию Чижиков посвящает две иллюстрации: Заяц окунает часы в чай и Шляпник засовывает грызуна Соню в чайник. Это, действительно самые безумные действия в главе.

В книжном варианте произошла простая раскраска рисунков из журнала. В цвете видно, что образ Зайца у Чижикова вплотную подошёл к типу раскрашенного клоуна из ужастиков.

3) Что касается содержания бесед за столом, то иллюстрированию поддаётся история, которую с перерывами всю вторую половины главы рассказывает Соня (а так-то в этой истории всего несколько предложений): три сестрички, живущие в колодце и питающиеся сиропом. Этому рассказу в рассказе Чижиков посвятил целых две иллюстрации. В журнальном варианте они поместились на одной странице.

А в книжном варианте Чижиков дорисовал одну картинку, а вторую сделал страничной. Три весёлые сестрички больше соответствуют весёлому нраву Чижикова, чем безумные чаелюбы.

Калиновский в чёрно-белой сюите 1974 года передавал психоделику чаепития, а не конкретные действия персонажей. Вот Алиса, расположенная по диагонали в елизаветинских брыжжах, а вот она в обычном платье, но по диагонали разместился Заяц в тех же брыжжах.

В этой главе много рисунков Калиновского к примечаниям Заходера. Они своей простотой уравновешивают напряжённый сюрреализм страничных иллюстраций.

1) В 1987 году Калиновский дал чёрно-белый набросок новой концепции.

На роскошном цветном развороте издания 1988 года представлено воплощение этой новой концепции.

И самая последняя иллюстрация — Алиса уходит от безумцев — тоже в духе новой концепции. Алиса печальна (а это уже новый — последний — этап в творчестве Калиновского: в таком духе у него будут выдержаны иллюстрации к тетралогии Прокофьевой про волшебника Алёшу).

2) На это уже обращалось внимание: самостоятельный почти монохромный вариант цикла иллюстраций вкраплен в текст издания 1988 года. На первых страницах главы — портреты Шляпника и Зайца. Если шляпник близок к тому образу, что был на цветном развороте, то Заяц нарисован по-другому: вместо бодрого безумия — чёрная меланхолия (и ушки феской прижаты).

В этом варианте как раз представлены действия персонажей (с часами, с Соней)

Но действия можно обнаружить, только если всмотреться в рисунок. Наиболее точное воспроизведение текста про чаепитие.

Последний почти что разворот. Черта советской эпохи: громадная банка недоступного чая "Твайнинг".

Глава шестая "Алисы в Стране чудес" в интерпретации иллюстраторов, первоначально объединенных Чебурашкой, и переводчиков, оказавшихся привязанными к иллюстраторам.

Название Шестой главы в разных переводах рассматриваемых изданий:

1) Оленич-Гнененко (1958): "Глава VI. Поросёнок и перец".

2) Заходер (1970): "Глава шестая, в которой встречаются поросёнок и перец".

3) Орёл (1988): "Глава шестая. Поросёнок и перец".

Орёл разочаровал — не смог придумать каламбуристого заглавия. Мало ли что Кэрролл написал — можно было бы и постараться: "Поросёнок с перцем", "Перец и порося", "Перчёный поросёнок", "Свин с перцем", "Свинья и перец" (см. сайт Сергея Курия).

Начинается глава с необязательного, но запоминающегося эпизода. Алиса у дома Герцогини становится свидетелем встречи двух слуг: один — швейцар дома (по версии Заходера) — лягушка, другой — гонец от Королевы с письмом для Герцогини — рыба (в некоторых переводах уточняется вид рыбы, у Заходера это карась). Лягушка и Рыба оба в ливреях и напудренных париках.

1) Алфеевский очень точно изобразил очеловеченных Лягушку и Рыбу — в такой стилистке рисовали у нас персонажей басен Крылова.

2) Чижиков тоже рисует однозначных очеловеченных животных, только слегка окарикатуренных.

3) У Калиновского эволюция была вызвана не столько сменой его концепции, сколько сменой переводчиков. В 1974 году у него узнаваемые лягушка и рыба; ливреи и парики в наличии, а ещё очень много абсурда в стиле Дали.

Облик персонажей в 1987 году и 1988 году схож. И тут становится окончательно понятно, что новосибирский вариант 1987 года (перевод Заходера) просто вышел раньше книги 1988 года (перевод Орла). А все обновлённые персонажи — это уже персонажи переводчика Орла. Орёл полностью разрушил оригинальный текст: Лягушка у него стала женской прислугой в переднике и наколке, а Рыба — почтальоном с сумкой. Ливреи и парики исчезли. И хотя Кэррол не настаивал, что встретились настоящие лягушка и рыба, именно у Орла твёрдо артикулировано, что слуги просто очень похожи на лягушку и рыбу ("вылитые" лягушка и рыба). Поэтому у Калиновского в 1988 году персонажи отдалённо похожи на лягушку и рыбу и оба лысые: Калиновский подчеркнул, что переводчик убрал парики (а введённую переводчиком кружевную наколку рисовать отказался — переводчик, установив свободу для себя, устанавливает её и для всех других). В 1987 году (средний вариант) у Калиновского персонажи уже из перевода Орла, но в париках (поскольку иллюстрируется перевод Заходера).

Алфеевский, как всегда, угадал (для 1958 года это было для русских читателей неочевидно) главного персонажа главы, который никак не упомянут в заглавии — Чеширского кота. Кота Алфеевский поместил в заставке. А Калиновский использует продвинутую заставку — в центре разворота. В этом месте Калиновский уже в третий раз помещает центрального персонажа главы — на сей раз кота. Ну вот и оказались рядом Алфеевский и Калиновский.

Действие в Шестой главе очень насыщенное. Но у Алфеевского лимит: осталась только одна иллюстрация, и он её посвящает сцене, которая формально является центральной в главе: Алиса, которая оказалась в доме между кухаркой и Герцогиней с младенцем на руках. А у огня — огромный кот, который улыбается, потому что он чеширский.

У Чижикова в журнальном макете было чуть больше возможностей.

1) Герцогиня и кухарка у него вот такие. На странице в журнале:

В цветной книге:

2) Завершение бурной сцены на кухне у Герцогини (саму сцену Чижиков опустил). Ребёнок, который был на руках у Герцогини, достался Алисе. Он превратился в поросёнка.

цитата перевод Заходера

Разумеется, было бы совершенно нелепо тащить его дальше на руках; Алиса пустила малыша на землю и с облегчением увидела, что он преспокойно затрусил куда-то в лес.

«Ну что ж, ничего, — подумала она, — ведь из него мог выйти очень противный мальчишка. А так получился очень симпатичный поросенок!»

Всё-таки не такой однозначно благостный поросёнок, как на рисунке Чижикова (вот из-за этой благостности Чижикова и не приняли в нон-конформисты).

3) Ну и наконец, беседа с Чеширским котом и его поэтапное таянье. Улыбка у кота — американская, нисколько не загадочная.

На странице в журнале:

В цветной книге:

Калиновский с наибольшей полнотой отразил нерв сюжета в Шестой главе.

1) Встреча Лягушки и Рыбы — это только правая часть разворота. Слева — любознательная Алиса наблюдает за этой встречей. Ну а развороты у Калиновского роскошны, хоть в чёрно-белом, хоть в цветном исполнении (у Калиновского перевод чёрно-белого рисунка в цветной всегда был переосмыслением иллюстрации, никогда не был простой раскраской, как у Чижикова).

2) На кухне у Герцогини. Калиновский не просто представил персонажей, но показал их антагонизм: на разворотах ребёнок летит вверх, а ножи летят рядом с ним. В ужасе даже невозмутимая Алиса. В такой обстановке улыбка кота приобретает особое значение.

В издании 1988 года, помимо разворота, Калиновский развивает тему на иллюстрациях в тексте (перед и после разворота). Как мы поняли, рисунки в тексте могут считаться особым вариантом цветной сюиты.

3) Встреча с Чеширским котом. В издании 1974 года Алиса бросается к коту с радостью, а в издании 1987 года смотрит на него с опаской. В первый момент чувства у Алисы были, действительно смешанные: кот выглядел добродушным, но требовал почтительности.

4) В издании 1988 года получился триптих на фоне дерева. Вот Алиса отпускает мальчишку, оборотившегося в поросёнка. Поросёнок у Калиновского очень эмоциональный (вот из-за этой эмоциональности Калиновского и не приняли в нон-конформисты).

И тут же появляется Чеширский кот и вскоре растворяется в воздухе. Калиновский всё же остановился на том, что в коте преобладает добродушие.

Глава пятая "Алисы в Стране чудес" в интерпретации случайно подобранных переводчиков и иллюстраторов.

Название Пятой главы "Алисы в Стране чудес" в разных переводах рассматриваемых изданий:

1) Оленич-Гнененко (1958): "Глава V. Совет гусеницы".

2) Заходер (1970): "Глава пятая, в которой Червяк дает полезные советы".

3) Орёл (1988): "Глава пятая. Так советует Гусеница".

Смысл у всех одинаковый. Но появляется пара "червяк-гусеница". У Кэрролла на английском "гусеница" без вариантов. Видимо, "червяк" у Заходера появился потому, что по традиции животные выступают в английском фольклоре как существа мужского рода. В некоторых других переводах был выбран "шелкопряд" — вроде бы, и гусеница, но мужского рода (см. сайт Сергея Курия).

Знакомая история: какого пола в немецком языке русская сосна, которая на севере диком растёт одиноко и страдает по пальме?

Интересно наблюдать за потугами Орла. У него мерещатся банальные каламбуры. "Так советует Гусеница" — это, вероятно, от "Так говорил Заратустра". С Орла начинаются пост-модернистские переводы, когда скучно в очередной раз перелагать скучного Кэрролла — надо его расцветить блеском ума переводчика. Ну, в общем-то интересно.

Во всей главе Алфеевский счёл достойным внимания только встречу с курящей гусеницей — она курит и на заставке, и на страничной иллюстрации.

Сюжетно Пятая глава бедна действием. Но всё же помимо разговора с червяком есть сцена очередной трансформации Алисы: у неё удлинилась шея, голова взметнулась выше вершин деревьев, и горлица приняла Алису за змею. Так что Чижиков отражает в этой главе не один, а два эпизода. Но и Калиновский в 1974 году выбирает эти два эпизода. Сравним три варианта двух художников.

1) У Заходера в переводе на грибе сидит он — червяк. У Кэрролла этот самец гусеницы — медлительный и очень вальяжный курильщик (вероятно, он и покуривает что-то опиумное, не запрещённое в эпоху Кэрролла и Шерлока Холмса). Чижиков понимает, что червяк хиловат для такого образа, поэтому нарисована всё же гусеница (хоть и стройная, но явно мохнатая и без колец). То что собеседник Алисы на рисунке не совсем укурившийся — особенность мировосприятия художника (у него все персонажи бодрые). У Калиновского совсем другая эстетика, но червяк у него тоже не хилый дождевой — наверное, это червь. Мучной.

2) Алиса с длинной шеей. Она в ужасе. У Чижикова видно механическую перерисовку журнального рисунка из 1971 года в цветной рисунок для книги в 2012 году: губы Алисы стали совсем прямоугольными. Ну а Калиновский переносит счастливую Алису в Космос.

1) В книге 1988 года уже вторая глава подряд открывается портретом центрального песонажа в центре разворота. Это гусеница женского пола (согласно переводу Орла), но Калиновский рисует мужской пол: небритая заплывшая рожа. Переводчик сам виноват: он заменил снобистский кальян на плебейскую трубку и наделил гусеницу простуженным голосом — у художника не осталось шанса такую гусеницу облагородить.

2) В следующей сцене можно спокойно посмотреть, как замысел новой концепции сюиты из 1987 года осуществился в 1988 году. Найденный облик персонажей остался, интересно как Калиновский уточнил их характеры.

3) По-новому Калиновский подаёт и сцену с Алисой в поднебесье: змеиной шеи не видно (всю длину Калиновский выбрал в сюите 1974 года). Переводчик заменил голубку на синицу, Калиновский покорно это воспроизводит (внимательно читал другой перевод).

4) Снятие (само)ограничений на количество рисунков позволило Калиновскому подробно проиллюстрировать ту стихотворную путаницу, которую Алиса озвучивает гусенице. Стихи в "Алисе" — пародии на забытые английские оригиналы — русские переводчики поначалу заменяли на русские аналоги. Но со временем круг советских алисоманов вырос, многие читали подлинник; аналоги стали восприниматься как недостойное упрощение. Поэтому, Орёл переводит именно кэрролловские стихи "Папа Вильям". А у нас эти стишки всегда были более известны по картинкам самого Кэрролла и первого иллюстратора Тенниела. Для Калиновского было делом чести вступить в круг иллюстраторов "Папы Вильяма" (см. сайт Сергея Курия).